Я люблю тьму [СИ]

Глава XXXII Дебют мадам Гитлер

Я много читала книжек про волшебников и ведьм. Какие-то были забавными и интересными, какие-то — не особо, но почти везде торжественно провозглашалось одно: тот, кто обладает магической силой, обязательно должен её скрывать и жить скучнейшей жизнью по всем шаблонам. Ой — ой — ой, как бы не спалиться, равновесие и прочая туфта. А в чём проблема-то? Ну узнают люди, что есть магия, что тогда, небо на землю шлёпнется? И так, куда ни плюнь, попадёшь то в чёрного колдуна, то в гадалку. Или они так, прикидываются, а настоящие ведьмы шифруются? А, шут их разберёт, в самом деле. Но школа-то мне теперь зачем?! Остановившись, я прислушалась к доносящимся из — за двери голосам: репетицию, кажется, начали без меня. Ну, опоздала, ну, с кем не бывает! Виновата я, что ли, что и думать забыла и про репетицию, и про долбанный костюм! — Константин! Это что ещё такое, я спрашиваю?! — мадам Гитлер было не до меня: сначала надо разорвать одну жертву, а там и до второй руки дойдут. Так — так, какой же нынче повод для визга? А, понятно. Все в костюмах: Леська — в ярком платье и с косичками из мочалки, Генка в нелепом тулупе и с кое — как прицепленной бородой, Сашок с воткнутыми в волосы ветками. А Костян стоит, глаза прячет и тайком лыбится: никакого костюма, только на груди табличка с надписью «Представьте, что я пень». — Мария Валентиновна! — я согнулась пополам — ну Костян! Прям оскорблённая невинность! — Вы в театре когда в последний раз были? Кажется, мадам Гитлер здорово подвисла. А пенёк увлёкся и давай шпарить: — Сейчас просто костюмы никто не делает — это скучно и предсказуемо! Недавно мы с родителями на спектакль ходили, так там актёры вообще без костюмов были! — Это чё — голые, что ли? — тут заржал уже Генка. — Какой — голые! Одетые. Просто у них на груди таблички были, кто кого играет, чтобы не путаться. Это, как же там говорили — постмодернизм! Современное искусство! Тут, понятно, все уставились на мадам Гитлер — чем закончится? А как обычно: она посинела, покраснела и рявкнула: — Это у актёров — искусство! А у тебя — балбесничество! Чтоб к следующей репетиции костюм был, как положено! Тут выпученные, бешено вращающиеся глаза уставились на меня. Костян, как пройденный этап истории, сразу же отошёл на задний план. Какие там пеньки, когда новый повод поорать нашёлся? — Виктория! Это что ещё такое?! Что — что… халат. Из Таиланда. Бабушкин. А что поделать: бабка то, что сама носит, ни на какие спектакли одалживать не собирается, а скользкую тряпку, которая упорно прикидывается шёлком — это пожалуйста! Перстней мне, конечно, никто не дал. А ещё мне милостиво всучили шерстяной платок, изрядно погрызенный молью, и то потому, что с верхней полки свалился, а убирать влом было. В общем, если хотите представить, как я выглядела, представьте что-то среднее между псевдогейшей из японского ресторана и подъездной бабкой. — У нас русская народная сказка! С душой! Безо всякой этой иностранщины, — и глаза закатила, — В кои-то веки разрешила самим выбирать, и вот — пожалуйста! Что за низкопоклонничество перед Западом?! Вот так, с одного вопля русской труженицы на ниве педагогики, Таиланд официально стал считаться Западом. — Как же так! — Катенька всплеснула руками. Прелестная «русская сиротка» красовалась в белом вечернем платье: ну да, прям натуральнее некуда. У нас в таких бальных шмотках каждая вторая баба Нюра за водой к колодцу ходит. — Вика, ты, наверное, вчера с мальчиком гуляла? — вкрадчиво продолжила Катенька. — Поэтому и костюм такой плохонький нашла, правильно ведь? Мария Валентиновна, не ругайте её, она не специально! Интересно, а можно так наколдовать, чтобы