Во имя справедливости

Глава 24

Значительная часть воинов Лавра предпочли смерти пленение. Утром следующего дня пленных построили в колонну. Командование нашей армии осматривало солдат. Я перед строем крикнул:

— Кто хочет жить достойно, присоединяйтесь к нам!

Почти половина солдат высказали желание перейти в освободительную армию. Это приличное количество, оно говорит о разочаровании властью Нитупа, ведь большинство тех, кто решил к нам не присоединяться, вообще не хотели воевать.

Пополнить свои ряды за счет бывших солдат противника — не самая плохая идея, однако можно занести в армию измену.

— Мы опять стоим перед дилеммой: верить ли присоединившимся к нам солдатом бывшей правительственной армии или нет! — с таких слов начал я очередной совет. — Что ты скажешь Мирон?

— Проверка каждого отдельного бойца занимает слишком много времени. Лучше использовать голубиные яйца.

— Это как? — спросил я.

— Дадим каждому пленнику по яйцу, пусть обхватит руками и сожмет, но запретим яйца давить, — предложил Мирон.

— Интересно! — сказал я и догадался, что предлагается своего рода примитивный детектор лжи.

Мирон продолжил:

— А потом пусть произнесут клятву верности делу повстанцев и их вождю, Алексею Освободителю. Разумеется, так, чтобы клялись все вслух и при этом яйца сжимали.

— Я понял! — поспешил блеснуть догадливость Александр Непомнящий. — Тот, кто раздавит яйцо, говорит не искренне.

— Да, именно так! — подтвердил Мирон. — Конечно, тут может быть ошибка, но если человек говорит не искренне, он нервничает и от волнения давит яйцо.

— Во всяком случае, проведем эксперимент, — согласился я и добавил:

— У солдат, которые не захотели к нам присоединиться, возьмем клятву о том, что не будут больше с нами воевать, и отпустим по домам. А офицеров оставим здесь под арестом. И Лавр пусть посидит. Таскать его с собой нет смысла. Я только его допрошу.

Надменный Лавр в плену стал покорным, а потухший взгляд его говорил, что бывший дипломат, олигарх и военачальник сильно переживает. Хорошо, что в этом мире не приняты самоубийства.

Я не одобрял пытки, особенно высокопоставленных пленных. И держать их следовало в достойных условиях. Хотя прекрасно понимал: попадись к Лавру сам — запороли бы до смерти.

Мне передали желание Нитупа: доставить самозванца в клетке в Москву. Тот же Шогу перед боем обещал, что так называемого посланника Бога ожидает мучительная смерть на лобном месте от розог палача. Жаль, упустили тогда Шогу. Зато теперь появилась возможность с Лавром поговорить.

Он оказался не настроен на диалог. Сразу отказался выдавать какие-либо государственные секреты. Рассказал только, что Нитуп боится меня после поражения армии Шогу, который впал в немилость главы государства.

Понятно: для Нитупа я — загадка. Он хочет знать, кто такой самозванец и откуда он взялся. В версию посланника богов в окружении Нитупа не верят. Но не понимают, как я смог собрать такую армию и разгромить Шогу. И почему проявляю иногда милосердие к своим врагам. Даже Белого отпустил…

Я не стал объяснять Лавру ситуацию с Белым. Его допрос не дал мне ничего интересного. Так и не раскрыл он причину, почему из дипломатов решил стать полководцем. Наверное, все-таки жажда славы, желание стать фаворитом Нитупа, показать избранному на русский престол царю, что он лучше, умнее Шогу.

В моем родном мире были и есть люди, которым по нутру вкус крови и войны. Жажда наживы и приключений, желание реализовать свои самые низменные сексуальные и садистские фантазии, почувствовать безграничную власть над жертвами служат подпитками войны, которая дает возможность реализовать некоторые низменные потребности.

Война не улучшает характеры людей, скорее, наоборот, ухудшает. Когда есть возможность глумиться над поверженным противником даже голубь может стать стервятником. Такое справедливо и для этого мира. Потому я видел свою задачу и в том, чтобы удержать бойцов освободительной армии от грабежей и насилия. Они имели место быть, особенно в отношении олигархов и их семей. Но под горячую руку попадали ремесленники и их жены. Все это дискредитировало идею освободительной борьбы. Мы изгнали несколько человек, замеченных в грабежах, но костяк армии был собран из бывших разбойников, которые могли еще не раз проявить свою сущность.

Нам предстояло в ближайшее время продолжить свою борьбу. Я решил выступить перед армией и особо подчеркнуть, что грабежи и насилие будут жестоко караться. Только страх может обуздать низменные человеческие проявления.

Я люблю размышлять, философствовать, делать выводы. Но и текущими делами нужно было заниматься. Решил пойти на кладбище. Там хоронили погибших на общем огромном погребальном костре. Здесь считалось: огонь помогает душам перейти в загробный лучший мир.

Перед тем, как предать тело огню, многочисленные священники отпевали воинов. Как наших, так и Лавра. Приятный аромат ладана перебивал удушающий запах горящих тел. После короткого отпевания покойных просто сбрасывали в огонь ямы.

Мне стало не по себе, но здесь так принято, здесь такой ритуал: развести в глубокой яме костер, сжечь человека и только пепел и несгоревшие останки закопать. Никаких гробов, никакой скорби. Нет, у нас православный ритуал намного лучше, человечнее. Нужно будет потом здесь что-то подобное нашему погребению ввести.

Я подошел к человеку в богато украшенной рясе, местному митрополиту Кириллу, и задал вопрос, интересовавший многих в моем родном мире:

— Отчего люди, созданные по образу и подобию Божьему, так злы и не знают жалости? Почему убивают друг друга, истязают пленных?

— Потому что грех и гордыня наполнили их сердца, — ответил, тяжело вздохнув, Кирилл.

— Но, если Бог ненавидит грех, то почему он допускает его? — и этот вопрос я позаимствовал в родном мире.

Митрополит елейным тоном ответил:

— Тайна сия не подвластна людям!

Я улыбнулся:

— Это то же самое, что сказать: «Не знаю!»

Митрополит, стараясь не показать раздражение, спросил меня:

— А какое мнение по этому поводу у вашей светлости? Вы же посланник богов?

«Здесь такие же священники, как и у нас», — подумал я и ответил так:

— Думаю, грех и зло были изначально созданы Всевышним, чтобы люди не слишком наглели и жирели.

Кирилл спокойно сказал:

— Грех не от Бога.

Точно так говорят и в моем родном мире. Как все похоже!