Глава 8 — Песня

— Что ты имеешь в виду? — я сделала шаг вперед, ступив за границу будки, прямиком в Сердце. Передо мной открылась широкая улица.

По левую сторону дороги стояли дома из белого камня, укрытые тенями от сосновых деревьев. Через них виднелись маленькие проулки, создающие иллюзию некой конфиденциальности, тем не менее, у меня появилось впечатление, что участки земли, на которых стояли эти дома, занимали довольно много места.

Сэм указал на нечетные дома по правой стороне, простирающиеся далеко-далеко; их было видно только благодаря белому фону высокой стены на границе города.

— Это индустриальный квартал. Склады, мельницы, фабрики.

— Кто же там работает?

— Кто хочет, кому необходимо. К примеру, если тебе понадобилось купить полотно, ты можешь приобрести его на рынке. Такое возможно с тех пор, как появились люди, которым просто нравится работать в этой сфере и они изготовляют больше, чем могут использовать. Это их работа, способ заработать достаточно денег на пропитание.

— А эти? — я ткнула пальцем на лабиринт из огромных труб, сочащихся между зданиями. — В них человека можно засунуть, еще и место останется.

— Их используют для проведения геотермальной энергии. Эта часть сферы построена на вершине гигантского вулкана; под землей находится целый кладезь энергии. Мы начали пользоваться солнечной энергией почти столетие тому назад, потому что этот вариант менее разрушителен, но оставили трубы на всякий случай.

— Понятно. — Я вглядывалась в мельницы, которые оказались по размеру выше стены. Но все же, больше всего выделялся храм, скрывающий свою верхушку в небе. У меня не выходило откинуть голову назад так, чтобы увидеть ее. Меня пробила мелкая дрожь, и я решила снова обратить свое внимание на Сэма. — Зачем вам такое количество энергии? Ее явно больше, чем могут использовать миллион людей.

— Много энергии уходит на автоматизированную поддержку городской системы и на всякие механические штуки, которыми не надо управлять. Как снегоочиститель или люки для сточной воды... канализации. — Он блеснул своей коронной усмешкой. — И когда ты попадаешь в такие передряги, как Стэф, в наказание тебе приходится детально ознакомиться с чисткой и контролем этих систем.

— А что если никто не ошибается и ничего не ломает?

Он фыркнул.

— Всегда кто-то да найдется. Но в редких случаях, когда такого не происходит, нам приходится ухаживать за ними по очереди.

— Фу.

Я решила не обращать внимания на это. Я не хотела провести свою первую — может и последнюю — жизнь за чисткой канализации.

— Я удивлен, что никто не вышел поприветствовать тебя, — пробормотал Сэм.

— Поглазеть, а не поприветствовать. — Я шла за ним по уложенной галькой улице, стараясь не уронить сумки, пока осматривала окрестности. Я впервые оказалась в Сердце с тех пор, как родилась. Появилось впечатление, что город вымер. — Что ты имел в виду, когда сказал «Они спланировали все это»?

Не мог же он вечно игнорировать мой вопрос.

— То, что сказал. Пока они добирались до охранной будки, то решали, что могут нам предложить. Все звучало так, будто они делают тебе одолжение.

Я промычала в ответ, потому что не заметила такого, но, когда еще раз мысленно прокрутила наш разговор, то поняла, что в этом есть смысл.

— Такое впечатление, что они не больно-то тебя уважают. За исключением оскорбления, что они подразумевали под «проектом»?

Он сухо усмехнулся.

— Только то, что каждую жизнь я пытаюсь заняться чем-то новым. Множество людей пытаются обучиться чему-то новому, просто потому, что легче самому все сделать, чем осознавать, что если у тебя, к примеру, сломался водопровод, то есть всего два человека в Сердце, которые могут его починить, и они либо далеко от города, либо только переродились.

— Так что ты знаешь, как починить свой водопровод не похоже на преступление.

— Но если я ставлю за цель изучать что-то новое каждую свою жизнь и пытаться — иногда тщетно — поддерживать старые проекты, с прошлых жизней, то у людей появляется впечатление, что я не могу найти себя. Им кажется, что я беру на себя слишком многое, и не трачу достаточно времени на каждое свое увлечение.

— Ну, это спорный вопрос.

Я старалась поспевать за его длинными шагами, что было особенно трудно, учитывая, что я теперь несу тот же вес, только умноженный на два. Я не винила его в спешке, ведь мы так близки к цели, но день выдался самым жарким за последние несколько недель, и мне было тяжело. Голова гудела от напряжения.

