Вспышка

не хотел отвечать на основополагающий этот вопрос.

Успел снять наличку в двух попавшихся на пути банкоматах. Больше карточкой пользоваться

будет нельзя. Машинально сунул ее в карман пиджака.

Минуты до взлета тянулись катастрофически медленно. Чтобы как-нибудь отвлечься, Федор

листал скучный журнал «Болгарских авиалиний». Наконец двигатели на мгновение затихли и снова

заработали с неуклонно нарастающим гулом. Толчок, машина плавно начала разгон. Только тогда он

откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Напряжение последних часов враз навалилось тяжелой

усталостью на каждую частичку тела.

«Через час – Афины, оттуда на каком-нибудь катерке-пароходике добраться до Кипра… Там

отсидеться у Макса. Подумать, разобраться во всем», - он старался расслабиться и успокоиться.

«И что я там высижу?» - как ни гнал от себя Федор этот вопрос, но ответить на него рано или

поздно будет нужно.

Полет – всегда как начало новой жизни. Прежняя осталась за пунктом пограничного контроля

софийского аэропорта. С гонкой за электронными деньгами и мнимой свободой. Поисками опоры в

пустоте и дороги в никуда. Кончилась чужая сказка. Мечты и надежды, которые он принимал за свои.

Искреннее и нежное чувство, которое так ловко использовали. Все осталось на взлетной полосе.

Впереди был беспощадный путь в неизвестность. Его путь к себе. Федора Круглова больше не было.

Самолет мощно пошел на взлет.

Вторая интермедия.

Два увесистых черных кирпича уверенно выехали с парковки столь же квадратного, как и

они, здания софийского «Гранд Отеля» на улице Генерала Иосифа Гурко. На заднем сиденье

головной машины вальяжно расположился дородный господин, совершенно лысый, но зато с густой

черной бородой. Несмотря на явно деловой характер разговора, который он вел по телефону

спецсвязи, моментами бородач чуть усмехался краешками глаз.

- Твой Колобок покатился в противоположную от Москвы сторону.

- Почему твой? Разве не наш?

- Нет-нет! Это твой колобок!

- Что, лиса Алиса подавилась? или кушать не стала? совсем невкусный оказался? Как Федя мог от

нее уехать?

- Да, старичок, что-то вы с замесом напутали…

- А что же ты?

- Послушай, ты меня не предупредил, что надо еще к ним в постель залезть. Все, что просил, я

сделал. Но я сразу сказал, что мне не по душе эта высосанная из пальца комбинация. Сколько раз я

тебе говорил: все предугадать нельзя, а? Всегда найдется мелочь, которую не учтешь… Ты все

красиво выстроил, и девушке голову накрутил, и вроде романтическую встречу нарисовал. А про

биологию-то не подумал! Не пошла реакция, и все тут, не сложилось у них. . В этот раз, по крайней

мере…

- Любен, ты лукавишь сейчас. Ты же был вчера рядом с ними, все видел. Великий маг не мог такую

деталь не заметить. Не захотел вмешиваться, вот и все. Так?

- Герман, чтобы закончить этот разговор, скажу. Вся твоя затея с «Волной» и с Федей-колобком мне

не нравилась. С самого начала. Ты упорно пытаешься взять на себя то, что доступно только Ему. А

наша с тобой, - бородач засмеялся в голос, - магия начинается со следования Его замыслу. Если

вспомнишь, я тебе это объясняю еще с тех времен, когда ты даже и не думал в потомки к генералу

затесаться. Но, видно, не очень доходчиво. В этом случае я просто проверочку сделал твоему плану.

Как оно само сложится. Вот оно и сложилось. И не переживай: прошло бы все гладко теперь, все

равно еще бы где-нибудь лопнуло. Да еще и в какой-нибудь ответственный момент. Так что я тебя от

неприятностей избавил. Отойдешь – спасибо скажешь. И сдается мне, что ты и сам на девушку глаз

положил. Да?

- Постой, ладно я что то насочинял от себя. Но бабка? Она же на него указала? Ошиблась, значит?

Но все ведь совпало так…

- Значит не все. Не суди ее строго. Она пожилая женщина, могла чего и напутать… И хватит об этом.

Давай о важном. Ты уверен, что твое присутствие здесь не требуется? Не хочется сюрпризов.

Столько было сделано…

За шторкой бокового окна автомобиля промелькнул памятник Царю-Освободителю.

- И сколько потрачено, – добавил Герман. – Все в порядке. Все договоренности есть. По итогам

переговоров, как ты знаешь, будет образована комиссия, в состав которой автоматически будут

включены все участники консультаций с обеих сторон. И так далее, сам понимаешь.

- Хорошо. Но я все равно жду тебя в гости. Думается, тебе уже пора побыть в горах. Привести себя в

порядок. Охота на львов – дело, конечно, впечатляющее, но разнообразие же тоже нужно.

- Уж не билет ли в один конец ты мне хочешь прислать, из тех, которыми Иноземцев однажды

махал?

- Герман, ты упорно хочешь поговорить о своих проколах? Иноземцев получил свое за

безответственность и трусость. На этом в истории «Волны» надо поставить точку, – жестко

подытожил Любен. – И не говори глупости. Мы партнеры, сколько лет уже? Мы нужны друг другу, а

сейчас особенно. Я только позвал тебя в гости.

- Concordato, мой друг. Мы, похоже, просто давно не виделись, давно не бродили по твоим горам.

Впрочем, если ты настаиваешь, я смогу, пожалуй, прилететь к тебе на денек. Закажу чартер на

завтра. Или послезавтра. Нам действительно надо поговорить. У меня очень большие планы! Если

«поток» потечет… Моя скромная финансовая организация наполнится его течением! – Герман не

смог скрыть торжества. - Да, и что же Колобок? Самолет не долетит?

- Скорее не взлетит. С таким-то грузом, - Любен скривился. Улыбаться, даже саркастически, он к

этому моменту разговора совсем перестал.

- И что? Все погибнут ради него одного?

- Герман! Это ты на своих сафари стал таким кровожадным? Разумеется, не все. Наш гость и еще

кто-то. Кого выберет… Тот, кто выбирает.

- Не устаю тобой восхищаться…

Небольшой кортеж добрался, наконец, до стандартно-помпезного здания правительства.

