Витте

«Не налагать руку на самодеятельность, а развивать ее…»

Служебная квартира министра финансов помещалась в здании министерства на Мойке. Апартаменты состояли главным образом из гостиных: «голубой», «красной», бильярдной комнаты, зимнего сада и др. Жилых помещений почти не было. Чтобы попасть из спальни в служебный кабинет, находившийся в самом конце квартиры, С. Ю. Витте приходилось идти пешком чуть ли не через всю Мойку.

Меблировка комнат была самая обыкновенная. Матильда Ивановна разыскала на чердаке министерского дома множество прекрасной старинной бронзы, которой украсила голые громадные помещения. Но по-домашнему уютно было только там, где стояла собственная обстановка супругов Витте. Министр финансов был совершенно неумолим в расходовании казенных денег на личные нужды. Смета на ремонт министерских апартаментов им урезалась до самой последней степени.

Рабочий день С. Ю. Витте начинался в 8.30, когда за чашкой кофе он успевал быстро просмотреть свежие газеты. В 9 часов министр уже был в рабочем кабинете и занимался делами. С. Ю. Витте был в общем-то равнодушен к комфорту и удобствам; он почти ничего не переменил в кабинете своего предшественника. Большое помещение было обставлено шкафами с книгами и бумагами, кожаная мебель придвинута к стене — во время работы министр любил расхаживать взад-вперед по комнате. Стены украшали портреты российских императоров. Огромный письменный стол был завален бумагами. Вокруг стола стояли деревянные стулья для посетителей.

Чиновники министерства боялись своего шефа. Директор одного из департаментов всегда принимал порцию успокоительного лекарства, прежде чем идти к министру на доклад. Как руководитель С. Ю. Витте был строг и требователен, в обращении резок. Несмотря на все это, подчиненные его ценили и даже любили. Во-первых, за уважение к чужому труду. Во-вторых, за подлинный, а не показной, демократизм в обращении: С. Ю. Витте совершенно одинаково относился к людям, будь то рабочий, канцелярский служащий или титулованный сановник. В-третьих, за сверхчеловеческую работоспособность. С. Ю. Витте трудился ежедневно с утра до позднего вечера и без выходных. Единственная поблажка, которую он себе позволял, — это ежедневный час езды верхом в манеже. От продолжительных пеших прогулок пришлось отказаться за недостатком времени, а зимой еще из-за частых простуд. Собственной загородной резиденцией (или дачей) С. Ю. Витте не обзавелся за ненадобностью. Вся жизнь министра финансов была посвящена работе и заведена как часы. В трудах он не щадил ни времени, ни собственного здоровья. Каждый вечер перед отходом ко сну он прочитывал главу из Евангелия, которое всегда лежало на столике у изголовья его кровати.

На обеденный перерыв отводилось всего 20 минут, и то за семейный стол приглашались посетители, которых министр хотел видеть, но не смог принять в течение дня. В еде С. Ю. Витте не был привередлив, но хороший стол любил. За обедом министр взбадривался шампанским, предпочитая его всем другим горячительным напиткам. После обеда подавался кофе, за которым продолжалось обсуждение текущих вопросов. С. Ю. Витте говорил сжато и кратко; вздорные мысли и пустословие совершенно выводили его из себя, и он становился резок до грубости. Матильда Ивановна по мере сил старалась смягчать резкость мужа.

Рабочий день министра продолжался не менее 12 часов. За это время он успевал встретиться со многими людьми, прочесть кипу бумаг, отдать массу распоряжений и указаний о направлении тех или иных дел. Заметки С. Ю. Витте на полях документов показывают, как внимательно он читал и как быстро схватывал суть любого вопроса. В делах его интересовали руководящие идеи и общее направление, к мелочам он никогда не придирался. Однако при необходимости он вникал во все подробности, как это было в 1894 году при работе над проектом нового торгового договора с Германией. Тут для него не было мелочей и частностей. Для разработки многочисленных и сложных вопросов таможенного тарифа С. Ю. Витте образовал комиссию из авторитетных профессоров учебных заведений. Ее украшением стал Д. И. Менделеев. В комиссию передавались все материалы, доставлявшиеся специальными курьерами из Берлина от агента Министерства финансов В. И. Тимирязева. Решения по докладам комиссии принимались министром без задержек. С. Ю. Витте очень спешил как можно скорее подписать выгодный договор с Германией — главным торговым партнером России.

«Работать с ним, — вспоминал В. И. Ковалевский, — было и приятно, и легко. Усваивал он новый предмет, что называется, на лету. К ближайшим сотрудникам он относился с большим доверием и предоставлял им широкую самостоятельность и большой почин. За час — полтора времени проходило в его кабинете немало докладов. Шаблонные он пропускал либо молчаливым кивком головы, либо лаконическим „дальше“. К возражениям Витте, вообще говоря, относился терпимо; основательные доводы и твердая, по его убеждению, защита на него действовали. Нервность у него проявлялась разве в тех случаях, когда он связывал себя словом дать определенное направление делу, а между тем встречал возражения со стороны своих товарищей по работе»¹.

Министр проявлял полное равнодушие к собственной внешности, и если бы не жена, то ходил бы, наверное, в обтрепанной одежде и стоптанных сапогах. Чувства его с годами не потускнели. Он сильно переживал, когда ее не было рядом. Уцелели и хранятся в Российском государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге более 100 писем С. Ю. Витте к жене. Вот отрывок одного из них, написанного в январе 1897 года: «Мой ангел, не беспокойся, моя ненаглядная. Ты, конечно, знаешь, как я теперь жажду быть с тобою, именно твоим мужем. Если бы это было ранее, когда я терзался, когда я плакал, как ребенок, через тебя и за тобою, то мне тогда было счастьем покончить с собою. Но теперь у меня есть то, что меня привязывает к жизни, это ты»². Как мог, С. Ю. Витте старался скрасить монотонную жизнь Матильды Ивановны. Ежедневно министр выкраивал полчаса времени, чтобы поговорить с женой и сыграть с ней партию в безик. Время, которое он проводил в ее обществе, было его единственной отрадой. М. И. Витте отлично вела дом и, можно сказать, посвятила собственную жизнь своему выдающемуся мужу. Она была его верной спутницей по жизни. Никто так не радовался успехам С. Ю. Витте, как она.

С. Ю. Витте был сильно привязан и к приемной дочери, красавице Вере. Он часто рассказывал ей, пока она была маленькая, какие-нибудь случаи из своего детства на Кавказе. Рассказчиком он был отменным.

Министр финансов всегда был рад приезду из провинции своих университетских товарищей. В их компании он с наслаждением пускался в воспоминания о молодости³.

С членами императорской фамилии у С. Ю. Витте сложились весьма прохладные отношения, исключая великих князей Михаила Александровича и Владимира Александровича. Министр финансов решительно пресекал все попытки знатных персон обогатиться незаконным путем. Как-то раз два великих князя задумали учредить золотопромышленную акционерную компанию. Директор Департамента торговли и мануфактур В. И. Ковалевский дал отрицательное заключение по делу — принцы крови, почти все занимавшие высокие государственные посты, по закону не могли становиться учредителями либо состоять на службе в акционерных обществах. Великие князья от своего не отступились и создали все-таки компанию с учредителями из подставных лиц. Во время обсуждения ее устава в Комитете министров С. Ю. Витте разразился горячей филиппикой, в числе прочего заявив, что нельзя допускать создание акционерных обществ с явно спекулятивными намерениями и подставными лицами⁴. Впрочем, он иногда уклонялся от ратоборства с влиятельными персонами, если того требовал государственный или его личный интерес. К просьбам частных лиц министр финансов относился благосклонно, если эти просьбы облегчали проведение в жизнь его планов. Особенно трудно было ему отказывать своим старым друзьям по Киеву и Одессе — они оказывали ему услуги собиранием ценных фактов, сообщением важных для него слухов и разоблачением интриг⁵.

В должности министра финансов С. Ю. Витте узнал, что собой представляет петербургская знать на самом деле. «Они отличаются от обыкновенных людей не столько большими положительными качествами, как большими качествами отрицательными. На свете, конечно, много есть алчных людей, даже большинство людей алчно, так как это чувство до известной степени есть закон природы, это есть самозащита, — у знати чувство же это в сто раз больше, чем у обыкновенных людей. Если обыкновенный человек эгоистичен и алчен, то он эгоистичен и алчен вследствие сознания, что ему нужно жить, что иначе он, а если не он, то его семейство, — умрет, что нужно обеспечить жизнь своего семейства. У знати же алчность очень часто является из-за любви к богатству, из-за любви к роскоши, из-за любви к власти внешней, которую это богатство дает. Мне приходилось видеть таких знатных лиц, которые при различных высочайших выходах, высочайших балах держат себя так важно, что со стороны кажется, что к ним подобраться нельзя, а между тем эти же самые лица в моем кабинете из-за какой-нибудь денежной выгоды — из-за 10 тысяч или 100 тысяч рублей — готовы ползать чуть ли не на коленях, оказывая мне всякое ухаживание и проявляя всякое подобострастие. Я не говорю это в отношении всех лиц; между ними, конечно, есть много лиц и семейств в высокой степени порядочных, благородных и честных, вполне достойных того высокого имени, которое они носят, но многие из них — величайшие лицемеры, подлецы и негодяи, а в особенности жадны бесконечно!»⁶

По пятницам министр финансов отправлялся в царскую резиденцию для текущего доклада императору по делам, которые требовали высочайшей резолюции. Сначала в Гатчину, к Александру III, а затем в Царское Село, где затворничал в кругу семьи под надежной охраной его царственный сын. Докладывать надлежало в парадном облачении. Для военных это был сюртук, для штатских министров — мундирный фрак при белом галстуке и ленте.

Большая часть всеподданнейших докладов С. Ю. Витте пришлась на Царское Село. Туда министров доставляли специальным поездом. На вокзале в Царском высокопоставленных визитеров ждали придворные кареты, которые везли их прямо в Александровский дворец. Дворец и парк вокруг него охранялись усиленно: у каждых из многочисленных ворот, хотя и запертых, стояло по вооруженному солдату и по одному или два полицейских из дворцовой охраны. По периметру ограды парка разъезжали вооруженные гвардейские казаки таким образом, что весь круг ограды находился под непрерывным наблюдением. У главных ворот дежурила группа полицейских, которая отбирала пропуск у сидевшего на козлах кареты дворцового лакея. Внизу дворцовой лестницы министра ждал младший швейцар. Он принимал у него портфель с бумагами к высочайшей резолюции. В сенях министра встречали старший швейцар и скороход, который брал портфель и нес его в царскую приемную. Двери приемной охраняли два гвардейских казака.

После доклада, занимавшего от нескольких минут до нескольких часов, министру полагался завтрак с гофмаршальского стола. О завтраках времени императора Александра С. Ю. Витте был невысокого мнения, говоря, что таким столом можно испортить себе желудок. Николай II больше внимания уделял удобствам личной жизни, и придворная кухня, можно думать, несколько улучшилась. Завтракать министров возили в Большой дворец, где каждому предоставлялся небольшой апартамент для приема пищи и последующего отдыха. Завтрак подавался на небольшом столике в гостиной, рядом была спальня с кроватью, всегда постланной и накрытой стеганым шелковым одеялом. Во всех апартаментах стоял большой письменный стол с принадлежностями для работы. Гофмаршальский завтрак был довольно простой для тех времен, почти домашний: закуска с двумя графинчиками водки, английской горькой и русской очищенной, порция свежей икры и порционное холодное мясо, неизменная чашка пресного бульона с пирожками. Затем шло рыбное блюдо (обычно гатчинская форель) и мясное — бифштекс, котлеты с зеленью либо что-то другое в том же роде. На сладкое предлагалось мороженое, компот и выпечка. На стол ставились вина: херес, мадера и т. п. После завтрака подавался кофе⁷. Официантам, прислуживавшим министру во время трапезы, полагалось три рубля на чай, столько же всякий раз получали придворный кучер и лакей.

Работал министр финансов год от года со все возрастающим напряжением, а жалованье его при этом оставалось неизменным — 17640 руб. в год. Его заместители получали по 12800 руб. От императора министру полагалось еще и регулярное вознаграждение, именуемое по старинке «арендой», хотя выплачивалось оно наличными деньгами по 4 тыс. руб. в год. Оформлялась аренда именным высочайшим указом на шестилетний срок и выдавалась из денежных средств Государственного казначейства⁸.

Министерство финансов было одним из самых больших ведомств в системе государственного управления Российской империи. В его ведении находились государственный бюджет и все дела по государственному кредиту. До 1905 года, когда было учреждено специальное министерство, оно занималось и вопросами торгово-промышленной политики страны.

Права и обязанности министра определялись наказом, изданным еще в 1811 году. Ему одному принадлежала вся совокупность исполнительной власти в области государственных финансов. В его непосредственные обязанности входили составление ежегодного бюджета и подготовка проектов законодательных актов, относящихся к промышленности и торговле.

При министре финансов состояли заместители, совет министра и ряд органов частью совещательного, частью административного характера для коллегиального обсуждения текущих вопросов. Это Совет по делам казенной продажи питей, Совет по железнодорожным тарифным делам, Комитет по железнодорожным тарифам, Особое присутствие по вопросам применения железнодорожных тарифов, Главное присутствие по фабричным и горнозаводским делам, Совет торговли и мануфактур, Совет по делам торгового мореплавания и Совет по учебным делам.

В совет министра входили его заместители, начальники структурных подразделений министерства, командир отдельного корпуса пограничной стражи и особые члены, назначаемые по представлению министра императором. Совет министра был также своего рода дисциплинарным органом для наложения взысканий на чинов министерства либо для предания их суду.

При Александре III министру финансов полагался только один товарищ. И. А. Вышнеградский настойчиво просил себе второго, но безуспешно — император неизменно отказывал. Аргументы С. Ю. Витте действовали на царя сильнее — с 7 сентября 1892 года у министра финансов было уже два заместителя (А. П. Иващенков и А. С. Ермолов), а с 1900 года — целых четыре (П. М. Романов, В. И. Ковалевский, М. Д. Дмитриев и князь А. Д. Оболенский). Объем работ, выполняемых Министерством финансов, год от года увеличивался.

Собственно Министерство финансов включало девять структурных подразделений. Общая канцелярия ведала личным составом и делами общего характера. При ней состоял ученый комитет, занимавшийся составлением и анализом различных финансовых проектов, а также изучением финансового дела за рубежом, и юрисконсультская часть.

Особенной канцелярии по кредитной части (кредитной канцелярии, как ее чаще называли) подчинялись Экспедиция заготовления государственных бумаг, Монетный двор и Государственная комиссия погашения долгов, которая вела государственные долговые книги. Особенная канцелярия фактически управляла всем фондовым рынком страны.

Эмиссия (выпуск в обращение) и последующая циркуляция не только государственных, но и частных ценных бумаг — акций и облигаций — строго и тщательно контролировались кредитной канцелярией и лично министром финансов. Взять, к примеру, ипотечный кредит. Каждый выпуск ипотечных облигаций, которые заемщики получали в счет ссуд, должен был обеспечиваться заложенными в банке недвижимыми имуществами рубль в рубль. Для полного и неусыпного контроля за текущей работой акционерных земельных банков — главных эмитентов частных ипотечных облигаций — С. Ю. Витте ввел в состав их правлений уполномоченных от Министерства финансов с правом приостанавливать те административные распоряжения, которые вступали в противоречие с их уставами. Ипотечный кредит тогда носил не потребительский, как в наши дни, а исключительно производительный характер. Он был важным источником снабжения крупных землевладельцев и домовладельцев необходимыми оборотными средствами.

Работы для чиновников кредитной канцелярии прибавилось после того, как в апреле 1902 года С. Ю. Витте провел закон, предоставивший министру финансов право назначать правительственные ревизии акционерных земельных банков и городских кредитных обществ (кредитных кооперативов городских домовладельцев, которые были созданы во многих крупных городах России)⁹. К акционерным банкам, коммерческим и ипотечным, министр финансов всегда питал нескрываемое подозрение: «Что касается частных кредитных учреждений, то над деятельностью их признавалось необходимым иметь зоркое наблюдение, дабы направлять их на развитие операций, наиболее полезных для народного хозяйства, и всемерно удерживать от операций, для народного и финансового хозяйства вредных»¹⁰. Школу кредитной канцелярии прошли такие воротилы русского финансового капитала, как Александр Иванович Вышнеградский, Александр Августович Давидов и Алексей Иванович Путилов — ученики С. Ю. Витте и его близкие сотрудники.

Департамент государственного казначейства (директор И. П. Шипов) ведал приходом и расходом денежных сумм по казначействам; счетоводством казенных палат и казначейств. Главным назначением департамента было составление проекта государственного бюджета. В его обязанности входило и управление пенсионным делом в империи. Департаменту подчинялось Главное казначейство, финансировавшее царский двор и органы центрального управления.

Департамент окладных сборов (директор Н. Н. Кутлер) занимался прямыми налогами, делопроизводством по выкупной операции и земскими повинностями. Департамент неокладных сборов — косвенными налогами (табачным, сахарным, дрожжевым, нефтяным и спичечным акцизами). После введения государственной винной монополии он стал называться «Главным управлением неокладных сборов и казенной продажи питей». Бюджет департамента на 1902 год был исчислен в громадной сумме — 185 млн руб. Управлению подчинялся специальный технический комитет.

В формировании российского бюджета крупная роль отводилась таможенным пошлинам. Ими ведал Департамент таможенных сборов. Высокие таможенные пошлины способны сделать контрабанду чрезвычайно выгодным занятием. Для борьбы с незаконным ввозом импортных товаров по настоянию С. Ю. Витте был сформирован военизированный Отдельный корпус пограничной стражи, подчинявшийся министру финансов.

С. Ю. Витте вместе с Д. И. Менделеевым участвовал в разработке знаменитого «запретительного» тарифа 1891 года. Он включал такие меры, которые были своего рода «протекционизмом в кредите», — защищались отрасли промышленности, которые либо отсутствовали, либо пребывали в зародыше: производство соды, минеральных удобрений, хлорной извести и белильного щелока, красителей, винного и рвотного камня, кокосового и пальмового масла (! — С. И.), изготовление математических, физических, хирургических, химических инструментов, очков, лорнетов и биноклей¹¹.

Политика протекционизма для Российской империи в то время не имела реальной альтернативы, поскольку крупная фабричная промышленность не смогла бы возникнуть и развиться без защиты от внешней конкуренции. Протекционизм представлялся вопросом не принципа, а главным образом степени: сам принцип был неизбежен¹².

Отрицательные последствия усиленной таможенной защиты отечественной перерабатывающей промышленности новый министр финансов видел очень хорошо. Но он искренне полагал, что выбора покуда нет, и поэтому категорически отметал всяческие предположения об ослаблении таможенного покровительства, шедшие от либерально настроенного поместного дворянства и печальников русского народа из среды университетской профессуры. Предложение вернуться ко временам свободной торговли выдвигал, например, профессор Б. Н. Чичерин.

Многие русские купцы и промышленники требовали сохранения жесткого протекционизма, но неприязненно относились к иностранному капиталу. Большой шум поднялся, когда в конце 90-х годов XIX века англичане, поощряемые С. Ю. Витте, усилили проникновение в бакинскую нефтепромышленность. «Некоторые увидели в этом начало светопреставления и кричали, точно с них сняли кожу… Кричать о вреде иностранных капиталов и держаться в то же самое время покровительственной системы — явное противоречие. Покровительственная система еще со времен Кольбера состоит в том, что иностранцы переносят целиком свои фабрики и свои готовые познания из одной страны в другую»¹³, — не без ехидства писал по этому поводу К. А. Скальковский.

Колоссальные прибыли, которые иностранцы якобы получали от своих русских дел, существовали только в воспаленном воображении авторов статей в изданиях «патриотической» направленности. «…Я принимаю с выхода в отставку в 1896 году непосредственное участие в нескольких больших иностранных предприятиях в России, — замечал К. А. Скальковский. — Из них рельсовое, каменноугольное и механическое, все прекрасно устроенные, не дали еще никогда дивиденда своим акционерам; железорудное, несмотря на удвоение цены криворожской руды, стало только недавно давать 5 % дивиденда; нефтяное, существующее лет двадцать, в среднем за это время не дало и 4 %, хотя в настоящий момент находится несомненно в хорошем положении. Вот примеры, взятые из жизни, а не из фантазии и вовсе не исключительные»¹⁴.

Собственную позицию по вопросу о перспективах таможенного протекционизма С. Ю. Витте предельно ясно обозначил в речи на совещании по вопросам хлебной торговли в марте 1899 года: «…С общенациональной государственной точки зрения покровительственная система имеет своей конечной целью освобождение народного хозяйства из-под зависимости от чужого труда и поднятие страны на уровень самодовлеющей хозяйственной единицы. Как и всякое средство, протекционизм должен иметь лишь временное значение — впредь до достижения той конечной цели, ради которой он и был выдвинут. Прямая логика его заключается в самоупразднении. С созданием крепкой национальной промышленности, с нарождением деятельной внутренней конкуренции должна наступить кончина протекционизма»¹⁵.

Департамент железнодорожных дел регулировал железнодорожные тарифы, финансовые расчеты железных дорог с казной и между собой, а также государственные сборы с пассажиров и грузов, отправляемых большой скоростью. На нем лежала обязанность рассматривать сметы расходов и доходов по железным дорогам, участвовать в разрешении вопросов, связанных с проведением новых железнодорожных линий.

В ведении Министерства финансов находились казенные банки: Государственный банк, Дворянский земельный банк и Крестьянский поземельный банк, Ссудная казна (казенный ломбард) и Государственные сберегательные кассы. Они подчинялись непосредственно министру. Управляющие банками (у Дворянского и Крестьянского банков был один управляющий) назначались императором по его представлению.

Как установил Л. Е. Шепелев, одна из самых первых инициатив С. Ю. Витте в должности управляющего Министерством финансов была направлена на преобразование Департамента торговли и мануфактур, на расширение его штатов и бюджета. Этому когда-то второстепенному подразделению министерства отводилось особое место в планах С. Ю. Витте. Оно должно было стать проводником новой экономической политики страны. Покровительственные пошлины, выгодные торговые трактаты и железнодорожные тарифы ложились в основание этой политики, но отнюдь не исчерпывали всего ее содержания. Отечественная промышленность, изрядно отставшая в своем развитии от ведущих стран Запада, не в силах была самостоятельно выйти на широкую дорогу индустриального прогресса. На помощь ей должно прийти государство.

На Западе государственная власть также помогала национальной промышленности развиваться, создавая общие условия экономического роста. В Российской империи функции государства этим исчерпываться не могли, считал С. Ю. Витте, так как приходилось учитывать интересы отдельных предприятий и даже физических лиц. Отсюда следовало по крайней мере то, что содействие промышленности со стороны государственной власти должно выражаться не столько в регламентации, сколько «…в положительной помощи в каждом отдельном случае — нравственной и материальной — там, где частный почин или невозможен, или встречает слишком сложные затруднения»¹⁶.

«…Центральное управление, — говорил С. Ю. Витте, — должно всегда отчетливо осознавать, что народное богатство созидается не только в крупных, но в средних и мелких средоточиях народного труда, и что, укрепляя каждую часть и даже отдельную промышленную единицу, оно тем самым придает прочность и способность дальнейшего здорового развития целому организму русского народного хозяйства… Лишь при условии такого ближайшего и строго практического попечения о развитии каждой отдельной отрасли нашей промышленности и торговли центральное управление может разрабатывать и свои общие меры на пользу народного хозяйства»¹⁷.

Прямая государственная поддержка позитивных процессов в народном хозяйстве министром рассматривалась как верное средство преодоления общего экономического и культурного отставания России от передовых стран Запада¹⁸.

Государственное вмешательство в экономическую жизнь и покровительство отечественной промышленности посредством торговых договоров и таможенных тарифов имеют давнюю историю. Во всех странах абсолютные монархии, лавируя между дворянством и буржуазией, проводили политику защиты своей буржуазии от конкуренции извне. В пореформенной России эта политика получила новый импульс и направленность. И. Ф. Гиндин, выдающийся советский историк-экономист, написал серию работ, где доказывал, что государственный капитализм в царской России выступил в качестве средства ускорения развития отечественной промышленности по индустриальному пути¹⁹.

Его аргументы прозвучали не вполне убедительно, и немало отечественных и зарубежных исследователей российской экономической истории думают иначе: самодержавие не столько ускоряло промышленное развитие, сколько деформировало его, пытаясь приспособить это развитие к существующим политическим и социальным структурам. Было бы гораздо лучше, если бы оно не вмешивалось в хозяйственные процессы, положившись на благотворную частную инициативу и стихийные рыночные механизмы²⁰.

Вопрос о вмешательстве самодержавного государства в рыночные процессы капиталистического развития требует конкретного рассмотрения. Невозможно отрицать, что экономическая политика государства в пореформенной России направлялась не только на покровительство промышленности, но и на прямое создание с помощью государственных средств целых отраслей индустриального производства, например черной металлургии и транспортного машиностроения. Возникшие с помощью казенных вложений предприятия затем в случае необходимости поддерживались государством, причем не косвенным образом, как это часто делается и ныне, а напрямую, путем непосредственного государственного финансирования.

В экономической политике государства в пореформенной России апологетика капиталистической индустриализации, особенно заметная в годы управления государственными финансами М. X. Рейтерна и Н. X. Бунге, причудливым образом сплеталась с мероприятиями, относящимися к экономическому романтизму.

Николай Христианович Бунге, виднейший представитель так называемой киевской школы либеральных экономистов, считается стойким приверженцем рыночной экономики. Особенностью этой школы было то, что в ней напрочь отсутствовало критическое отношение к капиталистическому строю, характерное для самых разных направлений общественной мысли России XIX века. Ее отличало и неприязненное отношение к трудовой теории стоимости — одному из краеугольных камней классической политической экономии.

Как экономист-теоретик профессор Н. X. Бунге был очень слаб — он качался между Д. С. Миллем и Ж. Ш. Сисмонди. Но возглавив Министерство финансов, он проявил недюжинное здравомыслие, немало сделав полезного для насаждения в стране крупной фабрично-заводской промышленности. В частности, поворот к таможенному покровительству отечественной индустрии начался именно при нем. С другой стороны, Н. X. Бунге проявлял заботу об укреплении мелкого крестьянского индивидуального хозяйства, для поддержки которого по его инициативе государство устроило специальный мелкий кредит.

Современные российские историки очень хвалят Н. X. Бунге за отмену подушной подати с крестьян — прямого налога, введенного еще Петром Великим, — соляного налога и вообще за стремление облегчить налоговое бремя, падающее на мелкого товаропроизводителя. В. И. Ковалевский сообщает любопытные подробности о том, как была проведена отмена подушной подати с крестьян: «Абаза (Александр Агеевич Абаза, председатель Департамента экономии Государственного совета. — С. И.) обещал полное содействие Бунге в проведении его проекта отмены подушной подати, но в свою очередь, как крупный сахарозаводчик на юге России, получил от Бунге (обещание. — С. И.) провести сахарную нормировку»²¹.

В своих воспоминаниях С. Ю. Витте с большим почтением отзывается о Н. X. Бунге, — светлая личность, Николай Христианович пользовался всеобщим уважением, — но когда читаешь его уничижительные эскапады против экономических доктринеров, трудно отделаться от мысли, что мемуарист отчасти имел в виду киевского профессора и его единомышленников.

XIX век занимает почетное место в истории экономической науки. Именно тогда были намечены те пути и проложены те дороги, которыми ныне идут ученые-экономисты во всем мире. Классическая политическая экономия Адама Смита и Давида Рикардо нашла завершение в монументальном «Капитале» Карла Маркса. Его идеи до сих пор волнуют миллионы людей. Лауреат Нобелевской премии, американский экономист В. Леонтьев назвал К. Маркса «великим знатоком природы капиталистической системы», труд которого сохранил свое непреходящее значение прежде всего потому, что он является «неистощимым источником прямых, непосредственных наблюдений действительности», в то время как значительная часть современных экономических теорий — производные, вторичные и потому крайне ненадежные концепции. «Если, перед тем как попытаться дать какое-либо объяснение экономического развития, некто захочет узнать, что в действительности представляют собой прибыль, заработная плата, капиталистическое предприятие, он может получить в трех томах „Капитала“ более реалистическую и качественную информацию из первоисточника, чем та, которую он мог бы найти в десяти последовательных выпусках „Цензов США“, в дюжине учебников по современной экономике и даже, осмелюсь сказать, в собрании сочинений Торстена Веблена», — замечает выдающийся ученый²².

Россия не стояла в стороне от новейших течений экономической мысли, о чем содержательно и ярко говорится в работах Андрея Владимировича Аникина. Первый перевод «Капитала» был выполнен на русский язык. Распространялись в нашей стране труды представителей и других направлений, в частности «исторической школы». Еще в 1857 году в Казани на русском языке вышла работа классика этого направления В. Рошера «О хлебной торговле и мерах против дороговизны»; в 1860–1861 годах в Москве увидело свет другое его сочинение под названием «Начала народного хозяйства» (том 1), а в 1891 году в Петербурге — написанная еще в 1840-х годах книга «Краткие основы курса политической экономии с точки зрения исторического метода». На русском языке публиковалось сочинение другого классика «исторической школы» — Б. Гильдебранда «Политическая экономия настоящего и будущего» (СПб., 1860).

«Историческое» направление окончательно порвало с классической политической экономией и на место трудовой теории стоимости поставило оценочную деятельность отдельных людей. Крайний субъективизм, являвшийся его атрибутом, таил в себе немало опасностей.

Среди самых видных представителей экономико-математического направления А. В. Аникин называет Владимира Карповича Дмитриева. Его первая работа по математическому истолкованию теории стоимости Д. Рикардо увидела свет в 1898 году. В. К. Дмитриев едва ли не первым начал заниматься межотраслевым балансом (анализ модели «затраты — выпуск»), исследовал монополистическую конкуренцию, размышлял над тем, как включить фактор полезности и потребительские оценки товаров в их стоимость. В. К. Дмитриев одно время служил в акцизном ведомстве Министерства финансов. Он хорошо изучил дело производства и сбыта алкогольной продукции²³.

Из многообразия экономических идей, школ и направлений С. Ю. Витте выбрал далеко не самое худшее. Как уже говорилось в предыдущем изложении, еще в первой своей крупной работе он высказывал симпатии к «реалистическому направлению» в экономической теории (А. Вагнеру). Впоследствии предпочтение было отдано Фридриху Листу. При всех своих колебаниях Ф. Лист оставался на позициях классической политической экономии, хотя сильно вульгаризовал трудовую теорию стоимости: по Ф. Листу, собственность создает не только труд физический, но еще и умственный. Это его положение, сильно уязвимое с точки зрения теории, в практическом смысле имело некоторое положительное значение. Другая идея «листианства» была унаследована им от классиков английской политэкономии. Это требование равноправия и свободы для деятельности хозяйствующих субъектов. В странах с политическим и экономическим господством поземельной аристократии взгляды Ф. Листа звучали почти что революционно. К. Маркс с одобрением цитирует следующее его замечание из сочинения 1842 года: «Преобладание самодовлеющего хозяйства в крупных поместьях свидетельствует только о недостаточном развитии цивилизации, средств сообщения, отечественной промышленности, богатых городов. Потому-то мы и находим его повсеместно в России, Польше, Венгрии, Мекленбурге. Прежде оно преобладало и в Англии; с развитием торговли и промышленности на его место приходит образование хозяйств и аренда»²⁴. Борьба Ф. Листа против привилегий земельной аристократии закончилась его эмиграцией в Соединенные Штаты Америки, откуда он вернулся на родину богатым человеком.

Считая за благо государственное вмешательство в экономику, Ф. Лист, а вслед за ним и С. Ю. Витте призывали к соблюдению разумных ограничений. В лекциях наследнику российского престола министр финансов делал акцент на том, что «…роль государства в развитии капитализма далеко не является исчерпывающей. Государство не столько созидает, сколько воспособляет, истинными же созидателями являются все граждане. Чем дальше идет прогресс, тем сложнее становятся все отправления производственного процесса и тем труднее роль его участников — всех граждан. Чтобы справиться с этой ролью, они должны обладать не только капиталами, но и личными качествами — предприимчивостью и энергией, развивающимися на основе самодеятельности. Не налагать руку на самодеятельность, а развивать ее и всячески помогать ей, создавая благоприятные для ее применения условия — вот истинная задача государства в наше время все усложняющегося народного хозяйства»²⁵. Мысль эта, пусть и не очень глубокая, все же достаточно здравая. Ею руководствовались в своей практической деятельности С. Ю. Витте и его сотрудники.

В скором времени Департамент торговли и мануфактур был сделан одним из ключевых подразделений Министерства финансов. С. Ю. Витте благодаря неограниченному доверию императора Александра III удалось добиться увеличения его штатов с 87 до 152 человек, а числа отделений с 11 до 16²⁶. Целенаправленное и разностороннее руководство промышленным развитием страны требовало должного финансирования. За один 1893 год бюджет департамента был увеличен с 3,6 млн до 5 млн руб. 5 июня 1900 года департамент был реорганизован и стал называться «Учреждения Министерства финансов по части торговли и промышленности». В его составе были образованы четыре отдела: торговли, промышленности, торгового мореплавания и учебный. Их курировал товарищ министра финансов — Владимир Иванович Ковалевский, правая рука С. Ю. Витте во всех делах промышленности и торговли.

B. И. Ковалевский отличался большим талантом организатора, работоспособностью и редким даром убеждения, совершенно необходимым в трудных переговорах с купцами и фабрикантами. Интересный собеседник, он досконально знал промышленность и банковское дело, высказывал любовь к сельскому хозяйству. Он мог кого угодно обворожить медовыми речами, хотя некоторые собеседники чувствовали в нем двоедушие²⁷.

Владимир Иванович пережил бурную молодость. Он привлекался к суду и даже сидел в Петропавловской крепости за то, что пустил к себе переночевать С. Г. Нечаева, когда после убийства студента И. И. Иванова тот бежал из Москвы и скрывался некоторое время в Петербурге.

C. Ю. Витте ценил В. И. Ковалевского едва ли не выше всех своих подчиненных как толкового, высокообразованного, талантливого специалиста и умного человека, хотя иронизировал над его бурными романами с женщинами.

Брак В. И. Ковалевского с Е. Н. Лихутиной завершился разводом. В конце 1890-х годов, будучи уже немолодым человеком, Владимир Иванович сблизился с Е. А. Шабельской — писательницей и хозяйкой небольшого театра в Петербурге. Затем он влюбился в М. И. Благосветлову, которая и стала его женой. Желая отомстить неверному любовнику, Шабельская предъявила к оплате векселя с бланком (обязательством платежа. — С. И.) и подписью В. И. Ковалевского на большую сумму — 150 тыс. руб. В. И. Ковалевский заявил, что векселя подложные (что и выяснилось весной 1903 года в результате экспертизы, проведенной в Департаменте полиции), но, чтобы не доводить дело до суда, согласился заплатить по ним треть суммы. Судебного процесса и громкого скандала избежать не удалось. В. И. Ковалевскому было предложено подать в отставку с поста товарища министра финансов, что он и сделал в ноябре 1902 года. Так министр финансов лишился самого дельного из всех своих сотрудников. С 1906 по 1916 год В. И. Ковалевский был председателем Русского технического общества. Умер он 1 ноября 1934 года в звании заслуженного деятеля науки и техники РСФСР, присвоенном ему в 1928 году в связи с 80-летием со дня рождения.

Чем конкретно занималось подразделение, управляемое В. И. Ковалевским? Об этом могут рассказать его финансовые сметы. Самой крупной расходной статьей департамента в 1893 году были пособия акционерным обществам (1,9 млн руб.), которые составили 39 % от общей суммы его годового бюджета (4,9 млн руб.). К ней примыкало несколько мелких статей того же характера: пособие Обществу добровольного флота (600 тыс. руб.); возвращение владельцам русских паровых судов пошлин, уплаченных за проход судов через Суэцкий канал (205 тыс. руб.); пособие на устройство и содержание склада русских товаров в Бухаресте (10 тыс. руб.); суммы на «воспособление развитию русского каботажа в Приамурском крае» (4 тыс. руб.).

Десять лет спустя подобные расходы, взятые все вместе, несколько уменьшились в относительном измерении, составив 31 % сметы. Пособия акционерным компаниям из бюджета министерства перестали выдаваться вообще, а по смете расходов на «Общие меры по развитию промышленности и торговли» проводились суммы, выданные мореходным предприятиям: упоминавшееся пособие Добровольному флоту, плата за содержание пароходных рейсов и возврат пошлин, взимаемых за прохождение русских паровых судов через Суэцкий канал.

В подчинении у В. И. Ковалевского находилась фабричная инспекция, созданная еще при Н. X. Бунге для руководства процессом гармонизации отношений между капиталом и трудом. Расходы на ее содержание за один только 1893 год были увеличены более чем в три раза — с 127 тыс. до 393 тыс. руб. В 1902 году они составили уже свыше 1 млн руб. Такое увеличение делается совершенно понятным, если принять во внимание то обстоятельство, что рабочий вопрос выходил на одно из первых мест в социальной политике российского самодержавного государства.

Фабричная инспекция не пользовалась особыми симпатиями работодателей. Русские заводчики и фабриканты предпочитали действовать по старинке — кнутом и пряником. Они с одобрением встретили предложение об учреждении фабричной полиции. На русских фабрично-заводских предприятиях применялись разнообразные методы из арсенала эпохи первоначального накопления, например, потребительские ссуды рабочим под векселя и усадебную недвижимость. Они служили могущественным средством понижения заработной платы. Ими квалифицированный персонал как бы прикреплялся к фабрикам.

Фабричной инспекции С. Ю. Витте придавал громадное значение. С ее помощью он намеревался двинуть как можно дальше разработку фабричного законодательства. Еще до того, как провалилась затея с «полицейским социализмом» (зубатовщиной), С. Ю. Витте провел через Государственный совет закон об обязательном страховании рабочих от несчастных случаев, первый такого рода в России. Ему же принадлежит и развернутый проект организации врачебной помощи фабричным рабочим за счет предпринимателей, по оценке И. Ф. Гиндина, «…в масштабах, неизвестных Западу и выходящих даже за пределы бисмарковского законодательства о страховании рабочих»²⁸.

В отклике на кончину С. Ю. Витте профессор Максим Максимович Ковалевский писал, что покойный «…дорожил интересами трудящихся людей… враждовал с крестьянским малоземельем, был сторонником протекционизма не потому, что желал обогащения предпринимателей, а потому, что …связывал с ним рост заработной платы»²⁹. В этих словах нет особого преувеличения, хотя интересы промышленных капиталистов министр финансов принимал в первую очередь в расчет при разработке фабричных законов.

Попытки изъять инспекцию из состава Министерства финансов и передать ее Министерству внутренних дел попортили немало крови С. Ю. Витте и его сотрудникам.

Поддержку промышленности С. Ю. Витте повел широким фронтом с разных направлений. Интересно, что бюджет департамента В. И. Ковалевского увеличивался за счет тех расходных статей, по которым проходили денежные средства на поддержку культурной и научной сторон индустриализации. За один только 1893 год смета Главной палаты мер и весов — государственного метрологического учреждения, где главным хранителем с 1892 года и до конца своих дней работал Д. И. Менделеев, — была увеличена со 158 тыс. до 352 тыс. руб.