— Такова жизнь.

Видимо, да.

— Что ты сказал Корину, что он изменил свое мнение и все-таки вызвал Мойрика? — Сэм попытался пожать плечами, но не вышло из-за сумок.

— Рассказал, какая я бесполезная? Как мне нужна помощь и что умру, если меня оставить на собственное попечение?

В глубине души, я понимала, что так оно и есть. Я и дня сама не продержалась после того, как покинула дом Ли.

— Нет, ничего подобного.

Его взгляд был направлен вперед. Через пятнадцать минут хождения рысью за Сэмом, который продолжал хранить молчание, я сказала:

— Мне не нравится Корин.

— Он вовсе не плохой человек, на самом деле. Он просто любит деньги и следует слишком многим правилам. Не вини его в том, что сегодня случилось.

Мы свернули на улицу, достаточно широкую для пяти человек, идущих плечо в плечо. Кусты и высокие вечнозеленые растения обрамляли дорогу. Остальные тропинки разветвлялись от этой, но у нее все еще был внушительный вид.

Половина населения жила в этом квартале, но я сомневаюсь, что они смогли бы услышать друг друга, если бы решили покричать из окна, так далеко были расположены дома.

Я смогла детально осмотреть только пару домов, поскольку большинство были скрыты за деревьями или стояли слишком далеко от меня. Все они были сделаны из того же белого камня, что и городская стена с храмом, но декорированы по—другому. Некоторые имели простецкий вид, с жалюзями или стеклом в окнах. Другие выглядели более богатыми.

— У вас что, в каждом доме двери и окна должны быть расположены на одном и том же месте? — я пыхтела, пытаясь угнаться за ним, а Сэм, как назло, только ускорился.

Может, если у меня получится его разговорить, он замедлит шаг.

— Так и есть. Как я уже говорил, город будто ждал нас. Дома были уже построены, с дырами для дверей и окон. Внутри было пусто. Нам пришлось переделывать интерьер, строить лестницы и доделывать этажи — все, в общем. Ты увидишь.

Я устала идти и остановилась. Если это можно назвать ходьбой, скорее бег вприпрыжку. Пытаясь восстановить дыхание, я села на колени и поставила тяжелую сумку на землю. Должно быть, она весит как пол меня. Сердце билось с бешеной скоростью, и меня схватила судорога.

— Ана? — Сэм наконец-то обернулся и заметил, что я не иду за ним. Он вернулся и сел рядом. — С тобой все в порядке?

— Нет. — Я нахмурилась и вытерла ладонью холодный пот на лице. — Нет. Я чуть не утонула в озере, меня чуть не поджарили сильфы, за мной неделями ухаживала нянька, затем я прошла пол Сферы, чтобы добраться сюда, к кучке людей, которые и знать меня не хотят, но могут управлять моей жизнью, и теперь, ты практически убегаешь от меня. — Я дернула сумку, морщась от боли в запястьях и плечах. Я глубоко вдохнула и в глазах пошли темные круги. — Все время ты так делаешь. Не мог бы ты идти медленнее?!

Маску отрешенности как рукой сняло с его лица, и он начал рыться в рюкзаке, в поисках платочка. Им он промокнул мой лоб и щеки.

— Прости. Я не обратил внимания.

— Ты о чем-то задумался.

Я замечала за ним эту особенность, такое уже случалось пару раз, в коттедже, когда мы обсуждали сильф или Ли. Только он не обращал внимания.

— Я просто рад снова быть дома.

Он убрал платок и засунул его куда-то глубоко в сумку.

Лжец. Ну, может частично лжец, но ведь и я не тупая. С таким отрешенным лицом он шел всю дорогу от охранной будки. Нет, даже раньше. Иногда оно появлялось, когда он защищал — или перебивал — меня, и Совет решал что делать. Может, как я не хотела нового родителя, так и он не хотел ребенка на свою голову. Хоть он и сказал, что берет на себя всю ответственность... Но я уже не ребенок.

Я наклонилась к коленям, поправляя сумку на плече, и кивнула ему в знак того, что можно продолжать путь. Он снова шел с отрешенным лицом, но, на этот раз, медленней.

