Глава 5

К тому времени, когда Флора вернулась в свою комнату, она была в полном изнеможении: попытки добросовестно счистить пахучий жир с оружия утомили ее до крайности. Если бы она не знала, что горец явится к ней в комнату и потащит в зал силой, она бы отказалась от вечерней трапезы.

Раздеваясь, чтобы опуститься в ванну, полную горячей дымящейся воды, сдобренной сухими листьями лаванды, Флора ощутила, как нежный цветочный запах наполнил воздух комнаты. Она старалась изгнать из памяти поцелуи горца, но воспоминания возвращались к ней снова и снова.

Она поднесла пальцы к губам. Неужели он действительно целовал ее и она, самозабвенно отвечая на его поцелуи, таяла в его объятиях, как в нежном и жарком омуте? Слава Богу, она вовремя опомнилась, а не то…

Трудно поверить, что свирепый воин мог целовать ее так бережно, будто она была хрупкой фарфоровой статуэткой. При этом он разбудил в ней чувство, которого Флора прежде не испытывала, – чувство полного удовлетворения и защищенности.

Флора похлопала рукой по воде, и сухие листья лаванды разлетелись, как разлетается пыль на ветру. В ее натуре не было склонности к фантазиям, и прежде ей ни за что не пришло бы в голову падать в объятия варвара. Впрочем, Лахлан не был варваром: в нем ощущались врожденное благородство и сила.

Флора опустилась под воду, чтобы смыть мыло с волос… и стереть память о его поцелуях. Она не надеялась, что когда-нибудь забудет это ощущение и густой и пряный запах, исходящий от горца, хотя и совершила ошибку, позволив ему целовать себя. Этой ошибки она никогда не повторит и никогда не поддастся чувству к человеку, сделавшему ее своей пленницей. Флора знала себе цену и не рассматривала себя в качестве брачного приза или средства, которое положит конец действию проклятия.

Лорд Мюррей преподал ей хороший урок, научив не доверять недостойным мужчинам; этой ошибки она тоже не повторит.

Флора встала и осторожно переступила через бортик ванны, затем обернула полотенце вокруг дрожащего тела. Куда подевалась Мораг? Она обещала вернуться и разжечь огонь, а потом помочь расчесать волосы.

Флора подошла к маленькому оконцу полюбоваться последними янтарными лучами солнца и хоть чуть-чуть согреться, когда ее отвлек негромкий стук в дверь. Вероятно, служанка наконец явилась, и Флора велела ей войти.

Услышав глубокий вздох, будто человек с шумом втянул воздух, а за этим приглушенное проклятие, Флора обернулась, и кровь медленно отлила от ее лица.

Лахлан Маклейн, стоя в дверях, словно превратился в каменное изваяние. Флоре показалось, что она потеряла способность дышать.

Ни один мужчина не видел ее нагой, и Флора сделала попытку прикрыться, но это оказалось бесполезным: ткань прилипала к телу, предоставляя пламенному взору горца полную свободу.

Волосы Лахлана, еще влажные после купания, ниспадали на его лицо; он побрился, но тень недавней щетины осталась лежать на его щеках, подчеркивая чеканные линии лица. Тонкие шрамы пересекали нос и щеку; лицо горца было грубоватым, но не жестоким. Свежая льняная рубашка обтягивала широкую мощную грудь, а плед, перекинутый через плечо, придерживала серебряная пряжка. В национальной одежде Лахлан выглядел высоким, сильным и неправдоподобно мужественным, но все, о чем думала Флора, ограничивалось пленительным вкусом поцелуев.

Она хотела приказать Лахлану уйти, но слова застряли у нее в горле. На мгновение она как будто попала в царство грез.

– Господи, как ты прекрасна! – Его голос звучал хрипло, а комплимент был не самым поэтическим, какой Флоре приходилось слышать, но для нее он звучал приятнее любого другого, и в ее теле мгновенно возник отклик: томление и ожидание.

Заметив, как потемнели его глаза, Флора ощутила первые признаки тревоги и осознала, что Лахлан с трудом сдерживает себя. Никогда ни один мужчина не смотрел на нее так. Это был жадный, голодный взгляд, будто он хотел проглотить аппетитный сочный окорок.

– Уйдите, прошу вас, – сказала она наконец нетвердым голосом. – Это моя комната, и вам здесь не место.