Со временем в подчинении у В. И. Ковалевского оказалось немало учебных заведений и научных обществ. Многие из них получали от казны денежное пособие по смете Министерства финансов. В их числе Бакинский технический комитет, учебные заведения торгово-промышленного профиля (Строгановское центральное училище технического рисования и др.), музеи прикладных знаний, Императорское общество содействия русскому торговому мореходству, Императорское общество поощрения художеств. Пособие Императорскому обществу поощрения художеств, например, за один год увеличилось с 900 руб. до 26 тыс. руб.

По инициативе С. Ю. Витте Министерство финансов принялось распространять в России высшее техническое и коммерческое образование.

Непростое это дело — учить будущих коммерсантов. Итальянский математик Лука Пачоли (1445–1517), основоположник двойной бухгалтерии, автор знаменитого трактата «О счетах и записях», не без основания полагал, что «…гораздо труднее приготовить хорошего коммерсанта, чем доктора прав». Одним из самых первых начинаний С. Ю. Витте в должности министра финансов стал закон 1894 года о подчинении всех вновь открываемых коммерческих училищ Министерству финансов. 15 апреля 1896 года было выработано и получило законодательное утверждение нормальное положение об учебных заведениях этого профиля. До его обнародования во всей России имелось только восемь коммерческих училищ. Жизнь требовала разнообразия и наряду с училищами — средними учебными заведениями — по всей России начали создаваться многочисленные торговые школы, классы и курсы коммерческих знаний. Взрослые люди, занятые маклерством, агентурой, комиссионерством или коммивояжерством, могли получить в торговых классах, весьма разнообразных по своей организации, те знания, которые нужны были им в данных условиях места и времени. Торговые школы в составе одного или трех классов создавались специально для детей крестьян, мещан и ремесленников. В них давалась элементарная специальная подготовка, необходимая для занятия торговым делом. Курсы коммерческих знаний были открыты для всех желающих без различия пола и возраста; каждый сам выбирал для изучения подходящие ему учебные дисциплины.

Коммерческие учебные заведения делились на общественные и частные, мужские и женские. По закону 1896 года их могли открывать общества, города, сословные организации и земства. Начали создаваться и специальные «общества для распространения коммерческих знаний». Особенной энергией отличалось московское общество. За время с 1896 по 1905 год оно учредило два коммерческих училища (мужское и женское) и до 19 коммерческих классов в разных частях огромного города. Всего же за 10 лет в стране было вновь открыто свыше 180 коммерческих учебных заведений³⁰. Министерство финансов осуществляло над ними ведомственный надзор, разделив с этой целью всю страну на 5 районов: Петербургский, Варшавский, Киевский, Поволжский и Кавказский. В каждый округ учебным отделом Министерства финансов назначался особый инспектор, подчинявшийся главному инспектору. Он наблюдал за тем, что и как изучалось в высших, средних и низших коммерческих школах. В. И. Ковалевский в одном из выступлений сказал: «Центром, вокруг которого группируются все учебные вопросы нашей школы, является гармоническое сочетание между общим и специальным образованием»³¹.

Коммерческое образование в России предоставлялось за плату. Обучение одного ученика в коммерческих училищах обходилось родителям в сумме 100–300 руб. в год, в торговых школах — 40—110 руб. Посещение общественных торговых классов стоило 5–12 руб., частных — 2 руб. за урок в месяц; курсов коммерческих знаний — в среднем от 35 до 125 руб.³²

«Высшая школа, существующая исключительно на взносы слушателей — это чистейший абсурд в лучшем случае, а в худшем — плохо замаскированная недобросовестность»³³. По смете Министерства финансов ежегодно отпускались крупные денежные суммы на содержание политехнических институтов. При непосредственном участии министра финансов создаются Киевский, Варшавский (оба в 1898 году) и Санкт-Петербургский (осенью 1902 года) политехнические институты. Они ведут свою полезную работу и в наши дни.

Петербургский политехнический институт открылся с первым в нашей стране факультетом, готовившим дипломированных экономистов. С. Ю. Витте являлся убежденным противником узкой специализации высших учебных заведений. Во-первых, университеты обеспечивают подготовку специалистов с широким кругозором; во-вторых, их содержание обходится дешевле.

Одно из самых больших ассигнований на 1893 год по смете департамента В. И. Ковалевского предназначалось на участие России во всемирной выставке 1893 года в Чикаго — 512 тыс. руб.³⁴ Большой резонанс в России получила грандиозная выставка 1896 года в Нижнем Новгороде, приуроченная к коронованию императора Николая II. На нее государство выделяло крупные суммы — 1,5 млн руб. в 1894 году и 2,5 млн в 1895 году³⁵.

Нижегородская выставка создавалась при непосредственном и живом участии министра финансов. В павильоне искусств выставлялись все русские художники. Живописные панно «Микула Селянинович» и «Принцесса Греза» для украшения павильона С. Ю. Витте заказал М. А. Врубелю. Художник сделал дивные эскизы, и министр финансов показал их Николаю IL Император долго их рассматривал, затем похвалил и одобрил. Прекрасные панно в 20 метров длиной были выставлены в большие просветы над галереей картин. Затем произошел скандал. «Художники Академии (Академии художеств. — С. И.) и другие взбесились как черти, — вспоминал живописец К. А. Коровин. — Приехало специальное жюри из Академии, смотрели панно и картоны, было заседание, где поставлен был вопрос — быть или не быть панно Врубеля на выставке… Панно были сняты… Что за озлобленная ругань и ненависть и проклятия сыпались на бедную голову Михаила Александровича. Я поражался, почему это, что, в чем дело, почему возбуждают ненависть эти чудные невинные произведения. Я не мог разгадать, но что-то звериное в сердце зрителей чувствовалось. Я слушал, какие проклятья несли они, глядя на эти панно. Михаил Александрович еще больше убедился в своем непризнании и еще больше почувствовал себя сиротой этой жизни»³⁶. Специально для творений М. А. Врубеля на средства С. И. Мамонтова было построено большое деревянное помещение за пределами выставки. Там посетители могли их увидеть.

Нижегородская выставка понравилась не всем. Промышленник Н. А. Варенцов поехал на открытие, увидел мало народу и вернулся с плохим впечатлением³⁷. Писатель А. М. Горький доказывал, что «…выставка народного труда — не народна и что народ в ней никакого участия не принимает»³⁸.

Затея С. Ю. Витте с выставкой, полагал H. H. Изнар, потерпела полное фиаско только из-за неудачного выбора места. Число лиц, посетивших эту «великолепную во всех отношениях выставку», не достигло и миллиона человек, в то время как число посетителей менее знаменитой Московской выставки 1882 года составило более миллиона человек. По его мнению, если бы вместо Нижнего был выбран Петербург или Москва, то выставка имела бы гораздо больший успех. «А между тем нужно отдать справедливость как устроителям, так и экспонентам. Всероссийская выставка могла быть сравнима с любою даже всемирной как по богатству экспонатов, так и по устройству. Я осматривал в 1900 году Парижскую выставку, — продолжает H. H. Изнар, — и должен сказать, что многие отделы, как, например, текстильный, на Нижегородской выставке мало уступал такому же отделу Парижской»³⁹.

Н. И. Изнар относился к выставочному движению сугубо утилитарно. Он видел в нем только средство для установления новых торгово-промышленных связей и контактов⁴⁰. Совершенно в ином усматривал назначение Нижегородской выставки Д. И. Менделеев: «Всероссийская выставка 1896 года назначена быть „смотром“ результатов прошлых 14 лет и дает указание на то, чего достигнет Россия, когда все ее просвещение встанет в надлежащее соответствие с задачами предстоящего широкого нашего промышленного развития, которое немыслимо без мировой торговли и без прочной постановки всех отраслей народного образования». Для этой цели ярмарка, «…где сходятся Волга с Окою, бухарец с поляком и где сводится много торговых счетов всей страны», — самое место⁴¹.

Промышленные выставки, впервые возникшие во Франции в XVIII веке⁴², содействовали преодолению косности, рутины и разобщенности, которые все еще царили в среде русских предпринимателей. 20 ноября 1902 года, выступая перед представителями русских биржевых комитетов, С. Ю. Витте говорил: «Старайтесь возможно чаще видеться, совещаться о своих нуждах. Если вы будете объяснять правительству ваши нужды в обстоятельной и убедительной форме, вы скорее получите их удовлетворение… Имейте свои органы печати для выяснения ваших интересов и прав… Постарайтесь влиять на общественное мнение… Для вас всего важнее возможность публичного выяснения ваших мыслей, а этого вы достигнете лишь путем своей организации… Организуйтесь так, чтобы вы могли периодически съезжаться на общие и областные съезды, чтобы у вас были свои постоянные бюро или иные учреждения, которые объединили бы вас»⁴³.

По всей вероятности, выставочное движение в России призвано было еще и рассеять сомнения насчет той пользы, которую несла с собой индустриальная промышленность. Эти сомнения имели место не только в широких кругах поместного дворянства, чье эфемерное благополучие фабричная индустрия как раз и подрывала, но и на самом верху бюрократической пирамиды.

В 1899 году С. Ю. Витте представил царю свой знаменитый всеподданнейший доклад, где убедительно защищал основы проводившейся им экономической политики (прежде всего таможенный протекционизм), доказывал желательность привлечения в страну иностранного капитала для быстрого роста ее национальной промышленности⁴⁴. Как выяснил И. Ф. Гиндин, знакомившийся с этим документом в подлиннике, доклад министра финансов не содержит ни одной царской пометки. Зато записка трубадура консервативного дворянства И. Н. Дурново, где упрочение поместного землевладения дворян названо «государственной потребностью первостепенной важности», имеет царскую резолюцию следующего содержания: «Прочел с живейшим интересом и большим удовольствием»⁴⁵.

Министр финансов С. Ю. Витте вовсе не был принципиальным противником крупного дворянского землевладения. Но он резонно полагал, что жизнеспособным оно станет при условии, во-первых, индустриального прогресса страны в целом и, во-вторых, полного развития тех промышленных производств, которые перерабатывают сельскохозяйственную продукцию. Последнее, среди прочего, он имел в виду, когда устраивал ставшую знаменитой во всем мире казенную винную монополию.

С. Ю. Витте всегда самым категорическим образом отрицал какой-либо корыстный умысел со стороны казны, когда устраивалась государственная монополия на оптовую продажу крепкой алкогольной продукции. По версии, которой он цепко держался, монополия преследовала высокогуманную цель — обезопасить простой народ от спаивания и разорения его темными дельцами первоначального накопления. Для нас совершенно очевидно, что она была лишь одним из звеньев в цепи мероприятий определенной направленности. Одним из первых стал закон 24 мая 1893 года против ростовщичества.

Законодательная борьба с ростовщичеством (или «лихвенным ростом») началась еще в царствование Елизаветы Петровны. До 1879 года действовали правила, основанные на «узаконениях» 13 мая 1754 года, 3 апреля 1764 года, 28 июня 1786 года, 28 октября 1808 года и 5 июня 1854 года. Ими разрешалось заимодавцам «…брать рост с капитала, отданного в долг, но не свыше шести процентов на сто в год». Взимание более высоких процентов называлось «лихвою» и преследовалось в судебном порядке.

В царствование Александра II лихоимцы получили послабление. Когда в Государственном совете обсуждалась судьба «указного процента», то было отмечено: ссудосберегательные товарищества, учреждения благодетельные для простого народа, взимают за свои услуги до 18 % годовых и не могут брать менее. Высочайше утвержденным мнением Государственного совета от 6 марта 1879 года было постановлено: «указный процент» отменить, а определение размера платы за ссуды предоставить взаимному соглашению сторон. Правительство все же не до конца спустило флаг перед ростовщиками — министру юстиции поручалось внести на рассмотрение Госсовета проект правил о мерах взыскания за злоупотребления заимодавцев.

Преемник «царя-освободителя» не только восстановил «указный» процент. Закон 24 мая 1893 года установил два вида наказуемого ростовщичества — сельское (натуральные ссуды) и денежное, делившееся на общее денежное ростовщичество и денежное ростовщичество ссудных капиталистов. Состав деяния последнего вида исчерпывался, во-первых, принадлежностью виновного к числу профессионалов ссудного ремесла, во-вторых, «…чрезмерностью выговоренного или полученного роста, именно превышением 12 % в год», наконец, в-третьих, «…сокрытием такой чрезмерности роста»⁴⁶.

Во всех странах абсолютистские режимы отнюдь не бескорыстно защищали простой народ от эксцессов буржуазного развития. Потому-то среди защитников абсолютных монархий встречалось немало выходцев из низов. Крестьяне Вандеи, яростно сражавшиеся на стороне свергнутых Бурбонов против буржуазного республиканского правительства Франции, — самый известный тому пример. Читателю интересно, наверное, будет узнать, что последний в нашей стране закон, воспрещавший ростовщические операции, датируется 1927 годом («О ростовщичестве». Постановление ЦИК и СНК СССР от 17 августа 1927 года).

Почти в одно время с антиростовщическим законодательством и устройством «казенной продажи питей» правительство Александра III осуществило еще одно менее известное мероприятие из той же области. Речь идет о казенном обандероливании чая.

С 1822 по 1862 год оставался в силе запрет на ввоз чая в Россию через европейскую границу. Весь чай поступал на внутренний рынок через Кяхту — торговую слободу Троицкосавского округа Забайкальской области. После отмены кяхтинской чайной монополии наступил период демократизации торговли этим популярным в России продуктом. Оптовые и розничные обороты возросли; потребителю стал предлагаться более широкий ассортимент чая. В то же самое время необычайно распространилась порча чайного продукта посредством подмешивания к нему разного рода суррогатов. «Фальсификация чая достигала в 1880-х годах благодаря высоким ценам на настоящий чай небывалых размеров. Целые деревни занимались в Петербургской губернии сбором копорского чая; кавказская брусника вывозилась десятками тысяч пудов. На западной границе спитой чай продавался по 50 копеек за 1 фунт», — писал современник, 20 лет проработавший таможенным чиновником в чайном деле⁴⁷.

Лабораторные анализы чаев показали, что для подмесей и подделок байхового чая широко использовались листья шиповника, земляники, кавказской брусники, «иван-чая», или кипрея, ясеня, клена, рябины, ивы, тополя, осины, боярышника, бузины, а также листья уже спитого чая. Для окрашивания подмесей умельцы применяли такие составы: берлинскую лазурь, жженый гипс, хромовокислый кали, свинец, мышьяковистую медь, графит, индиго, известь, углекислую магнезию, лакмус и др. Чтобы состав имел соответствующий аромат, в качестве отдушки употреблялись пахучие цветы. Обработка спитого чая включала в себя также придание ему характерного вяжущего вкуса. С этой целью его спрыскивали отваром веществ, содержавших дубильную кислоту, а чтобы листья скручивались при сушке, использовалась аравийская камедь либо крахмальный клейстер. В Москве центром чайных фальсификаций сделались Рогожская часть и некоторые пригородные деревни. Приготовлением и продажей так называемого «капорского чая» занимались жители окрестностей Петербурга и Казани. Следы такого промысла полиция обнаружила в Одессе, Киеве, Шклове и некоторых других городах⁴⁸.

Одной из причин, породивших это прискорбное во многих отношениях явление, стало значительное удорожание чая в пореформенную эпоху, особенно после введения в 1880-х годах поистине драконовских таможенных пошлин, доходивших до 200 % его стоимости в России. В Петербурге, например, по сведениям за 1886 год, обыкновенный черный чай стоил от 1 руб. 20 коп. до 2 руб. 80 коп. за фунт, чай высших сортов («цветочный») — от 2 до 7 руб. за фунт. Для сравнения — тогда же на петербургских рынках средняя цена первосортной парной говядины при продаже в розницу составляла 16,4 коп. за фунт, селедка продавалась бабами-селедочницами («селедки, галандские селедки») по 3–4 коп. за штуку.

После узаконения 1895 года, разрешавшего розничную продажу чая только с казенной бандеролью (специальной наклейкой), его подделывателей, можно сказать, совершенно перевели. «Бандероль от 16 до 64 полосок в листе, при цене листа в 4 копейки, не может удорожить цены товара, так как при обандероливании мелкие купцы, наживавшиеся на фальсификации, были отстранены от чайного дела, то правильная торговля оказалась как бы гарантированной этой мерой, и она сконцентрировалась в руках крупных фирм, что удешевило развес, ибо при большом количестве развешиваемого чая на 1 пуд падает меньше накладных расходов на наем зданий, администрации и т. п., а это обстоятельство дало возможность, в общем, понизить цену товара, как это бывает при росте капиталистического строя в известной сфере торгово-промышленных отношений», — говорится в специальном исследовании чайной торговли⁴⁹. Производство в России развесного чая перешло в руки нескольких крупных фирм (А. С. Губкина — А. Г. Кузнецова, Высоцкого и К^о, К. С. Попова), которые сами боролись с фальсификациями, поскольку терпели от них колоссальные убытки.

Полный хаос царил и в пореформенной винной торговле. Свободная продажа водки распивочно при умелой постановке дела сулила громадные барыши. Кабаки с подачей горячительных напитков после реформы 1861 года открывали не только смекалистые крестьяне-кулаки, но и оборотистые помещики, причем последние нередко через подставных лиц. Об этом писал M. E. Салтыков-Щедрин («Благонамеренные речи»), а уж он-то хорошо знал, чем жила и дышала пореформенная деревня. На спаивании простого народа держалась и вся южнорусская хлебная торговля. Вот свидетельство очевидца.

«Мои личные воспоминания из недавнего прошлого рисуют безотрадные картины. Место их — юг России — наша, и в значительной части европейская житница. Август. Едва рассветает, а у корпусов хлебных амбаров, около весов, шумная толпа мужиков с подводами, нагруженными хлебом в зерне. Большинство продавцов в лоск пьяны, их уже на пути в город, на большой разъезжей дороге споили купеческие молодцы-приказчики. Я отчетливо помню даже запах и цвет той водки, которую в больших бутылях, в каких нынче продают серную кислоту, или в бочонках, устанавливали с вечера, на возок, в сено, приказчики и выезжали за город „на охоту“. Нередко в водку клали так называемого „дурману“. И вот в такой-то одурманенной атмосфере происходили изо дня в день, из года в год сделки купли-продажи. В такой атмосфере протекала столь занимающая умы многих экономистов „борьба двух контрагентов за цену“. И это называлось торговлей, хотя здесь были налицо все элементы простой кражи.

Такие методы торговли практиковались не отдельными купцами, а господствовали во всей хлебной торговле, составляя как бы основу ее организации, основу настолько прочную и распространенную, что отдельный купец, отрицавший такую систему воровских действий, рисковал банкротством своего предприятия. Я знал несколько крупных хлеботорговых фирм, которые после смерти их владельцев были ликвидированы, так как сыновья-наследники, побывав в университетах, не желали и не могли заниматься скрытым воровством и уходили в либеральные профессии»⁵⁰.

Казенные монополии вводились странами, разными по экономическому, социальному и культурному уровню развития: табачная — во Франции, Австрии, Италии, Румынии и Сербии; соляная — в Австрии, Италии, Турции, Сербии, Румынии, Греции, Японии; спичечная — во Франции, Италии, Испании, Греции, Сербии, Румынии и Венесуэле; пороховая — во Франции и Сербии; хинная — в Италии; керосиновая — в Греции и Сербии; винная — в России, Швейцарии и Сербии⁵¹.

Всеподданнейший доклад С. Ю. Витте с проектом казенной продажи водки император утвердил в 1893 году в великий день 19 февраля. С лета 1894 года винная монополия вводилась в 25 западных и юго-западных губерниях. В течение четырех лет — в 1895–1898 годах — казенные винные склады были устроены в 35 губерниях, а затем и в других районах империи. 26 февраля 1901 года принимается закон о распространении винной монополии на Восточную Сибирь.

Основные положения закона о казенной винной монополии таковы. Производство спирта-сырца, а равно и изготовление водок были оставлены в руках частных лиц, но с некоторыми ограничениями: спирт водочные фабриканты приобретали только от казны; открытие новых винокуренных заводов и увеличение производства на старых поставлены в зависимость от разрешения Министерства финансов, согласованного с Министерством земледелия и государственных имуществ.

Заготовка спирта казной производилась тремя способами: по разверстке между заводчиками (2/3 потребности), с торгов и хозяйственным способом. Разверстка производилась в соответствии с наибольшей годовой выкуркой каждого завода в одном из трех предшествовавших периодов винокурения. Цены на разверсточный спирт-сырец, условия поставки и способы расчета устанавливал министр финансов. Он же диктовал способ очистки сырого спирта перегонкой на частных и казенных заводах. Лишь в исключительных случаях министр разрешал продавать спирт, очищенный холодным способом.

Оптовая продажа спирта и водочных изделий составляла исключительную монополию государства. Казенные винные склады торговали водкой оптом и в розницу, но только навынос и исключительно в стеклянной запечатанной посуде. Они принимали на комиссию от частных лиц для продажи пиво, брагу, мед и виноградные вина.

Частная торговля вином производилась из оптовых магазинов пива, меда и русского виноградного вина, а также в трактирах, пивных лавках, погребах для продажи русских виноградных вин, ренсковых погребах.

Спирт и водка поступали в продажу крепостью не ниже 40°. Низший и высший размеры цен на вино определялись законодательно. В этих пределах продажные цены устанавливались министром финансов. Посуда с водкой обязательно оклеивалась этикеткой с обозначением крепости вина и ее цены.

В трактирах водка и вино отпускались как навынос, так и распивочно, но не иначе как в запечатанной посуде и по цене, указанной на этикетке. Управляющие губернскими акцизными сборами имели право, по согласованию с губернатором, разрешать продажу водки для распития путем налива из графинов и по вольной цене. Такая продажа алкоголя могла производиться в буфетах, а также в сельских трактирах.

Для полной и окончательной победы над пьянством и алкоголизмом государственная монополия была дополнена «попечительствами о народной трезвости» с участием представителей власти, духовенства и общественности. В губернских попечительствах председательствовал губернатор, в уездных — местный предводитель дворянства. Средства попечительств складывались из казенных ассигнований по смете Министерства финансов, пожертвований, штрафов с нарушителей правил винной торговли и доходов от устраиваемых обществами мероприятий (продажи литературы о здоровом образе жизни, от чайных и пр.)⁵².

Главный устроитель винной монополии — С. Ю. Витте — писал впоследствии, что ее главной целью было возможное уменьшение пьянства. «Я говорю „возможное“, поскольку это уменьшение может быть достигнуто путем механическим, полицейским и путем регламентации, так как не подлежит никакому сомнению, что общее отрезвление народа, прочное его отрезвление возможно и мыслимо только посредством широкого распространения культуры, образования и материального достатка»⁵³.

С. Ю. Витте и в зрелом возрасте сохранил былую непоседливость. За период своего управления государственными финансами он объездил на поезде, в коляске, верхом и на пароходе чуть ли не всю Россию. Так, он взял себе за правило каждый год посещать губернии, где вводилась винная реформа, для самоличного внушения акцизным чиновникам: «Реформа эта вводится не с целью увеличения дохода, а с целью уменьшения народного пьянства, и что действия чинов акцизного ведомства будут цениться совсем не в зависимости от того, какой доход от этой реформы получается, а исключительно с точки зрения благоустройства, порядка и уменьшения народного пьянства»⁵⁴. Попробовала бы мелкая акцизная сошка ослушаться министра, действительного тайного советника и статс-секретаря его императорского величества!

Спустя некоторое время Министерство финансов провело опрос с целью выяснить: как проведенное мероприятие отразилось на народной нравственности? Уменьшилось ли пьянство в среде простого народа? Ответы от корреспондентов — священнослужителей и местных властей разных рангов — были получены самые обнадеживающие.

Архиепископ Холмский и Варшавский сообщал в послании от 17 апреля 1900 года: «С закрытием кабаков и с прекращением праздничной продажи вина народ проводит праздничные дни в храме Божием, а вечера в школах, слушая устраиваемые для него духовенством чтения и беседы религиозно-нравственного характера, или по вопросам, полезным в крестьянском быту. По деревням не слышно шума, прекратились драки, уменьшилось воровство и другие пороки. Свободную копейку, за неимением возможности свободно пропить ее, крестьянин обращает на улучшение хозяйства и домашние надобности или жертвует на храмы. По отзывам некоторых священников, сами крестьяне с радостью приветствуют мудрую меру правительства, выражая сожаление, что она не была принята раньше»⁵⁵.

Ему вторил виленский губернатор (26 декабря 1899 года): «Влияние реформы питейной торговли в Виленской губернии за истекший период времени, главным образом, обнаружилось в повсеместном уменьшении пьянства в крестьянской среде, на волостных и сельских сходах и волостных судах, вследствие чего замечается изменение к лучшему в крестьянском самоуправлении… Судя по наблюдениям полиции, распивание вина на улицах, несмотря на случаи замечаемого при этом быстрого опьянения, сопровождается менее вредными для здоровья последствиями, чем в прежнее время, когда крестьянин и рабочий часто выпивали чрезмерное количество вина, нередко с разными вредными примесями. При этом констатируется немало фактов, свидетельствующих о том, что ныне, несмотря на проявления уличного пьянства, заработок рабочего стал чаще полностью поступать в распоряжение его семьи. Даже привычные пьяницы из рабочей среды, в прежнее время оставлявшие в кабаке весь свой дневной, недельный или шестимесячный заработок, ныне чаще возвращаются домой, хотя и в пьяном виде, но вместе с тем с значительной долей заработанных денег. Кроме того, замечено, что инстинкт самосохранения, опасение замерзнуть на улице, стать жертвой преступного покушения со стороны лиц злонамеренных, а также нежелание очутиться в полицейском участке удерживают даже привычных пьяниц от распивания вина на улице»⁵⁶.

Витебский губернатор восторгался реформой: «Что же касается вопроса о том, какая система питейной торговли представляется… более предпочтительною — прежде действовавшая или ныне существующая, — то я нахожу, что вряд ли между этими двумя системами можно делать какое-нибудь сравнение. Старая система преследовала исключительно фискальные цели казны и предоставляла народ самой грубой эксплуатации и развращению особому классу хищников. Корчмари-евреи и кабатчики споили русский народ от мала до велика, и нужна была коренная реформа всей питейной торговли, чтобы спасти народ от поголовного пьянства. Такою мерою величайшей государственной важности явилась ныне действующая стройная система, которая, с одной стороны, устранила от прибыльного кабачного промысла целый сонм эксплуататоров народных слабостей, а с другой — создала попечительства о народной трезвости с их гуманной и широкой программой. Я лично думаю, что питейная реформа составляет одно из самых крупных событий конца этого века»⁵⁷.

Председатель Самарской губернской земской управы привел факты о том, что алкогольная продукция для народа подешевела, следовательно — жить стало лучше: «Цена ведра вина[1] без посуды до реформы была совершенно произвольная, в зависимости от хода товара и спроса на него — колебалась она при ведерной продаже от 6–8 руб., в разлив от 10–12 руб., причем по высшим ценам в разлив отпускалось 75 % проданного вина, а по ведерной цене 25 %, в среднем вино стоило около 10 руб. (Здесь кстати заметить, что тогда достоинство вина допускалось 38 с десятыми градусов; но оно редко достигало и этих качеств, так как в нем было много посторонних жидких примесей.) Нынешняя цена на ведро вина без посуды колебалась в зависимости от продажи столового вина от 7 руб. 25,8 коп. до 7 руб. 27 коп., в среднем 7 руб. 26,5 коп. Таким образом, при прежней системе питей население переплачивало на каждое ведро около 2 руб. 73,5 коп.». До реформы питейного дела в руки частных виноторговцев одной только Самарской губернии попадало ежегодно 2,8 млн руб. дохода⁵⁸.

Священник Харьковской епархии Змиевского уезда села Ивановки писал министру: «Жители, за упразднением старого кабака и неимением под рукой винной лавки, — этого рожна, противу которого простому люду трудно пройти, — в нравственном отношении заметно исправились, так как больше не слышно буйства пьяных и срамных ругательств, производивших большой соблазн для детей, в семьях существует мир и тишина, и почти нет воровства, и стали религиозны, что видно из того, что в большинстве посещают в воскресные и праздничные дни храм Божий… В физическом отношении жители сравнительно стали пользоваться здоровьем, так как нет таких частых заболеваний, какие происходили, когда существовал кабак, когда, например, пьяным приходилось валяться в грязи или в луже в осеннее время, а в зимнее — лежать на снегу, отчего заполучались болезни: тиф, горячка, водянка, чахотка и т. д.»⁵⁹.

Некоторые корреспонденты (например, архиепископ Херсонский и Одесский) указывали на недостатки питейной реформы: «…Нельзя не обратить внимания на то, что пьянствующему люду, в особенности в базарные дни в больших селах, нет удобного для сего угла, а потому можно видеть пьющих свободно на улицах и площадях и слышать их бранные и скверные слова, что, без сомнения, служит большим соблазном для лучшей части общества, а для иноверцев и сектантов — основанием для всякой укоризны в чистоте православия»⁶⁰. Киевский губернатор отмечал: вино стало лучше, и денег у народа больше, но сельские общества потеряли богатый источник доходов, употребляемых на церкви и школы.

Председатель Полтавской губернской земской управы информировал Министерство финансов о том, что жертвами питейной реформы стали 2637 семейств, существовавших исключительно продажей вина. Почти все они, будучи евреями, двинулись в города черты оседлости, где умножили и без того многочисленный еврейский пролетариат⁶¹.

«Не знаю, менее ли теперь пьяниц, чем было прежде, — но несомненно, пьянство индивидуальное существует и теперь. Алкоголиков и идущих к алкоголизму имеется значительное количество. Следовательно, с этой точки зрения, чего-то еще недостает нашему законодательству. Пьянство коллективное теперь несомненно уменьшилось. На свадьбах и храмовых праздниках выпивается теперь если не менее, то, во всяком случае, не так безобразно, как пили прежде. Справедливость требует, однако, приписать этот факт не одной только питейной реформе, но и общему поднятию культуры. К этому считаю нужным прибавить: если бы, в силу каких-нибудь соображений, мы возвратились к прежнему порядку питейной торговли, — пьянство, хотя временно, немедленно увеличилось бы», — писал председатель Черниговской губернской земской управы⁶².

Радомский губернатор доносил (21 декабря 1900 года): «Народ расстался с питейными заведениями прежнего типа, по-видимому, совершенно спокойно, и этот факт в особенности знаменателен потому, что в жизни народа корчмы играли роль клубов, где не только удовлетворялась страсть к пьянству, но где совершались сделки, давались советы, писались прошения и население попадало в руки разных эксплуататоров»⁶³.

Что получила российская казна от винной монополии? Ответить на этот вопрос непросто. В годы, когда российскими финансами управлял С. Ю. Витте, выкурка спирта росла не особенно быстро. Настоящий всплеск винокурения наблюдался при В. Н. Коковцове. Среднегодовая выкурка всех винокуренных заводов в 1886–1896 годах составляла 77 млн ведер, в 1895–1904-м — 78,4 млн ведер, в 1905–1914-м — 109,9 млн ведер⁶⁴.

С. Ю. Витте признавал за государством право извлекать доход от повышения водочных цен только в исключительных обстоятельствах, например, во время войн — когда дом горит, все средства хороши для тушения пожара. При его преемниках питейный доход сделался постоянным источником латания дыр государственного кармана. Цены на крепкие алкогольные напитки повышались неоднократно, и качественное вино сделалось не по карману людям малого и даже, пожалуй, среднего достатка. Последствия не замедлили сказаться в виде массового самогоноварения, корчемства и сопутствующих отрицательных явлений.

Вместе с тем предпринимательский доход государства от собственного винного хозяйства едва ли был особенно большим. Предоставим слово экономисту Михаилу Исидоровичу Фридману, автору двухтомной монографии о питейной монополии. «…Изучение вопроса приводит нас к заключению, что неправильно утверждать, будто монополия велась исключительно для того, чтобы доставить казне наибольший доход. Совершенно сознательно правительство приносило в жертву свои фискальные интересы ради достижения других: морально-этических и социально-экономических». Если бы правительство действительно заботилось о достижении наибольшего дохода, то оно могло бы принять более энергичные меры для развития водочной торговли, вроде допущения кабаков, продажи водки в праздники и т. п. «Не делалось этого, — продолжает М. И. Фридман, — по весьма понятным и очень элементарным заботам о том, чтобы население окончательно не спилось. Каково бы ни было правительство, и какой доход от водки оно ни получало, как бы от этого дохода ни зависел бюджет, правительство не может совершенно махнуть рукой на гибельные для населения последствия от окончательного пропойства. История России показывает нам, что известные заботы о том, чтобы пьянство не загубило народ, — правда, спорадически и не всегда в достаточно энергичной мере, — но все-таки постоянно замечались»⁶⁵.

Монополия конечно же не устранила тех злоупотреблений, которые были при частной торговле вином. «Такой результат монополии не был конечно же роковым и неизбежным. Он обусловливался политикой монопольного управления, которая могла бы быть при иных обстоятельствах и иной»⁶⁶.

Если кто и выиграл от казенной винной монополии, так это были владельцы винокуренных заводов. Сама реформа продажи питей была задумана еще и как средство поддержать падающее хозяйство среднего и крупного землевладельца-помещика. Цена на спирт казной устанавливалась таким образом, чтобы дать хорошие барыши заводчикам. Даже ректификация, которая обходилась дешевле на крупных казенных заводах, предоставлялась в пользу тех помещиков, которые открыли при своих винокурнях ректификационные отделения или устроили специальные спиртоочистительные заводы. Все это делалось с благословения монопольного управления. «Точно так же, при договорных отношениях относительно поставки спирта в казну и относительно провоза, правительство не пользуется выгодами момента и нередко даже делает прибавки к договорным ценам, если находит, что контрагент ошибся и терпит убытки»⁶⁷. Занятия промышленным винокурением поправили хозяйство многих помещиков, и процесс перераспределения дворянской земли стал затухать.

Для корректных суждений об экономическом эффекте казенной винной монополии, пишет М. И. Фридман, требуется детальное и всестороннее изучение сложных операций приготовления и продажи водки. Несомненно, что рабочим и служащим винной монополии работалось и жилось несравненно лучше, чем их собратьям на частных предприятиях. «Правильно указывают, — говорит М. И. Фридман, — что наша казенная торговля вином слишком много заботится о внешности, и это делает справедливым упрек в недостаточной бережливости. Начиная с грандиозного дворца, принадлежащего главному управлению, и кончая внешностью бутылки с водкой, все носит в монопольном хозяйстве щеголеватый характер. Лавки помещаются на главных улицах, в дорогих помещениях, и о необходимости не жалеть на это расходов издаются особые циркуляры. Доходит до того, что в селах лучшие помещения — под казенной торговлей водкой, и это вызывает справедливые жалобы со стороны местных обывателей с указанием, что школа находится в невозможных условиях. Сидельцы получают жалованье более высокое, нежели учителя, а среднего калибра чиновники монополии больше, чем учителя средних школ, судьи и профессора. Привилегированное положение это создается, конечно, за счет недоборов казны»⁶⁸.

«Кредит есть основа всякой промышленности»

Имел ли С. Ю. Витте, возглавив Министерство финансов, собственную программу неотложных экономических преобразований? Безусловно, хотя он и не составлял подобающей случаю программной записки. Его программа в самых общих и вместе с тем наиболее существенных чертах изложена во всеподданнейшем докладе о государственной росписи доходов и расходов на 1893 год.

Руководимое С. Ю. Витте ведомство ставило своей задачей «…разумное содействие экономическим успехам и развитию производительных сил страны. Такая политика может дать наилучшие результаты и в отношении финансового хозяйства, возвышая вместе с народным благосостоянием платежные силы населения и умножая источники государственных доходов. Для достижения сих целей имеется в виду прежде всего возможное устранение неблагоприятных условий, стесняющих экономическое развитие страны, и возбуждение духа здоровой предприимчивости в соответствии с естественными условиями и потребностями отечественной промышленности»⁶⁹.

Уже первыми своими шагами на посту министра С. Ю. Витте дал понять, как он собирается содействовать «экономическим успехам» российской державы и какими методами устранять «неблагоприятные условия», противодействующие этим успехам. В силу обстоятельств начинать пришлось со второго.

Едва только С. Ю. Витте принял Министерство финансов, как к нему явился давний знакомый — Александр Федорович Рафалович, глава крупного банкирского дома в Одессе. Визитер пришел с просьбой о выдаче крупной «неуставной» ссуды из средств Госбанка для расплаты с неотложными долгами.

Государственный банк Российской империи был своеобразным учреждением среди себе подобных. Выполняя функции центрального банка страны, он занимался еще и коммерческими операциями, принимал деньги на вклады и текущие счета под проценты, учитывал торговые векселя и выдавал краткосрочные ссуды под залог ценных бумаг. Займы на долгий срок под недвижимость или под векселя явно финансового характера, как противоречащие уставу («неуставные»), им предоставлялись всякий раз на основании всеподданнейшего доклада министра финансов императору. Именно о таком неуставном займе и просил А. Ф. Рафалович управляющего Министерством финансов. Основания для просьбы были следующими.

Одесский банкир уже получил через И. А. Вышнеградского ссуду в 800 тыс. руб., которые были целиком употреблены для удовлетворения кредиторских претензий к нему в полном размере — рубль за рубль. Но денег не хватило, и часть кредиторов не получила вообще ничего. Вот для них-то А. Ф. Рафалович и просил у С. Ю. Витте дополнительных казенных денег заимообразно, пригрозив в случае отказа крупным скандалом. Банкир разъяснил, что если ему придется объяснять причины своей неплатежеспособности в суде, то общественность узнает — деньги были им потеряны на спекуляциях, которые производил не кто иной, как председатель Департамента экономии Государственного совета Александр Аггеевич Абаза. Операции эти заключались в следующем.

На рубеже 80—90-х годов XIX века курс бумажного рубля начал повышаться, и это сильно беспокоило И. А. Вышнеградского. Министр финансов работал над исправлением русского торгового баланса, а повышение рублевого курса было совсем не на руку экспортерам русского хлеба. Получив санкцию императора, И. А. Вышнеградский начал этому повышению противодействовать, применяя методы валютной интервенции. Операции, которые производил министр, являлись строго секретными, но А. А. Абаза по должности председателя Департамента экономии Госсовета был о них информирован. Он решил играть на понижение рубля, рассчитывая на этом сильно обогатиться, ибо игра велась наверняка. Сам А. А. Абаза был крупным помещиком и сахарозаводчиком, денег у него было в избытке, а занялся спекуляцией он потому, что по натуре был азартный игрок со стяжательскими наклонностями.

А. Ф. Рафалович занимался комиссионной продажей сельскохозяйственных продуктов из имений А. А. Абазы и был его банкиром. На протяжении нескольких месяцев он выполнял поручения на покупку золота и продажу кредитных рублей за счет своего клиента. Увидев, что курс рубля продолжает повышаться и А. А. Абаза потерял уже около 800 тыс. руб., банкир решил, что председатель Департамента экономии ошибся в своих расчетах. А. Ф. Рафалович стал производить противоположные операции, играть на повышение рубля: продавать золото и покупать бумажные рубли за собственный счет.

