Книга вторая Смертельные игры воинов

Глава 28

Сознание того, что они вот уже неделю едут по земле Дьяволов, холодной рукой сдавливало Гэну горло. Воображение рисовало ему лучших охотников за людьми, возглавляющих погоню за ними. Им наверняка хотелось бы, чтобы он заставил свой отряд гнать лошадей вовсю. Но это только утомит животных, а надо сберечь как можно больше сил на случай нападения Дьяволов.

Гэн взглянул на Жрицу, устало покачивавшуюся в своем седле. Ей грозила та же опасность, что и остальным. — Дьяволы были скорее суеверны, чем набожны.

Он встряхнул головой. Размышления о Сайле и Ниле затуманивали его разум, сбивая и путая остальные мысли.

Во главе небольшой колонны с напускным спокойствием ехал Клас, выбирая маршрут.

Он подождал, пока Гэн подъедет поближе. Всадники стали на самом гребне, откуда можно было без помех осмотреть всю долину. Эту вершину обычно не использовали для наблюдения, а то и просто старались избегать; оттуда открывался широкий обзор, но силуэты самих наблюдателей были видны любому пытливому глазу. Клас сделал знак незнакомцам, чтобы они не терялись из вида, пока он посоветуется с Гэном. Тейт, разговаривая с Джонсом, будто пыталась знаками объяснить предназначение земли. Нелепая мысль — но пришельцы вообще были нелепыми существами.

Клас указал вдаль.

— Если мы свернем к востоку и пройдем сквозь стадо тех бизонов, то они затопчут наши следы. Дойдя до середины стада, опять свернем на север, а потом — на запад.

— Значит, ты тоже чувствуешь, как Дьяволы наступают нам на пятки?

Клас провел рукой по лицу. Кожа натянулась, татуировки на ней перекосились. Измененные черты не скрывали усталости, которая, Гэн знал, была скорее усталостью духа, а не тела. Клас кивнул.

— Я думал об этом и еще о том, как их атаковали Оланы. Почему они так поступили? Это была не их битва.

— Представь себя на месте Бея, — ответил Гэн. — Даже если ты веришь, что твоя сестра бежала с врагами, разве ты не скажешь людям, которых наметил себе в союзники, что она была похищена? Конный отряд охотился к западу от нас. Должно быть, они направлялись в горную крепость, на осеннюю ярмарку. Ты говоришь, что там, в большом форте, собрались войска Оланов. Готов поспорить, что Бей или Ликат сказали Оланам, что Нилу украли. Оланы не хотят, чтобы она попала к Дьяволам. Она была бы заложником до тех пор, пока Бей не заплатит за нее выкуп. Ола хочет, чтобы у Бея были развязаны руки, чтобы он работал на них. Значит, отряд получил приказ ее найти. Увидев бой между пришельцами и Дьяволами, они вмешались, опасаясь, что Нила там. После боя они взяли остальных пришельцев и ушли, не зная, что мы поблизости.

— А Дьяволы сидят у нас на хвосте, — добавил Клас. — И если мы от них не оторвемся, то ни одна из этих умных мыслей ничего не стоит. — Он пришпорил коня и быстро поскакал к бизоньему стаду.

Покачиваясь в седле, Гэн раздумывал о том, как стараются пришельцы ехать с ними наравне, хотя было видно, что ни один из них ничего не понимает в верховой езде. В чужеземцах было столько загадочного, что будь у Гэна время и знай он их язык, ему доставило бы интерес поговорить с ними. Сейчас они уже достаточно успокоились, чтобы перекинуться парой слов, и речь их не была похожа ни на одну из тех, что ему приходилось слышать за свою жизнь. Не было в ней ни нервного щелканья торговцев, ни монотонной протяжности, как в говоре Оланов. И уж совсем не походила на мерзкое шипение Горных Людей. Он было подумал, что они из сказочного народа Найонов, но засомневался. Ведь во всех сказаниях говорится, что кожа у Найонов бронзовая, а глаза раскосые.

Гэн проехал вперед, чтобы получше рассмотреть Тейт. Нет, глаза не такие, хотя что-то все же есть. Он был уверен, что женщина поняла его любопытство. Она не повернулась и никак не обнаружила этого, но в ее спокойствии чувствовалась напряженность. Юноша вернулся на свое место, разочарованный тем, что глаза у нее не раскосые, но потрясенный силой ее характера.

Ехавший рядом Джонс пошатнулся в седле, и Тейт поспешила его поддержать. Он выглядел больным. Гэн был еще больше поражен ее заботой, но растерялся. Он не мог понять, почему этот человек безоружен. Более того, позорно принимать такую заботу тому, кто не ранен. Отряд быстро продвигался вперед. Пришельцы были разными, но ни один не походил на больного. Из каких бы мест они ни пришли, у них, конечно, были лекари.

Он попытался представить послание с миссией таких слабых воинов и чуть не рассмеялся, осознав, что наделил женщину званием воина. Но тут припомнил, как она стояла спиной к скале, направив на него оружие. Нет, ее нельзя сбрасывать со счета, решил он. Такие случаи бывали и в их племени — женщины могли быть сильными, оставаясь женщинами. Лучшим примером была Нила. Такие, как она, иногда поднимались до Вождей Лошадей или Собак, хотя их и не пускали ни в Сердце Земли, ни на секретные мужские советы. Существовали даже семьи, управлявшиеся женщинами.

Нила, несомненно, была воином. Хотя у нее, вероятно, никогда не будет столько хитрости, сколько ее надо женщине, чтобы стать вождем. Даже стремящийся к этому мужчина должен быть хоть немного хитрым, а женщине без двойной порции коварства и надеяться не на что.

Он сонно кивал в такт напряженным шагам лошади, одолевавшей последние ярды крутого спуска в долину. Оглядевшись, он увидел, как Тейт поправляет на плече свое оружие. Без грома и огня оно выглядело холодно-грозным. Его гладкие поверхности и деревянные части вызывали почтение к искусству мастера, но не пробуждали восхищения, как хороший меч или нож.

Клас повел отряд через стадо. Фыркая и нервно вскидывая рога, животные бежали рядом с всадниками. Их тяжелый запах переполнял воздух. Этот маневр поможет скрыть их маршрут. Гэн надеялся, что быкам не придет в голову оборонять свою территорию. Прорыв был бы трудным для лошадей, и к тому же не было никакой надежды, что его выдержат чужеземцы.

Может быть, он зря уделяет им столько внимания?

Они оставляли за собой след, ясный, словно начерченная на земле стрела. Проехав около мили, Гэн остановился, отстав от остальных. Когда отряд отъехал на расстояние выстрела, он приподнялся в седле, свистом и жестами приказав Раггару и Чо гнать бизонов назад по их следу. Собаки кинулись в атаку — такая работа была им по душе. Шара чуть не танцевал от восхищения, подскакивая на задних лапах, но продолжал легкомысленно бежать рядом с лошадью.

Когда достаточно бизонов пробежало по следам, затаптывая их, Гэн свистом отозвал собак назад. Клас уже поворачивал к северу. Оглянувшись, Гэн с удовольствием отметил, что бизоны все еще бегут, увлекая за собой остальных, так что вся долина ожила. Даже волк не проберется через такое месиво. И он поспешил за остальными.

До позднего вечера они, не останавливаясь, ехали на север. Гэн из предосторожности пошел с собаками назад по их следам. Когда он вернулся, не обнаружив никаких признаков погони, солнце уже давно зашло. Только нос Раггара спас его от плутаний в поисках лагеря. Ямку, где на костре готовил еду Клас, он заметил, лишь приблизившись к ней вплотную.

Все уже спали. Клас предложил ему остатки горячей похлебки из сухого мяса. Гэн наслаждался вкусом наперченного и основательно посоленного варева. В одной из сумок около Класа он нашел сушеную козлятину для собак.

Он представил себе продолжение такой жизни, свободной и незаметной.

Это не было выходом.

Как у звезд небесных, у него был свой путь. Устало поднявшись на ноги, Гэн пошел с собаками в дозор.

Глава 29

Проснувшись на заре, Тейт зажмурилась от яркого света восходящего солнца. Не двигаясь, она смотрела, как в отдалении Гэн поднялся на ноги и, повернувшись к солнцу, коснулся рукой лба и сердца. Она посчитала его действия каким-то обрядом, окончательно убедившись в этом, когда он забормотал слова, которые могли быть только молитвой. Он пошел назад к лагерю, собаки последовали за ним. Тейт повернулась к только что проснувшемуся Джонсу и рассказала ему об увиденном, спросив:

— Может, это — остатки католицизма? Ватикан ведь к востоку отсюда. Обряды и службы могли превратиться во что-нибудь подобное. Как то, о чем мы говорили прошлой ночью — на что бы ни была похожа их речь, в их языке слышится английский ритм и стиль, хоть слова и другие.

— Это английский, — ответил Джонс, — гарантирую. Их язык не похож ни на что из того, что мы слышали или могли услышать, но это — то, что стало с нашим языком. Общество распалось, люди были разобщены и принуждены восстанавливать мир.

— По крайней мере эту его часть, — заметила Тейт, и Джонс согласился.

— Конечно, — продолжал он. — Я уверен, что английский, на котором говорили в Пенсильвании, и здешний язык теперь имеют только отдаленное сходство. Но у них были века, чтобы появился акцент и особенности, если не самостоятельный диалект.

— В конце концов, мы выучим его довольно быстро, — сказала Тейт. — Когда я думаю, сколько всего нам надо выучить, я пугаюсь.

— Смотри! — прервал ее Джонс. — Татуированный встает.

Клас быстро провел утренний ритуал, даже не подозревая об их внимании.

— Видел? — спросила Тейт. — Это первое, что он сделал. Это какая-то утренняя молитва.

— В таком случае надо внимательнее наблюдать за женщиной в черном, — сказал Джонс. — У меня есть подозрение, что она в каком-то смысле служитель Церкви.

— Может быть. Но на счет парней не стоит обольщаться. Если у них и есть религия, то из тех, что советует убивать плохих, чтобы попасть в рай. Мне ужас как интересно, откуда у Гэна рана на плече. А Клас со своей квадратной татуировкой? Говорю вам, у нас была парочка громил в армии, но рядом с этими людьми они — просто учителя воскресной школы, вы уж простите, пастор.

— Ничего, Доннаси. Я как раз думал о том, что нам довелось увидеть. Стая — лучшего слова не найти. — Он устало улыбнулся. — Я ужасно беспокоюсь за наших друзей, хотя они, похоже, попали в более культурное общество. Уж по крайней мере они не в компании беглецов, как мы. Но что меня беспокоит — я не вижу тут ничего, кроме враждебности. В этом мире, кажется, все против нас.

— Да еще эти собаки, — поморщилась Тейт. — Они смотрят так, будто хотят сказать: только попробуй пошевелись! Единственное, что не дает мне от них сбежать, — это то, как они соображают. Готова поклясться, Гэн может заставить их делать все, что угодно. И лошади тоже — те, что под ними, а не которых они увели у нападавших, — они словно продолжение всадников. Но эти собаки! Никогда не слышала о таких чудовищах!

— Они похожи на изображения древних ирландских волкодавов, — сказал Джонс. Встретив недоуменный взгляд Тейт, он продолжил: — Было несколько пород гигантских собак. Были у людей и кошки. Как-то читал об этом. Указом против домашних животных были уничтожены все собаки крупнее пятидесяти фунтов и все кошки. Это случилось, когда мы были детьми.

— У кого-то поднялась рука убивать этих собак, — заметила Тейт.

Джонс приподнялся.

— Они были бесполезны. Съедали пищу, нужную людям.

— Я читала об этих дебатах, пастор. И думала о том, не человек ли виноват в перенаселении мира. Я и теперь об этом думаю.

— На карту были поставлены жизни людей. Их надо было спасать. Ты бы предпочла ограничение рождаемости? Какие родители пойдут на это? А ты сама? Как было сделать по-другому?

— Я и не говорю, что знаю ответ, пастор, — возмущенно ответила Тейт. — Но осмотритесь вокруг — вот до чего довела ваша доброта. Не думаю, что этим можно гордиться.

— Перенаселение — не единственная причина…

Тейт сжала плечо пастора.

— Хозяева наблюдают за нами. Не будем демонстрировать наши споры, хорошо?

— Да? Конечно. Прости, я виноват.

— Так же, как и я. Это все стресс.

Словно понимая их ситуацию и желая уладить проблему, женщина в черном плаще улыбнулась Тейт, показывая жестами, что та должна присоединиться к ней и белокурой девушке.

Джонс сказал:

— Тебе следует принять ее предложение. Она так старается быть дружелюбной.

Когда Тейт в нерешительности поднялась, пастор добавил:

— Есть вещи, изменить которые время бессильно. Женщины всегда ищут компанию, направляясь в туалетную комнату.

Тейт устало покачала головой и присоединилась к своим новым компаньонкам. Поначалу те выглядели немного растерянными, но тем не менее всю дорогу до ближайшего холма улыбались.

Когда она вернулась к пастору, тот сидел рядом с раскатанными спальными мешками. Тейт направилась к маленькому костру, разведенному Класом. Юноша нанизал на вертел пять птиц вроде куропаток, которые аппетитно скворчали, поджариваясь на бездымном жару. К ним присоединился Джонс; Тейт с трудом сдержалась, чтобы не сказать ему подойти поближе. Пастор устроился на почтительном расстоянии, и это явно обижало их хозяев. Глядя снизу вверх, Клас задержал на нем неприязненный взгляд, затем коротко улыбнулся Тейт. Он указал на девушку, затем на птицу и потер рукой живот. Улыбнувшись в ответ, Тейт села напротив него на корточках.

Клас дотронулся до своей груди, затем указал на Гэна, засыпающего лошадям зерно, и назвал его имя. Затем он указал назад, туда, откуда они пришли. Он провел пальцем по лицу от правого виска через лоб к левому глазу и вниз по щеке. Прежде чем он закрыл глаза и откинулся назад, Тейт поняла, что он рассказывает ей о гибели члена их группы. Она кивнула, и Клас снова указал на Гэна, а затем в сторону их прежнего пути.

Понятно, подумала Тейт. Назад отсюда. Прошлое? А может — его отец. Клас подтвердил ее догадку. Произнесенное им слово не было точно «сын»: но звучало так похоже, что девушка решилась на эксперимент. Она указала рукой на горизонт и произнесла: «sun».[1] Затем он указала на Гэна и повторила слово.

Клас застыл, во взгляде появилась враждебность. Тейт испугалась, что контакт между ними может исчезнуть. Внезапно он обрушил на нее стремительный поток слов, в котором без труда угадывались злость и обвинение. Боковым зрением Тейт увидела, как Гэн отошел от лошадей. Он медленно приближался к ним, держа кисть на рукоятке своего ужасного меча, который выглядел скорее, как продолжение руки.

Тейт заставила себя улыбнуться, стараясь разыграть полное непонимание и невинность. Отойдя к спальным мешкам, она сняла и оставила там «карабин». Указав на Гэна и Джонса, Тейт произнесла: «сын», затем, указав на Класа, девушка повторила это слово. Потом, дотронувшись до своей груди, она отрицательно покачала головой и сказала: «не сын», повторив то же самое, указывая на Сайлу и Нилу.

Клас понемногу расслабился. Повернувшись к Гэну, он что-то сказал и пожал плечами. Когда он вновь посмотрел на Тейт, улыбки на его лице не было, но не было и прежнего напряжения.

Девушка надеялась, что ей удается сохранять беззаботный вид, и, желая усилить это впечатление, она налила из фляги воды в котелок и поставила его на огонь. Ей с таким трудом удалось растопить лед недоверия между ними и их спутниками пусть даже с некоторыми неудачами, — что надо постараться развить успех и произвести хорошее впечатление. Она сразу заметила, как затрепетали ноздри их новых знакомых, улавливая запахи армейского рациона. Через несколько минут вода закипела, и она всыпала в котелок три пакетика растворимого кофе. Помешав горячий напиток, она предложила его Класу. Заметив его подозрительный взгляд, девушка сделала первый глоток сама.

— Не самое лучшее из того, что мне приходилось пить, — лучезарно улыбаясь, сказала она, — но для татуированного носорога, вроде тебя, вполне сносно. И не собираюсь я тебя отравить.

После второго предложения Клас взял котелок. Отхлебнув, он заулыбался, глаза его засияли, как у ребенка. Возвращая с явной неохотой котелок, Клас украдкой бросил взгляд на Гэна. Поняв его намек, Тейт протянула котелок юноше. Гэн не шелохнулся. После этого, хотя и с видимым сожалением, Клас твердо отказался от нового предложения.

Когда Джонс наконец сел рядом с ней, Тейт дала ему полный отчет о случившемся.

— Они непредсказуемы, — завершила она свой рассказ, принимая от Класа жареную куропатку. — В некоторых вещах — абсолютные дикари, в других — благородны, словно герцоги.

— Придется вести себя очень осторожно.

— Еще более осторожно, чем нам сейчас кажется. Утром я обнаружила, что эта женщина, Сайла, скорее всего монахиня или что-то вроде этого. Роза на левом плече указывает ее чин. Может, я и заблуждаюсь, но если она только не подполковник, я гораздо старше ее по званию, и на этот счет можно не опасаться. Девушку зовут Нила: и, похоже, она находится под персональной опекой монахини. Возможно, они направляются в монастырь или какой-то его нынешний аналог.

Покончив с маленькой птичкой, Джонс задумчиво произнес:

— Меня беспокоит, далеко ли отсюда ближайший протестантский приход. Я рад, конечно, что мы не последние люди на Земле, но не знаю, как перенесу известие, что я — последний из методистов.

Тейт беззаботно рассмеялась, затем, порывшись в своем мешке, достала пакетик с солью. Она предложила своим спутникам попробовать и протянула им пакетик, прежде чем взять себе. На этот раз ее предложение было встречено возгласами одобрения. Они расходовали соль очень экономно, и, когда, обойдя по кругу, пакетик вернулся к Тейт, там еще оставалось несколько кристалликов. Такой же пакетик с перцем вызвал бурю восторгов. Он притягивал их, как наркотик, они нюхали перец и оглушительно чихали, насыпали его в ладони и лизали, пока на блестевших от удовольствия глазах не выступали слезы. Когда Джонс достал еще два пакетика, воины и женщины захлопали в ладоши, словно дети. Развеселившись, Клас не отказался от еще одного глотка предложенного Тейт кофе.

Закончив завтрак, воины снова подошли к лошадям, чтобы двинуться в путь. Постанывая от боли, Джонс взбирался на лошадь, а когда та попыталась укусить его, он едва не свалился, уворачиваясь от клацающих челюстей. Отряд тронулся, и Тейт сказала пастору:

— Надо ловить каждое их слово, чтобы изучить язык.

Джонс вздрогнул.

— Ты уже не рассчитываешь вернуться к нашим товарищам?

— Конечно, я надеюсь на встречу. Но для этого надо работать, и прежде всего научиться говорить.

Гэн занял место замыкающего, и, казалось, общество Тейт ему не просто приятно. У девушки сложилось впечатление, что он ждет ее. Самая крупная из трех собак была не столь приветлива; несколько минут пес бежал в угрожающей близости от них, пока Гэн не заметил этого и не отослал его на фланг. Пес немедленно подчинился, но, убегая, оглянулся. После этого он несколько раз попадался ей на глаза, но тут же скрывался из виду. Сука — как она поняла, ее звали Чо, и совсем молодой кобель Шара не обращали на Тейт внимания.

Первые часы пути пролетели незаметно. Тейт была буквально ошеломлена богатством окружающей их природы. Они проезжали рядом с огромными стадами длиннорогих бизонов, вид которых напомнил Тейт исторические книжки и ковбоев. Были и антилопы — эти деликатные животные наблюдали за приближающимся отрядом до тех пор, пока расстояние между ними не становилось, по их мнению, опасно близким. После этого они фыркали и мчались прочь легкими прыжками, поблескивая белыми пушистыми хвостами.

Общение с бизонами было не столь приятно. Когда огромный бык-вожак, грозно мыча, сделал угрожающий выпад в их сторону, Тейт сорвала с плеча и мгновенно взвела ружье. Заметив ее готовность и решимость, Гэн успокаивающе кивнул ей, затем, наклонив голову, изобразил атакующего быка. После этого он повторил жест, по-видимому весьма распространенный у его соплеменников: пальцем провел по горлу.

Его жест несколько отрезвил девушку и в то же время послужил еще одним примером этики окружающего мира. Небольшая группа коров, которая паслась неподалеку от путников, вдруг с ревом в панике бросились врассыпную. Привстав на стременах, Тейт увидела тигра, напавшего на годовалого теленка. К месту схватки, над которым взметнулся столб пыли, спешила пара тигрят, появившаяся из кустов, где пряталась самка. Тигрята царапали когтями и кусали агонизирующего теленка, словно котята мышь, пробуя свою силу и оттачивая технику.

Оглянувшись, Тейт с изумлением увидела, что остальное стадо пасется как ни в чем не бывало, хотя некоторые коровы еще время от времени нервно вздрагивают. Потерявшая теленка корова стоит в стороне, беспомощно мыча.

Из их новых знакомых только Нила немного задержала внимание на разыгравшейся драме, и то Тейт была уверена, что та думает только о том, чтобы держаться на безопасном расстоянии, от тигров.

Происшедшее позволило еще сильнее прочувствовать жестокость окружающей природы и понять философию ее новых спутников.

Они знают суровые законы окружающего их мира.

Чтобы выжить, им с Джонсом недостаточно просто учиться, им надо постичь эти законы.

К полудню она занесла в свой словарь несколько существительных и глаголов. Она опробовала свои достижения на Сайле, хохотавшей над ее упражнениями до слез. Нила держалась более почтительно и сдержанно.

Еда в полдень скорее всего не имела своего названия — это не был ни завтрак, ни обед. Когда Тейт и Джонс объяснили, как смогли, о привычных завтраке, обеде и ужине, все члены отряда единодушно признали, что такой распорядок привычен и им, но у них все три приема пищи называются одинаково. Джонс пояснил:

— Для них действительно нет никакой разницы: еда есть еда. Всегда была и всегда будет. Это напомнило мне приветствие китайцев, которое звучит примерно так: «Ты уже ел рис?» У них нет слова «привет», а когда они говорят «рис», то имеют в виду прием пищи, период времени.

Тейт сказала:

— Звучание некоторых их слов кажется мне довольно знакомым — по-моему, этих длиннорогих животных они называют «бизоны». Сейчас я проведу эксперимент.

Приложив руки с оттопыренными указательными пальцами к голове, она попыталась произнести это слово так, как она слышала его из уст ее новых спутников. Те расхохотались, но потом зааплодировали и закивали головами.

— Отлично, — похвалила себя Тейт, достигнув желаемого результата. — Теперь все становится на свои места. Надо разработать словарь, отточить произношение, и мы будем чувствовать себя как рыбы в воде.

Джонс застонал, потирая спину.

— Может быть, тебе это все равно, но меня эти бесконечные скачки доконают. Ковбойская жизнь явно не для меня.

Нахмурившись, Клас следил за ними, прислушиваясь к разговору. Повернувшись к Гэну, он начал быстро и сердито что-то ему говорить. Ответ Гэна прозвучал успокаивающе, но на Класа он не произвел впечатления.

Джонс грустно улыбнулся.

— Видишь, я им явно не по душе. Они не могут понять, что я такое. Как бы им объяснить, что я служитель культа. Думаю, они поймут.

— Я намерена быть предельно осторожной, — сказала Тейт. — Их вполне можно понять, думаю, с этим не будет проблем, но не дай Бог их разозлить. Вы бы их видели, когда я пыталась связать слова «сын» и «солнце». Так что не спешите, пожалуйста. Постарайтесь ради меня, хорошо?

В ответ пастор громко рассмеялся.

— Я никогда не спешу, Доннаси. Это моя работа — удерживать людей от поспешных поступков. В этом моя жизнь.

Тейт приняла этот мягкий упрек с понимающей улыбкой, но, когда Гэн положил конец их разговору, дав указания Класу свернуть лагерь, она с явным облегчением смогла отвести свой взгляд от излучающих заботу усталых глаз Джонса.

Глава 30

Как всегда, зима в горах отчаянно сопротивлялась приходу весны. Ночью налетела запоздалая буря. Сокрушительный ветер терзал огромные пихты. Казалось, что прорывавшиеся через ущелье отдельные ураганные порывы раскачивают даже приземистый форт.

Только Алтанар уже почти убедил себя, что весьма ощутимые толчки — не более чем плод его воображения, как стихия обрушилась на здание с новой силой, заставив жалобно застонать поддерживающие крышу балки.

Крепко сжав ручки медной кружки и запрокинув голову, он осушил ее почти до дна. Его взгляд встретился с глазами стражника, стоявшего на балконе, окружавшем комнату по периметру. Солдат заморгал и быстро отвернулся. Опустив кружку, Алтанар мысленно приказал стражнику снова взглянуть на него. Когда он понял, что тот слишком труслив, чтобы отважиться на еще один взгляд, разочарование лишь усилило охватившее его раздражение. Чтобы отвлечься, Алтанар стал в сотый — а может, и в тысячный — раз разглядывать все вокруг.

Форт обозначал границу владений королевства с землями Людей Собаки. Первый из его двух этажей был сложен из отесанных камней, второй — из огромных, в два локтя толщиной, бревен, срубленных в соседнем лесу. Верхний этаж нависал над каменным основанием. По периметру обоих этажей виднелись высокие узкие бойницы. Такие же бойницы были и в нависающей части верхнего этажа, что позволяло обстреливать атакующих также и сверху. Окованные железом наружные ворота из толстых неотесанных бревен были неприступны для вражеских воинов с их оружием и таранами. Но даже они беспомощно бились о косяки под ударами ветра.

Хотя форт был построен просто и предназначался прежде всего для обороны, в такую ночь даже огромная комната с жарко пылающим огнем в камине и незатейливой мебелью — длинным столом из досок и лавками — казалась уютной. В подсвечниках на стенах мерцали свечи. Воздух был пропитан замечательным букетом запахов воска, дыма и великолепного жаркого, поданного на обед. Но Алтанар сомневался, что проклятый ветер позволит ему насладиться всем этим.

Маленькая дверь справа от Алтанара вела в остальную часть здания. По лестнице можно было подняться в жилые комнаты на втором этаже. На первом этаже располагались склады и конюшни. Слева, за тяжелой, окованной железом дверью, раскинулся окружавший форт горный луг. Где-то с подветренной стороны были установлены шатры, в которых остановились воины Людей Собаки, пленные пришельцы и кавалеристы Оланов. Поскольку лошади не могли подслушивать, их разместили внутри форта, в конюшне рядом с жилыми комнатами.

В какой-то момент Алтанар решил послать одного из оставшихся внутри форта стражников за загадочными пленниками с их еще более интригующим оружием, но тут же отказался от этой идеи. Чем меньше глаз и ушей будет присутствовать на их встрече, тем лучше.

Алтанару хотелось, чтобы пришельцы были единственной причиной, приведшей его в этот безлюдный сторожевой форт. Бей Ян. Он повторил это имя, вытирая с губ пивную пену. Полученная им информация гласила: «Огромного роста, силен как буйвол и так же опасен. Полагается прежде всего на свою смертоносную руку. Необыкновенно жесток и коварен. Будьте с ним осторожны».

Конечно, нельзя полностью доверять полученным сведениям. Кто такие осведомители? Или лжецы, или предатели, а чаще всего и те, и другие.

Эта шутка немного улучшила ему настроение. Все надо держать в уме. Это другие могут позволить себе ошибаться. Короли всегда должны быть правы. Поэтому он может позволить себе иметь дело и с предателями, и с лжецами. Бей Ян — его союзник. Такое не улучшит настроение.

Неотесанный дикарь, которому сила заменяет мозги.

Тут наружная дверь распахнулась, открыв дорогу бушующему ветру. Створка с грохотом ударила о каменную стену, язычки пламени над свечами изогнулись почти горизонтально, а из камина взметнулся сноп искр.

Застыв в своем кресле от неожиданности, Алтанар тем самым сохранил свое королевское достоинство, никак не проявив внезапного испуга.

В дверном проеме в накидке из шкуры степного медведя стоял Бей Ян. Капюшон из оскалившей пасть головы зверя обрамлял облепленное снегом лицо.

Придя в себя, Алтанар поднялся и вежливо поприветствовал гостя. Задержав взгляд на голове медведя, он прикинул, сколько бы заплатили за такой плащ торговцы из Найона. Алтанар вздохнул: плащ стоил целое состояние. Изделия Людей Собаки из кожи и меха были легендой, их мастерство достигло уровня искусства.

Бей захлопнул дверь и задвинул засов. Сбросив быстрым движением плащ, он направился к Алтанару раскачивающейся походкой кавалериста. Внутренняя подкладка плаща, как и предполагал Алтанар, была из стеганой шерсти. Несмотря на всю красоту одеяния, надо было обладать недюжинной силой, чтобы носить такую тяжесть.

Даже без накидки вошедший воин олицетворял собой дикость. Алтанара позабавили его коротко остриженные волосы, а безвкусно вышитые шерстяная рубаха и заправленные в сапоги до колен штаны были такими яркими, что резали глаз. Тем не менее у Алтанара не было желания веселиться, даже когда Бей небрежно бросил плащ на стол и уселся, не сняв сапоги и не сменив их на комнатные туфли, как поступают все цивилизованные люди.

Этого и следовало ожидать. Приходилось смотреть сквозь пальцы на все эти многочисленные проступки. Украдкой Алтанар принюхался к Бею, усевшемуся напротив него за стол спиной к огню. Он никак не мог понять, как этим людям удается поддерживать чистоту; вот и сейчас его гость пах травами, будто только что вылез из стога.

Чтобы успокоиться, Алтанар бросил взгляд на свое элегантное практичное одеяние. Нижнего белья не было видно, и он даже слегка пожалел об этом — пусть бы этот дикарь взглянул, что должны носить порядочные люди. Алтанар провел ладонью по жакету, выдержанному в сером, черном и белом тонах. Интересно, что думает Бей о кремовом мехе его плаща из морской выдры?

Балки перекрытия вновь заскрипели под очередным порывом ветра. Осушив свою кружку до дна, Алтанар подозвал капитана стражников.

— Пусть эти лодыри из кухни принесут пива.

— Мне не надо, — отозвался Бей.

Алтанар пожал плечами.

— Пусть тогда мне принесут две порции.

Повторять приказ не было необходимости. Женщина — жена одного из стоявших на посту солдат — уже спешила с пивом к столу. Капитан нервно следил за каждым ее движением.

На здание обрушился новый удар ветра, на этот раз еще более жестокий. Капитан с опаской взглянул на потолок. Алтанар чуть было тоже не посмотрел на балки, но, заметив взгляд капитана, сдержался и деланно ухмыльнулся:

— Что, капитан, испугался легкого ветерка?

Стражник застыл.

— Нет, сэр. Я беспокоюсь о безопасности короля и его гостя.

— Конечно, — с нескрываемым сарказмом произнес Алтанар. Краем глаза он наблюдал за Беем, и ему было приятно отметить едва уловимый блеск одобрения во взгляде гостя. Ведь ради этого и была разыграна вся сцена. Ему хотелось произвести впечатление на гостя, но еще более хотелось понять его, узнать, что он любит, что ненавидит. Чего боится. Все это важно, чтобы не прозевать тот момент, когда кончается сотрудничество и начинается предательство.

А этот момент непременно наступит. И вся хитрость в том, чтобы успеть вытянуть из него как можно больше, использовать его прежде, чем он получит шанс навредить тебе.

Решив продемонстрировать гостю всю полноту власти, Алтанар обратился к капитану:

— Выйди и выведи солдат, нам надо поговорить.

Офицер застыл на месте.

Алтанар бросил на него хмурый взгляд.

— Ну?

— Выйти наружу? Сейчас?

— Вождь Войны Бей Ян и я хотим поговорить. Я не желаю, чтобы тупоголовые солдаты нас слушали, а затем трепались об услышанном с каждой шлюхой в королевстве. Убирайтесь!

Женщина поднесла ко рту руку и в ужасе отступила. Капитан сжал побелевшие губы, затем, судорожно сглотнув, произнес:

— До шатра больше пятидесяти шагов. Снег — не видно ничего…

Алтанар медленно поднялся во весь рост.

— Еще одно слово, капитан, малейшее колебание, и твое звание перейдет к тому, кто не будет спорить. Мне это сделать?

— Нет, сэр.

— Ты счастлив выполнить мой приказ?

— Да, сэр.

— Громче, капитан. Не слышу энтузиазма.

— Да, сэр!

Отпустив капитана легким кивком, Алтанар уселся в кресло. Он основательно приложился к своей кружке и лишь затем вспомнил о госте.

— Всегда так, — сказал Бей. — Стоит им дать малейшую поблажку, даже при такой дерьмовой команде, как эта, и они забывают, кто их хозяин.

Алтанар проигнорировал глубокомысленное замечание гостя и, нахмурившись, наблюдал, как капитан построил стражу и направился с ней в темноту ночи.

Бей с ухмылкой смотрел, как капитан перед уходом отдал им честь.

— Моим людям будет не так обидно, когда твой офицер окажется с ними в шатре, — громко рассмеялся он. — Погодка сегодня даже мне не понравилась, хотя в снежных бурях мы чувствуем себя поувереннее, чем вы у себя на западе. А как пленники? Они не показались мне сильными воинами.

— Им не позволят умереть. Или сбежать. До тех пор, пока я о них все не узнаю. Капитан моей кавалерии утверждает, что их командир убил воина Горных Людей с расстояния не менее пяти полетов стрелы, и сделал он это с помощью грома и молнии.

Или весь мой отряд был пьян, или это было колдовство. В любом случае надо разобраться и использовать это.

— Против Дьяволов.

От Алтанара не ускользнул открытый вызов в последней фразе, и он с трудом сдержал свой гнев. Этого дикаря надо поставить на место.

— После побега Кола Мондэрка возникли некоторые непредвиденные проблемы.

— Кол Мондэрк мертв. Он опозорен. Его сын со своим другом все еще держат в плену мою сестру и вашу Жрицу Роз. Но чем они мешают нашему союзу?

Алтанар едва не поперхнулся пивом. Стараясь скрыть замешательство, он сделал еще один длинный глоток.

Почему его осведомитель ничего не сказал о смерти Кола Мондэрка? Непростительная оплошность. Если не… да, конечно. Этот человек был умнее, чем можно о нем подумать. Новый Вождь Войны должен был чем-то и удивить короля Олы. Это был неплохой ход. Умница Ликат постарался и для своего нового Вождя Войны. Алтанар сказал:

— Прими мои поздравления. Мне было только известно, что он сбежал с Класом на Бейлом и своим сыном, похитив женщин.

На застывшем лице Бея выступили желваки.

— Только? Тебе многое известно.

— Не переживай. Солдаты всегда рассказывают друг другу всякие байки, а мне докладывают то, о чем говорят в моих войсках. — Алтанар сдержал улыбку, представив, какой разнос устроит завтра Бей своим воинам, а бедолаги дикари будут недоумевать, чьи сплетни навлекли на их головы такую напасть. Было бы забавно посмотреть на все это. Поддерживая здоровой рукой раненую, Бей наклонился вперед. — Этого полукровку и Клас на Бейла прикончат со дня на день, обещаю тебе.

— Мне непонятно, почему они вообще пытаются убежать. Я слышал, Клас на Бейл не из тех, кто поворачивается к смерти спиной. — Подняв руку, Алтанар упредил попытку Бея возразить. — На следующий день после их побега, когда твои воины прибыли сюда с этой новостью, капитан догадался послать ко мне гонца, а за беглецами направить поисковый отряд.

Алтанар считал необходимым объяснить, каким образом его конный отряд подоспел к стычке между пришельцами и отрядом Людей Гор. Он не стал развивать эту тему, возвратившись к тому, что его больше всего беспокоило:

— Существует ли возможность, что Гэн Мондэрк воспользуется помощью Людей Гор?

— Он даже не станет говорить с ними, — ответил Бей. — В любом случае ему ничего не известно ни о нас, ни о наших планах. Как и моей сестре.

— Надеюсь на это. Какое-то время мне придется поддерживать видимость нейтралитета. Я уже предпринимаю меры, чтобы сгладить последствия событий, приведших к захвату этих чужаков. — Бей нахмурился, но Алтанар продолжал, стараясь как можно скорее изложить свою позицию: — Я не могу просить тебя выступить в путь, так как с фланга в любой момент могут напасть Люди Гор. Но они могут напасть и на ваше племя, которое осталось в лагере почти без защиты. Мы не можем предпринять никаких действий, пока не убедимся, что Мондэрк не выдал Горным Людям наших планов.

— Мы ведь заключили соглашение! — Оторвавшись от скамьи, Бей угрожающе перегнулся через стол.

Алтанар успокаивающе улыбнулся.

— Я не разрываю его. Просто откладываю. И не по вине Олы, мой друг. Пойми это.

— Гэну ничего не известно! Это исключено.

— До того как прийти к вам, Жрица Роз была в главном лагере Людей Гор. Она очень умна и может догадаться о наших истинных планах. До сих пор Люди Гор верят, что я заодно с ними воюю против вас. Подумай об этом. Из нас двоих ты — лучший охотник. Скажи, как поведут себя наши жертвы, если заподозрят ловушку?

— Будут атаковать с яростью раненого тигра. — Бей внимательно посмотрел на собеседника и снова сел на скамью, массируя раненое запястье. — Я готов к этому, но мне не нужны потери. Во всяком случае, сейчас. Неужели Жрица расскажет Гэну о своих подозрениях? А ее обет… — Он неопределенно взмахнул рукой.

— Жрица она или нет, но прежде всего она — женщина, со всем их коварством и слабостями. Но я уже принял решение. — Алтанар умышленно не спеша цедил слова, наслаждаясь растущим нетерпением Бея. — Они, кажется, поверили, что смогут укрыться в стране Людей Гор и попытаться обменять твою сестру и Жрицу на собственную безопасность. Я плачу некоторым бродячим торговцам за то, чтобы они информировали меня обо всем, что видят и слышат во время своих странствий. С наступлением весны в Олу с мехами и другими товарами потянутся те, кто уходил на зиму с побережья. Я могу послать вестников им навстречу, чтобы сообщить о том, кого мы ищем.

— Вестники. — Бей Ян буквально выплюнул это слово. — Когда бы их ни встретил, жди неприятностей. От них попахивает смертью.

Вспышка раздражения несколько смутила Алтанара.

— Что, ты действительно частенько их встречаешь? Я имею в виду, что, если вести будут передавать сначала мне, то пройдет слишком много времени. Я хочу, чтобы торговцы рассказывали новости прямо тебе.

— Мне?

— Да. Никто не должен знать, что у меня есть интерес к ним, к тебе или Людям Собаки. Если мы не сможем держать Людей Гор в неведении, они нападут на тебя без предупреждения. Такое уже случалось. Конечно, я попытаюсь помочь тебе.

— Конечно.

Алтанару показалось, что в голосе Бея промелькнули нотки недоверия, и он внимательно посмотрел в лицо собеседника, но неприкрытая ярость затмевала все прочие эмоции. Вряд ли этот человек способен вести такую тонкую игру. Бей продолжил:

— И когда ты выступишь против Харбундая?

— Не позднее Дня Лета. Как только солнце начнет двигаться на юг, наше время в этом году истекает. А почему тебя интересует отсрочка?

Вскинув подбородок, Бей стал сердито оправдываться:

— Никто не посмеет сказать, что мы избегаем драки. Воины Собаки готовы к войне каждую минуту. У нас всегда припрятан запас продовольствия. Мы не привязаны к плугу или рыбацкой сети, как вы, живущие на дождливых склонах гор. Но долг чести требует от меня убить Гэна Мондэрка, а страна Людей Гор велика, и там множество укрытий. Он может скрываться от нас очень долго.

— Не переживай. Мы заботимся о будущем. Один год ничего не решает — просто чуть изменим наши планы. Поступай, как считаешь нужным, и не сомневайся, я всегда с тобой.

На Бея эта речь произвела впечатление. Он тяжело поднялся.

— Ты тот союзник, который нужен Людям Собаки. Никогда не пожалеешь, что доверился нам. — Повернувшись, он отправился наверх. Ступени лестницы жалобно заскрипели под тяжелыми шагами Вождя Войны.

Алтанар смотрел ему в спину, подняв кружку ко рту. Он не изменил позу, пока за Беем не захлопнулась дверь. «Весьма поучительная беседа, — пробормотал он. — Много интересного о Ликате и о новом Вожде Войны. Я думал, что Бей боится грозного воина Класа на Бейла, но, оказывается, его больше тревожит юноша. Это очевидно. Остается лишь узнать почему».

Посмотрев на дверь, за которой скрылся Бёй, Алтанар сделал еще один основательный глоток.

— Неотесанный дикарь, — хмыкнул он и стал смотреть на язычки пламени над угольками. — Если б я смог хоть на мгновение довериться проклятым Людям Гор, тебя давно клевали бы вороны. — Алтанар подумал, что разговор вслух с самим собой не лучшее занятие для человека, которому надо хранить секреты. Но затем рассмеялся над своими опасениями. Голос его звучал успокаивающе, а в помещении, кроме него, был лишь Бей, который скорее всего уже храпел у себя в спальне. Алтанар отхлебнул еще пива.

— Интересно, что бы случилось, если бы я убедил Людей Гор терзать Харбундай все лето набегами? Горячность Бея Яна не позволяет полностью доверять ему. И это, пожалуй, достаточная причина, чтобы от него избавиться. Ликат гораздо более управляем. — Размышляя о возможных перспективах, Алтанар резко поднялся и выплеснул остатки пива на угли. Пламя зашипело и затрещало, выбрасывая облачка пара, пахнущие жженым зерном и дрожжами. — Но что бы там ни было, беглецы должны быть убиты, причем быстро. Чем больше я думаю об этом, тем сильнее мне не нравится взгляд Бея, когда он говорит о юноше. Как же его зовут? Гэн, и этот Гэн не дает ему покоя. — Вновь замолчав, Алтанар обошел стол и стал перемешивать горящие угли.

Очень нескоро монолог возобновился. На этот раз слова прозвучали едва слышно:

— Если у тебя есть молитвы, Гэн, молись, чтобы первыми вас нашли Люди Гор. Тебя убьют, но это будет для тебя благом по сравнению с тем, как мои люди будут выпытывать твои секреты.

Глава 31

— Нам придется разбить лагерь где-нибудь здесь, — сказал Клас, махнув в сторону реки. Внизу ревел поток, мутный из-за талой воды и грязи. Берега покрывали заросли кустарника, а там, где река круто изгибалась, целые группы деревьев оказывались в каменных ловушках. Остановившись шагах в пятидесяти от берега, люди смотрели на клокочущий далеко внизу поток. Грохот был просто ужасающий. Спешившись, Гэн сразу почувствовал, как дрожит под ним земля. Около берега, на мелководье, он заметил беспорядочное, едва уловимое движение, не сразу осознав, что это движется дно реки — все, от гальки до крупных камней, сползало вниз, увлекаемое потоком. Весенние дожди и таявшие снеговые шапки придали реке неудержимую силу.

Гэн снова взобрался в седло.

— Перевалы скорее всего находятся под наблюдением. Нам нужно отдохнуть.

— Это не то место, которое Люди Гор называют Ручьем Двух Медведей? — спросила Сайла.

Клас удивленно кивнул.

— Верно. Откуда ты знаешь?

— Торговец рассказал мне о проходах в горах. Они помогли ему не встретиться с Людьми Гор, — объяснила Сайла. — Надеюсь, по крайней мере один из них не будет охраняться.

— Ты сможешь его отыскать?

— На север от нас есть три таких прохода. Думаю, что смогу найти их все.

Одобрительно улыбнувшись, Клас повел отряд вверх по склону. Чем дальше они отходили, тем тише становился рев горного потока. Когда вершина горы осталась позади, он был уже еле слышен. Гэн шел пешком, ведя за собой коня. Он был рад, что земля под ногами наконец-то перестала вибрировать. Ему не нравилось это ощущение — словно кто-то шептался у него за спиной.

Вскоре уже все были заняты обычными делами, устраиваясь на новом месте. Пришельцы старались наравне со всеми, их редкие замечания были вполне уместны. Выполняя свою работу, Тейт все время следила за остальными, всегда готовая помочь. Она быстро нашла общий язык с Сайлой и дружески с ней пересмеивалась. Даже Нила иногда обращалась к новой знакомой.

Отправившись рубить шесты для палаток, Гэн не переставал про себя улыбаться. Он напрямик спросил Класа, приглянулась ли ему черная женщина, и тот от смеха едва не выпал из седла. Успокоившись, он признался, что незнакомка довольно любопытна. Ей не откажешь в сообразительности, и в походе она бдительна, как воин, хотя держится на лошади с грацией вязанки хвороста.

Срезав со стволов все ветки, Гэн отнес их в лагерь. Там он привязал шесты каждый к двум деревцам, пригнув и закрепив их вершины. Клинообразные шалаши выросли прямо на глазах. Каркасы накрыли одеялами и ветками, за которыми специально ходили подальше от лагеря, чтобы на деревьях поблизости не было заметных обломов. Второе укрытие было точно таким же, и в каждом вырыли углубления для костра.

Закончив с палатками, женщины отправились за лапником для постелей. Гэн пошел искать дрова, захватив с собой Джонса. Перейдя через гребень горы, мужчины спустились к берегу, где валялось множество плавника, хорошего тем, что его не надо было рубить. К их приходу на костре уже жарились насаженные на вертел куски бизоньего мяса, аппетитно роняя капли жира в огонь. Ветер достаточно хорошо рассеивал дым, но, отойдя по направлению ветра даже на сотню ярдов, Гэн прекрасно слышал запах лагеря и готовившейся пищи. Пройдя еще немного дальше, он выбрал место для наблюдения и повернул назад, отмечая приметы, которые помогут ему ориентироваться в темноте. Вернувшись в лагерь, юноша застал Сайлу и Класа, увлеченных разговором — Жрица чертила палочкой на земле, объясняя дорогу к перевалам. Прислушиваясь к шуму реки, Гэн подумал, что они смогут переправиться на другой берег не раньше чем через два дня. Если, конечно, их не обнаружат. Да, по сравнению с этой опасностью переправа через бушующую реку не так уж страшна. Клас пригласил его присоединиться к ним и послушать, что говорит Сайла. Они сели на корточки по обе стороны от женщины и, нахмурив лбы, стали рассматривать ее рисунки. Клас улыбнулся, подумав, что они похожи на детей, которых учат писать. Тейт подобралась к ним поближе, держась все же на некотором расстоянии, но вовсе не пытаясь скрыть свою заинтересованность. Клас неожиданно кашлянул, отвлекая Гэна от его мыслей. Подняв глаза, Гэн увидел подошедшую к ним Нилу и равнодушный взгляд Класа, устремленный на Жрицу. Обида вновь закипела в нем. Неужели он не видит, как внимает Сайла каждому его слову? С того самого случая, когда Клас обнаружил следы разведчиков Дьяволов, она смотрела на него тайком, бросая короткие нежные взгляды, если никто, как ей казалось, не видит ее. Почему Клас не уделит ей больше внимания? Она так прекрасна. Не такая, как все.

И почему он так старается понравиться Ниле?

Мысли и чувства, сменяя друг друга, переполняли юношу. Он вдруг подумал, что недооценивал Класа. Как, впрочем, и всех остальных. Но боль обиды все еще не оставляла его.

Мимолетная улыбка Нилы лишь усугубила ситуацию. Сложные, противоречивые чувства не давали Гэну покоя: сомнение в преданности переходило в смутное подозрение предательства; недовольство вниманием Нилы к Класу отступало перед жаждой дружбы и любви со стороны их обоих. Пришло время наконец во всем разобраться. Он с облегчением услышал вновь зазвучавший строгий голос Сайлы. Она продолжала говорить в течение всего ужина, который принесли им Нила и Джонс. Сайла описывала маршруты и ориентиры, пока они не доели мясо, а собаки не перестали хрустеть брошенными им костями. Гэн предложил ей задавать вопросы, и они отвечали на них до тех пор, пока каждый уже не был в состоянии нарисовать карту. Когда она достала из привязанного к седлу мешка компас, они вежливо объяснили ей, что он им ни к чему.

Направляясь на свой пост, Гэн шел по хребту параллельно реке. Он решил, что первый час поспит, оставив собак на страже.

Но заснуть Гэн не смог, решив, что причина этому — охватившее его щемящее чувство одиночества. Оторвавшись от скалы, на которую до этого опирался спиной, он попробовал устроиться поудобнее. Звезды яркими крапинками появлялись и исчезали перед глазами среди ветвей пихты, качающихся под ветром. Где-то рядом маленькая сова — ее называли ночным певцом — выводила свои жалобные трели. Гэн припомнил, как люди его племени объясняли грусть этих песен: сова видит всю подноготную сердец спящих людей, и ее охватывает отчаяние. Конечно, все это детские сказки, но тем не менее Гэну расхотелось спать.

Услышав голос хозяина, Раггар с любопытством поднял голову.

— Этот человек — мой друг, он для меня важнее, чем моя родня.

В ответ на решительный тон собака осторожно отодвинулась, но, когда Гэн, поднявшись, швырнул палку куда-то в чащу, Раггар предпочел подняться и отойти в сторону.

Глава 32

К утру пошел дождь. Ветер уже решительно ничем не мог повлиять на погоду, в его власти было лишь медленно перегонять тучи с запада на восток. Такое небо люди племени Гэна называли бизоньим — масса темных округлых чудовищ, теснившихся плечом к плечу.

Завершив утреннюю молитву, Гэн свистом созвал собак и, поджидая их, рассматривал небо. Он думал, не идет ли дождь в лагере Людей Собаки, кто занял его ночной пост и достаточно ли бдителен этот воин.

На мгновение его пронзила острая тоска по дому.

Возвращение собак после их рейда по окрестностям вернуло юношу к насущным проблемам. Шара старался не отставать от Раггара, держась за его правой задней лапой. С другой стороны вожака бок о бок с ним легко трусила Чо. Было видно, что щенок, с точки зрения Раггара, был лишь обузой, и Гэн готов был поклясться, что бегущий по склону пес изрядно раздражен. Шара вилял хвостом, но не приближался к вожаку, видно кое-чему научившись. Раггар был примером во всем, даже в том, как почесать ухо, не показывая, что оно у тебя очень чешется. Гэн ласково потрепал собак, соблюдая при этом строгую последовательность. Раггар продемонстрировал полное безразличие, и Гэна позабавило это его явное притворство. Юноша знал, что дотронься он в первую очередь до какой-нибудь другой собаки, величественный упрек во взгляде Раггара не исчезал бы до тех пор, пока хозяину не удалось бы как-то загладить свою оплошность. На обратном пути в лагерь Гэн отметил, что Шара делает успехи. У него почти не было времени заниматься с молодым псом, но тот, казалось, стал понимать, что от него хотят, да и Раггар не спускал ему, отмечая каждый промах. Но у щенка была и своя гордость. Гэн был уверен, что Шара никому, кроме Раггара, не позволил бы так ставить себя на место. Иногда он опасался, что позже это обернется серьезной борьбой за лидерство. Что касается Чо, то она выполняла свою работу без лишней суеты. Ее спокойная сила была благом, источником умиротворения, когда отношения между кобелями обострялись. Быстро перекусив остатками мяса и супа, Гэн вместе с Класом и Тейт отправились взглянуть на реку. Там было все без изменений.

Из-за вынужденной задержки Гэн решил не тратить время попусту. Знаками показав Тейт следовать за ним, он подошел к палатке и стал рыться в своих вещах, пока не нашел связку из двадцати палочек. Увидев их, Тейт указала рукой на лук и жестом выпустила воображаемую стрелу. Гэн кивнул и продолжил поиски. Он достал маленький горшочек с клеем и кожаный пакет с ястребиными перьями. Внутри его был еще один, меньший пакет.

Взяв одно древко, Тейт внимательно изучила его. Рассмотрев второе и третье, она в изумлении подняла на него глаза. Зажав концы древка кончиками пальцев, женщина стала быстро вращать его, вопросительно глядя на юношу.

Гэн жестами объяснил, что длина палочки-заготовки для древка была гораздо больше, длинные концы, которые потом отпиливали, позволяли закрепить ее для обработки. Затем он изобразил человека, работающего за токарным станком с ножным приводом. Улыбнувшись, Тейт понимающе закивала головой.

Привязав к камню кусок веревки, Гэн подвесил этот грузик к одному из концов древка, удерживая кончиками пальцев другой. За несколько минут он отобрал полдюжины палочек, одинаково согнувшихся под весом камня. Заметив удивление в глазах Тейт, он терпеливо показал, как изгибается выпущенная стрела от толчка тетивы. Для точной стрельбы необходимо, чтобы все стрелы были одинаково гибкими.

Достав из пакета ястребиные перья, Гэн выбрал одно из них и расщепил его осколком обсидиана. Из каждой половинки длинного пера юноша вырезал три фрагмента оперения точно одинакового размера. Несколькими жестами он объяснил Тейт, что кусочки одного и того же пера нужны для того, чтобы стрела летела точно в цель.

Приклеивание оперения к древку оказалось довольно трудным делом. Гэн намазал стволы перьев клеем из горшочка, с улыбкой поглядывая, как Тейт сморщилась от запаха. Затем прикрепил оперение и стал помахивать стрелой над огнем, чтобы клей скорее засох. В завершение он горячо прочитал нужную молитву, не без удовольствия отметив, как Тейт вся подобралась и стала серьезней. Сначала ему показалась, что он заметил в глазах женщины искорки страха, но потом решил, что она просто выказывает ему свое уважение.

Приклеив ко всем стрелам оперение, Гэн из седельной сумки достал шесть новеньких стальных наконечников.

На Тейт они произвели огромное впечатление, что было для юноши непонятно. Ведь оружие пришельцев изготовлено из стали, причем делал его очень искусный кузнец. Почему же ее так заинтересовали простые наконечники для стрел?

Намазав неоперенный конец древка клеем, Гэн насадил на него полый цилиндр, которым заканчивалась нижняя часть наконечника стрелы. Пока клей подсыхал, он показал Тейт слегка промасленные опилки, насыпанные на дно его колчана из шкуры выдры. Стрелы укладывались наконечниками в опилки, так чтобы они не терлись и не тупились друг о друга. Масло предохраняло от ржавчины.

Разложив стрелы для окончательной просушки, Гэн позволил себе пошутить и пожелал Тейт спокойной ночи. Тейт уже выучила эту фразу, но сейчас было только утро, и она в замешательстве уставилась на него. Глядя на ее недоумение, юноша откровенно расхохотался, чувствуя, что отношения между ними стали немного теплее.

Когда Тейт вернулась к своей палатке, там ее ждал Джонс. Он попросил составить ему компанию, и они вместе отправились побродить около лагеря. Тейт рассказала пастору о сегодняшнем утре, проведенном с Гэном, но было ясно, что ее спутника одолевают собственные мысли. Она ждала, пока Джонс сам скажет, что его гнетет.

Прежде чем заговорить, пастор нервно оглянулся, убедившись, что их никто не слышит.

— Впервые чувствую, что могу спокойно поговорить. Они без конца хмурятся и ворчат, если пытаешься раскрыть рот в пути или на привале. У меня уже нет сил, желудок совсем никуда… — Джонс беспомощно махнул рукой. — Боюсь, это не та жизнь, на которую я рассчитывал. Не совсем городская академия. Ты не знаешь, от кого они убегают?

— Ни малейшего понятия. — Женщина покачала головой. — Хотя я рада, что они спасли нас от той другой компании. Но мне кажется, что они сделали это не из чувства гостеприимства. — Встретив недоумевающий взгляд Джонса, она продолжала: — Пока я не могу объяснить все это. Сайла мне очень помогает с языком, и она проявляет большой интерес к названием частей тела — наверное, она доктор или что-то вроде этого. Девушка мне нравится, но иногда может ужалить, как змея. Она без ума от Класа.

— Ты уверена? Откуда ты знаешь?

Не поворачивая головы, Тейт улыбнулась пастору.

— Обычно это бывает так. Я замечаю, что он смотрит на меня. Затем вижу, как она смотрит на него, в то время как он уставился на меня. При этом она — сама ревность, от ее щегольской кожаной повязки на голове до чудных, расшитых бисером сапожек.

— Я тоже видел, как он смотрит на тебя.

— Простое любопытство. Он не воспринимает нас обеих как женщин. Его приворожила Сайла. А это значит, что томные взгляды Гэна, на которые он не скупится для Нилы, еще сработают.

— О Господи! — Пастор медленно покачал головой и опустил ее на ладони.

— Нам ничего пока не остается, лишь не высовываться, — сказала Тейт. — А что вы приметили, пока я разбиралась в этой любовной путанице?

— Сплошные противоречия! Ты говоришь, что стрелы выточены на токарном станке, но наконечники выкованы вручную. Тем не менее они сделаны из отличной стали. А наконечник, который Фолконер нашел на берегу реки, был из бронзы. Та кавалерия, что мы видели, была в шлемах и доспехах. Я начинаю думать, что перед нами какая-то смесь культур, о чем мы и говорили в пещере. Те люди, с которыми мы сейчас, явно кочевники. А вот кавалеристы были из более цивилизованного племени.

— Я тоже об этом думала. Я имею в виду их культурный уровень. Все, кто нам встречались, по нашим стандартам физически нормальны. Но, судя по всему, они и не подозревали о существовании чернокожих людей.

— У выживших групп людей исчезли расовые признаки.

— Похоже, они действительно как-то от них избавились. Когда пастор повернулся к ней, она встретила его легкой улыбкой. Затем продолжила: — Вы заметили что-нибудь в этих людях, что указывало бы на наличие других генов, кроме белых? Заметили?

— Национальные меньшинства оказались просто поглощены, вот и все.

— Да, конечно. Помните вашу шутку, что вы теперь единственный методист на земле. Так, может быть, я — единственная чернокожая на этом континенте.

Успокаивающе улыбнувшись, пастор протянул Тейт руки, пытаясь смягчить ее напряжение, но прямо перед ним оказались горящие глаза негритянки.

— Мне не надо никакого утешения! И снисхождения тоже! Я не потерплю это ни от кого!

Джонс медленно отступил назад.

— Я лишь хотел объяснить, куда делись оба меньшинства. А цвет твоей кожи дает тебе даже некоторые преимущества. Тем более твоя военная подготовка.

Ярость во взгляде Тейт исчезла так же неожиданно и непредсказуемо, как и появилась. На глаза набежали слезы. Но даже сквозь всхлипывания, в ее признании звучал гнев.

— Проклятие, пастор. Я боюсь.

— Я тоже боюсь, Доннаси. Это нормальное…

— Да заткнитесь вы! Мне не нужны ваши чертовы утешения. — Тейт достала из кармана брюк носовой платок оливкового цвета и вытерла им слезы. Через несколько секунд она уже полностью овладела собой и продолжила: — Думала, что все знаю о страхе, что преодолею его. Я врала о криогенной программе, хитрила. Мне говорили, что это опасно, но я обо всем узнала, понимаете? Мне объяснили, что вреда от этого не будет. — Она замолчала и стала наматывать платок на руку. — Я понимала, что это похоже на самоубийство, но ведь все мы должны были умереть в той войне, верно? И уснуть было ничуть не хуже, чем быть заживо поджаренным или позволить извести тебя вирусу, о котором никто прежде и не слыхал. Все называли меня героем, и я позволяла им это. А почему нет? Теперь я здесь, а они действительно умерли, и я ничего не могу поделать. Знаю лишь, что не хочу умирать. Еще раз. Опять.

Джонс медленно провел ее вниз по склону до огромного валуна, с которого видна была ревущая река. Там они простояли несколько минут, пока пастор смог заговорить.

— Я верю тебе, верю всему, что ты сказала. Полагаю, ты просто стремилась выжить. Но вспомни, я тоже вышел из «ясель». И у всех нас есть чувство вины.

Что-то в его голосе заставило Тейт обернуться и внимательно посмотреть на пастора. На его губах застыла слабая улыбка.

— Мы должны принести пользу. Дать человечеству шанс. Я уверен в этом.

— Вы говорите, как полковник Фолконер. Или Мэг Маццоли.

— Наверное, так. Но подумай об этом. Мы точно знаем, что произойдет, если мир снова пойдет той же дорогой.

На полпути к лагерю их окликнул Клас и жестами велел Тейт взять ее оружие. Увидев, как они оцепенели от ужаса, он улыбнулся и изобразил жующего человека.

— Boy! — воскликнула, приходя в себя, Тейт. — Он хочет пойти на охоту, а я уже подумала, что та банда настигла нас.

— И я тоже, — сказал Джонс, стараясь держаться молодцом. Тейт взяла два запасных магазина к «вайпу». Проверяя свое снаряжение, она произнесла самым непринужденным, не вызывающим подозрений тоном:

— Я согласна с тем, что вы сказали, пастор. Но пока мы должны быть очень осторожны. Старайтесь вести себя так, чтобы не оставить меня одну, хорошо?

— Не бойтесь. И потом мы скоро будем вместе с нашими друзьями. И все пойдет по-другому.

Прощальная улыбка Тейт была краткой, ей хотелось поскорее найти способ снять нервное напряжение, разрядиться, и охота давала для этого прекрасную возможность.

Вскочив на коней, они быстрой рысью направились в долину. Через несколько минут Тейт уже сожалела о своем согласии принять участие в охоте. За время пути она немного привыкла к верховой езде, но все еще переносила ее с трудом. А стремительная скачка вниз по склону была настоящей пыткой. Внизу в долине, когда Клас разрешил спешиться, она с трудом сдерживала стоны.

Клас указал ей на ничего не подозревающее стадо примерно из двадцати бизонов ярдах в пятидесяти от них. Тейт подняла «карабин», но Клас перехватил его. Помахав оружием, он дотронулся до уха и обвел рукой окружавшие их горы, показывая жестами, что их могут услышать. Во рту у Тейт неожиданно пересохло.

Встав на четвереньки, она кралась вслед за Класом, стараясь двигаться как можно тише. Как видно, это ей удалось, поскольку ее спутник ограничился лишь несколькими суровыми взглядами в ее сторону. До стада, по ее оценкам, оставалось ярдов двадцать, когда Клас, выпрямившись во весь рост, приготовился к стрельбе. Нервные животные почуяли опасность. Бык красноватой масти с белыми пятнами кружил вокруг коров, поднимая морду и принюхиваясь. Каждые несколько шагов он бил копытами землю. Старая корова с рубцами на спине и лохмотьями вместо уха захрипела и бросилась в заросли кустарника.

Стрела Класа поразила годовалого теленка с идеальной точностью — войдя точно под лопатку, чуть под углом. Раненое животное заревело и отчаянно прыгнуло. Но прежде чем жертва попыталась бежать, ее настигла вторая стрела.

Тейт уже была готова броситься за добычей, но Клас остановил ее, оживленно жестикулируя и показывая на быка. Он бежал позади стада и оглядывался назад. Словно по чьей-то указке, бык посмотрел прямо на них. С поразительным для такой громадины проворством он развернулся и бросился в атаку. Ближайшим спасительным местом была старая яблоня. Они бросились к дереву и вскарабкались на него с быстротой обезьян. Сидя на ветках и строя рожи разъяренному быку, Тейт сравнивала себя с обезьянами. Пожалуй, у тех больше здравого смысла.

Убедившись, что обидчики слезать не намереваются, бык потрусил прочь, вскидывая время от времени голову.

Тейт удивилась тому, как захватила ее охота. Когда-то она уже пробовала охотиться, правда всего один раз, и тогда это занятие оставило ее равнодушной. Сейчас она, потная и грязная, продиралась сквозь кусты, стараясь отыскать добычу раньше Класа, который с явным удовольствием наблюдал за ее возбуждением. Когда они наконец отыскали животное, Тейт была разочарована необходимостью разделать тушу, чтобы можно было переправить ее в лагерь. Тяжело переведя дыхание, она позволила Класу продемонстрировать свое искусство.

Вьхрезав самые лучшие куски, он стал показывать, как надежно привязать поклажу к седлу, равномерно распределяя нагрузку на обе стороны. Тейт была уверена, что она уже видела почти точно такую же картину раньше, и неожиданно вспомнила, где это было.

В старой книжке о войнах в горах была картинка, изображавшая мужчину, который нагружал вьючную лошадь. Веревка, которой он крепил поклажу, была завязана морским узлом. Здесь все было точно так же. Перемещение образов из ее старого мира в этот новый ошеломило и испугало ее.

Все еще находясь под впечатлением, Тейт едва не пропустила обращенный к ней жест Класа. Поняв его указание, она подняла с земли лук и колчан со стрелами. Вернувшись к своей лошади, Доннаси стала прилаживать «карабин» в ножны для меча, прикрепленные к седлу специально для этой цели. Обернувшись на тихое ржание лошади Класа, она увидела, как та, сорвавшись с места, ускакала прочь. Тут рванулась и ее лошадь, едва не сбив с ног саму Тейт. Стараясь удержать равновесие, Доннаси поняла, что лишилась «карабина». Страшно расстроенная, она обернулась к Класу.

Между ними на задних лапах стоял медведь, такой огромный, что она застыла от охватившего ее ужаса.

Зверь шел на Класа, изо всех сил старавшегося удержать вьючную лошадь. Медведь был у него прямо за спиной, и юноша не видел угрожающей ему опасности. Лошадь, уже изрядно возбужденная запахом крови теленка, без сомнения, видела медведя. Она заржала и, поднявшись на дыбы, разбросала мясо во все стороны. Отчаянный рывок — и лошадь освободилась, опрокинув Класа на землю. Перевернувшись, он оказался со зверем лицом к лицу.

На солнце сверкнули похожие на кинжалы когти на передних лапах медведя. Вдали затих стук копыт убегавших лошадей. Зверь зарычал.

Клас не двигался, и лишь глаза его искали Тейт. Когда он увидел ее с пустыми руками, по лицу промелькнула гримаса разочарования. Он потянулся за кинжалом, бесконечно медленно подбираясь к нему рукой.

Три действующих лица разыгравшейся сцены расположились в вершинах неправильного треугольника. Чтобы добраться по прямой до лука со стрелами, Тейт необходимо было приблизиться к медведю. Рассчитывая, что зверь будет следить за Класом, она сделала пробный шаг.

Движение привлекло внимание чудовища. Зверь повернулся к ней, и Тейт увидела обломок стрелы, торчавший у него из челюсти. Вокруг была сплошная гнойная рана. По тому, как язык вывалился изо рта, она поняла, что медведь наверняка не может сделать даже глотка воды. Обезумевший от боли и жажды, зверь готов был мстить всем и вся.

Мгновенно почувствовав угрозу с ее стороны, зверь пошел на нее. Тейт остановилась, и медведь тут же повернул голову к Класу. Он словно знал, кто из противников представляет большую опасность. И не спешил, собираясь расправиться с ними по очереди.

Глава 33

Медведь ринулся в атаку.

Клас вскочил, выставив перед собой нож… Укусить его зверь не мог — только толкнуть, но этого с лихвой хватило, чтобы тот покатился по земле.

Тейт рванулась к своему оружию. Медведь среагировал удивительно быстро. Удар пришелся по спине и сбил женщину с ног, бросив ее вперед. Бронежилет не дал когтям разорвать плоть, но падение отозвалось во всем теле. Боли Тейт не почувствовала, просто все вокруг, казалось, на мгновение застыло, а потом мир медленно, словно патока, потек куда-то. Тейт рухнула на землю лицом вниз, но тут же вскочила, выплевывая землю и листья, протягивая руку за луком и стрелами.

Медведь навалился на Класа. Хоть он и не мог сомкнуть челюсти, торчащие зубы пропахали ужасные борозды. Клас полосовал зверя ножом, но рев медведя говорил скорее о ярости, чем о боли. Тейт никогда в жизни не стреляла из лука.

Она подошла так близко к свалке, что могла потрогать зверя. Стрела вонзилась прямо в то место, где череп соединялся с позвоночником. Зарычав, медведь повернулся к ней: она снова, как пушинка, отлетела в сторону. Тейт с трудом поднялась на ноги, закрываясь, ожидая смертельного удара, и тут увидела, что зверюга дико крутится, пытаясь дотянуться до древка.

Встав на задние лапы, медведь вытянул передние, больше похожие на стволы деревьев, и пошел на нее. Клас не шевелился.

Зрение у Тейт все еще до конца не восстановилось. Изображение медведя никак не хотело обретать четкость. Схватив еще одну стрелу, она выстрелила. Зверь прыгнул, повалив ее на землю в смертельном объятии. Горячее зловонное дыхание ударило в нос, заполнило легкие. Женщина попыталась закричать, но лохматое плечо заглушило вопль. Она дико сопротивлялась, пока у нее просто не иссякли силы. Только тогда Тейт поняла, что медведь уже не шевелится.

Она открыла глаза. Вдруг пришла боль, накатилась сокрушающей волной, вырвавшей из груди громкий стон. У нее ушло довольно много времени на то, чтобы выбраться из-под огромной туши. Еще труднее было подняться на ноги. Глоток воды совершил чудо, и Тейт смогла наконец добраться до Класа. Вода помогла и ему, и через несколько минут они уже опирались друг на друга. С запозданием Доннаси проверила, не ранена ли она, но, к счастью, кроме глубокой царапины на лбу, дело ограничилось синяками. Класу досталось больше. Одна щека была разорвана, ухо, полуоторванное, висело, кожа на голове содрана в нескольких местах и по меньшей мере дюжина глубоких кровоточащих борозд от медвежьих когтей по всему телу. Тейт не понимала, как он до сих пор жив.

То, что произошло потом, заставило ее усомниться в собственном рассудке. Клас вымыл руки водой из бурдюка, полил на раны на груди, смывая грязь. Потом, свесив голову на грудь, он что-то забормотал. Женщина не смогла разобрать слов, но в них слышался ритм напева, и она была уверена, что это — заклинание. Странная это была картина: мужчина в трансе, будто умирающий, наполовину поющий, наполовину говорящий, и все это время кровь струится по его лицу и шее из ран на голове.

Вдруг Тейт заметила, что его грудь уже не кровоточит. Раны на ней затянулись.

То же самое произошло и с глубокими царапинами на голове. Наконец Клас приложил на место ухо, прижав его ленточкой, обычно обвязывавшей его голову. К этому времени и оно уже не кровоточило.

Затем он стал собирать свое оружие. Тейт была настолько поражена, что могла только смотреть.

Он вскрикнул, увидев, куда попали стрелы, показывая ей, что вторая отскочила от одного из нижних зубов и, пробив небо, вонзилась в мозг. Она содрогнулась, поняв, как ей повезло: никакой другой выстрел не смог бы так быстро убить медведя.

Клас сжал кулак, выражая одобрение, потом прикоснулся к груди над самым сердцем и окунул руку в медвежью кровь. Тейт громко сглотнула, когда он размазал немного крови по ее губам, точно так же, как и по своим. Сам он ее слизнул и жестами дал понять, что она должна последовать его примеру. Тейт с трудом заставила себя подумать о чем-нибудь другом. Ее желудок возмутился, но удержать его содержимое ей удалось.

Клас свистнул. Распухшие губы не слушались, но через пару секунд появилась лошадь. Он снова свистнул, и, к удивлению Тейт, животное развернулось и исчезло. Спросить, что происходит, Доннаси не могла, и потому ей ничего не оставалось, как опуститься на корточки и терпеливо ожидать дальнейшего развития событий. Через несколько минут лошадь вернулась. На этот раз она привела с собой двух остальных. Тейт не верила своим глазам. Она уже знала, насколько хорошо обучены лошади у этих дикарей, но это было что-то невиданное. Вдвоем они поймали животных. Тейт чуть не закричала от радости, увидев свой «вайп» целым и невредимым в седельной сумке. Потом, двигаясь с целеустремленностью, которая превращала все это происшествие с медведем просто в досадную помеху, Клас стал собирать разбросанное мясо, нагружая им вьючную лошадь.

Всю дорогу к лагерю он не произнес ни слова. Тейт поняла, чем вызван его озабоченный взгляд, рыскающий по долине, — стрела в челюсти медведя была делом рук человека. Ее больше беспокоили взгляды, которые он время от времени бросал на нее, будто что-то прикидывая в уме.

Их возвращение вызвало в лагере панику. Женщины мгновенно затащили их под навес и всячески проявляли заботу. Клас не обращал на это внимания. Он не только не возражал, а рассказывал, оживленно жестикулируя. Что касается Тейт, то она отказалась бы даже дышать, такую это причиняло боль.

Сайла работала вместе с Нилой, и Тейт пришлось принять участие в дискуссии на двух языках — обсуждалось лечение ее и Класа. Она удивилась, увидев, что девушка имеет свободный доступ к набору медицинских средств своей старшей подруги. Больше того, она быстро выполняла приказания Сайлы, и вскоре Тейт поняла, что это не шаманство или какое-то другое примитивное лечение. До сих пор она думала, что такие вещи должны находиться под большим секретом. Сайла подошла к проблеме просто. Она отвлеклась на что-то вроде молитвы только в самом начале, в то время как отмывала руки в горячей воде. Еще больше воды у нее ушло, чтобы промыть их раны. Очистив, Сайла натерла их мазью.

Наконец она достала небольшую лакированную шкатулку. Тейт и Джонс обменялись понимающими взглядами, уверенные, что сейчас в дело пойдет магия. Но у них глаза полезли на лоб, когда Сайла извлекла оттуда целый набор маленьких иголок и шелковую нитку на керамической катушке. В ответ на очевидное любопытство Тейт Сайла протянула ей одну из иголок, а остальные погрузила в кипяток.

Тейт передала иголку Джонсу.

— Ты можешь в это поверить? Уверена, что нить из чистого шелка.

Джонс отозвался:

— Это очевидно. Но кто сделал их? И как?

Сайла начала зашивать раны Класа. Когда она стала накладывать шов, спокойно сдвинув края раны, Тейт сморщилась. Гэн заметил ее реакцию и что-то сказал Класу, тот отвернулся от Сайлы и засмеялся над Тейт. Но в этом смехе не было ничего оскорбительного. Гэн, присоединившись, жестами изобразил, как он разрезает свою кожу, сохраняя при этом бесстрастное выражение, потом показал на Класа.

Джонс произнес:

— Я верю ему. У этого человека шрамов больше, чем у дешевого мяча для гольфа.

Сайла строго шикнула на них, перевязывая обработанные раны прокипяченной тканью. Ее последней заботой было смазать ухо Класа, которое она пришила такими мелкими стежками, что их почти нельзя было различить.

Как только она закончила, Клас стал подробно расписывать утренние события. Тейт воспользовалась возможностью расспросить Нилу о странных способностях этого человека, которые он продемонстрировал всего пару часов назад. Языковой барьер сделал эту задачу очень трудной, но Тейт все же удалось узнать то, что она хотела.

Нила рассказала о Сиа, который спас их племя и превратил его в отряд кочевых всадников. Этот отряд двинулся в долгий путь на север много поколений назад. Кроме всего прочего, он учил, что разум — хозяин тела. Большая часть их медицины и все боевые и охотничьи навыки были основаны на этом. Клас — самый лучший, заверила ее Нила, и Тейт была с этим вполне согласна. Воспоминание о ранах, которые затянулись буквально на ее глазах, было совсем свежим.

Когда Тейт стала расспрашивать о том, как женщины используют такие способности, Нила стала отвечать неохотно. Она говорила так, будто сначала разделяла слова на опасные и безопасные. Все, что она сказала, сводилось к существованию «женского ума», тщательно скрываемого от мужчин. Она заявила, что многие женщины ее племени могут избегать зачатия с помощью, как она сказала, «холодной мысли». Насколько Тейт смогла понять, идея заключалась в том, чтобы представить себе матку в виде холодного, безжизненного места, которое отвергает саму мысль о рождении чего-то нового. (Тейт представила себе это как озеро, воды которого на первый взгляд ничем не отличаются от обычных, но пить их небезопасно.) Во время родов большинство почти не чувствовало боли, а некоторые не чувствовали совсем.

Нила намекнула, что существуют и другие секреты, которые она не успела изучить. Тейт попыталась разузнать побольше, но, кроме туманных намеков на «женскую пищу», ей ничего не удалось вытянуть. Извинившись, Нила оставила ее, и разговор закончился.

Тейт вернулась к Джонсу, вспоминая по пути, что же именно сделал Клас. По какой-то причине она решила, что должна оставить в тайне рассказанное ей Нилой. Обратившись к пастору, Тейт спросила у него, видит ли он связь между контролем за кровотечением и снижением болевого порога.

Тот задумался.

— Очевидно, что он хорошо контролирует боль. Но я не знаю, как он может управлять скоростью свертывания крови. Думаю, что с помощью сложной тренировки и соответствующего оборудования развитое общество могло бы приблизиться — и только — к такой возможности. Но эти дикари? Они даже своим поведением управлять не умеют. — Он сухо засмеялся. — Я считаю это невозможным.

— А меня бы это не удивило, — сказала она и остановилась. — Хотя нет, конечно, удивило. Все в этих людях удивляет меня.

Пастор что-то сочувственно пробормотал, но она не стала слушать, резко оборвав:

— Я в порядке. Нечего обо мне беспокоиться. Договорились? — и тут же извинилась: — Прости. Напряжение. Да и больно немного. Прости.