У Лахлана пересохло во рту. Он утратил способность рассуждать здраво. Уйти? Он не мог бы двинуться с места, даже если бы захотел. Тело, которое рисовала ему его фантазия, теперь предстало перед ним во всей своей прелести. Полные и упругие груди Флоры возвышались над тонкой талией, переходившей в изящно очерченные бедра. Бледно-розовые соски оказались маленькими и напряженными, они словно напрашивались на поцелуи.

Лахлану хотелось слизнуть языком струйки воды, стекавшие к нежным полусферам совершенных ягодиц. Эти ягодицы идеально подошли бы к его мужскому естеству, если бы он подошел к ней сзади и скользнул в нее.

Отклик тела – первобытное побуждение к обладанию – Лахлану пришлось обуздывать с отчаянной силой. Его руки сжались в кулаки, плечи напряглись, лоб покрылся испариной; он уподобился тетиве, с которой вот-вот сорвется стрела. Никогда еще его воля не подвергалась подобному испытанию, хотя он и не сомневался, что Флора будет принадлежать ему.

– Пожалуйста, – пробормотала Флора. – Уходите!

Маклейн, не отвечая, сделал шаг к ней, и Флора, шагнув назад, уперлась спиной в подоконник. Дальше отступать было некуда. Она посмотрела на Лахлана с недоверием, и впервые он заметил в ее взгляде нерешительность.

Разделявший их воздух сгустился. Его желание стало почти осязаемым, когда он заметил, что Флора дрожит от холода, выйдя из ванны. Лахлан подумал о том, как смог бы разогреть ее и сделать еще более влажной. Инстинктивно он протянул к ней руку и услышал, как резко она втянула воздух, когда его пальцы прошлись по влажной шее, ключице и тяжелой округлости груди.

Тыльной стороной пальца он провёл по коже, и когда ее сосок отвердел, ощутил прилив крови к своим чреслам с такой силой, что едва не пошатнулся.

– Ты моя! – Его голос звучал так громко и отчетливо, что щеки Флоры запылали, а в ее взгляде он прочел замешательство. Неужели поцелуй настолько ее напугал?

– Пожалуйста, – прошептала Флора.

Это можно было истолковать и как нежный призыв, и как знак недоверия. «Пожалуйста, да» или «Пожалуйста, нет».

Немного поколебавшись, Лахлан отступил, понимая, что сейчас лучше остановиться. Его тело пульсировало желанием, но он не хотел пугать Флору. Она все же была девственницей, а то, чем он хотел бы с ней сейчас заняться, вогнало бы в краску и отъявленную шлюху.

К тому же их соитие будет для нее болезненным: терпение в вопросах страсти не входило в число его добродетелей.

Переведя взгляд на сундучок, Лахлан кивнул:

– Я тут принес кое-что, и, думаю, это должно принадлежать тебе.

Флора пригляделась получше, и глаза ее засияли.

– Мое платье!

Лахлан усмехнулся.

– Я заподозрил, что в ящике есть нечто, в чем ты, возможно, нуждаешься.

Она с пристрастием вглядывалась в его лицо, будто он ненамеренно приоткрыл ей что-то в себе.

– Это очень благородно с вашей стороны. Благодарю.

– Я пришлю Мораг помочь тебе одеться, – пообещал Лахлаи, смущенный тем, что прочел в ее взгляде. Внезапно он тоже почувствовал себя обнаженным.

Повернувшись, горец направился к двери, не осмеливаясь снова посмотреть на нее, не доверяя себе. Девственность Флоры Маклауд висела на волоске, и теперь у него появилось еще больше оснований поспешить со свадьбой, чем прежде. Определенно это произойдет скорее, чем она думает.

Сделав большой глоток вина, Лахлан угрюмо посмотрел на дверь. Со своего места за столом он мог наблюдать за дверью через зал, заполненный его людьми. Он ушел из комнаты Флоры почти час назад, но, несмотря на его предупреждение, она до сих пор не появилась. Неужели она испортит праздник только для того, чтобы позлить его?

Эта женщина оказалась твердым орешком и неожиданным испытанием. Лахлан не ожидал, что найдет в ней женщину, ни на кого не похожую, уверенную в себе, решительную и сильную.

Он сделал еще глоток, пытаясь избавиться от возникшего в его сознании видения длинных ног, округлых ягодиц, казалось, созданных для того, чтобы охватить их руками, грудей, вылепленных для возбуждения мужских фантазий. Он пытался отогнать эти картины, но, как видно, они запечатлелись в его сознании надолго.

