Глава десятая

Я пролилась, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей.

Псалом 22, 14

Я был дохлый, как больная старая корова, мои сверхлегкие брезентовые ботинки не хотели отрываться от земли — свирепая эльдорадская хворь делала свое дело. Шагая по следам Джо Брауна по знакомой теперь тропе, я размышлял о безумии такого образа жизни. Джо говорил, что давно отказался от экспедиций, поскольку ничего хорошего в них нет, и это путешествие только утвердило его в прежнем решении. Но ведь задним числом всегда забываешь тяжелый, монотонный труд, на девяносто девять процентов наполняющий экспедиционную жизнь, помнишь только приятные минуты— так уж прихотливо устроена наша память. Меня не очень утешало, что Алекс чувствует себя еще паршивее, чем я. Вместе с Нилом и Гордоном он сопровождал меня и Джо до лагеря 8. Шесть рабочих несли наше снаряжение. Как всегда, висели низкие облака, но день выдался светлый.

Джо заметно опередил меня. Я еле волочил ноги, но все же остальные поотстали, и к тому времени, когда все дотащились до лагеря 7, Джо успел уже вскипятить воду,

— Вид у тебя, Алекс, такой же паршивый, как самочувствие, — сочувственно сказал я.

— Ошибаешься, — поправил он меня. — Самочувствие паршивее, чем вид.

Подтянулись носильщики. Четверо из них должны были идти с нами до лагеря 8, остальные опорожнили свои вариши и тут же двинулись в обратный путь.

Потягивая горячее порошковое молоко, Нил сказал, что хотел бы снять несколько кадров, когда мы с Джо пойдем дальше. Я встал, разгибаясь, точно ржавая складная линейка, и решил, что надо облегчить рюкзак, иначе я не дойду до лагеря 8.

Пока мы пробирались через заросли выше болота Эль-Дорадо, небо немного расчистилось. Далеко вверху на стене стучали молотки — ребята трудились полным походом. В это утро Дон и Мо снова поднялись на Тарантуловую террасу, закрепляя понадежнее веревки. Добравшись до Террасы, они продолбили под узким карнизом отверстия для шлямбурных крючьев, на которые намеревались подвесить два гамака. Вместе с тентом этот карниз, подобно карнизу в лагере 8, призван был обеспечить какое-то укрытие. После этого Мо стал отрабатывать следующий отрезок — гладкую красную плиту над Террасой. Дон направился в лагерь 8, а Мо еще несколько часов продолжал трудиться — долбил отверстия, стоя в стременах и страхуясь девятимиллиметровым репшнуром. На первых десяти метрах он сбил молотком головки четырех шлямбурных крючьев и начал уже сомневаться, хватит ли их на все восхождение.

Только мы с Джо в сопровождении четверых индейцев добрались до лагеря 8, как через несколько минут сверху съехал Дон — этакий упитанный паук, возвращающийся в свою норку.

— Привет! — весело поздоровался он, крутясь на веревке над нами.

Индейцы с почтением смотрели на него, явно восхищенные такой техникой. Не сомневаюсь, что кое-кто из них был бы не прочь вместе с нами подняться по стене. Морис уже намекал на это. Из этих крепких и зорких, уверенных в движениях ребят, наверно, вышли бы отменные скалолазы.

— Пожрать принесли? — строго спросил Дон, приземляясь на полке рядом с нами.

— Все в порядке, старичок, — заверил я его, — теперь мы всем обеспечены. И личное снаряжение доставлено.

— Ну, как Терраса? — спросил Джо, разбирая рюкзак собственной конструкции.

— Великий простор, — протянул Дон. — Выше, похоже, труднее придется.

Разбирая сумку с продуктами, подвешенную на крюке над полкой, я коснулся рукой паука. Между нами и пауками шла непрестанная война, в которой выживал наиболее проворный. Я безжалостно пришиб противника банкой с рыбными консервами.

Примерно через час мы узрели полосатые рейтузы Мо, который спускался к нам по веревке кормой вперед.

— Не вздумай вываливаться из гамака сегодня ночью, — предупредил он меня. — Я сплю как раз под тобой.

— Вижу, вижу, — сухо заметил я. Просвет между нашими гамаками составлял не больше пятнадцати сантиметров. — Вот только как в уборную ходить?

— Пользуйся баночкой, — посоветовал он. — Да смотри не пролей.

— Разве я способен поступить так с другом?

— Стало быть, нам с тобой, Джо, спать под тентом? — осведомился Дон.

— Ага. Бросим жребий, кому лежать с краю. Как тут с ползучей пакостью? Хватает?

— Не бойся, — ответил Дон. — Они вроде бы уматывают, когда мы появляемся.

— Эта щетинистая крыса, или как там ее звать, по-прежнему совершает ночные набеги, — сообщил Мо. — И все-то ей надо на зуб попробовать!

Ночь прошла спокойно, и нас ожидал красивый рассвет. До чего же здорово было проснуться у подножия стены и любоваться великолепными водопадами, спадающими к истокам Паиквы! Они казались олицетворением Затерянного Мира. Если не считать немногих троп, проложенных первопроходцами вроде Адриана и Айзека, этот край совсем не изучен. Думая о его неприступности, я чувствовал себя ничтожным и крайне уязвимым. Здесь властвовал закон джунглей, и мы всецело зависели от жиденькой струйки забросок. Прервись она — придется с позором мчаться во всю прыть обратно, к цивилизации. Похоже было, что пауки и скорпионы понимают это и терпят наше вторжение, сознавая, что обыкновенные людишки долго не выживут в столь нелюдимой среде. Место было недоброе, и место было пленительное; оно притягивало, как притягивают любовь и ненависть. Я был счастлив, что хоть на короткое время проник в этот потаенный уголок мира, в этот грозный Потерянный Рай. И все время ощущал напряжение, постоянно был начеку. Мне вспоминалось, как Чарлз Уотертон описывал свое пребывание в гайанских лесах:

Здесь жаб унылая обитель,

Здесь скорпион исконный житель,

Здесь среди камня хвощ и мхи растут,

Здесь грозные лабарии плодятся

И в темноте вампиры кровь сосут.

В 6.30 утром следующего дня тройка ребят из Би-би-си вышла из лагеря 7. Они направлялись к нам в лагерь 8, чтобы снимать нас, наше драматическое бытие. И по недомыслию чересчур перегрузились. Особенно Нилу пришлось туго, когда он поднимался с тяжелым рюкзаком по веревочной лестнице. В лагерь 8 он явился совершенно вымотанный. Алекс тоже выдохся. Он был мокрый от пота и выглядел так, словно подвергся старинной флотской экзекуции, когда провинившихся протаскивали под килем корабля. Гордон держался нормально, но лицо его выдавало предельное утомление. Мы поспешили приготовить для них горячее подкрепляющее питье.

Хворь не оставляла меня, и я был вынужден почти весь день проваляться на гамаке. Алекс кое-что поснимал; Джо и Мо поднялись на жумарах по закрепленной веревке. Они намеревались ночевать на Тарантуловой террасе, и Дон сопровождал их часть пути, помогая подтягивать снаряжение. У меня болела спина (Джо тоже жаловался на спину, когда его терзала лихорадка), и я решил эту ночь провести вместе с Доном в его закутке. «Все-таки лучше, чем гамак, — мечтал я, — можно вытянуться во весь рост».

Немного позже снизу из-за скалы появилось бодрое лицо Освальда. Он поднялся к нам в пещеру с запиской от Майка.

— Черт дери, дружище, недобрые вести! — с ужасом воскликнул Нил.

Майк вышел из строя. Пропорол ступню деревянным шипом, и его доставили самолетом в больницу. Беда случилась на тропе между Варумой и Паиквой. С превеликим трудом индейцу Морису удалось помочь ему добраться до Паиквы, где они стали ждать лодку. В первую же ночь, когда Майк спал в гамаке, в лагерь к ним, видимо привлеченные запахом крови, явились муравьи-воины. Большинство наших гамаков так или иначе пострадало на трудном лесном маршруте, и гамак Майка не составлял исключения. Муравьи отыскали брешь и проникли в его постель. Он проснулся от первого же укуса, словно в него вонзили раскаленную иглу, и позвал на помощь верного Мориса. Морис раздул костер и отогнал муравьев от Майка, размахивая горячими головешками.

