Я - Златан

человека, который мог читать по губам, чтобы проанализировать слова,

который кричал Михайлович в мой адрес. Но это было непросто. Многое из

того было на сербскохорватском, так что Мино вышел и сказал, что

Михайлович говорил вещи, которые были слишком грубы для того, чтобы

быть повторенными, слова о моей семье и моей маме.

– Райола не кто иной, как пиццайоло, – возразил Михайлович.

Мино никогда не готовил пиццу. Он занимался другими вещами в

ресторане своих родителей, и он парировал:

– Самое лучшее в заявление это, что он доказывает то, что и так все

знали – он глуп. Он даже не отрицает, что он провоцировал Златана. Он

расист, что и показал нам ранее.

Был беспорядок. Обвинения летели туда и обратно, и Лучано Моджи,

который никогда ничего не боялся, намекнул на сговор, переворот. Камеры,

которые зафиксировали мой удар, были с Mediaset, медиа-корпорации,

которая принадлежала Берлускони, а Берлускони был владельцем «Милана».

Разве изображения не появились в дисциплинарном комитете удивительно

быстро? Даже министр внутренних дел Джузеппе Пизану прокомментировал

этот эпизод, споры возникали в газетах ежедневно.

Но ничего не помогло. Запрет был подтвержден, и я должен был

пропустить решающий матч против «Милана». Этот сезон был моим, и я не

хотел ничего больше, чем быть частью команды и выиграть лигу. Но теперь

я должен был смотреть матч с трибуны, и это было тяжело. Давлением было

ужасным, и со всех сторон летела всякая фигня, связанная не только с этой

дисквалификацией. Просто обо всём. Это был цирк.

Такова была Италия, «Ювентус» даёт silenzio stampa – никому не

разрешалось говорить со средствами массовой информации. Ничего, никаких

новых аргументов по поводу моей дисквалификации, не должно было

отвлекать от последних приготовлений. Все должны были молчать и

сконцентрироваться на матче, который был отмечен как один из самых

важных матчей в том в году в Европе. И мы, и «Милан» имели по 76 очков.

Это был триллер. Матч стал горячей темой для обсуждений в Италии, и

большинство людей сошлись во мнении, в том числе и букмекерский

конторы: «Милан» был фаворитом. «Милан» играл на родном поле и было

продано восемьдесят тысяч билетов, а у меня, ключевого игрока, был запрет.

Адриан Муту также не мог выйти на поле. Зебина и Таккинарди были

травмированы. У нас был не оптимальный состав, в то время как «Милан»

имел блестящую команду с Кафу, Нестой, Стамом и Мальдини в защите, как

в центре поля и Филиппо Индзаги и Шевченко на острие.

У меня было плохое предчувствие, и было не смешно, когда газеты

писали, мол, моё действие может стоить нам чемпионского титула. «Он

должен научиться контролировать себя. Он должен

успокоиться». Постоянно была подобная хрень, даже от Капелло, и это было

ужасно, что я не мог ответить.

Команда была невероятно мотивирована. Гнев по тому, что

произошло, казалось, достиг точки на 27-й минуте первого тайма, когда Дель

Пьеро на левом фланге владел мячом и был остановлен Гаттузо, миланским

парнем, который работает усерднее, чем кто-либо другой, и мяч полетел

обратоно по высокой дуге, и Дель Пьеро бросился за ним. Он ударил по нему

через себя, мяч влетел в штрафную и нашел Давида Трезеге, который

отправил его головой в ворота. Однако в матче оставалось много времени.

«Милан» стал оказывать невероятное давление, и на 11-й минуте

второй половины Индзаги вырвался один на один. Он выстрелил, но Буффон

сделал сейв, мяч отскочил вперёд и Индзаги получил его обратно. У него был

еще один шанс, но на линии ворот помешал Дзамбротта, который врезался в

стойку ворот.

Обе команды имели один шанс за другим. Дель Пьеро выстрелил в

перекладину, а Кафу требовал пенальти. Много чего происходило в это

время. Но результат не менялся. Мы выиграли со счетом 1-0, и вдруг мы оказались теми, кто уже имел преимущество, и вскоре я смог играть снова.

Бремя упало с моих плеч, и 15 мая мы встречались дома на «Делле Альпи», и

на меня оказывалось большое давление. Не только потому, что я вернулся

после запрета. Десять ведущих спортивных журналов голосовали за меня, как

за третьего нападающего в Европе после Шевченко и Роналдо, и были даже

разговоры о том, что я мог бы выиграть Золотую бутсу.

В любом случае я был готов к пристальному вниманию ко мне, тем

более, что Капелло усадил на скамейку Трезеге, героя матча с «Миланом», и

я почувствовал, что должен показать себя. Я должен быть накален до

определенной точки. Не должно быть больше никаких вспышек или

запретов, я был абсолютно уверен в этом. Каждая камера на поле будет

следовать за мной, и когда я вышел на поле, я мог слышать скандирование

болельщиков «Ибрагимович, Ибрагимович, Ибрагимович».

Вокруг меня все гремело, я жаждал играть, и мы забили, а затем на 23-й минуте после розыгрыша штрафного мяч, посланный Каморанези, летел

высоко над штрафной. Ранее я подвергался критики за недостаточно

хорошую игру головой на втором этаже, несмотря на мой рост.

Теперь я сделал все, чтобы был гол, и это было фантастически. Я

вернулся, и за несколько минут до финального свистка на электронном табло

стадиона вспыхнуло сообщение: «Лечче» сыграло 2-2 с «Миланом», и

казалось, что Скудетто будет нашим.

Если бы мы просто обыграли в следующем туре «Ливорно», то

обеспечили бы себе победу! Но даже этого не потребовалось. 20 мая

«Милан» сыграл вничью с «Пармой», хотя вёл в счёте 3-1 и мы стали

чемпионами. На улицах Турина плакали люди, а мы поехали по городу в автобусе с открытым верхом. Мы едва могли проехать. Люди были повсюду,

они пели, приветствовали и кричали. Я чувствовал себя маленьким ребенком,

мы вышли, ели и праздновали всей командой, но я не пил как обычно. У меня

было слишком много неприятных воспоминаний. Но теперь я хотел их

высвободить.

Мы выиграли чемпионский титул и это сумасшествие. Ни один швед

не делал этого со времен Курре Хамрина, когда он в 1968 году выиграл с

«Миланом» чемпионат, но никаких обсуждений по этому поводу не было. Я

был признан лучшим иностранным игроком лиги и лучшим игроком

«Ювентуса». Это было моим личным Скудетто, и я пил и пил, и Давид

Трезеге подталкивал меня к этому. Больше водки, рюмка за рюмкой, он был

французом, но он хотел быть аргентинцем – он родился в Аргентине – и теперь он действительно расслабился. Водка текла рекой. Сопротивляться

было бесполезно, и я напился, как свинья, а когда вернулся домой на Piazza

Castello, вокруг меня все плыло, и я думал, что принятый душ поможет мне.

Но все продолжало вращаться.

Как только я двигал головой, весь мир вращался вместе с ней и,

наконец, я заснул в ванной. Я был разбужен Хеленой, которая просто

смеялась надо мной. Но я попросил её никогда больше не говорить об этом.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

«Мы были лучшими, и поэтому нас надо было дискредитировать»

Моджи – такой Моджи.Он заработал уважение к себе, с ним было

приятно общаться. Начиная какое-то дело, он быстро схватывал все детали,

и это неудивительно, учитывая его высокий статус и соответствующую

власть. Конечно, для меня был очень важен момент, когда мы в первый раз

пересматривали условия моего контракта. Я надеялся на то, что Моджи

улучшит его, и я не хотел никакой вражды с ним. Я хотел отнестись к нему

со всем уважением, как к большой шишке, коей он и был.

Но со мной был Мино, а он никогда не прогибался перед людьми. Он

просто чокнутый. Он зашел в офис Моджи, уселся в его кресло и закинул

ноги на его стол, ни о чем не переживая.

— Твою мать, – сказал я, – он ведь скоро придет. Не порти мне

контракт, садись сюда, рядом со мной.

— Пойди-ка ты нахрен и успокойся, – ответил он. Я ничего другого и

не ожидал.

В этом весь Мино. Я знал, что он мастерски умеет вести переговоры.

Но я все равно волновался из-за того, что он может все испортить. Поэтому

мне стало не по себе, когда Моджи зашел с сигарой во рту и прорычал:

— Какого хрена ты сидишь в моем кресле?

— Садись рядом, и мы поговорим!

Мино знал, что делал. Они с Моджи были давно знакомы.

В таком ключе и прошли переговоры. Мой контракт был значительно

улучшен. Но что еще круче – мне пообещали новое соглашение. Моджи

заверил меня, что, если я продолжу играть так же хорошо и оставаться

важным для клуба, я стану самым высокооплачиваемым игроком в команде.

Конечно, я был счастлив услышать это. Но потом началась какая-то суета, и

это был первый признак того, что что-то пошло не так.

Шел мой второй сезон в «Ювентусе». Мне часто приходилось делить

комнату в отелях с Адрианом Муту, а с ним не соскучишься. Он из Румынии,

и приехал в Италию в 2000 году, перейдя в «Интер». Он знал язык и много

мне помогал. Но он любил потусить. А в какие истории он попадал, ужас

просто! Я лежал в номере отеля и ржал. Полнейшее безумие. Когда он

перешел в «Челси», он постоянно там отрывался. Долго это продолжаться,

конечно, не могло. У него в крови нашли кокаин, и из «Челси» его погнали.

Он даже судился. Но когда мы стали жить вместе, он уже всем этим не

страдал. Мы вполне могли посмеяться над всем этим безумием, но вы

понимаете, что в этой ситуации не я был главным юмористом. Чего стоит

случай, когда он в ванне заснул!

Тогда в клуб пришел еще и Патрик Виейра. Сразу видно, что он

суровый мужик. И конечно, мы не могли не столкнуться лбами. На слабаков

мне обычно плевать, а с крутыми парнями приходится вести себя

соответственно. А в «Ювентусе» с дисциплиной у меня было ещё хуже, чем

обычно. Я часто нарывался. Выбежал я как-то на поле, а у Виейра был мяч.

— Дай мне чертов мяч! – заорал я, и конечно, я понимал, на кого я

ору.

Патрик Виейра был капитаном «Арсенала». Он выиграл три титула

чемпиона Англии, чемпионат мира и чемпионат Европы за сборную

Франции. Не хрен с горы. И я ору на него. Не просто так ору, это ведь элита

мирового футбола, и нам предстояло не задницы друг другу подтирать.

— Заткнись и беги дальше, – прошипел он.

— Дай мне пас, и я успокоюсь, – ответил я, и через мгновение нас уже

пришлось разнимать.

Честно, вот не из-за чего. Это было лишь доказательством того, что у

нас менталитет победителей. В большом спорте нельзя быть просто хорошим

парнем. Патрик Виейра это знал. Он из тех, кто выкладывается на сто

процентов в любой ситуации, и это воодушевляло всю команду. Немногих

футболистов уважают за это. Это было отличным качеством его игры. Было

круто иметь его и Недведа позади себя, в полузащите. Мой второй сезон в

«Ювентусе» начался хорошо.