Но куда бирже тягаться с русским Министерством финансов, во главе которого стоял один из лучших математиков своего времени! Наступил момент, когда курс бумажного рубля остановился в своем повышении и начал обратное движение. А. А. Абаза отыграл потерянные 800 тыс. и выиграл еще 900 тыс. руб., тогда как одесский банкир ровно столько же проиграл. Вследствие крупных потерь банкирский дом Рафаловичей лопнул — прекратил текущие платежи.

Поначалу С. Ю. Витте не поверил рассказу А. Ф. Рафаловича. Но когда банкир принес и показал ему всю переписку с Абазой, переписку шифрованную (если Абаза телеграфировал о покупке стольких-то пудов кукурузы, это означало продать столько-то рублей на твердую, золотую, валюту), С. Ю. Витте пришел к выводу, что это дело возмутительное сверх всякой меры — действительный тайный советник, статс-секретарь, председатель департамента Госсовета использовал секретную служебную информацию для своего личного обогащения! О происшествии было немедленно доложено императору Александру III. Банкир получил просимую ссуду под залог всего имущества, которое он имел, а расследованием проступка А. А. Абазы занялась специальная комиссия под председательством Н. X. Бунге, созданная по предложению С. Ю. Витте. Она подтвердила все обвинения, которые выдвинул против него министр финансов. С. Ю. Витте запала в память своеобразная реакция Н. X. Бунге на этот инцидент, о чем ему, простодушно улыбаясь, поведал Александр III.

Председатель Комитета министров и бывший министр финансов не усмотрел в действиях А. А. Абазы серьезного нарушения этических норм, поскольку эти действия были направлены к той же цели, что и действия министра финансов И. А. Вышнеградского — понижению курса рубля, что представлялось тогда важной государственной задачей. Вот если бы Абаза играл в противоположном направлении, тогда было бы совсем другое дело.

В те времена к спекуляциям не было такого однозначно негативного отношения, какое установилось в годы советской власти. Так, арбитражные сделки, нацеленные на выравнивание цен в отдаленных друг от друга местах продажи, рассматривались весьма положительно. Но спекуляции с целью искусственного возвышения цен в низменных интересах личного обогащения не одобрялись общественным мнением и преследовались государственной властью. Такая распространенная ныне фондовая операция, как составление фьючерсных контрактов (тогда она называлась срочной сделкой), многие годы находилась в Российской империи под запретом.

Министр финансов С. Ю. Витте имел ясные представления насчет того, какую спекуляцию считать вредной, а какую нет. В 1893 году по непонятным причинам на внутреннем рынке начали расти цены на сахар и сахарный песок. С разрешения императора Министерство финансов произвело крупную закупку песка за границей. С. Ю. Витте доложил императору о полном успехе предпринятых действий: «Мера эта, принятая в видах удержания цен на сахар, возвышавшихся не соответственно с условиями рынка, оказала желаемое действие, так как покупкой по 1 сентября сего года и обращением во внутреннюю торговлю около 1,7 млн пудов сахарного песка, цена за пуд сахара-сырца на станциях Юго-Западных железных дорог удерживалась на уровне около 5 руб. 10 коп. Операция эта, при расходе около 6,2 млн руб. и выручке за проданный сахар около 9,4 млн руб., в общем дала казне дохода около 3,2 млн руб., которые и подлежат причислению к таможенным сборам»⁷⁰.

Немалый ущерб денежному хозяйству и государственному кредиту России приносила азартная игра на курсе бумажного рубля. Ее вели на Берлинской бирже многочисленные любители легкой наживы: «…„зайцы“, ходившие в отрепанных костюмах и чуть ли не в опорках, имевшие для задатка несколько сот рублей, тоже, вероятно, призанятых, выигрывали на антипатичном деле спекуляции на понижении русского рубля целые состояния, переоблачались в смокинги, в дорогие шубы, заводили собственные экипажи и лошадей. И обратно, люди, имевшие некоторое состояние, разъезжавшие в ландо на резиновых шинах, поневоле перешли на резиновые калоши. Фотографируя этих людей в разные фазы их биржевого счастья, можно было бы составить интересную и поучительную коллекцию жизненных и характерных портретов банковых игроков»⁷¹.

Борьбу с этим очевидным злом С. Ю. Витте повел настойчиво и энергично, используя весь арсенал доступных методов и средств. В январе 1893 года Министерство финансов обратилось ко всем российским акционерным коммерческим банкам с предупреждением: «Всякое содействие с их стороны такой, направленной в ущерб экономическим и финансовым интересам России, игре заграничных спекулянтов на курсе рубля признается несовместимым с данным сим учреждениям правом производить коммерческие операции и с той поддержкой, которой учреждения эти пользуются от правительства во всех их законных потребностях»⁷². Поток наличных рублей, направлявшихся из России на Берлинскую биржу, стал иссякать, а для контроля 29 марта 1893 года Министерство финансов обложило вывозимые рубли статистической пошлиной.

8 июня 1893 года высочайше утвержденным мнением Государственного совета все спекулятивные биржевые сделки (с премией, кратные, стеллажные и т. п.) с русской валютой, писанной на золото, запрещались.

В борьбе с валютной спекуляцией С. Ю. Витте отпраздновал первую победу. Вексельный курс на протяжении всего 1893 года стоял устойчиво. Почивать на лаврах министр финансов не собирался. Во всеподданнейшем докладе императору по проекту бюджета на 1894 год он сообщил: борьба с «…вредными спекуляциями составляла и будет впредь составлять одну из важнейших забот министерства»⁷³. Ресурсы для этой цели в Государственном казначействе и Госбанке имелись в достаточном количестве.

Вскоре С. Ю. Витте нанес валютным спекулянтам окончательное поражение. Когда в конце 1894 года распространилась весть о тяжелой болезни императора Александра III, берлинские спекулянты затеяли масштабную игру на понижение курса рубля. Как и прежде в подобных случаях, стали распускаться слухи о внутреннем положении России, один нелепее другого. Одновременно производились запродажи крупных партий русской валюты с обязательством доставить наличные деньги к установленному сроку. В ответ на эти запродажи Министерство финансов России через своих агентов на бирже начало кредитные рубли у спекулянтов скупать по цене около 219 марок за 100 руб., ассигновав на эти цели примерно 30 млн руб. казенных денег.

Российские банковские учреждения были строго предупреждены министром финансов: доставка за границу наличных денег повлечет за собой самые суровые кары. И вот, когда в Берлине наступил срок исполнения биржевых контрактов, покупатели (они же агенты русского Министерства финансов) потребовали не уплаты разницы в курсе, как рассчитывали продавцы, а сдачи наличных рублей, на что они имели полное право и по закону, и по обычаям Берлинской биржи. Рублевой наличности благодаря предпринятым мерам на рынке не оказалось, и спекулянтам пришлось принести повинную русскому Министерству финансов. По личному распоряжению С. Ю. Витте, который стоял за кулисами событий и дергал за все веревочки, валютчикам было продано 2,4 млн руб. по цене 234 марки за 100 руб., и они получили возможность выполнить часть своих обязательств по заключенным контрактам. В обмен на эту милость берлинские дельцы вынуждены были дать обязательство никогда впредь не спекулировать на курсе русского рубля⁷⁴.

Чтобы исключить всякую возможность злонамеренного колебания цен, операции с ценными бумагами и валютой внутри страны были взяты под неусыпный контроль Министерства финансов. Начиная с 1895 года по указанию С. Ю. Витте в уставы акционерных предприятий включалась статья, по силе которой все акции вновь открывающихся компаний надлежало вносить в Государственный банк. Там они должны были храниться без права отчуждения вплоть до того времени, пока не будет утвержден установленным порядком финансовый отчет эмитента за первый операционный год. В 1900 году по инициативе С. Ю. Витте при Петербургской общей бирже создается отдел для торговли фондами и валютой. Круг ее участников был ограничен представителями акционерных банков, банкирских домов и контор (всего 248 человек в 1903 году).

Фондовый отдел связался с аппаратом Министерства финансов персональной унией. Пост председателя отдела до 1913 года занимал глава Петербургского биржевого комитета Алексей Яковлевич Прозоров — типичный представитель русской финансовой олигархии. Унаследовав коммерческую фирму «Яков Прозоров с сыном», он вел на Петербургской бирже крупную торговлю льном и зерновыми товарами. А. Я. Прозоров также участвовал в делах Сибирской золотопромышленности, финансировал добычу котиков на Камчатке, являлся вице-председателем совета Волжско-Камского коммерческого банка и председателем правления крупнейшего в стране страхового общества «Россия». Действительный статский советник (а затем и тайный советник), чиновник особых поручений 5-го класса при Министерстве финансов, он был вхож в самые высокие правительственные сферы.

В Министерстве финансов утверждались все выборы должностных лиц фондового отдела. Облигации русских государственных займов допускались к биржевым торгам по прямому указанию министра. Согласия членов биржевой организации вообще не требовалось. Представители Министерства финансов имели право непосредственной покупки и продажи государственных облигаций, а также валюты за счет казначейских средств.

В конце каждого биржевого собрания представитель Государственного банка закупал за счет казны на 5 тыс. руб. 4 %-ной государственной ренты. Курс этой покупки являлся официальным. Если на рынке царило угнетенное настроение, то финансовое ведомство не ограничивалось 5 тыс., а увеличивало эту цифру во много раз⁷⁵. Таким устройством валютной и фондовой биржи государственный и частный кредит предохранялся от негативных воздействий рыночной спекулятивной стихии.

Борьба с вредными спекуляциями составляла задачу, так сказать, отрицательного свойства. Первым крупным положительным делом, которое С. Ю. Витте провернул для оздоровления русского кредита, стала реформа Государственного банка, а затем и Крестьянского поземельного банка.

Государственный банк являлся стержнем кредитной системы Российской империи. Его устав был утвержден 31 мая 1860 года. В январе 1893 года открылись работы комиссии по составлению нового устава. На протяжении семи заседаний (с 11 по 25 января 1893 года) обсуждались проекты важнейших новаций, намеченные министром. Заседания комиссии проходили через день; в промежутках подкомиссии готовили все необходимые материалы. В заседаниях участвовали 22 человека: высокопоставленные чиновники Министерства финансов, управляющий Государственным банком и Дворянским земельным банком, представители деловой общественности — автор первой редакции устава, тайный советник Евгений Иванович Ламанский, председатель правления Московского купеческого банка И. И. Билибин, член совета Варшавского коммерческого банка Н. К. Флиге.

С. Ю. Витте направлял работу комиссии с обычной четкостью и организованностью — выступал с программными заявлениями, репликами, вопросами; подводил итоги прений. Всего за 7 дней заседаний министр финансов выступил 219 раз! Читая стенограммы заседаний, поражаешься тому, как быстро он, не получивший базового экономического образования, схватывал тонкости кредитного дела.

В первый день обсуждался главный вопрос: что банк может и должен сделать для укрепления национальной промышленности? Одних покровительственных пошлин и выгодных торговых договоров, говорил С. Ю. Витте, совершенно недостаточно для того, чтобы поставить «…нашу промышленность на вполне твердые основания». Нужно сделать общедоступным банковский кредит⁷⁶.

С. Ю. Витте был настроен решительно. Он не боялся, что расширение кредитных операций Госбанка может привести к потерям казначейских средств, которыми банк оперировал prima facie. Потери неизбежны в любом деле; важно, чтобы они были возмещены и чтобы в конце пути оказаться в плюсе. Главное — спекулянтам всех мастей необходимо перекрыть доступ к деньгам банка. «…Государственный банк ни за какие проценты не дает деньги для спекуляций. Вот первое положение, которое надлежало бы поместить в уставе», — решительно заявил министр финансов⁷⁷.

Государственный банк предназначался для решения общегосударственных задач. Это бесспорно, говорил С. Ю. Витте, но давайте исходить из реалий, а они неутешительны: «…Государственный банк, по моему мнению, служит теперь только, с одной стороны, целям Государственного казначейства, а с другой, надобностям торговли, а задачи государственно-народные в истинном смысле этого слова оставляет в стороне. Поэтому назначение настоящей комиссии в том и заключается, чтобы выработать такие начала преобразования Государственного банка, при которых была бы обеспечена помощь банка народу и тем отраслям промышленности, от которых зависит вся жизнь страны. В случае осуществления этого деятельность банка должна измениться коренным образом, и те операции, которые он теперь производит, должны отойти на второй план, а главною его задачей станет открытие доступа кредиту в самую глубь народной экономической жизни… Факт заключается в том, что до сих пор кредит развивался исключительно в интересах торговли, для надобности которой была открыта масса коммерческих банков; нужды же промышленности и в особенности сельского хозяйства в пользовании кредитом почти вовсе игнорировались»⁷⁸.

Торговый кредит, поддерживаемый вексельными ссудами Госбанка (главной активной операцией Государственного банка являлся учет соло-векселей⁷⁹) и коммерческих банков, в крестьянской России теснейшим образом переплетался с самым что ни на есть патриархальным ростовщичеством. Питательной средой для ростовщичества служила большая прослойка мелких товаропроизводителей — крестьян и ремесленников, а также тех капиталистов, которые по своему положению приближались к ним.

Ростовщичество, как давно установлено, держится еще и на монополии благородного металла, которую депозитные банки подрывают, эмитируя кредитные деньги. Одним из самых распространенных видов таких денег в Англии, Германии и Франции были векселя. Во Франции, к примеру, обращалось громадное количество вексельных обязательств на самые мелкие суммы. У парижских книжных издателей и торговцев вошло в обычай открывать кредит студентам Латинского квартала для составления личных библиотек по избранной специальности. Размер такого кредита колебался от 25 до 50 франков в месяц. 25-франковые векселя, да еще подписанные студентами, охотно учитывали (покупали) тамошние кредитные учреждения, не исключая самого Французского банка.

Учет векселей — основную операцию русских коммерческих банков — довольно часто в научных трудах не вполне корректно называют кредитованием товарооборота. Подоплека русского векселя XX столетия очень мало изменилась по сравнению с теми временами, когда были изданы первый (1729) и второй (1832) вексельные уставы. Во внутреннем обращении России преобладали не переводные, а простые (соло-) векселя. Если переводной вексель вырос из операции денежного перевода, то простой «…соответствует заемному письму и разнится от последнего только в том, что в нем указывается не на заем, а — на другое основание долга, с обозначением, что выдаваемый документ есть вексель»⁸⁰. Выдача простого векселя свидетельствовала о денежном процентном займе, который осуждался церковью и преследовался властями из-за его «лихвенного» характера⁸¹.

С. М. Барац уверял, что соло-вексель изначально не способен сделаться добротным кредитным денежным знаком, даже если он и возник для торговых целей: «В сущности его выдача последовала не в замен купленных товаров, а — на предмет покупки товаров или уплаты за них наличных денег»⁸². Настоящим векселем он называл переводной вексель — тратту.

В России не было лучшего специалиста в делах банковского и коммерческого (торгового) кредита, чем Семен Моисеевич Барац (1850–1913). Большую часть жизни — а это свыше 26 лет — он проработал служащим известного петербургского банкирского дома Г. О. Гинцбурга. В 90-е годы XIX века, после ликвидации дома, С. М. Барац перешел на научно-педагогическую работу в Санкт-Петербургское коммерческое училище, а затем и в Санкт-Петербургский политехнический институт.

У Гинцбурга С. М. Барац занимался учетной операцией, самой сложной и ответственной в банковском деле. Как он сам пишет в одной из работ, через его руки проходило ежегодно до нескольких тысяч векселей, российских и заграничных. Накопленный им бесценный опыт дисконтера С. М. Барац использовал при создании учебника «Курс вексельного права в связи с учением о векселях и вексельных операциях», который первым изданием вышел еще в 1893 году.

С. М. Барац рано почувствовал вкус к занятиям наукой. Публиковать статьи научно-прикладного характера он начал, еще будучи совсем молодым человеком. Так, в «Финансовом обозрении» № 32 за 1874 год была напечатана его статья «Векселя, трассированные на Россию».

Впоследствии он много времени уделял пропаганде коммерческих знаний, выступая с докладами в «Обществе распространения коммерческого образования», печатая статьи в энциклопедии Брокгауза и Ефрона и периодических изданиях. В журнале «Счетоводство» появились такие публикации С. М. Бараца, как «Безоборотный учет и страхование коммерческого кредита», «Бухгалтерия и ее значение», «Внутренняя организация ипотечных учреждений и их делопроизводство», «Коммерческая корреспонденция как самостоятельный предмет коммерческого образования», «О залоговых свидетельствах в области ипотечного кредита», «Органы управления ипотечных учреждений», «О счетах nostra и loro», «Справочные конторы о кредитоспособности», «Специальный текущий счет с вексельным обеспечением», «Ссуда (залог), дополнительная ссуда и перезалог (пересрочка) в ипотечных кредитных учреждениях», «Техника тиражей погашения», «Хранение и управление вкладами» и ряд других.

Отличаясь высокими нравственными качествами (о них лестно отзывался такой строгий судья, как M. E. Салтыков-Щедрин), С. М. Барац проявлял большую принципиальность в вопросах науки. Некоторые его выступления против безграмотных попыток реформирования бухгалтерского учета носили остро полемический характер[2]. В 1896 году он напечатал книгу «Задачи вексельной реформы в России» с серьезным и ярким разбором правительственного проекта вексельного устава 1893 года.

Вершиной творчества ученого выступает фундаментальный вузовский «Курс двойной бухгалтерии», над которым он работал до конца своих дней (в 1912 году вышло третье издание, переработанное и дополненное, объемом более 700 страниц убористого текста).

С. М. Барац собирал исторический материал о векселях разных стран и народов — собирался написать фундаментальный труд на эту тему — и частично публиковал его в своих учебниках по прикладным экономическим дисциплинам. Эмиссия переводного векселя в изображении С. М. Бараца выглядит следующим образом.

«В маленьком курортном городе Наугейме всевозможные торговцы получают каждодневно по несколько раз товары (провизию, колониальные товары, говядину и пр.) из Ганновера, Дармштадта, Франкфурта-на-Майне и других пунктов, не исключая и Потсдама, откуда ежедневно прибывает свежий ячменный хлеб. Все это идет conto-образно, по книгам, а затем, по мере накопления сумм, вытрассируется в круглых суммах на наугеймских торговцев с домицированием[3] этих векселей у их банкиров во Франкфурте, отстоящем от Наугейма в 3/4 часа езды. Ганноверские, дармштадтские и прочие торговцы продают на месте свои тратты на Франкфурт, получают таким путем авансированные ими наугеймским торговцам суммы (в товарах) и ликвидируют таким образом свои счетные отношения»⁸³.

Выдача переводного векселя, как явствует из приведенной цитаты, служила для мобилизации долга, заключенного в торговых книгах предпринимателя. По мере необходимости кредитор трассировал — выставлял вексель — на своего должника и продажей его добывал необходимые наличные средства или погашал свой долг банку. По своей доброкачественности такие долговые обязательства ничуть не уступали самой твердой валюте.

Эмиссия русского векселя как небо от земли отличалась от описанной выше процедуры. «Продавец товара и покупатель протягивают, каждый в отдельности и оба вместе, одновременно все имеющиеся у них четыре руки… продавец, держа в одной руке продаваемый товар, протягивает в то же самое время другую руку для заполучения соло-векселя, без которого он товара не отпускает; покупатель товара с своим соло-векселем в одной руке собирается вручить самый вексель продавцу товара, протягивая в то же время другую руку за товаром, без заполучения которого он боится выдать вексель». Доминирование в российской торговле простого векселя С. М. Барац объясняет обоюдным недоверием сторон-контрагентов⁸⁴.

По стандартам европейского делового мира русский торговый кредит относился к категории долгосрочного. Векселя со сроком погашения через три месяца во внутреннем товарообороте почти не встречались; преобладали шестимесячные, а то и девятимесячные срочные платежные обязательства. При расчетах с мелкими покупателями оптовики-торговцы предпочитали наличную валюту; в случае уплаты векселем цена товара возвышалась и процент за ссуду платился вперед. «Западные канонисты рано заметили, что договор купли-продажи очень легко может получить лихвенный характер, преимущественно когда при отсрочке платежа возвышается покупная сумма… Они поставили поэтому правилом, что время платежа или передачи проданного имущества не должно иметь влияния на размер покупной суммы»⁸⁵.

Долгосрочность старого русского векселя считается его самым уязвимым местом. Почти не обращается внимания на такой его важный недостаток, как малоподвижность — производное колониального облика русской внутренней торговли. В России вексель один раз учитывался и в лучшем случае 2–3 раза переучитывался. И. И. Кауфман сообщает факт, когда в английской глубинке (Ланкашире и Йоркшире) в XIX веке циркулировали векселя со 120 подписями ремитентов на каждом, прошедшие через многие руки (будучи именными обязательствами, векселя переходили из рук в руки по передаточной надписи, делавшейся на обороте. — С. И.)⁸⁶.

Из промышленных центров и экспортных торговых портов на окраины России направлялись дорогие промышленные товары, а обратно шла дешевая сельскохозяйственная продукция. Провинция поэтому почти всегда была в долгу перед центрами, тогда как обратное встречалось редко. Торговцы в Рыбинске, Харькове, Полтаве, не говоря уже о провинциальной глуши, имели в Петербурге, Москве, Одессе много кредиторов и лишь изредка — должников. С. М. Барац указывает, что применение во взаиморасчетах векселей предполагает некоторое равновесие между долгами и поступлениями. «Равным образом не представляется должнику возможным приобрести римессу для своего кредитора, ибо в месте его жительства нет надлежащих банкирских оборотов, нет торговли векселями»⁸⁷.

К кредитованию экспортно-импортной торговли Госбанк относился более чем сдержанно: в отдельные годы он покупал тратты, затем почти прекратил это делать. Некоторое развитие эта операция получила лишь в Одесской конторе, и то в довольно своеобразных формах. Контора Государственного банка в Одессе учитывала тратту лишь в том случае, если на ней за комиссионное вознаграждение ставил свою подпись один из крупных местных купцов — директоров конторы. Ввиду таких порядков вексельный (или валютный) курс в Одессе превышал таковой в других центрах экспортно-импортной торговли на 6–8 %⁸⁸.

Эмиссия торговых векселей в России очень тесно сопрягалась с промышленными ссудами. Отсюда и несколько настороженное отношение банков к дисконту — покупке векселей на деньги или в счет открытого заемщику кредита. Даже простой учет безупречных товарных векселей многими кредитными учреждениями признавался нежелательной операцией, чреватой иммобилизацией банковских капиталов, составленных преимущественно из бессрочных пассивов — простых текущих счетов наподобие тех, которыми нынешние россияне пользуются в отделениях Сберегательного банка по месту жительства. Неудивительно, что вексельный кредит в русских банках обставлялся многочисленными строгостями: в сумму открытого кредита включался как кредит по векселедательству, так и по предъявительству; нередко требовалось представить дополнительное имущественное обеспечение, личное поручительство и т. д. и т. п. Банки всячески стремились перевести кредит в форме специальных текущих счетов под обеспечение векселями (деньги можно было снимать со счета по мере нужды в них, а на вексельное обеспечение банк имел только залоговое право. — С. И.) в неудобный и невыгодный для клиентов, но менее опасный для банков простой учет (сумма клиенту выдавалась целиком за вычетом учетного процента. — С. И.).

Министр финансов не признавал беспорядочную ломку старых форм. Промышленный кредит С. Ю. Витте предлагал усовершенствовать, дополнив вексельный учет целевым кредитом без имущественного обеспечения, но с поручительством. «…Что касается кредита для крестьян, то это — вопрос первостепенной государственной важности. Между тем, организованный кредит для них совершенно отсутствует, а это ведет к тому, что они переплачивают ростовщикам, пожалуй, больше процентов, чем государству податей. Обдумывая вопрос об организации этой формы кредита, я пришел к заключению, что можно было бы прийти на помощь крестьянам или при посредстве известных помещиков, которым выдавались бы Государственным банком для этого определенные суммы, а они от себя раздавали ссуды крестьянам соседних селений и отчитывались потом перед банком; или же при посредстве земств»⁸⁹.

Гарантией возврата промышленных ссуд должна была сделаться высокая нравственность кредитующегося, а правильности открытия кредита — личные качества исполнителей: банковских служащих и представителей деловой общественности, входивших в учетно-ссудные комитеты филиалов Государственного банка⁹⁰. Правильная организация такого кредита могла снизить до минимальных размеров процент по нему, так как в состав этого процента по необходимости включалась еще и страховая премия за риск.

Министр финансов предлагал обязать учетно-ссудные комитеты филиалов Госбанка «входить в каждом отдельном случае в оценку цели, для которой испрашивается кредит, или, иначе, в обсуждение векселя по существу, и сообразно с сим принимать или отказывать в учете векселя»⁹¹. На практике такое было сложно осуществить, что С. Ю. Витте хорошо понимал. С другой стороны, никакой утопии в его проекте не было, поскольку российская сахарная индустрия выросла и расцвела именно благодаря соло-вексельному кредиту. Промышленные кредиты в соло-вексельной форме открывал и Польский банк⁹².

В такой постановке вопроса не было ровным счетом и ничего романтического. Как известно, экономисты народнического направления носились со всевозможными проектами дешевого кредита для простого народа, страдающего от ростовщиков. С. Ю. Витте полагал, что проблемами мелкого кредита не следует слишком увлекаться, тем более превращать его в благотворительность. Вопрос, который действительно стоит на повестке дня, — это вопрос о кредите промышленном. «Я, по крайней мере, придаю ему очень большое значение, в особенности в применении к сельскохозяйственной промышленности, и думаю, что если Министерству финансов и предстоят даже некоторые потери на этом пути, то это обстоятельство не должно служить помехой к осуществлению наших предположений, так как развитие такого кредита является одним из самых действительных средств для устранения в нашей экономической жизни тех болезненных явлений, которые в ней встречаются»⁹³.

В проект устава Государственного банка редакции 1894 года было внесено немало важных новаций. Они относились и к кредиту для мелких заемщиков, и к промышленному кредиту. Самой распространенной формой поддержки перерабатывающей промышленности сделалась выдача денег в ссуду под залог товаров (подтоварные ссуды). Номенклатура товаров, принимаемых в залог учреждениями Государственного банка на местах, была необычайно расширена. Им выдавались ссуды под такие обеспечения, которые акционерным коммерческим банкам были наистрожайше запрещены их уставами.

Ученых знатоков банковского дела всегда сильно смущал тот очевидный факт, что Государственный банк Российской империи после утверждения нового устава еще более отдалился от центральных банков ведущих капиталистических стран. Где это видано, чтобы центральный банк страны выдавал ссуды под залог муки, коровьего масла, кишмиша, шелковичных коконов, коньячного спирта?

Затея С. Ю. Витте с усовершенствованием традиционных форм банковского обслуживания полностью не осуществилась. Банкиры — народ консервативный, и Государственный банк включил в правила подтоварных ссуд новеллу, по силе которой с заемщика, помимо и сверх залогового обязательства на товар, брались еще и соло-векселя на всю сумму выданной ссуды. В случае его неисправности в платежах взыскание могло быть обращено, «…независимо от представленного залога, на всякое принадлежащее заемщику имущество. Если срок ссуды не превышает 12 месяцев… сей вексель должен быть написан сроком по предъявлению»⁹⁴. На тех же условиях, по настоянию Госбанка, предоставлялись займы населению и ссудосберегательными товариществами⁹⁵. Производители и переработчики сельскохозяйственной продукции получали льготный кредит; на торговцев льготы не распространялись.

22 декабря 1894 года правила о выдаче подтоварных ссуд Государственным банком утвердил министр финансов С. Ю. Витте. В конце концов всякая политика, даже банковская, есть искусство возможного.

Государственный долгосрочный ипотечный кредит, в отличие от краткосрочного коммерческого, устраивался на сословных началах. В 1882 году появился Крестьянский поземельный банк, а к столетнему юбилею «Жалованной грамоты дворянству» (в 1885 году) был создан Дворянский земельный банк. Деятельность обоих банков преследовала цели не столько экономические, сколько социально-политические. Ее итоги к началу 1890-х годов оказались крайне неутешительными: крестьяне по-прежнему мучились от угнетающего малоземелья, а дворяне-помещики продолжали терять земли с пугающей быстротой. Надо было что-то предпринять, а что именно, никто толком не знал, кроме, разумеется, министра финансов.

Мало кто из биографов С. Ю. Витте упоминает о том факте, что следом за реформой Государственного банка им были намечены преобразования в области государственного ипотечного кредита, а конкретно — реформа Крестьянского поземельного банка.

Этот банк представлял собой своеобразное кредитное учреждение. На него возлагалась важная педагогическая функция — внедрить в крестьянскую среду зачатки гражданского правосознания и прежде всего уважение к чужой собственности, которая создается собственными трудами, а не получается в дар от государства.

В положении о Крестьянском поземельном банке, утвержденном императором Александром III 18 апреля 1882 года, было сказано, что он учреждался «…для облегчения крестьянам всех наименований способов к покупке земли», но лишь в тех случаях, «…когда владельцы земель пожелают продать, а крестьяне приобрести оные»⁹⁶. Ссудами банка могли пользоваться все «свободные сельские обыватели», как состоятельные, так и маломощные.

Дела Крестьянского банка с самого начала пошли не особенно хорошо — недоимки за должниками накапливались. Его кредитное посредничество обставлялось слишком обременительными для заемщиков условиями.

Ссуды предоставлялись Крестьянским банком на срок от 24,5 до 34,5 лет — более короткий, чем по условиям выкупной операции 1861 года, когда платежи за землю крестьянам рассрочивались на 49 лет. Чем короче срок ссуды, тем выше в составе выплачиваемых ежегодно процентов погасительная квота, то есть та часть платежа, которая предназначалась на ликвидацию капитальной задолженности. В Крестьянском банке она составляла 2 % и 1 % соответственно (по условиям выкупной сделки 0,5 %. — С. И.). Но это еще не все. Процент роста или платы за пользование банковской ссудой был определен в более высоком размере, чем в 1861 году. Он составлял 5,5 % (в 1861 году — 5 %). Помимо процентов и погашения с крестьян взимали еще 1 % комиссионных расходов. Итого получалось, что банковская ссуда обходилась крестьянину в 7,5–8,5 % годовых (выкупные платежи составляли 6 %). Но тяжесть банковских платежей состояла не только (может быть, даже и не столько) в их размерах. Она заключалось еще и в том, что платежи требовалось вносить наличными деньгами ходячей валюты. Наконец, продавцы земель, а ими были почти исключительно дворяне-помещики, сами назначали цену на землю, не признавая мнения на сей счет посредника — Крестьянского банка. В этом их поддерживали земские управы.

Продажа земель неисправных должников банка затруднялась враждебным отношением бывших владельцев земли к новым покупателям. Им угрожали даже убийством. Крестьянскому банку волей-неволей приходилось оставлять земельные участки неплатежеспособных заемщиков за собой и нести обременительные хлопоты по управлению ими. В 1896 году в собственности у него находилось 112,9 тыс. десятин земли⁹⁷.

Выход из сложившейся ситуации был найден авторами проекта нового устава Крестьянского банка. Во-первых, ему разрешили выйти за рамки простого кредитного посредничества. Во-вторых, из состава заемщиков исключались некредитоспособные члены сельских обществ. В начале 1895 года министр финансов представил проект на рассмотрение Государственного совета.

Перед банком ставилась новая задача — содействовать развитию «мелкой частной земельной собственности крестьян». Ссуды выдавались не всем желающим поголовно, как было прежде, а единичным зажиточным домохозяевам и «немногочисленным по составу товариществам».

С. Ю. Витте выдвинул предложение о покупке банком за собственный счет земли у помещиков для последующей перепродажи ее крестьянам. Предлагаемая мера должна быть в одинаковой степени выгодна как первым, так и вторым. Приобретение банком земель целыми имениями, по мнению министра, было в интересах тех помещиков, которые не испытывали влечения к сельскому хозяйству и для которых выгодное отчуждение земли представлялось единственным способом спастись от полного разорения. Разбивка крупных имений на участки и продажа их солидным заемщикам с рассрочкой платежа на многие годы могли поправить и финансы банка.

Министр финансов не думал ограничиваться одним только расширением операций банка покупкой земли для перепродажи. В первой статье нового устава банка говорилось, что он преследует цель «…оказывать крестьянам содействие в приобретении предлагаемых к приобретению земель в собственность или в бессрочное наследственное за договоренную плату пользование», то есть бессрочную земельную аренду.

С. Ю. Витте заявлял, что бессрочная аренда гораздо предпочтительнее, чем срочная — земледелец, заарендовав участок даже на предельные сроки, допускаемые законом (30 и 36 лет), все же избегает вкладывать деньги в капитальные улучшения, предпочитая заниматься этим пусть даже на клочке земли, зато собственном.

В бессрочной земельной аренде министр финансов увидел не переходную ступень к другой, постоянной форме владения, «…а самостоятельную и окончательную форму, на которой земледелец мог бы, если бы нашел для себя это выгодным, и остановиться, ибо эта форма представляла для него практически те же гарантии прочности, наследственности и неотъемлемости, как и собственность, и в известном смысле даже более гарантии, так как арендованный участок есть достояние, недоступное посягательствам на него третьих лиц»⁹⁸.

Отвечая на упрек министра юстиции в том, что форма бессрочной аренды якобы представляет собой новинку в российском законодательстве, С. Ю. Витте утверждал: она ни в коей мере не противоречит сложившемуся укладу крестьянского землепользования. Если смотреть на нее как на форму владения землей, «…как на род ограниченной собственности, то не лишено было бы основания обратное положение, а именно, что начала полного права личной собственности сравнительно мало знакомы народу: так, участники в столь распространенном общинном владении не могут считать себя полными собственниками своей земли; при первоначальном наделении помещичьих крестьян земля отводилась им лишь в „постоянное пользование“; затем, даже и после выхода на выкуп, право распоряжения землей, приобретенной им при посредстве выкупной ссуды, настолько ограничено… что весьма значительная часть населения фактически вовсе не имела возможности освоиться с правом неограниченной собственности во всей ее полноте»⁹⁹ (курсив источника. — С. И.). Даже крестьянам — переселенцам Сибири казенные земли отводились не в собственность, а в постоянное (или бессрочное) пользование за плату.

Далее С. Ю. Витте делает весьма характерное для него замечание: «Впрочем, если бы форма бессрочного, за известную плату пользования землею у нас вовсе не встречалась до сего времени, то обстоятельство это само по себе едва ли было бы достаточно для того, чтобы отвергнуть предлагаемую в проекте устава Крестьянского банка бессрочную аренду, ибо это во всяком случае форма факультативная, принимаемая по добровольному желанию приобретателя земли. Приобретатель волен не только взять землю на условии бессрочной аренды, но и во всякое время прекратить этого рода отношения к казне (в данном случае к Крестьянскому банку) или отказом от аренды, или выкупом арендной платы».

Преимущества бессрочной аренды этим не исчерпывались. Далеко не у всех крестьян имелись деньги для внесения первоначального взноса (доплаты) при покупке земли с рассрочкой платежа. Главный довод, приведенный министром финансов в пользу проектируемой им формы землевладения, был таков — «…скудость сбережений в среде сельского населения у нас, готовых средств, дающих возможность приступить к самой покупке земли».

Крестьянский поземельный банк, подчеркивал министр финансов, это не благотворительное учреждение, у которого крестьяне получают бесплатные ссуды и покупают землю ниже ее действительной стоимости. «Он непременно должен считаться с современными экономическими условиями доходности земли, спроса на нее и предложения; а потому указанное выше обстоятельство, т. е. недостаток средств для производства доплаты, неизбежно лишило бы очень многих возможности воспользоваться содействием банка, если бы банк остановился на одной лишь продаже купленных им земель и не испытал сдачи их в бессрочную аренду»¹⁰⁰. Лишь практика в конце концов покажет, насколько аренда без срока удобна для крестьянина и выгодна государству.

Предложение С. Ю. Витте ввести в России наследственную крестьянскую бессрочную земельную аренду не прошло¹⁰¹. А жаль!

Появление на российском земельном рынке такого крупного покупателя земли, как Крестьянский банк, должно было несколько умерить эгоистические поползновения благородного дворянства, стремившегося драть с крестьян три шкуры за продаваемую им землю и взимавшего высокие платы при краткосрочной аренде. Специально для земельных покупок Крестьянскому банку был выделен капитал в сумме 50 млн руб.

Прямые банковские покупки дворянских имений помогали крестьянам обзаводиться землей по более низкой цене, чем на вольном рынке. Вот пример: в 1900 году десятина земли, купленная у частных владельцев при содействии банка, обходилась крестьянину в среднем по 82 руб., тогда как та же десятина, но купленная у самого банка, — по 59 руб.!¹⁰²

Крестьянский поземельный банк, конечно, много помогал распространению крестьянских хозяйств фермерского типа. Цена оказалась слишком высокой — со временем он превратился в крупнейшего сельского хозяина страны. В 1913 году в «непосредственном хозяйственном заведовании» у банка было уже 836 млн десятин земли, в том числе: 197 млн десятин под сельскохозяйственными угодьями (пашнями и сенокосами), 545 млн десятин под лесом и 94 млн десятин под малоудобными и неудобными землями (болотами, оврагами, песком, водой). 4 тыс. десятин банк предоставлял бесплатно собственным служащим, занятым охраной этих колоссальных земельных богатств — сторожам, лесным объездчикам и т. п.¹⁰³ В западных губерниях Крестьянский банк приобретал имения вместе с винокуренными заводами. Их приходилось оставлять за собой, в собственном хозяйственном управлении, ввиду отсутствия платежеспособных покупателей. Таким образом, завязался тугой узел, развязывать который пришлось уже деятелям другой исторической эпохи.

С. Ю. Витте всегда гордился принадлежностью к «сливкам» русского дворянства. В прекрасной вступительной статье ко второму изданию его «Воспоминаний» Аркадий Лаврович Сидоров совершенно правильно указывает, что С. Ю. Витте своей государственной деятельностью выражал дворянские интересы в целом¹⁰⁴. Им делалось максимум возможного, для того чтобы помочь русскому поместному дворянству адаптироваться к капиталистическому развитию страны, перестроить хозяйство своих латифундий на прогрессивных рыночных началах.

В киношедевре режиссера Лукино Висконти «Леопард» (фильм удостоен «Золотой пальмовой ветви» Каннского кинофестиваля) есть такая сцена. Молодой прогрессивно мыслящий аристократ говорит своему дяде — убежденному поклоннику старины: «Чтобы все осталось по-прежнему, мы сами должны перемениться». Российская империя конца XIX и начала XX века — это не Сицилия эпохи движения Гарибальди. Русское поместное дворянство в основной своей массе перемениться либо не могло, либо просто не хотело.

В «Воспоминаниях» С. Ю. Витте разделил российское благородное сословие на две неравные половины. Лучшие его представители, к которым он причислил себя самого, не отделяют собственного блага от блага общего. Другие, которых оказалось громадное большинство, преследовали исключительно свои личные эгоистические интересы, во многих случаях даже не трудясь маскировать их высокопарной риторикой. Их С. Ю. Витте не без яда именует «дегенератами». Такая язвительная классификация порождена отнюдь не чувством личной обиды на тех, кто изо всех сил старался вышвырнуть его на обочину политической жизни. Вся государственная деятельность С. Ю. Витте говорит о том, что это было его глубоким внутренним убеждением¹⁰⁵.