Все же одна колонна продолжала штурмовать лагерь и в мгновение ока очистила сумку, в которой лежало тридцать пачек лапши.

Лодка пришла только на третий день. В конце концов, проделав весьма нелегкий путь, Майк в Камаранге сел на самолет, который перебросил его в Джорджтаун. После больничного лечения ему пришлось лететь домой, в Англию.

Лишиться Майка было для нас тяжелым ударом. Типично, что он поранился, когда, не щадя себя, повторно пробирался через дождевой лес, чтобы облегчить наше бедственное положение, вызванное нехваткой продуктов. Такие самоотверженные люди— клад для экспедиции.

Дон пошел вверх, и я сполз с гамака, словно столетний старец со смертного одра, чтобы подтянуть наверх груз, когда он пройдет первую веревку. Остальные вернулись на болото, и я остался один. Проводив глазами синий рюкзак, я перевел взгляд на зеленое море леса. Погода налаживалась; с каждым днем все дольше светило солнце. Здесь, в лагере 8, жить было вполне уютно— самый приятный лагерь на всем нашем пути. Могучий массив Рораймы работал, словно конденсатор тепла. За день солнце нагревало столовую гору до такой степени, что она всю ночь служила нам огромной грелкой (правда, только в тех местах, где по стене не текла холодная вода; выше мы убедились, что есть весьма мокрые и неприятные участки).

К возвращению Дона я приготовил добрый обед. Вечер выдался превосходный, солнечные лучи расписали лес золотыми полосами. Далекая саванна, которая просматривалась за водоразделом между Веи-Ассипу и Марингмой, выглядела заманчиво. Безлесная степь. Как хорошо было бы побродить там, думал я, не спотыкаясь о корни и не сжимая в руке тесак или палку против змей… В обществе Дона я наслаждался жизнью. Мы сидели на сумках на нашей полочке, посматривая, чтобы не подкрался какой-нибудь скорпион. Готовя обед, я уже раздавил одного ботинком.

Чудесный вечер сменился жуткой ночью. Дождь лил как из ведра, барабаня по тонкому тенту; ветер выл, что твой койот. Среди ночи я проснулся в диком ужасе: мне показалось, что в спальный мешок забралась змея. Это была всего-навсего нога Дона; мы лежали валетом на узкой полке, и он дергался во сне. Несколько погодя я услышал шорох, потом звякнули друг о друга два газовых баллончика. Включив фонарик, который я ночью всегда держал под рукой на всякий случай (необходимая предосторожность в лесах Гайаны), я успел заметить, как между Доном и краем тента промелькнула наша приятельница, щетинистая крыса.

— Эй, Дон, лови крысу!

Мне редко доводилось видеть Дона озадаченным, но тут он подскочил вверх и одним махом сдернул с себя спальник, бесстыдно выставляя напоказ свою наготу.

— Эта сволочь забралась в мой мешок!! — завопил он.

Вряд ли это было так на самом деле, но просвет между Доном и тентом был достаточно узким, и я отнюдь не хотел бы быть на месте одного из самых прославленных альпинистов Англии, когда крыса протискивалась между ним и тонким полотнищем бри-найлона. Позднее, когда в лагере гостил Майк Эзерли, он пытался пристрелить крысу из своего пистолета, но я счастлив сообщить, что ему это не удалось. Хотя крыса и отличалась вороватым нравом, но ее оружие не представляло для нас опасности, и мы от нее не пострадали. К тому же с ней нам было как-то уютнее. Ничто так не помогает освоиться на новом месте, как общество приветливого грызуна!

Я в ту ночь остался относительно сухим, поскольку лежал у самой скалы. Пусть мое ложе было более доступно для ползучих тварей, зато лучше прикрыто сверху. Спальный мешок Дона к утру промок насквозь.

Хотя мне стало получше, я все-таки решил еще денек полежать. Даст бог, скоро опять войду в строй. Нужно было хоть немного поснимать на стене — ведь треть подъема уже позади, а мы все еще ничего толком так и не сняли…

Дон отправился вниз, к болоту, за сухим спальником и веревками. Он застал Алекса лежащим в спальном мешке и чуть ли не готовым к последней исповеди. Накануне вечером Алекс перебрал кодеина, пытаясь остановить непрекращающуюся дрожь.

Попозже сверху спустились Мо и Джо, и я приготовил им поесть. Оба были усталые и грязные. Поев, они взбодрились и стали рассказывать о проделанном. Продолжая восхождение над Тарантуловой террасой, Мо в одиночку бил шлямбурные крючья. Длина первого пролета — метров десять, дальше стена идет с наклоном, так что с Террасы ничего не видно, но, поднявшись выше, он обнаружил, что там начинаются трещины.


Жумар

Карабин

Почти целый день ушел на то, чтобы вбить два шлямбурных крюка, и пришлось надевать на крючья петли вплотную к стене, чтобы укоротить рычаг. Тяжелое дело, но в конце концов он добрался до расширяющейся кверху корки, которая ему совсем не понравилась. Он прошел ее на противостоящих закладках, чтобы верно направлять загрузку.

— Даже главнокомандующему она пришлась не по вкусу! — Он торжествующе указал на Джо.

— А что это за Африканская корка? — спросил я. Ребята уже упоминали ее, но снизу этот участок плохо просматривался даже в бинокль. — Издали поглядеть — ничего даже отдаленно похожего на очертания Африки.

— Похоже на карту Африки, если смотреть снизу, — пояснил Мо.

— Типично валлийская логика, — критически заметил я.

Пока Мо работал на стенке, Джо страховал его на Тарантуловой террасе и впервые за невесть сколько дней наслаждался солнцем.

В это утро они вместе поднялись до высшей точки, достигнутой накануне Мо, и Джо прошел вверх метров пять на трех крюках. Но вбивать крюки в край тонкой корки, которая грозила отслоиться, ему не улыбалось, и он прошел метров двенадцать в обход первого выступа, пользуясь закладками и зацепами. Однако дальше негде было помещать закладки, надо было бить крючья, а на это ушло бы не меньше двух часов. Джо и без того устал, а тут еще такой переплет… Чувствуя, что у него не хватит сил на то, чтобы вбить крюк и вскарабкаться на огромный карниз, Джо спустился.

Поскольку все их снаряжение оставалось на Тарантуловой террасе, Мо и Джо предстояло на ночь возвращаться туда. Джо больше всего тревожился за свои сигары.

Он проверил несколько футляров: все сигары покрылись плесенью. Я выразил надежду, что эта бактериальная культура окажется полезной для его легких, и обещал на другое утро подняться к ним — поснимать у Африканской корки. Хворь явно отпускала меня, и я сказал, что часам к девяти подоспею.

Мо надел на веревку жумары и пошел вверх, словно игрушечный солдатик на шнурке. Джо последовал за ним. Поскольку они стали подниматься довольно поздно, последние тридцать метров до Террасы им пришлось преодолевать в полной темноте.

На другой день было воскресенье. Я встал до рассвета. Передо мной расстилалась пелена клубящихся облаков, лишь кое-где пропоротая гордыми вершинами соседних столовых гор; наверно, так они в незапамятные времена пропарывали поверхность воды, поднимаясь с морского дна.

Сунув кинокамеру в вещевую сумку, я привязал ее к своей сбруе так, чтобы она при подъеме висела метрах в двух ниже меня. С чувством разочарования перешагнул я через красный ящик с пистолетами для забивания шлямбурных крючьев. Его тащили до лагеря от самой Маиурапаи, и лишь для того, чтобы убедиться, что пистолеты не тянут. Скалы Рораймы оказались настолько твердыми, что даже это отменное приспособление не могло забить крюк в узкую трещину.

Несмотря на слабость и усталость, я поднимался довольно резво. Мо все еще лежал в гамаке, когда я наконец достиг Тарантуловой террасы. Отличная терраса! Одно только портило первое впечатление: уборная у самого входа в это убежище. Крупная бромелия принимала сверху «манну небесную», не подозревая, что играет роль выгребной ямы. Все время, что мы находились на стене, она отравляла окрестности скверным запахом.

— А вы, ребятишки, все еще валяетесь? — выдохнул я, перехватываясь на последнем участке веревки, вымазанной грязью с полки.

