Вперед, Паола!

5

Гольвезе было уже под семьдесят, но он совершенно не ощущал своего возраста. В его семье все были долгожители и отличались отменным здоровьем. Он был родом из крестьянской семьи, его родственники до сих пор возделывали виноградники в Тоскане. Благословенная Тоскана, обласканный Богом уголок!

Как он рвался оттуда! Его кипучая натура задыхалась в деревне, требовала бешеных ритмов больших городов. С самого детства он почему-то знал, что настоящая, яркая жизнь проходит мимо, и это бесило его. Он был чужим в своей семье.

Удо единственный из всех многочисленных Гольвезе, так сказать, выбился в люди. Он привык всего добиваться сам и, наметив себе цель, шел к ней напролом. Даже его дед, седой патриарх, против которого никто в семье и пикнуть не смел, отступил перед упорным желанием внука уехать во Флоренцию и продолжить там учебу после школы. Правда, для этой уступки была еще одна причина, но об этом позже.

Через несколько лет Гольвезе перебрался в Милан, Мекку итальянского бизнеса. Свое собственное рекламное агентство он основал довольно поздно, всего лет двадцать назад, но бесценный опыт, накопленный долгими годами работы в других фирмах, упорство, чутье и чуточка везения принесли ему успех. Он легко сходился с людьми, умел налаживать связи, а главное подбирать кадры. Очень скоро он создал уникальную команду, которая и обеспечивает неизменный успех его фирмы вот уже много лет. Гольвезе ничуть не страдал от скромности. Он прекрасно понимал, что ни один оркестр не сыграет шедевра без дирижера. А он-то и был тем самым дирижером, который делает коллективную работу совершенной и индивидуальной. «Стиль Гольвезе» известен во всем мире, и не будь его, не было бы и его успеха.

У него две страсти в жизни, и об этом известно всем, особенно его жене: работа и женщины. В последнем он был даже больше, чем итальянец, он был Гольвезе. Он буквально страдал от мысли, что на свете живет столько разных женщин, которых он никогда не узнает. Он обожал, боготворил, желал всех женщин мира вне зависимости от комплекции и цвета волос. Про него даже ходила шутка: если премьер-министр соберет на совещание ведущих бизнесменов страны и там будет присутствовать одна женщина, где будет сидеть Гольвезе и где будут его руки, на столе или под столом? Догадайтесь с трех раз. Обычно догадывались с первого.

Его жена, Тересита, с которой Гольвезе при всех его своеобразных качествах ухитрился прожить уже сорок с лишним лет, сначала безумно страдала каждый раз, когда узнавала об очередной измене мужа. Но так как она была ревностной католичкой и развод для нее – дело немыслимое, она в конце концов смирилась с неизбежностью, приняла это как кару Божью и полностью посвятила себя семье и детям. Когда-то в молодости она была очень хороша собой. Роскошные черные волосы обрамляли чуть удлиненное оливковое лицо с огромными угольно-черными глазами. Миниатюрная, изящная фигурка казалась невесомой. Ее бешеный темперамент удерживал Гольвезе на семейном ложе почти месяц, своеобразный рекорд для него. Потом все пошло по-старому. Она рано увяла и оплыла, как это нередко случается с итальянками, и с годами выработала в себе некое ироническое отношение к похождениям мужа, которое усиливалось по мере того, как муж ее становился старше, а его пассии все моложе и моложе.

Горничные и секретарши, которые сменялись с завидной регулярностью, в расчет уже не шли, это был как бы неотъемлемый элемент их жизни. Он мог заниматься любовью где угодно, чем нестандартнее, тем лучше: со стюардессами в крошечных туалетах самолетов, со случайными попутчицами на заднем сиденье автомобиля, с официантками в подсобных помещениях ресторанов, не говоря уж о бесконечных номерах в отелях, арендованных холостяцких квартирах и прочее, и прочее, и прочее. Причем элемент риска только обострял его чувства. Самое потрясающее сексуальное приключение случилось с ним совсем недавно на свадьбе его внучки, когда они совершенно упоенно трахались в гардеробной его собственного дома с подружкой невесты, а гости находились где-то рядом, и дверь в гардеробную не закрывалась изнутри.