- Извини, но мне уже пора…

- Да… Удачи!

Любен отбросил телефон на приятнейшей кожи задний диван. Брезгливо поморщился.

- Он серьезно считает, что я смог бы по своей воле угробить целый самолет с людьми. – Пожал

плечами. - Тебя ждет сюрприз, ничтожество. И прозвище какое взял! Аж Кощеем себя объявил.

Урфин Джус недоделанный! Так ты и не понял, что твое дело – чемоданы с деньгами таскать. Тот, кто рожден ростовщиком, не будет управлять. Гордыня всегда бывает наказана. Это не я придумал.

Как Федя мог уехать… Как-как… Федя-колобок-то умрет, но…

Охранник уже пару минут стоял с каменной физиономией у открытой двери. Любен вышел

наконец из машины, сам с раздражением захлопнул дверцу. И добавил уже совсем тихо:

- Нина не ошибается, потому что ничего не решает от себя! Идиот! Безнадежный! Приятного тебе

полета!

Лента новостей.

ИНТЕРФАКС: Болгария не видит проблем в реализации проекта газопровода "Южный поток", заявил

премьер-министр страны. Ранее новое правительство приостановило реализацию проекта «для

выяснения некоторых деталей».

Плодотворными и полезными признали обе стороны итоги очередного раунда российско-болгарских

переговоров по проекту строительства газопровода. В ходе переговоров обсуждались как

экологические аспекты проекта, так и технические особенности его строительства. В консультациях

приняли участие представители болгарских деловых кругов, выразивших заинтересованность в

участии в строительстве газопровода.

РИА «Новости»: По сообщению информационного агентства «Рейтер», сегодня в аэропорту Софии

потерпел крушение самолет А319 авиакомпании «Болгарские авиалинии», выполнявший полет по

маршруту София-Афины. При взлете авиалайнер набрал высоту менее 50 метров и упал на землю.

На борту находилось 105 пассажиров и 6 членов экипажа. 5 пассажиров и 2 члена экипажа погибли, остальные получили травмы разной степени тяжести. Предварительной причиной авиакатастрофы

названа ошибка пилота.

По неподтвержденным сведениям, среди пассажиров авиалайнера могли находиться граждане

Российской Федерации.

«Спорт-экспресс»: Как заявила в интервью газете СЭ капитан волейбольной команды «Звезда»

Алиса Гроф, «в команде у нас отличное настроение. Коллектив настроен только на победу в каждом

матче, на то, что бы отстоять завоеванное в прошлом сезоне золото». Очередное Первенство

России по волейболу среди женских команд стартует в среду.

Глава 15.

Аэробус оторвался от земли. И резко, намного резче, чем полагается, пошел вверх. Он

понял, что этот самолет не взлетит. Через мгновение лайнер словно свалился с невидимых рельсов

и обрушился на взлетную полосу. «Блин, ноутбуку, похоже, конец. А столько там всего…» - вертелась

в голове не самая существенная мысль.

Ошеломляюще всеобъемлющий грохот падения заглушил единогласный вопль пассажиров.

Он успел сгруппироваться, закрыть руками голову, когда что-то тяжелое, какой-то модный саквояж

свалился на него сверху.

Фюзеляж аэробуса надломился. Салон превратился в кашу из ручной клади, людей,

пассажирских кресел и кусков внутренней обшивки. Истошные крики сотни людей, стоны, плачь.

Запахло дымом. Через ряд от него кто-то из экипажа, в порванной форме, в буквальном смысле

слова по головам прополз к аварийному выходу. Вытолкнул люк. К какофонии звуков добавился вой

сирен.

Он уже отстегнулся. Выбрался из-под кучи барахла. Его толкнули в спину, он стукнулся о

спинку кресла, разбил губу и нос. Железистый привкус крови во рту. Поднялся, под напором сзади

полез к выходу.

«Вот тебе и лыжи-велосипеды», - подумал он и вывалился наружу, на надувной трап.

Фюзеляж лежал на земле, поэтому лететь было невысоко. Однако он наткнулся на замешкавшегося

внизу другого пассажира, упал на колено, попробовал подняться и тут же закричал от боли.

В тот же момент люди в ярких комбезах подхватили, уложили на носилки и понесли прочь, к

зданию терминала. Он сообразил, что из-за измазанного кровью лица его приняли за

тяжелораненого. Навстречу по бетонке взлетного поля с разных сторон неслись кареты «скорой

помощи» и пожарные машины.

«Портфель со всеми документами в салоне. И со всеми деньгами, правда, тоже. Зато шанс

исчезнуть… совсем», - крутилось в голове, пока его тащили до чего-то вроде сборного пункта, к

которому непрерывно подъезжали машины «скорой» и тут же, забрав очередного раненого,

отправлялись обратно. Ждавшие своей очереди пострадавшие лежали на носилках, между ними

метались врачи. Ссохшиеся тряпки грязно-бордового цвета повсюду, шмотки бинтов, обертки от

лекарств и использованные шприцы.

- How are you? – по-английски спросил его человек в форме.

- Well, - он вытер лицо, желая показать, что с ним все относительно нормально, что не надо тратить

на него сейчас время.

«Тема бегства в экзистенциальной философии, блин. Исчезнуть, спрятаться, убежать…

Слова-то какие трусливые. Жалкие какие–то словечки», - эта неожиданная, но очень простая и

убедительная мысль многое меняла.

Пожарные притащили и поставили рядом еще одни носилки. Спасатели громко кричали,

звали врача, как он понял. На носилках лежала пожилая женщина. Кровавая каша вместо живота.

Она из последних сил чуть слышно постанывала.

«Вот и убежал. Самолеты уже начали падать. А если бы он поднялся чуть выше? Метров на

50?»

Он снова оглянулся на ту женщину по соседству. Ухоженная дородная дама, лет 55,

примерно. Хорошо одета. «На кого она похожа?» Ответ на этот вопрос пришел сам собой и заставил

его вздрогнуть.

Женщина вдруг резко вскрикнула, дернулась всем телом, попытавшись подняться, и нелепо

завалилась на бок. И затихла. Никто не успел даже нагнуться. Только тогда появились врачи,

искусственное дыхание, адреналин в сердце….

«Обреченные. . Обреченные видеть Замысел и следовать ему. И всегда отвечать за слабых,

которые вокруг. Которые сами отвечают только за себя. Обреченные всегда делать то, что должно.