Позже я убедился, что эта грязь сильно осложняла продвижение.

— Джо стряпает не вылезая из гамака, — объяснил Мо.

— Кончится тем, что опрокинет плитку прямо на меня.

Гамаки висели точно друг над другом, а Джо устроил кухню на полочке площадью около двадцати квадратных сантиметров, как раз на уровне своего гамака. Сейчас там, с трудом сохраняя равновесие, испускал клубы пара котелок.

— Эй, Хеймиш! — приветствовал меня Джо. — Тащи еще воды, я и тебя вскипячу. Подои вон те бромелии…

Он показал на огромные растения, выстроившиеся стеной вдоль края террасы, и добавил:

— Мы уже привыкли к червячкам, хоть это и грозит нам ужасной смертью в скором времени!

Положив сумку, я стал набирать воду в котелки, поочередно нагибая бромелии, словно боксерскую грушу; влага скапливается в образуемых широкими листьями водосборных воронках.

— Тяжелый запах у вас тут, Джо, — пожаловался я, выполнив рискованное поручение. — Вы ведь, кажется, собирались подносить свои жертвы богам на листьях?

— Дело в том, что отсюда они могут приземлиться в лагерь восемь, чему вы вряд ли будете рады!

— Эй, Браун, ты там поосторожнее! — тревожно крикнул Мо, подняв голову.

— Не трусь, парень, — отозвался Джо, который решил воспользоваться банкой из-под бобов как раз в ту минуту, когда я его снимал.

Затем банка улетела в пространство, подобно комете с длинным хвостом, и Джо, разделавшись еще раньше с утренним кашлем, закурил сигару. Лицо Мо тоже окуталось табачным дымом.

В четверть десятого Мо пошел первым вверх по веревке, ведущей к Африканской корке. Ребята уже подвесили две веревки, закрепив нижние концы на Тарантуловой террасе, иначе они болтались бы метрах в семи от стены. Длина этого отрезка составляла около пятидесяти метров, так что на путь до корки у Мо и Джо ушло немало времени. А мне от нечего делать захотелось подкрепиться, тем более что в лагере 8 я не успел толком позавтракать. Решив сварить суп, я осторожно спустился по наклонной террасе к бромелиям и набрал воды в котелок. В воде копошились личинки, а среди мечевидных листьев поблескивала пустая консервная банка. Часом позже, заметно подбодренный супом, я догнал Джо, который стоял на стремени, подвешенном на крюк на Африканской корке. Потрясающее ощущение: от наших ног стена спадала вниз до самого леса… На всей корке была одна-единственная опора для ног, и Джо великодушно уступил ее мне. Мо ушел вперед и, вытянувшись почти горизонтально, пытался вбить крюк в трещину в тонкой корке.

Спуск с беседкой Уайлэнза и восьмёркой

Я почувствовал какой-то неприятный вкус во рту. Позднее Мо так описал впечатление, которое произвел на него роскошный отрезок на Африканской корке: «Мне раньше редко доводилось ходить на крючьях, но я учился на ходу. Отрезок был сказочный: сперва вправо-вверх, пока скала не заслонила меня от Хеймиша и Джо, потом обратно влево над Большой крышей. Я шел в основном на вбитых не до конца лепестковых крючьях, захватывая их петлей из тесьмы; шел спокойно, зная, что они держат надежно, хоть и не вошли глубоко. Потом я крикнул вниз: «Эй, Джо, что-то уж очень веревка тянет, черт бы ее побрал, сил нет! Тут впереди площадка предвидится, так не буду я больше тащить основную веревку, отвяжусь и пойду дальше на вспомогательной!» Прищелкнул ее к крюку, потом вбил еще три крюка, не прищелкиваясь. Только стал подтягиваться на очередном крюке, как он выскочил. Несладко мне пришлось бы, но в последнюю секунду я зацепился пальцами за край выступа и подтянулся на руках. А если бы не удержался, лететь бы мне метров пятнадцать и повис бы над Большой крышей, на достаточном удалении от стены».

Тем временем я опустился на Тарантуловую террасу, а оттуда продолжил спуск в лагерь 8, оставив под карнизом кинокамеру и запас пленки в непромокаемых мешочках. В лагере я застал кроме Дона Нила и его партнеров. Я успокоил Нила сообщением, что сумел наконец снять кое-что на стене, и описал наше продвижение наверху, отметив, что участок благоухающий, но интересный. Рассказал также, что Мо и Джо пытались собирать воду из Бездонного камина на полиэтиленовую пленку, но без особенного успеха, так что придется и впредь доить бромелии — не очень-то приятная процедура, мягко выражаясь! Кое-что из своих воспоминаний я предпочел оставить при себе.

В ответ Дон поделился со мной доброй вестью: ожидается заброска примерно семидесяти килограммов продовольствия. В ближайшие дни Чан-А-Сью должен утром сбросить груз над болотом Эль-Дорадо.

Сверху я приметил «кинопалатку» Алекса в узкой части гребня, перед поворотом к Алмазному водопаду. Поставить палатку в этом месте было нелегко, зато оттуда открывался потрясающий вид на стену.

Алекс старательно протирал свой «Эклер» чистой тряпочкой. Его забота об аппаратуре граничила с патологией, но она вполне себя оправдала, так как он сумел снять превосходный фильм камерой, которая известна своей нелюбовью к влаге и грубому обращению.

— Ваше место там, внизу, мужики! — воинственно заявил Нилу Дон. — Такой день для съемок, а вы торчите здесь!

Я возлагал большие надежды на кадры, отснятые мной на Африканской корке, но для монтажа требовался разнородный материал, а такая ясная погода, как в этот день, выдавалась редко. Однако у Нила были свои соображения. Ему потребовалось снять руки — руки за работой, объяснил он, видя наши недоуменные лица.

— Руки крупным планом…

— Знаешь, Нил, — ответил на это Дон, — во время международной экспедиции на Эверест у нас хватало таких-сяких умников из Би-би-си. Меня просто мутило от них… Тебе сейчас положено быть у вашей палатки и снимать ребят на стене. — Он показал наверх и продолжал:

— Снимать то, ради чего мы здесь находимся. Ты и твои ребята скоро из сил выбьетесь, если будете каждый день таскаться в лагерь восемь.

Пока Дон обрезал пальцы толстых резиновых перчаток, чтобы не задерживали воду, члены группы Би-би-си поделились со мной последними известиями. Еще несколько человек решили подняться в лагерь 7 и обосноваться там. Джонатан и «шпион» Морис продолжают шпынять друг друга. Рагу и Адриан уже отослали с носильщиками образцы флоры для дальнейшей отправки по воздуху в Кью-Гарденз.

Сверху непрерывно сыпались растения и комья земли, но они приземлялись на «приусадебном участке» достаточно далеко от стены. Джо начал движение к площадке Мо над Большой крышей. Подробности мы узнали потом. Первым рассказ начал Джо:

«Мо пропал из виду примерно в то же время, когда ты направился вниз, потом снова показался прямо надо мной. Впечатляющая картина, и отрезок такой рискованный, что лучше не придумаешь. До сих пор мы поднимались по закрепленной веревке на жумарах с верхней страховкой для замыкающего. На прямых пролетах эта система действовала хорошо, но не здесь. Один траверс следовал за другим, и, когда я попробовал применить этот метод, выяснилось, что на жумары нельзя положиться, пришлось пользоваться стременами. Это было достаточно утомительно, и я здорово вымотался, когда наконец вышел к Мо. Он вызвался продолжать идти первым, и я наладил страховку. На вид дальше было несложно, но, когда он поднялся метров на шесть, стало очевидно, что навес ничуть не выровнялся. Мо явно шел с наклоном назад; конец веревки висел свободно в двух-двух с половиной метрах от скалы».

Закладки

Закладка в трещине

Мо продолжал:

«По широкой трещине я проделал роскошный траверс вправо на надежно вбитых сантиметров на семь-восемь V-образных крючьях шириной четыре сантиметра. Словом, участок сравнительно легкий, но у меня вышли все крючья, подходящие к этой трещине, и я вернулся к Джо».

