Глава четвертая

В эту ночь Даше так и не удалось уснуть, поэтому только небо подернулось предрассветной голубизной, она растворила окно в своей комнате, встала на табурет и выбралась наружу. Дойдя до первых тонких берез, растущих по кромке леса, остановилась, глядя на тускнеющие далекие звезды, кажущиеся сейчас особенно холодными и недосягаемыми.

В Соари тишина обволакивает округу еще до захода солнца. Люди разбредаются по домам, гаснет свет и вскоре деревня погружается в сон, только изредка в спокойствие ночи вплетается тихий скрип колес телеги проезжающего через деревню путника. Даша любила еще задолго до первых солнечных лучей, когда мир укутывает мягкая темнота, бесшумно выскользнуть из дома и убежать на поле, простирающееся прямо за их двором; лечь на спину, ощущая колючие стебли травы, а после наблюдать, как скользят по небосводу бледно-золотистые облака. Ветер лениво перебирает кроны деревьев, и под мерный шепот ты сливаешься с ночью.

Еще несколько мгновений понаблюдав, как несмелые первые лучи солнца сползают по верхушкам скал, Даша углубилась в чащу, в надежде отыскать то место, где могла выронить Аша. Земля уже подсохла, и ноги больше не завязали в грязи, кое-где еще виднелись отпечатки кошачьих лап, однако кукла словно исчезла. Возле обрыва, где они расстались с Мирайн, Даша остановилась и посмотрела в глубину леса на другой стороне и, вздохнув, отправилась обратно, глядя себе под ноги.

Мысли сменяли друг друга, пока не обратились к вчерашнему знакомству. Нахмурилась. Ей вовсе не пришлось по душе, что бабушка разрешила остаться в их доме чужому человеку, тем более такому странному, как Вереск. Отбросив ногой тонкую сухую веточку, свернула в сторону и опустилась на небольшой камень, присыпанный листвой и еловыми иголочками. Вереск вызывает противоречивые чувства: с одной стороны он выглядит добрым и простым, но с другой — излишне шумен и эмоционален. Да и Бинх как-то с осторожностью к нему относится.

Интересно, в самом ли деле он родился в Соари или сказал это просто так? И зачем решил остаться? До этого он, вероятно, отправлялся в Клеодерн на праздник. И обязательно их дороги должны были пересечься. Фыркнула. А ведь сама днем ранее просила перемен, вот и получила: Аш пропал и этот Вереск навязался.

Вздохнув, поднялась и отряхнула платье, не желая более задерживаться в поисках. Однако и через час блуждания по лесу ни к чему не привели; уставшая Даша, отчаявшись, повернула в сторону дома и всю дорогу кляла себя за невнимательность и беспечность. На заднем дворе, где были разбиты грядки, бабушка разглядывала куст, недавно распустившийся крупными шапками с множеством сиреневых и розовых цветов, название которого Даша никак не могла вспомнить. Услышав шаги, Лалия выпрямилась и глянула на внучку:

— Здравствуй, детка, где ты пропадала?

— Я… — замялась Даша, не подумав, что ее отсутствие могут заметить. — Просто хотела погулять. Утром в лесу так хорошо, бабушка, ты ведь знаешь!

— Действительно, — подозрительно прищурилась Лалия.

— А где Вереск? — только сейчас Даша заметила, что слишком тихо вокруг. Внизу — в центре деревни — уже кипела жизнь, но скрип отворяемых ставень и затворов на лавках, смешанный с мерным гулом людских голосов, едва достигал их дома, расположенного чуть поодаль от других, поэтому здесь всегда было спокойно. Поправив упавшие ветви куста, Лалия отряхнула руки и ответила:

— Ушел к сараю дрова колоть.

— Дрова… Колоть… — ошарашено пробормотала Даша, вспомнив удивительную ловкость нового знакомого. — Он же себе ноги отрубит.

— Сам напросился, и топор нашел тоже сам. Сказал, очень хочет помочь и не будет сидеть без дела. Он, кстати, и крышу порывался залатать. Не пустила.

— А у нас разве протекает крыша? Не замечала.

— Вчера начало капать, — махнула Лалия. — Ты ведь не ела? Иди в дом.

