Венгерская вода

VIII. На Золотом Роге

Человека, выросшего в Каире, трудно удивить величием иного города. Сказано: «Кто не видел Каира – тот не видел мира». Мы привыкли, что гости, приехавшие из самых дальних мест, восхищались его размерами и процветанием. Однако не зря люди называли Константинополь Царьградом. Этот город был воистину прекрасен и огромен.

Теперь здесь повсюду лежали следы разрушения и упадка, но они лишь подчеркивали былое великолепие. Хотя многие здания пустовали и разрушались, площади использовались под огороды, а улицы заросли травой и служили пастбищами для коз – древняя мощь лишь уснула под вековой пылью забвения и словно ждала пробуждения.

В длинной бухте, именуемой Золотым Рогом, теснилось такое множество кораблей, что наша Александрия показалась мне захолустьем.

Однако самое неизгладимое впечатление произвел на меня храм Святой Софии. Состязаться с ним в величии могли лишь наши древние пирамиды, но то были лишь горы из камня, пусть и возвысившиеся до небес. Здесь же я увидел здание, полное людей и великолепных украшений, покрытое куполом, вознесенным на такую высоту, что даже снизу захватывало дух.

Киприан рассказал мне, что некогда русские послы из той страны, куда я сейчас направляюсь, приехали сюда в поисках истинной веры. Перед этим они уже почти склонились к исламу, ибо прельстились нашим обычаем иметь много жен. Но, очутившись здесь, они перестали понимать, где находятся – на небе или на земле.

– С тех пор там на севере существует большое православное царство. Только оно разделилось в себе и подчинено иноверцам. Часть под рукой хана Джанибека, который называет себя мусульманином, часть под властью Литвы, где правят язычники, поклоняющиеся огню.

Я не мог не обратить внимания на слова инока, назвавшего Джанибека не мусульманином, а считающего себя им.

– Ты же сам называешь его языческим именем Джанибек, а не мусульманским Махмуд, – рассмеялся на мой вопрос Киприан. – Конечно, сам хан именует себя мусульманином, строит медресе и всячески подчеркивает свою приверженность исламу, но в его окружении царят самые разные настроения. Верховный суд в государстве и по сей день вершится по древнему языческому закону, именуемому Ясой. Этот закон властвует в степях и кочевьях, а там находится вся военная сила Джанибека. Переписываясь с вашим султаном, он и себя именует султаном, а у себя дома следует языческим обрядам. У вас в Египте женщины закрывают свое лицо?

Я кивнул.

– В Золотой Орде ты вряд ли увидишь такое. Если тебе попадется женщина с закрытым лицом, можешь быть точно уверен – она издалека.

Мне вспомнилось упование деда на помощь султана и защитника веры Джанибека. Он еще считал, что мне пригодятся познания в мусульманском праве. Теперь у меня не осталось в этом никакой уверенности. Киприан, словно угадав мои мысли, продолжал:

– В то же время с правосудием там все в порядке. Человек любой веры может получить защиту у властей и не тревожиться за свою безопасность. А нашей церкви там живется даже лучше, чем в царстве христианских государей. Она налогов не платит, и в дела ее никто не встревает. Правда, Джанибек в последнее время стал потихоньку ограничивать старинные льготы, но только по денежной части. Здесь не столько мусульманская вера виновата, сколько оскудение мошны после чумы.

Сколько раз приходилось это слышать! В разговорах о вере, политике государств, придворных интригах и любовных шашнях. В конечном итоге все сводится к деньгам. Как у купцов на базаре. Словно в подтверждение этой мысли монах продолжил:

– Там на севере собралась большая сила. До нас им дела мало, да и мы всегда думали, что все это от нас далеко. Только несколько лет назад они нежданно-негаданно вмешались в нашу жизнь. Император Кантакузин заратился со своим тезкой-соправителем Палеологом. Было бы его дело совсем плохо, да тут прислали от русского князя много серебра. Сказали, на ремонт Святой Софии. На самом деле московскому князю Симеону попритчилось жениться в третий раз. Да еще от живой жены. Не по канонам. Митрополит его от церкви отлучил, так он теми же ногами послов к императору. Заметь: не к патриарху – к императору, прекрасно знает, кто здесь главный. С пожертвованием. Ну как не дать благословение такому хорошему, а главное благочестивому человеку? Он императора почитай что спас. А митрополиту с его канонами утереться пришлось.