«Дворяне-дегенераты» имели право на занятие высоких постов в государственном управлении по одному факту принадлежности к высшему сословию. Бороться с этой несправедливостью С. Ю. Витте предлагал следующим способом: дворянские права должны приобретаться не только за отличия на государственной службе, но и за заслуги на поприще общественного служения, занятий промышленностью, сельским хозяйством, торговлей, науками и искусством¹⁰⁶. Его предложение не встретило поддержки ни в кругах высшей бюрократии, ни у императора Николая II.

Какие только мысли и чувства не уживались в голове и душе русского помещика! Владельцы родовых дворянских усадеб, сдававшие крестьянам землю в краткосрочную аренду на грабительских условиях, исповедовали самые передовые либеральные взгляды, метали громы и молнии в адрес правительства за его бессовестную налоговую политику и одновременно вожделели дешевых, а еще лучше бесплатных, ссуд из Дворянского банка.

Свои домогательства они обращали непосредственно к престолу. В 1895 году подвернулся удобный предлог — предстоящие коронационные торжества. Когда до министра финансов дошли слухи, что в дворянских кругах что-то затевается, он направил К. П. Победоносцеву обеспокоенное письмо (датировано 29 апреля 1895 года): «Сегодня мне передал Анатолий Павлович Иващенков, что… И. Н. Дурново к 6 мая готовит какой-то новый указ о льготах дворянству. Ведь это будет просто беда! Уже теперь рескриптом взбаламучено море всяких вожделений — что же будет потом? Еще вчера Тертий Иванович (Т. И. Филиппов, государственный контролер. — С. И.) спрашивал меня, не случилось ли что-либо особенного, так как утром его камердинер спрашивал: „Правда ли, барин, что вышел царский приказ, чтобы нас опять обратить в крепостных?“ Ведь на верху, по далекости расстояния, а И. Н. Дурново и К^о по близорукости, не видят, какую они готовят смуту»¹⁰⁷.

Профессор Константин Петрович Победоносцев, обер-прокурор Святейшего синода Русской православной церкви, был крупнейшей фигурой из всех окружавших в то время царский престол. Высокодаровитый человек, правовед выдающейся учености, он страдал тем недостатком, каким и ныне страдают многие почтенные юристы, а именно: полным отсутствием творческого жизненного начала. Относясь ко всему остро критически, необыкновенно сильно и ярко живописуя язвы государственного и общественного устройства России, ничего конструктивного предложить он не мог. Это свойство его ума отмечено в заслуживающих доверия мемуарных источниках, например, воспоминаниях Е. М. Феоктистова, откуда взята следующая цитата: «По-видимому, он полагал, что, излив свои сетования, он сделал все, чего можно от него требовать, и затем остается только уповать на милосердие промысла. Конечно, трудно было согласиться с этим; Константину Петровичу возражали, что бездействие правительства должно привести Россию к страшным бедствиям, — в ответ на это он приводил странный аргумент, он указывал на то, что никакая страна в мире не в состоянии была избежать коренного переворота, что, вероятно, и нас ожидает подобная же участь и что революционный ураган очистит атмосферу. Хорошее утешение! Однажды кто-то весьма основательно заметил ему на это, что если все государства подверглись революционным потрясениям, то не было еще примера, чтобы правительство, так сказать, включало революцию в свою программу, считало ее таким неизбежным явлением, с которым бесполезно бороться»¹⁰⁸.

Твердая жизненная позиция К. П. Победоносцева внушала уважение, а ум и образованность делали общение с ним полезным и приятным. «…Из всех государственных деятелей России, — писал С. Ю. Витте, — с которыми мне пришлось иметь дело во время моей, хотя и недолгой государственной карьеры, но столь разнообразной по различным событиям, случавшимся во время моей государственной деятельности, Константин Петрович Победоносцев был человек, наиболее выдающийся по своему таланту или, вернее, не столько по таланту, сколько по своему уму и образованию; мне было гораздо приятнее беседовать с Победоносцевым, гораздо приятнее, нежели со всеми остальными моими коллегами и другими государственными деятелями России, с которыми мне приходилось встречаться»¹⁰⁹.

В начале XX века звезда Константина Петровича начала закатываться. У молодого царя он не пользовался таким авторитетом, как у его отца. 12 мая 1901 года в дневнике генеральши А. В. Богданович появляется запись: «Вчера встретила Победоносцева. Выглядит он совсем больным, высохшим. Он очень самолюбивый человек, любит доминировать, а за последнее время он у царя никакой роли не играет, влияния у него нет никакого, потому и сохнет»¹¹⁰. Но в середине и второй половине 1890-х годов влияние обер-прокурора Синода на императора было еще велико.

Поход против С. Ю. Витте «дворяне-дегенераты» открыли в 1896 году, когда предводители дворянства 27 губерний подали царю записку с резкой критикой проводимой им экономической политики. 9 января 1897 года Николай II распорядился, чтобы министр финансов дал ответ по всем пунктам предъявленных обвинений. Так появилась знаменитая работа под названием «Замечание министра финансов С. Ю. Витте на записку губернских предводителей дворянства о нуждах дворянского землевладения»¹¹¹. Она была подготовлена и представлена императору не ранее апреля 1897 года. Ленинградский историк Юрий Борисович Соловьев называет ее в числе «наиболее важных и значительных документов», когда-либо вышедших за подписью С. Ю. Витте¹¹².

Когда дворяне домогались всевозможных льгот и казенных субсидий, они козыряли тем, что реформой 1861 года их обобрали — лишили не только дармового труда крестьян, но еще и земли, которую они совершенно искренне считали своей частной собственностью (хотя в своей сущности они имели на нее лишь феодальное право собственности). С. Ю. Витте уверял Николая II, что главная причина кризиса дворянского землевладения состоит не в этом, равно как и не в тарифной политике и не в железных дорогах, а в том, что многие помещики не только не могут, но еще и не хотят рационально вести хозяйство. Они слишком привыкли широко жить за чужой счет. Министр финансов противопоставил «диким помещикам» (выражение M. E. Салтыкова-Щедрина) средней полосы России прогрессивных дворян северо-западных и юго-западных районов страны, очень удачно приспособившихся к новым временам и даже ставших как бы их составной частью, а вовсе не инородным телом.

Воззрения С. Ю. Витте на причины кризиса крупного российского землевладения, в целом правильные, все же несли оттенок излишней пристрастности. Указав на прогрессивное хозяйство дворянских латифундий западных и южных губерний как на образец, министр финансов несколько хватил через край — многие передовые помещичьи экономии, паразитируя на земельной нужде крестьян, широко применяли архаичную отработочную систему.

Русское поместное дворянство, несомненный виновник собственного критического положения, оказалось отчасти жертвой внешних обстоятельств. Государственный кредит, как краткосрочный, так и сословный ипотечный, устраивался и действовал на капиталистических принципах. Дворянский банк явился для помещиков даром данайцев, который впутал их в неоплатные долги. Обслуживать дворян так, как они того желали — под пониженный процент, — означало превратить банковский ипотечный кредит из предпринимательского в благотворительный, на что в конце XIX века пойти было никак невозможно из-за напряженного состояния государственных финансов. И без того И. А. Вышнеградский, чтобы хоть как-то поддержать дворянское землевладение, вынужден был пойти на крайне непопулярную меру.

В 1889 году для подкрепления средств Дворянского земельного банка был выпущен специальный 5 %-ный выигрышный заем на сумму 80 млн руб. Он обошелся Государственному казначейству совсем недешево. Государственному банку — главному посреднику по размещению бумаг займа среди публики — пришлось приобрести облигаций «дворянского» выигрышного займа на немалую сумму¹¹³.

Средства для выдачи ссуд банк черпал на рынке путем продажи облигаций с 5 %-ной ежегодной доходностью. Ссуды им предоставлялись безостановочно — в случае необходимости за счет кредитов в Государственном банке. Ежегодные платежи заемщиков (плата за пользование ссудой плюс погашение капитальной задолженности и комиссионное вознаграждение банка-посредника) составляли 5,75 % от суммы первоначального долга. Но и они казались заемщикам чрезмерно высокими.

При всех громадных преувеличениях в жалобах дворян на тяжесть банковских ссуд доля истины все же была. В 1880-е — первой половине 1890-х годов сельское хозяйство страны переживало не самые лучшие времена из-за невыгодных мировых цен на зерно. Трудно было получить от крупного сельского хозяйства средний доход в размере, необходимом для простого и расширенного воспроизводства капитала.

С учетом всех обстоятельств Министерство финансов делало максимум возможного, чтобы уменьшить процент по ссудам. В первую очередь оно взялось за понижение нарицательного процента по облигациям Дворянского банка. Уже в конце 1892 года начались досрочный выкуп и конверсия в 4,5 %-ные закладные листы всех ранее выпущенных бумаг с 5 %-ным купонным доходом. В 1895–1896 годах Дворянский банк выпускал для реализации уже 4 %-ные бумаги, а в 1897-м начал предлагать рынку даже 3,5 %-ные ипотечные облигации. С. Ю. Витте удалось соблазнить закладными листами Дворянского банка и заграничных капиталистов, поскольку кредит России за рубежом тогда стоял очень высоко. Листы вначале продавались по высокому курсу — 97 за 100, однако скоро курс начал падать и в 1904 году дошел до 81. Банку пришлось вернуться к 4 %-ным облигациям, что было, конечно же, не к выгоде заемщиков.

Дворянский банк стремился иметь прибыль от операций. Часть ее употреблялась на предоставления заемщикам банка разного рода льгот. По абсолютной величине чистой прибыли Дворянский банк приближался к наиболее благополучным из числа акционерных земельных банков, таким как Московский, Виленский и Харьковский¹¹⁴.

Министр финансов С. Ю. Витте пошел навстречу крупным сельским хозяевам и еще в одном вопросе. Помимо Дворянского банка их интересы обслуживали 10 акционерных ипотечных банков. Но они, в отличие от Дворянского банка, выдавали помимо сельских еще и ссуды под крупную городскую недвижимость. В период 1895–1901 годов городские залоги вышли в их операциях деятельности на первый план.

Министерство финансов, обеспокоенное таким направлением работы акционерных земельных банков, 24 мая 1901 года издало памятный циркуляр. В нем отмечалось, что банки отклонились от своей первостепенной задачи, которая состояла в обслуживании сельского землевладения в первую очередь. Прозвучал и плохо замаскированный упрек в неблагодарности — ведь именно ссуды сельским земельным собственникам позволили банкам накопить значительные запасные капиталы и с их помощью уменьшить сборы с заемщиков, в том числе и городских, до вполне умеренных размеров. Беспрепятственный доступ городских заемщиков к кредиту, говорилось в циркуляре, чрезмерно увеличивает объемы эмиссии ипотечных облигаций, что неблагоприятно влияет на их биржевые курсы. Падение рыночной стоимости ипотечных бумаг ведет к удорожанию кредита — заемщики получают ссуды закладными листами по их нарицательной цене, но продавать бумаги им приходится по биржевому курсу, который ниже номинала. Помимо всего этого, земельные банки несли убытки почти исключительно на городских ссудах, поскольку реализация крупных залогов в городах крайне редко обходилась без значительных потерь ввиду ограниченного спроса на дорогостоящее недвижимое имущество.

Ссылаясь на практику некоторых земельных банков, сдержаннее других относившихся к городской недвижимости, С. Ю. Витте предложил ограничить городские ссуды до 1/3 общего объема всех ссуд. В циркуляре министр финансов недвусмысленно грозил ослушникам: «Со своей стороны я придаю столь важное значение полнейшему преобладанию земельных имуществ в составе банковских залогов, что не премину поставить в зависимость от успешного выполнения этой задачи разрешение банкам новых выпусков акций, обусловливающих увеличение закладных листов в обращении».

Направление, выраженное в министерском циркуляре, встретило полное понимание и в Государственном совете, и у носителя верховной власти. 29 апреля 1902 года император Николай II подписал закон, где говорилось: «В акционерных земельных банках сумма ссуд под залог городских недвижимых имуществ не должна превышать 1/3 общего итога остающихся непогашенными ссуд. Если в банке превзойдено это соотношение, то впредь до его возобновления ссуды под городские недвижимые имущества могут быть ежегодно выдаваемы на сумму не свыше одной пятой доли всех выданных в течение того года ссуд».

Земельные банки, немало заинтересованные в развитии городских операций — как-никак крупная недвижимость в столицах приносила чистого дохода в среднем 12 % на капитал, что было значительно выше прибыли от сельских имений, — предпринимали все возможное, чтобы обойти закон 12 апреля 1902 года. Получил огласку следующий факт. В 1903 году на утверждение министра финансов поступило дело о приеме Донским земельным банком имения с устроенной в нем лечебницей-санаторием. Лечебница была расположена в местности, которая относилась к категории городских поселений, однако оформление банком залога было произведено по правилам для сельских ссуд. Министр финансов нашел производство всей операции по сути совершенно неправильным¹¹⁵.

Российское дворянство поддерживало курс на индустриальное развитие страны капиталистическими методами, но лишь до тех пределов, пока не были затронуты его классовые интересы. Прежде всего дворян заботило сохранение их земельной монополии, естественно, при помощи государства. Этого они добивались в ходе работы созванного 14 марта 1897 года по высочайшему повелению Особого совещания по делам дворянского сословия.

«В городе все поговаривают о каком-то указе, который должен появиться по дворянскому делу, — писал С. Ю. Витте своему единомышленнику К. П. Победоносцеву, — очень этого боюсь. Опять обещания, надежды — которые не будут выполнены уже потому, что они неисчерпаемы, а следовательно, последуют разочарования. Ужасно обидно, что государя наводят на такой неверный путь. С другой стороны, сегодня слышал от кн. Мещерского, что ему будто Плеве жаловался, что государь нерешителен и не поддается влиянию на приманки Дурново и К^о. Все это очень тревожно»¹¹⁶.

Когда С. Ю. Витте вступил в должность министра финансов, внутренними делами занимался Иван Николаевич Дурново — человек, который со всеми умел ладить, но крупной фигуры собой не представлял. Его главным преимуществом было то, что в нравственном отношении он был совершенно безупречен. Своей блистательной карьерой он был обязан исключительно себе самому, точнее сказать, своему необыкновенно привлекательному характеру. И. Н. Дурново был в полном смысле слова хороший человек, который испытывал удовольствие, когда мог оказать кому-нибудь услугу, отзывчивый и не способный покривить совестью ни при каких обстоятельствах¹¹⁷. Он и был назначен царем председателем дворянского совещания.

Его товарищ представлял собой фигуру гораздо менее симпатичную. Вячеслав Константинович Плеве отличался в лучшую сторону от своего начальника только умом. Вежливый, невозмутимо спокойный, никогда не повышавший интонацию голоса, не способный проронить ни единого лишнего слова, Плеве распространял вокруг себя холод. Его несомненный ум, громадная память и удивительная работоспособность наряду с полной беспринципностью были замечены и оценены еще Александром III. Когда министр внутренних дел сказал императору, что у В. К. Плеве отличные убеждения, император возразил: «Да, у него отличные убеждения, пока вы тут, а когда не будет вас, то и убеждения у него будут другие»¹¹⁸.

С. Ю. Витте и И. Н. Дурново в целом ладили, хотя по ключевым вопросам социальной политики последнего десятилетия XIX столетия — рабочему, крестьянскому и дворянскому — у них не было полного взаимопонимания. Единодушие с министром внутренних дел, «курировавшим» сословную политику, имело решающее значение для успеха всех тех мер, которые намечал и пытался осуществить министр финансов С. Ю. Витте. Разумеется, требовалась еще и поддержка императора.

Назначение после отставки И. Н. Дурново Ивана Логгиновича Горемыкина было несомненным шагом назад. И. Л. Горемыкин был верным слугой императора — в этом состояло его единственное и наиболее ценное в глазах Николая II достоинство. При императоре Александре II И. Л. Горемыкин придерживался либеральных взглядов; когда на престол взошел Александр III, он переменил направление и сделался консерватором. Как только И. Л. Горемыкин был назначен министром внутренних дел, а произошло это в 1895 году, он принялся проводить реакционную политику, правда, иногда в либеральной оболочке. Так, им был составлен проект введения земских учреждений в губерниях западного края. После отставки И. Л. Горемыкина 20 октября 1899 года Министерство внутренних дел возглавил Д. С. Сипягин.

Дмитрий Сергеевич Сипягин и Сергей Юльевич Витте не просто дружили, они были на «ты». Большого роста, внушительного телосложения, с крупными чертами лица, большим носом и оттопыренными ушами, Д. С. Сипягин был цельной, но простой и бесхитростной личностью. Трудоголик, он до глубокой ночи просиживал за письменным столом, вникая во все мелочи административного управления огромной страной, тем самым стремясь, может быть и сам того не желая, сделаться губернатором всероссийским.

От природы Д. С. Сипягину был дан изрядный запас здравого смысла. Он немало помогал ему легко ориентироваться в сложной обстановке. «Последний боярин Московской Руси», по определению одного острослова, он имел репутацию человека справедливого и не лишенного благородства. Д. С. Сипягин был всецело предан царю, любил историю родной страны и был очень религиозен. Он свято исполнял все старинные обряды, твердо держал все посты и, как простой русский человек, очень любил хорошо покушать, причем в поглощении разных блюд ему не было равных. На груди, под рубахой, на толстом шелковом шнурке Дмитрий Сергеевич носил ворох различных талисманов. Тут были крестики, иконки, мешочки, ладанки, какие-то кольца, по предположению сослуживцев, родительские венчальные, и многое другое. Но талисманы и амулеты не уберегли его от пули террориста. Смертью друга С. Ю. Витте был опечален еще и потому, что очень хорошо догадывался, кто его сменит. На место Д. С. Сипягина пришел не кто иной, как В. К. Плеве, ставший прямо-таки врагом министра финансов¹¹⁹.

Отношения В. К. Плеве и С. Ю. Витте испортились окончательно на заседаниях дворянского совещания. В. К. Плеве был начисто лишен творческих задатков. Более того, его порой посещали такие странные идеи, что нам, историкам, остается, следуя персидской пословице, «засунуть в рот пальцы удивления и сесть на ковер для размышления». Вот пример, взятый из книги Ю. Б. Соловьева.

В. К. Плеве был горячим сторонником насаждения в Сибири дворянского землевладения. Но где найти таких дворян, которые согласятся уехать с насиженных имений в далекий край? «Я бы хотел знать, где те русские люди американского закала, которые согласятся переселиться в Сибирь на 1000 десятин земли с неотмерзающей подпочвой и которые при этом пожелают затрачивать большие средства на обработку этой земли. Я думаю, что такие люди будут редким исключением и едва ли найдется какой-нибудь десяток».

Но проблему требовалось безотлагательно решать, и вот в голове В. К. Плеве родился план. Чтобы создать в Сибири землевладение дворян, следует отступить на несколько столетий назад — в XVI век. Все сибирские земли надо разделить на две части: на одной жизнь будет идти нормальным капиталистическим путем, а на другой, дворянской, будет заведен особый порядок, а именно: имения будут предоставляться дворянам только в пользование, за службу, как много веков назад, без права продажи и покупки в течение трех поколений, как временно заповедные. Другими словами, из землевладения предлагалось образовать тягло и прикрепить помещиков к земле. По плану В. К. Плеве, в Сибири начала XX века предлагалось образовать дворянство тем же способом, как много столетий назад было сделано на территории Европейской России¹²⁰.

Закон 8 июня 1901 года открыл дворянам льготный доступ к сибирским землям. Как вскоре оказалось, годы, потраченные на разработку этого закона (В. И. Ленин откликнулся на него статьей «Крепостники за работой»¹²¹), были выброшены впустую. «Сибирских конкистадоров из дворян не получилось», — справедливо указывает Ю. Б. Соловьев¹²².

Как и его недруг министр финансов С. Ю. Витте, глава Министерства внутренних дел В. К. Плеве был этатистом. Но этатизм бывает разный. Он может вывести из пропасти, но он может в нее и завести.

Дворянское совещание собиралось для того, чтобы выяснить «современные нужды дворянского сословия» и наметить меры, «…которые могли бы обеспечить поместному дворянству способы нести и впредь службу престолу»¹²³. Следуя формулировкам монаршего повеления, дворянские заправилы составили проект программы работ совещания, который был переслан для отзыва министру финансов.

В своем заключении на проект С. Ю. Витте совершенно иначе подошел к вопросу о том, как помочь дворянству найти достойное место в новой жизни. Прежде всего, полагал он, следует обсудить общие условия сельского хозяйства, в том числе и хозяйства поместных дворян, а затем уже планировать меры к улучшению этих условий.

Министр финансов не был сторонником той точки зрения (она имеет некоторое хождение и в наши дни), что мелкое сельское хозяйство, устроенное на семейных началах, имеет неоспоримые преимущества перед крупным, ведущимся с применением наемного персонала¹²⁴. Противник всякого социального иждивенчества, С. Ю. Витте категорически отметал претензии дворян на особые заслуги перед государством — по его представлению, не дворяне только, но все сословия несли тягло, налагаемое на них государством во имя общей пользы¹²⁵. По мнению министра финансов, работа Особого совещания по делам дворянского сословия окажется благотворной лишь в том случае, если сословные интересы дворян будут учитываться лишь в той мере, в какой они совпадают с общегосударственными. В документе было прямо сказано: денежные средства, собираемые государством со всех сословий, не могут быть потрачены на нужды только одного из них.

В «Воспоминаниях» С. Ю. Витте заметил, что если журналы Особого совещания по делам дворянского сословия будут когда-нибудь опубликованы (а они не опубликованы полностью до сих пор), то эта публикация будет сильнейшим ударом по престижу российского дворянства.

Когда С. Ю. Витте узнал, что дворяне пытаются добраться до казенного кошелька через посредство Дворянского банка, то принял самые решительные контрмеры. Он доложил царю — дворянские домогательства государственных денег крайне вредно влияют на обороты самого банка. В ожидании новых льгот его заемщики перестали вносить регулярные платежи в расчете на то, что эти льготы будут дарованы прежде, чем банк вынужден будет приступить к взысканию недоимок.

2 апреля 1899 года Витте добился от царя положительной резолюции на доклад, где говорилось, что впредь до завершения конверсии 4 %-ных и 4,5 %-ных закладных листов «…не были возбуждаемы и не могли подлежать рассмотрению в высших государственных установлениях, полагая в числе оных и… Особое совещание по делам дворянского сословия, какие-либо вопросы, касающиеся пересмотра или частичного изменения действующего устава государственного Дворянского земельного банка, равно как и иных существующих о нем узаконений, иначе как в порядке испрошений на сие министром финансов непосредственных у его императорского величества указаний»¹²⁶.

Своей твердой позиции по дворянскому вопросу С. Ю. Витте не изменил и впоследствии. Когда в конце 1905 года Крестьянский банк получил неограниченное право покупки земель за собственный счет для перепродажи их крестьянам, помещики собирались хорошо поживиться на этом. Но у них ничего не вышло — во главе управления сословным ипотечным кредитом С. Ю. Витте поставил своего верного ученика и единомышленника А. И. Путилова. Тогда предводители дворянства, собравшись в Москве, направили жалобу императору, где писали, что банк им мешает процветать, отказываясь участвовать в сделках с явно завышенной оценкой недвижимости.

С. Ю. Витте настаивал, чтобы банк финансировал земельные покупки по ценам, которые выражают действительную стоимость земли, хотя крестьяне были готовы покупать землю и втридорога, уповая на то, что долги им все равно простят. По этому вопросу им была составлена специальная записка для императора Николая II под названием «Справка о ходе дел в Крестьянском банке». В ответ на очередной поток дворянских жалоб С. Ю. Витте писал в характерном для него стиле: «Это старая история. В течение 20 лет все подобные собрания (имеется в виду собрание представителей дворянства в Москве. — С. И.) кончались тем, что просили давать им больше денег из Дворянского банка, как можно меньше брать с них платежей на занятые деньги (для чего был выпущен выигрышный заем на 215 млн руб.), прощать недоимки и держать крестьян в полной опеке: не давать им ни общих судов (суды особые — волостные), ни общей администрации (земские начальники), ни уменьшать их выкупные платежи (это баловство) и проч. Вот и дожили до того, что крестьяне озверели. Теперь новая песнь: купите для них нашу землю, но заплатите нам по нашей оценке. Для того, чтобы согласовать несогласуемое, то есть, с одной стороны, продать землю подороже, а с другой — облагодетельствовать крестьян, предлагают часть платежей крестьян взять на счет казны. Но что есть такое казна? Это тоже деньги народа, и их должен будет заплатить тот же народ»¹²⁷.

Отношения министра финансов с верхами русского торгово-промышленного мира также складывались непросто. Российская буржуазия никогда не считала его вполне своим. Журнал отечественных деловых кругов «Промышленность и торговля» писал о С. Ю. Витте: «Вся его многосторонняя деятельность была направлена к одной цели: к организации государственного порядка»¹²⁸.

Очень сильно навредила С. Ю. Витте в глазах крупного капитала позиция, которую он занял по отношению к нему в годы экономического кризиса начала XX века. Надо сказать, что С. Ю. Витте вовсе не отказался от прежнего курса на поддержку магнатов капиталистической индустрии ссудами из государственных средств. Но он резонно полагал, что между финансовой поддержкой крупных частных компаний и их субсидированием за счет казны дистанция довольно большого размера. Между тем в предшествующем финансовом управлении она совершенно стиралась. Например, Путиловский завод, один из самых крупных российских производителей рельсов, паровозов и вагонов, в 1878 году был взят Государственным банком в полное управление, после чего в 1883 году продан в частные руки с потерей больших банковских средств (3,2 млн руб.). Министр финансов Н. X. Бунге, полностью оправдывая такую практику, писал: «Создав с значительными пожертвованиями государственного казначейства отрасли отечественной промышленности по выделке рельсов и по изготовлению подвижного состава для железных дорог и тем поставив себя в большую независимость от иностранных рынков, правительство не могло безучастно относиться к дальнейшим судьбам этой промышленности»¹²⁹.

Государство спасало от разорения дельцов-учредителей, поскольку, по мнению властей, они принадлежали к сливкам торгово-промышленного класса и их крах вызвал бы многочисленные и трудно предсказуемые несчастья. Поддержка всем известных грюндеров В. А. Кокорева, П. И. Губонина, С. Д. Башмакова государственным финансированием в 1876–1880 годах, по подсчетам И. Ф. Гиндина, обошлась в 17 млн 82 тыс. руб.¹³⁰

Капиталистическая банковская система также родилась на свет с помощью прямого казенного финансирования. При учреждении в 1866 году Московского купеческого банка Государственный банк оставил за собой пакет его паев на сумму 1 млн руб. из общего выпуска 5 млн руб.

Один из постулатов классической политэкономии гласит, что банк в своей сущности есть не более чем посредник между ссудными и функционирующими капиталистами. Соответственно тому функция любого кредитного учреждения, в том числе и государственного, в процессе создания материальных ценностей чисто служебная. «Ни одно государство, даже самое могущественное, не в силах созидать капиталы» — эта фраза из всеподданнейшего доклада министра финансов императору 1899 года выражает суть взглядов С. Ю. Витте на проблемы денежно-кредитной политики.

Отношения между государством и крупным капиталом С. Ю. Витте стремился перевести на здоровую деловую основу. К зарвавшимся дельцам он проявлял полную беспощадность, как это было в случаях с банкротствами Алчевского и Мамонтова.

В самом конце позапрошлого столетия культурная и деловая Москва была взбудоражена скандальной историей, в центре которой оказался Савва Иванович Мамонтов — знаменитый российский меценат и крупный предприниматель.

11 сентября 1899 года бывший председатель правления Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги коммерции советник С. И. Мамонтов был арестован, а 23 июня 1900 года предстал перед судом, предъявившим ему обвинения по статьям 1198 и 1199 Уложения о наказаниях.

В обвинительном заключении говорилось, что С. И. Мамонтов и другие члены прежнего правления Архангельской дороги, стремясь поддержать принадлежавшее им же Товарищество Невского судостроительного и механического завода, «…совершенно произвольно субсидировали его деньгами Московско-Архангельской железной дороги и таким образом перевели из ее кассы заводу около 9 млн руб., затем этот долг завода перевели на Савву и Николая Мамонтовых, для чего постановлением правления общества открыли им многомиллионный кредит, в обеспечение которого приняли от Мамонтовых паи Невского завода по номинальной их цене, превышавшей действительную стоимость на 70 %, и тем самым причинили Обществу Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги убыток в размере свыше 5 млн руб.». Им инкриминировалось еще и получение из кассы общества, как бы под отчет, значительных денежных сумм, «…из них свыше 750 тыс. Саввою Мамонтовым присвоены или растрачены».

Обвинению не удалось доказать корыстный умысел в действиях С. И. Мамонтова, суд присяжных его оправдал, и дело было передано в гражданское судопроизводство. Управление дороги предъявило бывшему составу правления иск в размере 6,5 млн руб. Савву Ивановича объявили несостоятельным должником. Его предпринимательской карьере и меценатству пришел конец.

Долго в Москве не утихали споры и кривотолки. Одни считали причиной краха Мамонтова его собственную неосторожность и непредусмотрительность, другие — роковое стечение обстоятельств. Во время предварительного следствия и на процессе делались намеки на причастность ко всей мамонтовской истории директора петербургского Международного коммерческого банка А. Ю. Ротштейна и даже всемогущего в ту пору министра финансов С. Ю. Витте. Впоследствии родилась и была растиражирована версия, что именно эти лица и явились главными виновниками неслыханного позора, постигшего на склоне лет одного из самых славных сынов России. Так ли это?

Вот что рассказал на процессе по делу Мамонтова П. С. Хитрово — чиновник по особым поручениям Министерства финансов. Летом 1899 года он получил от своего министра предписание безотлагательно познакомиться с финансовым состоянием акционерного Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги. «Это предписание было вызвано жалобой Международного банка его превосходительству (С. Ю. Витте. — С. И.) на то, что Московско-Ярославско-Архангельская железная дорога не вносит платежей по своим облигациям, вышедшим в тираж». Ревизия установила: касса дороги пуста, вместо денежной наличности — долговые расписки членов правления, счетоводство и отчетность ведутся с вопиющими нарушениями, а само Общество находится в преддверии банкротства. Отчета о расходе 766 тыс. руб. Савва Иванович представить не мог — заподозрив неладное, чиновники Министерства финансов обратились к прокурору.

В ходе следствия выяснилось, что правление Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги с 1890 по 1898 год заключило целый рад договоров с товариществом Невского судостроительного и механического завода (всего 10 договоров) об изготовлении пароходов, товарных и пассажирских паровозов на сумму всего 4,1 млн руб. Однако финансирование заказов находилось в полном противоречии с узаконенной практикой выдачи авансовых ссуд.

По всем заключенным договорам покупная сумма была авансирована заводу не частью, как это практиковалось тогда и практикуется в наши дни, а полностью под обеспечение векселями. Мало того, «…правление Общества Московско-Ярославско-Архангельской дороги продолжало выдавать товариществу новые суммы под те же самые вполне оплаченные заказы. Таковые суммы выдавались либо по постановлению всего правления, состоявшего из трех директоров: С. И. Мамонтова, Н. И. Мамонтова и К. Д. Арцыбушева, либо в большинстве случаев даже без соблюдения этой формальности, по отдельному ордеру или записке одного из директоров правления»¹³¹.

Впрочем, не в том беда, что Мамонтов в обход инструкций финансировал предприятие, с которым дорога поддерживала тесные коммерческие отношения. Беда в другом: ее оборотные средства замораживались на долгий срок в основном капитале Невского завода. Быстрый рост основных производственных фондов предприятия в очень небольшой степени компенсировался расширением выпуска продукции. Например, инвентарь Невского завода возрос с 2 млн 403,9 тыс. руб. в 1895 году до 7 млн 315 тыс. в 1898-м, то есть в 3 с лишним раза, тогда как выпуск готовой продукции за тот же период возрос только в 1,5 раза (с 3,9 млн до 5,8 млн руб.)¹³².

Фактически переоборудование завода производилось за счет оборотных средств рельсовой магистрали. С. И. Мамонтов затеял превращение его в гигантскую мастерскую для проектируемого им Общества Северных железных дорог. Произведенные расходы производились лишь в небольшой степени за счет средств, собранных с рынка капиталов. В юбилейной истории завода сказано, что львиную долю расходов несли на себе пайщики, а они широко пользовались кассой Московско-Ярославско-Архангельской дороги. На 16 февраля 1898 года долг Товарищества Невского завода Обществу Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги равнялся 8,9 млн руб., причем даже не вся эта сумма была покрыта векселями.

Добывались деньги и другими способами. После того как Московский купеческий банк в 1895 году отказался финансировать Невский завод на сумму 250 тыс. руб. в форме учета финансовых векселей с бланком (или поручительством) С. И. Мамонтова, коммерсант обратился в Русский для внешней торговли банк, где на текущем счету лежали деньги Московско-Архангельской магистрали. Там в 1898 году ему удалось-таки учесть два векселя Невского завода на 1 млн руб. каждый. Векселя были выписаны на 6 месяцев и по наступлении срока платежа их заменили другими документами. В Московском купеческом обществе взаимного кредита С. И. Мамонтову был открыт счет под залог соло-векселей и ценных бумаг для приобретения акций основанного им Общества Восточно-Сибирских заводов.

В 1898 году предприниматель затеял масштабную биржевую аферу, втянув в нее петербургский Международный коммерческий банк. Являясь крупным акционером руководимой им дороги, он заключил в августе договор с банком о спекуляции ее бумагами на бирже за общий счет («conto meta»). Одновременно Савва Иванович изъял из Купеческого общества взаимного кредита заложенные там акции и соло-векселя и перезаложил их уже в Международном банке как обеспечение девятимесячной ссуды в размере 3 млн руб.

По уверению С. И. Мамонтова, его биржевые спекуляции предполагалось финансировать по специальному текущему счету «on call» (до востребования). По условиям такого счета покупка бумаг велась на деньги банка, но по приказам клиента и за его счет. До полной расплаты ценные бумаги на руки ему не выдавались, а хранились у банка-кредитора в качестве залога.

Все без исключения кредитные учреждения ставили довольно жесткие условия кредитования клиентов по «онкольным счетам». Залоговая стоимость обеспечения устанавливалась на 10–20 % ниже рыночной расценки бумаг; кредит мог быть закрыт в любое время по желанию банка без объяснения причин; в случае понижения биржевой цены залога заемщик обязывался в течение трех дней покрыть разницу, в противном случае банк немедленно приступал к экзекуционной продаже ценностей, обеспечивающих ссуду.

Крупные убытки на операциях с одним клиентом могут совершенно расстроить дела любого банка. После того как курс акций Московско-Ярославской дороги покачнулся из-за распространившихся на бирже слухов о злоупотреблениях ее правления, а Мамонтов не внес недостающую по залогу сумму, правление банка во главе с А. Ю. Ротштейном посчитало необходимым ликвидировать свои сделки с Мамонтовым: закрыло кредит, расторгло договор и потребовало безотлагательного возвращения ссуды. Это стало началом конца. Но конец еще не наступил — С. И Мамонтов обратился за поддержкой к своему хорошему знакомому министру финансов С. Ю. Витте.

«Теперь не времена Канкрина». Эту фразу министр финансов, статс-секретарь С. Ю. Витте произнес во время беседы с ходатаем по делам Саввы Ивановича, известным писателем и инженером-путейцем по основной профессии Н. Г. Гариным-Михайловским. По всей вероятности, министр имел в виду те формы поддержки отечественной промышленности, которые получили некоторое распространение в царствование Николая I.

В 1824 году министр финансов Е. Ф. Канкрин ввел новое «Положение» о выдаче ссуд из Государственного заемного банка, вскоре распространенное и на другие казенные кредитные учреждения — Сохранную казну и приказы общественного призрения. Им предусматривалось инвестирование государственных средств в основной капитал частных промышленных предприятий с личного разрешения министра финансов. Оно оформлялось как долгосрочные ссуды под залог недвижимого имущества, главным образом строений производственного назначения.

Образованному в 1860 году Государственному банку промышленные ссуды, обеспеченные неликвидами, безусловно запрещались. Тем не менее, как уже говорилось выше, он широко практиковал, особенно в 1870–1880-е годы, «воспособление» крупным промышленным фирмам, заботясь скорее о надежности залога, нежели о его ликвидности (то есть о возможности безубыточной реализации в короткие сроки).

После принятия в 1894 году нового устава Государственного банка его деятельность на поприще поддержки отечественной промышленности и торговли претерпела существенные перемены со стороны формы. Во-первых, претендовавшие на «воспособление» предприятия подвергались предварительному обследованию и в случае принятия положительного решения в их руководящие и контрольные органы вводились полномочные представители Госбанка. Во-вторых, принимались всевозможные меры к скорейшему высвобождению банковских средств. В-третьих, банк в большей степени, чем прежде, интересовался кредитоспособностью самих хозяев опекаемых фирм и требовал от них личных поручительских векселей различной срочности в качестве дополнительного обеспечения открываемому кредиту. Тем самым при необходимости погашение капитальной задолженности и уплата процентов осуществлялись из средств, полученных от реализации движимого и недвижимого имущества векселедателей.

Судорожные метания С. И. Мамонтова в поисках средств для поддержки своих широкомасштабных экономических проектов не могли остаться вне поля зрения банкиров и финансистов. Они создавали серьезные подозрения насчет кредитоспособности его самого и руководимых им фирм. В такой ситуации реакция С. Ю. Витте на предложение Н. Г. Гарина-Михайловского — промышленный кредит Невскому заводу под обеспечение вторым выпуском паев на сумму 6 млн руб. — выглядит вполне логичной. Просителю министр отказал, посоветовав Савве Ивановичу поискать частные капиталы, а предлагаемый залог обозвал «ватерклозетной бумагой». Уже из сокращенных балансов, опубликованных в «Ежегоднике Министерства финансов», можно было с серьезными основаниями предположить, что Товарищество Невского завода находится на грани финансового краха.

По итоговому балансу предприятия за 1897/98 операционный год имущество без погашения оценивалось в 7,3 млн руб., стоимость товаров и материалов — 4 млн руб., дебиторская задолженность — 2,9 млн руб., прочие статьи актива (товары в производстве) — 1,5 млн руб. Им противостояли в пассиве: уставный (акционерный) капитал в сумме 1,5 млн руб., амортизационный капитал — 451 тыс. руб. и прибыль в размере всего 337 тыс. руб. — собственных средств имелось, таким образом, всего на 2,3 млн руб. Зато претензии разных кредиторов к предприятию были показаны в балансе в сумме 12,2 млн руб. Получается, что не только весь оборотный, но и значительная часть основного капитала, а также счет дебиторов С. И. Мамонтов сформировал из заемных средств! Даже обязательный для всех акционерных компаний запасный капитал, предназначенный для покрытия случайных убытков и для выдачи пайщикам дивиденда в бездоходные годы за все 7 лет существования Товарищества так и не был образован — вся прибыль уходила на погашение долгов.