Лахлан боялся спать. Долгие темные часы растягивались в его воображении до бесконечности, и ничто не обещало облегчения, кроме собственной руки, чтобы сразиться с этими дразнящими эротическими видениями: ее обнаженным телом, возвышающимся над ним, роскошью грудей, колышущихся в ритме их любовного объятия. Одна мысль об этом вызывала тяжесть и томление в его чреслах.

Черт возьми, ему так нужна женщина! В итоге у Лахлана возникло искушение прибегнуть к помощи любовницы нынче же вечером. Шинейд сидела за столом напротив, и он читал упрек в ее взгляде; по крайней мере она заслуживала объяснения, а он – облегчения.

Но все мысли о другой женщине улетучились из его головы, как только Флора вошла в комнату. У него перехватило дух, когда он увидел эту необычную девушку, направлявшуюся к нему. В ней была царственная грация, и казалось, что она плывет по воздуху, а на ее золотых волосах играли блики от пламени свечей, создавая вокруг головы нечто вроде полупрозрачного мерцающего сияния.

В зале, где до этой минуты гремели хриплые голоса, вдруг стало тихо: все словно почувствовали, что здесь ей не место: башня замка Дримнин оказалась слишком ничтожной оправой для такого великолепия.

На Флоре было платье из французской золотой парчи с низким квадратным вырезом и туго обтягивающим стан корсажем, с рукавами и лифом из шелка цвета слоновой кости, вышитыми золотом и украшенными сотнями крошечных жемчужин. Юбка с фижмами выглядела относительно скромно по сравнению с принятыми при дворе, как и пышный гофрированный воротник, обрамлявший лицо. Длинные светлые волосы были уложены в сложную прическу, которую прежде Мораг ни разу не делала Флоре. Общее впечатление от ее появления оказалось сногсшибательным; цена всего туалета, вероятно, была столь велика, что на эти деньги можно было бы кормить весь клан Маклейнов в течение нескольких месяцев.

Впервые Лахлан испытал некоторое смущение и неуверенность. Убедить Флору – одну из самых богатых женщин в королевстве, к тому же привыкшую к роскоши двора, – выйти за него замуж, возможно, окажется труднее, чем он предполагал.

Его клан пережил столь суровые годы, что Лахлан предпочел бы об этом забыть. Он был бойцом, воином и ничуть не походил на расфуфыренных щеголей, к обществу которых привыкла Флора. Как он мог убедить ее презреть богатство и предпочесть скромный образ жизни горцев?

Однако чувство неуверенности прошло столь же мгновенно, как и возникло, а на смену ему пришла новая, более твердая убежденность. У него нет выбора. Как он отражал атаки ее брата в течение долгих лет, так же будет использовать подручные средства, чтобы добиться своей цели. Пусть у него не хватало богатства и образования, зато он мог компенсировать эти недостатки умом и хитростью.

Флора к нему неравнодушна, она ответила на его поцелуй, ее тело инстинктивно откликнулось на его прикосновение. Влечение – сильное оружие. Если не сработает ухаживание, плоды принесет обольщение. Сколько бы времени это ни заняло, не важно – в конце концов она согласится.

Поднявшись, Лахлан жестом указал Флоре на место рядом с собой.

Джилли, сидевшая по другую сторону от него, заговорила первой:

– Сегодня ты просто очаровательна, Флора.

– Благодарю, Джилли. – Флора искоса бросила взгляд на Лахлана, будто ждала поощрения.

– Мы долго тебя ждали, – произнес Лахлан холодно. Щеки Флоры окрасились ярким румянцем. Горец готов был поклясться, что заметил в ее взгляде разочарование.

– Я пришла, как только смогла. Мораг незнакома с туалетами подобного рода, обычно мне помогали надеть такое платье две горничные. Возможно, мне не следовало его надевать. То платье, что вы мне дали по прибытии сюда, более подходящее.

– Ты выглядишь прекрасно, – нехотя признал Лахлан. Глаза Флоры вспыхнули.

– О, это уже похоже на комплимент! – воскликнула она с преувеличенным энтузиазмом. – Если вы будете продолжать так и дальше, ваш слог заставит бардов плакать от зависти.

Губы Лахлана изогнулись в улыбке.

– Я запомню это.

Она ответила улыбкой, и его удивило, насколько приятен ему был этот краткий момент дружеского единения.

– А где Мэри? – воскликнула Флора, оглядывая стол.

– Она неважно себя чувствует, и еду отнесли ей в комнату.

