Вольный стрелок

Глава 15

Я взяла с деревянного подносика скрученное горячее влажное полотенце. И развернула его медленно, поднося к лицу, и аккуратно, чтобы не смазать косметику, коснулась им лба, а потом щек — и, чуть опустив ворот водолазки, приложила его к шее, сначала спереди, затем сзади. И только потом тщательно протерла им руки, ощущая, что посвежела сразу и усталость ушла куда-то.

Я уронила высохший и похолодевший кусок ткани — отдавший мне все свое тепло и влажность — обратно на подносик. Придвигая к себе небольшой керамический чайник — жутко простой на вид, но необычайно тонкий, если присмотреться и проникнуться его красотой. И наклонила его над чашкой — густо-синей, как и чайник, с белыми разводами и специальными вмятинами в боках, чтобы удобнее было брать в руку. А потом вдохнула на первый взгляд абсолютно невыразительный, но фантастически насыщенный запах бледного чая. И сделала первый глоток, наслаждаясь его вкусом.

Мне всегда нравились японские рестораны-увы, слишком дорогие, чтобы ходить в них самой. Но мне не хотелось сейчас об этом думать. Зато хотелось наслаждаться чаем — и предвкушать настоящий японский обед. И я сидела, попивая чай крошечными глоточками, любуясь его ароматной прозрачностью, и даже не обращала внимания на взгляды официантки — той самой, которая принесла мне чай.

Видимо, ей уже сообщили, к кому я пришла, — я мэтру сказала, что у меня тут встреча с господином Кисиным, и он, переменившись в лице, лично меня проводил, передав из рук в руки этой самой девице в японском кимоно. Вот она и думала, кто я, собственно, такая — на бизнесменшу, приехавшую к господину Кисину за помощью либо с очередным платежом, я вряд ли похожа, значит, или любовница очередная, либо… Вот тут она, видимо, терялась — хотя, судя по частоте да почти по неотрывности взгляда, вопрос ее беспокоил.

Тут было уютно — и вполне в японском стиле. Деревянные столы и стулья, разумеется, японская посуда, гравюры на стенах. Хотя и европеизировано — потому что японцы едят, сидя на специальных подушках со спинками или без оных. И столы очень низкие, и стоят, как правило, над сделанным в полу углублением — чтобы ноги туда спускать, если затекут от сидения. Я в этом деле спец, я в свое время часто по японским ресторанам ходила и ела именно в этих самых татами-рум, где все по-настоящему, по-японски. Ходила с тем самым человеком, которого ждала сейчас. Только в этом заведении не была — видно, оно открылось недавно.

— Посмотрите меню? — Официантка, видно, уставшая гадать впустую, приблизилась наконец, кладя передо мной красную кожаную папку, украшенную иероглифами. Но я мотнула головой — у меня был аппетит, однако заказывать в отсутствие того, кто меня сюда пригласил, было бы невежливо, а платить за саму себя я была не готова.

— За счет заведения. — Она словно догадалась, о чем я думаю. — Наш директор распорядился — раз вы гость господина Кисина…

— Нет, спасибо, — произнесла вежливо, думая про себя, что у меня тоже есть к ней вопрос — японка она или нет?

По разрезу глаз и типу лица похожа — зато говорит по-русски достаточно чисто. — Я подожду…

Она поклонилась коротко, отходя — оставляя меня в одиночестве. Тут было достаточно пусто — если не считать компании из двух молодых людей и девицы, сидевших через три столика от меня, — видно, японские рестораны не по карману не только мне. А значит, я могла спокойно понаслаждаться чаем и подвести итог своего расследования. Заглохшего окончательно и бесповоротно.

Я плохо представляла себе, что еще могу узнать, — ну разве что кто именно его убил, хотя это было нереально. А так я знала уже все — и не сомневалась, что материал получится читабельный, а шеф будет сыпать комплиментами. Но тем не менее сказать себе, что все кончено, и сесть за компьютер я не могла — хотя, кажется, все ходы уже были сделаны. В том числе и глупые и ничего не дающие — типа похода в банк. И наверное, типа сегодняшней встречи — которая еще не началась, но в любом случае не могла по определению окончиться результативно. Хотя…

«Даже если ничего не узнаю — по крайней мере вкусно поем. И с приятным человеком пообщаюсь», — сказала себе, усмехнувшись при мысли о том, что того господина, которого я жду, приятным человеком назвали бы немногие. То есть, конечно, он мог понравиться женщине, которая любит настоящих мужчин, сильных, жестких, с грубыми, резкими лицами. Но у мужчины вряд ли мог вызвать симпатию — скорее страх. Даже у того, кто его совсем не знает.

И это при том, что тот, кого раньше все звали Вадькой Кисой, тот, кто не вылезал из спортзала, ездил на метро, а потом на древнем японском джипе и не носил ничего, кроме спортивного костюма, давно превратился в солидного и респектабельного Вадима Михайловича Кисина. Облачающегося исключительно в дорогие костюмы, разъезжающего на ослепительно белом «пятисотом» «мерседесе» в сопровождении минимум двух джипов охраны, являющегося совладельцем ряда казино и ресторанов. И по совместительству уважаемым криминальным авторитетом — и главой собственной бригады, имеющей в славном городе Москве достаточно крепкие позиции, — известным среди братвы как Вадюха Кот.

Мы в последнее время общались нечасто — но мне казалось до сих пор, что он жалеет о тех временах, когда был просто каратистом, свихнувшимся на своем карате. Не вылезающим почти из зала, неспособным говорить ни о чем другом — и не желающим ничего делать кроме как тренироваться. Целый день и в любой ситуации. В зале, в метро, дома — где угодно. В зале он долбил мешки и спарринговал, дома отрабатывал технику, на улице и в транспорте без устали мял в руках теннисный мячик. И производил впечатление натурального безумца.

