ЭПИЛОГ

Близился рассвет. Блеклые звезды гасли одна за другой, исчезая с ясного светлеющего неба Асгарта. Предрассветный ветерок доносил ароматы цветущих полей, которые дремали, укутанные утренней прохладой и безмолвием, нарушаемым лишь отдаленным журчанием реки Ивинг, разделяющей мир Асов и мир великанов. Высокие горы Ётунхейма вырисовывались мрачными громадами на фоне пробуждающегося восточного горизонта, словно застывшие навеки образы древних исполинов.

Сигрун сидела возле догорающего костра, устремив взор покрасневших от бессонной ночи глаз на восток. Костер давал немного тепла, и она ежилась, поплотнее запахивая на себе плащ. Рассвет в Асгарте был прохладным.

Сигрун посмотрела на Вульфа, который лежал у ее ног, укрытый своим черным плащом. Дыхание его было едва заметно, а биение сердца прощупывалось с трудом. Его лицо осунулось и приобрело сероватый оттенок, под глазами образовались сиреневые мешки. Вульф не приходил в себя уже два дня, с тех пор, как упал без чувств, убив последнего хримтурса. Берсеркерганг лишил его сил, и никакие усилия Идунны не могли вернуть их. Богиня сказала, что все ее старания лишь помогли Вульфу остаться в живых. Большего не может дать даже она. И вот уже два дня Вульф пребывал без сознания, странствуя между миром мертвых и живых. Сигрун не смыкала глаз вторую ночь подряд, присматривая за ним. Отряд вернулся на берег Ивинга лишь на закате этого дня. Теперь, когда Трюм был мертв, его чары исчезли, и потому путь назад был легок и отнял немного времени. Когда отряд пересек Ивинг и встал лагерем на берегу Асгарта, Асы ушли в свои чертоги, пообещав вернуться, когда люди и эльфы будут готовы к возвращению в свои миры. К сожалению, за стенами священных обителей не было места живым, и поэтому люди остались на берегу.

Вскоре совсем рассвело. Люди начинали просыпаться, а Сигрун все сидела, обняв колени руками. Ее глаза слипались, а голова гудела. Когда она увидела Сигурда и Хельги, которые подошли к ней, она сказала:

— Пожалуй, мне не мешало бы вздремнуть.

— Обязательно! — ответил ей Хельги, — Ступай, девочка, тебе надо отдохнуть. Мы посидим с ним.

Сигрун поблагодарила старика и своего деверя, и отправилась к месту, где почивал ее отец со своими дружинниками.

Хигелак, напившись из ручья, также подошел к Сигурду и Хельги и сел рядом с ними.

— Он плох, — заметил младший ильвинг, глядя на Вульфа.

— Еще бы! — покачал головой Хельги, — Он истребил в одиночку четыре с половиной сотни хримтурсов, да еще восемь ётунов! А хримтурсы не такие уж плохие бойцы.

— Да, — вздохнул Хигелак, — Я всегда говорил, что берсеркерганг до добра не доведет, да еще такой… Как только он остался жив!

— Сигрун говорила, что он метался меж турсами с нечеловеческой скоростью, оставляя за собой горы трупов, — вспомнил Сигурд слова гаутки.

— Дары Одноглазого всегда двояки, — проговорил Хельги негромко, словно боялся упоминать седобородого бога, находясь неподалеку от его чертога.

Два ильвинга молчали, размышляя над словами вардлока, и смотрели на своего старшего брата, который лежал неподвижно, укрытый плащом, будто труп, готовый к сожжению на погребальном костре.

* * *

Прошел еще один день, но ирмин-конунг так и не пришел в себя. Он исхудал и дышал все так же слабо. Вингборг, которая неплохо разбиралась в целительной магии, пыталась влить в Вульфа жизненные силы, но это не привело ни к какому результату. Хельги попробовал сделать то же самое, но опять тщетно. Никакое колдовство не давало даже малейшего улучшения. Сигрун, удрученная состоянием своего мужа и изнуренная бессонными ночами, заступила на вахту с заходом солнца, отправив мужчин спать. Эта ночь прошла быстро и не принесла никаких изменений. Утром Сигрун ушла спать и возле Вульфа остались сидеть его братья и Хельги. Старый колдун начинал беспокоиться и говорил, что если Вульф не придет в себя в следующую ночь, то, скорее всего, он превратится в хеймнара — живого трупа, и останется таким навсегда. Хельги помнил рассказы знахарей, которые говорили о берсеркерах, теряющих свои души во время боя, и превращающихся после этого в хеймнаров на всю оставшуюся жизнь. Сигурд и Хигелак помрачнели, сознавая, что такое вполне возможно. Вульф выглядел хуже день ото дня и сейчас действительно напоминал труп, который дышит и у которого бьется сердце.

Многие воины приходили проведать своего вождя, и в их сердцах не было радости от того, что они недавно одержали окончательную победу над великанами. Все сознавали заслугу ирмин-конунга в этой победе и очень переживали из-за того, что его состояние ухудшается. Никто из них даже не заикнулся о праздновании. Все ждали возвращения ирмин-конунга.

Еще одна ночь прошла без изменений. На утро Хельги, Сигурд и Хигелак присели возле тела Вульфа, с беспокойством всматриваясь в его осунувшееся, посиневшее лицо. Колдун оттянул Вульфу веко и наклонился, чтобы посмотреть в глаз. Зрачок закатился наверх, и его почти не было видно. Хельги со вздохом встал и сказал:

— Мы теряем его.