— Хорошо, — кивнула, невольно глядя в сторону, где стоял сарай. Бабушка пошла дальше между ровными рядами грядок, придирчиво оценивая кусты и цветы, которые она так любила и за которыми трепетно ухаживала, а Даша забежала за дом, направляясь к небольшому сараю, рядом с которым был навес для поленницы. Оперевшись на топор, Вереск задумчиво глядел на полено, мысленно прикидывая как нужно ударить. Заметив подошедшую девушку, он улыбнулся и помахал рукой:

— Доброе утро, Даша!

— Здравствуй, — ей очень хотелось отобрать у него топор, но решив, что это будет не совсем правильно с ее стороны, глубоко вдохнула и выдохнула, переведя взгляд с раздражающего предмета на Вереска. — Как устроился?

— Все замечательно, — он, наконец, что-то решил для себя и размахнулся топором. Даша зажмурилась, а лезвие врезалось в простонавшее полено, почти расколов его. Не услышав ожидаемых воплей, открыла глаза и облегченно выдохнула: первая попытка прошла без поврежденных конечностей и вылетевшего из рук топора. Пробормотав что-то себе под нос, юноша стукнул поленом об чурбак, и то разлетелось надвое. — Чем ты сегодня будешь заниматься, Даша?

— Мне нужно доделать кувшин, который просила соседка.

— Ты занимаешься гончарным делом?

— Да, — кивнула, смотря, как он снова водрузил половину полена на чурбак и замахнулся топором. Несколько щепок отлетели в сторону, но расколоть полено ему все же удалось. Довольно улыбнувшись, Вереск наклонился и поднял обе части, после аккуратно сложив их к уже имеющимся дровам в поленнице. Даша опустилась на старую скамейку около стены, отстраненно наблюдая, как юноша примеряется к новому удару. Перебирая пальцами ленточку с маленьким ключиком на ней, вновь подумала о встрече в лесу с таинственной Мирайн.

Когда-то бабушка говорила, что судьбы людей принимают облик бабочек, таких тонких и хрупких, что приземленный человеческий взор не способен их разглядеть, однако маленькие хранители их жизни всегда рядом, порхают впереди, указывая верный путь, и тепло, исходящее от них, помогает человеку не ошибиться в выборе, почувствовав, какую дорогу необходимо выбрать.

Но порой человек закрывается в своем мире, окружая душу непроницаемыми стенами холодной злобы или безразличия, и тогда становится не способен ощутить нежное тепло крошечных помощников. Он сворачивает со своего пути, все дальше углубляясь в неизведанные дебри, где со временем теряет самое важное. Теряет себя.

Говорят, каждая бабочка имеет неповторимую композицию цветов, свойственную лишь ей одной. Цветов, которые люди не способны даже представить, и по этим сверкающим искрам хранители находят друг друга, пересекая пути людей, которые все считают простой случайностью или стечением обстоятельств, никогда не задумываясь, что каждый встреченный в их жизни человек — особенный.

Как удивительно тонко переплетаются судьбы людей. Каждая встреча казалось бы, случайна, но на деле оказывается, продуманным и организованным трудом невидимых стражей. Любая встреча — дар богов, но чья вина, если мы не способны увидеть, что каждый человек в нашей жизни подарок, а не наказание? Даже тот, что причиняет боль, ведь награда порой заключается не в наслаждении, а в уроке.

Главное, не запутаться в самом себе, путая желания с шепотом судьбы.

Порою все зависит лишь от нашего восприятия, и мы клеймим человека, не желая замечать, чужой он нам или родной. Потерявшись в собственных чувствах, одних тянем в свою жизнь, а других решительно в нее не пускаем, отгоняя встревоженный шепот маленьких хранителей. И зачастую становимся несчастными с теми, кто окружает нас, ведь это совсем не те люди, которые бы могли понять и принять нас, окружив душу теплом.

Сдавленный крик выдернул Дашу из мыслей, и, вздрогнув, она подскочила со скамейки. Зажмурившись, Вереск прижимал к груди руку, и на светлой рубашке уже расплылось густое бардовое пятно. Даша судорожно выдохнула, пожалев, что не решилась изначально отобрать у незадачливого дровосека топор, и, приблизившись, осторожно отвела его руку от рубашки, на что юноша ойкнул и поморщился. От локтя шел глубокий порез. Тихо проворчав, Даша вытащила из кармана платок и перевязала рану, мысленно поражаясь, как юноша умудрился себе ее нанести.

— Спасибо, — пробормотал Вереск, со стоном прижимая руку к груди.