В матче против «Ромы» я получил мяч от Эмерсона около центра

поля, но на землю я мяч не опустил. Я прокинул его пяткой мимо Самуэля

Куффура, защитника «Ромы». Мяч полетел высоко и далеко, потому что я

видел, что на половине поля «Ромы» никого не было, и я рванул вперед, как

стрела. Куффур попытался догнать меня, но у него не было шанса. Он

зацепился за мою футболку и упал, а я обработал мяч. Дони, вратарь,

выбежал мне навстречу, а я сильно пробил. Мяч залетел прямо в угол.

«Мамма мия, вот это гол!» – сказал я потом прессе. Сезон шёл хорошо.

Меня признали лучшим футболистом года в Швеции. Было круто, но

церемонию организовал тот самый таблоид, Aftonbladet. Я про них еще не

забыл, поэтому остался дома. На следующий год в Турине проводились

Зимние Олимпийские Игры. Повсюду были люди, разнообразные вечеринки

и концерты на главной площади города. По вечерам Хелена и я стояли у себя

на балконе и наблюдали за этим. Мы были счастливы вместе и решили, что

нам стоит создать семью, или сделать так, чтобы это произошло само по себе.

Такое ведь не запланируешь. Это просто должно произойти. Кто знает, когда

ты готов к этому?

Иногда мы возвращались в Мальмё, чтобы навестить мою семью.

Хелена продала свой загородный дом, и мы частенько оставались у мамы, в

ее доме в Свагерторпе, который я купил ей. Иногда мы играли в футбол на ее

газоне. И как-то раз я очень неудачно пробил. Сильный удар получился, и

мяч пролетел сквозь забор. В нем осталась огромная дыра, и, конечно, мама

была готова убить меня. Вспыльчивая женщина. «Пошел отсюда, и без

нового забора не возвращайся! Вперед!» В таких ситуациях тебе остается

только одно: повиноваться. Мы поехали с Хеленой за забором, но нельзя ведь

просто купить несколько досок. Мы купили целую секцию нужного размера,

но в машину она не влезала. Пришлось нести ее на собственном горбу. А идти

было два километра. Это как когда-то отец тащил мою кровать. Вернулся я

абсолютно изможденным, но мама была счастлива, а это главное. Мы хорошо

впоследствии провели время.

Но на поле я начал немного терять хватку. Я чувствовал себя слишком

тяжелым. Я весил 98 килограммов, и не все из них приходились на

мышечную массу. Я часто ел пасту дважды в день и понял, что это слишком

много. Я уменьшил силовые тренировки и стал есть меньше. Попытался

вернуться в форму. Но и, кроме этого, у меня хватало проблем... Что

происходило с Моджи? Опять игра какая-то? Я не мог этого понять.

Планировалось подписание нового контракта. Но Моджи продолжал

что-то темнить. Оправдания были разными. У него всегда был козырь в

рукаве, но сейчас это были какие-то тупые отмазки. На следующей неделе. В

следующем месяце. Вечно что-то не так. Это продолжалось и продолжалось,

пока у меня не лопнуло терпение. Я сказал Мино: «Надоело! Давай уже

подписывать».

Мы пришли к соглашению, которое выглядело неплохо. И я подумал,

ну пойдет, главное, что это закончилось наконец. Но заключено оно пока не

было. Моджи сказал, мол, о’кей, подпишем через несколько дней. Сначала

нам предстоял матч против «Баварии» в Лиге Чемпионов. Играли дома. По

ходу матча я часто сталкивался с центральным защитником Валерьеном

Исмаэлем. Он постоянно опекал меня. В одном моменте он грубо сыграл

против меня, и я пнул его сзади по ногам. Мне показали желтую карточку.

Но это был не конец.

На 90-й минуте меня уронили в штрафной. Конечно, мне нужно

было сохранить спокойствие. Мы ведь вели 2:1, матч подходил к концу. Но

меня так бесил Исмаэль, что я заплел ему ноги. Мне показали вторую желтую

карточку. Меня удалили, и Капелло этому явно не обрадовался. Он потом

устроил мне разнос. Это было правильно. Не нужно было делать того, что я

сделал. Это было глупо. Капелло необходимо было преподать мне урок.

Но зачем в это дело влез Моджи? Он объявил, что нового контракта

мне не видать. Мол, я упустил свой шанс. Я взбесился. Сорвать все

переговоры из-за одной ошибки?

— Скажи Моджи, что я ничего больше не подпишу, что бы это ни

было, – сказал я Мино. – Хочу сменить клуб.

— Обдумай свои слова, – сказал Мино.

Я обдумал. Я отказался принять такое отношение к себе. Это война,

никак иначе. Мино пошел к Моджи и выложил ему все, как есть: ты смотри,

Златан-то упёртый псих, ты рискуешь потерять его. Через две недели Моджи

наконец передумал и появился с контрактом. Ничего другого мы и не

ожидали. Он не хотел упустить меня. Но это был ещё не конец. Мино

назначал встречи, Моджи их переносил с очередной порцией отмазок. То ему

надо улететь куда-то, то сделать это, то сделать то. Четко помню звонок

Мино:

— Что-то тут не так, – сказал он.

— А? Что ты имеешь в виду?

— Я не могу понять, что именно не так, но Моджи ведет себя странно.

Чуть позже это начало доходить не только до Мино. Что-то явно

произошло. Что-то происходило в клубе, и это не было связано с Лапо

Нарушение правил было около боковой линии.

Нарушение правил, за которое Ибрагимович получил вторую желтую и был удален в том матче, было на Михаэле Баллаке.

Элканном, хотя это тоже была большая история. Лапо Элканн был внуком

Джанни Аньелли. Мы встречались несколько раз, но нашему

взаимопониманию это не содействовало. Парень был явно с другой планеты.

Он был модником и плэйбоем. Вряд ли ему можно было поручить какое-либо

руководство «Ювентусом». Всем заправляли Моджи и Джираудо, а не семья,

которая владела клубом. Но Элканн был символом клуба и «Фиата». Он

постоянно попадал в списки людей, которые лучше всех одеваются. Его

скандал тогда гремел очень громко.

У него была передозировка кокаином, и не с кем-нибудь, а с трансами-проститутками. Это произошло в его туринской квартире, и потом его

доставили в больницу, где он и лежал в коме, подключенный к аппарату

искусственного дыхания. В итальянских новостях только об этом и говорили,

а потом там появились сообщения от Дель Пьеро и некоторых других

игроков, в которых выражалась поддержка. Конечно, с футболом это никак

не было связано. Но в конечном итоге казалось, что именно с этого инцидента

и началась катастрофа.

Не знаю, когда сам Моджи узнал о подозрениях. Полиция наверняка

ведь допрашивала его задолго до того, как журналисты узнали обо всем этом.

Как я понимаю, все началось со старого допингового скандала – но там в

конечном итоге с «Юве» были сняты все обвинения. Полиция

прослушивала телефоны Моджи в связи с этим, и они услышали многое из

того, что допинга не касалось вовсе, но все равно было подозрительно.

Как оказалось, Моджи пытался найти «правильных» судей для матчей

«Ювентуса», и поэтому он продолжал находиться под наблюдением. И,

Скандал имел место в конце 90-ых, когда тренер «Ромы» Зденек Земан обвинил

футболистов «Ювентуса» в употреблении допинга с 1993 по 1998 годы.

конечно, наружу вылезло много дерьма, вернее, так они думали, когда все

уже было схвачено, хотя я не представлял, по их мнению, никакой опасности.

А все ведь из-за того, что «Ювентус» был первым. Я уверен.

Всегда, когда кто-то находится на вершине, другие хотят сбросить его

оттуда. Меня не удивило, что обвинения появились тогда, когда мы

практически обеспечили себе очередное «скудетто». Все выглядело плохо,

мы это сразу поняли. Отношение СМИ к этому было таким, словно началась

Третья Мировая. Но блин, это же дерьмо собачье. Судьи, которые бы нам

подсуживали? Да ладно вам! Нам приходилось нелегко.

Мы рисковали своими ногами, и точно не покупали никаких судей.

Однозначно. Да они никогда и на мою сторону не вставали. Я слишком

большой. Если кто-то толкнет меня, то я как стоял, так и буду стоять; а если

в него же врежусь я, то он пролетит несколько метров. Мое тело и мой

игровой стиль в этом смысле явно не за меня.

Словом, с судьями я не дружил, да и никто из команды тоже. Мы были

лучшими, и поэтому нас надо было дискредитировать. В этом расследовании

вообще было много чего нечестного. Например, вел его Гвидо Росси, тесно

связанный с «Интером», и «Интер» вышел из этой передряги целым и

невредимым.

Чтобы «Ювентус» стал главным злодеем истории, многие факты или

игнорировались, или утрировались. «Милан», «Лацио» и «Фиорентина» тоже

пострадали. Но для нас дело сложилось наихудшим образом, ведь

прослушивался именно телефон Моджи, и на этом основании было

проведено самое глубокое расследование. Улики еще не были слишком

весомыми, но и хорошей ситуацию тоже не трудно было назвать.

Были подозрения, что Моджи давил на ассоциацию арбитров, чтобы

на наши матчи назначались хорошие парни. Также можно было услышать,

как он отчитывает тех, кто отработал плохо, в частности, арбитра по фамилии

Фандель, который судил матч «Ювентуса» против «Юргордена».

Утверждали, что некоторые из арбитров задерживались в раздевалках для

неприятной беседы после того, как мы проиграли «Реджине» в ноябре 2004-го. А потом и Папа Римский. Он умирал, и все игры в это время отменялись,

поскольку страна должна была носить траур по Понтифику. Но говорили, что

Моджи звонил в Министерство Внутренних Дел, ни много ни мало, с

просьбой провести матч в любом случае, потому что у соперников, у

«Фиорентины», два игрока были травмированы и еще два

дисквалифицированы. Не знаю, насколько это всё было правдой. Возможно,

такие вещи в этой индустрии происходят всегда. Да и… кто не орёт на

арбитров? Кто не трудится на благо клуба?

В итальянской прессе скандал часто называли «Моджиополи», или

«Моджигейт».

Конечно, всплыло и мое имя. Другого я и не ожидал, ведь в это

обязательно должны были быть втянуты игроки топ-уровня. Кто-то говорил,

что Моджи упоминал мою ссору с ван дер Ваартом и даже сказал, что я это

делал для того, чтобы покинуть клуб. Он говорил что-то про то, что я наглею,

или что-то такое. Утверждали, что Моджи и разжег эту ссору, и люди за это,

конечно же, уцепились. Типичный финт Моджи, они бы сказали, или же

типичный трюк Ибры. Но все это полная хрень. Это было только между мной

и ван дер Ваартом, и никем другим.

Но тогда люди могли сказать все, что угодно. И на утро 18-го мая мне

позвонили. Хелена и я были в Монте-Карло с Александром Остлундом и его

По аналогии с Уотергейтским скандалом в США 1972-1974 годов, когда президент Ричард Никсон был вынужден уйти в отставку со своего поста после того, как он и его сподвижники были обвинены в нелегальной прослушке переговоров партии демократов.