Вокруг него стояли братья ильвинги, а также подошли Альфина, Сиггейрер и некоторые другие вожди родов. В тревожном ожидании смотрели они на ирмин-конунга, и им казалось, что он уже мертв. Сердцебиение и дыхание почти исчезли. Но все же Вульф пока жил.

— Я думаю, он не доживет до следующего утра, — продолжал Хельги, — Если он не очнется, то это конец.

— Неужели никто из Асов не может помочь? — в отчаянии воскликнул Сиггейрер.

Хельги покачал головой.

— Идунна — самая искусная из Асов и Асинь во врачевании, сделала все что могла, но… этого хватило лишь на то, чтобы Вульф не умер. Сейчас ничто не может помочь Вульфу, разве что…

— Что? — с нетерпением спросил Сигурд.

— …Отец Берсеркеров, — закончил колдун, — Тот, кто породил берсеркерганг, возможно сможет вернуть Вульфа.

— Ты говоришь о… — произнес Хигелак.

— Воданаз! — кивнул Хельги. — Только он может помочь, если вообще в состоянии это сделать.

— Одноглазый известен тем, что зачастую предает своих избранников, — пробормотал Сиггейрер, хмуря брови. Все посмотрели на князя гаутов, но никто не мог возразить против этого. Ни люди, ни эльфы, ни сами Асы не могли даже гадать, что на уме у Странника.

— Быть может, Одноглазый еще не решил судьбу Вульфа? — предположил Хельги, — Возможно, он еще гадает, где Вульф ему нужнее — в Мидгарте, или в его Чертоге Павших.

Хигелак, Сигурд, Сиггейрер и колдун с эльфийкой молчали и смотрели на Вульфа. Все были охвачены отчаянием, потому что сознавали, что никак не могут помочь вождю. Если бы Воданаз мог или хотел помочь Вульфу, он сделал бы это еще тогда, когда отряд возвращался из Ётунхейма. Хельги вспомнил, как Одноглазый посмотрел на Вульфа, лежащего на повозке, и что-то пробормотал себе под нос. Хельги расслышал слова бога: «Пусть решают норны» — сказал тогда Воданаз. Говорил ли Ас про Вульфа, или про что-то еще, Хельги не знал. Но он понимал, что сейчас им остается уповать лишь на милость норн.

Яркое солнце Асгарта дарило теплые лучи цветущей земле, отражаясь мириадами бликов в холодных водах пограничной реки. Братья и остальные из ближайшего окружения Вульфа уселись рядом с его телом, хмурые и печальные, в ожидании неизвестно чего. Мало кто из них верил в возвращение ирмин-конунга, но никто не желал оставлять великого вождя одного в его последний час.

Наступил вечер, но никто из воинов и не думал идти спать. Все слышали слова колдуна — если Вульф не очнется в эту ночь, то он останется хеймнаром навсегда. И в эту ночь и люди и эльфы собрались вокруг тела вождя. В глазах каждого из них была тревога.

Взошла луна, и ее неверный свет отражался в доспехах и на клинках воинов. Время шло, и ночное светило совершало свое путешествие по усеянному яркими звездами небу. Среди людей и эльфов повисло тяжелое молчание.

* * *

А где-то высоко наверху, на вершине священной горы сидела на волшебном троне Хлидскъяльв мудрая богиня Фрийя. Внимательный взор ее глубоких очей был устремлен вниз, на полумертвого человека, лежащего на земле в окружении большой дружины. Затем Фрийя подняла глаза к стоящей рядом с троном сияющей Хольде. Очаровательная богиня тоже смотрела на героя Мидгарта. Она видела сидящую возле него девушку, в утробе которой теплилась жизнь, а в душе тлела смерть.

— Нить обрывается? — задала вопрос мудрая Фрийя.

— Эта нить бесконечна, — ответствовала ваническая красавица.

После некоторого молчания Хольда заговорила вновь:

— И все-таки она воин.

— Не спеши, — Фрийя укоризненно посмотрела на более молодую богиню, — Ее нить длинна. Она еще покажет себя.

Обе богини решили не продолжать свой стародавний спор. Фрийя молча встала, сошла с трона и удалилась в темноту. А Хольда завистливо покосилась на волшебный трон, но не стала нарушать вековечных законов. Она ушла прочь от соблазнительного сиденья, но ей не нужен был трон, чтобы видеть красивую девушку, свою избранницу, которая неторопливо брела по уснувшему цветочному полю к тому месту, где находилась дружина людей и эльфов. Она шла медленно и слегка неуклюже, с трудом передвигаясь, обремененная тяжестью своего выпирающего живота.

* * *

Великое древо Вселенной раскинуло свои ветви над Асгартом и остальными мирами, связывая их всех в единое целое. Его яркая и пышная крона служила небом над всеми небесами, а ствол был основой, стержнем, пронизывающим все миры, главным столбом, подпирающим крышу Вселенной. Глубоко внизу, где могучие корни уходили в пустоту, тихо журчал Колодец Судеб, откуда брали свой исток все реки. Спрятанный в тени одного из могучих корней мирового Ясеня, Колодец оставался вне видимости богов и великанов, людей и эльфов, карликов и гномов. Там, возле скрытого от глаз Колодца, обитали три девы, которых называли норнами. Одну из них, самую старую звали Вюрд — эта многомудрая старуха знала все о том, что было. Молодую звали Верданда — сия норна была сведуща во всем, что творилось сейчас во всех девяти мирах. А самую юную из трех дев звали Скульд — она ведала все, что должно произойти в будущем. Три норны творили судьбы всех сущих, неустанно трудясь над бесконечным полотном истории, в котором тянулись тысячи нитей, сплетаясь в затейливые узоры судеб, порой счастливые, а порой трагичные. Старые нити обрывались, а на их месте появлялись новые, и полотно росло и двигалось вперед, покорное непреодолимой воле норн. Но среди всех нитей была одна, которая заметно выделялась среди прочих. Она обрывалась посреди узора, а конец ее торчал свободно, оставляя возможность трем Ткачам продолжить ее, привязав к ней начало другой нити. Кончик оборванной нити торчал, терпеливо дожидаясь своей участи. А Норны все пряли и пряли свой одним им известный узор, сплетая прошлое, настоящее и будущее в единый холст времени без начала и конца.

