ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ «МЫ» И «ОНИ»


По самым общим подсчетам, на Земле сейчас обитает свыше 2 тысяч этносов. В начале нашей эры, если пользоваться тем же подсчетом, их было раз в восемь больше. Очевидна тенденция к слиянию этносов, к образованию крупных этнических подразделений — народностей, наций и в недалеком будущем супернаций.

Понятие «этнос» в современной этнографии, как уже говорилось, определяет ту основную единицу, которая является объектом этнографического исследования. Этнос — группа людей, связанная единством происхождения, общностью материальной и духовной культуры, общим языком как непременным условием общения внутри этноса. В этом смысле этнос отличается от любых профессиональных, сословных, классовых групп или сообществ и отражает этническое (то есть связанное с этносом) многообразие человечества. Раз этнос выражает определенную группировку части человечества по языку, культуре и происхождению, носящему первоначально биосоциальный, а впоследствии историко-социальный характер, то справедливо воспринимать его (этнос) как особую общность людей, а именно как этническую общность.

Такие сугубо предварительные замечания дают возможность понять, почему у этнографов и русские, и кеты, и древнеславянское племя поляне считаются этносами. Однако помимо понимания подобного обстоятельства необходимо обратить внимание и на неравнозначность объединяемых под одним термином единиц. Древних полян мы вслед за летописями называем племенем, кетов Туруханского района — народностью или народом, современных русских — нацией. По отношению к двум последним терминологическим уточнениям разных этносов в литературе существует важное добавление, отражающее характер современной эпохи, — противоположность социалистических наций и народностей капиталистическим.

При всем социально-историческом различии между племенем, народностью и нацией существует то общее, что отражает их этническую значимость. Племя, народ (народность), нация, отражая последовательные исторические этапы развития этносов, выявляют тем самым различные стадии не только исторической общности людей, но и их этнической общности. В такой ситуации историческая общность должна рассматриваться как непременное условие предстоящих этнических преобразований.

Следовательно, племя, народ и нация являются стадиально различными типами этнических общностей людей, обусловленными социально-экономическими этапами общественного развития. Советские этнографы определяют племя как естественноисторическую общность людей доклассовой эпохи; народность — как историческую общность раннеклассовой эпохи, сохранившуюся в трансформированном виде до наших дней, и нацию — как историческую общность периода капитализма или социализма. Такое определение трех типов этнической общности дает основание считать, что в наше время, за чрезвычайно редким исключением (вызванным проживанием в районах абсолютной длительной изоляции от других народов), не может быть этнических общностей первого порядка, то есть племен доклассовой эпохи, как нет и самой эпохи. Те же этнические общности, которые в классовую эпоху не успели сложиться в народность либо представляют собой осколки прежних племен и народностей, называют этнографическими группами. Чаще всего подобные группы отличает языковая обособленность от соседей, архаичность культуры, малочисленность.

Процесс преобразования этнических общностей, происходящий во времени, называется этнической историей. Этническая история мира — постоянный спутник социально-экономической истории человечества, обусловливается ею и оказывает определенное влияние на нее.

Этническая история — длительный процесс преобразования этнических общностей, который протекает, по достаточно точному определению советского этнографа В. И. Козлова, в виде консолидации, интеграции и ассимиляции. Под консолидацией в этническом процессе подразумевается слияние или объединение различных этносов, имеющих одно общее в историческом плане происхождение. Например, в результате длительного существования антинациональной политики царизма различные группы алтайского народа до Октябрьской революции были разобщены, даже противостояли друг другу, хотя и происходили из общего древнего племенного объединения. В условиях Советской власти, покончившей со всякими видами национального угнетения, сплотившей народы на общеинтернациональной основе борьбы за социализм, произошло объединение, консолидация разрозненных алтаеязычных этнографических групп в единую алтайскую народность.

Интеграция предполагает осуществление как первоначальных, так и продолжающихся контактов в различных сферах культуры и быта между представителями различных этносов, контактов, которые могут привести к взаимному культурному обогащению и в конце концов к слиянию прежних этносов в один этнос. Иными словами, интеграция — своеобразный переходный процесс на пути консолидации (если речь идет о бывших некогда родственными этносах) или ассимиляции (если речь идет о различных по происхождению этносах). «Сущность процесса ассимиляции, — пишет В. И. Козлов, — заключается в том, что отдельные группы людей и индивидуумы, принадлежащие к одному народу, вступая в соприкосновение с другим народом (и особенно, оказываясь в среде этого народа), в результате общения с ним утрачивают свои особенности в области культуры и быта, усваивают культуру другого народа, воспринимают его язык и перестают считать себя принадлежащими к прежней этнической общности».