Дивиденд пайщикам не выплачивался, а раз так, то разместить новый выпуск бумаг на бирже предприниматель не смог — кто же будет покупать бездоходные бумаги! Поэтому второй выпуск паев на сумму 6 млн руб. Савве Ивановичу пришлось оставить за собой. Бумаги не были им оплачены из-за отсутствия средств, поскольку все личное его имущество было уже заложено и перезаложено. В нарушение всех правил Мамонтов использовал паи второго выпуска в качестве залога. В материалах следственного дела читаем: «Сделав новый выпуск паев… они (Савва и Николай Ивановичи. — С. И.) внесли эти паи в кассу Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги и просили списать со счета Невского товарищества соответствующую сумму и этой суммой дебетовать их счета с обеспечением этих счетов внесенными паями. При этом следует, однако, заметить, что эти паи Невского товарищества никакой биржевой действительной цены не имели, не пользовались правом биржевого обращения и не приобретались посторонними лицами. За эти паи Мамонтовы ничего не уплатили Невскому товариществу, а получили их взамен принятого на себя обязательства перевести на свой счет часть вексельного долга товарищества Обществу Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги»¹³³.

С. Ю. Витте по-человечески совершенно искренне сочувствовал С. И. Мамонтову в постигшем его несчастье. Художнику К. А. Коровину он сказал: «Я знаю, что Мамонтов честный человек, и в этом совершенно уверен». Прощаясь с ним, он обронил странную фразу: «Что делать, сердца нет…»¹³⁴ По-видимому, С. Ю. Витте имел в виду себя — государственного деятеля.

Совершенно напрасно иные публицисты отводят С. Ю. Витте роль инициатора крушения «мамонтовского дела». Наоборот, Мамонтова не без участия главы финансового ведомства спасли единственно возможным в сложившейся ситуации способом, а именно: выкупили завод и дорогу в казну, выплатив кредиторам Мамонтова 30 % номинальной стоимости акционерного капитала. Среди бумаг пухлого следственного дела сохранилась копия официального письма старшего маклера фондового отдела Петербургской биржи, в котором сообщается о неудаче попытки реализовать на рынке ценных бумаг паи Товарищества Невского завода за 30 % их нарицательной стоимости. Не нашлось желающих купить их и по более низкой цене. Так что Савва Иванович еще легко отделался — ведь в случае продажи завода за бесценок с аукциона он вообще мог остаться без гроша в кармане.

Мамонтовское «дело» (заводы, дороги) продолжалось, но уже без Мамонтова. Савва Иванович при всей своей яркости и незаурядности совершенно не подходил для роли организатора крупных предприятий. Даже адвокат С. И. Мамонтова на процессе, знаменитый московский златоуст Ф. Н. Плевако, вынужден был признать, что его подзащитный — «…человек общих идей, принципиальных вопросов, но не их детального выполнения».

Валютный ренессанс

Переход к золотой валюте принято считать вершиной реформаторского творчества С. Ю. Витте. Как говорится в сочинении о русском рубле, это был ни много ни мало как «прорыв из прошлого в будущее», неразрывно связанный с его именем. При всем при этом предлагается учитывать заслуги предшественников и «несомненную и однозначную поддержку», которую «…получали конкретные предложения и проекты Витте на самом верху иерархической пирамиды»¹³⁵.

Учет заслуг предшественников поднимает вопрос об оригинальном авторском вкладе С. Ю. Витте в валютную реформу, как, впрочем, и во все другие проведенные им преобразования. Иначе он предстает перед нами как компилятор, хотя и незаурядный, чужих идей и талантливый продолжатель чужих начинаний: идея ускоренного роста национальной промышленности при поддержке государства была навеяна Фридрихом Листом (на эту тему С. Ю. Витте была написана специальная брошюра¹³⁶), проект винной монополии предложил M. H. Катков, механизм перехода от плохой валюты к хорошей был успешно испробован в ходе денежной реформы Е. Ф. Канкрина (1839–1843 годы); большую часть подготовительной работы для перехода к золотому рублю проделали М. X. Рейтерн, Н. X. Бунге и главным образом И. А. Вышнеградский.

Впрочем, едва ли найдется хотя бы один феномен культуры оригинальный в абсолютном значении этого термина. Исторический (или генетический) анализ непрерывного процесса культурного становления представляет нам любое его звено в качестве продукта предшествующего развития. Термин «оригинальность» правильнее употреблять не в абсолютном, а в конкретном значении, включив в понимание его связь с преемственностью, а не отрицание ее¹³⁷.

Если разложить денежную реформу С. Ю. Витте на составляющие ее элементы, то она выглядит следующим образом: 1) накопление золотого запаса и введение в обращение золотых денег; 2) достижение благоприятного торгового и расчетного баланса; 3) фиксация курса бумажной валюты; 4) девальвация на основе существующего курса рубля; 5) введение в обращение новых денежных знаков; 6) превращение Государственного банка в центральное эмиссионное учреждение; 7) чеканка новых монет.

Система денежного обращения представляет собой совокупность денежных знаков, имеющих легальное хождение. Обыкновенно она складывается исторически, без какого-либо плана, и никогда не отвечает абстрактным началам планомерности, целесообразности и рациональности. В XIX веке считалось принципиально важным, чтобы в полном порядке были валютные деньги. Все остальные денежные знаки обязательно приспосабливаются к ним и помогают им служить средством обращения товаров и средством платежа за товары.

В XIX век Российская империя вступила с бумажными деньгами (изобретены знаменитым шотландским финансистом Джоном Ло). Поскольку они ходили по принудительному курсу, то Россия на собственном опыте испытала действие закона Грэшэма.

Сэр Томас Грэшэм (1519–1579), богатый лондонский купец, строитель знаменитой Лондонской биржи, финансовый советник английских королей, оставил след в истории финансов как организатор современных государственных займов. Наблюдая хождение различных металлических монет, подпорченных и настоящих, он вывел закон: «Деньги худшего качества вытесняют из обращения деньги лучшего качества». Но закон этот не действует, если плохая валюта не имеет принудительного курса.

В 1810 году официальной денежной единицей Российской империи был провозглашен серебряный рубль достоинством 4 золотника и 21 долю чистого серебра. В обращение должны были поступить банковые монеты (рубль и полтинник), разменные монеты номиналами 20, 10 и 5 копеек на серебро, а также медные в 2 копейки и пол копейки (или в одну деньгу).

Серебряных монет нового достоинства было начеканено совсем немного, и, самое главное, все счета продолжали производиться по старой системе (то есть на ассигнации), перевод их на серебро так и не состоялся. Ассигнации имели принудительный курс и падали в своем достоинстве. Инфляция остановилась только в 1812 году.

Согласно положениям Манифеста 9 апреля 1812 года все расчеты между казной и частными лицами следовало производить в государственных ассигнациях, как и прежде, но не по принудительному, а по биржевому курсу на серебро в день уплаты. Таким образом, серебряные деньги обращались совместно с сильно понизившимися в курсе ассигнациями и даже вытеснялись последними. Возникло удивительное явление — «лаж» (ажио) на ассигнации. В чем причина? А в том, что металлические деньги уже тогда стали дорогостоящим и весьма неудобным орудием обращения. Всякий понимал, что хотя серебряные рубли и надежнее — их можно было перечеканить в иностранную валюту либо превратить в предметы быта или украшения, — но бумажными деньгами удобнее пользоваться, при том, однако, решающем условии, что они хорошие, не подпорченные инфляцией. Ассигнационный курс, зафиксированный в 1812 году на уровне 25 коп. серебром за бумажный рубль, остался таковым до 1839 года. Устойчивость курса рубля облегчала проведение денежной реформы.

К тому времени мировая практика выработала три приема исправления расстроенного денежного обращения. Во-первых, можно было поднять курс бумажных денег до паритета с металлической валютой. Во-вторых — вообще аннулировать бумажные деньги. В-третьих — девальвировать их номинальную стоимость. Второй и третий приемы признавались нежелательными, поскольку подрывали доверие к государственной власти. Полное восстановление ценности бумажных денег явилось счастливым жребием стран с богатой экономикой — Франции, Англии и Соединенных Штатов Америки. Богатства природные в этом деле играли совершенно ничтожную роль, и Россия своим очевидным преимуществом воспользоваться никак не могла.

Реформа 1839–1843 годов, получившая название от фамилии министра финансов Е. Ф. Канкрина, была в сущности своей девальвацией.

С. Ю. Витте вовсе не был финансовым гением, как его ради красного словца именуют ныне сочинители исторических книг. Его валютные мероприятия очень сильно походили на реформу Канкрина, но за одним серьезным отличием.

Что же было сделано в 1839 году Егором Францевичем Канкриным? Все налоги, все пошлины, все частные сделки в обязательном порядке должны были основываться на серебре. Оно, серебро, что важно подчеркнуть, уже заняло прочное место в каналах внутреннего денежного обращения. Заняло вполне естественным образом — и торговый и расчетный балансы страны сводились с положительным результатом, отчего металлические деньги направлялись в Россию из-за рубежа, а не наоборот. Таможенный тариф 1822 года сильно ограничил приток иностранных промышленных товаров. Понемногу развивался экспорт — на европейских рынках Россия тогда еще не сталкивалась с сильной конкуренцией. Долгов государство делало сравнительно немного, русские путешественники вывозили денег за границу ограниченное количество. Внутриполитическое положение Российской империи казалось более чем стабильным по сравнению с Западной Европой, где бушевали революции.

Ассигнации, выпущенные когда-то в качестве представителей медных денег, теперь были привязаны к серебряным по зафиксированному курсу 3 руб. 50 коп. за 1 руб. серебра. В 1843 году были учреждены государственные кредитные билеты специально для обмена ассигнаций, которых в обращении оставалось на 595,7 млн руб.

В 1843 году валютной единицей России был сделан серебряный рубль. Его можно было обменивать на государственные кредитные билеты, иногда пишут, что неограниченно, но это не так. В неограниченных суммах разрешалось менять бумажные деньги на серебро только в Петербурге; в Москве в одни руки полагалось не свыше 3 тыс. руб., в провинции — 100 руб. Обращались еще и золотые монеты достоинством 10 и 5 руб. (империалы и полуимпериалы). Но золото выступало в роли товара по отношению к деньгам — серебру.

Первые трудности с разменом возникли в 1855 году из-за Крымской войны. К 1858 году ценность кредиток упала на 20 %. В 1863 году обмен их на металл был прекращен на целых 35 лет. Страна начала жить с бумажным рублем: налоги, пошлины и другие казенные сборы взимались кредитными деньгами по их нарицательной стоимости. Частные сделки на серебряную и золотую монету во внутренних расчетах перестали защищаться законом. Вывоз золота за границу запрещался.

В ученом мире того времени большой популярностью пользовалась так называемая «металлическая теория» денег. Один из ее постулатов гласил, что золото и серебро по природе своей являются деньгами. Другими словами, денежное обращение полностью отождествлялось с товарным. Соответственно тому падение курса русской валюты напрямую связывалось с выпусками бумажных денег, лишенными надлежащего металлического покрытия. Российская финансовая администрация, возглавляемая профессором-экономистом Н. X. Бунге, решительно отказалась от выпуска бумажных денег без обеспечения драгоценными металлами и взялась за постепенную замену в обращении кредиток на металл¹³⁸.

В результате эмиссионной бдительности Н. X. Бунге страна получила денежный голод. Какими только приемами не утоляли его хитроумные россияне! А. П. Чехов написал об этом целый фельетон. «…В народе кроме купонов от государственных бумаг ходит масса купонов, выпущенных всякой всячиной: симбирско-чухломским, скопинским и сапожковским банками, Сызрано-Бердянско-Якутской железной дорогой, 1, 2, 3, 4 и 10-м обществами конножелезок, пивными заводами, табачными фабриками, пожарными каланчами, трактирами, бакалейными лавками, дворницкими будками и проч. Купонам, какое бы смутное происхождение они ни имели, присвояется у нас хождение наравне с кредитными бумажками и серебряною монетою. Хождение это самое смелое… На купоны покупают, но несравненно чаще ими платят. Платят рабочим, водовозам, учителям, гувернанткам, сотрудникам, переписчикам; ими платят долги, помогают родственникам. Черти платят за покупаемые души, отцы дают их вместо приданого, дети питают ими старых родителей. Вообще с ними живется очень недурно, и слава тому, кто их первый выдумал. Если людям, которых вынуждают получать купонами заработную плату, и приходится иной раз кисло и жутко, зато — платящие чувствуют себя на эмпиреях: дома наживают и чин коммерции советника получают»¹³⁹.

Самое большое зло, приносимое неразменной бумажной валютой, заключалось в резких, сильных и непредсказуемых колебаниях ее курса. В торговых и финансовых операциях важным являлся не столько пункт, на котором стоял курс бумажного рубля, сколько постоянное и неизменяемое его значение. Этого-то как раз не удавалось достичь долгие годы. Курс рубля то падал (в начале 1860-х годов), то возвышался (в первой половине и середине 1870-х). Большое падение случилось в 1878 году из-за последствий Русско-турецкой войны. За время с 1877 по 1879 год сумма кредитных билетов в обращении возросла с 790 млн до 1 млрд 188,1 млн руб., металлический фонд Государственного казначейства сократился с 231,2 млн руб. (1876 год) до 171,4 млн руб. (1881 год). Курс рубля по отношению к золоту упал с 80,7 (1876 год) до 64,8 (1880 год) коп.¹⁴⁰

Русский бумажный рубль мог обвалиться по причинам, никак не связанным с проблемами внутренней и внешней политики России. Годовые колебания курса имели большую амплитуду — до 10 % и даже до 20 %. Многолетний управляющий Государственным банком Е. И. Ламанский вспоминал, как в 1888 году после огромного вывоза русского зерна в Германию курс рубля по отношению к немецкой марке упал до 166 марок за 100 руб. В 1890 году он подскочил до 224 марок¹⁴¹. Но если границы курсовых колебаний бумажного рубля невозможно было предвидеть, то колебания курса твердой валюты оказывались полностью предсказуемыми, поскольку они не превышали затрат на пересылку благородного металла за границу (их называли «золотыми точками»). Расходы по пересылке золота из Петербурга в Лондон составляли перед мировой войной 1,8 % пересылаемой суммы, в Париж — 2 %, в Берлин — 0,8 % и в Нью-Йорк — 4,5 %.

На сильных колебаниях курса бумажного рубля богатели валютные спекулянты и всякого рода гешефтмахерствующие субъекты. Народное хозяйство России постоянно лихорадило. Когда курс понижался, страдали импортеры, а вместе с ними и промышленники, сильно зависевшие от поставок заграничной техники и сырья. Если курс повышался, в убытке оказывались экспортеры — крупные аграрии, поскольку русский экспорт во второй половине XIX века сделался по преимуществу зерновым. Устойчивое денежное обращение было в общих интересах.

В 1863 году министр финансов М. X. Рейтерн сделал попытку открыть свободный размен. В Англии был совершен заем, на него куплено золото. Но оно было моментально изъято из обращения. Поэтому в дальнейшем плане действий во главу угла была поставлена задача — ввести золото в наличный денежный оборот и накопить его в Государственном казначействе. Началом подготовительного периода реформы можно считать 1878 год, когда было разрешено принимать таможенные платежи в золотой валюте. Это означало повышение их на 48 %, так как за один рубль золотом тогда давали 1 руб. 48 коп. кредитными билетами.

Накопление золота в казне само по себе не могло гарантировать устойчивости валюты. Главное — удержать его в качестве валютной единицы, не допустить исчезновения из обращения. Для этого признавалось необходимым, во-первых, добиться положительного торгового баланса (превышения экспорта над импортом) и, во-вторых, сбалансировать в максимально возможной степени баланс платежный или расчетный, как его теперь называют. Затем важно было изжить дефициты в обыкновенном бюджете, чтобы не возникало соблазна печатать необеспеченные бумажные деньги. Наконец, требовалось решить, что же делать с бумажным рублем. Выбор был из трех вариантов действий: оставить его в наличном бытии, но с фиксированным курсом, поднять его стоимость до паритета с драгоценным металлом или девальвировать.

Со второй половины 1880-х годов, когда торговый баланс стал сводиться с неизменным положительным результатом (сальдо), падение курса рубля приостановилось. Но платежный баланс сальдировать с плюсом никак не удавалось. За период с 1881 по 1897 год поступления по экспорту составили 10 млрд 775 млн руб., расходы по импорту — 8 млрд 140 млн руб. Но Россия имела немалый внешний долг, и иностранным держателям русских ценных бумаг было выплачено 2 млрд 900 млн руб.¹⁴² Немало денег вывозили за границу и русские туристы. Таким образом, внешняя задолженность России не покрывалась вывозом товаров. Ее требовалось погашать золотом, сменившим серебро в роли мировых денег. Имелся и другой вариант — жить в долг, пока кредиторы дают. Устойчивость бумажного рубля зависела от состояния государственного кредита.

В 1880-е годы были приняты дополнительные меры по ограничению импорта и развитию экспорта. Этим отчасти предотвращалась утечка золота из страны. Удалось ликвидировать дефицит обыкновенного государственного бюджета. Таким образом, сложились условия для восстановления твердой валюты. В 1887 году эта задача была поставлена в повестку дня.

Но каким все же быть металлическому рублю — золотым или, возможно, серебряным? У серебряного монометаллизма имелось немало сторонников. Главный их аргумент заключался в дешевизне серебряной валюты. Однако во многих европейских странах (исключение составляла Великобритания) и в США была не серебряная, а «хромающая валюта»: обоим металлам — и золоту и серебру — присваивалась неограниченная платежная сила, но ограничивалась свободная чеканка серебра. Тем не менее «хромающая» или смешанная (биметаллическая) валюта опиралась на золотой стандарт. Золотой монометаллизм, принятый Соединенным Королевством еще в 1816 году, устанавливал, что только золото имеет неограниченную платежную силу. Серебро употребляется на чеканку исключительно разменной монеты и обязательно к приему только для мелких платежей.

К «хромающей валюте» склонялся министр финансов И. А. Вышнеградский. В январе 1888 года он внес в Государственный совет представление о восстановлении металлического денежного обращения на принципах биметаллизма: обоим металлам присваивалась неограниченная платежная сила; размен денег производился как на золото, так и на серебро¹⁴³. По-видимому, и Н. X. Бунге испытывал какие-то колебания в этом вопросе. По крайней мере именно при нем в 1881 году была возобновлена запрещенная царским указом 9 октября 1876 года свободная чеканка серебра, но не по фиксированному, а по биржевому курсу¹⁴⁴.

Не кто иной, как С. Ю. Витте с характерной для него решительностью поставил точку в споре со сторонниками серебряной валюты. 16 июля 1893 года царским указом были запрещены перечеканка серебра и прием его от частных лиц на монетный двор. Помимо того, ввоз в страну серебряной монеты, за исключением китайских, персидских, хивинских и бухарских денег, также запрещался. Одна из причин, мешавших свободному хождению дешевевших серебряных денег, заключалась в том, что России не удалось наладить у себя значительной добычи серебра. Его, так же как и золото, приходилось покупать за границей в обмен на товары или в счет открытых там кредитов.

Для введения свободного размена усилиями государственной власти создавался очень большой золотой фонд. В этом и заключается едва ли не главное отличие реформы Витте от реформы Канкрина. Из-за неважного расчетного баланса и слабого государственного бюджета золото шло во внутреннее обращение крайне туго. В крупных платежах оно было не нужно — в качестве денег легально ходили государственные векселя (серии Государственного казначейства, изобретенные графом Е. Ф. Канкриным), государственные и частные (почти исключительно ипотечные) облигации. Меньшее значение имело неудобство ввиду несоответствия между нарицательной и рыночной ценой золотых денег: империалы и полуимпериалы с обозначением на них 5 и 10 руб. принимались по 7 руб. 50 коп. и 15 руб. Русским крестьянам для их копеечных денежных оборотов золотые монеты совершенно не требовались. Многие из них за всю свою жизнь никогда не держали в руках золотых денег. Собственную задолженность по поставкам русских товаров иностранцы покрывали не наличной валютой, а так называемыми «римессами», в функции которых могли выступать облигации русских государственных займов, заключенных на металлическую валюту.

За счет свободных бюджетных средств и заграничных займов Государственный банк усиленно скупал золото в слитках и монете как внутри страны, так и за ее пределами. Разменный фонд, доставшийся С. Ю. Витте в наследство от И. А. Вышнеградского, был им не только сохранен, но и значительно приумножен. Если в 1891 году в подвалах Госбанка и в его кассе было в наличии золота и иностранной валюты на 211,5 млн руб., то к концу 1893-го— уже на 361,5 млн руб. (увеличение составило 71 %).

Мысль о неотложности валютной реформы явилась С. Ю. Витте не сразу. Поначалу его увлекала совсем не плохая идея о финансировании неотложных государственных потребностей (в частности, строительства Сибирской железнодорожной магистрали) путем эмиссии бумажных денег без металлического покрытия. Но колебания министра финансов в этом важном вопросе были недолгими. «В России нужно проводить реформы быстро и спешно, иначе они большей частью не удаются или затормаживаются», — обобщил С. Ю. Витте собственный опыт государственных преобразований.

По прошествии времени реформатору стало казаться, что против его валютных преобразований была «…почти вся мыслящая Россия: во-первых, по невежеству в этом деле, во-вторых, по привычке и, в-третьих, по личному, хотя и мнимому, интересу некоторых классов населения. По невежеству, потому что этот теоретический вопрос был в то время чужд даже большинству русских экономистов и финансистов»¹⁴⁵.

Сетования С. Ю. Витте на косность мышления российского образованного общества имели под собой веские основания. Во всем цивилизованном мире, по авторитетному свидетельству Е. И. Ламанского, всякие кредитные знаки (банковые билеты, бумажные кредитные знаки) признаются только потому, что за них можно получить всеми признаваемый товар — золото. В России же, поражался он, говорили, что размена не нужно, давайте только деньги. Даже во времена сильного падения рубля московские коммерсанты требовали больше денежных знаков и недоумевали: «Почему правительство церемонится, мы все рады принимать деньги, выпускаемые нашим царем». Всякие меры к восстановлению денежной единицы и к упорядочению монетной системы русскому народу представлялись крайне несимпатичными¹⁴⁶.

Что касается русских экономистов и финансистов, то перспективы русской валюты были в центре их внимания. Публиковались и специальные исследования, причем такого высокого научного уровня, какой в наши дни почти не встречается. Теорию денежного обращения сам С. Ю. Витте осваивал по работам Н. X. Бунге, А. Вагнера и А. Я. Антоновича. Несколько высокоценных публикаций по валютным проблемам осуществил Илларион Игнатьевич Кауфман — сотрудник Министерства финансов, один из авторов денежной реформы 1895–1897 годов¹⁴⁷. Именно ему не без оснований приписывается план скрытой девальвации, осуществленный в ходе виттевской денежной реформы¹⁴⁸.

Многие полагали, что фиксацией курса рубля следовало бы и ограничиваться, избегая дальнейших шагов, поскольку удержать золото в качестве денег вряд ли удастся. Им возражали специалисты из Министерства финансов: прочного курса невозможно добиться без девальвации и без поддержки ее результатов в последующем времени¹⁴⁹. Наибольшая опасность для золотого рубля таилась в неважном состоянии русского платежного баланса. Ее признавали даже самые решительные сторонники золотой валюты. Ф. Г. Тернер, защитник виттевских проектов в Государственном совете, рассуждал так: «Наш торговый баланс стоял постоянно в нашу пользу, но ввиду значительных платежей по заграничным займам и другим расходам правительства наш общий международный баланс требовал некоторой приплаты. Но нельзя не принять в соображение, что и при бумажном обращении приходится от времени до времени поправлять наш курс займами, потому что нельзя же было допускать безграничного падения вексельного курса. Так что по существу в этом отношении ничего не должно было измениться со введением у нас золотой монетной единицы, а между тем непоколебимость денежного обращения на золотом основании, кроме пользы для внутренних оборотов, не могла не послужить еще и к укреплению нашего заграничного кредита»¹⁵⁰.

Непоколебимо прочного золотого рубля требовал прежде всего растущий государственный бюджет, равно как и разбухавшее казенное хозяйство. На эту важную предпосылку реформы 1895–1897 годов советская историография обратила до обидного мало внимания. «Когда страна дорастает до громадного и обильного государственного бюджета в миллиардных суммах, — писал И. И. Кауфман, — то такой бюджет нуждается в соответственном фундаменте, прочном, не боящемся колебаний, способном выносить тяжесть стоящего на нем сооружения. Для такого фундамента необходимы: во-первых, соразмерно развившиеся производительные силы страны, а во-вторых, отнюдь не неразменные бумажные деньги, а правильная денежная система, состоящая из звонкой монеты и разменных на нее бумажных денег. Из этих двух условий первое так очевидно и бесспорно, что не нуждается ни в каких объяснениях. Но не менее бесспорно и то, что министр финансов, имеющий дело с миллиардным государственным бюджетом, не может оставаться равнодушным к тому, на какой почве происходят денежные обороты, которыми он управляет: на почве ли бумажного рубля, который то больше, то меньше на несколько копеек, а иногда даже на много копеек, или на почве металлического рубля, остающегося незыблемым. В миллиардном бюджете каждая копейка означает несколько десятков миллионов рублей, на которые покупная сила государственного хозяйства то увеличивается, то уменьшается. При скромном бюджете и скромных денежных оборотах государственного хозяйства это неудобство может еще не бросаться в глаза, хотя оно всегда имеет значение; но при очень значительных денежных оборотах государственного хозяйства каждое колебание бумажного рубля производит очень болезненные финансовые последствия и не может не вызвать забот и стараний об устранении таких колебаний. Преобразование расстроенной денежной системы становится условием финансового самосохранения и потому насущной необходимостью. Такой смысл преобразование денежной системы получило у нас в 1890-х годах»¹⁵¹.

8 мая 1895 года рубикон был перейден — закон взял под свою защиту сделки на золотой рубль. Государственный банк получил право принимать денежные вклады в золотой валюте; в золоте стали взиматься акцизные и другие казенные сборы. Кредитные билеты продолжали принимать во все платежи, но уже не по нарицательной цене, как прежде, а по биржевому курсу. С 1887 года он поддерживался на уровне 1 руб. кредиток за 66²/₃ коп. золотом.

Нельзя вечно жить в страхе, что с рублем вот-вот произойдет что-то непредвиденное, и напрягать все свои силы, чтобы этого не случилось, — убеждал С. Ю. Витте членов Государственного совета в правильности принимаемых мер. «Вечная осада не дает такого спокойствия, — и денежное обращение, требующее постоянной искусственной охраны и защиты, не может служить прочной основой государственному и народному хозяйству»¹⁵².

Министерство финансов устроило широкое общественное обсуждение затеваемой реформы. 15 марта 1896 года газета «Новое время», издаваемая известным журналистом А. С. Сувориным, напечатала статью с изложением проекта «Правил об исправлении денежного обращения». Основные его положения таковы.

Параграф первый «Правил» передавал все эмиссионное дело в руки Государственного банка. «Государственные кредитные билеты выпускаются Государственным банком только для коммерческих операций банка; за счет Государственного казначейства (то есть для покрытия бюджетных дефицитов. — С. И.) билеты на будущее время не выпускаются»¹⁵³.

Третьим параграфом в стране вводилась новая валюта — золотая. «Обращение государственных кредитных билетов обеспечивается всем достоянием государства. Достоинство государственных кредитных билетов определяется на рубли в золотой монете нового чекана»¹⁵⁴. Билеты беспрепятственно разменивались на золото в Госбанке: неограниченно по предъявлении — только в Петербургской конторе, в других же конторах и отделениях банка — «…в зависимости от имеющейся в них золотой наличности».

Практикой денежного хозяйства было установлено, что условием прочности валюты служит не только некоторый запас звонкой монеты, но и соответствие банкнотной эмиссии текущим потребностям народного хозяйства в денежных знаках. Германская система эмиссии банкнот получила название системы минимального резерва. В соответствии с ней лишь часть банковских билетов — одна треть — покрывалась полностью наличностью (звонкой монетой, золотом в слитках или свидетельствами императорской кассы). Остальное обеспечивалось торговыми векселями, которые учитывал (точнее — переучитывал) центральный эмиссионный банк. Иначе говоря — всей массой потребительских товаров, которую эти векселя представляли. Английская (и французская) система максимального выпуска требовала, чтобы все превышавшее известный максимум имело 100 %-ное золотое покрытие.

Из перечисленных вариантов эмиссионного закона российское правительство выбрало, возможно, не самый лучший. Оно совершенно отказалось от обеспечения эмиссии вексельным материалом и связало выпуск в обращение кредиток исключительно с золотым запасом Государственного банка. Аргументируя свой проект банкнотной эмиссии, С. Ю. Витте говорил: «…Принятие минимальной нормы, вполне соответствующей западноевропейским образцам, было бы вряд ли осторожно. Сообразуясь с ходом торгово-промышленной жизни в России, привыкшей к кредиту более долгосрочному, Государственный банк вынужден учитывать векселя на 6 и даже до 12 месяцев. Средняя продолжительность векселя в Государственном банке определяется 180 днями, векселей трехмесячных и короче в Государственном банке находится 13 %, между тем в банках французских и германских средняя продолжительность векселя не более 24 дней в первом и 30–60 дней во втором; векселей же трехмесячных эти банки вовсе не имеют права учитывать. Это обстоятельство, в связи со значительной суммой вкладов в Государственном банке, побуждает к особой осторожности при определении той доли билетного обращения, которая могла бы остаться не покрытой металлом»¹⁵⁵.

С. Ю. Витте предложил следующее: «Определив известную минимальную наличность золота в отношении к обращающимся билетам, установить в то же время наибольшую абсолютную сумму билетов, которая может остаться непокрытой»¹⁵⁶. Сумма не покрытых золотом кредитных билетов по проекту Министерства финансов не могла превышать 500 млн руб. Все кредитки, выпущенные сверх того, надлежало обеспечивать золотом рубль за рубль¹⁵⁷.

Проект дал материал для публичной полемики вокруг намерений финансовой администрации. Споры кипели в «Обществе для содействия русской промышленности и торговле», в «Петербургском собрании сельских хозяев» и других местах. Но главная дискуссия о правительственном проекте денежной реформы развернулась в Вольном экономическом обществе.

Репортер газеты «Новое время» передал обстановку первого дня дискуссии: «Большой зал в два света. Ряд столов, сдвинутых в виде сплющенной подковы и покрытых традиционным зеленым сукном. По стенам — большие и малые портреты, с которых глядят и екатерининские вельможи в напудренных париках, и деятели позднейших эпох. В центре наружной стены ютится возвышение с пюпитрами старинного фасона, — это кафедра; влево от нее, так же по стене, стол журналистов. Две массивные хрустальные люстры, спускающиеся посредине зала, свидетельствуют, что этот обширный зал может принять очень торжественный вид. На сей же раз он скромно освещен только свечами, расставленными по столам, и в этом скромном освещении не без труда разглядываются лица многочисленной публики, плотно облепившей не только все столы, но и все простенки и наполняющей все свободное пространство между столами и стенами. Кого тут нет? Вот группа военных с штабными аксельбантами — генералы и офицеры. Вот убеленные сединами почтенные сановники и кандидаты в сановники. Вот солидные деятели и дельцы разных поприщ и профессий, которых вы не раз встречали на общественных собраниях. Кое-где мелькают знакомые лица ученых и журналистов; достаточно число чиновников разных ведомств; порядочная группа студентов — университетских, медиков, правоведов и лицеистов. Всего меньше дам, среди которых две-три типические фигуры студенток. Добрая половина публики вынуждена стоять, несмотря на то, что усердные сторожа обшарили, по-видимому, все соседние покои, чтобы добыть стулья для посетителей. Кругом говор: вон сенатор такой-то, а такой-то член Государственного совета сегодня отсутствует… А зал все наполняется и наполняется. На лицах публики ожидание. Но вот — маленькое движение, посредине подкововидного возвышения поднимается пожилой человек, легкое бренчание колокольчика — и заседание открыто»¹⁵⁸.

Дебаты продолжалась целых пять дней: 16, 19 и 30 марта, 2 и 5 апреля 1896 года. Правительственный проект защищали чиновники Министерства финансов: А. Н. Гурьев и В. И. Касперов. Они ушли неудовлетворенными. В заключительном слове А. Н. Гурьев посетовал: «Все, что говорилось, было известно составителям проекта и ранее, тогда как от почтенных профессоров, при желании их поработать над проектом, Министерство финансов могло бы выслушать много для себя поучительного»¹⁵⁹. Ему не виделось в реформе такого содержания, которое могло бы внушить большие опасения. «В сущности, все уже сделано и остается только „отвердить“ фактически существующее положение вещей»¹⁶⁰.

Некоторое противодействие своим планам денежной реформы С. Ю. Витте встретил в Государственном совете в апреле 1896 года. «Противодействие это, конечно, не заключалось в том, чтобы прямо сказать „нет“, но в том, чтобы замедлить это дело и поставить такие препятствия, при которых дело было бы провалено»¹⁶¹. Ход обсуждений реформы в департаментах высшего законосовещательного органа империи убедил министра финансов, что через него денежную реформу не провести. Тогда он совершил обходной маневр.

Судьба реформы решилась 2 января 1897 года на расширенном заседании Финансового комитета, составленном из единомышленников С. Ю. Витте, под личным председательством императора Николая II. Высочайшим манифестом 3 января 1897 года («О чеканке и выпуске в обращение золотых монет») русской серебряной валюте был нанесен окончательный удар: монетной единицей был объявлен золотой рубль, равный 17,424 доли чистого золота¹⁶². Манифест предписал чеканить золотую монету с измененным номиналом, но без изменения в отношении содержания чистого золота, пробы веса и размера: империал — 15 руб., полуимпериал — 7 руб. 50 коп.¹⁶³ Золотой рубль являлся идеальной денежной единицей и не чеканился.

Новый рубль был слишком дорог для внутреннего рынка России, наполненного малоценными товарами. Даже Е. И. Ламанский — безусловный сторонник твердой валюты и золотого рубля — и тот не скрывал скептического настроя: «Ходячая монета в 7 руб. 50 коп. может быть удобна только для половины России, если не меньше — для богатых людей, которые тратят в день больше этой суммы. Русский мужик, живущий на семь с полтиной чуть ли не целый месяц, конечно, не может брать подобную монету. Таким образом, при введении золотой валюты в России крестьяне окажутся поставленными в необходимость искать другую, более мелкую монету. Значит, им придется предпочитать или бумажные деньги или понизившиеся во внутренней цене серебряные»¹⁶⁴.

«Безденежье и неустойчивость валюты равно опасные болезни: трудно даже сказать, какая из них опаснее… Неправильная денежная и банковая политика, вообще односторонняя экономическая политика с резким преобладанием фискализма может привести к безденежью при любом монетном режиме», — резонно заметил П. X. Шванебах¹⁶⁵. О сохранении и даже усилении безденежья в стране много говорилось в собраниях Вольного экономического общества. «По деревням, в районе 25 верст, нельзя разменять четвертного билета. На мельнице в мае и июне месяцах не достанешь двугривенного…» — свидетельствовал С. Ф. Шарапов, эксперт «диких помещиков» по финансово-экономическим вопросам¹⁶⁶. Вольное экономическое общество инициировало еще одну дискуссию о денежном обращении. Застрельщиком ее стал куда более одиозный, чем С. Ф. Шарапов, защитник интересов поместного дворянства — Г. В. Бутми.

Он представил на обсуждение чрезвычайного общего собрания доклад под названием «Золотой монометаллизм и его значение для России»¹⁶⁷. Прения по докладу Г. В. Бутми длились два дня — 7 и 30 апреля 1897 года. В дискуссии приняли участие 11 человек, разделившиеся на сторонников и противников биметаллизма. «Реформа завершит разорение нашего земледелия, нашей промышленности, реформа прямо пагубна для России», — заявил Г. В. Бутми. Выход ему виделся в том, чтобы двинуться вспять — к паритету на серебряную валюту: «Только возвращение к законному серебряному паритету освободит нас от кризиса, подобно тому, как от него защищены все другие страны с серебряной валютой»¹⁶⁸. Во всем мире, внушал докладчик доверчивой публике, усилилось движение в сторону биметаллизма: «Торговые палаты: Нидерландская, Ливерпульская, Манчестерская, Марсельская, настойчиво требуют возвращения к биметаллизму, как к единственному средству освободить торговлю, промышленность и земледелие от тяжкого кризиса»¹⁶⁹.

Помещики и тут рядились в тогу защитников народных интересов, хотя руководствовались всецело своекорыстными расчетами. Им представлялось весьма заманчивым требовать с дебиторов платежи дорожающим золотом, а собственные долги рабочим и ипотечным кредиторам платить серебром, которое понижалось в цене относительно золота.

Уязвимость реформы со стороны ее монетной системы прекрасно видел и министр финансов С. Ю. Витте. Первоначально ему явилась мысль о замене рубля более мелкой денежной единицей — «русью»¹⁷⁰. Жить с нею простому народу, возможно, стало бы и дешевле, однако «…тут замешаны интересы личные и известных классов населения, но не общегосударственные, не затрагиваются общегосударственные интересы всей страны»¹⁷¹. Но самое главное — замена денежной единицы должна была произвести «полную пертурбацию в ценах», которая неминуемо обеспокоила бы низшие классы населения. В цитированном выше выступлении перед членами Государственного совета С. Ю. Витте особенно упирал на эту сторону дела. Возрождая правильное денежное обращение, говорил он, следует пуще всего бояться «…всяких сотрясений, всяких искусственных перемен — в каком бы то ни было направлении». Почему? А потому что на денежной системе покоятся оценки, с которыми связаны многообразные имущественные и трудовые интересы всех слоев населения страны. «Вся оценка должна остаться на своем месте».

От правильно проведенных валютных преобразований никто не должен ни пострадать, ни разбогатеть. Их цель заключается прежде всего в том, чтобы под всякий доход или заработок подвести устойчивый фундамент, «…на котором все стояло бы твердо, крепко, не боясь сотрясений, не опасаясь неожиданностей»¹⁷². Главное условие для успеха денежной реформы — «…никоим образом не мудрить, а, напротив, самым строгим образом придерживаться лишь тщательно выверенных указаний опыта, правильно повторяющегося и постоянно себя подтверждающего»¹⁷³.

Мысль о введении «руси» С. Ю. Витте отбросил и оказался прав — реформа прошла гладко и совершенно незаметно, по крайней мере для основной массы населения.

14 ноября 1897 года последовал указ о чеканке новых золотых монет достоинством 5 руб. — третья часть империала. Золотое содержание нового рубля было уменьшено на треть по сравнению со старым. Оно находилось в полном соответствии с курсом бумажных денег по отношению к золоту. Тем самым его ценность была приспособлена к тогдашнему курсу бумажного рубля.

Золотой рубль впервые был введен в 1897 году в качестве валютной единицы, девальвирован был рубль бумажный. Поэтому девальвация рубля (уменьшение ценности валюты) не произвела обычного в таких случаях изменения товарных цен, которые проставлялись в бумажных деньгах. Вспомогательные денежные знаки — монеты дробные или, как сейчас говорят, разменные — выпускались из менее благородных металлов — серебра и меди.

Был подтвержден указ 1893 года о запрете свободной чеканке серебра. Серебряные монеты достоинством 1 руб., 50 и 25 коп. были обязательны к приему только в платежах до 25 руб. Однако серебряной банковой монеты было начеканено сверх всякой потребности, и это еще больше удорожало и без того дорогую реформу. За удовольствие иметь твердую валюту народ заплатил дорого.

