Возвращенец

Глава десятая

Долину, открывшуюся перед Глассом, обрамляли два пологих холма-близнеца, вынуждая Гранд сужаться при проходе между ними. Гласс помнил эти холмы из похода вверх по реке вместе с капитаном Генри. По мере того, как он полз вдоль Гранда дальше на восток, стали исчезать выделяющиеся детали пейзажа. Казалось, что даже тополя поглощены морем травы.

В прошлом Генри и отряд охотников за пушниной разбивали лагерь возле пологих холмов, и Гласс намеревался сделать привал на том же месте в надежде найти что-нибудь стоящее, что, возможно, бросили по пути. В любом случае, он помнил, что высокий берег возле холмов предоставлял отличное укрытие. На восточном горизонте собрались большие и тёмные грозовые тучи. Через несколько часов над ним промчится гроза, и ему хотелось укрыться, прежде чем она разразится.

Гласс полз к лагерю вдоль реки. Кольцо потемневших камней отмечало место недавнего костра. Он помнил, что отряд остановился, не разжигая костров, и гадал, кто же проследовал за ним. Гласс остановился, снял ягдташ и одеяло с плеча и сделал затяжной глоток речной воды. Позади него, насколько он помнил, пологая насыпь образовала укрытие. Он осмотрел реку, высматривая признаки присутствия индейцев и досадуя на то, что растительность была редкой. Почувствовав знакомый приступ голода, Гласс задумался, достаточно ли тут растительности для устройства мышиной ловушки. Стоила ли она усилий? Он взвесил все выгоды укрытия против выгод еды. Грызуны поддерживали его уже две недели. Но, тем не менее, Гласс понимал, что он застрял, словно стоит посреди течения – не тонет, но и не продвигается к безопасному берегу.

Легкий ветерок возвестил о приближении туч, холодком пройдясь по его потной спине. Гласс свернул от реки и вполз на высокий берег, чтобы бросить взгляд на грозу.

От увиденной с кромки берега картины у него перехватило дыхание. Тысячи бизонов паслись на равнине подле холмов, зачернив её на добрую милю. Не более чем в пятидесяти ярдах от него стоял на страже огромный бык. Животное тянуло на семь футов в холке. Косматый клубок тёмной шерсти на голове подчёркивал мощный лоб и плечи, делавшие рога почти излишними. Бык фыркал и потягивал воздух, встревоженный поднявшимся ветром. Позади быка на спине каталась корова, взбив облако пыли. С дюжину других коров и бычков безмятежно паслись рядом.

Своего первого бизона Гласс увидел на техасских равнинах. С тех пор он видел их не раз, в больших или маленьких стадах. Но никогда еще вид животного не внушал ему трепета, трепета перед их неисчислимостью, трепета перед прерией, кишевшей ими.

В сотне ярдов вниз по течению стая из восьми волков тоже наблюдала за большим быком и отбившимися от стада бизонами, которых он сторожил. Возле зарослей шалфея сидел альфа-самец. Весь день он провел, терпеливо ожидая мгновения, которое только что настало. Мгновения, когда между отставшими и стадом открылась брешь. Брешь. Смертельная слабость. Большой волк внезапно поднялся на ноги.

Альфа-самец был высоким, но поджарым. Его ноги казались нескладными, узловатыми и даже как-то странно смотрелись на фоне угольно-черной спины. Два волчонка, играя, возились возле реки. Остальные волки безмятежно спали, как дворовые гончие. Стая больше походила на домашних животных, чем на хищников, но как только большой самец пошевелился, все оживились.

Смертельная сила волков не была заметна до тех пор, пока они не пришли в движение. Сила их крылась не в крепких мышцах или грации. Скорее она проглядывала в нацеленности на жертву, делавшей каждый их шаг выверенным, безжалостным. Отдельные особи собрались в смертоносный отряд, объединив свои силы в стаю.

Альфа-самец неспешно направился к бреши между отставшими бизонами и стадом, через несколько ярдов он перешел на бег. Стадо развернулось к нему со слаженностью и сплоченностью военного отряда. Стая ворвалась в брешь. Кажется, даже волчата поняли замысел стаи. Бизон у края главного стада отступил, согнав телят у себя за спиной. Бизоны плечом к плечу выстроились в линию напротив волчьей стаи. Брешь увеличилась при отходе главного стада, оставив быка с дюжиной других бизонов за чертой стада.

Большой бык бросился вперед, поддел одного из волков рогом и отбросил заскулившее животное на двадцать футов. Волки скалились и рычали, щелкали смертоносными челюстями по незащищенным бокам. Большинство отбившихся бизонов бросились к главному стаду, инстинктивно почуяв, что их спасение в численности.