Просто делать. Не спрашивать и не рассчитывать. Вот и весь ответ на все загадки».

Он сел на носилки; снова вытер рукавом порванного пиджака лицо, только уже с силой,

словно убирая что-то, накрепко прилипшее к лицу.

«Путь к себе, говорите? Что ж, значит, тот офицер должен вернуться. Верный Пантелеич

снова выручил, подсказал дорогу…»

Он начал подниматься.

«Смешно. Господин Корнилов уверен, что играет красивую партию. Только перепутал свое

место и место Его. Это не шахматы… Нельзя… слабых искушать. И пытаться не следует».

Он встал, еле сдерживаясь, чтобы не закричать от боли, и поковылял к зданию аэропорта.

Из-за суматохи с безуспешными попытками реанимации на него никто не обратил внимания.

Санитары относили соседние носилки в сторону. Где уже стояли несколько, целиком накрытые

плотной черной пленкой.

Внутри терминала была паника. Сотни людей метались по закрытому помещению, как будто

там тоже произошла авария. Он потихоньку брел вперед, придерживаясь за стены.

Приоткрытая дверь. Staf only. Ключик в замке. Зашел внутрь, закрыл дверь изнутри.

Подошел к зеркалу. Не сразу узнал себя. И не только из-за поседевших висков и разбитой

губы. Умылся, приложил платок к расквашенной губе. Ссадина на лбу немного кровила. Кое-как

пригладил волосы.

«Спасибо тебе, тренер!» - пробормотал он. – «Успел сгруппироваться, обошелся малой

кровью». Усмехнулся тому, как точно подходило к моменту расхожее выражение.

Критически оглядел порванный пиджак (куртка, как и портфель, осталась на полке для

ручной клади в самолете), снял, проверил карманы. В одном из них нашлась кредитка First-Банка.

Он повертел ее в руках.

«Что ж, тем проще. Любен помогает, бескорыстно или нет – другой вопрос… воспользуемся

его помощью. Я иду».

Он сунул пиджак в урну и вышел в зал. Там продолжалась дикая кутерьма. Полицейские

пытались успокоить мечущихся, как куры пассажиров, деловито сновали медики. Он огляделся,

увидел то, что ему было нужно.

Прихрамывающий человек, хоть и в одной рубашке, с ссадиной на лбу и разбитой губой был

никому не интересен. Он прошел к банкомату со знакомым логотипом. Крупнейший российский банк

уже начал экспансию у братушек? Sorry, for technical reasons, the ATM is temporarily not working.

Сверху лежала цепочка, которая показалась знакомой. Он взял ее, потянул, понял, что она

закреплена на тыльной стороне шкафа. Секунду поколебавшись, залез туда рукой и достал

небольшой конверт. Разорвал.

В конверте находились Паспорт гражданина Российской Федерации и загранпаспорт. Он

пролистал бордовые книжечки. Не удивился, увидев свою фотографию. В документах значилось

«Фаддей Федорович Стариков».

Также там обнаружились Юлин медальон, кредитная карта Болгарского Инвестиционного

Банка и небольшая записка на плотной бумаге. Он прочитал:

«Как трагично, порой, звучит Его музыка, не правда ли? Тебе предстоит сделать выбор. Ты

можешь лететь либо в Москву, либо в любое место на земле. Деньги на карте – за гостиницу,

которую я, считай, у тебя купил. Если выберешь исчезнуть – забудь о существовании нас всех, и

тебя никто не тронет. Если нет, останешься обреченным навсегда».

С новой строки:

«Германа Корнилова в Италии звали Гера-падальщик».

Вместо подписи:

«Мы встретимся или очень скоро, или уже в следующий раз».

Еще к бумаге был прицеплен маленький кончик волчьего хвоста.

«Смайл бы еще нарисовал», - улыбнулся Фаддей. - «Не бьется у тебя, Любен, не бьется.

Нельзя предавать самого себя. Сам сказал. Проверочки все…»

И добавил уже почти вслух:

- Доброй охоты!

Тяжелая черная «шестерка» аккуратно протиснулась сквозь сплошные ряды автомобилей и

остановилась у тротуара.

Оставшиеся пятнадцать минут он хотел просто подышать морозным сухим воздухом поздней

московской осени. Опять полшестого, Ленинградский проспект, холодно. Спокойные серые краски

пасмурного неба уравновешивали напряжение и вечное беспокойство Великого Города. Он вышел

на тротуар, закурил, поправил шарф. Слегка сморщившись от боли (коленка, на которую он

приземлился, спускаясь из аварийного выхода аэробуса А319, еще болела), прошелся по высокому

бордюру, не слишком ловко, правда. Некоторые из спешащих прохожих с удивлением оглядывались

на пируэты, который выделывал высокий господин в хорошем пальто.

Медленное движение гудящего потока машин по Ленинградке напомнило ему неумолимое

течение его родной Реки. «Интересно, если потренироваться, можно запускать камушки по крышам

машин так, чтобы они перепрыгивали с одной на другую?» - Фаддей вспомнил, как однажды в

детстве, таким же пасмурным днем отец учил его делать «блинчики» по воде. Он спрыгнул с

бордюра. Улыбнулся, представив себе, как плоский камень скачет по лакированным крышам. «По

крышам…» - проговорил вполголоса. Зажмурился, распрямил плечи, покачал головой, как бы

разминая шею, и сделал вдох полной грудью.

Быстро темнело. Разноцветными огнями разгоралась уличная иллюминация.

Фаддей проснулся совсем недавно. Два последних дня казались бесконечными. Рейс

Пловдив-Москва, канитель с оформлением машины в огромном автоцентре на окраине. Права из

интернета, вчера долго ждал в заведении японской кухни, пока, наконец, не явились развеселые

молодые ребята и не вручили ему нужную пластиковую карточку. Потом проспекты ночной столицы,

параллельный слалом с невероятно спешившим куда-то (не в аэропорт ли?) лимузином с

трехлучевой звездой на капоте.