Золотой рубль стал основной монетной единицей; кредитный же рубль сделался простым его представителем. На новых кредитных билетах стали указывать, что они разменны на золото. Закон 29 августа 1897 года установил новый порядок выпуска билетов и их размена. Эта дата считается днем рождения золотого рубля, днем введения золотой валюты в России.

Государственный банк по закону 29 августа получил права центрального эмиссионного учреждения. Российское законодательство предусматривало только золотое покрытие бумажных денег. Госбанку законом разрешалось напечатать необеспеченных кредитных билетов даже меньше, чем предполагалось первоначальными планами — только на 300 млн руб. Вся остальная эмиссия должна была покрываться золотом рубль в рубль. Таким образом, выпуск банкнот связывался не с развитием банковского кредита, а с золотым фондом. Поэтому русские кредитные билеты с полным правом считаются не банкнотами, а скорее золотыми сертификатами. По первому эмиссионному балансу Госбанка золотой запас страны составил 1 млрд 131,7 млн руб. на новый счет. Этой цифре противостояло кредитных денег на сумму 1 млрд 068,7 млн руб. — кредитные билеты, следовательно, обеспечивались золотой наличностью свыше требуемой законом нормы. Золото из обращения постепенно изымалось и оседало в кладовых Госбанка. В 1900 году золотое покрытие эмиссии составило уже 170 %.

По сравнению с золотым запасом банка циркуляцию золотых монет в обращении можно считать ограниченной. 1 января 1909 года в обращении находилось золотых монет на 561,1 млн руб., банкового серебра на 110,5 млн руб., кредитных билетов на 1087,1 млн руб. Золото Госбанка составляло сумму 1 млрд 220 млн руб. Для того чтобы перевезти его золотой запас, требовалось два состава по 50 вагонов в каждом.

Столь тесная привязка эмиссии к золоту не явилась изобретением С. Ю. Витте; она была позаимствована у англичан. Знаменитый акт Роберта Пиля 1844 года, которым вводилась в Англии золотая валюта, имел очень сильных критиков, например Карла Маркса. Но на Британских островах неудобства денежной системы, порождавшие недостаток средств обращения, сводились к минимуму обращением предъявительских чеков и именных векселей в качестве денег, а также развитой системой безналичных расчетов¹⁷⁴.

Как из депозитных сертификатов выросло банкнотное обращение, так из приказов платежа, не выходивших ранее за пределы клиентов жиробанков, выросло чековое обращение. В отличие от векселей чеки имели очень краткий период циркуляции. Например, Учетно-ссудный банк Персии оплачивал чек не позже 10 дней с момента его эмиссии. Посредством чекового и вексельного обращения достигалась экономия денежной наличности. Все платежи компенсировали друг друга в расчетных палатах.

Эти палаты возникли в Лондоне еще в XVIII столетии. Клерки лондонских торговых домов, вместо того чтобы бегать с чеками по большому городу, условились регулярно в определенное время встречаться в ресторане лондонского Сити для обмена чеками. Хозяева одобрили их инициативу. В следующем столетии вексельное и чековое обращение и связанная с нею система безналичных расчетов достигли в Великобритании своего апогея.

Тут надо иметь в виду, что настоящее вексельное и чековое обращение имеет предпосылку к европейски развитой кредитной системе с густой сетью банковских учреждений, расчетных плат и т. п. Она не могла сложиться в России с ее хозяйством, носящим родимые пятна натуральности. Валютная реформа и должна была содействовать росту кредитного хозяйства, подключив к нему внешний фактор. «Закон о металлическом обращении, — говорил А. Н. Гурьев, — имеет громадное значение для страны, выходящей уже из изолированного положения. В нее будут приливать металлические деньги, ищущие краткосрочного помещения, и капиталы, ищущие долгосрочной затраты (так в источнике. — С. И.). Наша задолженность не так страшна, как ее расписывают. Самый закон о металлической валюте упрочит наш престиж и скорее удержит бумаги от возвращения к нам; заграничные держатели русских бумаг получат больше гарантий в уплате процентов, в особенности по бумагам на кредитную валюту»¹⁷⁵.

В 1898 году при учреждениях Государственного банка были созданы расчетные палаты, для того чтобы уменьшить обращение наличных денег в крупных сделках хотя бы между банками. Так что отрицательные стороны золотого монометаллизма принимались в расчет министром финансов. При данных обстоятельствах С. Ю. Витте делал все, чтобы свести их последствия к минимуму.

Предприятие истинно народное

Постройку железных дорог С. Ю. Витте числил среди своих главных приоритетов. За время его службы в должности министра финансов в Российской империи для пассажирского и товарного движения открылось около 25 тыс. верст железных дорог. Общая протяженность железнодорожной сети, составлявшая к концу 1892 года 29 тыс. верст, таким образом, почти удвоилась. Без всякого опасения ошибиться можно утверждать, что в 1890-е годы в стране происходил подлинный железнодорожный бум, невиданный ранее и непревзойденный впоследствии.

Именно железнодорожное строительство и сделалось первейшим фактором колоссального количественного и немалого качественного роста тех отраслей российской индустрии, что выпускали предметы производственного потребления. Только за время с 1895 по 1900 год, когда был промышленный подъем, выплавка чугуна, производство прокатного железа и стали в России увеличились более чем в два раза. Во второй половине 1880-х — 1890-е годы на карте страны появился новый очень перспективный экономический район — Южнорусский металлургический. Там использовались домны новейшей конструкции, прекрасные угли Донбасса, замечательная железная руда Кривого Рога. Он стал играть первую роль в металлургическом производстве всей страны. Выплавка металлов на юге России возросла почти в три раза.

По темпам роста производства пальму первенства держало транспортное машиностроение. Выпуск железнодорожных вагонов увеличился в 3 раза (за период с конца 1880-х годов), паровозов — в 7 раз. В 1900 году паровозы делали 7 машиностроительных заводов. Семь заводов — много это или мало? Ежегодно все российские предприятия могли произвести 1200 штук паровозов, французские — 500, германские — 1400, американские — 3153. За исторически короткий срок в России было создано крупное транспортное машиностроение. Но оно едва ли могло полностью удовлетворить потребность дорог страны в подвижном составе — по протяженности железнодорожных магистралей Российская империя вышла на второе место в мире после США. Нашей стране так и не удалось полностью освободиться от импорта паровозов (около 25 % общего числа)¹⁷⁶.

Громадный скачок произошел в строительной индустрии опять-таки под воздействием развития железнодорожного транспорта. Рост производства цемента внутри страны составил 583 %, и он совершенно вытеснил привозной. Характерно, что его потребителями явились не города, а железнодорожные общества.

Железные дороги строились с расчетом на использование в интересах экономики. Линии Царицын — Тихорецкая, Уральск — Покровская слобода, Ставрополь — Екатеринодар обеспечивали хлебу юга и юго-востока Европейской России выход на внешние рынки. Для экспорта керосина в Западную Европу Баку соединился железной дорогой с Батуми. К общей сети железных дорог были подключены рельсовые линии Урала и Закавказья, которые до того имели лишь местное значение. В 90-е годы XX века был выстроен ряд линий, улучшивших транспортные артерии Донецкого каменноугольного бассейна.

Под нажимом военных сооружались магистрали военно-стратегического назначения: Бологое — Полоцк, ответвление Закаспийской дороги в направлении на Кушку и некоторые другие. В результате многолетних занятий железными дорогами С. Ю. Витте пришел к убеждению: «…в громадном большинстве случаев все стратегические соображения о направлении дорог суть химеры и фантазии»¹⁷⁷. Если государство берется за железнодорожное строительство, то ему следует руководствоваться исключительно экономическими соображениями. Они всегда (или почти всегда) будут соответствовать потребностям военной стратегии.

Так случилось и с Сибирской железнодорожной магистралью. Инициатором ее постройки стал император Александр III. Еще в начале 1882 года на журнал Комитета министров, где предлагалось провести изыскания на начальном участке рельсовой дороги в Сибирь, была наложена царская резолюция: «Изыскания провести безотлагательно и рассмотреть в Комитете министров для обсуждения направления Сибирской магистральной линии»¹⁷⁸.

Благая мысль о соединении Европейской России с Дальним Востоком рельсовой магистралью крепко засела в голове у императора. Но лишь в 1891 году дело наконец сдвинулось с мертвой точки — Александр III дал цесаревичу Николаю поручение заложить магистраль и облек его в форму, соответствующую важности события. 17 марта появился высочайший рескрипт, данный на имя наследника российского престола. В нем говорилось: «Ваше императорское высочество. Повелев ныне приступить к постройке сплошной через всю Сибирь железной дороги, имеющей соединить обильные дарами природы Сибирские области с сетью внутренних рельсовых сообщений, я поручаю Вам объявить таковую волю мою, по вступлении Вами вновь на русскую землю, после обозрения иноземных стран Востока. Вместе с тем возлагаю на Вас совершение во Владивостоке закладки разрешенного к сооружению, на счет казны и непосредственным распоряжением правительства, Уссурийского участка Великого сибирского пути.

Знаменательное Ваше участие в начинании предпринимаемого мною сего истинно народного дела да послужит новым свидетельством душевного моего стремления облегчить сношения Сибири с прочими частями империи и тем явить сему краю, близкому моему сердцу, живейшее мое попечение о мирном его преуспеянии. Призывая благословение Господне на предстоящий Вам продолжительный путь по России, пребываю искренне Вас любящий Александр»¹⁷⁹.

19 мая 1891 года Николай Александрович выполнил поручение отца, заложив первый камень в основание железной дороги, которой Владивосток должен был соединиться с Хабаровском. Но это было лишь слабое начало.

Исполнение высочайшего пожелания о проведении дороги через Сибирь к Тихому океану столкнулось с многочисленными затруднениями. Из них главными были финансовые. И. А. Вышнеградский разумно полагал, что, прежде чем пускаться в область неизведанного, каким представлялся ему проект сооружения гигантской транспортной артерии на средства казны, необходимо привести в порядок действующие магистрали, то есть сделать их безубыточными. По его настоянию фактически было свернуто строительство новых железнодорожных линий за счет средств государственного бюджета.

Денег из казны на «истинно народное дело» было отпущено смехотворно мало — всего 1,1 млн руб. по смете 1892 года. Если бы финансирование проекта велось такими гомеопатическими суммами, то осуществление его растянулось бы на долгие годы, если не десятилетия. Посетившему его С. Ю. Витте император Александр III пожаловался — подданные саботируют исполнение высочайшей воли. «Он взял с меня как бы слово, что я эту мысль приведу в исполнение. Поэтому, когда я был министром путей сообщения и затем, когда я сделался 30 августа 1892 года министром финансов как во время царствования императора Александра III, так и после его царствования, я усердно проводил эту мысль о сооружении Великого сибирского пути, и насколько прежние министры задерживали это предприятие, настолько я, памятуя заветы императора Александра III, старался как можно быстрее осуществить этот путь»¹⁸⁰.

С. Ю. Витте объявил строительство Сибирской железной дороги государственной задачей первостепенной важности, не терпящей более отлагательства. 24 февраля 1893 года для скорейшего осуществления царской мечты был учрежден, опять-таки с его подачи, Комитет Сибирской железной дороги. У проекта строительства Сибирской магистрали в среде высшей бюрократии оказалось не так много сторонников. Будучи смышленым человеком, С. Ю. Витте довольно скоро уяснил себе роль интриги в управлении российскими государственными делами. Спланированная им комбинация состояла в том, что Комитет Сибирской железной дороги наделялся исключительными правами — все законодательные решения, относящиеся до строительства магистрали, принимались самим Комитетом, правда, на соединенном заседании с Департаментом экономии Государственного совета.

Комитет Сибирской дороги осуществлял общее руководство строительством; исполнительная часть была оставлена за подлежащими министерствами. Его председателем был сделан наследник российского престола. Цесаревич Николай Александрович совершал поездку из Владивостока через всю Сибирь на почтовых, и идея прославиться освоением огромного региона не могла не увлечь его. Он живо интересовался делами Комитета Сибирской железной дороги еще и потому, что это было первое крупное государственное дело, которым ему довелось заниматься. До этого цесаревич, следуя романовской традиции, проходил воинский ценз в Преображенском полку, где дослужился до батальонного командира.

Назначение цесаревича оказалось удачным сразу в двух отношениях. Во-первых, как признавал С. Ю. Витте, по своим умственным способностям Николай II был гораздо выше своего августейшего отца. Он очень быстро все схватывал и все очень быстро понимал. Во-вторых, наследник цесаревич, сделавшийся в самое непродолжительное время императором, оставил за собой председательство в Комитете Сибирской железной дороги. Поскольку монархия в России была неограниченная, то решения Сибирского комитета получали значение законов. В тех случаях, когда законопроекты попадали в Государственный совет, они уже фактически были предрешены. Вице-председателем Комитета Сибирской железной дороги стал опытнейший Н. X. Бунге.

Приступая к стройке невиданных ранее масштабов, С. Ю. Витте старался использовать накопленный ранее опыт. Вместо сооружения дороги малыми участками в меру наличных средств, как это делалось прежде не только концессионерами, но и казной, он предложил руководствоваться планом, строить крупными участками и возможно быстрее. Быстроте сооружения железной дороги придавалось важнейшее значение. В 1902 году она должна была вступить в строй целиком.

Все работы были распределены на три этапа, или очереди. К первой очереди относились участок от Челябинска до Иркутска протяженностью 3082 версты, подсоединение к нему Уральской горнозаводской дороги и окончание постройки линии Владивосток — Графская. Ко второй — участок от Графской до Хабаровки (347 верст) и от станции Мысовской, находившейся по ту сторону Байкала, до Сретенска (1009 верст). К третьей — кругобайкальская линия в 292 версты и участок от Сретенки до Хабаровки длиной около двух тысяч верст¹⁸¹.

Быстрота строительства и огромный размах работ должны были, что С. Ю. Витте знал по опыту, уменьшить стоимость дороги, будущее значение которой, экономическое, политическое и культурное, оправдывало все жертвы на это колоссальное предприятие, «…имеющее все права занять одно из видных мест в ряду самых крупных и самых обильных важными последствиями начинаний истекающего столетия не только в нашем Отечестве, но и во всем мире»¹⁸².

Введение в народно-хозяйственный оборот еще нетронутых богатств Сибири позволило бы решить сразу несколько неотложных экономических и социальных проблем государства. Сибирской железной дороге предстояло возбудить к деятельности дремлющие производительные силы огромного края, вызвать расширение существующих и возникновение новых видов промышленности и торговли, привлечь к богатствам Сибири рабочие руки и капиталы, в том числе и иностранные. Все это в совокупности должно было умножить народное богатство России и дать государственному бюджету новые обильные источники доходов¹⁸³.

С помощью железнодорожной магистрали министр финансов надеялся извести патриархальные формы товарообмена в глубинных районах Сибири, разорительные для коренного населения. Например, в Енисейской губернии меновая торговля с «инородцами» производилась на условиях, которые иначе как грабительскими не назовешь: за шкурку песца скупщики давали охотнику фунт махорки или бутылку разведенного спирта, за пуд хлеба брали 1,5 песца, за кирпич чаю — 2 песца и т. п. На Ирбитской ярмарке в оптовой продаже шкурка енисейского песца шла от 3 руб. 50 коп. до 5 руб. 50 коп.¹⁸⁴

С проведением дороги жизнь простого люда могла стать более обеспеченной. Колебания цен на продукты первой необходимости в Сибири бывали очень значительны. Например, в Иркутске ржаная мука продавалась по 1 руб. 50 коп. за пуд, в то время как в Томске она стоила 45 коп. за пуд. В Томской губернии цена муки колебалась от 15 копеек до 1 руб. 10 коп. в зависимости от объемов спроса на хлеб со стороны местных рынков. Нередко в земледельческих округах Сибири хлеб не имел сбыта по отсутствию спроса, а в промышленных дневное содержание чернорабочих иногда доходило до 5 руб. из-за дороговизны хлеба. «Железная дорога, — полагал С. Ю. Витте, — без сомнения, устранит эти невыгодные для края аномалии хлебной торговли»¹⁸⁵.

Еще до того как началось строительство магистрали, в Министерстве финансов размышляли о тех мерах, какие могли бы сделать ее будущую эксплуатацию доходной. Много лет спустя С. Ю. Витте вспоминал: «Я возбудил и старался двинуть вопрос об организации переселения из Европейской России в Сибирь по мере сооружения Сибирской дороги… В моих понятиях устройство Великого Сибирского пути неразрывно связывалось с вопросом о переселении. Этим путем, с одной стороны, разрежалось население в Европейской России и там (в Европейской России) являлось больше свободы для земельного быта крестьян, а с другой стороны — этим оживлялась великая наша сибирская окраина; затем благодаря переселению можно было надеяться на то, что Сибирский путь в ближайшем будущем сам себя будет окупать»¹⁸⁶.

Так оно и было на самом деле. В докладе по проекту государственной росписи доходов и расходов на 1893 год С. Ю. Витте предложил параллельно строительству провести серию «вспомогательных мероприятий». В их ряду первое место отводилось колонизации земледельческих округов Западной Сибири выходцами из Европейской России¹⁸⁷.

Эта затея министра встретила мощное противодействие влиятельных кругов дворянства. Оно, как полагал С. Ю. Витте, «…основывалось на крепостнических чувствах и идеях»¹⁸⁸. Поместному дворянству избыточное сельское население, доходившее в ряде мест Европейской России до 75 % всего трудоспособного населения, доставляло немало выгод. Прежде всего оно позволяло поддерживать высокий уровень арендных цен на землю — чтобы не умереть с голоду, крестьянам приходилось арендовать землю на условиях, выгодных в первую очередь землевладельцам, то есть за отработки. Из-за высокой арендной платы помещичья земля стоила значительно больше, нежели крестьянская, хотя крестьянин свой участок обрабатывал лучше и ухаживал за ним тщательнее, нежели помещик, применявший труд крестьян-арендаторов.

Мысль о том, что переселение в Сибирь лишит их почти дарового крестьянского труда и понизит уровень земельных цен, приводила поместных дворян в смятение. Летом 1893 года они предприняли попытку укрепить и законсервировать старые порядки крестьянского общежития, прежде всего общинное землевладение. Законом 8 июня 1893 года частные переделы общинных земель запрещались, а общие переделы дозволялись только через 12 лет. Приговоры сельских сходов об общих переделах вступали в силу, только если они были приняты 2/3 голосов домохозяев.

Закон 14 декабря 1893 года имел еще более консервативный характер. Некоторые нормы статьи 165 Положения о выкупе 1861 года были им отменены. Этой статьей крестьянину предоставлялось право требовать выдела причитающегося ему участка полевой земли к одному месту и свободно распоряжаться им (с правом продажи) в случае досрочного внесения всей суммы выкупных платежей. Закон 14 декабря постановил, что для досрочного выкупа необходимо также согласие 2/3 сельского общества с последующим утверждением такого согласия земским начальником. Закон запрещал залог надельных земель в частных кредитных учреждениях и продажу их посторонним лицам, не принадлежавшим к сословию «свободных сельских обывателей». Иначе говоря, крестьянскую надельную землю можно было продавать только крестьянам. Огромный земельный фонд изымался из свободного рыночного товарооборота и этим в определенной степени обесценивался. Теперь крестьянину, желающему переселиться в Сибирь на свободные земли, приходилось уступать свой надел с большой скидкой в цене или вообще за бесценок.

Тогда, как и в последующие времена, самые реакционные законодательные поползновения преподносились как забота о народном благе. Закон 14 декабря 1893 года был направлен на защиту крестьян от мироедов-кулаков и купцов, которые снабжали бедняков деньгами для внесения досрочных выкупных платежей за наделы единственно для того, чтобы увеличить таким путем площадь собственных земельных владений. Однако получилось в полном соответствии с известным афоризмом «хотели как лучше, а получилось как всегда»: мероприятие, направленное на ограничение аппетитов кулачества, способствовало как раз обратному — еще большей концентрации надельных крестьянских земель в руках местных лихоимцев.

В Государственном совете С. Ю. Витте явился одним из самых ревностных защитников антикрестьянских законопроектов. Здесь мы имеем тот редкий случай, когда интересы «диких помещиков» и прогрессивного министра финансов на какое-то время совпали. Но совпадение это чисто внешнее. Суть дела состоит в том, что С. Ю. Витте из некоторых соображений не сочувствовал беспорядочной или стихийной колонизации восточных окраин государства. Одна из самых главных проблем переселенческого движения была не полицейская, а финансовая. Чтобы переселенец мог сносно устроиться на новом месте, по расчетам Министерства внутренних дел требовалось не менее 300 руб. на хозяйство, а по выкладкам чиновников переселенческого управления — 250–500 руб. для Тобольской губернии и 364–500 — для Акмолинской¹⁸⁹. Активизация переселения означала дополнительный и немалый расход казначейских средств.

В начале 1893 года Министерство финансов подготовило целую программу организованного заселения Сибири: порядок вызова туда поселенцев из крестьян, способ ликвидации поземельных отношений в местах выхода, перевозку поселенцев по железной дороге, выбор и отвод поземельных участков. К заселению громадных пустынных территорий собирались привлечь состоятельных людей из дворянства и служилый элемент¹⁹⁰. Принятый по инициативе министра финансов в 1894 году новый закон о паспортах облегчал передвижения «свободных сельских обывателей» по стране.

Закон 15 апреля 1896 года вводил следующий порядок переселения в местности, прилегающие к Сибирской железной дороге. Тем крестьянам, которые получили разрешение переселиться, предоставлялись льготы в отбывании государственных повинностей и небольшие ссуды: 77 руб. в Енисейской губернии, 113 руб. в Тобольской и Семипалатинской. Самовольные переселенцы никаких льгот не получали, землей обеспечивались в последнюю очередь и худшего качества¹⁹¹.

Экономическое освоение Сибири в Министерстве финансов планировалось таким образом, чтобы помещичьи и крестьянские хозяйства Европейской России не выводились из равновесия. В замыслах министра финансов была постройка железнодорожной линии от Перми в направлении на Котлас. По ней дешевое сибирское зерно получало самостоятельный выход на заграничные рынки. Тем самым хлебные цены в центральных губерниях России предохранялись от сильного понижения.

Сибирская железная дорога должна была сооружаться на средства казны, за счет займов и остатков обыкновенного бюджета. От предварительного создания обильного деньгами железнодорожного фонда С. Ю. Витте отказался. Однако идею специализированного железнодорожного фонда он не отбросил. Ему придавалось страховое назначение на тот случай, если произойдут заминки по линии государственного кредита или, что также не исключалось, свободных остатков обыкновенного бюджета будет недоставать для покрытия всех намеченных расходов.

Затевая гигантский народно-хозяйственный проект, министр финансов руководствовался известным принципом — сначала надо ввязаться в сражение, а там видно будет. Смета была готова лишь по участкам первой очереди, и то не полностью. Приблизительную сумму всех расходов на сооружение линии от Челябинска до Иркутска управляющий министерством вывел в размере 150 млн руб. Ее намеревались добыть из следующих источников: от кредитных операций С. Ю. Витте рассчитывал выручить 68,5 млн руб.; расход в 13,5 млн руб. покрыть излишками по обыкновенному бюджету; 10,6 млн руб. — за счет специальных средств, вкладов в Государственный банк на вечные времена и т. п.; остальное — из средств специального фонда в 92,7 млн руб., который составился из кредитных билетов, переданных Государственному банку для уничтожения, но не уничтоженных им¹⁹².

8 мая 1892 года император разрешил приступить к работам на первом участке дороги протяженностью 1328 верст (от Челябинска до реки Обь). Строительство шло быстро. Временное движение на участке от Челябинска до Омска было открыто уже 1 сентября 1894 года; к 1 октября рельсовый путь был уложен на протяжении 1328 верст, а 15 октября года началось регулярное движение на всей Западно-Сибирской дороге.

Проектом предусматривалось строительство ветки от Челябинска до Екатеринбурга длиной 226 верст. 27 февраля 1893 года было получено разрешение на строительство, а в декабре 1895-го началось временное движение на всем участке.

На всю Западно-Сибирскую дорогу длиной от Челябинска до Омска было ассигновано вместе с подвижным составом и рельсами 47,4 млн руб., или по 35,8 тыс. руб. в пересчете на 1 версту. Дорога проходила по безлюдным местам — приходилось строить много жилья для служащих дороги. Не хватало воды, на топливо для паровозов употреблялись дрова.

По мере продвижения дороги вглубь Сибири трудности нарастали. Среднесибирская магистраль (от реки Обь до Иркутска) длиной 1729 верст была разделена на два участка. Первый участок от Оби до Красноярска имел 711 верст главного пути; второй участок от Красноярска до Иркутска — 1011 верст главного пути и 5 верст ветвей. Помимо того, предполагалось построить ветку от станции Таежная до Омска длиной 89 верст. Разрешение Александра III на производство работ было получено 27 февраля 1893 года. В декабре 1895 года на участке от Оби до станции Болотная протяженностью 119 верст открылось временное движение. Согласно расценочной ведомости, на Обь-Красноярский участок было ассигновано 25 млн руб. без подвижного состава, Красноярск-Иркутского участка — 46,8 млн руб. и от Таежной до Томска 1,8 млн руб. Здесь строителям приходилось преодолевать огромные реки, болота, непроходимую тайгу. Перерасход по смете Обь-Красноярского участка определился в 3,5 млн руб. Окончание работ на участке Красноярск — Иркутск ожидалось не ранее 1898 года.

Что касается дальнейшего пути, то поначалу его собирались вести по южному берегу озера Байкал. Однако впоследствии направление изменили в пользу ветки от Иркутска по левому берегу Ангары до Байкала. Через озеро поезда должны были переправляться на паромах. Окончание сооружения паромной переправы намечалось в 1898 году. Паром-ледокол был заблаговременно приобретен и в разобранном виде привезен в Красноярск; далее его намеревались доставить в Иркутск на лошадях и пароходом по Ангаре к месту назначения.

К постройке паромной переправы готовились как следует: наблюдения за погодными явлениями велись на станции Мысовская, у истока Ангары и на самом озере Байкал. Зимой на льду посередине озера была устроена временная метеорологическая станция. Наблюдения показали, что паромная переправа могла действовать примерно 10 месяцев в году; остальное время поезда самостоятельно могли передвигаться по льду, толщина которого достигала 95 см.

На строительстве Сибирской дороги работали иностранные подданные (более 15 тыс. китайцев и корейцев), заключенные острова Сахалин и Александровской каторги. За примерную работу им обещали скостить срок на треть. С. Ю. Витте спешил как можно быстрее пустить дорогу в эксплуатацию, рассчитывая впоследствии обустроить ее как следует. Сибирская магистраль сооружалась в один путь, земляная насыпь была уже, а толщина балластного слоя меньше, чем в Европейской России. Многие мосты возводились из дерева, на путь укладывались облегченные рельсы — 18-фунтовые вместо распространенных 24-фунтовых¹⁹³.

Летом — осенью 1896 года министр путей сообщения князь М. И. Хил ков по повелению императора на месте ознакомился с ходом строительных работ. 25 октября того же года им был представлен всеподданнейший доклад о результатах поездки.

Впечатление от хода строительства в целом было благоприятное. Министр не скрыл от монарха своего беспокойства относительно перспектив строительства магистрали в направлении далее Иркутска. На кругобайкальском участке проводились еще лишь изыскательские работы. Их окончание можно было ожидать только к концу 1897 года. «…Что же касается до постройки Кругобайкальской линии, — если таковая признана будет необходимой, — в настоящее время трудно определить срок окончания сооружения ее, ввиду весьма сложных работ, которые придется при этом исполнить», — честно признался министр¹⁹⁴.

Крайне медленно продвигалась стройка Уссурийской дороги из-за отсутствия точных карт местности, ошибок проектирования и сложных природно-климатических условий. На некоторых участках дождевыми паводками разрушалось дорожное полотно. Строительные рабочие мучились от цинги и болотной лихорадки; вольнонаемные уходили, не отработав задатков, а на ссыльнокаторжных надежда была плохая. Квартирный вопрос в Уссурийском крае стоял острее, чем где бы то ни было. По решению Комитета Сибирской дороги от 5 июля 1895 года рабочие получали в аренду участки земли вдоль рельсового полотна для возведения жилищ и устройства огородов. Деньги на постройку домов для жилья можно было получить в кредит на условиях его частичного погашения¹⁹⁵.

Продвижение дороги вглубь Сибири осложнялось еще и тем, что принадлежности для укладки пути и строительные материалы требовалось подвозить из центра страны и с Урала. К вспомогательным мероприятиям, о которых говорилось выше, помимо заселения, относилось еще развитие пароходного сообщения по рекам Сибири и расширение горнозаводской деятельности на всем протяжении магистрали.

В Иркутской губернии, неподалеку от селения Братский острог на реке Ангаре, уже имелось довольно крупное металлургическое предприятие — Николаевский железоделательный завод. На него возлагались очень большие надежды. М. И. Хилков нашел завод в запущенном состоянии: одна из трех доменных печей была полностью разрушена, другая требовала крупного ремонта и лишь третья могла быть пущена в работу после небольших исправлений. Сталеплавильная печь нуждалась в капитальной переделке, рельсопрокатного стана в наличии вообще не оказалось, а здание завода было до того ветхим, что могло вот-вот рухнуть.

В 1896 году предприятие приобрела группа коммерсантов во главе с Саввой Ивановичем Мамонтовым. Она учредила акционерную компанию под названием «Общество Восточносибирского железоделательного, рельсопрокатного и механических заводов». Новые хозяева энергично принялись за реконструкцию комбината: спроектировали новую доменную печь, увеличили помещение мартеновского цеха для установки второй мартеновской печи, отремонтировали здание, где предполагалось производить железнодорожные скрепления. Для рельсопрокатного производства за границей был заказан рельсопрокатный стан. Уже в начале марта 1897 года завод собирался приступить к прокатке рельсов.

Основное затруднение, которое новая администрация комбината не могла преодолеть своими силами, — это полное отсутствие рабочих рук. Главные надежды возлагались опять-таки на каторжников, но вместо ожидавшихся 600 человек в распоряжение заводского управления прибыли только две партии по 100 заключенных в каждой¹⁹⁶. Успех всего дела зависел главным образом от того, будет ли завод снабжаться подневольной рабочей силой или же нет.

Забайкальская железная дорога в 1896 году еще только начала строиться. На линии работало 14 300 человек и 1078 подвод казенного обоза. Параллельно создавалась и промышленная инфраструктура. В Забайкалье частными заводчиками, в расчете на обильные заказы Комитета Сибирской железной дороги, спешно возводились два цементных предприятия. Один был построен близ города Верхнеудинска с производительностью 20 тыс. бочек цемента в год и один неподалеку от города Нерчинска с годовым выпуском в 40 тыс. бочек. Казна заключила с заводчиками контракт на поставку 300 тыс. бочек в течение пяти лет. Нерчинский завод уже начал давать продукцию, Верхнеудинский был выстроен и собирался начать производство в конце 1896 года.

Хотя работы по сооружению Забайкальского участка велись весьма энергично, князь М. И. Хилков сомневался, удастся ли справиться с укладкой пути к 1898 году. Выполнение намеченной программы строительства зависело в первую очередь от того, смогут ли оба частных амурских пароходства перевезти нужные железнодорожные грузы.

Еще одной большой проблемой обещало стать привлечение на дорогу квалифицированной рабочей силы. В Чите сооружались большие железнодорожные мастерские для ремонта подвижного состава, а при них — рабочий поселок на 300 человек мастеровых с семьями. В самом городе, где имелось тогда всего около девяти тысяч человек, трудно было найти жилплощадь на 900 человек. Рабочих железнодорожных специальностей в Забайкалье не имелось вовсе, а потому их собирались выписать из Европейской России.

Одним из наилучших способов прикрепления квалифицированного персонала к предприятию в те времена считалось предоставление ему хорошего жилого помещения за сравнительно невысокую плату. Рабочих собирались поселить компактно в непосредственной близости от места работы. Для будущей рабочей колонии в Министерстве путей сообщения разработали проекты жилых домов двух типов — одного четырехквартирного, другого двухквартирного. Жилая площадь квартиры, состоявшей из комнаты и кухни, в домах первого типа составляла 4,6 кв. сажени. Такая квартира предназначалась для семейных рабочих. Холостяков селили по двое в каждой квартире. Квартиры второго типа (две комнаты и кухня) имели несколько большую жилую площадь — 9,2 кв. сажени и были рассчитаны на заселение монтерами, мастерами и служащими со сравнительно высокими заработками.

Каждый из таких домов имел внутренней жилой площади 18,40 кв. сажени. Стоимость одной сажени жилой площади дома вместе с приусадебными постройками была определена в 160 руб., следовательно, общая стоимость дома равнялась округленно 3 тыс. руб. На постройку всей колонии из 70 домов министр М. И. Хилков испрашивал у казны кредит в сумме 210 тыс. руб.

Затраты на жилищное строительство предполагалось возместить из квартирной платы. Она составляла бы 7,5 % от строительной стоимости квартиры. Эти 7,5 % распределялись следующим образом: 4 % роста на капитал, 1 % на амортизацию и 2,5 % на ремонт дома. На основании произведенных расчетов квартирная плата за площадь в 9,2 кв. сажени должна была составить 112 руб. в год, или 9 руб. 33 коп. в месяц, за квартиру в 4,6 кв. сажени — 56 руб. или 4 руб. 66 коп. в месяц¹⁹⁷.

Министр признал весьма желательной организацию таких рабочих колоний во всех крупных железнодорожных центрах Сибири. «Совместная жизнь в одной колонии, на глазах железнодорожного начальства, в отдалении от города, поведет к большему порядку и дисциплине среди рабочих и устранит массу тех недоразумений, которые могут возникнуть среди рабочих при размещении их в городе, не имеющем достаточно полицейских сил», — докладывал М. И. Хилков императору¹⁹⁸.

«Россия будет прирастать Сибирью» — так, кажется, выразился М. В. Ломоносов.

При всех многочисленных недостатках Транссибирская магистраль все же оказалась несравнимо лучше прежнего конного тракта — по мнению А. П. Чехова, безобразнейшей дороги на всем белом свете. На участке от Челябинска до Иркутска было построено 107 станций и еще 144 разъезда, где поезда пропускали друг друга. Когда-то пустынный край быстро обживался. Открылось 16 православных храмов, 9 церковно-приходских школ и 19 школ Министерства народного просвещения, 4 больницы и 30 приемных покоев. На 35 станциях государственные сберегательные кассы принимали у населения вклады и продавали облигации 4 %-ной государственной ренты, вели переводную операцию. При всех станциях имелось телеграфное сообщение, а при 38 — еще и почта. Повсеместно были устроены кубы с горячей водой, которую все проезжающие могли получать совершенно бесплатно; «буфетные столы» с продажей чая, горячительных напитков и холодных закусок.

Экономическое значение магистрали возрастало с каждым годом. На 17 станциях управление Сибирской дороги построило ледники для масла и хранилища льда для снабжения им специальных поездов, перевозивших сливочное масло со станций Сибирской железной дороги в столичные центры и в порты Балтийского моря для экспорта.

В 1901 году казна приступила к труднейшим работам по прокладке кругобайкальского участка протяженностью 244 версты. В 1905 году строительство было завершено и путешественникам стало доступным одно из самых красивых мест на земле¹⁹⁹.

План Витте по строительству магистрали был весьма рискованным и даже, можно сказать, отчасти авантюрным. Но какое крупное хозяйственное начинание не включает в себя элемента авантюры? Предвидеть все повороты судьбы невозможно. Как уже говорилось, проектно-изыскательские и сметные работы были произведены не для всего протяжения Великого сибирского пути. Во всеподданнейшем докладе по росписи на 1893 год стоимость участка магистрали по левому берегу реки Амур вообще определена не была. Лишь 15 марта 1894 года император утвердил положение Комитета Сибирской железной дороги, где называлась стоимость изысканий для проведения Амурской железной дороги — 1 млн руб. 1 апреля 1894 года министр финансов представил Комитету Сибирской дороги расчеты сроков ее строительства. Изыскания и строительные работы на Амурской линии следовало вести с таким расчетом, чтобы вся она вступила в строй не позднее 1901 года. Но лишь в 1896 году предварительные работы были закончены и приблизительная сметная стоимость заключительного участка дороги протяженностью 1305 верст вместе с подвижным составом и рельсами была выведена в сумме 100 млн 250 тыс. руб., или 76,8 тыс. руб. в пересчете на одну версту пути²⁰⁰.

Большая сметная стоимость вызывалась многими техническими трудностями. Та часть пути, которая прилегала к Хинганскому хребту, не имела дорог для колесного транспорта; не было их и на некоторых участках между станцией Михайло-Семеновской и Хабаровском, а также между Благовещенском и Сретенском. Во время весенней и осенней распутицы Приморье вообще не сообщалось с Сибирью.

Почтовый тракт длиной 1664 версты имел ничтожное значение ввиду отсутствия переправ через 117 притоков Амура. Лишь реки Зея, Бурея и сам Амур вблизи города Хабаровска имели постоянные переправы. Тракт не везде был доступен для колесной езды — на 57 % пути, или 949 верстах, было возможно исключительно вьючное передвижение. Да и колесная дорога на некоторых участках могла использоваться только в сухое время года.

И это еще не все. Амурской магистрали предстояло пролегать по безлюдной территории, так что местные перевозки грузов по ней не предполагались, а перспективы грузового транзита рисовались в самых туманных очертаниях. Наконец, будущей дороге предстояло вступить в конкуренцию с амурскими пароходствами. Несмотря на краткую навигацию (всего около 170 дней), 100 пароходов и около 200 барж вполне удовлетворяли скудные потребности края. Судов с мощными двигателями для движения против течения пароходства не имели — слишком дорого обходилась их эксплуатация.

Князю М. И. Хилкову предпочтительнее всего казалось устроить добротную гужевую дорогу по направлению, избранному для рельсовой магистрали. Стоимость ее должна была составить всего 11 млн руб. или 9,3 тыс. руб. в пересчете на одну версту. Но главным аргументом в пользу устройства шоссе явилось то обстоятельство, что в 1896 году уже решился вопрос об изменении направления заключительного участка Великого сибирского железнодорожного пути²⁰¹.

Первоначальные проекты Министерства финансов предусматривали спрямление Сибирской магистрали через проведение ее по территории сопредельного государства — Китая.

В практическую плоскость вопрос был поставлен около 1896 года. Великий сибирский путь тогда уже подходил к Забайкалью, пишет С. Ю. Витте в «Воспоминаниях», и нужно было решить, как вести его дальше. «Весьма естественно, у меня родилась мысль вести железную дорогу далее напрямик во Владивосток, перерезывая Монголию и Северную часть Маньчжурии. Этим достигалось значительное ускорение в его сооружении. При этом сибирский путь являлся действительно транзитным мировым путем, соединяющим Японию и весь Дальний Восток с Россией и с Европой»²⁰².

Впоследствии С. Ю. Витте пеняли за эту идею, указывая, что из-за нее Россия ввязалась в самую позорную за всю свою историю войну, закончившуюся кошмарной революцией. В архиве дипломатических документов российского Министерства иностранных дел хранится дневник товарища министра иностранных дел графа В. Н. Ламздорфа. Благодаря усилиям и таланту Ирины Алексеевны Дьяконовой, подготовившей его к публикации, первоклассный исторический источник стал доступным для широкого круга исследователей. Особую ценность дневнику придает то, что В. Н. Ламздорф помещал в него копии с важных дипломатических документов, проходивших через его руки.

