Вчерашняя быль

XVI.

Метель, разыгравшаяся ночью, теперь стихла, но снег продолжал падать белыми хлопьями. Погода потеплела. Кротов с трудом переставлял ноги по глубокому снегу, то и дело падая в сугробы. Ему стало жарко, но он не замечал этого, весь поглощенный переживанием последних часов. На его глазах снова и снова и умирала девушка, радуясь своей смерти. Он не разбирался в своих мыслях и только чувствовал томительную, как зубная боль, скорбь да мгновениями, словно заревом пожара, мысли его вдруг освещались непримиримой злобой и жаждой мести. Тогда он останавливался на дороге и с изумлением переводил дыхание, -- так были чужды ему эти чувства.

Вдруг кто-то тронул его плечо.

Он обернулся. Подле него стоял весь засыпанный снегом Суров.

-- Ты здесь? Отчего не спишь?

-- Что ты там делал так долго? Что случилось? -- глухо спросил Суров.

-- Отравились оба, -- тихо ответил Кротов.

-- Умерли?..

-- Да...

-- Он?.. Оба?.. И она?.. -- голос Сурова вздрагивал и прерывался.

-- Оба... сперва он, недавно она! -- и Кротов устало сказал: -- Ах, Виктор, как это ужасно!..

Суров презрительно передернул плечами и снова спросил:

-- Ты, наверное, знаешь, что и она?

-- Господи, да я при ней был до последней минуты. Руки ей сложил, в лоб поцеловал... В мертвый лоб, -- тихо прибавил он и окончил: -- и она умерла спокойно, в чистой постели, в чистом белье...

Суров круто повернулся от него, но тотчас обернулся опять.

-- Спасибо тебе за все, -- сказал он глухо, протягивая руку, -- и прощай!

Кротов ухватил его за плечо.

-- Постой, куда же ты? Как же это? А с моими...

-- Поклонись им. А тут поезд скоро. Ночной... я с ним...

-- Стой же, а деньги? Вещи?

-- А, деньги! Ну, пойдем, скорее только, -- и он, засунув руки в рукава, подняв плечи, молча пошел рядом с Кротовым.

Они дошли до дома, перешли двор и через кухню прошли в квартиру. Кротов вошел в кабинет и зажег свечу. Горничная, светившая им кухонной лампой, ушла.

-- Я раздеваться не буду, -- сказал Суров, сбрасывая галоши и расстегнув башлык.

Он вошел в кабинет, сел и тотчас закурил. Папироса прыгала в его пальцах, пока он подносил ее к свечке, и вздрагивала в его губах.

Кротов достал из ящика пакет и положил его подле Сурова.

-- Сосчитай... ты брал два раза.

Суров молча кивнул, сосредоточенно торопливо глотая дым. Потом встал и вдруг обратился к Кротову:

-- Глеб, ты сказал -- она при тебе умерла!

Кротов услышал дрогнувший голос и увидел бледное, как бумага, лицо с тоскливым взглядом.

Он кивнул и прибавил:

-- Я не решился ее спасать... зачем?

Суров с трудом перевел дыхание.

-- Да, да, это хорошо!.. Глеб, она тяжело помирала? Бредила, поминала кого-нибудь?.. А?.. Отца поминала? -- чуть слышно проговорил Суров.

-- Да!.. -- Кротов понизил голос до шепота, -- и просила ему волосы передать... я отрезал... а где он?..

-- Где волоса? Покажи!.. передам...

-- Вот...

Кротов бережно вынул платок и осторожно развернул его.

Суров жадно схватил прядь волнистых волос.

-- Ее... она... Маруська моя, Маруська!.. -- вдруг вырвалось у него из груди с хриплым клокотом. Он прижал волоса к лицу и ничком упал на диван. Плечи его вздрагивали. Он всхлипывал и хрипло переводил дыхание.

Кротов на мгновение остолбенел. Потом мысли его вдруг прояснели. Как же он не сообразил этого сразу...

Его приезд, волнения, Маруся... и дудки эти...

Он тихо опустился на колени подле своего товарища, пораженный и уничтоженный. Он обнимал его, гладил по голове, говорил бессвязные ласковые слова, и слезы неудержимо текли по его щекам.

Суров, не поднимая головы, рыдал и отрывочно говорил:

-- Разве можно было допустить это... думали, каторга... и вот... помог убежать... Маруська моя... девочка моя... успокоилась...

Потом он смолк и только вздрагивали его плечи.

В комнате наступила торжественная тишина.

Суров совсем утих, медленно поднялся, вытер рукою лицо и, подойдя к столу, аккуратно завернул в тот же платок волосы и, расстегнув пальто, положил их в карман пиджака.

-- Я их с собой возьму... к Кольке... -- глухо сказал он. Потом он взял пакет с деньгами, сунул его в карман брюк, застегнул пальто на все пуговицы и обернулся к Кротову.

-- Ну, прощай, -- он обнял его и они поцеловались. -- За все спасибо. А за это -- без меры! -- уже овладев собою, сказал он и прошел в переднюю.

Кротов машинально взял свечу и вышел за ним. Он надел галоши и завязал башлык.

-- Чемодан прислуге отдай. Пусть поделят... ну, прощай!

Он кивнул Кротову и быстро вышел в сени.

Кротов молча проводил его. Что он мог сказать этому человеку?..

Снег падал снова сплошною белою завесою. Суров сошел с крыльца; силуэт его мелькнул на мгновенье и скрылся в белой мгле падающего снега, который, как саваном, покрывал дома и улицы.