Альфа-самец вцепился в нежное бедро телёнка. Перепуганный телёнок оторвался от стада, помчавшись к крутому берегу реки. Мгновенно осознав смертельную ошибку телёнка, стая погналась за своей жертвой. Жалобно мыча, тот стремительно нёсся вперед, но споткнулся о насыпь, сломав при падении ногу. Телёнок отчаянно старался подняться. Нога вывернулась под странным углом и затем подогнулась, когда телёнок попытался на нее наступить. Телёнок упал, и тут на него набросилась вся стая. Клыки вонзились повсюду. Альфа-самец вцепился в нежное горло и разодрал его.

Теленок упал не более чем в семидесяти пяти ярдах от Гласса. Хью наблюдал со смесью восхищения и страха, довольный тем, что спрятался с подветренной стороны. Всё свое внимание стая перенесла на телёнка. Альфа-самец и его подружка принялись за еду первыми, их окровавленные морды зарылись в мягкое брюшко. К добыче они подпустили щенков, но не остальных волков. Временами один из волков подкрадывался к телёнку, но его неизменно с рычанием отгонял большой черный самец.

Гласс смотрел на телёнка и волков и лихорадочно соображал. Телёнок, должно быть, появился на свет весной. После лета нагуливания жира в прерии он весил почти сто пятьдесят фунтов. Сто пятьдесят фунтов свежего мяса. После двух недель скудного пропитания Гласс едва мог себе представить подобное сокровище. Вначале Гласс надеялся, что стая, возможно, оставит достаточно мяса, чтобы и он мог поживиться. Но он видел, что добыча с угрожающей скоростью тает. Насытившись, альфа-самец и его подружка медленно отошли от жертвы, утащив за собой отгрызенные ноги телёнка для волчат. Четвёрка оставшихся волков жадно набросилась на остатки.

С нарастающим отчаянием Гласс обдумывал план действий. Если прождать слишком долго, то он сомневался, что что-нибудь останется. Он взвесил перспективу дальнейшего пропитания только мышами и корнями. Даже если он найдет достаточно для поддержания сил, процесс всё равно отнимал у него много времени. Он не был уверен, что покрыл тридцать миль после того, как начал ползти. При заданном темпе ему сильно повезет, если он достигнет Форта Бразо до установления холодов. И конечно, каждый день, проведенный у реки, увеличивал шансы наткнуться на индейцев.

Он отчаянно нуждался в той силе, что даст ему бизонье мясо. Он не знал, что за божий промысел направил теленка к его пути. Это мой шанс. Если он хочет свою долю теленка, то должен сразиться за неё. И сделать это немедленно.

Он осмотрел местность в поисках оружия. Но не увидел поблизости ничего, кроме камней, плавника и шалфея. Дубинка? Он задумался на мгновение, сможет ли отогнать волков. Это казалось невероятным. Он не смог бы замахнуться с достаточной для удара силой. И на четвереньках терял преимущество в высоте. Шалфей. Он помнил краткое, но впечатляющее пламя, занявшееся от сухих веток шалфея. Факел?

Не видя другого выхода, он засуетился в поисках горючего для огня. Половодье выкинуло на крутой берег ствол большого тополя, создав искусственный ветролом. Гласс вырыл неглубокую яму в песке возле ствола.

Он достал смычок и веретено, довольный тем, что по-крайней мере, у него есть средство для быстрого разведения огня. Из ягдташа он извлек последние пыжи и клочок камышиного пуха. Мельком он взглянул на волчью стаю, всё ещё терзавшую телёнка. Черт бы их побрал!

Он оглянулся в поисках горючего. Река почти ничего не оставила на тополином стволе. Он нашел заросли засохшего шалфея и отломал пять больших веток, сложив их рядом с ямой для костра.

Осторожно положив сухое дерево в укрытую от ветра яму, Гласс приставил к нему смычок и веретено. Он начал пилить смычком, сперва медленно, но затем всё быстрее, когда нащупал ритм. Через несколько минут в яме возле тополя разгорелся небольшой костер.

Он посмотрел вниз по течению, в сторону волков. Альфа-самец и его подружка вместе с двумя волчатами лежали в двадцати ярдах от теленка. Первыми отведав мясо, они теперь довольно выгрызали вкусный костный мозг из передней ноги. Гласс надеялся, что они воздержатся от предстоящей схватки. Оставалась четвёрка волков возле бизоньей туши.