После этого они впервые совершили пренеприятный спуск через Большую крышу. Первый — стало быть, и наиболее трудный, потому что веревка висела не наилучшим образом для этого маневра. Вот слова Мо:

«На этом жутком спуске мы находились в десяти метрах от скалы. Мне еще никогда не доводилось спускаться при таком просвете. У меня слегка тряслись поджилки, но вообще-то я не очень тревожился, поскольку Джо спустился первым».

В ту ночь они остались на Тарантуловой террасе, а мы с Доном ночевали в ста тридцати метрах ниже и мечтали: хоть бы состоялся намеченный сброс провианта…

Наступило утро, мы управились с завтраком, а на тропе все еще никто не показывался, хотя накануне мы попросили Нила прислать с кем-нибудь из индейцев еще веревки. Утро было тихое, и мы попробовали кричать.

— Нил! Нил!

В конце концов пронзительный свист Дона вызвал из хижины обитателей лагеря 7. И я невольно вспомнил опять «Ублюдка из буша»:

На север он поглядел, потом посмотрел на юг,

Засунул мизинец в рот, согнув его, словно крюк,

Протяжным и громким свистом расшевелил эхо гор,

И сонм упырей из щелей вырвался на простор.

— Тащите веревку!! — заорал я.

Вскоре от болота Эль-Дорадо двинулась вверх маленькая фигурка с исполинской ношей. Это был Освальд. Через час он дошел до нас, и мы извлекли из его вариши двести метров веревки, которую предстояло навесить на стене. Хотя один из носильщиков доставил маленькие переносные радиостанции, мы не могли связаться с ребятами на Тарантуловой террасе: я отнес туда рацию, когда занимался съемкой, но она отказывалась наотрез работать. Гордон обещал прислать замену, чтобы можно было наладить прямую связь между Террасой и лагерем 7; это, несомненно, помогало бы избежать многих недоразумений. У нас было также задумано использовать рации в звуковом ряду фильма, однако мы убедились, что батареи не допускают долгих разговоров.

На календаре было 29 октября; Мо и Джо так вымотались накануне, что решили взять выходной. Джо намял себе мышцы обвязкой; он столько висел на крючьях, что стер кожу до болячек. Несколько позже они спустились к нам за столь необходимой на стене веревкой. Джо извлек из кармана куртки коробку из-под сигар и футляры с пополнением для зверинца.

— Там наверху такие насекомые водятся — фантастика! — восторгался он. — Вы только поглядите на мою последнюю добычу — жук с телескопическими усиками!

— Эти затейливые букашки погубят тебя, Браун, — предостерегающе произнес Дон. — Оставил бы ты бедняжек в покое!

Мо показался вверху в ту минуту, когда снизу пришли Морис Бэрроу и Майк Эзерли.

— Привет, мэн! — крикнул слегка запыхавшийся Морис.

Пот катил с него градом; впрочем, это могла быть и влага из густого облака, которое надвигалось сверху последние десять минут. Майк Эзерли четко отдал честь. Он выглядел как всегда: энергичный воин, не склонный к жалобам, человек, на которого можно положиться.

— Давайте-ка потолкуем о деле, — сурово предложил Дон.

Супы и мясо кончились, но принесенная Освальдом новая веревка позволяла нам попытаться сделать бросок до следующей бивачной полки выше камина, которая получила наименование Зеленой башни. По словам Мо, очередной участок выглядел не так уж худо; впрочем, нам уже довелось убедиться в своей способности ошибаться. Решили, что мы с Доном будем ждать обещанного на завтра сброса продуктов, после чего присоединимся к Мо и Джо, захватив провиант и веревку. А пока они пойдут наверх, взяв с собой две пластиковые канистры с водой.

— Что ж, если этот вопрос решен, не мешает поесть, — сказал Дон. — Кто у нас мастер стряпать?

Управившись с тем, что нам приготовил Освальд, Джо и Мо приготовились подниматься на Тарантуловую террасу. Канистры, в которые Освальд набрал воды, весили каждая около десяти килограммов. Мо двинулся первым и, дойдя до Ниши, подтянул сумку со снаряжением. После этого вверх пошел Джо; за ним тянулось шестьдесят метров веревки с привязанными на конце канистрами. Когда Джо выбрался на Нишу, мы снизу помогли ему другой веревкой направлять канистры так чтобы не зацепились за карниз.

Из-за густой облачности самолет смог пробиться к нам только в половине шестого вечера. В одном из редких просветов мы увидели, как желтый «Айлендер» скользит под пологом леса. Казалось, он вот-вот врежется в гребень под нами, но над болотом Эль-Дорадо пилот заложил крутой вираж и нырнул к верховьям Варумы вдоль шестисотметрового обрыва. Перед этим он сбросил какой-то маленький сверток. Сверху было такое впечатление, что сверток улетел в пропасть. Позже мы узнали, что это был пристрелочный сброс. Самолет сделал еще несколько заходов, сбрасывая груз на выложенный Чамом круг диаметром двенадцать метров. Все упаковки упали в пределах круга. Затем облака снова сомкнулись, и гул мотора стал удаляться, Чан-А-Сью терпеливо кружил в небе, выжидая возможность сделать новый заход в сторону болота. Однако горючее было на исходе, и ему пришлось спускаться обратно в Камаранг.

Хотя сброс не решил до конца проблему продуктов, с появлением самолета наше настроение заметно поднялось. Только что мы чувствовали себя совсем заброшенными, отрезанными от цивилизации, и даже джорджтаунские букмекеры расценивали наши шансы очень низко, теперь же связь с внешним миром была восстановлена, и за какой-нибудь час индейцы доставили в наш лагерь поступивший провиант.

С рассветом мы с Доном пошли вверх, подтягивая за собой сумки с продуктами и воду. Следуя предложению Мо, мы попытались одним махом вытянуть на Тарантуловую террасу тридцатиметровую корленовую веревку из наших запасов. Но одним махом не получилось, и мы основательно намаялись, отцепляя ее от выступов. Я первым поднялся на Террасу и с удивлением увидел, что Джо уже приступил к работе, хотя на часах было всего 9.15. Для меня это было некстати, так как я не смог снять задуманные кадры. Наши друзья наметили на этот день бросок до Зеленой башни, и Мо уже привязывал к вспомогательной веревке большой рюкзак с их снаряжением. В тот момент, когда над краем Террасы появился Дон, Мо начал движение, и рюкзак закачался поодаль от стены на веревке, которую выбирал Джо, стоя у Африканской корки.

Кряхтя, я подтягивал наши сумки; в верхней части Большого угла они застряли, и пришлось спускаться, чтобы высвободить их. Когда я вернулся на Террасу, мы наладили подобие лебедки с применением жумаров.

— Не хотел бы я зарабатывать на жизнь таким способом, Дон.

— Да уж, — выдохнул он, с трудом выпрямляясь. — Ну и тяжесть, черт дери!

Мы обнаружили с великой досадой, что скала протерла дырку в канистре и от восемнадцати литров воды осталось всего около пяти.

Около часу ушло у нас на разборку провианта и снаряжения, затем мы решили обойти вокруг Террасы и посмотреть, не найдется ли место для бивака с другой стороны Носа. Тарантуловая терраса огибает выступающую грань Великого Носа, и нам представлялось, что северо-западная сторона лучше укрыта от ветра.

Вверху было видно, как Джо, похожий на оранжевую летучую мышь из-за распахнутых пол анорака, поднимается на жумарах вдоль грозной Крыши. Мо уже вышел на площадку пониже достигнутой ими накануне высшей точки. Рюкзак висел в воздухе перед стеной, словно отвес каменщика. Выше простиралось ярко-голубое небо; день выдался на редкость ясный.