семьей, и по телефону мне сказали, что рядом с моим домом полиция. Они

хотели зайти. У них даже был ордер на обыск квартиры. Что я мог поделать?

Я сразу же свалил из Монте-Карло. За час я доехал до Турина и

встретил ту самую полицию. Надо сказать, они вели себя по-джентльменски.

Они просто делали свою работу. Но все равно, приятного мало. Они

собирались просмотреть все мои платежи от «Ювентуса», как будто я какой-то преступник. И потом они спросили, принимал ли я какие-либо незаконные

деньги. Я сказал им правду: «Никогда!» И они продолжили поиск. Наконец я

сказал: «Это ищите?» – и протянул наши с Хеленой банковские выписки. Им

оказалось этого достаточно. Они поблагодарили нас, попрощались, сказали,

что им нравится, как я играю, и прочую хрень.

Джираудо, Беттега и Моджи ушли со своих постов тогда, этого

ожидали. Они оказались по уши в дерьме. Моджи сказал газетам: «Я потерял

свою душу. Её убили».

На следующий день акции «Ювентуса» обвалились на Итальянской

фондовой бирже. В тренажерном зале прошло срочное собрание, и я его

никогда не забуду.

Спустился Моджи. Внешне он выглядел так же, как и обычно: хорошо

одет, представителен. Но это был другой Моджи. В прессе, помимо всего

прочего, появился скандал, связанный с его сыном. Что-то связанное с

супружеской неверностью. Он говорил об этом, о том, насколько это

оскорбительно. Помню, что я был с ним согласен. Личные дела, никак с

футболом не связанные. Но не это меня поразило больше всего.

А то, что он начал плакать. Он. Из всех людей на планете. Я

прочувствовал это и понял, что никогда не видел его слабым. Мужик всегда

держал все под контролем, излучал силу и власть. Но сейчас… как это

объяснить? Еще недавно, казалось, он показывал весь свой авторитет, говоря

мне, что контракта больше нет, и т.п. А сейчас, внезапно, я стал тем, кто

жалел его. Мир перевернулся вверх тормашками. Может быть, мне не стоило

даже беспокоиться о нем и сказать, мол, сам виноват, вини только себя. Но

мне действительно было его жаль. Больно видеть такого человека, как он,

когда его имя опорочено. Позже я много думал об этом, и уже не так, как

раньше: нельзя всё принимать за чистую монету! Я начал понимать

некоторые вещи иначе. Почему он постоянно откладывал наши встречи?

Зачем столько нервов?

Чтобы защитить меня?

Я начал так думать, но на 100% не был уверен. Но мне хотелось в это

верить. Он ведь должен был еще тогда знать, что тайное станет явным.

Должен был понимать, что «Ювентус» уже будет не таким, как прежде, и для

меня бы все закончилось, если бы он надолго связал меня с клубом. Я бы в

таком случае просто остался в команде, несмотря ни на что. Верю, что он

тоже об этом думал. Моджи мог не всегда тормозить при красном свете, или

подчиняться каждому правилу и пункту регламента. Но он был талантливым

бизнесменом, беспокоился обо всех своих игроках, я знаю это. Без него моя

карьера была бы в тупике. Я благодарю его за это, и когда его критикует весь

мир, я на его стороне. Мне нравился Лучано Моджи.

«Ювентус» был тонущим кораблем, и люди начали говорить, что клуб

будет понижен в классе до серии B, а то и до серии С – настолько это было

серьезно. Столько всего навалилось, невозможно было принять все сразу. Мы

построили отличную команду, выиграли два «скудетто» подряд – и лишились

всего из-за чего-то, что вообще не имеет отношения к нашей игре? Это

слишком. Прошло какое-то время, прежде чем новое руководство осознало

всю серьезность ситуации. Помню телефонный звонок от Алессио Секко.

Алессио Секко был менеджером в старой команде. Он был из тех, кто

звонил мне и предупреждал о тренировках: «Сегодня начинаем в 10:30! Не

опаздывай!» – всякое такое. А теперь он неожиданно стал новым спортивным

директором – полный бред! – и мне пришлось напрячься, чтобы принимать

его серьезно. Но в том, первом разговоре он начал с этого:

— Если поступит предложение, Златан, принимай. Рекомендую.

Это была последняя хорошая вещь, сказанная мне тогда. После этого

все стало тяжелее, это понятно. Игроки покидали команду один за другим:

Тюрам и Дзамбротта перешли в «Барселону», Каннаваро и Эмерсон – в

«Реал», Виейра – в «Интер», а остальные вызванивали агентов с одной

фразой: «Продай нас поскорее. Есть варианты?»

Отчаяние и неуверенность повисли в воздухе. Много чего

происходило, но больше не было ремарок в духе Алессио Секко. Клуб

сражался за место под солнцем.

Руководство прилагало все усилия, чтобы сохранить тех, кто еще

остался в команде, пытаясь использовать каждую лазейку в наших

контрактах. Сущий кошмар. Моя карьера была на подъеме, серьезный

прорыв только начинался. И что, все должно было разрушиться? Время было

смутное. С каждым днем я чувствовал все острее желание сражаться. Ни за

что не пожертвую целый год для игры во втором дивизионе. Год! Я понимал,

что могло быть еще больше. Один год, чтобы собрать все силы, если нас

отправляют в низшие лиги, и еще один или два на то, чтобы вернуться на

вершину в серии А и заработать путевку в Лигу Чемпионов. А

конкурентоспособной команды-то не будет, скорее всего. Мои лучшие годы

в футболе были в опасности. Я без конца говорил Мино:

— Делай, что угодно. Просто вытащи меня отсюда.

— Я работаю над этим.

— Да я уж надеюсь!

Июнь 2006-го года. Хелена была беременна, и это меня, без сомнения,

радовало. Ребенок должен был появиться на свет в сентябре. Но если забыть

об этом, то у меня не было уверенности в завтрашнем дне. Что будет дальше?

Я не знал ничего. Я готовился в составе сборной Швеции к Чемпионату Мира,

который тем летом прошел в Германии. Приехала вся семья: мама, папа,

Сапко, Санела, ее муж и Кеки. Как всегда, на мне лежали отели, поездка,

деньги, аренда машин – вся нервотрёпка.

В последний момент отец решил не приезжать. Обычная неразбериха,

что-то там случилось с билетами. Что с ними делать, кто их получит – на эти

вопросы ответов не было, и это нервировало. И у меня вновь появились боли

в паху, те же самые, как тогда, в «Аяксе», когда мне операцию делали. Я поговорил с руководством сборной по этому поводу.

Решили, что я буду играть. У меня есть фундаментальный принцип:

если все плохо, то травмы точно не причем. Это просто смешно. Если ты плохо играешь из-за травмы, то зачем тебе вообще играть? Любой ответ на

этот вопрос неверен. Надо стиснуть зубы и работать.

Но тогда было действительно тяжко. 14-го июля в Италии был

вынесен приговор.

Нас лишили двух «скудетто». Мы потеряли место в Лиге Чемпионов.

Но хуже всего то, что нас перевели в серию В, и сезон нам предстояло начать

с минусовыми очками, и их было аж 30. И я еще не покинул этот тонущий

корабль.

ГЛАВА ТРИДВАТЬ ПЕРВАЯ

«Кому нужен парень, который плюёт на всех и играет в PlayStation?»

Незадолго до этого, в сентябре 2005-го, в рамках отбора к Чемпионату

Мира мы играли против сборной Венгрии на стадионе имени Ференца

Пушкаша в Будапеште. Чтобы завоевать путевку, нам было необходимо

побеждать. Напряжение витало в воздухе ещё за несколько дней до матча. Но

всё обернулось сущим кошмаром. Я совершенно не попал в игру. Всё было

как-то не так. И счёт 0:0 по окончании основного времени матча только

усиливал желание зрителей покинуть трибуны.

Я уже тогда понимал, как моё выступление оценят в прессе.

Разочарование. И многие увидели бы в этом лишь подтверждение теории о

том, что я мыльный пузырь, а не звезда. Но тут я получил мяч в штрафной.

Думаю, что от Маттиаса Юнсона, и я понятия не имел, как этим мячом

распорядиться. Защитник буквально висел на мне, и мне ничего не

оставалось делать, кроме как начать двигаться чуть назад. Но я резко

развернулся — да-да, именно для таких ситуаций я, бывает, просто брожу по

полю во время игры, чтобы сэкономить силы и взорваться, когда соперник

этого не ждёт. Я сделал несколько шагов к лицевой, защитник за мной не

успевал, и у меня появилась возможность для удара, хоть и угол был очень

острым. Вратарь тоже бы расположен грамотно, и вся ситуация располагала

скорее к навесу или пасу.

Ну а я решил хорошенько вдарить, хоть и мяч с этой позиции обычно

в ворота не залетает. Ну, разве что, с внешней стороны. Вратарь не двинулся.

Он даже руки не успел поднять, поэтому мне на секунду показалось, что я

промазал. И не мне одному. Стадион молчал, а Олоф Мёльберг и вовсе

опустил голову, словно, блин, расстроившись грядущему овертайму. Он даже

отвернулся. Он ждал, когда венгры введут мяч в игру. У наших ворот

Андреас Исакссон думал, что на поле слишком тихо. Олоф качал головой. Но

мяч-то был в воротах! Я поднял руки вверх и побежал за ворота, чтобы

отпраздновать. Стадион наконец-то ожил.

Мяч нисколько не ушел в сторону, залетел прямо в девятку с

невероятного угла. У вратаря не было не единого шанса. Вскоре раздался

финальный свисток, и теперь-то вряд ли кто-то смог бы сказать, что я

провалил игру.

Этот гол уже стал классикой. А мы отправились на Чемпионат Мира,

от которого я, конечно, ждал успешного выступления. Это было мне

действительно нужно, и там, в деревне немецкого Мундиаля я чувствовал

себя хорошо, несмотря на все проблемы, которые были в «Юве». У нас

появился новый помощник тренера, а то с тех пор, как Томми Сёдерберг

ушел, никого так и не нашли. Им стал Роланд Андерссон, тот самый, который

сказал, что мне «пора завязывать играть с этими мелкими засранцами». Тот

самый, который вытащил меня в первую команду. Я был тронут. Мы не

виделись с тех пор, как его уволили из «Мальмё». У меня такое приятное

чувство, что я ему сейчас смогу показать, мол, ты был прав, Роланд! Что на

меня нужно было ставить. Хотя ему это далось и дорогой ценой. Но это всё

было не так важно. Мы были здесь и сейчас, я и Роланд. Всё было за н ас,

атмосфера была прекрасной. Вокруг была уйма наших фанатов, и отовсюду

слышалась песня того юного паренька: «Никто не умеет играть в футбол так,

как он, Златан, это Златан». Классный ритм, кстати.

Меня по-прежнему беспокоили боли в паху. И моя семья — они

просто сумасшедшие. Никого не волновало, что я, не считая Кеки, вообще-то

самый младший, — я и там, в Германии, словно отцом стал всем, всё время

что-то случалось. То разобраться с билетами, то с отелем, то помочь моему

старшему брату Сапко с деньгами: у него их то не было, то он поменять их

не мог. А ещё Хелена на 7-м месяце! Она вообще могла сама о себе

позаботиться, но не в таком же хаосе. Когда она выходила из автобуса перед

нашим матчем с Парагваем, болельщики окружили её и просто прохода не

давали. Это было небезопасно, поэтому на следующий день она улетела

домой. В общем, вот так вот всё, одно за другим.