МКАД, развязка на Каширку, высоченная эстакада. Огромный, похожий на дачный домик

тягач Renault шел своим рядом, с разрешенной здесь немаленькой скоростью. Опытнейший

водитель «Мерседеса» что-то не рассчитал, видимо из-за темноты, и попытался выскочить на шоссе

перед самым носом у грузовика. Мощнейшим ударом грузный S-класс швырнуло на бетонные

ограждения, он перевалился через них, сделал в воздухе еще один оборот вокруг своей оси и

крышей вниз рухнул на землю.

Грузовик опрокинулся набок, по инерции его еще долго тащило вперед по бетонному

покрытию. По счастью, других машин рядом не оказалось. Кроме «Ауди» Фаддея. Он сбросил

скорость в нужный момент, остановился, наблюдая, как задние габариты «Мерседеса» рисуют

красные спирали по ночной черноте. Вспышка внизу под эстакадой. Фаддей аккуратно объехал

почти перегородивший дорогу здоровенный тягач и нажал на газ. Становиться фигурантом

милицейских протоколов, пусть и в качестве свидетеля, ему не было никакого резона.

Фаддей еще раз посмотрел на сумеречное московское небо. Достал телефон, проверил,

сколько времени.

«Пора. Не стоит заставлять Жанну ждать. У нее сейчас много забот. Но прежде надо сделать

еще один звонок».

Он сел в машину, зажигание, ожил мощный мотор.

- Я буду через 10 минут. Спускайся.

На крыльце служебного входа спорткомплекса «Звезда» курили красивая женщина средних

лет и высокий худощавый шатен с седыми висками и припудренной ссадиной на лбу. Она, похоже,

немного волновалась, временами поводила плечами в элегантном манто поверх строгого темного

платья и поправляла черный платок, изящно наброшенный на голову. Иногда женщина казалась

похожей на актрису Анджелину Джоли.

- Извини, выдернул тебя прямо с минуты молчания. Странно, что игру еще не отменили.

- Думаете, мне интересно там находиться? Делать мне там нечего даже по протоколу. Мы же не

были женаты официально, - с легким раздражением ответила Жанна.

- Все равно, ведь не один год вместе… Да, выбор женщинам не дан… Каково это - столько лет быть

с ним, потому, что так… должно?

- Я сирота. Мать бросила меня в роддоме. Нина рассказала, что я приемная дочь и объяснила,

отчего ни у нее, ни у меня никогда не будет детей, когда мне было семнадцать. Я тогда не могла

понять, почему вокруг столько ухажеров, а у меня ни разу ни к кому не появилось чувств. Про

которые только и говорили все мои подружки. Почему я легко шла на близость, а потом изводила

парней безразличием. Пока один не попытался повеситься.

- Интересные у тебя были переживания в пубертатном возрасте, - покачал головой Фаддей.

- Женщинам, таким как мы, не дан выбор. Мы рождаемся… обреченными. Мы только воплощаем

Его замысел… Поэтому не рассуждаем и не оцениваем. – Жанна отвернулась.

- Скажи, пожалуйста, куда ты дела Горенко?

- В воскресенье он сел в самолет и полетел в Дели. Он давно хотел побывать в Непале.

- А самолет – долетел? – усмехнулся Фаддей.

- Я не вижу причин, чтобы ему не долететь.

- Шучу.

- Бедный Эдик так впечатлился Любеновским трепом про свет, так испугался, что попал в когтистые

лапы сил Зла… - Жанна как бы изобразила сожаление.

- Он решил, что Любен и Корнилов – это просто черти. А ты – их прислужница. Не очень далек от

истины оказался, по правде-то! – засмеялся Фаддей.

- Ага. Не совсем случайный, как говорится… человек.

- А безвременно оставивший нас в результате нелепой автокатастрофы господин банкир – неужели

даже этого не увидел?

- Не находите, что какая-то слишком… циничная ирония, с Вашей стороны, на мой взгляд. Извините.

- Таков был покойный.

- Конечно нет, он думал, что я выполню его приказ. Он же серьезно считал, что имеет возможность

приказывать. И раз Вы заговорили о Горенко. Может, ему все-таки растолковать, что он

действительно никого не убивал? Что это был собственный выбор Иноземцева?

- Нет, – отрезал Стариков. - Горенко же ехал убивать. Он себе это разрешил тогда – теперь пусть так

и живет. И еще. Я надеюсь, что о семьях водителя и охранника позаботятся?

- Разумеется. Эх, попали ребятки под раздачу ни за что ни про что…

- Не так, Жанночка, - прервал ее Фаддей. – Ни за что ни про что ничего не бывает. Это как с теми

двумя, которые Иноземцева… Которые так странно потом утонули. Конечно, их слабые мозги легко

поддались энергии смерти, которая шла от Славы. Но кирпичи-то они тогда в руки сами взяли! Они

сами были готовы к этому! А молодчики Корнилова – сколько на них всего? Не тебе рассказывать.

Он замолчал. И добавил:

- Еще Петьке отправь… бутылку «Курвуазье» хорошего. А то нехорошо с ним как-то получилось, -

рассмеялся Фаддей.

Они некоторое время стояли молча. Из открытых дверей уже доносился гвалт, всегда

сопровождающий спортивные зрелища. Матч начался.

- Я пойду, посмотрю-таки игру, - улыбнулся он.

- А я к матушке вернусь.

- Как она?

- Очень плохо последнее время. Средиземноморский воздух ей совсем не помогает. Она так ждала, что, наконец, в нашей стае будет свой вожак. А не это фуфло. Все переживала.

- Не думала же баба Нина, что история, начавшаяся перед сражением у городка Ески-Загра, может

остаться не законченной? - он как бы задумался. - Хотя и Любен ведь тоже…

Жанна промолчала в ответ. Перевела разговор:

- Я рада за Алису. Она оказалась в довольно неловком, мягко скажем, положении… Бейдж вот,

кстати, возьмите.

- Тогда до свиданья!

- Прощайте!

- Уверена? – он подмигнул ей.

- Ой, пойду я, – Жанна всплеснула руками и спустилась к ожидавшему лимузину.

«Прощай, Жанна… Тебе будет хорошо в Бари. Одной. А с Любеном надо поговорить. Теперь

уже без дураков. И сдается, не последний это мой… VIP-клиент», - думал Фаддей, рассеяно

наблюдая за игрой с верхнего ряда трибуны.