Прав В. И. Козлов, который подчеркивает, что нет особенной пропасти между процессами консолидации и ассимиляции, если речь идет не о насильственной ассимиляции, проводимой шовинистическим правительством, государственной властью, а о добровольной ассимиляции как результате длительной интеграции различных народов, как выражении их совместного участия в историческом процессе.

Не следует представлять ход этнической истории как исключительно процесс этнической консолидации или этнической ассимиляции, то есть как процесс, идущий от разнообразия к этническому единству. Этническая история знает и процесс этнического разграничения, разделения. Он был характерен для эпохи перехода от доклассового общества к классовому, приводил к обособлению родственных этнических групп в результате конкретного проявления социально-экономической ситуации. Этот процесс, также обусловленный социально-экономической ситуацией, обнаруживает себя и в наши дни.

Речь идет не о том, что библейская легенда о Вавилонской башне основана на реальных фактах: речь идет о необходимости признания того обстоятельства, что этническая общность не есть нечто существующее изначально, а явление, возникающее в конкретной исторической ситуации, на определенной территории, со всеми связями с социально-экономической и политической структурой породившего ее общества.

Киевская Русь была воплощением восточнославянской этнической общности. В ходе длительного исторического развития возникли новые этнические общности — нации русская, украинская, белорусская, этнографические группы — западных украинцев и белорусов, колымчан и индигирщиков (потомков русских казаков, осваивающих Сибирь в XVII в.) и т. д.

И все же современная тенденция этнической истории мира очевидна — к сближению и последующему слиянию этнических общностей. Такая тенденция в большей степени проявляет себя в социалистических странах, и прежде всего в нашей стране, где в результате всемирно-исторической победы трудящихся масс построено общество реального социализма, где воплощена в жизнь ленинская национальная политика равноправия и дружбы народов, где как результат грандиозных преобразований возникла новая историческая общность людей — советский народ.

Всемирно-историческая тенденция в этнической истории преодолевает многовековую, многотысячелетнюю традицию противопоставления людей сначала по этническому признаку, а затем по этническому и классовому признакам — на «мы» и «они». Любопытно, что термин «этнос», пришедший в этнографическую науку из античной Греции, у древних греков применялся для обозначения соседних народов — «негреков», хотя он тогда еще не означал понятия «варвар», но должен был отличить тех, кто обладал иным языком и иной культурой.

Социальная природа глобального противопоставления людей — на «мы» и «они» — изменялась с изменением общества, с самим ходом исторического процесса. В доклассовую эпоху, когда равноправный коллектив в силу низкого уровня развития производительных сил, зависимости от природы не мог мыслить существование индивидуума в отрыве от соплеменников, сородичей (недаром самой грозной карой нарушителю правил общежития было изгнание из племени), сопричастность жизни и судьбе родного племени носила естественный, почти инстинктивный характер. Пользуясь защитой коллектива, спаянного узами кровного родства, человек доклассового общества неизбежно воспринимал традиции и обычаи родного племени единственно разумными и справедливыми. Такое разделение этносов в древнюю эпоху порождало и разные представления об отношениях внутри своего и чужого коллективов.

Примечательно, например, замечание австралийских этнографов А. Джолли и Ф. Роз, вставших на защиту австралийских аборигенов, которых белые колонизаторы считали «прирожденными ворами». «Является ли туземец, — пишут австралийские этнографы, — вором по своей природе? Когда австралиец находится в туземном госпитале, то за ним приходится внимательно следить, иначе все лучшее из того, что он получает, например апельсины или яйца, будут им розданы своим друзьям и родственникам. Неиспорченный туземец не может себе представить, как он будет прятать про запас продукты питания. Когда он убивает кенгуру, то делится мясом кенгуру со всеми, а если его сосед убьет кенгуру, то добыча принадлежит ему, так же как и убившему охотнику, и он имеет право взять себе сколько хочет в любое время. Но если туземец применяет этот принцип к своему хозяину, то его немедленно объявляют „вором“ — закон туземца и закон белого человека друг другу противоречат».

Вникая в существо приведенных фраз, мы должны помнить, что в данном случае различия правосознания не этнического, а сугубо социального характера. Для ранних этапов человеческой истории характерно повсеместное распространение правил взаимопомощи, оно было свойственно всем народам в глубокой древности. Со следами этой традиции мы встречаемся и сегодня, особенно у охотничьих народов на нашем Севере.

