Воспоминания о давно позабытом

Судороги

Далее речь у нас должна пойти о судорогах Рахабы.

Это было в 1953 году, на заседании химического факультета университета по случаю «дела Берия». Пропагандировалось, что тот еще и раньше уже был английским шпионом. Все уселись в амфитеатре, президиум внизу, где кафедра. И стали все вяло выступать, что-то вялое говорить, с падающей интонацией вранья. И вдруг выскочил неведомо откуда некто в форме, без погон, но в военном ремне, и громко заорал:

— Я в окопах защищал свое право учиться на химическом факультете университета! А он хотел это право отнять?! Смерть предателю!

Пожилые персонажи одобрительно заулыбались. После такого выступления можно было уже зачитывать «резолюцию». Где же резолюция? Оказалось — забыли в деканате, посмеялись, сбегали, принесли, зачитали — и вдруг я с полной ясностью понял, что все вокруг — сверху и донизу — бандиты.

После этого случая обмануть меня уже было невозможно. Я видел, что раздоры власть имущих это бандитские раздоры. Я понял, что все так называемые государственные действия это поступки преступников. Я знал, что из этой страны необходимо удирать любым способом. И никакие реформы, никакая критика сверху и никакие тонкие суждения инакомыслящих снизу с толку сбить меня уже не могли. Равно и ни культурный прогресс в журнале «Юность».

Мне хотелось бы дополнить эту часть воспоминаний одной историей, которая внешне напоминает литературную, по существу же имеет определенно выраженное и яркое общественное звучание.

Будучи поэтом, Маяковский произнес однажды внятное пророчество. В будущей коммуне, так он сказал, будет

Их, и правда, было много. Пришлось создать даже оплачиваемый аппарат для проверки их благонадежности, а иных сочинителей попросту укокошить. Тем не менее оставалось все же много поэтов, из которых некоторые занялись переводческой деятельностью. К ним принадлежал Михаил Лозинский, прекрасно переведший «Божественную комедию» Данте. В песне 21-й раздела «Ад» этой комедии он приводит имена чертей, работавших в Злых Щелях. Клички забавны: Хвостач, Косокрыл, Борода, Боров. Собачий Зуд и некоторые другие, например Тормошило. На нем следует остановиться.

Согласно примечанию, подобные имена могли быть воровскими кличками или «иными народными прозвищами». Что же это за кличка: «Тормошило»? Кого он тормошит? Может быть, не тормошит, а ворошит? Имя тогда будет «Ворошило».

И вот идет переводчик к редактору, тот читает и делает замечание:

— Ворошило заменить!

— Почему? — осведомляется переводчик.

— Потому что, прибавив одну лишь букву, мы получаем прозвание высокого государственного лица.

Переводчик, конечно, сам все это знал, о государственном лице, но отвечать-то редактору. А кличка обнаруживается в великом множестве стихов и песен той поры:

Тише, Ворошило… — эта полустрока из Данте, пророческое дарование которого, если судить по предыдущим строкам, конечно, более пронзительное, чем у Маяковского.

Не следует, однако, думать, будто клички чертей на Ворошиле иссякли. Есть они и в наши дни. Например, Грызло. Пуская пыль в глаза, можно и к ней, разумеется, приделать букву, чтобы напоминала фамилию, можно даже произносить эту якобы фамилию с ударением на последнем слоге, все равно она никогда не расстанется со своим бесовским прошлым.

А фамилия «Берия», будь сказано кстати, означает, если я не ошибаюсь, просто «Волк».