Впервые я увидела его семь лет назад — в 91-м. Карате, долго бывшее под запретом, совсем недавно разрешили, и интерес к нему был огромный — даже Ленька Вайнберг, интересовавшийся исключительно футболом и хоккеем, решил отдать дань моде и поручил мне сходить на турнир по какому-то сверхжесткому стилю с жутко сложным названием. Мол, звонили, приглашали, рассказывали, что стиль контактный, нокдаунов и нокаутов куча, так что соревнования захватывающие и есть на что посмотреть и о чем написать. Вот ты, мол, и сходи — и фотографа возьми, на спортвыпуск крупный снимок каратистов дадим для разнообразия, а то все футбол и футбол.

Я, признаться, спорта была чужда — хотя и работала в спортивном отделе.

В голах, очках и секундах я не разбиралась, мне это было неинтересно — я о людях писала. А делать репортаж с соревнований по виду спорта, которого я вообще не знаю, желания не было никакого. Так что я хотела сказать Леньке, что это не мой профиль, пусть кого-нибудь другого пошлет, все-таки, кроме меня, еще два сотрудника в отделе есть, — но не стала, справедливо рассудив, что там наверняка будет кто-то интересный, кого я потом раскручу на большое интервью.

Обрадовались мне, помню, жутко — стоило только продемонстрировать на входе удостоверение и поинтересоваться, где мне найти самого главного, как меня к нему тут же проводили, усадили за стол для почетных гостей и сразу начали закармливать информацией. Так интенсивно, что я даже бои не смотрела-и слушала главного в этом стиле, президента федерации. Рассказывавшего мне и про то, как он получал черный пояс в Японии, и как тренировал под угрозой ареста в годы гонений на карате, и про то, что стиль его, разумеется, самый лучший из всех стилей, а он соответственно самая важная фигура во всем каратистском мире. И работал диктофон, неспешно мотая пленку, а я слушала с интересом всякие японские предания и легенды, истории про великих мастеров и их сверхъестественные способности — и уже предвкушала, какое классное интервью у меня получится.

Мне не слишком нравился мой собеседник — он был вежлив, умен и говорил красиво, но, на мой взгляд, чересчур выпячивал свое "я" и наверняка стал бы настаивать на том, чтобы пополнее раскрыть в интервью его биографию. И — что самое главное — он совсем не похож был на того человека, о котором рассказывал.

Он словно о ком-то другом повествовал — или излагал придуманную историю, потому что не мог он быть ее героем, не вязался его образ сытого, ленивого мужика с тем подвижником и фанатиком, коим он представал в рассказе. Но больше я здесь никого не знала — и потому выходило, что самый интересный и достойный собеседник и есть он.

А потом я отвлеклась — он слишком долго перечислял собственные заслуги, этот совершенно неспортивного вида человек с внушительным брюшком — и уткнулась взглядом в одну из площадок, на которых шли бои. И в буквальном смысле раскрыла рот — увидев, как невысокий парень ударом ногой в голову опрокинул на пол здоровенного детину.

Дело было даже не в том, что я такого не видела никогда и не представляла, что так бывает, — просто это было потрясающе эффектно. И удар, и падение соперника, и то, как победитель выглядел до удара и после — спокойно, уверенно, словно знал, что выиграет, не может не выиграть. И что-то еще в нем было — что-то внутреннее, что-то, чего я не могла объяснить. Какая-то аура, которая от него исходила и его окружала.

— А это… Вот этот, который выиграл, — он кто? — произнесла, не сводя глаз с того, кто помогал побежденному детине подняться. — С ним побеседовать можно?

— Этот… — Мой собеседник, кажется, был недоволен, что я его перебила, в то время как он увлеченно повествовал о себе любимом. — Это Кисин Вадим, москвич, — у меня тренируется. А что вам с ним беседовать — он вообще парень со странностями, да и позаслуженней люди у нас есть. Я вам лучше сам все расскажу — лучше меня кто расскажет?

Но я его уже не слушала. Потому что поняла, кто именно мне нужен. И пусть Вадька, как он представился, оказался куда более косноязычным и зажатым, чем его большой, так сказать, босс, пусть он испытывал дискомфорт от того, что давал интервью впервые в жизни, и некстати хохотал или, наоборот, ни с того ни с сего погружался в раздумья, — это было нестрашно. И слушать о том, как он набивает кулаки о мешок, наполненный свинцовой дробью, как закаля-.ет тело и внутренние органы, прося товарищей по секции ломать об него доски, как накатывает бревном голени, на которых уже не растут волосы, было куда интереснее, чем внимать гладким рассказам его якобы тренера. Который, как быстро выяснилось, таковым не являлся.

Мы сидели в каком-то крошечном барчике — он пил сок, а я кофе, и я смотрела на него, невысокого широкоплечего парня с грубым лицом, которое казалось мне привлекательным. И с неподдельным интересом слушала, как он увлекся карате еще в начале восьмидесятых, как раз перед запретом, как потом несколько лет тренировался в одиночку, по книге японского мастера, купленной у кого-то за бешеные деньги. Как ел только рис и рыбу, щедро поливая все это соевым соусом, и пил только зеленый чай, и спал на полу, и учил японский по разговорнику. Как несколько раз ломал костяшки кулака, пытаясь разбивать доски, — жуткие, огромные костяшки, сразу притягивавшие взгляд, — зато сейчас является обладателем рекорда федерации по разбиванию. Как отжимается по сто раз в день и минимум полчаса качает пресс. Как на спор провел тридцать тренировочных поединков подряд, причем соперники менялись, а вдобавок он просил их работать в полную силу, — и последние пять боев уже ничего не соображал и думал только о том, как бы не упасть.

Это было так ново, так необычно, так интересно, что даже я, достаточно равнодушная ко всему — как правило, после того, как материал был написан и сдан, тема переставала меня интересовать, — загорелась. И, изменив своим привычкам, сделала о нем несколько статей для разных изданий — и даже после их выхода продолжала с ним встречаться, потому что мне хотелось знать еще больше.

И даже чуть сама не начала тренироваться — однако первого урока, данного мне прямо на дому, с меня хватило. Я поняла — без особого сожаления, впрочем, — что слишком ленива и самоистязания не для меня.