Мне пришлось быть свидетелем сохранения этого обычая у кетов. Старик Лукьян, утративший несколько лет назад шестьдесят процентов зрения и переставший охотиться, жил с престарелой женой в поселке, недалеко от озера Мундуйка. В его дом можно было прийти в любой час дня и ночи. Вы еще у порога, а хозяева уже хлопочут у таганка, ставят чай, насаживают на рожень рыбу. Извинения и отказ от еды не принимаются. «Как же иначе, парень, — говорит старик Лукьян, — ведь и я могу оказаться вдали от дома!»

Мы воспринимаем такой поступок как традиционное гостеприимство, а он покоится на древнем и неукоснительном обычае первобытных охотников оказывать помощь своему сородичу, соплеменнику. Представьте себе, возможно ли, гоняясь за зверем на лыжах по тайге, пешком по пустыням Австралии, еще нести запас пропитания? Выжить в таких условиях можно было только при помощи коллектива, и коллектив имел право (совершенно законное) на твою добычу.

Прекрасный обычай! Как памятник ему ставят по сей день на охотничьих тропах избушки, а в них на полках небольшой, но необходимый запас пищи, приправ, спичек, пороха и дроби. Нужно — пользуйся, не нужно — сохрани для другого, имеешь излишек — оставь здесь же в избушке.

В эпоху классового общества, когда единые по этническому происхождению коллективы разделились на антагонистические группы, появилось и социальное противопоставление «„мы“ и „они“». Но классовая борьба нередко сочеталась с национально-освободительной, и тогда указанное социальное противопоставление приобретало вновь этническую, национальную окраску, причем господствующий класс, составлявший в антагонистическом обществе меньшинство, пытался затушевать классовые противоречия внутри своего народа, выдвигая идею «национальной солидарности». Пришедшие из самых глубин древности представления, что «мы — это мы», а «они — это они», чрезвычайно живучи, хотя иногда и не соответствовали реальной социально-исторической ситуации.

Обращая внимание на эту специфику, замечательный советский этнограф профессор С. А. Токарев при характеристике этнических общностей назвал общность рабовладельческой эпохи — «демосом», а феодальной — «народностью». Предложение это исходило из признания того факта, что в античном мире, по мнению С. А. Токарева, носителями этнической общности были рабовладельцы и свободные (демос), рабы же относились к иным этническим группам. В феодальном мире, считает С. А. Токарев, базой этнической общности были крестьяне и горожане (народ), а господствующие классы чаще всего принадлежали к иным этническим группам. Для подобных построений есть объективные факты, однако на классовую эпоху нельзя просто переносить прежнее этническое противопоставление «„мы“ и „они“». Ибо, как подчеркивал Фридрих Энгельс, зарождение классового общества было характерно тем, что «повсюду были перемешаны роды и племена, повсюду среди свободных граждан жили рабы, лица, находившиеся под покровительством, чужестранцы…». Новая историческая обстановка породила новые этнические общности; они отличались от прежних тем, что место естественной связи с родным племенем в феодальную эпоху заступила религиозная общность, а в последующем и государственная принадлежность.

Сохранявшееся противопоставление «„мы“ и „они“» в классовом обществе имело иную окраску, чем в обществе доклассового периода. Нельзя идеализировать прошлое, но помнить его, знать его необходимо и ради настоящего, и, что еще важнее, ради будущего. Гостеприимный охотничий домик, о котором шла речь, впервые ставился на тропах, пересекавших земли именно родного племени. На землях племени появление чужака (несоплеменника) было невозможно. Чужак в лучшем случае был бы просто изгнан, в худшем — убит.

В эпоху сложения народностей (народов) мир делился не только на классы, но и на «своих» и «чужих». Моя вера, мой государь, мой обычай, мой язык были, с моей точки зрения, единственно достойными человека. Именно от тех ранних эпох, как язвы, остались презрительные клички, данные народам их соседями и завоевателями.

Иное поведение, иные боги, иной язык у соседнего племени воспринимались как некая ненормальность, но среди родственных племен ощутить такие различия было всегда сложно. Самые яркие различия лежали на поверхности в физическом облике представителей разных рас. Они-то и стали питательной средой самого постыдного для человечества явления — расизма, который, как это ни покажется странным, не имеет исторических корней в традиционном противопоставлении одних народов другим, а порожден капиталистической эпохой для оправдания насилия европейских колонизаторов над колониальными народами Азии и Африки.