Джонс понимающе улыбнулся. Легкий рывок за рукав испугал Тейт. Обернувшись, она увидела Сайлу. Вид у нее был какой-то угрюмый. Кивком головы она указала на палатку, потом посмотрела на своих товарищей.

Клас все еще говорил с Гэном, часто упоминая Тейт. Гэн явно был удивлен. Нила тоже ловила каждое слово, но в ее выражении скорее чувствовалась легкая тень неодобрения. Не враждебности, с облегчением увидела Тейт, но неодобрения.

Сейчас Клас что-то показывал и говорил очень быстро. Он вскочил на ноги и поволок Гэна за собой. Две женщины так быстро скрылись в палатке, что Тейт неожиданно осталась одна. Проходя мимо, Клас схватил ее за руку и повел за собой. Они отошли на пару ярдов и остановились. Повернувшись лицом к востоку, Клас принял величественную позу. Его речь тоже изменилась: теперь казалось, что он обращается к большому собранию. В конце он закрыл глаза и сложил руки на груди, изображая смерть. Снова открыв глаза, Клас взял руку Тейт и до того, как она успела что-либо сделать, провел на ней алую линию своим ножом. Испуганная, разозленная, она громко возмутилась, попятившись, когда он сделал такой же порез на своей руке.

Тебе-то это легко, подумала она: ты этого даже не почувствовал. Монотонно напевая глухим, торжественным голосом, Клас нанес кровь из обоих порезов на кончики трех пальцев на правой руке. Сайла и Нила издавали какие-то странные звуки. Краем глаза Тейт заметила, что Сайла хочет подтянуть Джонса поближе к ним. Гэн и Клас продолжали неподвижно смотреть на восток.

Потом Клас коснулся окровавленными пальцами ее лба, каждой груди и, наконец, точки, находящейся прямо под серединой грудной клетки, оставляя при каждом прикосновении отчетливые следы. Повторив этот знак на своем теле, он отступил назад. Повернувшись на запад, Клас перешел на почти обычный разговорный тон. Подняв руки, как бы для приветствия, затем сложив их на груди, он закрыл глаза, повторив позу смерти. В таком положении он оставался почти десять секунд, а потом расслабился. Так же сделал и Гэн.

Гэн подошел к Тейт и положил руку ей на плечо, его речь была медленной и почтительной. Женщина услышала свое имя, потом имя Класа на Бейла. Клас снова заговорил, улыбаясь, несмотря на капли пота, стекающие по вискам. Внезапно он весь взмок, будто стоял в духовке, а не в прохладном лесу. Он медленно подошел к своей постели и растянулся на ней. Тейт была уверена, что он уснул, едва закрыл глаза. Пусть даже его ум отвергает боль, подумала она, но тело все равно нуждается в целительном сне.

Это вдруг показалось ей очень хорошей мыслью. Она едва смогла добраться до своей палатки.

Гэн с трудом подавил недовольство, готовое отразиться на его лице, наблюдая за ними. Это он должен был сразиться со степным медведем, а не Клас. Теперь чужак был принят в племя; то, что было его личной привилегией, узурпировал человек, которого он считал своим лучшим другом. Клас даже вызвал Единого в Двух Лицах, хотя рядом были женщины и все слышали. Все это пугало своей запутанностью. Неужели Клас был больше признателен Тейт, чем ему самому?

Он чувствовал себя обманутым. И возмущенным. Клас не должен был подвергать Тейт риску и вообще не должен был брать женщину на охоту. Традиция сулила несчастье, и он чуть не потерял одну из громовых труб.

Через час, сидя у женского шалаша, он все еще не успокоился. Оружие Тейт лежало рядом с ней. Ничего не случится, если я его потрогаю, подумал он. Гэн осторожно огляделся. Нила обваливала мясо в золе, чтобы отогнать мух, потом она повесит его на дерево, чтобы не достали звери. Сайла ушла на поиски трав. Клас храпел в соседней палатке. Он продвигался все ближе, пока не оказался рядом с оружием. Изучая его закругленные очертания, он чувствовал мощь, которая манила его. Рука сама собой обняла прочную черную часть, которую прикладывают к плечу. Пальцы пробежали по поверхности, дрожа от холодной угрозы, затаившейся в стали. Когда его используют, припомнил он, одна рука поддерживает переднюю часть, а другая находится здесь, посередине.

Гэн поднял оружие, удивляясь его легкости. Его ладонь сомкнулась вокруг средней части, наткнувшись на полоску, прикрывающую черный язычок, торчащий снизу. Может, он так же важен, как спусковой рычаг в кроличьей ловушке? Это он открывает дверь, чтобы выпустить смерть на свободу?

Что-то остановило его. Подняв глаза, он встретил взгляд Тейт, белки, казалось, светились вокруг черных напряженных зрачков. Она затаила дыхание. Гэн хотел успокоить ее, показать, что просто интересуется. Он направил оружие на нее и потряс. Ее брови поднялись. Губы растянулись, обнажив оскаленные зубы. Молниеносным движением она оттолкнула от себя ствол.

Это было оскорбительно. Он собрался вырваться, когда Тейт осторожно забирала оружие из его рук. Тут он вдруг неожиданно и болезненно осознал, что это оружие может иметь свойства, о которых он даже не подозревал.

Может быть, нужна была особая молитва, чтобы удержать грохочущую смерть внутри? Могла ли она поразить, если рассердится, того, кто ее держит?

Он медленно положил оружие на место, но, когда хотел выпустить его, оказалось, что палец, который держал язычок, застрял внутри полоски. Он дернул его, чтобы освободить.

Тейт пискнула, словно мышь, и схватила его за руку. Не говоря ни слова, она нажала неровность на стальном корпусе, которую он раньше не заметил. Она сдвинулась и щелкнула. Только после этого Тейт выпустила его руку и откинулась назад, дыша, словно она все это время бежала сломя голову.

Он встал, собираясь уйти, но она махнула ему, чтобы он остался. Она подняла оружие и позвала всех остальных. Клас сразу проснулся. Сайла и Нила подбежали вместе с Джонсом.

Когда все собрались, Тейт что-то сделала, и длинный узкий железный короб внизу оружия выпал из своего углубления. Он был наполнен маленькими блестящими дротиками, которые напомнили Гэну ос в гнезде. Тейт достала каждому по такой осе. Джонс, улыбнувшись, отказался и отошел в сторону.

Нила спросила, нельзя ли из них сделать ожерелье. Тейт объяснила, что именно эти маленькие штучки вызывают грохот и смерть. Нила сразу уронила свои. Когда Гэн упрекнул ее в неуважении к чужому оружию, она отдала их Тейт. Та вернула эти странные дротики на место в железную коробку, потом забрала их и у остальных.

Вставив коробку обратно в углубление, Тейт показала другие штуки, которые были похожи на смешные, будто разжиревшие дротики из первой коробки. Она изобразила глухой звук выстрела и громкий разрушительный взрыв при попадании.

Гэн повернулся к Класу:

— Я должен побольше узнать об этих вещах. Они такие сильные!

Клас потер подбородок, потом рассудительно ответил:

— Это убийцы людей, вот что это такое. Они ничего не изменят. Ты должен найти способ изменить людей, а не убивать их.

Гэн не ответил. Все, как всегда. Только теперь Клас вместо отца. Всегда поучения и споры. Кивнув, он отвернулся. Если бы Гэн сейчас посмотрел назад, то увидел бы жест Класа — рука, наполовину поднятая, готовая к дружескому приветствию. Не завершившись, движение превратилось в резкий взмах разочарования.

Патруль появился на утро десятого дня: восемь Людей Гор с лошадьми на поводу. Они медленно ползли по долине, то показываясь в просветах леса, то вновь скрываясь за ветвями. Сайла прижалась к земле у самой верхушки гряды, желая, чтобы ее здесь сейчас не было. Ниже по склону Гэн и Тейт спрятались за укрытиями. Только Клас наблюдал за продвижением воинов, сводя к минимуму шансы быть обнаруженными. Сайла смотрела на него, готовая передать сигнал Ниле и Джонсу, которые держали лошадей ниже по склону за ее спиной. Собаки притаились справа.

Тейт чуть-чуть пошевелилась, поймав ее взгляд. Воспоминание о блестящем громовом дротике в руке взволновало Сайлу. Магия.

Церковь истребила всех волшебников, которые пытались заниматься чем-либо, кроме цирковых фокусов. Что сделает Церковь с этим чудом?

Предводитель патруля Горцев заговорил. Они находились прямо напротив нее, на дальнем берегу ручья, почти вернувшегося в свое русло еще два дня назад, и человек говорил беззаботно громко. Слова разобрать было невозможно, но сам звук доносился отчетливо. Сайла была уверена, что он устал и потерял надежду. И верно, двигался отряд без всякого порядка, оружие болталось на седлах. Верные обычаям Гор, они были кричаще разодеты и грязны, бусы неряшливо болтались, кожаная одежда покрыта пятнами. Сайлу передернуло при воспоминании о белье, которое они надевали под эту кожу.

Только один из них искал на земле следы. Правда, он делал это умело.

Два воина устроили соревнование по метанию камней и теперь хохотали и потешались друг над другом.

Она взглянула на Класа, и у нее перехватило дыхание, когда она увидела, как он держит лук. Это был очень сложный выстрел, вниз по склону и под углом. Хуже, в нем не было нужды. Намного лучше было оставаться незамеченными. Он обязан был это знать. Тем не менее она заметила огонек охотника в его глазах.

Она наклонилась вперед, лихорадочно соображая, как бы ей удержать его. Ее движения оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание Класа. Он опустил лук и обернулся, дружески улыбнувшись ей. Но это только чуть смягчило жестокость в его глазах. Она притягивала Сайлу и одновременно отталкивала.

Она отвернулась, снова посмотрев на воинов. Патруль уходил дальше вверх по течению.

Когда они скрылись из вида, Клас двинулся вниз по течению, чтобы убедиться, что другие отряды не следуют за первым. Гэн с собаками последовал за патрулем.

Тейт осталась на месте. Сайла подошла к ней и присела рядом. Тейт сразу же заговорила, пытаясь понять произошедшее. Сайла с удивлением поняла, что то, о чем в Церкви давали только формальное представление, Тейт чувствовала инстинктивно. Это было понятие об уклонении. Она вспомнила, как впервые вынырнула из ночного кошмара и обнаружила, что настоятельница Ирисов, тогда еще просто начальница спальни, будит ее. В эту ночь и несколько следующих настоятельница уносила ее с собой, чтобы успокоить. В спокойствии своей комнаты она объясняла, что какая бы сила ни действовала на разум, он может повернуть ее к своей выгоде. Они говорили о кошмаре и вдвоем придумали его конец, который приносил спокойствие, вместо того чтобы пугать.

В свое время, после бесконечных занятий с настоятельницей, она поняла, что тот сон, пугавший ее, был только плодом воображения.

— Ум хочет находиться в хорошем состоянии, дитя, — говорила настоятельница. — И он может творить чудеса. — Она рассмеялась, увидев выражение лица Сайлы. — Да, я сказала «чудеса», и это богохульство. Теперь ты знаешь мой секрет.

Тейт избавилась от своих страхов, изо всех сил стараясь понять слова Сайлы, и будто искра проскочила между двумя женщинами. Приглушенным голосом, каким говорят о тайнах и загадках, они обсуждали все, что видели вокруг.

Солнце уже стояло прямо над головой, когда возвращение Гэна прервало их. Юноша был мрачен.

— Они переваливают через гряду, двигаясь на северо-восток, чтобы выйти в следующую долину. Завтра они пойдут обратно.

Сайла начала объяснять Тейт, что он сказал. Та, недослушав, кивнула, и целительница поняла, что она еще раньше уловила суть разговора. Сайла радостно обняла ее, и даже Нила, проходившая мимо, улыбнулась, поняв, в чем дело.

Клас вернулся чуть позже. Когда Гэн рассказал ему свои новости, они решили, что пора сниматься с места. Если разведчики вернутся тем же путем, что и пришли, им ничто не грозит. Но если они пойдут по той стороне, на которой находится лагерь, то неминуемо обнаружат его.

Палатки были разобраны, а все нехитрое имущество погружено на лошадей в считанные минуты. Длинные шесты Клас спрятал далеко внизу в кустах. Гэн замел землю еловыми ветками и раскидал на земле листья и разный мусор. Меньше чем через час Сайла поклялась бы, что они только что прибыли на это место, а не жили здесь десять дней.

Но воины не были так довольны. Гэн долго обнюхивал землю, что Сайла нашла даже забавным, и в конце концов проворчал:

— Нужен хороший дождь, чтобы скрыть запах дыма и людей. Любой охотник за людьми поймет, кто мы такие и сколько нас.

Сайла вспомнила про Горного воина по имени Лис. Он похвалялся, что сможет рыбу выследить в реке. Если он осмотрит долину…

Но времени беспокоиться уже не было. Гэн уводил их отсюда. Клас шел сзади, заметая следы.

Когда они добрались до ледяного ручья, Гэн остановился и оглянулся, не обращая на остальных внимания. Когда он вновь занял свое место во главе колонны, все невольно затихли, оставляя его наедине со своими мыслями.

Путь вдоль ручья был идеальным — росшие в этом месте громадные деревья заглушили своей тенью весь подлесок. Отряд двигался вперед, сопровождаемый тихим скрипом смазанной кожи, спокойного дыхания лошадей да шорохом копыт по мягкой земле. Воздух, густой от влаги, поднимавшейся над ручьем, был пропитан запахами кедра и ели.

Сайла придержала лошадь, чтобы ехать наравне с Тейт и Нилой. Будто обретя новые силы от соседства с подругой, девушка заговорила тихим голосом. Она произносила только основные слова, чтобы Тейт тоже поняла ее.

— Я боюсь. Гэн изменился. Он какой-то не такой. Ты понимаешь?

Тейт посмотрела на нее.

— Понимаю. Сегодня новый день. Вчера прошло; сегодня не может быть как вчера. Никогда. Гэн никогда не станет таким, как прежде.

Сайла кивнула. Она подумала, понимает ли Тейт, как верно это сказано о них всех.

Глава 34

Алтанар подождал, пока в Тронном зале не наступила полная тишина, и напряженность, и без того весьма ощутимая, возросла. Правитель принял торжественную позу, хорошо сознавая, какое величественное зрелище он сейчас собой представляет. У него за спиной с потолка свисали связки радужных дисков из ракушек абалона, закрывавшие стену. По бокам трон окружали кроваво-красные панели. За панелями стояли люди, непрерывно махавшие веерами, поддерживая постоянный ток воздуха. Вращающиеся на ветру диски сверкали радужными переливами всех цветов.

На короле были церемониальные одежды Хранителя Внутреннего Моря: черно-белая мантия, украшенная перьями, имитировала окраску кита-касатки. Кольца из золота, серебра и полированного камня блестели на каждом пальце.

Справа от него из стены выступала деревянная платформа. Музыканты расположились на ней, словно птицы, ожидая его сигнала. Их было десять, десять мужчин, как и требовалось для исполнения государственной музыки. Двое сидели за барабанами, расставленными полукругом. Трое — около гонгов. Еще один стоял перед инструментом, состоявшим из деревянных блоков разного размера, под каждым из которых находился деревянный ящик для усиления звука. Кроме того, было две медные трубы, игравшие на них музыканты стояли один слева, другой справа от основной группы. Инструменты были не меньше десяти футов в длину, закреплены на подставках и направлены в сторону входа. По случаю торжества горели только свечи у трона, остальной свет давали жаровни. Потные взволнованные лица музыкантов блестели не хуже полированного металла их инструментов.

По сигналу Алтанара они разбили тишину. Ударные задавали ритм и мелодию на фоне груб. Собравшиеся вздрогнули от звуков, которые, казалось, заставляли вибрировать плоть на их костях. Музыка прекратилась так же внезапно, как и началась.

Алтанар подал новый сигнал. Воины его личной охраны промаршировали через главный вход. Они прошли двумя колоннами по одному в ряду, с промежутком в четыре фута между колоннами. Барабан отбивал медленный марш. Толпа раздалась, образовав проход между главными очагами.

Воины смотрели прямо перед собой, на церемониальных нагрудниках и шлемах играли отблески огня. Мечи они держали перед собой в вытянутых руках. Оружие было классических очертаний и начисто лишено украшений. Однако простота не смогла придать им элегантности, и осталось только впечатление жестокой мощи.

После первой двадцатки в колонне образовался разрыв. Фолконер, Леклерк, Конвей, Анспач, Картер и Бернхард вошли единой группой. За ними последовали новые воины. Второй отряд солдат нес «вайпы» и снайперскую винтовку Фолконера, но пистолеты чужеземцев остались при них.

Толпа напирала, каждому хотелось получше все разглядеть. Изучающие взгляды нахлынули на чужеземцев, словно волны, прижав их друг к другу, почти как настоящим, вполне материальным шквалом. Фолконер выпрямился, что-то резко сказав остальным. К тому моменту, как воины разошлись, оставив шестерку перед скамьей у трона, пленники стали намного спокойнее, в них чувствовалось уважение, но не страх.

Когда последние воины встали у стен, Алтанар поднялся на ноги. Снова зазвучала музыка. Шестеро преклонили колени.

Когда наступила тишина, Алтанар распростер руки. Низким напряженным голосом он произнес:

— Предводители Олы! Вы думали, что вызваны мной, чтобы принять участие в празднике по поводу захвата пленников из такой далекой страны, что мы даже не слыхали о ней. Но только король знает, что должно свершиться и что не должно. Вы были созваны на пир. Алтанару не нужны пленники. Ему нужны подданные.

Он хлопнул в ладоши, и воин, несший «вайп», вышел из строя и подбежал к возвышению. Преклонив колени и нагнув голову, он подал оружие на вытянутых руках. Алтанар шагнул вперед и взял его. Воин вернулся на свое место.

Алтанар поднял оружие над головой.

— Почему король пригласил всех своих подданных взглянуть на этих шестерых? К тому же трое из них женщины, даже не целительницы, даже не принадлежащие к Церкви. Разве Алтанар оскорбит вас такой жалкой причиной для пира?

На этот раз зазвучали голоса, сначала криками: «Нет!», потом возгласами: «Слава Алтанару!»

Послышался еще один голос:

— Зачем мы здесь, король? Веди нас: мы повинуемся!

Отдельные выкрики слились в приветствие, Алтанар буквально купался в нарастающем шуме. Как только гул начал стихать, он жестом потребовал тишины.

Алтанар знаком приказал Фолконеру встать. Когда тот поднялся, он помахал рукой, подзывая его к себе, и весь зал застыл, увидев, как Фолконер шагнул к трону. Это позволялось только в особых, очень редких случаях. Реакцией было ошеломленное молчание.

Фолконер принял оружие с почтительным поклоном, встав справа и чуть впереди от Алтанара. Открыв оружие, он осмотрел его и захлопнул. Металлический звук эхом раскатился в тишине.

Алтанар произнес:

— Вы еще увидите силу, которую эти новые союзники вложат в руки вашего короля, и с ее помощью он принесет вам богатство и власть, какие вам и не снились. Посмотрите в будущее!

Фолконер ждал, пока под барабанный бой войдет еще один отряд королевской охраны. Первые воины несли доски двухдюймовой толщины, фута три в длину. Вторая группа сгибалась под весом большой керамической урны на подставке, напоминающей приземистый стол с ручками; внутри урны плескалась вода. Остальные несли еще доски. За пару минут они обвязали урну досками, создав вокруг нее настоящую стену. Закончив работу, солдаты оттеснили толпу, очистив место вокруг странной конструкции.

Медленно подняв оружие, Фолконер выстрелил три раза подряд. Щепки, брызги воды, куски обожженной глины, все полетело в разные стороны. Доска, в которую он целился, разорвала веревки и бешено крутилась на месте, прежде чем упасть на землю. Остальные жалко обвисли на веревках. Грохот прокатился от стены к стене и обратно.

Зал буквально взорвался. Люди давили друг друга в попытках добраться до двери. Приветствия сменились воплями. Охрана — и постоянно дежурившая в зале, и личная гвардия Алтанара — кричала и ударами мечей плашмя призывала к порядку. Король, покатываясь от хохота, дал музыкантам сигнал, знакомый ритм начал понемногу успокаивать перепуганную толпу. Зрелище солдат, прокладывающих дорогу рабам с корзинами яств, восстановило окончательное спокойствие.

Лекари проскользнули в дверь вслед за рабами, чтобы позаботиться о раненых, некоторые из них все еще неподвижно лежали на полу. Новый отряд рабов погрузил пострадавших на носилки и унес из зала.

Протянув руки к аудитории, Алтанар потребовал внимания. Когда восстановилась тишина, он сказал:

— Эти люди будут стражами короля. Они будут жить с нами и пользоваться высшим уважением. Женщины приравниваются к целительницам, они священны, как священны возвысившиеся через Церковь. Празднуйте! Мы победим!

Все еще улыбаясь собравшимся, Алтанар тихо сказал Фолконеру:

— Охранник приведет тебя ко мне. Ожидай с остальными.

Поклонившись, Фолконер присоединился к своим товарищам. Леклерк улыбался.

— Это встряхнуло их, полковник. Вы бы видели Алтанара. Хоть он и знал, чего ждать, все равно чуть не выскочил из этого своего шутовского наряда.

— Было бы лучше устроить другую демонстрацию силы, — сказал Фолконер. — Простая огневая мощь не очень наглядна. Когда-нибудь у нас кончатся патроны, и тратить их для потехи — настоящее расточительство. Мы не можем себе этого позволить.

— Но у нас нет выбора, — сказал Конвей. — Он здесь главный, вы же сами говорили.

— Нам необходимо, насколько это возможно, улучшить свое положение, — сказала Анспач. — С этим я согласна. Но постоянно надо помнить, на каких мы здесь правах, и слишком не давить. Особенно нам не достает знания языка.

— Ну уж в этом-то мы преуспели. Особенно ты.

— Это единственное, что нам остается. — Выражение лица Картер было таким же горьким, как и ее слова. — Вы стражи. Мы женщины.

— Он ведь сказал, что вы так же важны, — произнес Фолконер.

— Но он не сказал равны, не так ли? И нам не представили ни одну женщину этой так называемой цивилизации. Они здесь торгуют женщинами, полковник.

— Я знаю. Не нападайте на меня, Картер. И на них тоже. Мы моментально можем скатиться из князи в грязи. Вам станет от этого легче?

До того как она успела ответить, к Фолконеру подошел воин из охраны Алтанара. На его стальном нагруднике было выгравировано изображение медведя — знак офицера. Он широко ухмыльнулся:

— Король призывает. Капитан охраны. Найти тебя. — Он говорил очень медленно, явно не готовый к возвышению своих бывших пленников.

Фолконер ответил:

— Я рад, Итал. Ты хороший солдат.

Они проследовали через боковую дверь, за которой ожидал раб с факелом, готовый освещать им путь, и вышли на крытую наружную дорожку. Дворец Алтанара остался в пятидесяти футах позади, его верхние этажи темнели над освещенной факелами стеной. Недостаток света придавал ему мрачный подозрительный вид, а пара светящихся окон, казалось, злобно смотрит в темноту. Охрана у тяжелых ворот из дерева и железа пропустила их через маленькую дверцу, предназначенную для пеших посетителей. Пройдя весь тоннель, пронизывающий стену насквозь, они оказались у других ворот. Каменный потолок над головой прорезали щели бойниц. Если бы нападавшие прорвались через главные ворота, тут их поджидало препятствие еще потруднее и лучники прямо над головой. Вход превращался в смертельную ловушку.

Миновав вторые ворота, каждый невольно выпрямлялся во весь рост, замедляя шаг.

Устройство дворца напоминало крепость в горах, только намного больше. Нижняя стена была добрых двадцать футов в высоту, и на ней не было никаких неровностей, что исключало саму мысль взобраться по ней. Как и крепость, дворец был предназначен для обороны, с бойницами для лучников в верхней и нижней частях стены. Охранники провели их через еще одну дверь, шести футов в ширину, сделанную из десятидюймовых кедровых досок. На ней было вырезано изображение лосося.

Конвей указал на него, когда они проходили мимо.

— Кто-нибудь еще заметил, насколько их искусство напоминает искусство древних индейцев, живших в этих местах?

Вопрос был скорее риторическим. Анспач сказала только, что она ничего не знает об индейском искусстве. Бернхард мельком взглянула в ту сторону, пробормотав что-то о повсеместной дикости. Леклерк поинтересовался, не было ли это последствием попытки восстановить прошлую культуру. Презрительно фыркнув, Картер заявила, тупое подражание — это лучшее, чего можно ожидать от варваров.

Внутри их ожидал еще один раб. На нем был халат со знаками принадлежности королевскому хозяйству: желтый шерстяной мешок от шеи до лодыжек, с длинными рукавами. Он показал на их ноги, покачав при этом головой. Ворча, они нагнулись, чтобы снять оскорбительную обувь. У каждого уже был при себе поясной мешок для обуви, какими пользовалось все высшее общество Олы. Ботинки были спрятаны, вместо них наружу появились мягкие тапочки из оленьей кожи. Обутые соответствующим образом, посетители прошли в зал мимо дверей в другие комнаты.

Алтанар лично открыл на стук. Он сменил неуклюжий церемониальный наряд на богато расшитую тунику и штаны. Знаком он пригласил их входить и подвел к столу с разложенной картой. На каждом углу стола стояли факелы в кованых подставках, давая вполне достаточно света. К тому же прямо напротив стола трещал камин. Чтобы помочь пламени разогнать холод от окружающего камня, обе длинные стены были завешаны гобеленами, изображающими сцены охоты.

Алтанар провел рукой над картой, излучая гордость.

— Это — мир, — сказал он. — Годы работы, сотни сообщений. — Он ткнул пальцем в карту. — Кос. — В его словах прозвучало самодовольство. — Они думают, что мы ничего не знаем об их землях, но мы знаем все.

Быстро склонившись над картой, Фолконер внезапно побледнел.

— Если здесь все точно, то район Залива полностью изменился. Посмотрите — все юго-западное побережье выглядит совершенно по-другому.

Анспач тронула его за руку.

— Берл, не думайте об этом. Вспомните… — Она не смогла продолжить.

Увидев боль в ее глазах, он быстро кивнул.

— Ты права. Вероятно, никого из тех, кого мы знали, это не коснулось. Там вообще никого не осталось в живых. — Он потер виски. — Мой разум все еще прыгает из одного времени в другое. Извините.

— Говорите так, чтобы я понимал. — Губы Алтанара побелели от гнева, но он контролировал себя. Его нижняя челюсть выдвинулась вперед.

Фолконер с извинениями поклонился.

— Король Алтанар удивил нас. Мы думали, только мы знаем южные земли.

— Вам они известны? Вы же пришли с севера, с запада. Как вы узнали о Косе?

— Наш король посылал людей вроде нас туда. — Фолконер показал направление на юг от восточных склонов Скалистых гор.

Подозрения затуманили улыбку на лице Алтанара, но нетерпение пересилило. Он снова склонился над картой, знаком призывая их подойти ближе.

— Здесь Харбундай. На протяжении поколений мы воюем за Внутреннее Море. Мое море. Этим летом, убить всех. Вы поможете. — Засмеявшись, он снова повернулся к карте.

На протяжении следующего часа он рассказывал об экспедициях и шпионах, поставлявших сведения для создания столь подробной картины окружающих Олу земель. Иногда он мог указать на чистое или только поверхностно исследованное место на карте, и назвать имя шпиона, который погиб, пытаясь добыть эту информацию. Он также обладал неисчерпаемыми познаниями во всем, что касалось политического, стратегического или тактического значения той или иной местности. Конвей с Фолконером обменялись взглядами, в которых сквозило уважение к этому человеку.

Их прервал стук в дверь, и Алтанар крикнул, приглашая посетителя войти. Они увидели женщину-рабыню, ее голова была опущена, взгляд устремлен прямо в пол. Глаза Алтанара сузились, он поджал губы. Из-за этого его щеки втянулись, подчеркнув резкие черты лица.

— Как ты посмела? Ты же знаешь, что я занят с гостями.

— Женщина в дар, король. Вы велели сообщить.

— А… Да. Действительно. — Он на секунду обернулся к карте, раздраженный, не в силах принять решение. Потом, улыбнувшись, он объяснил, помогая себе жестами. — Обычай. Весна. Племена приносят дар. Женщину для короля. Живет здесь, пока не появится ребенок, потом возвращается домой. Королевская кровь вливается во все племена.

Голос Картер кипел от сдерживаемого гнева.

— Женщина согласна?

Алтанар ответил на вопрос, но проигнорировал Картер, обращаясь к мужчинам.

— Свято. Слишком сложно для женского ума. Выбирает мой управляющий домом.

Картер сказала:

— Там, откуда мы пришли, мужчину, который выбирает женщину для другого мужчины, называют…

Фолконер схватил ее за руку и пролаял ее имя. Картер обернулась, от его грубости ее гнев мгновенно испарился. К женщине медленно возвращался самоконтроль, пока Фолконер сурово отчитывал ее.

— Ты забываешься. Женщины должны здесь знать свое место. Мы все должны. — Потом он извинился перед Алтанаром. — Мы никогда не обсуждаем такие вещи. Король. Мой друг устал, чуть не проговорил секрет наших людей. Прошу простить.

Вялый взмах руки Алтанара никого не обманул. Он кивнул рабыне.

— Я оставляю вас на попечение слуги. Оставайтесь так долго, как желаете.

— Благодарим. Скажи, король ваши люди нашли наших друзей?

— Убитых Людьми Гор? Нет. Вы должны быть благодарны, что мои люди спасли вас.

— Так и есть, король. Мы благодарны тебе.

Уже у самой двери он лукаво улыбнулся.

— Женщина из племени Лапса. Очень набожная. Завтра я буду очень усталым.

Он покинул комнату, и Бернхард уже открыла рот, собираясь что-то сказать. Но она внезапно оборвала себя, взглянув на раба, и отвернулась к огню, бормоча себе под нос.

Фолконер с задумчивым видом повернулся к карте. Картер не могла больше сдерживаться:

— Думаете, как бы помочь своему «другу», полковник? Хорошие перспективы, не правда ли? Может, за хорошую службу он соизволит вам помочь с…

Фолконер резко обернулся.

— Заткнись.

Остальные онемели от силы его ярости. Картер широко распахнула глаза, будто увидев его в первый раз. Когда он снова заговорил, слова звучали так, словно их произносили сами каменные стены вокруг.

— Я презираю этого человека. Тем не менее наши жизни в его власти. Единственный выход — стать ему полезными. Именно так я и буду действовать.

Леклерк внезапно дернул его за руку, глядя на застывшего на месте слугу. Он собрал всех в тесный кружок и произнес:

— Полковник, мы всегда должны помнить, что тут везде чужие уши и глаза. — Фолконер кивнул. — Вы правы. Прошу прощения, Дженет. Не стоило мне так заводиться. Посмотри, мы не можем остановить Алтанара. Мы не можем даже помешать ему. Но мы можем искать слабые места. Все вы уже заметили трения между ним и местной Церковью, а приветствия в зале вы слышали? Толпу специально заводили. Голову даю на отсечение. Его больше боятся, чем уважают. Но у него хорошая армия, и, очевидно, вполне лояльная. Не знаю, когда нам представится случай, но до тех пор мы работаем на него. По крайней мере делаем вид.

Конвей сомневался.

— Мы влезли в дело, в котором ничего не понимаем. Что если он проиграет эту войну, даже если мы ему поможем?

Улыбка Фолконера была похожа на свежий шрам.

— Нас уже давно отпели, Мэтт, и люди, которые это сделали, умерли сотни лет назад. Что же нам остается?

В своих покоях, подвергшись ритуальному раздеванию и осмотру целителями племени Лапса, Алтанар невидящим взглядом смотрел на портрет своего отца. Это было невыносимо унизительно, но Закон давал им право убедиться, что король здоров во всех отношениях.

Ничто не происходит случайно. Алтанар был в этом уверен. Каждый раз, когда ему предстояло принять решение, что-то всегда раздражало его. Что это могло быть, как не послание высших сил. Вездесущий не мог прямо говорить с ним, но оставлял свои послания, главное — правильно их понять. К счастью, он всегда понимал правильно.

Тот, которого звали Фолконер, был слишком наблюдателен, слишком быстро соображал и был слишком неуправляем. Остальные могли не соглашаться с ним, но всегда его слушали. Он был способен оценить задачи и возможности группы. Он был лидером. От него необходимо избавиться.

Целители ввели женщину-дар, одетую в традиционный прозрачный халат-токни. Он был призван символизировать скромность, но на самом деле только возбуждал чувственность. Женщина была хороша, красавица. Даже лучше, чем обещал управляющий дома. И робкая. Всегда так приятно, когда они дрожат и изображают нежелание. Если она действительно так хороша, как кажется, он отдаст ее управляющему, конечно, после того, как она забеременеет. Всегда полезно показать признательность, и не стоит упускать такой случай.

Он отметил в уме, что надо утром обсудить это с командиром охраны. Это, и еще, как поступить с Фолконером.

Глава 35

Указав рукой на стену, Алтанар предупреждающе приложил палец к губам. Настоятельница Ирисов, еле заметная в окружающей тьме, осторожно следовала за ним по пятам. Казалось, сырой камень коридора излучал что-то невидимое и зловещее. Сырость мучила ноющие суставы, а неровный пол, словно нарочно, старался поставить подножку. Спотыкаясь через шаг, постоянно хватаясь за осклизлую стену, настоятельница не отрывала взгляда от спины Алтанара, чтобы не видеть ползучих тварей, то и дело попадавшихся под руки.

Колеблющееся пламя свечи выхватывало из темноты напряженное лицо короля. Настоятельница убедилась на собственном горьком опыте, как недалеко от этой напряженности до настоящего гнева.

Отбросив мрачные мысли, она выпрямилась, чтобы заглянуть в указанный Алтанаром глазок. Лицо женщины вспыхнуло от стыда, но тут же в уголках губ появилась горькая усмешка. Вот она стоит здесь, стыдясь шпионить за пришельцами, а ведь провела всю жизнь, шпионя за этим человеком.

Чужеземцы спорили, и настоятельница пожалела, что так плохо понимает их нездешний говор. Попытки выучить его во время случайных разговоров с женщинами и импровизированных уроков у их девочки-рабыни были практически бесполезны.

Неожиданно женщина, которую называли Анспач, взглянула прямо на нее, как будто читая мысли сквозь стену. Со сдавленным вскриком настоятельница отпрянула от отверстия.

Улыбнувшись, Алтанар прошептал:

— Щекочет нервы, не так ли? Если кто-то с той стороны смотрит на гобелен с лосем, кажется, что он глядит прямо на тебя. Успокойся, настоятельница Ирисов, они ничего не замечают. Лучше следи внимательнее: сейчас придет Итал.

— Капитан охраны? Который их спас?

— Я спас их, настоятельница. Капитан Итал нашел этих людей и взял в плен. Я же назначил их своими стражами.

— Почему ты мне об этом рассказываешь, король?

— Смотри. Объяснения потом.

На стук Итала раб открыл дверь.

— Король приказал мне оставаться с вами. Помочь с языком. Вы понимаете?

Кажется, идея чужеземцам понравилась. Настоятельница обернулась, когда Алтанар тронул ее за плечо. Показав на глаза, а потом на уши, он знаком велел следовать за собой.

Они вышли через ту же самую дверь, но на этот раз женщина заметила, что тоннель продолжается и в другую сторону, исчезая во тьме. Сколько же раз за ее разговорами в этом здании следили?! Есть ли вообще в нем комнаты, недоступные для наблюдения?

Лучше бы ей всего этого не знать. За свою долгую жизнь настоятельница Ирисов усвоила, что ничего не знать — или делать вид, что ничего не знаешь, — лучший способ выжить в Оле. Знание — сила, но его обретение подобно подъему на вершину: чем выше заберешься, тем дальше видно, но и тем дольше падать.

Знание о проходах внутри стен было похоже на гнилую ветку, готовую в любой момент обломиться под ногой.

Они вошли в комнату, освещенную факелами. Дым вился под потолком и исчезал в вентиляционных отверстиях. Женщина невольно позавидовала тому, как легко он может убежать.

Устроившись на большой мягкой кожаной подушке, издавшей громкий вздох под его весом, Алтанар указал настоятельнице на такое же сиденье. Однако, помня боль в суставах от сырости коридора, она предпочла разместиться в кресле с жесткой спинкой.

Ее напряженная поза позабавила короля.

— Какой у тебя важный вид, настоятельница! Как всегда! Именно поэтому ты здесь: только ты способна привнести влияние морали в безумство моих амбиций. И именно поэтому мы теперь будем близкими союзниками, как никогда прежде.

Женщина скептически подняла бровь, и Алтанар рассмеялся.

— На этот раз у нас одни цели, а, быть может, даже и причины. Капитан Итал станет приманкой в капкане. Если эти чужаки и поверят кому-либо из нас, то скорее всего человеку, принявшему их капитуляцию. Итал поверил их слову, разрешив оставить при себе оружие.

— Я ничего не понимаю в приманках и капканах.

Король усмехнулся:

— Ты начала ловить души раньше, чем я появился на свет! Ты самая умная в королевстве — после меня, конечно. И пусть так останется. Я должен знать все.

— Но какая от меня польза? Если Итал станет собирать информацию…

— Они уже достаточно жили все вместе здесь, в замке. Я хочу их разделить. Женщины останутся с тобой в обители: поработай с ними. Выведанное тобой мы сопоставим с тем, что я узнаю от мужчин.

— Мой король, я вполне лояльна, но ты просишь меня торговать своими клятвами. Я не могу.

— Конечно, можешь!

Настоятельница приготовилась к борьбе и неизбежному поражению: ей придется медленно отступать, выторговывая привилегии и права. Сама мягкость тона короля пугала ее. А тот продолжал, не изменяя интонации:

— Эти люди беспокоят меня. Тебя же они должны тревожить еще больше. Итак, первое: их язык непонятен, и все же в нем звучит что-то знакомое. Разговаривая с ними в следующий раз, не пытайся понять, но слушай. Второе: мощь их оружия огромна, но они удивительно скромно используют ее. Вопросы: насколько эти люди сильны на самом деле? Хватает ли их силы только на определенное время, как масла в лампе? Смогут ли они сделать еще, после того как исчерпают эту? Дальше: почему я не верю, что они пришли из дальнего королевства на северо-востоке, о котором у нас никто не слышал? Почему я убежден, что они знают больше — и меньше, — чем говорят?..

— Но чужеземцы склонны к сотрудничеству. Они понимают, что должны служить тебе.

— Все понимают, что для них лучше, настоятельница. Включая тебя. Но ты удивляешь меня, ты же говорила с чужаками: неужели тебя не заинтересовали те двое, что исчезли?

— Я мало об этом думала.

— Не похоже на тебя! Говорили, что один из них черный. Я никогда не слыхал о черных людях, разве что в легендах о гигантах. Кроме того, они говорили, что мужчину звали пастор Джонс. С некоторых пор я не замечал, чтобы они называли его пастором, и могу поклясться, что началось это сразу после того, как одна из ваших целительниц заговорила о Церкви и ее высшей власти в любых вопросах религии. Тебя это не наводит на размышления?

Настоятельница поежилась в кресле. Она была уже не та, что прежде, и чувствовала, как постепенно сдает позиции перед напором жестокой молодости. Что же она упустила?.. Какая разница, как звали этого человека тогда или зовут сейчас?.. Неожиданно усталость навалилась на нее даже сильнее, чем боль. Лучше бы сейчас вернуться домой.

— Я не знаю, что такое пастор, король. Разве я должна это знать?

— Кто-то же должен! — Алтанар так резко вскочил на ноги, что женщина отшатнулась. Он наклонился, глядя ей прямо в лицо. В глазах сверкала ярость. — Это должно быть связано с религией! Нас двое, и, несмотря на разногласия, мы держим в своих руках это королевство. Чужеземцы привели с собой новую религиозную фигуру, причем мужчину. Вдумайся: настоятель-мужчина, вооруженный убийственной силой этих чужаков и говорящий от имени Единого! До сих пор Церковь была женской силой. Если Джонс выжил, он может стать началом вашего конца. Вот почему тебе необходимо стать самой близкой подругой этих женщин.

Король смолк. Настоятельница надеялась, что он закончил, но интуиция подсказала ей подождать. И не напрасно…

— Если ты собираешься возразить, то позволь сперва указать на некоторые факты. Ты избрала Жрицу Роз Сайлу посланницей к племенам воинов. Что, если она свяжется с этим человеком? Наши чужеземцы могут оказаться единственной защитой от Джонса. Я хочу подчинить и привязать их к себе, насколько это вообще возможно. При неудаче я обязан буду найти, что противопоставить их силе. Мы должны терпеливо наблюдать. Неужели ты хоть на секунду поверила, что они показали нам все, на что способны? Нет, настоятельница, это лишь частица их мощи, а остальное они держат в запасе и направят против нас, если мы их испугаем. Я в этом уверен! — Алтанар с такой яростью ударил кулаком по столу, что женщина вздрогнула.

Не заметив этого, он продолжал:

— Если придется, я могу рискнуть. Они все же люди! Мои подручные смогут подчинить их. А когда я завладею их оружием… — Не закончив мысль, король резко обернулся и указал на настоятельницу. — Ты немедленно потребуешь, чтобы Церковь призвала Жрицу Роз Сайлу. Она должна появиться здесь.

Настоятельница Ирисов встала, гордо выпрямившись, несмотря на частое сердцебиение и вновь появившуюся боль.

— Бремя ответственности требует, чтобы мы все проявили абсолютную лояльность. Я понимаю: дело короля — это дело Церкви. Каждое слово и мысль будут переданы вам. О Жрице Роз я позабочусь. Могу я идти?

Жестом король отпустил ее.

Лампы в длинном коридоре превращали тень женщины в обманчивый силуэт. Ковыляющая походка выглядела безумным танцем. Тень колебалась и текла, лишенная боли, сперва обгоняя, потом вдруг пропадая только затем, чтобы через миг снова возникнуть. Она жестоко дразнила старую настоятельницу.

Настоятельница с возмущением отвергла мысль, что Сайла могла предать Церковь или ее саму. Тем не менее ее очень радовало, что Сайле неизвестны их люди в Харбундае, иначе любой палач мог бы узнать о них.

Настоятельнице довелось лечить многих, допрошенных стражниками короля. Иногда ей казалось, что она различает вопли жертв в завывании зимнего ветра или в криках чаек. До того, как стала целительницей, она очень любила прогулки по берегу во время шторма… Алтанар уже вынудил Церковь отдать ему одну из сестер. Случилось это много лет назад, и настоятельница всегда подозревала, что предъявленное обвинение было фальшивым и Алтанар просто показывал свою силу.

Часто она сравнивала ту давно погибшую сестру с Сайлой. Женщина, конечно, сломалась, сознавшись во всем и вся, но на плахе плюнула в лицо палачу и объявила себя невиновной. Она умерла чистой.

Именно то, как та сестра провела свои последние минуты, роднило ее и Сайлу: чувство собственного достоинства и вызов обстоятельствам даже в простом кивке головы.

Внезапно настоятельница остановилась, вспомнив, как женщина кричала, когда блюстители истины вели ее на эшафот.

Если Алтанар доберется до Сайлы, его гнев обрушится на всех, с кем она была связана.

Посмотрев вниз, на свои скрюченные руки, настоятельница попыталась сжать кулаки, но пальцы не слушались. Она и так уже испытывает сильную боль. Сможет ли выдержать большую? И как долго? И — самый трудный вопрос из всех — во имя чего?

Выход наружу находился в конце коридора. Казалось, до него еще тысячи и тысячи миль. Прислонившись к статуе, настоятельница произнесла формулу, очищающую разум. И вернулась к настоящему.

Итак, Итал был доносчиком. Очень хорошо. Ей хотелось крикнуть прямо в хвастливую самоуверенную физиономию Алтанара, что слуги тоже имеют свою цену.

И та жалкая маленькая служанка в том числе. «Бесполезная дрянь», — сказал он два года назад, когда она не смогла зачать ему ребенка. Как мало Алтанар знал и еще меньше понимал! Возможно, когда-нибудь ему расскажут, что девушка рисковала быть наказанной, собирая и используя растения, предохранявшие ее от беременности. Женщины ее племени втайне произносили ее имя с почтением и гордостью.

Охранник открыл перед настоятельницей Ирисов дверь, и она вышла в ночь. Ноги сами знали дорогу.

Высшую цель Церкви нужно и можно достичь. План под угрозой, но лишь на самом низшем уровне. Настанет время, и все снова придет в движение.

В Древней Книге Первой Церкви сказано: «Нет тайны, недоступной для Церкви, ибо Церковь — мать всех тайн. Ее власть может быть свергнута, ее слуги уничтожены, ее святыни разрушены до основания. Но она восстанет вновь, и вновь воссияет правда — и вновь, и вновь, пока существует человек».

Время — это не главное. Как и боль. Как и сама жизнь. Настоятельница на секунду представила лицо Сайлы: голубой огонь глаз, прожигающий путь в будущее, которого она одновременно боялась и желала, как боится и желает женщина рождения ребенка.

Глава 36

Сайла вела маленький отряд на север через отроги Гор Дьявола. Движение поперек крутых склонов превращало каждую милю в часы изнурительного труда. Ливни, изредка сменяющиеся чистым прозрачным небом, были благословением и проклятием одновременно. Люди Гор знали, что отряд находится на их территории, и примерно выяснили направление движения. Дожди и ветры помогали заметать следы, но они же жестоко мучили путников. Особенно страдал Джонс. И раньше не отличавшийся крепким здоровьем, сейчас он был серьезно болен. Только забота Тейт держала его на ногах.

Никто не говорил об этом вслух, но в быстрых взглядах Людей Собаки читалась одна общая мысль: нельзя ради Джонса жертвовать большинством.

На третий день одинокий разведчик прошел в двадцати футах от места, где с луком наготове сидел Клас. Ветерок, трепавший плащ из барсучьего меха на плечах Горного воина, донес до собак сильный запах, грозивший пересилить тренировку. Раггар весь дрожал, изогнув пасть в молчаливом рыке. Шара приподнялся на лапах, и Гэну пришлось положить руку ему на загривок, чтобы успокоить. Чо напряженно ждала, кося глазом то на Раггара, то на Гэна.

Эта встреча оказалась только началом неприятностей. Большую часть дня путники провели на ногах, втягивая скользящих и оступающихся лошадей на вершину кинжально острого гребня, за которой ожидался не менее трудный спуск по предательской каменной осыпи. Добравшись до долины, вконец измотанные путешественники оказались в узком глубоком ущелье, где пришлось за три часа семь раз пересекать один и тот же ручей, чтобы найти подходящую дорогу.

Высота была еще одним врагом чужеземцев. Хотя Джонсу и Тейт отдали запасную одежду, они все равно страдали от холода. Для Гэна это оставалось загадкой. Судя по всему, чужеземцы должны быть великолепными ткачами, а на самом деле ничего не понимают ни в шерсти, ни в коже. Даже их обувь, сделанная из какой-то невероятно прочной ткани, была лишена украшений и выглядела неуклюже. Хотя в действиях чужеземцев проявлялась яркая индивидуальность, одеты они были поразительно однообразно. И некрасиво. Гэн все время размышлял, что бы это значило.

Когда отряд наконец достиг гребня, бывшего последним крупным препятствием, Гэн глубоко вздохнул. Может, горные тропы и не подходят чужеземцам, но его они радовали. Несмотря на таящуюся опасность — сквозь редкий лес все тропки хорошо просматривались, — Гэн предпочитал их скрытным долинам.

Однако неприятной стороной такого изнурительного путешествия было прекращение всяких разговоров, оставлявшее кучу времени для самокопания.

По мнению Нилы, у Гэна не было друзей, а отец уверял, что он должен стать лидером. Но для самого Гэна это ничего не решало, только вызывало новые вопросы. В действительности он не имел ни малейшего представления, кто и что он и тем более как ему кем-то стать. Гэн верил только, что выживет, а, по словам матери, для него выжить — значит прославиться.

Через плечо он бросил взгляд на отряд. И это путь к величию?!

Он непременно все выяснит, если только они когда-нибудь выберутся из этих гор.

Ближе к вечеру путешественники наконец-то нашли легкий маршрут, и вскоре последний спуск был завершен. Конь Гэна слегка заржал, расслабившись, когда они вступили на почти ровную почву высокогорной долины.

Солнце окрашивало восточный край долины в цвета заката. Если бы группа двинулась на север по более ровным местам, в обход предгорий, то могла бы войти в долину с востока. Но на выбранном ими сложном пути было больше шансов остаться необнаруженными.

Пологий склон на западном краю долины будет подходящим местом для отдыха перед штурмом перевала. Вглядываясь в небо, Гэн втянул воздух и решил еще раз посоветоваться с Класом, надеясь, что удастся избежать встречи с запоздавшей бурей. А если нет… Гэн предпочел не думать о том, что все равно от него не зависит. Отдохнув, они подготовятся и одолеют перевал — все по плану. А если Дьяволы нападут до этого, придется сражаться, а потом бежать изо всех сил. Как просто иногда все выглядит!

Гэн осмотрел западные подступы. Все было скрыто деревьями. Почки уже набухли, откликаясь на зов весны. Скоро белизна цветов покроет ветви, и они будут парить в этой легкой дымке, так не похожей на недавно сброшенную тяжесть снегов.

Внимание Гэна привлекло растущее беспокойство Раггара, и он тут же догадался о причине. Молодые побеги яблонь и вишен были ободраны, из свежих ран медленно вытекала янтарная смола. Здесь недавно паслись олени, а где олени — там и волки.

Остановившись, Гэн подождал, пока Клас с ним поравняется, и они пустили лошадей шагом.

— Ты заметил следы?

— Да. Тут наверняка много оленей. Собаки уже учуяли волка?

— Похоже на то. Я думаю… — Гэн внезапно осекся. — Впрочем, вот и они.

Это была большая стая, четырнадцать прекрасных животных, расположившихся полумесяцем прямо перед ними. Впереди, по центру, неподвижно сидел вожак.

Раггар на негнущихся лапах вышел вперед, и все затаили дыхание. Волк встал. Два зверя посмотрели друг на друга, потом отвернулись. Гэн прикинул, что вожак фунтов на двадцать-тридцать тяжелее Раггара. Клас тихо произнес:

— Я не узнаю ни одного из них. А ты?

— Нет. Придется быть осторожными.

— Осторожными?! — Клас был поражен. — Надо уходить. Мы их не тронем — и они нас не тронут.

— Мы находимся на их земле, и я хочу показать, что мы друзья.

— Это земли Дьяволов! Здешние волки не знают нас. Если они на тебя кинутся, не уверен, что смогу их остановить.

— Все будет в порядке, Клас. Они нормально реагируют. Волки — наши братья.

— Будь осторожен!

Приняв у спешившегося Гэна поводья, Клас сделал остальным знак отойти. Гэн приказал Чо и Шаре охранять отряд, и последний недовольно ощетинился. Медленно, не оглядываясь на стаю, Клас отошел назад, за ним последовали обе собаки. Гэн с Раггаром остались одни. Все их оружие составлял мурдат Гэна, да и тот был в ножнах.

Вожак потянулся, свесив язык между зубов, почему-то напомнивших Гэну о новеньких копьях в кузнице. Возрастающее напряжение стаи стало заметно по участившимся зевкам и тяжелому дыханию. Волки выглядели так, будто наслаждались какой-то им одним понятной шуткой. Повинуясь знаку Гэна, Раггар остался на месте и наблюдал, как его хозяин подходит к середине полукруга. Наклонив головы к земле, волки придвинулись поближе — это могло оказаться приготовлением к атаке. Гэн избегал смотреть им в глаза. Когда вожак взглянул прямо на него, Гэн отвернулся на сорок пять градусов, пристально изучая далекие вершины. Потом очень медленно и осторожно, как цветок поворачивается к солнцу, он повернулся к вожаку. Тот вежливо отвел взгляд, сделав вид, что ужасно заинтересовался кузнечиком.

Сайла больше была не в силах этого вынести. В ужасе она прошептала Класу:

— Что он делает?! Почему он хотя бы не вытащит меч?

Не оборачиваясь, Клас ответил нормальным голосом:

— Спокойно. Нет смысла шептать. С такого расстояния они слышат, как кровь течет у тебя в жилах. Гэн уже делал подобное прежде. Все будет хорошо, вот увидишь.

Сайла не могла заставить себя отвернуться. Гэн стоял абсолютно неподвижно всего в шаге от блестящего волчьего носа. Она вся похолодела, когда зверь потянулся вперед, почти коснувшись ног Гэна. А когда волк напряженно отступил назад, из груди Сайлы вырвался странный звук, вызвавший предупреждающий взгляд со стороны Класа. Не помня себя, она вцепилась в его рукав.

Высоко подняв хвост, волк точно выверенными шагами обошел вокруг Гэна. Все это время его глаза, казалось, прожигали человека насквозь. Гэн изредка поглядывал на него, только чтобы убедиться, что он еще здесь. Осмотр, похоже, удовлетворил вожака, и он направился к Раггару.

Гэн перевел дыхание. Этого он боялся больше всего. Раггар был больше чем горд — он был высокомерен. Несмотря на разницу в весе, Гэн верил, что пес убьет волка в схватке, однако это не решит проблему. Гэну были нужны волки.

Вопреки этикету, хвост Раггара оставался высоко поднятым. Более того, он отказался показать свою шею в знак подчинения, предпочтя кружить и принюхиваться, как равный.

Шерсть у волка встала дыбом, в груди прозвучал глухой рык. На Раггара это, однако, не подействовало, и он зарычал в ответ.

Гэн сделал шаг вперед, на ходу вытаскивая мурдат. Теперь оружие свободно висело, блестя в последних лучах солнца.

— Мы не хотим драться, брат. Собака пришла со мной, и я с собакой. Наши пути расходятся, но мы братья. Мы покидаем тебя в мире. Мы будем охотиться. Мы будем есть. Раггар, пойдем. Ко мне, Раггар.

Пес дрожал. Пасть изогнулась в оскале, одновременно выражавшим желание и драться, и подчиниться. Он двигался так, будто это причиняло жуткую боль, но все же отступил. Вожак смотрел Раггару вслед, не сделав ни одного движения по направлению к нему. Раггар остановился рядом с Гэном.

Из-за всех предыдущих обходов и кружений ситуация теперь получилась несколько сложная. Гэн и Раггар оказались стоящими спиной к стае. Волки забеспокоились, молодые самцы были уже на грани истерики. Вожак, обнаружив, в свою очередь, что стоит спиной к остальным путешественникам, посмотрел на Гэна с почти человеческой озадаченностью, как будто ища достойный выход из такого странного положения.

— Тихо, тихо. Мы все двинемся одновременно. — Гэн сделал знак Раггару и медленно пошел влево. Несколько волков пошевелились и зарычали.

Вожак тоже двинулся налево. Постепенно первоначальная расстановка возобновилась. Гэн спрятал мурдат в ножны.

— Я вернусь, брат! Мы будем охотиться.

Вожак издал странный звук, непохожий ни на рык, ни на лай. А потом волки исчезли. Только что все были на виду — и вот уже превратились в серые, черные и коричневые тени на фоне листвы. Только случайное шевеление листьев и веточек напоминало об их присутствии.

Гэн погладил пса. Сначала он даже не мог понять, дрожит это собака или его собственная рука, и расхохотался, обнаружив, что дрожат они оба. Раггар вопросительно взглянул на хозяина, явно не оценив юмора ситуации.

Клас был того же мнения:

— Смейся, смейся. Все сумасшедшие смеются.

Сайла наконец обнаружила, что сжимает руку Класа. Она поспешно отдернула ладонь.

Гэн уже вскочил на лошадь и, когда они вновь двинулись в путь на запад, поехал рядом с Класом.

Сколько ни вглядывалась Сайла в лес после этого случая, она ни разу не заметила следов волчьей стаи. Однако ее не покидало ощущение, что они где-то рядом. Сайле вдруг пришло в голову, что вся ее жизнь — это ощущение вещей невидимых и нежеланных. Эта мысль помогла ощутить перспективу: волки были далеко не главной заботой.

Постепенно усталость вытеснила беспокойство. Вечер был спокойным и неожиданно теплым. Закутавшись в накидку, Сайла почти задремала, убаюканная мерным шагом лошади. В полусне образы реальности и фантазий смешались. Лагерь Людей Собаки казался ей похожим на рай, несмотря на все пережитые там невзгоды и опасности, и на его фоне роскошь апартаментов Олы казалась мрачной. Неожиданно она стала думать о Класе.

Такой сложный человек! Когда патруль Дьяволов проходил мимо, он хотел выстрелить… Нет, поправила она себя, убить! И все же нельзя избавиться от ощущения отчаяния в том брошенном на нее взгляде. Сайлу слегка тревожило, как ярко сохранилось в памяти лицо Класа и как сильно влияние этого образа. Она вспыхнула, вспомнив, как напрягаются его мышцы от сдерживаемой силы. Тепло разливалось по всему телу, и девушка все глубже и глубже погружалась в воспоминания, рисуя в воображении вещи, о которых слышала только шепот во тьме общей спальни обители.

Сайла резко выпрямилась в седле. Клас ехал рядом, озабоченно наклонившись к ней.

— С тобой все в порядке?

— Да, все отлично. — Она неловко отвернулась.

Пожав плечами, Клас пришпорил лошадь и присоединился к Гэну.

В этот момент волчья стая неожиданно напомнила о себе громким воем. Испуганная Нила придвинулась ближе к Сайле, и та ободряюще улыбнулась. Хотя в этой улыбке сквозила фальшь, проявление участия было хорошим знаком. Трудности спаяли их всех в единое целое, и Жрица Роз начинала верить в успех путешествия в Харбундай.

Волки завыли снова, и эхо, подхватив протяжный звук, разнесло его по ущельям. В нем звучала свобода, заставившая сердце Сайлы наполниться тоской.

— И я, — беззвучно прошептала она. — Пожалуйста, когда-нибудь… И я…

Глава 37

Ожидая, пока весна расчистит перед ними дорогу, путники разбили лагерь на относительно ровном уступе высоко над волчьей долиной. Место было хорошо скрыто от посторонних глаз, а неподалеку протекал ручей. Почти каждую ночь на протяжении трех недель стая выла, сообщая, что все спокойно. Это было время счастливого отдыха для всех, кроме Класа. Почти сразу отправившись на разведку, он вернулся лишь через неделю. Гэну показалось, что Клас рад был уйти, но он решил не задавать лишних вопросов: Клас знал, что делает.

Вернулся он обросший и грязный. Из-за снегов, затруднявших продвижение, Клас не смог забраться высоко на перевал. Кроме того, приходилось прятаться от вездесущих Дьяволов, легко перемещавшихся на лыжах и снегоступах. Придя в лагерь, Клас в первую очередь побрился, искупался и завалился спать на целые сутки, но и потом оставался замкнутым. Гэн приписал это времени, проведенному в молчании и одиночестве.

В то утро, когда Гэн возвращался из ночного дозора, солнце скрывалось за белесой массой облаков, заключивших лагерь в свои сырые объятия. Туман не был редкостью для этих мест, но сегодня что-то казалось необычным. Он будто давил на землю, повиснув на еловых лапах, пропитавшихся влагой настолько, что капли падали с них дождем. Заметив, как облако ползет между деревьями, подбираясь к палаткам, Гэн нахмурился.

— Я схожу вниз за мясом, а заодно и за шкурами для снегоступов.

Клас посмотрел неодобрительно:

— Погода спокойная, проход скоро расчистится.

— Будем надеяться, но я не хочу допускать неожиданностей.

— Кстати, плохая погода убьет этого чужака. — Клас грубо ткнул пальцем в сторону навеса. — Я не собираюсь его нести. Это окончательно.

Взглянув на Джонса, дрожавшего под всеми одеялами и шкурами, какие нашлись в лагере, Гэн произнес:

— Он не борется за свою жизнь.

— А я не могу сделать это за него!

Проводив взглядом удаляющегося Класа, Гэн приказал собакам ждать.

Дорога вниз заняла целых два часа. Надо было наконец-то дать знать остальным охотникам о своем присутствии, и, откинув голову, Гэн завыл. Сквозь туман к нему пришел ответ. От слабого, но сложного звука серый воздух задрожал. Когда он стих, тишина окутала долину, словно дичь поняла, что охотники уже здесь.

Гэн выбрал место недалеко от развилки. За поясом у него была коричневая накидка с вплетенными черными полосками, и, сев в засаду в ожидании дичи, Гэн накрылся ею. Рисунок ткани, регулярность которого теперь нарушалась складками и морщинами, делал охотника невидимым на фоне подлеска. Промасленный кусок такой же материи предохранял от влаги тетиву.

С правой стороны долины раздался вой, и слева ему ответил крик, похожий на лай. Стая будет медленно двигаться по направлению к Гэну. Часть дичи проскользнет мимо загонщиков, а часть выйдет прямо на его стрелы.

Капелька воды, упав Гэну на ресницы, заставила его зажмуриться на долю секунды. Когда он открыл глаза, прямо перед ним стояла молодая олениха. Подняв голову, она непрерывно шевелила ушами и, даже не видя и не чуя Гэна, понимала, что что-то здесь не так. Он решил ее пропустить: стая загонит лучшую добычу. Или никакой.

Спустя почти час на тропе слева появился олень. Гэн легко подстрелил его и уже спешил к добыче, как вдруг какое-то движение справа заставило его замереть на месте. Это был огромный кабан, быстро семенящий по соседней тропе. Зверь явно не замечал человека, да и волки позади не слишком его беспокоили: таких клыков не испугались бы только самые голодные. Увидев Гэна, кабан мгновение не мог разобрать, что перед ним такое, но в конце концов принял решение. Тревожный визг заполнил долину, и Гэн понял, что теперь от засады не будет никакого толка. Олень нужен был ему для своих собственных нужд, а договор с волками требовал разделить добычу. Так что еще две стрелы обеспечили стае свинину на обед.

Поспешив к оленю, Гэн вспорол ему горло, чтобы спустить кровь. Он быстро отсек мошонку — это было необходимо, чтобы мясо не испортилось. Теперь надо удалить мускусные железы, иначе мускус сделает оленину несъедобной. Тщательно очистив лезвие ножа после всех этих операций, Гэн разрезал шкуру на животе, начав сзади и закончив у грудины. Действовал он быстро, но аккуратно: лишняя доля дюйма в глубину — и можно повредить свод брюшины, а это тоже портит мясо.

Наконец, обезглавив оленя, Гэн сделал надрезы на задних ногах — на пару дюймов ниже второго сустава — и, протянув через разрезы кожаный шнурок, подвесил тушу на дереве.

Шкуру на задних ногах он сначала подрезал по кругу, а затем рассек одним длинным движением от одной конечности к другой. Серией более коротких надрезов, постоянно оттягивая шкуру, Гэн сперва снял ее с задних ног, а потом содрал до самых лопаточных костей. Сделав такой же длинный разрез по внутренней стороне передних ног, он завершил процедуру, стащив шкуру через горловину.

Несмотря на холодный туман, юноша был весь в поту, а еще предстояло разделать тушу и дотащить ее до лагеря. Он продолжил, стараясь, чтобы как можно меньше шерсти и мусора попадало на мясо.

Прикинув, сколько всего придется бросить, охотник приуныл. Он не любил попусту разбрасываться, а из того, что останется здесь, можно изготовить тысячу вещей: из одних только рогов Гэн мог бы наделать пуговиц, рукояток, шил и еще множество полезных мелочей. Однако выбора не было. Отряду нужны шкура и мясо, а на остальное нет ни времени, ни сил.

Перед тем как уйти, Гэн срубил несколько толстых сучьев с сухой яблони и кожаной веревкой привязал к ним завернутое в шкуру мясо. В этот момент появилась стая. Ничего не подозревая, юноша потянулся к лошади, а когда обернулся, волчьи глаза уже светились перед ним, наполненные возбуждением от охоты. Несмотря на полные животы, волки с интересом наблюдали, как он привязывает тюк с мясом позади седла.

Они знали, что количество пищи зависит только от их собственных способностей и улыбки матери-природы, им знакомы голод и голодная смерть, а у этого человека есть мясо. Волки беспокойно зашевелились.

Лошадь фыркала, вырывая из рук поводья. Пока Гэн ругал себя, что привел лошадь Дьяволов, а не свою собственную, вожак, потянувшись и зевнув, встал. Два других волка последовали его примеру.

Лошадь стала настолько нервной, что закрепить груз никак не удавалось. К тому моменту, как Гэн закончил, он уже был окружен.

Высоко подняв хвост, подошел вожак. Глухо рыча, он тщательно обнюхивал человека, лошадь и сочащийся кровью сверток.

Гэну потребовалась вся его сила, чтобы левой рукой удерживать лошадь на месте, пока правая медленно ползла к рукояти меча. Наконец, то ли от полной безысходности, то ли окончательно подчинившись человеку, лошадь прекратила вырываться и стала просто непрерывно дрожать. Вокруг глаз у нее появился белый ободок, и от пены казалось, что она весь день мчалась галопом.

Надо было сказать что-то успокаивающее вожаку. Избегая смотреть ему в глаза, Гэн произнес:

— Брат, сегодня мы охотились вместе. Стая сыта. Мы разделили все мирно.

В этот момент между парой молодых волков началась грызня. Не понимая, что могло вызвать такой взрыв неконтролируемой агрессивности, юноша продолжал смотреть в одну точку. Один из волков болезненно взвыл, и все стихло так же внезапно, как и началось.

Сейчас все решала выдержка. Гэн знал: вожак обязан показать всем остальным, что управляет ситуацией; не будь он главным, он охотно пошел бы на соглашение.

Одной рукой Гэн отвязал поводья, а тем временем другая рука на дюйм вытащила лезвие из ножен.

— Я оставил все, что мне не нужно. Но я буду бороться за то, что имею.

При звуках его голоса верхняя губа зверя задрожала. Гэн осторожно повел лошадь прочь. Сейчас наступил момент, когда любое оскорбление достоинства вожака означало бы мгновенное нападение. Остальные волки расступались, тяжело дыша и неуверенно оглядываясь друг на друга.

Спиной чувствуя напряжение стаи, Гэн заставлял себя не спешить. Вот он отошел уже на десять шагов. Потом на двадцать. На пятидесяти Гэн остановился и повернулся. Только вожак продолжал наблюдать, и юноша помахал ему. Волк продолжал смотреть. Идя в гору, Гэн сделал большой глоток из меха с водой.

Общение с дикими братьями всегда было делом тонким, однако сейчас их поведение выглядело странным. Стаю что-то беспокоило.

Сделав всего несколько шагов, Гэн заметил движение на краю долины. Сперва он решил, что это может быть очень сильный медведь, который бродит, даже не думая скрываться. Когда же заросли поредели, Гэн разглядел всадника, ведущего вереницу из трех вьючных лошадей. Торговец!..

Все люди всегда существовали в каких-то социальных рамках, но торговцев в их странствиях ничто не могло защитить от жестокостей мира, кроме членов их семей, которых можно было пересчитать по пальцам.

Этот вообще путешествовал совершенно один. Гэн подавил дрожь. Никаких связей с какой-либо группой — это было невозможно понять. Даже теперь, будучи изгоем, он чувствовал себя принадлежащим племени Людей Собаки.

Чтобы видеть приближение всадника, Гэн спустился в заросли ольхи. Сквозь яркое пятно, прожженное солнцем в пасмурном небе, в долину лился свет. Цветы, украшавшие землю, буйствовали в беспорядочных вихрях желтого, белого и бледно-голубого. Бесчисленные плодовые деревья стояли, обсыпанные розовыми сугробами. Через все это ехал бородатый торговец в шляпе, закутанный в тяжелый плащ из меха енота. Он то насвистывал обрывки мелодий, то негромко пел сам себе. Лошадь вежливо перебирала ушами, когда он изредка прерывал пение, чтобы поговорить с ней. Гэн не осознавал, что у него на лице играет улыбка, когда человек внезапно натянул поводья в каких-нибудь десяти шагах от него, чуть не выпав из седла при виде наблюдающего воина. Слова потоком хлынули сквозь бороду:

— Ты выглядишь дружелюбно. Так ведь? У меня нет ничего, за что стоило бы умирать. Возьми все, что хочешь, и иди с миром. Пусть тебе это сослужит лучшую службу, чем мне: я проехал тысячи и тысячи миль, но не получил выгоды достаточной, чтобы…

Торговец смолк, как только Гэн поднял руку и заговорил:

— Кто ты? Откуда и куда держишь путь?

Человек начал было отвечать; его челюсть при этом двигалась так, что казалось, будто усы трепещут на сильном ветру.

— Всем видно, что я торговец, сын торговца, внук…

Рука Гэна снова поднялась, и тот поспешно подытожил:

— Ну, в общем, мы такие. Всегда были. Я зимовал с Пожирателями Бизонов. А теперь на пути обратно в Харбундай.

— Рановато для этого пути! И ты не сказал мне до сих пор своего имени.

— А ты мне своего, молодой воин из племени Собаки. — Человек усмехнулся, и нервозность почти исчезла из сияющих зеленых глаз, уступив место проницательности, которая явно шла ему больше. — Я Билстен. И я узнал тебя, Гэн Мондэрк, — на это потребовалась лишь минута. — Привстав в стременах, торговец осмотрелся: — Остальные скрываются неподалеку?

— Кого ты имеешь в виду?

Теперь взгляд странника был уверенным:

— Там были ты; учитель боевых искусств Клас на Бейл; Нила Ян, дочь Фалдара Яна, которого ты убил; твой отец Кол, настоящий Вождь Войны; и, наконец, Жрица Роз из Олы по имени Сайла. О, да: у тебя еще было три собаки… Ну, так где же остальные?

— Мой отец умер, торговец.

В реакции торговца была неподдельная симпатия, и Гэн пожалел о резкости сказанного. Тем не менее, напомнил он себе, этот человек был тем, кем он был.

— Откуда ты знаешь так много?

— Благодаря своим знаниям я все еще жив.

— Это легко можно исправить. Ты ведь достаточно умен и все прекрасно понимаешь… В твоем хитром уме уже наверняка есть сделка.

Торговец энергично кивнул:

— Отлично! Это мне по душе. Никакого обмана, честное слово. Бей Ян пообещал сотню лошадей за голову каждого из вас — кроме его сестры, конечно: две сотни за сестру, живую и невредимую. И никакой торговли за Жрицу — слишком много проблем с Церковью, ты же знаешь… М-да, много лошадей — целая сотня!..

— Тебе нужна моя голова?

— Такой молодой — и такой подозрительный! — вознегодовал торговец. — Вот мой план. Предположим, кто-то — например, ты — убивает воина Людей Гор или даже парочку. Если их оставить на попечение погоды и диких зверей на несколько дней, то некто торговец, вероятно, сможет пойти к Бею Яну с головой — или даже двумя, как я уже говорил. Бей молод, он не очень-то захочет смотреть слишком близко, так ведь? А даже если и захочет, то не сможет сказать ничего определенного, особенно если там будет что-нибудь вроде твоего лука как доказательство того, кому принадлежала голова. Таким образом можно разжиться сотней лошадей, а то и двумя. И все это за мертвого горца.

— Или двух, — добавил Гэн, и усмешка Билстена появилась снова. — Над этим надо подумать. Какие еще новости?

— Новости я продаю, молодой Мондэрк.

— А я раздаю стрелы.

— Понимаю, хороший аргумент. Так и быть. Пожиратели Бизонов сошлись с племенем Мутной Реки. Вождь по имени Пленти Айрон — он Верховный Вождь Лиги земледельцев — толкает Мутных на запад, на территорию Пожирателей Бизонов. Пленти Айрон — опасный человек… Тебе знакомы эти имена?

— Я слышал о Пожирателях Бизонов, но и только.

Нахмурившись, Билстен потер рукой подбородок:

— Хм, тогда тебе это ничего не скажет. Зато Люди Гор, разыскивающие вас, рассказывали мне кой-какие сплетни, которые тебе явно понравятся. Утверждают, что у них была битва с людьми, сражавшимися громом и молнией. Хвастаются, что убили двоих из них и прихлопнули бы оставшихся, но появилась конница Олы и спасла шестерых, а еще двое убежали. Люди Гор показали мне какую-то странную одежду, обувь и что-то еще, но оружия там не было. Однако они почти убедили меня, что сами верят своему рассказу.

— Послушай, ты все еще не сказал мне, куда едешь.

Билстен соскользнул на землю и прислонился к своей терпеливой неподвижной лошади.

— Тебе, видно, очень не терпится обновить путь. Хочешь, я проведу тебя? Быстро и безопасно.

— Что ты за это потребуешь?

— Я не буду тебя сопровождать. — При этих словах Гэн нахмурился, но торговец предупреждающе поднял руку. — Терпение, молодой человек! Если я приду с тобой на западную сторону, то всем станет известно, что я провел тебя. Достаточно скоро об этом узнают Люди Гор, и в мое следующее путешествие перережут мне глотку. Но если я оставлю незаметную тропинку в тех местах, за которыми они не следят, то кто обвинит меня, что ты ею воспользуешься?!

— Что же я буду тебе должен в случае успеха?

— Бей Ян считает, что каждый из вас, мертвый, стоит сотню лошадей. На деле это означает две сотни, и мы оба знаем, что он бы поднял цену до трех за девушку. Но я, к моему глубокому сожалению, великодушный человек — ты же видишь! Вместо пяти сотен лошадей, которые я получил бы от Бей Яна, ты пообещаешь мне, скажем, пятьсот пятьдесят, и я оставлю тропу, по которой вы сможете идти в темноте.

Билстен замахал руками, будто стирая слова из воздуха, когда увидел пылающее лицо Гэна, собиравшегося что-то возразить.

— О нет, ты просто жадный, — сокрушался он. — Здесь вас поймают, и больше ничего! Пусть будет ровно пять сотен; можешь звать меня отныне мягкосердечным дураком.

— Пять сотен лошадей Людей Собаки?! За тропу, по которой можно идти, — независимо от того, пойдем мы или нет?.. Четыре, торговец, и больше ни слова, или ты поведешь нас на острие моего клинка.

Билстен выпрямился:

— Сурово! Ты мог бы подумать о моем риске: я верю на слово человеку, который может умереть, не заплатив долги. — Он быстро изобразил Тройной Знак, и Гэн отметил естественное изящество импровизации. — Четыреста пятьдесят. Когда отправляемся?

— Пойдем к нам в лагерь, поешь. И больше никаких споров. Я не могу сказать когда, но я обещаю четыреста пятьдесят.

— Спасибо. Пока мы едем, расскажи мне о своих приключениях. — С этими словами Билстен вскочил на лошадь.

Собаки наблюдали за их прибытием в лагерь со слабым интересом.

— Я Билстен, — представился торговец открыто враждебному Класу. — Клас на Бейл, я предполагаю.

— Клас на Бейл — независимо от того, что ты там предполагаешь, — проворчал тот и обратился к Гэну: — Где ты это нашел? И зачем притащил сюда?

Билстен оказался проворнее:

— Спасибо за сердечную встречу! Могу я попросить о встрече с… — Его слова повисли в воздухе. С помощью Тейт Джонс вылез из палатки, и как раз в этот момент из другой палатки появились Нила и Сайла. Снимая шляпу, торговец мужественно попытался восстановить самообладание. — Я знаю тебя, Жрица Роз Сайла, и тебя, Нила Ян. Я Билстен, торговец, как и мой отец, и… — он покосился на Гэна, — … и так далее.

В следующее мгновение он перенес свое внимание на незнакомцев, зеленые глаза светились от любопытства. Тейт представилась:

— Я знаю тебя, Билстен. Я — Доннаси Тейт. А это Джон Джонс.

Билстен выпрямился в седле, сделав шапкой сложный взмах, и медленно повернулся к Гэну:

— Таким образом, юноша купил у бедного торговца дорогу для шестерых, а не для четверых человек. Билстен этого не забудет.

— Какая такая покупка? — потребовал ответа Клас. Гэн пересказал детали встречи и разговора.

Будто стараясь рассеять возможные сомнения, Билстен соскочил с лошади, сияя своей неподражаемой улыбкой, и обратился к чужеземцам:

— Так вы и есть те двое, что смогли вырваться от Людей Гор?.. Это твоя настоящая кожа, Доннаси? Я много где побывал и много что видел — даже слышал легенды о людях с черной кожей, живших во времена гигантов. Но, принимая во внимание твое доброе сердце, должен заметить, что ты не гигант.

— Зови меня Тейт.

— Откуда ты?

— Издалека, с востока.

— Как ты сюда попала?

Клас уже собирался вмешаться, но быстрый жест Гэна остановил его. Постоянные увертки чужеземцев начинали надоедать, а Билстен, с его нахальством, будет докапываться до самого главного, не обращая внимания на правила хорошего тона. Джонс, выглядевший сегодня хуже, чем обычно, залез обратно под навес, однако Тейт оставалась спокойна:

— Пришла.

— Через Мутные Реки? Мимо Пожирателей Бизонов? Вы из Людей Верховья?

Она даже не моргнула:

— Еще дальше на восток. Мы остерегались остальных.

— Остерегались?! Да вы, должно быть, привидения. — Билстен повернулся к Гэну: — Как ты с ними встретился?