* * *

Неожиданно кромешная тьма, окружавшая мгновения назад сознание Вульфа, осветилась хороводом огней, поначалу едва заметных, но с каждым мигом разгорающихся все ярче и ярче. Они закружились перед его внутренним взором, ускоряя ход и затягивая его в свой безумный круговорот. Потом Вульф услышал голос. Он конечно узнал его, ибо узнал бы его среди сотен тысяч прочих голосов. Звук этого голоса нарушил тишину его разума и вернул к жизни его сознание.

— Помоги мне! — звала Хильдрун.

Вульф приоткрыл глаза и увидел усеянное звездами небо. Он ощутил, что лежит на спине, но тем не менее не чувствовал ничего вокруг. Он не знал, холодно ли вокруг, или тепло, дует ли ветер, он не ощущал боли от ран, а также не чувствовал своих мышц. Однако каким-то образом ему удалось приподняться и оглянуться вокруг. Тогда он увидел свою дружину, братьев, Хельги и Сигрун, которые молча сидели возле него.

— Помоги мне, Вульф! — услышал он вновь голос Хильдрун.

Вульф откинул плащ и встал. С удивлением он обнаружил, что люди и эльфы продолжали сидеть, как ни в чем не бывало, словно не замечали его. Он оглянулся по сторонам, но никто из людей не смотрел на него. И тут его взгляд упал вниз, и он увидел лежащего на земле человека, укрытого черным с красной каймой плащом. Лицо со впалыми щеками и серыми мешками под глазами показалось ему знакомым. Вглядевшись повнимательнее, он с ужасом обнаружил, что смотрит на самого себя. В изумлении он отпрянул в сторону, а потом взглянул на свои ноги, руки, туловище, не веря своим глазам. Второй Вульф неподвижно лежал на траве, похожий на мертвеца, в окружении близких. Вульф знал, что это не сон, но не мог поверить в то, что видел.

— Вульф! — позвала Хильдрун в третий раз.

Звук ее голоса отвлек его от этого невероятного открытия. Он обернулся и увидел стоящую между рассевшихся на земле людей Хильдрун. Ее длинные локоны отливали серебром в блеклом свете полной луны, а большие синие глаза пристально смотрели на него, подобные двум горным озерам, в чьих кристально чистых водах отражается свет звезд и месяца. На ней не было одежды, ее живот, обремененный созревшим плодом, выдавался далеко вперед. Она поманила его рукой, и Вульф подошел к ней. Девушка взяла его за руку и повела прочь от этого места.

Он покорно следовал за Хильдрун, не зная, куда она его ведет. Они шли так некоторое время, и никто из них не проронил ни слова. Луна освещала им путь, звезды указывали дорогу. Лагерь остался далеко позади, а они все шли, приближаясь к небольшой рощице. Когда они оказались под сенью деревьев, тьма сомкнулась вокруг них, и слабый свет луны угас, едва пробиваясь сквозь пышные кроны дубов. Они остановились.

— Хильдрун… — прошептал Вульф, и захотел сказать что-то еще, но слова застряли у него в горле.

— Нам нужна твоя помощь, — сказала ему Хильдрун. Она застонала и содрогнулась.

— Что случилось? — забеспокоился Вульф, с трудом различая очертания девушки во мраке. Он увидел, что Хильдрун согнулась и опустилась на землю. Вульф сел рядом.

— Помоги, — просила Хильдрун. Она дышала тяжело и стонала от боли. — Я рожаю.

Она легла на спину и раздвинула ноги. Вульф сначала растерялся, но затем сел на землю рядом с ней и положил руки ей на живот.

Хильдрун содрогалась и кричала, и Вульф знал, что плод уже начал свой путь на волю. Чтобы как-то помочь ей, он в нужный момент надавливал на живот, в то время как Хильдрун выталкивала ребенка наружу. Через некоторое время содрогания стали повторяться все чаще, Хильдрун сжимала руки Вульфа и кричала, мотая головой из стороны в сторону. Она вспотела, и ее тело дрожало от напряжения. Но до конца было еще далеко.

Вскоре начало светать. Птицы завели свою песнь, повеяло предрассветной прохладой, но девушка по-прежнему лежала на спине, и пот катился с нее градом.

— Вульф, я люблю тебя! — то шептала, то кричала Хильдрун, и понемногу из ее измученного лона появлялась розовая головка ребенка.

— Давай, давай, — бормотал Вульф, внимательно следя за продвижением плода. На некоторое время он позабыл все вокруг, и перед его глазами была лишь роженица, а на слуху ее крик.

