Века и поколения: Этнографические этюды

ГЛАВА 6. КОГДА ЗАГОВОРИЛИ ВЕЩИ

Метод «непосредственного наблюдения» — проверенный годами принцип работы этнографа. Однако как применить его, когда речь идет о народе, давно сошедшем с исторической сцены, как побороть время и стать соучастником событий, развертывавшихся на обширных пространствах Европы и Азии, Америки и Африки два, три, а то и десять столетий назад? Где в таком случае будет экспедиционное поле этнографа, каким будет его походное снаряжение?

Этнографы не пасуют ни перед временем, ни перед расстоянием, и, стремясь восстановить давно прошедшее, они идут в музейные и книжные хранилища, вооруженные полевым современным опытом, знаниями и терпением, чтобы найти и открыть неведомый еще мир. И им, моим коллегам-этнографам, часто это удается.

Они восстанавливают пройденные этапы этнической истории и отвечают на самый жгучий вопрос: «Кто наши предки?» — многим и многим людям. Своеобразно такое этнографическое поле, где музейные предметы или краткие письменные сообщения очевидцев как будто задержали на миг ход культурной истории, чтобы превратить этот миг в вечность. Разгадать смысл остановившегося мгновения — вот в чем первая и основная задача этнографа, разрабатывающего темы исторической этнографии. Здесь, пожалуй, трудностей больше, чем при живом общении с людьми, чью культуру ты собираешься познать и понять. Здесь твоя объективность, добросовестность и компетентность должны быть вне сомнений и должны быть способны выдержать строгий суд истории.

Очень сложная работа, очень необычно исследовательское поле, и в то же время сколько раз исследователь, решая главную задачу, попутно обнаруживал забытые имена и деяния предков. Если сегодня мы многое знаем о том, как жили в Древней Руси или в Древней Индии, то этим мы прежде всего обязаны историкам и этнографам, раскрывшим для нас картины прошлого.

Самая главная опасность для исследователя — придумывание таких ситуаций и положений, которых никогда не было и не могло быть, но которые отвечают его концепции. Эта страшная опасность беззастенчивого надругательства над правдой в угоду субъективному мнению всегда вызывает осуждение этнографической науки и ее деятелей. Ее можно избежать, если подчинить поиск сбору наибольшего числа объективных данных, если при воссоздании этнической истории народа пользоваться материалами всех смежных наук о человеке, его обществе и его культуре. И поэтому этнограф до начала полевого сезона, перед тем как отправиться в путешествие за людьми во времени, приходит к музейным экспонатам. Они пережили и своих создателей, и свою эпоху, они могут заговорить, но надо суметь понять их язык!

Ленинградское направление советской школы этнографии отличается особенной чуткостью к музейным собраниям. Возможно, такая исключительность объясняется наличием в Ленинграде самых крупных в мире и единственных в нашей стране музеев — Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого АН СССР и Государственного музея этнографии народов СССР. Прекрасными знатоками музейных коллекций по многим народам мира были А. А. Попов, Н. Ф. Прыткова, Е. Э. Бломквист, А. Д. Авдеев, Э. Г. Гафферберг, многие другие. Этнографы с богатым полевым опытом, они последние годы жизни большую часть времени проводили среди вещественных памятников культуры народов, собранных в обоих ленинградских музеях. Их перу принадлежат обстоятельные исследования, которые останутся в сокровищнице этнографической науки.

Среди исследователей этого типа я всегда вспоминаю восторженно-увлеченного Арсения Дмитриевича Авдеева. Работая над проблемой происхождения театра, Арсений Дмитриевич обратился к редкому собранию ритуальных масок американских алеутов. Тщательное знакомство с коллекцией, поступившей в Музей антропологии и этнографии 4 декабря 1857 г. от имени капитана корабля Российско-Американской компании Иллариона Архимандритова через академика Л. И. Шренка, побудило А. Д. Авдеева обратить внимание на самого собирателя «предметов естественной истории и этнографии» Американского континента.

Арсений Дмитриевич начал работать над архивными материалами, чтобы выяснить: кто был этот капитан Российско-Американской компании, занимавшийся между прочим и собиранием естественнонаучных и этнографических коллекций? Почему он передал свои собрания через академика Шренка, а не лично и при каких обстоятельствах? Почему носил он фамилию, указывающую как будто на духовное происхождение? Каковы были его имя и отчество и почему ни в сопроводительных документах, ни в представлении Шренка они не были упомянуты?

Такие вопросы волновали Авдеева, а упоминание И. П. Магидовича в работе 1953 г. «Русские мореплаватели» об Архимандритове как об «известном русском мореплавателе» XIX в., носившем титул «вольный шкипер», не могло разрешить их. Вот что писал по поводу справки Магидовича сам Авдеев: «Сведения, опубликованные в этой справке, не только не разъясняют недоуменные вопросы, но еще больше умножают их количество. Что же это за исследователь, имя и отчество которого выяснить не удалось, а вместе с тем он заслуживает быть упомянутым в списке известных русских мореплавателей? Как может быть известным деятель, о котором нельзя сообщить ни одной даты? И почему остались неизвестными время его рождения, смерти и вообще даты его деятельности? Что представляет собой должность „вольный шкипер“ и кому присваивалось это звание?»

В книге Магидовича было упомянуто, что Архимандритов по поручению главного правителя компании М. Д. Тебенькова описал побережье полуострова Кенай, остров Кадьяк и ряд других островов у берегов Северной Америки.

Авдеев предпринимает розыск в архивах морских служб и компании. Розыск напоминает захватывающую приключенческую повесть. В замечаниях Тебенькова удается прочитать, что задачу описания берегов «отчетисто выполнил» штурман Архимандритов. В списке пассажиров и экипажа компанейского корабля «Николай», который вышел 8 августа 1837 г. из Кронштадта в Ново-Архангельск, под номером 22 был обнаружен «воспитанник компании креол Ларион Архимандритов». Вторая запись была на двенадцать лет моложе первой. Авдеев обратил внимание на законоположения Российской Империи о креолах — детях, родившихся от браков между русскими и алеутками, как законнорожденных, так и незаконнорожденных (то есть от брака, не освященного церковью). Арсений Дмитриевич прочитал внимательнее своих предшественников труд П. А. Тихменева, изданный в 1863 г. и посвященный истории Российско-Американской компании.

