Время крови: Дикий север: 1765-1922 гг.

Размышления на тему…

Двенадцатилетним мальчишкой я прочитал книгу Вельскопф-Генрих «Харка – сын вождя», а после того мне в руки попали мемуары Мато Нажина «Мой народ Сиу». С тех пор я заболел «индейской романтикой». В отличие от многих, я никогда не любил Фенимора Купера и оставался почти равнодушен к Майн Риду. Впрочем, и другие книги Вельскопф-Генрих не пробудили во мне интереса. Были только «Харка» и «Мой народ Сиу». Они распахнули предо мной ворота в мир неудержимой любви к просторам равнин, горным хребтам, дыму костров, тянущемуся ввысь из конусовидных жилищ. Они заставили меня приступить к поискам каких-то знаний, которым я не мог дать ясного определения, но важность которых ощущал всем моим существом.

В то время я жил в Индии, где работали мои родители, и имел возможность покупать книги на английском языке, о которых в Советском Союзе и мечтать не приходилось. Если на обложке был человек в перьях, то эта книга непременно попадала в мою библиотеку. Большей частью это были дешёвенькие вестерны, не заслуживающие ни малейшего внимания, но на их страницах я нашёл то, чего был лишён Фенимор Купер: я нашёл неприкрытую жёсткость. И эта жёсткость показалась мне правдой.

Из всех купленных тогда вестернов у меня сохранился лишь роман Томаса Бергера «Маленький Большой Человек», всё остальное отправилось в мусорный ящик. А этот потрёпанный томик в мягкой обложке до сих пор стоит у меня на полке. «Маленький Большой Человек» – гениальное произведение; мало что из литературы этого жанра может потягаться с историческим полотном Бергера в живописности, юморе, неожиданности поворотов. «Маленький Большой Человек» послужил мне очередной ступенькой в мир американских индейцев, поднявшись на которую я понял, что обратной дороги для меня нет. Я был загипнотизирован туземным миром, я хотел его ещё и ещё, я жаждал погрузиться в него с головой.

Попав однажды в библиотеку иностранной литературы, я обнаружил там несметное количество книг по интересующей меня теме и едва не задохнулся под обрушившейся на меня лавиной информации. Я обкладывался пачками книг и метался от одной к другой. Мне хотелось проглотить сразу всё, что лежало передо мной, глаза перескакивали со страницы на страницу, шарили по оглавлениям, впивались в многочисленные термины и названия. Я раскрывал сразу несколько книг и терзался своей беспомощностью: не в силах одолеть одновременно несколько текстов, я подолгу просто поглаживал страницы и смотрел на них, пытаясь преодолеть волнение и нетерпение. Так случалось каждый раз, когда я заказывал новую порцию книг. Сначала восторженно любовался ими, борясь с неодолимой жадностью, затем успокаивался и начинал читать.

Мало-помалу накопленные знания стали требовать выхода. Надо было с кем-то поделиться ими. Однако я понимал, что индейская тематика мало кого привлекает. Несколько раз я выступал с докладами в институте, затем на работе, но всё это было как-то бестолково, неуклюже, бесполезно. А информация напирала, давила нестерпимо.

И я решил написать книгу. Почти сразу пришло название – «В поисках своего дома». Это были мои поиски, хотя действие разворачивалось на Диком Западе, – поиски самого себя на безбрежном просторе жизни. К тому времени во мне не осталось и следа мальчишеской романтики; я прекрасно понимал, что в какие тона ни окрашена война колонизаторов против аборигенов, где бы такая война ни шла – в Америке, в Африке, в Азии, – когда две культуры сходятся с оружием в руках, они не остановят своего натиска до тех пор, пока одна их них не опустится на колени, истекая кровью. Я симпатизировал индейцам, но я не мог закрывать глаза на их безграничную жестокость. Отрезанные у покойников пальцы и головы – это детские шалости по сравнению с тем, что индейцы делали с живыми пленниками…

Я чувствовал, что меня начало разрывать изнутри. Мне хотелось рассказать правдивую историю покорения Дальнего Запада, но не хотелось и пугать читателя зверствами туземцев. Вдобавок к этому меня распирало желание сообщить обо всех наиболее важных исторических событиях в период 1860–1890 годов. Хотя я сомневался, удастся ли мне увязать все эти события в одну цепочку… Трудностей было много, но я справился. Книга получилась.

Однако поступавшая информация была нескончаема. Факты цеплялись друг за друга, увлекали в новые дали, открывали неожиданные ракурсы, порождая желание узнавать больше и больше. Я написал ещё две книги – «Тропа» и «Хребет Мира», а успокоение так и не пришло. Наваливались новые замыслы, нащупывались новые темы.

Есть такая древняя формула: чем больше мы узнаём, тем больше неузнанного открывается нам. Чем больше становится объём наших знаний, тем больше становится поверхность сосуда, где хранятся наши знания (как надувающийся шар), а потому увеличивается и поверхность его соприкосновения с неведомым. Так уж устроен человек… Познание ставит перед нами новые вопросы. Череда этих вопросов не знает конца. Познание уводит нас вглубь и уносит вдаль.