На протяжении оставшейся дороги мы не разговаривали. Через пару улиц мы вышли на главную алею, ведущую к дому Сэма. Я сразу начала его оценивать. Он был похож на другие, высокий и большой, сделанный из белого камня, двери и окна на том же месте, что и у всех. Ничего общего с коттеджем Пурпурной Розы, который был маленьким, деревянным и вечно пыльным. Ставни окрашены в зеленый цвет и под каждым окном рос большой куст роз.

Я вспомнила пурпурные розы, в память о которых все мои руки были испещрены шрамами. Теперь они исчезли, сгорели в огне сильф.

Перед домом рос шикарный сад, пару фруктовых деревьев, и маленькие беседки, расположенные по бокам и сзади дома.

Сэм шел рядом, пока мы подходили к двери, такой же зеленой, как ставни.

— Ну, что скажешь?

— Миленько.

Но стены и крыша, эти ухоженные лужайки... Все вокруг казалось таким холодным и древним. Меня не покидало чувство, будто за мной следят.

Когда я обернулась, то наткнулась взглядом на тянущийся в небо храм, отсюда он казался даже более пугающим. Сэм не заметил отсутствие у меня энтузиазма, просто нашел ключ — это что же он делал с ним на протяжении жизней? — и широко открыл дверь, приглашая первой пройти внутрь.

Внутри все выглядело тусклым и неприветливым, и только серебряные лучи света пробивались через щели в ставнях. Если не брать во внимание лестницу и вторую маленькую комнату — может, кухня? — гостиная занимала весь первый этаж. Вся мебель, которой было гораздо больше, чем может вместить одна комнаты, была накрыта белыми покрывалами.

Я только собралась спросить у Сэма, почему так, как он щелкнул по выключателю и комнату залил мягкий свет, из-за чего я начала моргать и щурится, пока глаза не привыкли.

— Для начала, сними покрывала и положи в угол, — сказал он. — Я пойду наверх, проверить твою комнату.

Он оставил большие сумки возле входа и начал подниматься по длинной спиральной лестнице, неся мой багаж. В левой части комнаты виднелся резной балкон, с деревянными перилами. Он еще раз посмотрел на меня перед тем, как исчезнуть из поля зрения.

Аккуратно, на случай, если под покрывалами скрыто что-то хрупкое, я убрала длинную синтетическую ткань, под которой скрывались книжные полки, стулья и какие-то стенды. Вся мебель была жесткой, вырезанной из дерева, декорирована кусочками обсидиана, мрамора и кварца.

Сэм рассказывал мне об изучении этого ремесла, хотя я и не понимала, почему это так его волнует. Это казалось довольно тяжелой работой.

Но сейчас, глядя на блестящие каменные завитушки, нежно выгравированные перышки, я его поняла. Это выглядело прекрасно, и если бы я обустраивала свой дом, в котором жила б около пяти тысяч лет, то тоже хотела бы наслаждаться такой мебелью. К тому же, он говорил, что некоторые люди зарабатывают на жизнь, творя такое искусство. Он мог просто купить мебель, если бы захотел.

Так кем же он работает? Надо спросить, когда он вернется.

Когда я убрала ткань в комнате по краям, то взялась за центр, где стояла особенно большая мебель. Покрывало соскользнуло с большого самолета из кленовой древесины, зацепилось за висящую связку ключей и, наконец, упало на лавочку. А затем я увидела его.

Пианино. Настоящее.

У меня все сжалось в груди, я хотела побежать наверх к Сэму и спросить, почему он не рассказал мне о нем, но я еще не закончила свое задание.

А вдруг я найду еще какие-то сокровища?

С легким головокружением, я двигалась по комнате, находя вещи, которые раньше видела только на картинках в книге.

Огромная арфа. Орган. Клавесин. Куча коробок с резными инструментами. Большую часть я не узнала, но нашла виолончель, другой — побольше — струнный инструмент, и кларнет. Это даже слишком замечательно.

Мог ли он позвонить наперед и попросить друга принести все эти инструменты просто потому, что знал — они мне нравятся? Я не могу представить какова причина для такого, но это вполне в духе Сэма. Он был со мной так мил, всегда делая все, чтобы я почувствовала себя счастливой.

Я вернулась к пианино, стоящему в центре комнаты. Лавочку и инструмент обрамляла деревянная кайма, а ряды очень черных и желтеющих, сделанных из слоновой кости клавиш мерцали под светом. Мои пальцы потянулись к ним, но они были как будто чужыми.