— Увидев нас, чужеземцы решили, что хотят быть заодно с Людьми Собаки.

— Но почему именно с вами? Ведь есть еще много других… — Выражение лица Гэна заставило торговца застыть на полуслове, однако он быстро оправился. — О да, безусловно, это превосходное племя.

Клас произнес:

— Ты слишком проворно играешь словами.

Билстена это не смутило:

— Иногда слова оказываются быстрее стали.

— Не очень-то на это надейся, — сказал Клас и исчез под навесом. Вперед выступила Сайла:

— Мы идем в Харбундай. Гэн говорил об этом?

— Об этом и еще кое о чем, Жрица. Ты из Олы, не так ли? Из аббатства Ирисов?

Та пропустила вопрос мимо ушей.

— Перевал Отдыхающих Облаков — мы ведь сейчас на правильном пути к нему?

Торговец кивнул. Некоторое время Сайла раздумывала, но потом рассказала ему о своем пациенте. Задумчиво погладив бороду, Билстен повернулся к Гэну:

— Проклятие на мое мягкое сердце, но я должен сказать то, что думаю. Он не сможет этого пережить. В это время года еще слишком опасно подниматься на такой высокий перевал, и вы все должны быть очень выносливыми.

Тейт услышала его слова.

— Он выживет!

Пожав плечами, Билстен снова обратился к Гэну:

— Вы не должны упоминать мое имя. Нигде, ни при каких обстоятельствах. Сами понимаете, это будет стоить мне жизни.

— Даю слово.

— Конечно. А они? — Билстен кивком указал на остальных.

— Я отвечаю за всех.

Жесткие глаза торговца превратились в щелочки:

— Ты так уверен в своей власти, Гэн Мондэрк?

Заметив краем глаза, как озабоченно нахмурилась Сайла, Гэн ответил:

— Я доверяю этим людям, и они доверяют мне. Пусть все так и останется.

Хлопнув в ладоши, Билстен встал.

— Отличный ответ! А теперь, с вашего разрешения… — не дожидаясь ответа, но тем не менее умудрившись продемонстрировать величайшую вежливость, он поклонился и двинулся в сторону чужеземцев.

Гэн усмехнулся, наблюдая за ним. Сайла задумчиво сказала:

— Этот человек любопытен, как сорока. И очень хитер.

— Если это так, то он и вправду сумеет перевести нас через горы.

Девушка посмотрела ему прямо в глаза:

— Ты учишься использовать людей. Это опасное знание. Используй его на благо своего народа. — И она отвернулась, оставив Гэна удивленно смотреть ей вслед.

Гэн не замечал подошедшую Нилу, пока ее голос не раздался совсем рядом:

— Да, Гэн, как ты послужишь Людям Собаки? Сразишься с ними? Станешь причиной их несчастий? По крайней мере, я чего-то стою как заложница. Надеюсь, что смогу купить для них немного мира.

Долгое мгновение он не мог пошевелиться, потрясенный до глубины души. Потом одним прыжком вскочил на лошадь, перерубая веревки, так что тюк с мясом и шкурами покатился по земле, и ринулся по тропе назад в долину. Ничего не видя вокруг себя, Гэн хотел лишь одного: увеличить расстояние, отделявшее его от Нилы и ее ранящих слов. С каждой минутой гнев рос внутри него, и, когда он добрался до дна долины, ярость вырвалась наружу. Бросив лошадь в сумасшедший галоп, Гэн несся между деревьев, срубая на лету мечом цветущие ветви, оставлявшие за собой в воздухе след из кружащихся лепестков.

Дикая скачка продолжалась, пока измученная лошадь не начала спотыкаться, что наконец привело Гэна в чувство. Спешившись, он подвел животное к ручью, не давая, впрочем, пить слишком много. Пока лошадь удивленно втягивала воздух, он извинился. Гэн надеялся, что эта глупая гонка не свела на нет результаты отдыха и хорошей еды на пастбище. Позволив лошади сделать еще несколько глотков, он повел ее назад, к верхнему краю долины.

На полпути волки догнали его. Сначала Гэн ожидал новых неприятностей, но на этот раз вожак держал стаю на почтительном расстоянии и под железным контролем. Они были напряжены, но не агрессивны.

Поднявшись на уступ, Гэн еще раз оглянулся на собравшуюся внизу стаю. Сонливость обрушилась на него, когда он увидел, как волки растянулись на солнцепеке. Хотелось лечь и забыться. Неслушающимися руками привязав поводья к запястью, Гэн свалился рядом с одинокой елью. Он чувствовал, как приходят сны. Рядом стоял Клас. Перед ними было собрание разъяренных мужчин. Их лица отказывались обретать четкость, можно было различить только шрамы и очертания. Лишь Класа спящий Гэн знал по имени, но Гэн-во-сне знал их всех, и они ждали его ответа.

За их спинами Гэн ощущал огромное пространство, хоть и не мог его разглядеть. Оно было черным — тьма, блестящая, словно обсидиан. Его тянуло туда. Гэн, который ему снился, точно знал, что это такое. За Гэном-во-сне наблюдал одиноко стоящий человек. В воздухе повисла угроза. Там было оружие, изящный топор со стальной рукояткой. Человек медленно поднял его, собираясь метнуть в Гэна-во-сне. Гэну снилось, как сокращаются мускулы обнаженной руки. Внезапно за спиной раздался звук. Это был Клас. Его клинок, не похожий на обычный мурдат, рассек воздух и вонзился в грудь человека с топором. Тот выронил свое оружие, гулко зазвеневшее от удара о камни.

Время застыло. Сердце Гэна-во-сне кипело от ненависти к Класу — к тому, кто спас ему жизнь…

Гэн проснулся. Эхо, повторявшее мучительный вопль, подтвердило, что проснулся он от собственного крика. Солнце уже садилось. Юноша осторожно поднялся, ожидая боли, как-то связанной с ужасным сном.

Что означает это странное видение? Гэн решил, что это похоже на важный знак. Однако не успел он обдумать эту мысль, как забыл про нее, обнаружив, что окружен волками. Будто подчиняясь приказу, они тут же отошли и встали за спиной вожака.

Теперь, удостоверившись, что все в порядке, волки были спокойны.

В лучах заходящего солнца Гэн побрел прочь. Вечер будто лишил землю цвета, и в глубине боковых ущелий уже сгустилась тьма. Гэн шел, ведя за собой лошадь, и песнь волков следовала за ним, переполняя душу чувством утраты и одиночества.

Высоко над его головой, в лагере, Нила содрогнулась, услышав этот печальный хор. По другую сторону костерка, согревавшего навес, Сайла встревоженно подняла голову:

— Не беспокойся. Волки — его друзья, ты же сама в этом убедилась.

Нила кивнула:

— Я знаю, но ничего не могу поделать. Их стоны кажутся мне обреченно-грустными. Ненавижу этот звук! — Она стукнула кулаком по коленке. — Я обидела его, Сайла. Я не хотела, но так получилось. Ну почему я такая глупая?! Нет, он должен был знать, должен был понять!

Сайла подошла и взяла ее руки в свои:

— Так часто случается. Мы сами себя не понимаем, однако требуем понимания от других; они тоже не понимают себя, но хотят, чтобы поняли мы. Возможно, этого достаточно, если только все время об этом помнить.

Глава 38

Сайла смотрела, как Тейт делает традиционную вечернюю чистку оружия-молнии. Протерев его, как обычно, специальной масляной тряпочкой, она со звуком хрустнувшей ветки открыла оружие посередине, чтобы внимательно осмотреть обе полые трубки. Это казалось странным занятием — трубки были, конечно же, пусты.

Тем более странным выглядели ее действия, когда, поворачивая оружие, Тейт смотрела сквозь трубки с обоих концов, будто что-то могло проскользнуть внутрь.

Сайла нагнулась, чтобы поправить свою постель, втайне завидуя Тейт из-за удивительной вещи, которую та называла спальным мешком. Выпрямившись, она с удивлением заметила Нилу, вошедшую под навес.

— Кажется, Джонсу сегодня лучше, — сказала Нила, — он съел больше супа за ужином.

— Ты была с ним добра, — усмехнулась Тейт; потом сделала паузу, осторожно подбирая слова. — Это от твоей заботы. — И она принялась смазывать небольшое оружие, которое носила на бедре. Сайла пристально наблюдала за ее действиями. Наконец любопытство пересилило, и она решилась спросить:

— У тебя оружие воина, а у Джонса нет, это выглядит странно. Можешь объяснить?

— В мое время… — начала Тейт и тут же спохватилась. Она притворно кашлянула, но Сайла, казалось, ничего не заметила. — Я хотела сказать, когда я была подростком, в моей стране происходило много сражений. Иногда женщины должны были воевать рядом с мужчинами. Нас специально обучали.

— Нас тоже обучали, — вставила Нила, — но тогда у нас не было своих мурдатов, как теперь. А ты сражалась? Я имею в виду, как воин?

Тейт попыталась объяснить, что, конечно, она много занималась военной подготовкой и интенсивно изучала военную историю. Однако женщины имели в виду не это; их интересовало, приносила ли она реальную пользу. Они думали о возможности еще одного сражения с племенем, которое попеременно называли то Людьми Гор, то Дьяволами. Тейт легко солгала:

— Да, я сражалась.

— Ты вызвалась добровольно? Не по приказу? — удивилась Сайла. — А они разрешили тебе иметь детей?

Как объяснить им, что такое перенаселенный мир?! Тейт задумчиво произнесла:

— Думаю, мне бы позволили.

Нила рассмеялась:

— Конечно, позволили бы! — Обернувшись к Тейт, она пояснила: — Когда в Оле говорят, что женщине разрешено иметь детей, имеется в виду, что ее отдают мужчине. Женщины, остающиеся без детей, покрывают себя позором. В племени Собаки девушки сами выбирают мужа и даже, между нами, гордятся потом своими детьми. Иногда… — Нила резко остановилась, испугавшись собственной откровенности, и взглянула на Сайлу. Та мягко улыбнулась и сделала успокаивающий жест.

Поднявшись, она знаком попросила Тейт помочь спустить кожаный полог палатки. Когда он с шумом опустился, Сайла прошептала:

— Мы должны знать больше друг о друге. Подойдите ближе, мужчинам незачем нас слышать.

Головы девушек почти соприкасались, но лица были едва различимы в красноватом свечении тлеющих углей очага. Сайла с любопытством расспрашивала Тейт о ее правах и обязанностях в «племени». В темноте сухие ответы и подразумевавшаяся в них идея о том, что все женщины так же свободны и имеют такие же права, как и мужчины, порождали все возрастающую нотку возмущения в вопросах Сайлы. Даже Нила, гордившаяся свободой женщин у Людей Собаки, часто удивленно восклицала.

Тейт была чересчур восприимчива, чтобы не заметить воздействия своих ответов и причину вопросов. Через некоторое время она перебила Сайлу:

— Твои расспросы заставляют думать, что женщины Олы не слишком свободны.

Наступившая тишина была напряженной и требовала разрешения. Сайла с трудом произнесла первые слова, унижавшие ее:

— Ты права. В моей стране нас покупают и продают.

— Господи Исусе!.. — воскликнула Тейт.

Вскрикнув, Нила резко отшатнулась от нее и упала на бок, пытаясь отстраниться. Сердце Сайлы бешено колотилось, но шок на некоторое время лишил ее способности двигаться. Нила же, выпутавшись из своей постели, собралась выбраться из палатки. Неожиданно сделав выпад вперед, Сайла схватила ее за лодыжку. Резкий поворот отбросил Нилу вниз. Крепко держа девушку за плечи, другой рукой Сайла зажала ей рот.

— Уходи! — приказала она Тейт. — Клас идет сюда! Скажи ему, что слышала какой-то шум — должно быть, зверь. Быстрее!

Тейт вовремя встретила Класа, в руке которого зловеще блестел клинок. Она сообщила выдумку о звере, и он, пробормотав что-то о нервных женщинах, направился обратно к своему жилищу.

Когда Тейт вернулась, Нила молчала. В свете, отбрасываемом несколькими новыми стружками, подброшенными в очаг, ее глаза казались очень большими. Как только Тейт села, Сайла приблизила ее лицо к своему.

— Ты использовала имя, запрещенное имя. Что, если они слышали? Они донесут на нас!

— Я просто сказала…

— Нет! — Сайла схватила ее за плечи и встряхнула. — Церковь запрещает. Мы не должны произносить это имя и не должны слышать его от других!

Громко сглотнув, Тейт заговорила:

— Мы часто используем это имя. Он наш друг.

— Конечно, Он друг всем. Но мужчины убили Его, и когда женщины произносят это имя, то напоминают им об этом. Со времени Чистки оно запрещено. Ты сказала, что в вашем племени есть Церковь; как же вы можете не знать?..

Поколебавшись, Тейт ответила:

— Нас этому не учат.

Нила открыла рот от изумления. Не сводя глаз с Тейт, она прошептала:

— Сайла, может быть, у них не было Чистки. Может быть, у них все еще есть Учителя!

— Довольно, — отрезала Жрица Роз. — Если нам нужно поговорить о религии, оставьте это мне. Для вас это слишком опасно.

— Они не могут нас услышать.

— Здесь Он. Всегда. Он был человеком.

Нила сжалась в плотный комок, но Сайла продолжала:

— Ты вызываешь гнев, говоря о Солнце и Сыне, так как Церковь наставляет нас, что Солнце — это лицо Единого в Двух Лицах, Сына Вездесущего. Ни одна женщина не должна говорить о Нем. Если женщина в моей стране произносит Его имя, как сделала ты, то приходят королевские блюстители истины, и она исчезает…

Слова застревали в горле. Взяв ее за руку, Тейт произнесла:

— Все в порядке, Сайла. Не… — она запнулась, подыскивая нужные слова, — не обижайся. И не бойся. Я все понимаю.

Казалось, эти слова стали материальными. Сайла убедилась, что может полагаться на непредсказуемую новую подругу. Объясняя суть своей миссии, Жрица Роз ощущала, как прежнее негодование и недоверие оставляют ее, однако теперь она сердцем чувствовала, что Тейт говорит неправду. Она не знала, что скрывается за этой странной ложью, но не испытывала ни страха, ни сожаления за свою откровенность. В ней росло убеждение, что Тейт лжет, чтобы защитить и ее саму, и их всех. Но почему?!

…Когда Сайла закончила свой рассказ, на некоторое время воцарилась тишина; Тейт пыталась осмыслить услышанное. Наконец она произнесла:

— Скажи, что мне передать Джонсу и чего я не должна говорить. А потом объясни, как тебе помочь. Расскажи побольше о нашей цели и Церкви.

На следующее утро Сайла заметила синяки вокруг глаз Нилы и обратила внимание, как неохотно та ковырялась в еде. Присев, целительница подождала, пока девушка к ней подойдет. Нила сделала это с плохо скрываемым безразличием. Глядя в землю, она, казалось, колебалась, будто не решила, заговорить или пройти мимо. Сайла подтолкнула ее локтем:

— Ты плохо спала.

Вся недоверчивость Нилы вдруг исчезла.

— Я совсем не спала. Твой разговор с Тейт заставил меня задуматься. О том, что я покинула свое племя, убежала из семьи. Тогда все это казалось правильным, но теперь я не уверена. Считается, что люди должны мстить за смерть, а не убегать с убийцей. Племя не знает ни о Ликате, ни о Коле; им невдомек, что я хочу остановить войну. И я не верю, что смогу что-нибудь сделать. Это выше моих сил! — Она подняла глаза на Сайлу, в них дрожали слезы. — Будет ли Бей беспокоиться обо мне? Быть может, мы умрем, и никто об этом не узнает?

Сайла тяжело вздохнула.

— Что я могу тебе ответить? Кажется, наши судьбы тесно сплелись, и мне неведомо, как их распутать. — Взглянув мимо собеседницы, у подножия холма она заметила Гэна, прибывшего со своего дозора. — Я не знаю, как это случилось, но, кажется, только он может нам помочь.

Следуя направлению ее взгляда, Нила обернулась, и по ее лицу свободно покатились слезы. Сайла повернула девушку к себе.

— Не позволяй мужчинам видеть это. Мы так же сильны, как и они. И никогда не сомневайся. Ты поступила храбро и правильно. Вот увидишь, все образуется. Я обещаю. А теперь давай коптить оленину.

Ее успокоила слабая улыбка одобрения. Но Сайла уже сожалела, что так быстро пообещала то, в чем сама была далеко не уверена.

Девушки уже обработали мясо, пропитав его рассолом, содержащим, кроме всего прочего, огненно-красный сухой перец. Промыв нарезанное ломтиками мясо в ручье, они перенесли его к коптильне. Сплетенные еловые сучья образовывали каркас с веревочной сеткой, на которой мясо подвешивалось над дымом. Нила развела в очаге небольшой огонь, а как только угли разгорелись, наколола топориком яблоневых щепок и бросила туда, пропитав тем же составом. Затем они быстро подняли каркас над отверстием, и, пока Сайла раскладывала мясо на веревочной сетке, Нила накрывала сооружение еловым лапником. Когда Сайла закончила, Нила закрыла и эту сторону коптильни. Потом девушки опустили одно из кожаных покрывал входа на все сооружение. Прежде чем усесться рядом с ним, Нила сбегала к ручью и набрала воды в небольшой кожаный мешок. Яблоневые щепки не позволяли огню разгореться, и температура внутри коптильни могла сохраняться постоянной в течение следующих нескольких часов или около того, чтобы мясо успело подсохнуть снаружи, не обезводившись, и впитало аромат дыма.

Невдалеке из-за массивного дерева на них посматривали Тейт и Джонс. Джонс заговорил первым:

— Я боялся, они увидят нас и решат, что мы подслушиваем. А нам и не нужно что-нибудь слышать, чтобы понять, как Нила подавлена.

— А кто не подавлен? — Тейт изобразила притворное возмущение.

Он тихо хихикнул. Тейт посмотрела неодобрительно, но пастор продолжал улыбаться.

— Сегодня утром я даже и не думал о депрессии. Это лучше или хуже?

— Лучше, — решительно ответила она. — Чем больше мы хандрим, тем меньше шансов выжить.

— Верно. Знаешь, сейчас меня больше всего беспокоит, как мы справимся с тем, что обнаружим на месте, куда добираемся.

Смех Доннаси прозвучал жестко и резко:

— Какое же они стадо ничтожеств — эти шуты, собравшие нас в морозильник. Они на самом деле верили, что вернут нас в нечто, напоминающее страну в миниатюре. Ничего не должно было измениться, кроме масштабов.

Он ответил очень небрежно:

— Ты никогда не говорила, что намеревалась делать.

Тейт смотрела на него в упор, пока он не отвел взгляд. Прошло несколько секунд. Наконец, тяжело вздохнув, она оперлась на дерево.

— Не все доверяли полковнику Фолконеру или тем людям, которые просили его добровольно заморозить их в криогенных капсулах, правда? Я доверяла. Полковник не мог быть предателем. Но некоторые опасались, что он способен использовать войска для того, чтобы взять власть самому или поставить своего человека. Было создано два отряда сопротивления: один в пещере Голубого Хребта, другой в Айове. Частью моей работы являлась слежка за Фолконером, а затем я должна была вернуться с ним на восток и подготовить отчет.

— И такая идея тебе не нравилась.

— Она мне была ненавистна! Это шпионство.

— Должно быть, ты отличный солдат.

— Я не фельдмаршал. Я училась и работала.

— Почему же полковнику не доверяли?

— Прямолинейное мышление. Говорят, будто смотреть, как он проводит операцию, это все равно, что наблюдать, как волк разделывается с телячьей отбивной. Он может быть безжалостным.

— Кто бы мог подумать! — Кривая усмешка была ответом на его сарказм, и Джонс сменил тему: — Что ты думаешь по поводу этого сплетника, Билстена?

— Он похож на мистера Хоммербокера.

— Хоммербокера?..

Тейт весело рассмеялась:

— На моего учителя в шестом классе. Самого «приятного» человека, которого я когда-либо знала. Он просто бесчувственный кровопийца, забудь эту дрянь!

— Хорошо, что у нас было время отрепетировать легенду. И наше счастье, что он ничего не спросил о религии. Должен сказать, это было очень сложно для меня — я имею в виду, на самом деле сложно — повернуться на восток, перекрестить их тремя разными способами, если угодно; а потом молиться всему и обо всем. Это кощунство.

Сперва Доннаси собиралась рассказать ему про то, что узнала. Пастор был надежным и достойным доверия человеком. Но потом ее начали одолевать сомнения. Не потому, что Джонс мог рассказать другим мужчинам о женской беседе, а потому, что когда-нибудь он может сказать то, что наведет их на след Сайлы.

Тейт вдруг поняла, что начала думать, как Сайла и Нила. Женщины против мужчин.

А почему бы и нет? Этот вопрос проворачивался у нее в мозгу, как нож. Сильно ли это отличается от жизни черных в обществе белых? Или женщины-офицера в подразделении пехоты? Итак, она была в меньшинстве и чувствовала себя ущербной.

Что же еще было новым?

Доннаси искоса взглянула на Джонса. Тот ждал, пока она вернется к разговору. Терпеливый. Снисходительный.

Она защищала его изо всех сил. Но ему не помешало бы научиться больше заботиться о себе. Им обоим не помешало бы. Если они когда-нибудь выберутся из этих ледяных гор.

Взяв пастора под руку, Тейт увела его из лагеря, пытаясь внушить, что Церковь — весьма реальная и очень важная организация в этом новом мире. Один раз он попытался было возразить, но она намеренно грубо приказала ему заткнуться, не желая спорить, так как у нее было слишком много отрывочной информации, требовавшей осмысления. Джонс должен был многое знать, чтобы выжить. Однако Тейт не осмелилась открыть какие-либо секреты — Сайла достаточно ясно высказалась по этому поводу.

И еще Доннаси чувствовала, что Церковь — это единственное убежище, на которое она может положиться. У Джонса же было мужское общество. Если только он сам его не отвергнет.

Когда она ввела его в курс того, что узнала об обычаях и моральных нормах, оба услышали бормотание ветра в ветвях. В воздухе разливался влажный стойкий запах. Одновременные возгласы выразили надежду, что это не признаки надвигающейся бури.

Они прошли меньше половины расстояния до лагеря, когда хлынул дождь. Суровые стоны и жалобы могучих стволов присоединились к взволнованному тенору веток и листьев.

— Возможно, мы зря теряем время, беспокоясь о будущем. Пора подумать о настоящем, — заметила Тейт.

Джонс наклонил голову, ныряя в «мужскую палатку». Полог располагался по ветру и был все еще поднят. Внутри на своей постели сидел Гэн, опираясь спиной на дремавшего Раггара. Шара и Чо растянулись рядом. Раггар сонно уставился на вошедших, выразив благосклонность отдельными ударами хвоста, и закрыл глаза. Тейт могла бы поклясться, что заметила на его морде самодовольную ухмылку. Усевшись на землю и закрывшись от ветра, она смотрела, как Гэн снимает свои тяжелые всепогодные ботинки.

Искусно сшитая обувь очаровала ее. Внешний ботинок доходил до икры. Его гладкое, отделанное бахромой голенище пришивалось к башмаку из очень твердой кожи. Внутренний же сапожок изготавливался из кожи, гораздо более тонкой. Наружный ботинок был достаточно велик, чтобы вмещать утеплитель. Прежде чем его надеть, внутрь набивали высушенную траву, а после заполнялся травой промежуток между внутренней и внешней частями ботинка. Представив себя в подобной обуви, Тейт была поражена праздной мыслью о том, что донашивает технологически совершенные, изготовленные из искусственных волокон, потрепанные образцы сверхпрочного нейлона, искусственной кожи и водонепроницаемой ткани. Ее одежда являла собой смесь естественных и искусственных материалов, такую же пеструю, как попоны лошадей у племени Собаки. Тейт не могла решить, смешно это или нет.

Сняв ботинки, Гэн жестом подозвал ее поближе и достал из-за спины Раггара какой-то сверток, в котором оказался наполовину законченный башмак для ходьбы по снегу. Она взяла его очень бережно — не потому, что он был сшит из шкуры недавно убитого оленя, а потому, что когда-то носила такие же. Это было в лагере для зимних тренировок, где несколько дней у нее болели те мышцы, о существовании которых она и не подозревала.

Снегоступы были сделаны в стиле, называемом «медвежьи лапы». Почти круглые, они не имели «хвоста», как у охотничьих ботинок. Тейт помнила, что этими штуками очень просто пользоваться.

Когда она, оторвавшись от воспоминаний, снова взглянула на Гэна, перед ним лежало несколько веток и кожаных полос. Он говорил медленно, чтобы Доннаси могла следовать его указаниям, однако руки при этом легко двигались, сгибая податливые ветки и связывая их в похожую на круг фигуру. Тейт изо всех сил старалась подражать ему. Затем Гэн показал, как привязываются поперечные распорки. Он был на удивление терпелив и ободрял свою ученицу, объясняя, как связывать крепления из сухожилий, и обсуждая преимущества отлично выделанной кожи по сравнению с сыромятной, которую они были вынуждены использовать для сетки.

Руки Тейт продолжали следовать требуемому образцу, но сознание все еще металось и искало, слишком встревоженное случившимся прошлой ночью, пока занятие ремеслом не успокоило его окончательно. Она вдруг поняла, как мало по-настоящему серьезных бесед было между нею и этим загадочным молодым человеком. Она думала о нем, как о друге, и это ее удивило.

Может ли женщина быть другом мужчине в этом мире? Эта мысль не из приятных. У Тейт и в ее собственном веке друзей-мужчин было мало. Вернее, мужчин было много, а вот друзей — не очень. И лучшие из них женились на ее лучших подругах… Было ли это чувство горько-сладким? Нет. Просто горьким.

Потом Доннаси неожиданно оказалась в другом времени, сидя на коленях у отца и ощущая нежность, присущую только ему. Держа в руке традиционный послеобеденный стакан виски, он учил дочку читать. Она слышала, как он хвастался матери их успехами. Тейт не вспоминала отца уже много лет. В детстве она думала, что он знает все. Один из тех людей, кто читает все подряд, он обладал умом, способным просто извергать факты. Надежный человек, он был стеной, защищавшей ее и братьев до тех пор, пока они лицом к лицу не встретились с будущим.

Будущее!..

Тейт почувствовала горечь в горле.

Она вздрогнула, когда голос Гэна развеял ее воспоминания. Он спрашивал, что «ее племя» знает об этой части мира. Тейт ответила очень неопределенно, спрашивая не меньше, чем рассказывала, и пытаясь выяснить, что ему известно о людях с бронзовой кожей и другим языком, живущих за Великим Океаном. Она сказала Гэну, что ее люди утверждают, будто земля, на которой они живут, простирается до другого Великого Океана, только она не помнит точного названия. Гэн обрадовался, когда выяснилось, что Тейт знает о Матери-Реке, текущей через землю Людей Собаки и впадающей в море. Она рискнула спросить его о дамбах, которые назвала Колумбией, — было ли там старое здание, перегораживающее реку?

Эта шутка заставила Гэна рассмеяться. Все строят рыбные запруды поперек маленьких ручьев, но поперек Матери-Реки?! Там, правда, было какое-то гигантское сооружение; речные племена добывали из него металл. Но даже гиганты не смогли бы помешать Матери-Реке. Когда Гэн упомянул, что его мать была из этих племен, Доннаси увидела, как тень пробежала по его лицу.

Она перевела разговор на Людей Собаки. К своему удивлению, Тейт обнаружила, что они ведут небольшое сельское хозяйство и занимаются животноводством, но до Кола Мондэрка были, главным образом, охотниками и собирателями. И еще всадниками. Люди Собаки знали толк в войне. Доннаси уловила острый интерес Гэна к этой теме, и, когда она спрашивала о важных предметах — милях, проходимых за день, продовольствии на одного человека, боевом порядке, — его руки замедляли работу, и, говоря, он смотрел прямо ей в глаза.

Тейт могла честно отвечать на встречные вопросы об этих же вещах в своем «племени». Средний боевой груз морского пехотинца в ее время не превышал десяти фунтов. Гэн был разочарован, что она служила в пехоте, но вежливо признал, что мощь оружия компенсирует этот недостаток.

Тем временем снегоступы были закончены. Гэн придирчиво осмотрел их, с сомнением покачивая головой. Особенно его беспокоило недостаточное количество соли, применявшейся при обработке шкуры.

Пока он складывал снегоступы, Тейт украдкой изучала его. Гэн ей действительно нравился. Как и татуированный Клас — по той же причине. Они были грубы, сильны и честны. Их путь — это путь силы.

Нет. Тейт исправила свою поверхностную мысль. Они были целеустремленными и честолюбивыми. Считать их тупыми воинами было бы неверно. Они научились концентрировать свои силы и преодолевать препятствия.

Они уцелели.

Доннаси Тейт тоже уцелела. Победительница. Она участвовала в войне и легла в криогенную капсулу, чтобы преодолеть свою слабость. Но сейчас она этого не хотела. После всего, что случилось. Поправив последний башмак, Тейт поймала взгляд Гэна. Тот протянул к башмакам обе руки, но почему-то она не сделала немедленного движения, чтобы отдать их, а он не взял. Доннаси улыбалась. Что-то блеснуло в его глазах — вихрь, исчезнувший прежде, чем она это осознала, и напомнивший восторг ребенка, обнаружившего долгожданный подарок.

Глава 39

Жизнь, которую вели изгнанники, требовала постоянной бдительности. По ночам Гэн стоял в дозоре с собаками, женщины и Джонс охраняли лагерь, разбившись по парам, и только Клас дежурил в одиночку.

Нила тяжело вздохнула, и Сайла приподнялась на локте, чтобы взглянуть, в чем дело. Сон пытался вернуть Ниле детскую беззаботность, но это были уже признаки взросления.

Завернувшись в стеганый халат, Сайла откинула шкуру, закрывавшую вход, и вышла на свежий воздух. Туман вызвал на ее лице гримасу, ставшую, впрочем, уже обычной. Вчера ветер принес особый запах. Сейчас он был тяжелее, с привкусом камня и льда.

Неясный силуэт вырисовывался невдалеке; он двигался к ней, превратившись наконец в улыбающегося Билстена. Торговец низко склонился, подражая вычурным придворным манерам Олы, глаза его были полны веселья:

— Доброе утро, Жрица Роз. Увидеть вашу красоту так рано — неплохое начало дня. Прибавляет сил, как вы думаете?

Она ответила улыбкой:

— Теперь я понимаю, как вы живете во время своих походов. Но что вы говорите старым женщинам, уже утратившим свою красоту?

— Красоту молодости? Ах, Жрица, разве красота, недоступная взгляду, не является самой важной? Разве не говорится в Завете Апокалипсиса — дайте-ка вспомнить — «Человек должен знать свое место. Если человек видит красоту только во владении, все злое, что есть в нем, восторжествует, и праведники отвернутся от него»?

Сурово нахмурив брови, хоть и не испытывая на самом деле никакой неприязни, Сайла сказала:

— Нас учили, что и Повелитель Зла цитирует Писание. Я благодарна за напоминание.

Торговец подмигнул и отвернулся, и тут только она заметила его необычный костюм.

— Почему вы так тепло оделись сегодня утром?

Он указал куда-то мимо нее, и, обернувшись, Сайла увидела, что лошади Билстена уже снаряжены и готовы в путь. В ее голосе прозвучала озабоченность:

— Так скоро?

— Тот вчерашний ветер… — Билстен обхватил ладонью бороду, и вся его веселость исчезла. — Я опасаюсь снега. Снега, а потом оттепели. Этого достаточно для лавины, а я надеюсь проскочить до нее. К тому же если Дьяволы обнаружат вас здесь, мне не хочется участвовать в том, что из этого выйдет.

— Разве путешествовать в одиночку безопаснее?

Торговец пожал плечами.

— Одному проще. Если что-нибудь случится, мне придется беспокоиться только о себе. — Сайла заметила, как задвигалась его борода. Только через секунду она поняла, что он пожевывает нижнюю губу. Заговорив снова, он был краток: — Вы видели молодого Мондэрка, Жрица? У него большие амбиции — даже больше, чем он сам предполагает. Будьте осторожны. — И он снова расцвел в улыбке. — Мне пора. Хотелось бы еще поговорить.

— Может быть, в Харбундае.

Какая-то хрупкость послышалась в его смехе.

— Все может быть. Каждый день — случайность, как бросок костей.

Билстен торопливо попрощался с подъехавшим Гэном и только что появившимся из-под навеса Класом; потом снова прошел рядом с Сайлой, пожелав на прощание удачи, и туман поглотил его. Пару секунд до них доносился стук копыт и скрип кожаной упряжи. В наступившей тишине туман, казалось, сделался еще тяжелее.

Сайла вернулась в палатку. Шурша шкурами, она разбудила Нилу, и та села, широко раскрыв глаза. Из-под простыни, где все время находилась ее рука, торчала рукоятка ножа. Тейт что-то сонно пробормотала и, взглянув на них одним глазом, перевернулась на другой бок.

— В чем дело? — спросила Нила; ее язык еще плохо шевелился со сна.

— Ничего, просто я проснулась. Все спокойно.

— Слишком тихо. — Нила выскользнула из-под покрывала, одновременно пряча нож в ножны, и присела на корточки рядом с Сайлой, выглядывая наружу. — Сегодня туман еще гуще.

— Билстен уехал. Когда же мы последуем за ним?

— Чем быстрее, тем лучше. — Посмотрев в сторону гор, Нила нахмурилась. — Я не доверяю ему. Он плохо отзывается о Джонсе.

— Мы все должны держаться. А он действительно обуза.

— Джонс — человек тонкий. Я никогда не встречала никого похожего. Он рассказал, что там, откуда они пришли, его работой было помогать заблудшим и испуганным. Я спросила: «Это все, что ты делал?» и он ответил: «Да». Что же это за место, где единственной обязанностью человека может быть помощь другим людям?

— Церковь делает то же самое.

— Ради Церкви. — Нила изобразила кающегося грешника. — И женщины. А Джонс сказал, что помогал всем, кто был в беде.

— Но у него мало сил. Если мы попадем из-за него в переделку, ты знаешь, что он должен сделать.

— Да, — еле слышно ответила Нила. Это был древний обычай Людей Собаки, хранимый с мрачной гордостью. Тот, кто при отступлении становился для остальных обузой, мог или погибнуть от их собственной руки, или умереть, прикрывая отступление большинства. Семья такого человека делала новый барабан, которому давалось его имя, чтобы голос погибшего жил, пока живет клан. Сайла пыталась объяснить, что этот обычай существует для того, чтобы люди не забывали тех, кому помочь уже было нельзя. Он позволял раненым погибнуть с честью, а здоровым выжить и отомстить.

Оставив Нилу одеваться, Жрица решила сходить за Гэном и Класом. Они сидели у костерка. На оклик Сайлы мужчины приветствовали ее вымученными улыбками. Гэн попытался изобразить безмятежность:

— Наконец-то погода улучшается. Может быть, переход окажется проще, чем мы ожидаем.

Клас покачал головой.

— Тебе виднее. Я только надеюсь, что твой драгоценный новый товарищ не замедлит наше продвижение. Лучше бы я его никогда не видел.

Гэн уставился на огонь, а потом со стремительностью, слегка напугавшей всех, протянул руку над огнем и положил Класу на плечо.

— Твоя поддержка мне сейчас необходима больше, чем чья бы то ни было.

Клас посмотрел на ладонь на своем плече так, будто боялся ее прикосновения. Потом заглянул Гэну в глаза:

— Когда я давал обещание твоему отцу, я давал обещание и тебе тоже.

Сайла отодвинулась назад. Она не желала упустить ни слова из этого разговора, но еще меньше ей хотелось вмешиваться. Речь мужчин была импульсивной, однако подлинный разговор шел на уровне подсознания. Сайла различала обязательство в голосе Класа и просьбу в словах Гэна. Даже больше, чем неожиданность такого диалога, ее поразила сила чувств, звучавшая в голосах. Девушка была потрясена, она и не подозревала о таких отношениях. До сих пор Сайла считала союз Класа с Гэном чем-то вроде сделки: соглашение о дружбе и поддержке, но только на словах. То, что она сейчас услышала — всего пара слов! — убедило ее, что это сильнее логики, а может быть, даже сильнее их собственной воли.

Сайла решила прогуляться к ручью. Задумавшись, она не сразу осознала, что уже долгое время идет вдоль берега и не имеет ни малейшего представления, где находится. Наконец ей удалось подойти к воде, правда, намного ниже обычного места. Туман искажал все вокруг, превращая знакомое в чужое. Но Сайлу это не очень заботило. Найти дорогу обратно в лагерь будет проще простого, достаточно держаться ручья на пути вверх по склону. Перед возвращением Жрица решила умыться и передохнуть — она действительно проделала немалый путь, приходилось это признать.

Ледяная вода обжигала руки. От холода у Сайлы свело лицо и перехватило дыхание, и она рассмеялась. Девушка вымыла лицо и руки с помощью маленькой тряпочки, потом в сторону полетели накидка и сапоги, чтобы проще было вымыться всей. Другой кусок ткани служил вместо полотенца. Когда она закончила умываться, свежесть сменилась холодом, пробиравшим до костей. Сайла торопливо оделась.

Натянув сапоги, она как раз собиралась подняться, когда что-то выше по течению привлекло ее внимание. Потревоженный воздух над потоком создал в пелене тумана нечто вроде тоннеля. Сайла наклонилась, чтобы заглянуть в него, слегка пристыженная, что друзьям пришлось ее разыскивать.

Порыв ветра неожиданно отдернул серую занавесь и открыл взору сгрудившихся на берегу Дьяволов в боевой раскраске. На них были белые плащи, полностью скрадывающие форму тел, что пугало еще больше. Все смотрели вверх, в сторону лагеря, только один шел к ним параллельно течению. Он обвиняюще указал пальцем на землю. До того как пелена тумана снова сомкнулась, Сайла увидела, что воины уже на обоих берегах и движутся вниз по склону.

Девушка могла бы закричать, предупреждая, что они преследуют священную персону, неприкосновенную Жрицу Роз, военную целительницу.

На них была раскраска смерти. Они знали, кого искать. И знали, что должны сделать.

Она попыталась закричать, но не смогла, и вдруг ее ошеломила мысль, что единственный звук — и они все сбегутся сюда. Она умрет еще до того, как кто-нибудь в лагере успеет пошевелиться, тем более спасти ее. Сайла бросилась бежать.

При каждом взгляде назад клубы тумана принимали вид хохочущих Дьяволов. Сердце стучало так, будто собиралось разорваться на кусочки. Остановившись, Сайла прислушалась. Предупреждающе закричала белка. Девушка снова устремилась вперед.

Внезапно она выбежала к трещине в земле — провалу глубиной не меньше пятнадцати футов, где ручей сливался с другим. Перебравшись на ту сторону, она бросилась бежать вверх по склону, подальше от своего прежнего курса.

Ошибка обнаружилась ярдов через двадцать, когда Сайла наткнулась на завал каменных обломков. Некоторые были размером с хороший дом и держались на камешках величиной с ее кулак. Теперь идти можно было только вперед, и она ползла, карабкалась, прыгала с камня на камень, чтобы только убежать от опасности, поджидавшей за спиной. В конце пути была неровная каменная стена — источник всех предыдущих завалов. Тянувшись вправо и влево, насколько хватало глаз, она пропадала в тумане.

Слепая ярость захлестнула Сайлу. Она начала бить кулаками по скале, но вскоре оставила это бесполезное занятие, отойдя на шаг и осмотревшись, ища место, где можно подняться. Снизу раздался звон металла.

Сайла нашла опору для руки, затем выступ, куда можно было поставить ногу. Она ползла вверх, срывая ногти, прижимаясь к скале так, что кусочки камня, казалось, внедряются в ее плоть. Дюймы. Футы.

А в конце был уступ. Запрокинув голову, она могла рассмотреть его. Он ждал.

В тумане зазвучали хриплые голоса. В них слышалась уверенность. Из последних сил Сайла двигалась от опоры к опоре, пока одна рука победно не ухватилась за край скальной полки. Тяжело дыша от напряжения, девушка перетащила себя через кромку и вкатилась в углубление рядом с ней.

Тут она и лежала, слишком испуганная, чтобы двигаться, пока грубый вопль не заставил ее обернуться. Там, надвигаясь из серой пелены, темнела угрожающая фигура.

Сайла чуть не впала в истерику, когда испуганный ворон заметил ее и взлетел, дико хлопая крыльями. На мгновение она четко увидела его яркий злобный глаз. Туман раздался, позволив проследить его путь к своей родне на соседнем дереве.

Птицы смерти. Они каркали и кудахтали, словно переговариваясь между собой. Воины теперь топтались прямо под ней. Полка, которая была так высоко, пока Сайла карабкалась по отвесной скале, теперь находилась опасно низко, всего в каких-то пятнадцати футах над подножием утеса. Она отважилась взглянуть вниз. Четверо Дьяволов спорили. Один показал на стену, и Сайла вжалась в камень. Через несколько мгновений голоса начали удаляться. Девушка уже готова была поверить в спасение, как внизу послышалось тяжелое дыхание преследователя, взбиравшегося на стену.

Сайла вжалась в трещину и вытащила нож. Она попыталась размышлять ясно, представляя, как он сейчас поднимается, чтобы заглянуть на уступ. «Он должен держаться обеими руками, — говорила она себе, — я успею ударить прежде, чем он сможет защититься».

Но воин тоже хорошо понимал опасность своего положения. Схватившись за край уступа, он одним движением выбрался на него и вскочил на ноги. От быстроты его появления и появившегося прямо перед ней страшного раскрашенного лица потрясенная Сайла на секунду застыла. Воин схватил ее за запястье свободной рукой. Однако недостаток места не дал Дьяволу возможности нанести мгновенный удар. Сайла отчаянно боролась, но он был гораздо сильнее — острие медленно и неотвратимо продвигалось прямо к ее животу.

Внезапно Дьявол застыл. Глаза выкатились, будто он вдруг узнал Жрицу Роз. Медленно, почти незаметно, его хватка начала ослабевать. Оружие выпало, проскрежетав по камням.

Воин всем весом навалился на Сайлу. Оперенное древко стрелы, торчащей из его спины, с треском сломалось, когда тело рухнуло набок.

Жрица зарыдала и рыдала до тех пор, пока Клас не забрался на уступ, чтобы убедиться — и убедить саму Сайлу, — что она не пострадала. Он отбросил тело воина и положил руку ей на плечо, чтобы успокоить и помочь спуститься. Как только Сайла снова ступила на землю, ноги перестали слушаться и ей пришлось повиснуть на Класе, положившись на его силу. Потом она вспомнила об остальных Дьяволах.

— Трое, — с трудом произнесла она. — Еще трое. Пошли в ту сторону. — Она махнула рукой.

— Я пошел за провизией и вдруг заметил Дьяволов. Было очевидно, что они кого-то выслеживают. Но, когда я увидел твои следы и понял, что преследуют тебя, они уже были слишком далеко, чтобы стрелять. Мне пришлось ждать.

— Ты должен был напасть! Ты позволил им преследовать меня, напугав до полусмерти! Я думала…

Клас прижал ее к себе.

— Ты действовала очень храбро. Ты спасла всех нас тем, что не закричала.

— Я не могла… Они гнали меня, словно зверя. — Сайла содрогнулась, и он похлопал ее по плечу.

— Нам надо спешить. Все это еще больше усложнит дело. Но по крайней мере не даст Дьяволам преследовать нас. — Клас указал на небо.

Озадаченная его последними словами, девушка подняла голову. Ей на лицо упали крупные снежинки. Она была слишком взволнована, чтобы заметить угрожающе усилившийся ветер. Туман проносился мимо серыми клочьями.

Клас аккуратно обломил стрелу, убившую Дьявола, и осторожно снял с него плащ, сморщив нос от запаха. Потом стащил также белый стеганый жилет и подобрал короткие лыжи, прислоненные к скале. Кроме того, нашлась еще длинная кожаная веревка, которую он тоже прихватил. В последнюю очередь Клас сломал и выбросил оружие воина.

Сайла отвернулась, и, подойдя к ней, Клас спросил:

— Ты не заметила татуировку на его предплечье? Пчела и глаз.

Она нахмурилась.

— Я знаю, что это значит. Это охотник за людьми, он пришел с юга. Прежде они никогда не забирались так далеко на север.

Клас молча кивнул. Они пошли прочь так быстро, как только могли, но снег с каждым шагом делал дорогу труднее. Он скрывал камни, которые предстояло преодолеть, сделав их предательски скользкими.

Когда они укрылись за деревьями, Клас прокричал ей на ухо, что необходимо найти убежище, причем быстро. Подойдя к особенно крупному валуну, Клас завел Сайлу под его нависающую часть, и вскоре они с радостью обнаружили вход в небольшую пещеру. Вначале девушка содрогнулась от такой перспективы. Хоть пещера и была намного больше, она слишком напоминала щель, в которой ее настиг воин. Подчинившись требованию Класа, Сайла заползла внутрь и устроилась у стены, не зная, от чего дрожит — от холода или испуга.

Как только она расположилась, Клас ушел, не обращая внимания на ее просьбы остаться. Вернувшись через несколько минут с охапкой дров в руках, весь облепленный снегом, он высек огнивом искры на трут, который всегда носил с собой. Вскоре перед входом в пещеру горел костер.

Пламя произвело на Сайлу магическое действие, создав чувство изолированности и безопасности. Пусть буря ревет. На самом деле она становилась их союзником, заметая следы. Девушка прислонилась к крепкому плечу Класа, наслаждаясь теплом прикосновения. Утренние события переплетались у нее в голове, но там, где раньше находился страх, теперь было приятное возбуждение и чувство побежденной опасности. Она расслабилась, и это принесло дрему, приятное туманное спокойствие.

Первое прикосновение мужской ладони к щеке было еще приятнее, и, когда рука медленно двинулась вниз по шее и плечу, Сайла поняла, чего он хочет. И все же прикосновение к груди напугало ее. Она попыталась оттолкнуть Класа, но тот не поддался. Это был напряженный момент. Однако сонное спокойствие возвратилось. Теперь Сайле было жарче, чем от маленького костерка, и что-то внутри требовало большего. Закрыв глаза, она предугадывала его движения: вот он снимает свой меховой наряд, расстилает его на земле. Потом осторожно кладет туда Сайлу, ложится рядом. Пока Клас двумя руками распутывал шнуровку на ее блузе, девушка улыбнулась, думая, насколько четко все ощущает — каждое прикосновение, каждую мысль. Все тайны, о каких она только могла мечтать раньше, раскрывались под чарами этого мгновения.

А потом, в мгновенной вспышке наслаждения и боли, она больше не хотела ни о чем думать, ни о чем беспокоиться. Существовал только Клас.

Сайла не имела ни малейшего представления, сколько времени прошло с тех пор, как стих рев бури. Костер превратился в тусклые угольки. Лицо горело; ей было все равно, который час, она лишь мечтала, чтобы все повторилось снова. Сайла взглянула на Класа. Его сон был крепок, как у окружающих валунов; шрамы от прежних сражений бороздили все тело. Она была поражена, как близко могут люди бывать к смерти. Почему же она выбрала того, кто ходит по самому краю жизни? И почему у него хватило сил, чтобы разбудить в ней страсть, почему из всех женщин он выбрал именно ее?

Сайла попыталась слегка отодвинуть его в сторону, чтобы одеться. При первом же прикосновении Клас проснулся и стал собирать одежду, неуклюжий в своей торопливости. Она обхватила его лицо и крепко поцеловала в губы. Он отстранился.

— Это должно было случиться, Клас. Мы оба это знали.

Он упрямо покачал головой.

— Я не знал. — Отвернувшись на пол-оборота, он наклонил голову и попытался подавить улыбку. — Но надеялся. Не думал только, что это случится вот так. — Он взял ее ладонь и поцеловал. — Я чувствую себя вором.

— Понимаю, о чем ты думаешь. Ты не привык скрывать свои поступки, однако мы не можем позволить другим узнать обо всем.

— Они поймут.

— Возможно. Но не стоит идти на такой риск.

Клас нетерпеливо спросил:

— А когда мы… Я имею в виду?..

Когда Сайла изобразила тревогу, он густо покраснел, но она тут же рассмеялась и продолжила одеваться.

— Не так скоро, милый. Когда у нас будет возможность.

Расплывшись в улыбке, Клас обнял ее. Но только на секунду и тут же поспешил выглянуть наружу.

— Ослабевает, — прокомментировал он; потом усмехнулся, — как раз вовремя.

— Мы можем сейчас возвратиться в лагерь?

— Да. Если буря не возобновится, все будет в порядке.

— А если возобновится?

Он продолжал глядеть в сторону.

— Эти Дьяволы скоро приведут своих дружков. Мы должны предупредить остальных. Нам надо бежать отсюда до Харбундая. И если мы не доберемся до лагеря, то проиграем, даже не начав.

Сайла присоединилась к Класу, вглядываясь в кружащийся снег.

— Обещай мне, что никому не расскажешь.

— Можно я скажу, что люблю тебя?

— Столько раз, сколько хочешь. И я люблю тебя, — она дотронулась до его губ, — но это наш секрет. Если они догадаются, отрицай все.

Он кивнул и выбрался наружу, склонившись от ветра. Когда Сайла последовала его примеру, Клас прижал ее к своей спине.

— Держись за меня, — произнес он и двинулся вперед. Сайла согнулась за его широкой спиной, прячась от ветра.

«Ничто и никогда не заставит меня выпустить твою руку», — подумала она и почувствовала силу в этих словах.

Глава 40

Гэн раздраженно поворошил угли. Над костром поднялся дым, и его струи змейками потянулись в щели между шкурой, закрывавшей вход, и каркасом навеса. Присев рядом, Нила занялась бахромой на своем сапоге. Гэн нарушил молчание:

— Не надо было позволять Класу в одиночку идти за ней.

— Но он шел не за ней! — Лицо Нилы вспыхнуло. — Сайла пошла умываться, а он отправился за провизией.

Гэн поднял полог, чтобы выглянуть наружу. «Женская» палатка была все еще закрыта. Отпустив шкуру, он произнес:

— Снова метет. Кажется, это была только временная передышка. — Гэн надеялся, что Нила продолжает верить, будто Сайла и Клас нашли где-то укрытие. Он не хотел говорить, что если обманчивое затишье выманило их, то теперь они даже в большей опасности, чем раньше. А о том, что они могли напороться на патруль Дьяволов, он и сам старался не думать.

— Ты же все равно не сразу засыпаешь, когда приходишь из дозора. Не стоило отпускать его одного.

Нила пыталась обвинять и защищаться одновременно, поэтому Гэн просто огрызнулся:

— Так это моя ошибка? Ты только и ищешь, кого бы обвинить.

Нила вспыхнула, и он махнул рукой.

— Ладно, извини.

Девушка тут же успокоилась.

— Не надо было мне так говорить. Я не то имела в виду, просто очень волнуюсь.

— А я больше не могу сидеть и ждать. Оставайся с Джонсом и Тейт, объясни им, что надо делать.

Нила схватила Гэна за руку:

— Ты ни за что не найдешь их в такую бурю! Только сам потеряешься.

Он снял ее руку со своей, подержав немного перед тем, как отпустить.

— Я буду осторожен. Позаботься о чужеземцах, держи их настороже. Ты остаешься за главного.

Слова повисли в воздухе между ними. Это было вовсе не то, что он собирался сказать, и уж точно не то, что она надеялась услышать. Гэн крепко сжал зубы, чтобы не поправить себя, а Нила тихо ответила:

— Не беспокойся.

Она ушла, когда Гэн начал одеваться. Было необходимо утеплиться. Для начала он снял свои обычные кожаные штаны и куртку, надев поверх одежды стеганое зимнее белье. Первыми были штаны на подтяжках. Куртка прикрывала их сверху и зашнуровывалась спереди — удобно, но не туго. Пуговицы сбоку скрепляли обе части так, чтобы ткань не сбивалась. Если одежда слишком тесна, то места для теплого воздуха не остается, но если она сбивается, то получаются холодные участки. Такое холодное пятно может очень быстро превратиться из неудобства в угрозу, высасывая, подобно ране, силы из организма.

Затем последовал кожаный верх, не пропускавший ветер. Накинув овчинный тулуп и поправив уши енотовой шапки, Гэн забросил меч за спину. Тащить с собой лук при такой видимости не было никакого смысла.

Собаки снаружи свернулись в тугие клубки. Однако они не спали: три пары глаз встретили появившегося из-под навеса Гэна. Собаки одновременно поднялись и отряхнулись, сбрасывая с себя снег обратно в бушующую бурю. Округлые ямки, оставшиеся после них в снегу, начали тут же заполняться. Собаки заняли положение, в котором никогда не ходили раньше: Раггар держался слева от Гэна, опережая его примерно на ярд, а Чо и Шара прикрывали сзади и сбоку. Они находились достаточно близко, чтобы видеть друг друга, но в то же время образовывали свободное построение. Гэн хотел было перестроить их привычным образом — Раггар впереди, а остальные двое в ряд за ним, — но потом решил, что собакам виднее. Они не стали бы менять расстановку без причины.

Снег непрерывно бил в лицо, иногда превращаясь в непроницаемую стену, а иногда ослабевая до легкой метели, каждый раз подававшей надежду, что буран скоро закончится. Но эта надежда ни разу не оправдалась. Гэн спустился ярдов на сто ниже места их обычного умывания и тут заметил сломанную ветку. Он смог различить более светлый оттенок свежего слома лишь потому, что острый конец был направлен под углом к ветру. Юноша присел на корточки, чтобы поискать другие следы.

В этот момент Раггар глухо зарычал прямо на ухо Гэну, и тот вскочил, выхватывая клинок.

Одинокий волк стоял, наблюдая, почти за пределами видимости. Смутные тени за его спиной могли оказаться как остальной стаей, так и игрой тусклого света.

Подумав, Гэн спрятал мурдат и двинулся вперед. Волчьи бока вздымались от тяжелого дыхания, и было видно, что он очень устал. Язык свисал из раскрытой пасти. Когда до Гэна оставалось пару футов, волк развернулся и потрусил вниз по склону, иногда оглядываясь через плечо.

Взгляд Раггара, казалось, одобрял его поступок. Вдвоем с Гэном они пошли за волком, оставив других собак в арьергарде. Тени, которые могли оказаться стаей, появлялись и исчезали. Волк пропал так же неожиданно, как и появился. Впереди, там, где только что находился волк, с трудом поднимались с земли Клас и Сайла.

— Что ты тут делаешь? — Изумлению Класа не было предела.

— Конечно, ищу вас. Что произошло?

— Четыре Дьявола. — Клас кивнул в сторону холма. — Они гнались за Сайлой, а я — за ними. Убил одного из клана пчелы, охотника за людьми, раскрашенного для битвы. На Сайле его плащ, а вот лыжи и куртка. Буря застала нас врасплох, когда мы уже возвращались. Тебе не стоило выходить: что, если бы мы вдруг разминулись?

Гэн огляделся.

— А где же волки?

— Волки?! — Сайла подвинулась поближе к Класу.

— Они вывели меня прямо на вас.

— Повезло им, — проворчал Клас, — я ни одного не заметил. Помоги-ка мне лучше довести Сайлу.

Гэн послал Шару и Чо вперед, так что, когда они добрались до лагеря, все уже ждали. Женщины кинулись к Сайле, но прежде, чем они успели увести ее внутрь, Гэн, обернувшись, снова увидел волков.

Лошади рвались с привязи, выкатив глаза. Нила подбежала к ним, и ее уверенные движения и голос восстановили подобие спокойствия.

Тяжелый запах мокрой шерсти поднимался от стаи, смешиваясь с клубами пара. Волки очень устали. Некоторые свалились и лежали неподвижно. Из задних рядов выскочила молодая самка. Было видно, что она очень напугана. Волчица уронила стрелу, которую несла в зубах, и поспешила обратно на свое место.

Только сейчас Гэн понял, что их стало меньше. Вожак посмотрел через плечо на оставшихся, водя из стороны в сторону огромной мордой, будто отмечая потери. Снова повернувшись к Гэну, он зарычал.

Раггар напрягся, и Гэн положил руку ему на голову. Крупный самец, отбежав от стаи, рванулся мимо лагеря вниз по холму. Остальные устремились за ним, словно черный дым, ввинчивающийся в стелющийся снег. Вожак взрыл землю, разбрасывая ветки и грязь, и последовал за стаей.

Клас поднял стрелу.

— Дьяволы.

К нему подошла Тейт, выглядевшая замерзшей и несчастной.

— Волки принесли стрелу, чтобы дать нам об этом знать?

— Видимо, да, — задумчиво произнес Гэн. — Они никогда не делали ничего подобного. И они привели меня к Сайле и Класу.

Вдруг все заговорили разом, требуя объяснить, что происходит. Что-то во взгляде, брошенном Сайлой на Класа, когда его попросили все рассказать, вызвало в Гэне неприятные подозрения. Взглянув на Нилу, он заметил похожую реакцию. Все собрались в одной палатке, и Клас поведал свою историю.

Когда он закончил, Нила сказала:

— Они вернутся, как только утихнет буря.

— Самое большее, двое из них, — возразил Гэн, — один должен доложить своим.

— Кто-нибудь еще подумал о Билстене? — спросила Тейт.

Юноша криво усмехнулся:

— Да. Он ушел, и тут же появились Дьяволы.

— Все правильно, он оставил след!.. — В смехе Класа не было веселья. — Прямо к нам.

— Мы должны перевалить через горы, — решительно заявил Гэн. — Рассказал Билстен о нас или нет, мы все равно идем к Перевалу Отдыхающих Облаков. И причем очень быстро. Собирайтесь! Если уйдем прямо сейчас, снег заметет наши следы.

— Или нас, — добавил Клас, уже набивая свою седельную сумку.

* * *

…В первый день, несмотря на погоду, они прошли достаточно много, и весь вечер шагали, не сбавляя темпа. Лучшей новостью было отсутствие погони. Пока.

Потеплело, Гэн был в этом уверен. Не настолько, чтобы это имело принципиальное значение, но все же. Снежинки теперь падали почти вертикально, а не стелились по ветру, как раньше. Правда, в воздухе все еще чувствовался запах холода.

Лошадь под Гэном шла ровно, почти бесшумно, пробивая дорогу через снег, достававший всаднику почти до колен. Юноша подумал о местах, которые ожидают их впереди; склоны будут круче — это точно. Если снег станет еще глубже, животные не смогут пройти. Он задумчиво похлопал лошадь по шее. Трудно припомнить те времена, когда они не путешествовали вместе. Фыркнув, та помотала головой, и Гэн рассмеялся, подумав, уж не подбадривает ли она хозяина.

Мысли Гэна обратились к тому, что Сайла и Билстен говорили о перевале. Скорее низкое место в горной гряде, чем узкий проход; это заставит Дьяволов пошевелиться, если они хотят перехватить отряд. Билстен обещал отметить безопасную тропку из тех, что шли параллельно основному маршруту, но плохо просматриваются.

Трудность заключалась в том, что надо было торопиться, но в то же время разведывать дорогу настолько тщательно, насколько это вообще возможно. Преследователи, наверное, уже напали на след. Для Дьяволов буря не помеха: на своих лыжах и снегоступах они полетят, как ветер.

Гэн взглянул назад, на остальных. Нила ехала немного впереди Класа, который прикрывал тылы. Тяжелый тулуп из медвежьей шкуры и шерстяной капюшон с маской изменили ее до неузнаваемости. Девушка сидела на лошади вялая и разбитая, глядя в землю. Подсолнух, как всегда, реагировал на ее настроение. Он беспокоился, шел почти на цыпочках, двигая головой вверх-вниз, будто пытаясь клюнуть снег. Нила отсутствующе перебирала его гриву, не замечая красоты крупных снежинок на дорогом бобровом мехе рукавиц.

Гэн жестом попросил Класа занять его место и подождал, пока Нила подъедет к нему вплотную. Она вздрогнула, когда слова Гэна нарушили ее сосредоточенное молчание.

— Не переживай так сильно.

— О ком? А-а, ты о них, о Дьяволах. Я их не боюсь. — Нила тихо рассмеялась.

— В таком случае ты храбрее нас. Меня они пугают.

Девушка, откинув капюшон, сдвинула маску. Ее губы тронула улыбка.

— У меня на уме другое.

Клас впереди спешился, давая понять, что лошадям необходим отдых. Все надели снегоступы и снова двинулись вперед. Все еще занятая своими мыслями, Нила медленно шла позади. Гэн остался с ней, ничего не говоря, пока тишина не стала угнетающей. Юноша попытался отвлечь ее:

— Тебя что-то беспокоит. Расскажи, и станет легче.

Нила брела, низко склонив голову, но после этих слов взгляд ее устремился к началу маленькой колонны. Когда она подняла глаза, чтобы узнать, ускользнуло ли это от внимания Гэна, в них читались опасение и смущение одновременно.

Гэн был уверен, что понял, в чем дело.

— Ах, Сайла!.. Я знаю, мы чуть не потеряли ее, но теперь все в порядке. Она усвоила урок, можешь быть уверена. А если даже и нет, Клас никогда не даст ей забыть. Думаю, даже он сам не подозревал, как заботится о ней, пока она не пропала. Иногда люди не замечают того, что у них под боком.

Нила резко остановилась, словно налетев на стену. Даже когда Подсолнух удивленно натянул поводья, она только чуть покачнулась, не сводя с Гэна глаз. Девушка вела себя так, будто он только что сказал что-то на неизвестном языке, а потом неожиданно рассмеялась, и хриплый звук смеха вгрызся в него, словно пила. Совершенно сбитый с толку, Гэн потянулся к ней, но Нила попятилась, спотыкаясь, пока не уперлась в собственную лошадь. Одну руку она поднесла ко рту, приглушая отвратительный смех, а другой, размахнувшись, дала ему звонкую пощечину.

Мгновенно, не давая Гэну опомниться, она бросилась вперед и, обняв его, залилась слезами. Юноша уже настолько запутался, что ничего не соображал, в голове была абсолютная пустота.

Он обнял Нилу, пытаясь ее успокоить. Остальные ушли вперед, оставив их наедине. Понемногу всхлипы затихли, и Гэн чувствовал, что она снова владеет собой. Он спросил, не может ли помочь.

— Просто обними меня, Гэн. Обними меня крепче. — И это было именно то, чего ему хотелось. Он прижал ее голову к своему плечу. От теплого запаха волос казалось, что на заснеженную тропинку пришла весна. Нила пошевелилась, теснее прижимаясь к нему, и рана на плече, нанесенная ее братом, напомнила о себе. Короткая вспышка боли повлекла за собой длинную череду мыслей. Впервые в жизни Гэн обнимал женщину. Ее отец погиб от его руки. Ее брат пытался убить его и попытается снова. Пусть будет так! Она — та единственная, которую он хотел обнять всю жизнь, а племени и семьям придется заключать мир. Теперь он понимал, что думала Нила о Сайле и Класе — о том времени, когда те были наедине, и о том, как они с тех пор смотрят друг на друга. Девушка думала не только о них, но и о себе с Гэном. Он вспомнил ту ночь, когда впервые увидел Сайлу: как его поразило ее прибытие, ее мрачная красота и то, что она — Жрица. Он тогда так глупо разговаривал с Нилой, задавая ей дурацкие вопросы о старшей женщине.

А потом Гэну вспомнилось, как по просьбе Сайлы пошел в шатер Нилы и как они бежали из племени под покровом ночи. Нила тогда согласилась пойти к Сайле лишь после того, как услышала имя Класа… Клас и Сайла, они нашли друг друга. И Нила плакала.

Но ведь она была с ним. Гэн почувствовал, что его объятия ослабли, и снова прижал девушку к себе. Она пришла к нему, и этого достаточно. В этом было все.

Какой-то уголок его мозга — такой маленький, что его едва можно было почувствовать, — размышлял, будет ли Нила когда-нибудь плакать о нем так же, как плакала о Класе на Бейле.

Глава 41

Гэн настаивал, чтобы они двигались вперед почти до темноты. Как все ни устали, надо было спешить строить убежище. Новый снег был тяжел и, к счастью, хорошо спрессован, так что снежная хижина быстро росла. Гэн и Клас строили хижину, а остальные делали снежные блоки. Вытоптав ровную поверхность, два воина с помощью клинка и кинжала подгоняли блоки, укладывая их ряд за рядом постепенно уменьшающимися кругами. Скоро выросла куполообразная хижина с лазом, похожим на тоннель, защищавшая от ветра или холода.

Мужчины удивились, услышав, что Тейт и Джонс называют их снежный дом по-старинному — иглу.

Нила настояла, чтобы все поели, торжественно объяснив Тейт, что горячая пища необходима, чтобы восполнить тепло, украденное зимним холодом. Используя порошковую смесь из большого кожаного мешка, она приготовила тушеное мясо. Тейт еще раз попросила прощения за себя и Джонса — они не могли ей помочь. В ответ Нила заявила, что всем очень понравилась их стряпня, да и на всем пути она помогала добывать продовольствие. Девушка напомнила Тейт, что именно она помогла Класу добыть годовалого бизона, который так долго служил им пропитанием. Тейт была рада покончить с обсуждением этого вопроса, заметив, что они впервые будут есть «консервированную» пищу — до того они питались свежей.

Нила сказала, что они всегда старались кормить всех досыта, но, если выпадала возможность, готовили впрок, например, копченую оленину, как раз для таких случаев, как этот.

Тейт поинтересовалась, что было в порошковой смеси, и Нила ответила, что это семейный рецепт, и ее мать делала смесь каждое лето, высушивая на солнце все компоненты по отдельности. Из мяса там были цыпленок и кролик, из овощей — помидоры, картофель, лук, чеснок и кое-что еще.

Пока блюдо варилось, все умирали от восхитительного запаха. Слегка удивляясь, Тейт отметила, с каким вниманием мужчины и Сайла смотрят, как она пробует блюдо. Общее внимание немного нервировало ее. Ей потребовалось лишь мгновение, чтобы, почувствовав жгучий взрыв от первого глотка, сообразить — основная часть «украденного» тепла должна было прийти к ней от чудовищно острой приправы из перца. Задохнувшись, Тейт начала плеваться, понимая по дружному смеху, что стала предметом розыгрыша.

Она максимально использовала этот момент, ругаясь и жалуясь, и была рада видеть, что все, включая Сайлу, освободились от гнета беспокойства, который лег на их плечи с тех пор, как была обнаружена разведка Дьяволов. Потом она действительно порадовала публику, сказав, что любит пряную пищу, и с удовольствием принялась за бульон.

Они спали хорошо этой ночью — сытые, защищенные от непогоды, измученные долгой дорогой в горах. Оставшуюся еду разогрели на завтрак, хотя Сайла с огорчением отметила, что Джонс пожаловался Тейт на это. Он выглядел недовольным. Это раздосадовало Сайлу, и она быстро приказала себе подумать о чем-нибудь другом. В таких ситуациях даже самые небольшие трения могли привести к серьезным конфликтам.

Она перевела внимание на Класа, усмехнувшись про себя, что делает это слишком часто. Было забавно наблюдать, как он помогает Тейт. Та толком не знала, как жить в снежном доме, и Клас старался помочь ей. Так оно и должно было быть. В них теперь текла одна кровь, и она спасла ему жизнь.

Размышляя об этом, она перешла к Гэну. Он очень старался скрыть свое недовольство близостью между Класом и Тейт. Другие ничего не видели, она была уверена. Кое-что можно было заметить, но только если внимательно приглядеться. Сейчас, например, Клас помогал ей чистить котлы еловыми иглами и снегом, а Гэн рассеянно отсыпал зерно лошадям, постоянно поглядывая на них. Сайла почувствовала что-то похожее на жалость. Он уважал Тейт и любил Класа. Он был рад видеть, что они подружились. Но ему нужна была их преданность. Гэн следовал своей судьбе, и они были ее частью. Сайле подумалось, сколько он еще сможет нести эту ношу, оставаясь нормальным человеком.

Они быстро собрались.

Легкий ветерок был мягким и теплым, как будто ласкался к людям, но Гэн знал, что это притворство. Лукавый шепот ветра ослаблял снег на согнутых еловых ветвях, и он белыми струями валился вниз. Некоторые глыбы снега были достаточно тяжелы и могли ранить. Даже небольшой ком мог намочить одежду, открывая дверь для «нежной смерти», которая почти без боли отнимала жизнь прежде, чем ты понимал, что случилось.

Они брели рядом с лошадьми, окруженные несмолкающим глухим шумом падающего снега, восхищаясь красотой картины, даже сознавая ее опасность. Лучи солнца пробивались через деревья, ловя струи снега, превращая их в огненно-белые перья, вызывавшие вздох восхищения у женщин. Их меховые одежды, полные ледяных кристаллов, переливались всеми цветами радуги. В почти горизонтальных солнечных лучах каждое дерево, казалось, прячется в собственной тени. По сторонам эти лучи казались лезвиями чистого золота. Это было опасная красота. Над ними, на гребнях скал, не видимых сквозь деревья, застыли в хрупком равновесии невообразимые массы снега. Нежный легкий ветерок, красивое солнце ласкали снег с соблазнительной мягкостью. Он таял, нарушая равновесие, готовясь к смертельному прыжку.

Пока тропа была не так плоха, как ожидал Гэн. Он уже подумывал, что в конце концов они проведут через горы всех лошадей. Они забрались так высоко на южный склон перевала, что должны пройти. Если Билстен не солгал. Все же Гэн чувствовал, что пока лучше позволить лошадям идти шагом, сохраняя их силы.

Гэн думал о том, не стоит ли устроить засаду. С сожалением он наблюдал, как сходятся и потом отступают превосходные позиции на флангах. Если бы он свернул вбок, чтобы достигнуть одной из них, об этом немедленно стало бы известно охотникам. Можно было бы так поступить, но только в совершенно отчаянной ситуации. Засада из одного-двух человек, независимо от их боевого мастерства, была бы быстро отрезана и уничтожена лыжниками Дьяволов, а это серьезно ослабит группу. Если посадить в засаду всю группу, то получится всего лишь демонстративное нападение. А потом — гибель или безудержное отступление и погоня. Единственный разумный выбор — стараться сохранять расстояние между собой и преследователями, пока не удастся добраться до какого-либо убежища.

Позже, после полудня, они переправились через поток, с ревом несущий серебряную пену и кристально чистую воду, такую холодную, что, когда они нагнулись, чтобы напиться, от прикосновения затрещали суставы пальцев. Пьешь ее, и как будто крошечные ножики проходятся там, где губы прикасаются к кружке. Они немного отстали от Класа, идущего в авангарде, когда тот поднял руку, останавливая группу, и показал вдаль. Впереди виднелся последний отрог, который они должны преодолеть перед тем, как начать спуск в Харбундай.

Билстен неплохо отметил тропу до этой точки. Пока лошади били копытами землю, безнадежно пытаясь разыскать какую-нибудь зелень, беглецы пристально всматривались в даль — там не было ни малейшего признака тропы. Рука Класа сердито сжимала и отпускала рукоятку клинка. Гэн помрачнел.

Раггар подошел к дереву на запад от группы, обнюхал его, потом поднял глаза на ствол, склонив голову набок. Гэн наблюдал за ним сначала праздно, потом с большим интересом. Пес отошел, все еще с поднятой мордой, потом вернулся к дереву и поднял ногу. Он казался смущенным и таким напряженным, как будто выполнял трудную работу, и Гэну показалось даже, что сейчас пес упадет. И тут он понял:

— Клас, ты видишь, что сделал Билстен? Этот сын койота пометил тропу. Он пометил дерево, как это делают собаки, и для этого забрался на коня, чтобы самый высокий снег не закрыл метку. Умница Раггар чуть шею себе не свернул, пробуя ее отыскать.

После этого они уверенно двинулись вперед, следуя за собаками, сохраняя темп, на который Гэн мог только надеяться. День уже клонился к вечеру, когда Гэн решил устроить привал. Используя язык жестов, он сообщил Класу, что отправится разведать тропу вперед и ниже. Казалось, Клас удивлен внезапным приказанием Гэна устроить тихий привал, но не стал задавать никаких вопросов. Он казался нервным, более озабоченным, чем когда-либо.

Гэн прошел на запад, пока он не убедился, что поблизости нет вражеских патрулей, потом быстро спустился по склону, заняв позицию, откуда была видна основная тропа. В ходе его вылазки он слышал случайные крики птиц — сорок, фазанов, орла, — и, как ему показалось, вдали раздался тревожный рев оленя. Не было признаков больших животных. Одно из деревьев хранило следы когтей тигра, но царапины были старыми. Не было ничего, что вызывало бы беспокойство, как будто дикая местность притаилась, выжидая.

По сравнению с тайной тропой Билстена обычная тропа выглядела как дорога. Гэн подал сигнал собакам и двинулся от дерева к дереву, припадая к земле, теперь с луком за спиной и клинком в руке. Он пропустил бы человека, если бы не жалобный крик сойки.

Воин Дьяволов, пешком, появился на отмели ручья с другой стороны главной тропы. Он зачерпнул полное ведро воды и скрылся из виду за несколько секунд, но Гэн сразу понял то, что должен был понять. Если человек набирал воду в это время дня, то он, конечно, нес ее к лагерю, скрытому за деревьями. Тропа хорошо охранялась. Гэн поспешил к оставшимся.

Собрав всех в тесный круг, он рассказал об увиденном, и они снялись с места в считанные минуты. Скоро они поняли, почему лагерь Дьяволов располагался именно в этом месте. С чувством, переходившим от подавленности к недоверию, добрались до края расселины, прежде скрытой в глубокой долине в горах. Перед ними по меньшей мере на полмили лежала невыразительная снежная пустыня. Дьяволам, находящимся в долине, нужно было только время от времени поднимать голову, чтобы увидеть, как кто-то перемещается у них на глазах.

Гэна восхитила храбрость Билстена, пересекшего такое место с груженым караваном, но он поставил их в ужасное положение. Падающий снег укрывал торговца, пока тот пересекал Долину, и скрыл его следы позже. Теперь все было совсем по-другому.

Очевидность ситуации первым прокомментировал Клас:

— Придется прорываться через лагерь или проходить здесь ночью.

Гэн увел всех под защиту леса. Снова они построили снежную хижину. Тейт поспешила затащить Джонса внутрь, пока с ним не приключился приступ кашля. Она вышла наружу с выражением вызова на усталом лице, беззвучно предлагавшем каждому воздержаться от критики. Гэн нарушил тяжелую тишину. Потирая раненое плечо, он сказал:

— Пойдем сегодня ночью.

Нила тихо простонала, и Гэн повернулся к ней.

— Даже при везении мы кого-нибудь потеряем, если ввяжемся в схватку. За нами будет погоня, и они схватят нас.

Два человека по очереди наблюдали за тропой. Остальные набились в маленький, построенный на скорую руку шалаш, подкрепляясь холодной копченой олениной. Собаки с разочарованием приняли свою скудную порцию, но в глазах лошадей был невысказанный упрек, который обеспокоил Гэна. Он покормил их вместе с Нилой, деля на части последние порции зерна, которого уже почти не осталось. Она спокойно спросила:

— Ты думаешь, этим бедным созданиям удастся перебраться туда?

— Не знаю.

Она глубоко запустила руку в гриву Подсолнуха. Гэн продолжил:

— Мы не собираемся бросать их здесь. Но я не могу обещать, ты же понимаешь.

Она кивнула и отвернулась, прислонившись к лошади. Гэн добавил:

— Я постараюсь, Нила. — Он протянул руку, но не мог заставить себя прикоснуться к девушке. Рука опустилась. — Я хочу, чтобы ты знала, мне жаль почти… всего, что случилось. Я был не очень умен. Я должен много чему научиться. — У Гэна не хватало храбрости сказать ей: «Я знаю, что выгляжу дураком, и мои слова смешны мне самому».

Медленно повернувшись, она посмотрела на него с непроницаемым выражением, сказав:

— Ты настоящий друг. И я всегда буду тебе другом, пока мы живы.

Это были не те слова, которые ему хотелось бы услышать, особенно мягкая оговорка в конце фразы. В этот момент он решил, что она должна быть частью пророчества, частью будущего, которое ему предстоит создать.

Не говоря больше ни слова, Нила отвернулась, начав выкидывать пустые мешки для провизии. Она кидала их на землю, и какая-то часть Гэна восстала против ее расточительности, но Гэн понимал, что без зерна кожаные мешки были только лишним весом.

Серебряный полумесяц поднимался в безоблачном небе. Гэн и Клас отошли от других и сели рядом. Напряженные нервы Тейт заставили ее поспешить к Ниле.

— Чем они там занимаются? Почему разговаривают?

Нила шикнула на нее и шепотом ответила:

— Мы называем это нара. Когда воин имеет время, чтобы молиться перед борьбой, он просит о храбрости и благодарит Вездесущего за то, что он пошлет ему храброго человека, чтобы проверить его. Он просит, чтобы его ум был силен, чтобы управлять телом и мыслями.

«Ну вот, — подумала Тейт, — у нас уже медитация. И биологическая обратная связь. Да еще способность замедлить поток крови и не обращать внимания на боль. Необязательно, что именно объясняет неправдоподобно малое время заживления; это может быть и физической адаптацией. Если они дошли до этого за пять столетий, то каковы будут их потомки в следующем веке? А через пять веков?