Наверное, года два с лишним мы общались достаточно плотно — регулярно созванивались, и hi все соревнования я приходила, и он меня приглашал часто го в бар, то в кафе, то в ресторан китайский, который ему предложили охранять и в котором, помимо оплаты денежной, бесплатно кормили. И когда он, выиграв чемпионат России и получив черный пояс, открыл свой собственный клуб, лично я ему сделала рекламу. Бесплатную, разумеется.

А потом он пропал — как-то в один момент, сразу и бесследно. А я, несколько раз безрезультатно набрав его телефонный номер — он один жил в крошечной однокомнатной квартирке, — даже не удосужилась съездить в зал и поинтересоваться, куда он, собственно, делся. Решив, что, если ему надо, он позвонит мне сам.

И он позвонил — правда, еще через три года. Которые, как оказалось, провел в тюрьме, куда попал за вымогательство — заключавшееся в том, что один знакомый попросил его помочь вернуть долг. А на квартире у должника их ждали милиционеры в гражданском, двое из которых в результате задержания оказались в больнице, а остальные спаслись только потому, что один из них, догадавшийся, что в больнице окажутся все, выхватил пистолет и всадил в Кисина две пули в упор. Не убив — но остановив.

Естественно, позже выяснилось, что милиционерам были обещаны неплохие деньги и находились они там во внерабочее время и по личной, так сказать, инициативе — так что вместо внушительного срока он отделался двумя с половиной годами тюрьмы. Потому что когда дело наконец дошло до суда, ему дали ровно столько, сколько он уже отсидел — за превышение пределов необходимой самообороны, — чтобы не вышло, что сидел он ни за что. И тут же отпустили.

Насчет тюрьмы я догадалась сама — он на вопрос, куда пропал, просто отшутился, сказав что-то вроде того, что ездил на заработки. Это было похоже на правду — он был куда лучше одет, чем три года назад, и пригласил меня в хороший ресторан, и приехал туда на старенькой, но «БМВ». Но вот наколка на пальце его выдала — наколка, которую он позже свел каким-то образом. Но которая в тот день заставила меня заметить, что, насколько мне известно, в тех местах, где он был, платят совсем не много. И услышать наконец всю правду — точнее, малую ее часть.

Не знаю, с кем он уж там скорешился в тюрьме — но этот кто-то все эти два с половиной года оплачивал адвоката и свое собственное расследование, этот кто-то его приблизил и поднял, так что вышел он уже в авторитете. И с новой профессией — бандит. Может, потому и отказался от статьи, которую я предложила написать, — о его злоключениях. Сказал, что все равно все позади уже — а правда никому не нужна.

В зал он по-прежнему ездил регулярно — но уже не пропадал в нем целыми днями, занимаясь несколько иными делами. К которым, видимо, у него были не меньшие способности, чем к карате, — потому он и поднялся так быстро и круто.

О том, какой вес он имеет в криминальном мире, я, в общем, случайно узнала. Где-то через полгода после того, как он объявился — конец 96-го был, слякотная и мерзкая зима, так хорошо мне запомнившаяся, — попав на ровном месте в идиотскую и очень неприятную ситуацию. Я тогда достаточно безобидный материал написала про одного деятеля — молодого махинатора, влезшего в доверие к артистической тусовке и кинувшего пяток — десяток кино-и театральных звезд на приличные деньги.

Не помню уж, чем он их там собирался обеспечить — то ли иномарками по заграничным ценам и безо всякой растаможки, то ли необычайно дешевыми квартирами в элитном доме, к строительству которого не имел никакого отношения, то ли почти бесплатными дачами по соседству с президентской. Но в любом случае на него подали в суд, так что история уже, так или иначе, получила огласку — и моя статья ничего для него не меняла. Разве что ославила на всю страну.

А он обиделся. Сначала главному звонил и требовал опровержения, ссылался на якобы имеющихся влиятельных знакомых, способных закрыть газету, — а когда не вышло ничего, потому что Сережа угроз не любил и связями был куда богаче, начал звонить мне, каким-то образом узнав домашний телефон. Предлагая заплатить за новую статью, в которой я выставлю его честным бизнесменом, а тех, кого он кинул, — жадными до халявы и неблагодарными тварями.

А потом начались угрозы — не от него уже, от каких-то уродов, звонивших мне и предлагавших сделать то, что велят. Но так как я все это проходила не раз, то страха никакого не было — а когда звонки не утихли и через неделю, сказала звонившему четко и ясно, что записываю все разговоры и если он объявится еще раз, я посвящу его хозяину новую статью, после которой ему станет куда хуже, чем сейчас.

Звонков и вправду больше не было — зато дней через пять я, выйдя из дома, обнаружила что у моего «фольксвагена» выбиты все стекла и проколоты все шины. Я в жутком шоке была — но почему-то с той историей это не связала, подумав, что это пьянь какая-нибудь развлекалась. А еще через три дня произошло то, чего я уж никак не ждала.

Совершенно неожиданно произошло, утром, я только из дома вышла, направляясь на работу. Грустно посмотрела на то место, где еще совсем недавно стоял мой «гольф», я, наведавшись в шиномонтаж и вставив стекла, его от греха подальше отогнала на платную стоянку, где он скучал без меня, — и пошла сквозь двор. Не сразу заметив в самом его конце, у выхода на улицу, старенькую иномарку, в которой копались какие-то парни. И даже не сообразив, что происходит, когда, поравнявшись с ними, почувствовала, как меня дернули за руку — а в следующую минуту обнаружила, что сижу в салоне двинувшейся с места машины.

Такое точно было в первый раз — и мне повезло, что я просто не успела испугаться, иначе это и вправду кончилось бы печально. Потому что они как шакалы были, эти трое молодых быков, — и увидь они страх, они бы меня постарались раздавить. А так я плохо достаточно соображала, когда обнаружила, что сижу в салоне, зажатая между двумя уродами — естественно, молодыми, естественно, накачанными, естественно, коротко стриженными и облаченными в кожаные куртки с меховыми воротниками. Плюс пустые глаза и мат через слово.

Классика жанра, так сказать. Типичное рядовое бычье, отмороженное, как говорится, на всю голову.