Гольвезе никогда, даже в молодости, когда морщин у него на лице было меньше, а волос на голове куда больше, не был красив, но неизменно притягивал женщин как магнит. Может быть, они инстинктивно чувствовали, что для него наивысшим наслаждением было доставить удовольствие им. Его величайшим счастьем было держать в своих объятиях трепещущую от восторга и страсти женщину, он всегда доводил своих партнерш до оргазма и гордился этим. Ему частенько, особенно в последнее время, приходилось платить за секс, но женщина для него неизменно оставалась женщиной, будь то кинозвезда или проститутка.

Гольвезе сидел за письменным столом в кабинете своего номера и размышлял о Риджини. Откуда тот мог узнать о его контактах с русскими? В это был посвящен только очень ограниченный круг самых близких доверенных лиц, а это означает, что кто-то из них предает его, Гольвезе. С этим следует немедленно разобраться, иначе под ударом окажутся все его перспективные планы. Итак, самые близкие, но кто?

Риджини был одной из крупнейших ошибок Гольвезе. Он пришел на работу в его агентство еще довольно молодым человеком и сразу же очень понравился Гольвезе, наверное потому, что они были похожи. Скоро он стал его ближайшим помощником и правой рукой. От него не было никаких секретов, он всему научился у Гольвезе, а потом выяснилось, что он втихаря продавал кое-какую секретную информацию его конкурентам, сколотил весьма приличное состояние и не испытывал при этом ни малейших угрызений совести. Гольвезе случайно стало об этом известно, и он, конечно же, с треском вышиб Риджини из своего агентства. Но у того уже было достаточно денег и опыта, чтобы открыть свою собственную рекламную фирму. Вот как на свет появилось «АДД Интернейшнл».

Да, дело обещает быть сложнее, чем он думал. Ведь это может быть просто секретарша, которая принимает и отправляет факсы. Достаточно подослать к ней смазливого молодого человека, все достоинства которого болтаются между ног, и секреты перестанут быть таковыми…

В дверь постучали. К черту! Он никого не ждет. Впрочем, может быть, это русский, Андрей. Тогда деваться некуда, придется принять.

– Войдите! – крикнул Гольвезе.

Дверь отворилась, и вошла горничная.

– Если вы не возражаете, синьор, я уберу у вас.

Гольвезе уже хотел было отказаться, но, приглядевшись к ней, передумал. Это была пухленькая, ядреная, явно деревенская деваха с румянцем во всю щеку. Огромная пышная грудь распирала короткое форменное платьице. Пока она возилась с пылесосом, Гольвезе внимательно наблюдал за ней. Там, где можно было просто слегка нагнуться, она перегибалась так, что выставляла напоказ свою аппетитную задницу в полупрозрачных трусиках; несколько раз, проходя мимо Гольвезе, она ненароком задевала его своим восхитительным бюстом и каждый раз просила прощения хрипловатым шепотом. Девочка явно не прочь заработать, подумал Гольвезе и почувствовал знакомое шевеление в паху. Жив курилка! Не будем лишать ее дополнительного заработка.

– Синьорина, выключите, пожалуйста, вашу чудовищную машину и подойдите сюда.

Девушка медленно приблизилась. Она оказалась при ближайшем рассмотрении еще моложе и еще соблазнительнее. Гольвезе выудил из кармана халата солидную пачку банкнот, положил на стол и выразительно посмотрел на девушку. Она лишь полуприкрыла глаза, понимающе улыбнулась и неуловимым, профессиональным жестом скинула трусики. Гольвезе и глазом не успел моргнуть, а она уже сидела верхом на его коленях, широко расставив ноги, и ловко расстегивала пуговки на груди. Гольвезе развалился в кресле и переместил ее со своих колен чуть выше. Когда она нащупала в складках халата то, что ее с таким нетерпением поджидало, она резко втянула в себя воздух и быстро, как кошка в предвкушении сметаны, провела по губам острым язычком. А это, кроме всего прочего, обещает быть приятным. И кто бы мог подумать?

Роберто приоткрыл глаза. Паола лежала к нему спиной, волосы разметались по песку. Он легко пробежал пальцами по ее плечу, бедру, поцеловал теплую ямочку под ухом. Любимая! Как он мог жить без нее? Видно, вся его предыдущая жизнь была лишь предвкушением встречи с ней. И чем он только заслужил такое счастье? Тишина, ее тихое дыхание и золото волос.

Паола повернулась, положила голову ему на плечо, прижалась всем телом.

– Все было совсем не так, – прошептала она.

– Что? Что не так? – Он вдруг испугался, даже под ложечкой похолодело.