В октябре 1895 года в дневнике появляется запись: «Продолжаю вскрывать все пакеты, обычно проходящие через руки товарища министра. В одном из них нахожу официальное отношение министра путей сообщения князя Хилкова князю Лобанову (министру иностранных дел. — С. И.); отвечая на запрос нашего министра, Хилков сообщает, что в самом деле несколько инженеров, получив отпуск, в частном порядке отправились в Маньчжурию для проведения некоторых изысканий; результаты их обещают быть столь интересными, что министр путей сообщения оставляет за собой право сообщить их нам дополнительно в соответствующее время… Итак, в то время как мы со всей настойчивостью опровергаем всякое намерение строить дорогу через Маньчжурию, наши инженеры проводят там изыскания крупного масштаба!»²⁰³

Под 15 ноября 1895 года мемуарист поместил копию секретной телеграммы по поводу франко-китайской конвенции, дававшей право французам прокладывать железные дороги вглубь территории Китая, и резолюцию царя на ней следующего содержания: «Прошу переговорить с министром финансов. Я думаю, что теперь именно время на переговоры с Китаем для получения концессий на постройку через Маньчжурию железной дороги из Забайкалья прямо во Владивосток»²⁰⁴. Запись от 21 ноября содержит уже полный текст условий эксплуатации данной магистрали, составленный министрами иностранных дел и финансов²⁰⁵.

Контракт на постройку Китайско-Восточной железной дороги С. Ю. Витте провернул очень ловко. Произошло это во время торжеств по случаю коронации Николая II.

Посланником Китая — дружественной России державы — на коронационных торжествах предстояло быть Ли Хунчжану. По настоянию Витте, которому император поручил вести переговоры с Ли Хунчжаном, китайского сановника привезли не в Москву, где должны были проходить торжества, а в Петербург. Там начались церемонии, предваряющие дипломатические переговоры по существу. Все происходило в доме Министерства финансов. Первый день переговоров с Ли Хунчжаном оставил у С. Ю. Витте неизгладимые впечатления.

«И вот, когда вошел ко мне Ли Хунчжан в гостиную, я вышел к нему навстречу в вицмундире; мы с ним очень поздравствовались, очень низко друг другу поклонились; потом я провел его во вторую гостиную и приказал подать чай. Я и Ли Хунчжан сидели, а все лица его свиты, так же как и мои чиновники, стояли. Затем я предложил Ли Хунчжану, не желает ли он закурить? В это время Ли Хунчжан начал издавать звук, подобный ржанию жеребца; немедленно из соседней комнаты прибежали два китайца, из которых один принес кальян, а другой табак; потом началась церемония курения, которая заключалась в том, что Ли Хунчжан сидел совершенно спокойно, только втягивая и выпуская из своего рта дым, а зажигания кальяна, держание трубки, вынимание этой трубки изо рта и затем вставление ее в рот — все это делалось окружающими китайцами с большим благоговением»²⁰⁶.

Переговоры С. Ю. Витте вел с большим дипломатическим искусством. Необходимость в постройке дороги через китайскую территорию он мотивировал прежде всего потребностью в оказании Китаю экстренной помощи в случае покушения Японии на его территориальную целостность, которую Россия свято обещала соблюдать на вечные времена. С другой стороны, дорога могла бы помочь поднять производительность как китайских, так и русских территорий, через которые ей предстояло пролечь. Наконец, ею должна быть довольна и Япония, так как по ней она сможет гораздо быстрее общаться с Европой. Против такой аргументации устоять было трудно, и стороны установили секретное соглашение.

В 1896 году в Берлине был подписан и сам контракт об условиях постройки и эксплуатации Общества Китайско-Восточной железной дороги. По условиям контракта банкиром дороги должен был стать специально учрежденный Русско-Китайский банк. Акции общества могли приобретать как русские, так и китайские подданные; председатель Общества должен был назначаться китайским правительством. Ширина железнодорожной колеи соответствовала стандартам, принятым на русских дорогах. За китайским правительством было зарезервировано право досрочного выкупа дороги. Условия концессии были утверждены как русским, так и китайским правительством. Заключительную часть работы по контракту проделал товарищ министра финансов П. М. Романов — сам С. Ю. Витте после коронации отправился на Нижегородскую ярмарку, а затем в поездку по губерниям Поволжья²⁰⁷.

Хотя в контракте на постройку и эксплуатацию КВЖД был предусмотрительно включен пункт, которым России разрешалось провозить по ней войска и военные грузы, С. Ю. Витте был по существу прав, когда признавал за дорогой культурное и коммерческое значение, но не оборонно-стратегическое. Как показали последующие события, с проблемой своевременной доставки крупных войсковых соединений и военной техники на удаленный театр военных действий Транссибирская магистраль, частью которой была КВЖД, справлялась с огромным трудом.

Летом 1897 года в Маньчжурию уже официально прибыли первые партии инженеров для производства изыскательских работ. Они столкнулись здесь с такими трудностями, что все предыдущие им показались цветочками. В наличии не имелось ни планов, ни даже карт той местности, где предстояло прокладывать железнодорожный путь. Поэтому изыскатели первоначально занимались топографическими съемками местности, совершая маршрутные поездки в разных направлениях.

Сносных гужевых дорог в крае не было вообще. Зимой тут дули сильнейшие ветры и стояли крепкие морозы, летом случались исключительные по силе и продолжительности ливни, вызывавшие затопление пространств на десятки верст. Отверстия искусственных сооружений приходилось увеличивать в полтора раза против европейских норм.

Начальник одного из участков в августе 1897 года сообщал главному инженеру: «Что ни шаг, то или непроходимые болота, где каждый воз приходится вытаскивать на руках, или реки без мостов, через которые приходится переходить вброд при 2-х аршинной глубине, так что каждый раз чуть не весь груз перекладывается, во избежание подмочки, или, наконец, камни, расположенные в хаотическом беспорядке, делающие дорогу положительно опасной не только для колес, которых за время пути пришлось возобновить чуть ли не половину, но и для людей. Но ведь это бы все ничего, если бы не идущие беспрерывно целыми сутками ливни, после которых движение становится невозможным, так как всякая лужа обращается в реку и всякое болото делается окончательно непроходимым. Немыслимо перечислить той массы гатей из хвороста, сена и бревен, которые пришлось устраивать, и притом некоторые настолько солидно, что ими смогут, вероятно, пользоваться и другие партии. О мостах в Маньчжурии почти нет понятий: на одной реке имелась, например, переправа в виде двух лодок, становящихся рядом, так что одна служит для правых колес перевозимой телеги, другая — для левых. Эта переправа отняла ровно сутки»²⁰⁸.

Сильно досаждали и местные разбойники — хунхузы. Центральное китайское правительство не смогло обеспечить безопасность дороги и ее персонала — слишком уж большой размах приобрело разбойничество в Северной Маньчжурии. Хунхузы действовали крупными отрядами (иногда до 100 человек и более) по нехитрому сценарию: пока одна группа разбойников с закрытой позиции обстреливала дома охраны и служащих дороги, другая спокойно занималась грабежом. Властями было установлено, что в шайках хунхузов участвовали выходцы с Кавказа. Для безопасности КВЖД пришлось учредить особую охранную стражу, организованную по военному образцу. К весне 1899 года в ее составе числилось 66 офицеров, 9 гражданских чинов, 2 священника и 4612 солдат²⁰⁹.

В конце концов и эти трудности преодолели. Сибирская магистраль соединилась с Владивостоком по кратчайшему расстоянию. Управление Китайско-Восточной железной дороги находилось в Харбине — городе, который своим возникновением был обязан исключительно ей. Общая протяженность линий, принадлежавших КВЖД, составила 2442 версты. Природные, климатические и социальные факторы очень сильно увеличили строительную стоимость магистрали. Она составила 241,9 млн руб., или 101,9 тыс. руб. на версту. Для сравнения: поверстная стоимость пущенных несколько позже Кругобайкальской дороги — 259 тыс. руб., Средне-Амурской — 85,9 тыс. руб., Восточно-Амурской — 146,2 тыс. руб.²¹⁰ В начале осени 1902 года министр финансов С. Ю. Витте побывал на КВЖД. Он был очень оживлен, доволен своим путешествием и говорил спутникам, что, будучи в Петербурге, не имел понятия, что в настоящее время представляет собой Дальний Восток. Особенно сильное впечатление произвел на С. Ю. Витте Харбин. Город рос с такой быстротой, с какой росли только новые города в Америке. С. Ю. Витте радовался оживлению коммерческой деятельности, но русская будущность там внушала ему серьезные опасения.

Министр финансов увидел и беспорядок на КВЖД: поезд, назначенный прибытием в 9.00, сошел с рельсов (у одного из вагонов лопнула ось) и был отложен до 11.00, а затем и до 12.00. У С. Ю. Витте сразу испортилось настроение, и он накричал на начальника движения: «Я и раньше не верил вашим докладам, и теперь не верю… Поезд придет не тогда, когда вы говорите, а когда сам придет»²¹¹. Опоздавший поезд пришел не в 12 часов пополудни, а в 17 часов вечера. Уж кто-кто, а С. Ю. Витте на собственном опыте знал, что при таких порядках будет происходить на дороге в случае открытия военных действий. До начала Русско-японской войны осталось чуть более года.

Укрепление бюджета

Крупный российский и советский экономист Михаил Иванович Боголепов как-то заметил, что в финансовой истории России конца XIX — начала XX века «…прежде всего бросаются в глаза три изумительных факта: необычайно быстрый рост государственного бюджета, быстрое накапливание государственного долга и непомерное увеличение косвенных налогов. Все эти три факта находятся между собой в непрерывной связи, они — результат общих условий русской политической и экономической истории»²¹².

Государственный бюджет в царской России назывался росписью доходов и расходов. Заведование им являлось первейшей обязанностью министра финансов. Ежегодно в декабре министр финансов представлял проект росписи, к тому времени прошедший обсуждение и утвержденный в Департаменте экономии Государственного совета, на подпись императору. Высочайшая резолюция на проекте со словами «быть по сему» означала, что он становился законом.

В Министерство финансов С. Ю. Витте пришел с твердым убеждением — экономия в государственных расходах не всегда благо для страны и ее населения. Коль скоро выявлены действительные, а не мнимые, государственные потребности, писал С. Ю. Витте в первом своем всеподданнейшем докладе по росписи от 28 декабря 1892 года, финансовое управление поставлено перед необходимостью изыскивать средства для их удовлетворения. «В этом отношении сдержанность (в расходах. — С. И.) имеет свои пределы, за которыми отклонение предъявляемых требований о разрешении расходов может угрожать серьезными затруднениями нормальному развитию гражданской и экономической жизни страны»²¹³.

Предшественники С. Ю. Витте — Н. X. Бунге и особенно И. А. Вышнеградский — проводили курс на всемерное ограничение государственных расходов с целью, с одной стороны, сбалансировать государственный бюджет, лишить его дефицитности, а с другой — несколько ослабить налоговый пресс на трудящиеся массы.

С. Ю. Витте полагал, что все сущее на белом свете, в том числе и сдержанность в государственных расходах («спасительная бережливость»), имеет свою цену и цена эта безмерно высока для страны, чьи природные богатства освоены в мизерной степени, а колоссальные людские ресурсы вообще пребывают в дремотном состоянии. Финансовое управление должно поставить своей задачей прямое, а не только косвенное, содействие развитию производительных сил страны. Этим, во-первых, возвысится народное благосостояние и, во-вторых, умножатся источники государственных доходов. Но содействие это должно осуществляться разумными методами и в разумных пределах, иначе результат будет как раз обратный. Теоретически этих пределов установить невозможно, они определяются только повседневной практикой. Не стесняться расходами, но зорко и неустанно следить, чтобы государственное хозяйство было в порядке, чтобы государственный бюджет сводился с положительным сальдо оптимальных размеров (или, как сейчас говорят, «с профицитом»).

Взгляды С. Ю. Витте на задачи и принципы бюджетного управления встретили поддержку у носителя верховной власти. Расходная часть государственного бюджета при С. Ю. Витте возросла более чем вдвое — с 947 млн руб. в 1892 году до 1 млрд 935 млн руб. в 1903 году. За предшествующее десятилетие рост составил только 25,8 % — с 724 млн до 911 млн руб. В начале министерства Н. X. Бунге (1881–1886) доходная часть бюджета выражалась суммой 652 млн руб., в конце — 781 млн руб. За период пребывания И. А. Вышнеградского министром финансов (1887–1892) бюджет в его расходной части увеличился с 830 млн до 970 млн руб.²¹⁴

Какие статьи расходной части бюджета росли скорее всего? Ответить на этот вопрос точными цифрами непросто, так как составители росписи использовали не предметную классификацию, как в наши дни — расходы на оборону, на просвещение, науку и т. п., — а ведомственную: расходы по Министерству императорского двора, Министерству финансов, Министерству внутренних дел, Военному и Морскому министерствам. Сам С. Ю. Витте употребление ведомственной классификации объяснял «историческим происхождением» государственной росписи и отсутствием в России «единства министерств» (то есть Кабинета министров)²¹⁵.

Бюджет Российской империи не отличался особой ясностью еще и в силу двух обстоятельств. Во-первых, он являлся брутто-бюджетом (то есть валовым): показывались полные цифры доходов без вычета издержек по взиманию этих доходов, которые фигурировали в расходной части, наряду с расходами на управление государственными делами и др. В нетто-бюджете (то есть чистом) доходы выводились за исключением упомянутых издержек. Министр финансов отдавал предпочтение брутто-бюджету за полноту, хотя и видел его недостатки, прежде всего отсутствие прозрачности в щекотливом вопросе о действительной стоимости государственных доходов²¹⁶.

Во-вторых, особенностью государственной росписи доходов и расходов являлось то, что она делилась на две неравные части: обыкновенные и чрезвычайные расходы (и доходы). И если обыкновенный бюджет строился на основе ведомственного принципа, то расходы чрезвычайного бюджета определялись предметным способом.

Номенклатура чрезвычайных расходов государственного бюджета складывалась стихийно. По счетам чрезвычайного бюджета покрывались издержки по единовременной досрочной уплате капитала по государственным займам; по ведению военных действий; по приобретению казной в крупных размерах имущественных прав (вознаграждение за отмену права пропинации), по строительству новых железных дорог и по выкупу в казну частных рельсовых линий²¹⁷. Такое устройство государственных финансов позволяло превратить бюджетный баланс в бухгалтерский фокус — железнодорожные и военные расходы частью проходили по счетам обыкновенного бюджета, а частью — чрезвычайного.

Одним из первых шагов С. Ю. Витте в должности министра стало упорядочение номенклатуры счетов чрезвычайного бюджета. Согласно положениям закона 4 июня 1894 года в отдел чрезвычайных расходов стали заноситься расходы по сооружению новых железных дорог вместе с затратами на изготовление и приобретение подвижного состава, а также железнодорожных принадлежностей. 22 мая 1900 года бюджетные правила были еще раз изменены: суммы, израсходованные на приобретение подвижного состава для уже существующих казенных линий, были отнесены к обыкновенным расходам. Общая сумма расходной части чрезвычайного бюджета сильно колебалась по годам — то раздуваясь до 413,9 млн руб. (1898), то сжимаясь до 170,6 млн руб. (1902).

Рост государственного бюджета страны, если взять его в целом, вызывался прежде всего экономической деятельностью Российского государства, которая отражалась в сметах Министерства путей сообщения и Министерства финансов.

Самой большой статьей чрезвычайного бюджета являлись железнодорожные расходы. Они носили регулярный характер, хотя относились к чрезвычайному бюджету, и выражались ежегодно в очень крупных суммах. В 1892 году эти расходы составили 100,9 млн руб., в 1902-м — 165,7 млн руб.

Крупнейшим государственным ведомством страны при С. Ю. Витте стало Министерство путей сообщения. Его бюджет возрос с 67,4 млн руб. в 1892 году до 435,5 млн руб. в 1902-м или в 6,5 раза за 10 лет! Помимо строительства новых рельсовых путей сообщения государство выкупало в казенную эксплуатацию действующие линии. Выкуп производился для изгнания из государственного бюджета железнодорожного дефицита. Как подсчитали в Министерстве финансов, за 15 лет (1880–1894 годы) казенные приплаты по гарантии облигационных и акционерных капиталов частных обществ железных дорог выразились в колоссальной сумме — 640,7 млн руб.²¹⁸

При И. А. Вышнеградском в казенное управление было приобретено 10 железных дорог протяженностью 5456 верст²¹⁹. На государственную казну перешли их обязательства на сумму 168,7 млн руб. в металлической валюте и 35,7 млн руб. — в кредитной²²⁰.

Начатое им дело энергично продолжал С. Ю. Витте. С его подачи собственностью государства стали линии 13 железнодорожных обществ²²¹ и 30 облигационных займов на 417,5 млн руб. и акционерными капиталами, большая часть которых также пользовалась правительственными гарантиями. Для замены частных облигаций и акций на государственные ценные бумаги было выпущено новых займов на 463,3 млн руб.; наличными деньгами приплачено держателям 11,4 млн руб.²²²

У бывших хозяев железных дорог не было ни малейших оснований обижаться на финансовое ведомство. Судите сами: за бездоходные акции Варшавско-Тереспольской железной дороги на нарицательную сумму 7,3 млн руб. их владельцы получили от казны 8,3 млн руб. облигациями 4 %-ной государственной ренты, не считая денежных доплат²²³.

Железные дороги сделались крупнейшей отраслью государственного хозяйства, но ими хозяйственная деятельность казны не ограничивалась — были еще казенные заводы, огромное лесное хозяйство, наконец, кредитные учреждения, принадлежащие исключительно государству. В американской прессе Российскую империю называли самым крупным строителем железных дорог, самым крупным землевладельцем и самым крупным банкиром во всем мире.

К государственному предпринимательству в XIX веке относились несколько иначе, чем в наши дни. И государственные деятели, и многие ученые мужи склонялись к тому, что выгодно поставленное казенное хозяйство, как это удалось сделать в Пруссии, позволяет умерить бремя государственных налогов и тем самым способствует процветанию частной хозяйственной деятельности. Их не смущал тот факт, что в большинстве стран — Австрии, Италии, Франции и России — государство несло крупные убытки на эксплуатации железнодорожного хозяйства. «Если бы… русское казенное железнодорожное хозяйство могло освободиться от своей хронической дефицитности, то это обстоятельство сразу упрочило бы положение русского бюджета и отдалило бы от него дефицит»²²⁴, — полагал М. И. Боголепов.

С. Ю. Витте расширил сферу государственного предпринимательства включением в него грандиозного по своим размерам винного хозяйства, о чем речь шла выше. Расходная часть сметы Министерства финансов при нем увеличилась с 120,2 млн руб. до 335,2 млн руб., или в 2,8 раза.

«В нашем Отечестве, — писал С. Ю. Витте монарху в докладе от 28 декабря 1892 года, — по особым историческим условиям его государственного сложения и развития, финансовое хозяйство не может замкнуться в строго определенных рамках, предустанавливаемых потребностями государственными в общепринятом значении этого слова. В понятиях русского народа глубоко коренится исконное убеждение, что царской власти принадлежит почин во всем, до пользы и нуждах народных касающихся»²²⁵.

К пользе народной С. Ю. Витте ни прямо, ни косвенно не относил военные расходы государства. Ужасы войны, писал он в мемуарах, постоянно увеличиваются. Однако сами войны теперь случаются довольно редко и то потому, что «…происходит постоянная война — война всеобщего вооружения, со всеми бедствиями, от сего проистекающими»: масса населения отрывается от производительного труда, лишается благосостояния, увеличиваются бедность, нищета, болезни и смертность²²⁶.

Расходы по двум оборонным ведомствам при нем росли, но скромнее по сравнению с другими. Заметнее всего повышались расходы по Морскому министерству — с 48,2 млн руб. до 98,3 млн руб.

Отметая упреки военных в «недофинансировании» оборонной части бюджета, министр финансов указывал, что Россия по произведенным ею затратам на военные надобности не только не отстает от других европейских держав, но и обгоняет их почти что по всем статьям. Если в 1892 году ее затраты на армию и флот составляли 293 млн руб., то в 1902-м — уже 421 млн руб. (увеличение на 47,7 %). Для сравнения им приводились военные расходы Германской империи, которые за тот же период времени возросли с 223 млн до 303 млн руб., или на 35,9 %²²⁷.

Аппетиты оборонных министерств разгорелись со второй половины 90-х годов XIX века, а если быть точным, то с 1898 года. Помимо обыкновенных расходов армии и флота (на перевооружение, новое судостроение и т. п.) в 1898 и 1900 годах им было выделено дополнительно 151,8 млн руб. по сметам чрезвычайного бюджета²²⁸.

Доходная часть чрезвычайного бюджета слагалась почти исключительно из сумм, полученных от реализации государственных займов.

Российская империя последних десятилетий своего существования стяжала нелестную славу величайшего должника во всемирной истории. Если в конце министерства И. А. Вышнеградского российский государственный долг составлял 4 млрд 905 млн 410225 руб. (счетоводы финансового ведомства выводили его с точностью до рубля. — С. И.), то в 1903 году, когда С. Ю. Витте распрощался с Министерством финансов, он выразился суммой (по официальным данным) 6 млрд 651 млн руб., увеличившись, таким образом, на 1 млрд 746 млн руб., или на 35,6 %²²⁹. В этом отношении Россия не была исключением из общего ряда — быстро росла государственная задолженность у других стран «второго эшелона» капиталистического развития: Германии, Италии, Австро-Венгрии, Японии.

Однако суммы, выделяемые ежегодно из бюджета на обслуживание государственного долга (уплата текущих процентов и погашение тиражируемых облигаций государственных займов), при некотором абсолютном росте (с 251 млн руб. в 1892 году до 287 млн в 1902-м) сократились относительно других расходных статей. Если в 1892 году они составляли 27,5 % от общей суммы расходов обыкновенного бюджета, то в 1902-м — только 16,2 %²³⁰. Относительное, а в отдельные годы и абсолютное снижение платежей по системе государственного кредита достигалось за счет конверсионных операций с облигациями русского государственного долга.

В 1894 году император подписал законодательный акт, в соответствии с которым займы могли совершаться только для покрытия расходов чрезвычайного характера. Все государственные займы Российской империи имели строго целевое назначение. Каждый сопровождался специальным законом, где были подробно прописаны и условия выпуска, и его цели. В основном займы эмитировались на общегосударственные потребности и на потребности железнодорожного хозяйства. Конверсии ранее сделанных займов относились к общегосударственным потребностям.

Операция конверсии в сущности довольно проста. Владельцу конвертируемой (или изымаемой досрочно из обращения) облигации предлагался выбор: либо получить ее нарицательный капитал наличными деньгами, либо поменять на другую, с более низким процентом дохода, но на льготных условиях. Если учетный процент (цена денег) стоял высоко и банки платили хороший доход по денежным вкладам, то держатели облигаций предпочитали наличные деньги. Если, наоборот, учетный процент снижался, а вслед за ним и ставки по депозитам — то новую облигацию.

Подготовительный период конверсионных операций пришелся на министерство Н. X. Бунге; развернулись они при И. А. Вышнеградском. Прежде всего Вышнеградским были конвертированы бумаги, выпущенные на цели выкупной операции. По условиям реформы 1861 года за уступленную крестьянам землю помещики получали от государства вознаграждение, но не наличными деньгами ходячей валюты, а специальными облигациями бессрочного характера (так называемыми 5 % и 5,5 %-ными рентами).

Для конверсии 5,5 %-ной ренты предназначался 4 %-ный внутренний заем второго выпуска на сумму 70 млн руб. кредитных.

Условия конверсии были самые выгодные. 100-рублевая облигация ренты менялась на бумагу такого же номинала с прибавкой на каждую бумагу 7 руб. наличных денег. Конверсионному 4 %-ному займу был дарован ряд льгот (пониженный процент за ссуды под нее в Государственном банке, выгодная кредитная маржа и т. п.), проценты по займу платились по полугодиям, а сам заем был сделан тиражным со сроком погашения 40 лет. По свидетельству аналитика, «…биржа вполне оценила эти выгоды, котируя в январе и феврале 1891 года (перед объявлением конверсии, слухи о которой усердно распространялись в течение всего 1890 года), 5,5 % ренту по 106,5–108 за сто, а 5 % банковые билеты, которые предполагалось назначить к конверсии тотчас же вслед за конверсией 5,5 % ренты, но на менее выгодных условиях для конвертентов, — по 103–105 за сто. Первый восточный 5 % заем, который имелось ввиду конвертировать в третью очередь на еще менее выгодных условиях, котировался всего по 102–104,5 за сто. Соответственно этим ценам улучшились цены и на 4 % займы. Так, 4 % внутренний заем 1887 года, в конце 1890 года не котировавшийся выше 92,5 за сто, с начала 1891 года быстро пошел в гору и в мае достиг 98,25 за сто. Поэтому цену в 93 за сто, по которой новый 4 % заем (совершенно аналогичный займу 1887 года, кроме срока погашения) уступался владельцам 5,5 % ренты, нельзя не признать вполне для них выгодной»²³¹.

Взятый курс на реструктурирование государственного долга С. Ю. Витте продолжал энергично и настойчиво. За годы его управления российскими финансами было конвертировано 13 займов на общую сумму 1 млрд 451,5 млн руб. с расходом на это 1 млрд 474,7 млн руб. Сверх того, ряд займов был сделан безотносительно конверсии: 4,5 %-ный внутренний заем 1893 года (100 млн руб.), остаток 3 %-ного займа 1891 года (74,9 млн руб.), 3 %-ный заем 1894 года (62,4 млн руб.), 3,5 %-ный заем 1894 года (150 млн руб.), 3 %-ный внешний заем 1896 года (150 млн), 4 %-ный заем 1901 года (159 млн руб.) и такой же 1902 года (181,9 млн руб.)²³².

8 апреля 1894 года началось одно из самых масштабных конверсионных мероприятий. В тот день был дан высочайший указ министру финансов с повелением приступить к изъятию из обращения тех облигаций 5 %-ных государственных займов, в отношении которых правительство не отказалось от плана их погашения, путем предоставления держателям права обменять их на бумаги нового образца под названием «4 %-ная государственная рента». Именно 4 %-ная государственная рента и стала главной конверсионной бумагой в эпоху Витте. Ее было выпущено на сумму 2 млрд 650 млн руб. нарицательных.

Стремясь сделать обмен максимально дешевым для казны, что достигалось высоким выпускным курсом ренты, правительство пошло на предоставление новым облигациям беспрецедентных льгот и преимуществ. В частности, рентный заем был отчасти сделан срочнопогашаемым: правительство, не приняв на себя никаких конкретных обязательств по выкупу бумаг, оставило за собой право во всякое время их изымать из обращения не только по нарицательной цене, но и по биржевой, сразу и по частям путем тиражей²³³.

27 октября 1895 года во все учреждения Госбанка был разослан секретный циркуляр правления с подробным разъяснением преимуществ, доставляемых 4 %-ной рентой: «…Так, прием текущих купонов в казенные платежи дает возможность желающим получать свой доход за три месяца вперед без учета; платеж производится четыре раза в год и в том числе на сроки 1 марта и 1 декабря, т. е. перед праздниками Св. Пасхи и Рождества Христова, что представляет некоторую выгоду по сравнению с получением дохода два раза в год; обмен рент крупных достоинств на мелкие и обратно производится Комиссией погашения долгов беспрепятственно; наконец, в случае необходимости приобретения наличных средств путем залога процентных бумаг, владельцы 4 % ренты пользуются ныне более дешевым (на 1 %) ссудным процентом по ссудам, выдаваемым из учреждений Госбанка сравнительно с другими процентными бумагами». В залоги по казенным подрядам, поставкам и обеспечению взноса отсроченных акцизных платежей рента принималась не по биржевой, а по нарицательной цене. Министр финансов С. Ю. Витте получил разрешение императора на то, чтобы купоны от ренты, до срока платежа по которым оставалось не более 6 месяцев, равно как и сами облигации, лишенные купонов, подлежали свободному обращению наравне с деньгами²³⁴. 4 %-ная государственная рента образца 1894 года ввиду громадной суммы эмиссии сделалась лидером на российском рынке ценных бумаг.

Воспособление со стороны государства «правильному и успешному ходу промышленного развития» требовало дополнительных немалых затрат. С. Ю. Витте предлагал не останавливаться «…даже перед некоторым временным напряжением платежных сил страны, которое, впрочем, с избытком вознаграждается умножением, вследствие того, способов к дальнейшему развитию и нарастанию этих сил»²³⁵. Главным плательщиком государственных налогов было российское крестьянство, поэтому упомянутое «напряжение» коснулось прежде всего именно его.

Министр финансов разработал и представил в Государственный совет целую серию налоговых законопроектов: проект восстановления налога на соль; повышение всех акцизов на предметы потребления (спирт, пиво, табак, сахар, керосин, спички); повышение таможенной пошлины на хлопок; проект нового налога на квартиры; проект нового налога на лиц, освобожденных от воинской повинности; проект повышения сбора с городских недвижимых имуществ; раскладочного промыслового сбора. Прошло все, кроме налога на соль и налога на лиц, освобожденных от воинской повинности. В 1900 году произошло очередное увеличение налогов: акциза на спирт, с пива, дополнительного акциза с водочных изделий, таможенной пошлины на хлопок и ряд импортных товаров. По подсчетам М. И. Боголепова, доход государства от взимания разного рода податей за период с 1891 по 1901 год возрос с 654 млн руб. до 1 млрд 40 млн руб., или на 60 %²³⁶.

В доходной части государственный бюджет Российской империи сохранил в неприкосновенности все главные черты, присущие финансам абсолютных монархий. Прежде всего — это явное преобладание косвенного обложения над прямым. В ряду косвенных налогов главное место принадлежало акцизам: на спирт, табак, сахар и керосин.

С. Ю. Витте решил сохранить прежнее магистральное направление налоговой политики. Косвенные налоги, по его мнению, стали привычными населению и являлись наименее болезненными для него — увеличение поступлений от них производилось как бы автоматически и находилось в прямой пропорции с ростом народного благосостояния.

К косвенным налогам непосредственно примыкали доходы от таможни. От либерально-фритредерской таможенной политики 1860-х годов страна перешла вначале к покровительственным, а затем к почти запретительным тарифам. В первой половине 1880-х годов таможенные пошлины составляли 18 % к общей ценности ввезенных товаров, в 1885–1891 годах — 27 %, а после введения тарифа 1891 года — 34 %.

Тариф 1891 года не только оградил отечественную фабрично-заводскую промышленность от конкуренции извне, но еще и сделался источником крупных доходов казны.

Драконовскими пошлинами были обложены предметы широкого потребления: текстильные изделия, чай, сахар, сельскохозяйственные орудия, кровельное железо, гвозди и т. п. Чай, который в Лондоне стоил 50 коп., в Петербурге продавался за 1 руб. 50 коп. Пошлины на сахар составляли 100–150 % от стоимости его привоза. За 20 лет (1881–1900) доход казны от таможенных сборов увеличился с 86 до 204 млн руб. (около 10 % всех доходов). Как писал, может быть, чуть преувеличивая, один публицист, «…не хочешь спать зимой по 17 часов, а работать при огне, плати акциз на спички и керосин; хочешь покурить — плати акциз на спички и табак; хочешь выпить рюмку водки — плати в 15 раз дороже действительной стоимости, а если хочешь водку заменить чаем, плати за чай и сахар втрое дороже, чем они стоят на самом деле; хочешь пахать плугом — плати таможенную пошлину на железо и т. д. и т. д. Вообще, куда ни повернись сельский обыватель, везде он чувствует, что с него берут, берут и берут»²³⁷.

Авторы тарифа 1891 года как могли старались устранить несоразмерность в обложении дорогих и дешевых товаров, характерную для тарифов 1850, 1857 и 1868 годов. И в этом они вполне преуспели, если не считать отдельных немногочисленных фактов. Так, пошлина на косметическое мыло составила 19,7 % к стоимости, тогда как на простое — 30,3 %; на табак в листах — 46 %, а сигары — 26,9 %²³⁸.

Оговоримся сразу же: С. Ю. Витте вовсе не был принципиальным сторонником косвенных налогов. Против них восставало и нравственное чувство министра финансов, который очень хорошо понимал несправедливость такого обложения, поскольку главная тяжесть государственных налогов падала на малоимущие слои россиян. Когда ему показалось, что начали созревать для того условия, он предпринял усилия для постепенного перехода к более справедливому принципу обложения — в зависимости от размера получаемых доходов. Способность в каждом деле видеть перспективу составляла отличительную черту С. Ю. Витте как государственного деятеля.

Непомерная тяжесть косвенного налогообложения признавалась и верховной властью. В 1896 году государственный контролер написал в своем ежегодном всеподданнейшем отчете об исполнении государственной росписи доходов и расходов: «Платежные средства сельского населения находятся в чрезмерном напряжении». Высочайшая отметка против этого места гласила: «Мне тоже так кажется». Министр финансов думал несколько иначе, хотя и не подавал виду — ему приходилось жить и работать в абсолютистском государстве, где воля монарха значила если не все, то очень многое. Плыть против течения всегда тяжело, и люди, которые берут на себя такую смелость, заслуживают уважения вне зависимости от целей, которыми они при этом руководствуются. С. Ю. Витте ставил перед собой всегда цели самые высокие. Главная проблема, полагал министр финансов, заключается совсем не в тяжести налогообложения, а в том, на какие цели и как расходуются государственной властью народные деньги.

Жанр научной биографии не предполагает детального разбора всех больших и малых мероприятий, осуществленных С. Ю. Витте в области управления русскими финансами. Это задача специальных научных исследований. Упомянем лишь одну из проведенных им бюджетных реформ, важную, но, к сожалению, малоизвестную специалистам. 23 июня 1899 года был подписан закон о реформе «податного надзора», или способа взимания прямых налогов. Касался он прежде всего крестьян. Раньше казенные платежи с них собирала полиция в лице исправников, становых приставов и даже сельских урядников. Они, как деликатно говорится в официальном издании Министерства финансов, не представляли «…по своему образовательному и нравственному цензу достаточных гарантий верного понимания ими требований фиска»²³⁹. Правильно понимаемые государственные фискальные интересы требовали бережного отношения к плательщикам налогов. Оставив до поры до времени крестьянскую круговую поруку (отмененную в 1903 году), С. Ю. Витте отвел полиции чисто исполнительные функции по взиманию недоимок. В этом состояло существенное нововведение, внесенное им в действующий податной строй.

С 1896 года у российского бюджета появился новый перспективный источник дохода — казенная винная операция. Заметную статью доходной части бюджета составляли прибыли казенных предприятий: железных дорог, банковских учреждений, лесного хозяйства. Но доходы от государственного предпринимательства являлись оборотными (за исключением банковских учреждений), так как из них надо было вычесть еще и расходы. Железнодорожное хозяйство начало давать чистый доход казне только в самом конце управления С. Ю. Витте Министерством финансов, и то в микроскопических дозах. Тем не менее главная причина хронической дефицитности государственного бюджета несколько ослабила свое действие.

Дефициты бюджета бывают двоякого рода. Кассовые дефициты являлись довольно обычным делом и тревоги не вызывали. Они объяснялись несовпадением во времени доходов с расходами. Такие дефициты обыкновенно покрывали из кассовых резервов либо путем выпуска в обращение государственных векселей — краткосрочных обязательств казначейства («билетов государственного казначейства»), которые затем погашались либо конвертировались в облигации государственного долга.

Гораздо опаснее во многих отношениях являлись действительные дефициты бюджета, вызываемые недостатком средств на покрытие неотложных государственных расходов. Именно они стали причиной отставки такого блестящего министра, каким был Николай Христианович Бунге. Борьба с дефицитом стала главным делом И. А. Вышнеградского. Уже в 1887 году сальдо обыкновенного бюджета оказалось положительным. С. Ю. Витте удалось сделать обыкновенный бюджет бездефицитным. Бюджетные остатки накапливались в виде так называемой «свободной наличности государственного казначейства».

С 1862 года началась публикация во всеобщее сведение проекта росписи государственных расходов и доходов с объяснительной запиской министра финансов. На критике финансового управления оттачивали перья поколения российских журналистов. Министр финансов, согласно популярной шутке, смелее других твердит пословицу: «Не любо — не слушай, а врать не мешай». Мнимая бездефицитность бюджета, по представлениям авторов газетных статей, достигалась путем нехитрого фокуса: при составлении росписи доходы выводились в преуменьшенном размере, затем к этим преуменьшенным цифрам подгонялись расходы. Когда финансовый год заканчивался, то оказывалось, что доходы значительно превышали расходы, и в Государственном казначействе образовывалась немалая сумма так называемой «свободной наличности».

Государственный бюджет, указывал критикам С. Ю. Витте, должен отвечать прежде всего требованиям точности и осторожности. Поэтому смета строилась на цифрах действительного поступления доходов и действительно произведенных расходов, но не последнего года, а ряда бюджетных периодов, например, по средним данным за пять лет или три года. Цифры прошлогодней росписи давались лишь для сравнения²⁴⁰.

Накопление «свободной наличности» служило также предметом постоянных порицаний. Еще бы — имея немалый профицит обыкновенного бюджета, Российское государство не вылезало из долгов, уподобляясь тому странному человеку, который, имея полный кошелек в кармане, непрерывно занимает деньги. С. Ю. Витте, напротив, был убежден, что без накопления «свободной наличности» государственный бюджет Российской империи прочным не будет никогда. «Те лица, которые критикуют эту систему, не принимают во внимание следующих обстоятельств, а именно, что, с одной стороны, Россия — страна исключительно иностранной задолженности; ни Англия, ни Франция, ни Германия в этом отношении несравнимы с Россией; это есть одна из слабейших сторон русской государственной жизни. И раз страна имеет столь громадную задолженность за границей, необходимо держать такой резерв, который при неблагоприятных обстоятельствах мог бы остановить паническое движение русских фондов, находящихся за границей и в России, а следовательно, и падение русских фондов»²⁴¹.

Народное хозяйство земледельческой России все еще оставалось на весьма низкой ступени культурного развития. Не только материальное благополучие, но и сама жизнь миллионов россиян зависела от погодно-климатических факторов. Для спасения их от голодной смерти в случае неурожая С. Ю. Витте считал необходимым держать наготове крупные денежные суммы.

В странах «экономически недоразвитых», к которым он причислял и Россию, «…очевидно, запасные средства „про черный день“ являются существенным условием для поддержания бездефицитного государственного хозяйства. Помимо этого, — говорил министр финансов, — бюджетные избытки, во всяком случае, свидетельствуют о благоприятном положении баланса обыкновенных доходов и расходов страны. А так как по этому балансу судят об общем состоянии ее финансов, то с этой стороны понятно крупное значение бюджетных избытков для упрочения международного доверия к государству и его финансовым обязательствам»²⁴².

Наконец, свободная наличность могла пригодиться и на случай военных осложнений. В отличие от своего отца в вопросах внешней политики Николай II проявлял мальчишеское легкомыслие. С. Ю. Витте вспоминает, как в 1896 году молодой император, преследуя цель навсегда утвердиться на берегах черноморских проливов, чуть было не втянул страну в военную авантюру. Только благодаря твердой позиции министра финансов удалось предотвратить крупный международный конфликт²⁴³. «Я указывал, что эта затея приведет в конце концов к европейской войне и поколеблет то прекрасное политическое и финансовое положение, в которое поставил Российскую империю император Александр III».

