Война (СИ)

Глава 17

Даже не дождавшись, пока закроется дверь за главой внешней разведки Ватикана, Его Святейшество погрузился в размышления, устремив взгляд на шахматную доску. Несмотря на свои белоснежные одежды, символизирующие чистоту помыслов и души преемника Святого Петра, он предпочитал играть чёрными фигурами, позволяя противнику делать первый ход. Наблюдать и выжидать, чтобы потом перейти в молниеносное нападение и одержать победу, используя огрехи тактики врага…Этот жизненный постулат привел его на Святой Престол, оставив злопыхателей и конкурентов в борьбе за власть далеко позади. Весь мир ему представлялся расчерченным полем с расставленными на нём фигурами… Вот только в его воображении в игре, что велась человечеством испокон веков, не было чёрного и белого цвета — всё зависело от точки зрения игрока.

— В темноте все кошки серы… — прошептал Лев Тринадцатый и протянул руку к недвижной фигуре слона. Но помедлил, нахмурившись, оценил его положение на доске — и опустил её, так и не прикоснувшись. Возможно, стоит пожертвовать пешкой, чтобы расчистить путь епископу? А после размена незначительными фигурами придёт время атаковать…

***

Нинно Абразино, уже более пяти лет возглавляющий службу внешней разведки Святого Престола, скорым шагом удалялся от кабинета Верховного Понтифика, не обращая никакого внимания на торжественную, помпезную роскошь Апостольского дворца. К тому, что подавляло редких гостей в этих стенах, заставляло испытывать благоговейный трепет и внушало мысли о собственной незначительности и серости, он давно привык. Его взгляд легко скользил по шедеврам мировой культуры, за которые ценители отдали бы даже собственную жизнь — а здесь насчитывались десятки, если не сотни, картин кисти знаменитых мастеров, мраморные изваяния не меньшей редкости, бесчисленное множество драгоценных безделушек — отмечая лишь привычный порядок их расположения. Любая мелочь, оказавшаяся не на своём месте, привлекла бы его цепкий, натренированный взгляд, заставив тут же проанализировать — произошло это в результате оплошности нерадивой служанки, вытиравшей пыль и не удосужившейся восстановить прежний порядок, или же во дворце оказался посторонний, неумышленно или с умыслом что-то переставивший. А если последнее — был ли это официальный посетитель, милостиво допущенный в святая святых, или же незваный гость, проникший каким-то чудом мимо многочисленных постов охраны с недобрыми намерениями. И пока ответ не был бы найден, Нинно бы не успокоился. За эту дотошность и подозрительность, граничащую с паранойей, подчинённые за глаза называли егоsanguisuga — пиявка — что, естественно, было ему известно и нисколько не смущало. Сложно было оскорбить этим того, кто перенёс годы издевательств из-за своей фамилии. Это в благословенной родной Италии Абразино — известная и уважаемая семья, а в России… Нинно поморщился, вспомнив время, которое вынужденно провёл в этой варварской стране.

В то время его отец занимал должность личного телохранителя посла и по своим соображениям испросил разрешения привезти в Российскую империю старшего сына. Пока родитель исполнял свои обязанности при дипломатическом корпусе, юного Нинно определили в одно из столичных высших учебных заведений, со строгим наказом отца — не создавать проблем, которые могли бы заставить его пожалеть о принятом решении взять сына с собой. С этого момента младший Абразино на своей шкуре испытал, что значит пройти все круги ада. Мало того, что его фамилия, к которой ему чуть ли не с рождения прививали уважение, оказалась созвучной с обидным прозвищем, так ещё и внешность подлила масла в огонь. Низко скошенный лоб, маленькие чёрные глазки, прячущиеся в тени густых, нависающих бровей, широкий, словно расплюснутый многочисленными ударами нос… Всё эти отличительные признаки членов семьи Абразино, унаследованные от многоуважаемых предков, в Италии вызывали уважительное опасение, так как всё родичи Нинно были знаменитыми воинами и магами, отличавшимися огромной силой и смекалкой. В России же они порождали лишь сдавленные смешки у новых одноклассников и не вызывали у них желания сойтись ближе с тупым итальяшкой, Ниной-образиной. И в то, что за отталкивающей внешностью кроется высокий интеллект и недюжинные способности, не хотели верить даже преподаватели, с некоторой брезгливостью воспринявшие нового ученика.

Замкнувшись, скрывая свои чувства за непроницаемой равнодушной маской, что было особенно трудно для эмоционального итальянца, он стоически переносил всяческие издевательства и подначивания, не жалуясь отцу по причине гордости, но и не позволяя себе давать отпор насмешникам, боясь спровоцировать конфликт двух государств, так как окружали его отпрыски древних аристократических русских родов.

С тех пор одно упоминание Российской империи и всего, имеющего к ней косвенное или прямое отношение, вызывало в нём бурю отрицательных эмоций. И сегодня, когда Его Святейшество очертил круг первостепенных задач, что ставились перед его ведомством, подчеркнув их исключительный статус и приоритет, в его душе взыграло злобное торжество. Наконец-то он сумеет отомстить этим варварам за все, за каждое оскорбительное слово, за каждый презрительный взгляд! Пусть покрутятся они, точно ужи на раскалённой сковороде, даже не подозревая, что все беды, что вскорости их настигнут — дело рук того самого Нины-образины!