– Все было не так, как рассказывала мама, – медленно проговорила Паола и вдруг так лукаво ему улыбнулась, будто солнцем брызнула в лицо.

Он рассмеялся, счастливый.

– На самом деле это совсем не смешно. Она до сих пор не может забыть. И она, и отец были очень молоды тогда. Она была такая хрупкая, маленькая, изнеженная девочка. Настоящая английская принцесса. Дочка профессора Оксфордского университета. Отец был его студентом и влюбился без памяти. Мама давала мне читать его стихи к ней. Просто Паола и Франческо. Он буквально носил ее на руках, засыпал цветами, пел под окнами. Представляешь, промозглая оксфордская ночь, гитара и жаркий итальянский голос поет на всю округу…

– О, белиссима! Аморе мио[4]! – пропел Роберто.

– Что-то в этом роде. Но чаще всего он пел «Санта Лючию». Ее зовут Люси, Лючия. Она тоже полюбила. Они поженились. Она была совершенно неопытна, поэтому то, что произошло между ними в первую ночь после свадьбы, страшно потрясло ее. Отец был так молод, многого не понимал. Он, наверное, был слишком упоен своим счастьем. В общем, они прожили вместе много лет счастливо, наверное. Только радости физической любви она так и не узнала. Для нее это всегда было и остается тяжкой супружеской повинностью. Она лишь однажды говорила со мной об этом, но я запомнила.

– Так вот почему у тебя до сих пор не было возлюбленного.

– Наверное. Меня все время что-то удерживало. Но зато я дождалась тебя. А может быть, я просто именно тебя искала и не хотела никого другого.

– Я люблю тебя, – прошептал Роберто. Губы их встретились, тела переплелись. Время остановилось…

Когда они опомнились, солнце уже садилось. С озера потянуло прохладой, вода потемнела, скалы отбрасывали на песок длинные тени. Яхта сиротливо покачивалась на волнах.

– Смотри, она, похоже, соскучилась без нас, – сказал Роберто.

– Еще бы, бросили бедняжку одну на целый день. Она права, пора возвращаться, но только по одной причине: я ужасно хочу есть.

– Синьорина, это просто неслыханно. Вы все время голодны. Не завидую вашему мужу. Как он вас прокормит, ума не приложу. Однако к делу. – Роберто вскочил, согнулся в шутливом поклоне, перебросил через руку воображаемую салфетку. – Чего желает синьорина? Котлеты из водорослей с песочком? Коктейль с рыбками?

– Салат с креветками, лазанью с пармезаном и огромный десерт со взбитыми сливками.

– Это впечатляет. Вперед! – Роберто схватил Паолу за руку, и они побежали к яхте, поднимая тучи алмазных брызг.

Вода была теплая, ласковая, напоенная солнцем. Роберто остановился и повернулся к берегу. Лицо его было серьезно и немного торжественно.

– Запомним это место. Ничего более прекрасного, чем здесь, сегодня, у меня никогда не было и вряд ли когда-нибудь будет. Я хочу, чтобы ты это знала.

– Бог весть, что с нами станет завтра, – отозвалась Паола. – Но сегодня мы были единственными людьми на земле. Адамом и Евой. Мы были прекрасны. Я не забуду. Никогда.

Она взяла его руку, поцеловала ладонь, на мгновение прижалась щекой и поплыла к яхте.

Риджини никак не мог решить, как ему отнестись к информации, которую привез Марио, и вообще, что со всем этим делать. С одной стороны, чего-то он все же добился, скорее всего после происшедшего с ней Паола из Тремеццо уехала. С другой стороны, он не знал, успела ли она встретиться с Гольвезе и русским. Этот придурок Марио не нашел ничего лучшего, как сидеть сложа руки и ждать, пока она появится. За это время могло произойти все, что угодно. Но как бы то ни было, с Марио придется обойтись очень ласково. Он слишком много знает, и будущее спокойствие его, Риджини, полностью зависит от молчания Марио. Он аж зубами скрипнул от ярости. Зависеть от такого человека, как Марио, что может быть отвратительнее! Но выбора нет, придется выполнить все его условия. Кроме того, Марио необходим ему еще для одного дела.

Риджини вызвал к себе Марию.

– Срочно разыщи Марио и пришли ко мне. После этого можешь быть свободна.

Марио вошел и небрежно закрыл за собой дверь. Развалился в кресле, закурил без разрешения. Совсем распоясался, с раздражением подумал Риджини. Чувствует, что мы с ним теперь повязаны.