Вскоре рассвело, и солнце поднялось над горизонтом. А младенец к тому времени выпал прямо в руки Вульфа. Вульф перекусил зубами канат, все еще соединявший младенца с утробой матери, и мальчик закричал, сделав свой первый вдох. Вульф прижал его к своей груди и прижался щекой к его влажной головке. Младенец вопил еще некоторое время, но вскоре затих, успокоенный нежными объятиями отца. Тепло его сильных рук, шум воздуха в легких, биение сердца — все это напоминало мальчику о том счастливом обиталище, откуда его так грубо вытолкнули.

Хильдрун забылась ненадолго, наслаждаясь наступившим расслаблением, а Вульф осторожно встал с колен и отвернулся от лежащей на траве женщины. Его руки прижимали маленькое тельце, укрывая его от утренней прохлады дубравы. Вульф неторопливо побрел прочь от Хильдрун, чувствуя какое-то необычное волнение от того, что он держит в руках своего ребенка. Это была радость, это было беспокойство, это была любовь, но кроме этих чувств в его душе загорелся какой-то маленький, едва заметный огонек — огонек новой жизни, огонек преемственности, огонек новой судьбы.

Вульф ощутил, как между душой младенца и его собственной проскочила искорка, разжигая почти затухшие угли в костре его жизни. По мере того, как пламя стало разгораться, все ощущения Вульфа исчезали, и все вокруг начало меркнуть, погружаясь во тьму, тишину и полное забвение.

* * *

Солнце почти добралось до зенита. Дружина людей и эльфов по-прежнему несла молчаливую вахту возле тела вождя, и никто из них не желал покидать его первым, хотя всем было ясно, что Вульфа больше нет. Хигелак, Сигурд, Хельги и Сигрун, которые сидели ближе всего к Вульфу, сохраняли тягостное молчание и хмурили брови. Сигрун чувствовала, что ей хочется плакать, но она не смела дать волю своему горю, и отчаянно кусала тонкие губы. Ее переполняли противоречивые чувства. Вместе с горечью потери близкого человека она испытывала обиду, и даже раздражение из-за того, что Вульф оставляет его. Ее жизнь прошла совсем не так, как она себе представляла в отрочестве. Сигрун вспомнила свои грезы о том, как она лежит на погребальном костре, сраженная в битве, а ее супруг стоит рядом с ней, протягивая к кучам соломы горящий факел. Теперь, когда она смотрела на полумертвое лицо Вульфа, к ней приходило осознание того, что этому образу не суждено воплотиться в жизнь. Это приводило ее в бешенство, заставляя сжимать и разжимать кулаки.

Хигелак заметил это и прочел все, что испытывала Сигрун, на ее суровом лице. Желая успокоить свояченицу, он положил ей руку на плечо, но это прикосновение было подобно искорке, воспламеняющей бочку масла. Сигрун вскрикнула и бросилась к ВульфУ, со всего размаху ударив его по щеке.

— Очнись! — заорала она, — Слышишь ты, слабак, очнись!!

Она успела ударить его еще раз, прежде чем Хигелак и Сигурд оттащили ее, скрутив ей руки за спиной.

— О, великий Тиваз! — пробормотал Хельги, склонившись над Вульфом.

— Что с ним? — тревожно спросил Сигурд.

Два ильвинга отпустили Сигрун, которая прекратила вырываться и визжать, услышав слова колдуна, и подошли к Вульфу.

Вульф открыл глаза и отвернулся от слепящих лучей солнца. Он слышал множество голосов, но не мог разобрать ни один из них. Мутные образы мелькали перед его затуманенным взором. Он попытался сказать что-то, но язык не слушался, и из его горла вырвались несколько нечленораздельных звуков. Вульф ощущал суету и возбуждение, окружившее его со всех сторон. Постепенно мутные пятна стали обретать очертания людей, а среди какофонии голосов он начал улавливать знакомые слова. Кто-то приподнял его голову и приложил что-то к его губам. Приятная прохлада потекла в горло, и инстинкт приказал ему глотать. Холодная вода оживила его и придала силы, ускорив возвращение к реальности. Он пил, пока вода не закончилась, а затем лег обратно. Когда зрение вернулось к нему, он увидел нависшее над ним морщинистое лицо Хельги.

— Вульф! — позвал колдун, — Ты меня слышишь?

Вульф захотел сказать «да», но смог только моргнуть в знак согласия.

— Вульф жив! — услышал он радостный крик Хигелака.

Но тут силы оставили его и он провалился в забытье.

* * *

Прошло еще несколько дней, прежде чем Вульф немного пришел в себя. Вскоре он уже смог говорить и отчетливо воспринимать окружающий мир. Мысли его, поначалу скакавшие в полной неразберихе, упорядочились и дали ему возможность размышлять. Однако ходить он еще не мог. Он большей частью лежал, а иногда садился, но быстро уставал. Все его близкие, а также воины из его дружины постоянно были с ним, поздравляя его с победой и радуясь его выздоровлению. Хигелак и Сигурд увлеченно рассказывали брату о сражении, во всех подробностях описывая то, что происходило в Утгарте, пока Вульф носился по подземелью. Вульф очень обрадовался тому, что все закончилось благополучно и Асы вместе с людьми и эльфами одержали победу. Исход войны был впечатляющим — Утгарт сравняли с землей; Трюм убит; все турсы и карлики, оборонявшие Утгарт, погибли; подземелья разграблены и разрушены колдовством Воданаза. При этом потери были очень малы — почти десять тысяч воинов дружины Вульфа остались в живых и две тысячи были ранены, из дружины Альфира погибли всего десять эльфов. Одной печальной вестью было то, что погиб и сам Альфир, когда одна из ётунских молний разорвала его тело в клочья. Когда Хигелак и Сигурд рассказывали ему об этом, Вульф вдруг перебил их и сказал:

— Но есть еще кое-что очень важное, что нам удалось заполучить.