***

В это же время его английский коллега, граф Бредфорд, покидая кабинет королевы Елизаветы Второй не знал, за что хвататься в первую очередь — за голову, за сердце или за перо, чтобы начинать строчить указания для своих подчинённых.

Долгая, эмоциональная беседа с Её Величеством вызвала в нем противоречивые чувства. С одной стороны, он прекрасно понимал её желание вернуть внучку в лоно семьи, избавив от участи затворницы. С другой… Он осознавал, что разрыв дипломатических отношений с Российской империей, повлёкший за собой значительный спад в английской экономике и нанесший ущерб репутации всего государства в целом — целиком и полностью вина Маргарет Йоркской. Из-за своего раздутого самомнения и спесивости, девушка попыталась взвалить на себя обязанности, к которым людей готовят долгие годы. Шпионаж — дело тонкое, деликатное, требующее особых умений, и не преподают их в институтах для благородных девиц! Очередная блажь своенравной принцессы, успевшей попортить немало крови всему английскому двору за годы взросления и рьяно взявшейся за двор российский, привела ко многим бедам, и не видно им конца.

Сейчас, для того, чтобы выполнить волю королевы, придётся задействовать тщательно законспирированных агентов, что сумели затаиться на просторах Российской империи, не подпав под волну репрессий, что обрушилась на всех, кто имел хоть мало — мальское отношение к туманному Альбиону. А обстановка там в нынешние времена весьма неблагоприятна для иностранных лазутчиков — один неверный шаг, одно лишнее движение — и императорская Тайная канцелярия гостеприимно распахнет свои двери для гостей столицы… Вот только билет туда — в один конец, и оплачивается кровью.

Дойдя до своего кабинета, граф зачем-то оглянулся, будто ожидая увидеть преследующих его русских дознавателей, запер дверь, для пущей уверенности подергав её за ручку, потом со вздохом облегчения опустился в излюбленное кресло.

Итак, начать нужно с писем, в которых агентам в России будут даны указания готовить почву для побега Маргарет Йоркской из монастыря. А для того, чтобы у них были развязаны руки, и они могли действовать эффективнее, необходимо максимально отвлечь внимание всех служб. Составив для себя чёткий план действий, что всегда внушало ему уверенность, граф Бредфорд взялся за перо и принялся излагать свои мысли на бумаге.

***

Словно лавина, зародившаяся где-то у самой горной вершины от одного небольшого камешка или чересчур громкого звука, понеслась от высших чинов к их подчинённым волна указов, приказов и распоряжений. Организовать, собрать, подготовить, внедрить… Аналитики разрабатывали необходимые для созданных легенд документы, снабженцы лихорадочно перебирали свои запасы, чертыхаясь и кляня эту спешку, агенты настраивались на нужную волну, понимая, что на кону, ни много, ни мало — собственная жизнь.

И вот уже со всех сторон к границам Российской империи устремились иностранные лазутчики под разными личинами. Пересекали таможенные посты степенные купцы, ведя целые караваны телег, наполненных доверху заморскими товарами; грохотали разболтанными в долгом пути колёсами непритязательные кибитки, в которых ютились мамаши с горластыми младенцами; устало плелись богомольцы, то и дело осеняя себя размашистым крестом; проезжали на горделиво перебирающих длинными стройными ногами жеребцах наёмники, ищущие заработка и славы под сенью российских знамён.

Мастеровые, учёный люд, студиозы и беженцы, цыгане и бродячие циркачи… Пройдя проверку пограничными служивыми, что давно уже махнули рукой на все указания начальства и следили за всем лишь вполглаза, все они проворно колесили по дорожным трактам, посещали маленькие деревеньки и большие города, останавливались в скромных трактирах и гостевых домах, оставляя позади разгорающееся пламя народных волнений и бунтов. Бывало, молодая, крепкая бабенка, опрокинув стакан-другой забористого вина, пускала пьяную слезу и причитала: «Ирод! Отобрать дитя у матери, это ж где такое слыхано?!»… И подхватывал с другого конца едва освещённого, задымленного кухонным чадом трактира паломник, мрачно обнимающий замерзшими ладонями кружку пустого кипятку: «Не по божеским законам рядит император, быть беде!» И тут же подключались к возникающему яростному спору местные забулдыги, стучали кружками по столам, стараясь перекричать соседа, ибо главное правило пьяных разборок — прав тот, у кого глотка луженая, а кулак пудовый.

Недаром говорят, вода камень точит… Из мелких стычек, из обыденных кабацких разговоров, навеянных зелёным змием, росли и ширились волнения простого люда, и каждый, не замечая брёвна в своём глазу, с нескрываемым наслаждением обсуждал соринку в чужом. Основательно расшатанная усилиями чужестранных лазутчиков, всенародная любовь к Алексею Второму стала угасать. И всё чаще звучали призывы потребовать у тирана и деспота освободить несчастную императрицу, ибо не по-божески это — лишать наследника материнской любви и ласки…

Точно акулы, следующие на запах крови за китобойным судном, почуяв возможность поживы, подняли голову лихие людишки — любители удить рыбку в мутной воде; опасаясь грядущих событий, жадные чинуши спешно набивали карманы, презрев и законы империи, и слабый голос совести. Сбивались с ног солдаты, отряженные подавлять бунты, да карать их зачинщиков, и сами начинали недовольно роптать. Тьма, сотканная из дыма пожарищ, да чёрных мыслей, клубилась на окраинах великой державы. Но и в самом сердце империи, в столице уже назревала буря.