сразу выдрать с корнем язык или там завязать его морским узлом?! Все притихли, прям перекати — поля не хватает. А когда у нас затишье? Правильно, перед бурей. — Романова! Это как понимать?! — гаркнула мадам Гитлер. А уж помада! Ядовито — малиновая, в четыре, наверное, слоя. Может, она валиком красится? Не знаю, как с низкопоклонничеством, русским духом и прочим, но знаю я одну народную мудрость: на сказанное таким тоном лучше не отвечать. Себе дороже. — А он ещё взрослый совсем, ну, с которым она гуляла. Вы не кричите, Мария Валентиновна! — продолжала зудеть наша очаровательная «Машенька», и вся такая невинная, как будто чисто случайно проболталась! Разумеется, о репетиции спектакля никто и не вспоминал: зачем какое-то идиотничество, когда тут шоу покруче намечается! Мадам Гитлер схватилась за сердце: — Вот уж не думала, что доживу до такого! Чтобы в моём классе… Обычно на такое обижаешься. Но в этот раз за ручку с обидой пришла злость. Как же надоело! — Ни с кем я не «гуляла»! Это по делам. — И какие же такие дела у школьницы могут быть со взрослым мужчиной?! — обвинительный перст чуть не ткнулся в глаз. Действительно, какие?! Они не могут интересоваться одним и тем же, и вообще, людей лучше рассовать по разным районам, огороженным забором под напряжением, чтоб в каждом районе сидели только ровесники. Мадам Гитлер оскалилась, как бульдог, и рявкнула: — Посмотрите на неё! Дела у неё, значит! Такие важные, что и уроки побоку, и спектакль! Сразу видно — не воспитывает никто, растёт, шалава, как трава под забором! — Заткнись, жаба размалёванная! И резко кончились все визги и обвинения. Ярко накрашенный, сморщенный рот открывался и закрывался, как у марионетки, которую нелепо подёргивали за ниточки. А внутри вдруг стало так тепло и приятно — не передать! Все они, эти орущие мерзкие тётки, похожи на заводные машинки: катаются по заданному маршруту, а стоит с него снять, перевернуть — и крутят вхолостую колёсами. И тут мадам Гитлер, раскрыв рот ещё шире, оглушительно квакнула. Это только в кино начали бы пялиться на меня с воплями «Наколдовала!» и прочей чушью, а в реале все вылупились на ошизевшую училку. Та, не ограничившись одним кваком, уселась на пол и принялась издавать монотонные клокочущие звуки. — Во даёт, — восхитился Костян, — Совсем ку — ку тётя! — Мария Валентиновна! — Катенька прижала ладошки к щекам, выражая на всякий случай как можно более сильный испуг: мало ли, вдруг потом зачтётся. Остальные посмеивались, глядя, как суровая классная ползает по полу, неловко пытаясь подпрыгнуть. Репетиция, я так понимаю, отменяется. Ну и славненько — хоть погулять можно будет, а там, может, и домой вернусь пораньше. Там теперь хоть есть, с кем поговорить, а то всё Руська, баба Света… За дверью актового зала я наконец-то позволила себе расхохотаться. Жаба, самая натуральная! А может, она и всегда такая была, только квакала чуть поразборчивей. — Слышь, Вик… Леська! И когда только просочилась… Она уже стянула с головы мочальные косички и теперь выглядела почти прилично, не считая сарафана. Пару секунд она переминалась с ноги на ногу, затем спросила: — Ты, это… правда со взрослым парнем встречаешься? А нужна она тебе, правда? Тебе ж посплетничать интересно, ещё немного — и готовая подъездная бабка будешь, самая каноничная. — Встречаюсь, конечно! А ты как думала? Домой я шла в прекраснейшем настроении из возможных. Наверное, впервые в жизни мне смотрели вслед — и смотрели не с брезгливостью, а с пугливым восторгом. Ну, вроде того, как смотрит малолетний недопанк на взрослого мужика с татушкой и бутылкой пива: и хочется так же, и колется. Браво, мадам Гитлер! Получите свою идеальную роль.