— Что же это? — почти хором спросили братья.

— Кузнец Эйкмар, — ответил Вульф.

Они сидели в сторонке от лагеря, под сенью одного из ясеней, растущих то там, то здесь. Вульф, прислонившись к стволу дерева, потягивал из чарки холодную ключевую воду, наслаждаясь ее вкусом, словно это был хорошо забродивший ячменный мед. Стоял жаркий полдень. Люди и эльфы занимались своими делами в ожидании обещанного прихода Асов. Кое-кто из людей отправились в ближайшую рощу поохотиться. А три ильвинга собрались вместе, чтобы поговорить, и рассказать друг другу новости.

— Эйкмар? — удивленно переспросил Сигурд.

— Это тот здоровяк, которого ты вызволил из турсовых подземелий? — уточнил Хигелак.

— Он самый, — кивнул Вульф.

— Так ведь он-то слепой!

— Слепой кузнец! — рассмеялся Сигурд, — Никогда такого не слыхал!

Но его смех утих, когда он встретил суровый взгляд бледно серых глаз.

— Трюм был не дурак, — проговорил Вульф, — Он похитил именно этого кузнеца, а никакого другого. Почему? Кузнец владеет тайным знанием металлов. Трюм хотел, чтобы кузнец выковал для него металл, который был бы крепче железа. И Эйкмар почти закончил свою работу. Но к счастью для нас этот страшный секрет не успел попасть в руки ётунов. Теперь Эйкмар — наше достояние.

— Да, — согласился Хигелак, глядя в сторону, — В самом деле, будь у нас оружие крепче, чем оружие всех соседних племен…

Хигелак не договорил. Фантазия унесла его в безграничные просторы мечтаний о покорении племен всего Севера, успешных походах в изобилующие роскошью южные страны и прочих выгод, которые сулило новое оружие. Сигурд также задумался о том, что могло дать оружие, которое будет разбивать в дребезги оружие врага в битвах. А Вульф сидел и переводил взгляд с одного на другого, давая им время осмыслить значимость этого приобретения. Вскоре он сказал:

— У нас есть еще одно достояние.

Братья вопросительно взглянули на него, и Вульф постучал пальцем по своему лбу.

— О, да! — воскликнул Хигелак, — Твой берсеркерганг принес тебе большую славу. Ведь ты в одиночку…

— Я не об этом, — прервал его Вульф, — Я знаю новую руну, неизвестную доселе, которую выискали ётунские колдуны.

Вульф закрыл глаза и в памяти всплыл таинственный знак, чьи сияющие линии накрепко запечатлелись в его рассудке. Когда он открыл глаза, он увидел Воданаза, стоящего за спинами его братьев. Вульф поначалу слегка опешил от столь неожиданного появления седобородого бога, но затем спохватился и сказал:

— Приветствую тебя, могучий кудесник!

Хигелак и Сигурд изумленно обернулись и, увидев, кто стоит за их спинами, вскочили со своих мест, склонив головы в знак почтения. Воданаз ответил им кивком и посмотрел на Вульфа своим единственным глазом.

— Это очень опасное знание, — проговорил он глубоким басом. — Ты спас нас всех тем, что отнял эту руну у ётунов. Теперь тебе предстоит спасти людей, забыв ее раз и навсегда.

— Но почему? — разочаровано протянул Вульф, — Эта руна может принести нам еще много побед…

— И еще больше поражений, — вставил Воданаз и покачал головой. — Это знание слишком опасно для людей. Мидгарт еще не созрел для него, люди не сумеют правильно воспользоваться той силой, которая заключена в этой руне. Настанет время, и руна появится в Мидгарте, чтобы сослужить добрую службу сынам Манназа. Но до тех пор… она вернется в забвение.

С этими словами Воданаз наклонился и приблизил верхний конец своего посоха к лицу Вульфа и провел им слева на право и обратно.

— …вернется в забвение… — повторил Одноглазый свое повеление и взор Вульфа на мгновение померк, а потом все встало на свои места. Вульф посмотрел на посох, а потом перевел взгляд на утонувшее в седой бороде лицо старого Аса.

— Ты помнишь ту руну? — спросил Одноглазый.

Вульф попробовал воссоздать в памяти линии, которые, казалось, навсегда отпечатались в его рассудке, но ничего не получилось. Знак начисто стерся из его памяти. Он покачал головой.

— Вот и хорошо, — сказал на это Воданаз, а потом добавил: — Кстати, поздравляю тебя с победой. Ты и твои воины показали себя молодцами. Никогда не подумал бы никто из Асов, что люди могут оказать им такую подмогу. Благодарю вас всех, а тебя Вульф и суженную твою в особенности.

— Спасибо, — сказал Вульф и слегка улыбнулся, — Эта гаутская волчица ослушалась не только моего слова, но и твоего повеления. Однако она спасла мне жизнь в очередной раз и помогла убить Трюма.

— Сия славная дева происходит из рода героев, — поведал Воданаз, — Древнего и могучего рода, зачатого светлым Ингвазом много столетий назад. Видимо такова была воля норн, что ты и она соединились в священном союзе. Дитя, которое она скоро породит, станет величайшей героиней Мидгарта.

— Героиней?! — воскликнул Вульф и недоверчиво покачал головой.

— Поверь мне, Вульф, придет время, и ты поймешь правоту моих слов. Волей норн было и то, что сейчас живешь и здравствуешь. Я, признаться, сомневался, что ты выкарабкаешься. А остальные Асы и Асиньи были просто уверены в твоей гибели. Никто не смеет противиться капризам норн.