— Златан, ты можешь помочь с этим? А вот с этим? Ну пожалуйста!

Я был просто-таки гидом по Германии для своей семьи, на футболе

сосредоточиться не получалось. Телефон не умолкал. То жалобы, то ещё что-нибудь. Настоящее сумасшествие. У меня ж тут грёбаный Чемпионат Мира!

А мне то с арендой машин разобраться надо, то ещё с чем. Да и пах давал о

себе знать. Но Лагербек был во мне уверен. Я должен был играть, и в первом

матче нам предстояло встретиться со сборной Тринидада и Тобаго. Надо

было не просто побеждать, а накидать им целую авоську. Но всё пошло не по

нашему сценарию. Мы не смогли даже забить, даже когда их игрока удалили,

да ещё и кипер все тащил. Единственный позитивный момент в этом матче

случился уже по его окончании. Я поздоровался с тренером Тринидада.

А этим тренером-то был Лео Бенхаккер. Здорово было его снова

увидеть. Есть в жизни такие люди, которые однажды в тебя верят. Кто-то,

конечно, просто хочет нажиться за счёт тебя, но есть и те, которые очень

много значат в твоей жизни. Роланд Андерссон и Лео Бенхаккер как раз из

таких. Они поверили в меня, когда другие во мне сомневались. Надеюсь, я

тоже смогу стать однажды таким. Не просто замечать тех, кто немного

отличается от других, а действительно мыслить далеко вперёд.

У меня фото с той встречи с Бенхаккером. Я снял футболку, и моё

лицо просто сияло, несмотря на неудовлетворительный результат матча.

Ничего больше не отвлекало меня от турнира. Мы сыграли вничью с

англичанами, это был неплохой результат. Но в плей-офф немцы нас просто

уничтожили, и я сыграл отвратно. Я не пытаюсь оправдываться, я осознаю

всю ответственность.

Семья — это святое. И, конечно, надо о ней заботиться. Я не должен

был становиться их гидом, поэтому Чемпионат Мира стал для меня в этом

плане уроком.

Позже я объяснил им: «Вы можете приезжать, и я попытаюсь помочь

вам, что-то организовать, но вы должны и сами со своими проблемами уметь

разбираться в конце-то концов».

Я вернулся в Турин, но больше не чувствовал себя там, как дома. Он

стал для меня местом, которое хотелось поскорее оставить. Атмосфера в

клубе ни капли не улучшилась, это был сущий кошмар. Тогда, кстати,

произошла еще одна катастрофа.

Джанлука Пессотто был защитником «Ювентуса» с 95-го года, он

выиграл с клубом всё, что только возможно, и в какой-то мере был даже

символом команды. Я довольно хорошо был с ним знаком. За те два года, что

мы играли вместе, я успел заметить, что он был совсем не дерзкий, наоборот,

очень спокойный, тихий, добрый, внимательный, всегда оставался в тени. А

что произошло потом…я не понимаю.

Пессотто закончил карьеру и стал новым менеджером команды,

заменив на этом посту Алессио Секко, который был назначен директором.

Наверное, не так-то просто было переключиться: вчера ты ещё действующий

игрок, а сегодня сидишь в офисе. Ещё, конечно, на него давил весь этот

скандал и ссылка в низший дивизион. Ещё и в семье было не всё в порядке.

Как-то он как обычно сидел в своём кабинете на 4-м этаже. Но в тот

день он взобрался на окно, держа какие-то чётки в руке, и бросился вниз. Он

приземлился на асфальт между двумя машинами, и это абсолютное чудо, что

он выжил! Там было, наверное, метров 15. Он угодил в больницу с

переломами и внутренним кровотечением, но он выкарабкался, и все были,

конечно, рады. Но сама по себе его попытка самоубийства была плохим

знаком. А что будет дальше? Кто следующий?

Царило всеобщее отчаяние, и президент клуба, Джованни Коболли

Джильи, сделал объявление: клуб больше не собирается отпускать игроков.

Руководство будет бороться, чтобы сохранить каждого. Конечно, я

разговаривал об этом с Мино. Все всё обсудили, взвесили все «за» и «против»

и пришли к выводу, что единственно верным решением будет нанести

ответный удар. «Мы готовы использовать все законные средства, чтобы уйти

из клуба», — заявил Мино в прессе.

Слабину мы давать не собирались, ни в коем случае. Если «Ювентус»

решил гнуть свою линию, мы будем гнуть свою. Но это была непростая

битва. На карту было поставлено слишком много. Я говорил с Алессио Секко,

парнем, который возомнил себя новым Моджи, и его отношение явно

изменилось, это чувствовалось.

— Ты должен остаться с клубом. Это наше требование. Мы хотим, что

ты доказал верность команде.

— До межсезонья Вы говорили обратное. Что мне не стоит

отказываться от других предложений.

— Ситуация изменилась. Мы в кризисе. Но предложим тебе новый

контракт.

— Я не останусь. Ни при каких условиях.

Я был под давлением ежедневно, даже ежечасно. Это было неприятно.

Бороться приходилось со всем вокруг, с Мино, с законом. Но так всё и было.

Нельзя было быть таким упрямым. Я всё ещё получал зарплату от клуба, но

главный вопрос «Куда же мне уйти?» не оставлял меня ни на секунду. Я посоветовался с Мино.

Мы решили, что я буду тренироваться с командой, но не буду

участвовать в матчах. Мино утверждал, что условия контракта можно

интерпретировать таким образом, поэтому, несмотря ни на что, я отправился

на тренировочный сбор в горы вместе с командой. Игроки сборной Италии

ещё не прибыли, они до сих пор были в Германии. Италия ведь выиграла

Чемпионат Мира. Это было, конечно, фантастическим достижением.

Особенно учитывая то, что творилось здесь. Я должен был обязательно их

поздравить. Хотя мне это, конечно, не помогало совсем.

Нашим новым тренером стал Дидье Дешам. Бывший французский

футболист, да не просто футболист, а капитан сборной Франции на победном

для них Мундиале 1998-го года. Его задачей было, разумеется, возвращение

в элитный дивизион. Давление на него было колоссальным. А в самый

первый день тренировочных сборов он подошел ко мне:

— Ибра, — начал он.

—Да?

— Я хочу строить игру вокруг тебя. Ты будешь нашим ключевым

игроком. За тобой будущее. Ты обязательно поможешь нам вернуться в

элиту.

— Спасибо, но…

— Никаких «но». Ты должен остаться в команде. Другого ответа я не

приму.

По его голосу было слышно, как я важен для него, но я его остановил:

— Нет-нет-нет. Я ухожу.

На сборах мы жили в одной комнате с моим другом Недведом. Мы оба

были клиентами Мино, но ситуации у нас были разные: Недвед, как и Дель

Пьеро, Трезеге и Буффон, решил остаться в «Ювентусе». Помнится, как-то

раз к нам зашел Дешам. Он явно не собирался сдаваться:

— Слушай, Ибра. Я многого жду от тебя. Ты был вообще главной

причиной, почему я согласился на эту работу.

— Ой, не заливайте, клуб был причиной, а не я.

— Нет, ты не понял: если ты уйдешь, я тоже уйду.

Я не мог сдержать улыбку.

— О’кей, тогда собирайте свои вещи, я сейчас вызову такси, —

ответил я, а он засмеялся, как будто я пошутил.

Но я был серьёзен, как никогда. Если «Ювентус» боролся за свою

репутацию великого клуба, то я боролся за свою игровую карьеру. Год в Серии B мог привести к глобальному застою. Алессио Секко и Жан-Клод Блан решили ещё раз со мной поговорить. Жан-Клод — парень из Гарварда, большая шишка, семья Аньелли призвала его помочь в спасении команды.

Очень щепетильный человек. Он принес какие-то свои бумаги, распечатал

вариант контракта с различными суммами. Но я сразу подумал: даже читать

не буду! Буду лучше спорить! Чем больше я буду им надоедать, тем скорее

они захотят от меня избавиться.

— Я даже смотреть не хочу. Не собираюсь ничего подписывать.

— Может, ты хотя бы взглянешь? Наше предложение чертовски

щедрое.

— А смысл? Это ничего не даст.

— Как ты можешь это знать, даже не посмотрев?

— А вот так. Даже если бы предложили мне 20 миллионов, я бы всё

равно отказался.

— Прояви уважение! Это уже не лезет ни в какие рамки! — не

выдержал Блан.

— Воспринимайте, как хотите, — сказал я и ушел. Конечно, я

понимал, что оскорбил его, и это всегда рискованно, но я знал, что в крайнем

случае к сентябрю я уже точно буду свободен. Пусть и без клуба, но

свободен.

Ставки были высоки. В этой игре я должен был победить, но я

понимал, что джокеров у меня больше нет. Я плохо сыграл на Чемпионате

Мира и не был особенно хорошо в минувшем сезоне за «Юве». У меня

скверный характер, и забивал я недостаточно. Мне оставалось надеяться, что

мой потенциал успели разглядеть. Год назад ведь я был крут, меня даже

признали лучшим легионером в команде! Значит, должен быть какой-то

интерес со стороны других клубов. Да и Мино работал на рынке не покладая

рук.

— Я веду переговоры с «Интером» и «Миланом».

Безусловно, это хорошо звучало. Есть ещё свет в конце тоннеля.

Но в тот момент это ещё были ничего не значащие разговоры. И мы

всё ещё не знали, что делать в моей ситуации с «Ювентусом». Какие шансы,

что они позволят мне уйти из клуба? Я ни в чем не был уверен. А вот Мино

был настроен позитивно. Его была его работа, а мне оставалось только ждать.

В прессе уже вовсю писали, что я хочу уйти. И уже появились слухи, что за

мной охотится «Интер», а фаны «Юве» же его ненавидят. Узнав об этом, они

приходили на наши открытые тренировки, чтобы выразить мне своё

негодование.

— Предатель! Свинья! — орали они. А порой и что похуже. Конечно,

было не очень-то приятно.

Но, честно говоря, я уже привык ко всем этим оскорблениям за моей

спиной.

У нас на носу был товарняк со «Специей». А что я сказал о матчах?

Верно, играть я не буду. Поэтому я остался в номере и играл в PlayStation.

Снаружи нас ждал автобус, чтобы отвезти на стадион. Все, в том числе и Недвед, уже собрались, но автобус стоял, как я понял, с работающим

двигателем. Они не понимали, где же, чёрт возьми, Ибра? Они ждали, ждали,

но Дидье Дешам-таки не выдержал и ворвался в мою комнату. Он был просто

в ярости.

— Почему ты сидишь здесь? Нам нужно ехать.

Я даже не поднял головы, просто продолжил играть.

— Ты слышал, что я сказал?

— А ты слышал, что я сказал? Я буду тренироваться, но играть я не

буду. Десять раз уже повторил.

— Нет, ты будешь играть. Ты принадлежишь этой команде. А теперь

вставай, быстро. Поднимайся!