А что будет со мной в следующем году?

Буду я живой завтра?»

Нила хлопнула ее по плечу, и Тейт взволнованно вскочила на ноги, проверяя оружие и вглядываясь в ночь. Она быстро подошла к Джонсу, разбудила его, подняла на ноги, оберегая от холода.

— Как только почувствуете, что согрелись, — сказала она, — расстегните некоторые кнопки. Для вентиляции. Не перегревайтесь, понятно?

Он пробормотал что-то, и Тейт заставила его повторить ответ, пока не убедилась, что он понял.

Когда она вернулась, воины и Сайла осенили себя Тройным Знаком и жестом пригласили ее вперед.

Сначала яркость лунного света была пугающей. Отдаленные пики вырисовывались холодно и ясно, и, казалось, даже темная долина готова открыть все свои тайны. Ледяные кристаллы мерцали, подражая звездам.

Они прошли меньше трети пути, а Гэну уже казалось, что страшные проповеди Церкви о Преисподней не так уж и преувеличены. Никакое понукание не могло заставить лошадей двигаться быстрее по этой ненадежной массе снега. Даже снегоступы скользили. Их путь состоял из последовательности падений и подъемов, и каждое было более изнуряющим, чем предыдущее. Одежда промокла, от нее валил пар, который смешивался с облаками от дыхания людей, собак и лошадей. Джонса уже завернули в шкуру; женщины присматривали за ним — одна тянула, а вторая следила, чтобы он находился лицом вверх. Гэн надеялся, что он не будет шуметь в своем полубессознательном состоянии.

Первый луч рассвета упал на их спины, когда, пошатываясь, они ушли под защиту леса. Две из украденных лошадей Дьяволов лежали на снегу со сломанными ногами — их прикончили, чтобы прекратить страдания. Гэн быстро отправил всех дальше, а сам устроился позади пня, что позволяло ему видеть тропу и лагерь Дьяволов в долине. Шара и Чо устало улеглись напротив. Раггар устроился под ветвями молодой ели, заваленной снегом. Несмотря на все усилия, Гэн клевал носом, пока глубокий, жалобный звук военной трубы Людей Гор не выдернул его из дремы. Эхо дико повторило звук. Он оглянулся и увидел, что остальные зашевелились там, где рухнули на снег. Все еще привязанные к деревьям, где их оставил Клас, лошади поднимались на ноги.

Подойдя и встав рядом, Клас сделал ленивый жест поперек долины.

— Должно быть, хорошая эта штука, их труба.

— Они салютуют, — сказала Нила. Она стояла, выпрямившись, гордая и уверенная. — Клас на Бейл — наш самый лучший боец. Гэн и я — дети Вождей Войны.

Лагерь в долине возвращался к жизни. Сквозь деревья им были видны люди и лошади, суетившиеся, как муравьи в разрушенном муравейнике. Тейт присоединилась к Гэну и Класу. Они слышали крики. Погоня достигла другой стороны утеса. Доннаси сказала:

— Пожалуй, я смогу остановить их.

Гэн покачал головой.

— У нас нет времени для схватки. Если мы замешкаемся, подойдут те из долины и с запада отрежут нас от тропы.

— Они догонят нас, если мы их не остановим, — сказал Клас. — Смотри, они ведут запасных лошадей. И у всех есть лыжи.

Тейт показала рукой, сказав:

— Быть может, я смогу устроить снежную лавину.

Гэн был настроен скептически:

— Она должна была сорваться, когда мы там карабкались.

— Я хочу попробовать, — заявила Тейт. — Все должны отойти отсюда.

Гэн задумался. Она была другом. И пророчество оставалось в силе. Он полагал, что она повлияет на его будущее. Была ли она той, кто спасет их? Ценой собственной жизни?

Предания и мечты могли быть правдой, а могли и не быть.

— Делай, что можешь, — сказал Гэн и отошел.

Тейт заложила заряд и нацелилась в основание снежной массы. Звук выстрела не испугал воинов Дьяволов, а когда заряд безвредно разорвался вдалеке, они стали выкрикивать оскорбления и угрозы. Под дрожащее завывание военной трубы они вывалились на открытое пространство — некоторые вели лошадей, остальные быстро скользили по снегу. Их было по крайней мере тридцать человек.

Два воина с трудом тащили огромную медную военную трубу длиной не меньше десяти футов. Они останавливались, опирая раструб трубы на плечо одного музыканта, а другой дул в мундштук. Высоко в горах сорвались глыбы снега. Кто-то прикрикнул на воинов с трубой, и они двинулись снова, уже не трубя.

Тейт выстрелила снова, с тем же результатом. Воины прибавили ходу.

Она выстрелила снова, готовясь стрелять по продвигающейся колонне.

Гора вздохнула. Родился и набрал силу клокочущий шум, постепенно перешедший в грохот.

Тейт побежала. Она молилась, чтобы не споткнуться, убежать от ужаса, низвергающегося в долину. Деревья вокруг нее хлестали и раскалывались под ураганным ветром, ударившим по верхушкам. Ее ослепила подавляющая, душащая волна.

Снежная рука отделилась от тела лавины и играючи сбила Тейт с ног. Прокатившись по склону, девушка вскочила на ноги и продолжила бег.

Когда Тейт достигла спутников, им пришлось схватить ее. Сайла обняла ее, успокаивая, обезумевший Клас с рычанием прыгал вокруг. Только Джонсу удалось вывести всех из шока. Пошевелившись на своих санях из шкур, он ворчливо поинтересовался, нету ли горячего супа, раз уж они не движутся. Тейт взорвалась истерическим смехом, заслужив солидный толчок от Сайлы, но после этого ей уже не нужна была помощь. Прислонившись к лошади, она пыталась взять себя в руки. Лишь со словами: «Теперь об этих воинах можно забыть» в ее голосе на мгновение прорвался прежний рваный смех.

Нила оставалась с нею, пока они не возобновили поспешное движение прочь.

Собаки, крадучись, как тени скользили между деревьями на безопасном, по их разумению, расстоянии. Джонса привязали к лошади Нилы, завернув в одеяло. Все брели, спотыкаясь, на пределе сил. У двух лошадей, в том числе у Подсолнуха, шла из носа кровь, оставляя на снегу рубиново-красные пятна — свидетельство крайнего изнурения.

Гэн обратил внимание беглецов на стекающие по склону струйки воды — первый признак того, что они действительно начали спускаться с гор, но в ответ сзади послышался лишь напряженный, вибрирующий визг — Дьяволы из нижнего лагеря висели у них на «хвосте».

Преследование продолжалось уже несколько часов. Еще одна лошадь свалилась, мечась по снегу. Клас взглянул на нее почти рассеянно, потом посмотрел на Гэна и прохрипел:

— Пожалуй, хватит бегать. А то не останется сил для схватки.

Гэн помолчал, восстанавливая дыхание.

— Правда. — Он издал звук, который можно было бы принять за смех. — У них будет о чем петь песни, правильно? Видишь валуны — там, в изгибе реки? Хорошая позиция.

Женщины перенесли Джонса в центр беспорядочного нагромождения камней. Нила вышла, отвела лошадей на несколько шагов вниз и слегка хлопнула их одеялом.

Захваченные лошади Дьяволов гуляли в отдалении. Военные лошади племени Собаки унеслись прочь по команде Класа. Рыжик поколебался и отказался уходить от Нилы — той пришлось запустить в него камнем. Подсолнух и вовсе не хотел уходить. Он все пробовал возвратиться к девушке, уклоняясь от камней, и негромко жалобно ржал, слишком измотанный, чтобы встать на дыбы. Наконец он удрученно отступил, покачав головой в почти человеческом замешательстве. Нила возвратилась со щеками, мокрыми от слез, резко оттолкнув Тейт и Сайлу, попробовавших ее успокоить.

Гэн смотрел на девушку, ничего не говоря, и внезапно она обернулась, как будто ощутив его взгляд. Ее слезы высохли. «Никакая сталь не сравнится с ней в твердости», — подумал Гэн, почувствовав, что, пожалуй, никогда не понимал ее силу. Он попробовал поговорить с ней, но Нила отвернулась.

— Я не хотела убивать их. Им пришлось слишком тяжело.

— Они достанутся Дьяволам.

Она взялась за клинок.

— По крайней мере одним Дьяволом будет меньше.

— Больше, чем одним. А повезет, так получим твою лошадь назад.

Ее улыбка рассмешила Гэна.

Собаки вылетели из леса, к своему хозяину. Он потрепал их по головам, и псы покачали хвостами и уселись, глядя на восток. Их воспитывали для этого момента. Они поняли.

Из-за деревьев выскочил воин, встав на берегу реки вверх по течению. Его лицо было раскрашено в цвета смерти, а броня выкрашена в белый цвет, с черными ребрами и нарисованным кровоточащим красным сердцем. Он нес ма и маленький поворачивающийся щит. Джонс заставил себя встать рядом с Тейт, спросив:

— Может быть, мы хотя бы попробуем поговорить с ними? Ведь он пока на безопасном расстоянии? Не стреляйте, Доннаси.

— Он подойдет ближе.

— Откуда вы знаете?

— Ручаюсь. Он показывает каждому, что не боится. Он подойдет ко мне.

Другие воины мелькали за деревьями. Первый, пританцовывая, подходил, крича и отбивая ритм на щите.

Тейт подняла «вайп» и выстрелила.

Воин рухнул в реку. Сразу после выстрела в воздухе замерла тишина, но, пока первое эхо катилось, отразившись от горных склонов, сотни ворон взлетели в волнении над гнездовьями.

Одновременно раздался крик Дьяволов. Тейт обернулась к Джонсу с жесткой усмешкой, пробормотав:

— Вечеринка началась.

— Не практикуйтесь на мне, — выпалил он с удивительной энергией. — Сами признались, как перепугались пару дней назад.

В тишине, наступившей после последнего эха выстрела, смех Тейт показался слишком громким. Быстрым жестом она сорвала желтый цветок с пятна зелени среди камней и воткнула его в петлицу. Тейт сказала:

— Пугаться имеет смысл только тогда, когда неизвестно, чем дело кончится, правда?

Несколько секунд Джонс безмолвно смотрел на нее, выдавив наконец:

— Что за чушь. Вы — особенный человек.

— Спасибо, сэр. — Она показала пальцем на врага, не снимая руку с камня. — Выжить в атомной войне, погибнуть в схватке с дикарями. Это заставляет поверить в судьбу, правда?

— Этого не должно быть. Никогда, ни для кого.

— Правда. А теперь вам лучше отойти и не мешать мне.

Дьяволы были опытными бойцами. Они посадили на закрытых позициях воинов с пращами и лучников, и на группу сыпался постоянный дождь камней и стрел. Скользя от человека к человеку, Гэн предупредил, что они ожидают сумерек, надеясь, что тогда снизится действенность оружия-молнии. Тейт старалась не думать, насколько оно окажется эффективным.

Ее пугали пращи. Длиной в три фута, они посылали камни с удивительной точностью и скоростью. Часть из них с жужжанием проносилась над их головами, а попадавшие в валуны раскалывались, как пули. Некоторые разбивались, разбрасывая осколки, которые, как обнаружила Тейт, вызывали противные порезы.

Солнце еще только начинало клониться на запад, когда отряд воинов неожиданно выскочил из укрытия, крича и размахивая оружием. Это захватило группу врасплох. Тейт стреляла из «бупа», выбивая воинов из первой волны, перезаряжая оружие, пока на них лился пронзительный вой Дьяволов. Потом пошла жестокая рукопашная схватка, когда каждому пришлось драться в сутолоке и крике. Воин схватил за дуло ее оружие, выкручивая его, почти ломая ее палец на спусковом крючке. Тейт пыталась вырвать «буп» из его рук, и тут на нее бросился другой воин. Чо, ревущая от ярости, прыгнула и вцепилась зубами в поднятую руку с мечом. Тейт завладела инициативой и бросилась вперед с закрытыми глазами. Когда она открыла их, два Дьявола лежали у ее ног, а Чо убегала. Ее атаковал другой воин.

Гэн почувствовал, как что-то ударило его сзади по коленям. Он резко отклонился, уворачиваясь от содала, который, казалось, медленно движется вниз, прямо ему в живот. Напротив, мурдат Класа был как вспышка стального блеска, он прочертил дугу по телу Дьявола, держащего длинный меч. Раскрашенный воин ошеломленно смотрел, как струя крови бьет там, где только что было его предплечье. Гэн бросился на землю, перекатился и поразил другого воина. Еще один мчался мимо него с висящей на спине Чо, и Гэн полоснул по нему сбоку. Раггар вцепился в другого, и меч Гэна завершил его атаку.

Схватка закончилась еще неожиданнее, чем началась, и Дьяволы отошли, прыгая по камням, шлепая по воде через поток. Последней жертвой был какой-то глупец, прыгнувший через валун прямо в середину группы и наколовшийся на клинок Нилы. Она спокойно скатила воина по камню с глаз долой, вытерла лезвие и скорчилась в судорогах сухой рвоты. Пронзительная, резкая музыка, раздавшаяся снизу, из долины, усилила поток камней и стрел. Сайла закричала:

— Это — трубы Харбундая!

Дьяволы перекрикивались, обсуждая, стоит ли атаковать снова. Тейт подняла «буп» и выстрелила, целясь на звук особенно воинственного голоса, называвшего себя Кедровым Ястребом. Он пронзительно вскрикнул, замолк и не отвечал на зов товарищей, пока другой голос не сообщил, что он мертв. Аргументы в пользу нападения стали менее настойчивыми.

Отряды Харбундая были еще не видны, когда военные кличи и угрозы Дьяволов затихли далеко вверх по течению.

Клас нашел в себе силы свистнуть, и их лошади заржали в ответ.

Гэн повернулся к Класу, потом к Тейт. Глядя куда-то поверх них налившимися кровью глазами и улыбаясь так, как будто видел что-то, доступное только ему одному, он сказал:

— Ну что, друзья мои. Теперь я знаю, как это все случится.

Тейт прыснула, глядя, как Клас быстро осенил себя Тройным Знаком. «Бедный, суеверный человек, — подумала она. — Гэн, наверное, настолько устал, что у него начались галлюцинации».

— Что еще может случиться? — спросила себя, не замечая, что говорит вслух. — Спокойно, ребята. Морская пехота высадилась, и ситуация под контролем.

Даже собаки уставились на нее. Она прыснула еще раз. И упала без чувств.

Глава 42

Чужеземцы поклонились настоятельнице аббатства Ирисов, и та удостоила их сухим, рассчитанным кивком. Ее кресло с высокой спинкой, богато украшенное резьбой, было поставлено в пятно льющегося через окно солнечного света. Слегка повернувшись, настоятельница спрятала лицо в тень, позволив свету переливаться на богатой синей с зеленым мантии, обшитой золотой нитью. Тяжелый золотой браслет с аметистами пылал на запястье настоятельницы. Как только группа была должным образом представлена и сопровождавшая их молодая Избранная вышла, закрыв за собою дверь, настоятельница сказала:

— Король никого не пускал к вам эти недели. Это разожгло наше любопытство. Я хотела бы спросить об имени Фолконер. Что, сокол[2] — покровитель вашего клана?

— Нет, настоятельница. В нашей стране у кланов нет покровителей.

Конвей мог бы поклясться, что Фолконер выглядел более вялым, чем всего час назад, когда их пригласили на встречу. Полковник продолжил:

— У нас есть символы — орлы, медведи и прочие, но это — не религиозные символы. Но я хотел бы задать вопрос, если позволишь. Мы слышали, что Церковь общается с людьми во всех здешних королевствах. Может быть, ты слышала о наших друзьях, ускользнувших от Людей Гор?

Настоятельница ответила, что ничего не слышала, но ее внимание было приковано к остальным членам группы. Наиболее интригующе выглядела самая небольшая из женщин, Картер. Она волновалась и суетилась, как голодная норка. Неудивительно, что она заговорила следующей, но то, что она произнесла, было шокирующим:

— Мы просим помощи, настоятельница. Король держит нас как заключенных. Нам не позволяют выходить из замка. У нас нет никакой работы.

Настоятельница тщательно обдумывала ответ, размышляя о том, что должно было произойти позже.

— Вас здесь не было бы, если бы король Алтанар не решил мне использовать вас. — Она сделала паузу, чтобы они смогли полностью понять смысл этого замечания, потом продолжила: — Я вижу, что вы встревожены моей откровенностью, но все вы видели, что мы с королем противники в одних вещах, союзники в других.

Фолконер ответил:

— Ты приводишь меня в замешательство. Я недооценивал тебя.

Она смущенно махнула рукой с легкой грацией, столь неожиданной для пораженных артритом суставов.

— Для вас лучше не оценивать меня слишком высоко. Конечно, я имею дело только с женщинами. Я попросила ваших мужчин прийти, чтобы продемонстрировать уважение к вашему статусу, и для того, чтобы они одобрили мое намерение использовать знание и навыки ваших женщин.

Картер вскипела:

— Мы не нуждаемся ни в каком одобрении.

Настоятельница посмотрела вдаль, стараясь успокоиться.

Конечно, девушка-рабыня уж говорила ей об этой загадке, но все же она ожидала, что незнакомцы будут достаточно осмотрительными, чтобы не оскорблять достоинство настоятельницы. Вот уж, действительно, «не нуждаемся ни в каком одобрении». Она взглянула прямо в глаза Фолконера.

— Алтанар никогда не даст прямого разрешения, чтобы женщины что-нибудь делали. Таким образом, если их работа приведет к слишком значительным последствиям, он сможет обвинить меня и потребовать, чтобы она была прекращена. Заставив меня — а значит, и Церковь — прекратить ее, он покажет всем женщинам, что у Церкви столько власти, сколько дал ей король. Вы понимаете суть нашей проблемы?

В беседу вступила Сью Анспач:

— Церковь — это власть женщины, но мужчина устанавливает предел этой власти.

Восхищенная настоятельница просияла.

— Вот именно. Этому научила тебя мать?

Анспач покачала головой.

— Я наблюдала, размышляла. И слушала.

Еще более довольная, настоятельница посмотрела на Фолконера.

— Не разрешил бы ты женщинам остаться со мной для частной беседы? — Прежде чем он смог ответить, она обратилась к ним снова: — Помогая мне, вы привлекаете внимание короля. Не допускайте ни малейшей оплошности. Многие постараются вас использовать. Не доверяйте никому.

— Уж с этим мы все согласны, — ответил Конвей.

Тон ответа заставил ее вскинуть голову. Конвей встретил ее пристальный взгляд с вызывающей смелостью. Настоятельница снова посмотрела на женщин, говоря:

— Конечно, я постараюсь предупредить вас об опасности. Однако я — инструмент Церкви, слуга нашей Сестры-Матери. Никогда не забывайте, что у меня есть обязательства, далеко выходящие за пределы ваших судеб. Или моей судьбы.

Фолконер, вздрогнув, попытался улыбнуться.

— Мы понимаем. У нас есть свои собственные обязательства.

— Спасибо за откровенность, — ответила Анспач.

Настоятельница рассеянно кивнула Анспач, наклонилась вперед и спросила:

— Что с вами, Фолконер? Вы слабы, вас лихорадит, только что вы почувствовали боль. Где?

— Рука. Укус насекомого. Блохи, наверное. Кажется, попала инфекция. Какое-то время ранка была без изменений, сейчас, кажется, становится хуже. — Он закатал рукав, показывая руку.

— Невидимые, — сказала настоятельница.

Конвей спросил:

— Ты сможешь ему помочь?

Взяв его за руку, она ощупала кожу вокруг воспаления, потом понюхала ее.

— Возвращайся в свою комнату. Ложись в кровать. Я пришлю к тебе военную целительницу. Ты не будешь возражать, если женщины останутся со мной?

Полковник согласился, и мужчины удалились. Конвей и Леклерк поддерживали полковника под руки.

Позвонив в маленький колокольчик, настоятельница вызвала ожидавшую за дверью Избранную, отдав приказания позаботиться о Фолконере. Затем она жестом пригласила трех женщин ближе, предложив их сесть.

— Отложим на время проблемы Фолконера. Простите меня. Есть неотложные проблемы, они касаются всех нас. Если бы вы смогли сделать то, о чем я попрошу, мы помогли бы друг другу.

Кейт Бернхард не колебалась.

— Это зависит от того, что ты скажешь нам делать и какая помощь тебе нужна. Однако сначала позволь задать один вопрос. Как вы называете ваш язык?

Настоятельница взглянула на нее в изумлении. Это, конечно, был самый странный вопрос.

— Как мы называем его? Речь, конечно. На нем разговаривают все. Почти все. Я знаю, что ваш диалект непонятен нам, но понимаю, что это все же речь. По крайней мере, она не похожа на странное щелканье, на котором изъясняются в Найоне. Есть еще Хенты, они живут далеко, за несколько месяцев пути на юге. У них тоже не вполне правильная речь, по мне, она скорее похожа на пение. Но идите на север и на восток, сколько хватит сил, и всюду вы услышите речь. Что за странный вопрос.

Они обменялись взглядами.

— Многие ваши обычаи отличаются от наших. Интересно. Это не важно. — Кейт посерьезнела. — Теперь скажи, что ты хочешь от нас?

— Конечно. Для начала я хочу побольше узнать о вашей стране. Поколение за поколением Сестра-Мать посылает миссионеров все дальше от своего Святого Города, но все же вы ничего не знаете о Церкви. Это странно.

Она смотрела, как они обменялись взглядами, беззвучно решая, кому отвечать, и была удивлена, когда наименее агрессивная Анспач взяла на себя инициативу.

— Мы только слышали истории о вашей Церкви. От предоставленной нам рабыни — молодой женщины по имени Ти. Она предупреждала нас не говорить ни с кем, пока мы не поговорим с тобой, особенно о религии и правах. В нашей стране нам вообще не разрешают обсуждать религию. Это — дело лидеров.

Что за неуклюжая ложь, подумала настоятельница. Они действительно настолько слабы в этом или надеются, что их оружие защитит их? Конечно же, они не настолько глупы. Она вздохнула. Их нужно проучить. Но только после того, как я получу ответы на некоторые вопросы. Она спросила:

— В вашей Церкви есть Сестра-Мать?

— У наших людей есть несколько религий. Почти все религиозные лидеры — мужчины.

Картер подалась вперед.

— В трех главных религиозных течениях женщинам не разрешается исполнять наиболее значительные ритуалы.

Сейчас настоятельница видела в их лицах правду. Внезапное беспокойство прошлось по ее телу ледяными пальцами. Когда это было? Год тому назад. Тогда появились слухи о новой, скрытной религии. Порождение ночи и луны, она требовала крови, знала только последователей и врагов. По слухам, она зародилась далеко на востоке, за Матерью-Рекой. Священниками там были мужчины.

Эти незнакомцы пришли издалека, с востока. Сайла могла быть сейчас с одним из них, с тем, кто, по словам Алтанара, был священником.

Настоятельница заявила:

— У нас женщины — это Церковь, и Церковь — это женщины.

Они переглянулись — было видно, что тут общего согласия не было. Снова заговорила Анспач.

— В нашей стране женщины больше, чем целительницы, и больше, чем Церковь. Мы… — Она смолкла, и настоятельница сжала кулаки, ожидая, что сейчас все станет на свои места. Она чуть на закричала от резкой боли в пораженных суставах и не испортила все. Анспач не слишком убедительно закончила: — Очень часто считается, что мы равны мужчинам.

Подавляя гнев, настоятельница ждала ответа. Их предыдущая ложь была неуклюжа. Эта же была просто бесстыдной. Поразительно, что они пережили столь длинное путешествие. Тут должно быть нечто большее, чем оружие.

Быстрый трепет опасения пробежал у нее по спине. А может быть, это Провидцы, все они? Нет, это невозможно. В таком случае их не застали бы врасплох Люди Гор и они знали бы, что случилось с их спутниками. Наверное, они просто невероятно удачливы.

Тогда ей надо вытянуть из них немного больше; это сделало бы предстоящее более эффективным.

— Чем бы вы хотели заняться здесь, в Оле? — спросила она и была удивлена даже больше, чем раньше, когда они обменялись прозрачными, скрытными взглядами. Она откинулась к спинке кресла, ожидая услышать интересную ложь. Подумав о том, что у нее припасено для этих женщин, настоятельница почувствовала укол смущения.

Потом с доверительностью, смягчившей самонадеянность, с лицом мягким, как у младенца, Анспач сказала:

— Мы думали, что будет лучше всего, если вы поручите нам работать с детьми, особенно с теми, кого называют Избранными. В нашей стране все мы были учителями.

У настоятельницы перехватило дыхание. Комната стала слишком маленькой и давящей. Встав, она сделала несколько шагов. Глубокий вдох успокоил ее.

Овладев собой, она повернулась к ним.

— Говорили ли вы с какими-либо другими племенами во время вашей поездки?

Три головы дружно качнулись, говоря: нет.

Она заставила себя вернуться в кресло.

— Чему вы можете научить людей?

— Всему понемногу: арифметике, чтению, письму, англи… — Она проглотила слово, поправившись: — Языку.

— А ты?

Картер сказала:

— У меня была другая работа, но я не могла бы заниматься ею здесь. Ваша культура отлична от нашей.

Ее улыбка не смогла скрыть жало невежливого замечания.

То, что им позволяли иметь учителей, еще не было поводом для выражения открытого презрения. Это были не те Учителя, замечательные, мифические фигуры, которые приносили навыки и знания в жизнь всех, кого они касались. Знания, которые эти трое передавали детям той земли, из которой они прибыли, были важны, но это было далеко не то, что обещали Учителя.

На языке ее горчило от разочарования. Все же она узнала одно, что заставляло относиться к этим женщинам теплее, более сочувственно. Ясно, что в их культуре дети занимали очень важное место. На мгновение она задала себе вопрос, как их ужасное вооружение могло входить в ту же культуру. Хорошо было бы иметь время, чтобы разобраться с этим вопросом. Может быть, позже: сейчас времени не было. Она торопливо нащупала палочку из древесного угля и кусочек пергамента.

Они были необычно хорошо обучены. По правде говоря, эти женщины удивили ее пониманием букв и чисел. С диктантом они расправились шутя, и, когда настоятельница проверяла их на числах, они смеялись и болтали, как будто самое трудное из упражнений было для них детской игрой. Мгновенно их ладони до запястий перепачкались древесным углем, а кусочек пергамента оказался настолько замусолен, что на нем все сливалось. Хотела бы она выбрать часок, чтобы нажать на них посильнее. По их небрежным, почти покровительственным манерам было видно, что женщины знали даже больше, чем рассказывали.

Но есть куда более неотложные дела. Им нужно узнать об окружавшей их жизни. И быстро. Почувствовав себя лучше, настоятельница сказала:

— Пойдемте, — и вывела компанию из аббатства. Когда женщины попробовали поддержать живую беседу, она отвечала неопределенно и уклончиво. Чтобы понять, им было необходимо увидеть.

Они шли уже несколько минут, когда Картер спросила, куда они направляются. Настоятельница хотела сказать: «Вы мне не нравитесь, вы меня пугаете, но сейчас вы в моей стране. И я вам нужна». Вместо этого она ответила с оттенком мстительности:

— Еще немного, и мы придем. Это место называется Берег Песен.

Она надеялась, что еще несколько минут будет тихо. На скудной земле на опушке леса толпился народ. Ясное небо вдали указывало, где начинается Внутреннее Море. Настоятельница двигалась сквозь толпу с уверенностью привилегированной особы. Некоторые ворчали, почувствовав толчок в спину, но, взглянув на нее, и мужчины, и женщины расступались. Каждый приветливо улыбался незнакомкам. Группу сопровождал шепот обсуждавшей их появление толпы.

Пробравшись в первый ряд толпы, они оказались на краю обрыва высотой с человеческий рост, отмечавшего, где песчаный берег начинал скатываться в воды Внутреннего Моря. У настоятельницы хватило реакции, чтобы выставить локоть в сторону Анспач и прервать крик, который, как она видела, зарождался у нее, когда та взглянула вниз, на певцов. К счастью, Бернхард и Картер были слишком ошеломлены и лишь прижались друг к другу.

В пятнадцати метрах от них на двух из многих квадратных рам, заставлявших пляж, висели растянутые обнаженные мужчина и женщина, привязанные к рамам за запястья и лодыжки. Они были подвешены лицом друг к другу, их разделяло лишь несколько дюймов.

Поздравляя себя с удачным выбором времени, настоятельница заметила приближение двух мужчин на незапятнанно белых конях. Они были одеты во все белое. Фигуры скрывали длинные плащи, лица — капюшоны. Лошади тоже были в белых капюшонах и с белой упряжью, и на ярком солнце выделялись черные отверстия для глаз и блестящие черные кнуты, свернутые в катушки и свисающие с белоснежных седел.

Настоятельница невозмутимо объяснила:

— Это — блюстители истины. Они расспрашивают заключенных и дают любое наказание, какое требуется. Если вам когда-либо выпадет случай их услышать, вы заметите странно невыразительную манеру их речи. Они смертельно опасны и имеют полномочия убить любого, кто им сопротивляется или отказывается повиноваться.

— Они одеты в белое, — сказала Картер.

— Конечно, — ответила настоятельница. Ее улыбка была похожа на гримасу. — Цвет чистоты лучше подчеркивает кровь.

Дрожа, Картер отвернулась, и настоятельница сжала ее мягкую руку. Она мигала от внезапной боли и пробовала вытянуть руку, но настоятельница крепко держала ее, заставляя идти вперед, прочь от толпы, взглядом приказав остальным следовать за ними. Будучи уверенной, что их не могут подслушать, настоятельница сказала:

— Все публичные наказания происходят на Берегу Песен. Блюстители истины очень изобретательны. Вы говорили, что были учителями? — Она показала на происходящее перед ними. — Та женщина нарушила закон. Она изучала чтение, письмо и некоторые числа, чтобы помочь в делах своему мужу. Его преступление? Он не донес на нее.

Картер судорожно сглотнула, в глазах у нее дрожали слезы. Встретившись взглядом с настоятельницей, она напряглась, отвечая:

— Они ведь не смогут заставить ее забыть? Я имею в виду — независимо от того, как сильно они ее исхлестают, она будет помнить все, чему научилась. — Картер чуть не задохнулась от запоздавшей догадки. — Они ведь не собираются ее?.. — Вопрос повис в воздухе.

— Убить? — закончила настоятельница. — На первый раз — эта порка. Если поймают снова, то ослепят.

— Нет. — Звук был мягок. Настоятельница поймала себя на том, что ей нравится эта своенравная, трудная маленькая женщина. В ней были и сострадание, и сила характера. «Возможно, я становлюсь злобной», — подумала она и жестом пригласила всех за собой прочь от берега.

Немногие обратили внимание на их уход: все глаза были прикованы к охране и кнутам. Четыре женщины миновали последний ряд зрителей. Анспач не смогла справиться с собой и обернулась. Блюстители натренированными движениями взмахнули кнутами; пробный удар щелкнул по стойке рамы.

Сью дернулась, как будто удар пришелся по ее телу.

Когда они шли по одной из тропинок через лес, настоятельница сказала:

— И примерно так — в каждом месте, известном Церкви. Вам придется многому научиться, если хотите выжить. Позже я расскажу вам легенду о тех, кого называли Учителями. Однако сначала послушайте вот что. Мы находим много вещей, оставленных гигантами, на которых есть буквы. Лично я полагаю, что некоторым из рабов даже позволяли читать и писать, потому что те, кто роет в местах, пораженных Божьим гневом, иногда находят что-то вроде пергамента с буквами. Буквы слишком маленькие для глаз гигантов. Но везде, где чтут благословение Церкви, все-все с буквами и цифрами должно быть немедленно передано Церкви. Любой, пойманный с такими вещами, — отступник, его ждет смерть. Церковь ответственна за уничтожение приносимого. Это выполняется в ходе церемонии, называемой Возвращением.

Картер спросила:

— Что вы возвращаете? Как это происходит?

— Мы все сжигаем, а потом бросаем пепел в бегущую воду. И я понятия не имею, что означает «Возвращение». Это — название церемонии. Оно должно что-то означать?

Бернхард выглядела смущенной.

— Как могут сосуществовать такая церемония и легенды об Учителях? Они же противоречат друг другу.

— Противоречие — точное слово. Именно поэтому Учителя — это только легенда. — Настоятельница резко кивнула головой, показывая на происходящее позади них. — Если так поступают с женщиной, которая училась сама, то что, по-вашему, они сделают с женщиной, которая учит других?

Через несколько мгновений вопль женщины смешался с хриплым криком мужчины, и из глаз Картер хлынули слезы.

Настоятельница неохотно обернулась. Конечно, ничего приятного в порках нет, и никто не любит слышать, как страдают другие, но слезы? Эти женщины, должно быть, пришли из невероятно мягкого общества.

Она снова задала себе вопрос, как столь чувствительные люди могли путешествовать, не обнаруживая себя, но быстро поправилась. Они не только чувствительны, они просто глупы. Если бы не их диковинная одежда и чудовищное оружие, она никогда бы не поверила, что они те, за кого себя выдают.

Как и Алтанар. Так что же он планирует? Настоятельница смотрела, как три женщины торопятся, обняв друг друга, как виноградные лозы. Наверное, пришло ей в голову, это потому, что сейчас крики были слышны постоянно. Она отключилась от них, закрыла для них свои мысли. Казалось, незнакомки не могут так поступить.

«Взять их под свое крыло — рискованная затея, — подумала настоятельница, но через мгновение ее осенило. — Если в их стране позволяют так свободно говорить об Учителях, возможно, они знают что-нибудь о Вратах».

Врата.

Неожиданно она почувствовала пощипывание в глазах, с кривой усмешкой вспомнив, в какое раздражение привели ее слезы Картер лишь минуту тому назад.

Лишь через несколько секунд она была способна думать о Вратах или о Сайле спокойно. Снова она награждала своей любовью странного беспризорного ребенка, который пришел к ней таким изголодавшимся по любви, таким боящимся любви. И между ними возникла любовь. Настоятельница вознесла Сайлу выше, чем других целительниц, для девушки было сделано то, что должно возвеличить ее в глазах всех. Она была рождена, чтобы рисковать, подняться в хитрости. И не могло быть иначе.

Даже если бы она не любила Сайлу, сердито подумала настоятельница, насколько она приятнее, чем эти противоречивые, ценные незнакомцы!

Если бы только ее миссия у Людей Собаки не закончилась таким отчаянным провалом. Сейчас следует быть признательным любому, кто мог бы предоставить ей убежище.

Бедный ребенок. Бедная Сайла, всегда верившая, что ее решимость разгадать тайну Врат была ее собственной идеей.

Глава 43

Фолконер обливался потом, лежа на своей кровати. Рядом сидела целительница, на тумбочке дымился небольшой котелок с супом, стоявший на горшке с углями. На коленях она держала медный таз с водой, смешанной со спиртом. Время от времени она окунала в него ткань, отжимала ее и протирала его лицо и тело, прикрытое простыней. Ни спирт, ни настой полыни не могли заглушить тяжелый запах гноящейся раны.

Военная целительница предложила ему ложку супа, но Фолконер отказался с сердитым бормотанием. Она продела прут для переноски через ручки горшка с углями и унесла все из комнаты, как только Конвей и Леклерк появились в дверях.

Скосив глаза, Фолконер мог видеть, как яд медленно движется из раны по венам руки к сердцу. Крошечная метка укуса была теперь парой пересекающихся разрезов — целительница открыла рану, чтобы уменьшить давление и открыть доступ к пораженной плоти. Она не знала, что ни одно из средств в медицинских комплектах группы не смогло справиться с инфекцией.

Взглянув на друзей, стоявших в ногах кровати, Фолконер попытался улыбнуться.

— Уму непостижимо. Ко всему прочему, еще и гангрена.

— Здесь что-то другое. — Нижняя губа Леклерка выпятилась вперед. — Я встречался с гангреной, это не то. Наш комплект должен был вас вылечить. Они кое-что сделали, полковник. Кто-то поработал с микробами, заставил их измениться. Они обманывают нас.

— Кто бы он ни был, он давно мертв, Луис. Запомните вот что. Что бы вы ни делали, помните, как мы объяснили им наше появление. — Он многозначительно посмотрел на дверь, в которую вышла целительница.

— Может быть, будет лучше, если мы вынесем вас на солнце? Кажется, вчера это помогло? — спросил Конвей.

— Помогло мне. Не помогло руке. — Он повернул голову на подушке. — Я опять бредил, когда вы разбудили меня там, на солнцепеке. Я помню только часть. Что именно я говорил?

Покраснев, Конвей сделал вид, что осматривает руку.

— Ничего особенного. Так, бессвязные слова.

— Это ложь, — сказал Фолконер, и Конвей вздрогнул от жара, вспыхнувшего в его глазах, как будто там внезапно сконцентрировалась вся лихорадка. Полковник продолжил: — Я приказывал отрядам садиться в грузовики. Мы отправлялись в аэропорт, а потом на криогенную станцию. Что вы смогли понять?

— Ничего.

Это было мучительно. Чем больше он пытался лгать, тем яснее понимал, что Фолконер видит его насквозь, и, когда полковник приподнялся на локте и потребовал правду от Леклерка, тот признался во всем.

— Там никого не было, кроме нас. Вы только отдавали приказы. Даже не слишком громко. Правда, честно. — Он отступил, жестом и улыбкой извиняясь перед Конвеем.

Откинувшись назад, Фолконер с усилием жадно глотал воздух. Пот лил с него ручьями. Конвей сказал:

— Полковник, довольно. Вы вредите себе.

Тот скривился.

— Я думаю о том, как не навредить остальным. — В последующей тишине его хриплый вдох был бесконечно громким. Фолконер продолжил: — С этого момента безопасность получает приоритет номер один. Происходит кое-что забавное. У них есть больницы, они называют их домами исцеления. Почему же Алтанар настаивает, чтобы я оставался здесь? Он знает, что я брежу. Что, если я буду кричать на их языке о криогенном проекте? Или ядерном оружии? Или о том, откуда мы появились? — Он рухнул на кровать и тут же забылся. Хриплое дыхание клокотало в его горле.

Конвею хотелось успокоить полковника — его слова озадачили всех. Они составили график дежурств, чтобы Фолконер никогда не оставался один. Его состояние стремительно ухудшалось. Конвей задавал себе вопрос, понимала ли настоятельница, насколько отчаянным было положение Фолконера. И был уверен, что она хорошо это скрыла, как умолчала о показанном женщинам в тот день. Картер все еще не могла об этом говорить.

И теперь человек, который должен быть самым сильным из них, умирал.

Глядя на серые каменные стены, Конвей вспомнил о панике, охватившей его при первой вспышке бреда Фолконера. Ти, девушка-рабыня, подслушивала. Она не понимала, но интуитивно чувствовала, что речь шла о тайнах. Она передавала Фолконеру ходившие о них истории, рассказы, в которых они были волшебниками, пришедшими из места, откуда еще никто не возвращался. Как-то Конвей спросил у нее, почувствуют ли люди угрозу, если пришельцы окажутся слишком отличными от них, и Ти ответила, что он прав. А Конвей знал, как люди этого мира реагировали на угрозу.

Фолконер получал хорошее лечение. По приказу Алтанара у них было все, что они просили, в том числе и чистая комната.

Ти оказалась незаменимой. Когда не было целительниц, она бралась за любую работу. Фолконер спрашивал про нее, если девушка какое-то время отсутствовала. Конвей тоже оценил ее. Ти была симпатичной, любила рассказывать о местных обычаях и помогала им с языком. Конвею казалось, что она чрезмерно подозрительно относится к Алтанару, чем расстраивает Фолконера. Мэтт подозревал — именно она заставила полковника задуматься о том, что их комнату прослушивают. Вполне возможно; но проблема заключалась в том, что у Алтанара могла иметься дюжина причин, чтобы оставить Фолконера именно здесь. Может быть, ему не хотелось, чтобы люди увидели, насколько уязвимы оказались его новые друзья.

Конвей сморщился, вспомнив, как начал осматривать стены в поисках отверстий для подглядывания, чтобы успокоить Фолконера. Капитан охраны, Итал, чуть не поймал его за этим занятием. Это было бы просто замечательно, подумал Конвей, с удивлением понимая, что убьет любого, если почувствует угрозу.

Угроза…

Он становится похожим на них. На тех, кто создал этот мир и приговорил его провести в нем остаток жизни. Как однажды сказал кто-то из великих? «Чтобы спасти эту деревню, нам пришлось ее уничтожить». Неужели именно этим он обречен заниматься? Именно таким человеком он должен стать?

Возвратилась целительница. Напоследок Конвей пробормотал что-то о том, чтобы полковника вынесли наружу, на солнце и свежий воздух.

За гобеленом, неуклюже согнувшись, подсматривал Итал. Одной рукой он нервно потирал камень, как будто это могло помочь лучше видеть, сделать более ясными место действия и голоса. Он научился понимать многое из того, что они говорили на своем гортанном языке, но подслушивать было чертовски трудно. Он мучился сомнениями, не следует ли доложить королю о том, что удалось разузнать. Итал вспомнил аромат супа, в животе у него заурчало, и воин покинул свой пост.

Перед передачей просьбы об аудиенции стражники в прихожей рабочих покоев короля подвергли его обычному обыску. Через небольшую, забранную решеткой амбразуру прозвучало разрешение, и они бесстрастно распахнули окованную железом дверь. Сразу за ней был барьер, почти перекрывавший коридор. Он был деревянным, покрыт медными пластинами. Факелы с обеих сторон кидали мягкий жар на полированный металл, но черные хмурящиеся глаза, нарисованные на его поверхности, предупреждали всех входящих.

Итал обошел вокруг барьера. Сама комната была темным душным кубом. Атрибуты роскоши только подчеркнули ее изолированность.

Ее центр занимал массивный дубовый стол. В его главе располагалось кресло Алтанара — приподнятое, похожее на трон, из богато отделанной светлой древесины с резными подлокотниками в виде лососей из нефрита. Орел из слоновой кости «сидел» на высокой, обтянутой кожей спинке. Пол полностью закрывали ковры из медвежьих шкур, и в полированном серебряном канделябре причудливой формы горело множество свечей.

Алтанар стоял возле кресла, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Когда Итал закончил, он спросил:

— И это все? — голосом, который не предвещал ничего хорошего. Итал заметно сжался.

— Вы велели сообщать обо всем важном, король. Этот человек, Фолконер, боится, что может проговориться. Они говорили о том, откуда пришли, о «проекте». — Алтанар продолжал свирепо смотреть на него, и Итал тихо закончил: — Их трудно понимать.

Алтанар медленно подошел, издеваясь над дрожащим солдатом глумливым фальцетом.

«Обо всем важном, король». «Боится, что может проговориться». Ах, да — «проект». — Он остановился прямо перед Италом.

— Ты, безмозглый придурок! Ты оставил их одних, чтобы прийти сюда и сообщить мне, что ничего не понял. Он сейчас спит? Что он говорит?

Итал запнулся, казалось, все его тело ищет ответ.

Алтанар ударил его.

— А теперь попробуй понять. Я рад, что он умирает. Мне не придется его убивать. Я рад, что он бредит. Он расскажет мне, о чем спрашивать остальных. Возвращайся. Мне важно знать каждое его слово. Когда он заснет сегодня вечером, отправишься к блюстителям истины. Скажешь им — я хочу, чтобы тебя хорошо выпороли, напомнили тебе о твоих обязанностях, но так, чтобы завтра ты смог работать. Ты понял?

Итал беззвучно кивнул, и Алтанар пнул его коленом.

— Отвечай! — Получив следующий удар, воин задохнулся от боли, а Алтанар все бил и бил, требуя ответа. Наконец Итал смог, давясь, прохрипеть нужные слова. Тяжело дыша, весь в поту, Алтанар закричал, чтобы он убирался. Итал вывалился в зал, испытав последнее унижение, видя ухмылки стражников, и, шатаясь, добрался до пустого коридора. Прислонившись к стене, он прижался щекой к прохладному камню и медленно, преодолевая боль, выпрямился. В правом ухе шумело, и, когда он прикоснулся к нему, пальцы были в крови.

Конвей уже вернулся, когда Фолконер пробудился. Он приветствовал посетителя, потом долго смотрел в потолок, перед тем, как повернуть голову и взглянуть на него снова.

— Я не собираюсь этого делать. — Слабый, задыхающийся голос звучал удивленно. Когда Конвей пробовал возразить, он жестом призвал его помолчать. — Это достаточно трудно сделать, не превращая все в комедию положений. — На мгновение к нему вернулись командирские манеры, но быстро исчезли. — Я все думаю, что мы почти стерли с лица земли индейцев в Америке, когда принесли им оспу. Теперь моя очередь — на этот раз жертвой стал захватчик.

— Не говорите так. Я знаю, как вам тяжело, но вы должны выкарабкаться. Вы нам нужны.

Он покачал головой.

— Нет. Это вы нужны мне.

Темное подозрение, мелькнувшее на лице Конвея, рассмешило полковника, но, попробовав засмеяться, он задохнулся в приступе кашля. Глоток воды помог, и Фолконер продолжил:

— Я не буду просить, чтобы ты убил меня, друг мой. У меня есть для тебя действительно трудная работа.

Конвей сказал:

— Мне не нравится ни то, ни другое. Подождите, пока вам не станет лучше, потом поговорим.

— Потом мы поговорим в аду. Нет, я скажу сейчас, пока могу. Я возлагаю ответственность на тебя.

— Вы все еще думаете о том идиоте, сказавшем, что кто-то должен возродить страну? Вы еще более безумны, чем он. Был. Нет уже той страны, нет уже несколько столетий. Все изменилось.

— Идеи не умирают, а мы были идеей. Мечтой. — Он потянулся, схватив Конвея сухой, горячей рукой. — Для всего нужно готовить почву, Мэтт. Ты — единственный из оставшихся. Остальные — хорошие люди, прекрасные. Но не лидеры. — Рука его бессильно упала.

Конвей потрясенно взглянул на полковника — его лицо почти не отличалось от черепа, обтянутого кожей. Закрытые глаза запали в глазницах, почти таких же темных, как линии инфекции, ползущие по вздувшейся руке.

Внезапно Фолконер мучительно попытался встать. Глядя диким взглядом мимо Конвея, он старался жестикулировать обеими руками.

— Поставить пулеметы здесь! По тем деревьям, огонь! Бронебойщики, сюда! — Так же быстро, как поднялся, он рухнул, с хрипом вдыхая и выдыхая воздух. Его грудь трепетала в такт с биением сердца.

Конвей протер его водно-спиртовой смесью. Полковник заговорил, не пытаясь повернуть голову:

— Я не могу с этим справиться, Мэтт. Все настолько реально, что, только когда проходит, понимаешь, что это очередная галлюцинация. Есть важный вопрос, он может превратиться в большую проблему. Сейчас Алтанару удобно придерживаться версии, что мы пришли из другого места. Но позвольте кому-нибудь начать говорить о нас сверх того, о нашей сверхъестественной природе или что-то в этом роде, и королю придется задавать нам вопросы. В его манере. А нам отвечать.

Конвей пытался спорить — спокойно, рационально. Фолконер неподвижно лежал с закрытыми глазами, и Конвей даже не был уверен, что он бодрствует, пока тот судорожно не вздохнул.

— Если мы не найдем способ вывести этих людей на правильный путь, то история повторится вновь. Мы добрались сюда, чтобы попробовать. Я хочу услышать, как ты согласишься со мной, перед тем как я умру.

Конвей склонился к его ногам.

— Это непростительно, это — последнее дело.

Фолконер попробовал улыбнуться.

— Именно это я и хотел услышать. Я победил.

— Я не буду этого делать, черт бы вас побрал. Я собираюсь жить так, как смогу, и столько, сколько смогу. Говорю вам прямо, что не собираюсь ввязываться в этот дурацкий крестовый поход. Вы умрете, проиграв.

Полковник открыл глаза.

— Ты сделаешь это. Не так, как получилось бы у меня, но сделаешь. Мы столь же непохожи, как день и ночь, друг мой, но цель у нас одна. А теперь позволь мне отдохнуть.

Несколько секунд Конвей стоял, сжав кулаки, не в силах вымолвить ни слова. В самом мрачном настроении он резко повернулся на пятках и пошел к дверям. Не успев открыть их, Конвей оглянулся, услышав голос Фолконера:

— Я даю тебе шанс уйти, как обычно это делается в кино, помнишь? — Полковник резко остановился, из груди его послышался звук, которого Конвей не понял, потом продолжил: — Я только хотел сказать, что желаю… А, ничего. Желать чего-либо — только время тратить. До свидания. — Его голова упала на подушку. Конвей мягко закрыл дверь.

Конвей ушел, и Итал приник глазом к отверстию в гобелене. В правом ухе шумело, он почти ничего не слышал. Воин потер ухо, но толку от этого не было. Шум сидел глубоко в голове, и с ним ничего нельзя было поделать. Зато боль в паху почти прошла.

И еще одно не давало ему покоя, наполняя острым чувством унижения. Закрыв глаза, он снова видел ухмыляющиеся лица стражников. Воин открыл глаза, вспомнив ночь в горном форте, когда Алтанар заставил их идти к шатру под ураганным ветром. Он подумал, остались ли у женщины пальцы после полученного обморожения. Вряд ли.

Дверь открылась — медленно, беззвучно. В нее заглянула Девушка-рабыня, приставленная к незнакомцам. С кошачей быстротой она скользнула внутрь, быстро оглянувшись перед тем, как закрыть дверь. Она поспешила к кровати, и Итал с удивлением понял, что Фолконер явно ожидал ее.

Весь в напряжении, протискиваясь вдоль стены, он хотел завопить на них, чтобы разговаривали погромче. Если он не сумеет их расслышать, то Алтанар взбесится сильнее, чем когда-либо.

Девушка склонилась над чужаком, и Итал было подумал, что она собиралась поцеловать его, но тут же понял, что Ти нащупывает что-то, привязанное к ноге. Когда она выпрямилась, в руке у нее был нож. Он набрал в грудь воздуху, чтобы закричать на нее, остановить, когда она вручила нож Фолконеру. На этот раз она поцеловала его в лоб и исчезла столь же быстро, как появилась.

Итал проклял себя, восхищаясь ее хитростью. Только теперь он понял, почему она так старалась не попасть сегодня в список людей, которым позволено посетить Фолконера. Когда его найдут мертвым, Алтанар будет пытать всех, кто был на дежурстве, разыскивая, кто принес ему нож. Никто не сможет признаться в том, чего не знает, и Итал был уверен — несколько человек подтвердят, что маленькая Ти за весь день ни разу здесь не была. Фолконер проверил край лезвия.

Что-то жгло Италу глаза. Капли пота, сообразил он, поняв, что весь взмок, несмотря на холодную сырость коридора.

Фолконер подготовил свою смерть. Он хотел защитить своих друзей от того, в чем мог бы проговориться, когда яд в его крови принесет безумие. Это был храбрый поступок.

На Итала снизошло великое спокойствие.

Если он закричит и тем самым раскроет место, где скрывается, то Алтанар наверняка его убьет. Если он ворвется в комнату, чтобы помешать самоубийству, и чуть замешкается, то Алтанар наверняка его убьет. Если он не сделает ничего, чтобы остановить самоубийство, то Алтанар наверняка его убьет.

В любом случае его будут пытать, пока не вытянут имя девушки-рабыни, а уж с ней блюстители истины будут развлекаться долго.

Воин выпрямился. Несколько минут он смотрел в темноту. Снова заглянув в комнату, Итал увидел, что Фолконер сделал то, что собирался. Отступив от отверстия, он совершил ритуал, которым провожали мужчину клана, умершего достойно.

— Иди легко. Возьми с собой наше уважение к твоему пути. Пожалуйста, оставь свою храбрость нам, которые еще в бою.

Итал сам не понимал, что заставляло его произносить эти слова для Фолконера, самого странного из незнакомцев, но, выговорив их, он почувствовал себя намного лучше. Повернувшись, воин пошел прочь.

Глава 44

Конвей и Леклерк пристально разглядывали расстилавшийся перед ними пейзаж:

— Должно быть, это — пик Райнер, но я не припомню, чтобы у него была скругленная вершина и кратер на склоне.

Леклерк кивнул.

— А какое глубокое русло реки. Почти каньон. И деревья здесь меньше. Я думаю, ее снесло пару столетий назад, и сюда обрушилась целая лавина грязи и лавы от взрыва. Смотри, какая ровная местность. Не за что глазу зацепиться, от горы до Саунда. Интересно, жил ли здесь кто-нибудь, когда все это случилось.

Конвей ответил:

— Сомневаюсь. Ну не ирония ли судьбы? Дома, фабрики, поля — никто не знает, что там было. Люди, построившие их, видели, что все разрушено, но не вычеркнуто из жизни. А эти, живущие на руинах, даже не знают, что здесь была цивилизация. — Он остановился на мгновение, осматриваясь кругом, потом продолжил: — Гора «Отец Снегов». Интересно. Реки, озера, земля — все женского рода, а горы, точнее, горные пики — мужского. Быть может, мы говорим о вещах, приносящих жизнь, как о женщинах, а о вещах, приносящих смерть, как о мужчинах.

— Может быть, когда-то давным-давно. Женщины все так же приносят жизнь, но хватит об абстракциях. Вернемся к нашим делам. Меня тревожит Картер. Она уже долго не может прийти в себя.

— Она возьмет себя в руки, как только захочет жить. Эта старая настоятельница нашла им занятие. Они тоже будут приносить пользу.

Последняя фраза возвратила их к трудному разговору, и Леклерк быстро поднял брови, осторожно спросив:

— Что ты имеешь в виду?

— Мы останемся здесь в живых до тех пор, пока нужны Алтанару. Как только он разберется в нашем оружии, то отберет его у нас.

Леклерк изучающе смотрел на гору.

— Полковник Фолконер передал свою миссию тебе, не так ли?

Конвей чувствовал, что шея его багровеет.

— Я этого не говорил. Не приписывай мне мотивов, пока не выслушаешь до конца.

— Я слушаю.

Конвею хотелось обдумать то, что он собирался сказать. Он хотел выразить так много — патриотизм, от которого сжимало горло, когда он думал о своей ушедшей стране и о новой, ожидающей своего рождения; друзья, их будущее, такое хрупкое и суровое перед лицом варварства Олы, его неспособность найти безопасный выход из положения. Запинаясь, он продирался через все это, чувствуя, что не находит нужных слов.

Когда Конвей замолчал, Леклерк перевел на него взгляд.

— Я же говорил, что он возложил свою миссию на тебя. — Он сделал протестующий жест прежде, чем Конвей смог возразить. — Признайся, у нас нет никакой альтернативы. Вы уже сказали, что он устранит нас, как только не сможет больше использовать. Можем ли мы сделаться незаменимыми?

— Должны.

Леклерк кивнул, как будто обсуждая шахматную партию.

— А это значит, что мы должны будем помогать ему в войнах и таким образом выполнять президентский приказ повторно объединить страну. — Его самообладание наконец исчерпалось, и лицо скривились в болезненной улыбке. — Я даже не могу вспомнить его имя. Мы — единственные люди, когда-либо слышавшие о нем, знающие что-то об этой проклятой стране, а я не могу вспомнить, как звали президента.

— Это была хорошая страна. Она должна жить снова.

— Ты что, с ума сошел? Ты думаешь, что этот кровожадный идиот собирается восстанавливать Зал Независимости или что-то в этом роде? Лично я присоединился к криогенному проекту, потому что у меня не было другого выхода. Я был никто, у меня не было работы, и война смела бы меня с лица земли, как и всех прочих. Так что я подумал, если буду участвовать в проекте, получу шанс на настоящее приключение. Прелестная мысль. Все оказалось гораздо страшнее, чем хотелось бы. Конечно, это лучше, чем ждать, когда из бомболюка тебе на голову вывалят канистры со СПИДом 6-А, или наблюдать, как на глазах меняется цвет радиационного индикатора, пока ты впитываешь гамма-лучи. Если мое волнение тебя не пугает, то я с тобой. Подумай о том, как захватить Олу, и я твой, с потрохами. Но воссоединить континент? — Он махнул рукой, охватывая гору Отец Снегов, долину, горизонт на востоке. — Мы даже не знаем, как он теперь выглядит.

Конвей двинулся дальше.

— Давай возвращаться в замок. Они злятся, если мы отсутствуем слишком долго.

Это была двухчасовая экскурсия в прошлое. Они наслаждались относительной свободой даже больше, чем свежим воздухом и пейзажем, несмотря на то что находились под постоянным наблюдением. Сопровождавшие их стражники и не пытались скрыться из виду, хотя шли в некотором отдалении, позволяя свободно разговаривать.

И мужчин, и женщин уже не ограничивали в передвижениях и в контактах. Они обнаружили, что Оланы вполне дружелюбны — местные жители относились к незнакомцам с терпением и юмором. Однако они не спускали настороженных глаз со стражников, вполне допуская, что придется отвечать на вопросы. В группе поражались, насколько жители запуганы Алтанаром. Конвею не терпелось узнать побольше о мире, лежащем за стенами замка. Но путешествиям всячески препятствовали и строго их контролировали.

Сегодня, прогуливаясь вдоль мощенной камнем дороги, Мэтт изучал технические навыки Оланов. Камень и древесина были основными строительными материалами, и они уже освоили арки; окна и двери завершались перемычками, некоторые из них были удивительно большими. Леклерк заметил, что здесь явно жертвовали изяществом и пропорциями в пользу прочности. Его внимание привлекла и сама дорога. Она была прямой, как стрела, и, очевидно, имела прекрасное основание, иначе давно была бы разбита колесами огромных деревянных телег, грохотавших по ней вверх и вниз. Однако камни были не подогнаны по высоте и наклону, что создавало ухабистую, неровную поверхность. Леклерк съязвил:

— Почему вот так всегда? Я знаю — когда им нужна ровная площадь, они могут сделать ее, но ведь построили эту припадочную дорогу и решают проблему, впрягая больше лошадей спереди и заставляя рабов толкать телегу сзади.

В конце фразы ему пришлось повысить голос. К ним тянулась одна из телег. Возничий изощренно клял свою медлительную бригаду из сорока волов. Его помощник сидел сзади, по-царски устроившись наверху шестифутового толстого комля единственного бревна. Его работа заключалась в том, чтобы стегать кнутом по потным спинам тридцати скованных рабов, толкавших телегу. Конвей спросил себя, сколько все это должно весить. Даже колеса телеги впечатляли — более шести футов в диаметре, с деревянными башмаками шириной добрых шесть дюймов. Следы огня на древесине говорили, что железные шины надевались на колесо раскаленными докрасна, и они вращались так медленно, что можно было разглядеть крепившие их массивные заклепки. Спицы толщиной в ногу взрослого мужчины шли из ступицы, напоминавшей бочонок. Само основание телеги было сделано из бруса толщиной дюйма четыре, скрепленного железными скобами.

Не сговариваясь, Конвей и Леклерк подождали, пока пронзительно скрипящая, стонущая телега не миновала их, а потом двинулись дальше. Они оглянулись на город, в который следовал груз.

Возвышаясь над лежащей перед ними плоской равниной, он выходил за ее пределы и спускался вниз по довольно крутому склону к сверкавшей голубой воде Внутреннего Моря. Его окружали серо-черные каменные стены длиной в половину мили и высотой пятнадцать футов. Перед ними лежало пастбище, добрые две сотни ярдов плоской вытоптанной земли, не дававшей нападавшему никакого укрытия. Внутри стен все имело прямоугольную форму. Ничто не должно было нарушать сеть прямых линий, кроме официальных зданий, которые выходили за пределы одного квартала. Кварталы располагались ступенями по высоте, так что крыша одного здания служила террасой для другого. Улицы, которые кончались у стен здания, продолжались на противоположной его стороне.

Круглый трек и стадион занимали прямоугольную область два на четыре квартала. Еще более внушительным был огромный резервуар правильной геометрической формы.

Драгоценным камнем королевства был замок Алтанара, окруженный собственной стеной, которая примыкала к западной городской стене. Внутренние земли замка были похожи на парк, с воротами, обращенными к Внутреннему Морю, и фактически в городской стене было пять ворот. Общественные ворота, намного большие, назывались Восходом, Закатом, Северной звездой и Золотым летом. Последние были названы так из-за отражавших солнце полированных медных пластин. Река с доками и складами была к югу от них.

Вдали поднимались Стеклянные Утесы, неизменные, приковывающие взгляд две сотни ярдов оплавленной земли, сверкавшей как зеркало. Что бы там ни было, человек обрушил сюда термоядерный ад. Увидев их впервые, все стали горячо обсуждать возможное название местности или вероятный характер цели, которая подверглась такому сокрушительному удару. Бернхард настаивала, что это была просто шальная ракета.

Именно такие места Оланы именовали радзонами. Никто не знал, с чем связано это название. Радиационная опасность давно исчезла, но какие-то знания о радиации остались. Конвей философски заметил, что образование — это требующий ухода сад, а невежество — сорняки. История — старая история — полна примеров, доказывающих, что при крушении цивилизации знания исчезают в первую очередь.

Все были потрясены, когда Леклерк взорвался, оскорбленный черствостью их чисто технической дискуссии. Его голос дрожал, жесты были почти судорожны.

— Мы превратили целые склоны в стекло. Вы видите? Мы развратили саму землю. Кого беспокоит, что там было? Взгляните, что осталось; это ужасно!

Он открылся им потом, этот сверкающий утес с редкими, худосочными деревьями, скорее засоряющими, чем украшающими его вершины. После этого все избегали туда смотреть и никогда об этом не говорили.

Когда телега отъехала достаточно далеко, позволяя продолжить разговор, Конвей и Леклерк пошли дальше. Они прошли уже около мили, когда Конвей показал на холм земли, высившийся сбоку от дороги.

— Знаешь, что это такое?

Леклерк не знал.

Конвей продолжил:

— Ты помнишь семейство, которое мы видели на рынке около недели назад? Мы обратили внимание, что они как будто из другого племени, и люди относятся к ним не слишком дружелюбно. Я потом спросил Ти про них. Их называют торговцами. — Он описал их странный образ жизни, добавив: — У них не слишком хорошая репутация. Одно из прозвищ, которым она их обозвала, — «грабители проклятых Богом мест». — Он остановился и показал большим пальцем на земляной холм. — Вот оно — проклятое место. Когда-то там была деревня, или поселок, или город. Его перевернули вверх дном, погребли, сожгли — что угодно. Торговцы буквально охотятся за такими местами, и когда находят, то начинают грабить. Их всегда прогоняют местные жители, но обычно они успевают кое-чем поживиться.

— Я думал, что гиганты — это мы.

— Я тоже. У меня пока не было времени спросить Ти об этом. Интересно, что некоторые из проклятых мест были и радзонами. Торговцы научились определять, когда они становятся безопасными. Вероятно, наблюдая за животными, которые проходят в зону и уже не гибнут сразу. Крутой народец. Ти обозвала их «грабители могил». Неудивительно, что их не любят.

Леклерк предложил пойти взглянуть на проклятое место поближе. На первый взгляд перед ними лежал открытый карьер; на разрезах, располагавшихся ярусами, работали люди. На краю карьера лежали несколько груд добытого материала, привлекшие их внимание.

Их соглядатаи отошли назад, удовлетворившись тем, что держат своих подопечных в поле зрения.

В самую большую груду были сложены строительные материалы: кирпичи и бетонные блоки, готовые к использованию. Железобетон разбивался на части, арматура кропотливо извлекалась и складывалась в центральную кучу, к металлам. Медная труба в хорошем состоянии лежала отдельно, охраняемая стражником. Они уже знали, что здесь она считалась драгоценностью, как и другие материалы, хранившиеся вместе с трубой, — керамика и стекло.

Мужчины, работающие в карьере, сносили свои трофеи в центр ямы, откуда кран поднимал их на поверхность земли. Конвей и Леклерк наблюдали, как грузчик снизу крикнул своему партнеру, чтобы тот поднимал груз наиболее ценных товаров.

— Взгляни на эту конструкцию, — сказал Леклерк. — Стрела крана прикреплена к столбу около того парня. Там только один шкив. Трудно поверить, но нет даже браншпиля. Парень просто тянет за веревку, и…

Не успел он закончить фразу, как веревка выскользнула из рук мужчины. С замечательной быстротой он схватил бухту сложенной около него веревки и набросил тормозную петлю на столб, очевидно предусмотренный для этой цели. Несмотря на скорость его реакции, груз пошел вниз, обрушившись на стоявшего рядом грузчика, и лишь потом, дернувшись, остановился. Грузчик рухнул на землю бесформенной дрожащей кучей. Стекло и посуда разбились с жалобным звоном.

До сих пор Конвей и Леклерк считали, что стоящие вокруг надсмотрщики лишь наблюдают за работами, не обратив внимания на дубинки, висевшие у них на поясе. Но сейчас трое надсмотрщиков бежали к месту происшествия с оружием в руках. Мужчина, работавший на подъемном кране, с безумным выражением лица метнулся в одну сторону, потом в другую. Когда стражники приблизились, он рухнул на колени, моля о пощаде. Стража не обращала на мольбы никакого внимания.

Леклерк потянулся за пистолетом, но Конвей схватил его за руку, прошипев:

— Не будь идиотом! — и побежал к склоненной фигуре и трем избивающим ее стражникам. Заметив приближение одного из незнакомцев Алтанара, те отступили на шаг. Они усмехались, явно довольные своей работой. Леклерк торопился. Они с Конвеем затеяли с надсмотрщиками разговор об устройстве карьера. Когда они ушли, окровавленный рабочий уполз прочь. Вскоре, шатаясь, он поднялся на ноги и спустился вниз, в карьер.

Так они обнаружили, что все рабочие здесь были рабами.

— Да их тут добрая сотня, — сказал Конвей, и один из надсмотрщиков радостно закивал.

— Ровно девяносто три. Больше всего из Харбундая, некоторые из племен с Матери Рек. Мы здесь копаем самое большое проклятое место в королевстве. Там внизу много всякой всячины, оставшейся от гигантов.

— Мы видели в груде кубки для вина. Они не показались мне гигантскими, — заметил Леклерк.

Стражник казался удивленным.

— Конечно, нет. Никто не знает, где на самом деле жили гиганты. Это — проклятое место, одно из мест, где жили их рабы. Как-то раз они попробовали убежать от гигантов, но боги их всех убили. Разве у вашего народа, откуда вы пришли, нет проклятых мест?

— Конечно. — Конвей оскорбленно выпрямился. — Но наши гиганты ничего не оставляют после себя в проклятых местах. Наши гиганты никогда не пришли бы в место, где живут рабы.

— О! — Мужчина выглядел пораженным, но вскоре смог продолжить: — Ну, от гигантов здесь осталось негусто. Так, немного стали. Должно быть, рабы все растащили.

— Наверняка, — ответил Леклерк тоном, не согласующимся со смыслом слов. Конвей попрощался со стражей. По дороге назад некоторое время они хранили молчание.

— Почему Ти не сказала, что здесь работают рабы? — наконец поинтересовался Леклерк.

— Не знаю. Спрошу у нее.

Леклерк усмехнулся.

— Держу пари, что спросишь. — Он продолжил, не обращая внимания на то, что Конвей обернулся, свирепо глядя на спутника: — У тебя ведь будет множество возможностей задавать ей вопросы, правда? К ней ты отправляешься, когда хочешь уйти от себя. Если она не похожа на большую часть этих дикарей, то должна знать, как иногда огорчает упущенный шанс.

На шее Конвея задергалась жилка.

— Она сама рабыня, Луис. Ей это не нравится, но ничто не в силах изменить ее положения.

Остальная часть пути до замка была похожа на спринт; оба были в крайнем раздражении. Они расстались перед дверью комнаты Леклерка — тот резко повернулся и вошел, не говоря ни слова, а Конвей спустился в зал.

Прошла неделя, когда однажды утром Конвея разбудил настойчивый стук в дверь. Готовый ко всему, он схватил «вайп», ответив:

— Кто там?

— Я! — Леклерк был весел, в единственном слове звенело волнение.

Сонно чертыхаясь, Конвей рывком распахнул дверь, и Леклерк торопливо схватил его за руку.

— Ты не одет, — констатировал он и пробулькал, не обращая внимания на раздражение Конвея: — Я хочу тебе кое-что показать. Самую простую вещь в мире. Не могу понять, как я не Додумался до этого раньше.

На все вопросы Конвея он отвечал все той же понимающей усмешкой. Скоро и Конвей улыбался. Энтузиазм его спутника был непреодолим. Наскоро умывшись и побрившись, он позволил вывести себя из замка, через луг за его стенами, в город. Нырнув в низкий дверной проем, Леклерк буквально втащил за собой Конвея. Когда его более высокий спутник выпрямился, они оказались во дворе большой мастерской. Леклерк торжествующе показал на высокую неуклюжую конструкцию.

Хорошее настроение Конвея испарилось.

— Что все это значит?

Смущенный Леклерк все показывал на аппарат, отвечая:

— Это.

— Это же подъемный кран, — сказал Конвей, и Леклерк тут же снова воспылал энтузиазмом.

— Да, да. — Он потащил друга поближе, показывая ему детали конструкции. — Смотри — устройство с двойным шкивом. Подумай, какой выигрыш в силе! Но вот — действительно важная часть. — Леклерк понесся к браншпилю. — Это дает еще большую подъемную силу, — похвастался он, поворачивая колесо. Из смонтированного сверху устройства раздался клацающий звук, и Леклерк просиял. — Это — та самая штука, про которую я говорил. Простое храповое колесо. Видишь, как оно вращается на оси? И как крюк захватывает эти колеса на стреле браншпиля? Это значит, что колесо может вращаться только в одну сторону, Мэтт, если только ты вручную не отцепишь храповое колесо от нижнего стропа. Теперь те бедные ребята в своем карьере могут поднимать больше, легче и никогда не бояться, что груз свалится им на голову.

Еще раз улыбнувшись, Конвей подошел ближе посмотреть на машину.

— Блестяще. Именно такие вещи мы и должны делать для этих людей.

— Мы уже работаем над усовершенствованием, — заявил Леклерк, — делаем поворотную подъемную стрелу, чтобы людям не приходилось изгибаться и вытягивать груз сбоку. Мне это пришло в голову, когда я увидел каменные стены. С высотой камни становятся все меньше — слишком тяжело затаскивать крупные блоки наверх. Я могу подумать, как делать портативные или разборные подъемные краны; знаю, у меня получится. Мы сможем возводить стены — более прочные стены — везде, где пожелаем. И акведуки. Нет никаких пределов…

— Нет, есть, — сказал Конвей, отведя Леклерка подальше от собирающихся вокруг них рабочих. — Мы должны быть осторожны, чтобы не переусердствовать. Помни: этот Алтанар — кровавый тиран. И если мы построим ему стены…

Леклерк перебил его, заикаясь:

— Если мы их построим, то будем знать их слабые места. Во всяком случае, стены — это защита. Мэтт, все, что я покажу этим людям, распространится, как огонь по траве. Всегда так получается. Кое-что можно сохранить в тайне, но все, что человек увидел, он сможет повторить. Или улучшить. Так что я даю преимущества не только Алтанару.

— Но это поможет ему.

— Мы должны быть полезны; ты сам это сказал. Во всяком случае, нельзя остановить знание.

— Можно, если ты — единственный его обладатель.

— Если бы я придумал этот подъемный кран две недели назад, тот раб остался бы в живых.

— Неочевидно.

— А я думаю, что да. Я считаю, что мы должны делать все возможное, чтобы вводить усовершенствования. Даже если некоторые из них помогают как плохим, так и хорошим людям.

— А я говорю, что нужно найти лучшее время и место.

— Но я живу здесь. И сейчас. Мне не меньше противен этот мясник Алтанар, чем тебе. Но я думаю и о другом.

Отвернувшись, Конвей разглядывал усовершенствованный кран, пытаясь пробиться через чащу моральных проблем. От мысли, сколько сложностей вызвал такой простой механизм, как автоматический тормоз, на него накатила волна депрессии.

— Поступай, как знаешь, Луис, — уступил он. — Но хоть иногда думай о последствиях. Обещаешь?

— Конечно. — Леклерк хлопнул по спине уходящего друга. Не успел Конвей выйти из дверей, как его невысокий спутник уже погрузился в свою работу, пальцем рисуя чертеж на песке.

Вернувшись в замок, Конвей пробездельничал весь день до вечера.

Вскоре после ужина он направился в крошечный внутренний сад. В окружении каменных стен на нескольких клочках земли росли папоротники и цветы. Со стены напротив главного входа сбегал искусственный водопад. Гладкий водный поток разбивался о каменные уступы перед тем, как влиться в нагретый солнцем бассейн.

За клумбой рододендронов виднелся второй, едва заметный вход в сад. За ним была дорожка, скрытая плотной стеной сирени, которая вела к лачуге садовника. Конвей удобно устроился на скамье в противоположном углу от водопада и приготовился ждать.

Он ожидал уже достаточно долго и был настолько неподвижен, что три птицы, не думая, что это живое существо, прилетели купаться, разбрасывая брызги воды. Они были размером с ворону, но красивее — бледно-зеленые, неизвестной ему породы, и Конвей был уверен, что в его время их на Тихоокеанском северо-западе не было. Их необычная внешность вызвала тусклое воспоминание. Летний день, место, которое пахло, как это — растениями и водой. И звуки животных. Зверинец. И смех ребенка.

Он быстро, неуклюже поднялся, и птицы, пронзительно крича, улетели на стену. Они все еще продолжали кричать оттуда, когда Ти скользнула через второй вход. Она двигалась с напряженной грацией оленя. Смуглая кожа, черные волосы, длинная мантия сливались с кустарником. Она раздвигала ветки и листья так беззвучно, как будто шла через туман. Заметив Конвея, Ти поспешила к нему.

Он рассказал о встрече с Леклерком, связав ее с инцидентом на раскопках в проклятом месте. Рассказывая, он избегал смотреть в ее глаза, пытаясь избежать простого разрушительного влияния ее присутствия. Но, описывая смерть одного раба и избиение другого, он совершил ошибку, взглянув в лицо Ти, и вздрогнул от мертвенного выражения, обострившего ее черты.

Он подумал, что однажды женщина уже вошла в его прежнюю жизнь, и не мог себя заставить вспомнить, что он чувствовал потом. Конвей боялся признаться себе, что его захватывает новое чувство.

Не сознавая его колебаний, Ти сказала:

— Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть. Нами помыкает не только Алтанар, но почти каждый местный житель в этом королевстве. Ты сказал, что хочешь помочь нам, и я поговорила со своими друзьями. Они желают встретиться с тобой.

Стремительность этого заявления вымела из головы Конвея все другие мысли. Он мягко рассмеялся.

— Могу себе представить, как заботятся твои друзья о безопасности. Что мне надо сделать, чтобы увидеть их?

— Ты должен прийти один, со мной. Без оружия.

— Это невозможно. — Слово сердито выпрыгнуло из него, и Конвей упрямо сжал челюсти.

— Они могут встретиться только на таких условиях. Или так, или никак.

Ти отвернулась, слишком медленно, чтобы скрыть внезапное чувство отвращения, пробившееся сквозь ее обычную сдержанность.

Ее реакция понравилась Конвею. Она не любила ультиматумов еще больше, чем он сам. Твердо это усвоив, он без особого энтузиазма попробовал оценить ситуацию.

Если она собирается завести его в западню, то единственный способ выбраться из нее — использовать их огнестрельное оружие. Даже если ему удастся вырваться, Алтанар узнает, что его пленник бродил где-то ночью. Связывающая их тонкая ткань обмана и взаимного опасения будет безвозвратно порвана. Алтанар отбросит все притворство и просто пытками вытянет из них все тайны.

Он вздрогнул, почувствовав, как зашевелились волосы на голове. Алтанар так и поступит, рано или поздно, если они не превратятся в таких же чудовищ, как его одетые в белое блюстители истины. Если Конвей не найдет способа вырваться на свободу. Доверие Ти было не больше, чем ставка в игре с шансами на выигрыш, в отличие от ставки в безнадежной игре.

Самое удивительное — Конвей ей доверял. Он боялся того, что могла принести ночь, но был счастлив разделить с Ти опасность. Он верил в нее.

Конвей вымученно улыбнулся, зная, что выглядит робким.

— Может быть, с учетом всех обстоятельств, это не так уж и невозможно. Эти люди — все они из твоего племени?

— Нет. — Ти увидела удовлетворение в его кивке и резко спросила: — Почему? Ты не любишь Фор?

— Тише, тише. Я только подумал, что хотелось бы узнать людей из разных племен, и все.

— Ты встретишься с некоторыми.

Ти все еще была в раздражении, и Конвей похлопал ее по руке. Она отдернула руку, но он проговорил, как будто не заметил этого:

— Я хочу быть другом всех племен.

— Это слишком трудно. — Она состроила гримаску, покачав головой так, что качнулись гладкие волосы.

— Все мы чего-то хотим.

— Вы все хотите быть свободными от Олы и королей, подобных Алтанару.

— Да! О, да. С этим мы все согласны. Больше для себя, чем для нее, он сказал: — Прямо в точку. — И потом отрывисто: — Когда мы встречаемся?

— Ты знаешь сигнал смены караула?

— Колокола? Кто же их не знает — они звонят на весь город.

— Да. Приходи сюда через час после первой смены караула. Я буду ждать.