— Но зачем ты помог Сигрун проникнуть в Ётунхейм? — спросил Вульф.

— Ты ошибаешься, ильвинг, — ответил Воданаз. — То была не моя воля.

Вульф недоумевающе посмотрел на бога. До сих пор ему оставалось неясным, каким образом Сигрун оказалась в стране великанов. Он решил спросить об этом ее саму чуть погодя.

— Мне пора, — сказал Одноглазый, — Ты уже достаточно поправился, так что завтра на рассвете я отпущу вас в Мидгарт, а эльфов в Альфхейм.

— Да, — улыбнулся Вульф, — девушки заждались своих молодцов.

Обычно суровое лицо одноглазого бога осветилось кривой улыбкой, после чего он отвернулся, сделал несколько шагов и исчез также неожиданно, как и появился.

Когда братья остались одни, они хранили молчание еще некоторое время, размышляя каждый о своем. За этим их застали Хельги и Сигрун, которые принесли поесть ильвингам. Колдун снял свою робу и расстелил ее на траве, а девушка разложила на ней куски сыра, хлеба и вяленого мяса. Затем явился Сиггейрер. Он принес небольшой бочонок эля, который предусмотрительно захватил с собой из Мидгарта.

— Я был уверен, что рано или поздно нам придется праздновать победу! — объяснил он, откупорив крышку кончиком кинжала. Сигрун разлила драгоценный напиток по чарам и рогам, и Вульф провозгласил первый тост за победу. Второй тост он поднял за Сигрун, поблагодарив ее прилюдно за помощь и спасение его жизни. Девушка немного покраснела от смущения, но постаралась скрыть это тем, что шутливо восприняла этот тост, как нечто само собой разумеющееся. Потом они продолжали пировать до самого вечера. К этому времени эль уже давно закончился, и еда подходила к концу. Конечно, напитка было слишком мало, чтобы шесть человек могли опьянеть, но тем не менее Вульф, который долгое время провел без пищи и питья, пока лежал без сознания, все же был навеселе. Когда начало смеркаться, Сиггейрер решил вернуться к своим воинам, а Хельги ушел к своим вардлокам. Ильвинги и Сигрун оставались с Вульфом еще некоторое время, болтая о всякой всячине, и обсуждая минувшее сражение. Вскоре к ним присоединилась Альфина. Она села рядом с Сигурдом, и он поцеловал ее. Очаровательная эльфийка все еще грустила, оплакивая гибель брата. Ее прекрасное серебренное лицо было печально и, овеянное ореолом скорби и горечи, казалось еще красивее и даже загадочнее. Говорила она немного и совсем не улыбалась. Вульфу стало жаль эльфийку, он загляделся на нее, надеясь, что веселый и жизнерадостный нрав его брата поможет ей пережить горе. Когда он взглянул на Сигрун, то встретил испепеляющий взгляд ее маленьких глаз и улыбнулся ей. Девушка резко отвернулась, а Вульф продолжал улыбаться, наслаждаясь буйной ревностью своей жены.

Через какое-то время окончательно стемнело. Сигурд и Альфина попрощались с Вульфом, Сигрун и Хигелаком и ушли куда-то. Завтра утром им предстояло расстаться, так как эльфийка должна была вернуться в Альфхейм. Дружина эльфийских стрелков находилась теперь под ее началом, и она собиралась с их помощью сплотить вокруг себя побольше князей из соседних княжеств. Возвращение из Ётунхейма с победой было важным моментом, который умная эльфийская колдунья не хотела упускать. Вульф пожелал ей удачи в этом деле. Он знал, что нечто подобное, быть может даже в больших размерах, предстоит и ему по возвращении в Мидгарт.

Вскоре после того, как Сигурд и Альфина ушли, Хигелак тоже встал и попрощался с братом и невесткой. Вульф был благодарен Хигелаку за это, поскольку он хотел поскорее остаться с Сигрун наедине. Когда они, наконец, оказались одни, Вульф сказал:

— Еще раз спасибо тебе за помощь!

Сигрун насмешливо осмотрела Вульфа, сидящего по-прежнему спиной к стволу дерева и укрытого по пояс плащом. Он выглядел уже гораздо лучше, но все равно был еще бледен и слаб.

— Ты благодаришь меня за помощь? — произнесла девушка, — Значит ты рад тому, что я помогла тебе и спасла тебя?

— Да, — неуверенно ответил Вульф, не совсем понимая, куда она клонит.

— А если бы у тебя была возможность вернуться в Мидгарт в ту ночь, когда ты и этот… хм… Одноглазый оскорбили меня? Сделал бы ты то же самое?

Вульф посмотрел в ее подозрительно сощуренные глаза и сказал:

— Ты дура!

Девушка вспыхнула, но прежде чем ее гнев успел вырваться наружу, Вульф добавил:

— Я люблю тебя и нашего ребенка. Поэтому я не хотел рисковать вашими жизнями.