Заинтересовавшись собирателем алеутских масок, советский этнограф открыл новую важную страницу в истории алеутского народа — имя его выдающегося деятеля Иллариона (или Лариона) Архимандритова.

Незаконнорожденный креол Ларион, получивший и имя и фамилию при крещении, был на редкость смышленым мальчишкой. До восьми лет он жил, как живут алеуты, в доме матери, учился охоте и управлению кожаной лодкой. Узнавал и познавал тайны океана.

Позднее мать отпустила его в построенную для детей креолов и русских школу в Ново-Архангельске. Решением попечительского совета компании Лариона взяли на полное обеспечение как «воспитанника компании». Учился он хорошо, и, так как по уставу компании предписывалось, что «незаконнорожденные креолы должны быть призрены и обучены на иждивении компании попечениями колониального управления», он не испытывал особенной нужды. Достигнув семнадцатилетнего возраста, Ларион был направлен компанией в Санкт-Петербург в училище торгового мореплавания. В этом не было ничего необычного. Как писал Тихменев, «по выпуске из мужской школы воспитанники, одаренные хорошими способностями и оказавшие хорошие успехи в науках, отправляемы были для окончательного образования в С.-Петербург в училище торгового мореплавания. Выпускники торгового училища получали звание „вольного штурмана“».

Пять лет провел Ларион в столице Российской Империи. Нам не суждено узнать ни его дел, ни мыслей той поры. На борт «Николая» в 1837 г. вступил двадцатидвухлетний «вольный штурман», или «вольный шкипер», как его назвали позднее, Архимандритов, чтобы вернуться на родину и продолжать служить Российско-Американской компании.

По уставу компании он должен был прослужить ей как бы в погашение долга за образование и содержание пятнадцать лет, однако в «Табели чиновников и других при должности служащих людей в колониях Российско-Американской компании к 1-му мая 1840 г.» Архимандритов был зачислен на «бессрочную службу». Незаконнорожденного Иллариона компания «за свое призрение» закабаляла пожизненно.

Служба Архимандритова не оказалась бессрочной, так как история начертала срок самого существования компании, и это была служба мужественного человека чести и долга.

Осень 1844 г. начиналась порывистыми ветрами и хлесткими дождями. Четвертый год Илларион Архимандритов плавал вольным штурманом на компанейском корабле «Александр I». Заканчивалось наиобычнейшее плавание от Калифорнии в порт Ново-Архангельск, когда резко потемневшее небо дохнуло грозным предвестником шторма. Шторм осенью не удивлял российских моряков, к нему привыкли и не проявляли особого беспокойства. В ночь на 14 сентября до родной гавани оставалось чуть больше трех дней пути. Вдруг океан смешался с небом, задышал огромными валами волн, закружил водоворотом, а ветры, разъярившись, накинулись на корабельные паруса и мачты.

Старший по вахте штурман Красильников даже не успел поднять командира судна капитана Кадникова, отдыхавшего в каюте. Ни Красильников, ни двое рулевых матросов, которым помогал юнга, не смогли вовремя убрать паруса и развернуть корабль. Огромная волна вдруг накрыла судно с правой стороны, развернула его к ветру и отдала бушующей стихии. За первой волной через палубу прокатилась вторая, еще более мощная, и увлекла в пучину Красильникова, рулевых матросов, юнгу. Сильный напор воды выломил борта, сломал гик, гафель и штурвал, снес нактоуз и все шлюпки с бортов, а также световые люки. Вода хлынула во внутреннюю часть корабля, стала быстро заполнять ее.

Свободные от вахты матросы с ужасом просыпались и бросались наверх, где их сшибали волны. Капитан Кадников ринулся из каюты, но выход был прочно закрыт остатками надстройки. Он попытался разломать стенку, но очередной вал швырнул судно и так тряхнул капитанскую каюту, что Кадников не удержался и рухнул на острый угол стола. Капитан был убит, судно беспомощно болталось среди гигантских волн, команда металась в панике.

Проснувшись в своей каюте, Архимандритов рванул дверь и чуть не захлебнулся водой, ринувшейся на него. Вода закрывала ему путь на палубу. Он слышал предсмертный крик капитана, полные ужаса стоны матросов и, преодолевая страх и препятствия на пути, устремился на верхнюю палубу. Израненный обломками, продрогший в воде, Архимандритов выбрался наверх и бросился к рулю.

Сохраняя спокойствие и уверенность в голосе, вольный штурман дал приказ тотчас же привести корабль в бейдевинд. Приказ повторять не пришлось. Командный голос заставил людей опомниться и начать действовать. Умело направляя руль, Архимандритов поставил судно в более или менее безопасное положение к волнам и распорядился начать заделку пробоин и откачку воды.

Двое суток носило израненное ураганом судно по штормовому океану. Двое суток Архимандритов и вся команда, слушавшая его приказы беспрекословно, боролись со стихией, продолжая путь к родной гавани.

17 сентября компанейский корабль «Александр I» появился на рейде Ново-Архангельска. Пришло поврежденное штормом, но спасенное мужеством людей, оказавшихся под начальством Иллариона Архимандритова, судно.

Не было человека в Ново-Архангельске, который бы не восхищался мужеством и отвагой вольного штурмана, его превосходными знаниями мореходного дела. Когда прошли необходимые, но по существу формальные расспросы команды о всех перипетиях гибели капитана Кадникова и матросов, правление компании обратилось к престолу с просьбой о награждении Архимандритова. И «штурман Архимандритов, — как писал историограф Тихменев, — благоразумной и энергической распорядительности и необыкновенному присутствию духа которого компания вполне обязана была спасением корабля, всемилостивейше награжден по представлению главного правления ее золотою медалью для ношения на шее на ленте ордена св. Анны».

Награду Архимандритову вручил новый главный правитель Российско-Американской компании М. Д. Тебеньков в начале 1845 г. Тебеньков прибыл в Ново-Архангельск в середине февраля и уже 22 февраля устроил торжественный прием всем видным служащим компании. Пригласили и Иллариона Архимандритова. Канцелярия правителя была самым большим зданием в Русской Америке, но и ее считавшаяся парадной зала не могла вместить всех приглашенных. Правитель принимал гостей поочередно и явно особое уважение выказал судоводительскому сословию, удостоив их чести отужинать вместе с ним.