Испугайся я, они хотя бы одну свою угрозу в исполнение привели. А обещали мне много чего — отвезти на квартиру и изнасиловать, порезать лицо, затолкать в разные отверстия пустые бутылки. Не знаю, было ли у них чем меня насиловать — до этого не дошло, к счастью, хотя руками меня похватали вдоволь, хорошо еще, что я юбок не ношу. А вот нож мне демонстрировали, даже по лицу им проводили и чудом не выкололи глаз, когда машина затормозила резко.

Во мне нет ничего геройского и никогда не было — я просто не могла понять, что происходит, веря, что меня с кем-то спутали и сейчас отпустят, как только я покажу удостоверение. А когда поняла наконец, кто их послал, — они, идиоты, этого и не скрывали, просто выражались очень бессвязно, вот я и не поняла сразу, — пугаться было поздно, я ведь уже сидела там, и слушала все это, и нож видела. И я только кивала тупо, когда мне говорили, что моя статья, которая вышла, нанесла финансовый ущерб одному хорошему человеку, так что я попала на большие деньги и мне придется переписать на них квартиру. А если этого не хватит, то меня продадут, кавказцам в рабство — тем блондинки нравятся — и я буду отрабатывать долг в койке. А если скажу кому-то хоть слово, то меня убьют просто, для начала со мной позабавившись.

И единственный для меня выход из ситуации — это в течение недели написать другой материал, в котором пострадавший от меня будет выведен как крайне положительный персонаж. И тогда, может быть, меня простят. Но если через неделю статьи не будет, меня ставят на счетчик и вдобавок будут иметь каждый день всем кагалом. А если ее не будет через две…

Все длилось достаточно недолго — минут двадцать, я думаю. Потому что высадили меня в районе «Белорусской» — от моего дома каких-то пять минут езды.

Но день был будний, пробки кругом, и, видно, им не хотелось торчать со мной в машине в этих пробках — вот и высадили, не доехав до Тверской. Живи я где-нибудь на окраине, да даже на Ленинском или Кутузовском, где движение посвободнее, возможно, все кончилось бы для меня хуже и меня таки отвезли бы куда-нибудь, дабы преподать первый урок, — а тут просто высадили. Сказав, что через неделю мы поговорим по-другому.

Они все еще торчали в пробке, проползая по метру в минуту, а я стояла на тротуаре и смотрела им вслед. Все еще не веря, что это произошло со мной — со мной, великим журналистом, спецкорреспондентом популярнейшей газеты. Я о таких людях писала, с которыми этот мошенник рядом не стоял, — и писала похуже, чем о нем, и ничего, максимум намеками на возможные последствия дело ограничивалось. А тут, на пустом, можно сказать, месте, в абсолютно стандартной ситуации, от которой и не ждала-то ничего, — и на тебе.

Только когда потрепанный темно-синий «опель» скрылся из виду, меня передернуло всю — сильно так, словно ток под огромным напряжением через меня пропустили. Все, что накопилось за время, так сказать, общения с этими уродами, выплеснулось сразу — и так меня тряхнуло, что проходивший мимо мужик отшатнулся даже. Может, подумав, что я припадочная. По крайней мере лицо у меня, наверное, было такое, что можно было испугаться. А потом я развернулась и медленно пошла обратно, в сторону дома, тупо глядя под ноги, с трудом удерживая в дрожавших пальцах сигарету.

О статье, опровергающей предыдущий мой материал и воспевающей этого придурка, даже не стоило думать — я бы не написала ее, во-первых, и никто бы не стал ее печатать, во-вторых. Писать о том, что мне угрожают, равно как и обращаться в милицию, не имело смысла — я не могла доказать, что угрозы исходят именно от этого юного махинатора, и не сомневалась, что милиция меня не защитит, а эти уроды вполне способны привести свои угрозы в исполнение, это по ним было видно. И то, что ровно через неделю они снова ко мне наведаются и мне будет грозить как минимум групповое изнасилование, — это тоже было очевидно.

У меня такое было ощущение странное — наверное, как у боксера, который выступает давно и успешно, носит чемпионский пояс и не сомневается в своих силах и вдруг получает от заурядного соперника удар ногой в пах, который никто, кроме него, не замечает. Я ведь тоже привыкла играть по правилам, и никогда их не нарушала сама, и решила давно, что этого не сделают и другие, и вдруг вера моя разлетелась на мелкие кусочки. Потому что казавшиеся мне незыблемыми законы походя нарушил один ублюдок, пославший ко мне отморозков.

Это настолько ново было, настолько неожиданно, что я не знала даже, что мне делать. И брела в сторону дома по Промозглой, слякотной улице, наступая в лужи и не замечая, что ноги уже промокли, а красивые ботинки из тонкой кожи покрыты слоем грязи и соли. И перебирала в уме все возможные варианты своего поведения — и не видела ни одного подходящего. Прятаться было глупо — если меня нашли здесь, то могли найти и у родителей, а то и подкараулить у редакции.

Газета мне вряд ли бы чем помогла — да вдобавок Сережа настоял бы, чтобы я написала обо всем случившемся, не сомневаясь, что эти испугаются и больше ко мне не сунутся.

Я бы и сама так сделала — я так поступала уже несколько раз, когда мне лично или по телефону вежливо намекали на возможные последствия моих материалов. И это помогало-и мне тут же перезванивали и говорили, что я не правильно их поняла, они вовсе ничего такого не имели в виду, или просто пропадали навсегда. Это был хороший ход на опережение, открывающий еще не осуществленные планы моих противников, — и даже стукни кто потом мою машину, получалось бы, что причастны к этому именно они. А так как я о серьезных людях писала, им такие ситуации были не нужны.

Но в том случае я чувствовала, что мне это не поможет, что они не испугаются и, более того, сделают все, о чем говорят, — это видно было по ним.

Это были тупоголовые уроды, для которых человека искалечить или убить не составляло никакой проблемы. И они явно не стали бы задумываться над тем, что им за это будет, — сначала сделали бы, а потом, может, и подумали бы.