Конвей кивнул, надеясь, что водные часы в их покоях не слишком отличаются от ее часов. Они расстались, не прощаясь. Уходя из маленького сада, он остановился, чтобы поправить шнурок на ботинке.

Он огляделся по сторонам, ища соглядатаев, но не заметил фигуру, притаившуюся за стволом росшего в отдалении массивного кедра. А если бы Мэтт увидел ее, то с тревогой убедился бы, что с этого места был виден не только главный вход в небольшой сад, но и незаметная дорожка к лачуге садовника.

Глава 45

Конвей пробирался по темному коридору к наружной двери. Приходилось остерегаться стражей, выставленных для охраны покоев короля, и случайных патрулей по два человека, ходивших по всему замку и вокруг него.

Звук шагов одного из таких патрулей заставил его мгновенно замереть, прижавшись к стене. Внутри замка патрульные носили тапочки и потому ходили очень тихо. Свои сапоги Конвей нес в мешке, что делало его тяжеловесным и неуклюжим. Жаль, что у него нет способностей Ти. Она говорила, что была из лесного племени Фор, и это подтверждалось тем, как женщина двигалась. Теперь он жалел, что послушался ее. Она не была столь уж настойчива. Ти почти не рассказывала о себе, но, когда это случалось, сквозь внешнее впечатление запуганной униженности проступала твердая скала ее характера. Рабыня в замке Алтанара, имеющая связи с «сопротивлением», — это требовало невероятного мужества.

Добравшись до сада, Конвей уже устраивался ждать, когда Ти поднялась со своего укромного места за кустом всего в ярде от него. Он подумал, что никогда не замечал ее первым. Когда она взяла его за руку и повела, Мэтт обратил внимание на свернутую веревку, переброшенную через ее плечо.

Ти остановилась у основания одной из лестниц, ведущих на боевую площадку на внутренней стороне стены замка. Они поспешили наверх.

Площадка находилась на шесть футов ниже верхней кромки стены. Вдоль нее, примерно через каждые шесть футов, в стене были проделаны бойницы для лучников. Сама площадка была достаточно широка, чтобы на ней могли разминуться два человека. С внутренней стороны никакого прикрытия не было, так что если атакующие взбирались на стену и попадали на эту площадку, то становились уязвимы для стрел и пращей, пущенных изнутри.

Быстрыми движениями Ти закрепила деревянный брусок поперек одной из бойниц. Спускаясь по веревке на землю, Конвей старался не думать, какой непрочной она выглядит. Ти последовала за ним, опустившись на землю позади него бесшумно, словно летучая мышь. Взмах ее руки спустил вниз брусок и веревку. Женщина подобрала их и, снова взяв Конвея за руку, побежала через открытый луг. Без колебаний она ворвалась в открытую дверь хижины пастуха на дальнем его краю.

Конвей пригнул голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку. Она чиркнула по затылку, и он порадовался, что вообще ее заметил, когда строение вдруг рухнуло. Когда Мэтт понял, что у стен появились руки, чтобы связать его, и языки, чтобы отвечать ругательствами на его рывки, он был крепко связан, рот зажат кляпом, а тело завернуто во что-то, напоминающее одеяло, через которое нельзя было видеть, а слышать и дышать можно было лишь с большим трудом.

Конвей задыхался от гнева на свою собственную глупость и предательство девушки, но пытался рассуждать спокойно. По крайней мере он пришел безоружным — оружие не было потеряно. «Оно бы и не помогло», — подумал он уныло.

Чего они надеются добиться этим похищением?

Подняв за ноги и плечи, Конвея понесли, а затем бросили на затрещавшие под ним жесткие доски. Скрип колес и стук копыт говорил о телеге, запряженной лошадьми. Возница погонял их, совершенно не заботясь о том, что езда выворачивает пассажира наизнанку.

Следующие десять минут Конвея трясло, а когда похитители останавливались, он вслушивался в их разговоры. В такие минуты он ясно чувствовал их напряжение, так же, как и свою беспомощность. Вдалеке справа послышался громкий смех и звуки веселья. В этот момент Мэтта извлекли из телеги. Внезапно шум оборвался. Ему показалось, что за ним закрылась дверь. Двое людей несли его вниз по длинной лестнице, как бревно.

Конвея усадили. Неопределенное чувство предупредило о приближающейся массе. Раздался звук, похожий на плеск разбивающейся о берег волны. Затем все стихло.

Его кто-то схватил, и Мэтт дернулся, попытавшись вырваться. Сильные руки грубо разорвали тяжелый мешок. Секунду глаза привыкали к свету, а потом он увидел фигуру в черной мантии. Она удалялась по направлению к группе людей, одетых в такие же темные, волочащиеся по полу плащи. От них исходила враждебность. Конвей насчитал около пятнадцати фигур.

Складки одежды закрывали нижнюю половину лиц, на головы были натянуты капюшоны. Двое стояли открыто: Ти, а перед нею — громадный мужчина. Неприкрытое лицо обрамляла густая борода, черная, как и его мантия.

По звуку колокольчика вся группа отвернулась от Конвея. Внимание переключилось на высокий помост слева от него. По бокам помост украшали небольшие свечи, привлекавшие внимание, но дававшие мало света. Конвей чувствовал, что находится под землей. Над ним переплелись массивные балки потолка. Слабое свечение, исходящее из центра комнаты, лишь усиливало глубокую темноту по краям.

Закутанная в мантию фигура молча поднялась по ступеням на помост. Человек говорил слишком тихо, чтобы Конвей мог различить слова, но при звуках его голоса люди замерли.

Подняв руки, человек затянул медленную торжественную мелодию. В музыке чувствовалась гипнотическая сила. Конвей боролся с порывом присоединиться к единству группы. Внезапно раздались металлические удары, будто зазвучали цимбалы. Последовавшая тишина нарушилась лишь шарканьем подошв, когда группа повернулась и приблизилась к Конвею. В угрожающем молчании они образовали вокруг него неправильный полукруг.

Из массы выступил человек с бородой. Одной рукой приподняв голову Конвея, он прижал ее к стене. В другой был длинный тонкий кинжал. Человек неторопливо провел острием по матерчатому кляпу. Кляп ослаб, и Конвей выплюнул его. Тогда бородач разрезал веревки, стягивавшие руки и ноги. В конце концов, все так же не сводя взгляда с глаз Конвея, он остановил лезвие на его горле, острый конец кинжала уперся в натянутую кожу. Лицо незнакомца было на расстоянии нескольких дюймов от лица Конвея.

— Зачем ты здесь? — спросил он грохочущим басом.

Конвей сглотнул, и нож кольнул шевельнувшуюся плоть.

Он произнес:

— Я собирался спросить об этом вас.

— Ты, пес Алтанара, пришедший вынюхивать о нас, ты еще думаешь шутить?!

— Я не принадлежу никому. — Мэтт бросил взгляд за спину бородача. Сцена была, как в фильме ужасов. Масса бесформенных фигур ждала, угрожая. Даже Ти была одета в мантию. Он обрадовался, что она, как и бородач, не закрыла свое лицо.

Конвей снова взглянул на мужчину.

— Как я могу знать, что вы не люди Алтанара и не пытаетесь надуть меня, говоря против короля?

По толпе прошел ропот. Он не мог сказать, была ли это похвала его предосторожности или гнев в ответ на обвинение. Ответила Ти:

— Ты видел, как я живу. Стала бы я жить для чего-нибудь еще, кроме мести?

— Я настолько же пленник, насколько и гость в замке. Ти сказала вам это.

— Сказала. Мы не увидели доказательств, что ты не служишь Алтанару.

— Мы будем служить, если меня и моих друзей принудят к этому.

Толпа подалась вперед, и Мэтт инстинктивно попытался отпрянуть. Острие кинжала все время касалось его тела. Стараясь говорить спокойно, он продолжал:

— Я несу ответственность перед своими людьми. Алтанар будет использовать нас, как использует всех, но наша цель — свобода.

Человек издал глубокий грудной звук.

— И ты бы донес на нас, чтобы достичь ее, так ведь?

Конвей медленно протянул руку, чтобы отстранить кинжал.

— Я пришел сюда, как друг. — Так же медленно, как отодвигал лезвие, он поднялся. Нож двигался вслед за ним, больше не касаясь, но терпеливо присутствуя. Выпрямившись, Мэтт обратился к человеку, держащему нож:

— Как тебя зовут?

— Вал, — ответил тот, — только ты никому об этом не расскажешь. Ты отсюда не выберешься.

— Я тоже так думаю, — согласился Конвей. Затем он не спеша махнул в сторону толпы и добавил: — Если бы ты хотел моей смерти, я давно был бы на земле у стен замка. Зачем тебе все это?

Ти в бешенстве прошептала:

— Я же говорила тебе, что его не запугать! Надеюсь, ты удовлетворен. Ты позоришься!

Вал вложил кинжал в ножны и оглядел комнату, ища, с кем бы разделить вину, и сказал почти извиняющимся тоном:

— Мы должны быть уверены в нем.

— Я уверена, а я живу внутри стен. Ты будешь на корабле и уедешь до того, как мы вернемся. Обходись с ним, как полагается, или мы уйдем. — В подвижных чертах Ти играло презрение. Вид ее поразил Конвея. Во время всех их встреч лицо женщины оставалось непроницаемым, а слова произносились медленно и обдуманно. Теперь они были быстрыми, как молния.

— Достаточно! — Вал снова повернулся к Мэтту. — Я двоюродный брат Ти. Если она в тебе ошиблась, наше племя доберется до тебя. — Он смотрел сердито, но Конвей видел, что теперь это было напускное. Он спокойно ответил, обращаясь ко всем, и заверил, что жизнь Ти настолько же важна для него, как и для них. Ти казалась несколько смущенной.

Конвей продолжал:

— Я должен спросить: вы хотите свергнуть Алтанара в ближайшем будущем?

— Свергнуть?.. Ты снова шутишь! Мы даже не можем потревожить его сон. Мы слабы, а повсюду шпионы. Но мы растем. Да, когда-нибудь мы уничтожим его. — В последней фразе было больше желания, чем убеждения.

— Расскажите мне о королевстве. Я выходил из замка и беседовал с людьми. Они запуганы и, кажется, не готовы к восстанию.

Прежде чем ответить, Вал переговорил с человеком, стоящим за ним, который затем обошел собрание. Когда он ушел, люди разбились на небольшие группки. Вал сказал:

— Ты разговаривал с Оланами.

Следующий час он рассказывал Конвею, что в Оле изначально жили восемь племен. Несколько поколений назад Оланский вождь объединил их под своей властью. Два племени, Лапса и Фор, жили в том месте, которое, как понял Конвей, некогда называлось Олимпийским полуостровом. Они все еще сохраняли некую автономию. Остальные по большей части ассимилировали. Вал был из Фор. Свою родину он называл Китовый Берег.

Он продолжал:

— Ты слышал о Найонах за Великим Океаном? Алтанар запрещает торговать с ними, но мы, конечно, торгуем. Мы контрабандисты, самые лучшие. Но некоторые Найоны знают, что нам некому жаловаться, и нас грабят и убивают. Иногда они даже нападают на наши китобои. Алтанар ничего не делает, чтобы сдержать их, но время от времени посылает войска разрушать наши деревни в поисках того, что называет контрабандой.

Конвей перебил:

— Разве Фор не лесной народ?

Заговорила Ти.

— Это так, но есть еще Лапса, называющие себя Детьми Океана. В этих племенах всегда было много смешанных браков. У нас разные культуры, но мы живем как один народ.

Вал вернулся к тому, на чем остановился. Проблема в Алтанаре. Его отец был тираном, а Алтанар еще хуже.

— Его приближенные забирают нашу землю. Сборщики налогов обирают нас. Молодые мужчины Олы — а Оланов почти столько, сколько осталось нас, вместе взятых, — спешат вступить в армию ради заработка и привилегий. Мужчины из других племен идут в армию, чтобы спастись от бедности.

— А армия верна Алтанару?

Вопрос вызвал короткую улыбку.

— Дисциплина очень суровая. Армия — слабое место короля. Он вынужден использовать ее для поддержания своей власти, но у солдат есть семьи, кланы, племена. Скажем, они не бунтуют. Пока.

Гигант замолчал, внезапно засомневавшись. Он посмотрел на Ти, а та с вызовом взглянула на него. Он вздохнул, снова повернувшись к Конвею, и продолжил:

— Ти уверена, что ты можешь помочь. Ты нужен нам. — Он сосредоточенно рассматривал свои пальцы. — Я только считал, что тебя нужно сначала проверить.

— Я сделал бы то же самое, — сказал Конвей. — Забудем об этом. В замке говорят о войне между Олой и Харбундаем. Что вы знаете об этом?

Вал вздрогнул:

— Алтанар хочет войны.

Кинжалом он начертил на деревянном полу карту.

— Смотри: вот здесь Китовый Берег, здесь Внутреннее Море, здесь Ола и Харбундай. Харбундай контролирует эти острова на севере — Морские Звезды, — что не мешает перемещениям между Внутренним Морем и Великим Океаном, они лишь берут небольшую плату. Найоны думают, что если избавятся от Харбундая, то избавятся от этой платы. Они не понимают, чего будет стоить договориться с Алтанаром, чтобы торговать повсюду во Внутреннем Море. Рано или поздно Алтанар захватит и северное побережье.

Ти перебила:

— Расскажи ему о пиратах.

Вал нахмурился так, что большинство мужчин съежились бы под его взглядом. Ти приняла это безмятежно. Он произнес:

— Несколько честных контрабандистов и китобоев прячутся на островах. Иногда они нападают на торговые корабли Найонов или Оланов. Ничего особенного.

Он снова ткнул в карту.

— Если Ола завоюет Харбундай, то сможет контролировать все Внутреннее Море. Те немногие моряки, которых Ти называет пиратами, будут выловлены Оланами или Найонами. Лапса и Фор окажутся уничтоженными.

— Сколько еще времени до войны?

Вал в задумчивости погладил бороду.

— Сложный вопрос. Говорят, племя воинов, называемое Людьми Собаки, должно было помочь Алтанару, но что-то не получилось. Также говорят, что Люди Гор должны были помочь, но передумали. Никто ничего толком не знает. Все, что я могу тебе сказать, это то, что войска короля обучены и приведены в готовность, а на городских складах хранится провиант. Алтанар может выступить в любой момент.

— В Харбундае это знают?

Ти снова вспыхнула:

— Их король дурак! Он думает, с Алтанаром можно договориться. Ему известно, что земли и возможностей для торговли здесь хватит на всех, и не верится, что Алтанар хочет захватить абсолютно все.

— Это не ответ на мой вопрос.

Вал знаком показал Ти замолчать. Та покачала головой, пытаясь успокоиться. Вал сказал:

— Харбундай знает, что Алтанар хочет напасть. Однако я не думаю, что их армия слишком уж верна своему королю. Она чувствует его слабость.

— Ты считаешь, Алтанар победит?

— Если король Харбундая сможет управиться со своими баронами и найдет в себе мужество воевать, то Алтанар может победить, но только большой ценой. Вот почему он хочет, чтобы Собаки и Горцы ему помогали. И мы не узнаем, присоединились ли они к нему, до того момента, пока они не нападут.

— Все более сложно, чем я предполагал. Над этим надо подумать.

Конвей удивился, увидев, как разозлился Вал.

— Нечего тебе здесь думать! Не вмешивайся, и не дай Бог нам уличить во лжи тебя или твоих друзей. Ты не один из нас, и мы не собираемся доверять тебе — по крайней мере сейчас, а возможно, никогда!..

Конвей заметил, что Ти разрывали чувства. Она боялась приблизиться, но слишком волновалась, чтобы стоять неподвижно. Руки ее бесцельно блуждали, кулачки то разжимались, то сжимались.

Мэтт спокойно произнес:

— Я понимаю твои чувства и хочу завоевать ваше доверие. Но ты должен кое-что понять: никогда больше не говори со мной в таком тоне. — Он повернулся к Ти. — Я пойду обратно. Завяжите мне глаза и ведите, если вам так угодно, но никаких переносок и никакой телеги.

По-видимому, Вал подал какой-то знак — два человека выступили из толпы, чтобы наложить Мэтту повязку на глаза и накрыть мантией с капюшоном. Они осторожно провели его вверх по лестнице. Из-за спины Ти сказала отступить на шаг. Конвей почувствовал поток ночного воздуха и догадался, что воздух шел из открытой двери. Затем другой голос сказал ему, что капюшон откинут и он должен идти с опущенной головой, а два человека будут его поддерживать. Повязку снимут в безопасном месте. После длинного извилистого маршрута повязку сняла сама Ти. К этому времени сопровождающих уже нигде не было видно.

Дорога по тихим в это время суток улицам прошла без приключений. Конвей впервые видел город ночью. Улица, по которой они шли, как и большинство тех, что пересекали, была узкой; на ней размещались домики и небольшие лавки. Кирпичные и каменные стены обступали булыжную мостовую. Изредка свет из окна облегчал ходьбу по неровным улицам. На более широких улицах находились кожевенные и кирпичные мануфактуры, слесарни и прочее производство, а также административные здания. В воздухе над трубой гончарной печи плясали искры. Лай случайных собак отмечал их путь, но никто не мешал. Пешеходов было мало. Иногда они видели огни таверн, но Ти старалась обходить подобные места.

Поле перед стеной замка они пересекли бегом. С удивительной легкостью и точностью Ти перебросила деревянный брусок через край стены. Слегка дернув, чтобы проверить прочность крепления, она полезла первой, быстро и молча. За ней, в одиночестве, тяжело вскарабкался Конвей. Подобрав брусок, они поспешили вниз по лестнице. Мэтт сматывал веревку, когда услышал за собой тяжелое дыхание.

Повернувшись, он увидел «вайп» в руках Леклерка. Маленький человек заговорил спокойным шепотом:

— Мне кажется, ты хочешь рассказать, что происходит.

— В оружии нет необходимости, Луис. — Он протянул руку, но Леклерк стволом отбросил ее. Снова направив оружие на Конвея, он почти коснулся его живота.

— Больше не делай этого. Я слишком нервничаю.

Повернувшись, Мэтт пошел к замку. Через плечо он заметил, как Леклерк, пропустив Ти вперед, последовал за ними с оружием наперевес. Они пересекли двор, затем осторожно прошли через залы в комнату Конвея. Как и комната Фолконера, это был маленький прямоугольник с кроватью, двумя креслами, столом и шкафом для одежды. Экипировка Фолконера все еще висела на оленьих рогах на стене. Несмотря на волнение, Конвей почувствовал вину за то, что не сложил эти вещи. Когда он зажег свечи на стенах, Леклерк знаком показал, что Ти должна сесть в большее кресло, а Конвей — на пол перед ней. Себе он выбрал место за столом. Когда все расселись, Луис произнес:

— Послушаем, Мэтт. Говори так, чтобы я поверил.

— Я бы не хотел, чтобы ситуация развивалась в таком направлении.

Леклерк покачал головой:

— Плохое начало. Я знал, что ты встречаешься с Ти. Поначалу я думал, что это обычные отношения между мужчиной и женщиной. Сегодня, когда она шла от тебя, то осматривала стену так, будто от этого зависела ее жизнь. Я видел, как вы перелезали. Вы рисковали жизнями всех нас. Ради чего?

— Ти взяла меня с собой на встречу с заговорщиками.

Автомат слегка опустился.

— Я, в общем-то, так и думал. На это надеялся. Только почему ты ничего не сказал мне? В этом мы должны быть вместе.

— Так получилось. Я хотел тебе сказать, собирался, да все откладывал. Но я ничего не делал за твоей спиной.

— Нет, делал. Это именно то, что ты делал по отношению ко всем нам. — Леклерк поднялся. — Будет лучше, если женщины не узнают. Когда нас поймают, неведение может спасти их. Я буду молчать и предоставлю вам возможность действовать. Но не заставляй нас защищаться от тебя, Мэтт. — Луис указал на Ти. — Меня волнует, что ты доверяешь ей больше, чем нам, и думаешь, что она нужна тебе больше, чем мы.

Леклерк ушел, и целую минуту никто не двигался. Потом Ти, подойдя к Мэтту сзади, положила руки ему на плечи. Конвей вздрогнул от прикосновения, напряженные мускулы натянулись еще сильнее. Она нежно разминала их. Его голова откинулась, и Ти свела руки, баюкая ее. Вскоре она присела на край кресла, держа голову Мэтта на коленях, и протянула руки вниз, массируя его руки и грудь.

Поначалу легкая боль от давления ощупывающих пальцев принесла облегчение, освободив от стресса разум и тело. Однако, когда Ти подалась вперед, Мэтт почувствовал в глубине живота волнение, и, когда он сказал себе, что пора идти, было уже слишком поздно. Она изогнулась над ним, ее грудь коснулась его головы, ее запах заполнил его ноздри, и все усиливающееся тепло разлилось по телу, а потом, свернувшись, снова собралось в паху.

Ее прикосновение было почти невозможно вынести. Губы Ти были сухими и горячими, и когда он поцеловал их, то чувствовал соль. Она расстегнула его брюки. От внезапной свободы дрожь облегчения пробежала по телу, а потом ее руки, возбуждавшие, обещавшие, каждым своим прикосновением разожгли еще больший огонь.

Мэтт повернулся, и, сжимая ее в объятиях, задрал рубашку, в спешке небрежно и грубо. Ти с усилием отвела его голову назад и заглянула в глаза.

— Разденься, — прошептала она, отстраняясь.

Когда Мэтт разделся, ее рубашка и туфли были на полу и она лежала на кровати обнаженная, наблюдая за ним темными глазами. Ти протянула руки, и он пошел к ней.

Мэтт был настойчив, и на дальнейшие приготовления не оставалось времени. Их любовь была неистовой, требовательной с момента, когда Ти впервые изогнулась ему навстречу, до смешанных стонов и приглушенных криков наивысшего наслаждения. Прошло много времени после того, как они затихли, когда Конвей наконец почувствовал, что может снова двигаться. И только тогда Мэтт приподнялся с неподвижного тела под ним и поймал ее взгляд.

Его обожгло, отбросило на край кровати. Ти лежала неподвижно, наблюдая. Почувствовав себя неловко, Конвей натянул штаны и сел в большее кресло. Она тихо спросила:

— Теперь тебе хорошо? — и ему послышалось что-то, необъяснимо стыдящее его. Он пробормотал «да» и слова благодарности, прозвучавшие грубо и неуместно. Мэтт обернулся и следил, как Ти одевается. Он залюбовался ею, ее плавной грацией и неожиданной красотой. Обнаженная, она закинула руки с мантией за голову и была так привлекательна, что Мэтт едва сдержался. Но взгляд…

Еще несколько мгновений назад Конвей держал эту женщину в своих руках, но не обладал ею. И не знал, могла ли она сказать о нем то же самое.

Ти удивила его, присев в кресло напротив, вместо того чтобы сразу уйти. Почувствовав неловкость, он не мог пошевелиться.

— Ты хороший, Мэтт Конвей. Мне кажется, ты сейчас боишься чем-либо причинить мне боль. Пойми, меня надо просто использовать. Ты же знаешь мою историю. Я не родила Алтанару ребенка, и поэтому я теперь вещь. Ну, возможно, инструмент. — В этих словах сквозила насмешка над собой.

— Как ты можешь так говорить?!

— Я собственность короля. — Тщательно расправив волосы, как будто это могло отвлечь ее от собственных мыслей, Ти продолжила: — Я почувствовала себя лучше, помогая тебе, давая возможность немного забыться.

— Ты помогла. Я хотел бы… — Мэтт попытался жестом высказать остальное.

Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями.

— У нас много общего. Мой народ не доверяет тебе, твой народ не доверяет мне. Я думала, таким образом смогу показать, что честна с тобой.

Он уставился в пол, не отвечая. У свечей Ти задержалась.

— Ты не можешь понять, да? Печально. Спокойной ночи. — Задув свечи, она ушла.

Конвей тяжело опустился на кровать, слишком взволнованный, чтобы снова раздеваться. Расслабленная рука упала на небрежно брошенную куртку из кроличьей шкуры. Поглаживая мех, Мэтт закружился в водовороте времени, и перед ним снова появился зоопарк. Он видел детскую площадку, где можно было обнимать и ласкать животных. Он слышал крики восторга, радость, бьющую ключом, и любовь матери в убаюкивающем бормотании.

Сон пришел как спасение.

Глава 46

— Больше нести его нельзя, — заявила Сайла, наклонившись над носилками Джонса. Камень, пущенный пращой Дьявола, пробил чужеземцу голову. Сайла побледнела от усталости, ее лицо походило на маску упрямства. Гэну пришло в голову, что он никогда еще не видел ее столь непривлекательной или не понимал, насколько сильны в ней качества защитницы. И все это — для бесполезного Джонса.

Место действия разительно контрастировало с характером и опасностью ситуации. Все вокруг них было покрыто рододендронами, расцветившими землю всеми оттенками алого и белого. Некоторые растения были размером с небольшие деревья. В отдалении, затененные подростом, они казались призрачными пятнами цвета, вплывавшими в лес. На фоне этой красоты шум и беспорядок плохо обученных солдат Харбундая оскорблял зрение и слух.

Гэн попробовал объяснить еще раз:

— Мы торчим здесь уже три дня. Дьяволы преследуют нас, становясь все более дерзкими. Этот барон из Харбундая угрожает покинуть нас.

Нила поднялась со своего места у костра, откуда она смотрела за варившейся в котелке похлебкой. Подойдя к Сайле, девушка встала у нее за спиной.

— Я остаюсь с ней.

Сайла взглянула на нее с благодарностью.

— Это — мой долг, Гэн. Ты это знаешь. А что сделает король Харбундая, если этот барон Джалайл покинет дочь Вождя Войны?

— Вероятно, ничего. Во всяком случае, сейчас, когда у него на носу война с Олой.

— Ну, так давайте отпустим их, — с издевкой объявила Нила. — Если за нами идут Дьяволы, почему твои собаки так спокойны? Эти так называемые солдаты думают только о том, как унести ноги.

Как бы отвечая на ее реплику, через низкий кустарник в лагерь вломился ночной дозор Харбундая. Гэн уже давно слышал, как они возвращаются. Он холодно посмотрел на дозорных. Двое из пяти несли свою броню на копьях, переброшенных через плечо. Клас присоединился к собравшейся вокруг Джонса группе, пробормотав:

— Может быть, они заткнутся хоть теперь, когда пришли в лагерь. Я слышал их болтовню всю ночь.

— Дураки. — Гэн выругался достаточно тихо, но острый взгляд барона поймал движение его губ. Низкорослый мужчина вытянулся, насколько мог. Несмотря на седину на висках, его круглое лицо вызывало скорее улыбку, нежели почтение. Даже с огнем в глазах он походил на раздражительного ребенка, а не на рассерженного вельможу средних лет. Но он был владыкой этой маленькой армии, и беглецы, предчувствуя недоброе, наблюдали за его приближением. Барон остановился перед ними, широко расставив ноги.

— Вот уже три дня я вижу ваше неодобрение, ты, молодой мужчина, и ты, Клас на Бейл. Вы обязаны нам жизнью. Странная благодарность.

Обеспокоенный Гэн попытался возразить:

— Я никого не критиковал, барон Джалайл.

— Дело не в словах. — На бароне был надет латный жилет — кожаный, с рядами маленьких металлических пластин, прикрепленных заклепками. Пластины перекрывались, как чешуя у рыбы, и, когда он пожал плечами, устраиваясь поудобнее, они глухо звякнули, ударившись друг о друга. — Я хочу сказать не о том. При нашей встрече я уже заявил, что король послал меня сюда с этими пятьюдесятью солдатами. Это все, что он смог выделить, — ожидают, что Ола может напасть на нас в любой момент. Если преследующие нас воины Людей Гор решат атаковать, то не будет никакого подкрепления.

— Жрица Роз говорит, что Джонса нельзя перевозить, — ответил Гэн.

Барон окаменел.

— Мои решения не зависят от прихоти женщин. Мы отправляемся через час.

— Отправляйтесь, — сказал Гэн. — Пожалуйста, объясните вашему королю, что Нила, сестра Бея Яна, не смогла сопровождать вас, потому что не желает рисковать жизнью человека, которого считает очень ценным. Что касается военной целительницы, то если Дьяволы убьют ее после того, как вы взяли ее под свою защиту, Церковь будет решать, должным ли образом вы выполнили свои обязательства. Закон чести требует, чтобы мы остались с ними, и, конечно, мы так и поступим.

Круглые щеки Джалайла затряслись и приняли потрясающий красно-фиолетовый оттенок. Он ответил, внешне вполне владея собой:

— Ваши женщины создают больше проблем для моего короля, чем вы можете себе представить. Королева-мать и Церковь мучали его долгие годы, убеждая предпринять ненужные «реформы» для облегчения участи женщин королевства. Мы уже просвещены, в отличие от этой свиньи Алтанара. Но женщинам всегда всего мало. Теперь королева-мать больна. Ее влияние слабеет. Что касается вашей Жрицы Роз, то она бросила порученную ей миссию, и Церковь обойдется с ней круто. Хватит об этом. — Резко повернувшись, он отошел на несколько шагов, весь в напряжении, с рукой на мече. Это поставило Гэна в затруднительное положение. Если барон даст сигнал своим солдатам, тут же может последовать внезапная атака. Даже если у него не было этого на уме, агрессивный вид барона мог спровоцировать самый неожиданный ход событий. Гэн видел, что Клас реагирует на ситуацию так же. Внешне он оставался беззаботным, но поза его чуть изменилась. Он был готов ко всему.

Гэн свистнул, и собаки встревоженно вскочили. Барон Джалайл медленно подошел к ним, явно взяв себя в руки. Гэн испытал явное облегчение, услышав невыразительный, глухой акцент его племени.

— Вы не много смыслите в переговорах, если это — ваш главный аргумент. Удивительно для Людей Собаки.

Он отвернулся, выкрикивая приказы своим солдатам. Уязвленный замечанием, Гэн открыл было рот, чтобы дать достойный ответ, но Нила заставила его повернуться, схватив за плечо мертвой хваткой. Слабо улыбнувшись, она покачала головой:

— Пусть последнее слово останется за ним. И прикажи собакам расслабиться.

Возвратившись с утреннего умывания, Тейт подошла прямо к Джонсу, лежавшему на одеяле. Единственным признаком жизни в нем был частый, нитевидный пульс на горле. Сайла сняла повязку с раны. Слева вся верхняя часть его головы вздулась, коротко остриженные волосы были похожи на щетину. В середине опухоли был порез, казавшийся небольшим по сравнению с окружающим повреждением.

Не поднимая глаз, Сайла позвала Нилу и, когда девушка встала на колени по другую сторону от Джонса, негромко сказала:

— Ему хуже. Видишь, как прибывает эта желтая жидкость? Он горячий на ощупь, и вчера вечером несколько раз у него были приступы рвоты. Придется попробовать что-то радикальное.

В голосе Тейт чувствовалась враждебность.

— Сделайте хоть что-нибудь, — саркастически бросила она. — Ведь ты военная целительница.

Нила заступилась за Сайлу:

— Он даже не может очнуться, чтобы поесть. Он едва говорит, а если и говорит, то бессмысленные слова.

Сайла обратилась к Ниле:

— Ты заметила, что у него затрудненное дыхание? Уверена, что на мозг давит осколок кости.

— И тебе придется вынуть его?

— Именно. — Мимолетная улыбка была похвалой за понятливость девушки.

Тейт спросила:

— Как? Это ты и имеешь в виду под «чем-то радикальным»?

Сайла ответила с успокаивающей мягкостью:

— Я должна обнаружить кость, избавиться от того, что создает давление. Это очень опасно.

— А что, если оставить все, как есть?

Сайла покачала головой, рассеянно стирая пот с виска Джонса.

Тейт резко спросила:

— Скажи, чем мы можем помочь?

К ним присоединился Гэн.

— Нужно прокипятить хлопковую ткань. Вымойте руки.

Все, что происходит около него, должно быть совершенно чисто. Пока я работаю, каждый должен читать молитву о защите против невидимых. Прервать ее можно, только чтобы попросить помощи или ответить на вопрос. Нила, возьми мой мешок, пожалуйста. — Ее тело пыталось подчиняться командам усталого мозга с обычной живостью, но движения получались резкие, судорожные. Сайла открыла свой мешок, и губы ее зашептали молитву.

Потом она вручила Гэну кусок ткани и запечатанную бутылку.

— Поверх раны надо будет поместить чистую ткань. Разорви кусок пополам и прокипяти в масле из этой бутылки. Когда я скажу, возьми ткань, охлади ее, а потом отожми насухо так сильно, как сможешь. Я не должна ждать тебя. Понятно?

Гэн поспешно повиновался. Она дала большие куски ткани Ниле и Тейт, сказав:

— Когда я открою рану, будет много крови, много желтой жидкости. Промокайте их, пока я буду искать, где главная проблема. Не теряйте сознание, удерживайте тошноту — у нас нет на это времени. Гэн, иди позови Класа; скажи ему, что понадобится кипяток, чтобы мыть использованную ими ткань.

Потом из ее мешка появился большой осколок обсидиана. Взяв кусок известняка, Сайла нанесла по обсидиану резкий удар — откололось сверкающее черное лезвие, размером и формой похожее на ольховый лист. В очередном маленьком горшке из казавшегося бездонным мешка оказалось мыло, и Сайла намылила область вокруг раны, будто собираясь выбрить голову Джонса обсидиановым лезвием.

Несколько секунд она покачивалась над мужчиной, распростертым на одеяле, — голова откинута назад, глаза закрыты, блестящее черное лезвие зажато в вытянутых, подрагивающих руках. Когда Сайла остановилась, то была собранна.

— Все готовы? Вода, масло кипят?

Послышался ропот согласия. Сайла кивнула.

— Начинайте молитву. — Вслушиваясь, она учила трех Людей Собаки, пока гул слов не превратился в то повышающийся, то понижающийся ритм.

Сайла сделала быстрый разрез, проведя лезвием крошечную линию рядом с раной, и начала другой разрез, в то время как первый пульсировал, открытый. Даже Клас побледнел от открывшейся картины. Две женщины были потрясены, глаза Тейт побелели, закатившись, а Нила запнулась, читая молитву. Все же, преодолев слабость, они дружно принялись задело.

С быстрой уверенностью Сайла надрезала участок кожи и отогнула его назад. Большой, почти круглый участок кости, сломанной ударом камня, ввалился внутрь, образовав глубокую впадину. Вынув из кипящей воды маленький металлический крючок, Сайла цепляла им куски кости и свободно поднимала их над волокнистым внешним покровом мозга. Горячим лезвием тонкого ножа она прижгла кровеносные сосуды. Когда лезвие охладилось, Сайла обработала им два больших сгустка запекшейся крови. В какой-то момент она просяще взглянула на Класа, и он тут же стер капли пота, катящиеся по ее лицу, и поднес к губам кубок прохладной воды. После стоило ей только повернуться, и он уже был на месте, ожидая.

У Гэна затекли все мышцы. Только посмотрев на солнце, он понял, как долго продолжалась операция. Заглянув все в тот же мешок, Сайла достала металлическую бутылку грушевидной формы длиной около трех дюймов. В горлышке была деревянная пробка, настолько тугая, что Сайла попросила Гэна вытянуть ее. Когда Гэн открыл бутылку и передал ее обратно, она покачала пузырек, высыпая из него на рану какой-то порошок.

Тейт уже полностью овладела собой, на равных участвуя в операции.

— Что это? — поинтересовалась она, указывая на порошок, Сайла зашивала рану, ее руки слегка дрожали.

Казалось, разговор с Тейт успокаивает ее, ослабляя дрожь РУК.

— Он делается из плесени. Мы выращиваем ее на капустных листьях, соскребаем и сушим. — Она подняла глаза, почувствовав интерес Тейт. — Обычно этот порошок не пускает невидимых в рану и помогает людям быстрее поправиться. А иногда не помогает. Иной раз… — Незаконченная фраза замерла в воздухе. Заключительные стежки были быстры и уверенны. В последний раз присыпав рану, Сайла подала бутылку Гэну, попросив закрыть пробку.

Не слишком уверенно возражая, Жрица позволила Класу отвести себя в сторону, в то время как Нила и Тейт заканчивали перевязку. Лишь когда она ушла в хижину, Гэн заметил, сколько солдат Харбундая столпились невдалеке, пристально наблюдая за операцией. Он был озадачен их намерениями, но тут Ниле потребовалась промасленная ткань, и он отвлекся.

Девушка сложила ткань, чтобы та подошла по размеру. Наложив компресс, она обернула голову Джонса сухой материей. Это заняло всего несколько минут, и, когда все инструменты были вымыты и сложены в мешок Сайлы, Гэн снова задал себе вопрос, какое ему дело до этого бледного, полумертвого чужеземца. Ситуация вызывала у него острое раздражение.

На следующий день барон Джалайл пришел проведать пациента и поздравить Сайлу. Все еще усталая, она ответила со слабой улыбкой, продолжая обтирать Джонса прохладной водой из соседнего потока. Грубоватое приглашение барона прервало ее работу.

— Я должен с вами поговорить, — сказал он и добавил, обращаясь к Гэну: — Пойдемте с нами. Это и вас касается. — Тейт заняла ее место, ухаживая за раненым. Компания отправилась ка песчаный каменистый берег потока. С завидной осторожностью барон встал спиной к воде, чтобы сразу увидеть любого, кто попытался бы подслушивать. Его лицо было обманчиво спокойным, и лишь движения рук, которые, казалось, никак не могли найти себе место, выдавали его волнение.

— Жрица, у меня для тебя плохие новости. Я только что узнал, что ваша настоятельница отправила делегацию Сестре-Матери с просьбой, чтобы тебя отлучили от Церкви. Я послал всадника с сообщением моему королю, что предлагаю тебе место жительства в моих землях, пока вопрос не решен и ты не можешь заниматься никакими церковными делами.

Гэну пришлось почти подхватить Сайлу, которая пошатнулась, как будто от удара. Еще не полностью веря услышанному, она спросила:

— Моя настоятельница? Почему?

Барон неловко переступил с ноги на ногу, как будто собираясь приступить к трудной задаче, и сказал:

— Они говорят, что ты поставила свои интересы выше интересов Церкви. Я этому не верю. Я наблюдал, как ты ухаживала за раненым мужчиной. В моих землях нет военной целительницы. Мне она нужна.

— Я?

Истолковав ее удивление как нежелание, барон Джалайл сказал:

— Я буду защищать тебя. — Сайла продолжала смотреть на него в изумлении, и он добавил: — У тебя будет собственный дом исцеления. — И потом, сердито: — Это все, что я могу предложить!

Сайла махнула рукой, разбитая, не находя слов. Выпалив:

— Спасибо, барон, — тихо сказала она, — я согласна. — И поспешно возвратилась к Джонсу.

Барон обернулся к Гэну.

— Она плачет. Вот уж от нее не ожидал.

— Неудивительно, барон, два потрясения подряд. К тому же она — Избранная. Церковь была всей ее жизнью.

— О, здесь, в Харбундае, она была бы в полной безопасности. Мы куда более образованны, чем Оланы. Уверен, ее пригласили бы многие благородные люди. Она достаточно привлекательна. Если не бесплодна, конечно. Может быть, ей даже удастся найти какого-нибудь торговца, который потом даже женился бы на ней.

Гэн беззвучно поблагодарил судьбу, что с ними нет Класа, заметив:

— Вы должны знать, что они с Класом очень близки.

— Ну ладно, теперь о вас. У вас не возникало таких проблем, не так ли? По крайней мере, такого сорта.

— Что вы имеете в виду?

— Пройдемся. — Барон Джалайл шел по краю воды. — Я боюсь этой войны с Олой. Это — измена, конечно, но вы ведь не разболтаете. Вы — лидер, Гэн. Когда возникает проблема, ваш отряд смотрит на вас.

Гэн промолчал. Барон одобрительно кивнул и продолжил:

— Харбундай — это страна, ждущая поражения. Вы видели моих солдат: они будут сражаться за свои дома, но не больше. Я — не воин, и мои три сына тоже. Кроме младшего, у того только драка на уме. Но у него нет ясной цели.

Барон замолчал и пошел быстрее, резко вдавливая пятки в каменистый берег, будто это помогало ему успокоить суматоху мыслей. Поразительно синий зимородок вспыхнул в листве вверх по течению. Его дребезжащий, иронический крик как будто помог барону решиться.

— Вы со своими друзьями должны объявить, что поступаете ко мне на службу. Если Нила Ян не остается со мной, король поместит ее у кого-нибудь еще. У нас есть замки более удобные, чем мой, но нет более гостеприимных. Или более безопасных, потому что, поступив ко мне на службу, вы остаетесь с нею.

— А что, если королю не понравится ваш план?

Барон Джалайл улыбнулся. Гэн был поражен мгновенной хитростью, проглянувшей сквозь обычно простодушные черты его лица.

— Есть знакомые бароны, которые меня поддержат. Сейчас он не может позволить себе внутренние раздоры.

— Вы хотите, чтобы мы сделали воинов из ваших мужчин. Вы видите своего сына, защищающего Харбундай, а не только ваши земли.

Нагнувшись к его уху, барон сказал:

— У тебя умная голова. Постарайся, чтобы она не слетела с плеч из-за языка. Если король или один из его соглядатаев услышит такие слова, то мы оба украсим дерево для повешения.

— Дерево для повешения?

— Ну, знаешь, где вешают преступников. За шею. — Он показал, как это делается, издав странный придушенный звук. — Мы так от них избавляемся. А как у вас это делается?

Гэн рассказал про Путь Чести. Барон Джалайл покачал головой.

— Тебе не придется заниматься этим с нашими людьми. Только сделай их бойцами, это все, что мне нужно, — сказал он, поворачивая к лагерю. — Черная женщина и ее оружие-молния будет нашим хребтом, мой сын будет нашим сердцем, мои солдаты — нашими мускулами. А когда мы окрепнем, к нам присоединятся другие. Мой сын поведет их всех. Сильный Харбундай сможет процветать, ничего не опасаясь.

Когда Гэн спросил, почему никто из баронов не сделал этого сам, Джалайл объяснил, что жизнь и власть в Харбундае — это вопрос тонкого равновесия. Никто из баронов не допустил бы чрезмерного усиления другого, вступив в союз с любым другим бароном, чтобы воспрепятствовать этому. С другой стороны, король постоянно манипулирует всеми баронами, чтобы заручиться достаточной поддержкой. Сейчас каждый озабочен угрозой со стороны Оланов. К тому времени, когда напряженность спадет, он, Джалайл, будет достаточно силен, чтобы привлечь сторонников.

Позже Гэн рассказал о беседе другим, закончив свой рассказ так:

— Я согласился. Это наш единственный шанс остаться вместе. И это — основа, которая нам так нужна.

В голосе Тейт звучало сомнение.

— Ему нужно, чтобы мы приучили к дисциплине и обучили мужчин, которые к этому не привыкли. Все мы — чужестранцы. Он видит в тебе лидера, но признайся, что для этого ты слишком молод. А как насчет меня, женщины и черной? Ты уверен, что это правильный ход?

Гэн наклонился вперед.

— Некоторые могут назвать меня «мальчишкой». Но лишь самый храбрый сможет вымолвить эти слова в моем присутствии, и никому — обещаю вам — никому не удастся повторить их. Я — лидер. Я был рожден для этого. Я приглашаю тебя с собой. Поверь в меня. Поверь в нас.

Эти слова вырвались у него сами собой. Он видел, как исчезают ее сомнения, на их место приходит нечто вроде удивления, а потом растущая уверенность. Клас сиял от радости.

Тренированный взгляд Жрицы Сайлы был привычно скрытен. Гэн был уверен, что ей страшно, но столь же уверен и в том, что Сайла также чувствовала невидимые силы, управляющие всеми ими.

Посмотрев на Нилу, он не смог отделаться от глубокой внутренней печали. Что бы им ни сулила судьба, он не сможет наслаждаться жизнью без нее. А ей всегда будет не хватать чего-то другого.

Глава 47

Еще три дня Сайла настаивала, что Джонса нельзя трогать. Несколько раз в течение этой задержки она оказывалась на грани нервного срыва. Как бы она ни уставала от работы, все тот же хриплый голос врывался в ее мысли, повторяя:

— Изгнана! Изгнана!

Это была многократная казнь наяву.

Сайла принадлежала Церкви. Вся ее жизнь принадлежала Церкви, что выводило Сайлу из себя. И вот узы спали, и можно было уходить на свободу. А она чувствовала себя покинутой.

Хуже всего было ночью. Она боролась со сном, и голова раскалывалась от мыслей. Сайле казалось, что ее миссия, имевшая целью предотвратить нападение Людей Собаки на Харбундай, увенчалась полным успехом.

Более того, она выпустила на волю могучую силу. Если бы она не пришла в лагерь Людей Собаки, то Гэн никогда бы не оказался в Харбундае. Теперь, когда он говорил о командовании воинами барона Джалайла, в его глазах горел огонь завоевателя. К нему приходила властность. Глядя на него, Сайла не могла отделаться от мысли о первом небольшом камне, с которого начинается камнепад.

Когда наконец усталость закрывала ее глаза, то приходили видения — вызванного ею ужаса, грядущих сражений и пожаров.

Клас был сильной цепью, которая привязывала ее к надежде. Но захочет ли он разделить ложе с изгнанницей?

Они готовились в выходу, когда к Сайле подошла Нила. Она говорила так, как будто каждое слово стоило ей больших усилий. Их разговор проходил среди грохота и треска разрушения — солдаты ломали лагерь.

— Если я задам тебе один вопрос, обещаешь ответить честно?

— Если смогу.

— Тебе никогда не приходило в голову, что я его тоже люблю?

Секунду, которая была подобна вечности, Сайла не могла поверить услышанному. Как она могла быть настолько слепой? Она позволила своим тревогам, своим заговорам и схемам уничтожить последние мечты Нилы.

Сайла почувствовала, что лицо ответило за нее, и Нила продолжила прежде, чем она смогла ответить:

— Я рада, что ты ни о чем не догадывалась.

Жрица застыла в напряжении. Как она могла так говорить? Если бы кто-нибудь украл у нее любовь Класа: она отогнала саму эту мысль, ту волну ненависти, которая поднялась от одной этой возможности.

Нила сказала:

— Я любила его так, как девушки любят героев. Он был моим другом, всегда поблизости, так что я могла быть рядом с ним и восхищаться им скрытно. — Она засмеялась, тихо добавив: — В этом я преуспела, если моя самая близкая подруга ничего не заметила.

— Ты не сердишься? Прощаешь меня?

— Прощать? В этом нет никакой нужды. Единственный человек, который может мне навредить, — я сама. Когда я увидела, как Клас любит тебя и как ты любишь его, то захотела тебя возненавидеть. Но не смогла. Потом, когда я подумала, чем могла закончиться наша поездка, мне стало совсем грустно. Я боялась за счастье, которое вы нашли с Класом. Я боялась за славу, которую мог никогда не найти Гэн. Я… — Она запнулась. — Я думала о многих вещах. — Нила покраснела.

Сайла взяла ее за руку и увела от шума к успокаивающему ропоту маленькой реки. На берегу Нила подняла горстку гальки и один за другим бросили камешки в воду, наблюдая, как концентрические круги несутся вниз по течению.

— Я не знаю, что сказать тебе, Нила. Мои мысли растекаются, как пролитое молоко. Мне жаль, что мы причинили тебе боль, но все же я рада, что это открыло тебе глаза на другие вещи. Ты говорила об этом… с кем-либо еще?

Нила снова зарделась и покачала головой:

— Я не могу. Если я скажу ему теперь, то он подумает — все, что я сделала, делалось из-за него. Что я хотела, чтобы он принадлежал мне.

— Ты любишь его?

Нила кивнула медленно, почти незаметно.

— Тогда доверься ему. Скажи ему, что ты чувствуешь, что ты думаешь.

Нила отступила назад, быстрая, как убегающая лань.

— О Класе? Его друге? Нет. — Она с мукой выдавила из себя это слово. — А если я встану между ними? Ты слышала, о чем говорил Гэн — ему нужно, чтобы Клас был рядом. Да если бы ему в голову пришло, что я питала какие-то чувства к Класу, это могло бы повлиять на их отношения, даже в тот момент, когда Клас ему больше всего нужен.

— Почему он должен настолько отличаться от тебя? Если ты любишь его и доверяешь ему, почему он не может чувствовать то же?

Нила сжала ее руку, умоляя взглядом.

— Ты никогда не должна говорить ему об этом. Он не знает, что я чувствую; Гэн всегда думает о других вещах. Когда я увидела тебя с Класом, когда я узнала о вас, Гэн успокаивал меня, но он думал, это просто моя реакция на ваше спасение. Он никогда не знал, что я думала, как относилась к Класу, и он никогда не узнает о моих чувствах. На перевале он сказал, что я его друг. Быть может, когда-нибудь он будет видеть во мне больше, чем друга. Но он никогда не должен подозревать о Класе. То, что я тебе сказала, — это наша тайна, Сайла. Пожалуйста. Обещай мне.

Сайла подтвердила, хотя ей казалась, что это обещание было похоже на западню, которая никогда не потеряет опасности для каждого из них.

Они возвращались в лагерь под руку. Чем больше Сайла думала об этом, тем больше ей хотелось, чтобы Нила была просто честна с Гэном. Нила была полна и упрямства, и озабоченности; это было видно по линии ее подбородка и по тому, как она резким движением разметала свои золотые косы по спине. Сайле хотелось сказать ей: «Я знаю, во что может превратиться любовь, когда приходится слишком долго ждать». Гнетущая атмосфера аббатства создавала много сложных ситуаций для живущих там женщин, которые привязывались к мужчинам. Некоторые романы тлели годами, внезапно вспыхивая бешеным пламенем. Самое ужасное в такой вспышке было то, что никто не мог предсказать, когда она произойдет или во что выльется. Любовь не должна превращаться в ненависть, становиться смертельно опасной. На то есть подозрение, или ревность, или зависть.

Сборы шли быстро — отрядам барона не терпелось добраться до дома. Дьяволы оставили их в покое, но никто не сомневался, что они наблюдают.

Погода ухудшилась. С запада нагнало облаков, они скрыли солнце и заглушили приятное журчание реки. Влага пригладила ветви деревьев. Капельки сыпались с них, как миниатюрный дождь. Сайле казалось, что лес полон предчувствием, в нем было гораздо холоднее, чем обычно в это время года.

Она наблюдала за воинами, несущими носилки с Джонсом, когда приблизился барон. Он пригласил ее ехать рядом и призвал других присоединиться к ним. Джалайл разговорился.

— Мне рассказывали, что когда-то здесь был оживленный торговый путь. Теперь мы зависим от торговцев, подобных Билстену, использующих его время от времени. — Барона рассмешило их удивление. — Да, я знаю его, но он не обратился ко мне по вашему поводу. Он поехал к королю, потому что только там он получил бы награду. Король послал меня за вами, потому что это — моя земля. На нее претендуют Люди Гор. Однако я уже говорил, что торговцы — наша единственная связь с востоком. Это не слишком приятная ситуация.

— Вы торгуете с другими народами? — спросил Гэн.

— Даже с Олой, если не воюем. Однако все более важным становится доступ на восток. Наше население растет. Наш климат не столь благоприятен для выращивания зерна, кукурузы или коров, как ваш.

Гэн спросил, как они торгуют с Олой, и барон пустился в пространное описание, начав с обмена товарами и закончив рассказом о почти постоянных стычках между Олой и Харбундаем за контроль над Внутренним Морем и Китовым побережьем.

Сайла наблюдала за Гэном. Он был немногословен, но направлял беседу, не показывая своей заинтересованности. Она поймала себя на том, что восхищается им. Чем больший интерес представляла для Гэна беседа, тем меньше это отражалось на его лице. Когда обсуждение перешло к противостоянию и отпору наземным и морским силам враждебных соседних земель, он глядел прямо перед собой, мягкий, как мех кролика, но полностью сосредоточенный.

Она наблюдала за ним, когда лошадь Нилы споткнулась и девушка испуганно вскрикнула. Гэн на мгновение отвлекся. Как могла она быть настолько слепой, чтобы не сознавать правду, пылающую в этом взволнованном, беспокойном взгляде?

Сайла вздрогнула. Сколько раз Нила смотрела на нее с болью? Или с ревностью? А она ничего не замечала, хотя ее учили улавливать куда более тонкие нюансы.

Другая мысль встревожила ее еще больше. Она уже спрашивала себя, сможет ли Клас жить с изгнанной Жрицей, но теперь нужно было проанализировать, не могут ли чувства Гэна к Ниле сделать его ранимым. До сих пор Гэн был один на один с судьбой, в которую так или иначе все они были вовлечены. Что с ними случится, если забота о Ниле отвлечет Гэна в какой-нибудь важный момент?

Эта мысль привела к другому, еще более пугающему вопросу: «Могла ли сама она подвергнуть опасности Класа?» Сайле в это не верилось. Она оглянулась назад, где несли на носилках Джонса. Четыре воина шли ровным шагом. Это был пример ее власти, позволяющей поддержать и сохранить жизнь. Как могла она представлять опасность для мужчины, о котором заботилась больше всего?

Гэн отъехал от Нилы, снова приблизившись к барону. Обернувшись, он бросил на нее последний взгляд и возвратился к беседе. Поворачиваясь, он скользнул взглядом по Сайле. Это было мгновение, слишком ничтожное, чтобы иметь размеры. Жрица предпочла бы, чтобы оно было еще короче — тогда она не смогла бы разглядеть в его глазах смущение и тоску. Печаль прокатилась по ней, и нестерпимо захотелось ощутить спокойное прикосновение Класа.

Глава 48

Гэн думал, что Раггар где-то далеко впереди колонны, и внезапное появление собаки, а особенно то, что он возник так близко, оказалось неприятным сюрпризом. Пес качал головой то в сторону хозяина, то обратно в направлении движения. Это было необычным выражением неопределенности. Гэн наблюдал за собакой еще несколько мгновений, а затем подал знак возвращаться к работе. Пес немедленно подчинился, однако через несколько минут на гребне неожиданно появились Чо и Шара, работавшие вместе на склоне в стороне от реки. Гэн свистом приказал собакам идти прочь.

Все это усугубило его напряжение. Гэну не нравился лес. Деревья теснили узкую тропу, насмехаясь над ничтожными существами, очутившимися среди их древнего могущества. Даже растрескавшаяся кора говорила о невообразимой старости. Черные пятна и шрамы горделиво свидетельствовали о том, что некоторые из этих деревьев устояли перед неистовством лесного пожара. Ветки над головами идущих перекрывались так плотно, что вблизи земли царили густые сумерки. Тучи еще больше угнетали, с мрачной настойчивостью закрывая солнце.

А еще лес говорил. Хитрые, сплетничающие ветерки нашептывали что-то, дразня ложными надеждами, на грани восприятия, так что Гэн все равно не мог понять, о чем они толкуют, но не мог и не слушать. Здесь почти не было зверей. Случайный цокот белки или крик птицы пронзали воздух с неестественной громкостью. Гэн попытался сосредоточиться на бредущей перед ним дружине, завидуя беззаботной скуке этих людей, хотя и осуждая их за неподготовленность.

Следующее появление Раггара было еще более удивительным. Пес срезал изгиб тропы вдалеке и бежал к хозяину, не поднимая тревоги. Такое поведение собаки было необычным, тем более что Шара и Чо тоже возвращались, обе на предельной скорости, причем младшая собака бежала впереди. Встревоженный Гэн поскакал к барону, возглавлявшему колонну. Джалайл нетерпеливо выслушал рекомендации молодого человека послать часть людей вперед и в обход. Гэн не мог обосновать свои опасения ничем, кроме необъяснимого поведения собак.

— Я никогда не видел, чтобы Раггар вел себя так. Он нервничает и запутан.

— А ты?

Снисходительность барона потрясла Гэна, и он огрызнулся:

— Всего лишь в замешательстве. Позволь мне руководить этим отрядом.

— Нет. Мои войска подчиняются только моим приказам.

Барон приподнялся в седле и подозвал седеющего солдата из тех, кто уже успел развалиться на обочине. Человек, спотыкаясь, подошел, попутно счищая со спины листья и грязь. Бросив оценивающий взгляд на Гэна, он ссутулился и оперся на его коня, глядя на барона. Конь вздрогнул от такой бесцеремонности.

Мужчина кивнул головой в сторону тропы.

— Тебя испугали собаки, барон?

Гэн был так удивлен наблюдательностью этого человека, что забыл обидеться на его непочтительное поведение. Барон Джалайл поморщился и нахмурил брови.

— Гэн считает, что впереди может быть опасность.

— Так близко к дому? Собаки, наверное, учуяли наших цыплят и вернулись за приказаниями.

Барон отвернулся:

— Возьми пять человек и иди вперед. Отправь еще четверых на правый фланг. Мы можем не беспокоиться о другой стороне — там река.

— Лично я не беспокоюсь ни о чем, кроме своего времени, которое будет потрачено впустую.

Легким прикосновением Гэн заставил скакуна рвануться вперед, так что солдат неожиданно потерял опору и плашмя повалился на спину. К тому моменту, когда он попытался подняться, Гэн уже развернул коня, так что землистого цвета, скрежещущая зубами голова лошади оказалась в нескольких дюймах от небритого искаженного лица наглеца. Заставив солдата отпрянуть слишком быстро, чтобы принять вертикальное положение, Гэн спокойно сказал:

— Посмотри на настоящего воина. Учись. Если я сам не достану тебя мечом, один удар конского копыта покалечит тебя. Ты бы лучше поторопился выполнять приказы барона.

Гэн осадил возбужденного коня, но животное продолжало ржать и фыркать.

Солдат осторожно выпрямился. Отступив назад, он наконец поднял глаза и опять удивил Гэна. Какое-то подозрительное веселье мелькнуло в сердитом взгляде этого человека, когда тот оборачивался. Воин потрусил к дружине. До Гэна его команды донеслись как череда рычащих звуков. Один из молодых солдат двигался недостаточно быстро и получил от старшего мечом по шлему, да так, что звук удара прогремел, словно кувалда кузнеца.

Через несколько минут после того, как была выслана передовая группа, все еще кипящий барон произнес:

— Из всех людей, которые мне подчиняются, ты унизил наиболее преданного — очень стараешься стать бесполезным для меня.

Гэн покачал головой:

— Моя полезность зависит от повиновения солдат во время битвы.

Барон хмыкнул и взмахом приказал колонне двигаться вперед. Гэн продолжал скакать рядом.

Юноша признался себе, что решение проучить солдата было ошибкой. Однако допустимой границы он не перешел. А еще этот странный взгляд.

Он сомневался, послать ли собак вперед, когда Раггар сам побежал на разведку. Гэн отозвал пса. Что бы ни было впереди, это было необычным. Пусть люди барона сами решают свои проблемы, подумал он, давая выход злобе. Собаки слишком ценны, чтобы рисковать ими среди вооруженных недисциплинированных дураков. Гэн наклонился и потрепал ощетинившегося Раггара по ушам. Пес взглянул на хозяина и притворился, будто ничего не заметил.

Барон наблюдал за ними.

— Ты обращаешься с этими животными лучше, чем с людьми.

Упрек требовал ответа. Подбирая слова, Гэн прислушался к топоту и грохоту колонны. Он вспомнил о ночных дозорных, невидимых, как совы; о людях, руководящих набегами при помощи жестов, без единого слова; о тех, для кого битва — радость. Волна одиночества угрожала захлестнуть его. Внезапно это чувство сменилось ясностью. Гэн сказал:

— Я не притворяюсь. Ты и твой сын можете добиваться их любви, если это вам нужно. Меня интересуют лишь их военные навыки.

Барон Джалайл грубо рассмеялся.

— Почему я должен верить, что ты потом не попытаешься использовать моих людей для своих целей?

— Мое слово, барон.

Гэн произнес это жестко, с негодованием, повторяя себе, что попал в мир, где мотивов для поведения больше, чем звезд на небе.

— Я хочу тебе верить, — сказал барон. Его рассудительный тон несколько разрядил ядовитую атмосферу. — Понимаешь, моя страна не имела связей с вашими людьми уже более ста лет. Мы слышали, что вы воинственны и горды. И честны. Если хочешь помочь мне, то вот первое, что тебе надо усвоить: ложь в Харбундае — это искусство. Как и в любом месте, которое человек называет цивилизованным, — глаза Гэна вспыхнули, и барон Джалайл усмехнулся. — Да, я знаю, это оскорбляет тебя. Для вас цивилизация — это мужество, традиции и честь. Для нас это здания, мосты и канализация.

— Мы живем, как подобает свободным людям.

— Неужели ты думаешь, что не все так говорят?! Мы убеждены, что наш путь верен.

На этот раз Гэн задержался с ответом.

— Я никогда не думал об этом. Мы говорим, что человек должен жить только так, как указывает ему Отец Вездесущий.

Крики заставили обоих рвануться вперед. Через несколько секунд солдат из передовой группы выбежал из-за поворота. Направляясь к ним, солдат пытался на бегу надеть на себя болтающееся оружие и снаряжение. В его бессвязных воплях явно звучала тревога. Барон пришпорил коня. Гэн скакал рядом с ним.

Миновав воина и обогнув изгиб тропы, Джалайл и юноша резко остановились в месте, где начинался спуск в широкую плоскую долину. Где-то в миле от них дым лениво поднимался над примерно двадцатью горящими зданиями. Уходя вверх, отдельные струи сливались в одно длинное черное пятно, которое обвиняюще указывало на юго-восток.

— Вылазка за рабами. — Барон Джалайл хлестнул лошадь. Не отставая от него, Гэн обернулся на Класа и Тейт, скачущих позади. Когда они догнали передовую группу, от нее осталось только два человека, одним из которых был тот самый наглец. Остальные уже отправились к своим домам.

Через несколько мгновений все заметили первых выживших. К ним, спотыкаясь, брела женщина, державшаяся за бок и ведущая за собой ребенка. Джалайл склонился, чтобы успокоить ее, и предложил попить из своего мешка с водой. Узнав барона, женщина попыталась поклониться. Кровь сочилась у нее по боку между пальцев. Ребенок, мальчик лет десяти, посмотрев на мать, поднял взгляд на барона. В чистых, без слез, глазах было ужасное обвинение.

Барон прочистил горло.

— Как давно? Сколько?

— Где-то час назад. Сколько?.. Двадцать, может, сорок.

— Король послал сюда войска для охраны. Где они?

Женщина смотрела на него отсутствующим взглядом.

— Здесь никого не было, барон. Только старики и дети. Несколько калек, как мой муж, кожевник. Они пытались сражаться.

Гэн произнес:

— Вы остались живы. Ваш муж?..

Она покачала головой. Молодой человек автоматически говорил слова сочувствия, глядя на ребенка, все еще поддерживающего свою мать. Гэн осторожно усадил женщину. Опустившись на колени, он оказался лицом к лицу с мальчиком.

— Скоро придет Военная Целительница, женщина вся в черном, с красной розой. Она поможет твоей маме.

Гэн уже начал подниматься, когда ребенок выпалил:

— У того, кто это сделал, был вот такой шрам. — Он провел по руке.

Мать дотянулась до него.

— Молчи, сынок.

Мальчик не подчинился, намереваясь задать вопрос:

— Вы ведь словите его?

— Не знаю, — ответил Гэн. — Если мне это удастся, я отдам тебе его меч.

Ребенок кивнул с торжественным одобрением.

Они уже немного отъехали, когда присоединились Клас и Тейт. Гэн повторил все для друзей. Когда он закончил, они находились уже на границе деревни. Вся она была не более ста шагов в длину, прижавшиеся друг к другу дома фасадами выходили на торговую дорогу. Сейчас все они были в огне. Обскакав вокруг, Гэн обнаружил нескольких легко раненных, ухаживавших за остальными выжившими. Шума было немного. Изможденные дети спали или очумело таращились. Женщины причитали, и больно было смотреть, как они поднимались и снова падали. Какой-то старик из последних сил пытался сесть, потрясая немощным кулаком в сторону барона Джалайла, проезжавшего мимо. Барон притворился, что ничего не заметил.

С края деревни Гэн увидел замок барона. Он стоял довольно далеко, однако безошибочно можно было узнать его прямой квадратный силуэт. По углам развевались флаги, делая замок еще более узнаваемым. Выехавший оттуда всадник, тяжело покачиваясь, направлялся к ним. Все заторопились навстречу. Когда этот человек достаточно приблизился, чтобы можно было его узнать, барон побледнел.

— Это Опс. Случилось что-то ужасное, раз он скачет сам.

Джалайл пришпорил коня, остальные поторопились за ним.

Гэн оглянулся на своих спутников. Тейт переспросила:

— Он сказал «Опс»?

Гэн подтвердил, что ему послышалось именно это, и женщина, скрыв удивление, прокомментировала:

— Какое странное имя.

В это время прибывший заставил свою лошадь остановиться. Это был пожилой человек с лицом, изможденным заботами и усталостью. Перед тем как заговорить, он поднес к лицу правую руку, сжатую в кулак, и Джалайл ответил таким же странным приветствием.

— Твой сын в погоне, барон. Я пытался остановить его.

— Сколько с ним людей? — спросил Джалайл, рысью направляясь к замку.

— Вся охрана замка. Двенадцать человек. — Барон повернулся к Опсу, и тот, побледнев, повторил: — Я пытался остановить его.

— Что произошло?

Опс указал на север.

— Они захватили четырех женщин и трех мальчиков. Твой сын узнал об этом и поскакал туда. Налетчики же направились сюда, но, увидев дым, повернули назад.

Гэн перебил:

— Как далеко к северу?

Опс взглянул на него, затем на барона, который кивком велел ответить.

— Восемь или девять миль.

— Значит, он уже проскакал шестнадцать или восемнадцать миль к тому времени, когда вернулся сюда. Он менял лошадей в замке?

Ответил барон Джалайл:

— Мы пехота, а не конница. У нас нет достаточно лошадей, чтобы менять, как только они устанут.

Гэн снова повернулся к Опсу:

— Люди, уехавшие с сыном барона, — воины?

Очень взволнованный Джалайл воскликнул:

— Дети! Старшему четырнадцать, а младшему — всего одиннадцать. Это дети моих сыновей. Стража замка — это просто слова, чтобы заставить мальчиков осознать их будущую мужскую ответственность.

Барон заметил, что Гэн не в силах вымолвить ни слова.

— Двенадцать детей на усталых лошадях… Мы должны догнать их.

— Когда лошади начнут падать. Налетчики на конях?

— Конечно, — ответил Опс с презрением в голосе, — и с фургоном. Для того чтобы возить рабов, — пояснил он удивленному Гэну.

Обращаясь к барону, юноша сказал:

— У нас есть шанс. — Затем он снова повернулся к Опсу. — Покажи, куда они направились.

Пока тот показывал, Гэн свистом подозвал собак.

Через несколько минут все были на юге деревни. Изучая следы, Гэн заметил, что одна лошадь хромала, а у другой была зазубрина на копыте. Одно из колес фургона также оставляло четкий след. Гэн заставил Раггара понюхать следы, а затем приказал искать. Пес рванулся вперед, сосредоточившись на запахе следа. Шара и Чо бежали по бокам.

Гэн пояснил, что собаки будут бежать по следу, пока не догонят. Потом Раггар вернется, а остальные останутся. Юноша попросил Класа и Тейт сопровождать его. Барон позвал было Опса, но молодой человек предложил оставить старика в деревне, чтобы помочь жителям.

Согласившись, барон поскакал рядом с Гэном. Они ехали степенной рысью, но напряжение барона было слишком велико.

— Надо ехать быстрее. Там мои сыновья и внуки. Мы должны поторопиться.

— Это невозможно, — Гэн продолжал двигаться ровным шагом; барону Джалайлу пришлось замедлить движение, чтобы расслышать его, — наши кони устали. Скоро придется остановиться, чтобы напоить и накормить их. Посмотрите на следы лошадей ваших сыновей. Их кони измождены.

— Откуда тебе это знать!

На мгновение раздражение породило в голове Гэна резкий ответ, но он проглотил его и просто продолжил:

— Они волочат копыта. Посмотрите на этот куст: видите слюну? А там — пот, в том месте один из них споткнулся. Очевидно, он нес большую нагрузку. И плохого наездника.

— Ананка, — почти шепотом произнес барон. — Крепко сбитый, возможно, немного тяжеловесный мальчик. Он будет огромным мужчиной. — Надежда в последних словах барона прозвучала молитвой. Он посмотрел на Гэна. — Им ведь придется остановиться, если кони начнут падать, и мы найдем их ожидающими.

— Надеюсь, что так.

Барон Джалайл сорвался в галоп. Он торопил остальных.

— Нет, — сказал Гэн.

Барон издал звук отвращения и разочарования и, стегнув коня кнутом, пустил его вперед. Клас догнал Гэна.

— Неужели он вообще ни в чем не разбирается?

— В лошадях нисколько. — Гэн соскользнул с коня, чтобы тщательнее осмотреть следы. Выпрямившись, он заметил немой вопрос в глазах Тейт. — Посмотри сюда. У налетчиков есть запасные лошади.

Гэн шлепнул коня по шее и подвел к ручью. Тейт встала рядом:

— В вашем племени есть человек, которого называют Опс?

— Нет. Ты что, слышала такое имя?

— Да. — Она явно сомневалась, а затем добавила: — Но не совсем так. Когда-то у нас был человек, которого называли Руководитель Операций. Он составлял военные планы.

Гэн кивнул. Что бы Тейт ни говорила, это было не совсем правдой. В данном случае, однако, она не чувствовала себя обязанной что-то скрывать. Странно. Больше ничего не сказав, он повел лошадь вперед.

Они подождали, пока кони достаточно оправятся, чтобы продолжить путь. Гэн сделал новые мешки-кормушки для лошадей. Он положил немного зерна своему коню, чтобы животное могло есть на ходу. То же самое проделали остальные.

Они поскакали дальше, и юноша думал о налете. Что-то в нем попахивало западней. Гэн спорил сам с собой. Он никогда не видел налетов с целью захвата рабов. Постоянная готовность избавила его народ от войн, за исключением мимолетных стычек. Всем известно, что Люди Собаки жестоко мстят за причиненные страдания. Тем не менее он не мог прогнать из головы мысль, что в происшедшем не связываются концы с концами. Многовато налетчиков для столь небольшого числа рабов. Они углубились в земли баронов намного более пределов благоразумия, а оставленные разрушения несоизмеримы с целями.

Было еще что-то странное, но Гэн не мог понять, что именно.

Солнце уже садилось, когда всадники увидели мертвую лошадь. Осмотрев следы, Гэн покачал головой, отказываясь верить.

— Кто-то из них взял пассажира. Они поскакали вдвоем.

— Им придется умирать вдвоем, — мрачно промолвил Клас.

Через несколько мгновений показался бегущий рысью Раггар. Подбежавший пес тяжело дышал. Хозяин потрепал его по холке. Прислушавшись к дыханию собаки и ощутив, как бьется ее сердце, он сказал:

— Не очень далеко. Раггар спокоен. Возможно, налетчики решили продолжать движение, чтобы скрыться.

Клас уклончиво кивнул.

Прошел час, когда они нашли еще двух мертвых лошадей в пятидесяти ярдах друг от друга. Потревоженные всадниками вороны жалобно кричали. Самый наглый, взмахнув крыльями, взмыл в темноту деревьев черной тенью на фоне темнеющего леса. Вторая лошадь принадлежала барону. Ее горло пронзила стрела.

Через несколько ярдов лежал сам Джалайл. Еще один человек растянулся рядом с ним, положив руку на окровавленную грудь барона, как бы успокаивая его. Клас проворчал:

— Бандиты оставили тыловых дозорных, ожидавших какого-нибудь дурака, который отправится в погоню.

— Он еще жив, — сказал Гэн, не пытаясь скрыть удивление.

Глоток воды вернул барона к жизни. Он переводил глаза с юноши на мертвого Олана.

— Засада. — Его голос дрожал. — Ребра сломаны. Нога, похоже, тоже. Он хотел ограбить мое тело. — Барон приподнялся, но рухнул на землю. — Бросьте меня. Спасите мальчиков.

Некоторое время Гэн задумчиво посматривал на раненого, затем кивнул Класу. Вдвоем они посадили барона в седло на коня Тейт, не обращая внимания на просьбы бросить его и отправляться вперед.

Когда Гэн повернулся к женщине, она подняла голову и заговорила прежде, чем тот успел вымолвить слово.

— Не отправляй меня обратно с ним, я могу пригодиться. Ты же знаешь, я умею сражаться. Мой отъезд ослабит вас больше чем на одного человека, — она многозначительно кивнула на свое оружие.

Взяв Тейт за руку, Гэн отвел ее на несколько шагов в сторону. Когда юноша заговорил, в его голосе звучала мягкая настойчивость:

— Ему необходима помощь. Мне придется отправить Класа вместо тебя. Подумай, что значит для нас этот барон. Если его дети погибнут, кто знает, что начнется в баронстве? Что случится с нами, если он умрет? Постарайся, чтобы он выжил. Береги его. Он — наш щит.

Тейт согласилась, но настолько неохотно, что Гэн улыбнулся. Она отдала им свою запасную лошадь. Доннаси оставляла их, и юноша смотрел на нее с неподдельным восхищением. В чем-то Тейт была неопытна, как младенец, и Гэн поморщился, видя, как она подтверждает его вывод, шумно топая, но зато она была необъяснимо мудра в другом.

Гэна удивила собственная предусмотрительность. Месяцем раньше он ни за что не стал бы думать о перспективах власти и борьбе между сыновьями барона. То, что когда-то не имело особого значения для него и его друзей, сейчас стало важнее всего.

Гэн послал Раггара вперед, оставаясь рядом с Класом. Полуденное солнце пробивалось сквозь низкие облака, бросая наклонные полосы света; от них лес светился, но они не улучшали видимость.

Как бы отзываясь на это необычное сияние, юноша позволил мыслям унестись далеко. Ощущение подвоха не исчезало, вызывая тревогу, однако Гэн еще мог мечтать. Он представил себя наблюдающим за двумя воинами. Младший был горячим тигром, жившим как охотой, так и для охоты. Другой воин тоже охотился, но холодно и продуманно. Не зная почему, Гэн был уверен, что этот второй по-настоящему опасен.

Журчащий звук быстро бегущего потока ворвался в его мысли, возвращая к настоящему. Они дали лошадям попить и съесть немного зерна.

Вскоре снова вернулся Раггар. Ворча, пес наклонился к ногам хозяина. Это являлось предостережением о грозящей впереди опасности. Гэн и Клас поторопились сойти с тропы, продолжая двигаться параллельно ей, но в стороне.

Из-за постоянного мрака под куполом больших елей растительности было немного. Здесь селились похожие на мечи папоротники, на которых было много слизней. Их серебряные липкие следы необычно красиво переплетались.

Непривычные к мягкости гниющих растений, кони двигались очень осторожно.

Шара и Чо тихо приближались, пробираясь между папоротников так, как будто делали это всю жизнь. Шара заскулил и попробовал рвануться вперед, но рычание Раггара остановило его. Гэн сделал собакам знак указывать дорогу.

Животные привели их туда, где дети встретили своих врагов. Какой-то человек ходил с места на место, деловито поднимая вещи с земли. Гэн не спеша достал стрелу и прицелился, крикнув за мгновение до того, как отпустил тетиву. Испуганный шумом мужчина выпрямился и был сражен. Собаки оказались на бандите еще до того, как тот упал. Клас удивленно смотрел на Гэна.

— Мне хотелось, чтобы он знал, что приближается смерть, — объяснил юноша. Отозвав собак, он подошел осмотреть убитого. Рядом с ним на земле в беспорядке лежали кольца, браслеты и золотые цепочки. На руке у этого человека был тот самый особенный шрам. Взяв его меч, Гэн собрал драгоценности. Затем они осмотрели место резни. Тела валялись вокруг, как разбросанные игрушки, а миниатюрные доспехи казались сейчас непристойно яркими и радостными. Гэн не мог не думать о том, как жестоко солнце, освещающее все это, дающее цвет и жизнь среди таких потерь.

Мальчики подошли по тропе справа. Восемь убитых стрелами коней лежали на земле. Гэн понял, что остальные животные на той части тропы, которую они обошли, тоже мертвы — от ран или изнеможения.

Засада имела форму крючка, короткой стороной поперек тропы, а длинной параллельно ей. Когда первая жертва достигла человека, перегораживавшего дорогу, на колонну обрушился поток стрел. Мгновенно длинная сторона засады выступила, тесня в сторону испуганных детей. В тишине воображение Гэна отозвалось криками.

Такие юные. Такие неподготовленные.

— Они боролись до последнего, — сказал Клас, — барон говорил, что здесь его сын и еще двенадцать человек. Я посчитал. Одного не хватает.

Его нашла Чо. Гэн заметил, что собака ведет его к поваленному дереву в стороне от места засады. Он уже шел туда, когда собака обернулась и заскулила. Вытаскивая потерявшего сознание юношу из тесной щели под стволом, Гэн удивлялся инстинктам, сделавшим Чо такой беспомощной. Собака махала хвостом, облизывая лицо мальчика, пока хозяин освобождал его. Обломанное древко стрелы торчало из спины. Металлические пластины доспехов прогнулись внутрь, скрывая сочащуюся кровью невидимую рану. Мальчика раздели, и Гэн решил оставить лечение Сайле.