– Как там у тебя дела с секретаршей Гольвезе?

– Превосходно, шеф. Совсем ручная стала.

Марио весь светился самодовольством.

– Я ее затащил пару раз к себе. Покувыркались на ковре. Классная баба. Впрочем, вы же знаете Гольвезе. Он плохих не держит.

Да, Гольвезе я знаю, подумал Риджини. Даже слишком хорошо, чтобы спокойно спать. Серьезный противник.

– Ты не расслабляйся. Тяни из нее информацию. У него секретарши подолгу не работают.

– Чем он их берет, ума не приложу. Вроде старик уже, песок сыплется, а она от него просто тащится. Без конца: Гольвезе то, Удо се. Переживает, что он ее давно уже «на ковер» не вызывал. Не трахает, значит, ее больше на ковре в своем кабинете. А раньше, бывало…

– Избавь меня, пожалуйста, от подробностей.

– Я же не виноват, шеф, что она мне все рассказывает.

– Есть ли что-нибудь по делу?

– Пока нет. У нее же мозги между ног растут. А напирать слишком рискованно. Может проболтаться Гольвезе.

– Постарайся все-таки. Судя по тому, что ты мне сейчас рассказал, она у него долго не задержится.

– Ладно, попробую. А как насчет нашего уговора, шеф, не забыли?

– Не забыл. Выкладывай, что ты надумал.

– Барбали совсем уже на пенсию собрался. Вот я и подумал, что мог бы занять его место.

– А что ты смыслишь в телевизионной рекламе? Ты об этом подумал?

– Не Боги горшки обжигают, шеф. Научусь. Кроме того, начальнику совсем не обязательно во всем разбираться самому. Для этого есть подчиненные. Его дело руководить.

Риджини с такой силой сжал под столом кулаки, что побелели костяшки пальцев. Каков нахал!

– Ладно, иди. Я подумаю об этом.

– Только подумайте хорошенько, шеф.

– Что это значит? Уж не вздумал ли ты угрожать мне?

– А зачем? Вы ведь и так все понимаете.

Марио вышел. Риджини чувствовал, что его загнали в угол. Отдать самый ответственный участок работы этому ограниченному подонку – чистое безумие! Однако выбора нет. По счетам надо платить. Впрочем, он найдет способ приструнить Марио. Не теперь, позже.

Роберто пришвартовался у центральной пристани.

– Здесь есть один отличный рыбный ресторанчик, «Колумб». Креветки там всегда отменные и к тому же неплохое вино. Но сначала купим тебе что-нибудь из одежды. Ведь сегодня у нас особенный вечер.

Он помог Паоле спуститься на берег и они направились к небольшому бутику, зазывно сверкавшему витринами неподалеку. Внутри было прохладно, работал кондиционер. Молоденький продавец зевал в углу, посетителей с утра не было. Он встрепенулся, когда вошли Паола и Роберто, и с радостной улыбкой бросился им навстречу.

– Чем могу служить, уважаемые синьоры?

– Да ладно тебе. Мы, конечно, весьма важные птицы, но не сегодня и не здесь. Тебя как зовут?

– Николо.

– А меня Роберто.

– Я так и подумал, что вы Роберто Орицио, по крайней мере очень похожи.

– Так ты меня знаешь?

– А кто же вас здесь не знает? Я имею в виду из молодежи. Во всех клубах ваши плакаты. У меня все ваши диски есть. Классная музыка.

– Ну надо же. В Тремеццо на поклонника нарвался. Нико, я очень рад, что зашел именно сюда. Вот, посмотри на эту девушку и откровенно скажи, видел ли ты когда-нибудь более совершенное создание природы?

Нико так долго и внимательно разглядывал Паолу, что той стало не по себе. Она растерянно засмеялась, прикусила нижнюю губку и, беспомощно подняв брови, посмотрела на Роберто.

– Никогда, – изрек наконец Нико. – В жизни никогда. Может быть, в кино, да и то не уверен.

– Судя по тому, как она себя ведет, она не кинозвезда, а простая смертная. Зовут ее Паола, и для меня она драгоценнее всех сокровищ мира.

Паола шутливо закрыла лицо руками. Она искренне забавлялась происходящим. Роберто был в ударе.