За столом Архимандритов сидел вместе с другими, получившими высочайшие награды, по правую руку от хозяина. Тебеньков рассказывал петербургские новости, которые были несомненно интересны всем, даже Архимандритову, хотя, в отличие от большинства, его родиной были Алеутские острова, а точнее, продуваемый ветром и окатываемый исполинскими волнами океана остров Атха.

На родном острове, где северный и восточный берега охраняют вулканы Коровинский и Сарычева, именно в это время года вздрагивает земля, сквозь расщелины пробивается горячий и едкий пар, а снежная вершина центрального вулкана Ключевского оплавляется и начинает клубиться.

С трудом улавливая смысл рассказа о столичной жизни, Илларион вспомнил о вулканах и о том, что именно это время года самое голодное на Атхе и других островах Великого океана. По возвращении из Петербурга он ни разу не оказался даже вблизи островов, но детские воспоминания были очень ясными.

Он помнил, что вяленая и копченая лососина, которую в доме заготовляли в августе, кончалась перед самым Новым годом, что в январе редко кто мог поделиться куском оленины или тюленины, и приходилось сидеть на похлебке из русской муки и сушеной сараны. В феврале и марте от голода можно было спастись только случайной удачей на охоте за птицей или собрав съедобные ракушки.

«Сейчас февраль, сейчас голодно и трудно матери», — подумал Илларион и почувствовал, что сосед бесцеремонно толкает его и шепчет:

— Ларион, к тебе обращается правитель.

Тебеньков с усмешкой повторил вопрос Архимандритову:

— Задумались, штурман, а я спрашивал, нет ли у вас желания сходить к родным берегам на остров Кадьяк? Там надобно забрать и доставить в Ситху посланца Российской Академии Илью Вознесенского. Да вы, господа, как я наслышан, его хорошо знаете.

Все согласно закивали. Знал Илью Вознесенского и Архимандритов, хотя коротко знаком с ним не был.

— Ваше превосходительство, — поспешил ответить Илларион, — я согласен, но будет ли позволительно мне зайти и на Атху, навестить родительницу.

Правитель удивленно посмотрел на вольного штурмана, как будто видел впервые, и, что-то вспомнив, отчужденно пробурчал:

— Вот и отлично. Днями условимся, под чьей командой пойдете, ну, а зайти на Атху — только при достатке времени.

Достатка времени не было. Мартово-апрельский океан встретил небольшой компанейский корабль частым туманом, штормами. Приходилось подолгу отстаиваться в бухтах. Когда пришли в Кадьяк, стало ясно, что поездка на Атху неосуществима. Илья Вознесенский торопился в Ситху. Из-за него Архимандритов не попал домой, но Вознесенский с лихвой искупил эту свою вину, уделив особое внимание любознательному креолу на пути от Кадьяка в Ситху.

Был уже май. Океан успокоился, и у вольного штурмана оказалось больше свободного времени, чем на пути в Кадьяк. Вознесенский был ровесником Архимандритову и видел в штурмане товарища по судьбе. Беседы с посланцем Академии занимали все свободное от вахты время Иллариона. Илья рассказал своему новому другу о Кунсткамере, о сборе коллекций, о смысле долгой поездки по разным островам и портам Русской Америки, о походах в глубь материка.

— Понимаешь, Ларион, — вновь повторил Вознесенский, — вещи алеутов и их соседей, которые я собираю для Академии, будут отправлены и уже отправлены в Петербург для музеев, где эти вещи увидят разные люди и поймут, как искусны народы других земель. Ведь это же чудо — шляпа алеутского рыболова.

Вознесенский в который уже раз показал Иллариону алеутскую шляпу-козырек, сделанную из дерева, но такой малой толщины, что она казалась изготовленной из толстой бумаги. Илларион с детства помнил такие шляпы. Их носили только самые знатные алеуты. Одну шляпу можно было обменять на большую новую байдарку или на двух рабов. Шляпа-козырек защищала глаза от слепящего блеска солнца, отраженного волнами океана или льдами.

Плавание подходило к концу, когда Вознесенский решил показать Архимандритову рисунки алеутских масок капитана Сарычева и расспросить о них. Рисунки масок были помещены в отчете путешественника, изданном в 1802 г. Академия, отправляя Илью Гавриловича в экспедицию, предусмотрительно снабдила его необходимыми изданиями прежних путешественников.

Илларион с любопытством разглядывал рисунки масок, изображавших то ли злых духов, то ли человекоподобных существ из преисподней.

— Я не смог достать ни одной такой маски-личины, — сокрушенно сказал Вознесенский. — Многие алеуты говорили, что они добрые христиане и давно не предаются языческим игрищам. Может быть, это и правда, во всяком случае я личин не нашел. А вот что писал капитан Сарычев. — Илья взял книгу, нашел нужное место и прочитал: «Я застал еще здесь игрища, бываемые у алеут обыкновенно зимою и продолжающиеся до весны, или до тех пор, насколько станет китового жиру. Начало сих празднеств, как сказывают, произошло от шаманов, которые уверяли алеут, что служащие им духи любят сии увеселения и обещают за оные выкидывать на берега китов. Для таковых игрищ обыкновенно делаются деревянные личины, по виду казавшихся шаману духов». И далее Сарычев рассказал о виденном игрище.

— Дозвольте, Илья Гаврилович, я посмотрю эту запись. — Штурман протянул руку за книгой. Взяв ее, он внимательно прочитал описание игрищ и еще раз посмотрел на рисунки личин-масок.