Видно, история эта была здесь очень популярной. Мне ее рассказывали уже во второй раз. Только теперь не все свелось к деньгам.

– После всего этого у нас на русскую митрополию другими глазами посмотрели. Вот где сила! Вот где искать спасения от врагов и неурядиц. За последние годы послы туда-сюда каждое лето так и шастают. Не только наши. За генуэзскими и венецианскими купцами шныряют папские посланцы. В тамошних землях епархии учредили, монастырь за монастырем открывают. Они там на западе быстрее нас сообразили, что к чему, и всеми силами стараются склонить хана на свою сторону. Это я к тем самым словам про Джанибека, которого считают мусульманином. Известно от верных людей, что его вовсю в католическую веру окручивают, – Киприан сделал многозначительную паузу и предупреждающе поднял палец, – и небезуспешно!

Признаюсь, я тогда не придавал значения всем этим рассказам. Они только усиливали мое тревожное ощущение, что я все больше углубляюсь в мир мне неведомый и непонятный.

За неделю, что мы добирались с Афона до Константинополя, Киприан только и делал, что рассказывал мне о здешней политике. Это лишь немногое, что я запомнил. Меня больше интересовали его рассказы о царстве Джанибека, куда мы направлялись.

Например, я узнал, почему его называют «Золотая Орда». Это название пришло от самих татар, которые зовут ставку хана «Золотой Престол», потому что хан проводит торжественные приемы в особом походном дворце, представляющем собой преогромный шатер, который опирается на столбы, обитые тонким золотом. Сам хан предпочитает кочевой образ жизни, и вся его огромная ставка вместе с приближенными, отборным войском и государственными учреждениями все лето проводит в степи, раскинувшись огромным лагерем, превосходящим по величине любой город. Могущество и богатство его державы сильно пошатнулось после недавней чумы, и сама столица сейчас – лишь бледная тень некогда процветающего великолепия. Даже сам Джанибек очень редко посещает свой дворец, предпочитая недавно устроенную резиденцию, названую Гюлистаном – городом цветов, где вертит закулисными делами ханша Тайдула, женщина столь же могущественная, сколь таинственная. Она была женой Узбека, отца нынешнего правителя, а теперь забрала в свои нежные, но цепкие руки едва не все скрытые нити, которые держат в повиновении это великое царство. Говорят, она благоволит христианам. Во всяком случае, поставленный в прошлом году новый митрополит Руси Алексий получил от нее милостивые пожалования и покровительство.

Разговоров с Мисаилом монах избегал и все время смотрел на него с подозрением. Мои слова, что тот занимается алхимией и изучением бальзамических составов, только усилили недоверие. Кажется, после этого Киприан заподозрил моего спутника еще и в чернокнижии. Симбу, которого он неизменно называл эфиопом, монах и вовсе явно побаивался.

Только когда мы проходили пролив, отделяющий, как сказал Савва, Европу от Азии, мне стали понятны его слова об опасности плавания в здешних водах. До обоих берегов было буквально рукой подать, а у выхода из пролива виднелась та самая крепость Галлипополь, недавно захваченная турками. Неудивительно, что сунувшийся по этому пути архиепископ Фессалоник угодил к ним в плен.