Так что мне нужен был кто-то, кто решил бы с ними вопрос другим путем — неофициальным. Но кто, я не знала, У меня были знакомые, наверняка обладавшие соответствующими контактами, — был Валерка, который мог бы, наверное, меня поохранять какое-то время вместе со своими друзьями-каскадерами. Но когда я пришла домой и села на телефон, то выяснилось, что Валерка на съемках, а те, кого я хотела попросить задействовать свои связи, временно недоступны.

И я сидела и курила, листая книжку и судорожно гадая, кому позвонить еще — неожиданно наткнувшись на фамилию Кисин. И тут же набрала номер, а через час примерно, он сидел у меня в квартире, слушая оказавшуюся фантастически короткой историю. А еще через полчаса ушел, сказав, чтобы я не беспокоилась, он все решит.

Через три дня мне позвонили в редакцию, сообщив, что это от Вадима, он на соревнования меня приглашает, подпольные бои без правил с высоким призовым фондом — в которых он лично решил поучаствовать. Не скажу, чтобы мне хотелось куда-то ехать, — признаюсь, что, несмотря на его заверения, я оглядывалась по дороге в редакцию и из редакции. И даже дома не чувствовала себя в безопасности, болезненно реагируя на каждый телефонный звонок, впервые сожалея, что живу на первом этаже — все время казалось, что кто-то заглядывает в окна.

Но отказаться от поездки было бы невежливо — все же я обратилась к нему за помощью, да и, наверное, это важно для него было, мое присутствие, он все же не выступал черт знает сколько лет и вдруг решил тряхнуть стариной. Тем более меня обещали отвезти туда и доставить обратно домой — что применительно к ситуации было очень удобно.

Часов в шесть вечера я вышла из редакции и села в джип «чероки» рядом с незнакомым мне парнем. А минут через пятьдесят долго прорывавшийся сквозь пробки «чероки» притормозил у какого-то дома, на первом этаже которого красовалась вывеска «Спортивный центр». А еще минут через пять, пройдя по коридорам мимо залов с зеркалами, тренажерами и каратистским татами, я оказалась в небольшом зальчике без окон, в котором не было ничего такого спортивного — голый паркетный пол, обшитые деревянными панелями стены, длинная лавка вдоль одной из них, и, что самое странное, никого народа. Кроме разминавшегося в углу Вадима и сидевшего на лавке юного махинатора. Очень бледного, жутко подавленного, жалко улыбнувшегося при виде меня.

— Заходи, Юль, — вот знакомься, спонсор наш, — негромко произнес Кисин, оторвавшись от разминки. И я подумала, что ослышалась, — по лицу его нельзя было сказать, что это шутка. — Предложил в боях без правил поучаствовать за хорошие деньги — сто тысяч баксов победителю, прикинь? А честному человеку где такие деньги заработать — вот надумал старое вспомнить по такому поводу. Да проходи, знакомься…

Все это было странно — но я уже начинала понимать, в чем дело. И медленно подошла к съежившемуся на скамейке придурку, все еще улыбавшемуся натужно.

— Я… вы простите, да, мы не поняли друг друга… — говорил он так тихо, словно находился на смертном одре, — и так тупо, словно его заставляли заучить наизусть текст извинений, при каждой ошибке нанося удар дубинкой по голове. — Вот я-за ущерб, материальный, за машину вашу, и за моральный тоже…

Он протянул мне конверт — и мне показалось, что движение причиняло ему нестерпимую боль. А рука не дрожала даже — прыгала.

— Возьми-возьми — твое, — произнес Кисин, увидев, что я заколебалась. — Бери, говорю, — слышишь?! От чистого сердца человек дает — зачем обижать? Так, пацаны, начинаем!

Что было дальше, в деталях вспоминать я никогда не хотела. Потому что из соединенного с зальчиком закутка типа тренерской вывели шестерых — трое из которых были мне уже знакомы. И начались бои без правил — экс-чемпион России по контактному карате Вадим Кисин по очереди проводил поединки с шестью соперниками. Двое, правда, драться нехотели — вся крутость куда-то ушла по необъяснимой причине, — но их заставили. А еще один, упав сразу, никак не хотел вставать, и строгий судья его поднял пинками.

Он был жестоким, этот подпольный турнир, на котором было всего человек восемь — десять зрителей. Тех, кто падал, приводили в чувство весьма неспортивными способами — бои должны были идти до конца. Тех, кто пытался избежать боя и договориться миром, заставляли драться. А те, кто дрался, получали не меньше, чем те, кто этого не хотел.

И наверное, излишне говорить, что все шесть побед экс-чемпион одержал нокаутом — а соперников из зала выносили без сознания. И кажется, там, в тренерской, весьма конкретным образом выражали неодобрение их плохой спортивной формой и отсутствием у них спортивного духа.

Все это длилось не слишком долго — минут двадцать пять, наверное, максимум полчаса, — но мне казалось, что турнир растянулся на всю ночь. И если честно, наслаждения от зрелища я не получила — хотя должна была, наверное. Но уже не вспоминалось, что трое из этих шестерых мне угрожали, меня оскорбляли и хватали, и нож блестел перед моим лицом и касался кожи — и что изнасиловали бы они меня без душевных мук, да и покалечили бы тоже. Злорадства во мне не было — хотя они, такие крутые со мной, тут полумертвыми были от страха. Потому что их ломал дух того, кто стоял напротив, — еще до боя ломал. И это при том, что каждый из них был внешне покрепче Кисина да и помоложе. Но только он стоял на ногах, а они по очереди валились на пол.

Думаю, что зрелище было организовано не специально для меня — скорее уж для того, из-за кого все это произошло. Кто на протяжении боев сидел рядом со мной, белый как мел, и трясся непроизвольно. И наверное, для тех, кто был рядом с господином Кисиным — кому стоило наглядно убедиться, каков их босс не за столом переговоров, но в реальном деле. Ну и в какой-то степени для меня тоже — не случайно ведь он ко мне подошел, когда все кончилось.

— Ты правильно пойми. — Он весь забрызганный был кровью, все белое кимоно покрылось красными пятнами. — Это чтоб ты не думала, что все бандиты такие, как эти. Я лично беспредел ненавижу — как и все нормальные люди.