Привязывая раненого к седлу, он не мог отвести глаз от маленьких тел. Казалось, они притворяются убитыми в бесконечных шумных мальчишеских играх. Сегодня эти дети столкнулись с безжалостной действительностью. Слава и возбуждение битвы, которых они искали, были сметены в несколько мгновений боли и ужаса — прежде чем дети смогли понять значение каждого из этих слов.

— Бедные дурачки, — беззвучно пробормотал он. Вдали Клас показывал, что все спокойно. Вздохнув, Гэн добавил: — Как и все мы.

Глава 49

Замок барона Джалайла мрачно возвышался в лучах рассвета, когда Тейт вышла на опушку. Говоря себе, что все худшее уже позади, женщина справилась с желанием поторопиться. Даже оборачиваясь посмотреть на болтающееся тело барона, она умышленно избегала глядеть на лес. Эти тихие звуки и влажные запахи все еще, казалось, цеплялись за нее. Мурашки поползли по коже. Спеша отойти подальше в поле, Тейт глубоко дышала, ощущая в легких жирный запах обработанной земли. Это была земля, готовая соединиться с солнцем, чтобы жадно его поглощать. Доннаси захотелось поцеловать ее, и она рассмеялась. Это был резкий, истерический смех. Долгую ночь без сна она нервно вслушивалась в хрипящее дыхание барона, и силы были на исходе.

Двигаясь целеустремленно и энергично, Тейт проверила пульс барона. Он был слабым, но постоянным.

Она была уже в нескольких ярдах от ближайшего дома, когда оттуда, спотыкаясь, вышел человек. Заправляя рубашку и сонно почесываясь, он направлялся к отхожему месту. От звука ее голоса мужчина вздрогнул. Увидев Тейт, он застыл с разинутым ртом, выпучив глаза. Женщина повторила:

— Пошли кого-нибудь за помощью, барону Джалайлу плохо! — Человек взмахнул руками, и Тейт крикнула: — Шевелись!

Подпрыгивая, мужчина с криками побежал назад:

— Это черная! С ней барон! Ей нужна помощь!

Он исчез внутри дома, и его голос на время стал гулким. Выскочив через переднюю дверь, мужчина бегом направился к замку, выкрикивая новость на каждом шагу.

Через несколько минут у Тейт было больше сопровождающих и помощников, чем необходимо.

Нила и Опс скакали во главе группы, двигавшейся из замка ей навстречу. Девушка настояла, чтобы эти последние несколько сот ярдов Тейт проехала на ее лошади. Идя рядом, она рассказала, что Сайла ухаживает за ранеными.

— Она спит, сидя в углу, и единственное, о чем спрашивает, — вернулся ли Клас. — Замолчав на мгновение, Нила спросила: — Когда ты их оставила, у них с Гэном было все в порядке?

Тейт кивнула, опасаясь, что голос выдаст ее, если она попытается заговорить. Когда Нила поинтересовалась, спала ли она вообще, Доннаси снова почувствовала, что готова разразиться нервным смехом. Спала? Она хотела сказать, что боялась даже моргать. Доннаси закрыла глаза, чтобы не допустить такой глупости.

Открыв их, она увидела бревна потолка и еле-еле припомнила, как ей помогли прийти сюда. Тейт натянула одеяло и села. Комнатка была маленькая, но аккуратная, с кроватью, столом и креслом. Солнечный свет врывался в единственное окно. Рядом с ним, развешенная на крючках в каменной стене, висела ее одежда. Не зная, который час, Доннаси поспешила одеться. Подоконник был горячим, и она решила, что уже полдень.

Толкнув дверь, Тейт осмотрела узкий холл и наткнулась на невозмутимое женское лицо, расплывшееся в приветственной улыбке.

— Я ждала, — сказала эта женщина.

— Ждала чего?

— Тебя, Путешественница. Я твоя.

Уверенный ответ заставил Тейт почувствовать себя глупо, и она ответила с излишней резкостью:

— Меня зовут Доннаси Тейт, не называй меня путешественницей. И что ты имела в виду, когда сказала, что ты моя?

Женщина выглядела растерянной.

— Я заключенная. Мне приказали ухаживать за тобой.

Говоря, она поднималась и сейчас подняла руку в таком же жесте, как это вчера делал Опс. Тейт осознала, что так же делал и крестьянин. За этим последовал низкий поклон, и женщина сказала:

— Меня зовут Муре Таласхо, я твоя служанка. И мы всегда называем дружественных чужаков Путешественниками. Мне сказали, что ты дружелюбна. Я оскорбила тебя?

Жестом пригласив женщину войти, Тейт указала на кресло. Муре стояла рядом с ним, пока Доннаси не настояла, чтобы она села.

Женщина была весьма немолода. Решившись сесть, она не знала, куда девать усталые руки с голубыми венами, лежавшие на коленях. Одета Муре была в балахон, сделанный из цельного куска материи, с дыркой для головы посередине. Свисающий до лодыжек и раскрашенный в черно-белые диагональные полосы, он был соткан из такой толстой шерсти, что Тейт вспотела при одном взгляде на него. Глаза у служанки были темно-кофейного цвета, а волосы совсем серые.

— Мои друзья уже вернулись из леса? Как Джонс? С бароном все в порядке? Где Нила Ян и Жрица Роз?

Муре убедила ее, что все в порядке, но двое дикарей из племени Людей Собаки еще не вернулись.

Тейт спросила чего-нибудь поесть, и Муре предложила заглянуть на кухню замка, где она обычно работала. На вопрос, как долго она уже здесь, пожилая женщина ответила, что почти год. Она также сказала, что это поручение, как и все остальные, дает человек, которого называют Первый. Тейт остановилась как вкопанная.

Муре недоуменно обернулась. Доннаси переспросила:

— Человека, который посылает людей на работу, зовут Первый?

— Это не настоящее имя. Он получил его, только попав на работу к барону, подобно тому, как следящий за поставками стал Четвертым.

У Доннаси закружилась голова. Это были военные названия ее времени. Она заставила себя быть непринужденной. Убедившись, что никто не подслушивает, Муре сообщила, что человек, контролирующий работу шпионов барона, называется Второй. Он много ездит, используя тех, кого она назвала Связными, как посыльных для барона. Для Тейт стала понятной форма отдачи чести: эти люди просто изображали, что держат микрофон рации.

Тейт была все еще поглощена своими открытиями, когда они вошли в большую кухню. Это сильно отвлекло ее. Работавшие — исключительно женщины — были одеты в форму: шерстяные блузы и юбки с такими же полосами, как и балахон Муре. Тейт обратила на это внимание, и служанка пояснила, что весь штат одет в цвета барона.

Все рвались накормить Путешественницу. Голубой мраморный сыр с закуской и хлебом из кислого теста замечательно возбуждал аппетит. На соседней тарелке лежали кусочки нарезанного яблока, а рядом в тонкой керамической кружке дымился горячий чай. Тейт показалось, что она уловила в нем слабый запах корицы. Это говорило о том, что торговля здесь намного более развита, чем ей казалось раньше. Пока женщины забрасывали ее вопросами о путешествии, стычке с Людьми Гор и ее происхождении, Доннаси жадно поглощала пищу. По просьбе Муре она позволила старшей поварихе попробовать оттереть немного краски со своей кожи. Раздумывая, как долго она сможет выдерживать это испытание, женщина напомнила себе о том, что выбор у нее небогат.

Зная, что встретит там Джонса и барона, Тейт попросила Муре отвести ее к Сайле и Ниле.

По дороге старая служанка рассказала: по настоянию Сайлы барон должен оставаться в доме исцеления до тех пор, пока она не разрешит уйти. Барон жалуется, но все еще находится там.

Тейт изучала окружающую обстановку. Оборонительная каменная стена замка была дальше от основных зданий, чем она предполагала. Несколько домов, находящихся рядом, окружали основную часть замка так, что это заставляло думать о старой сельской площади. В отдалении слышался металлический стук. Из цеха с деревянным подобием ботинка над дверью пахло кожей и раздавался быстрый стук молотка.

Все пялились на нее с тупым любопытством, хотя и дружественно. Женщины были одеты в блузы, достигавшие бедер, и широкие юбки до середины икры. Пояса, повязанные поверх блуз, придавали костюмам форму и поражали воображение цветами, узорами и комбинациями материалов. С поясов свисали столь же разнообразные кошельки. Мужчины одевались в простые широкие рубашки и штаны более темных тонов. Пестрые, кричащие ботинки были богато украшены бусинами.

Проходя мимо большого здания, возвышающегося напротив стены замка, Муре заметила:

— Я теперь живу здесь.

Подчеркнутая грусть в этих словах заставила Тейт рассмотреть здание более внимательно. Это было уродливое сооружение, лишенное окон, из грубого обветрившегося дерева, с наклонной крышей, высокой, как крепостная стена. Все это напомнило Тейт, что Муре «заключенная». Женщина также говорила, что «принадлежит» ей. Тогда Доннаси поняла эти слова с внутренней оговоркой, что они могут иметь здесь какой-то особый смысл, однако это здание заставило ее заинтересоваться.

Не обращая внимания на Муре, дергавшую ее за рукав, Тейт направилась к двери этого дома, находившейся посередине одной из стен. Впереди была еще одна дверь. Свет проникал в это похожее на хлев здание через защищенные вентиляционные щели, прорезанные над стрехой, да еще дюжина свечей потрескивала во мраке. Эти огоньки напомнили ей огни лагерей в долине.

Когда глаза привыкли, Доннаси увидела, что каждая свеча стоит на крошечном столике, и от каждого из них на нее смотрит бледное испуганное лицо. В этом молчании женщина почувствовала тот особенный запах — запах мертвой атмосферы большой комнаты, полной неподвижных людей. Воспоминания промелькнули в мозгу Тейт: образы классных комнат, в которых одно движение глаз считалось нарушением дисциплины. Она уже ненавидела их.

Она ненавидела это место.

Шикающий шепот пронесся по комнате, как трепыхание пойманных птиц. Глаза Доннаси, привыкшие к темноте, увидели женщин, одетых, как Муре.

— Заключенные?

Муре кивнула. У Тейт заныла спина.

— Что они сделали?

Она позволила напуганной Муре вытащить себя на улицу прочь оттуда. Когда та замедлила шаг, Доннаси остановилась, отказываясь идти дальше.

— Подожди. Я хочу знать, что они сделали. Что сделала ты?

— Ты не должна была заходить туда. В казарму могут входить только заключенные. — Похожий жаргон, даже с необычным акцентом этого мира, потряс Тейт. Она грубо схватила Муре за плечо, потребовав:

— Говори!

Глядя на руки, теребящие полу балахона, Муре начала:

— Я была хорошей женой и заботливой матерью, и мне нет дела до того, что он говорит.

— Кто говорит?..

Вопрос удивил женщину.

— Мой муж.

Тейт молчала. Глядя вдаль, Муре продолжила:

— Десять малышей. Ни один не умер. Я любила их всех. Столько проблем. Столько болезней. Набеги. — Женщина поджала губы, сдерживая слезы. — В конце концов моя красавица жила не для того, чтобы ее увезли грязные налетчики. Лучше бы она умерла. Почему именно она?.. Или ее братья и сестры?..

Комок подкатил к горлу Тейт, но Муре еще не закончила:

— Они арестовали меня за отказ иметь еще детей. Мне было пятьдесят два, когда я потеряла последнего.

— Что? Как они могли заставить тебя пойти в казарму за это в таком возрасте?!

Муре схватила ее за руку с вернувшимся страхом:

— Нам не разрешают говорить об этом, о том, что происходит с женщинами. Это секретно.

Это снова был знакомый жаргон, словно искаженный кривым зеркалом. Тейт взяла Муре за локоть и заставила идти вперед, продолжая задавать вопросы.

Муж Муре доказал, что еще может быть отцом, когда забеременела другая женщина, намного моложе его жены. В Харбундае это означало большие трудности для Муре. Ей пришлось пойти в казарму, разделяя свой позор с бесплодными, изменницами и просто воровками. Тейт заметила, что убийцы вообще не упоминались, но решила не углубляться в эту проблему.

Однако, когда женщина рассказала о заключенных вдовах, Доннаси не выдержала.

— Вдовы?! — Безразличие Муре ее потрясло.

— Конечно. Ведь честная женщина нуждается в защитнике. Обычно кто-нибудь забирает детей, а без казармы она будет вынуждена торговать собой, или воровать, или заниматься еще чем-либо ужасным. Ведь так намного лучше для нее самой.

— Почему же вдова не может работать, содержать себя?

— И оставить мужчин и женщин, способных рожать, без оплачиваемой работы?.. Для этого и нужна казарма. Мы шьем, ткем и обрабатываем кожу, а барон это продает. — Служанка взглянула через плечо. — Если ты работаешь в замке, то иногда можешь получить мясо.

Тейт прислонилась спиной к дому исцеления, позволяя теплым камням согревать внезапно напрягшиеся мышцы. Она думала о тех ночах в шатре, когда Сайла рассказывала о грубости жизни в Оле. Она говорила, что в Харбундае лучше. Картер, Анспач, Бернхард… С ними трое мужчин, но будет ли этого достаточно? Без них женщины станут беспомощными. Доннаси затрясло. Беспомощность. Это слово вдруг приобрело для нее новое значение, никогда раньше она не замечала, что это звучит почти как «безнадежность».

Не успев еще зайти внутрь, Тейт услышала шум, доносящийся со стороны центральных ворот. На башне звонил колокол. Сайла и Нила выскочили из дома исцеления, глядя на Тейт с радостным удивлением.

— Должно быть, они вернулись — Гэн, Клас и мальчики. — Нила торопила всех вперед.

По дороге назад Клас и Гэн проезжали через несколько деревень, похожих на ту, которую выжгли налетчики. Люди выходили из домов, приходили с полей, одни предлагали воду, другие пищу. Почти все спрашивали о судьбе раненого мальчика. Рассказ вызывал слезы и злые угрозы. Кто-то созывал мужчин поехать с ним за телами.

Для Гэна это стало первым хорошим впечатлением о жителях Харбундая. Еще раньше он заметил различия в цвете кожи у солдат барона, и ему было интересно, везде ли в Харбундае цвет кожи меняется от очень темной до очень светлой. Крестьяне подтвердили это. Их кожа отличалась от кожи людей его племени.

Вообще местные удивили Гэна. Казалось, все хорошо питались и были здоровыми, а дети — подвижными и энергичными. Однако он заметил среди взрослых какую-то вялость. Сначала Гэн приписал это действию последних событий, но, увидев Дома, понял, что это продолжается уже давно. Здания не были грязными или ветхими, однако казалось, что хозяева прилагают минимальные усилия для их содержания. Здесь почти не было украшений. Цветы бросались в глаза из-за их редкости, хотя даже возле самой маленькой хибары была овощная грядка. Яркая зелень молодых растений резко выделялась на фоне однообразного серого окружения. Краска на некоторых вывесках облупилась, а на остальных от времени стерлась почти полностью.

Гэн поглядел через плечо. Черно-зеленый лес возвышался на фоне неба. Вдалеке он сливался с горизонтом. Юноше казалось, что лес затаился, желая вернуть то, что считал своим. Деревня, похоже, тоже чувствовала это. Она приникла к земле, как маленький зверек в своей норке, боящийся выхода наружу больше, чем того, кто заставлял его прятаться.

Приближаясь к замку, они увидели слуг в полосатых одеждах, бегущих из массивных центральных ворот забрать маленькое тело, завернутое в попону лошади Гэна. Их плач и причитания еще более усилились, когда они узнали, что этот мальчик был единственным выжившим.

Завидев трех идущих женщин, Клас и Гэн помахали им. У одного из слуг Гэн спросил, в каком состоянии барон. Мужчина сделал все тот же приветственный жест — поднял сжатый кулак с пальцами, повернутыми к лицу, но как-то странно качал то головой, то кулаком. Все это происходило в молчании. Тейт и Нила уже были рядом, и Доннаси заговорила:

— Этот человек приветствует тебя. Я думаю, что, качая так головой и рукой, он показывает, что не может говорить. Или не хочет.

— Я подслушала, как один из слуг говорил, что выживший — не сын барона, — сказала Нила.

— Мы не знали, жаль, если это так.

— Это очень плохая новость. — Казалось, Нила замолчала, чтобы успокоить себя. Она не успела продолжить, а Клас уже выскочил из седла, торопясь к Сайле. Та осматривала мальчика и взглянула на обеспокоенное лицо друга с усталой улыбкой.

Оставив Гэна выслушивать новости Нилы, Клас ушел с Сайлой. Нила обратилась к оставшимся:

— Пока барона не было, Ола напала. Король всех послал на битву.

Тейт чувствовала, что еще не сказано что-то важное. Ее пронзило ужасное предчувствие.

— Что-нибудь случилось с остальными сыновьями барона?

— Оба убиты. Под этим предлогом король посылает «в помощь» барону своего честолюбивого племянника. Никто не говорит об этом вслух, однако все понимают, что это неприкрытое желание сместить Джалайла.

Тейт подозвала Сайлу.

— Как Джонс и барон?

— Тело у барона в порядке, но я беспокоюсь о его сердце после стольких потерь. Джонс тоже выздоравливает, но за ним нужно постоянно ухаживать. А еще барон обвиняет его в задержке возвращения сюда. Это меня беспокоит.

Подавленные, тихо переговариваясь, они подошли к дому исцеления.

Подошедшим к лошадям слугам Гэн вернул найденные драгоценности. Меч он также отдал с указаниями обязательно найти сына кожевника и передать оружие ему.

— От барона, — добавил юноша.

Гэн старался не показывать, как его потрясли размеры и конструкция дома исцеления. Пациентов было тоже намного больше, чем он ожидал. Ясно было, что налетчики решили посеять ужас среди оставшихся. Гэн осторожно прокладывал себе дорогу среди кроватей. Здесь, за толстыми каменными стенами, было намного прохладнее, однако не это, а завалы из белых простыней заставили его похолодеть.

Барон располагался в своем собственном углу. Гэн легко заметил его круглую фигуру, сидящую в кресле с высокой спинкой. Подойдя ближе, он увидел вырезанную над головой барона картину с изображением копьеносца, убивающего тигра. Она была инкрустирована шлифованными камнями. А ручки кресла, в котором сидел Джалайл, были круглыми нефритами.

Щеки барона пылали на бледном лице.

— Ты слышал о щедром предложении помощи короля? Если я попробую хотя бы возразить, он объявит это актом неверности. Ради королевского одобрения остальные бароны выступят против меня. Или ради грабежа. Или просто чтобы увидеть еще одного упавшего человека.

— Вы знаете, что если люди короля придут, то они уже никогда не уйдут отсюда.

— Конечно, знаю. А все потому, что я был слишком большим дураком, ожидая, пока ваша военная целительница тратит мое время и жизни моих сыновей на ваше безумие. Не думайте, что я всегда буду таким глупцом.

Гэн, извиняясь, развел руками.

— Вы рассказывали об остальных баронах и их землях. Это карта? — Он показал на свернутую бумагу в корзине рядом с креслом барона. Усталым движением пожилой человек протянул ему свиток, продолжая подозрительно хмуриться, пока Гэн разворачивал его на полу.

Краем глаза юноша заметил приближение Тейт. Сначала он был удивлен ее жадным любопытством, а затем озадачен тем, что показалось быстро промелькнувшей ужасной болью. Выражение быстро исчезло, однако Гэн понял, что заметил нечто глубоко спрятанное. Снова появилось чувство, что Тейт хочет поделиться чем-то секретным.

Он сосредоточился на карте. Это было невероятно! Внутреннее Море! На этой огромной карте была изображена лишь часть его, однако вид такого количества воды взволновал Гэна.

Изображенные земли были лишь малой частью тех огромных территорий, по которым путешествовали люди его племени. Воспоминания ворвались в его сознание. Долгие вечера с отцом, споры о важности разных типов земель, союзах, походах и защите. Насмешливые требования объяснений и презрительные уколы опровержений гулко отдавались в ушах. Как часто он в смятении убегал с таких бесед, ненавидя отцовские изворотливые, дотошные вопросы. Как многому он научился? Насколько дороже стоило ему терпение?

Гэн рассматривал карту. Тейт подошла ближе, и они вдвоем накинулись на беспомощный рисунок. Стена растерянности была разрушена. Один указывал на местность, а другой замечал, как она связана с остальными. Владения Джалайла ограничивались горами на востоке, Олой на юге и другим баронством, называемым Малтен, на западе. Малтен тянулся по границе Олы и Харбундая до самого Внутреннего Моря. Владения остальных шести баронов Харбундая находились севернее, там была и новая столица короля. Барона спросили, и он ответил, что обычно место нападения Олы лежало близко к побережью, так, чтобы их корабли могли снабжать войска, а заодно грабить рыбаков и торговцев, пытающихся удрать морем.

— Поэтому баронство Малтен очень важно, — сказала Тейт. — Желание короля убрать тебя не просто политическая причуда, а рассчитанное стремление выровнять оборону королевства. Ему нужна сила на востоке от главной линии нападения Олы. Если Ола пойдет на север, Джалайл сможет повести войска в неприкрытый фланг. Он сможет даже пересечь границу Олы и ударить с тыла.

Незаметный до этого Опс привлек всеобщее внимание.

— Все это так, но я не уверен в том, что король может себе позволить атаковать нас. Сейчас он не слишком силен. Если он хочет убрать барона, то должен действовать быстро и решительно, чтобы не допустить гражданской войны.

— Почему именно сейчас, — спросила Доннаси, — разве происходит что-то особенное?

— Время года, — ответил Опс, удивляясь ее неведению. — Король может взять немного крестьян. Но лесорубы не захотят отрываться от работы, и звероловам нужно продавать свою добычу. Рыбаки тоже не пойдут в такую замечательную погоду… — Он вскинул руки. — Такая же ситуация и у Джалайла.

Тейт стала печальной.

— Конечно. У вас есть что-нибудь, похожее на списки? Я имею в виду, знает ли кто-нибудь, сколько человек в баронстве? Какого возраста, чем занимаются?

— Мои дворяне хорошо знают, сколько человек в их владениях, — ответил барон. — Правда, они не всегда честны, однако Опс обычно хорошо представляет, что происходит. Не так ли, Опс?

Такая лесть ошеломила старика. Он покраснел и смущенно улыбнулся. Барон отвернулся от Опса, и теплота в его голосе сменилась вспыхнувшей грустью.

— Мои сыновья… У меня нет наследников. Мои люди будут приветствовать короля и сильного лидера.

Гэн взглянул на Тейт и догадался, что та уже прочла его немой вопрос. Это было своеобразной проверкой, и юноша был убежден, что она и это поняла. Отклик доставил Гэну удовольствие. Доннаси усмехнулась и подмигнула. «Оружие-молния», висевшее на плече, клацнуло от ее прикосновения.

Повернувшись к барону, Гэн кивнул ей, говоря:

— Король еще услышит о нас. Ему придется кое о чем задуматься. — И он вновь обратился к Тейт: — Как ты думаешь?

— Мне нужна информация. Опс, от кого из дворян мы зависим? За кем нам необходимо следить? Существуют ли какие-либо трения? Должны ли дворяне выделять людей барону в случае войны? Скольких можно собрать без помощи дворян? Мне надо знать, сколько подготовленных людей Король пошлет со своим племянником. Расскажите все, что знаете о командире и об этом племяннике. Кроме этого, меня интересует, насколько достоверны эти сведения, а также сколько солдат мы сможем прокормить здесь. Никто не должен быть голодным. Нам потребуются продовольственные обозы, стада лошадей. Но главное, что я должна знать, это сколько людей в баронстве могут сражаться. Это станет основой моего плана.

— Помедленнее, помедленнее! — засмеялся Гэн, сдаваясь. Мгновение Тейт выглядела удивленной, а затем тоже рассмеялась.

— Извини нас, барон, и ты, Гэн, тоже. Кажется, нам с Опсом есть о чем поговорить. — С этими словами Доннаси взяла ошеломленного старика под локоть и потащила прочь.

Барон взвился:

— Ты, она, Клас и те, кого вы сможете сколотить, собираетесь нанести поражение двум или трем сотням, сопровождающим племянника короля?!

Прохаживаясь, Гэн задумчиво спросил:

— Здесь все дерутся так же, как ты, — пешими, с копьем? И немного лучников по центру и на флангах?

— Конечно. Мы всегда…

— Мы изменим это. — Юноша озорно улыбнулся барону с выражением жизнерадостности и уверенности. — Король хочет удивить тебя, а мы удивим его. Клас на Бейл лучший из когда-либо живших учитель боевых искусств.

На мгновение захваченный энтузиазмом Гэна барон засмеялся, и его круглое тело задергалось от боли, причиненной этим движением. Он простонал:

— Король, по крайней мере, не причиняет мне боли. — Отрезвев, он покачал головой. — Жаль, что я не так молод, чтобы надеяться, как ты. У нас нет ни причин, ни времени для противостояния.

— Он будет ждать не меньше месяца. — Гэн не обратил внимания на замешательство барона, поясняя: — Отложите похороны сыновей. Используйте любой предлог. Отправьте послов к остальным баронам с подарками и благодарностями за их былую поддержку и приглашением на церемонию. Объявите после этого тридцатидневный траур. Король не отважится прийти, пока он не окончится. Да, еще надо объявить людям, что в память о сыновьях вы не будете собирать налоги в течение года, — у них появится больше причин вас поддерживать. Мы сможем спасти ваше баронство, только дайте нам время.

Пока Гэн говорил, лицо барона ожесточилось. Он холодно встретил взгляд юноши, хотя тот ему нравился. Казалось, разговоры о похоронах сыновей, обсуждаемые чужаком как тактический шаг, разрывали сердце на части. Гэн твердо напомнил себе, что у него нет выбора. Джалайл обречен до тех пор, пока не захочет бороться, используя любое оружие. А он и его друзья в опасности.

Гэн никогда не видел лица Джалайла, полного такого сурового достоинства. Его губы едва двигались.

— Ты хочешь, чтобы я использовал смерть сыновей как щит для прикрытия собственной слабости. Должен ли я плакать и раздирать себя до крови, как женщина? Должен ли показывать свои раны братьям-баронам, покупая их жалость? Или, может быть, написать поэму, описывающую подробности первого и последнего боя моих младших сыновей?

Гэн склонился перед таким откровенным презрением. Но барон еще не закончил:

— Насколько я восхищаюсь тобой, Гэн Мондэрк, настолько же и боюсь. Я вижу себя протягивающим тебе руку, как измученный жаждой человек тянется за кружкой воды. Но ты — не одна кружка, а много, и в одной из них, я знаю, налит яд. Многим людям будет казаться, что они используют тебя, и они не прозреют, пока уже не окажется слишком поздно. — Джалайл еще раз глубоко вздохнул. — Все будет так, как ты предложил. Если я должен погибнуть, то сделаю это с воинственным кличем.

Глава 50

Сайла оперлась на одну из кроватей в доме исцеления. Потянувшись, она повела плечами, представив себе, как уставшие мышцы скрипят, словно кожаные канаты.

Прошел слуга со шваброй и ведром крепкого мятного настоя. Кое-кто поговаривал, что раствор убивает невидимых. Сайла не была в этом уверена, но резкий аромат заглушал тяжелые запахи лечебницы. Ей явно надо было радоваться теплу: по крайней мере, погода позволяла держать окна открытыми.

Женщина на кровати открыла глаза. Целительницу удивило, какие они яркие. Все время, пока она обрабатывала раны женщины, та не подавала никаких признаков сознания, и все же ее взгляд не был похож на взгляд только что проснувшегося человека. Она произнесла:

— Я благодарю за помощь, Жрица. Но это ничего не изменит.

— Изменит?.. — Это было неожиданное замечание.

Женщина потянула за серебряную цепочку, исчезавшую под ее блузкой, и помахала в воздухе полированным серебряным диском, висевшим на ее конце.

— Мы не боимся тебя, — заявила она.

Серебряный кружок был тонким, звенья цепочки маленькими и грубыми. Они не представляли особой ценности, но все же Сайла не ожидала увидеть украшения на фермерше. Вид цепочки что-то всколыхнул в ее памяти. Она вроде бы припомнила, что видела ее, когда лечила женщину. Не попадались ли ей и другие такие же ожерелья? Сайла чувствовала, что попадались, но не могла вспомнить точно. Жертв было так много, а она так устала. Но к чему женщина говорила что-то о страхе? Заинтригованная, Сайла потянулась к странному предмету. Женщина так резко отдернулась назад, что боль в сломанных ребрах заставила ее вздрогнуть и сморщиться.

— Церковь не должна к этому прикасаться! — отрезала она.

— Мне очень жаль. — Сайла извинилась чисто инстинктивно, но искренне, и это сделало хриплый смех женщины еще более оскорбительным.

— Тебе жаль, что мы достаточно сильны, чтобы бросить тебе вызов. Ты думала, что стоит вылечить пару легких ран, и мы все бросимся к тебе.

Целительнице это надоело.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Мне от тебя ничего не надо.

— Кроме моего разума, моего тела и налогов, которые барон выжимает из нас, чтобы он и люди вроде тебя жили в роскоши. — Женщина поднялась на локте. — Нет ничего, что ты бы могла взять у меня, но если барон соображает, то ты все это получишь у него. Он все еще один из ваших, так что ты будешь неплохо жить.

Сайла похолодела.

— Я думаю, что тебе лучше помолчать. Здесь небезопасно говорить такие вещи.

— Но не для меня. — Она вызывающе усмехнулась. — Я из Танцующих-под-Луной.

Сайле оставалось только сказать:

— Я не знаю, что это такое.

Недоверие сменило улыбку.

— Не знаешь?..

— В Оле не слышали о подобном, и у Людей Гор и Людей Собаки такого не было тоже. Если это религия, то ты должна знать, что она запретна. Твоя душа в опасности.

Женщина издала странный звук, похожий на плевок.

— Вашей Преисподней нас не запугаешь. Нищета и унижение существуют здесь и сейчас, пока мы живем. Но удовольствия и богатство тоже существуют. Движение Танцующих-под-Луной дает нам вождей и силу. Скоро у нас будет все, чего захотим.

Жрица Роз слышала истории, шепотом передаваемые в обители, слова, брошенные украдкой, рассказывавшие о сектах и культах, открыто бросавших вызов Церкви. Но Сайла только наполовину верила в них. Других же Избранных они повергали в припадки молитв и очищения. Иногда она представляла, каково это: столкнуться с таким неизмеримым грехом. И теперь это случилось, а вокруг не было родных стен аббатства Ирисов, чтобы защитить ее.

Сайле хотелось убежать, найти помощь. Она поняла, что пятится назад, только когда уперлась в кровать за своей спиной.

И что еще хуже, это была кровать Джонса. Даже угроза, исходившая от этой странной женщины, меркла перед возможностью выслушать от него еще одну отповедь. Он спал так, будто не желал просыпаться, однако, когда это случалось, он постоянно жаловался на то, что не отдохнул. Из скромного и неприметного человека Джонс превратился в настоящего тирана. Сейчас он только что-то проворчал, но не открыл глаза.

У нее не было времени прийти в себя. Сайла с трудом заставила ноги нести ее вперед, говоря себе, что точно знает, где сейчас Клас. Ему пришлось поспешить к Гэну, когда он заметил, как разгораются страсти в разговоре с бароном. Хотя бы просто посмотреть на него. Увидеть, что он близко и может помочь, — вот все, что ей сейчас необходимо.

Сайла отбросила эту мысль. Это ее сражение, она должна выиграть или проиграть сама.

— Расскажи мне об этих Танцующих-под-Луной, — попросила она.

— Чтобы ты побежала к своей Сестре-Матери, или как ее там, и все ей выложила?

Сайла спокойно задала ей вопрос, будто пытаясь урезонить ребенка:

— Тебя так волнует, если я это сделаю? Ты же сказала, что не боишься Церкви, но разве в твоем ответе нет страха?

Женщина покраснела:

— Ночь — наше время. Вы поете о волшебном Солнце и жизни, но вы никогда не упоминаете о Деве и о Сыне, которого она должна дать миру. А почему? Потому, что правят мужчины, и они не позволят вам рассказать историю о женщине, которая может зачать ребенка без их помощи. Все знают про вашу тайну, но мужчины терпят это, потому что это делает вас покорными, словно коров в хлеву. Мужчины имеют право разговаривать о Едином, Сыне Солнца, а что произойдет, если попробуете вы?

Явно довольная тем, что губы целительницы побелели от потрясения, женщина продолжала:

— Мы поклоняемся луне. Она светит нам в наше избранное время. Мы отвергаем ваш свет. Мы — тьма.

Сайла с трудом смогла ответить:

— Все мужчины будут против вас. Церковь вырвет вас с корнем, словно сорную траву в поле.

— Среди нас мужчин не меньше, чем женщин. И новые люди все время приходят к нам. Тебя не удивило отсутствие представителя Церкви в замке? Мы предложили ей забирать свой лживый язык и притирки и выметаться, пока жива. И с тобой будет то же самое.

— Я так не думаю. — Обида придала ей сил. Жрица Роз устала убегать.

Женщина, ухмыльнувшись, закрыла глаза. Сайла ожидала некоторое время, потом почувствовала, как усталость берет свое. Если она хочет действовать, ей потребуется весь ее ум. Пациенты тоже требуют ухода. Тут наверняка есть еще Танцующие-под-Луной; придется следить за каждым словом, обдумывая все увиденное и услышанное. Бдительность…

Сайла буквально засыпала на ходу.

Кто-то говорил, что у нее есть дом, — кто же это был? Ах, Да, Нила. Но когда? Время слилось и расплылось мозаикой изуродованных тел и трудных решений. Если бы только она больше знала, больше понимала!..

А сейчас ей необходим сон. Грубые камни пола, казалось, поворачивались у нее под ногами и старались вцепиться в мягкие кожаные подошвы, заставляя Жрицу Роз постоянно спотыкаться. Твердая рука ухватила ее за плечо во время особенно неуклюжего шага. Обернувшись, чтобы посмотреть на своего благодетеля, Сайла была счастлива увидеть Класа.

— Ты идешь спать, не так ли? — В ответ на ее кивок Клас улыбнулся. — Ты меня беспокоишь. Я приказал бы тебе остановиться, да знаю, что из этого ничего не выйдет.

— Мы могли бы впервые поспорить.

Клас рассмеялся:

— Нам еще представится такой случай.

Хриплый крик остановил их, и Сайла неохотно обернулась. Джонс пытался сесть, сбросив одеяла набок. Она не успела направиться к нему, как Тейт уже поспешила к пастору. С другой стороны появилась Нила и, заметив Сайлу, помахала ей. Молча согласившись, Клас потянул спутницу за руку.

Сайла в замешательстве остановилась перед дверью, не зная, куда свернуть.

— Ты ведь даже не знаешь, где твоя комната? — спросил Клас и, когда она созналась, повернул направо, удерживая Сайлу в вертикальном положении.

В то время, пока она говорила с Танцующей-под-Луной, Клас побывал в замке. Об этом он и рассказывал по пути, описывая толщину стен, размер комнат и длину залов. Сайла подумала, каким маленьким и грубым было это место по сравнению с замком Алтанара. Но вскоре ее мысли вновь возвратились к неприятной сцене с той женщиной?

Этот культ станет проблемой для Гэна, да и для нее самой. Гэн хочет стать предводителем воинов барона; для нее это было так же очевидно, как если бы это было написано у него на лбу. Более того, он на этом не остановится. Единственным вопросом была величина его амбиций. Билстен говорил, что Гэн, вероятно, и сам не знает их предела, и Сайла готова была с ним согласиться. Гэн не мог видеть орлиного блеска собственных глаз. Пока он оставался для себя не больше, чем жаждущим мести сыном обманутого Вождя Войны.

Споткнувшись о порог, она вцепилась в Класа.

— Я держу тебя, — ответил он и провел губами по ее волосам, добавив: — У них тут чудесный душ. Почти как в нашем лагере.

Сайла с трудом подавила улыбку. Солдаты барона совершенно доконали Класа, поэтому теперь любая стоящая вещь в этой стране вызывала у него удивление. В его понимании человек, который хорошо умеет воевать, должен иметь и другие хорошие качества, даже если их надо выискивать; человек же, воюющий плохо, определенно имеет плохие привычки. Но все-таки у Класа хватало здравомыслия, чтобы признать, что люди барона умеют строить. Сайла повернулась к нему, чтобы ответить, размышляя, как ценит она каждую новую черту, которую открывает в Класе, и как приятно просто думать о нем.

— Да, душ был бы кстати, — пролепетала она, — но где взять мыло и полотенце?

— Все уже приготовлено. И свежий халат, который я позаимствовал у леди примерно твоего размера. — Клас улыбнулся. — Если, конечно, он тебе понадобится.

Сайла сжала его руку и позволила отвести себя ко входу. Тут он устроился у стены перед закрытой дверью.

Отдельные душевые кабинки были образованы перегородками, выходившими из основной стены. Высотой они были примерно с нее, хотя до потолка оставалось еще добрых три локтя. Полотняная занавесь закрывала вход от любопытных глаз. С помощью рукоятки можно было регулировать подачу воды из единственной трубы на потолке. Сайла резко повернула ее, надеясь, что вода будет не слишком холодной. К ее изумлению, та оказалась почти горячей и принесла с собой запах раскаленных кирпичей и солнца. Это была вода из цистерны на крыше, и она напомнила целительнице о свежести дождей, падающих на высокие островерхие дома Олы.

Почувствовав, как тело расслабляется под мягкими струями, Сайла припомнила, что настоятельница не любит жару, и удивилась, как той удается пережить лето.

Ее мысли переключились с настоятельницы на собственные проблемы, и некоторое время она пыталась размышлять о приказе отлучить ее от Церкви. Неспособность сосредоточиться на этом вопросе испугала Жрицу Роз, и еще больше испугало то, что сосредоточиться она не может из-за отсутствия заинтересованности. Ее это просто не волновало.

Сайла остановилась, чтобы хорошенько обдумать эту мысль; рука с мылом застыла около шеи, глаза невидяще уставились в стену. Прошло немало времени, прежде чем она продолжила мыться.

Возможно, Церковь не будет столь жестока. Ведь ее основным заданием было удержать Людей Собаки от войны с Харбундаем, и она выполнила его.

Сайла решила, что причина в том, что она теперь вышла на верный путь — намного более верный, чем когда-либо раньше.

Каким-то образом успехи Гэна были связаны с ее собственными. Он был бурей, которая несет их всех, приближая ее к заветным Вратам. Она не знала причины своей уверенности, но была убеждена в этом.

Энергично растираясь полотенцем, Сайла вернулась к более насущным делам.

Нила хорошо держалась, несмотря на прискорбную мужскую слепоту Гэна. Невозможно было поверить, что он может не замечать тысячи знаков, которые подает бедная девушка. Точно так же Сайла вздохнула, думая о чисто женском нежелании Нилы показать свои чувства, чтобы все расставить по местам.

Сайла иронично усмехнулась. В свое время она тоже не могла так поступить. Что ж, придется это вспомнить и действовать должным образом.

Одеваясь, Жрица подумала о другой женщине из их компании. Она была заинтригована поведением Тейт; та слушала, смотрела, но никому ничего не говорила. Сайла попыталась вспомнить хотя бы одну женщину, которая могла бы так же знающе говорить о военных делах, и не смогла. В Доннаси чувствовалась грация и уверенность, говорившая о ее боевых навыках. Но она была по-своему озабочена не меньше Нилы. Это читалось в ее глазах.

Целительница накинула халат и вышла, прихватив одежду.

Клас вскочил, сделав вид, что заснул в ожидании. Сайла взяла его под руку, и они, поднявшись по лестнице, прошли через длинный зал.

— Ну вот мы и пришли. Здесь ты можешь отдохнуть. — Он ввел ее в каморку, не больше кельи в аббатстве Ирисов. — Это все твое, ни с кем не придется делиться. Даже шкаф пустой.

Сайла готова была обидеться на его неуклюжую шутку, но тут поняла, что Клас абсолютно серьезен. Она обернулась, обняв его, подняла лицо вверх для поцелуя и поразилась недостатку страсти на его лице. Она отодвинулась, упершись руками ему в грудь и выпятив нижнюю губу в знак неудовольствия. Клас медленно покачал головой.

— Я не смею. — Его голос напоминал скрип камня о камень. — Если ты пробудешь в моих объятиях больше секунды, я уже не смогу тебя выпустить. Спи. Тебе нужен отдых, а мне нужна ты.

«Так лучше», — подумала она, поцеловав Класа. Это был поцелуй любовников — он закончился быстрее, чем хотелось бы Сайле, но был полон обещания. Клас ушел, прикрыв за собой дверь.

Эта толстая дубовая дверь укреплялась мощными стальными полосами. Захлопнувшись, она издала глухой стук, странно успокаивающий. Такая дверь может выдержать любую осаду, скроет от любого врага — она словно символизирует убежище.

Но едва она захлопнулась, Жрице Роз вдруг показалось, будто из комнаты исчез весь свет и воздух. Вместо надежной защиты дубовые доски и железные полосы неожиданно превратились в тюремного сторожа, и Сайла почувствовала себя в ловушке.

К внутренней стороне двери были приколоты кроваво-красные розы.

Это был знак — один из тех, о которых говорила настоятельница.

Но и он не обещал защиты. Напротив, букет внушал ужас, розы уродливо свисали, раздавленные, будто вся их красота и свежесть исчезли. Черный шнурок скреплял зеленые стебли. Все цветы были аккуратно надломлены в этом месте и теперь висели, будто указующие персты, лишенные кожи. К свободному концу шнурка была привязана погремушка гремучей змеи.

Глава 51

Гэн смотрел на собравшихся людей, стараясь не показать свои истинные чувства. Он потратил неделю на споры с бароном, говоря о необходимости этого смотра, и другую неделю на то, чтобы его собрать. И теперь он видел, что эта толпа никак не походила на ядро боевой силы. Лучшие люди барона, от семнадцати до двадцати лет, были согнаны в пять групп по сто человек. От человека, называемого почему-то Вторым, Гэн узнал, что исторически мужчины из одного района воевали в одном отряде, и поначалу юноша был склонен сохранить эту систему. Но потом Тейт очень осторожно напомнила, что в последнее время они часто вместе дезертировали. Это надо было пресечь, и Гэн с радостью принял ее предложение, состоявшее в том, что воины из каждого района равномерно распределялись по сотням.

Они бестолково топтались у стен замка. Гэн с неудовольствием подумал, что они очень напоминают сбившихся в кучу диких коров. В них был тот же дух чистой мускульной силы, но, как и у этих животных, это была судорожная, неуверенная мощь, которая так же легко могла обернуться паникой, как и доблестью. Он попытался разогнать тоску, убеждая себя, что люди просто не уверены в себе и своих соратниках.

Клас громко охнул позади него, и юноша ткнул локтем ему в ребра.

— Смотри, чтобы барон тебя не услышал, — прошептал он. — Он может отослать их обратно на фермы и в леса.

— Невосполнимая утрата, — едко пошутил Клас. — Увальни и дураки, которых я должен превратить в воинов. Большинство из них едва может сидеть на лошади. Нам не дожить до дня, когда профессионалы Олы станут хуже их, а надо не просто воевать с этими железными черепахами, но и побеждать.

— Мы должны. — Некоторая неуверенность в голосе Гэна вызвала резкий взгляд Класа, который, казалось, оценил замечание, но затем пожал плечами, сдаваясь.

Барон Джалайл взобрался на небольшую трибуну, выстроенную по этому случаю над стеной замка. Говор людей и их офицеров сменился выжидающим молчанием.

Гэн никогда не видел ничего подобного трибуне, с которой говорил барон. Не выказывай аудитория такого истинного уважения, он бы рассмеялся. Вместо обычного помоста, возвышающего оратора над защитной оградой, на трибуне был выстроен квадрат из узких досок, выглядевший, как окно, прикрепленное к переднему краю площадки. Обращаясь к собранию, барон встал в центре квадрата. Когда он протянул руки, то почти коснулся его краев.

Внизу, во дворе замка, начал действовать человек, называемый Мажордом. Он отвечал за организацию действий персонала и особые мероприятия. По этому случаю на нем была жилетка в красную и белую клетку поверх черно-белой униформы. Кроме того, его украшало ожерелье из переливчатых кругов раковин денталиума.

Как только барон взошел на трибуну, Мажордом взмахнул рукой в направлении главных ворот. Огромные петли заскрипели, застонали, и военный оркестр барона маршем вышел из замка. Ревели трубы и пронзительно кричали флейты. Малые барабаны отбивали стаккато. Рядом с наблюдавшими за ними однообразными, вялыми людьми музыканты в безукоризненных полосках барона сверкали на ярком солнце. Они начистили свои инструменты до зеркального блеска. Плюмажи с длинными перьями, такие же черные и белые, раскачивались над кожаными шлемами, когда музыканты, печатая шаг, проходили мимо. За ними лениво клубились облачка пыли. Оркестр плавно повернулся, встав лицом к собравшимся.

В пятнадцати футах ниже барона офицеры выкрикивали команды. Необученные люди подались вперед, образовав плотный полукруг у основания стены. Выпустив оркестр, Мажордом взбежал по внутренней лестнице и встал за обрамленной трибуной и бароном, все еще стоящим без движения с протянутыми руками. По следующему взмаху Мажордома оркестр замолчал. Театрально выдержав паузу, он прокричал глубоким раскатистым голосом:

— Слушайте все! Барон Джалайл будет говорить!

После такой вступительной церемонии речь была краткой и не особо вдохновенной — она лишь отличалась от простого объяснения. Силы Олы отступили от наших границ, но три их лучших отряда остались достаточно близко, чтобы напасть без предупреждения. Владения барона нуждаются в силе, способной отразить любую атаку. Мы начинаем проводить новую политику, и поэтому вас здесь собрали. С этого момента все годные мужчины с семнадцати лет должны служить два года. Барон будет поддерживать постоянную армию из пятисот человек. Хотя в его владениях официально объявлен траур, который будет продолжаться еще две недели, подготовка воинов начнется немедленно.

Джалайл сошел с трибуны. Гэн и Клас были застигнуты врасплох, когда Мажордом дернул за незаметный до того шнур, и с верхней части трибуны спустился черный занавес. За этим прикрытием барон небрежно кивнул двум воинам Собаки и ушел. Люди у основания стены были отозваны своими офицерами.

Клас заговорил первым:

— Почему бы ему не уйти, как всем? Этим ребятам нравится шоу. Весь спектакль затеян лишь затем, чтобы сказать этому стаду, что они будут учиться защищать себя?

Гэн произнес:

— Я хочу видеть офицеров, которые привели сюда этих людей. Пусть они пришлют в арсенал пятьдесят самых активных парней. Для начала нам нужна хоть какая-нибудь организация. — Услышав в своем голосе холодную точность, юноша поразился ей. Клас тоже прочувствовал это. Его лицо исказилось от удивления, затем стало невыразительно покорным. Не сказав ни слова, он ушел.

Гэн отвернулся. После смерти отца он чувствовал в себе нарастающее противоборство двух совершенно разных натур. Его приказы Класу граничили с оскорблением человека, который выучил и вырастил его, но новая личность требовала послушания. Он махнул рукой в сторону Класа, и настоящий Гэн внутри него оскорбился. Второму же Гэну доставляло удовольствие, когда его приказы выполнялись незамедлительно.

Внутренний голос, голос его матери, говорил: жизнь дала мне два сердца в одном теле, и мой сын будет таким же.

Неужели она имела в виду именно это? Этот человек с железными нервами, во имя власти отвергающий любовь друзей, — неужели для этого Гэн был рожден? Что двигало ею, любовь или ненависть?..

Далеко на юго-востоке сверкала раздвоенная вершина Отца Снегов. Еще дальше на северо-востоке возвышался его брат — Разрушитель. Люди Собаки знали о нем лишь по слухам, изредка забираясь в окружающие горы. Величественное великолепие обеих вершин напомнило Гэну о мире по ту сторону гор — мире, в котором он вырос. Эта земля была совершенно непохожа на его бескрайние молчаливые прерии, в которых витал дух свободы. Здесь был мир границ и запретов, мир людей, живущих по схемам, а их жизни и их история состояли из клубка непрочных союзов.

Воспоминания принадлежали прошлому, которое, возможно, никогда не вернется.

Не важно, что побуждало людей искать все больше и больше власти, — теперь это стало уделом и Людей Собаки. Эта жажда власти привела к гибели Кола. Она превратила в изгнанников Гэна и его лучшего друга. И она же заставляла теперь этого друга обижать.

И обижать Нилу.

Видимо, путешествие пошло ей на пользу, Нила выросла. Гэн скучал по ее непосредственности, это правда, но сейчас ее смех возвращался. Когда девушка смеялась, она напоминала ему о весне, ее блеск мог разогнать самую непроглядную тьму. Долгими днями и еще более долгими ночами Гэн спрашивал себя, сможет ли Нила снова радоваться. Лишь недавно она, кажется, начала приходить в себя.

Снова ситуация была двусмысленной. Он мечтал видеть беззаботную счастливую Нилу, ту девочку-женщину, жившую с песнями и знавшую свое сердце и разум. Но он помнил, что та Нила любила Класа на Бейла.

Эта мысль скрутила Гэна, пронесясь сквозь разум огненной полосой, на мгновение затмив рассудок.

Он ревновал, не желая этого признавать, понимая разрушительную силу ревности. Но Гэн также знал, что высказать мучившее — верный способ нажить кучу неприятностей.

Собственная рассудительность огорчала Гэна еще сильнее. Юноша хотел бы быть в ярости, негодовать и бороться. Но с кем?.. И почему? Клас ничем не навредил Ниле. Он, казалось, едва замечал ее.

Когда девушка смотрела на Класа, ее лицо было спокойно — маска, выражавшая по необходимости интерес, всегда дружелюбие и даже, если надо, необходимую веселость. Но по тому, как следили за ним ее глаза, Гэн знал, что все это лишь притворство. Зачем еще ей понадобилось скрывать свои эмоции, быть такой осторожной, показывая в точности то, что от нее ожидалось?

Гэн знал.

В глубине души она все еще стремилась к Класу.

Новая Нила дарила Гэна своим присутствием. Ее улыбка была теплой, а внимание возбуждало. Все чаще и чаще юноша вспоминал, как золотая головка лежала у него на груди, а тонкие уверенные руки обнимали его; вспоминал, как прижималось к нему ее тело. Гэну снова хотелось держать ее так, и было стыдно признаться, что ему все равно, пришла Нила к нему в радости или печали — важно, что пришла.

Она верила, что он может совершить многое, и это придавало Гэну уверенности. Забота Нилы умножала его решимость. Он стал заходить к ней после своих встреч с бароном.

Это были утомительные, беспокойные встречи, наполненные скрытой борьбой. Несмотря ни на что, барон тосковал по временам, когда жил в согласии со своим королем, впадая в унылую депрессию, вызванную потерей сыновей.

Нила приносила облегчение. Она выслушивала, указывая на упущения в подходах и слабые места в доводах барона. Более того, девушка симпатизировала ему. Ни разу она не упомянула о неопределенности их существования, не заговорила об ужасном одиночестве. Нила терпела свою боль и разделяла его боль, не говоря ни слова.

Проведенные с нею часы придавали Гэну силы.

Его мысли прервал резкий свист. Когда юноша глянул вниз, Клас доставал пальцы изо рта. Сигнал давал Гэну понять, что его ждут люди, собранные по приказу. В первый момент он рассердился. Гэн хотел с достоинством провести первую встречу с подчиненными, а свист в их присутствии мог сослужить плохую службу. Однако можно использовать шанс, подумал он. Люди должны учиться общению в бою, а свист Собак был куда более эффективен, чем голос. Он показал им, как легко Клас обратил на себя внимание, и это устраняло любые мысли о том, что с ним можно общаться запанибрата.

Подозвав собак, Гэн Мондэрк отправился отдавать свою первую команду.

* * *

Юноша готовился к обеду, когда служанка, заглянув в его комнату, сообщила, что барон желает его видеть. Когда женщина ушла, Гэн присел в задумчивости. Обычно Джалайл ел вдвоем со своей женой — приятной тихой женщиной, с потерей сыновей еще глубже ушедшей в себя. Сайла упоминала, что та часто поговаривала об уходе в монастырь в Нью-Сити, но барон не отпускал ее. Гэн понимал причину: жена была одной из немногих, с кем Джалайл чувствовал себя свободно.

Повсюду в королевстве происходили перемены, бросавшие вызов всему старому, ища плодородную почву. Нила слышала рассказы о новой религии, распространяющейся по деревням. Клас беседовал с людьми, сражавшимися с регулярной армией Олы, и слышал о чувстве беспомощности перед их профессионализмом. Стычка, в которой погибли сыновья барона Джалайла, в масштабе королевства была незначительным столкновением, но поражение деморализовало Харбундай.

Гэн чувствовал, что тот набег был только разведывательной вылазкой. Это подтверждали недавние сообщения о боевых отрядах Дьяволов, появившихся в Оле. Однако приходили не только плохие новости. Ходили слухи о растущем беспокойстве в некоторых районах этой страны.

Однако наиболее волнующей проблемой стало другое. Король продолжал настаивать, чтобы барон допустил в замок его племянника в качестве «советника».

Обед отлично показал нежелание Джалайла решать свои проблемы. Вместо военного совета получилась спокойная изысканная трапеза. Там, где Гэн собрал бы за столом разведчиков и шпионов, способных разобраться в ситуации, барон пригласил музыкантов, наигрывавших в углу на струнных инструментах. Там даже пела маленькая девочка, щебетавшая, словно птичка, о любви, весне и верных сердцах.

За столом барон говорил исключительно о еде, хотя она была скорее во вкусе Джалайла, чем Гэна. Фермеры и рыбаки Харбундая потрудились на славу, а повара барона еще лучше. Стол был накрыт богато. Одни блюда сменялись другими. В салат из перемешанных овощей для цвета и запаха были добавлены настурции. Затем последовали рыба, суп, охлажденная вишня. Главным блюдом оказалась жареная свинина. Гэн подумал, что она намного мягче и не такая сытная, как мясо диких свиней, которое ели в лагере Собак. А овощи были приготовлены слишком тщательно. Люди из племени Гэна считали, что чем меньше овощи обработаны, тем лучше. В Харбундае же их варили почти до состояния каши, а потом заливали густым соусом.

Во время последней перемены блюд, заключавшейся в пиве с сыром, барон в конце концов прекратил свою нелепую полусознательную болтовню. Он отпустил слуг и музыкантов, сказав:

— Ты произвел на гостей впечатление.

Гэн выжидательно кивнул. Барон поиграл немного вилкой, затем наконец произнес:

— Они сравнивают меня с тобой. Сравнение не в мою пользу. — Джалайл попытался улыбнуться, но улыбка исчезла под грузом раздумий.

— Они молоды.

Барон коротко рассмеялся:

— Ты сам почти мальчик!.. Они чувствуют в тебе то же, что и я, — лидерство. Но у них нет причины этого бояться.

— Как и у тебя. — Гэн встал. — Я твое орудие. И буду служить тебе, пока мы оба не решим, что я могу с честью уйти. Я говорил, что однажды вернусь к своему народу. Это будет день моего выбора — или твоего. Если ты решишь воевать со своим королем, я с тобой. Если нет… — он пожал плечами, — я пойду дальше.

Барон Джалайл нетерпеливым взмахом удержал его в кресле. Черты его лица заострились.

— Тебя беспокоит угроза со стороны короля?

— Меня беспокоит любая угроза. Любая угроза — это удобный случай. — Гэн в волнении наклонился вперед. — Я говорил с Класом. И с Тейт. Она обладает невероятным знанием того, как воюют другие, — их тактики, оружия, организации. С помощью этих пяти сотен мы не пустим сюда людей короля, и я обещаю, что через два года все остальные бароны придут к тебе засвидетельствовать свою преданность.

— Я верю, что ты можешь это сделать. — Одним большим глотком допив пиво, барон вытер губы салфеткой. — Но мы никогда этого не увидим. Теперь они собираются вокруг короля — койоты, ждущие добычу тигра.

Гэн ударил по столу.

— Ты сам говорил однажды: король слишком занят Олой, чтобы идти сейчас против тебя. А мы готовим обученное войско!

— У тебя не будет времени их обучить. Я ни за что не позволю подвергать моих людей опасности, Гэн. И не буду раздувать гражданскую войну, в которой, я убежден, наше поражение неизбежно. Никакого риска во имя славы. Если ты хочешь помочь мне сохранить баронство — пожалуйста, но только на моих условиях. Это понятно?

— Мне нужны уступки, — начал было юноша, но барон властно поднял руку.

— Никаких людей, — сказал он. — Твои требования…

Гэн оборвал его.

— Женщины, — произнес он, и барон в удивлении застыл с открытым ртом. Юноша продолжал: — Некоторые из мужчин недавно женаты. Я хочу, чтобы ты разрешил поселить их жен возле лагеря.

— Около лагеря? Поселок? Кто будет его строить? И на что они будут жить?

— Солдаты построят дома. Нила и Тейт согласились помогать женам, которые поедут к своим мужьям. Некоторые из них смогут помогать поварам, зашивать униформу, чинить обувь, ремонтировать оружие — и баронство будет платить им. Остальные научатся делать товары на продажу. Заработанные деньги пойдут в общий котел и будут поровну поделены между всеми семьями. Спроси себя самого, что эти люди сделают для тебя, если будут знать, что ты защищаешь их семьи.

Барон упрямо покачал головой:

— О семьях уже позаботились. Дети пристроены, женщины обеспечены.

— Представь, что ты погиб. Этого ли ты захочешь для своей жены?

— Ты заходишь слишком далеко! Я дворянин! Я барон!

Гэн шагнул к двери.

— Пожалуйста, подумай о них не как барон, а как человек. С твоего разрешения я ухожу, но мы еще поговорим.

— Не о чем здесь говорить! Ты получил своих людей. Если ты хорошо их обучишь, то сможешь убедить короля оставить меня здесь за главного. Этого достаточно, чтобы увернуться от удара. Нет нужды давать ему по рукам.

Последнее, что увидел Гэн, захлопывая дверь, было обращенное к нему круглое свирепое лицо Джалайла. Юноша направился к своей комнате, не обращая внимания на радостные приветствия собак, которым он приказал идти следом. Надо было прогуляться и подумать. Стражи у ворот пропустили его, отдав причудливый салют. Один из них напомнил Гэну об осторожности.

Юноша знал, что это относилось к диким животным. Изредка тигр забредал с гор на земли фермеров в поисках легкой добычи, или медведи наведывались к пчелиным ульям, учуяв из леса сладкий запах. Вряд ли такое случилось бы неподалеку от замка, но все же возможность была. Гэн проверил свой клинок, с наслаждением почувствовав, как упруго тот скользит в ножнах. Одновременно он заметил, как весело резвились собаки. Интересно, подумалось ему, неужели они так же привыкли к защищенности внутри замка, как и их хозяин?

Юноша погрузился в раздумья о том, как выбраться из того лабиринта, в котором он очутился. Пройдя в задумчивости многие мили, он нисколько не приблизился к разгадке. Казалось, предвосхитить действия короля было невозможно. Барон Джалайл не станет воевать, а без его приказов Гэн не мог ничего делать.

По крайней мере так это выглядело сейчас.

— Я должен быть наготове, — сказал он вслух, пытаясь найти уверенность в звуке собственного голоса. Внезапно Раггар остановился за ним, и Шара неловко вильнул в сторону, пытаясь избежать столкновения. Протянув руку, Гэн почесал голову большого пса. — Я не говорил с тобой, старый друг, но обязательно буду. Ты ведь слушаешь лучше всех, верно? Дело в том, что я не знаю, что нас ждет. Тейт знает, как воевать в этой стране и как заставить людей воевать. Но я не смогу остановить барона, если он решит сдаться или станет всего лишь пугалом для людей короля. У меня должны быть ученики.

Гэн хотел еще что-то сказать, но слова застряли в горле.

Гора Отец Снегов сияла в лунном свете, одновременно похожая на манящий факел и стену, преграждающую путь.

Как же договориться с бароном? «Я пойду дальше», — легко сказать!.. Возможно, он и так уже зашел слишком далеко.

Глава 52

Тейт в свободном халате одиноко сидела в своей комнате. На коленях у нее лежала ткань — Доннаси шила, разговаривая сама с собой. Оживавшие образы сменяли друг друга на ее лице. Подкрепляя слова движениями, она яростно вонзала иголку в материю, вытягивала нитку, подтягивала стежки.

— Руку дала б на отсечение, чтобы узнать, кто создал это общество! Этот барон на трибуне. И Мажордом. Никогда не задумывалась над этим титулом, пока не увидела его вчера за работой. Надурил меня. Это просто телешоу, а он в центре экрана. И этот занавес в конце. Телевидение как явление древнего общества. Умереть, просто умереть…

Она приподняла свое изделие, внимательно изучая его в свете единственного окна. Юбка была похожа на платья местных женщин, отличаясь лишь несколькими украшениями. Сбросив халат, Тейт надела ее, а потом через голову натянула блузу. Нацепив боевой пояс с автоматическим пистолетом, Доннаси усмехнулась:

— Вот теперь ты действительно модная штучка.

Старательно поворачиваясь, она пыталась рассмотреть себя в маленькое карманное зеркальце, что было практически невозможно. Темно-синяя блуза была украшена голубой вышивкой, а воротник и рукава на три четверти покрыты геометрическим узором более светлого оттенка, чем юбка. Юбка — серебристо-серая, цвета выдержанного дерева. Не было больше тяжелых военных ботинок — их заменили новые: высокие, из мягкой податливой кожи, со шнуровкой по бокам. Выразительные черты лица и коротко подстриженные, с темным блеском волосы придавали Тейт необычный вид.

Она стянула блузу, чтобы подровнять кромку. Мысли поплыли чередой.

Обрывки прошлого — они всплывают в мозгу, как в оптическом прицеле. Любой повод — это дурацкое телешоу барона или просто знакомая фраза — снова и снова заставляет думать о том, кто создал эту смешанную культуру. Каково это: пройти через войну, перенося самые разнообразные бедствия, не зная даже, найдешь ли место с приемлемым уровнем радиации… Рассказывая детям о «старых временах», взрослые наверняка больше думали о том, как выжить, а не о правильности изложения фактов — все должно было обрасти мифами и легендами. И главной задачей любого было спасение своей группы.

— А было ли когда-нибудь по-другому? — подумала Доннаси вслух, удивляясь собственному цинизму.

Перед ее мысленным взором проплывали лица: Фолконер, Анспач, Конвей… Где они сейчас? Живы ли?

Фолконер и Конвей — это была команда, хоть между ними нередко летели искры. Они могли сделать многое — изменить все, и изменить к лучшему.

Может быть, и она способна что-нибудь сделать.

Но что? Она вспомнила Мэг Маццоли. Знать бы тогда, как та ошибалась, — никогда бы не согласилась уйти из той мирной долины. Эти люди понимали в технике больше нее. И в вышивании, и в земледелии — в чем угодно. Подняв голову, Тейт сказала, обращаясь к каменной стене:

— Я умею ориентироваться по звездам. Я могу определить время по солнцу. Я знаю, что «невидимые» — на самом деле микробы.

Она взяла зеркало. В нем отразилось разочарованное лицо. Пожалуй, немного униженное.

— Я знаю о войне больше, чем кто-либо во всем этом королевстве. Замечательно! Этому миру так же нужен еще один солдат, как мне — бородавка на носу.

Отшвырнув зеркало, Доннаси в последний момент подхватила его, ужаснувшись при мысли о дурной примете.

Война — вот что лучше всего получалось у этих людей. Лучшая сталь шла на оружие, лучшими зданиями были крепости и замки. Выше всего ценились собаки и лошади, обученные воевать.

Но это неправильно. Они называли Сайлу военной целительницей, но та была просто лекарем, только и всего. И, кстати, спасла Джонса от верной гибели.

Тейт улыбнулась. Она-то думала, что Сайла убивает Джона!..

«А стоило ли?» — мелькнувшая мысль ужалила, как скорпион.

Этот человек жил во имя креста.

Но Доннаси решила быть честной сама с собой. Джонс не был предан кресту, он намеренно спорил и противоречил всем. Разобравшись в своих чувствах, Тейт почувствовала облегчение.

Все происходящее должно быть для него сущим адом. Человек, пытавшийся решать людские проблемы мирным путем и переговорами! Всю свою жизнь он верил, что ответом на ненависть и насилие должен быть его кроткий белый Христос. А потом его заставили смотреть на самоубийство мира, и теперь он просыпается посреди этой бойни… Из всех нас Джонс — самая большая жертва.

Но это тоже неправда. Маццоли и Йошимура заплатили более высокую цену. И Харрис, и Кароли. По крайней мере Джонс выжил — радовался бы уже самой возможности прожить жизнь с толком.

Подойдя к распахнутому окну, Тейт выглянула наружу. Деревья, растущие на окраине деревни, почти закрывали маленький домик, в котором жил Джонс. Облокотившись на подоконник, она глубоко вздохнула: нужно пойти навестить этого человека.

В его присутствии о себе нельзя было и подумать. Джонс приходит в дурное расположение духа, даже когда стараешься убедить его, что все твои мысли только о нем. А уж заметив, что думаешь о чем-то другом, просто впадает в ярость.

Все это не важно. Он был единственной связью Доннаси с прошлым миром, и от этого не уйти.

Это — не ее мир. Она пришла из жизни, которую здесь никто и представить себе не мог. Без Джонса, без его постоянного присутствия она просто сошла бы с ума.

Внезапно на глаза навернулись слезы обиды. Тейт быстро смахнула их и, стиснув зубы, снова выглянула из окна. Невдалеке парил орел, сверкая на фоне гор. «Вот здесь реальность, — твердо сказала она себе, — здесь красота, здесь жизнь, а прошлое — не более чем вчерашний день».

Повернувшись к двери, Доннаси сделала глубокий вдох перед тем, как выйти из комнаты.

Джонс настаивал на уединении, и барон с радостью отделался от него. В любом случае Джонсу не стоило здесь находиться — он напоминал барону о судьбе сына. А его теперешняя раздражительность буквально угрожала ему самому и остальным. Тейт обрадовалась, когда ему разрешили переехать, хотя все понимали, что это скорее ссылка, чем освобождение. Сайла договорилась о доме с двумя комнатами и о сиделке.

Прогулка в деревню и обратно была лучшей частью этих посещений, печально подумала Доннаси. Люди уже привыкли к ней, хотя и воспринимали с большим любопытством, чем ей хотелось бы. Поэтому Тейт позабавило, как несколько женщин уставились на ее одежду. Она почти слышала возмущенные возгласы одних и оценивающие реплики других.

Даже животные тупо глазели на нее. Доннаси часто останавливалась, чтобы подобрать особенно лакомую ветку и подкормить их. Она с трудом привыкала к ламам — для нее они все еще были животными из зоопарка, — но не могла противиться их взгляду. Тейт была почти уверена, что животные разговаривают между собой: после того как она покормила первую ламу, остальные подошли к своим плетеным изгородям и смотрели на нее нежными умоляющими глазами. Доннаси отругала их за то, что приходится продираться к ним через заросли сорняков, и они нетерпеливо закивали в ожидании подачки.

Джонс приветствовал ее с койки, стоявшей около дома. Лежа в тенечке, он пил из высокого керамического кувшина.

— Что, пришла пожалеть инвалида? Поглазеть, чтобы потом можно было уйти, упиваясь своим собственным здоровьем?

Тейт ответила сразу, надеясь, что Джонс не услышит нервную дрожь в ее голосе:

— Джон, ты знаешь, что тебе нельзя так говорить. Ты ведь поправляешься с каждым днем.

Его лицо исказилось в лукавой усмешке, и он поднес палец к виску.

— Это наш секрет, — сказал он. — Никто не должен знать.

Вопреки ее воле глаза следили за пальцем Джонса. Прежде чем Доннаси поняла, что произошло, тюрбан из бинтов был сорван, и она увидела розовую впадину на его черепе. Кожа была выбрита наголо и, казалось, пульсировала, а красная линия шва была слишком нежна и неуместна.

Джонс медленно провел по нему пальцем, его глаза сверлили Тейт.

— Уродство. Гротеск. Вот что ты думаешь. Зная примитивность этих дикарей, это тоже чудо, да? Но ты ведь этого не скажешь. Нет, не скажешь. Ты думаешь, что они такие же люди. Они не такие же. Это заблудшие души. Проклятые.

Опустившись возле пастора на колени, Тейт положила руку ему на грудь, сдерживая, когда он попытался встать. Джонс дал себя уложить. На шее у него вздулись вены, а плоть на ране, казалось, просвечивала. Доннаси отвела взгляд, боясь увидеть пульсирующий в лихорадке мозг.

На его губах появилась пена.

— Убери свои руки! Ты знаешь, как я ненавижу, когда меня трогают. — Джон повернулся, чтобы оглядеться, и снова упал на кровать. Тяжело дыша, он продолжил шепотом: — Не бойся, я не буду говорить о религии, когда кто-нибудь из этих язычников может услышать. Они не знают, что я именно тот человек. Они не должны ничего подозревать, пока не придет время. Я спасу их! Их путь опасен и темен, а я принесу им силу и мудрость. Ты и остальные — если останетесь живы — должны сделать все возможное, чтобы просветить их. Конечно, вы можете не все, потому что вы жили в техногенном обществе. К счастью для этих людей, я знаю правду. Но я не могу позволить себе роскошь убеждения. Королевства растут, и из них произойдут империи. Я знаю, вы все любите болтать о демократии. Меня не интересуют ваши политические игры. Ты же понимаешь, что для меня они — просто ребячество. Меня направляют… Нет, это не то, что я имел в виду, не то, что я говорил. Не смей говорить за меня! Как ты смеешь смотреть на меня так высокомерно!

Тейт попыталась успокоить его, но он отбросил ее руку.

— О, я знаю о тебе все, — прорычал он. — Тебя больше интересует твоя комфортная жизнь, чем твоя бессмертная душа.

— Ты тоже не должен говорить за меня. Я хочу, чтобы ты поправился. Я пытаюсь помочь.

— Хорошо, но не думай, что я буду подлизываться к тебе за это. Несмотря на то что мне сказано, мне необходимо использовать любые средства. Если придется, я обойдусь без тебя, не беспокойся.

Доннаси непроизвольно вскинула голову, но, вовремя обуздав свой гнев, заговорила примирительным тоном:

— Просто будь осторожен. И, конечно, пользуйся своими способностями. Ты можешь убеждать, ты лидер. Если хочешь сделать что-нибудь для меня, то убеди этих людей, что у женщин тоже есть душа. Я не уверена, что они это знают.

Мгновенно лукавое выражение снова появилась у него на лице.

— Я знаком с несколькими такими людьми. И с каждым днем все больше людей узнает об этом. Они приходят, чтобы научиться видеть по-новому. Они понимают… — Джонс вдруг замолчал, с трудом приподнялся на локтях и осмотрелся, подергивая головой из стороны в сторону. Когда он снова лег, то ухмыльнулся. — Ладно. Как-нибудь в другой раз, когда ты это заслужишь. — В его голосе прозвучали новые нотки, совершенно неожиданная угроза, липкой рукой ударившая Тейт по шее. — Я устал. Все же помни, что ты всегда найдешь дом в моем дворце, если твои друзья-воины отвернутся от тебя… Когда они отвернутся от тебя…

Встав и быстро попрощавшись, Доннаси с достоинством удалилась, чувствуя лютую обиду, не позволившую ей даже помахать рукой на прощание.

Последняя насмешка задела ее намного больше, чем Джонс мог предполагать. При всем уважении и доверии Гэна и Класа, остальные мужчины воспринимали Тейт как чужачку. Клас видел в ней исключительно воина. Для него на земле существовала лишь одна женщина, и это была Сайла. Все, конец. Гэн был другим. Иногда он смотрел на Доннаси или говорил с ней по-особенному. Это ей нравилось. Когда Гэн становился таким — она даже не могла описать физические перемены, происходившие в нем, — то на ум приходило слово «мистика». Тейт ощущала, что Гэн подчиняется этому, и не могла ничего поделать.

Глава 53

Барабанная дробь и рев труб, доносившиеся со стороны замка, заглушили сдавленный стон позади Сайлы, но она почти физически ощутила тревогу Класа. Они находились на значительном расстоянии от похоронных дрог.

Проявив солидарность со всеми скорбящими семьями, барон решил, что все юноши, погибшие вместе с его сыном во время набега работорговцев, будут похоронены вместе. Сын Джалайла лежал отдельно, к северу от остальных, а его гроб на специальном помосте возвышался над другими на несколько футов. С восточной стороны, на возведенной по этому случаю трибуне, восседал король со своей свитой. За его спиной расположилось войско.

Чуть наклонившись, Сайла погладила руку Класа, лежащую на луке седла.

— Они не доставят Гэну неприятностей, король строго приказал всем баронам соблюдать приличия.

— Приличия, — хмыкнул Клас. — Барон Джалайл обхитрил его. Если кто-нибудь из баронов сделает что-то не так, то оскорбит семьи всех этих мальчиков. Одна церемония сразу для всех — это умный ход.

— Гэн тоже так думает?

— Конечно. Он сам это говорил. Но мне все-таки не нравится, что он находится так близко от множества людей, которым он не по душе. Особенно когда я не могу быть рядом.

Сайла заговорила, тщательно подбирая слова. Они оба знали свою задачу. Клас, сидя в лесу со своим отрядом, должен был наблюдать и ждать сигнала. В случае предательства их первый бой начнется немедленно.

Она заметила каплю пота на лбу Класа. А ведь не так уж жарко!.. Он беспокоится за Гэна и тех едва обученных людей, которые, если придется, поспешат на помощь. Под руководством Класа и Гэна они воодушевились, но все еще оставались неопытными. Сайла слышала, как Клас разбирал их дневные упражнения в верховой езде, и до сих пор поражалась выразительности его речи. Она всегда считала его молчаливым, но, как оказалось, в гневе Клас на Бейл весьма красноречив. Жрица покраснела, припомнив некоторые фразы. Не важно, решила она, усмехнувшись, — главное, солдаты его поняли.

Процессия тянулась медленно, но наконец из ворот замка показался Гэн. По обе стороны от него бежали собаки, а впереди всех — Раггар. Лошадь надменно гарцевала, зная, что сейчас на них смотрят все. Следом ехала Тейт в развевающемся желто-красном плаще.

Сайла улыбнулась. Манера Доннаси держаться всегда напоминала ей настоятельницу Ирисов в молодости. Это в свою очередь напомнило причину, помешавшую ей самой участвовать в церемонии. Улыбка пропала. Не очень-то и хотелось, подумала Жрица Роз, стараясь заглушить внутренний голос, нашептывающий, как неприятно пропускать такое событие. Барон прозрачно намекнул, что король не потерпит присутствия непокорной Церкви. Королева-мать все-таки проиграла свою вечную битву за влияние на собственного сына. Время сделало то, что не удалось назойливым баронам: ее разум, ведущий борьбу за объединение Церкви и женского движения от рабства к равенству, ослабевал. А с ним слабела и организация. Церковь в королевстве разваливалась, и женщины боязливо молчали, ожидая прихода нового лидера.

По поводу положения Сайлы в этой новой ситуации король заявил, что слышать о ней не хочет, пока все не разрешится. Принимать решение придется, если Церковь официально откажется от нее. А до той поры Жрице Роз надлежало не показываться ему на глаза.

Колонна приближалась, переливаясь многоцветной рекой в мягком вечернем свете. Впереди шествовал барон Джалайл. Едва он достиг собравшихся зрителей, люди расступились, пропуская его. Он продвигался медленно, кивая, как предположила Сайла, в ответ на дружеские возгласы. Король встал, отвечая на приветствие барона. За его спиной стоял тот самый племянник, избранный разделить ответственность за управление землями Джалайла. Сайле показалось, будто она видела, как барон замер при виде улыбки этого человека, но убедила себя, что это игра воображения. Слишком далеко, чтобы разглядеть такие подробности. Тем не менее было ясно, что остальные бароны тщательно соблюдали дистанцию между собой и гостеприимным хозяином.

Опыт научил Жрицу Роз распознавать подобные детали поведения так же легко, как Клас видел приметы погоды. Остальные дворяне будут вежливы и безобидны. Барон Джалайл может справиться с теперешней опасностью, так зачем же наживать себе новых врагов? С другой стороны, если его захотят ударить в спину, то легче это будет сделать тому, от кого меньше всего ожидают предательства.

— Погляди на них, — пробормотал Клас с отвращением. — Эти бароны жмутся за королем, словно шакалы за медведем.

Замечание смутило Сайлу: он видел то же самое. А она-то Думала, что Клас на такое неспособен! Покраснев, Жрица обрадовалась, когда тот продолжил говорить, глядя на персонал замка, занимающий места на трибунах.

— Я стараюсь не думать об этой традиции сожжения, — произнес Клас. — Возможно, для них она имеет большое значение, но для меня все это слишком сложно. Даже гробы выглядят забавно.