За наше долгое плавание от Кипра до Афона корабль очень часто приставал к земле. Стоило появиться на горизонте пусть даже небольшому островку, как Савва неизменно находил укромное местечко, где можно было ненадолго встать на якорь и отправиться за водой и свежими припасами. В полной мере я ощутил это, только когда мы плыли к Константинополю. Мы ни разу не подошли к берегу, хоть он часто оказывался едва не на расстоянии вытянутой руки. К концу пути мне стало понятно и все благо добавления вина в начавшую протухать воду. Сам я уже никак не мог пить, не выжав в чашку едва не половину лимона. Оставалось лишь удивляться, вспоминая, как удавалось изворотливому Савве во время трехнедельного пути с Кипра кормить нас не только свежим мясом, но даже частенько горячим хлебом и зеленью.

Берега Романии веяли опасностью и враждебностью.

Ощущение это усилилось после того, как Мисаил, улучив момент, осторожно предупредил:

– Савва просил передать, чтобы ты держал ухо востро с этим монахом. Что-то вы уж больно спелись. Говорит, что монах из той породы, что мягко стелет, да будет жестко спать.

Сам Мисаил за время путешествия сильно сблизился с нашим корабельщиком и проникся к нему доверием. Месяц разговоров за чашей славного королевского вина, пусть и разбавленного водой, дал свои плоды. Он даже предложил посвятить этого многоопытного интригана и охотника за тайнами в подробности нашей миссии. В конце концов, чем мы рискуем? Савва и так знал о нас слишком много, да и возможностей навредить у него и без того было предостаточно.

Выслушав подробности нашего дела, купец только развел руками:

– В Сурожское море мне ходить не приходилось. Раз-другой до болгарской Варны, и все. Тамошние дела для меня темный лес. Но в Царьграде полно всякого ушлого народа, которые таскают чертей даже из эфиопской задницы. – Я заметил, что посмотрел он при этом на Киприана, а не на Симбу. – Нужно будет у них поспрашивать. – Увидев наши встревоженные лица, Савва успокоил: – Да вы не бойтесь! Сделаю все – комар носу не подточит. Дело уж больно странное. Сразу и не поймешь, откуда ноги торчат. То ли из вашего Египта, то ли из Золотой Орды. И генуэзцы посередине.

Судя по всему, именно мысль о генуэзцах посередине особенно его тревожила. Даже в гавани он строго-настрого велел нашему Симбе сидеть в каюте и не высовываться.

– Уж очень вы приметные. Легко обнаружить в случае чего. Тот, кто по вашему следу идет, наверняка будет искать именно по высокому эфиопу. Сейчас бояться нечего. Руку даю на отсечение, никто раньше нас с Кипра сюда не добрался. Так ведь потом будут след брать. Тогда ваш чернокожий истукан очень даже им пригодится.

Даже когда Киприан позвал нас на встречу с тем самым человеком, что в прошлом году плыл с Омаром в Крым, Савва не посчитал излишними дополнительные предосторожности.

Монах покинул корабль, как только мы причалили к одной из царьградских пристаней. Она находилась ближе всего к высившемуся над заливом огромному храму. Почему-то здесь оказалось совсем мало судов и все они были небольшими, вроде нашего. Большие корабли стояли на противоположной стороне.

– Галата, – с недоброжелательным почтением указал туда Савва, – генуэзская крепость. Настоящие хозяева здешних краев – там.

Сам он, едва Киприан скрылся за поворотом дороги, которая вела к одной из башен стены, отгораживавшей город от моря, немедленно отправился следом. Нам же строго-настрого запретил покидать корабль до своего возвращения. Вернулся ближе к полудню изрядно навеселе. Одновременно с посланцем Киприана, сообщившим, что тот ждет нас возле храма Святой Софии. Выслушав его, Савва предложил отправляться немедленно, чтобы успеть вернуться до того, как ворота закроют на ночь. Но сначала попросил забрать у него деньги за ладан, которые он получил по заемному письму. Мне не терпелось скорее поговорить с человеком, который расскажет про Омара, но купец настойчиво потребовал уединиться с ним в каморке на корме немедленно. Плотно прикрыв дверь, он даже не потянулся за кошелем.

