VII. Нечаянный попутчик

Святая гора выросла перед нами из моря через три недели пути. После очередного долгого перехода Савва указал на появившийся вдали берег и сказал:

– Афон!

Только к берегу мы пристали не скоро. Сначала корабль долго продолжал идти на север, оставляя гору в стороне, и лишь когда она оказалась почти за кормой, повернул на запад. Так мы и плыли, едва не до самого вечера, вдали от едва угадывавшейся за бортом земли. Самым странным показалось, что после того, как мы, наконец, повернули на юг и подошли совсем близко к берегу, корабль снова двинулся назад, на восток. Вряд ли наш опытный кормчий, чувствовавший себя подобно рыбе в лабиринте далеких островов, заблудился в знакомых водах.

Уловив мое недоумение, Савва немедленно пояснил:

– Нарочно ушли к сербскому берегу, подальше от любопытных глаз. С этой стороны и подойдем к монастырю. Это уединенная обитель со своей пристанью. Хиландар. Его основал когда-то сербский король.

Пристань была безлюдной. Нас встречал лишь одинокий сторож. Оказалось, что мы прибыли как раз во время большого христианского праздника. Богомольцы отмечали Вход Господень в Иерусалим.

– Хороший человек всегда прибывает вовремя, – весело пошутил купец. – Еще и с вином.

Оставив груз на корабле, мы двинулись пешком в монастырь, до которого оказалось около получаса неспешной ходьбы от берега. Не скрою, наша тесная каюта на преданном воле волн утлом суденышке показалась мне теперь куда более надежной, чем твердая земля под ногами. Неизвестность всегда пугает сильнее, чем опасность. Большой крюк по морю, который сделал наш корабль, чтобы подойти сюда с другой стороны, наводил на грустные мысли и ничего хорошего не сулил. С безжалостной очевидностью я ощутил, что нахожусь на чужой земле, где царят неведомые мне порядки.

Правда, странноприимный дом, куда нас привел Савва, стоял немного на отшибе, отгородившись от церковной суеты высокой стеной. Нам постелили хорошую удобную постель с подушками, на стол в трапезной поставили блюдо с жареной рыбой, пшеничные лепешки с медом.

– Хорошо, что все в церкви. Выспимся и поедим как следует. Да и стол нынче праздничный. Завтра, кроме пустой каши, ничего не будет. Великий пост. С утра уберемся на корабль. Здесь свои порядки. Иноверцам не всегда рады.

Мне стало совсем неуютно. Будь моя воля, я убрался бы на корабль прямо сейчас. Хоть и одет я был в греческое платье, но чувствовал себя вором, пробравшимся в чужой дом. Чего уж говорить про Симбу, который своим африканским лицом сразу привлекал внимание.

Словно угадав мои мысли, Савва ободрительно произнес:

– Здешние монахи – народ бывалый. Многие в паломничество ходили в Иерусалим и на Синай, видали христиан из Эфиопии. Они скорей обрадуются гостю из таких дальних стран.

Уложив нас спать, он отправился по своим делам.

Когда мы проснулись утром, Савва уже дожидался, усевшись на лавке у входа. Вид у него был радостный и веселый:

– Отправляемся обратно на свой утлый челн. Здесь в монастыре все равно поесть дадут только в обед, да и то сказать, снова строгий пост. Пустая каша. Я у келаря сыров набрал из-под замка. Хлебов свежих. На корабле ребята, поди, уже рыбы наловили. – Он блаженно потянулся. – Там хоть умоемся. А то у этих постников и баня в году положена только всего пару раз. Потому как умерщвление плоти. Мы же люди простые, мирские, нам жить надобно.

Во всем его поведении чувствовалось некое облегчение.

– До полудня сгрузят вино. Ваш ладан тоже отец эконом берет весь. О цене я уже сговорился – в обиде не будете. На деньги даст заемное письмо к меняле в Константинополь. Я ведь вас обещал туда доставить. Сегодня и отплываем.

Мы с Мисаилом только переглянулись. О мире ни слова. Купец, заметив это, захохотал:

– Повезло нам. Решилось дело само собой. Ибо, пока я там сапоги мял в чужих краях, здесь сотворились перемены великие.