Племя волков пауни, как и подобало в соответствии с названием, поклонялось волку за его силу, а больше всего за коварство. Вместе с охотниками пауни Глассу довелось охотиться на волков; их шкуры были неотъемлемой частью многих обрядов. Но он никогда не делал того, что собирался сделать сейчас – поползти на стаю волков и сразиться с ними за еду, вооруженным лишь факелом из шалфея.

Пять веток шалфея скрючились, как гигантские руки страдающего артритом человека. С короткими промежутками от стебля отходили ветки поменьше, большую часть которых покрывала сеть тонких, волокнистых и хрупких сизо-зелёных листьев. Гласс схватил одну из веток и поджег её. Она моментально загорелась, на верхушке вскоре вспыхнуло пламя высотой в фут. Слишком быстро горит. Гласс сомневался, что пламя не прогорит, пока он просто доберется до волков, не говоря уже о том, чтобы послужить орудием в предстоящей схватке. Он решил подстраховаться. Вместо того, чтобы поджечь весь шалфей, он понесет остальные ветки не зажженными, а как запас для добавления к факелу.

Гласс вновь посмотрел на волков. Внезапно они показались крупнее. На мгновение он замялся. Пути назад нет, решил он. Это мой шанс. С горящей веткой шалфея в одной руке и четырьмя запасными в другой, Гласс пополз вниз по берегу реки к волкам. На расстоянии в пятьдесят ярдов альфа-самец с волчицей оторвались от ноги, чтобы взглянуть на странное существо, приближающееся к телёнку. Они смотрели на Гласса с любопытством, не враждебно. Их желудок был полон.

На двадцати ярдах ветер переменился, и четвёрка у туши теленка учуяла запах гари. Все повернули головы. Гласс остановился, оказавшись лицом к лицу с четырьмя волками. С расстояния проще было рассматривать волков, как собак. Но вблизи все их родство с одомашненными собратьями терялось. Белый волк обнажил окровавленные зубы и сделал полшага к Глассу, утробно зарычав. Хищник опустил плечо; движение, которое можно было истолковать и как готовность защищаться, так и нападать.

В белом волке боролись два противоборствующих инстинкта – один велел защищать добычу, другой - опасаться огня. Второй волк с отгрызенным ухом встал рядом с первым. Двое других продолжали терзать тушу теленка, определенно довольные доставшейся им добычей. Горящая ветка в руке Гласса начала гаснуть. Белый волк ещё на шаг подступил к Глассу, внезапно вспомнившему ужасную боль от зубов гризли, вонзившихся в его тело. Что же я наделал?

Внезапно ярко сверкнула молния, а после паузы за ней последовал глухой раскат грома, прокатившийся по долине. На лицо Глассу упала капля дождя, и ветер лизнул пламя. Гласс почувствовал, как ему свело живот. Господи, нет, только не сейчас! Надо действовать быстро. Белый волк приготовился к прыжку. Чувствуют ли они мой страх? Он должен сделать внезапный ход. Напасть первым.

Он выхватил четыре ветки из правой руки и прибавил их к горящей ветке в левой. Пламя метнулось вверх, жадно пожирая сухие ветки. За них пришлось схватиться обеими руками, и он больше не мог опираться на левую. Мучительная боль охватила израненное правое бедро, когда он перенес на него тяжесть, и Гласс едва не упал. Он издал самый громкий крик, на который был только способен, и который больше смахивал на завывание.

Гласс пополз вперед, размахивая горящим факелом, как огненным мечом.

Он ткнул факелом в одноухого волка. Пламя лизнуло морду зверя, и тот, жалобно скуля, отскочил. Белый волк метнулся к боку Гласса, впившись зубами в плечо. Гласс извернулся, выгнув шею и стараясь держать волка подальше от горла. Лишь несколько дюймов отделяло лицо Гласса от волчьей морды, и он чувствовал кровавое дыхание зверя. Хью вновь попытался обрести равновесие. Он замахал руками, стараясь обжечь зверя, и подпалил тому брюхо. Волк отпустил плечо и отпрянул.

Гласс услышал рычание за спиной и инстинктивно пригнулся. Над его головой проскочил одноухий, разминувшись с горлом Гласса, но завалив его набок. Он застонал при ударе о землю, отдавшемся болью в спине, горле и плече. Факел из спутанных веток упал, рассыпавшись по песчаной почве. Гласс схватил ветки, отчаянно стараясь подобрать их до того, как они погаснут. Одновременно с этим он пытался вновь встать на колени.