Затем он вернул книгу и сказал:

— А вы знаете, я видел такое игрище. Очень давно, мне было лет семь или восемь. На Атхе. Дело было в конце февраля. Это обычно очень голодное время. Нет рыбы, нет мяса, нет муки. Вдруг вблизи нашего селения волны выкинули кита. Его, видимо, убила косатка, так как ни глотки, ни языка у этого кита не было. Косатки всегда, когда нападают на кита, вырывают язык и глотку. Кит был большой, и все алеуты на Атхе очень обрадовались. Кажется, в тот месяц на острове не было никого из русских. Люди пошли к старцам, и те сказали, что бог не будет в обиде, если по старинному обычаю устроить празднество. Бог не обидится, а прежние духи воды будут довольны. Я был тогда маленьким, но я помню, что мы с матерью ходили в разные селения и всюду люди сидели в самом большом доме вокруг костра и представляли в песнях и танцах разные события из своей жизни — сражения и заключение мировой, охоту на оленей и тюленей, ловлю рыбы и сбор ракушек. Такие представления у алеутов называются «камак». Сначала плясали женщины. Когда они кончили плясать, вышли мужчины, но их лица были закрыты разными личинами-масками. На некоторых были такие же маски, как на рисунках капитана Сарычева…

На этом штурман вынужден был прервать рассказ, так как капитан вызвал его на палубу. Вернувшись, Архимандритов продолжал воспоминания:

— Как я сказал, на некоторых мужчинах были личины, похожие на те, какие зарисовал Сарычев. В селении у костра плясали и пели мужчины. Один изображал своей личиной страшилище — игадагаха — великана со страшным лицом и длинной бородой. Когда игадагах исчез за дверью входа, появился алеут в маске с искривленным ртом и посохом в руке, за ним пришел мужчина в маске с тюленьим ртом. Мужчины в личинах сели у костра. Выскочили две ряженые женщины в масках. Они сели по сторонам того мужчины, который был в личине с тюленьим ртом. Перед сидящими плясали женщины с растрепанными волосами и постоянно показывали палками или сивучьими усами, которые держали в руках, на сидящего посредине. В жилище было чадно и шумно. Я заплакал. Мать спрятала мое лицо в своих коленях, и я заснул. Что было дальше, не знаю. Помню лишь, что мать и другие взрослые просили ничего не говорить об игрищах священнику.

Илья Вознесенский слушал рассказ с огромным вниманием и, когда Архимандритов кончил, произнес с сожалением:

— А мне говорили, что такие игрища не помнят даже отцы отцов. Неправду сказали, испугались меня. Наверное, и маски-личины где-то есть, где-то спрятаны. Нашли бы вы их, Илларион!

За кратковременную совместную поездку от Кадьяка до Ситхи Вознесенский обучил Архимандритова сбору гербариев, умению распознавать минералы, надеясь, что вольный штурман при случае соберет коллекции для петербургских и местных музеев. Теперь добавилась просьба найти алеутские личины. Эту просьбу Вознесенский повторил при расставании с Архимандритовым на Ситхе. Отсюда Вознесенский должен был отправиться в Охотск, а Архимандритов пошел с кораблем на Ново-Архангельск.

Почти три года Илларион плавал по южным трассам компании, и, казалось, не было надежды исполнить желание навестить Атху. Никаких сведений о матери он не имел, так как в те районы Алеутских островов компанейские суда заходили редко, очень редко.

Компанейское судно «Николай», к которому в 1848 г. был приписан штурман Архимандритов, стояло в новоархангельской гавани на ремонте. Главный правитель Тебеньков вызвал к себе Иллариона и дал ему неожиданное и радостное для штурмана задание — взять под команду небольшой корабль «Умнак» и, обследовав берега Кенайского залива и острова Кадьяк с прилегающими островами, описать их.

— Вам, милостивый государь, — заключил Тебеньков свое распоряжение, — дается право по возможности посетить и Умнак и Атху. Сделайте все отчетисто, как вы умеете. Времени вам дадено изрядно — целый год. Подберите команду и командуйте, вольный шкипер Архимандритов.

В 1848–1849 гг. вольный шкипер Архимандритов, выполняя задание Тебенькова, тщательно обследовал обширные берега залива и островов. В середине лета 1849 г. его корабль бросил якорь в бухте Васильева острова Атха.

Вот она, родимая земля. Все так же высятся на северной стороне вершины вулканов. Все так же неприступны и скалисты обрывистые берега, обкатанные и иссеченные волнами. Все так же стоит деревянная церковь в центре главного селения. Но очень мало народу вышло на берег встречать приезжих. Раньше, бывало, все население, завидев корабль, выходило из домов.

Илларион медленно шел по узкой тропе вверх, к своему дому. Он увидел его издали — покосившиеся стены, поросшую травой земляную крышу. Над дымовым отверстием не было привычной струйки дыма. Заброшенное или покинутое жилище. Жители поселка молча сопровождали Иллариона, обмениваясь короткими фразами. Они говорили так тихо, что только отдельные слова долетали до слуха вольного шкипера. Но и этих отдельных слов было достаточно, чтобы уловить их тревожный смысл. Архимандритов шел, как говорили между собой жители поселения, к «плохому дому».

— Кто ты? — спросил старик алеут, неожиданно появившийся на тропе перед Архимандритовым.

Вольный шкипер пристально всмотрелся в сморщенное от времени и ветров лицо говорившего. Что-то знакомое всплыло в памяти. Да это дядя Сидор, брат матери!

— Я Ларион, сын твоей сестры, дядя Сидор.

Ответ Иллариона прозвучал по-алеутски и достаточно громко, чтобы его могли услышать другие.

Новость о приезде племянника Сидора мгновенно облетела все дома. Вечером в доме Сидора, куда с корабля принесли съестные припасы да еще каждая семья послала часть своего улова или добычи, был большой праздничный пир. Радость встречи с родными не могла заглушить горького сознания того, что Илларион опоздал на встречу с матерью; три года назад ее похоронили.

Илларион не мог даже зайти в свой дом, так как в нем находился покойник — самый главный вождь и тайный шаман алеутов с острова Канага. Он постоянно приезжал на Атху, останавливался в доме матери Иллариона и после ее смерти, и надо же, чтобы именно вчера он скончался в этом доме. Многих алеутов унесла смерть за те два десятилетия, пока Архимандритов не был на родине, но еще больше покинуло Атху и перебралось на Кадьяк и Умнак. Вот почему так мало народу осталось в поселке.

Всю светлую полярную ночь не расходились гости, и всю ночь с ними просидел Илларион, слушая сбивчивые рассказы о жизни алеутов за последние двадцать лет.