Рассказывал он все уже по дороге к морю:

– В декабре император Иоанн Кантакузин отрекся. Теперь он смиренный монах и вкушает такую же пустую кашу, от которой мы бежим сломя голову этим прекрасным утром. Война, конечно, не кончилась, как же царственным людям без войны? Теперь с императором Палеологом будет биться сын Кантакузина Матфей. Нам до этого дела нет. Только вослед за императором на постную кашу отправили и патриарха Филофея. На его место посадили Каллиста. А от него сразу и болгарам, и сербам отеческое благословение. Признание автокефалии. При условии, конечно, что его будут в первое место чтить, как отца родного. Самое главное, чтобы сербский и болгарский государи ромеям бед не чинили. Так что миро теперь к ним повезут, как встарь – из Константинополя. Уже на этой неделе будут варить. Меня вот за ним и послали. Так что нам снова по пути. Чего нахмурился? Иль не рад? Товар продал с выгодой и без хлопот. В Царьград я тебя доставлю. С миром всех этих хлопот теперь не будет. Или думаешь про недругов, от которых на Кипре ушел? Коли они знают, куда ты путь держишь, то станут тебя поджидать. Может, помочь чем? Я ведь, как ни крути, твой должник. Таиться не буду – мое усердие высоко оценили.

Помочь. Если бы я знал, чем мне теперь нужно помогать. Что теперь было делать с письмом к патриарху Филофею, которого лишили сана? Дед надеялся, что он поможет мне добраться до царства Джанибека.

– У меня письмо к Филофею.

– Так ладан ты уже продал. Или хочешь договориться на будущее? Могу пособить. Хотя и Филофей может купить. Он ведь сейчас здесь на Афоне. В Афанасьевской лавре. Самый знатный в этом краю монастырь. Недалече отсюда.

Странно, но уверенность вернулась ко мне только на борту корабля. Качающаяся палуба, отданная во власть коварной пучины, казалась теперь куда более надежным местом, чем земная твердь. Словно полоса воды, отделявшая корабль от берега, была границей с миром, где западня могла таиться за каждым поворотом. Море открыто, и все в нем видно от горизонта до горизонта, его опасности ничто по сравнению с человеческим коварством. Дорога на суше скрывается уже за ближайшим поворотом, и никто не может сказать, что ожидает за ним. Я посмотрел на высоченные кипарисы, закрывающие вид на монастырь. Кто знает, чьи недобрые глаза сейчас, может быть, смотрят на нас из тени его густых ветвей?

Захотелось снова уйти в море. На простор, где только звездам и ветру ведомо, куда ты плывешь.

Заметив наше тревожное настроение, Савва поспешил успокоить:

– Даже если ваши друзья и будут ждать в Константинополе, им неизвестно ни время прибытия, ни, самое главное, на каком вы корабле. Могу смело заверить, что ни одна весточка с Кипра не могла достичь берегов Босфора раньше, чем мы. Если, конечно, их не предупредили заранее, из Египта. Тогда ваши дела плохи, один из вас слишком уж приметен, – он кивнул на Симбу. – Хотя, если его спрятать на корабле, то затеряться в Царьграде проще простого. Город огромный.

Не получив ответа и подождав немного, купец продолжил:

– Заемное письмо меняле я выписал на свое имя. Так что деньги заберу сам и отдам вам все звонкой монетой. Могу помочь и с укромным местечком в Царьграде.

Похоже, он действительно был полон решимости нам помочь. В конце концов, если Савва хотел бы нам зла, ничто не могло ему помешать – мы были полностью в его руках. Так был ли смысл играть в прятки?

– У нас нет никаких дел в Константинополе, – решился я, – патриарх Филофей должен был помочь нам добраться до Крыма в царстве хана Джанибека.

Обычно невозмутимый Савва на этот раз даже присвистнул от удивления:

– Для людей, за которыми почему-то охотятся генуэзцы, лучше пути просто трудно придумать. В те края сейчас, по-моему, кроме них никто и не плавает. Только венецианцы, да и те в последнее время больше ходят на Трапезунд.

Он задумался ненадолго, и к нему вернулась привычная решимость:

– Раз обещал – помогу. Есть один знакомый в Царьграде. Тертый калач. Занимается морскими грузами. Может, что подскажет.