Он давно заметил, что некий странный субъект пристально смотрит на него из прохода под

трибунами. Собственно, единственной странностью во внешнем виде субъекта был пижонский

шейный платок, совсем не подходивший к вполне будничному костюму. А так – аккуратно одетый

невыразительный дядька, в возрасте уже…

Стариков скривился и демонстративно отвернулся. Рабочую программу на сегодняшний день

он считал для себя законченной.

Глава 16.

- Телеканал «Спорт» продолжает трансляцию матча-открытия очередного женского первенства

страны по волейболу, в котором московская «Звезда» принимает екатеринбургскую «Уралочку».

Несмотря на трагические события, случившиеся накануне этого матча, после двух партий москвички

ведут 2-0, - энергично тарахтел комментатор. Камера тем временем ползала по полупустым

трибунам. Любен выключил телевизор и задумчиво произнес:

- Выбрал, значит… Что ж, придется еще встретиться, - он подошел к окну. Солнце отбрасывало

последние лучи на вершину Тодорки. – А мы еще на кое-что годны, оказывается. Путь для «Потока»

расчищен, господин финансовый гений, который посчитал, что получил не гарантии, а индульгенцию, совершил неудачный полет аккуратно тогда, когда сделал свое дело. Только вот еще с неким

Фаддеем Стариковым придется иметь не самый приятный разговор. Ну не без того…

Он помолчал, сложил руки за спиной, прошелся по комнате. Снова посмотрел на багровые от

заката вершины.

- Вышло так, как должно, – кивнул кому-то Любен. – Один доблестный офицер когда-то до конца

остался верен своему долгу. А своим надо помогать… вспомнить…

Ночь на третий день штурма Шипки удивляла прохладой и сыростью после убийственной

дневной жары. Подполковник Фаддей Линдстем только что скомандовал «Отбой!» по своему отряду

и с наслаждением теперь курил, спрятавшись между двумя громадными камнями от вполне

возможной пули. С наступлением темноты солдаты устало приводили в порядок и углубляли

ложементы и наращивали брустверы. Все больше штыками и котелками – шанцевым инструментом

в требуемом количестве полки на перевале никто снабдить не позаботился.

Однако настроение на позициях преобладало бодрое: первый штурм 9 августа был отбит с

громадными для наступавших потерями; прошедший день турки только палили как бешеные, но на

приступ не пошли. Зато упорно окапывались, почти уже у самого ската горы, и уже построили новые

батареи, возвышавшиеся над русской позицией. Линдстему все это очень не нравилось. Принявший

командование правым флангом вместо раненого в первый день князя Вяземского, он прекрасно

понимал, насколько неустойчиво и уязвимо положение обороняющихся.

«Сулейман дал нам уйти под Ески-Загрой, позавчера уложил тысячи своих солдат, погнав их

в лоб на скалу Святого Николая. Но рано или поздно он перестанет делать глупости. И совершит

обходной маневр, который напрашивается сам собой», - размышлял подполковник. - «И тогда наша

героическая сказка быстро закончится».

Откуда-то сверху скатился Пантелеич с чайником, который он бережно, как драгоценность,

держал перед собой.

- Пожалуйте чайку, ваше благородие! Добыл вот в лазарете! И сухари еще! – денщик раскладывал

все это на камнях с таким видом, будто пикник накрывал.

- Вот спасибо! Вот это замечательно! – Линдстем сообразил, что весь день ничего не ел. А горячего

чая не пил с тех пор, как ускоренным маршем позавчера утром выступил с брянцами на Шипку.

- Что солдаты говорят? – спросил он чуть погодя.

- А что говорят? Говорят, что кабы воды вдоволь было, сколько угодно бы турок здесь отбивали.

Слабы басурманы против нашего брата! Хоть тот аманат и говорил, что их на Коране поклясться

заставили, что Шипку возьмут, - Пантелеич кивнул вниз, под гору, куда с пулей в затылке днем

отправился упомянутый пленный, - а где им!

Линдстем раздраженно покачал головой и в последний раз пошел осматривать укрепления.

Весь отряд Столетова, защищавший Шипку, состоял из двух пехотных полков (Орловского и

Брянского) и пяти дружин болгарских ополченцев, сильно поредевших еще после Ески-Загры. И 30

орудий, из которых шесть трофейных турецких. Эти невеликие силы растянулись жидкой цепью по

обеим сторонам дороги, проходившей через перевал, на 7000 шагов. Граф Толстой, все тот же

приятель Линдстема, командовал обороной горы Св. Николая, которую турки попытались с ходу

взять в первый день штурма; полковник Липинский был во главе центральной позиции вокруг горы

Северной. Армия Сулейман-паши, как насчитали офицеры перед штурмом, достигала тысяч сорока

свежих, отлично вооруженных и ни в чем не нуждавшихся бойцов.

Отряд Линдстема занимал правый фланг позиции на шипкинском перевале. Далеко вперед

выдвинутый малочисленный авангард его стоял на Боковой горке. Над ним высилась так

называемая Лысая гора, на которой турки за прошедший день соорудили одну из новых батарей.

Стоявшая в тылу у Линдстема русская Центральная батарея четырьмя своими пушками этим

приготовлениям помешать не смогла. Да и снарядов оставалось все меньше. Артиллеристы берегли

их на случай штурма. Подполковник был уверен, что сегодня здесь и будет нанесен главный удар.

Недаром же в лесу вокруг Лысой целый день скапливались свежие турецкие таборы.

Многочисленные огни, горевшие сейчас там, как будто подтверждали его соображения.

«И здесь у нас не отвесные скаты, как у Толстого на Николае. От Лысой до центра всей

позиции через Боковую горку – чуть ли не ровная дорога. Все наши укрепления – неглубокие

ложементы да завалы из деревьев. Несомненно, здесь турки и начнут», - Линдстем прилег на

бруствер ложемента, в который уже раз напряженно всматриваясь в огни на Лысой.

«Месяц уже как Шипка наша. И вплоть до самого штурма старый мудрый инженер-генерал

Кренке строил дорогу через перевал, вместо того, чтобы рыть ложементы и укреплять батареи. А

теперь мы отбиваемся на тех слабых укреплениях, которые от турок же и остались. Все-таки война

всегда – цепь нелепостей и случайностей. Нелепых случайных совпадений», - грустно усмехнулся

подполковник. «Или наоборот? То, что мы принимаем за случайности, и есть на самом деле явления

Его замысла?»