Мо рассказывает о проделанном в этот день:

«С запасом подходящих крючьев я закончил прохождение отрезка, причем это оказалось куда сложнее, чем я рассчитывал. Пауков было такое множество, что мне стоило немалого труда подняться до следующего места страховки. Затем я подождал Джо, и мы разобрали запутавшиеся веревки. Я знал, что нам в этот день не добраться до Зеленой башни, хоть мы и подняли рюкзак со снаряжением, однако прошел траверсом до ведущего к Башне камина, который мы видели снизу. Дон предлагал нам идти прямо вверх от последней площадки, но мне этот вариант не улыбался, хоть здесь и было вроде посуше. К тому же камин, к которому я направился, выглядел снизу простым. Траверсируя вправо, я достиг точки, откуда мог заглянуть внутрь него. Никаких сложностей я не увидел, и воды по нему скатывалось не так уж много. Только я повернулся, чтобы возвращаться к Джо и спускаться на Тарантуловую террасу — все равно было очевидно, что сегодня нам камин не пройти, — как увидел здоровущего пурпурного червя длиной около полуметра! Я был мокрый насквозь, потому что выше Большой крыши нас ничто не защищало от дождя и капающей сверху воды. Правда, дождя особенного не было, но той воды, что сочилась по скале, хватало, чтобы промочить нас обоих. Я спустился по веревке к Джо, и мы вместе пошли вниз через Большую крышу к Террасе».

Уголок, который мы с Доном облюбовали для своего ночлега, не сулил нам особого комфорта, но на лучшее здесь рассчитывать не приходилось. Я подвесил гамак на шлямбурном и обычном крючьях под широким карнизом, метрах в тридцати от убежища наших товарищей. Дон не захотел тащить с собой гамак и решил лечь прямо на полку подо мной, где она после небольшого скоса образовала ровную плоскость шириной меньше метра.

Нам повезло, что нашлось второе место для ночлега, но сперва я вернулся к обители наших товарищей и снял их на спуске.

Необычно складывалось это восхождение: отрабатывая отрезок, сохраняешь контакт со стеной через крючья; когда же закреплена веревка, только в причальных точках и соприкасаешься с ней…

Я принял спускающийся сверху рюкзак, который был прищелкнут к основной веревке, чтобы не проскочил мимо Террасы. Следом показался Джо.

— Не прошли? — спросил я.

— Не прошли, но Мо говорит, что Бездонный камин выглядит вполне сносно, — отозвался он.

Джо спускался медленно, чтобы не слишком нагревалась восьмерка. Мы постоянно беспокоились, как бы восьмерки при спуске не нагревались до такой степени, что будут плавить нейлоновую веревку. Джо уже разработал хитроумный и успешный способ охлаждать их в конце каждого этапа водой из бромелий.

Пока они заново подвешивали гамаки, я приготовил еду. Затем мы обсудили дальнейшую тактику восхождения. Постановили на другой день всей группой сделать попытку дойти до Зеленой башни. Нам с Доном выпала роль дублеров. Мы намеревались поднять два больших рюкзака и столько снаряжения, сколько нужно, чтобы достичь вершины. Продуктов у нас было на пять дней. Разрезав прохудившуюся канистру на две части, я положил их на бромелии, чтобы собирали воду, и эта уловка себя оправдала.

Ширина полки здесь была чуть больше полуметра; ее ограждали макушки бромелий, прилепившихся ниже на скосе. Этот скос переходил в нависающую стену, которая спадала вниз до самого основания Носа.

Крючья

Все наше имущество было подвешено на крючьях, вбитых в скалу над полкой. Справа, где открывался вид на лес, была закреплена веревка, спускающаяся к Большой впадине; прямо над ней свисали петлей две веревки с Африканской корки. Поскольку Терраса круто обрывалась вниз, я в этот день закрепил перила на пути к новому биваку за углом. После ужина Дон прошел вдоль перил к пятачку, который он себе расчистил среди зелени.

— Не завидую тебе, — сказал я ему вдогонку. — Представляю, сколько проколов придется заделывать сегодня ночью!

Я направился следом позже, когда уже стемнело, светя фонариком: один неверный шаг мог оказаться роковым. Дон уже забрался в спальник и делал себе подушку при свете своего фонарика. Он сообщил, что живности не так уж много. Впрочем, делать какие-либо выводы на этот счет было рано — ночная смена еще не заступила.

Вечер выдался пасмурный. Облака лепились к краю карниза, будто серые обои. Я забрался в гамак, готовый к тому, что крюк в ногах выскочит; правда, на всякий случай я пристегнул грудную обвязку к шлямбурному крюку. Все обошлось благополучно, и я лег поудобнее, укрывшись тентом для защиты от сырого тумана. При свете фонарика я видел на каменном козырьке надо мной рябь, напоминающую рифленое железо. Посветил вниз и заметил змею, юркнувшую под растение, похожее на вереск.

— У тебя все в порядке, Дон? — тревожно спросил я.

— Ага, сойдет.

— Я только что видел змею.

— И я вижу. Вот тебе!..

В скале отдавался стук Донова молотка. Он яростно сражался с ползучей нечистью.

Тарантуловая терраса пришлась мне по душе. Лучшего места для гамака нельзя было пожелать; я чувствовал себя словно в пещере Горного Короля. Когда я проснулся утром, свежий ветерок со стороны Венесуэлы разгонял туман. Глухой рев водопада свидетельствовал о том, что ночью шел дождь, но мы были надежно укрыты. Дон доложил, что спал хорошо, отразив вылазку нечисти, и ничуть не намок. Мы пошли к своим товарищам завтракать; здесь было холодновато от ветра. Поскольку Джо занимался стряпней на «верхнем этаже», он и Мо поели не вылезая из гамаков. Затем мы уложили в рюкзаки снаряжение, готовясь к заключительному (как нам представлялось) броску.

Мы двинулись вверх поочередно на жумарах по закрепленным веревкам. Первыми поднимались Мо и Джо; Дон и я — так сказать, группа поддержки — тянули за собой вещи. Я шел замыкающим и снимал всю операцию камерой-автоматом, которая перезаряжается путем смены готовых кассет с пленкой, что намного облегчало мне работу. Отснял кассету — тут же сменил ее новой, и не надо возиться, цепляя пленку за зубчики. Еще мы несли с собой исправную рацию.

Дон вытащил на Африканскую корку рюкзаки. Поднимаясь следом за ним, я с тревогой обнаружил, что часть веревки ниже опорного крюка сильно потерта, вот-вот оборвется. Мы подтянули веревку, чтобы потертый кусок был выше крюка.

Стремена

Дон продолжал подъем, пристегнувшись к верхней веревке. Уйдя по горизонтали от Африканской корки, он проследовал надо мной и повис в десяти метрах от скалы; ширина просвета ограничивалась тем, что нижний конец веревки был закреплен за крюк, надежно вбитый в Корку выше моей головы. Затем Дон пошел вверх, и веревка судорожно дергалась каждый раз, когда он нагружал стремя. Что там говорить, тягучий и утомительный отрезок! Наконец силуэт Дона отпечатался на фоне неба метрах в двадцати пяти надо мной и пропал. Минут через десять он крикнул сверху, чтобы я подавал первый рюкзак. Я отпустил его на веревке на десять метров от скалы и крикнул Дону, чтобы тянул, надеясь, что вспомогательная веревка не перепутается с основной там, где обе они лежали на перегибе карниза. Все обошлось благополучно, и за первым рюкзаком проследовал второй. Потом я сам пошел вверх на жумарах. Странное это было чувство, когда я стал удаляться от скалы, словно судно, которое отходит от пристани, удерживаемое носовым фалинем. Повиснув вертикально под Крышей, я перехватывался жумарами; страховочный зажим скользил за мной по другой веревке, уже основательно потертой. Свесив вниз кинокамеру, я снял не совсем обычные кадры зеленого мира, как бы медленно вращающегося далеко подо мной.

Казалось, край карниза не приближается, однако просвет между мной и скалой постепенно сокращался. Три метра… два с половиной… два… Я передохнул, снова поглядел вверх и с ужасом обнаружил, что веревка сильно потерта. Оплетка разошлась, и обнажились нити сердцевины. Когда я двинул вверх зажим, он сполз обратно вместе с оплеткой, как будто я обдирал кролика. Я замер, борясь с чувством страха. Выдержит или не выдержит? Насколько я мог судить, сердцевина мало пострадала, однако толщина загруженной моим весом веревки в этом месте не превышала шести миллиметров.

— Эй, Дон! — тревожно крикнул я. — Эта чертова веревка чуть жива!

— В чем дело, приятель?

— Веревка! — повторил я. — Здорово потерта, оплетка порвалась!

— Ага, понял!

Над краем карниза возникла его голова в синей фуражке, надвинутой на самые глаза, как у караульного гвардейца.