Министра финансов у нас в стране не ругает только ленивый. Смелая, и отчасти даже рискованная, бюджетная политика С. Ю. Витте вызвала волну критики как справа, так и слева. Об остроте ее читатель может судить по цитате из сочинения правого публициста С. Ф. Шарапова, относящейся, правда, ко времени, когда С. Ю. Витте был уже не у дел: «За гения приняли самого обыкновенного шарлатана, невежду и проходимца и целых 11 лет позволяли ему бесконтрольно и безотчетно позорить и ломать Россию, как ему вздумается»²⁴⁴.

Однако разумной альтернативы курсу министра финансов правая оппозиция предложить не смогла. Призывы к сокращению налогов, в обилии рассыпанные по статьям дворянских публицистов, несли в себе изрядную долю лицемерия. Дворян-помещиков беспокоило не обнищание крестьян само по себе, их волновало то, что в результате виттевской политики индустриализации они лишатся дешевой, почти дармовой рабочей силы. Русскому помещику, ведущему рыночное хозяйство, безземельный батрак был невыгоден. Русскому помещику требовался батрак с собственной лошадью, сохой, домом и нищенским наделом, да еще и прикрепленный к этому наделу юридически.

С иных позиций вели критику финансового управления С. Ю. Витте левые публицисты. Будущий вождь российского пролетариата В. И. Ленин посвятил всеподданнейшему докладу по росписи 1902 года специальную статью.

В. И. Ленин не был против расширения сферы казенного хозяйства. Строительство железных дорог вещь самая полезная с точки зрения прогрессивного развития страны по капиталистическому пути. Однако с вопиющими злоупотреблениями при постройке железнодорожных линий царская администрация, похоже, свыклась. Хорошо известно, что казна много переплачивала за рельсы и за подвижной состав. При мировой цене рельсов 85–95 коп. за пуд государство платило уральским заводчикам по 1 руб. 11 коп.²⁴⁵ Не прекращалась и поддержка казенными средствами предприятий черной металлургии.

В. И. Ленин не упустил случая уколоть С. Ю. Витте за допущенный им непонятно как промах. В докладе по росписи министр указал, что российский государственный долг обеспечивался государственными имуществами, назвав в их числе такие, которые уже по своей природе никакого дохода приносить не могли — военные крепости на западной границе. Обычно так поступали должники накануне заявления о прекращении ими текущих платежей. Итог — «…Витте ведет хищническое хозяйство… самодержавие медленно, но верно идет к банкротству, ибо нельзя же без конца повышать налоги и не всегда же будет русского царя выручать французская буржуазия»²⁴⁶. Суть критики будущего лидера партии большевиков сводилась к установлению общественного контроля над расходами денег из государственного кошелька. «…Народу следует как можно скорее прогнать распоряжающихся его имуществом хищников… Не пора ли в самом деле передать это действительно ценное имущество в более надежные руки?»²⁴⁷ В. И. Ленин не преминул отметить, что огромные средства были потрачены на военные действия в Китае — 80 млн руб. только чрезвычайных расходов, не считая значительных сумм, издержанных за счет обыкновенного бюджета²⁴⁸. К чести С. Ю. Витте, не было в правящих кругах более решительного противника внешнеполитических авантюр царизма, чем министр финансов. Но ему, как и почти всем государственным деятелям, текущие обстоятельства не оставляли выбора.

Министр финансов старался уйти от «хищнического» способа ведения государственного хозяйства. С. Ю. Витте писал в докладе по проекту росписи на 1902 год, что средний процент, платимый страной по ее заграничным обязательствам, понизился за 10 лет с 4,19 % до 3,86 %; что в 1900 году казна получила небольшую чистую прибыль от всего своего железнодорожного хозяйства, выведенную с учетом расходов по тем магистралям, которые находились еще в постройке²⁴⁹. «Признавая… дальнейшее увеличение нашей рельсовой сети вопросом первостепенной важности, министр финансов полагает, однако, что и в этом деле надлежит неуклонно держаться основного правила хозяйственной деятельности — строго сообразовывать расходы с источником их удовлетворения»²⁵⁰. Средства на постройку железных дорог, утверждал С. Ю. Витте, лишь частично черпались в займах. Основным источником денег для строительства рельсовых магистралей стали доходы обыкновенного бюджета²⁵¹.

Советские историки, следуя за В. И. Лениным, строго судили царских финансистов за «фокусничанье» с бюджетом. «При действительном… бюджетном равновесии все государственные расходы, как обыкновенные, так и чрезвычайные, должны были покрываться за счет внутренних источников без помощи займов… Чрезвычайный бюджет был необходим царскому правительству потому, что он маскировал истинное финансовое положение страны, скрывая растущую дефицитность и задолженность»²⁵².

Читать мораль историческим деятелям — неблаговидное занятие. Достичь бюджетного равновесия без помощи займов тогда не удавалось ни одной великой державе. Не получалось это и у Советского Союза даже в лучшие времена его истории. Отличие состояло в том, что экономически развитые европейские государства занимали главным образом у своих собственных народов, тогда как Российскому государству за финансовой поддержкой приходилось обращаться за границу — дома занять было не у кого. Это была та реальность, от которой убежать было никак нельзя. Ее можно было только преодолеть упорной работой многих поколений. Именно такой работой и занимался С. Ю. Витте все 11 лет своего управления российскими финансами.

Вниз по наклонной плоскости

Дальневосточные дела стали в центр внешней политики России с середины 90-х годов XIX века. В 1894 году Япония начала войну против Китая из-за Кореи. Японские войска, не встречая нигде серьезного сопротивления, овладели Корейским полуостровом, захватили крепость Порт-Артур и стали угрожать Пекину. Китай вынужден был просить мира. Военные успехи Японии обеспокоили Петербург, поскольку ими создавалась реальная угроза распада Поднебесной империи.

Для оценки непростой ситуации, сложившейся на дальневосточных рубежах страны, император Николай созвал Особое совещание из высших сановников империи. Большинство высказалось за сближение с Японией и участие вместе с ней в дележе Китая. Во главе меньшинства встал С. Ю. Витте. Он рассуждал следующим образом. Огромные владения России на Дальнем Востоке освоены экономически крайне слабо. Это не подлежит ни малейшему сомнению. А раз так, то основной задачей дальневосточной политики Российской империи должно стать поддержание «status quo»²⁵³. Выступая против открытых территориальных захватов, министр финансов предлагал придерживаться курса на мирное экономическое проникновение в Китай под флагом сохранения его территориальной целостности и неприкосновенности.

8 марта 1895 года в городе Симоносеки начались мирные переговоры враждующих сторон. Япония потребовала от Китая отказаться от суверенитета над Кореей, уступить южную часть Маньчжурии (Ляодунский полуостров с прилегающими островами), остров Тайвань и острова Пэнхуледао (Пескадорские), уплатить огромную контрибуцию и предоставить целый ряд торговых привилегий.

Условия Симоносекского мирного договора С. Ю. Витте расценил как весьма опасные для России, поскольку Япония получала территорию на континенте и «…благодаря этому приблизилась к нам в том смысле, что наши приморские владения, Приморский край, прежде отделялись от Японии морем, а теперь Япония переходила уже на материк и завязывала интересы на материке, на том самом материке, где были и наши весьма существенные интересы, а тому являлся вопрос: как же поступить?».

30 марта 1895 года Особое совещание выработало, а император Николай II утвердил следующее решение. Во-первых, русской дипломатии ставилась задача добиваться сохранения status quo ante bellum на севере Китайской империи. В этих видах ей надлежало посоветовать Японии, сначала дружелюбным образом, отказаться от занятия южной части Маньчжурии, так как оно нарушает российские интересы и будет служить постоянной угрозой спокойствию на Дальнем Востоке. В случае же решительного отказа Японии последовать советам России — объявить японскому правительству, что она оставляет за собой свободу действий и будет поступать сообразно со своими интересами. Во-вторых, сообщить официально европейским державам, а также Китаю, что, не стремясь с своей стороны ни к каким захватам, Россия считает необходимым для охраны своих интересов настаивать на отказе Японии от занятия южной части Маньчжурии²⁵⁴.

Министр иностранных дел России князь А. Б. Лобанов-Ростовский немедленно установил контакт с Германией и Францией. Обе страны изъявили согласие поддержать требования России. После этого без промедления Россия предъявила Японии ультиматум. Очутившись в дипломатической изоляции, Япония была вынуждена принять его. Взамен Ляодунского полуострова она потребовала значительную денежную контрибуцию.

В мае 1896 года Россией был подписан договор с Японией о совместном протекторате над Кореей, а месяц спустя — соглашение с правительством Кореи о передаче руководства финансами страны в руки русского советника и об обучении корейской армии русскими инструкторами.

С. Ю. Витте снесся с правительством Китая и предложил посреднические услуги своей страны в деле заключения займа для выплаты контрибуции японцам. Российская империя давала этому займу свою гарантию. 24 июня 1895 года в Петербурге был подписан контракт о предоставлении французскими банками займа китайскому правительству на сумму в 100 млн руб. золотом под гарантийные обязательства России. По инициативе русского министра финансов был создан Русско-Китайский банк. Его учредителями выступила группа французских банков и банкирских домов, которые взяли себе 5/8 частей акционерного капитала, определенного в размере 6 млн руб. 3/8 пришлось на долю единственного русского участника — Санкт-Петербургского международного коммерческого банка. Однако 5 членов правления из восьми были русскими и только 3 — французами. Председателем правления был назначен князь Э. Э. Ухтомский, приятный императору Николаю человек.

Европейские державы не принимали миролюбие России за чистую монету. 16 мая 1895 года В. Н. Ламздорф поместил в дневник обширную выдержку из конфиденциального письма государственного секретаря А. А. Половцова императору. В конце письма говорилось: министр иностранных дел Франции Габриэль Аното со слов германского посла сообщил, что «…у английского правительства есть основания думать, что Россия хочет взять Порт-Артур себе. Франция не имеет ничего против и стала бы нам помогать в осуществлении такого проекта…»²⁵⁵.

Дыма без огня, как гласит пословица, не бывает. В русских военно-морских кругах давно носились с проектом устройства незамерзающего порта для боевых кораблей. «Моряки критикуют дислокацию наших судов на Балтике, где они окажутся запертыми в случае войны и где их броня чаще всего не выдерживает более пяти лет, поскольку морозы оказывают на нее гибельное действие… Все больше и больше поговаривают о необходимости иметь для флота незамерзающий порт на Тихом океане. Как передают, вчера, во время открытия нового морского клуба в Галерном порту, великий князь Александр Михайлович даже будто бы предложил тост за осуществление такого пожелания», — читаем запись дневника В. Н. Ламздорфа от 7 мая 1895 года²⁵⁶.

Японо-китайская война 1894–1895 годов сыграла немалую роль в обострении противоречий между великими державами на Дальнем Востоке. Китай, резко ослабленный в результате проигранной войны, стал объектом открытой экономической экспансии европейских государств. За три года, прошедших после окончания войны, китайское правительство выдало 19 железнодорожных концессий, в том числе и России.

Предпринимались попытки и открытого раздела Срединной империи. В ноябре 1897 года Германия, воспользовавшись удобным предлогом, захватила порт Циндао в Шаньдуне. Этот провокационный акт император Вильгельм совершил если не с одобрения, то с ведома русского царя.

1897 год С. Ю. Витте считал рубежом между двумя этапами дальневосточной политики России. Вначале все шло как надо (выгодные договоры с Китаем и Японией, контракт на постройку и эксплуатацию КВЖД и пр.), а затем события повернулись таким образом, что Россия, вопреки ее собственным интересам, втянулась в трагическую для нее войну с Японией.

Несчастья начались, по убеждению С. Ю. Витте, с того самого момента, когда было принято роковое решение о захвате Порт-Артура, который за несколько лет до этого отстояли у зарившихся на него японских империалистов. В декабре 1897 года отряд русских боевых кораблей бросил якорь на рейде Порт-Артура, а в марте 1898-го Китаю был навязан договор об аренде сроком на 25 лет южной части Ляодунского полуострова (Квантунской области) с портами и прилегающими островами. Этот поступок России С. Ю. Витте расценил как «акт неслыханного коварства». Как мог, он протестовал, но не преуспел. Чтобы хоть как-то ублаготворить Японию, в апреле 1898 года Россия признала преобладание ее экономических интересов в Корее.

Порт-Артур начали превращать в главную базу всего русского Тихоокеанского флота (во Владивостокской гавани стоял лишь отряд крейсеров). Место это было выбрано неудачно. Порт-Артурская гавань имела узкий проход и не в состоянии была вместить большое число крупных судов. Поэтому боевым кораблям постоянно приходилось стоять на внешнем рейде под парами. Русское правительство вложило немалые деньги в постройку соединительной ветки с КВЖД и в крепостные сооружения.

Средства, полученные в счет репараций с Китая, Страна восходящего солнца употребила на модернизацию своих военно-морских сил. Чтобы прочно защитить родные дальневосточные берега от коварного агрессора, всего нужнее были боевые корабли среднего класса — быстроходные крейсера и миноносцы. Еще в 1881 году руководство страны приняло мудрое решение: оборонять тихоокеанские владения России одними инженерно-артиллерийскими и минными средствами, вызывая в случае необходимости эскадры из состава Балтийского и Черноморского флотов, а для ограждения общих интересов иметь на Тихом океане достаточное число крейсеров. Но с 1898 года наращивание боевой мощи русской тихоокеанской эскадры пошло главным образом за счет крупных судов с толстой броней и мощной артиллерией. Для действий на коммуникациях противника броненосцы были малоэффективны. Их задача состояла в другом — прикрывать высадку десантов и сокрушать портовые сооружения противника.

Морское министерство России настаивало на всемерном ускорении постройки боевых кораблей для Тихоокеанского флота. Против выступили Военное министерство и Министерство финансов. Еще в 1894 году, в заключении на проект строительной программы военно-морских вооружений на 1895 год, С. Ю. Витте написал, что Россия — континентальная держава; она не сможет угнаться за Японией, развивающей свои морские силы на Тихом океане. В складывающихся обстоятельствах куда важнее сообразить, как быстро отмобилизовать сухопутные силы России на Дальнем Востоке в случае возникновения там крупного вооруженного конфликта²⁵⁷. Первое, что требуется сделать, — это как можно скорее завершить постройку Сибирской железнодорожной магистрали.

Ее актуальное и потенциальное стратегическое значение историки склонны переоценивать. Пропускная способность дороги не позволяла в короткое время сосредоточить на Дальнем Востоке значительные войсковые соединения. Одним из крупных недостатков Сибирской железной дороги была одна колея, из-за чего она не могла пропускать более 8 пар поездов в сутки (если исходить из расчета скорости движения 25–30 верст в час). Чтобы ускорить движение поездов хотя бы до 40 верст, министр путей сообщения князь М. И. Хилков предложил заменить 18-фунтовые рельсы рельсами тяжелого типа. Но на это нужно было найти в бюджете 50 млн руб. (на рельсы — 36 млн, на балласт — 4 млн и на замену деревянных конструкций мостов металлическими еще 10 млн руб.)²⁵⁸. На финансирование работ по укладке тяжелых рельсов, по замене деревянных мостовых конструкций на металлические и т. п., которыми пропускная способность дороги должна была подняться хотя бы до 10 поездов, с 1899-го и до 1902 года казной было ассигновано 32 млн руб.²⁵⁹

В ходе поездки на Дальний Восток в июне — сентябре 1902 года С. Ю. Витте с прискорбием обнаружил — дорога имеет существенные конструктивные недостатки. В первую очередь он отметил неудачную систему трассировки Среднесибирского участка. «Чем меньше радиусы закруглений линии и чем круче уклоны, тем меньше должен быть состав поездов, а следовательно и провозоспособность дороги, тем труднее и дороже ее эксплуатация, — докладывал он императору. — Чрезмерная крутизна кривых уклонов может сделать дорогу почти совершенно непровозоспособною»²⁶⁰. Вследствие халатно проведенной трассировки участка протяженностью 1160 верст (от Ачинска до Иркутска) длина состава не могла быть выше 16 вагонов, тогда как на участке от Челябинска до Оби он мог быть увеличен до 36 вагонов. «По моему убеждению, — говорилось далее в докладе министра финансов, — до тех пор, пока трассировка пути… не будет исправлена, затраты на усиление ее провозоспособности должны почитаться малопроизводительными и преждевременными. Особенно неосторожно было бы проложение второго пути по подобному тяжелому профилю, так как это явилось бы повторением сделанной раз ошибки»²⁶¹.

Давая оценку характеру внешнеполитической борьбы великих держав вокруг Китая, Евгений Викторович Тарле в 1927 году писал: «Нужно помнить, что Китай играл тогда… несколько своеобразную роль: европейский империализм не мог рассчитывать поглотить его путем, например, раздела. Этому прежде всего мешала торговая конкуренция между всеми заинтересованными в Китае великими державами, затем слишком выгодное, сравнительно со всеми прочими, географическое положение двух держав — Японии и России, которые еще могли иной раз подумывать о полюбовном между собой размежевании (да и то думала больше Япония, чем Россия), но уж во всяком случае подпускать на равных правах каких-нибудь третьих лиц не желали. Наконец, громадной помехой для всяких без исключения проектов раздела были Соединенные Штаты, которые желали сохранить торговые возможности во всем Китае и противились каким бы то ни было особым правам европейских держав в этой стране и дележу ее на „сферы влияния“. Были еще и препятствия, мешавшие распорядиться с Китаем так, как в свое время было поступлено с Индией или Африкой; но можно ограничиться и этими, главными»²⁶².

В сентябре 1899 года Соединенные Штаты Америки выдвинули так называемую доктрину «открытых дверей», или «доктрину Хэя» (названную так по имени государственного секретаря). Ею предусматривалось сохранение за всеми странами абсолютно равных прав в Китае, включая права на арендованные у него территории. Портовые сборы, тарифы, таможенные пошлины должны были быть одинаковыми для всех.

Из всех великих держав, имевших в Китае значительные торговые и иные интересы, лишь Российская империя уклонилась от присоединения к доктрине Хэя. С этого момента Америка стала поддерживать Японию и Англию в их совместных действиях против России на Дальнем Востоке.

Очередное обострение обстановки в Китае случилось в 1900 году, когда для подавления восстания ихэтуаней (или «боксерского») в страну были введены войска Англии, Франции, Германии, Японии, США и России. Летом 1900 года ими была взята и разграблена столица Китая — Пекин.

Русские войска под предлогом «боксерского» восстания оккупировали всю Маньчжурию и не спешили оттуда уходить. Российская дипломатия добивалась от Китая сепаратного соглашения относительно условий вывода войск. Япония, США и Англия категорически этому противились.

Японская дипломатия развернула усиленную и многостороннюю подготовку к грядущей войне с Россией. Осенью 1901 года в Петербург прибыла миссия маркиза Ито для заключения соглашения по спорным вопросам; японский посол в Лондоне получил полномочия для выработки проекта союзного договора с Англией. Ито покинул Петербург, так и не добившись желаемого — Корее предстояло остаться за Японией, но Россия должна была вывести войска из Маньчжурии. 30 января 1902 года был подписан англо-японский союзный договор о взаимопомощи в случае вмешательства в вооруженный конфликт третьей державы. Таким образом, Россия в будущей войне с Японией оставалась без союзников.

Это крупное дипломатическое поражение заставило русскую дипломатию пойти на уступки. 26 марта 1902 года Россия приняла на себя обязательство эвакуировать войска из Маньчжурии в течение полутора лет. Был разработан и план эвакуации — в три срока, через каждые шесть месяцев.

Министр финансов С. Ю. Витте категорически настаивал на скорейшей эвакуации Маньчжурии. В этом его поддерживал министр иностранных дел граф В. Н. Ламздорф. Военные были против. Особенно усердствовал военный министр генерал-лейтенант А. Н. Куропаткин. Он носился с планом полной аннексии Маньчжурии, для того чтобы обезопасить русский флот в Порт-Артуре, а заодно и весь русский Дальний Восток, от японской агрессии. К милитаристам примкнул и министр внутренних дел В. К. Плеве. При дворе активизировалась так называемая «безобразовская группировка», для изображения которой С. Ю. Витте не жалеет темных красок.

Возникла она в 1898 году. Группа лиц, входивших в ближайшее окружение императора, учредила акционерное общество для эксплуатации естественных богатств Кореи. У Владивостокского купца Бриннера (отца голливудской кинозвезды 50–60-х годов XX века Юла Бриннера) «безобразовцы» приобрели лесную концессию на реке Ялу. С. Ю. Витте пишет в «Воспоминаниях», что великий князь Александр Михайлович и граф И. И. Воронцов-Дашков «…ввели Безобразова к его величеству, вполне поддерживая его идею захвата Кореи по системе паука, посредством фальсифицированных частных обществ, руководимых и поддерживаемых как материально, так и в случае нужды силою авторитета русского правительства»²⁶³.

Среди акционеров и учредителей общества назывались: шурин царя великий князь Александр Михайлович, граф И. И. Воронцов-Дашков, князь Ф. Ф. Юсупов, камергер М. В. Родзянко, И. П. Балашов, контр-адмирал А. М. Абаза. Главную роль в нем играл отставной ротмистр кавалергардского полка А. М. Безобразов, в молодые годы служивший адъютантом у И. И. Воронцова-Дашкова.

Деятельность «безобразовцев» явно противоречила договору 1898 года России и Японии относительно Кореи.

В литературе, мемуарной и научной, считается, что в разработку лесных богатств на Ялу были вовлечены значительные казенные средства, полученные в Государственном банке безвозвратным образом²⁶⁴.

Выдающийся советский историк Борис Александрович Романов написал об этом специальное исследование, с приведением точных цифр казенных денег, вложенных в «безобразовское» предприятие и бесследно там сгинувших. Министр финансов С. Ю. Витте, как сообщает историк, всеми силами противившийся корейской авантюре А. М. Безобразова, вынужден был смириться и уступить. В январе 1903 года по его распоряжению был открыт кредит Безобразову в сумме 2 млн руб., как пишет Б. А. Романов, «…с отнесением его частью на 12 миллионный фонд (520800 руб.), частью временно на секретный фонд Русско-Китайского банка (256640 руб.), частью на прибыли иностранного отделения при Особенной канцелярии по кредитной части (1227060 руб.). Кредит был им исчерпан к ноябрю 1903 года без остатка. Сверх того, на канцелярию статс-секретаря, каковым А. М. Безобразов был назначен 6 мая 1903 года, было отпущено еще 200000 руб.»²⁶⁵.

Военный министр А. Н. Куропаткин вел личный дневник. Под 31 октября 1903 года он поместил запись о своей беседе с Витте по делам Дальнего Востока. С. Ю. Витте показал ему два документа. «В первом из них были изложены основания действий лесного предприятия на реке Ялу, а на обороте государь написал почти всю страницу карандашом. Тут значилось, что барыши с предприятия на Ялу должны поступать в доходы кабинета в соответствии с теми расходами, которые произведены на это предприятие из сумм кабинета. Что потом дальнейшие барыши должны идти на содержание войск на Дальнем Востоке, и наконец, на эти же документы следует развить церковное строительство. Документ, по-видимому, 1900 года. Того же года Витте показал мне собственноручное письмо государя, которое начиналось так: „Любезный Сергей Юльевич, сделайте распоряжение об открытии А. М. Безобразову в Русско-Китайском банке кредита в 2 млн руб.“ Витте прибавил, что эти два миллиона израсходованы без толка, что теперь сам Безобразов признает неудачу своих предприятий; что никакого отчета в этих двух миллионах он никому не дает; что дела ведутся очень темные»²⁶⁶.

Один лишь министр финансов сохранил голову в обстановке безграничного национального самохвальства и опаснейшего самодовольства, господствовавшего при дворе Николая II. С шапкозакидательскими заявлениями выступали даже такие несомненно способные военные, как А. Н. Куропаткин и П. С. Ванновский. Громадным своим умом, большим жизненным опытом, наконец, политическим инстинктом, развитым у него более чем у кого бы то ни было в окружении Николая II, С. Ю. Витте понимал, что Россия не может, не должна воевать ни в коем случае. «Именно тут и проявлялась интуиция, так могущественно развитая в Витте: он мог там и сям обронить хвастливое, шовинистическое словцо, но всем нутром своим он понимал страшную опасность новых войн для всего бытия основанной Петром I петербургской империи», — справедливо замечает Е. В. Тарле, автор лучшей, пожалуй, биографической работы о С. Ю. Витте во всей отечественной литературе²⁶⁷.

В цитированном выше всеподданнейшем докладе по итогам поездки на Дальний Восток С. Ю. Витте без обиняков предупреждал императора: «По-моему мнению, вооруженная борьба с Японией в ближайшие годы была бы для нас большим бедствием. Я не сомневаюсь, что из этой борьбы Россия вышла бы победительницей (sic! — С. И.), но победа при настоящем положении досталась бы ей ценою больших жертв и тяжело отразилась бы на ее экономическом положении». Япония, полагал министр, вовсе не слабый противник. До вооруженного столкновения с нею желательно выполнить следующую программу действий: окончательно оборудовать КВЖД и полностью ввести ее в строй, усилить Среднесибирскую дорогу и достроить кругобайкальский участок; закончить оборудование Порт-Артура, рассчитанное на 10 лет, и улучшить «…в военном отношении Владивосток, так как в противном случае наш флот будет лишен одного из важнейших условий успеха в морской войне — возможности быстрой починки поврежденных судов»²⁶⁸. В настоящее же время следует эвакуировать Маньчжурию и уступить Японии во всех ее требованиях, касающихся Корейского полуострова: «…Пока мы хотя бы на время не откажемся определенно от притязаний на Корейский полуостров, Япония из чувства самосохранения будет неизменно противником всех наших начинаний не только в Корее, но и вообще на Дальнем Востоке»²⁶⁹.

Борьба против опаснейших безумств царского окружения очень тяжело далась С. Ю. Витте. В июне 1903 года А. Ф. Кони повстречал его на Сестрорецком курорте. «Он приехал верхом и ходил, то ускоряя, то замедляя шаг, по длинной крытой галерее близ морского берега, досадливо и с явным невниманием слушая какие-то объяснения старшего врача курорта. Я, — пишет А. Ф. Кони, — едва узнал в этом согнувшемся, мешковатом, с потухшим взором и тревожным лицом, человеке самоуверенную и энергичную фигуру министра финансов. Он любезно пошел мне навстречу, задержал мою руку в своей и стал меня расспрашивать о том, как мне живется на курорте. Я видел, что это лишь машинальные фразы, что он даже не слушает моих ответов и что он, „оглушенный шумом внутренней тревоги“, среди злобного торжества многочисленных врагов, радуется встрече с человеком, который не учинил ему никакой неприятности»²⁷⁰.

15 августа 1903 года С. Ю. Витте во время своего всеподданнейшего доклада у императора неожиданно узнал, что он отставлен с поста министра финансов. На его место был назначен управляющий Государственным банком Э. Д. Плеске. Отставка была преподнесена как повышение. 16 августа С. Ю. Витте получил назначение председателем Комитета министров, а на следующий день — еще и членом Государственного совета. В награду за многолетнее успешное управление государственными финансами он получил от царя крупную сумму денег — 400 тыс. руб. Жалованье его было увеличено и составляло теперь 26 тыс. руб. в год²⁷¹. С. Ю. Витте наконец-то стал обеспеченным материально человеком. Он смог дать за дочерью хорошее приданое и обзавестись собственным комфортабельным жилищем. Его двухэтажный особняк на Каменноостровском проспекте в Петербурге, уютный и изящный, был выстроен в виде белого загородного коттеджа.

Перемещение С. Ю. Витте с поста министра финансов означало устранение его от участия в дальневосточных делах. На Дальнем Востоке было учреждено особое наместничество во главе с адмиралом Е. И. Алексеевым, командующим Тихоокеанским флотом. Всем стало ясно — политике уступок и компромиссов, которую пытался проводить С. Ю. Витте в отношениях с Японией, наступил конец. Принимаются решения об увеличении гарнизонов на Дальнем Востоке, о прекращении эвакуации воинских частей из Маньчжурии и о занятии войсками бассейна реки Ялу. Русские войска вторично вошли в оставленный ими ранее Мукден.

Е. И. Алексеев был низкого роста, плотный, с проницательными черными глазами. Подвижный и деятельный человек, он обладал живым практическим умом и хорошо знал флот. В качестве главы Квантунской администрации он был совершенно не на месте — ему более подошла бы должность морского министра. Главными его недостатками как руководителя были нерешительность, склонность к лести и нетерпимость к чужому мнению²⁷².

Он совершенно не верил в просветительскую миссию культурно отсталой России на Дальнем Востоке и особенно в ее способность к мирной колонизации Маньчжурии. Так же как и С. Ю. Витте, адмирал считал захват Порт-Артура большой ошибкой. России следовало бы укрепиться в Корее и на берегах Цусимского пролива, чтобы обезопасить подступы к Владивостоку. Но коль скоро Порт-Артур сделался русской военно-морской базой, то его нужно всячески укреплять и прежде всего обезопасить его сообщение с Россией, которое весьма легко прервать. Поэтому так называемая «безобразовская авантюра» в Корее не вызывала у него принципиальных возражений.

Для С. Ю. Витте такой поворот событий явился колоссальным ударом, повергшим его в состояние растерянности. В октябре 1903 года состоялось заседание Государственного совета. Для А. Н. Куропаткина оно ознаменовалось большой радостью, запечатленной на страницах дневника: «…Витте, три года не соглашавшийся со мной в необходимости присоединения к России Северной Маньчжурии, наконец, сдался. После разных оговорок, что мы сами испортили положение, он признал, прочитав мою записку по Маньчжурскому вопросу, представленную государю, что ныне нам ничего другого не остается, как присоединить к России Северную Маньчжурию, как мною проектировано»²⁷³.

Сник и единомышленник С. Ю. Витте — министр иностранных дел граф Владимир Николаевич Ламздорф. 24 ноября того же года он долго беседовал с А. Н. Куропаткиным по дальневосточным делам. Министр иностранных дел был преисполнен крайнего скепсиса в отношении перспектив переговоров России с Японией. По его мнению, переговоры русской стороной затягиваются намеренно, чтобы выиграть время для подготовки к войне. На мирные предложения японцев некоторое время вообще не давалось никакого ответа. «Но, по мнению Ламздорфа, идти так неопределенно, как мы идем, так нельзя, пусть ему скажут: надо присоединить всю Маньчжурию или часть ее, и он это сделает. Поводов достаточно. Когда он указывал государю, что Алексеев вновь занимает некоторые пункты в Маньчжурии, государь ответил, что он всегда был того мнения, что Маньчжурию не следует очищать» (выделено в источнике. — С. И.)²⁷⁴.

Не кто иной, как генерал А. Н. Куропаткин явился автором удивительного проекта об обмене у Китая Северной Маньчжурии на Квантун вместе с южной ветвью железной дороги. Его подлинник был направлен императору в Дармштадт, где тот находился в октябре 1903 года, а копия помещена в личный дневник военного министра.

В проекте А. Н. Куропаткин предается рассуждениям о плюсах и минусах присоединения как Северной, так и Южной Маньчжурии. Плюсов в аннексии одной только северной части ему видится целых десять. В их числе, например, следующие: «Мы получаем возможность приостановить заселение китайцами свободных земель», «мы получаем государственную границу, на 1300 верст более короткую, чем ныне», «за рекою Сунгари мы найдем отличную позицию как для обороны, так и прочную базу для перехода в наступление»²⁷⁵. Невыгод министр усматривает только две: во-первых, присоединяя Маньчжурию, Россия создает опасность более быстрого проникновения «желтолицых» в Приамурский край; во-вторых, присоединяя эту страну, Россия должна готовиться к энергичному протесту со стороны Китая и даже к разрыву дипломатических отношений с Поднебесной²⁷⁶.

В отношении Южной Маньчжурии все обстояло как раз наоборот: плюсов только два, зато минусов целых девять: «присоединение Южной Маньчжурии может нарушить наше согласие с европейскими державами, Америкою и прочими из-за Инкоу, устья Ялу, Мукдена и других пунктов», «занятие только Северной Маньчжурии может обойтись без войны с Китаем и Японией. Занимая Южную Маньчжурию, мы должны готовиться к войне с Японией из-за Кореи, с Китаем — из-за Мукдена» и т. д. и т. п.²⁷⁷ Рассуждения государственного деятеля украшал вывод: «Сравнение выгод и невыгод занятия нами Южной Маньчжурии не может не привести к выводу, что нам в настоящий исторический период необходимо ограничиться только присоединением к России Северной Маньчжурии»²⁷⁸.

В развитие своих планов А. Н. Куропаткин предложил еще ряд мер. В записке, поданной монарху 28 ноября 1903 года, помимо обмена с Китаем территориями, принадлежавшими ему же, военный министр советовал заплатить китайцам 250 млн руб. за будущие территориальные приобретения.

С. Ю. Витте, с которым 3 декабря 1903 года Куропаткин поделился своими идеями, полностью их одобрил. «Он, Витте, если бы государь пожелал, взялся бы убедить в необходимости этого решения и графа Ламздорфа. Он же, Витте, взялся бы реализовать указанные мною в записке 250 млн руб. за Южную ветвь и сооружения на Квантуне и вполне согласен, чтобы употребить их на дела устройства Дальнего Востока. Результаты получились бы огромные. Конечно, он возражал мне и доказывал ошибочность мнения, что занятие Порт-Артура явилось следствием постройки, по предложению Витте, магистрали через Северную Маньчжурию»²⁷⁹.

С аннексионистскими устремлениями А. Н. Куропаткина в конце концов согласился и неуступчивый В. Н. Ламздорф. Он прочел записку военного министра и одобрил ее. «Тут есть определенность»²⁸⁰.

Свой план А. Н. Куропаткин отстаивал в совещании, которое состоялось у императора по поводу депеши адмирала Е. И. Алексеева с советом немедленно прервать переговоры с Японией. Если судить по дневниковой записи А. Н. Куропаткина, то император Николай II был против очищения и Южной Маньчжурии. По-видимому, девять доводов военного министра его не очень убедили: «Государь по вопросу о Южной Маньчжурии высказал, что там у нас есть интересы в таможне в Инкоу; что мы можем четвертую часть расходов перечислить в Русско-Китайский банк, что нам надо взять движение по Ляохе в свои руки»²⁸¹. Император высказал соображение, что управление присоединенными территориями следовало бы оставить в руках самих китайцев²⁸². Граф В. Н. Ламздорф говорил, что бессрочная оккупация Южной Маньчжурии влечет за собой ее необходимое присоединение.

Колебания в правящих сферах продолжались. Министр иностранных дел сеял панику, говоря, что передавать распри России и Японии на решение третейского суда в Гааге не имеет никакого смысла — все международные трактаты против России. Военный министр советовал ему настаивать, чтобы японцы не смели пользоваться корейской территорией севернее 39-й параллели для стратегических целей, а также ни в коем случае не обещать, что «…мы обязываемся соблюдать территориальную целостность Маньчжурии». Император был также против того, чтобы Россия согласилась признавать суверенитет Китая: «…Государь назвал дерзкими требования Японии, чтобы мы обязывались уважать территориальные права Китая в Маньчжурии». Предложения военного министра о подготовке театра военных действий в Маньчжурии были одобрены Верховным главнокомандующим²⁸³.

7 января 1904 года военный министр записал в дневник: «Японские дела тревожат всех». По американо-китайскому торговому трактату уже состоялся обмен ратификационными грамотами и сенат США утвердил штаты генеральных консульств в важнейших городах Маньчжурии. Англичане запросили российского посла Бенкендорфа, что же Россия хочет и собирается делать с Маньчжурией. Русский посол от ответа уклонился²⁸⁴.

Правящие круги страны никак не соглашались на требование об уважении территориальной целостности своего дальневосточного соседа и друга. Даже когда дело уже шло к разрыву, царь, глава внешнеполитического ведомства и военный министр твердо стояли на своем. 12 января 1904 года А. Н. Куропаткин совещался с В. Н. Ламздорфом по поводу последних требований Японии. «Ламздорф полагает, что по отношению к Корее ему легче… настоять, чтобы Япония не занимала со стратегическими целями никаких пунктов во всей Корее. Относительно Маньчжурии он надеется какой-либо общей фразой избавиться от требования Японии, дабы мы обязались уважать территориальную неприкосновенность Китая в Маньчжурии»²⁸⁵.

15 января состоялось еще одно совещание, на сей раз у великого князя Алексея Александровича, для составления ответа на контрпредложения Японии. Военного министра особенно беспокоил вопрос о территориальной неприкосновенности Китая, и он отстаивал свою точку зрения — пункт об уважении территориальных прав Китая в Маньчжурии Россия принять не может. «Я говорил, что если бы мы такую статью дали, то скоро вынуждены были бы ее нарушить. Гр. Ламздорф обещался и не допускать обсуждения этой статьи, выработав такую редакцию, в которой о территориальных правах Китая в Маньчжурии ничего не говорилось бы»²⁸⁶.

Под 25 января 1904 года А. Н. Куропаткин оставил интересную дневниковую запись, разъясняющую позицию русской дипломатии по маньчжурскому вопросу — Россия надеялась выдержать военно-морское противоборство с Японией. Адмирал Авелан считал, что силы у русских достаточно, чтобы атаковать японский флот. «Броненосных кораблей у них столько же, но есть и старого типа. Крейсеров малых больше, но малые плохи и будут привязаны к берегам. Минный флот у них сильный. Мы технически и по составу сильнее, но Авелан выразил сомнение в способности адмирала Старка вести самостоятельно такую огромную морскую операцию»²⁸⁷.

Расчеты политиков и военно-морских стратегов вовсе не были построены на песке. Первая эскадра, направленная на Дальний Восток, состояла почти целиком из кораблей новейшей постройки. На Балтике остались суда преимущественно устаревших типов. По расчетам военно-морского ведомства России, 6 японским и 5 английским эскадренным броненосцам на Тихом океане должны были противостоять 10 российских²⁸⁸.

25 января 1904 года японская дипломатическая миссия покинула Петербург, а на следующий день у царя заседали министры иностранных дел, военный и морской. В дневнике последнего российского самодержца осталась запись (под 26 января 1904 года): «Утром у меня состоялось совещание по японскому вопросу; решено не начинать самим»²⁸⁹.

На усиление русской Тихоокеанской эскадры с Балтики был направлен еще один отряд боевых кораблей в составе 1 броненосца, 2 крейсеров и 7 миноносцев под командованием контр-адмирала Вирениуса. Однако ему не суждено было добраться к месту назначения. Японцы не стали ждать, пока русские станут еще сильнее, и первыми открыли боевые действия нападением на корабли, стоявшие на внешнем рейде Порт-Артура. Произошло это в ночь на 27 января 1904 года.

После захвата Квантунской области в 1904 году японцы ее совершенно преобразили. Всюду были проложены добротные шоссейные дороги. Голые, скалистые сопки покрылись густым хвойным лесом, посаженным японской администрацией. Украсить сопки лесом собирались и русские, но дальше совещаний и комиссий дело так и не сдвинулось²⁹⁰.