Линдстем еще раз посмотрел на огни в турецком лагере. Ему показалось, что их стало еще

больше.

«И еще вода…» Вода, вернее, ее отсутствие, было чуть ли главной бедой оборонявшихся на

шипкинском перевале два прошедших дня. Единственный родник находился далеко внизу,

практически за позициями русских, тропинка до него простреливалась со всех сторон и к этому

времени уже превратилась в жуткую траншею между двумя валами из трупов.

«Капитан, приезжавший вечером в штаб Столетова, пообещал, что 4-я стрелковая бригада и

вся дивизия Драгомирова выступают в три утра. Единственный наш шанс здесь, что они успеют хотя

бы к полудню. Иначе нас просто раздавят», - пришел Линдстем к невеселому выводу и пошел назад.

У одного из завалов он обратил внимание на молодого пехотного офицера. Укрывшись

шинелью и подложив под голову кусок дерева, тот курил и смотрел на звезды. «Штабс-капитан

Никифоров, совсем ведь еще мальчик, только что получил повышение», - вспомнил Линдстем.

- Что Вы не спите, господин капитан?

Никифоров сбросил шинель, чтобы подняться, отдать честь, но подполковник жестом

остановил его.

- Да вот думаю о песне, которую солдаты пели, про погибшую душу. Кто эта душа? Не обо мне ли эта

песня? Что ж, если так, то когда-нибудь да надо… Но лучше бы позже, ведь жизнь так хороша, -

проговорил молодой офицер. Он заметно волновался, голос его слегка дрожал.

- Не могу одобрить Вашего лирического настроения, - Линдстем присел рядом. – Хотя и вполне Вас

понимаю. Единственное, в чем мы можем быть уверены, – что сегодня сделаем то, что должны, и

останемся верны присяге. Все остальное нам неведомо, а потому и думать об этом не стоит.

- Но хватит ли сил? Неужели отступать? Все будет решено своевременным приходом подкреплений,

ведь так? – Никифоров приподнялся на локте, говорил вполголоса, словно ища у командира

поддержки, словно надеясь, что ему известно нечто важное, но пока секретное, что может

разрешить все сомнения.

- Думаю, Вы ошибаетесь. Все уже решено, - задумчиво проговорил Линдстем. - Постарайтесь уснуть.

Это приказ, если хотите.

Подкрепления не подошли ни к десяти утра, как обещал ночной гонец, ни к полудню.

Прижатые с трех сторон к гребню перевала малочисленные части генерала Столетова все еще

держались. Не из последних сил. Последние силы давно закончились. Не верой в подход

подкреплений. Ибо никто в это уже не верил. Они держались из какого-то безнадежного упрямства, смирившись внутри себя со скорым и неизбежным концом.

К четырем часам дня остатки отряда Линдстема, то есть горстки солдат, совершенно

обессиленных двенадцатичасовым боем и ужасающей жарой, откатились к последнему рубежу, к

брустверам Центральной батареи.

Все открытое пространство между Лесным курганом, на котором передовые роты Линдстема

в пять утра встретили первую атаку, и неглубокой лощиной, за которой высились эти самые

брустверы, было покрыто сплошным черно-красным ковром из трупов, свинца и чугуна. Эти 300

шагов вокруг Боковой горки стали роковыми для турок. Преодолей они их чуть быстрее, прорвись в

центр русской позиции – и штурм мгновенно превратился бы в резню.

Линдстему в течение дня были переброшены все крошечные резервы, которые имелись в

распоряжении Столетова. Последняя рота пришла к нему на подмогу с Николая, с передовой

позиции. Толстой нашел возможность ослабить свой фронт, чтобы спасти фактически уничтоженный

правый фланг. Эти относительно свежие солдаты Брянского полка остановили турок на последнем

рубеже.

- Опять лезут нехристи, Ваше благородие…- Пантелеич смотрел на высыпавшую из леса новую

массу солдат в красных фесках. – Белены они, что ли объелись…

Действительно, турки быстро шли вперед, несмотря на страшное действие, которое

произвел залп картечными гранатами в их колоннах. Целые груды тел вырастали на месте каждого

разрыва, но им все было нипочем. В одних рубахах, только с патронными сумками за спиной, они

плотной массой двигались вперед, ободряемые сновавшими в их рядах муллами и предвкушением

близкой победы.

- Иди на батарею, узнай, сколько там еще снарядов, - негромко приказал Линдстем денщику. Каждый

ее выстрел давал короткую, но такую нужную передышку его пехотинцам.

- Подпустить поближе! – во весь голос скомандовал подполковник. – Целься!

- Залпом - пли! - крикнул он, чуть еще обождав.

Уверенные, что встречать их уже некому, турки от неожиданности смешались и после

третьего залпа отступили в лес. Еще одна отсрочка…

Линдстем обернулся к лежавшим рядом офицерам-брянцам.

- Похоже, господа, у нас остался простой выбор. Либо умереть с честью на этих камнях, либо

сдаться и быть изрубленными и поднятыми на штыки, - проговорил подполковник.

«Любопытно, - подумал он. – За 12 часов уши так привыкли к грохоту сражения, что

перестали его замечать. Можно разговаривать обычным голосом». Действительно, шипение и свист

пуль, гудение гранат, звон осколков, «ура», «алла», подвывание турецких рожков, стоны и крики –

все это слилось в один непрерывный монотонный гул.

Но чего-то в этом грохоте стало ему не достовать. Линдстем не мог понять, чего именно, и

потому тревожился. Ответ принес Пантелеич, и известие его подтвердило, что беспокоился

подполковник недаром.

- Ваше благородие, на батарее замки вынимают, уходить собрались, - прошептал старый денщик.

Линдстем рванулся, выскочил из ложемента, почти не пригибаясь, побежал к батарее.

Пантелеич, прихрамывая, поспешал следом.

Командир батареи, немолодой полковник Бенецкий суетливо метался между орудий и пустых

зарядных ящиков и лихорадочно отдавал последние распоряжения. По его резким, дерганым

движениям и срывающемуся голосу можно было заключить, что полковник несколько не в себе.

Артиллеристы меж тем уже откатывали орудия к дороге.

- Господин полковник! – крикнул ему Линдстем. – Что у Вас происходит?