Ничего не сказав, в душе Сайла согласилась с ним. Гробы располагались в форме буквы V, и каждый гроб сам был V-образным. Все указывали на север. Центральную часть гроба составлял прямоугольный ящик, где и помещалось тело. Наверху в задней части был прикреплен странный треугольник, а два других больших треугольника крепились по бокам, так что все в целом напоминало крылья и хвост. Гробы не были точно похожи на стрелу или на птицу, но создавалось такое же впечатление стремительности.

Обычай натирания тел маслами и заворачивания их в хлопковые ленты был столь же необычен, как и откладывание сожжения на тридцать дней. Сайла с облегчением подумала, что эта традиция относилась лишь к дворянам. Ни в одной другой культуре не встретишь ничего подобного — слишком велик страх болезни и заражения. В качестве последней уступки барон разрешил кремировать вместе со всеми двух юношей, по своему происхождению не удостоившихся бы такой церемонии, и народ сердечно поддержал это решение.

Пока хвост колонны устраивался на трибунах, Жрица Роз наблюдала за королем. Даже с такого расстояния его драгоценности ослепительно сверкали. Из-под блестящих доспехов, украшенных денталиумом, обсидианами и аметистами, виднелись красные рубашка и штаны. Жена барона была польщена, узнав, что король будет одет в этот цвет — траурный цвет клана Джалайла. В дополнение к усыпанным камнями доспехам несколько колец украшали пальцы короля. Кроме того, браслеты обвивали руки до самых локтей, а с каждого уха свисало по золотой серьге.

Наблюдения Сайлы прервало низкое, протяжное гудение, и она оглянулась в поисках источника. Клас сделал то же самое, и они молча обменялись озадаченными взглядами: звук исходил от толпы. Он усиливался, становясь все громче и громче, в нем слышалось что-то настойчиво-требовательное. Звук раздражал слух, и Сайла немного испугалась. Она теснее придвинулась к Класу, а он, будто ожидая этого, протянул руку и прижал ее к себе, продолжая наблюдать за местом сожжения.

— Это голоса, — сказал он, — просто голоса. Наверное, необходимая часть церемонии.

— Наверное. — Вспомнив, что уже слышала об этом раньше, Сайла с облегчением нашла странному шуму подходящее название. — Это погребальная песня. Когда она закончится, зажгут костры.

Клас взглянул на нее.

— Что об этом думает Церковь?

— У всех свои церемонии. Церковь не возражает.

Пожав плечами, он снова повернулся к толпе. Теперь гудение перешло в рев. Все стояли, запрокинув головы, и каждый старался издавать как можно более громкие и протяжные звуки, рокот басов смешивался с высочайшими сопрано, сливаясь в колышущуюся реку звуков. Чувствовалось сдерживаемое напряжение, готовое вот-вот прорваться. Истерический вопль прорезал гул, и мурашки пробежали у Сайлы по коже. Клас напрягся, прижав ее к себе так крепко, что Сайла почти перестала дышать.

Сойдя с трибуны и приняв из рук Мажордома факел, барон бросил его в бревна, на которых покоились гробы. Сайла и Клас знали, что дрова пропитаны нефтью и пламя займется почти мгновенно, однако никак не ожидали ни захлестнувшей их волны горячего воздуха, ни ощущения жаркого дыхания огня. Барон, стоявший намного ближе, заметно отшатнулся и торопливо попятился, закрывая лицо руками. Люди на трибунах втянули головы или отвернулись, и рвущаяся вперед толпа отступила перед пламенем, взметнувшимся ввысь и поглотившим странные гробы.

Теперь стала очевидной шаткость конструкций, колыхавшихся от жара. Раскачиваясь, они словно рвались в одним им ведомый путь, но вскоре стали опрокидываться, и каждое падение сопровождалось ревом толпы. Когда в вихре искр рухнул последний гроб, зрители начали расходиться. Сайла не заметила никакого сигнала, но все как один отвернулись от погребального костра и пошли прочь. Зазвучала еще одна песня, совершенно непохожая на прежний монотонный гимн. Тихая и печальная, постепенно затихая, она вызвала слезы на глазах Жрицы Роз.

Семьи погибших и другие зрители покидали трибуны. Вечером для гостей барона будет организован официальный обед, а для народа — поминальный пир, устроенный бароном и семьями остальных покойных. Направляясь к задним воротам замка, где король не мог их увидеть, Сайла сказала:

— Хорошо, что нам нельзя появляться на остальных церемониях. Присутствие на похоронах уже само по себе неприятно, а обед со всеми неизбежными разговорами… — Она замолкла, вздрогнув от отвращения.

Клас понимающе улыбнулся.

— Я почти все время чувствую то же. — Поймав ее взгляд, он продолжил: — Единственное, что я здесь понял, — положение этих людей еще сложнее неразберихи в нашем племени. Никогда не знаешь, что можно и чего нельзя говорить.

— Будь самим собой. Если ты честен…

Он оборвал ее:

— Все сердятся на меня. Гэн говорит, я слишком резок.

Сайла открыла было рот, собираясь возразить, но смолчала, подумав о своей собственной честности.

— Я бы не назвала тебя слишком резким. — Это по крайней мере было похоже на правду. — Гэну надо стать осторожнее, иначе он рискует превратиться в таких же, как они, и не сумеет отличить тактичность от обмана.

— Только не он, — ответил Клас, не задумываясь. — Теперь Гэн знает их правила игры. Он может заставить людей верить в то, во что они сами хотят поверить, но он не станет лгать.

«А чем отличается рот, открытый для лжи, от рта, закрытого и тем скрывающего правду?» — хотела спросить Жрица Роз, зная, однако, что никогда не осмелится. Даже защищая Гэна, Клас невольно признавал, что тот сильно меняется. Сайла наблюдала за ним и видела решимость не допускать мысли о слабости своего друга.

Эта убежденность заставила ее заглянуть внутрь себя и задуматься, почему она так завидует их дружбе. Сайле хотелось, чтобы Клас принадлежал только ей, целиком и безоглядно. Соглашаться на что-либо меньшее казалось бессмысленным.

Без предупреждения Клас наклонился, сдерживая обеих лошадей, и взял ее за руку. Лошадь Сайлы, испугавшись, слегка попятилась, но он легко усмирил ее, не сводя глаз с Жрицы Роз. Сердце бешено колотилось от пронзительного взгляда, который, казалось, срывал покров с ее тайны, обнажая самые сокровенные мысли. Сайла ненавидела этот взгляд, буквально боялась его и все же была бессильна высвободиться. Когда она попыталась возразить, слова застряли в горле.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я люблю тебя. — Наконец освободив ее от своего взгляда, Клас опустил глаза. — Все, что случилось в горах, когда тебя преследовали Дьяволы, и теперь, когда я ночью крадусь к твоей комнате, перебегая от тени к тени, — я не горжусь всем этим. Ты нужна мне, и я не хочу больше скрывать самую важную правду своей жизни.

Они находились в баронском саду, среди рядов густо пахнущих кустарников и раскидистых деревьев. Идеально круглые облака усыпали глубокое спокойное небо. Клевер ковром покрывал землю, и монотонный пчелиный гул отдавался в голове Сайлы, так не сочетаясь с внезапно участившимся сердцебиением. Слова Класа пронеслись через ее мозг, запомнившись и тут же забывшись; важным было лишь то, что он хотел на ней жениться.

Сайла наслаждалась этой минутой, вся отдаваясь нахлынувшим ощущениям. Хотелось ничего не упустить, не растерять, чтобы потом всю жизнь наслаждаться этим сладостным мгновением.

Тепло разлилось по телу, и тихое блаженство охватило ее. Хотелось смеяться и плакать одновременно. И она знала, что отныне им нечего скрывать и непонимание никогда не закрадется во внешне не замутненные отношения.

— Я люблю тебя, Клас. Никогда не думала, что могу кого-нибудь так любить. Но пожениться… Мы живем не так, как другие. Мы беглецы. Более того, Церковь может решить, что я должна быть отдана королю Алтанару.

Засмеявшись, Клас широким жестом махнул свободной рукой в сторону востока.

— Дорога к восходу солнца никогда не кончается. Если нам суждено всегда быть беглецами, то пусть будет так.

— Ты не знаешь Алтанара. Он пошлет за мной своих людей.

— Решение Церкви дойдет до короля Харбундая лишь через месяцы. К тому времени многое может произойти. Может вспыхнуть война, а Алтанар не бессмертен.

«Как и ты!» — эта мысль обожгла ее. Неожиданно и неприятно всплыл в памяти образ одинокого Гэна, провожающего в иной мир свою верную Скарр. Еще раз вспомнив пламя только что окончившейся церемонии, Жрица Роз снова увидела падающие в вихрях искр гробы. Красные языки пламени приняли определенные очертания, и Сайла узнала страшные кроваво-красные розы, прикрепленные к ее двери.

Она потянулась к Класу для поцелуя. Положив руки ему на плечи, Сайла наслаждалась надежностью, незыблемостью его присутствия. Никто не может предсказать завтрашний день.

— Я выйду за тебя замуж. С радостью и гордостью.

Глава 54

Все лето стояла прекрасная погода. Лишь в пограничных районах, где шныряли оланские охотники за рабами, единичные разведывательные рейды армий Олы да еще более редкие набеги Дьяволов нарушали спокойствие королевства. Относительно мирное лето как нельзя более благоприятствовало барону Джалайлу. Несмотря на тактические возможности, связанные с выдавшимся великолепным летом, король не смог вызвать энтузиазма у своих баронов и привлечь необходимые войска для оккупации владений Джалайла. Люди жили своей жизнью, и король нетерпеливо выжидал.

В то лето необычное число путешественников и торговцев проложили дорогу во владения Джалайла. Многие из них рыскали глазами, задавая массу вопросов и интересуясь новым войском, созданным для барона воинами Людей Собаки. Один оказался настолько глуп, что даже предложил какому-то новобранцу деньги за то, что тот будет регулярно поставлять ему донесения о структуре тренировок, боевом снаряжении и именах недовольных солдат. Никто никогда так и не слышал, добрался ли чужестранец до цели своего путешествия, но всем было известно, что, покинув владения барона, он вдруг приобрел хромоту, которой не отличался при въезде, и потерял ухо.

Время жатвы было праздником. Молодые парни из войска Гэна не принимали участия в работах, но урожай был собран без потерь и еды запасено на зиму предостаточно. Домашний скот тучнел и давал здоровый приплод. Реки и ручьи кишели сельдью и лососем. Дикие и садовые фрукты выросли крупными, особенно поражали глаз заросли черной смородины и кусты ежевики, едва не обламывавшиеся под тяжестью созревших ягод, наполнявших воздух сладким благоуханием.

Когда первое дыхание осени наложило новые краски на листья ольхи и клена, все села окутала пелена дыма и приятно щекотавших ноздри запахов, исходивших от костров-коптилен, и еще более неуловимых ароматов сушившейся зелени.

В один из таких дней Гэн ехал рысью во главе войсковой колонны, растянувшейся подобно змее. Подсчитав, за какое время его люди минуют деревню, через которую они проезжали, он повернулся к своему соседу.

— Я отъеду, — сказал юноша. — Останови колонну, когда доберетесь до той большой скалы у реки. Выставь охрану и всех накорми. Через час опять выступаем.

— Слушаюсь. — Воин взметнул руку и коснулся уха. Это был жест, который по приказу Гэна использовали все для подтверждения того, что приказ услышан и понят. Его предложила Тейт, как и многое другое — например, дополнение разнообразных способов связи зеркалами. Все ее идеи повышали эффективность войска. Гэн посмотрел на солдат, на их залитые потом изможденные безучастные лица и подумал, что они крайне нуждаются в подобной эффективности. И как много еще требуется им для достижения высшего мастерства и владения оружием.

Подождав, пока поравняется с офицерами, замыкавшими шествие, Гэн жестом приказал им выйти из строя и следовать за ним. Одним из офицеров была Тейт, единственная в пестрой одежде, привезенной ею со своей родины. Гэна забавляло, как Доннаси дорожила этим костюмом. Она сама стирала его, причем так бережно, словно это невероятно жесткое полотно являло собой тончайшее кружево. Любая дырочка, пусть даже мельчайшая, тотчас же штопалась. Однако ее форма уже выглядела поношенной, и любой признак износа глубоко огорчал Тейт. Гэн уже давно решил, что все это как-то связано с родом Тейт, потому никогда ее не расспрашивал и не позволял это делать никому. Она имела право на слабости.

Доннаси по-прежнему возмущалась, что ей не дают командовать, и настаивала на своем участии во всем учебном процессе. Гэн отказал, полагая, что этим поставит ее в рискованное положение, но открыто признал, что нуждается в ее присутствии. Все это было очень сложно.

Но не для солдат. С первых же дней, когда Тейт приняла участие в тренировочном забеге и обошла лучших из них, ее сразу приняли как свою. Однако стоило им увидеть, как свирепо охраняют ее друзья из племени Собаки, как потенциальный интерес более личного характера быстро перешел в теплое, но сдержанное отношение.

Вторым офицером был седеющий мужчина — тот самый, что так нагло навалился на лошадь Гэна при первой их встрече по дороге в замок. Теперь он выглядел усталым, но был чисто выбрит, подстрижен и снаряжение держал в отличном состоянии.

Отбивая пульсирующий такт ногами и поднимая пыль с земли, колонна удалилась. Двое мужчин прислонились к стене ближнего дома, и Тейт сквозь усталость улыбнулась им.

— Ну, и как же действуем дальше? — спросила она, явно понимая, что все идет своим чередом.

— Все в том же духе. Пять миль в час.

Доннаси беззвучно хихикнула:

— Если бы мне кто-нибудь когда-либо сказал… — Она запнулась, и в голове у Гэна снова всплыло: «Ну вот, опять все то же. На какой-то миг она оказывается во власти щемящей тоски, а я не в силах понять, что же создает это настроение, длящееся всего несколько секунд, но наполненное такой болью. Почему мне никогда не удается убедить эту странную женщину, что она среди друзей?»

Быстро спохватившись, Тейт продолжила как ни в чем не бывало:

— Если бы мне сказали, что наступит день, когда я проеду верхом на коне двадцать миль между завтраком и обедом и потом соберусь проехать еще пятнадцать до ужина, я б ответила, что они пьяные в стельку.

— Я бы тоже. — Это был второй мужчина, веселые глаза которого не сочетались с угрюмым выражением лица. — Тридцать пять миль! Непонятно, почему ты не кормишь нас овсом. Может быть, нас тогда почистили бы, как настоящих лошадей.

— Хм, овсом. Не знаю… стоит подумать! — притворно-серьезным тоном произнес Гэн, и мужчина сплюнул на землю.

— Эмсо, — усмехнулась Тейт, — стоит тебе подать ему еще одну такую идею, и остальные выберут тебя постоянным ночным дозорным.

Выдавив из себя подобие улыбки, тот ответил:

— Ты хорошо относишься к молодежи. Это гордые, сильные парни. Лучшие солдаты, которых я когда-либо видел, — а мне приходилось бегать от самых превосходных бойцов Олы. Клас сделал их воинами. Бывало, я мог сразить любого в баронских владениях. Теперь мне кажется, что по крайней мере половина этих юношей меня победит.

— Они становятся лучше. Не буду, однако, с тобой спорить. Ты большой хитрец, — заметил Гэн.

— Я?

— Да, ты. Я все еще помню, как ты приструнил меня в день набега работорговцев. — Эмсо расплылся в улыбке. — Как я шлепнулся позади твоего коня — все помню!

— Ты хотел проверить, сделаю ли я это. Хотел, чтобы люди увидели.

— Неужели ты угадал? Нет, ты просто подумал, что ребята должны знать, покажешь ли ты силу, если тебя к этому вынудят. И все же ты не направил на меня коня! Получилось совсем не так, как я ожидал.

— Неожиданность всегда лучше, чем сила, — ты знаешь это лучше меня.

Потягиваясь и охая, Тейт выпрямилась. Запрокинув голову, она вдруг замерла.

— Тот, кто коптит сейчас рыбу знает, что делает, чеснок, мед и — … и… да, перец. — Двигаясь так, словно путь ей указывал собственный нос, Доннаси завернула за угол дома. Их взору предстали старик со старухой, бросавшие деревянную щепу из кожаного ведра с водой в какую-то ямку. Из нее вырвались клубы пара, и старик поспешил прикрыть отверстие железной крышкой. Холмистая дорожка выдавала дымоход, шедший от топки до самой коптильни — неровного квадрата земли, находившегося в нескольких ярдах. Когда офицеры подходили сюда, дым только начал выходить из дальнего отверстия. Это-то и учуяла Тейт: дуновение, принесшее с собой запах рыбы, пряностей и горящих дров.

Подняв глаза, супруги переполошились, и старик тут же поприветствовал путников особым образом, принятым в баронских владениях. Ответив тем же приветствием, Гэн слегка поклонился старухе.

— Мы ехали по дороге, и моему товарищу захотелось взглянуть, что вы делаете. Никто из нас никогда не ощущал такого великолепного запаха.

— Спасибо. — Женщина просияла. — Кажется, получается неплохо.

— Все зависит от правильного выбора рыбы. Мне понадобились годы, чтобы этому научиться, — промолвил старик. Уловив краешком глаза суровость хозяйки, поджавшей губы, он торопливо добавил: — У жены есть тайный рецепт набора пряностей. Такого нигде больше не найти! — Он улыбнулся ей, получив в ответ холодную усмешку.

Женщина снова посмотрела Гэну в лицо и, протянув руку в сторону коптильного отверстия, пояснила:

— Мы пользуемся методом холодного копчения. Так мясо дольше хранится.

Когда Гэн заговорил об открытом способе копчения и сушке на солнце, женщина сочувственно закудахтала. Она отказалась отпускать его, не угостив своим лакомством, и все протесты, что он уже много раз пробовал копченого лосося в Харбундае, были бесполезны. Муж также настаивал, заявляя, что, если кто-то не отведал их рыбы, то он вообще никогда не ел ничего стоящего. А та оказалась действительно вкусной. Тейт назвала с десяток трав, пытаясь определить их по неуловимым ароматам, но женщина лишь слегка посмеивалась над ее замешательством.

Готовясь к отъезду, Гэн направился прямо к колодцу, намереваясь набрать воды и вымыть руки. Он заметил, что старик бросился было ему помочь, но старуха удержала мужа. Прижавшись головами и тревожно поглядывая на гостя, они о чем-то шушукались. Как только юноша вернулся, старик собрался с духом:

— У моей жены… у нас есть просьба.

Гэн кивнул, и тот продолжил:

— Наш сын — один из тех молодых парней, которых барон призвал на службу. Его жена живет вместе с ним в военном лагере. — Он постоял в нерешительности, затем доверительно улыбнулся Тейт. — Недавно он приезжал на день домой. Мы слышали о тебе. Сын рассказывал, что ты учишь их воевать. Это правда?

— Я работаю вместе с Класом и Эмсо. В моем краю мне приходилось тренировать неопытных солдат, и здесь эти знания пригодились.

В ответ старик пробормотал:

— Если все они так окрепли, как мой сынок, тогда ты творишь чудеса. Я едва его узнал. В нем появилась гордость, которой мы доселе не замечали, и он стал вдвое сильнее. Это уже не тот сельский парнишка с мечом! Можно сказать, он теперь настоящий воин — мужчина, признаваемый другими мужчинами. — Старик снова обратил свое внимание к Гэну. — Еще сын рассказывал, как трудно тебе содержать лагерь, где жены могут находиться вместе со своими мужьями, и о том, что они учатся делать вещи, приносящие какой-то доход. Мы перед вами в долгу. Моя просьба заключается в том, чтобы мне разрешили попросить твоих людей отнести нашему сыну копченой рыбы. Мы бы хотели еще отослать немного ее человеку по имени Клас. И удостоились бы чести, если бы ты тоже взял. Рыбы немного, но для простых людей вроде нас это возможность выразить, как мы гордимся тем, что наш сын один из твоих Волков, и поблагодарить тебя за все, что ты сделал для них, Мурдат!..

— Что?!! — выпалил Гэн, не поверив своим ушам. Глаза у старика расширились от испуга, и его всего передернуло, будто инстинкт говорил ему бежать, а разум отказывал слушаться. Юноша переспросил:

— Как ты назвал меня? Какие еще Волки?

Прикрывая старика, лишившегося дара речи, громко и отчетливо заговорил Эмсо:

— Все слышали рассказы о тебе и волках. Ребята говорят, что не могут быть воинами Собаки, поэтому они твои волки. И они называют тебя Мурдат, потому что вождь должен иметь титул.

Свирепый взгляд Гэна пронзил Тейт. Он уже не замечал дрожавшую от страха чету.

— Ты об этом тоже знала?.. И Клас знал? Кто еще?

— Думаю, все, кроме тебя. Никто из нас не имел представления, как ты к этому отнесешься.

— Я — Гэн Мондэрк. И этого титула мне достаточно.

Тейт и Эмсо замахали руками, выражая несогласие, и Доннаси сказала:

— Не этого хотят люди, Гэн. Твоего отца звали как раз не Кол, для всех он был Вождь Войны.

— Символ уважения, — добавил Эмсо. — Отказываясь от него, ты отказываешься от них.

— Волки. — Эмоциональная неразбериха Гэна выплеснулась в презрительной насмешке. — Они же никогда не участвовали в бою. Что они могут знать?

— Они будут воевать. — Это был глава семьи, удививший всех, но еще более самого себя. Когда взгляды устремились на него, он, громко откашлявшись, продолжил: — Они росли, видя, как барон со своими сыновьями слабеет. Вместо того чтобы сражаться с соседями, Джалайл заключал союзы — то же самое, что делает наш король. Если бы оланские поработители напали, вся знать оказалась бы совершенно бесполезна. Сейчас же они никого не застигнут врасплох, а коли попробуют, так будут изгнаны. Мой сын говорит, теперь все будет иначе. Годами мы учились прятаться от врагов. Хуже того: мы всегда знали, что в один прекрасный день Ола вторгнется к нам со всей своей мощью, чтобы отнять у нас нашу страну, а возможно, и наши жизни. Теперь, говорит мой сын, мы верим, что можем остановить их. Благодаря тебе. — Замолчав, старик снова откашлялся, решаясь на что-то, и добавил: — Благодаря тебе, Мурдат.

Это прозвучало вызывающе.

Гэн взглянул на него, и Доннаси усмехнулась. Она попыталась скрыть улыбку, но ничего не получилось. Юноша хотел было возразить, однако сдержался, вспомнив о совете Эмсо. Никто лучше Гэна не знал о природе уважения. Когда молодые мужчины племени Собаки отвергали его отца, они выносили приговор Колу за попытки найти мирное решение. Это было просто отговоркой. На деле они боялись, что потеряют уважение своих традиционных врагов, и могли подвергнуться нападению, когда были менее всего подготовлены.

Он смутно услышал, как Тейт произнесла:

— Мы возьмем рыбу для вашего сына и Класа. Уверена, она им понравится так же, как нам.

Пожилая женщина заговорила с Гэном прямо, требуя от него внимания:

— Мы рассердились, когда ты забрал у нас сына. Теперь же мы желаем успеха тебе и ему. Хоть я все равно мечтаю, чтобы он вернулся домой.

Поблагодарив супругов за новости и гостеприимство, Гэн затем наклонился вперед и поцеловал седую голову женщины.

— Я тоже хочу, мать, чтобы сын ваш вернулся домой.

Поспешно развернувшись, он позвал собак и покинул прощавшихся Тейт и Эмсо.

В тот же вечер они вместе ужинали в новом доме Класа и Сайлы. Он был невелик, чуть побольше соседних домиков, принадлежавших женатым Волкам. Неповторимость придавали окна. В каждой хижине было по меньшей мере одно окошко из стекла, откопанного в «проклятом месте». Обычно оно состояло из множества кусочков, порой разного цвета и толщины, скрепленных варом или смолой. В лачугах победнее использовали промасленную бумагу и ткань. У Класа же с Сайлой мозаичное стекло сверкало во всех шести окнах, кроме одного, представлявшего собой цельный кусок удивительно больших размеров. По форме он напоминал усеченную пирамиду, и все любовались, поражаясь, как на нем не оказалось ни одной витиеватой морщинки.

Гэн отдавал себе отчет в том, что сегодня он плохой собеседник, и понимал, что неестественное возбуждение остальных вызвано именно этим. Нила как будто пыталась развеселить его, а он не мог избавиться от мысли, что девушка становилась чуть более внимательной к нему в гостях у Сайлы и Класа. Гэн объяснял себе это реакцией на очевидную теплоту в их отношениях, что и подстегивало ее. Часть души же его вопрошала, насколько все это вызвано завистью.

Словно чувствуя невеселый ход его мыслей, Нила перевела разговор на тему, всегда поднимавшую Гэну настроение. Обратившись к Класу и останавливая его, она сказала:

— Занимаясь с целым подразделением и лично с каждым, ты, должно быть, заметил, как наша программа, разработанная для женщин, делает их мужей сильнее. Люди знают теперь, что мы их поддерживаем.

Клас глубокомысленно кивнул:

— Женщины вообще много значат для нас. Имея собственный угол, они уделяют больше внимания стряпне, что прибавляет им здоровья, и дети у них будут крупнее, красивее и… Тьфу! — он поперхнулся, когда Сайла с притворным негодованием пихнула его локтем.

Тейт повернулась к Гэну:

— Помнишь, мы говорили тебе, что научим их делать вещи, которые будут пользоваться спросом в Нью-Сити? Сегодня утром Нила отправила первую партию корзин на продажу. А Сайла преподает всем женщинам основы медицины, как раз сейчас мы проходим оказание первой помощи.

— Я думаю, барон со временем изменит закон о вдовах. Как только мы докажем, что подразделение может заработать себе на пропитание и мы в силах позаботиться о своих людях сами, Джалайл поймет, что мы только укрепляем его «хозяйство», а не являемся обузой.

— Тем не менее у нас проблема, — произнесла Нила. — Приближенные барона не любят нас, говоря, будто мы сильно обособились. Они возмущаются тем, что теряют молодежь, уходящую к тебе на службу, и ужасно расстроены, что барон дарит каждому женатому мужчине участок земли.

Гэн стукнул кулаком по столу.

— Земля вместе с домом принадлежит подразделению! Если мужчина возвращается домой, то все передается другой женатой паре. И что из того, что мы обособляемся? Ведь никто из этих приближенных и пальцем не пошевелил, чтобы нам помочь.

— Они были доброжелательны ко мне. — В обычно мягком голосе Тейт послышалась нервозность. — Некоторые из них хорошие друзья.

— Твои или Джонса? — Вопрос Гэна привел всех в замешательство.

Доннаси не спешила отвечать. Ее фраза прозвучала взвешенно и обдуманно:

— Нас обоих, надеюсь. Они слушают нас, пытаясь понять его идеи.

Тогда Гэн обратился к Сайле:

— Джонс увлекся какой-то новой религией. Разве Церковь это допускает?

Помрачнев от гнева, Тейт открыла было рот, чтобы отпарировать, но Сайла жестом попросила ее молчать.

— Позволь мне ответить, — заговорила она. — Этого-то мы и избегали. Ты не знаешь наших порядков, и к тому же ты мой друг. Я уклонялась от этой темы, но теперь мы можем говорить прямо. Церковь даст бой любому, кто станет оспаривать ее лидерство.

— Джонс говорит о просвещении, равенстве. Разве это не задачи Церкви?

— Разумеется, но…

— Тогда помоги ему!

Жрица Роз сжала кулаки.

— Не могу. Не имею права. Перемены и знания должны исходить от Церкви, от тех лиц, которых она назначает.

— Не поэтому ли у вас есть такой обряд, как Возвращение, когда вы сжигаете все то, что народ откапывает, если на нем остались какие-нибудь надписи или цифры? В то же время вы используете камни и кирпичи от сгоревших домов. Церковь не препятствует этому, и я видела недавно обломок камня, на котором было написано какое-то слово.

— Это не одно и то же. То, о чем ты говоришь, — это вещи, оставленные после себя гигантами, и никто никогда их не поймет. Церковь лишь хочет передавать силу знаний в стоящие руки. Она по праву должна контролировать все знания; только она правомочна осуществлять надзор за всем народом, потому что она лишена амбиций и желания властвовать.

Видя искренность своей подруги, Доннаси удержалась от возражений. Ей так и хотелось сказать Сайле, что ее речь — чистейшей воды пропаганда. Более того, была допущена резкая формулировка в определении руководства, и инструментом влияния служило образование. Ей также хотелось напомнить Жрице, что Джонс был ее, Тейт, земляком.

К удивлению Доннаси, в ее голове промелькнуло слово «друг», но тут же исчезло.

Переполненный чувством разочарования, граничившим с безысходностью, Гэн перестал слушать. Он никогда не был близко знаком с Джонсом. Тейт же, напротив, была его товарищем, союзником и — ему трудно было в этом признаться — советником. Если б он заставил ее сделать выбор между собой и Джонсом, Доннаси наверняка бы от него отказалась, хотя Гэн никогда не узнает, чего бы это ей стоило.

От этой мысли юноша поморщился. Нехватало ему волноваться по поводу чьей-то преданности! Как далеко был тот мир, в котором можно легко отличить врагов и друзей и человек знает, кто есть кто…

Неожиданно раздавшийся стук в дверь вернул Гэна в настоящее, в атмосферу все еще жаркой дискуссии. Он заметил, что в ней участвовали все, и захотел прислушаться. Сидевший недалеко от входа Клас открыл дверь. На пороге стоял нетерпеливо ожидавший слуга в строгой одежде.

— Барон желает незамедлительно видеть Гэна Мондэрка, — заявил он.

Гэн поспешно встал, читая беспокойство на лице посыльного.

— В чем дело?

Многозначительно взглянув на остальных, а затем опять на Гэна, человек показал рукой, что не слышит.

— Я с тобой, — сказал Клас. — Если Джалайл захочет поговорить наедине, я подожду рядом.

Когда они уходили, юноша расслышал слова Сайлы, обращенные к Тейт:

— Думаю, мы скоро понадобимся.

Доннаси согласно кивнула. По крайней мере враждебность между ними исчезла.

Барон был крайне возбужден.

— Я же хотел, чтобы ты пришел один, — недовольно проворчал он, — хотя, думаю, это не имеет значения. В конце концов, ты бы мог отправиться прямо к ним. Не важно. Однако я посылаю за тобой, а не за кем-нибудь… — Последовали разглагольствования в том же духе, и Гэн терпеливо ждал, когда барон перейдет к делу, надеясь, что Клас не выпалит что-нибудь сгоряча. Когда Джалайл дошел до сути дела, новости оказались потрясающими. — Все хуже, чем я ожидал. Войска Олы — ты помнишь, что три дивизии, о которых мы говорили, были оставлены вблизи границы? — направляются сюда. Это две тысячи пехоты и пять сотен кавалерии, итого две тысячи пятьсот человек.

— По какой дороге?.. Они движутся через баронство на запад или крадутся вдоль границы, подбираясь к нам?.. Откуда известно, что они метят на твои земли?

— Королевские шпионы разведали. И какая разница, по какой дороге они идут?! Уже нет времени, чтобы призвать на службу еще кого-нибудь из моих людей. Все бароны хором заявляют, что у них каждый человек на счету, кроме барона Галмонтиса из северо-западного владения. Тот пообещал быть здесь через десять дней с тысячным войском. И, конечно же, сам король прибывает вместе с назначенным помощником, чтобы «помочь» мне защищать владения и управлять ими после сражения.

— Если оно состоится.

Джалайл бросил на юношу проницательный взгляд.

— Та же мысль и мне приходила в голову.

От всех этих новостей попахивало жареным, и Гэн сказал об этом. Королевским лазутчикам понадобились недели, чтобы обнаружить место расположения оланских дивизий, а теперь, стоило им выступить, как король мгновенно узнает, что, где, когда и даже почему. Более того, он готов оказать помощь, но только вместе с войсками Галмонтиса, чьи владения находятся так далеко, что у него нет возможности создать союз с Джалайлом против короля.

Барон резко вскочил со своего стула и нервно заходил.

— Мне необходимо принять королевского помощника, и я надеюсь, что смогу потом как-нибудь от него отделаться.

Клас приглушенно вскрикнул от удивления, а Гэн тут же заговорил, чтобы отвлечь от этого внимание:

— Мы могли бы встретить войска этого Галмонтиса на границе и не допустить вторжения в твои земли.

— Не допустить? — Барон почти застыл на полушаге, подавшись вперед, и, неуклюже повернув голову, вперил в Гэна взгляд, полный ужасного неверия. — Он же заодно с королем! Если я даже помешаю ему, у всех остальных баронов появится предлог обвинить меня в предательстве. Они за неделю поделят между собой мои владения! Нет, нет и нет. — Джалайл покачал головой. — Долгое время мы увертывались от планов короля в отношении моих земель, но теперь выхода нет. Мы примем помощника и переживем его.

— Барон, если даже король и намерен сохранить вам жизнь, можете ли вы действительно поверить, что со временем приступ его дурного настроения не явится причиной вашей смерти?

Круглое лицо как-то сразу осунулось, когда прозвучали эти резкие, словно удары кулака, слова. С трудом дотащившись до своего стула, Джалайл тяжело опустился на него. Взгляд его упал на фамильное знамя, безвольно свисавшее с древка, выступающего из каменной стены. Капельки влаги сверкнули на краешках век, когда он сомкнул их, морщась от внутренней боли. Небрежно смахнув непрошеную слезу, барон произнес:

— Я должен верить своему королю. Я не буду драться с ним, — и захохотал отвратительным хохотом, резким, почти пронзительным. — Послушай, что я говорю — «драться с ним»! Чем? Пятьсот против тысячи и больше? Пятьсот полуобученных пацанов?! А что, если армия Олы и впрямь планирует напасть на королевство? Тогда я стану предателем, лишусь всех земель и почестей. — Барон выпрямился во весь рост; побитый вид и слезы внезапно сменились выражением гордости. — Если мое баронство перейдет в другие руки, то никто никогда не скажет, что это связано с предательством. Пусть король со своим койотом живут и знают, что они украли его у последнего Джалайла, и позор от содеянного будет преследовать их. Распусти свои войска, Гэн. Отправь людей домой. Подготовься сам, как считаешь нужным… Теперь ступай.


Кивнув головой, юноша чуть было не отдал барону честь, но даже в такой ситуации не нашел в себе сил это сделать.

В приемной Клас обратился к нему:

— Мужество барона сломлено. Он покойник. Куда идем?

Глава 55

Гэн все медлил с ответом, и друзья в молчании пересекали зал, направляясь в казармы. Не сознавая того, они шли в ногу, и только мерные удары каблуков о каменный пол гулко раздавались в тишине. Ритм отдавался у Гэна в голове, и тот тихо повторил вопрос Класа:

— Куда мы идем?.. Куда мы идем?..

Вдруг из темного угла зала донесся чей-то голос. Несмотря на спешку, юноша вынужден был прислушаться, дабы убедиться, что кто-то действительно окликает его по имени. Он знал, что тот коридор ведет в складскую — комнату с одной дверью и четырьмя слепыми стенами из прочного камня. Схватив Класа за руку, Гэн увлек его за собой налево, приказывая жестом следить за тылом. Вглядываясь во мрак, он начал осторожно пробираться вперед. Свет факелов освещал лишь малую часть огромного зала, не проникая в боковые коридоры.

— Выходи, — приказал Гэн, свободной рукой полуобнажив мурдат.

В ответ послышалось тихое хихиканье.

— И не подумаю, — произнес все тот же голос. Юноша уже понял, что лучше убрать оружие, но гнев захлестнул его, и Гэн полностью обнажил клинок. Смех повторился. — В нем нет нужды, юный Мондэрк. Когда угодно, только не сейчас.

Знакомая фраза заставила Гэна резко остановиться.

— Билстен?.. — Он прищурился, и едва уловимое колебание кромешной тьмы выявило знакомое лицо. — Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал?!

— Не так громко, мой юный друг, а то я никогда не выберусь отсюда. — Белая рука коснулась рукоятки его кинжала. — Такому человеку, как я, не разрешается ходить повсюду, но мне надо жить, поэтому я учусь ходить там, где мне необходимо. Ведь это я помог вам уйти от Дьяволов, не так ли?

— Мы сами справились. И они знали, что мы идем, — возразил Клас за спиной Гэна, подходя ближе.

Взмахом руки призвав его замолчать, юноша обратился к Билстену:

— Чего ты хочешь?

Торговец исчез, подавшись назад в темноту.

— Я принес кое-что ценное для тебя.

— Мне нечем платить.

И опять послышалось хихиканье.

— Если я попрошу, ты заплатишь. Я никогда не забуду, что ты мне должен, а ты слишком горд, чтобы бегать от долгов. Я пришел сюда, прослышав, будто барон Джалайл взял к себе на службу тебя и твоих друзей и вы сейчас тренируете для него отряд бойцов.

— Верно слышал.

— Король Харбундая недоволен. Говорят, он хочет присоединить к своим баронские владения, потому что с родом Джалайла покончено.

— Неужели?

Билстен вздохнул:

— Ты прав, мой юный друг, — лучше ни подтверждать, ни отрицать. Кажется, вы уже в курсе; однако продолжим. Барон Джалайл рассказал вам, что оланские войска движутся с востока на запад и вскоре окажутся на границе его земель с Олой.

Резко протянув руку, Гэн схватил Билстена за грудки, сжимая в комок отвороты куртки, и потянул на себя, но, вытащив торговца на свет, внезапно остановился. Это было сделано легко, так как тот сопротивлялся не больше, чем пустой мешок. Бородач не спеша дотянулся до руки Гэна и разжал его пальцы, после чего опять скользнул в темноту. Спокойным голосом он продолжил:

— Я догадался. Зачем же еще ему понадобилось вызывать вас ночью, если не поделиться важной информацией, и для чего мне пришлось почти до смерти загнать своего мула, чтобы добраться сюда к этому времени? А какая причина толкает короля присылать сюда своего племянника — вас это не удивляет?

— Удивляет. К чему же ты клонишь?

— Я малость разбираюсь в драгоценностях, — произнес Билстен, и Клас издал неприятный гортанный звук. После некоторой выражавшей обиду паузы торговец продолжил: — Неделю назад один оланский генерал позвал меня в свой шатер. Так случилось, что во время атаки его войска были убиты старшие сыновья Джалайла. Армия располагалась лагерем на холме выше устья реки Медвежья Лапа — знаете такую? Ее так назвали за то, что, впадая во Внутреннее Море, она образует дельту в виде пяти рукавов — по сути, просто болото.

Гэн кивнул головой, и Билстен продолжил:

— Итак, генерал показал мне кинжал без ножен, завернутый в кусок материи, и поинтересовался, дорогой ли он. Я не просто сразу узнал работу и материал, из которого сделана эта штука, — я узнал сам кинжал. Его привезли из Ква, с севера, и как-то раз я видел его, причем в ножнах с драгоценными камнями. Он принадлежал королевскому племяннику, который должен заменить барона Джалайла.

Гэн рассмеялся:

— Ты только что совершил ряд предательств. Я могу сделать так, что с тебя сдерут кожу и выбросят ее воронам.

Билстен чуть выдвинулся из темноты, и отблеск факелов придал его коже оттенок потемневшего от времени золота. Он понизил голос почти до шепота:

— Я стою больше, чем развлечение кровожадной толпы.

— Возможно. А теперь ответь мне, что нам стоит знать об этом продвижении Оланов.

Из широкой одежды Билстена показался белый сверток.

— Путь и пункт назначения обозначены на этой карте. Они должны прибыть туда через три дня. Продвигаются медленно, без охраны. — Сунув бумагу в руку Гэна, он вздохнул. — Вот так обстоят дела. Я вручаю тебе ключ от будущего всех баронских владений, тогда как моя просьба самая что ни на есть скромная.

Юноша почувствовал, как мускулы его снова напряглись:

— Ага, ну вот мы и пришли к ней. Какова же цена?

— Небольшое послание. Жрице Роз. Передайте ей следующее: «Никогда не забывай, что усыпанная розами тропа ведет к вратам неожиданности».

— И это все?..

Торговец улыбнулся, и зубы сверкнули в темноте.

— Вполне достаточно. Так ты передашь ей? Ведь одолжение небольшое? — Билстен уже растворился во мраке. — Уходите, пожалуйста. Видите, я и так уже долго занимаюсь здесь пустяками.

Взвешивая в руке карту и сгорая от любопытства, Гэн постоял в нерешительности, затем круто повернулся и пошел.

— Надо было бы проследить за ним, — заметил Клас, неохотно следуя за товарищем, добавив: — Я ему не верю.

— Я тоже. — Гэн не убавил шага. — Он использует нас. Но раз и нам это выгодно — значит, все честно.

В жилище Гэна, где ждали женщины, Тейт набросилась на свернутую карту, словно кошка, увидевшая мышь. Сайла с Нилой смотрели на карту с интересом, но в них не было такой целеустремленности.

— Хорошая работа! — воскликнула Доннаси. — Взгляните: он указал пути, ведущие к удобным для перехвата местам, где мы можем напасть на колонну. Даже отметил лучшие пункты наблюдения.

— Можешь быть уверена, есть и другие тропы, неотмеченные, — сухо отозвался Гэн. — Билстен приберег свои секреты.

Вместе с Класом они обсуждали особенности местности, но юношу не покидала мысль, что он чего-то не постигает. Предполагаемый оланский лагерь представлял собой удобное место, к которому подходили тропы, ведущие в Харбундай, и был расположен вблизи от хороших дорог, проходивших почти параллельно обоим берегам реки.

Тейт обнаружила одну интересную деталь.

— Взгляните. Есть только одна тропа, идущая на восток от лагеря в Горы Дьявола. Если оланский командующий будет атакован Дьяволами, он не решится на преследование.

Клас насмешливо улыбнулся:

— А ему нечего беспокоиться о них. Вероятно, теперь они уже союзники.

Гэн резко выпрямился. Неожиданно карта открылась ему с совершенно иной стороны. Как будто он всматривался в заросли, и одно случайное движение выдало обитавшее там живое существо. Он опять наклонился, собирая воедино кусочки «зверя».

— В чем дело, Гэн? — поинтересовалась Доннаси. — Что ты там увидел?

— Почему тогда так много Дьяволов оказалось на Перевале Отдыхающих Облаков?

Вопрос озадачил ее, и юноша ответил сам себе:

— Не для того, чтобы захватывать нас в плен, — для этого их было слишком много, и укрепились они слишком основательно. Этот лагерь служит Дьяволам для подготовки наступления на запад.

Тейт медленно вдохнула воздух.

— Ты говоришь, Ола не сотрудничает с представителем короля, зато вводит его в заблуждение. В этом есть смысл. Нерегулярные войска Харбундая, пришедшие на помощь барону Джалайлу, смогут находиться у него не дольше одного-двух месяцев, а потом им придется разойтись по домам, чтобы собрать урожай или заняться каким-нибудь другим делом. Если они оставят охрану для представителя короля, то не более пары сотен человек, так? Поэтому воины горцев с перевала Отдыхающих Облаков вместе с Оланами нападут на Джалайла, когда основная сила уже разойдется по домам. Через две недели, а, может, и меньше, они установят контроль над всем баронством. Баронские владения к западу не защищены. Ола вместе со своими союзниками Дьяволами будет иметь отличную возможность нанести внезапный удар с севера, с Гор Дьявола, в то время как другая сила нападет, используя традиционную прибрежную дорогу. Харбундай окажется на двух рогах быка.

Гэн улыбнулся во весь рот:

— Вам тоже это понятно. Прекрасно!

Клас указал на то, что не было ни единого моста и ни одного брода через Медвежью Лапу вверх по течению от подразумеваемого лагеря.

— Они намереваются переправить дивизии через реку.

— Мы можем атаковать, как только они высадятся на берег, — сказал Гэн. — В этот момент войско будет дезорганизовано и уязвимо.

Тейт и Клас переглянулись. Неуверенный и обеспокоенный, Клас отвел взгляд в сторону, нахмурив брови и явно подбирая слова. Доннаси оказалась смелее:

— Река — не стена. Даже если бы она и была стеной, мы не смогли бы защищаться так же хорошо, как атаковать. Нельзя считать ее заграждением из натянутой проволоки, о которую они споткнутся и разобьются, — это лишь наковальня, по которой можно ударить изо всех сил для разгрома их войска.

— Разгрома? — усомнился Гэн.

— Конечно. Для форсирования и высадки у Оланов есть специально обученные люди. Мы можем ударить по ним, но не в силах остановить. Так пусть высаживаются! Видите, насколько выше берег с нашей стороны в месте переправы? Мы отходим и навязываем свои условия. Как только мы нанесем Оланам поражение, им некуда будет отступать.

— «Как только нанесем поражение», — юноша многозначительно подмигнул Класу, — ну что можно возразить против такой самоуверенности? — Тем не менее он улыбнулся Тейт. — Согласен, пусть переправляются. Даже если твое оружие-молния подведет и мы не сможем остановить их. Поэтому я не хочу, чтобы ты использовала его до тех пор, пока ветер сражения не подует против нас. Преподнесем молнии в качестве сюрприза… Ну, а теперь, когда это выяснили, покажи, какие еще чудеса ты для нас припасла.

— У меня нет никаких чудес, Мурдат. Только знания. Труд всей моей жизни. Как видишь, женщина может сотрудничать на равных в этом мире мужчин. — Тейт устремилась к карте, и ее руки заметались по ней в противоречивом потоке привлекательно-зловещих предположений, описывающих ее видение предстоявшего сражения. — Мы полагаемся на военную хитрость: отступаем, чтобы создать необходимое для себя поле боя. У нас это называется двойным охватом, когда наносится удар по противнику с обоих флангов.

Гэн, уже посерьезнев и забыв про улыбки и шутки, согласно кивнул.

— Мой отец называл это арканом. Здесь все зависит от руководства. Не знаю, хватит ли у меня сил осуществить такую операцию. И если мне не удастся…

— Удастся. И нам удастся! — перебив его, почти прорычал Клас. — Ты наш вождь. Когда мы осмотрим местность, ты убедишься, что осуществишь задуманное. Мы будем драться вместе тобой. Это единственное решение.

Тихо, почти неслышно, впервые заговорила Сайла:

— А должно ли такое решение быть всегда единственным?..

— У нас нет выбора, — ответил Клас.

— Итак, мы выяснили, какие мы большие умницы, — резюмировал Гэн. Сворачивая карту, он встал. — Будите солдат. Выступаем через два часа. Только без шума.

Нила нарушила воцарившуюся тишину:

— Гэн! Здесь же люди барона. Они заметят.

— Нас уже не будет, когда он проснется. Если мы победим, он не накажет нас. Ну, а если потерпим поражение, тогда ему не придется этого делать.

— А как же я? — холодно спросила Доннаси. Гэн замешкался с ответом, что вызвало у нее досаду, и она сердито махнула рукой. — Я ведь старалась так, как никто другой. Даже еще больше. Поэтому заслуживаю хоть какого-то вознаграждения.

— Никакого вознаграждения ты не хочешь. Ты хочешь лишь одного — сражаться.

— Не придирайся к словам, Гэн. Я хочу командовать в бою теми, кому помогала в тренировках. Так будет справедливо. Всю жизнь я трудилась ради такой возможности. Однажды меня уже обманули, и такое не должно случиться опять.

— Обманули? Кто?

— Мои соплеменники. Я упорно училась, тренируясь у самых лучших. А потом возможность проявить себя у меня отняли… И все же я продолжала выполнять свой долг. С тех пор, как мы встретились, я служила тебе преданно. Не поступай со мной так же, как они.

— Для меня ты стоишь нескольких бойцов. Когда мы впервые пришли сюда, именно ты обратилась к барону, ты определила количество людей, которых мы смогли отобрать и обучить. Что там Клас!.. Или Эмсо!.. Твои знания, исходящие от твоей культуры, помогли им создать превосходную систему тренировок. Какая еще хитрость поможет им, если ты погибнешь? Почему я должен рисковать твоим мастерством?

— Потому, что я тоже одна из твоих Волков и прошу об этом. Или я пленница?

Лицо юноши вспыхнуло, какое-то мгновение полное гнева. На несколько секунд воцарилось напряженное молчание, восстанавливающее утраченное равновесие, и у Гэна мелькнули тяжелые мысли. Тейт сказала правду; она заслуживала того, о чем просила. Воины наверняка поймут это. Однако подчинение в бою — в их первом бою — приказам женщины требовало привычки. Кроме того, в просьбе чувствовалось больше ультимативности, чем потребности испытать себя. Но Гэну не хотелось спорить на эту тему после того, как Тейт так неистово изложила свои мотивы. Гэн желал лишь возместить Доннаси то, в чем она нуждалась, — заполнить образовавшуюся пустоту, грозившую порой ее поглотить. Юноша был уверен: это не связано с убийством. Однако она должна была идти туда, где убивают.

Быть по сему. К возраставшей в нем нервозности, всегда возникающей перед боем, примешалась печаль. С усилием Гэн произнес как можно бодрее:

— Будешь командовать флангом. Предупреждаю: никакой самодеятельности, пока я не прикажу, чтобы ты применила свое оружие-молнию. Понятно?

Не улыбнувшись в ответ, Тейт кивнула, соглашаясь со своей обязанностью. Он восхитился ею еще больше.

Клас заметил, что им стоит поспешить, и они с Доннаси быстро удалились. Посмотрев им вслед, Нила обратилась к Гэну:

— Пойду к женщинам, успокою их. Сайла, ты не сходишь со мной?

— Конечно. — Взгляд Сайлы все еще был устремлен на дверь, от которой отошел Гэн.

Поднявшись, она сдвинулась с места, лишь когда Нила потянула ее за руку. Подойдя к девушке, Сайла остановилась. Не прозвучало ни единого слова, и все же Гэн понял, что диалог уже состоялся. Почти незаметно на щеках Нилы выступил румянец. Жрица Роз по-прежнему стояла молча. Нила посмотрела на его непреклонное лицо, и выражение ее глаз менялось, словно в калейдоскопе, с такой быстротой, что Гэн не в силах был его уловить. Она хотела поговорить, а он не мог придумать, что сказать, и был в буквальном смысле почти лишен дара речи при мысли, что произнесет не те слова. В конце концов юноша пробормотал:

— Если мы не вернемся… — но Нила прильнула к нему до того, как он осознал, что происходит. Тело ее дрожало. Участившееся дыхание стало напоминать собой чуть слышное всхлипывание. Не говоря ни слова, Гэн крепко прижал ее к себе. Мало-помалу девушка успокоилась, и, когда отступила, ему пришлось улыбнуться ее нравоучительному тону. С уверенностью в голосе Нила произнесла:

— Ты вернешься. Нам с тобой еще многое предстоит обсудить. Планы, цели. Правда, мои не столь велики, как твои, но очень важны для меня. Думаю, и для тебя тоже.

Но для Гэна все это прозвучало вызывавшим ужасное разочарование заявлением, — слова, в которых чувствовалась лишь амбиция. Он знал все заранее, но болезненно ощутил, как сильно ждал слов Нилы о нем, о них обоих. Гэну хотелось, чтобы эта женщина любила его.

Внезапно его поразил чей-то облик, и время словно повернуло вспять.

На коленях у Нилы сидел белокурый малыш, лицом миниатюрная копия матери. Они смотрели на него напряженным взглядом, полным непостижимой боли.

Образ исчез.

Гэн жадно глотнул воздух. Ему не терпелось поделиться с Нилой своей болью, своими мыслями, чувствами — всем, о чем так хотелось рассказать с той минуты, когда впервые он обнял ее.

Когда она поняла, что потеряла Класа.

Обезумев, юноша молча прокричал: «Она никогда не сможет любить тебя так, как его!..»

Опустив руки, Гэн отступил назад и произнес:

— Я догадываюсь о твоих планах. Обещаю, что, когда мы вернемся в свое племя, имя твоей семьи будут уважать не меньше, чем прежде. Как ты говоришь, сделаем это мы вместе.

Она побледнела. Юноша был уверен, что в этот момент Нила думает об огромной сложности задаче, стоявшей на их пути. Подавшись вперед, она чмокнула его в щеку и, не успел он повернуться, как вдруг поцеловала снова, прямо в губы. Это получилось как-то грубо, и непостижимость происходящего ошеломила Гэна. Прижав руку к губам, заливаясь краской, Нила смотрела, как он приходит в себя. Слезы, которые она умело сдерживала до той минуты, брызнув из глаз, потекли по щекам сверкающими ручейками. Внезапно сорвавшись с места, девушка выбежала из дома.

Когда Гэн добрался до лагеря, там уже все напоминало людской муравейник: отовсюду доносились тихие проклятия, где-то чем-то гремели, раздавались громкие приказы. Стояла кромешная тьма, ни единого отблеска луны на небе, но он мог утверждать, что дела обстоят хорошо. Выбор места вдали от замка оказался более мудрым решением, чем они предполагали. Гэн подумал также, что, к счастью, у них нет больших проблем. Его терзало разочарование после встречи с Нилой.

Несколько вопросов привели юношу туда, где Клас уже ждал его, оседлав коней. Собаки приветствовали хозяина, радостно подпрыгивая. Тейт и Эмсо оказались вместе. Они доложили, что головная рота через пару минут готова выступить. Клас вместе с кавалерией и легкими повозками, груженными провиантом, должен был замыкать шествие.

Гэн проверял состояние дел в других подразделениях, направляясь в хвост колонны, возглавляемой Класом, когда замигал фонарь в окне одного из домов, где проживали женатые пары. Он безучастно подумал, что это могла быть Нила, а может, Сайла, и вдруг вспомнил о послании Билстена.

Он пришпорил коня, направив его вперед, сквозь толпу кавалеристов. Разыскав Класа, юноша напомнил ему о разговоре с торговцем, и друзья вдвоем попытались точно припомнить его слова. В конечном счете Клас передал командование кавалерийским подразделением офицеру и поехал искать Сайлу, а Гэн опять вернулся в голову колонны.

Сайла была уверена, что навстречу ей скачет именно Клас, еще задолго до того, как он подъехал. Сайла тихонько позвала его, и Клас спешился, обнимая ее. После долгого поцелуя он произнес:

— Это самая веская причина, по которой я должен был найти тебя, но есть и еще одна. У пройдохи Билстена было какое-то сообщение для тебя, но во всей этой суматохе мы о нем забыли. Прости. Во всяком случае, мне кажется, оно из твоей обители — он точно не сказал.

Жрица Роз заставила себя говорить спокойно:

— Рассказывай, Клас.

— «Никогда не забывай, что усыпанная розами тропа ведет к вратам неожиданности».

Она еле перевела дыхание.

— Это что-нибудь значит? — спросил он, наклоняясь ближе, и Сайла инстинктивно солгала:

— Нет. То есть да, конечно, означает что-то, но это не важно. Настоятельница передает мне, что жизнь непредсказуема, но я никогда не должна терять надежду.

— Тогда почему она так не выразилась?! Глупость какая-то. Мне надо ехать. — Клас снова поцеловал ее, и с этой минуты Сайла забыла об увядших розах, прибитых к ее двери, и о собственных целях — она могла думать лишь о нем, едущем в ночную тьму, о том, что, возможно, он никогда уже к ней не вернется. Сайла ухватилась за китель, когда он стал вырываться из ее объятий. Клас разжал женские пальчики с той ласковой силой, которая всегда удивляла ее, и, виновато улыбнувшись, сказал:

— Не волнуйся обо мне. Береги себя.

— Знаешь, есть вещи… — Она запнулась. — Нет, неважно. Ты будешь делать то, что должен. А я буду гордиться тобой.

В последний раз стиснув руку любимой, он оседлал коня и поскакал прочь. Затихающий стук копыт насмешливо вторил учащенному ритму ее колотившегося в груди сердца.

Гэн тоже прислушивался к топоту копыт сотен лошадей, надеясь, что за пределами лагеря не окажется никого, кто донес бы о скрытном уходе войск. На всякий случай он пустил лошадь рысью. Переход утомит воинов, однако теперь важно выиграть время; ничего, они выспятся завтра.

Глава 56

Река Медвежья Лапа неспешно текла по широкой долине. Ее воды приглушенно блестели на фоне серого, освещенного рассветом прибрежного леса. Над рекой парила огромная цапля, и ее отражение легко скользило от одного берега к другому. Заброшенная дорога на северном берегу реки была пуста, если не считать маленького сторожевого оланского отряда. Воины, похоже, никуда не торопились. Одни готовили завтрак, другие скатывали постели.

Ниже по течению на южном берегу реки, напротив наблюдательной позиции Гэна, был разбит лагерь Оланов, и там все было в движении, как в муравейнике. Стоявший рядом с Гэном воин произнес:

— Как раз за той пихтой со сломанной молнией верхушкой они заготавливают бревна для плотов, Мурдат.

Юноша вздрогнул. Даже сейчас, когда все мысли должны быть заняты приближавшейся битвой, это прозвище снова растревожило душу. Наверное, потому, что оно заставляло взглянуть на самого себя в другом свете. Для всех остальных это было его имя. Для Гэна Мондэрка это был союзник, неизвестный человек. Он только сейчас начал открывать самого себя; он еще понятия не имел, кто такой Мурдат.

Воин между тем продолжал:

— Плотов они пока немного настроили, думают, что не придется переправлять сразу всех лошадей. Вон там видны и лодки — их реквизировали повсюду и собрали на берегу у переправы.

— Когда они начнут переправу?

— Сегодня, — уверенно ответил разведчик, а когда Гэн вопросительно посмотрел на него, улыбнулся. — Они пакуют свои кухонные принадлежности, а это значит, что больше не собираются есть на той стороне реки.

— Они могут и не есть некоторое время или ограничиться холодной пищей — последние два дня мы так и поступали, чтобы никто не обнаружил нас по дыму костров. — Опустив глаза, воин переступал с ноги на ногу. Гэн похлопал его по спине. — Но я думаю, что ты прав. Ты все сделал правильно. Передай своему командиру мою благодарность.

Дотронувшись до уха, воин произнес: «Слушаюсь!» — и проворно убежал прочь. Гэн не без удовольствия наблюдал, как тот расплылся в широкой улыбке, полагая, что никто за ним не следит.

Покидая свою наблюдательную позицию, юноша подумал о том, как важно такое воодушевление во время битвы. Ведь его воинам будут противостоять превосходящие их числом, приученные побеждать силы.

Отгоняя прочь не покидавшую его тревогу, Гэн подошел к лужайке, где его ждали Клас и Тейт с собаками. Он постарался придать своему голосу уверенность.

— Сегодня. — Его друзья кивнули в ответ. — Все ли командиры твердо знают свои задачи? Одна ошибка, и ночью мы будем спать в другом мире. — Гэн указал пальцем вверх.

— У нас хороший план, — уверенно сказала Доннаси. — Все получится.

Клас был уже поглощен предстоящей битвой. Неестественно блестевшие глаза выдали его возбуждение прежде, чем прозвучал резкий ответ:

— Положись на мою интуицию. Мы будем драться, как звери. Какие бы приказы ты ни отдавал, мы выполним свою задачу. Мы разобьем врага.

Гэн сжал татуированную правую руку Класа.

— От того, как ты будешь драться, все будет зависеть в первую очередь, мой друг. — Отойдя на несколько ярдов, он посмотрел на освещенные солнцем вершины Гор Дьявола. Юноша с большим трудом отогнал одолевавшие его мысли и настойчивые образы предстоящей битвы. Наконец сознание очистилось, и он смог заглянуть внутрь себя ясным, ничем не замутненным взором. После этого Гэн был полностью готов к сражению, не отягощенный ни предубеждениями, ни сомнениями. Он был единым целым, вобравшим в себя многое, — как лето, сложенное из многих теплых дней. Почувствовав необыкновенное воодушевление, юноша осенил себя Тройным Знаком и вернулся к ожидавшим его друзьям.

— Все на позиции. Клас, пойдешь в атаку со своим отрядом, когда посчитаешь, что пришло время. Если тебя обнаружат раньше, отступай. Попытаемся напасть где-нибудь еще. Согласен?

— Да. — Клас ограничился привычным ему устным ответом и удалился, не отсалютовав. Гэн улыбнулся, глядя ему вслед. Клас на Бейл всегда останется самим собой.

Он повернулся к Тейт:

— Тебе дадут сигнал военными барабанами. Используй свое оружие-молнию только для самообороны. Не хочется, чтобы Оланы узнали о твоем присутствии.

— Слушаюсь! — Доннаси подмигнула, потянув себя за ухо, а затем состроила гримасу в спину удалявшемуся Класу, посмеиваясь над его настойчивым упорством не следовать никаким правилам. Гэн рассмеялся и впервые за последние несколько недель почувствовал себя свободным. Словно разорвались цепи, связывающие его с миром, который он не любит и не понимает. Если бы не надо было соблюдать абсолютную тишину, чтобы не выдать себя врагу, из его груди вырвался бы восторженный боевой клич.

Вернувшись на свою позицию на холме, он увидел воинов Класа, пробиравшихся к реке, прижимаясь к земле и искусно используя все укрытия. Воины ползли по-пластунски, направляясь к тому месту, где ожидалась высадка переправляющихся с того берега Оланов.

Внимание Гэна привлекла ирония сложившейся ситуации. Если бы не оланские работорговцы, сделавшие эту область необитаемой, здесь, пожалуй, негде бы было укрыться. Урожай с полей был бы собран, травы скормлены домашнему скоту. Набеги Оланов прогнали отсюда фермеров, и дикая природа взяла свое. Сегодня окрестные поля были покрыты подернутыми красками осени высокими травами и кустарником почти в человеческий рост. А раз Клас мог спрятаться, у Волков появлялся шанс.

Гэн ухмыльнулся. Волки. Они еще покажут себя.

К лодкам, подготовленным у места переправы на южном берегу, направились первые воины Оланов.

Легкий ветер скрывал перемещения отряда Класа, хотя для глаз Гэна небольших колебаний кустарника было более чем достаточно, чтобы восстановить картину выдвигавшихся на позиции воинов. Он буквально видел, как они растягиваются в шеренгу, разматывая пращи длиной в три фута и прикрепляя к их концам кожаные мешочки для метания камней. Юноше казалось, будто он слышит скрежет металла о металл, когда кто-то из воинов проверяет, как выходит его мурдат из ножен.

Пот струился по лбу Гэна. Он поднял руку, чтобы вытереть пот, но рука была такой же мокрой. Словно сопереживая, Раггар ткнулся в него мордой, слегка поскуливая.

— Будь готов, старина. — Юноша потрепал собаку по спине. Тут же оказался Шара, требуя такого же внимания. К удивлению Гэна, на этот раз старый пес не возражал.

Однако уже не было времени задерживать на этом внимание. Тейт выступила со своим отрядом, направляясь к лесу на северной границе поля. Малочисленный отряд Класа, вооруженный пращами, затаился гораздо южнее.

Гэн спросил себя, что еще можно было сделать для лучшего выбора позиции, для подготовки войск и их оснащения, что еще могло бы помочь им.

Он недобро ухмыльнулся, вспомнив о нововведениях Доннаси. Должно быть, ее народ — непревзойденные воины. Она разбиралась в тактике и воинском снаряжении, как никто другой. Иногда Гэн не мог поверить, что такой молодой человек, тем более женщина, мог так много знать о ратном деле.

Ярким примером были новые щиты. Они изготавливались из шкур и прутьев, но основой служил тонкий лист металла. Стрелы и удары меча были им нипочем. Верхняя кромка щита делалась из острой, как бритва, полоски стали, и в ближнем бою ею рубили не хуже меча. В центре лицевой части щита выступал короткий клинок, а сзади в специальных ножнах крепился восьмидюймовый боевой кинжал со свинцовым шаром на конце рукоятки — рукоятка также становилась грозным оружием, способным проломить череп. Тейт усовершенствовала и пращи. По ее указаниям кузнецы выковывали металлические шары, утыканные длинными выступающими шипами и походившие на ежей. Когда они падали после броска на землю, то по крайней мере два шипа торчали вверх. Если они попадали во врагов, то тем хуже для них, но главной их целью — Гэну стало не по себе, когда он подумал об их ужасающей эффективности, — было просто лежать на земле, препятствуя атакам кавалерии.

Взгляд юноши скользнул к тылам, где находилась кавалерия Волков под началом Эмсо. Тут не было места для открытой в стиле Собак кавалерийской атаки с обходом врага по флангам, зато Эмсо будет здесь в своей тарелке. Однако на первом этапе схватки ставка должна быть сделана на хладнокровие Класа.

Эмсо нельзя было не узнать по суровой осанке, хотя лицо скрывала одна из новых боевых масок, напоминавших традиционные маски воинов Собак. Солдатам разрешалось усовершенствовать маски на свой вкус, так что попадались весьма занятные образцы.

На южном берегу уже готовилась к отправке вторая партия лодок. Оланы тащили по каменистому берегу дюжину судов, напоминавших Гэну неуклюжих животных, пробирающихся к воде. Но, отчалив, лодки вновь обретали силу и грацию. Воины налегали на весла, держа курс на северный берег. Даже с такого расстояния крики тысяч людей и ржание сотен лошадей сливались в единый гул. Несмотря на разрозненность голосов и отсутствие спешки, ощущалась сила надвигавшейся волны наступления.

Гэн вскочил на ноги. Во рту пересохло, и он еще раз подумал о необыкновенно жарком утре, несмотря на высокие облака, большую часть времени закрывавшие солнце.

Причалили первые лодки с оланской пехотой, и воины, продвинувшись немного в глубь берега, собирались группами и усаживались на землю, ожидая, пока к ним присоединятся другие отряды. Край поля перед засадой Класа заполнялся людьми, растекавшимися по берегу коричневым пятном. Издалека казалось, что это река выходит из своих берегов. Число их росло, нарастал и производимый ими шум, а лодки все сновали в обоих направлениях.

Первые предупреждения о поджидавшей опасности донеслись до основных сил Оланов вместе с криками раненых из их передовых рядов. Услышав условный свист, с безупречной слаженностью поднялись воины отряда Класа. Сердито загудели ремни пращей, и первые камни со свистом обрушились на головы атакующих. С такого расстояния было невозможно промахнуться, и тяжелые камни разили наповал. Оланы десятками падали на землю, некоторые с криками пытались подняться, многие умолкали навсегда.

Кровавая бойня вызвала панику. Сметая офицеров, пытавшихся построить войска для ведения обороны, уцелевшие Оланы бросились назад к реке. Воины Класа двинулись вперед, и первые ряды уже обнажили мечи для ближнего боя, а остальные продолжали работать пращами, нанося отступавшим страшный урон. Затаив дыхание, Гэн смотрел, как один из его воинов попытался ударом с плеча поразить Олана мечом. Тот легко отразил атаку квадратным щитом, но в этот момент молодой Волк полоснул врага смертоносной кромкой своего щита — в точности, как его учили. Враг рухнул на спину с перерезанным горлом.

Река преградила Оланам путь к отступлению. Те, кому удалось сохранить спокойствие, выстроили из щитов заслоны, останавливая бегущих. Прибывавшие воины, предупрежденные об опасности, выскакивали из лодок в полной боевой готовности. Сгибаясь под непрекращавшимся градом камней, оланские полки занимали круговую оборону.

Гэн подал сигнал Эмсо.

В это время камни и стрелы уже обрушились на Волков. А что еще хуже, со стороны Оланов со зловещим блеском летели «чинги» — метательные диски с остро заточенными краями. Имея не менее шести дюймов в поперечнике, они при прямом попадании сносили голову. В любом случае раны от них были страшные.

Упал один Волк. Другой. Поле было покрыто убитыми и ранеными Оланами — по оценкам Гэна, их было не менее трех сотен, — но они могли себе позволить и вдвое большие потери. Волкам же необходимо было беречь каждого воина.

— Отступай же, — глухо пробормотал Гэн, не слыша сочувственного рычания Раггара. — Назад, Клас!.. — молил он, беспомощно сжимая руки.

Прежний пьянящий восторг сменился невыносимой горечью во рту. В попытках избавится от нее Гэн постоянно сплевывал, несмотря на мучительную жажду. Умирали его воины, его Волки, верившие, что он приведет их к победе и славе. Юноше казалось, будто он различает крики каждого раненого, и он услышал свой вопль, полный бессловесной неудержимой ярости.

А затем молитва-нара принесла ему спокойствие; горечь исчезла, остался лишь холод.

Вскочив в седло и пришпорив коня, он поскакал к ожидавшим воинам. Приблизившись, юноша увидел полные неприкрытого страха глаза за обманной свирепостью масок и сказал тем, кто мог его слышать:

— Ваши товарищи хорошо выполнили свою работу. Отряд Класа уже приходит в себя. Мы ударим через несколько минут одновременно с отрядом Тейт. Затем вступит Эмсо.

Слышавшие его потрясли над головами мечами. Это был леденящий душу, почти беззвучный энтузиазм; они знали, что их главное оружие — неожиданность, и лишь тишина способна защитить их. Приглушенный гул пробежал по рядам, когда слова командира передавались от воина к воину.

К тому времени, как Гэн занял скрытую наблюдательную позицию на краю леса, отряд Класа буквально бежал от врага. Оланы были уже неуправляемы в своем желании догнать и отомстить тем, кто нанес им такой урон и навлек на них позор. Они не обращали внимание на отдаваемые с помощью свиста и рожков команды, приказывавшие им сомкнуть ряды и замедлить погоню.

Легко вооруженные и быстрые воины Гэна находились все еще достаточно далеко, чтобы избегать ближнего боя, ухитряясь осыпать преследователей камнями и стрелами. Совсем рядом был уже темневший на фоне неба лес. Оланы бежали изо всех сил, стараясь перехватить беглецов.

По команде Класа его люди замедлили бег, смыкая ряды для обороны. Оланы радостно заорали, увидев, что их жертвы останавливаются.

Когда-то Гэну довелось наблюдать погоню медведя за степной собакой. Не сумев укрыться в норе, собака бросилась бежать, но медведь настиг ее. Тогда она, повернувшись, поднялась на задние лапы и, обезумев от страха и отчаяния, вцепилась медведю в нос. Тишину прерии разорвал страшный рев зверя, прихлопнувшего собаку одним ударом.

Эта последняя сцена припомнилась ему наиболее отчетливо, когда он наблюдал, как скопище вооруженных пехотинцев Олы настигает своих обидчиков.

Позади пехоты показалась оланская кавалерия, обогнавшая бегущих и готовая ударить первой. Несколько Волков бросились назад. Ободренные этим зрелищем конники загоготали, не обратив внимания, что у самого леса беглецы остановились. Они были так возбуждены атакой, что не сразу заметили, как в их рядах неожиданно появились прорехи — это метатели усыпали поле «ежами». Лошади спотыкались, и многие всадники, упав, уже не могли подняться.

Гэн коротко взмахнул рукой, и находившийся в укрытии лучник выпустил подряд две стрелы — одну свистящую, вторую дымовую. Гэн опасался, что их не заметят. С огромным облегчением он увидел, как в ответ на сигнал кавалерия Эмсо двинулась к реке.

Гэн быстрой рысью бросил свой отряд вперед. Они двигались на звуки боя и рожков Оланов в молчаливом ожидании атаки. Шум их продвижения разносился по лесу тревожным безбрежным шорохом. Пока Волки не показались из-за деревьев на поле, войска Оланов даже не подозревали об их присутствии. При виде атакующей конницы прежнее воодушевление исчезло. Тревожно зазвучали боевые рожки и свистки. На другой стороне поля показался отряд Тейт.

Они появились с тем же зловещим молчанием, стремительно продвигаясь вперед.

Готовясь встретить атакующие силы Оланов, воины Класа выстроились в одну линию перед теми, кто раньше отбежал к лесу. Неожиданно между ними появились новые Волки, быстро строясь в шеренгу. По свистку они опустились на колени, не сводя глаз с приближавшейся конницы, и в одно мгновение подняли спрятанные на земле огромные копья, образуя неприступную стену. Воины в последнем ряду держали копья длиной по двадцать футов. В первом и втором рядах копья были соответственно короче, так что, когда их основания опустились для упора в землю, врага встретила сплошная стена разящей стали. Конники уже не могли остановиться, да и в кураже особо не пытались сделать это. Первые из них налетели на копья, а наступавшие сзади продолжали давить им в спины. Через несколько мгновений, сверкая мурдатами, Волки уже врубились в ряды атакующих.

Торжествующие крики пехоты Оланов сменились возгласами испуга, когда они увидели, что Волки охватывают их с обоих флангов. Но, что еще страшнее, в них врезалась собственная кавалерия, остатки которой беспорядочно отступали в отчаянной попытке вновь объединиться в боеспособные отряды.

Тут с тыла с ревом ударила конница Эмсо. Одновременно пошли в атаку отряды Гэна и Тейт. На врага обрушился град стрел и выпущенных из пращей шаров. Двинулись вперед и силы Класа, чьи воины, оседлав оланских коней, разили врагов своими копьями.

Численное превосходство окруженных Оланов было сведено на нет. Те, кто оказался на краю окруженной массы, сражались достойно, но им противостояли не менее искусные воины.

Это было не просто поражение. Это был разгром, избиение. Сначала Волки атаковали с отчаянием людей, которым оставалось лишь победить или умереть. Теперь они сражались с воодушевлением, осознав, что поражение не есть их вечный удел.

Гэн приказал выпустить еще несколько дымовых стрел, указывая Эмсо открыть проход к реке, куда тут же ринулись в надежде на спасение первые группы Оланов. Окруженные воины почувствовали, как ослабло давление с тыла. Автоматически они хлынули в том направлении. Звуки боевых рожков призывали сохранять порядок. Военный барабан отдавал приказ восстановить обороноспособный центр. Гэн прокричал команду собакам, и бросился в месте с ними вперед, намереваясь заставить барабан замолчать. Рычавший Раггар бежал рядом, Шара и Чо прикрывали сзади. Лишь первого противостоящего ему воина юноша различил отчетливо, затем их лица стали расплывшимися пятнами — ложный выпад мечом и удар в незащищенное место. Работали инстинкт и навыки, он был уже скорее сгустком силы, чем человеком. Видевшие его атаку Волки одобрительно закричали и с удвоенными силами пошли на врага.

Гэн направил лошадь к плотной группе Оланов. Один из них, высоко подняв рожок, трубил команды. Рядом с ним на подставке стоял барабан. Не обращая ни на что внимания, барабанщик посылал свое сообщение. Заметив опасность, на его защиту бросился всадник в доспехах, богаче которых Гэну не приходилось видеть. Он оказался искусным воином и сражался с яростью гордого мужчины, знавшего, что ему уже нечего терять. Расположив собак по флангам и с тыла, Гэн бросился на вражеского офицера. Противник отступать не собирался. Дважды доспехи Гэна спасли ему жизнь; направленный в горло удар едва не разбил пополам боевую маску. Кроме того, ему приходилось уворачиваться и от других нападавших, как и Раггару с Чо, спасавшихся в невероятных акробатических прыжках от преследовавших их копий. Наконец Гэн заставил противника раскрыться, и Олан, поняв свою оплошность, успел отчаянно крикнуть, прежде чем удар меча сразил его наповал. Развернувшись, Гэн разрубил мечом барабан. Горнист бросил свой рожок на землю и, упав на него сверху, закрыл голову руками. Услышав победный рев Волков, Гэн покинул место схватки. Оланы были сломлены, ужас поражения волнами накатывался на их ряды.

Охватившая противника паника была союзником Волков.

Они усилили натиск, наступая с флангов и ломая сопротивление храбрецов, пытавшихся прикрыть отступление, которое уже превратилось в паническое бегство.

И кровавую бойню.

Когда Гэн дал команду прекратить преследование, на берегу реки виднелось не больше двух сотен оставшихся в живых Оланов.

Оставив грозную молчаливую стражу около покорившихся судьбе пленных, Волки разбрелись по полю боя, подбирая своих раненых и убитых. Позади всех ехала Тейт. Она была одна, когда обнаружила тело убитого оланского командира. Лежавший рядом шлем был покрыт царапинами и вмятинами. Спешившись, Доннаси подняла его. Какое-то время она молча рассматривала находку, поражаясь, как он похож на шлемы, которые ей доводилось видеть в музеях или на иллюстрациях исторических книжек. Затем Тейт окинула взором покрытое телами поле боя. Теперь, когда исчезли страх и возбуждение битвы все выглядело до боли бессмысленно. Мир вокруг был таким же безумным, как и тот, который она покинула навсегда.

Доннаси с тревогой подумала о своих товарищах, и чувство одиночества сдавило горло. Как там другие женщины? Обучает ли Фолконер Оланов, как она Волков?.. Если да, то как бы им ни пришлось столкнуться лицом к лицу на поле боя.

Она вспомнила о Джонсе — единственной ниточке, связывающей с прежним миром. Похоже, он сходил с ума. Неожиданно Тейт испытала непреодолимое желание отправить своим друзьям весточку, дать знать, где она и чем занимается. Вытащив штык, она решила было нацарапать сообщение на шлеме, но раздумала. Надпись будет слишком бросаться в глаза. Надо придумать что-нибудь такое, что поймут только ее друзья. Оживленно разговаривая, мимо прошли два Волка. Хотя она разобрала всего несколько слов из их беседы, этого было достаточно, чтобы подсказать решение проблемы. Острием штыка Доннаси нарисовала корявую, но вполне узнаваемую корову, а чуть правее — два гусиных пера для письма.