Он подошел и встал рядом, но я продолжил играть.

— Какого чёрта ты здесь сидишь и играешь? Это полнейшее

неуважение. Я влеплю тебе штраф, ты понял?

— О’кей.

— Что значит о’кей?

— Штрафуй меня и проваливай. А я останусь здесь!

Он всё-таки ушёл. Конечно, он был невероятно зол, ведь все давно

сидели в автобусе, а я не отрывался от PlayStation. И если раньше ситуация

не была напряженной, то сейчас уже точно напряжённее некуда. Эта история,

конечно, стала известна руководству. Мне выписали штраф в 30.000 евро,

кажется. Это была война. И как в любой войне, здесь нужно было мыслить

тактически. Как мне нанести ответным удар? Что будет моим следующим

шагом? Огромное количество мыслей окутало меня.

У меня были тайные гости. Ариедо Брайда из «Милана» пришел

встретиться со мной во время тренировочных сборов. Я просто сбежал, и мы

встретились в ближайшем отеле, чтобы поговорить о моём возможном

переходе в «Милан». Но, честно говоря, он мне не понравился. Он слишком

много говорил, что Кака, дескать, звезда, а я нет. Он втирал мне, что мне

«Милан» нужен больше, чем я «Милану», и я не чувствовал себя особо

востребованным. Хотелось сразу же сказать ему, мол, извините, но «нет». Но

я ведь был не в том положении. Я отчаянно пытался покинуть «Ювентус», и

у меня в рукаве не было никаких козырей. Поэтому я вернулся в Турин без

каких-либо конкретных предложений.

Стояла жара. На календаре был август, Хелена должна была вот-вот

родить, поэтому у меня был лёгкий стресс. Ещё и папарацци везде за нами

шастали, но я старался её поддерживать, как мог. Но я сам не чувствовал

почвы под ногами. Всё было так неопределенно, я ничего не мог сказать

наперёд. Клуб открыл новую тренировочную базу. Все пережитки эры

Моджи должны были быть разрушены, в том числе и эти ужасные

раздевалки. Я продолжал посещать тренировки. Я ведь должен был

продолжать стоять на своём. На меня перестали обращать внимание. Хоть это

и выглядело странно, это был всё же хороший знак, ведь это означало, что

«Ювентус» уже не боролся за меня с тем же упорством, что и раньше. Ведь

кому нужен парень, который плюёт на всех и играет в PlayStation?

Но решено ещё ничего не было, и вопрос стоял так: «Милан» или

«Интер». И выбор был вроде бы очевиден. Всё-таки «Интер» уже 17 лет не

выигрывал чемпионат, да и топ-командой они всё-таки не считались. В то

время как «Милан» был одним из грандов европейского футбола.

Мино сказал, что я должен однозначно перейти в «Милан». А я не был

так уверен. Всё-таки в «Интере» в своё время играл Роналдо, да и клуб хочет

меня видеть в своём составе. К тому же, я всё время держал в уме то, что

сказал мне Брайда тогда, в горах. «Ты ещё не настоящая звезда». У «Милана»

была прекрасная команда. Но я всё ещё склонялся к «Интеру». В этой паре я

выбрал аутсайдера.

— Ну ладно, — сказал Мино. Но учти, что у «Интера» совершенно

другие задачи. Там тебе просто так чемпионство никто не даст.

А я и не хотел просто так. Я жаждал вызова. Чувствовал

ответственность. И это чувство только усиливалось, когда я представлял, что

клуб, который 17 лет не видал скудетто, выиграет чемпионат со мной. Тогда

это уже будет совершенно другой уровень. Но, как я уже сказал, всё ещё было

весьма туманно, и нужно было подождать, чтобы всё хоть немного приобрело

форму. Нам нужно было покинуть тонущий корабль и принять любой

поворот судьбы.

«Милану» тогда пришлось играть в квалификации Лиги Чемпионов.

Это стало следствием того скандала. Команда действительно пробилась в

турнир, но так как они начинали с минусовых очков, то и в ЛЧ им пришлось

начать с квалификации. Играли с «Црвеной Звездой», первый матч был на

Сан-Сиро. Этот матч был важен и для меня тоже, потому что Адриано

Галлиани, вице-президент «Милана» заверил меня, что в случае успешного

исхода поединка, у них будет больше денег на трансферы: «Мы подождём

результата, а потом встретимся снова».

А до этого более заинтересованным выглядел «Интер». Владельцем

клуба был Массимо Моратти, большая шишка, нефтяной магнат. Он тоже

чувствовал моё отчаяние. Он уменьшил своё предложение по 4 различным

пунктам. Итак, было 18 августа, и я сидел в своей квартире на площади

Кастелло в Турине.

Матч на Сан-Сиро начинался без четверти девять. Но я его не смотрел,

у меня были дела поважнее. Отличный пас Кака на Индзаги и гол последнего,

конечно, облегчило задачи клуба. А сразу после матча у меня зазвонил

телефон. Он вообще весь день звонил, и это был, как правило, Мино. Он сообщал мне о каждом новом этапе переговоров, и теперь он звонил, чтобы

сказать, что Сильвио Берлускони хочет со мной встретиться. Я сел. Не просто

потому что это сам Сильвио Берлускони, а потому что это означало, что у

них есть реальный интерес. Я засомневался. Всё-таки в «Интер» собрался

вроде. Но я понял, что этот разговор вряд ли будет лишним.

— Мы можем это использовать? — спросил я.

— Да, пожалуй, — ответил Мино и сразу же позвонил Моратти, ведь

это могло заставить их двигаться, им же всегда приятно обскакать кузенов.

— Я просто хотел, чтобы вы знали, что Ибрагимович отправляется на

ужин с Берлускони.

— Что?

— Они заказали столик в ресторане «Джанино».

— Чёрта с два они пообедают, — задыхаясь, возразил Моратти. — Я

пришлю туда своего человека.

Моратти отправил туда Марко Бранка, спортивного директора

«Интера». Молодой худощавый парень. Но когда он постучал в нашу дверь

всего пару часов спустя, я узнал о нём ещё кое-что. Он был самым злостным

курильщиком из всех, кого я когда-либо встречал. Он метался по квартире и

постоянно курил, заполнив пепельницу окурками буквально за несколько

минут. Он сильно нервничал. Ему было поручено осуществить сделку до

того, как Берлускони наденет галстук и притащит свою задницу в

«Джанино». Поэтому его можно было понять. Ему нужно было сорвать

сделку одного из самых могущественных людей во все Италии, ни много ни

мало. Мино всё это нравилось. Он любит, когда его оппоненты находятся под

давлением. Тогда он может на них влиять, оборачивать в свою пользу цифры

и факты. На столе лежал мой контракт. Условия были такие, как хочу я.

Время шло, Бранка продолжал курить.

— Ты согласен? — спросил он.

Я переглянулся с Мино. Он дал добро.

— Да, определенно.

Бранка закурил ещё интенсивнее. Он позвонил Моратти. Волнения в

его голосе было хоть отбавляй.

— Златан согласен.

Это была хорошая новость. Просто прекрасная. Это я по его голосу

понял. Но это ещё было не всё. Теперь клубы должны были обговорить свои

условия. За сколько меня продать? Это ещё одна игра, «Ювентусу» ведь тоже

надо получить какую-то прибыль. Но прежде, чем это было улажено, мне

позвонил Моратти:

— Ты доволен?

— Конечно, доволен.

— Тогда добро пожаловать! — эта фраза будто сбросила огромный

камень с моих плеч.

Вся неопределенность на эту весну и лето вмиг исчезла.

Единственное, что оставалось сделать: позвонить руководству «Милана».

Берлускони ведь настаивал на ужине. И мы бы там явно не о погоде

разговаривали. Руководство «Милана» чувствовало себя так, словно из-под

них вытащили коврик. Думали, наверное, что за хрень? Ибра что, собирается

в «Интер»?

— Иногда всё происходит слишком быстро, — ответил им Мино.

В итоге, я был куплен за 27 миллионов евро (примерно 270 миллионов

крон). Это стало самой большой суммой трансфера тогда в Италии. А мне

даже не пришлось платить тот штраф за игру в PlayStation на сборах. Моратти

заявлял в прессе, что мой переход так же важен, как и переход Роналдо в своё

время. Конечно, мне было чертовски приятно. Я был готов к «Интеру». Но

прежде мне нужно было отправиться в Гётеборг на игру национальной

сборной. Я ожидал лёгкой прогулки. Но я даже представить себе не мог, что

всё окажется так серьёзно.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

«Нам не выиграть скудетто, пока они не начнут общаться друг с другом»

Мы играли против сборной Латвии. Победили со счетом 1:0. Гол забил

Ким Чёлльстрём. На следующий день, 3-го сентября, у нас был выходной, и

это был 29-й день рождения Олофа Мёльберга, капитана «Астон Виллы». Мы

познакомились в сборной, и поначалу я думал, что он был не очень-то

дружелюбным, как Трезеге. Но потом он стал более открытым, и мы

подружились. Он захотел, чтобы я и Чиппен отпраздновали с ним его день

рождения. Конечно, почему нет?

Мы оказались в одном заведении на Avenyn, главной улице

Гётеборга. Все стены там были увешаны фотографиями. Газеты называли это

местечко модным. Любой бар, в который я хожу, становится «модным

местечком». Но было бесполезно. Внутри почти никого не было. Мы сели,

выпили и полностью расслабились. О большем удовольствии и мечтать было

нельзя. А время шло, и уже было 11 вечера. В отель мы должны были

возвращаться до 11, по правилам национальной сборной. Но мы сказали друг

другу: «К чёрту!» Нельзя же быть такими правильными, как они? Мы ушли

и вернулись поздно, но в неприятности не попали. Кроме того, у Олофа был

день рождения, а мы были трезвыми и плохо себя не вели. Мы вернулись в

отель в 00:15 и сразу пошли спать. Вот и вся история. Если бы мои друзья из

Розенгорда услышали бы такую историю, они бы даже беспокоиться не

начали. Сущий пустяк.

Проблема лишь в том, что я даже за молоком не могу сходить так,

чтобы газеты не узнали об этом. За мной всюду шпионили.

Фотографировали, писали про меня SMS. Я видел Златана там-то и там-то,

ву-хууу! И чтобы это не звучало тупо, они все преувеличивают, когда

рассказывают друзьям, которые потом еще немного привирают. Это ведь

круто, не иначе. И поэтому меня часто окружают люди, которые меня

защищают. Что это еще за новости? Златан ничего не сделал, мать вашу! Но

в этот раз газеты были умнее.

Они зашли с другой стороны и позвонили менеджеру команды. Они

спрашивали не о том, где мы были, или во сколько вернулись в отель, а о

внутрикомандном уставе. И он сказал правду: все должны быть в отеле до 11

часов вечера.

«Но Златан, Чиппен и Мёльберг вернулись позже. У нас есть

свидетели», – сказали газетчики. Конечно, менеджер наш – славный парень,

обычно он нас защищает. Но в этот раз ему не удалось быстро смекнуть, что

происходит, и думаю, обвинять его в этом не стоит. Нет такого человека,

который всегда говорит то, что нужно.