— Лез бы ты дальше, пока она еще держит, — посоветовал Дон с не совсем обычной для него озабоченностью.

Еще одна нить лопнула. Я тяжело дышал, глядя вверх. Верхний жумар я перенес на сердцевину, а нижний сжимал собравшуюся гармошкой оплетку.

— Попробую перестегнуть нижний жумар на вторую веревку, — сказал я.

Дон стоял на крохотной полочке метрах в трех надо мной; ниже него висели рюкзаки.

— Она тоже слегка потрепана, — предостерег он меня.

— А что мне еще остается?.. Я не могу протолкнуть верхний жумар через край карниза — оплетка не пускает.

В конце концов мне удалось отстегнуть нижний жумар и надеть его на зеленую корленовую веревку. Она была изношена в том месте, где терлась об острый край песчаникового выступа. Поочередно загружая две веревки, я перенес первый жумар вверх на неповрежденную часть основной веревки и облегченно вздохнул. Поглядев себе под ноги, я установил, что мне грозило падение почти на триста метров с приземлением на куче бромелий у основания стены. Продолжая подниматься на жумарах, я достиг полочки шириной около восьми сантиметров, оперся правой ногой и обмяк, вися на обвязке.

— Знаешь Дон, я пришел к выводу, что наше восхождение довольно опасно! — констатировал я очевидную истину.

— Я ведь потому и шел так долго этот отрезок, что оббивал молотком острый край, чтобы сгладить его. Эта скала все равно что наждак.

Я был рад, что предусмотрительно захватил с собой новую одиннадцатимиллиметровую веревку из запасов Мо.

— Можно подниматься на твою полку? — спросил я Дона.

— Вдвоем не поместимся, приятель, здесь всего пятнадцать сантиметров ширины.

Мне не улыбалось долго висеть в той же позиции — не настолько она была удобная. А что там делается у Мо и Джо? Мы не видели их, но то и дело слышали голоса. Они находились в Бездонном камине, и похоже было, что попали в переплет.

Так оно и было. Мо снова лидировал, дошел до предыдущей высшей точки и вбил шлямбурный крюк, чтобы войти в камин. Слово ему:

«Последовал весьма неприятный отрезок, дальше метров на шесть тянулась сплошная мокреть. «Слава богу, — сказал я себе, — камин наш…» Подтянул Джо, а затем пошла такая сырость, что в несколько минут я промок насквозь. Растительность отвратительная, колючая; трещины мелкие и заросшие. А время шло, и когда я наконец выбрался на подходящее для страховки место, оказалось, что на последний отрезок ушло три с половиной часа. Я устал, к тому же точка была совсем паршивая. Вбил не очень глубоко шлямбурный крюк и добавил пару закладок для надежности. И хотя эта ступенька не внушала мне доверия, я наладил страховку и крикнул Джо, чтобы поднимался».

Джо пошел вверх, и увиденное повергло его в смятение. Его комментарий:

«Это было что-то вроде Черной расщелины на скалах Клогги, только навес еще круче и растительности куда больше. Я промерз, промок, и меня била дрожь. Подошел к Мо. Он тоже дрожит и просит меня лидировать. Я был к этому готов и отнюдь не обрадовался такому предложению. Место не позволяло прислониться к скале, и Мо наполовину висел в воздухе, упираясь одной ногой в стремя. Мне показалось, что метрах в двенадцати вверху справа, чуть повыше того места, где Бездонный камин сужается, выступает полка.

«Если там есть полка, — сказал я Мо, — можем использовать ее для бивака». И пошел. Трещины были отвратительные. Какой крюк ни вобью — болтается. Хуже не придумаешь: либо трещина узкая и мелкая, лепестковый крюк входит только на часть длины, либо такая, что надо бить клиновидный крюк и загружать его с великой осторожностью. Все это время я работал под душем и вскоре рассмотрел, что замеченная мною снизу полка всего лишь крохотный уступчик, шириной сантиметров двадцать. Мимо меня по стене с оскорбительной легкостью проскользнуло какое-то насекомое».

Мо с тревогой наблюдал за Джо на этом отрезке:

«Он попал в переплет, и я чувствовал себя скверно, глядя на него, поскольку сомневался в надежности страховки. Джо промок до костей в этой чертовой трубе. К тому времени я совсем дошел и никак не мог совладать с дрожью. Джо работал уже три часа. Я поминутно разминал ноги, потому что их сводило судорогой. Наконец Джо крикнул, что он вымотался. Пять часов, делать новую попытку поздно. Я спустил Джо через его верхний ненадежный крюк. Он присоединился ко мне, и мы крикнули вниз Хеймишу и Дону, что сматываем удочки».

Уж как мне пришлось туго, когда я шесть с половиной часов висел на жумарах, но мои тяготы не шли ни в какое сравнение с тем, что выпало на долю Мо и Джо. Пышная растительность рядом со мной, похожая на огромные гроздья винограда, напрашивалась на сравнение с висячими садами Семирамиды. Гнездившиеся здесь попугайчики уже возвращались на ночь в свои убежища. После трех часов погода начала портиться, потом разразилась настоящая буря, и нас с Доном жестоко трепали порывы юго-восточного ветра. К ветру присоединился дождь; летящие горизонтально капли сверкали, будто трассирующие пули. Свисающая с обвязки тяжелая веревка дергала меня, вытягиваясь под прямым углом в сторону стены. Такой отвратительной погоды мы еще не видели.

Я справлялся о времени у Дона, чувствуя, что становится поздно, поэтому психологически мы уже были готовы к отступлению, когда сквозь ветер до нас донесся голос Мо.

— Все, — угрюмо пробурчал Дон. — Пошли вниз.

Я подал ему конец привязанной к моей сбруе веревки, пропустив ее через восьмерку для спуска. Надел карабин на корленовую веревку и прищелкнул ее к петле на моей обвязке, чтобы она направляла меня к Африканской корке, иначе я повис бы в воздухе. И пошел вниз, вырывая своим весом веревку из хватки ветра.

Достигнув Африканской корки, я отвязался и крикнул Дону, чтобы спускал первый рюкзак. Ветер унес мой крик, и я не получил ответа. Но Дон видел, что новая веревка освободилась от нагрузки, и знал, что я благополучно прошел этап. Вскоре из мглы вверху вынырнул рюкзак, спускаясь на меня, подобно слоновьей ноге.

Большая крыша частично защищала меня от дождя, но наши товарищи наверху находились в ужасном положении. Джо описывал потом спуск от ступеньки, где его ждал Мо, как один из самых трудных переплетов в своей жизни. Сплошная мешанина снаряжения и веревок. От страховочной точки вниз свисало больше десятка веревок, и определить, какая из них нужная, было совершенно невозможно. Пока Мо страховал, Джо полез вниз по этому пучку, в котором затерялись и две закрепленные веревки. Метрах в пятнадцати ниже он достиг такого места, где в свете угасающего дня можно было что-то разобрать. Закрепился на закладке и распутал веревки.

Тем временем Мо наверху пришел к выводу, что длинный спуск по веревке грозит ему большими неприятностями. Он до того вымотался, что крикнул Джо, чтобы тот попросил Дона дождаться его на случай, если ему понадобится помощь.

Джо продолжал спуск и вышел из нижней части камина, чувствуя себя препаршиво. Дон уже готовился идти вниз, когда Джо остановил его и передал просьбу Мо.

Никогда еще мы не проходили такого страшного участка, сколько ни лазали по скалам, — точнее, сколько ни висели в воздухе перед скалой! Нам не хватало физического контакта со стеной. Трудно представить себе более жуткую ситуацию. Буря бушевала все злее, ветер нещадно трепал нас, и назревала подлинная драма. Мы буквально боролись за свое существование, каждый понимал в глубине души, что малейшая промашка чревата бедой.

— Я продолжу спуск, Дон, — сказал Джо. — Плоховато себя чувствую.

— Ладно.