В последний момент я отдернула руку, прижав ладонь к колотящемуся сердцу. Настоящее пианино. Это самая прекрасная вещь, какую я когда-либо видела.

— Тебе оно не нравится? — голос Сэма, слегка окрашенный раздражением, послышался с балкона. Я подпрыгнула и посмотрела на него, пытаясь контролировать вопросы, которые вертелись у меня на языке. — Оно тоже какое-то неправильное?

— Отпечатки пальцев. — Это было первое, что пришло на ум. — Я не хотела оставлять пятна.

Его голос прозвучал облегченно, когда он сбежал вниз по лестнице, скользя пальцами по перилам.

— Сыграй что-нибудь. — Он умылся и сменил рубашку, но все еще был раскрасневшимся от ходьбы. Или, может быть, от чего-то другого, потому что он не был одним из тех, кто задыхался на улице. — Ты не повредишь его.

Может он уже и не был раздражен, но я продолжала держаться настороже.

Я выбрала клавишу посередине. Четкая нота разнеслась в пустой комнате. Мурашки пробежали по моей спине, и я нажала еще раз, и еще. Каждая нота была ниже предыдущей, пока мои пальцы продвигались к левому концу пианино. Я попробовала одну справа, нота прозвучала выше. Это была вовсе не песня, но слушая, как звук отскакивает от полированного камня и мебели, мои щеки заболели от улыбки.

Сэм сидел на скамейке, передвигая пальцами по клавишам, не касаясь их, а затем взял мои четыре ноты. Они прозвучали отрывисто. Немелодично.

Но было что-то в том, как он сидел, что-то знакомое. Это было не позаимствованное пианино. У многих людей, вероятно, есть оно.

Четыре ноты прозвучали снова, на этот раз медленнее, и когда он посмотрел на меня, было трудно разобрать выражение, мелькнувшее на его лице. Я не могла отвести взгляд от его рук на клавишах пианино, как к месту они там смотрелись.

Он заиграл мои ноты снова, но вместо того, чтобы остановиться после этого, он сыграл самое удивительное, что я когда-либо слышала. Это было похоже на звук волн на озере и на звук ветра, колышущего ветки деревьев. Были молнии, гром и стук дождя. Тепло и гнев, и медовая сладость.

Я никогда не слышала эту музыку раньше. Казалось, в комнате не осталось места для вдоха, все из-за моего раздувшегося сердца, растущего вместе с музыкой, из-за чего все внутри меня отдавалось болью. Это продолжалось вечно, но, в тоже время, недостаточно долго.

Потом опять прозвучали мои четыре ноты, медленно, как до этого. Я изо всех сил пыталась вдохнуть, а музыка эхом отзывалась в моих мыслях.

И тишина окутала зал. Я не помню, как села. Мои ноги были недостаточно сильны, чтобы удержать меня.

— Сэм, ты... — я проглотила имя. Если я неправа, то будет действительно стыдно. Но я уже сидела на полу, музыка все крутилась у меня в голове, как и в первый раз, когда я украла плеер из коттеджной библиотеки. Если на чистоту, я прокручивала ее около тысячи раз. Но это было здесь. По-настоящему. Сейчас. — Ты Доссэм?

Он положил руки на клавиши, которые будто бы нашли свое место, так комфортно они там смотрелись. Я нуждалась в том, чтобы он снова сыграл…

— Ана, — сказал он, и я встретилась с ним взглядом. — Я хотел сказать тебе.

— Так почему не сказал?

Я не могла перестать думать о своем вынужденном признании в собственной страстной влюбленности. Если бы где-то здесь была дыра, в которой можно скрыться, я бы без раздумий в нее полезла.

Он снова начал ласкать клавиши и на его лице появилось какое-то странное выражение.

— Сначала я не думал, что это имеет значение. А после, — он покачал головой, — ты знаешь. Я не хотел, чтобы ты относилась ко мне как к особенному.

Либо он очень милый, либо слабоумный.

— Ты сказал мне, тебя зовут Сэм. Все остальные тоже называли тебя Сэмом.

Во всяком случае, я была уверена, что заметила бы, если бы люди называли его Доссэм. Его лицо покраснело.

— Оно короче и все всегда меня так называли. Когда мы были на озере, и я сказал тебе свое имя, я и не думал, что ты не узнаешь. Я должен был разъяснить тебе, но...

— Все нормально.