Наступившим утром Илларион отправился на корабль дать необходимые распоряжения и к полудню вернулся в дом Сидора. Празднество, связанное со встречей долгожданного и необычного родственника, сменилось буднями. Гости разошлись по домам. Многие из мужчин поселка налаживали снасти и байдары, чтобы ближе к ночи выйти на промысел тюленей и котиков.

В доме Сидора осталась только самая близкая родня. Чувствовалось, что они с нетерпением ждали возвращения вольного шкипера.

Илларион посмотрел на сосредоточенные лица своих дядей, теток, сестер и братьев во втором и третьем колене и спросил Сидора:

— Чай пить будем или говорить будем?

— Сначала чай пить будем, — ответил старик.

Налили черный как смола чай. Шкиперу дали в большой фаянсовой кружке, такую же кружку взял Сидор. Остальные пили из деревянных или раковинных сосудов.

Как водится у алеутов, чай пили молча, не торопясь, маленькими глотками.

— Еще? — спросил Сидор, видя, что Илларион осушил свою кружку и поставил ее перед собой.

Илларион отодвинул кружку от себя и мотнул головой — спасибо, уже достаточно.

Сидор отодвинул свою кружку и заговорил:

— Племянник, — он обращался к Архимандритову, — ты много знаешь, ты стал большим начальником. Вождь из Канаги, что умер в доме твоей матери, просил похоронить его по обычаям наших предков. Священник не разрешит нам похоронить, как просил вождь с Канаги. Но не исполнить волю умершего — разве не означает совершить грех?

Илларион обратил внимание, что в доме не было женщин и детей. Они успели исчезнуть, прежде чем старик Сидор задал вопрос. Ни женщины, ни дети не должны быть причастны к делам мертвых.

Вольный шкипер считал себя хорошим христианином, но не мог сразу решить, греховно ли хоронить умершего, как он просил, или нет. Илларион задумался. Никто его не торопил с ответом. «Излишняя поспешность не прибавляет разума» — так считали алеуты и умели быть терпеливыми.

— Надо исполнить просьбу вождя с острова Канага, но пусть прежде священник совершит отпевание. Я сам поговорю со священником, — решительно заявил Архимандритов и, увидев полное удовлетворение его ответом, встал с циновки.

Разговор с батюшкой, который знал, что умерший при жизни тайно шаманил, был нелегким, но Архимандритову в конце концов удалось уговорить его совершить отпевание в церкви и разрешить родственникам отвезти покойника на Канагу, где и предать тело земле.

Алеуты знали три способа избавления от трупов. Два из них не возбранялись православной церковью — сжигание тела или погребение его в земле. Третий же способ, бывший некогда самым почетным, был объявлен греховным, языческим. Именно по третьему способу просил похоронить себя вождь с острова Канага.

О таком обряде захоронения знал Архимандритов, но никогда его не видел. И вот теперь, когда ему исполнилось тридцать лет, он мог присутствовать при необычной церемонии.

С согласия команды после отпевания в церкви тело перенесли на корабль. На корабль взошли вместе с Сидором его взрослые родственники-мужчины. Их было пятеро. Корабль доставил гроб с телом на остров Канага.

Здесь прибывший корабль встретили мужчины — соплеменники умершего. Они быстро перенесли гроб на берег и торопливо зашагали с ним в горы. Архимандритов с Сидором и другими атханцами присоединились к процессии.

Гроб донесли до южного края берега и опустили на землю вблизи пещеры. У ее входа лежали большая байдара, воинские доспехи, копья и гарпуны, ружье, циновки, кожаные и деревянные сосуды. Тут же была кучка благовонной травы. Несомненно, что канаганцы от атханцев или своих людей, бывших на Атхе, прознали обо всем и успели приготовиться к торжественному церемониалу.

Тело вождя извлекли из гроба и положили на циновку. Двое мужчин с помощью ножей сняли с мертвеца всю одежду. В тот момент, когда семь алеутов, подойдя к входу в пещеру, затянули протяжную песню и пещера гулким эхом повторила ее, самый старший из канаганцев острым каменным ножом надрезал живот и стал быстро удалять внутренности покойника. Зловонный запах далеко разносил ветер. Внутренности столкнули в океан, а грудную полость и желудок забили благовонной травой. Жилами зашили надрез и обильно смазали жиром все тело.

С огромным трудом тело вождя облачили в парку из морской выдры. Поверх надели военные доспехи. Разогревая окоченевший труп над костром, придали мертвецу сидячую позу и посадили его в байдару.

Надев на голову мертвого вождя шляпу-козырек, канаганцы медленно подняли байдару вместе с телом и понесли ее в глубь пещеры. Здесь, обратив нос байдары к выходу из пещеры, канаганцы опустили ее на землю. Вокруг байдары разложили сосуды и циновки, орудия лова и оружие, различные меха и шкуры.

Покидая пещеру, Архимандритов еще раз посмотрел на вождя с острова Канага, который теперь вечно будет сидеть в байдаре, устремив свой мертвый взор к океану.

Вокруг мертвеца вещи, служившие вождю при жизни, — орудия труда, и оружие битвы, меха и шкуры, сосуды и…

Архимандритов сделал шаг к телу покойника и внимательно посмотрел на какой-то большой круглый предмет, напоминающий деревянную плошку. Предмет лежал сзади покойника на байдаре.

Это была деревянная маска-личина с большим носом, открытым тюленьим ртом и закрытыми глазами! Невольно Архимандритов протянул к ней руку, но Сидор резко дернул его за полу камзола и потащил к выходу.

Выйдя из пещеры, Сидор прошептал:

— Теперь нельзя в пещере ни к чему прикасаться, нельзя даже ходить в пещеру — мир мертвых, иначе сам станешь мертвым.

Взволнованный Илларион осенил себя крестным знамением и поспешил вослед быстро удалявшимся вниз по тропе алеутам.

Виденное оставило тяжелый осадок, и, побыв на поминальной трапезе не больше часа, Архимандритов уговорил Сидора и атханцев уйти на корабль и отправиться не мешкая на Атху.

На Атхе Илларион сходил на могилу матери, поправил покосившийся крест и вскоре распростился с Сидором и всем поселком.