- Что толку в батарее, на которой нет снарядов? И заряда картечи на орудие не осталось! – не

оборачиваясь, резко проговорил артиллерист. – Или Вы хотите, чтобы орудия достались туркам в

целости и сохранности?

Линдстем вплотную подошел к Бенецкому, с силой взял его за локоть, тихо сказал:

- Вы что, полковник? У нас есть приказ командира отряда «Держаться до последней крайности!»

Других не поступало. И мы должны приказ выполнить.

Бенецкий дернулся, посмотрел Фаддею в глаза и вдруг обмяк, сел на ящик.

- Да. Что это со мной, - глухо произнес он через минуту.

Командир батареи встал, привычным уверенным голосом отдал новую команду:

- Замки на место! Орудия – на бруствер! Картечью – заряжай!

Он сам подошел к разрушенному брустверу, решительно поднялся на него. Смерть от

попавшей прямо в висок шальной пули была мгновенной. Подбежавшие артиллеристы подхватили

тело своего командира.

Мощное и яростное «Алла!» вдали засвидетельствовало, что началась новая атака.

Линдстем растерянно огляделся. Похоже, на батарее не осталось ни одного офицера-артиллериста.

Но пушки должны стрелять! Хоть не прицельно, хоть в воздух…

- Господин подполковник! – Фаддей услышал за спиной высокий, почти детский голос. Обернулся.

Перед ним стоял артиллерийский подпоручик, совсем еще мальчик, в изодранных штанах и туфле

только на одной ноге.

- Разрешите принять командование батареей!

- Принимайте, черт возьми! Орудия должны открыть огонь! Сейчас же!

- Есть! – подпоручик поднес дрожащую руку к несуществующему козырьку. – Только вот посмотрите

туда, - он указал в сторону дороги. По ней, мимо замолчавшей батареи, быстро двигалась большая

группа легкораненых с перевязочного пункта. И к ним примыкали все новые солдаты и ополченцы.

Стихийное отступление началось.

- О, Господи, - прошептал Линдстем. Он добежал до отступающих, опередил их, встал перед

угрюмой толпой.

- Назад! Стой! Приказа об отступлении не было! Отступления нет! Подкрепления уже близко! Кругом!

Смирно! – Линдстем кричал все подряд, что ему приходило в голову, чтобы только остановить это

смертельно опасное движение. Мрачный Пантелеич стоял у него за спиной с винтовкой на изготовку.

Офицер схватил за грудки первого попавшегося солдата.

- Кто такой? Какая часть?

- Горнист второй роты Орловского полка Макаров Тимоша… Тимофей, - дрожащим голосом

пролепетал сутулый рыжий солдатик. Кепи не было, веснушчатое лицо от страха и от копоти стало

черно-белым. – Командира роты нашего на штыки взяли, руки отрубили, Ваше благородие, всех тут

убьют, - он чуть не плакал.

Линдстем наотмашь ударил его по лицу тыльной стороной ладони. От неожиданности солдат

потерял равновесие. Следующая пощечина сбила его с ног.

- Ты что, гнида, бежать? Все назад! За мной! – подполковник размахивал револьвером. Люди

останавливались, обступали его со всех сторон.

И в этот момент батарея дала залп!

- За мной! На позицию! – Линдстем воспользовался удачным моментом. Нестройная масса

подчинилась, побежала к ложементам, в которых отстреливались его солдаты.

Рота Третьей дружины болгарского ополчения весь день успешно отбивалась на крутом

откосе левее Лысой горы. Собственно, турки не пытались их атаковать, лишь прижимали к земле

беспрерывным обстрелом, не давая головы поднять. Болгары отвечали, как могли, но к четырем

часам они потеряли командира и всех офицеров и остались практически без патронов. Теперь

фески, числом не меньше табора, полезли прямо на них, чтобы обойти откатившихся к лощине

перед батареей солдат Линдстема.

Остатками роты теперь командовал рядовой ополчения Бенев.

- Дидо, патронов больше нет! Дидо, окружают нас! – кричали ему со всех сторон.

Действительно, красные фески виднелись уже справа и слева от камней, за которыми укрылись

ополченцы.

- Что ж такое! – ругался рядом красивый молодой ополченец. Он швырнул вниз винтовку. – Вторая

уже за день! Старье поганое! – и плюнул ей вслед.

- А ты турецкую возьми. Как я, - ответил ему Бенев. – Вон их внизу сколько!

Позади раздался грохот. Панайот оглянулся. Замолчавшая уже насовсем, как он думал,

Центральная батарея неожиданно дала залп. И почти сразу же из-за ее брустверов высыпали

русские солдаты. Их было мало, но они возвращались в ложементы!

Бенев поднялся, выпрямился во весь свой немаленький рост и прокричал:

- Это наша гора, это наши камни! Вспомните о ваших матерях и дочерях! Думайте о ваших женах!

Наша свобода здесь! За мной! Напре-е-е-д! ! Бей их! !

Несколько десятков ополченцев ринулись вниз. Орудуя винтовками, как дубинами, они

сшибали турок с крутяка, схватывались в рукопашную. Пока фески не откатились назад.

- Отходим к батарее! – Панайот тяжело дышал, оттого громко скомандовать у него не получилось. Но

это было и не нужно. Слишком мало осталось в живых солдат бывшей роты, что бы кто-то его не

услышал.

Линдстем улегся спиной на бруствер, с трудом переломил револьвер, вытряхнул

отстрелянные гильзы. Пантелеич подал ему фляжку с водой.

- Что осталось, Ваше благородие… Глотните, - он замялся.

- Напоследок, хотел сказать? – усмехнулся подполковник.

Слева подошли несколько болгарских ополченцев во главе с могучим бородачом. «Тот самый

странный болгарин», - отметил про себя Линдстем. «Опять нас судьба столкнула».

- 8 рота, Третья дружина, - начал рапортовать Бенев, но подполковник жестом остановил его.

- Не трудись, солдат. В ложементах еще есть патроны. Раздай своим.

Бой замер на несколько минут. На Лысой и на Лесной неспешно выстраивалась турецкая

кавалерия. Для последнего, завершающего удара. Чтобы рассеять, растоптать, изрубить в мелкий

фарш всех, остававшихся еще на русских позициях. Последние солдаты несуществующего уже

отряда Линдстема собрались у укреплений Центральной батареи, которые теперь больше походили

на бесформенные отвалы земли. Артиллеристы отвязали банники от орудий и встали в ряд с

пехотинцами. Они приготовились. Выполнить приказ. Исполнить долг. До последнего.