И прав советский антрополог В. П. Алексеев, который в своей книге «В поисках предков (антропология и история)» писал: «Расизм — это толстые книги с учеными выкладками и ссылками, расизм — это лекции в университетах, расизм, наконец, и это самое страшное, — существующее у многих людей чувство брезгливости к представителям иной расы. И то, что расизм проявляется в таких самых разных формах, то обнажая свое жуткое лицо во время фашистских разгулов, то прикидываясь безобидным под маской академических исследований, делает его особо опасным, а порой и трудноуловимым. А сколько простых и хороших людей, обманутых расистской пропагандой, действительно верят в неравенство рас, в существование рас высших и низших, в свою принадлежность непременно к высшей расе! Такие загибы в психике сродни принижающей человека вере в изначальное и вечное существование рабов и господ; этот предрассудок, коренящийся в невежестве, тем более дикий, что он субъективен и опирается в первую очередь на представления о превосходстве своей расы, своей культуры, своей идеологии над другими».

Давнее противопоставление одних народов другим порождало не менее опасные и губительные для поступательного хода исторического развития концепции великодержавного шовинизма и национализма.

Шовинистическая пропаганда ставит своей целью развратить народы, привить им чувство превосходства перед другими этническими общностями и тем самым порождает как неизбежную реакцию национализм, который сам по себе может находить питательную почву в прошлых представлениях. Борьба с шовинизмом и национализмом, разоблачение этих теорий — благородная задача прогрессивного человечества.

Современная идеологическая битва охватывает все континенты, вовлекая различные не только партии и классы, но и группы населения, сконцентрированные по этническому или национальному признаку. Эта борьба затрагивает проблемы всей обозримой истории человечества.

Освобождение бывших колоний и зависимых стран произошло в рамках тех границ, которые были установлены империалистами и которые в эпоху колониального разбоя разрезали живое тело этнических территорий. Освободившиеся от колониализма страны потрясают проблемы этих пограничных несоответствий.

Мир империализма рассчитывает надолго использовать в своем противостоянии социализму и коммунизму реакционные националистические и этнические предрассудки людей, пришедшие к нам из прошлых веков. Вести борьбу с такими предрассудками — и право и долг этнографа.

Этнография — одна из самых гуманных наук. Этнограф не искатель необычных приключений. Он всегда в поиске обычного, раскрывающего историю человечества, историю мировой цивилизации. Через обыденные предметы культуры и быта в наше сознание приходит гордость за Человека, освоившего и населившего землю — столь различную на своих пространствах.

Несомненно, прав Ю. В. Бромлей, видный советский ученый, историк и этнограф: «Как наука о народах этнография призвана сыграть свою роль не только в борьбе против шовинистических концепций, но и в укреплении дружбы и сотрудничества между народами мира. Обладая обширными данными о культурных ценностях, образе жизни, психологии и других этнических параметрах различных групп человечества и имея в своем распоряжении строго научные методы доказательства их равных способностей к историческому прогрессу, марксистская этнография учит уважать этнические особенности всех без исключения народов нашей планеты, тем самым, немало содействуя интернационалистическому воспитанию масс».

Поверхностные знания людей друг о друге рождали не только отчуждение, но и представление об уникальности всего происходящего внутри родного этноса, его культуры. Хотя самым примечательным являлось еще и то, что в разных вариантах, на разных материках возникали сходные отношения к «своим» и «чужим». И чем больше становился круг «своих» — от племени через народность к нации, тем отчетливее проступала гуманистическая линия поведения каждого члена общества по отношению к коллективу. Хотя с течением времени утрачивались непосредственные родственные связи а хозяйстве в новых этнических общностях, чувство коллективизма, идеологические связи между членами одной общественной группировки или их потомками сохранялись.

У адыгов, живущих на Северном Кавказе, мы еще и сейчас встретим своеобразные перелазы между дворами родственных семей. Такие перелазы дают возможность, не выходя на улицу, довольно быстро попасть из дома в дом. На вопрос этнографа Э. Коджесау, зачем строят такие перелазы, адыги отвечали: «Чтобы в случае несчастья в доме родственника скорее попасть к нему в дом и оказать необходимую помощь и, наоборот, в случае радости первыми порадоваться».