Команда корабля «Умнак» подняла паруса и направилась к другим островам делать описание их береговой линии.

Необычные похороны вождя с Канаги врезались в память вольного шкипера. Шли дни, месяцы, годы, и забывались жуткие подробности, оставалась лишь безжизненная фигура, сидящая в байдаре и устремленная к океану, а за ее спиной странная деревянная маска-личина, какую мечтал добыть Илья Вознесенский.

Стараниями Вознесенского было положено начало двум музеям диковинной природы и человеческого искусства Русской Америки — Новоархангельскому и Кадьякскому.

В обоих музеях часто бывал Архимандритов. Ему самому нередко приходилось привозить для них из разных мест то лечебные травы, то минералы, то каменные орудия алеутов и их соседей.

В Новоархангельском музее в 1851 г. он увидел привезенную с Алеутских островов новую находку — деревянную маску, похожую на слепок с лица мертвого алеута. Служитель рассказал, что маску нашли матросы с «Николая» в одной из пещер на лице покойника, точнее, уже на его черепе. О таких масках Илларион знал от старика Сидора. Их надевали прежде на лицо мертвеца и делали похожей на самого умершего. Но те личины, виденные Сарычевым, и та, которую увидел Архимандритов в пещере вождя Канаги, не надевались на лицо покойника. Они предназначались для другого — для представления на игрищах. Таких масок не было ни в одном из музеев Русской Америки.

В 1853 г. корабль «Александр I», на котором Архимандритов плавал шкипером, вынужден был из-за шторма отстаиваться двое суток в бухте Назан острова Атха. Боясь надолго покидать корабль, так как океан бурлил и грозно урчали все три вулкана, Илларион сошел на берег только на два часа.

Он успел навестить могилу матери да выпить чашку чая с дядей Сидором, ставшим совсем немощным стариком. Почти слепой, еле передвигающийся на больных ногах, постоянно заходящийся кашлем, Сидор, поддерживаемый старшим внуком, проводил племянника до берега.

— Племянник, — сказал на берегу Сидор, — на противоположной стороне нашего поселка против острова Соленого есть две пещеры. В них похоронены, как и вождь с Канага, наши предки… В одной пещере, когда я еще был молодым, я видел рядом с телом старого шамана две деревянные рожи, в них представляли на игрищах. Ты хотел тронуть личину у вождя Канаги. То было худое желание. Когда сможешь, найди пещеру с широким входом на том берегу и посмотри наши личины. Тебе зачем-то нужно увидеть их. Я не понимаю, зачем, но я помню. Теперь ступай, с богом. Шторм к завтрашнему дню утихнет.

Шторм на другой день стих, однако отправиться на поиски пещеры Илларион не мог. Его корабль вез срочный груз с Адаха в Ситху. Груз предназначался для русских факторий.

В Ситхе Архимандритов получил неожиданное задание — отправиться с «Александром I» и еще тремя судами компании в устье Амура, где надлежало провести обследование и освоение нового края.

Служащие компании, прибывавшие на Амур, расселялись в нескольких избах Николаевского поста, основанного в 1850 г. капитан-лейтенантом Г. И. Невельским. Здесь, в Николаевском посту, в 1854 г. устроил свою основную экспедиционную базу прибывший из Санкт-Петербурга академик Леопольд Иванович Шренк.

Компанейские были частыми гостями у Леопольда Ивановича. В первые же дни по прибытии на Амур свел с ними знакомство и Илларион Архимандритов. Однажды Шренк упомянул имя Ильи Гавриловича Вознесенского и поведал о тех коллекциях, которые были им привезены для академических музеев. Этот разговор напомнил Архимандритову о встрече с Вознесенским, об алеутских масках-личинах Сарычева, о маске-личине на байдаре мертвого вождя с острова Канага. Он поделился своими воспоминаниями с собеседником.

Рассказ вольного шкипера крайне заинтересовал Леопольда Ивановича и побудил отписать главному правителю Российско-Американской компании прошение направить, хотя бы на короткое время, Архимандритова на Алеутские острова для сбора коллекций по минералам и травам, для поисков алеутских личин.

Как это бывало постоянно, компания незамедлительно откликнулась на просьбу академика, и уже в августе 1855 г. Архимандритов на корабле «Умнак» оказался в бухте Коровинской острова Атха.

В первые дни стоянки в бухте Архимандритов посетил все алеутские дома, но нигде и никому не говорил о главной цели приезда — желании проникнуть в пещеры с покойниками. Сидора уже не было в живых, и остальные удовлетворились сообщением о необходимости собрать минералы, травы и чучела для музея.

К пещерам Архимандритов отправился 15 августа 1855 г. на шлюпке с двумя матросами. Погода обещала быть сносной. С утра сквозь тучи прорывались лучи солнца. Взяв курс на юг вдоль побережья, шлюпка довольно скоро оказалась против острова Соленого.

Здесь атханский берег был почти неприступным. Огромные валуны загромождали береговой край. Неожиданно набегавшие волны подхватывали шлюпку и стремительно несли на камни. Приходилось усиленно грести от берега. В тех же местах, где открывались небольшие бухточки, подойти к берегу мешали густые и липучие водоросли. Чтобы пройти через их заслон, приходилось тесаками прорубать проход.

Илларион решил отойти от берега на некоторое расстояние и с помощью подзорной трубы изучать его. Шлюпка медленно шла вдоль скалистых уступов. Пещер не было видно, зато показалась глубоко врезавшаяся в берег узкая бухта. Шлюпка легко вошла в нее. Матросы вытащили шлюпку на гальку и закрепили на длинном канате за большой камень.

Можно было провести небольшую разведку на берегу. Архимандритов с матросами поднялись на несколько метров по крутым уступам. Они достигли широкой площадки в тот момент, когда спокойная вода в бухте вдруг неожиданно преобразилась. По ней побежали белые барашки, вздыбились и закрутились волны прибоя. Взглянув на остров Соленый, Архимандритов содрогнулся. Откуда-то из глубины океана поднялась стена воды и, обрушив мириады брызг на скалы Соленого, быстро, но бесшумно направилась к атханскому берегу. Вода в бухте вспучилась, подняла шлюпку, по счастью привязанную на длинный канат, почти на десятиметровую высоту. Тут же волна уперлась в берег и гулко откатилась назад. Шлюпка плюхнулась на камни и лишь случайно не разлетелась в щепки.