В глазах Флоры Маклейн заметил беспокойство, она оперлась руками о стол, собираясь встать.

– Так Мэри больна? Могу я ее проведать?

– С ней все в порядке. Уверен, к завтрашнему дню она будет вполне здорова.

По крайней мере Лахлан на это надеялся. Неожиданно Флора подняла на него глаза:

– А кто такой Джон?

Он напрягся, но тут же взял себя в руки.

– Мой младший брат.

Флора улыбнулась:

– Я так и думала. Подслушала на лестнице разговор между вашими людьми, когда шла в зал. Почему меня не представили ему?

Лахлан пожал плечами:

– Сейчас его здесь нет.

– И скоро ли вернется?

– Надеюсь.

Лахлан поднял руку, давая знак начать пир и желая положить конец этому разговору. Через переполненный зал проносили одно блюдо за другим. Трудно было устроить такой пир после того, как Гектор угнал большую часть его скота, но, как это ни глупо, Лахлан хотел произвести на Флору впечатление. Стоило только бросить взгляд на ее платье, чтобы понять, насколько это трудно. И все же он верил, что горская искренность, вступившая в схватку с фальшью, царившей при дворе, победит.

Но поймет ли она это? Вождь Маклейнов наблюдал за Флорой во время еды, в то время как она оживленно разговаривала с Алланом, сидевшим по другую сторону от нее, и с Джилли, сидевшей с ним рядом. Казалось, Флора получала большое удовольствие от этого общения, но кто мог понять, что творится в голове у этой красавицы?

– Ты довольна тем, что присоединилась к нам?

Взгляд Флоры скользнул куда-то в сторону; все это время она мучительно остро ощущала близость горца. Достаточно было мимолетного прикосновения его широкого плеча или мускулистой руки, и сердце ее трепетало. Прежде ей доводилось видеть множество красивых мужчин, но никто не действовал на нее так сильно. Хотя Лахлан не отличался классической красотой и черты его лица были резкими, а подбородок квадратным, в столь явной силе угадывалось нечто угрожающее. Не отсюда ли то влечение, охватившее ее, о котором она не подозревала прежде?

Флора опустила глаза, словно опасаясь выдать свои мысли. По правде говоря, она получала от всего этого искреннее удовольствие. Хотя пир длился уже много часов, в комнате все еще гудели торжественные звуки празднества и звенел смех. Во всем этом таилось нечто утешительное и умиротворяюще домашнее, несравнимое с жестким этикетом двора.

Магические звуки волынок и причудливые сказания «шоннаки» не кончались, а вид воинов, танцующих с мечами, произвел на Флору особенное впечатление. Единственным, что могло вызвать ее недовольство, была скверно приготовленная пища, но, похоже, все собравшиеся слишком развеселились, чтобы замечать это.

За ужином лэрд был внимателен, но не навязчив, он поддерживал легкую беседу и умело отвлекал Флору вопросами о том, как она воспринимает музыку или барда и горские танцы.

Лахлан был умен и на удивление ловко вынуждал ее говорить о себе, избегая раскрывать свои карты.

В разные моменты долгой трапезы к столу лэрда подходили по очереди почти все обитатели замка, чтобы обменяться парой слов. Кое-кто хотел получить его совет насчет спора по поводу владения клочком земли, насчет погоды или цен на скот. Все обращались к Лахлану почтительно и с уважением; он обладал полной властью, как и подобает вождю, но и власть, и уважение завоевал не насаждением страха, а вниманием к своим людям.

Молодой воин, которого Флора не видела прежде, со слезами на глазах благодарил лэрда за известия о своем младенце: его жена, находясь в Брекакадхе, родила сына. Но если Флора удивлялась тому, что лэрд озабочен жизнью своих людей, то остальные принимали это как должное.

Неожиданно она осознала, что ее влечет к этому горцу, неотрывно смотревшему на нее. Несомненно лэрд Колла был жестким человеком; он не часто улыбался, но, когда улыбка появлялась на его губах, это походило на луч солнца, пробившийся сквозь тучи.

Однако Флора не позволила себе растаять от его взгляда.

– Если вы полагаете, что я должна быть счастлива от того, что приказали мне отужинать с вами, то это ошибка. Просто ваши трубачи и волынщики играют замечательно, и танцы великолепны – вот почему я получаю удовольствие от вечера.

И все же Флора понимала, что вождь клана хотел доставить ей радость. Но почему? Неужели он пытался за ней ухаживать?