— Пожалуйста, не нужно больше пытаться показать себя там, где не особо силен, хорошо? — тихо попросила, не сводя взгляда с пропитавшегося кровью платка.

— Я хотел помочь, — обиженно засопел юноша, уставившись в землю.

Даша вздохнула и, взяв Вереска за здоровую руку, потянула за собой в дом.

— Нужно перевязать рану, — пояснила она, когда зашли в комнату. Вереск опустился на край кровати и снова поморщился, а Даша вытащила шкатулку и, сев рядом, отложила крышку, после достав небольшую баночку с густой мутно-зеленой смесью. — Это делает наша врачевательница. Мазь снимет боль и поможет быстрее зажить ране. Только сначала нужно промыть. Я принесу воды.

Даша вышла на кухню и вскоре вернулась с небольшим тазиком и кувшином, полным воды. Опустившись на кровать, развязала мокрый от крови платок и бросила его на пол; стерев полотенцем грязь с руки юноши, смазала края раны лечебной смесью и туго перевязала чистыми лоскутами ткани. Вереск стоически перенес всю процедуру, только изредка покусывая губы от боли.

— Все, — объявила Даша, убирая шкатулку на место. — Потерпи. Скоро заживет.

— Куда ты? — встревоженно нахмурился юноша, глядя, как Даша, подняв с пола таз и кувшин, направилась к двери.

— В гончарню, — хмыкнула девушка. — Мне нужно закончить несколько работ.

— Можно мне с тобой? — Вереск поднялся на ноги и сделал шаг к ней.

— Нет! — резко ответила Даша и захлопнула дверь перед его носом. Задвинув таз под скамью подле окна, зашла в мастерскую и, прислонившись спиной к закрытой двери, сжала пальцами переносицу. Она не хотела кричать на Вереска, но случившееся с ним странно взволновало ее, и, пробормотав слова недовольства собой, Даша опустилась за стол, удивляясь переживаниям за неловкого юношу.

Мысли стремительно сменяли друг друга, и никак не получалось сосредоточиться на работе, поэтому уже спустя несколько минут Даша отложила иголку, которой выводила орнамент на кружке, нелепый и уже безвозвратно загубленный, и поднялась со стула. Выйдя из комнаты, она столкнулась с уже переодевшимся в чистую рубашку Вереском, который, едва увидев ее, замер в нерешительности. На мгновение растерявшись, Даша кашлянула и отвела взгляд, сдавленно пробормотав:

— Извини, я не хотела тебя обидеть.

— Не волнуйся. Все замечательно, — ласково улыбнулся Вереск и наклонился вперед, протягивая здоровую руку. — Мне бы хотелось стать тебе другом.

— Почему бы… — с удивлением для себя коснулась длинных и теплых пальцев юноши. — И не попробовать стать друзьями.

— Замечательно, — Вереск бережно сжал ее руку. — Тогда я пойду с тобой?

— Хорошо, — растерянно кивнула девушка. — Мне нужно в лавку.

— Кстати, а где Бинх? — спросил Вереск, когда они вышли на улицу, направляясь по узкой тропинке вниз к центру деревни. — Я его не видел сегодня.

— Не знаю, — пожала плечами. — Он бывает, прячется, что не отыщешь.

— Я бы хотел с ним подружиться, но он меня не любит.

— Ну что ты, — хихикнула Даша. — Это у него любовь такая необычная.

— Правда? — недоверчиво прищурился юноша.

— Да. Он и мне часто пакостит и смотрит недобро, но это без злости. Мы нашли Бинха крошечным, с раненым крылом, и после он не захотел покидать нас. Проказник еще тот, но мы его любим. А у тебя, наверное, много друзей.

— Когда много друзей теряется священный трепет этих отношений. Я сейчас говорю не о знакомствах, а именно о дружбе, во всей ее глубине и значимости. По мне это такое же чувство, что и любовь. Столь же ценное и важное. Друг, он всегда рядом, он поддержит и защитит, когда крылья опускаются, и ты становишься беззащитен. Рядом с другом ты чувствуешь себя уютно и спокойно, не боишься быть слабым, смешным или глупым. Становишься собой. При виде друга делается светло и радостно на душе, ведь ты знаешь, что он понимает тебя и принимает таким, какой ты есть. Когда ты называешь человека другом, значит, он для тебя особенный. Ты мой друг, — Вереск остановился и посмотрел на Дашу. — Я очень рад, что встретил тебя.

Загрузка...