Архимандритов с матросами поторопились спуститься вниз. Они столкнули шлюпку в воду и вновь отплыли от берега. Вольный шкипер выискивал пещеры, а один из матросов смотрел на океан, чтобы успеть предупредить о новой гигантской волне. Там, где обрывистый берег встречал грудью волны, были вымыты водой маленькие и большие пещеры. В одну из них Архимандритов завернул шлюпку. Вода окатывала его и матросов, волны стремительно неслись внутрь пещеры, норовя ударить шлюпку об острые выступы скал. Когда в пещеру врывался очередной вал, все вокруг наполнялось грозным гулом, а перед следующей волной на мгновение наступала зловещая тишина.

Шлюпка выбралась из морской пещеры и вновь поплыла вдоль берега. Пещеры, о которых говорил Сидор, появились одна за другой неожиданно, как будто из-за поворота. Между двумя рифами матросы провели шлюпку, и, когда ее нос уткнулся в берег, Архимандритов выпрыгнул на гальку. Матросы быстро отгребли на открытую воду, где должны были дожидаться шкипера, пошедшего обследовать пещеры.

По крутой тропинке, по крошащимся камням Архимандритов вышел к первой пещере. Сквозь расщелины в скалах поднимался горячий вулканический газ. В самой пещере стоял спертый, насыщенный запахами разложения воздух.

Архимандритов вошел внутрь и сразу очутился в темноте. Он зажег приготовленный факел. Неровный свет вырвал из мрака прокопченную временем и дымом вулкана мумию, подвешенную за спину к стене. В разных углах лежали мумифицированные покойники то ли на циновках, то ли завернутые в циновки. Повсюду валялись черепа и кости мертвецов, растасканные лисами и песцами.

Из дальнего угла послышалось фырканье. Шкипер невольно вздрогнул, но все же решительно прошел вперед и поднял факел. Из угла с тявканьем метнулся к выходу большой песец.

Тщательно осмотрев пещеру, Архимандритов не нашел никаких личин. Он погасил факел и вышел. Океан был спокойным. Шлюпка мерно покачивалась на волнах.

Илларион вошел во вторую пещеру. Она была меньше, но суше первой. В ней стояла развалившаяся от времени байдара, в которую когда-то был посажен покойник. От него остался один скелет без черепа. Череп валялся в стороне от байдары. В пещере больше захоронений не было. Тщательно освещая каждый вершок пола, Архимандритов обошел пещеру.

Две деревянные маски-личины округлой формы он нашел под остатками байдары, осторожно вытащил их и вынес наружу.

Одна личина изображала широкое лицо с большим и толстым носом. Брови вырезаны и окрашены в черный цвет. Массивные надбровные дуги прятали закрытые глаза. Нижняя губа в сравнении с верхней сильно выдавалась вперед. Губы были окрашены в красный цвет. Вторая личина напоминала первую, только нос был чуть тоньше да не так сильно выступала нижняя губа.

Архимандритов с каким-то странным чувством смотрел то на личины, то на скалы, небо и воду. Казалось, он ждал чего-то и боялся чего-то. Он вынес из мира мертвых то, что принадлежало тому миру. Но не разверзлись скалы, не налетел шторм. Ничего не изменилось вокруг, хотя шаманы грозили страшной карой всякому прикоснувшемуся к вещам покойников.

Илларион глубоко вздохнул и радостно огляделся по сторонам. Он совершил задуманное, он исполнил просьбу И. Г. Вознесенского.

В 1856 г. в Николаевском посту Архимандритов вручил академику Шренку коллекцию из образцов минералов, чучел животных и птиц, а также две шаманские маски-личины из пещеры на острове Атха.

4 декабря 1857 г. академик Л. И. Шренк от имени капитана корабля Российско-Американской компании Архимандритова передал Академии наук «коллекцию естественной истории и этнографии», как было записано в протоколе Академии от того же числа за номером 20, параграф 337.

С Амура Архимандритов вернулся на привычные трассы кораблей компании — из Ситхи или Калифорнии на Охотск и обратно.

На исходе 1860 г. имя вольного шкипера — командира корабля Архимандритова вновь оказалось на устах экипажей компанейского флота.

Тогда корабль «Кадьяк» под командой Архимандритова принял на острове Лесном груз льда и отправился в Сан-Франциско. Судно не успело пройти открытой водой сколько-нибудь большое расстояние, как получило огромную рваную пробоину в носовой части и стало тонуть. И снова хладнокровие и мужество Иллариона Архимандритова сыграли решающую роль в судьбе команды. Правда, на этот раз спасти судно не представлялось возможным, но нужно было спасти людей и ценности. Повинуясь спокойным распоряжениям командира корабля, весь экипаж на шлюпках успешно добрался до острова Лесного. «Сам же Архимандритов, — писал Тихменев, — оставил судно последним, когда уже вода начала быстро в него вливаться, но держался, однако же, вблизи его на шлюпке, изыскивая все средства спасти, что только было возможно».

Судно пошло ко дну, но никто не пострадал из людей, доверившихся командиру — вольному шкиперу Архимандритову. Еще долго бы плавал на компанейских судах креол — вольный шкипер, однако через семь лет он оказался безработным. Через семь лет, 18 марта 1867 г., русские владения в Америке были проданы правительству Соединенных Штатов, а через год Российско-Американская компания была ликвидирована, и дальнейшая судьба Архимандритова и еще более ста других поселенцев Ново-Архангельска оказалась в руках бездушных канцелярских чиновников. Всех этих людей, создавших славу России, утверждавших в то далекое и трудное время возможное содружество россиян и алеутов — двух разных народов, не включили, — как пишет Арсений Дмитриевич Авдеев, — в списки отъезжавших в Россию, и эти люди так и остались на Аляске… Вполне возможно, что среди этих забытых и, по существу говоря, проданных вместе с родиной людей оказался и мореход, «вольный штурман», командир компанейских кораблей Илларион Архимандритов.