Эта мысль почему-то не оскорбила ее. Она подалась к нему и заговорщически понизила голос:

– Знаете, вы можете проглотить с медом больше пчел, чем ожидаете!

В его взгляде полыхнули искры, затем глаза опустились на низкий вырез ее корсажа. Хотя он имел возможность видеть ее грудь прежде, мысль о том, что они подумали об одном и том же, вызвала яркий румянец на щеках Флоры. Соски ее отвердели, и все тело напряглось.

– О каком меде ты говоришь, красавица?

Флора чуть усмехнулась.

– Я имею в виду все, что не звучит как приказ.

Лахлан откинулся на спинку стула.

– Я буду об этом помнить. – Его губы раздвинулись в улыбке. – Правда, я привык, чтобы мне подчинялись…

– Вам следует улыбаться почаще.

– Почему?

Флора пожала плечами, стараясь не выдать себя невольным румянцем. Едва ли она могла сказать ему, что улыбка красит его. Сначала она полагала, что вождю Маклейнов чуть больше тридцати, но теперь предположила, что он на несколько лет моложе.

– С улыбкой на лице вы не выглядите таким важным.

Лицо Лахлана мгновенно стало смущенным, даже озадаченным. Флора старалась не замечать, как напряглись мускулы на его руках. «Господи, как он силен!» Не было и дюйма его тела, который бы не казался изваянным из камня.

– Я вождь клана и должен выглядеть внушительно.

Осознав, что он поддразнивает ее, Флора усмехнулась и вдруг заметила, что на его лицо набежала тень.

– В последнее время у меня не много причин для радости. – Лахлан суровым взглядом оглядел зал. Флоре не надо было объяснять, что он имеет в виду. Отсутствие украшений, протертая почти до дыр одежда его людей и прискорбное состояние замка действительно вызывали сочувствие. Но она могла видеть также счастливые лица и врожденную гордость окружавших их людей. – Наводнения и вражда с твоим братом сыграли свою роль, – неохотно пояснил Лахлан.

– Гектор отобрал ваш замок?

– Да.

Неожиданно Флора почувствовала, что вражда с Гектором касалась не только земель и замка.

Палец горца заскользил по инкрустированной серебром ножке кубка, и на мгновение Флору загипнотизировало это легкое движение. Руки Лахлана были такими же, как и все остальное в нем: большие, грубые и сильные – руки настоящего воина и мужчины.

Флора сглотнула, вспомнив нежное прикосновение этих заскорузлых пальцев к своей груди. Она была потрясена, когда горец дотронулся до нее сквозь высыхающую ткань. По ее телу прошла жаркая волна, ноги стали ватными, а он все смотрел на нее, словно видел ее тело сквозь одежду.

Он желал ее и не считал нужным это скрывать.

Впрочем, и сама Флора не могла отрицать того, что ее тянет к нему, но она никогда бы не допустила, чтобы ее соблазнил похититель, пусть красивый и нежный, дарящий потрясающие поцелуи.

– Как началась ваша распря с Гектором? – осторожно спросила Флора.

– Ты так мало знаешь о своем брате?

Флора попыталась побороть защитную реакцию, вызванную этим вопросом. Она никогда не хотела участвовать в нескончаемых дрязгах, в постоянно сменяющих друг друга альянсах горцев.

– Мы никогда не были близки: брат на двадцать лет старше меня. К тому же мать не любила о нем говорить: думаю, она винила его в чем-то, хотя в конце концов они примирились. – Заметив, что горец пристально смотрит на нее, Флора опустила глаза. – Когда наши пути пересекались, Гектор был добр ко мне…

Казалось, Лахлан хотел что-то сказать, но в итоге ограничился коротким вопросом:

– Что ты хочешь знать?

– Почему Гектор отобрал ваш замок? Почему вы так ненавидите друг друга?

– Вражда длится между нашими кланами с сотворения мира. Мне не было и десяти, когда умер мой отец, и Гектор использовал его смерть, чтобы попытаться отобрать земли, на которые зарился давным-давно. Для нападения он выбрал день погребения отца, но не рассчитал силы, и мой дядя наголову разбил его, а потом люди сочли поражение твоего брата результатом действия старинного проклятия.

– Но в этом нет никакого смысла: горцы сражались и на той, и на другой стороне. Как они смогли объяснить то, что победу одержал Маклейн?