– Сегодня у нас совершенно особенный день, и я хотел просить тебя об одной услуге. Помоги мне подобрать для нее что-нибудь достойное ее красоты. Ты не будешь возражать? – обратился он к Паоле.

– Все, что тебе будет угодно, – ответила она, давясь от смеха. На Нико невозможно было смотреть, его буквально распирало от гордости и торжественности момента.

– Роберто, ты зашел как раз туда, куда надо. Во всем Тремеццо, да что там, на всем побережье нет такого выбора, как у нас.

– Ты, конечно, большой молодец, Нико, но ты меня не понял. Мне не нужен выбор, мне нужна та одна-единственная вещь, которая создана специально для Паолы и ждет не дождется, когда же мы ее отыщем. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Кажется, понимаю. – Глаза Нико загорелись азартом. Он, как гончая вокруг дичи, стал ходить кругами вокруг Паолы, что-то бормоча себе под нос и размахивая руками.

Вдруг он просиял, щелкнул пальцами, бросился к зеркальному шкафу в глубине комнаты и извлек оттуда что-то воздушное. Это оказался тончайшего шелка комбинезон с очень открытым верхом и широченными, как бы летящими брюками.

– Это модель Даниэлы Бонджорно. Редчайший цвет: спинка гусеницы китайского шелкопряда, как раз под цвет ваших глаз. Один-единственный экземпляр. Очень дорогая вещь.

Нико даже стал чуть заикаться от волнения. Роберто важно кивнул, и Паола отправилась в примерочную.

Когда она вышла оттуда, в магазине наступила мертвая тишина. Роберто и Нико смотрели на нее во все глаза, потом покосились друг на друга и опять на нее.

– Ты великий человек, Нико, не менее великий, чем твоя эта Даниэла Бенвенуто.

– Бонджорно.

– Вот-вот. Именно Бонджорно. С сегодняшнего дня, Паола, будешь носить только ее творения.

– Слушаюсь, мой повелитель, – смиренно ответила она.

– Ты понимаешь, Нико, до этой минуты я был свято убежден, что одежда женщину только портит. Ты и Даниэла перевернули все мои взгляды на этот предмет. Спасибо тебе.

– Вот эти золотые сандалии и сумочка исключительно подойдут и, на мой взгляд, завершат ансамбль.

– Все, что ты считаешь нужным, Нико. Твое слово для меня закон.

Нико, сияя от гордости, достал фирменный пакет.

– Нет, Нико. Упаковывать не надо. Ты ведь пойдешь прямо в этом? – обратился он к Паоле.

– А как же иначе. Но кое-чего все же не хватает. Нет ли у вас чего-нибудь из белья?

– Что вы имеете в виду, синьорина Паола? – церемонно спросил Нико.

– Я имею в виду дамские трусики. Ну, знаете, такой предмет женского туалета, который надевают на…

– Я понял, – почему-то покраснев, сказал Нико.

– А то я свои где-то потеряла. Ты не помнишь где, Роберто?

– Ума не приложу. – Роберто сокрушенно покачал головой. – Жаль, хорошие были трусики. Но ничего, не расстраивайся, Паола, я уверен, что Нико поможет нам. Не так ли, Нико?

Нико стоял красный, как рак, не понимая, шутят они или всерьез.

– Извини, Роберто, но мы не торгуем женским бельем. Есть один магазин чуть дальше по улице…

– Ни за что. Больше никаких магазинов, кроме этого, для меня не существует. Придется сегодня обойтись без трусиков. А что делать? – Паола всем своим видом изобразила растерянность.

– Об этом ведь никто, кроме нас, не знает, – сказал Роберто. – Нико никому не скажет, верно? Значит, аппетит пропадет только у меня, а это не так страшно. Я и не на то готов ради тебя, любимая.

– Что прикажете делать со старым платьем? – спросил Нико.

– Оставим здесь? – Роберто повернулся к Паоле.

– Нет, нет, ни за что. Это слишком дорогая для меня вещь. Отправьте, пожалуйста, в отель «Тремеццо» на имя Роберто Орицио, номер 56.

– Прощай, Нико, и спасибо за все.

– Роберто, одна просьба. Оставь автограф на память.

– Охотно. Где?

– Да хоть на этой стене. – И Нико протянул ему фломастер.

Роберто размашисто расписался.

– И вы, синьорина, прошу вас.

Паола просто приписала внизу «и Паола».

Они еще раз попрощались и вышли на улицу.