Архивные изыскания А. Д. Авдеева позволили воссоздать страницы жизни Иллариона Архимандритова. Такое воссоздание стало возможным благодаря тщательному знакомству с коллекциями алеутов. Если представить себе труд ученого, то начало открытия было заложено в невидимой на первый взгляд памяти о собирателе, запечатленной в масках-личинах, в неслышном для непосвященного рассказе вещей о самих себе.

Такое же умение заставить заговорить вещь дало этнографу-сибиреведу Дориану Андреевичу Сергееву возможность разгадать смысл древнеберингоморского амулета предков азиатских эскимосов. На амулете из моржового клыка искусный резчик изобразил пять голов — моржа, горного барана, нерпы, волка и косатки. На амулете облики животных скомбинированы так, что в одном положении одна и та же деталь изображает рога барана, в другом — клыки моржа. Смотришь с одной стороны — и видишь морду волка, с другой — косатки.

Животные и звери перевоплощаются друг в друга. Казалось бы, какая может быть связь между китом-хищником — косаткой и сухопутным хищником — волком? Сергеев обнаружил эту связь.

Он поступил по методу К. Д. Лаушкина, который для расшифровки образов первобытного искусства советовал применять такой способ: «Подобно тому как расшифровываются письмена, сделанные на давно забытом языке, при помощи так называемой двуязычной надписи, так, очевидно, нужно поступать и с древними рисунками. Нужно найти, фигурально выражаясь, двуязычную надпись. Таковой в нашем случае будет составленная исследователем комбинация из древнего рисунка и дошедшего до наших дней мифологического рассказа, если тот и другой передают один и тот же сюжет лишь разными художественными средствами».

Сергеев обратился к эскимосским легендам и нашел рассказ о перевоплощении косатки в волка. Жители побережья, согласно этой легенде, считали, что зимой, когда море покрывалось льдами, косатка не уходила в более южные места, а на это время становилась волком и уходила в тундру. Превращалась косатка в волка в озере, которое называлось Кавратак и располагалось в углублении вершины высокой сопки.

Косатка, по представлениям эскимосов, а от них и чукчей, что-то вроде царя морских зверей, а волк — царь сухопутных.

Вот почему на амулете в таком, казалось бы, странном соседстве присутствуют косатка и волк наряду с моржом, бараном и нерпой — явными объектами охоты.

Так приоткрылась еще одна страница загадочной жизни прошлых веков и поколений эскимосов.

Своеобразное «домашнее», или «кабинетное», поле этнографа дарит открытия в истории культуры. Такие открытия могут быть и большими, масштабными, как, например, установление ленинградскими этнографами связи знаменитой Хараппской цивилизации долины Инда (3-е тысячелетие до н. э.) с древними дравидами, и совсем крошечными, камерными — наподобие расшифровки смысла древнеэскимосского амулета. Но в данном случае вряд ли возможны какие-либо количественные сопоставления. Не играет существенной роли масштаб открытия, коль скоро все, что становится известным из неизвестного ранее о жизни творцов мировой культуры, и значительно и необходимо для всех нас.

Однажды — и думаю, по недоразумению — писатель Даниил Гранин назвал моих коллег — специалистов по зарубежным народам (а изучение таких народов часто проводится в «домашних условиях») «новым типом астрономов», которые с дальнего расстояния изучают свой предмет. А ведь такое изучение не легче и не проще, оно требует основательного знакомства с полевыми материалами ученых разноязычного племени, умения отобрать существенное и главное в безудержном потоке информации.

Человечество долго смотрело во Вселенную только глазами астрономов и благодаря им восхищалось мирозданием. Благодаря астрономам звезды и планеты становились ближе. И настал день, когда вырвались космические корабли в просторы неизведанного, но уже чуть-чуть знакомого.

Благодарна работа этнографа, приближающего людей к пониманию друг друга, заставляющего земные звезды — народы сиять всеми красками, чтобы предстоящие встречи между ними доставляли благородную и благодарную радость узнавания.

Как существуют хранилища — каталоги частей небесного свода, составляющих видимую и невидимую звездную ткань Вселенной, также существуют хранилища — музеи произведений рук человеческих, зафиксировавших мгновения прожитых поколений, их материальный быт и материальную культуру, боль, страдания и радости.

Этнографические музеи — сокровищницы народного таланта и мудрости. Они бывают двух типов — обычные, когда коллекционные предметы помещены в специальных шкафах и витринах, в залах специально построенного здания, и музеи под открытым небом, когда экспонатом и собственно музеем становится творение древних зодчих, сохраненное в натуральном виде и насыщенное обстановкой той ушедшей эпохи.

К первому типу относится преемник знаменитой петровской Кунсткамеры — Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого АН СССР в Ленинграде, ко второму — знаменитый в нашей стране Музей латышского народного быта и собрание шедевров русского деревянного зодчества в Кижах.

Именно коллекции бывшей Кунсткамеры поведали нам историю вольного шкипера, рассказали о подарке экспедиции Кука, о жизни в отдаленном прошлом в горных долинах Ассама.

Вещи заговорили, когда мы пристально, со знанием дела, пониманием судьбы их создателей обратились к ним.

Вещи заговорили и поведали о счастливых событиях, трагических происшествиях и буднях людей на разных обитаемых континентах Земли.

Да, те самые вещи, которые лежат как бы безмолвно в музейных витринах, в шкафах, и на стендах.

Счастливы ленинградцы и гости Ленинграда, которым удается прийти в залы Кунсткамеры. В ее хранилищах и экспозиции почти полмиллиона предметов, за которыми стоит все прошлое человечества, его культуры, полета мысли, его забот о грядущем.

Ежегодно более 300 тысяч человек посещают Музей антропологии и этнографии в Ленинграде. 300 тысяч человек читают открытую книгу о жизни предков, о веках и поколениях. Читают книгу и осознают свою причастность к мировой цивилизации, признают себя потомками, которым выпала высокая миссия продолжить, сохранить и отстоять завоеванное людьми в борьбе с природой, невежеством и войной.

Они понимают, что Земля прекрасна и мир людей достоин мирной жизни и мирного будущего.

Они будут бороться за мир, они борются за мир, ведь они советские люди — наследники всего лучшего, что создано человечеством.