– Говорил я сейчас с одним знающим человеком по вашему делу. Знаешь, что ему сразу показалось странным? Почему это заемное письмо написано по-арабски? В Золотой Орде этот язык не в ходу. В тех краях все пользуются кипчакским. На нем и говорят, и пишут. Государственные бумаги на монгольском. Ну, на то они и государственные – для государевых дел. Смекаешь? Письмо сразу писали не для того, чтобы по нему в Орде деньги получать. С ним там к любому судье пойдешь – перевод затребуют. Значит, с самого начала собирались деньги в Египте взыскивать.

Вспомнились опасения деда, что все это сильно походит на мошенничество:

– Похоже на то, что Омара заставили подписать это письмо, в надежде, что Крым далеко и концов не найдут?

– Похоже на то, – кивнул Савва, – вот только в землях хана Джанибека такие шутки плохи. Допустим, все так и было, тогда, если все откроется, тому, кто это затеял, не поздоровится. Достаточно подать жалобу властям. Татары в таких делах спуску не дают, сразу проведут расследование по всей строгости и шкуру живьем спустят. Получается, перехватить тебя – для них вопрос жизни и смерти. Или загодя бежать подальше от татарских судей. Сам понимаешь, чтобы голову спасти, они на все пойдут. Ты на генуэзцев думаешь?

– Им же человек в Лимасоле весточку передавал.

– Верно. Только ведь письмо могло предназначаться кому-то другому. Просто передали через генуэзцев. Ну да об этом потом поговорим. Сейчас другое. Срочное. Этот самый Авахав из Сурожа, на которого письмо дано, человек известный. Большими делами ворочает и с большими людьми знакомство водит. Из армян. Тех, что перебрались в те края из Сирии. По разным темным делам большой дока.

«Вроде тебя», – подумалось мне. Угадать эту мысль было несложно, и Савва рассмеялся:

– Вряд ли такой человек стал путаться в простое мошенничество, да еще с убийством. Всякий, кто имеет дело с тайнами, знает одну непреложную истину: шила в мешке не утаить. Особенно когда мешок через много рук идет. Где-нибудь да проколется, кто-нибудь да сболтнет. Для таких людей разные торговые дела больше прикрытие, чем доход.

Савва оглянулся на плотно закрытую дверь и со значением понизил голос. Скорее, чтобы подчеркнуть важность сказанного, чем из боязни быть подслушанным:

– Почему я тебе это говорю сейчас и наспех? Что там было с этим заемным письмом, неизвестно. Дело не в деньгах – это точно. Потому держи ухо востро. Особенно с этим твоим монахом, к которому ты сейчас пойдешь. Он ведь того же поля ягода, что и тот Авахав. Думаешь, правда сюда за миром приехал? Черта с два! Такая же сказка для отвода глаз, что у меня с вином на Кипре, – он похлопал меня по плечу, – или твой ладан.

Почему-то это одобрительное подмигивание – мы-де одного поля ягоды, – придало мне уверенности.

– Этот Киприан на самом деле привез патриарху тайное послание от своего учителя Феодосия, – продолжил купец, – какие-то там осуждения болгарской церкви. Я тебе это по большому секрету говорю. Не в пронос. Эти письма, что смиренные иноки друг другу посылают, целым царствам судьбы путают. А простые людишки для них и вовсе – тьфу. Чего ему от тебя нужно, одному Богу известно. Но ведь ясно же – что-то нужно! Он хочет тебя свести с человеком, с которым твой пропавший Омар плыл в Крым. А в тех краях ему повстречался этот самый Авахав со своим странным заемным письмом. Не одного ли это клубка ниточки?

– Но ведь Киприан не мог знать, что я приеду на Афон?

– Не мог. Но теперь знает. А самое главное, это сейчас уже знает и тот, кто, возможно, понимает во всем этом деле намного больше нашего. Вот к нему тебя и поведут. Один Господь ведает, чем все это может обернуться.