Ресторан «Колумб» располагался на самом берегу озера. По дороге все прохожие оборачивались и смотрели им вслед.

– Странно мы, должно быть, выглядим, – сказал Роберто. – Ты просто великолепна, как сверкающий изумрудный факел, а я, наверное, смотрюсь оборванцем рядом с тобой. Я так увлекся покупкой этого костюма, что совершенно забыл о себе. Но ничего уже не изменишь. Придется тебе смириться с моим соседством.

– Ты прекрасен, милый. И какое нам дело, что думают люди.

– Ты права. И в контрасте есть своя прелесть. Сегодня все будут особенно завидовать мне.

У входа их встретил метрдотель. Сначала он неодобрительно посмотрел на потрепанные джинсы Роберто, хотел уже что-то сказать, но узнав его, расплылся в улыбке и воскликнул:

– Синьор Орицио, какой сюрприз! Добро пожаловать, синьорина. Ваш любимый столик, синьор, как раз свободен. Прошу.

Он провел их через зал на террасу, увитую диким виноградом, и усадил за угловой столик у самой воды. Паола огляделась. Почти все столики были уже заняты. Отовсюду раздавался разноголосый приглушенный говор. Из зала доносились нестройные звуки, там музыканты проверяли свои инструменты. Официант зажег свечку под розовым кружевным колпачком и принес меню.

– Не надо, – остановил его Роберто. – Принесите нам для начала целую гору королевских креветок с фирменным соусом и вина на ваше усмотрение. Не возражаешь? – спросил он Паолу.

Она кивнула. Ей было так хорошо, что ничего не хотелось говорить. Просто смотреть на его лицо в мерцающем розовом свете свечи.

– Люблю это место, – нарушил молчание Роберто. – Когда сидишь вот так, спиной ко всем, кажется, что…

– Плывешь на корабле в неведомые страны, – подхватила Паола.

– Именно. Может быть, даже в неоткрытую еще Америку, как Колумб. Только мне повезло больше, чем ему. Его окружали только грубые матросы, а у меня есть ты.

Он потянулся через стол и взял ее руку. Словно электрическая искра пробежала между ними. Роберто вздрогнул и убрал руку.

– А это, оказывается, небезопасно. Можем спалить все это заведение. Интересно, где у них тут огнетушители. Так, на всякий случай.

Официант принес блюдо с креветками, соус и высокие бокалы на тонких ножках. Разлил вино и величаво удалился.

Роберто обмакнул креветку в соус и протянул Паоле. Она откусила нежную ароматную мякоть.

– М-м-м, восхитительно. Видишь, я уже ем у тебя из рук. Ты меня приручил. Помнишь «Маленького принца» Сент-Экзюпери? Там Лис сказал: «Мы в ответе за того, кого приручили». Так что ты теперь отвечаешь за меня. Тебе не страшно?

– Немного. Боюсь, не надоест ли тебе.

– Как знать? Все может быть, но ты первый узнаешь об этом. Ты можешь обещать мне то же?

– Обещаю. Но имей в виду, я так просто от тебя не отстану. Я слишком долго ждал тебя.

Роберто поднял бокал.

– За нас.

– За нас, – эхом отозвалась Паола. – Значит, есть уже такое понятие «мы». Как новое созвездие в небе.

– За то, чтобы оно долго светило.

Они выпили. Вино было терпким и освежающим. Оркестр в зале заиграл медленную обволакивающую мелодию.

– Потанцуй со мной, – попросила Паола.

Роберто встал, отодвинул ее стул и они вошли в зал. Под потолком медленно вращался огромный зеркальный шар, отбрасывая на стены сверкающие блики. По всему залу на разных уровнях висели подсвеченные модели парусников. Паола положила руки на плечи Роберто, он слегка прижал ее к себе, и они закачались в такт музыке.

Через тончайшую, невесомую ткань она чувствовала, как вибрирует, наливается желанием его сильное тело. Сознание своей власти над ним возбуждало ее. Прохладное прикосновение шелка к коже только усиливало чувственность. Я становлюсь Мессалиной, со сладким ужасом думала Паола. Я готова заниматься с ним любовью круглые сутки, где угодно и как угодно, хоть здесь, на танцевальной площадке. Паола подняла голову, нашла губами его губы и принялась целовать. Он прижал ее к себе так крепко, что у нее перехватило дыхание, и горячечно зашептал:

– Сладкая моя, любимая, уйдем отсюда, иначе я не выдержку и возьму тебя прямо здесь. Плевать мне на всех этих людей.