Не унывающий ни при каких обстоятельствах Савва буквально заражал своей уверенностью:

– Если бы дело в здешних краях было, я бы все сам в наилучшем виде обстряпал. Думаешь, почему именно меня в Царьград за миром послали? Знают, что у меня все с турками схвачено. А с ними шутки сейчас плохи. Вон архиепископ Григорий поплыл, знающих людей не спросясь, – сидит теперь в плену. Хорошо, сербы за него согласились выкуп заплатить, а то мог так и остаться там надолго. Хоть здесь и плыть всего ничего, а запросто можно оказаться без груза и корабля. Или вообще без головы. Груз ведь бесценный. В Болгарии уже много лет младенцев крестят без помазания, вернее, мажут миром с мощей Дмитрия Солунского. Там теперь этих мирниц с маслом ждут как манны небесной. Я с Афона еще одного монаха заберу, болгарина. Он как раз по этому делу в Царьград торопится. Так что немного потеснимся.

Ночь мы встречали в открытом море. Взятый на одной из афонских пристаней монах усердно молился на корме, Мисаил и Симба, плотно поужинав, заснули прямо на свежем воздухе, а я смотрел на звезды и думал. Мы держали путь прямо туда, где над горизонтом вставала неподвижная Альрукаба.

Монаха звали Киприан. Это был молодой человек с умным лицом, прекрасно говоривший по-гречески. В его манере держаться чувствовалось воспитание, которое он получил явно не в простой семье. В отличие от нашего корабельщика он оказался человеком не только разговорчивым, но и любопытным. С самого появления на борту он взирал на нашу троицу с явным подозрением, а теперь, оставшись со мной наедине, сразу спросил, какое у нас дело в Константинополе. Мне показалось, что сказать правду – лучший способ избежать лишних расспросов, и я ответил, что путь наш лежит дальше, в царство хана Джанибека. Эти слова опечалили Киприана:

– Едете за рабами, – качнул он головой. И, кротко улыбнувшись, пояснил: – Вы ведь из Египта. Только не думай, что это Савва мне сказал. Просто я заметил, что ты не пьешь вина. Корабль прибыл с Кипра, куда его посылали на поиски мастера, умеющего варить благовонное масло. Вот я и подумал, что это ты и есть. Мусульманин, переодетый в греческое платье. Теперь понимаю, что ошибся.

Он рассмеялся.

– В чем? – поинтересовался я.

– В том, что ты варишь благовонные бальзамы. Зато угадал, кто ты и откуда. Ну, а зачем ваши купцы плавают за Сурожское море, знают все.

Мне вспомнилась старинная карта, нарисованная несколько веков назад где-то за тридевять земель, индийскими мудрецами. Там Египет был обозначен как «страна похитителей детей». Наша армия всегда пополнялась за счет рабов, которых мальчиками покупали на невольничьих рынках и потом обучали военному ремеслу в специальных школах. В последнее время их везли из Крыма и страны черкесов.

Мой образованный собеседник явно изучал логику в одной из прославленных греческих школ, и в стройности мышления ему было не отказать.

– Ты наблюдателен и прекрасно увязываешь факты в цепочку, – похвалил я. – Но достаточно было всего одного неверного предположения, чтобы привести к ошибочному выводу. Я действительно торговец благовониями. Все остальное истинно.

– Вот что значит доверяться общепризнанному мнению! – Похоже, его больше обрадовала собственная догадливость. – Мы уже привыкли, что из Египта плывут в те края за рабами, и даже не допускаем других вариантов. Кто-кто, а уж я должен был предусмотреть иную возможность. Ведь не далее как в прошлом году я встречал другого торговца благовониями из Египта, который плыл в Крым.

От неожиданности я даже потерял всякую осторожность:

– Омар! – вырвалось у меня.

– Кажется, его звали именно так. Значит, вы плывете вслед за ним? Ему удалось завести в тех краях хорошее дело?

– Не знаю. Мы не получили от него известий.

– Так вот почему с вами нет никакого товара. Я еще подумал – какие купцы странные.