В таком ответе присутствовало новое осмысление прежнего обычая организации коллективной защиты от вероломного нападения. Чем-то сооружение адыгейских перелазов напоминает планировку поселений горного народа, живущего на другом конце материка, — мяо районов Притибетья. Мяоская деревня имеет центральную улицу, вьющуюся зигзагом, от которой расходятся маленькие переулки. В каждом переулке стоят дома нескольких семей. Дома связаны между собой тропами. Как только пришелец проходит ворота деревни, перед его глазами встает масса закоулков и переулков, и он не сразу определит, куда пойти. Проходя центральной улицей, можно подумать, что в деревне нет жителей, так как мяо предпочитают ходить по тропам между домами, не появляясь на улице. Подобное расположение домов в селении создавало удобную оборону в пору военных столкновений.

Прийти на помощь родственнику, соплеменнику, соседу повсюду было и остается неукоснительным правилом нормального функционирования общества. В африканских селах гремели барабаны — тамтамы, призывавшие соплеменников на общее собрание.

В русских деревнях били в набат на сход, когда требовались и коллективный разум, и усилия всех. Уклониться от участия в общем мероприятии означало поставить себя вне своего коллектива, заслужить позор и презрение.

В прошлом человечество создало разные традиции, нормы и обычаи, которые остаются наиболее живучими и по сей день. Не все из того, что было связано с классовой и этнической историей людей, может быть приемлемо сегодня. В изменившихся условиях меняется бытование и казавшихся незыблемыми прежде норм. Это надо осознавать и чувствовать достаточно четко, чтобы не возводить каждый частный случай отказа от прежнего обычая или обряда в «утрату национального достоинства».

Сохранение обычаев и обрядов как особых социально-бытовых и психологических явлений во многом определяется этнической традицией, когда созданные в глубокой древности обязательные для определенного коллектива людей формы поведения, навыки и представления повторяются из поколения в поколение. Добавим, что именно они дают пищу для сохранения и определенных этнических предрассудков, которые очень точно названы «бытовым национализмом».

«Люди вырабатывают определенные рациональные и иррациональные убеждения, — пишет болгарский этнограф Т. Колева, — и находят, что эти формы поведения, повторяющиеся навыки и привычки, а также мышление имеют глубокую основу, что они целенаправленны, подкреплены и доказаны вековой практикой и что они отвечают материальным и духовным потребностям человека. Старое поколение — носитель и исполнитель этих стереотипов — в процессе общения с молодым поколением передает свой трудовой опыт и навыки и воспитывает молодежь в усвоении и сохранении стереотипов. Так человек в тысячелетней истории создавал традицию, которая лежит в основе народной культуры, обычаев и обрядов».

Некоторый скептицизм молодежи к прежним этническим нормам поведения — явление очевидное и объяснимое. В современных условиях молодежь в большей степени, чем раньше, выходит за пределы своей этнической среды, своей общины, своего традиционного коллектива. Повышается образовательный уровень, растет информированность, и обычаи, которые были связаны только с конкретной этнической средой, воспринимаются как отжившие свой век предрассудки. Чаще всего это относится к семейно-родовым проблемам, к вопросам брака, взаимоотношений «своих» и «чужих».

Практика усвоения прежних традиций, а также норм поведения показывает, что все, имеющее созидательное начало, все, что жизненно и обусловлено в социально-бытовом и культурно-историческом аспектах, сохраняется и развивается. Умение и способность взглянуть на нормы человеческого общежития с новой высоты, не ограниченной рамками своей этнической общности, способствуют сложению обычая, приобретающего не только по сути, но и по распространенности общечеловеческий характер.

Утверждая общность судеб народов Земли, их вклада в мировую цивилизацию, никто не отрицает роли и значения национальной культуры, чувства национальной гордости и патриотизма, раз они подчинены интересам трудящихся масс. Советский патриотизм рождался на основе тысячелетних традиций, озаренных революционной борьбой за свободу и счастье, за братство всех трудящихся Земли. Социалистическая революция, свергнув эксплуататорские классы, заложила основы формирования бесклассового общества, в котором отношения между людьми строятся на принципах, являющихся сгустком всей прогрессивной практики человечества, становятся выражением высшей осознанной необходимости сотрудничества. Поскольку в социалистическом обществе заложены основы нового этапа этнических процессов — развития наций и их культур во имя последующего слияния и создания единой, общей интернациональной культуры, то и складывающиеся отношения между народами впитывают традиционные национальные обычаи и правила, свойственные духу братства и дружбы людей.

Связь времен неразрывна, и в нашем сегодняшнем дне мы сохраняем память о прошлых веках. Быстро привыкая к изменениям материального быта, мы продолжаем еще нести груз прежних привычек и предрассудков. Вот почему создание материально-технической базы коммунизма есть условие победы самого совершенного строя, но его окончательная победа связывается с перестройкой сознания людей, с полным восприятием всеми и каждым коммунистического образа жизни, включающего и коммунистический характер человеческих взаимоотношений.