Готовясь к неприятному спуску с Большой крыши, Джо автоматически пристегнул свою восьмерку к двум веревкам, по которым поднимался вверх. Переваливая через край карниза, он ощутил рукой, что одна из веревок сильно потерта; Джо еще не знал ничего о том, что я пережил на подъеме, как веревка едва не лопнула. Дон в темноте не разобрал, какие веревки выбрал Джо, а тот пристегнулся к незакрепленной корленовой веревке, на которой мы поднимали рюкзак и конец которой лежал на бромелиях возле Дона, и к той самой негодной веревке, с которой я натерпелся страху! Мгновенно осознав свою ошибку, Джо надел жумар выше поврежденного участка, подтянулся и перестегнулся на новую веревку. Самая малость отделяла его от гибели…

Мо в это время спускался к Дону. Он совершенно выбился из сил, а еще пришлось подтягиваться, чтобы выбрать слабину и стать на полку Дона. Дон дал ему сигарету, и после короткого отдыха Мо почувствовал себя лучше. Продолжив долгий спуск по веревке, он присоединился к Джо на Африканской корке. Здесь Джо маялся с первым рюкзаком, который надо было перенести на другую веревку, чтобы спустить ко мне на Террасу. Кончилось тем, что он разрезал три петли и отправил рюкзак вниз на веревке, соединяющей Африканскую корку с Тарантуловой террасой.

В свою очередь, Дон начал спускать второй рюкзак, но из-за сильного ветра и общей путаницы не смог толком разобраться в веревках и остановился на слишком короткой, так что сорокакилограммовый груз повис в воздухе перед скалой, раскачиваясь, словно огромный маятник. Проблема. И никто, кроме Дона, не мог бы с ней справиться. Приступив к спуску, он поймал у перегиба карниза вспомогательную веревку с рюкзаком, прищелкнул ее к своей обвязке и продолжал спускаться с качающимся внизу увесистым трофеем. На Африканской корке Мо принял сперва рюкзак, а затем и Дона. Мо говорил потом: «Никогда еще я не видел Дона в таком паршивом состоянии».

Сквозь вой ветра наши крики доносились до лагеря 7, и его обитатели волновались, догадываясь, что у нас что-то не ладится.

Мы промокли до костей, предельно устали и пали духом. У Мо и Джо были ободраны ладони; на ногтях, ресницах и волосах налипла грязь. Грязь проникла и внутрь наших шлемов; глаза были воспалены от сора, сыпавшегося из трещин. Намокли даже лежавшие в рюкзаках спальники. Сгрудившись вокруг газовой плиты, чтобы сварить суп, мы слышали, как рокот водопада соперничает с ревом ветра. Дон не стал дожидаться супа и удалился в свое убежище по ту сторону Носа. Мы разделили на троих банку мяса. Я связался по радио с лагерем 7 и коротко поведал Нилу о нашем поражении, обещав снова вызвать его утром, когда мы немного разберемся, что к чему.

— Ладно, дружище, — ответил он. — Удачи вам.

Буря достигла неописуемой силы. Как будто мы прилепились на реях парусного корабля, и ветер яростно дергал снасти.

В лагере 7 обстановка была поспокойнее, и дела шли хорошо. Адриан, поднявшись снизу, разбил новый лагерь выше седьмого. Этот лагерь, под номером 7½ располагался между «кинопалаткой» Алекса и болотом Эль-Дорадо, и здесь было намного приятнее, чем в лагере 7. Рагу тоже обзавелся шалашом. Хоть и твердил он раньше, что не в силах идти дальше лагеря 6, но против рассказов о сказочной флоре не смог устоять. Как и подобает настоящему ученому, он принес в жертву долгу личные удобства. Адриан доставил в лагерь 7½ запечатанную сумку с конвертами первого дня от гайанского почтового ведомства, готовый пустить их в дело, как только мы ступим на вершину. Индейские носильщики принесли шоколад. Алекс обнаружил секретный тайник, где Джонатан хранил эту драгоценность, и вместе с Гордоном совершил налет на хранилище. А еще Алекс наконец-то, на шестую неделю экспедиции, смог поменять белье!

Как это часто бывает, утро после бури было тихое и ясное. Казалось, протяни руку — и коснешься Кукенаама.

Дон еще спал, и сверху оранжевый прямоугольник его спальника был чем-то похож на половик. Я выбрался из гамака и уложил его в рюкзак, затем отнес остальное имущество туда, где продолжали отсыпаться Джо и Мо. С водой для завтрака не было никаких проблем. Бромелии были к моим услугам, но мне даже не пришлось на них покушаться, потому что обе половинки пластикового контейнера были наполнены доверху, и я набрал два котелка.

Тут и Джо высунул голову из-за тента.

— Доброе утро, — проскрипел он, приступая к пятиминутному ритуалу очищения своей глотки.

Мо тяжело вздохнул и принялся жаловаться на этого Брауна, который все время ворочается и не дает ему спать. Дон вышел из-за угла в ту самую минуту, когда закипела вода. Чутье!

— Ну что, идем вниз? — смело задал я назревший вопрос.

— Я пойду, — отозвался Джо.

— Надо, — подхватил Мо. — Пойдем вниз и посовещаемся.

За завтраком говорилось мало: мы еще не оправились после пережитого накануне и туго соображали. Попили чаю, съели немного овсянки, потом принялись отбирать снаряжение для спуска. Я обратил внимание на то, что Джо уложил все свое имущество, ничего не оставил на Террасе. Он начал спуск первым, мы последовали за ним. Я нес спальник, гамак и отснятую пленку; остальное имущество, включая кинокамеру, висело на крючьях под карнизом.

В лагере 8 мы застали лейтенанта Майка и «шпиона» Мориса, они располагали отличным выбором продуктов и предложили нам сыр и галеты, а также кофе с сахаром и молоком. В нашем снабжении явно намечался сдвиг!

Я надел свои рабочие ботинки, затем Мо, я и Джо продолжили путь вниз. Дон задержался на полке, чтобы подсушить на солнце снаряжение. Он наконец-то получил свою обвязку — и убедился, что она теперь чересчур велика для него!

— Знаешь, Дон, — сказал я, глядя, как он ее примеряет. — А ведь мы можем сколотить состояние на экспедициях для тучных туристов! Затащить их на высоту шесть тысяч метров и не кормить. Глядишь, за неделю полтора десятка килограммов сбросят!

Тропу между лагерями 8 и 7½ вполне можно было отнести к самым скверным в мире, но после высоченного скального отвеса она казалась нам чудесной. Мы отдыхали душой, снова передвигаясь без помощи жумаров и восьмерок. И я сразу почувствовал себя гораздо лучше.

Нил приготовил аппаратуру, чтобы снять наше прибытие в лагерь 7½ и записать беседу. Адриан хоть и выглядел усталым, но держался бодро. Здесь же мы застали и несколько индейцев, в том числе Мориса, который, как мне показалось, был расстроен тем, что несчастный случай вывел из строя Майка. Джонатан тоже поднялся в лагерь 7½. Он великодушно вызвался идти вместе с Майком Эзерли и Морисом Бэрроу обратно в лагерь 6, чтобы освободить место для нашей четверки. Продуктов было в достатке, и вскоре ожидалась еще заброска. Рагу любовно ухаживал за кувшиночниками в пластиковых корзинках; его рубаха грязью и прорехами могла соперничать с рубахой Майка, да и брюки выглядели не лучше.

Часом позже в лагерь прибыл Дон, чистый и свежий после омовения в луже у подножия стены, и приветствовал нас бодрым возгласом.

Затем мы с Доном направились в лагерь 7, чтобы переночевать там в хижине вместе с Нилом, Алексом, Гордоном и Чамом. Мо и Джо предпочли остаться с Адрианом в лагере 7½, хотя Мо мог рассчитывать только на «палубное» место. Подкрепленный плотной трапезой, я шагал по глубокой чмокающей грязи к болоту Эль-Дорадо и весело напевал:

Грязь, грязь, как не хвалить

Лучшее средство пыл остудить!