Но если бы он был чуть умнее и делал бы то, что делают в итальянских

клубах, он бы попросил отложить этот разговор, а потом перезвонил и

придумал бы хорошее объяснение, например, что нам было разрешено

вернуться позже, что-нибудь в этом духе. И при этом мы не избегали

наказания. В любом случае, главный принцип – это единый фронт, и его надо

отстаивать. Мы команда, мы все заодно, и они могут применить к нам любые

санкции, и это останется внутри команды.

Но менеджер сказал лишь, что никому нельзя задерживаться где-либо

после 11-ти, и мы, стало быть, нарушили правила. И начался сущий кошмар.

Мне позвонили утром и сказали: «Тебя вызвали на собрание с Лагербеком».

А я собрания не люблю, я знаю, как они проходят. Меня на них с детского

сада вызывают, обычное дело. Так проходила вся жизнь, и я уже знал, о чем

конкретно будет это собрание. Ведь это всё было из-за пустяка, и я не

волновался. Я позвонил одному из знакомых охранников, который обычно

знал, что происходило.

— Ну что, как там всё?

— Думаю, ты можешь собирать вещи, – ответил он, и я не понял, что

это значит.

Собирать вещи? Из-за небольшого опоздания? Я отказался поверить в

это, но что я мог поделать? Я собрал своё барахло. Я даже не придумал

никаких оправданий, потому что всё происходящее было нелепицей. На этот

раз нужно было сказать правду. Я даже не собирался скидывать все на брата.

Зашел я внутрь, а там уже были Лагербек с командой, Мёльберг и

Чиппен. Они не были спокойны, как я, они ведь к такому не привыкли, в отличие от меня. А я чувствовал себя, как дома. Я даже скучал по всему этому, а то я ведь хорошо себя веду в последнее время, хотя должен-то по лезвию ходить.

— Мы решили немедленно отправить вас троих по домам, – начал

Лагербек, заставляя всех врастать в стулья. – Вам есть, что сказать?

— Я прошу прощения, – сказал Чиппен. – Я действительно совершил

глупость.

— И я прошу прощения, – сказал Мёльберг. – Эмм… а что Вы скажете

прессе? – добавил он, и они это обсудили. А я всё это время молчал. Мне

нечего было сказать. Лагербек, наверное, подумал, что это странно, ведь

обычно я не держу язык за зубами.

— А ты, Златан? Что ты скажешь?

— Мне нечего сказать.

— Как это, нечего?

— А вот так. Нечего!

Я сразу обратил внимание на то, что они все взволновались. Я уверен,

что им было бы гораздо легче, если бы я начал наглеть, ведь это в моем стиле.

Но это было что-то новенькое. Нечего сказать! Это их всех нервировало, и

они, наверное, не могли понять, что же Златан задумал. И чем они больше

нервничали, тем спокойнее чувствовал себя я. Странно это. Моё молчание

выбивало их из колеи. Я получил контроль над ситуацией. Всё казалось таким

знакомым. Вспомнился магазин «Уэсселс». Вспомнилась школа.

Вспомнилась молодёжка «Мальмё». Я слушал небольшую лекцию Лагербека

о том, что правила были объяснены всем чётко, с тем же интересом, как я

учителей слушал в школе: хотите, так болтайте, трепитесь, мне плевать. Но

кое-что из сказанного им взбесило меня:

— Мы решили, что вы трое не будете играть против Лихтенштейна.

Не думайте, что я беспокоился по этому поводу, я ведь уже собрал

вещи. Лагербек мог послать меня хоть в Лапландию, и я бы слова не сказал.

Да и кому какое дело до Лихтенштейна? Меня беспокоило слово «мы». Кто

эти «мы»?

Он был главным. Зачем он прятался за спинами других людей. Будь

мужиком и скажи: «Я решил…» Я бы отнесся с уважением. Но он показал

себя трусом. Я очень пронзительно на него взглянул, но промолчал. Потом

пошел в свой номер и позвонил Кеки. В таких ситуациях нужна семья.

— Приезжай и забери меня!

— Что ты натворил?

— Опоздал.

Перед тем, как уйти, я поговорил с менеджером. У нас всегда были

хорошие взаимоотношения, ибо знает он меня лучше, чем всех остальных в

сборной, потому что знает о моём прошлом и моём характере. Он знает, что

я злопамятный. «Послушай, Златан. Я за Чиппена и Мёльберга не

беспокоюсь. Они завсегдатаи сборной, отбудут наказание и вернутся. А вот

ты, Златан… боюсь, что Лагербек копает себе могилу».

«Посмотрим». Это всё, что я сказал тогда. А через час я ушел из отеля.

Мы с братом взяли с собой Чиппена. С нами были еще несколько друзей. Мы

остановились заправиться. И мы увидели заголовки таблоидов.

Такой суматохи о нарушении режима никогда не поднималось! Как

будто на Землю упала летающая тарелка, ну и все вытекающие. Я все время

поддерживал связь с Чиппеном и Мёльбергом, став для них кем-то вроде

отца. Я говорил:

— Спокойно, парни. Нам это в конечном итоге на руку сыграет.

Хороших парней никто не любит.

Но меня эта хрень бесила все больше и больше. Лагербек и остальные

были настроены против нас. Это ведь просто смешно. Не так давно я

подрался с парнем из «Милана» по имени Огучи Оньеву. Позже об этом

расскажу, это было по-мужски так, брутально. Конечно, никто не думал, что

кулачная драка — это хорошо, но руководство меня тогда публично

защитило, сказав, что, мол, всплылил, с кем не бывает. Мы ведь все заодно.

Так это происходит в Италии – защищают своих публично и критикуют,

когда никто не слышит. А в Швеции ты либо хороший, либо плохой.

Ситуация разрешилась плохо. Я так и сказал Лагербеку.

—Что было, то прошло, – сказал он. – Можешь вернуться в команду.

— Можно, да? Да как-нибудь обойдусь. Ты ведь мог меня

оштрафовать. Мог сделать что угодно. Но ты обвинил нас публично. С меня

хватит.

Вот так я сказал «нет» национальной сборной. И выкинул инцидент

из головы. Вроде. Мне постоянно напоминали о нем, и, честно говоря, об

одном я сожалел. Меня все равно выперли из команды, поэтому надо было

устроить что-то посерьёзнее. Ну какого хрена? Там ведь никого не было! И

выпили всего одну стопку! Да и опоздал всего на час! Да мне надо было

разнести бар к чертям или въехать на машине в фонтан на Авенин и вернуться

в одних трусах. И на ногах еле держаться. Вот это был бы скандал. А то, что

произошло, было фарсом.

Уважение не приходит просто так. Его надо завоевать. Легко

чувствовать себя никем, когда ты новичок в команде. Все для тебя ново, у

каждого есть своя роль, свое место, свой язык. Легче всего отступить и

просто влиться в общее настроение. Но тогда ты упускаешь инициативу и

теряешь время. Я пришел в «Интер», чтобы внести разнообразие и помочь

клубу выиграть первый титул за 17 лет. А если так, то нельзя прятаться,

играть спокойно, потому что пресса будет тебя критиковать. И еще потому,

что люди судят предвзято. Златан – плохой. У Златана с бошкой не в порядке.

И прочая хрень. Проще исходить из этих мнений и пытаться делать все

наоборот, быть хорошим парнем. Но тогда ты позволяешь манипулировать

собой.

Плохо, что события Гётеборга попали и во все итальянские газеты.

Смотрите, мол, ему плевать на правила, а за него столько бабла отвалили. Его

не переоценивают? Правильно ли поступили? Такой чуши было много. Хуже

всего на этом фоне выглядел «эксперт» из Швеции, который сказал:

— Я вижу это так: «Интер» всегда делал несколько странных

приобретений. Они вкладывают деньги в индивидуалистов. И вот, у них

появилась еще одна проблема.

Но я уже привел слова Капелло. Я думал о завоевании уважения. Как

будто оказался в другом районе Розенгорда. Нельзя отступать, беспокоиться

о том, что кто-то может что-то о тебе услышать. Напротив, нужно двигаться

вперед. И моё отношение было таким же, как и в «Ювентусе», что-то в духе

«Окей, парни, я пришел, и мы теперь начнем побеждать!»

На меня косо поглядывали на тренировках. Мой менталитет

победителя, сила воли, самоотдача – всё было при мне. Я максимально

выкладывался на тренировках. Меня бесило, если это же не делали другие. Я

орал, злился при поражениях или слабо проведенных матчах. Я стал лидером.

Но не таким лидером, каким я порой был раньше. Я мог видеть в глазах

людей, что всё зависело теперь от меня. Я должен был повести их вперед. И

бок о бок со мной снова был Патрик Виейра. С ним возможно многое. Мы

выкладывались, как черти, чтобы повысить командную мотивацию.

Но в команде были проблема. Моратти, владелец и президент клуба,

много чего сделал для «Интера». Он потратил на игроков более 300

миллионов евро. Он покупал Роналдо, Майкона, Креспо, Кристиана Вьери,

Фигу, Баджо. В этом плане он фанатик. Но у него было и другое качество: он

был слишком щедрым иногда. Он выдавал нам огромные бонусы за победу в

одном матче. Я был против этого. Не то, что я против бонусов и прибыли.

Кто будет против? Но они выдавались не после завоевания какого-нибудь

трофея. После всего одного матча, порой не самого важного.

По мне, это было неправильно. Конечно, игрок не может просто так

взять и подойти к Моратти. Он ведь властный человек, само воплощение

власти и денег. Но я заработал какой-то авторитет в команде, и потому все

равно подошел. Оказалось, что с ним не так и трудно в общении.

— Здрасьте!

— Да, Ибра?

— Завязывай с этим.

— С чем этим?

— С бонусами. Они могут стать самодовольными. Блин, ну один матч

выиграли, фигня ведь. Нам платят, чтобы мы побеждали. Да, если мы

выиграем скудетто, тогда вперед! Преподнеси что-то приятное, если хочешь,

но не после одной победы!

Он так и сделал. Бонусы прекратились. Но не поймите меня

неправильно, я не думал, что могу управлять клубом лучше Моратти. Но если

я вижу что-то, что негативно влияет на мотивацию игроков, я обращаю на это

внимание. Бонусы – это была еще мелочь.

Настоящей проблемой было то, что в команде все разбивались на

группы. Это беспокоило меня с первого дня, и не из-за того, что я из

Розенгорда, где все сидят вперемешку — турки, сомалийцы, югославы,

арабы. А еще меня это беспокоило, потому что я понимал, что в футболе

команда играет лучше, когда игроки едины. Так было и в «Ювентусе», и в

«Аяксе». А в «Интере» было все наоборот. Бразильцы сидят в одном углу,

аргентинцы – в другом, остальные – посередине. Это было так убого.

Конечно, иногда в клубах группировки образуются, да. Но хорошего

в этом мало. Чаще люди выбирают себе друзей из тех, с кем они хорошо

общаются. А здесь это было по национальному признаку. Так примитивно.