– Как раз к этой мысли я тебя и подвожу.

– Ты сумасшедшая, Паола, я обожаю тебя.

Его нетерпеливые пальцы пробрались под шелк и дотронулись до ее напрягшейся груди.

– А ведь ты тоже очень хочешь меня, правда?

– Да.

– Скажи мне это.

– Я очень хочу тебя, Роберто.

Он нагнулся и поцеловал набухший сосок. Тут неожиданно зажегся свет. Паола быстро привела в порядок свой костюм и огляделась.

У микрофона стоял знакомый метрдотель и пытался привлечь к себе внимание присутствующих.

– Синьоры, дамы и господа, уважаемые гости. Сегодня среди нас находится восходящая звезда нашего рока. Наверняка его имя многим хорошо известно. – Он выдержал эффектную паузу. – Синьор Роберто Орицио!

Свет снова погас и луч прожектора выхватил из темноты улыбающееся лицо Роберто. Он взглянул на Паолу, слегка пожал плечами и пошел к оркестру. Вокруг свистели и хлопали. Паола вдруг почувствовала, что он уходит от нее в этот свист и аплодисменты, туда, где ей места уже нет. Ей стало неуютно. Только что все было полно Роберто, его теплом, его любовью, а теперь он больше не принадлежал ей, он принадлежал всем.

Роберто подошел к гитаристу, взял у него гитару, перекинулся парой слов с ударником и, приладив микрофон повыше, поднял руку вверх, призывая к тишине. В ответ раздались еще более мощные аплодисменты. Роберто тряхнул головой и взял несколько аккордов на гитаре. Шум не смолкал. Паола смотрела на него и не узнавала. Он буквально купался в неистовом восторге толпы. Выждав еще немного, он произнес в микрофон:

– Эту песню я посвящаю моей любимой.

Наступила мертвая тишина, и он запел лирическую балладу в стиле средневековых менестрелей. Его неповторимый, обволакивающий голос проникал прямо в душу, заставлял сердца биться быстрее.

Паола посмотрела вокруг. Все взгляды были устремлены на Роберто, и какие взгляды! Похоже, все присутствующие женщины, независимо от возраста, готовы идти за ним на край света, помани он их пальцем. Прямо перед сценой сбились в стайку несколько совсем молоденьких девушек. Они смотрят на него, как на Бога, с раздражением подумала Паола. Вот-вот выпрыгнут из своих платьев. Умом она понимала, что это неотъемлемая часть его жизни. Он музыкант, артист, поклонение публики для него своего рода допинг, источник вдохновения. Но тем не менее настроение испортилось, захотелось уйти, не видеть всего этого. Я веду себя, как последняя дура, твердила себе Паола, но это мало помогало.

– Эту песню я посвящаю своей любимой, – раздался над ее ухом издевательский голос. – Он забыл только добавить: очередной любимой.

Паола резко повернулась. Перед ней стоял смуглый мужчина средних лет с залысинами и небольшим брюшком. Губы презрительно оттопырены, в глазах за ироническим смешком прячутся озабоченность и боль.

– Зачем вы так говорите? Вы же совсем не знаете его.

– Деточка, мало кто знает его так, как я. Посмотрите, одна из этих малолеток там, у сцены, моя дочь. Вон та, с черными волосами до самой задницы. Готова ради него спрыгнуть с небоскреба. Вся комната обклеена его портретами, завалена вырезками из газет. Вот оттуда я кое-что и почерпнул про синьора Орицио. А вы что, совсем газет не читаете?

– Читаю иногда, но…

– Ясно, значит, вы не в курсе дела. И знакомы с ним, наверное, совсем недавно. Я тут наблюдал за вами, когда вы танцевали. Впечатляющая была картина. Моя дурочка чуть в обморок не упала. Готова была глаза вам выцарапать.

Паола вспыхнула до корней волос. Какой ужас! Она и помыслить не могла, что они привлекают столько внимания.

– Вы, похоже, хорошая девушка, на редкость красивая и еще не испорченная. Примите совет немолодого уже человека, бросьте его и бегите, пока она не опалил вам крылышки.