Наказывать за это надо — вот и наказал. Без стволов и бейсбольных бит — так доходчивей. Согласна?

Наверное, по мне было видно, что я согласна — хотя и не в восторге от увиденного. И «спасибо» я ему шепнула уже в спину, когда он отвернулся, — а тот, кто меня привез, уже кивал мне на дверь.

В конверте, вскрытом мной уже дома, оказалось десять тысяч долларов — что примерно раз так в пятнадцать превышало стоимость ремонта и чего хватило бы на еще один «фольксваген», причем вдвое моложе моего. Но Кисин денег обратно не взял — хотя я пыталась отдать, — отшутившись, что это мне за наводку, потому что перешедший под его опеку юный жулик приносит весьма неплохие доходы. Так что я смело погнала своего остроносого уродца на сервис к знакомым — справедливо рассудив, что компенсация выплачена ему. И сказала, что мне нужно, чтоб из моего старичка сделали молодого человека, заменив все, что нужно, и покрасив заново. Так что когда я забрала его обратно, было ощущение, что он вчера с конвейера сошел.

На следующий день после тех памятных боев я и узнала про него — у Мишки из криминального отдела. Просто спросила, не слышал ли он о таком услышав в ответ, что о нем только дурак не слышал, потому что это человек очень уважаемый, был чуть ли не правой рукой у одного вора в законе, а когда того убили, возглавил его бригаду.

Лично для меня это ничего не изменило — и мы продолжали общаться. Реже, чем тогда, когда он был спортсменом, но раз в пару месяцев примерно встречались. Это если не было никаких дел — у него ко мне и у меня к нему. Раз десять примерно он ко мне обращался — то просил узнать, откуда в той или иной газете появился тот или иной материал о криминале или бизнесе, то с заказчиками знакомил, которых я сосватывала тому же Женьке Алещенко или кому-то другому, то как-то попросил заметку дать о том, при каких обстоятельствах убили одного авторитета, то сделать рекламу соревнованиям, в которых он больше не участвовал, но которые спонсировал.

Мелочь, в общем, — он мог бы попросить и о большем, я бы не отказала. И в память о прошлом — и потому что он мне помог тогда, с теми уродами. И потому что в прошлом году предотвратил легко возможный конфликт — когда бизнесмен, о котором я собиралась написать, попросил разобраться со мной тех, кто его контролировал, внушив им, что я задену их финансовые интересы. А те, встретив меня у редакции, потребовали ничего не писать. Однако Кисин, которому я рассказала о случившемся, разрулил ситуацию без труда — и те люди даже мне спасибо сказали за то, что знают теперь, чем занимается за их спиной этот бизнесмен.

— Какая встреча! — раздалось над головой. — За опоздание извиняюсь — пробки…

— Долго жить будешь! — улыбнулась в ответ, глядя, как его свита рассаживается за двумя соседними столами. А потом внимательно посмотрела на него — солидного, респектабельного, в красивом темно-синем пиджаке, голубой рубашке и серебряном галстуке. На хорошо знакомое, но изменившееся за последнее годы лицо — мало похожее на физиономию Вадьки Кисы. Шрамы, правда, остались — но зато на смену двум выбитым передним зубам пришли профессионально сделанные имплантанты, гарантировавшие голливудскую улыбку. А затем перевела взгляд на руки — на которых все еще выделялись жуткими буграми костяшки кулака, зато на левом мизинце красовалось эффектное кольцо с черным камнем, а ногти были ухожены так, словно он только из салона. — Как раз тебя вспоминала…

— Долго жить — с удовольствием! — Он оглянулся, но официантка уже ставила перед ним подносик с горячим полотенцем и тут же испарилась, буквально через мгновение вернувшись с чайником и снова пропав. Судя по всему, он здесь был частый и весьма уважаемый гость — так что ему даже не предлагали мен:о, зная его вкусы. — Ты насчет суси как — не разлюбила еще? И сакэ — для поднятия духа?

Я кивнула, отмечая, что официантка снова возвращается, — похоже, его заказ был готов заранее. И чуть отодвинулась, давая ей возможность поставить передо мной блюдо с десятком рисовых колобков, на которых улеглись, придерживаемые тонкими полосочками черных водорослей, внушительные куски красной, желтой и белой рыбы — судя по всему, лосося, угря и тунца — и приличных размеров креветка. А потом аккуратно вытянула из бумажного пакетика с иероглифами лакированные черные палочки, кладя их на крошечную подставку. И втянула носом воздух, вдыхая запах сакэ, рисового вина, которое пьют подогретым, — и взяла в руку крошечную емкость граммов на двадцать.

— Зимний сорт, тяжелый, его вообще горячим пить надо. — Он кивнул на сине-белый кувшинчик. — Как говорят наши японские братья — кампай!

— Кампай! — произнесла в ответ традиционный японский тост, означающий, кажется, нечто вроде «за здоровье». И, поднеся чашечку к губам, сделала глоток странного, как все японское, напитка — не напоминающего ничего из когда-либо пробованного мной спиртного. Не поддающегося описанию, как и блюда японской кухни. Но зато действующего с максимальным эффектом — потому что подогретое вино сразу побежало по организму, слегка ударяя в голову. Напоминая о том, что на столе есть еда.

Рыба буквально таяла во рту, как и нежный рис — как и кусочки маринованных водорослей гари, которые очищают полость рта после съеденного и дают возможность острее ощущать вкус следующего колобка. И я так увлеклась, что спохватилась только когда блюдо почти опустело. Но тут же успокоилась — потому что он ел не менее увлеченно, видно, тоже проголодался. И, сделав глоток чаю, закурила, выдыхая дым подальше от него. Пытаясь отвлечься от воспоминаний и настроиться на деловой разговор. В который раз с того момента, как позвонила ему вчера — сказав, что очень хотела бы с ним встретиться, — думая, что это очередной слепой ход. Который не даст мне абсолютно ничего.