Оба волка медленно кружили, выжидая нужного момента и действуя с опаской, после того как отведали пламени. Я не могу позволить им зайти за спину. Вновь сверкнула молния, за которой спустя мгновение пророкотал гром. Гроза уже гремела почти над головой. В любую минуть пойдет ливень. Время на исходе. Даже без ливня факел почти выгорел.

Белый и одноухий наступали. Они тоже ощущали, что противостояние близится к развязке. Гласс ткнул в них факелом. Волки замедлили продвижение, но не отступили. Гласс уже находился в нескольких футах от телёнка. Двое волков, лакомившиеся тушей, сумели отодрать от неё ногу и отступили, услышав звуки битвы волков со странным существом с пламенем. Вдруг Гласс заметил заросли сухого шалфея возле туши. Они загорятся?

Не сводя взгляда с волков, Гласс поднес факел к зарослям. Дождя не было несколько недель. Сухой как трут кустарник легко воспламенился. Почти сразу от кустов возле туши пламя вырвалось на два фута. Как Моисей, Гласс взобрался на тушу телёнка, размахивая остатками факела. Ударила молния, прогремел гром. Ветер хлестал горящий кустарник. Пошел дождь, но еще слишком слабый, чтобы загасить шалфей.

Эффект оказался впечатляющим. Белый и одноухий принялись озираться по сторонам. Альфа-самец, его подружка и волчата трусили по прерии. Набив брюхо, они спешили укрыться от надвигающейся грозы в находящемся неподалеку логове. Два других волка, лакомившиеся тушей, также последовали за ними, с трудом волоча по прерии ногу теленка.

Белый волк припал к земле и приготовился к очередному прыжку. Но внезапно одноухий повернулся и бросился вдогонку за стаей. Белый, раздумывая, остановился. Он прекрасно знал своё место в стае. Вожаками были другие, а он следовал за ними. Другие намечали жертву, он помогал её загнать. Другие первыми принимались за добычу, он довольствовался остатками. Волк никогда доселе не видел представшее пред ним сегодня животное, но прекрасно понимал свое место в волчьей иерархии. Над головой прогремел очередной раскат грома, и припустил ливень. Волк бросил прощальный взгляд на телёнка, человека, дымящийся кустарник и припустил за остальными.

Гласс наблюдал, как волки исчезли над вершиной насыпи. Вокруг него вился дымок, после того как дождь погасил шалфей. Еще минута, и он мог остаться беззащитным. Он подивился своей удаче, быстро осмотрев укус на плече. Из двух колотых ран струилась кровь, но они были неглубокими.

Телёнок застыл в гротескной позе, растянувшись в прыжке после неудавшейся попытке сбежать от волков. Смертельные клыки растерзали тушу. Под разорванным горлом собралась в лужицу кровь, зловеще алея на фоне бледного прибрежного песка. Волки уделили особое внимание вкусным внутренностям, которыми Гласс и сам рассчитывал полакомиться. Он перевернул теленка на спину, с недовольством подметив, что от печени ничего не осталось. Желчный пузырь, легкие и сердце тоже пропали. Но свисали вывалившиеся кишки. Гласс достал из ягдташа бритву, левой рукой залез за тянувшимся органом вглубь туши и отрезал кишку длинной в два фута у желудка. Не сумев удержаться от голода, он положил отрезанный конец в рот и принялся жадно его жевать.

Если волчья стая и полакомилась отборными кусками, то она также услужила Глассу, почти освежевав телёнка. Гласс перешел к горлу, где с помощью бритвы смог снять податливую кожу. Теленок хорошо кормился. С мышц его толстой шеи свисал нежный белый жир. Трапперы зовут этот жир овечьим руном и считают его деликатесом. Он отрезал полоски жира, набив ими рот, и глотал, почти не жуя. Каждый глоток вызывал нестерпимо жгучую боль в горле, но голод превозмогал боль. Под проливным дождем он наконец-то насытился до такой степени, что смог задуматься и о других опасностях.

Гласс опять вскарабкался на вершину отвесного берега, осматривая все стороны горизонта. Рассеяные стада бизонов безмятежно паслись, ни нигде не было видно волков или индейцев. Дождь и гроза прошли, закончившись так же внезапно, как и начались. Отвесные лучи дневного света пробились сквозь грозовые тучи, переливаясь всеми цветами и протянувшись от небес к земле.

Гласс вернулся, чтобы распорядиться своим сокровищем. Волки забрали свою долю, но перед ним лежали огромные запасы. Гласс не питал иллюзий относительно своего положения, но голодать он не будет.

На отвесном берегу возле теленка Гласс оставался три дня. В первые часы он даже не развел огонь, неудержимо поглощая тонкие полоски восхитительно свежего мяса. Наконец, он сделал паузу, чтобы у самого берега разжечь небольшой костер для жарки и копчения мяса, постаравшись по-возможности его скрыть.