Возникавшие вопросы привели меня через традиционную культуру индейцев к Традиции вообще. Передо мной постепенно прорисовались контуры традиционной культуры Руси, затем понемногу я обнаружил просторы Традиции Севера и Сибири. Мир оказался необъятным и многогранным…

Многогранность – не то слово. Мир открылся мне во всей его бесконечности и вместе с тем во всей его невероятной одинаковости и узнаваемости. Форм много, но суть Традиции одна. Красок жизни много, но формула жизни одна. Жизнь – это Бог, а не идолы и не иконы. Любовь одинакова у всех, жестокость тоже.

Соприкоснувшись с историей и культурой Севера, я невольно ужаснулся: Америка сумела каким-то необъяснимым способом создать из своей недолгой истории миф, придав ему облик красочного вестерна. Американский Дикий Запад, с его «национальными героями» вроде Буффало Билла и генерала Кастера, превратился в нечто культовое, хотя история покорения Запада, история так называемых индейских войн занимает каких-нибудь тридцать лет, не больше. А где же культ героев Севера? Культ героев Сибири? Советский кинематограф сумел сотворить однажды миф о социалистической революции, возникли почти мифологические Чапаев и Щорс, появились «Красные дьяволята» и «Неуловимые мстители». Дети играли в этих неукротимых героев Гражданской войны, но никто не играл в Ермака, никто не играл в Атласова, никто не играл в чукотских и нанайских охотников. Чеховские мальчики были увлечены Ястребиным Когтем и намеревались удрать в Америку, у них и в мыслях не было отправиться в эвенкийские стойбища, потому что ни Эвенки, ни Чукчи, ни Ханты никогда не воспевались в русской литературе.

Я пишу их с большой буквы, потому что всё это – имена собственные. Однако все эти племена и народы давно фактически лишены своих имён. Названия улиц и гор в русском языке пишутся с заглавной буквы, но не народы. Народ превращён в безликую серую массу. А кому придёт в голову воспевать безликую массу?

Мы обязаны вернуть всем этим людям их громкие имена. Имена родовых групп, имена племён, имена наций. С именами вернётся живая история, пробудится интерес к Традиции.

Я написал повесть «Лето большой грозы», затем родился «Из рода Оленей». О ком бы я ни рассказывал – будь то Якуты или Ханты, – всюду главными действующими лицами становились люди, наделённые шаманским даром. Это не случайно. Именно они имеют силу привлечь внимание к своему народу. Не ударами в бубен, а своими деяниями.

Моей целью было показать рядовому читателю неординарность традиционной жизни, её гипнотичность. Но для того чтобы сделать это, необходимо выявить самые неожиданные для нынешнего читателя стороны жизни «малых» народов. Искусство – это тоже магия: что-то приглушить, что-то выпятить, а потом поменять их местами и расставить новые акценты. Но чтобы расставлять акценты, надо сначала что-то сотворить, собрав множество разрозненных деталей в Целое. Вряд ли кто-то посторонний будет очарован пляской Нанайцев в каком-нибудь из центральных концертных залов Москвы. Вряд ли – потому что не услышит зритель ничего, кроме гиканья и топанья под барабанный бой. А увидит лишь тот, кто уже хоть немного знаком с рельефом и фактурой Традиции, кто попал под влияние её магнетизма.

Не знаю, удастся ли мне сделать то, что я хочу, но я буду продолжать мою работу в этой области и надеюсь, что мои «Край света», «Из рода Оленей» и прочие повести раскроют глаза многим из тех, кто был равнодушен к далёким оленеводам, охотникам и рыболовам…

Мне приятно осознавать, что есть немало людей, прилагающих усилия для популяризации Традиции, и что с некоторыми из них я знаком лично. Так, судьба свела меня однажды с профессором А.В. Ващенко. Александр Владимирович – личность увлечённая, значительная, с мировым именем. Сколько раз с его помощью приезжали из Америки индейцы, чтобы посмотреть наш Север; приезжали Оджибвеи, Навахи, Апачи – аборигены со всех концов США и Канады. Они знакомились с культурой Севера и рассказывали о себе…

Помню, как после одной из таких поездок шаман Навахов, возглавлявший делегацию, сказал, что его люди, посоветовавшись, решили принять Александра Владимировича в племя. Прямо на сцене клуба МГУ, где делегация показывала свои танцы, была проведена церемония усыновления. Шаман долго пел молитвенные стихи, отбивая ладонью ритм о соломенную тарелку. Его помощники создавали на полу священный рисунок из цветного песка (эти очень тонко выполненные рисунки, наполненные магической силой, уничтожаются сразу после церемонии; каждый из присутствующих имеет право взять себе щепоть на память). Затем к волосам Ващенко привязали лёгкое пёрышко, осыпали голову табаком, приложили к груди кукурузный початок. В общем, ничего особенного, никаких специальных костюмов, даже довольно буднично. Но я помню серьёзные, погружённые в себя лица индейцев… Для них это был шаг исключительной важности: они принимали в свою семью нового человека, делали его фактически кровником. И я помню взволнованные глаза Александра Владимировича: он получал в друзья сразу целое племя!