Они ведь в футбол играют вместе. Не будь этого, они бы жили в разных

вселенных. Это злило меня. Я сразу понял, что эту проблему надо решить,

или скудетто нам не видать. Кто-то может сказать: а какая разница, с кем

обедать? Поверьте, разница есть. Если вне поля вы не общаетесь, то это

отражается на игре.

Это влияет на мотивацию и на командный дух. В футболе эти грани

настолько тонки, что любая из этих вещей может стать решающим фактором.

Для меня это был первый серьёзный тест: положить конец этой ерунде. Но я

понял, что поговорить об этом вряд ли получится.

Я начал со слов: «Ну и что это за дерьмо? Чего это вы все расселись

по группам, как школота?» Многие со мной согласились. Другие смутились.

Но ничего не произошло. Старые привычки трудно вытравить. Эти

невидимые барьеры были слишком уж высоки. Я снова пошел к Моратти,

пытаясь выразиться настолько ясно, насколько это возможно.

— «Интер» уже сто лет не выигрывал скудетто! Сколько можно? Мы

останемся лузерами из-за того, что люди не могут просто пообщаться друг с

другом?

— Да нет, конечно, – ответил Моратти.

— Группировки надо разбить. Мы не будем побеждать, если мы не

будем командой.

Не думаю, что Моратти понял, насколько серьёзной была проблема,

но он понял, к чему я клоню. Это с его философией сходилось, по его словам.

— «Интер» должен быть одной большой семьей. Я поговорю с ними,

– сказал он, и долго ждать этого не пришлось. Он спустился, поговорил с

игроками, и сразу можно было увидеть, насколько велико уважение к нему.

Моратти — это и есть клуб. Он не просто принимал решения — он

имел колоссальное влияние на всех. Он произнес небольшую речь.

Воодушевленно говорил о единстве, и все при этом смотрели, конечно, на

меня. Как будто я это говорил. Ибра настучал, стало быть? Думаю, многие не

сомневались в этом. Плевать. Я просто хотел объединить команду. И

атмосфера понемногу улучшалась. Группировок больше не было. Все начали

общаться, проводить время друг с другом.

Мы воодушевились, сплотились. Я общался со всеми, пытаясь

сплотить команду еще сильнее. Но только сами по себе эти усилия к титулу

не приведут. Помню свой первый матч за «Интер». Он был против

«Фиорентины», во Флоренции.

19 сентября 2006 года. Конечно, «Фиорентина» хотела нас обыграть

любой ценой. Они тоже были втянуты в Кальчополи и начали сезон с -15 в

графе «очки». На лицах болельщиков на Артемио Франки читалась

ненависть.

На «Интере» же Кальчополи никак не отразился, и многие

припоминали и эту скандальную часть. Обе команды вышли бороться не на

жизнь, а на смерть: «Фиорентина» восстанавливала свою честь, мы –

зарабатывать уважение и оправдывать свои претензии на скудетто.

Я начал в старте, и рядом со мной впереди играл Эрнан Креспо.

Аргентинец, который пришел из «Челси». По крайней мере, на поле у нас все

получалось с самого начала. В самом начале второго тайма я получил

длинный пас в штрафной площади и хлёстко пробил. Только представьте

себе, какое это было облегчение! Это был мой дебют. После этого я очень

быстро влился в команду, и казалось абсолютно естественным, что я

отказался играть за сборную в отборочных матчах к чемпионату Европы

против сборных Испании и Исландии в октябре. Я хотел полностью

сфокусироваться на игре за «Интер» и на семье. Мы с Хеленой уже считали

дни. Мы решили, что наш первый ребёнок должен родиться в Швеции,

госпитале Лундского университета. Мы доверяли шведской системе

здравоохранения больше, чем какой-либо другой, несмотря ни на что. Но без

проблем не обошлось.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

«Кто такой этот Максимилиан? У нас разве есть игрок с таким именем?»

Около госпиталя были и пресса, и папарацци. Всё проходило в

атмосфере истерии. Нас сопровождала охрана, и мы попросили

администрацию больницы, чтобы в родильное отделение просто так никого

не пускали. Все, кто входил, проверялись охраной. Снаружи патрулировала

полиция. Все были на нервах. Повсюду стоял этот странный больничный

запах. Люди бежали по коридорам, слышались голоса, крики. Я говорил, что

я ненавижу больницы? Я ненавижу больницы. Я здоров, пока здоровы

другие. А если окружающие меня люди болеют, то заболею и я. Не могу

объяснить, каково это, но от больницы у меня желудок сводит. Наверное, это

из-за больничной атмосферы, да и микробы всякие в воздухе летают.

Поэтому обычно я пытаюсь выйти оттуда, как только могу.

Но в этом случае я обязательно должен был быть там, и меня это

напрягало. Со всего мира я получаю множество писем. И обычно я их не

открываю. Это ведь честно: раз я не могу прочесть все письма и всем

ответить, я зачастую оставляю их нераспечатанными. Никакого особого

отношения. Но иногда Хелена ничего не могла с собой поделать, ведь порой

истории были ужасными. Например, больной ребенок, которому осталось

жить с месяц. Я был его кумиром. Хелена в таких случаях спрашивает: что

мы можем для него сделать? Подарить билеты на матч? Послать футболку с

автографом? И мы пытаемся помочь. Но всё равно как-то не по себе.

Признаю, это моя слабость.

Я должен был провести ночь в больнице, и я беспокоился. Но тем хуже

это было для Хелены, она была практически без сил. Тяжело тебе

приходится, если ты рожаешь впервые, а тебя еще и по пятам преследуют.

Если что-то пойдёт не так, то об этом узнает весь мир.

А могло ли что-то пойти не так? Я обдумал все варианты. Но всё

прошло хорошо, и в конечном итоге я был очень рад. Это было настоящее

счастье. У нас получилось. Наш малыш просто милашка. Мы стали

родителями. Я стал отцом. В голове уже не возникало вопросов о том, что с

ним могут быть проблемы. Не тогда, когда мы прошли через это тяжелое

испытание, и все доктора и медсёстры были так счастливы. Но драма ещё не

кончилась, совсем нет.

Мы назвали мальчика Максимилиан. Не знаю, откуда взялось это имя,

но звучало оно потрясно. «Ибрагимович» - то звучало потрясно само по себе.

Максимилиан Ибрагимович – идеально! Мощно, в общем. Но хорошо

звучало и Макси – так мы его и называли. Всё было хорошо, и я сразу ушёл

из больницы. Это было непросто. Снаружи повсюду были журналисты. Но

охранник нацепил на меня белый халат. Эдакий доктор Ибрагимович. А

после этого меня спрятали в корзину для белья, огромную корзину. Внутри я

сгруппировался, как мяч, и корзину толкали через проходы, коридоры в

подземную парковку. И я сразу вышел оттуда, переоделся, и отправился в

Италию. Мы всех обвели вокруг пальца.

А для Хелены это сложилось тяжеловато. Роды были трудными, и она

не привыкла к такому вниманию, как я. Я больше даже не думал об этом, это

часть моей жизни. Но Хелена становилась всё более нервной, и поэтому в дом

мамы в Свагерторпе её и Макси привезли на разных машинах. Мы думали,

что хоть там она вздохнёт спокойно. Наивно было так думать. Всего час – и

журналисты начали собираться у дома. Хелена чувствовала себя так, словно

за ней охотились, хотели поймать её. И она вскоре улетела в Милан.

А я уже был там. На носу был матч против «Кьево» на Сан-Сиро. Я в

этот раз остался на скамейке, поспать нормально не удалось. Роберто

Манчини, тренер, не думал, что я готов на 100%. Это было разумно. Я никак

не мог сконцентрироваться. Я смотрел то на поле, то на болельщиков.

«Ультрас», самые главные фаны «Интера», вывесили огромный белый

баннер на трибуны. Он был похож на гигантский парус, развевающийся на

ветру, и на нем было что-то написано. Или выкрашено. Синими и черными

буквами на белом полотнище было написано: «Benvenuto Maximilian». Это

означает: «Добро пожаловать, Максимилиан!» И я удивился: «Кто такой этот

Максимилиан? У нас есть игрок с таким именем?»

А потом до меня дошло. Мой сын. «Ультрас» приветствовали моего

сына! Это было так красиво, что мне захотелось плакать. С такими фанами

не шутят. Они очень суровые парни, и в будущем у нас будут с ними

неприятные стычки. Но тогда… что я мог сказать? Это была Италия в лучшем

её свете: их любовь к футболу, и их любовь к детям. Я взял мобильник,

сфотографировал баннер и отправил Хелене. Честно скажу: мало что тронуло

её, как это. У неё до сих пор слёзы наворачиваются на глаза, когда она

говорит об этом. Так Сан-Сиро выразил свою любовь.

Кроме того, у нас появился щенок. Мы назвали его Трастор, в честь

шведской инвестиционной компании, которую в свое время обокрали. И

теперь у меня появилась настоящая семья: я, Хелена, Макси и Трастор.

Я тогда по-настоящему подсел на Xbox. Он был каким-то наркотиком,

я не мог остановиться. Макси частенько сидел у меня на колене, когда я играл.

Мы жили в одном из миланских отелей, ожидая, когда будет готова

наша квартира. И когда мы позвонили на кухню, чтобы заказать еду, можно

было понять, что мы уже чересчур надоели друг другу. Из-за этих нервов мы

сменили гостиницу на отель Nhow на улице Via Tortona. Там было лучше, но

все равно как-то нервно.

С Макси всё было иначе. Однажды мы заметили, что его слишком

часто тошнит, и он совсем не набирает вес, даже наоборот. Он худел. Но никто из нас не знал, как это должно происходить на самом деле. Может, это была норма. Кто-то сказал, что младенцы иногда немного теряют вес после

рождения, и он казался сильным, не так ли? Но нет, молоко возвращалось

назад, а рвотная масса была густой и выглядела странно. Его всё время

тошнило. Так и должно было быть? Мы не имели понятия. Я позвонил семье,

друзьям, они убедили меня в том, что ничего серьёзного с этим не было. И я

так подумал. По крайней мере, хотел так думать. Я начал придумывать

объяснения для этого.

Всё хорошо. Это мой сын. Что могло пойти не так? Мои волнения

никуда не делись. Но чем дальше, тем было очевиднее, что он уже не может

подавлять тошноту. В придачу, он сбросил еще немного. Он весил шесть

фунтов и десять унций (3005 граммов), когда родился. А сейчас он весил

шесть фунтов и две унции (2778 граммов). И я чувствовал, что это уже плохо.

Совсем плохо. Я не мог сдерживать себя.

— Хелена, что-то не так!

— Я тоже так думаю, – ответила она, но как это можно было

объяснить?

Если раньше я только подозревал, что что-то не так, то теперь я был в

этом убежден. Мне казалось, что комната начала качаться. Тело перестало

меня слушаться. Я никогда не чувствовал ничего подобного даже близко. До

появления ребёнка я был прямо Мистером Неприкасаемость. Я могу

рассердиться, взбеситься, проявить любую другую эмоцию. Но любая

проблема могла быть решена, если бы я просто приложил больше усилий.

Тут всё было иначе. Я был бессилен. Я ведь не мог отвести его на тренировку,

чтобы вылечить. Я не мог сделать ровным счётом ничего.