Несмотря на драматичность момента, я не смог сдержать сочувственной улыбки:

– Опять неверный вывод. Товар был. Просто его продали на Афоне. Дали хорошую цену, зачем тащить за море.

– Это не вывод – это предположение, – парировал инок. – А вывод такой: вы едете на поиски этого самого Омара. Кстати, какой вывод из нашей беседы сделал ты?

Он замолчал, давая мне подумать. На мгновение я душой перенесся в уютный дворик каирского медресе, где под сенью огромных платанов мы с другими учениками часто предавались подобным играм в логические цепочки. Может, Киприан ощутил то же самое?

– Ты можешь нам помочь?

– Вывод почти верный. Только не я. В Константинополе есть человек, который в прошлом году плыл с этим Омаром до Сугдеи. Думаю, тебе стоит с ним поговорить.

Мы стояли на носу корабля. Все давно уже спали, только на корме беззвучно покачивался бесплотной тенью рулевой. Ночь стояла безлунная, и фонарь за его спиной был единственным огоньком в бескрайней тьме. Зато над головой сиял усыпанный звездами полог неба.

Киприан сел, подоткнув под себя просторный дорожный плащ, и протянул мне небольшой холщовый мешок:

– Финики, – пояснил он, давая знак угощаться.

Я не ел фиников уже целый месяц.

– В прошлом году посланец патриарха ездил на Русь. До Сугдеи он добрался вместе с египетскими купцами. Помнится, они шли с каким-то генуэзским кораблем и очень боялись встречи с венецианцами. Промеж них война уже который год. Мы выбрали этот корабль, потому что знали, что венецианцы не захотят ссориться с египетским султаном, а генуэзский капитан охотно взял патриаршего посланника, чтобы получить дополнительную защиту от ромейских властей. Хотя какая теперь защита от наших императоров? – вздохнул он.

– Савва сказал, что ты болгарин. А ты грек?

– Потому что называю императоров нашими? Я монах. Мой повелитель – Царь Небесный. Земные владыки временны и преходящи. Сказано: не уповай на их власть. – Он усмехнулся в темноте. – Но ведь и сказано: нет власти, кроме от Бога. Я родом из Болгарии. Наши цари в земных делах куда сильнее ромейских императоров. Вот и заела гордыня – не хотят подчиняться и константинопольскому патриарху. Своего посадили в Тырново. Потом и сербы им поревновали. Разделили церковь православную. А ведь сказано: «Если царство разделится, то не устоит». Врагов много. Они сильны и с каждым годом становятся сильнее. С одной стороны папа, с другой – мусульмане. Турки вон уже на эту сторону пролива в прошлом году перебрались. Можно ли им всем противостоять поодиночке? Патриарх Филофей был за единство православия. Мой учитель Феодосий Тырновский тоже.

– Мне сказали, что ты за миром для отделившейся церкви едешь.

– Не может быть никакой отделившейся церкви! – возвысил голос инок. – Могут быть неразумные пастыри, которые увлекают свою паству на погибель. Наше дело противостоять этому. Тот же король Стефан предлагал папе возглавить крестовый поход против турок. Поклонился. Хотел власть получить. В то же время с турками сговаривался, чтобы Константинополь захватить. А патриарх Каллист, что будет миро благословлять для болгар и сербов, три года назад эту же самую сербскую церковь анафемствовал.

Мне была непонятна почти половина из того, о чем говорил Киприан. Где сербы, где болгары, я имел самое смутное представление. Но я не мешал ему выговориться. Кто знает, представится ли ему еще такая возможность? Наедине со случайным встречным из такого далека, что и помыслить страшно? Еще подумалось, что с Мисаилом он не стал бы так откровенничать, хотя тот вроде и единоверец. Только папежник для него все равно что отступник. Еретик, хуже иноверца.

Инок между тем замолчал, думая о своем. Потом сказал, ни к кому не обращаясь:

– Мыслимо ли победить рознь мира сего?

Пришлось осторожно вернуть его к началу разговора:

– Ты как с Омаром встретился?

– Пришел на корабль провожать патриаршего посланца. Тот, помимо всего прочего, вез целый сундук с миром для северной епархии. Этот Омар и учуял запах. Спросил, что это. Так вот я и узнал, что он торговец благовониями.

Загрузка...