— Ты не мнись, говори. — Он словно почувствовал, о чем я думаю, кивнул мне подбадривающе. — Я ж понимаю, что по делу встреча, — так чего тянуть? У меня со временем тоже не очень, встреча через час в другом месте — завтра удобнее бы было, но я так понял, что тебе срочно надо…

— Спасибо. — Я оценила его слова — и то, что он, занятой человек, выкроил для меня время. Но все еще не решила, с чего начать — и что именно мне от него надо. Глупо было бы просить его раскрыть мне, так сказать, профессиональные тайны — в конце концов, я жила в одном мире, а он в другом. — Но… Я, в общем…

— Опять проблемы с кем-то? — Он улыбался и спрашивал, как о чем-то забавном, может, так успокаивая меня заранее на тот случай, если я нервничаю. — Да чего ты, Юль, — говори как есть, разберемся…

— Я тут материал один готовлю — может, ты слышал, банкир был такой, Улитин? — Я начала издалека, прямолинейных подходов я никогда не любила — и хотя и не хотела с ним хитрить, знала, что он поймет, когда я намекну, что именно мне нужно. — Вроде умер сам — а потом выяснилось, что вроде бы помогли.

То ли «Нефтабанк», в котором он главным был, пока не выперли его оттуда прошлой осенью, то ли братва, то ли «Бетта-банк», он там последние месяца три в руководстве был. Не знаю, в общем, — да и мне сам банкир больше интересен.

Копала-копала, в итоге на этот «Нефтабанк» вышла, хотела кое-какую информацию получить, ну и предложила сделку — вы мне говорите, что мне интересно, а я ваш банк стараюсь упоминать пореже в статье, чтобы антирекламу не делать. Так что ты думаешь — куча угроз и главному уже звонили, пытались все представить так, что я деньги вымогаю. Понятно, что он не поверил, — но ведь какие твари…

— Так ты думаешь, они на тебя давить начнут — ну эти, из банка? — Он произнес это после некоторой паузы — и как раз в тот момент, когда я смаковала последний колобок, и кивнула с набитым ртом, хотя рассчитывала услышать от него совсем другой вопрос. — Структура сильная — но поре-шаем. Хотя я тебе так скажу — дурь это будет, если они тебе предъявлять начнут. Отвечать за них не буду — но за такой структурой и люди серьезные, не бычье тупое. Или уже звонил тебе кто? Ты ж впустую не паникуешь — так, выходит, было уже что?

— Да пока нет. — Я закончила жевать, говоря себе, что, может, и не так плохо, что он поднял этот вопрос, — в конце концов, черт его знает, возможно, мне и вправду понадобится его помощь в этом плане, хотя не хотелось бы, чтобы дошло до чего-то большего, чем пустые намеки на возможные последствия. — Я к тебе не по этому поводу вообще. Понимаешь, мне кое-что узнать надо — а кроме тебя… Ты сам про эту историю с банкиром не слышал?

— Да слышал что-то… — Он пожал плечами неопределенно, снова разливая по чашечкам сакэ. — Ну что — кампай!

— Кампай! — согласилась, делая еще один глоток странной жидкости, чувствуя фантастическую легкость внутри. — А что за люди с ним работали, с банкиром, не знаешь? Они с борцами тесно связаны, те, кто с ним работал, — даже убедили Улитина сборную спонсировать. Как я поняла, высокого уровня люди…

— Да брось ты, Юль, — забудь ты об этом банке! — Он явно не хотел говорить на тему, меня интересовавшую, — а может, я намекала чересчур тонко. — Кто бы ни наехал — если наедут, — решим. Тебе какая разница — те, эти? Ты ж мой близкий человек, значит, мой это вопрос, я и решу.

Он словно сам толкал меня на прямой ход. Но спрашивать в лицо, не знает ли он, не было ли у тех, кто работал с Улитиным, к нему претензий — то сть фактически спросить, могли ли эти люди убрать банкира, — было бы чересчур. Да, мы были знакомы черт знает с каких времен, у нас были деловые отношения, выгодные ему и мне, — но в любом случае те, кто крутился в его мире, были ему ближе, чем я.

— Может, покушать еще хочешь? — Он словно почувствовал мои душевные метания и потому поспешил сменить тему. — Я-то все, я вес держу, на сегодня свое съел — прикинь, я тут замотался зимой, в зал ездил через день, а то и через два, а месяц назад на весы встаю — у меня семь кило перевеса. Согнал-то быстро — на ежедневные тренировки перешел, сауна опять же, массаж, все такое. А теперь вес держать надо. Так что я все — стакан кефира вечером выпить осталось.

А ты давай, не мнись. Может, мраморное мясо возьмешь — или полегче чего, темпуру там, салат какой? Ну сладкого хоть возьми — ты ж любитель, а тут такие пирожные, пацаны мои их всегда берут. Ну, давай?

Я мысленно облизнулась, представляя себе какое-нибудь фантастически красивое и вкусное пирожное, — и даже показалось, что живот заурчал беззвучно, но требовательно. Это было свинство, конечно, — так отвлекаться от дела из-за сладкого, — но я тут же сказала себе, что сладкое стимулирует работу мозга, а значит, мне сейчас просто необходимо. И кивнула.

— Вот и класс. — Он повернулся к тут же подскочившей официантке, кажется, следившей за каждым его движением, заказывая ей пирожное с кофе. — Ты лучше скажи — как жизнь вообще?

— Неплохо. — Я покивала, снова закуривая. Решительно разминая сигарету в пепельнице, как только передо мной оказались невероятной красоты корзиночка и чашка с ароматным кофе, «Айриш крим», судя по запаху. — Да, я тебя что хотела попросить — чтобы ты мне объяснил кое-что. Вот был банкир, работали с ним какие-то большие люди — и вдруг банкира убивают. Если не они сами его убрали — они ведь заинтересованы найти того, кто это сделал, они же деньги потеряли? фактически это был вопрос о том, не бандиты ли убили Улитина.

Закамуфлированный немного — но не настолько, чтобы его не понять. Так что я не сомневалась, что он все понял — и сейчас обдумывает ответ.