Лахлан покачал головой:

– Смысл проклятия не вполне ясен, поэтому в любом случае на него удобно ссылаться. Так было и в те несчастные годы, когда Колл постигало наводнение.

Флора пристально посмотрела на предводителя Маклейнов.

– У вас были нелегкие времена. Наверняка после того, как Гектор потерпел поражение от рук вашего дяди, он жаждал мести.

Лахлан кивнул:

– Дядю убили семью годами позже.

– Вы и в этом вините Гектора?

– Виню, хотя не могу это доказать. Однако люди, ответственные за его смерть, наказаны.

Флоре не надо было спрашивать, какая участь постигла этих несчастных: они были убиты.

Казалось, Лахлан ждал от нее слов осуждения, но Флора молчала. Справедливость есть справедливость, а суд в горах вершится быстро и без раздумий.

– И потом Гектор забрал у вас замок? Но не значит ли это, что он косвенно признал свою причастность к гибели вашего дяди?

– Гектору не требуется обоснования для предательства, но возмездие за смерть дяди свершилось много лет назад. И сейчас Гектор не сможет принудить меня к повиновению.

Флора почувствовала, что сомнения скоро окончательно растерзают ее. Она обязана быть верной брату, но не может не считаться с тем, что узнала о Лахлане Маклейне.

– Что это значит? – спросила она.

– Я не присоединился к его борьбе против Макдоналдов. Он ждал, что я это сделаю, но получил отказ.

– Дуарты – основная ветвь клана Джиллиан, и ваш долг покориться ему. Таков закон горцев.

Лахлан замер, на этот раз даже железное самооблада-пие не помогло ему скрыть ярость.

– Много ли ты знаешь о законах горцев – девушка, избегающая родичей и дома? Я лэрд Колла, свободный барон, вождь по праву, и не обязан служить Гектору. Я ничем ему не обязан.

– Значит, вы предпочитаете феодальное право Бретонским законам? Необычная позиция для горца.

– Феодализм был частью закона для кланов в течение многих веков, но Маклейны из Колла не считают себя частью клана Джиллиан уже долгое время. У нас собственный клан: таков взгляд моего отца и мой.

Гордость. Неужели в этом все дело? Флора невольно вспомнила предостережение матери: «Никогда не доверяй горцам – это жестокие люди с непомерной гордостью, решающие все вопросы с помощью мечей». Неужели мать права? Неужели все эти годы распрей и убийств были порождением гордости?

– Вражда между вами и Гектором могла бы закончиться миром, если бы вы признали его вождем.

– Неужели? – Лахлан язвительно усмехнулся. – Боюсь, на самом деле все гораздо сложнее.

– Гектор – один из самых могущественных вождей среди горцев: у него не менее пятисот воинов, а у вас едва ли наберется треть от этого. Глупо воевать с ним. И как вы рассчитываете одолеть его?

Мускул на щеке Лахлана задергался, и это был знак того, что она ступила на опасную тропу.

– Подумай, кого ты называешь глупцом, девчонка. Ты просто не знаешь, о чем говоришь.

Флора нахмурилась.

– Возможно, не знаю, зато вижу, во что вашему клану обходится эта вражда. – Она, прищурившись, оглядела разогретых элем веселящихся людей, затем взгляд ее задержался на убогом убранстве зала. – Посмотрите вокруг: ваш клан терпит нужду и невзгоды. Если бы вы не враждовали с Гектором, возможно, ваши сестры были бы допущены ко двору.

Судя по выражению лица Маклейна, слова Флоры глубоко ранили его. Она слишком поздно это поняла.

Гордый Маклеин был вынужден с юности сражаться ради выживания, а она думала только о его сестрах и о бедности клана.

Флора положила руку на его рукав и почувствовала твердые мускулы.

– Прошу прощения, мне не следовало этого говорить.

Синие глаза горца сузились.

– Я только хотела помочь.

– Понимаю. И ты поможешь.

Его холодность уязвила ее.

– Помогу получить обратно ваш замок? – спросила Флора с горечью.

– Да.

– Но почему я? Почему вы не обратились за помощью к королю?

– Я обращался. Через его тайного советника. У меня давно выправлена грамота на владение моими угодьями, и символически я всем этим владею.

– Значит, король принял какие-то меры?

Глаза горца гневно сверкнули.

– Принял.

Флора испытала облегчение. Хвала Господу, король Яков восстановил справедливость.

– Тогда, возможно, я вам больше не нужна?

– А вот это пока большой вопрос.

Загрузка...