Слезы навернулись на глаза Паолы, она отвернулась к сцене, чтобы скрыть свои чувства. В этот момент Роберто допел свою песню, помахал руками восторженно аплодирующей публике и спрыгнул со сцены. Его тут же окружили. Длинноволосая брюнетка, та самая, повисла у него на шее, он шутливо отбивался, улыбаясь во весь рот. Все вокруг тоже смеялись. Паола круто развернулась и бросилась к выходу. Слезы душили ее. Она выскочила на улицу, озираясь по сторонам в поисках такси. Как назло улица была пуста.

Оркестр снова заиграл. Брюнетка потянула Роберто на танцевальную площадку. Он машинально последовал за ней, озираясь в поисках Паолы. Ее нигде не было видно. Роберто мягко отстранил от себя девицу и подошел к метрдотелю.

– Девушка в зеленом, которая была со мной. Вы не заметили, куда она ушла?

– Кажется, она только что вышла на улицу.

Роберто расплатился и бросился к выходу. Он сразу увидел ее. Она быстро, не оглядываясь, шла по набережной. Он нагнал ее, взял за руку, но она вырвалась.

– Что случилось? Почему ты ушла без меня?

Молчание. Только тут он заметил, что глаза ее полны слез.

– Паола, ради всего святого, объясни, в чем дело?

Паола по-прежнему молчала.

– Тебе не понравилось, как я пел? А ведь я пел для тебя.

– Нет, неправда! Ты пел для них!

– Ах, вот ты о чем. С этим придется смириться, Паола, если ты хочешь быть со мной. Когда я на сцене, я действительно принадлежу им, я даже себе больше не принадлежу. Это неизбежно, любимая, ведь я музыкант.

Паола вдруг успокоилась. Ей даже стало немного стыдно.

– Прости. Я была не права, но все произошло так внезапно. Я была совершенно к этому не готова. За нынешний день – Господи, неужели прошел всего один день, кажется, что целая жизнь! – за этот день ты так избаловал меня. Я почувствовала себя центром твоей вселенной. И вдруг – это! Я просто не смогла справиться с собой. Мне придется научиться жить с этим.

– Это будет нелегко, поверь мне. Вообще нелегко быть спутницей артиста.

Слово «спутница» почему-то больно кольнуло Паолу. Она не могла понять почему. Вспомнились печальные глаза отца той малахольной брюнетки.

Свет фар разорвал темноту. Роберто поднял руку. Около них с визгом затормозило такси.

– Какая удача, – сказал Роберто. – Здесь это большая редкость. Садись, Паола. В отель «Тремеццо», – крикнул он водителю и захлопнул за собой дверцу машины.

Всю недолгую дорогу до отеля они молчали. Каждый думал о своем. Паолу мучил один вопрос, но ей не хотелось говорить об этом при постороннем человеке.

Когда они наконец остались одни в номере Роберто, Паола сразу же ушла в ванную, якобы причесаться, а на самом деле, чтобы собраться с мыслями. Она не знала, как начать этот разговор, как среагирует Роберто. Когда она вышла, он сидел в кресле и листал какой-то журнал. Она стала бесцельно слоняться по комнате, поправила цветы, вышла на балкон, вернулась, включила телевизор, выключила, снова занялась цветами.

– Может быть, скажешь, что тебя гложет?

– Ничего. Почему ты так решил?

– Да ты просто думаешь вслух.

– Все эти женщины. Когда ты поешь, они все твои, только свистни. Что ты чувствуешь при этом?

– Наслаждаюсь своей властью. Если кто-нибудь скажет тебе, что ему это безразлично, не верь.

– А потом, после концерта, когда они гроздьями виснут на тебе и ты можешь выбирать любую или всех сразу, что тогда?

– Тогда? По-разному. Поначалу я просто балдел от этого, потом успокоился. Они ведь все такие наивные маленькие дурочки. Придумают себе героя и воображают, что влюбились по уши. Дурь одна. Ничего интересного.

– А много у тебя их было?

– Не считал. Послушай, Паола, я же тебе, кажется, сразу сказал, что я не святой и не евнух. Или ты предпочла бы, чтобы я был таким?

Вместо ответа Паола опустилась перед ним на колени, провела руками по внутренней стороне ног от колен вверх, расстегнула молнию на джинсах и почувствовала, как напрягается и растет под ее пальцами его мужская плоть.

– Какой еще евнух, – прерывисто прошептала она. – Кому нужен евнух?

Она стянула с него джинсы и принялась целовать. Роберто откинулся в кресле, запустил пальцы в ее волосы, закрыл глаза и отдался ласке ее губ и трепещущего языка.