Перед силами грозной и непознанной природы первобытный человек объединялся в коллектив, имевший свои законы и правила, спаянный единством воли и действий. В интересах личной и коллективной защиты происходили иные классовые объединения в антагонистическом обществе. Уничтожив классовый антагонизм, вступая в бесклассовое общество, преодолевая силы природы и поднявшись на такую ступень, когда природа может подчиниться человеку, люди строят коммунистическое общество сознательно, как выражение гармонического, естественного сочетания интересов всех и каждого.

Тот мир, который мы строим, мы представляем высшим достижением интернациональной дружбы народов-братьев. Не «мы» и «они», а только мы — человечество, земляне. К этой вершине мы идем через максимальное развитие национальных культур, чтобы достижения каждой нации, каждого народа вошли в сокровищницу будущего человечества, единого этнически и социально.

Для нас такой путь единственно верный. Он испытан более чем шестидесятилетней историей Союза Советских Социалистических Республик. Вспомним замечательные слова В. И. Ленина о том, что русский язык, когда его не будут насаждать насильственно, станет языком межнационального общения. И он в большой степени уже стал таковым. Такое положение имеет связь и с теми сторонами национальной культуры, которые находят отражение в традициях и обычаях каждого этноса, то есть в этнической специфике.

Не предпринимать отчаянных попыток немедленно преобразовать сумму человеческих взаимоотношений и условностей человеческого общежития и подвести их под какой-то единый стандарт, а вдумчиво использовать достигнутое всеми — таков путь формирования новых отношений людей.

Было бы странным начать предлагать, например, корейцам или другим восточным народам перестать считать белый цвет траурным и перейти на приемлемый, с нашей точки зрения, черный цвет. Нас, прибывших из Европы, не поняли бы индийцы, если бы мы предложили очистить улицы их столичных городов от мирно шествующего крупного рогатого скота. Упоминавшиеся туруханские кеты, покидая место захоронения близких, не оборачиваясь на могилу, бросают прутик поперек тропы, приговаривая: «Чтоб больше не ходить нам этой дорогой», и не посещают кладбищ, ну а у русских иной обычай. Видимо, попав в кетскую среду, мы обязаны принимать во внимание не русскую, а кетскую традицию во время такого печального события. Подобных примеров много, но они не противоречат тому, что было уже сказано: человечество развивается единым путем и к единству, обогащая себя яркой многоцветной палитрой национальных красок.

Мне часто приходится выступать с лекцией «У этнической карты СССР» перед советскими и иностранными стажерами и студентами. После лекции я отвечаю на многие вопросы, касающиеся национальной политики нашей страны, нашей партии. Очень часто приходится сталкиваться с непониманием процессов этнических преобразований, происходящих в нашей стране, и элементарным незнанием того, что было до революции и что произошло после нее в тех же национальных районах.

Чаще других повторяется один вопрос:

— Как вы расцениваете окончательную перспективу этнического развития мира?

Я обычно отвечаю:

— Учитывая направление социально-экономического процесса и этнических процессов, в отдаленном будущем будет единое коммунистическое общество с единым этносом — землянами, с единым языком — землянским.

Так будет. Такова тенденция социального и этнического развития нашей планеты, человечества.

…Величайшие научные открытия последних десятилетий сделали более ощутимым осознание человечеством своего единства. В мире, будущее которого несомненно принадлежит людям труда, идеи братства и дружбы народов приобретают великую силу. Возможно, когда человек впервые взглянул на Землю со стороны — из океана Вселенной, все человечество осознало, что оно вышло на вселенскую арену, и тогда гордо произнесло: «Мы — земляне!»

Земляне — как много в этом смысла и как много для раздумий! Землянин — ведь это и арат монгольских степей и исландский рыбак, хлебороб кубанских полей и докер Марселя, рубщик сахарного тростника на Кубе и шахтер Силезии — каждый, кто созидает и делает Землю прекраснее. Ни мракобесы, ни расисты, ни угнетатели всех мастей не имеют права на светлое имя землянина.

Шагнув за пределы неизведанного, люди с удивлением смотрят на свою планету, ее разноязычных жителей. Люди не перестают удивляться открытиям на своей старой планете, открытиям ранее неизвестных всем культур и народов, народов, которые как бы говорят: «Здравствуйте! И мы земляне!»

Загрузка...