— Наверное, так. — Тон его был абстрактно-равнодушный, словно он рассуждал о далеких от него, чисто теоретических вопросах. — Если деньги им помогал зарабатывать — наверное, так.

Он сделал паузу, и я взяла в руки аккуратную вилочку, разламывая пирожное, отправляя в рот первый кусочек, замирая от наслаждения. Отвлекаясь на мгновение от всего на свете — и очень неохотно возвращаясь обратно. Потому что живущий во мне солдат удачи напомнил, зачем я здесь — и зачем я согласилась на сладкое.

— Восхитительно! — Я округлила глаза, высунула кончик языка, облизывая им губы, всем видом показывая, какое удовольствие получила. — Правда восхитительно. Да, а там у вас… Ты ведь все знаешь — может, слышал, кому банкир мог не угодить? Слух какой-то, может, был — мне ведь фамилии и имена не нужны, мне бы слуха хватило более чем. Не то обидно — столько работы, столько встреч, а даже вывод в материале сделать не могу. Не поверишь — ем пирожное, такая вкуснота, а все равно банкир этот в голову лезет. Даже обидно. Ни едой насладиться, ни о чем другом спокойно подумать, ни поспать даже как следует…

— Ты наркоман натуральный со своей работой! — Он хохотнул, но глаза не улыбались, он, кажется, все думал, дать мне наводку или нет. В конце концов, я ведь подчеркнула, как для меня это важно, — хотя бы туманный намек, хотя бы полслова. И мне почему-то казалось, что он что-то слышал о смерти банкира — или пытается что-то вспомнить. — Слушай — хочешь, я тебе мужика найду богатого, чтобы ты эту работу к черту бросила и нормальной жизнью пожила, без суеты и с деньгами хорошими?

Я вдруг подумала, что, несмотря на давнее знакомство, у нас с ним никогда ничего не было — что с учетом моей симпатии к нему и моего отношения к сексу просто удивительно. Правда, в тот доотсидочный его период я к нему относилась только как к фанатику карате — но зато потом воспринимала исключительно как мужчину. Хотя никогда с ним не кокетничала всерьез — именно потому, что помнила его другим. А он мне симпатизировал всегда — и раньше на меня поглядывал, а уж после отсидки особенно.

Но почему-то так ничего и не было — совсем. Намекни он или прояви настойчивость — наверное, я бы не раздумывала. А он не проявлял — смотрел иногда так чисто по-мужски, разглядывал порой откровенно, но молчал. Может, потому, что я у него ассоциировалась с тем периодом жизни, когда он меня воспринимал как члена своей каратистской семьи — и секс со мной был бы для него чем-то вроде инцеста? Так что получалось, что оно помешало нам, карате, стать ближе — и ему мешало, и мне.

— Я подумаю, — пообещала с улыбкой. — Вот материал напишу — и подумаю.

Если ты себя имел в виду…

— Ну ты бизнесмен! — просквозившее в голосе восхищение хотя бы частично было искренним. — Как вцепишься — не оторвешь тебя. Не знаю я, Юль, насчет твоего банкира — ну откуда мне такие вещи знать?

— И в самом деле. — Я посмотрела на него с улыбкой, как бы говоря, что уж передо мной не стоит изображать законопослушного гражданина. Да, он никогда не подчеркивал при мне, кто он, не разводил пальцы веером и не употреблял никаких жаргонных слов — как и положено серьезному человеку, — но я знала, кто он, а он знал, что я знаю. — И в самом деле…

— Да ладно тебе! — Он ухмыльнулся, показывая, что все это шутки. И вдруг посерьезнел — значимо так посерьезнел. — Слышал я кое-что про Улитина.

Слышал, что люди с ним одни работали солидные — когда он банк возглавлял. И что когда его поперли из банка, то и их поперли — они ж не банк держали, у них чисто с ним завязки были. Но они и потом с банкиром работали, все нормально у них было. Короче, ни при чем те люди. Может, он с кем другим после них завязался — но про это я не слышал…

Он замолчал, а я, забыв про остававшийся на тарелке крошечный кусочек пирожного, ждала продолжения. Но время тянулось, а он молчал — будто вправду ничего больше не знал. Хотя мне, если честно, показалось, что это просто отмазка — слова, сказанные специально для того, чтобы я от него отстала.

— А с теми людьми, о которых ты говоришь, — с ними встретиться никак нельзя? — Ход был чересчур прямолинейный, но других не осталось. Хотя он сделал вид, что не услышал вопроса, — он внимательно изучал собственные часы, словно высчитывал, во сколько ему надо уйти отсюда, дабы успеть на следующую встречу.

И словно получалось, что ему уже пора бежать. — Нет, правда — может, они узнают, что такая статья готовится, и решат, что есть у них свой интерес? Ну представь — я напишу, что, возможно, братва его убрала, а им это ни к чему, или знают они, кто мог это сделать? Или представь — напишу я, что он со всех сторон положительная личность, а у людей этих к нему остро негативное отношение? А так получается, что ты и мне поможешь, и им. Ты ведь можешь им насчет меня закинуть и сказать, что со мной дело иметь можно, секреты хранить умею, напишу только то, что разрешат? Что в долгу не останусь — они мне что-нибудь подкинут, а я им помогу, если нужда есть в чем. Не захотят встречаться — не надо, а захотят…

— Тебе бы разводящим работать. — Он покачал головой, усмехнувшись, глядя на меня с легким упреком — но и с уважением одновременно. — Не знаю я, Юль. Обещать не буду ничего — чтобы за язык потом не притянула. Закинуть — может, закину. Лады? А сейчас давай тебе еще сладкого возьму — чтоб ты подобрела и больше меня не трогала.

Я задумчиво посмотрела на пустую тарелочку из-под пирожного, все еще стоящую передо мной, — а потом кивнула. Сказав себе, что, наверное, заслужила лишнюю порцию — потому что кое-что узнала. И если повезет, благодаря сегодняшней встрече узнаю еще больше.

— Раз соблазняешь — заказывай! — произнесла решительно. — Одно пирожное — такое же, как это. Хотя… Нет, лучше два. Гулять так гулять, верно?