Чам уже сидел у рации, передавая властям новость о нашем поражении; экспедиция на Рорайму привлекла к себе внимание всего мира. Неожиданно для нас у Чама обнаружился журналистский талант. Алекс впервые заподозрил это, слушая, как Чам передает сообщение о сбросе продуктов с самолета. Версия Чама звучала примерно так: «Зеро Дельта, Зеро Дельта. Сброс проведен успешно. Повторяю, проведен успешно. По словам одного бывшего специалиста британских ВВС, пилот продемонстрировал высший образец летного искусства. Повторяю…»

На самом деле Алекс, наблюдая бесстрашные маневры Чан-А-Сью, выразился несколько иначе: «Как бывший рядовой британских ВВС, должен сказать, что никогда не видел такого искусного пилотирования». Вообще, Чам время от времени радовал нас своими выступлениями в комическом жанре. Алекс, как правило, отправлял отснятую пленку, так называемый текущий материал, вместе с моими корреспонденциями для «Обсервера», но из Лондона в Джорджтаун, где власти просматривали его продукцию, проявленная пленка шла очень медленно. Не понимая причины задержки, Алекс в приступе раздражения переименовал возвращаемый текущий материал в «ползущий». Чам подслушал бойкие реплики Алекса и во время первого же сеанса связи с начальством на другое утро ничтоже сумняшеся запросил сведения о «ползущем материале».

Сообщения газет о нашем поражении, с которыми мы ознакомились впоследствии, звучали весьма потешно:

Новая неудача на Рорайме

…Вершина снова устояла против натиска искусных и отважных участников объединенной британско-гайанской экспедиции. Группа в составе лучших скалолазов мира была вынуждена отступить, столкнувшись с предположительно ядовитыми скорпионами и тарантулами…

Восходители на Рорайме терпят поражение на последней тысяче метров.

…Ожидалось, что скалолазы достигнут вершины к концу прошлой недели, однако сильные дожди при температуре ниже 15 градусов тяжело отразились на них. На последней тысяче метров прославленные альпинисты не могли обнаружить трещин для забивки крючьев. Многочисленные скорпионы и ядовитые тарантулы, обитающие в растительности на отвесной скале, нападали на скалолазов. Ожидается, что другой член экспедиции, Майк Томпсон, который порезал ногу о растущую на склоне горы острую траву и был доставлен самолетом в Джорджтаун, вылетит в Лондон сегодня…

В ту ночь мы спали хорошо, с приятным ощущением сытости, какого не испытывали уже много недель.

Как ни славно было отдыхать в лагерях под стеной, мы понимали, что рано или поздно надо что-то решать. Джо твердо заявил, что больше лидером не пойдет, однако я надеялся, что он денька через два пересмотрит свои взгляды. Мо говорил позднее: «Я знал, что с Джо надо быть поосторожнее, и не хотел на этой стадии выжимать из него окончательный ответ. Он ясно заявил, что не пойдет первым, но я подозревал, что он передумает, когда мы снова окажемся на этой проклятой стене…»

Мы обсудили также политические аспекты экспедиции. Наши догадки насчет того, что тут замешана политика, вполне подтвердились. Недаром Морис Бэрроу, не спросив Адриана, отправил какое-то послание властям.

— Очевидно, наше восхождение проложит, так сказать, путь к гайанской части горы, — заметил я. — Мы всего лишь пешки в политической игре. Поэтому и таскали нас на все эти переговоры с правительственными учреждениями в Джорджтауне.

— Ты не сказал ничего нового, — отозвался Нил. — И все же, на мой взгляд, мы не в накладе. Далеко мы ушли бы без помощи гайанских летчиков?

Что верно, то верно. Они нас здорово выручали.

Позже я в шутку сказал Адриану:

— Мог бы похлопотать о почетном гайанском гражданстве для меня за взятие вершины. Мы ведь подтвердим права Гайаны на свою часть горы.

— Я прекрасно понимаю это, Хеймиш, — совершенно серьезно ответил Адриан.

Нил не давал передышки Алексу. Чам поймал змею и жутко злого паука, и Алекс продолжал снимать «жестокие кадры». До нас дошло также, что Майк Тамессар поймал в лагере 6 здоровенную улитку. (Майк не смог остаться в лагере 7 — сказалась давняя болезнь сердца.) Улитка достигала в длину двадцати пяти сантиметров, и Нил считал необходимым заснять ее. Однако Алекс еще не оправился от походных тягот и был не в состоянии идти обратно через слизистый лес. Но Нил не унимался, и тогда Адриан предложил самое разумное решение: пусть улитку доставят для увековечивания в лагерь 7. Сам Нил чувствовал себя куда бодрее. Он сбросил не один килограмм и был готов по каждому поводу наведываться в соседний лагерь. Он уже шесть раз ходил в лагерь 6 и обратно!

Чам ухитрился растянуть ахиллово сухожилие, и я выдал ему эластичный бинт.

На другое утро к нам спустился Мо; пришло время посовещаться. Его отношения с Джо явно разладились. Сидя в хижине на узловатом суке боннетии и потягивая чай из желтой пластиковой кружки, Мо открыл дискуссию:

— Я говорил с Джо…

— Ага, — бесстрастно отозвался Дон.

— Нам сдается, что теперь твоя очередь лидировать до вершины.

— Вот как? Стало быть, как только дело дошло до трудностей, вы выходите из игры? — воинственно произнес Дон.

— Я не против пойти лидером, — вступил я. — Мои ботинки и обвязки прибыли, и вряд ли на следующем отрезке придется что-нибудь снимать: слишком мокро.

— Я совсем не это хотел сказать, — с жаром отверг Мо обвинение Дона. — Мы с Джо совсем дошли. Нам так и так нужно несколько дней отдохнуть, прежде чем мы будем в состоянии работать на стене. Если я вообще смогу уговорить Джо. Почему бы вам не подняться и не потолковать с ним? Может быть, что-нибудь получится.

— Ладно, сходим попозже, — сказал Дон, складывая письмо, которое он читал, когда прибыл Мо.

Через час с небольшим я взял свой гамак и спальник и вместе с Доном поднялся в лагерь 7½. Боннетии росли тут так густо, что лагерная площадка казалась обнесенной проволочным заграждением, а вообще-то здесь было вполне уютно. Мо сделал себе матрац из чего-то вроде вереска. Адриан поместил свой гамак под навесом; рядом висел гамак Джо, привязанный к тонкому кривому деревцу. С человеком внутри этот гамак вполне мог сравниться с заряженной катапультой.

Джо и Адриан встретили меня предложением отведать супа. Я мог даже выбирать между двумя супами, приготовленными симпатичным и энергичным «дворецким» Адриана Арнольдом, который всех нас величал «дядюшками», только Адриан был для него «мистер Томпсон».

Мы подробно обсудили с Джо наши дальнейшие планы. Он уже чувствовал себя лучше и согласился продолжать работать в паре с Мо, при условии, что следующий отрезок первыми пройдем мы с Доном. Мо сейчас не был настроен лидировать; следовательно, его задели обидные слова Дона.

Во что бы то ни стало нам надо было добиться какого-то прогресса в ближайшие дни. Запасы продовольствия опять оскудели. Едоков было столько, что наше положение все время оставалось критическим — совсем как платежный баланс Великобритании.

Дон не любит, чтобы его подгоняли, а я около полудня направился к стене в сопровождении двух индейцев; мне и без Дона было чем себя занять. День был пригожий, погода явно налаживалась. Когда показалось солнце, стало даже жарко. И я вспомнил, что экватор недалеко, хотя в ночные часы и днем на стене нам приходилось померзнуть.

Придя в лагерь 8, я принялся свертывать бивак: больше он нам не требовался. Путь до Тарантуловой террасы был хорошо отлажен, и теперь там должен был располагаться наш базовый лагерь. Дон подошел, когда я уже управился с работой. Мы вскипятили чай, затем он пошел первым вверх по закрепленным веревкам. Мы несли с собой провиант на пять дней и дополнительный запас веревок — последнее, что у нас оставалось. Не считая того, что пошло на сооружение хижин, всего к концу экспедиции было израсходовано тысяча двести метров одного только корлена.

Я пошел следом за Доном вверх по Большой впадине, а когда перестегнулся на очередную веревку, чтобы идти последний отрезок до Террасы, почувствовал слабину. Добравшись до верхней части камина, откуда мы сворачивали вправо на маленькую полочку, я обнаружил, что основной крюк выскочил и веревка держится на крюке, вбитом выше, на пути к Африканской корке. Хорошо, что мы, соблюдая требования осторожности, связали вместе все веревки, так что они тянулись непрерывно от достигнутой нами высшей точки до лагеря 8.

Вечер порадовал нас хорошей погодой, и мы приготовили на обед мясо с рисом.

Загрузка...