Сигрун приоткрыла рот, пораженная услышанным. Ей никогда прежде не приходилось слышать подобных слов от неродного мужчины, так же как и ругательств в свой адрес. Слов любви она не ожидала услышать и от Вульфа. С самого начала она знала, что их брак всего лишь сделка между вождем западных племен и ее отцом. Она свыклась с этой мыслью и жила с ней какое-то время, пока ей не повстречалась Хильдрун. Тогда Вульф превратился для нее в предмет спора, в награду победителю поединка, который негласно проходил между ней и Хильдрун. Потом, когда Хильдрун не стало, Вульф перестал иметь для нее большое значение. Он стал для нее всего лишь боевым товарищем и надежным другом. Но теперь он говорит, что любит ее. Все перемешалось в ее душе от этих слов. Она чувствовала биение новой жизни под сердцем — новой жизни, подаренной Вульфом. Как ни странно, бремя не было ей в тягость, и порой она его вовсе не замечала. И вот только теперь до нее дошло осознание того, кем является для нее Вульф. Слова «муж», «отец ребенка» — это все были лишь пустыми звуками до этого момента, которые были у нее на слуху с самого детства и которым она не придавала особого значения, выбирая себе роль воина. «Люди вместе, когда они по настоящему любят друг друга» — прозвучали у нее в голове слова тетки, которая воспитывала ее с самого рождения. Сигрун не умела любить ни душой, ни телом. Она помнила, как всякое упоминание этого слова бросало ее в дрожь. А что же сейчас? Сейчас перед ней сидел мужчина, который говорит, что любит ее и их ребенка. С удивлением для себя она обнаружила, что эти слова согревают ее, как огонь в холодную зимнюю ночь. Но было что-то такое, мельтешащие на самом краю ее сознания, что тревожило ее, словно надоедливая муха.

— А как же Хильдрун? — подумала она вслух, а потом спохватилась, зажав ладонью рот и с испугом взглянув на Вульфа. Но было поздно. Предательский язык обратил ее мысль в слова.

Однако Вульф не выказал недовольства. Он лишь моргнул несколько раз, глядя ей прямо в глаза, а затем ответил с хладнокровием, поразившим даже Сигрун:

— Хильдрун давно уж нет. Человек не может и не должен жить прошлым. Так уж повелели норны, что ее место суждено занять тебе.

Вульфу стоило огромного труда скрыть свои чувства и сделать так, чтобы они остались незамеченными для зоркого глаза Сигрун. Он произнес эти слова с обезоруживающим спокойствием, но внутри него всколыхнулись языки неугасающего пламени. Тем не менее, он выдержал испытующий взгляд гаутки, и не отвернулся, пока не отвернулась она.

Сигрун вдруг очень захотелось подсесть поближе к Вульфу и прижаться щекой к его крепкому плечу. Она представила, как его широкая ладонь гладит ее по щеке и по волосам, и ей стало приятно. Но она осталась сидеть на месте, не смея показать своих чувств.

Они помолчали некоторое время. Затем Вульф сказал:

— Я давно хотел спросить тебя, Сигрун, как ты проникла в Ётунхейм?

Девушка загадочно улыбнулась, испытывая терпение Вульфа долгим молчанием, а потом засунула руку в небольшой мешочек, который висел на ее поясе, и достала оттуда соколиное перо. Она протянула перо Вульфу, и тот взял его в руки, осматривая со всех сторон.

— Что это такое? — спросил он.

— Соколиное перо, — невинно ответила Сигрун.

— Соколиное?! — воскликнул Вульф, привстав немного от возбуждения, но слабость в мускулах заставила его опуститься обратно. Ему вспомнился сокол, которого он видел в Ётунхейме. Но ведь только Хильдрун могла менять свой облик… А только ли Хильдрун?

— Откуда оно у тебя?

Сигрун, ожидавшая подобный вопрос, ответила невинным голосом:

— Я нашла его возле тела Хильдрун и… я решила, что оно может нам пригодиться. И когда ты с дружиной отправился в Ётунхейм, я пошла, а точнее полетела за вами. Наверно, ты видел меня над Утгартом. Ётуны и сам Трюм к счастью не могли видеть сквозь это волшебное оперение, и для них я оставалась всего лишь соколом. Так мне удалось пробраться в подземелье, там я нашла покои Трюма и его самого. Он спал, и я превратилась обратно в человека и вытащила меч из ножен, которые он носил на поясе. В это мгновение он проснулся, и тогда мне пришлось бежать. За миг до этого перо сверкнуло и ослепило Трюма ненадолго. Я не знаю, как это получилось, мне показалось, что это перо почуяло мое желание. Я подумала тогда — «хорошо бы, если б великан ослеп хоть на мгновение, тогда я смогла бы сбежать». Так оно и вышло. Он так и не догнал меня тогда.

Сигрун замолчала, глядя на Вульфа, который задумчиво смотрел куда-то в сторону. Широкая листва ясеня скрывала от них лунный свет, и Сигрун не могла видеть выражение его глаз. Вскоре Вульф произнес негромко, словно обращался к самому себе:

— Вот и раскрылась тайна таинственного сокола-спасителя, сокола-убийцы Хродгара. Но откуда же было перо у Хильдрун?

Вульф взглянул на Сигрун, будто ожидал услышать от нее ответ, но девушка лишь пожала плечами.

Неожиданно ночной сумрак осветился золотым сиянием, исходившим от роскошных локонов богини, ложащихся изящными изгибами на ее узкие плечи. Появившись из ниоткуда, прекрасная Хольда медленно подошла к Вульфу и Сигрун. Магическое ожерелье Брисингамен блестело и искрилось всеми цветами радуги на ее пышной белоснежной груди. Длинная, доходящая до пят туника, облегала ее широкие, крепкие бедра, подчеркнутые поясом из белой кожи, украшенным драгоценными каменьями. Яркие зеленые глаза горели в темноте, словно начищенные изумруды.