Вокруг толпилось несколько десятков студентов. Все жадно следили за происходящим. Почти никто из них не имел отношения к этнографии, но ни один не покинул зал, не утомился индейскими песнями и плясками, не заскучал во время долгой церемонии усыновления. А потом посыпались вопросы.

Разве это не весомое событие в деле популяризации Традиции?

Александр Ващенко перевёл огромное число книг о североамериканских индейцах (этнографических и приключенческих), начиная с Джеймса Шульца и заканчивая Уиллом Генри. Но он не позволял себе ограничиваться узконаправленными вестернами, его интересовало более обширное культурное пространство.

Распространяя индейскую Традицию в России, он с таким же неугасимым энтузиазмом пропагандирует в Америке культуру нашего Севера и Сибири. Он постоянно стремится слить Традицию обоих полушарий Земли в единое целое. Под его редакцией в свет вышел двухтомник «В ритме с природой», где одна из книг была полностью посвящена поэзии «малых» народов России, а вторая – поэзии североамериканских индейцев. Летом 2002 года в свет вышел сборник «An Anthology of Native Siberian Literature» в переводе и под редакцией Ващенко. Теперь в США и Канаде желающие смогут познакомиться (пусть и вкратце) с творчеством писателей, вышедших из среды Традиции.

Анна Конькова, Григорий Ходжер, Еремей Айпин, Юрий Велла, Галина Кептуге, Анна Нергаки, Платон Ламутский – эти имена говорят сами за себя, но говорят лишь тем, кто тянется к Традиции и знаком с произведениями этих авторов. Множество великолепных книг находится, к сожалению, вне поля зрения читателей. «И лун медлительных поток», «Амур широкий», «Ханты» и многие другие романы обладают всеми качествами, чтобы стать сегодня настоящими бестселлерами, но они, увы, почему-то не издаются. Полагаю, что всё дело в теме – традиционная жизнь коренных народов отпугивает большинство издателей.

В таких огромных странах, как Россия и США, проблемы «малых» народов во многом схожи. Большие города, где жизнь удобнее (с этим спорить бесполезно), одинаково легко заманивают в свои сети и сельских жителей, далёких от Традиции, и людей, родившихся в стойбищах кочевников. Лёгкость, с которой в городе можно заработать если не большие, то вполне достаточные деньги, заставляет многих покидать насиженные места. «Цивилизация» наступает, беспощадно давя любые очаги протеста. «Цивилизация» не интересуется человеческой душой, её занимают только людские страсти, с помощью которых она зарабатывает деньги, растёт вширь, вытаптывая леса и осушая озёра. «Цивилизацию» интересует только она сама, и для своей победы она пускает в ход все средства (и прежде всего оглупление человечества). При тотальном ослеплении городских жителей огнями агрессивной рекламы как могут люди разглядеть что-либо другое, затерявшееся за сверкающими афишами, как могут разглядеть живую природу?

Во вступительной статье к «Антологии литературы коренных народов Сибири» Ващенко рассказывает, как во время конференции 1995 года на трибуну поднялась девушка, приехавшая с Дальнего Севера, и воскликнула: «Пожалуйста, прислушайтесь к моим словам, как к крику дикого журавля!» Далее Ващенко задаётся вопросом: «А знаком ли я с повадками журавля? Слышал ли его крик хотя бы раз? Я не мог припомнить. А кто-нибудь из присутствующих в зале? Доводилось ли им хотя бы видеть журавля?.. Если нет, то способны ли мы понять действительные нужды людей, чья повседневная жизнь целиком состоит из неразрывных взаимоотношений с их братьями – оленем и журавлём, являющихся их родовыми тотемами?»

Временами неодолимая печаль охватывает меня. Кому нужна Традиция? Кто поднимается на её защиту? Представители «цивилизованного» мира часто выдвигают свой главный аргумент: «Технический прогресс делает жизнь легче». И они правы. С этим не поспоришь. Однако речь не о том, чтобы, проповедуя Традицию, призывать людей жить в пещерах. Нет. Я убеждён, что Традиция способна уживаться с Технократией, если последняя не ведёт себя, как вели себя конкистадоры, сметая всё на своём пути. Но, к моему сожалению, в большинстве случаев Технократия поступает именно так. Она пользуется своей силой.

И всё-таки Традиция способна жить бок о бок с техническим прогрессом. Ходят же люди в церковь, иногда часами стоят там во время службы, а потом отправляются исполнять боевое задание, обвесившись автоматами и радиопередатчиками. Одно другому не помеха. И лесные пожары тушатся с помощью вертолётов и самолётов. Сегодня это естественно. Мир многогранен, он непрерывно развивается, он не обязан быть односторонним и закостенелым. Но чтобы эта многогранность не исчезла, Традиция должна получить право громкого голоса. В противном случае Технократия проглотит всё.