Гэн приказал не допускать грабежей и издевательства над пленными, но все оружие и доспехи должны были быть собраны. Невредимые пленники могли по выбору или присоединяться к войскам Харбундая, или вступать в рабочие бригады, а раненых пленных возвращали в Олу. Что касается убитых, то воины уже собирали дрова для погребального костра.

Рассматривая снаряжение лежавшего у ее ног Олана, Тейт обратила внимание, что рука убитого накрыла висевший на поясе нож. Внутренне содрогаясь, она сняла ремень вместе с ножнами. По словам Гэна, Билстен упоминал о кинжале, переданном оланскому командиру в качестве взятки. Спрятав нож под доспехами, Доннаси направилась дальше. Мысли ее вернулись к шлему. Надо все хорошенько обдумать, чтобы потом не пожалеть о своем поступке. Она может быть запросто заподозрена в попытке установить связь с врагом.

Разыскав Эмсо, Тейт неловко протянула ему шлем.

— Я хочу, чтобы это вернули в Олу вместе с ранеными. — Эмсо молчал, и она изложила свое объяснение: — Надо, чтобы шлем попал к королю, — тогда он поймет, что мы убили его командира.

Эмсо продолжал рассматривать трофей со всех сторон. Увидев нацарапанные рисунки, он помрачнел и бросил на женщину устрашающий взгляд. Протянув к нему руки, та стала умолять:

— Это всего лишь сообщение моим друзьям. Больше никто не поймет его. Прошу тебя! Я хочу, чтобы они знали, что я жива, и все… Если они сами живы, — закончила она, опуская глаза.

— Почему ты считаешь, что твои друзья увидят это? — спросил Эмсо.

Доннаси вновь оживилась:

— Король скорее всего держит их рядом с собой, верно?.. И если не он сам, то придворные расскажут им об этих символах. Все будут заинтригованы. Мои друзья обязательно услышат о них.

— Вовсе не обязательно.

— Ты прав, может, и необязательно, но шанс все-таки есть. Пожалуйста, Эмсо, ради нашей дружбы!

— Гэн — тоже наш друг. А он сказал, что Оланы не должны знать о твоем присутствии здесь.

— А Оланы и не узнают. Только мои друзья. Что же здесь плохого?

— Не знаю. — Эмсо, нахмурясь, недоверчиво смотрел на шлем, затем пристально поглядел в глаза Тейт. — Я подумаю. Но больше ты не должна вспоминать при мне об этом. Никому ни слова, и не спрашивай меня о решении. Как будто ничего между нами не было.

Та молча кивнула. Когда Эмсо повернулся, вид его одеревеневшей шеи смутил и пристыдил ее. Рука непроизвольно поднялась, чтобы помахать ему вслед, и тут же опустилась. При этом Доннаси ощутила спрятанный под доспехами кинжал, и вспомнила, что у нее остался еще один секрет.

Она сказала себе, что кинжал является законным сувениром, военным трофеем. А затея со шлемом была все-таки рискованной игрой с малыми шансами. Эмсо может бросить его в реку, и она никогда не узнает об этом. Не было и никакой гарантии, что кто-нибудь поймет смысл сообщения. Все находилось в руках судьбы.

Тем не менее разговор с Эмсо оставил неприятный осадок.

На пути к Гэну Тейт заметила на другом берегу едва уловимое движение, насторожившее ее. Более того, от мысли, что кто-то там прячется, она ощутила острое неприятное покалывание в суставах. Похоже, нервы совсем расшатались. Доннаси решила ехать дальше как ни в чем не бывало и была вознаграждена, увидев, как открытое пространство стремительно пересек всадник. Затем она заметила и других — по крайней мере человек двадцать.

Их поведение крайне удивило Тейт. Оланы, завтракая в нескольких сотнях ярдов ниже по течению от этого места, и не думали прятаться. А эта группа конников вела себя абсолютно иначе. Они двигались по лесу, словно дикие звери, зная, что никому не должны попадаться на глаза. Даже толком не разглядев их, Доннаси знала, кто это. Воины Дьяволов.

Поспешив рассказать об увиденном Гэну, она описала место, где прятались всадники. Она была отчасти посрамлена тем, как быстро он их разглядел среди деревьев. А Клас даже превзошел друга, легко пересчитав Дьяволов, словно воинов на параде. Они раздумывали, что предпринять, и Клас предложил отправить в погоню кавалерию, но Гэн не согласился. Тейт предположила, что Люди Гор могли просто услышать шум сражения и решили вмешаться.

Юноша покачал головой. Казалось, он чем-то приятно удивлен.

— Они были здесь. Я так и думал, что они будут. — Он кивнул головой, погруженный в свои мысли.

Доннаси заинтригованно смотрела на него. Многое ей было непонятно, и лишь одно она знала наверняка — Гэн уже обдумывал свой следующий шаг.

Глава 57

Чествование победителей началось с того момента, когда из леса показались первые Волки, возвращавшиеся с поля брани. Встречавшие образовали живой коридор от опушки леса до стен замка. Во главе колонны шли кавалеристы Эмсо. Радостные крики толпы стали им заменой отдыха, которого у них не было со времени окончания сражения, и воины подняли головы, распрямили спины. Они улыбались друзьям, родным, да и всем остальным. Едва показались пехотинцы, крики приветствия стали разноситься с новой силой, достигнув апогея, когда ехавший впереди Гэн вытащил меч и, помахав им, указал на воинов. Те в ответ также подняли свое оружие и стали им размахивать. А когда один из воинов начал стучать мечом по щиту, его тут же поддержали. Вскоре вся колонна шествовала под звуки ритмичных ударов стали о сталь, а громогласное скандирование «Мурдат! Мурдат!» начало заглушать приветствия толпы, вскоре присоединившейся к крикам воинов.

Гэн был словно во сне. Он знал, что впереди ждут новые битвы, но первая победа — одна на всю жизнь. Его взгляд выхватывал отдельные детали развернувшегося вокруг действа: вот девушка с разбросанными по плечам волосами, в раздуваемой ветром юбке проскальзывает сквозь толпу, прорывается через два ряда солдат к своему избраннику. Она стремительно целует воина и, прежде чем убежать, вспыхивает таким алым цветом, что рядом с ней померкла бы самая яркая роза. Вот маленький мальчик бежит изо всех сил, чтобы дотронуться до сапога Гэна. Он смотрит вверх с таким трепетом и благоговением, что Гэн не выдерживает и громко смеется.

Внимательные глаза на обеспокоенном лице ищут кого-то среди прибывающих воинов. Седая женщина, положившая руку на плечо стоящего рядом мужчины, такого же седого и встревоженного. Из последних сил она старается подняться на цыпочки. Уверенный, что это муж и жена, Гэн обернулся, чтобы посмотреть, ответит ли кто-нибудь на их взгляды. Один из воинов, командир отделения, посмотрел на стариков. На секунду их взгляды встретились. Грустно покачав головой, воин с этого мгновения смотрел только прямо перед собой, даже когда проходил так близко от них, что до него можно было дотронуться. Приветственный рев толпы заглушил мучительный стон, вырвавшийся у побледневшей женщины. Муж подхватил ее, не давая упасть. По его щекам потекли слезы, которые он даже не пытался сдержать.

Это наш удел, подумал Гэн. Каждая победа будет идти рука об руку со страшными, разрывающими душу потерями. Но надо быть готовым к этому. Если мы не будем сражаться, то превратимся в рабов. Как превратились в них сейчас эти старики, скованные своей утратой.

Он вспомнил об отце, который нашел смерть от рук своих людей, потому что был достаточно мудр, чтобы попытаться поддерживать мир, не жертвуя честью.

Кто-то в толпе выкрикнул его имя, и Гэн повернулся туда, автоматически помахав рукой. Он спохватился, что грустные мысли надели на его лицо печальную маску, и велел себе не думать о том, что омрачает радость победы.

Однако образ пожилой пары продолжал стоять у него перед глазами. Такие шрамы на сердце нельзя исцелить бурными приветствиями. О них позабудешь только под грузом новых тревог.

Дьяволы намеревались объединиться с войсками Олы, чтобы нанести неожиданный удар и одержать легкую победу. Волки продемонстрировали невозможность того и другого. К сожалению, Люди Собаки ощутят на себе последствия этого разочарования. Во время их побега в Харбундай многое говорило о том, что Алтанар направлял Дьяволов в засады с целью перехвата беглецов на одном из горных перевалов. Успех Дьяволов вывел бы Собак из игры, а это позволило бы Оле беспрепятственно захватывать их территории после установления контроля над Харбундаем. Люди Гор готовились к войне, предвкушая добычу. У Алтанара был выбор: либо сражаться рядом с ними, либо потерять их как союзников. Безусловной жертвой этого союза будет наиболее ненавистное Дьяволам племя, их извечный враг номер один.

Нынешней зимой Собакам придется нелегко.

Гэн стал думать о них. О своих людях. Он вспомнил страдания седой женщины. Кого она потеряла — сына? Внука? Сколько женщин племени Собаки ощутят боль подобной утраты этой зимой?

Юноша припомнил свои чувства, когда он увидел изрубленных работорговцами мальчиков из замковой стражи барона. Результаты допроса пленников после сражения подтвердили некоторые его подозрения. Атака, унесшая жизни двух старших сыновей Джалайла, была предпринята после того, как Оланам стало известно, что войска Харбундая слабы и неподготовленны. Более того, за три дня до атаки отряд их кавалерии был направлен к переправе, где произошла стычка с Волками. Целью этой вылазки было обеспечение безопасности возвращения партии невольников и разведка места возможной переправы через реку крупного отряда.

Оланы также знали, что их генерал изо всех сил старался убедить Алтанара: совместная атака войск Оланов и отрядов Людей Гор на Джалайла приведет к краху Харбундая. Генерал настаивал на личном командовании войсками. Пленники были уверены, что он решил атаковать у переправы через Медвежью Лапу после стычки с Харбундаем в восточных владениях барона.

Позже, когда Тейт принесла Гэну украшенный драгоценными камнями кинжал, причина поведения генерала прояснилась. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что перед ним оружие, о котором рассказывал Билстен. Клинок, похоже, являлся лишь первым взносом, а окончательно расплатились ножнами. И то и другое было спрятано теперь под курткой Гэна.

Эти мысли прервало появление барона, окруженного собранной для приветствия победителей знатью. А когда Гэн увидел Нилу, то позабыл обо всем на свете. На девушке были брюки для верховой езды и рубаха черного с красноватым отливом цвета, напоминавшая согретую солнцем ежевику. Осенняя прохлада заставила ее накинуть ярко-желтый плащ. Одежда других была выдержана в таких же ярких тонах, но Гэн, кроме Нилы, никого не замечал. Он не знал, сколько пришлось ей махать Рукой, пока он заставил себя помахать в ответ. Но к этому времени большинство воинов махали кому-то, и его рука затерялась среди сотен других.

Свита выглядела яркой и оживленной. Свежий ветер развевал личное знамя барона — расправивший крылья ворон на белом фоне. По правде говоря, Гэну не нравились знамена Харбундая. Их шили в форме квадрата со стороной примерно в длину руки воина. Благодаря поперечинам сверху и снизу флаг вместе с древком образовывал жесткую конструкцию, которую было непросто нести в ветреную погоду, что подтверждали своим видом пошатывавшиеся знаменосцы. Когда эти флаги разворачивали лицом к противнику, они были хорошо видны спереди и сзади, но их невозможно было рассмотреть с флангов. Они позволяли врагу распознать только силы, стоящие прямо перед ним, и служили надежным ориентиром лишь находившимся позади него воинам. Гэн не раз думал об этом раньше, когда приходилось срочно разыскивать позиции баронских войск. Волки пользовались гораздо меньшими свободно развевающимися знаменами. При необходимости эти длинные узкие полотнища можно было легко скатать и спрятать, но развернутые они, как правило, не подводили.

В ответ на появление барона Гэн приказал поднять флаг с волчьей головой. Он старался не слышать громких криков, которые приветствовали изображение оскалившегося зверя, взметнувшееся над полутысячным отрядом. Но их слышал барон, и разделявшие их пятьдесят ярдов не помешали Гэну заметить, как тот застыл в седле.

Осадив лошадь, Джалайл приказал свите остановиться, позволяя конному отряду обойти их и занять позицию рядом. С приближением Волков ударили боевые барабаны, сливаясь с ритмичными ударами мечей о щиты и резкими звуками медных труб, приветствующих победителей. Гэну прежде не приходилось видеть такой грандиозный прием, и размах встречи произвел на него впечатление. Блестела начищенная сбруя лошадей, на ярком осеннем солнце сияли музыкальные инструменты, костюмы знати слепили своей роскошью. Оглянувшись, Гэн подумал, что даже войско стало выглядеть лучше. Некоторые украдкой счищали пятна со своих курток, сбивали грязь с сапог и щитов.

Юноша делал мысленные пометки на случай торжественных встреч в будущем.

Отведя кавалерию от основных сил, Эмсо выстроил ее так, что Гэн подъезжал к барону между двумя отрядами воинов. Остановившись, он отсалютовал сжатым кулаком, заметив на заднем плане улыбающуюся Нилу, махавшую рукой. Стоявшая рядом Сайла была более сдержанна, но взгляд ее неотрывно следил за Класом.

Войска наконец прекратили оглушительный грохот. Смолкли и барабаны, чтобы после короткой паузы раскатистой дробью предварить торжественное приветствие трубачей. Когда трубы замолчали, барон кивнул головой, и Гэн двинулся ему навстречу. Лошадь под ним горячилась, словно чувствуя ответственность момента. Собаки, напротив, трусили рядом, демонстрируя полное равнодушие.

Гэн не рассчитывал на теплое приветствие барона, он его и не услышал. Джалайл сдержанно поблагодарил Волков и его лично от своего имени и от имени всех своих подданных. Лишь на несколько мгновений лед в его взгляде растаял, а раздражение сменилось более теплыми чувствами: барон рассказал, что вчера прибыл королевский вестник. Он предупреждал о возможном появлении Оланов в районе переправы через реку Медвежья Лапа. Король сообщал также, что силы Оланов минимальны, но он тем не менее направляет подкрепление под командованием своего племянника для «гарантии стабильности в баронстве». Джалайл продолжал рассказ:

— Мне было приятно отправить вестника назад с сообщением о том, что три дивизии Оланов предприняли попытку перейти границу Харбундая и были разбиты и что я чувствую себя в состоянии защитить свои земли. Мне уже сообщили, что «подкрепление» повернуло обратно.

— Твои люди сражались достойно, — ответил Гэн. — Мы потеряли всего девятнадцать человек убитыми и тридцать три ранеными. Все раненые, кроме семерых, скоро снова будут в строю. Это был удачный день.

— Невероятный, — поправил его барон. — Я хочу услышать все подробности и после отдыха приглашаю тебя в свои покои. Нам надо поговорить. Через два дня будет официальное празднование. Мой народ истосковался по победам!

После заключительного приветствия Джалайл, развернув лошадь, направил ее через живой коридор, который расчистила ему свита. Гэн жестами попросил Нилу прийти к нему в дом, не обращая внимания на многозначительные улыбки наблюдавших эту сцену.

Не ожидавшие торжественной встречи Волки оживленно обсуждали увиденное. Предвкушая грядущие празднества, они взахлеб рассказывали о выигранном сражении. Гэна забавляло, какими подробностями обрастали рассказы при каждом новом повторе. Ко времени прибытия к месту постоя можно было подумать, что Волки разгромили вдвое больше вражеских отрядов, причем затратив на это вдвое меньше времени.

Проследив за отправкой раненых, Гэн отдал последние приказы своим войскам. Как это ни было ему неприятно, юноша объявил, что меры безопасности остаются прежними, включая посты ночных дозорных. Основное отличие ночных дозоров у Волков по сравнению с Людьми Собаки состояло в отсутствии собак. Чтобы воины не чувствовали себя одинокими, они заступали в дозор по трое, так, чтобы один из них всегда бодрствовал. Слова командира вызвали в войсках ропот, но, после того как Волки совершили невозможное, они справятся и с этой повинностью.

Гэна приятно удивил тон этих роптаний. Его отец как-то говорил, что труднее всего справиться с человеком, достойно перенесшим унижение и триумф. Ему бы хотелось, чтобы Кол послушал окружавших его людей. Казалось, они собираются завоевать мир.

Нила проскользнула в маленькую хижину, служившую штабом, передразнивая приветствие Волков. Улыбнувшись, Гэн с деланной серьезностью ответил ей таким же приветствием. Девушка воскликнула:

— Так, значит, только так можно привлечь твое внимание? Мне что, надо колотить мечом о щит, чтобы ты обо мне вспомнил? Тебе здесь больше нечего делать. Возвращайся в замок. Немедленно!

Гэн вскочил на ноги.

— Как прикажешь. Но только если мы пойдем туда пешком. Я хочу побыть с тобой наедине как можно дольше.

Нила улыбнулась и, ничего не ответив, выбежала наружу. Когда удивленный юноша вышел следом за ней, она уже привязывала поводья Подсолнуха к мачте с флагом у шатра.

— Я потом пришлю кого-нибудь за ним, — бросила девушка, продевая руку под его локоть.

По дороге к замку она расспрашивала о ходе сражения. Нила слушала, не перебивая и задавая вопросы лишь после того, как он замолкал или собирался рассказывать о новом этапе битвы. Узнав обо всем, она наконец спросила о его личном участии. Гэн объяснил, что его задача состояла в гарантии выполнения намеченного плана, а не в каких-то конкретных действиях. Рассказал он и о том, как заставил умолкнуть боевой рожок Оланов, утаив при этом, что срубил вражеского командира, в значительной степени решив исход сражения.

Гэн также поведал о трофейном кинжале, обнаруженном Тейт, еще раз подтвердив свою убежденность, что это — то самое оружие, которым, по словам Билстена, подкупили командира Оланов. Когда он закончил рассказ, они уже подошли к замку, но, вместо того чтобы направиться прямо к воротам, Гэн отвел девушку в сторону. Там, где стены надежно укрывали их от посторонних взоров, он достал из-под куртки ножны и показал их Ниле, подумав, что кинжал действительно такой же неотразимый, каким он его запомнил. Непроизвольно Гэн наклонил плечо вперед, словно желая укрыть оружие своим телом.

Он слегка вытащил клинок из дорогих ножен, любуясь его сталью. И лишь повернувшись к Ниле, чтобы увидеть ее реакцию, понял, что девушке не по себе. Ни голос, ни выражение лица заметно не изменились, но Гэн почувствовал ее смятение, какое-то напряжение, словно она увидела нечто отталкивающее и не может заставить себя отвернуться.

Это было бессмысленно — что она могла увидеть, кроме роскошной красоты оружия! — но его не покидало чувство, будто Нила чем-то сильно встревожена.

Когда юноша вновь спрятал кинжал, Нила обескуражила его еще больше. Улыбнувшись, она снова взяла его за руку и повела к воротом замка, рассказывая, как обрадовалась, увидев его во главе отряда.

— Ты выглядел замечательно. Я была так рада за тебя, так счастлива, что ты вернулся целым и невредимым. Может, я не совсем точно выражаюсь, но я подумала, как важно для тебя стать достаточно сильным, чтобы отомстить за отца.

Затем они направились в замок, где были встречены криками приветствий и поздравлений. Нила нежно сжимала его руку, что позволило Гэну сохранять приветливый вид, пока назойливые доброжелатели не остались позади. Они проходили мимо ванной комнаты, где кто-то принимал душ. Неожиданно Гэн почувствовал страшную усталость, словно все переживания, на которые он не позволял себе обращать внимание в походе и в бою, разом навалились на него. Шум и запах падающей воды как будто пробили брешь в той стене, которой он отгораживался от усталости в последние несколько дней. Гэн споткнулся и едва не упал.

Нила оказалась достаточно сильной, чтобы удержать его на ногах.

— Сколько ты спал за это время?

— Не знаю, — ответил Гэн, полагая, что маленькая ложь не имеет особого значения. Едва ли Нилу порадует, что ему не удавалось поспать более трех часов в сутки после отъезда, причем только раз он позволил себе проспать два часа подряд. Заметив, как она нахмурилась, юноша добавил: — Было просто некогда. Ничего, отдохну сейчас, перед обедом.

— Как же, отдохнешь, — проворчала Нила. Буквально впихнув Гэна в комнату, она подождала, пока тот не вышел оттуда в халате.

— Немедленно в душ, — приказала она. — Я скоро вернусь.

У молодого человека не оставалось сил даже спросить, куда она уходит. А когда он возвращался к себе, девушка уже спешила по коридору с маленькой сумочкой в руках.

— Что это? — подозрительно спросил Гэн. Материнский вид Нилы несколько насторожил его, и ответ почти ничего не прояснил.

— То, что поставит тебя на ноги, — заявила она, следуя за ним в комнату.

Убедившись, что ему не придется глотать отвратительные на вкус лекарства, Гэн несколько успокоился и позволил уложить себя на постель. Он слабо запротестовал, хотя было очевидно, что поведение Нилы заинтриговало его, а ее внимание ему необыкновенно приятно. Девушка стащила халат с его плеч, обнажив верхнюю часть спины. Затем она взобралась на кровать и, пристроившись на коленях между его ног, принялась массировать спину и шею. В сумке оказались душистые масла, и Гэн блаженствовал, ощущая давление ее неожиданно сильных пальцев, глубоко проникавших в мускулы, прогонявших боль и усталость и оставлявших лишь ощущение приятной опустошенности. Комната наполнилась острым ароматом кедрового масла.

При этом Нила все время говорила, словно сама с собой. Бодрствующим уголком сознания Гэн уловил, что она высказывает предположения, не навязывая своего мнения. Девушка рассуждала о последствиях двойной победы барона над Олой и своим королем. Пройдет немало времени, прежде чем другие бароны осмелятся потревожить Джалайла. Сейчас последует множество встреч и тайных совещаний о переделе власти. Пока король и бароны будут спорить, самое время напасть на Дьяволов в их новом военном лагере. Теперь они представляют главную опасность.

Нила на время смолкла, и, хотя юношу уже одолевал сон, он ждал, пока она вновь заговорит. Новый запах заполнил комнату, и Гэн тут же распознал тонкий аромат бальзама. Нила ухитрилась разогреть масло, и там, где раньше пальцы сжимали его мускулы, ощутились нежные, проникающие в плоть и кровь прикосновения, уносившие не только усталость, но и тревоги.

Девичий голос затихал, превращаясь в отдаленный гул, сознание окутывал богатый букет ароматов.

Прямо перед глазами сверкнул меч. Прыгнул Шара.

Перед самым забытьём Гэн вздрогнул, но затем, успокоившись, заснул глубоким сном. Нила осторожно поднялась и, закрывая бутылочки с маслами, продолжала поглядывать на него. Вытерев руки, она опустилась на колени, приблизив свое лицо к лицу юноши. Медленно покачивая головой прямо перед его глазами, она рассматривала упрямо сдвинутые брови и еще не густую поросль на подбородке. Полноватые губы юноши приоткрылись. Приблизившись еще, Нила ощутила его дыхание.

Терпкий влажный запах навевал мысли о звериной силе, будя в сознании пока еще неопределенные образы, более сильные и откровенные, чем те, что возникали, когда ее пальцы погружались в мускулы под удивительно мягкой кожей.

Вплотную приблизив к нему свое лицо, девушка поцеловала Гэна, едва коснувшись губами, и, быстро поднявшись, поспешила из комнаты.

Глава 58

Гэн и Нила сидели за столом рядом с бароном, отдавая должное десерту, поданному в конце обеда. Это была черника, запеченная под тонкой хрустящей корочкой теста, рассыпавшейся от одного прикосновения. Легкий запах горячих ягод смешивался с ароматом малинового чая с медом. Но даже замечательная еда не могла скрасить напряжение, буквально висевшее в воздухе и создававшее ощущение общей неловкости. Жена барона покинула их, сославшись на головную боль. В беседе возникали паузы, и несколько раз рука Нилы, находя руку юноши, пряталась там, словно маленькая напуганная зверюшка.

Барон Джалайл тяжело откинулся на спинку кресла, положив руки на стол. Гэн удивился, что раньше не обращал на них внимания. Сейчас они поразили его своей величиной. В заплывших жиром ладонях все еще угадывалась незаурядная сила. Глубокий рубец между большим и указательным пальцем мог быть оставлен только тяжелым ударом меча, но уже потускнел, напоминая многолетнюю мозоль на ладони. Пальцы с широкими суставами гнулись с трудом, левую ладонь пересекал выпуклый шрам. Картина в целом рождала мысли о прежней несгибаемой решимости, которая была размыта и утрачена за десятилетия компромиссов и вынужденных маневров. Гэн подумал, что эта картина надолго останется у него в памяти.

Тем временем барон обратился к Ниле:

— Я попросил тебя прийти вместе с Гэном потому, что ты — часть того, с чем я вынужден иметь дело. Уверен, вы уже слышали о вестнике, который был здесь сегодня. Король отменил свой визит якобы из-за «неотложных государственных дел». Это ложь. И десяти дней не прошло после того, как мои люди разбили дивизии Оланов, но все вокруг уже знают об этом. Никто уже не решится вступить в бой с Волками. И в этом вся проблема.

Гэн удивленно смотрел на барона, ожидая объяснений. Джалайл продолжал:

— Для Волков я никто. — Он кивнул в сторону Нилы. — У нее, чернокожей и Жрицы есть свои женщины, продающие вещи, изготовленные ими в собственных мастерских. Я как-то прослышал об их планах приобрести лодку, чтобы направлять товары прямо во Внутреннее Море. Твоим людям и их женам завидуют во всем баронстве. А обо мне скоро вовсе забудут. — Он замолчал, тяжело переводя дыхание.

Гэн старался, чтобы ничто в его голосе не выдавало незаслуженную обиду.

— Мы — твои подданные. Твоим людям известно, кто одобрил планы женщин. Заработанные женщинами деньги преумножают твое могущество. А победа у Медвежьей Лапы была добыта ради твоего блага.

— Ради моего блага? Да ведь сражение было начато без моего разрешения. Мне что, уже уготована роль простого зрителя в собственных владениях? И остается лишь благодарить за все, что бы ни произошло? А этот сумасшедший, Джонс, уже выступает против Церкви. Это что, тоже мне во благо?

— Ты не любишь Церковь — ты это сам говорил. — Решимость в тихом голосе Нилы вынудила барона повернуться к ней. Он разозлился не на шутку. — Я не желаю с ними ссориться. Хватит того, что я дал убежище Жрице-отступнице.

— Но ведь Церковь может и не изгнать ее из своих рядов. Тогда ты будешь пользоваться ее благосклонностью.

— Ты забываешь о других возможных вариантах, дитя мое. — И он снова обратился к Гэну: — Пойми меня правильно. Я тебе полностью доверяю — во всяком случае, пока. Однако очень скоро король даст понять, что ты будешь чувствовать себя гораздо увереннее, не подчиняясь мне. Сначала он соблазнит тебя мечтами о независимости, затем опутает паутиной союзов. Ты ведь намереваешься сокрушить того, кто украл место твоего отца. Для этого тебе нужны люди. Нужна опора. — Барон замолчал, изучая лицо Гэна умными грустными глазами. Короткая улыбка исказила его лицо, как рана. — Бедный Гэн! Ты хочешь столь многого и еще не представляешь, каким жестоким надо быть, чтобы всего этого достичь. Пока ты служишь мне. Но король скоро протянет тебе полную золота руку.

Гэн перевел дыхание:

— Никто, кому дорога жизнь, не попытается меня подкупить.

Джалайл рассмеялся:

— Он сомневается лишь в том, что тебе предложить. Не забывай: я боюсь не твоих амбиций, а его.

— Никогда не предам человека, сделавшего мне столько добра.

— Таким людям, как ты, легко говорить эти слова. А таким, как я, трудно в них верить. — Глаза барона снова погрустнели.

— Будь уверен, мои слова тверды.

— Не выражал ли король недовольства независимой работой женщин? — неожиданно спросила Нила.

— Пока нет. Конечно, он знает и недоволен. Если его мать… — Джалайл пожал плечами. — По слухам, она восхищена вашим маленьким подвигом. — Его круглое лицо сморщилось в недовольной гримасе: в его отношении к позиции королевы-матери не было никаких сомнений. Гэн уже готов был пропустить все мимо ушей, когда барон добавил: — Король еще не готов запретить это.

— Запретить?! — возмутился юноша. — У Волков найдется что сказать по этому поводу. И у меня тоже.

— Но эти женщины разрушают вековые традиции! Даже Церковь против таких перемен.

Эти слова не произвели на Гэна ни малейшего впечатления.

— Традиции, не имеющие разумной цели, должны быть разрушены.

— То же самое, конечно, говорил себе Фалдар Ян, готовя свержение твоего отца, — мягко произнес барон. Когда Гэн привстал со стула, он лишь небрежно махнул рукой. — Никогда не злись на правду и не забывай, что амбиции всегда найдут себе оправдание. Мне не хотелось бы лишиться дружбы юноши, глядя на которого хочется верить, что мои сыновья выросли бы похожими на него. А сейчас, думаю, наш разговор окончен.

Гэн с радостью согласился. Мысли эти были для него не новы, но, высказанные вслух, прозвучали чересчур резко. Словно барон проник в его душу и слишком многое там увидел.

Когда они шли по коридору к своим комнатам, молодой человек, поймав на себе взгляд Нилы, понял, что она его изучает. Мысль о том, что эта девушка сможет заглянуть в его мысли так же легко, как барон, испугала Гэна. Но он тут же сообразил, что это невозможно, — иначе она давно узнала бы о его чувствах, а пока было на это не похоже.

Он нравился Ниле. Она ему доверяла. Когда-нибудь, возможно, она исцелится от любви к Класу. Если бы только она и к нему испытала такие же чувства!.. Он должен быть терпелив. Коль нельзя завоевать любовь, Гэн Мондэрк завоюет доброту и привязанность.

Нила улыбнулась, когда юноша взял ее за руку. Тот шутливо отметил, как нервничает барон, и она засмеялась. В смехе было участие — она жалела этого человека, подавленного потерей детей и изнуренного борьбой за свои земли. Сжимая руку Гэна, девушка с надеждой в голосе заявила, что никто из них никогда не будет впутан в подобные интриги.

Мысль, что они уже втянуты в планы барона да и в свои собственные, поразила их почти одновременно, и они больше не разговаривали, лишь уныло пожелали друг другу спокойной ночи у ее двери. Зайдя в свою комнату, Гэн отослал слугу. Негромко скрипнул засов, и юноша, подойдя к грубому деревянному столу у единственного в комнате окна, развернул лежавший на нем сверток. Перед ним будто вспыхнуло живое многоцветное пламя. Украшенные драгоценными камнями ножны и рукоять слоновой кости — это был кинжал с поля битвы, засиявший холодным блеском, едва Гэн вытащил его из ножен.

Драгоценные камни и металлы превращали эфес и ножны в сокровище, но цена клинка была не в затейливых орнаментах. Лезвие в пол-локтя длиной было отточено, как бритва. А стали, подобной этой, Гэн никогда еще не видел. По срезу вилась извилистая линия, напоминавшая речные волны. Линия тянулась по всей длине клинка, разделяя металл на две части, чуть заметно различавшиеся по оттенку. Этот перелив хранил в себе тайну, скрытое знание, как хранят речные волны тайны глубин.

Отполированный, остро заточенный клинок играл со светом, как ребенок с огнем. Поднеся его к свечам, Гэн сделал несколько резких ударов и выпадов. Движения были короткими и быстрыми, мышцы руки и предплечья сильно напряглись. Он видел это каким-то отрешенным взглядом, скорее даже чувствовал. Мягкие блики играли на каменных стенах. Гэн осторожно коснулся острия, и из крошечной ранки на пальце появилась капля крови.

Аккуратно спрятав кинжал, юноша продолжал смотреть на деревянную поверхность стола.

Снова, как и каждую ночь с тех пор, как Тейт отдала ему оружие, Гэн подумал передать его барону. В конце концов, по уверениям Билстена, это тот самый кинжал, которым племянник короля подкупил оланского генерала.

Но Гэн знал, что не сделает этого. С каждым разом становилось все проще признать: кинжал нужен ему самому. Он лишь хотел, чтобы таких было два, и один можно было отдать Класу. Юноша был уверен, что никто другой не поймет, как важно иметь подобное оружие, как важно дать ему славу, которой заслуживает такая ужасная красота.

Барон Джалайл только бы демонстрировал его знакомым. А оланский идиот, продавший за него свою честь, даже в мыслях не имел использовать великолепное оружие, полагаясь на свой незатейливый меч.

Пусть же оно останется в руках того, кто его ценит.

Едва юноша лег спать, тихий насмешливый голос прокрался в его сознание. Это тоже был каждодневный спутник Гэна, появляющийся в преддверии сна, когда ему становилось трудно противостоять.

— Береги кинжал, — шептал голос, от которого мурашки бегали по коже. — Ты убил человека, который осквернил его, приняв как взятку. Береги, и, возможно, судьба сведет тебя лицом к лицу и с тем, кто его вручал. Ты не зря его прячешь, пусть тайна остается тайной. Мудрый Гэн, ты учишься спасать свою шкуру!..

Юноша уснул, и в глазах его потух скрытый смех, а зубы сжались до боли в деснах.

В такой же, как у Гэна, комнате Сайла устроилась спиной к двери на массивном стуле с тяжелой спинкой. По правую руку стоял столик с зажженными свечами, а сама она пыталась привязать себя к стене сложным приспособлением из нитей и квадратных дощечек, прикрепленных к поясу. Так, во всяком случае, показалось вошедшему Класу. Он остановился, наблюдая. Взглянув на него через плечо, Сайла улыбнулась.

— Я тку, — объяснила она, но Клас лишь помрачнел еще сильнее.

— Что? Тут же нет станка! Ты в своем уме?

— Иди сюда!

Смеясь, она жестом подозвала его ближе, и он опустился подле нее на одно колено. Сайла показала, как нити от крючка на стене проходят через отверстие в одной из дощечек. В каждой из двадцати дощечек было по четыре отверстия. Все отверстия нумеровались от одного до четырех — номера помогали правильно выстраивать дощечки. Каждая нить пряжи — вместе она называла их основой — шла от стены через отверстие в дощечке к поясу вокруг талии, где была закреплена. Сайла разом повернула от себя дощечки, словно все они находились на единой оси. Этим достигался эффект «зева» ткацкого станка: поднимались лишь отдельные нити, а остальные оставались на месте. После этого она продергивала в промежутки «рабочую» нить. Повернув дощечки еще раз, Сайла показала результат своей работы.

На красном фоне были вытканы синие наконечники для стрел. Клас восхищенно улыбнулся.

— Для моих пальцев слишком сложно, но у тебя это выходит великолепно. Ну это ж надо: на одной половине ткани наконечники смотрят в одну строну, а на другой — в другую!

Она поцеловала его в щеку.

— Иначе и нельзя. Когда ткешь, нитка все время закручивается в одну сторону, и дощечки приходится поворачивать в другую. Рисунок при этом тоже переворачивается — смотри, как просто!

— Для тебя. А у меня от этого уже голова закружилась! Просто приятно посмотреть на готовую вещь. И на тебя. — Поднявшись с колена и присев рядом на стул, Клас взял яблоко из корзины на столе, где оставил свое оружие. Яблоко так аппетитно захрустело у него на зубах, что Сайла обернулась.

— Я пытаюсь понять, — произнес он, — почему ты в меня влюбилась.

Она покраснела и, разозлившись, едва не вскочила со стула, что неизбежно испортило бы всю работу. От возмущения у Сайлы перехватило дыхание, голос срывался.

— Клас! Из всех самовлюбленных надменных ослов… — Она оборвала гневную тираду на полуслове, остановленная как недостатком подходящих слов, так и его изумленным взглядом.

Рискуя жизнью, Клас проглотил огромный кусок яблока и бросился объяснять:

— Да я вовсе не о том! Я думал о Гэне. О том, что он несчастлив или не так счастлив, как я. Я знаю причину своего счастья и понял, что мешает ему.

— Может, ты и мне объяснишь? — осторожно спросила Сайла.

— Дело в нас. — Клас сделал широкий жест рукой с яблоком и откусил еще кусочек поменьше. — Мы нашли друг друга. Гэн с Нилой вроде бы очень близки, но что-то постоянно встает между ними. Они ведут себя — как бы это сказать — каждый по-своему.

Сайла замерла в своем ткацком «станке», обдумывая ответ.

— Ты прав. Думаю, раньше у нее были планы на твой счет.

Клас покраснел так, что черная татуировка почти исчезла с его щеки.

— Нила могла выбрать любого воина племени. А на меня она никогда не смотрела.

— Да? А я, значит, смотрела?

Казалось, что это невозможно, но Клас покраснел еще сильнее. Попытавшись ответить, он запнулся и со второй попытки произнес:

— Зачем ты так, Сайла? Ты ведь все отлично понимаешь. — Он протянул навстречу ей руки. — Как все глупо получилось! Я лишь собирался спросить тебя, как ему найти женщину… А сейчас даже не знаю, чего хочу.

— Зато я знаю. — Подойдя к Класу, Сайла уселась к нему на колени. — Думаю, я всегда знаю, что у тебя на уме, мой Клас, даже если и не совсем понимаю твои слова. — Она вытащила его кинжал и, отрезая им обоим кусочки яблока, продолжила: — Так что, Гэн сильно изменился?

— Он растет. Я не имею в виду размеры, хотя, кажется, он стал выше. Посмотри, как он схватывает идеи, разбирается в людях, понимает их проблемы. Знаешь, что он сделал сегодня? У Медвежьей Лапы мы потеряли двоих женатых воинов. У обеих вдов остались дети. Сегодня Гэн зашел в ткацкую мастерскую и работающие женщины предложили вдовам приводить туда каждое утро своих малышей, чтобы те были под присмотром вместе с детьми всех ткачих. Гэн сразу же одобрил предложение. Теперь вдовам не придется уходить на заработки, оставляя своих детей чужим людям. Поверь мне, Волки были счастливы, узнав об этом.

— Если он ведет себя так замечательно, о чем ты так переживаешь?

Клас описал ей вспышки гнева, периоды полного уединения и, что самое неприятное, явные признаки приступов глубокой депрессии.

Сайла предположила, что все это может быть связано с навалившимся на него грузом тяжкой ответственности, и подумала, как мало времени прошло с того момента, когда молодой воин неожиданно появился перед ней в той холодной ночи. Гэн, несомненно, вырос и продолжает расти, но еще быстрее растут — и числом, и масштабом — те проблемы, которые ему предстоит решать.

Поцеловав Класа в лоб, она вернулась к работе, надеясь, что монотонные движения помогут ей расслабиться.

Сайла не смогла сдержать улыбку, думая о посещении Гэном ткачих. Он никогда не узнает, сколько сил они с Тейт затратили, чтобы заронить идею об этом визите в его сознание, и как долго они репетировали сценку, в которой ткачихи предлагают вдовам присматривать за их детьми.

Клас не позволил ей долго наслаждаться этим маленьким триумфом. Обняв сзади за плечи, он прошептал ей на ухо, что пора хорошенько выспаться. Сайла прижалась к нему, звонко рассмеявшись над тем, как быстро провалилась задуманная им военная хитрость. Затем, отодвинувшись, она стала поддразнивать Класа, утверждая, что сон действительно полезнее, чем то, что у него явно на уме. С неопровержимой логикой она приводила его же слова, повторяя, что он первый заговорил о сне, и раз он так мечтал поспать, то она ничего не имеет против. Сайле нравилась, что Клас наслаждается перепалкой не меньше, чем она, точно так же замирая от предвкушения. Развязывая на спине ткацкий пояс, она подумала, сколько противоречий сосредоточено в этом человеке, чья неуклюжая сила волшебным образом превращается в утонченную искусность, когда они занимается любовью. Как этот верзила, способный напугать все вокруг своими нечленораздельными криками, привыкший отдавать громогласные команды, мог находить нежные слова, воспламеняющие ее?

А потом Сайла ощутила его руки, прогнавшие все тревоги. Легкий халат упал на пол, и она позабыла обо всем на свете.

На следующее утро они вместе отправились на кухню. Сайла видела, что Клас все еще неловко себя чувствует со столовыми принадлежностями, и в который раз предложила готовить пищу дома.

— Барон против, — возразил Клас. — Подозреваю, кто-то из свиты убедил его, что я ежедневно должен быть на виду. Когда-нибудь я разберусь с этим. А пока придется потерпеть ради общего спокойствия.

Сайла решила больше не возвращаться к этой теме. Слуга принес еду на толстых керамических тарелках вместе с тяжелыми кружками горячего сидра. На мгновение Сайла вспомнила их совместные утонченные трапезы с настоятельницей Ирисов.

От этого воспоминания она почувствовала себя словно в тюремной камере. Потрескивание огня в очаге уже не радовало, яркие краски знамен, которыми был задрапирован камин, казалось, потускнели. Клас сразу забеспокоился:

— Что случилось? Не нравится еда?

— Нет, просто кое-что вспомнила. — Впервые Сайла порадовалась, что им по рангу отведен один из столиков во дворе. Там, где едят слуги и простолюдины, уединиться невозможно.

— Ты вспоминала об Оле.

Иногда Клас бывал необыкновенно проницательным. Сайла кивнула, и он продолжил:

— То, что ты рассказывала о свой жизни там — как относилась к тебе Церковь, как относится сейчас… — Клас замолчал, пожав плечами. — Удивительно, что после этого у тебя могут оставаться теплые воспоминания, заставляющие так грустить.

— Были и там хорошие дни… Конечно, не сравнить с тем, что есть сейчас. Кстати, меня уже не беспокоит решение Церкви по моему поводу.

Уверенный тон, которым Сайла произнесла последнюю фразу, приятно удивил даже ее саму, но вдруг она поняла, что почти не покривила душой. Она быстро наклонилась над тарелкой, избегая пытливого взгляда Класа, явно удивленного этой переменой.

Все началось с сообщения Билстена. Только настоятельница знала о ее интересе к Вратам, так что только она могла передать ему это сообщение.

Сайла вдруг вспомнила жрицу Ланту из Обители Фиалок, умевшую читать мысли других людей и заглядывать в будущее. А что, если у Билстена такие же способности?.. Об этом было страшно даже подумать, и она отогнала подобные мысли прочь.

Сообщение было послано в виде загадки, чтобы торговец не мог понять его значения. Проблема в том, что Сайла и сама не была уверена, правильно ли поняла его.

Когда она покончила с едой, Клас предложил:

— Ты не возражаешь, если я провожу тебя до женской половины?

Сайла согласилась и была безумно благодарна за то, что, уловив ее потребность в тишине, Клас дал возможность собраться по дороге с мыслями. Когда они подошли к мастерским, две женщины уже приступили к работе, загружая горшки и корзины в телегу. Взглянув на Класа, возчик перевел взгляд на женщин, а затем снова на него и развел руками в беспомощном жесте, словно недоумевая, куда так стремительно катится привычный ему мир.

Клас с Сайлой обменялись улыбками, и затем он сказал ей абсолютно серьезно:

— Не знаю точно, что тебя беспокоит, но обещаю, что не буду расспрашивать о прошлом. Это не значит, что я боюсь его или меня оно не волнует. Просто я хочу, чтобы ты сама мне рассказала все, когда посчитаешь нужным. Договорились?

— Да. Спасибо тебе.

Прежде чем уйти, Клас задержал ее руку в своей.

Она продолжала смотреть ему вслед, когда к ней подошла одна из женщин-ткачих. Приблизившись, она наклонилась к Сайле так, чтобы никто не мог услышать ее слова:

— Сюда пришел человек с тобой повидаться. Говорит, что знает тебя.

— Знает меня? Здесь?

— Пошли. — Она взяла Сайлу за руку. — У него мало времени.

Ничего больше не спрашивая, Сайла последовала за женщиной, едва поспевая за ее широким шагом. Войдя, согнувшись, через низкую дверь в гончарную мастерскую, она огляделась по сторонам. Все выглядело как обычно: за каждым кругом стояла работница, остальные сидели за столами, нанося рисунки на необожженные изделия. Неожиданно ее развернули и толкнули на сиденье около одного из гончарных кругов. Рядом, протирая оборудование, сидела женщина-подмастерье. Сопровождавшая Сайлу незнакомка растворилась прежде, чем та успела что-либо спросить.

Женщина-подмастерье отбросила назад капюшон, и Сайла с трудом подавила возглас удивления, увидев перед собой Ланту. Все, что она смогла сказать, было:

— Сегодня утром я как раз думала о тебе.

Ланта попыталась улыбнуться, но нервное напряжение сковывало лицо.

— Я должна была с тобой встретиться. Настоятельница Ирисов просила меня об этом.

— Ты здесь, чтобы объяснить мне сообщение? — перебила ее Жрица Роз.

Ланта ссутулилась.

— У меня для тебя только свое сообщение. Настоятельнице удалось задержать распоряжение короля Алтанара Сестре-Матери о твоем изгнании. А поскольку путешествие сюда долгое и опасное, до весны больше никого не пошлют.

— Что еще? Неужели ничего больше для меня нет? — Сайла с трудом сдерживала желание вытрясти из жрицы ответ.

— Конечно, есть. — Ланта отвела взгляд, глаза ее потускнели. — Настоятельница расспросила меня о видениях, и я все рассказала. «Сайла переживет позор и славу, утраты и триумф. Она подымется из праха к созиданию». — Голос Ланты менялся с каждым словом, и закончила она тихим шепотом. Голова упала на грудь, капюшон снова накрыл волосы, и она стала походить в сумраке мастерской на неопрятный сверток, забытый на полу.

Сайла положила руки ей на плечи, заставив выпрямиться, и вытерла слезы.

— Успокойся. Ты ведь просто повторяешь, что видела. Это настоятельница Ирисов попросила тебя о предсказании?

— Да. Она беспокоится о тебе. — Ланта нахмурилась. — Я чувствовала себя ужасно, повторяя ей, что говорил голос, но она выглядела почти довольной. Когда я спросила, что же ты можешь потерять, она ответила, что не имеет понятия… Я не хочу, чтобы у тебя были утраты, Сайла. Мне страшно утверждать, что они будут.

— Она понимает то, что нам недоступно. Но что привело тебя в эту страну?

— Моя аббатиса направила меня в качестве миссионера. Когда настоятельница Ирисов узнала об этом, то спросила, не смогу ли я добраться сюда, и я обещала попробовать.

— Ты ведь очень сильно отклонилась от маршрута. Ты опоздаешь в Нью-Сити. Твоя аббатиса…

— Тебе предстоят благие дела! — Беспомощный, растерянный жест выдал неуверенность Ланты. — То, что я здесь видела, ужасно. Это говорит о тяжелых испытаниях. Но я чувствую, что твои труды не пропадут даром. Твоя настоятельница знала это давно. Она сказала мне об этом. Небольшой риск ничего не значит, когда надо помочь тебе. Это мой долг.

К ним спешила управляющая мастерской. Прочтя тревогу в ее глазах, Сайла подняла Ланту на ноги.

— Должно быть, кто-то идет сюда.

Спешившая к ним женщина, услышав, кивнула.

— К черному ходу, — отрывисто произнесла она. — Мы о вас позаботимся.

Она буквально отнесла Ланту к двум другим работницам, стоявшим у двери, и они вскоре скрылись из виду. Сайла схватила управляющую за руку.

— Кто ее разыскивает?

— Ее сопровождение. Они потеряли ее три дня назад. Мы позаботимся, чтобы они смогли отыскать ее сегодня днем.

— Что значит «мы»? Я не понимаю. Она рисковала жизнью, чтобы встретиться со мной, и…

Женщина оборвала ее властным жестом:

— Мои люди тоже рисковали жизнями, чтобы помочь ей, а многие и сейчас рискуют. Ты говоришь, что не понимаешь. А все ли ты понимаешь из того, что знаешь? Думаю, нет.

— Кто вы такая, чтобы судить о том, что я понимаю?!

— Да, пожалуй, никто, — невозмутимо ответила женщина. — Но тебе следует остерегаться того, что тебе неизвестно. А такого предостаточно, поверь.

Когда женщина, повернувшись, пошла прочь, у Сайлы возникло острое желание броситься за ней вслед. Но неожиданно она осознала бесполезность этого и еще многого другого — возможных действий Церкви, попыток разгадать загадку роз на ее двери, поиска смысла в видениях Ланты — и заведомую бесполезность завоевания доверия этой костлявой женщины. Это ощущение лишило ее последних сил, и Сайла рухнула на скамейку у гончарного круга, уронив голову на руки.

Что же она потеряет?

Класа? Настоятельницу? Мечту о Вратах?

Чем ей придется пожертвовать, чтобы сохранить остальное?

Глава 59

Гэн проснулся от детских голосов и на мгновение испугался, что проспал половину светового дня. Он резко вскочил на ноги, затем огляделся и понял, где находится. Усмехнувшись про себя, он расслабился и снова опустился на кровать; ему показалось, что никогда в жизни он не спал так долго. Снова первый. Он опустил ноги на пол и направился к окну, чтобы узнать причину этого веселого гомона.

В небе кувыркались несколько запущенных ребятами воздушных змеев, они сверкали на солнце как драгоценные камни На фоне голубого утреннего неба. Змеи были существенно меньше тех, что он делал в детстве. По форме они напоминали бриллианты, и это им позволяло кружиться, резко подниматься и падать, демонстрируя такую маневренность, какой Гэн никогда прежде не видел. Воздушные змеи, которые когда-то запускал он, парили в небе. Эти же были похожи на птиц на конце нитки, если только ребята не заставляли их выполнять различные фигуры. Гэн наблюдал, как один из мальчиков направил своего голубого змея через весь небосклон в погоню за красным, который неистово заметался, пытаясь оторваться. Негромкий звук их столкновения вызвал бурное веселье у ребят. Мгновение спустя красный змей, покачиваясь, пополз вверх и ринулся в контратаку. Но материал, из которого он был сделан, не выдержал и лопнул с пронзительным свистом.

Отойдя от окна, Гэн стал приводить себя в порядок, готовясь к началу дня. Или к тому, что от него осталось, сказал он себе, все еще удивленный нарушением обычного распорядка.

Часом позже, когда Гэн выходил из кухни, появилась Нила. Оба они вздрогнули и слегка смутились, пытаясь угадать при этом состояние другого. Гэн быстро оглянулся и, увидев, что они одни, обнял ее за талию и поцеловал так громко, что она отпрянула, тут же вновь прижавшись к нему. Они продолжали обниматься, но прежде оглянулись — нет ли в холле кого-нибудь, кто мог бы подглядывать за ними. Никого не увидев, они снова обратились друг к другу и, осознав, что делают, громко рассмеялись.

Первым заговорил Гэн:

— Спасибо, что ты помогла мне вчера.

Нила потупила взор.

— Мне это было приятно. Вы так устали тогда.

— Теперь я отдохнул. Проедемся со мной на лошадях? Ты привела назад Подсолнуха?

— Да. Он в конюшне. Куда ты хочешь поехать?

Гэн не сразу нашелся, что ответить.

— Не имеет значения. Если мы будем одни. Я должен поговорить с тобой.

Высвободившись из рук Гэна, Нила обняла его голову.

— Я тоже хотела поговорить с тобой, — произнесла она, и по тому, как быстро она отвернулась, Гэн догадался о неуверенности и смущении, которые мучали и его самого.

Он почувствовал себя виноватым. Как он мог обрадоваться тому, что она немного нервничает из-за того, что впервые испытывает те же чувства. Но это значило, что она была настолько же растерянна.

Почему это должно его смущать? Ведь это вообще не имеет никакого смысла. Несколько дней назад он вел сотни людей в смертельную битву, и моменты неуверенности были пугающими, но теперь все отличалось. То было действие. Это — неподвижность. Образ Нилы постоянно присутствовал в его сознании, Гэн ничего не мог с этим поделать. Это было нелепо. Как мог кто-то, кого он знал всю свою жизнь, превратить его в неуклюжего, невнятно бормочущего медвежонка? В особенности кто-то такой слабый. Такой нежный и приятный.

И единственное, что ему хотелось, — это сказать, что он любит ее.

Гэн старался ни о чем не думать. Еще чуть-чуть, и у него задрожат колени. Пока в конюшне седлали лошадей, он предпринял отчаянную попытку поговорить о воздушных змеях, все еще кружившихся в небе. Гэн заметил женщину, продающую пирожные из корзины, висевшей у нее на талии. Он весело заговорил о необычайно большом количестве пчел в это время года. Нила отвечала, но Гэн не мог избавиться от ощущения, что в глубине души она смеется над ним. Когда они отъехали, он так прорычал собакам приказ, что Раггар обиделся и поджал хвост. Они долго ездили по тропинкам, разделявшим поля, и настроение Гэна начало улучшаться. Освежающий ветерок принес дождевую прохладу и шорохи земли, готовящейся к зиме. Дым, выходящий из каминных труб, добавлял запах горящей ольхи и кедра. Когда они выехали на берег небольшой речки, туда же подошла стая гусей. Гоготание было очень громким, и поэтому они услышали их раньше, чем увидели. Над ними пролетело несколько постоянно перестраивающихся и волнующихся стай, которые, казалось, заслоняли собой все небо.

Гэн решил заговорить о них с Нилой:

— Их ряды напоминают мне строчки оланского письма. Когда я был ребенком, отец показал мне послание. С тех пор каждый раз, когда я вижу стаи гусей или лебедей, у меня возникает ощущение, что у них есть свой собственный язык, который не дано понять людям.

— Животным не нужен язык, — ответила Нила, слезая с коня. Гэн последовал ее примеру, непонимающе взглянув в ответ на ее замечание. Она улыбнулась. — У них нет необходимости разговаривать. Твои собаки знают, когда ты доволен, а когда сердит. Подсолнух может видеть меня за сотню ярдов и знать, в каком я настроении.

— Это не то же самое, что разговаривать.

Нила пожала плечами, повернувшись и заглянув Гэну в глаза.

— Чем наша речь такая уж замечательная? То, что действительно важно, мы часто оставляем несказанным, а когда находим способ выразить, то делаем это настолько плохо, что никто не понимает, что мы имеем в виду.

Три простых слова. Таких важных. Она была права. Он так сильно хотел произнести их, что еле сдерживался, но все же никак не решался. Наконец, не выдержав его молчания, Нила опять заговорила тихим, сдавленным голосом:

— Иногда мне кажется, что я прожила свою жизнь, не говоря того, что хотела сказать, вместо этого я произносила то, что хотели услышать от меня другие люди.

Они набрели на бревно, служившее естественным мостом через речку, и сели на него, свесив ноги над водой. Несколькими ярдами ниже река резко поворачивала и всей мощью своих вод накатывала на огромный валун и врезалась в яму, которую вырыла в береге. В этом месте почти все время кружился водоворот, но в редкие моменты, когда вода успокаивалась, была видна крупная гладкая форель, застывшая на одном месте и высматривающая, что проплывет мимо.

Нила сидела так близко к Гэну, что они касались друг друга плечами. Она повернулась, чтобы что-то сказать, и легчайшее изменение в прикосновении так сильно подействовало на него, что он с трудом уловил слова.

— Ты сказал, что хочешь поговорить со мной.

Гэн не видел ничего, кроме ее прекрасных голубых глаз.

— Я не знаю, с чего начать, — произнес он. — Я не могу даже мысленно подобрать правильные слова.

Она медленно кивнула:

— Иногда у меня тоже такое случается. Но если я просто скажу то, что хочется, даже если скажу неправильно, мне всегда становится легче.

Он чуть повернулся и осторожно взял в свои ладони ее лицо. Ему показалось, что она вздрогнула и готова была вскочить и убежать, но ничего не произошло.

— Тогда я скажу. Я могу сказать только это. Я люблю тебя.

Ее глаза заволокло пеленой, и сердце Гэна замерло от предчувствия, но она улыбнулась. Это смутило его еще больше. Наверное, было бы лучше, если бы его сердце в самом деле остановилось.

— Я рада, — произнесла Нила. — Ты не можешь представить себе, как я рада. Я тоже люблю тебя. Я думала и думала об этом, мне кажется даже, что всегда думала, но просто не осознавала этого. Иногда я размышляю о том, что могло бы случиться, если бы я осталась со своими людьми и сделала то, что хотел Бей. — Она склонила голову на грудь Гэну и обняла его. В ее голосе проскользнуло рыдание, когда она продолжила: — Я хочу быть с тобой, Гэн. Что бы ни случилось с нами, я хочу быть рядом с тобой.

— Обещаю тебе это, — сказал он. — Пока я жив.

Нила приподняла голову, и он поцеловал ее.


За приготовлениями к официальному празднованию победы Гэн наблюдал, ощущая свою непричастность к происходящему.

Они проходили согласно противоречивым указаниям людей, называемых Первым и Четвертым, и сопровождалось разногласиями и спорами Опса и Мажордома. Каждый из них считал, что властен распоряжаться приготовлением пищи и назначать место каждому рабочему и слуге, и делал это до тех пор, пока что-нибудь не начинало идти наперекосяк; тогда он обвинял во всем другого. Однако, несмотря на их пререкания, все постепенно продвигалось в нужном направлении. В этом году был богатый урожай, и в день праздника с самого утра прямо перед главными воротами замка начали разгружать фургоны, трещавшие под тяжестью фруктов, овощей и мяса. Как разноцветные грибы внезапно вырастали палатки. Должны были приехать люди с гор, и колья для их лошадей, вбитые в несколько линий, очень скоро были все заняты. За линиями следили ребята, зарабатывая по нескольку монет за то, что приносили корм и воду лошадям. Час от часу народа становилось все больше. Музыканты, игравшие на флейтах, трубах, барабанах и еще полудюжине различных музыкальных инструментов, боролись за каждого своего слушателя и его деньги, в то время как фокусники и игроки в монеты предлагали свой способ развлечения. Было даже три акробата — два брата и сестра, которые били в барабан, трещали трещоткой и играли на издававших непонятные звуки цимбалах, собрав вокруг целую толпу. Они прыгали над, под и просто друг за другом самыми невероятными способами. Гэн засмотрелся на девочку, у которой, похоже, не было не только костей, но и страха. Она заставляла свое тело принимать такие позы, что ему становилось страшно. Например, перегибалась назад, и ее лицо оказывалось между лодыжками, смотрящим вперед. Выпрямившись без чьей-либо помощи, она с ангельской улыбкой сделала знак своим братьям, и те обернули ее вокруг своих талий, как ремень.

Покачав головой от изумления, Гэн повернулся и продолжил свой обход. Все утро он наблюдал за приготовлениями со стены замка. И теперь, побродив час в толпе, он направился обратно.

Он чувствовал себя неуютно. Он был ответственен за этот праздник, но не ощущал никакой радости. И он сильно сомневался в своих правах. Он подумал, что все — и женитьба тоже — было бы более привлекательным, если бы он мог пройти это, не ощущая предательского страха. Если бы его воины знали, как он нервничает… Он вздрогнул.

Массивные бронзовые скобы, скреплявшие балки ворот, были отполированы до золотого блеска, и Гэн погрузился в созерцание одной из них. Он всматривался в структуру замковых ворот и задавался мыслью: была ли хоть одна женщина в мире столь же достойна любви, и был ли хоть один мужчина любим настолько прекрасной женщиной.

Он вспоминал время, когда любовь была ему смешна. Гэн посмотрел на другие скобы и почувствовал головокружение, как будто мозг был настолько полон мыслями, что уже ничего не оставалось для того, чтобы контролировать тело. Почти каждую неделю происходили драки, в которых мужчины убивали друг друга за право обладать девушкой, которая легко могла приказать им оставить ее. Это сбивало его с толку и выглядело бессмысленным; девушки были везде, куда ни глянь. Одни были красивее, другие сильнее, третьи умнее. Но дело в том, что он никогда не был близок ни с одной из них. Более того, когда он стал старше и попал на церемонию посвящения в мужчины в Сердце Земли, он видел помутневший, почти звериный взгляд некоторых взрослых, которые говорили о сексе, и считал, что занятие, сбивавшее с толку умных во всех остальных отношениях людей, должно быть крайне опасным.

Вспоминая те далекие времена, он вспомнил и боль, которая овладевала его сердцем при мысли, что Нила любит только Класа.

Однако вопрос состоял в том, что же более опасно: любовь или секс?

Что было для него мучительнее: думать, что Нила любит Класа, или представлять ее в его объятиях? То, что он теряет ее любовь, или то, что никогда не будет с ней? О чем он думал чаще?

Но он никогда не потеряет ее и никогда не будет бояться расстаться с ней. Она никогда не будет в объятиях Класа, ее любовь будет всецело принадлежать ему.

Эта мысль разбила стену, сдерживающую жгучие фантазии, с которыми он так долго боролся. Когда-то Гэн смотрел на нее, как на что-то столь прекрасное, к чему можно прикоснуться лишь с благоговением. И до сих пор он думал о ней так же. Однако в его мыслях уже начинало проскальзывать нечто иное. Он смотрел на нее и видел, как поднимается и опускается ее грудь, как играют мускулы под кожей. Длинные косы, спускавшиеся по ее спине, притягивали его взгляд к покачивающимся ягодицам, к легкой поступи ее длинных изящных ног. Иногда, когда он смотрел на нее, его душа ликовала от счастья видеть ее благородную красоту. Одно мгновение сменяет другое, и мир забывает в своих заботах о двоих, которые слились в сладостном, мимолетном, безумном экстазе. Вещи, о которых он раньше не осмеливался думать, овладевали им. Они захватывали его мозг в самый неподходящий момент, заставляя его тело дрожать от желания. Сейчас Гэн боялся их еще больше, опасаясь, что нетерпение может заставить его сделать Ниле больно.

На секунду он почти что позавидовал Класу и Сайле. Они также женились, но никогда не испытывали такой страсти и такой нежности, как он и Нила. Он просто не мог поверить, что такое возможно.

Нила незаметно подошла и взяла его за руку. Гэн повернулся; и так как его глаза были еще ослеплены сиянием полированной меди, то он видел ее лицо как бы в сияющем нимбе: нечетко, но ярко.

— Так о чем ты хотел поговорить со мной? — спросила она. Гэн ответил удивленным взглядом.

Глупая улыбка начала растягивать его губы. Он попытался придать своему лицу серьезное выражение, но вскоре сдался:

— Я собирался спросить тебя: будет ли кто-нибудь скучать, если мы убежим сейчас от всей этой ерунды?

— Как бы я хотела этого — убежать отсюда! — Она бросила взгляд на растущий палаточный городок. Нила была одета для верховой езды: в вышитые бисером замшевые куртку и штаны. Накидка, одетая через ее левое плечо, была украшена изображением геральдического ворона барона на фоне светло-зеленых и голубых полосок. На мгновение он представил ее на лошади, в накидке и окруженной золотом волос, выбившихся из кос и развевающихся вокруг нее, словно пробивающееся сквозь тучи солнце. Она добавила: — Это должно быть похоже на оланские торговые городки весной. — Затем она вернулась к его вопросу. — Это было бы ужасно невежливо по отношению к барону. У него сейчас много хлопот.

— Большинство из них по празднованию победы. Наши свадьбы заботят его постольку поскольку.

— Конечно, это так. Баронство принадлежит ему, а наши жизни принадлежат нам. Он не должен что-то делать для нас.

Гэн положил свою руку ей на плечо, и они стали прогуливаться по дворцовому дворику.

— Ты права, — согласился Гэн, — он был добр с нами. Я бы добавил, что мы не должны забывать, что сами заслужили это.

— Ты заслужил. — Он посмотрел на нее, ожидая увидеть насмешку в ее глазах, но она встретила его взгляд с полной серьезностью. — Ты прирожденный вождь, Гэн. Мне не важно, что говорится в пророчестве твоей матери и что говорил твой отец. Ты тот, кто ты есть, и тебе ничего не надо, кроме этого.

— Мне нужна ты.

Она сжала его руку.

— Я надеюсь, что это так.

Голос Тейт остановил их, и они вытянули шеи, чтобы получше рассмотреть, как она приближается. Было видно, что она недовольна, и, как только девушка подошла достаточно близко для того, чтобы разговаривать нормальным голосом, стало понятно почему.

— Нила, как ты собираешься успеть подготовиться к вечеру, если мы еще не начинали ничего делать? Нам надо кое-что дошить, и женщины ждут тебя.

— Я устала сидеть и ждать. Это всего лишь на несколько минут. В любом случае я хочу поговорить с Гэном.

— Там, откуда я родом, видеть своего жениха в день свадьбы считается плохой приметой для невесты.

— Тогда как же они женятся? — спросил Гэн.

— До церемонии, конечно. Не умничай. Ты можешь быть Мурдатом для войск и в некотором роде героем для барона, и это бедное дитя могло пасть от любви к тебе, но для меня ты просто еще один кобель, бегающий вокруг с высунутым языком. Пусть девушка идет, нам еще нужно поработать.

Подчиняясь, Гэн выпрямился и отступил назад, подмигнув Ниле. Когда он сказал:

— Хорошенько позаботься о ней для меня, — Тейт только презрительно фыркнула и поторопила Нилу.

Празднование началось задолго до официального открытия церемонии, поэтому, когда барон появился на помосте, возведенном специально для этой цели посреди площади, он был встречен тысячеголосым приветствием толпы, жаждущей развлечений.

Он дал сигнал Волкам на построение. Заиграла труба, и шум толпы стал постепенно утихать в ожидании начала. Несколько человек выбежало вперед с вязанками соломы и дровами, раскладывая ряд небольших костров, растянувшихся в темноте. В отдалении ответила еще одна труба, звук ее звал к выступлению. Когда она повторила эти три поднимающиеся ноты, ее поддержали все десять дивизионных инструментов, и последним раздался грохот новых военных барабанов. Неожиданно вдали вспыхнули два огонька. Они были расположены почти на дороге к месту парада, и фигуры, движущиеся между ними, казались маленькими и размытыми. Однако вскоре зажглась еще одна пара огней, и стало ясно, что первая шеренга из десяти воинов поджигала каждую очередную пару костров для того, чтобы отметить продвижение.

Когда передний фланг был в нескольких сотнях ярдов от площади, воины начали стучать мечами по щитам в ритме более медленном, чем собственные шаги. В аккомпанемент гремели барабаны.

Разойдясь на свободной площадке перед помостом, воины перестроились в стандартные подразделения по сто человек. Они вложили свои клинки в ножны, так что клацающий звук стал постепенно, ряд за рядом утихать к краю площади. Кавалерия шла последней, заняв позицию позади основного строя, а барабаны расположились между ней и пехотой. Все построение проходило под непосредственным руководством ротных сержантов, и как только старший командир удостоверился, что ряды достаточно стройны, он доложил Гэну, стоявшему рядом с бароном, что Волки построились. При его докладе барабаны начали яростно грохотать, а толпа приветствовала его восторженным криком.

Оседлав коня, Гэн занял место впереди построенного формирования. Остальные офицеры, включая Класа, Тейт и Эмсо, выстроились в линию рядом с ним. Затем они поприветствовали барона, который жестом пригласил Класа выйти вперед.

Клас выехал вперед на несколько футов и спешился. Стоя перед своим конем, он поднял клинок в приветствии. Снова раздались громкие крики толпы, но Гэн наблюдал только за реакцией барона. Это был спонтанный жест, и старший по рангу принял его с удивленной, но довольной улыбкой. Он пригласил Гэна и Класа с невестами присоединиться к нему на помосте. В короткой речи он поблагодарил Волков, которые ответили громким стуком щитов.

Когда подошла очередь Гэна, он совершенно не имел понятия, что сказать. Возрастающее напряжение и молчание толпы лишило его всяких сил и мыслей, и он стоял в оцепенении, пока не услышал многозначительное покашливание Нилы за спиной. Он прочистил горло и начал:

— Вы — Волки. Будут другие, сотни, тысячи и даже еще больше. Но никогда больше не будет первых. Вы выиграли вторую по важности битву в истории Волков. И мы должны сделать все возможное для того, чтобы выиграть самую важную, последнюю битву. Мы, ваши офицеры, гордимся честью вести вас в бой. Если ваше мастерство под стать нашему и если ваша храбрость так же велика, как наша, никакая сила не сможет победить нас. Я приветствую вас. — Когда ответные возгласы приутихли и восстановился порядок, он продолжил: — Сегодня вечером Клас на Бейл женится на Сайле, Жрице Роз. Нила Ян станет моей женой. И если кто-нибудь думает, что я собираюсь тратить это время на разговоры с вами, то он не Волк, потому что мы не набираем дураков. А сейчас — приветствие барона Джалайла!

Ночной воздух снова был взорван криками, к которым присоединились барабаны, трубы и все остальное, что придумали люди для того, чтобы издавать громкие звуки. Гэн отступил назад, на место рядом с Нилой. Она смотрела на него улыбаясь, смущенная тем, что оказалась в центре такого внимания, и одновременно гордая тем, что находится именно здесь. Он быстро поцеловал ее. Барон махал рукой толпе, не подозревая, что происходит у него за спиной, и принимая восторг толпы на свой счет.

После этого Волкам было отдано распоряжение разойтись. Барон Джалайл сам проводил свадебную церемонию. Сайла указала на то, что обряд несколько отличается от подобного у Оланов или Людей Собаки. Ее комментарий услышала Нила, которая резко заметила барону, что не собирается жертвовать своей независимостью женщины Собаки для службы Харбундаю. Ледяная улыбка барона при ее заявлении превратилась в удивленную гримасу, когда он натолкнулся на яростный и гордый взгляд Гэна.

На помосте перед тысячами людей две пары держались за руки, в то время как барон произносил предписанные фразы. Это была заключительная часть ритуала, поэтому Гэн сосредоточился. Барон медленно говорил:

— Вы становитесь одним целым, но ваша сила умножается, а не складывается, потому что во всех делах вас будет больше чем двое. Поклянитесь друг другу, что ваша любовь предотвратила бы эту свадьбу, если бы вы были больны. Поклянитесь друг другу, что ваша любовь заставит вас признаться, если вы заболеете. Поклянитесь друг другу, что вы муж и жена сердцем так же, как и умом, и в жизни так же, как и по закону. — Он подождал, пока они прошепчут соответствующие клятвы, а затем повернулся к возбужденной толпе. Он поднял руки и прокричал как можно громче: — Я говорю это для того, чтобы каждый слышал и знал: Гэн и Нила — муж и жена; Клас и Сайла — муж и жена!

На этот раз рукоплескания были самыми долгими и затихли только тогда, когда четверка согласилась присоединиться к людям и принять поздравления. Звуки музыки попытались пробиться через рев толпы, но вскоре окончательно потонули в нем. На краю площади жонглер бросал горящие факелы высоко в небо, образовывая светящиеся круги. Часть толпы отправилась в палаточный городок, где их ждала еда и напитки. Другие столпились вокруг жонглера. Несколько музыкантов организовали импровизированный оркестр, большинство людей собралось вокруг них, и начались танцы.

Гэн пробивался к краю помоста, около которого был привязан его конь. Вместе с Нилой они постарались как можно быстрее закончить с поздравлениями. Они продвигались к освобождению медленно, но не останавливались ни на секунду. Краем глаза Гэн видел Класа и Сайлу, так же безуспешно пытающихся освободиться. Улучив момент, он схватил Нилу за руку и прошептал:

— Сейчас. Быстро к лошадям. — Они пробежали последние несколько ярдов и вскочили в стремена раньше, чем раздались смех и крики. Они ускакали от хора грязных предположений, смеясь, как дети, убежавшие от скучной домашней работы. Гэн посмотрел через плечо, чтобы убедиться в том, что их никто не преследует, и обрадовался, никого не увидев. Перед ним стояло обычное затруднение первой брачной ночи, которое ему нужно было как-то преодолеть. Он бросил быстрый взгляд на Нилу, скачущую рядом с ним. Ее белая одежда мерцала в нежном свете звезд и новой луны. Ее очертания были размыты, но ощущение ее присутствия заставляло его трепетать в ожидании.

Они рысью влетели в ворота замка, и Гэн выскочил из седла почти на бегу. Он резко остановил Подсолнуха, бросив поводья ожидавшему конюху, даже не заметив плохо замаскированной ухмылки на его лице. Помогая Ниле спешиться, он старался действовать одновременно нежно и быстро, но она отклонилась, решив положиться на собственные силы. Они пошли быстрым шагом и скоро достигли своих новых апартаментов напротив западной стены замка. Плохо различимые в темноте фигуры с хохотом убежали прочь при их приближении.

Одинокая ароматическая свеча с запахом розы горела в спальне, и ее свет, проходя через открытую дверь, смешивался с мерцанием ольховых поленьев в камине главной комнаты. По новому деревянному полу были разбросаны пряные травы, поэтому при каждом шаге слышался запах чабреца, лаванды или полыни, который вливался в густой запах свежеоструганного кедра и пихты, исходящий от пола и потолка. Напротив камина стояли два кубка с питьем из корня одуванчика. Тот, кто устроил все это, оставил также неподалеку от камина груду мехов.

Было видно, что никто не хочет нарушать их уединение. Гэн закрыл дверь и присоединился к сидящей за столом Ниле. Он сидел на мехах рядом с девушкой, обнимая ее за плечи. Они смотрели, как черные тени играют на углях в камине. Выпив маленькими глотками напиток, в молчаливом согласии они поставили кубки на стол. Секундой позже он повернул ее лицо к себе и нежно поцеловал, желая исторгнуть хоть какой-нибудь звук из ее уст, так как молчание становилось невыносимым. Нила ответила на поцелуй с такой же нежностью, и он почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь. Гэн был готов к ее беспокойному взгляду, когда она вновь повернулась к нему.

— Я боюсь, — сказала Нила и быстро отвернулась, снова вглядываясь в мерцающие поленья. Она подняла несколько листьев с пола и бросила их в камин. Они почернели и скорчились, превратившись в крохотные красные точки, которые тоже вскоре исчезли, оставив только кольца ароматического дыма.

— Я тоже, немного, — сказал Гэн, — но только потому, что я боюсь сделать ошибку.

— И я этого боюсь.

— Я думал, ты боишься, что я… Ну, говорят, иногда мужчины бывают очень грубы.

— Ты никогда не обидишь меня. — Она взяла его руку в свои ладони. — Я бы хотела быть для тебя всем, чем ты хочешь, и я даже не знаю, удастся ли мне это. Или могу ли я это. Или кем ты хочешь. Вот видишь, я даже не могу это правильно высказать. — Она отвернулась, положив голову ему на плечо.

— Не надо ничего говорить, — сказал Гэн, не узнав свой внезапно охрипший голос. Его свободная рука, казалось, жила отдельно от остального тела. Она появилась на воротнике ее блузы, и он смотрел мимо мягкого золота ее волос и нежных линий ее фигуры на безуспешные попытки расстегнуть пуговицу. Ему пришло в голову, что он бы не потерял столько времени, если бы просто хорошенько дернул за материал. Но в этот момент пуговица поддалась и избавила его от ошибки. Остальные вскоре последовали за ней, и он раздвинул ее блузу в стороны, обнажив вначале одну грудь, а затем и вторую. Плоть омывала нежно розовеющие в свете камина соски, напоминавшие темные манящие бутоны. Он прикоснулся к одному из них и не смог поверить, что эта нежная упругость действительно находится в его руке. Ее вздох, более напоминавший стон, доказал ему это, и его желание возросло до неудержимой силы. Гэн отступил от нее, положив её на меха и снимая свою одежду. Как только он закончил, она привстала, чтобы снять блузу, на ее устах играла загадочная полуулыбка. Мягкий свет заострял внимание на томном выражении ее лица, добавлявшем Ниле ауру желанной уязвимости. Она сняла обувь, он сделал то же самое, а затем помог ей снять юбку. Гэн бросил на нее долгий взгляд, навсегда запечатлев в памяти ее обнаженную красоту, а затем лег рядом с ней.

Это был момент, когда оба они боялись и говорить, и молчать. Гэн был уверен, что она ожидает от него паузы, но еще больше он был уверен, что она не может ждать. Затем неожиданно она начала помогать ему, и он вошел в нее. Нила издала короткий крик боли, и он заволновался. Однако она лишь крепче прижала его к себе, и он почувствовал, как ее руки сплелись за его спиной.

Когда все было закончено, он лежал, ожидая, пока воспоминания, которых у него раньше никогда не было, но которые были так живы в его памяти сейчас, улягутся в его сознании. Он помнил новые ощущения реальности своих желаний и еле припоминал собственные крики и слова.

Гэн никогда не был безумен. Но он видел это. Он подумал, что если безумие может когда-либо быть приятным, то оно должно быть похоже на то, что он только что пережил.

Нила зашевелилась, и он почувствовал ее руки в своих волосах.

— Я люблю тебя, — сказала она, и Гэн приподнял голову, чтобы посмотреть ей в глаза и сказать то же самое. Она казалась смущенной и заметно нервничала.

— Я не мог себе даже представить этого. Я не могу ничего сказать, — прошептал он.

— Да. Я тоже была удивлена. Все, что старые женщины говорили мне, было правдой, но они не сказали мне всего. — Улыбнувшись, она положила его руку к себе на грудь. Он зарылся в сплетении ее золотых волос и был приятно удивлен тем, что внезапно почувствовал себя готовым к новой атаке. Когда она снова рассмеялась, это был гортанный смешок, скорее озорной, чем нервный. Она нежно укусила его за шею.

Гэну понадобилось всего мгновение, чтобы попытаться угадать, попадут ли они в постель этой ночью.

Загрузка...