Я стояла и пыталась взять себя в руки, но ведь рядом Доссэм и как я смогу на него еще когда-нибудь взглянуть, помня, что он видел меня в худшие моменты? Как он сможет снова быть Сэмом, когда я знаю, что он Доссэм? Этого он и пытался избежать, не рассказывая о своей настоящей личности. Если я не соберусь, то он будет ужасного обо мне мнения.

Я заставила себя посмотреть на него, все еще сидящего за пианино и держащего ладони на коленях. Он все еще выглядел тем Сэмом, который вытащил меня из озера, который лечил мои руки после ожогов.

— Что ты играл? — я придвинулась ближе. К пианино. К нему. Те же глубоко посаженные глаза, те же лохматые черные волосы. Та же неуверенная улыбка.

— Она твоя, — сказал он. — Она будет называться так, как захочешь ты.

Я попятилась назад. Слишком много навалилось, чтоб я могла взять себя в руки.

— Моя?

Он схватил меня за плечо, чтобы я ни во что не врезалась.

— Ты не слышала? — спросил он, изучая меня. — Я использовал ноты, которые ты подобрала, вещи, которые напоминают мне о тебе. — Мои ноты. Вещи, которые напоминают ему обо мне. Доссэм думает обо мне, бездушной. Он не думал, что у меня нет души. Не обращая внимания на мои мысли, он продолжил: — Редко бывает, что я удостаиваюсь чести играть для кого-то, кто не слышал мои песни тысячи раз. Я думаю, Арманд и Стэф уже устали от этого.

— Не могу представить, что твоя игра может мне когда-нибудь надоесть. Я могу слушать вечно. — Я закусила губу. Ну почему я не могу сказать что-нибудь хотя бы отчасти умное? Но он улыбнулся. — Ты сам придумал мелодию? Только что?

— Частично. О некоторых отрывках я давно подумывал. Мне приходится записывать их до того, как забуду.

Он протянул мне руку, на которую я тупо уставилась потому, что она минуту назад лежала на пианино и создавала для меня мелодию, и вдруг я поняла, что я больше не никто. Я Ана, у которой есть музыка. Лучшая музыка.

— Ты в порядке?

Он держал меня за локти, будто я могла упасть под весом собственных мыслей.

— Все хорошо.

Я чувствовала себя переполненной. Потерявшей голову.

Но я не хотела, чтобы он понял, что для меня его подарок значит больше, чем подразумевалось. Я даже не знала, как поблагодарить его.

— Уже поздно. Давай уберем оставшееся и пойдем отдыхать. Подойдет?

Я молча кивнула и позволила ему провести меня по лестнице, затем по коридору и, наконец, в комнату в синих тонах. Кружево прикрывало окно с жалюзями, служило покрывалом для кровати и иллюзорной дверцей для каморки с висящей одеждой. Стены были чуть больше, чем полки с вырезанными полочками, вставленные с двух сторон. На некоторых лежали свернутые одеяла и вещи, пока на других стояли книги или маленькие инструменты, сделанные из рожков антилопы. Одна стена была полностью переделана под доску. Только внешняя стенка была каменной, но он покрыл ее рисунками взрывающихся гейзеров, снежных лесов и древних руин.

— Выбирай любую одежду, которая подойдет. Я уверен, что там есть такая, даже если она устарела. — Он показал на другую дверь, сделанную под стену: — Там ванная комната. Все, что тебе понадобится, там есть.

— Ты хранишь все эти вещи на случай, если какая-то девушка решит остаться у тебя на какое-то время?

Сэм отошел от меня:

— Вообще-то, это мои.

Я начала представлять его в платье, но тут вспомнила, что он мог быть девушкой в прошлых жизнях. Он не был странным.

— Точно. Прости.

Жалкое подобие на извинение, но ничего лучше я придумать не смогла. Я устала и не очень хорошо себя чувствовала, а эхо его песни — моей песни! — все еще играла в голове. Я прямо чувствовала, как эта потребность созревает внутри меня:

— Сэм, а сыграешь на пианино потом еще раз? — выражение его лица смягчилось.

— Все, что ты пожелаешь услышать.

Все, что я почувствовала внизу, все мои детские фантазии — вернулись.

Как я могла быть такой нервной и расслабленной одновременно? Я так мечтала встретить его, представляла каким он будет... Доссэм оказался вовсе не таким, как я ожидала, по большей части потому, что он поладил со мной.

Загрузка...