Из зелёных прутьев находившегося неподалеку ивняка он соорудил козлы для копчения. Час за часом он срезал мясо с туши затупившейся бритвой и вешал его на козлы, постоянно поддерживая огонь. За три дня он высушил пятнадцать фунтов копченого мяса, которого хватит недели на две. И ещё дольше, если он будет добывать пропитание на пути.

Волки оставили еще один деликатес – язык. Им он насладился поистине по-королевски. Рёбра и другие оставшиеся кости он одно за другим поджарил на костре, расколов их ради питательного, свежего костного мозга.

Тупой бритвой Гласс снял шкуру. Задача, на которую ушли бы минуты, заняла у него часы, в промежутках между которыми он горько думал о тех, кто украл его нож. У него не было ни времени, ни средств, чтобы должным образом обработать шкуру, но ему удалось смастерить грубый парфлеш, прежде чем шкура высохла и задубела. Он нуждался в сумке для копченого мяса.

На третий день Гласс отправился на поиски ветки для костыля. Его поразило, что в схватке с волками изувеченная нога смогла вынести вес его тела. В минувшие два дня он разрабатывал ногу, вытягивая и испытывая её. Гласс надеялся, что при помощи костыля ему наконец-то удастся ходить прямо; этой возможности он несказанно радовался после трех недель передвижения ползком, как хромая собака. Он нашел ветку тополя подходящей длины и формы. Отрезав длинную полоску от одеяла из шерсти Гудзонова залива, он намотал её на конец палки, как подушку.

Одеяло теперь уменьшилось до размеров полоски ткани в фут шириной и два в длину. Гласс бритвой прорезал в центре одеяла отверстие, достаточное, чтобы просунуть в него голову. Получившаяся одежда была слишком мала, чтобы назвать её капоте, но по-крайней мере она укроет плечи и не позволит парфлешу врезаться в кожу.

В последнюю ночь возле пологих холмов в воздухе вновь разлилась прохлада. Последние полоски зарезанного теленка коптились на козлах над алеющими угольками. Пламя отбрасывало уютный свет на лагерь - маленький оазис света во мгле безлунной долины. Гласс высасывал костный мозг из последних костей. Бросив кость в костер, он внезапно понял, что не голоден. Он наслаждался проникающим теплом костра,, роскошью, которой не увидит в обозримом будущем.

Три дня исправного питания подлечили его истерзанное тело. Он согнул правую ногу. Мышцы одеревенели и ныли, но подчинялись. Плечо тоже заживало. Прежняя сила к руке не вернулась, но она приобрела гибкость. К горлу он по-прежнему боялся прикасаться. Остатки швов на нём держались, хотя кожа затянулась. Он подумывал, не стоит ли попытаться обрезать их бритвой, но боялся. После попытки отпугнуть волков криком, Гласс не проверял свой голос все эти дни. И сейчас тоже не будет. Голос мало чем поможет ему в предстоящие недели выживания. Если обстоятельства изменятся, тогда и будет видно... А вот то, что боль при глотании немного утихла, его действительно радовало.

Гласс понимал, что телёнок бизона изменил его судьбу. Однако в своем положении он легко умерил оценку этих достижений. Он просто выжил, чтобы провести в борьбе еще один день. Но он был одинок и безоружен. От Форта Бразо его отделяло три сотни миль открытой прерии. Два индейских племени – одно возможно враждебное, другое - наверняка – передвигались вдоль той же реки, по которой он ориентировался. И конечно, Гласс прекрасно понимал, что индейцы - не единственная угроза

Он знал, что должен поспать. С помощью костыля он надеялся пройти на следующий день десять или пятнадцать миль. Но тем не менее, неумолимая сила манила его продлить мимолётное мгновение удовольствия – сытости, отдыха и тепла.

Гласс потянулся к ягдташу и извлек медвежий коготь. Он медленно поворачивал его в свете костра, вновь потрясенный засохшей кровью на кончике когтя – его кровью, как он теперь понял. Он принялся сверлить толстое основание когтя бритвой, пробив небольшое отверстие, которое аккуратно расширил. Из ягдташа он достал бисерное ожерелье с лапками ястреба. Сквозь проделанное отверстие в основании когтя Хью просунул нитку ожерелья и затянул её тугим узлом. Затем завязал ожерелье у себя на шее.

Глассу нравилось, что нанесший ему раны коготь теперь безжизненно болтается на шее. Талисман на удачу, подумал он и заснул.