Вышло иначе. Накопившаяся критическая масса действий и событий воплотилась в

моментальную развязку. Мужество и героизм солдат, талант полковников и генералов, стойкость и

подвиг – все это было ради одной минуты. В которую решилась судьба страшного боя 11 августа,

сражения за Шипку, и, как потом выяснилось, всей войны.

Командир 23-го Донского полка, прикрывавшего от черкесов тылы отряда Столетова,

отправил своих коноводов навстречу стрелковой бригаде, весь день уже в сорокаградусную жару

маршировавшую вверх по дороге на Шипку. Казаки встретили стрелков у телеграфной будки, в шести

с половиной верстах от места боя. Пехотинцы головной роты по двое, по трое взгромоздились на

коней и таким образом были доставлены на перевал в самый решительный момент. Первая группа

поручика Буфало, всего 205 бойцов 16-го стрелкового батальона подошли точно к «Центральной»

батарее и с ходу бросилась в атаку. Часы показывали начало шестого вечера.

Линдстем смотрел на надвигавшиеся дружные цепи стрелков и не верил своим глазам.

Наконец, он понял. С усилием поднялся на ноги, взмахнул саблей над головой, готовый повести

своих измученных воинов в последнюю контратаку. Решающую. Рядом выбирался из окопа большой

болгарин.

- Мы победили! За мно… - только и успел прокричать Линдстем.

Плотная трескотня выстрелов навстречу. Засевшие за камнями, совсем близко от

укреплений «Центральной» батареи, турецкие стрелки пытались остановить натиск не пойми откуда

взявшихся русских.

Они с Беневым упали одновременно. Фаддей почувствовал, как дважды разорвалась его

грудь, успел увидеть смеющиеся глаза, ямочки на щеках, губы…

- Прости меня, Господи, - просипел подполковник.

Маленькая свинцовая дрянь в животе разрослась уже до раскаленного шара приличных

размеров. Однако из богатого своего опыта Панайот мог заключить, что жив он останется. Доктор

вытащит пулю, и он оклемается, он себя поднимет. Он достал из-за пазухи маленький серебряный

медальон, похожий издали на крест в круге, поцеловал его. Повернул голову. Пантелеич, опять

получивший свинца в больную ногу, дополз до тела Линдстема.

- Как же, Ваше Благородие! Как же мне-то теперь… Недоглядел, старый… Как же я теперича жить-то

останусь, так вот… - плакал бывалый казак.

«Как трагично порой звучит Его музыка», - несмотря на боль, болгарин удивился невесть

откуда взявшейся в голове странной мысли.

Вслед за 4-й стрелковой бригадой на перевал вышли свежие полки дивизии Драгомирова и

сходу двинулись в атаку. Руководил боем лично генерал Радецкий, командир 8-го армейского

корпуса. К концу дня положение было восстановлено по всему периметру обороны. Началась

длившаяся четыре месяца защита перевала, «Шипкинское сидение», закончившееся окружением и

капитуляцией турецких войск между деревнями Шейново и Шипка. После чего блистательная Порта

вскорости запросила мира.

- С возвращением, - Любен выпрямился, одернул свитер, как бы поправляя несуществующую

гимнастерку. – Ваше Благородие! История, начавшаяся перед сражением у городка Ески-Загра,

теперь закончена. До встречи!

Эпилог.

В холле у служебного входа Дворца спорта «Звезда» было тесно. Алиса поднялась из

раздевалок одной из последних. Журналисты, дожидавшиеся ее, чтобы взять комментарий по

поводу трагической гибели президента клуба, дружно направились к всегдашнему спикеру. Она на

секунду остановилась, еле заметно вздохнула и приготовилась говорить придуманный еще утром и

не раз уже повторенный в телефонных интервью текст. Но обернулась. Фаддей, чуть прихрамывая,

шел прямо к ней по длинному узкому коридору административной части спорткомплекса.

- Привет. Я приехал.

- Долго же ты искал свой паспорт! – Алиса принялась было иронизировать, как обычно, но осеклась, заметив его опухшую губу, седину на висках и нечто еще.

- И нашел другой.

Он подошел еще ближе. Корреспонденты устремились к главному тренеру столичной

команды, знаменитому Мармолю, по странному стечению обстоятельств как раз появившемуся в

вестибюле.

- Я люблю тебя, Алиса. Очень давно. Я хочу, чтобы ты была со мной. Машина внизу. Пойдем, -

сказал Стариков.

Фаддей слез с беспорядочно-живописной кровати. Поднял подушку, отчего-то оказавшуюся

на полу. Подошел к аудиосистеме, довольно долго водил пальцем по стеклу чудесного устройства, подключенного к ней, искал в плей-листе нужный трек. Выбрал, крутанул слегка ручку громкости.

Очаровательные струнные гармонии Вивальди зазвучали из мощных динамиков, заполнили

пространство. Алиса не шевелилась, лежала на животе, только глазами следила за ним.

- Пойду покурю и в душ, - Фаддей босиком зашлепал по приятному ногам паркету пустой съемной

квартиры. Он зашел на кухню, включил вытяжку, потом открыл окно. Ночная темень за стеклом уже

не казалась совсем безнадежной.

Алиса подкралась сзади, обняла его за живот, прижалась всем телом, уткнулась губами в

плечо.

- Я чувствую себя кругом обманутой… Ты недавно обещал, что больше не будешь курить, - шептала

она.

- Елки-палки, забыл! Все, выполняю обещание. - Фаддей выкинул сигарету в желтоватую фонарную

муть московского рассвета.

– И вообще, исчез совсем, ни звонка, ни смс-ки, и, в конце концов, приехал какой-то полуседой

мужик, перебитый весь, которого я не знаю совсем…

- До сих пор? – он улыбнулся.

- Ну не до конца еще…

- Это надо исправить, - мужчина повернулся к ней лицом.

- Не знаю, кто ты, но я тебя люблю, - выдохнула женщина.

За окном стало совсем светло. Первые крохотные снежинки осторожно опускались к земле.

… У нее были мягкие и нежные губы…