Богиня плавной походкой подошла к Вульфу и, наклонившись к нему, взяла соколиное перо из его рук. Потом она посмотрела на Сигрун и произнесла мягким, ласковым голосом:

— Мой скромный дар сослужил хорошую службу герою. Ты все сделала правильно, девочка. Когда настанет миг твоей гибели, ты придешь ко мне, и останешься в моем чертоге до конца мира.

Сигрун в ужасе отпрянула, не выдержав пристального взгляда зеленых глаз ванической красавицы. Но богиня не подала виду и повернулась к Вульфу. Ее яркие золотые волосы вызвали в душе Вульфа далекие воспоминания, которые забрезжили где-то на задворках его сознания. Перед его внутренним взором всплыли смутные образы и ощущения: беременная женщина, слипшиеся от пота золотые волосы, разбросанные по траве, крик новорожденного и тепло его крошечного тельца… Вульф закрыл глаза, пытаясь восстановить всю картину, но больше ничего не поднималось на поверхность из темных глубин его памяти.

Вульф открыл глаза и посмотрел на Хольду, которая возвышалась над ним воплощением величественности и красоты. Богиня едва заметно подмигнула ему и спрятала перо за пояс. В его сознании прозвучал нежный голос богини: «Те, о ком ты думаешь, почуют в моем чертоге. Они любят и ждут тебя, Вульф. Ты навсегда остался в их сердцах».

Хольда наклонилась к Вульфу и поцеловала его в губы. На какое-то мгновение ему показалось, что он видит лицо Хильдрун перед собой. Хольда выпрямилась, и видение Хильдрун исчезло. Прекрасное лицо богини осветилось яркой улыбкой.

— У меня для тебя подарок, — произнесла Хольда, протягивая Вульфу красное яблоко. — Идунна просила меня передать тебе это молодильное яблоко, как знак ее благодарности за спасение.

Вульф протянул руку, чтобы взять фрукт, но Хольда жестом остановила его.

— Но есть одно условие! — богиня предупреждающе подняла палец. — Пусть никто не знает об этом. Никто, даже сам Воданаз.

— Никто не узнает об этом, — пообещал Вульф, принимая из рук Хольды яблоко жизни. Он погрузил зубы в сочную плоть, наслаждаясь удивительным вкусом. Жуя яблоко, он закрыл глаза и увидел хоровод ярких огней, которые понеслись вокруг него в своем безудержном танце. Ему показалось, что он слышит голос богини откуда-то издалека: «Прощай!» Головокружительная чехарда светлячков продолжалась до тех пор, пока он не съел все яблоко и не открыл глаза.

Все встало на свои места, головокружение прошло, во рту оставался приятный привкус, оставленный божественный фруктом.

Вульф посмотрел вокруг. Хольда исчезла, а Сигрун сидела напротив него с выражением благоговения, смешанного со страхом на своем худощавом лице. Она уставилась в темноту и просидела так долгое время, прежде чем из оцепенения ее вывел голос Вульфа:

— Боги и богини подводят итоги, — пробормотал Вульф себе под нос, — Итоги своей большой игры. Все ходы сделаны, битвы выиграны, противники повержены… Игра закончена, и игроки могут отдохнуть, пока их не пригласят на новую партию.

Сигрун слегка нахмурилась, пытаясь понять смысл его слов. Вульф замолчал, она ждала продолжения, но его не последовало. Вульф взглянул на ночное небо, и ему показалось, что звезды подмигивают ему, похожие на драгоценные жемчужины с волшебного ожерелья прекрасной богини.

* * *

Была глубокая ночь. Мириады звезд сверкали с темного неба, а полная луна плыла по ним, словно корабль по спокойному озеру, освещая призрачным светом чертоги богов и богинь. На вершине высокой горы, на священном престоле Хлидскъяльв восседал древний Ас и задумчиво поглаживал свою длинную, седую бороду. Взор его единственного глаза был устремлен вниз, на мужчину и женщину, сидящих обнявшись под сенью старого ясеня. Женщина положила голову на крепкое плечо мужчины и заснула, а мужчина все сидел и смотрел, задрав голову, сквозь нависающие ветви дерева на звездное небо. До божественного слуха Воданаза доносились мысли мужчины, а перед его взором проплывали картины, которые виделись женщине во сне. Но бог не замечал ни того, ни на другого. Все его внимание было приковано к таинственному знаку, чьи линии тлели в его памяти, словно не желая высвобождать всю наполняющую его неимоверную силу. Новая руна, открытая злыми гениями ётунов, манила к себе разум великого колдуна и будоражила его сознание. Эта руна была рождена где-то за пределами Вселенной, и никто не ведал, как ее сила могла повлиять на миры и их обитателей. Это и предстояло разузнать Воданазу. Новая руна могла оказаться надежным защитником Асгарта и союзных миров. А могла стать их роком. И этого не знали даже норны.

* * *

А где-то глубоко, на самом дне Вселенной, среди холодных туманов Нифльхейма лежал черный дракон. Вернувшись в свой родной мир, он обрел покой и наслаждался привычным окружением, исполненный довольства и блаженства. Но не долго суждено ему было радоваться, ибо почуял он чей-то зов. Чья-то злобная и чуждая магия снова звала его наверх, подчиняя волю и разум, как когда-то жестокое колдовство ётуна выбросило его в тот отвратительный мир тепла и жизни, заставляя жечь и убивать, превращая его в бессловесное орудие исполинов.

Раздраженный и озлобленный, Нидхёгг начал свой путь наверх, в один из теплых миров, откуда слышался могучий призыв неизвестного хозяина.


К О Н Е Ц

Баку,

21.03.97–23.04.98


Загрузка...