Макси становился всё слабее и слабее. Он был таким худеньким. Кожа

да кости. Причем, это было заметно. Казалось, что жизненные силы

покидают его. Мы обзванивали всех, кого могли обзвонить. Мы были в

панике. И вот, в наш номер пришла женщина-врач. Меня тогда не было, у

меня матч был на носу. Но думаю, что нам повезло.

Женщина-врач понюхала его рвотную массу, посмотрела на нее,

сопоставила симптомы и сразу сказала: «Вам нужно немедленно везти его в

больницу». Чётко помню: я был тогда с командой. Предстоял матч против

«Мессины», домашний. Мой телефон зазвонил. Хелена была в истерике.

— Они собираются оперировать Макси, – сказала она. – Это срочно.

Я подумал: мы его потеряем? Это вообще возможно? Бошка трещала

от всех вопросов и тревог, и я сказал обо всём Манчини. Как и многие

тренеры, он раньше играл, и начал свою тренерскую карьеру у Свена Горана

Эрикссона в «Лацио». Он все понял, сердце у него было, где надо.

— Мой мальчик болен, – сказал я, и он по моим глазам понял, что мне

очень хреново.

Победа в этом матче уже не имела для меня никакого значения. Мой

сын был в больнице, мой маленький Макси, мой любимый сынок… Мне

нужно было решить: буду я играть или нет? Я забил шесть голов в сезоне, я

был хорош во многих матчах. А что делать сейчас? Макси лучше не станет,

если я буду на лавке сидеть. Но смогу ли я сыграть хорошо? Не знаю. Мозг

разрывался.

Хелена информировала меня о том, что происходит. Она сразу же

поехала в госпиталь. Все кричащие вокруг нее люди не говорили по-английски, а она вряд ли знала хотя бы слово по-итальянски. Она

моментально потерялась, она ведь ничего не понимала, кроме того, что это

было срочно. Доктор просил её подписать какой-то документ. Какой

документ? Она не имела понятия. Но времени думать не было, и она

подписала. В таких ситуациях люди что угодно подпишут. Потом появились

другие документы, она и их подписала. Потом у неё забрали Макси. Это было

тяжело. Могу это понять.

Она была в каком-то трансе. Где я, что происходит? Макси слабел. Но

Хелена, стиснув зубы, переносила всю тяжесть ситуации и продолжала

надеяться. Это всё, что она могла сделать. Макси был в другом месте, с

докторами, медсёстрами и другими людьми. Постепенно она начала

понимать, в чём была проблема. Его желудок не работал, так, как нужно. И

пришлось оперировать.

А я был на Сан-Сиро в окружении сумасшедших фанов. Было трудно

сосредоточиться. Но я решил, что буду играть. В основе. Наверное. Всё

расплывалось перед глазами. Думаю, что играл я тогда не очень хорошо. Да

и мог ли я играть хорошо? Помню, Манчини стоял у бровки и жестами

показывал, что через пять минут заменит меня. Я кивнул. Да, я уйду с поля,

я бесполезен.

Но через минуту я забил гол и подумал: иди-ка ты, Манчини, к чёрту!

Попробуй только сейчас меня заменить! Я закончил матч, и мы выиграли. Я

играл на эмоциях: ярости и беспокойство овладели мной. А сразу после матча

я ушел. Не сказав ни слова в раздевалке. Я не вспомню, как я уехал. Сердце

готово было выпрыгнуть. Но я помню больничный коридор, запах; помню,

как бежал, спрашивая у всех, куда, куда бежать? Наконец нашел палату, где

Макси лежал с множеством других детей в инкубаторе. Казалось, что он стал

ещё меньше. Как маленькая птичка. В тело и нос были вставлены трубки. Из

меня словно вырвали сердце. Я посмотрел на него, на Хелену. И что я сделал

дальше? Куда-то исчез тот крутой парень из Розенгорда.

— Я люблю вас обоих. Вы для меня всё. Но я не могу тут находиться,

иначе совсем с катушек съеду. Звони мне, как только что-нибудь случится, –

сказал я и убежал оттуда.

Не надо было поступать с Хеленой, оставлять её одну с ним. Но я

просто не мог справиться с этим, я был в панике. Я ещё больше возненавидел

больницы. Я вернулся в отель и, наверное, вновь играл в Xbox. В таких

ситуациях это меня обычно успокаивает. Рядом со мной всю ночь лежал

мобильный телефон, и иногда я просыпался, готовый к любому ужасному

известию.

Но всё прошло хорошо. Операция прошла успешно, и Макси сейчас

хорошо себя чувствует. На животе у него остался шрам. Во всём остальном

он такой же здоровый, как и другие дети. Иногда я думаю обо всём этом. И

это позволяет мне быть откровенным.

В мой первый сезон в «Интере» мы выиграли скудетто. А позже, в

Швеции, меня номинировали на Jerringpriset. Здесь не судьи выбирают

победителя, а народ. Шведы голосуют за лучшего спортсмена или лучшую

команду в этом году. Обычно такая награда достаётся атлетам в некомандных

видах, как Ингемар Стенмарк (горные лыжи), Стефан Хольм (лёгкая

атлетика), Анника Зёренштам (гольф). Но пару раз команда всё же

Награда от спортивной секции SverigesRadio.

добивалась успеха. Шведская футбольная сборная выиграла эту награду в

1994 году. Но в 2007-м году я был номинирован отдельно от команды. На

церемонии вручения я был с Хеленой. Я был в смокинге и в галстуке-бабочке.

Перед тем, как назвали победителя, я столкнулся в зале с Мартином Далином.

Мартин Далин – бывший футболист, один из великих. Он играл за

сборную, которая заняла третье место на Чемпионате Мира и выиграла

Jerringpriset в 1994-м году. Также он играл за «Рому» и «Боруссию» из

Мёнхенгладбаха и забил там множество голов. Как обычно, началась битва

поколений. Те, что постарше, хотят быть величайшими во все времена.

Собственно, как и те, что помоложе. Мы не хотим, чтобы звёзды прошлого

маячили перед глазами, мы не хотим слышать эту хрень о том, что нам надо

было поиграть в их времена, и прочее. Мы хотим, чтобы самый лучший

футбол показывали сейчас. Помню насмешку в голосе Мартина:

— О, так ты здесь?

А чего бы и нет?

— О, и ты тоже? – сказал я с такой же насмешкой. Как будто я

удивился, что его вообще впустили сюда.

— Мы выиграли этот приз в 94-м.

— Как команда, да. А я номинирован сам по себе, – ответил я с

улыбкой. Дерзкая шутка, ничего более.

Но в тот момент я почувствовал, что я хочу эту награду. Я сказал

Хелене, когда вернулся за стол: «Скрести за меня пальцы!» Я никогда ничего

подобного не говорил, даже при победах в чемпионате или кубке. Просто

вырвалось. Неожиданно это награда стала важной, как будто от неё что-то

зависело. Не могу объяснить. У меня очень много наград, на меня они

никогда не влияли. Может быть, не знаю, я воспринимал это как способ

самоутверждения, как знак, что я наконец мог быть принят. Не только как

футболист, но и как человек, несмотря на все мои вспышки и моё прошлое.

Я еле выдержал, когда на сцене объявляли номинантов.

Назвали меня, Сюзанну Каллур (бег с барьерами) и Аню Пёрсон,

горнолыжницу. Я понятия не имел о том, что будет дальше. Если я выиграл

Guldbollen, то я обычно узнаю об этом заранее. А сейчас я ничего не знал.

Время шло. Я сидел и медленно сходил с ума.

И победителем становится…

Назвали моё имя, и я взорвался от радости. Поверьте, я никогда не

плачу просто так. Я редко плакал в детстве, а сейчас было столько эмоций. Я

встал, все кричали, аплодировали. Такой гул стоял. Я снова прошел мимо

Мартина Далина, и не мог не сказать ему:

— Извиняй, Мартин. Я просто пойду туда, поднимусь на сцену и

возьму награду.

Награда лучшему футболисту Швеции.

На сцене мне вручил награду принц Карл Филип. Я взял микрофон. Я

не из тех, кто заранее готовит подобные речи. Я начал говорить, и внезапно

подумал о Макси и обо всём, что мы с ним пережили. Странно. Я получил

награду за то, что помог «Интеру» выиграть первый титул за 17 лет, и я спросил себя, а по ходу этого ли сезона Макси родился. Не в этом году, да,

но в этом ли, победном для нас сезоне? Я понял, что не знаю ответа, и спросил

Хелену:

— Макси родился по ходу этого сезона?

Я посмотрел на неё. Она еле заметно кивнула.

А в её глазах стояли слезы. Поверьте мне, я это никогда не забуду.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

«Если бы не эти ноги, ничего этого бы не было»

Может быть, я повзрослел. А может и нет. Мне нужно было какое-то

сумасшествие. Оно всегда было мне нужно, с самого детства. Иногда,

конечно, я окончательно слетал с катушек. Но с кем не бывает. Есть у меня

один старый друг, владелец пиццерии в Мальмё. Он весит примерно 19

стоунов (примерно 121 кг). Иногда мы гоняли с ним на моём Порше из

Бостада к западному побережью Швеции, прямо до Мальмё. Честно сказать,

мало кто любит со мной кататься. Не потому что я плохо вожу, нет. Просто я

слишком крут. Разогнался, значит, до трёх сотен, ну а что, адреналинчик! Но

мне показалось, что этого мало. 301, 302… а дорога всё сужается, и сужается.

Но я не сбавлял оборотов, и когда стрелка спидометра достигла отметки в 325

км/ч, мой пассажир взорвался:

— Златан, Христа ради, да сбавь ты скорость, у меня же семья!

— А у меня, жирный ты ублюдок, нет что ли её?

Тогда я, хоть и неохотно, но замедлился, и мы улыбнулись друг другу.

В конце концов, кто ещё о тебе позаботиться, если не ты сам. Но нелегко

было всегда поступать разумно. От таких вещей я получал настоящий кайф,

и хотя наркотики я никогда не принимал, я всё-таки был очень одержимым.

Есть вещи, которые заглатывают меня полностью. Охота, например. Или

Xbox. Кстати, в ноябре вышла новая игрушка.

Она называлась Gears of War. И, надо сказать, меня она не на шутку

зацепила. Я вообще не мог оторваться. Превратил одну из комнат в игровую

и часами оттуда не выходил, где-то до 3-х–4-х утра. Вообще-то нужно было,

конечно, идти спать, чтобы потом не быть как сонная муха на тренировках.

Но я всё играл, играл… Gears of War — это прямо наркотик какой-то. Gears

of War и Call of Duty. Я всё время только и делал, что в них рубился.

Причем, чем дальше, тем больше. Остановиться я не мог. На серваке

были британцы, итальянцы, шведы, ещё кто-то, часов 6-7 в день. У меня был

свой ник, поэтому никто из них никогда бы не догадался, что с ними играет

Златан.

Но я впечатлял их, даже скрываясь под ником, это я вам гарантирую.

Я всю жизнь играю в видеоигры, так что я не какой-нибудь слабак. Я всегда

был сосредоточен. Всех их рвал. Но был там ещё один парень, который был

так же хорош, как и я, и тоже всю ночь висел в онлайне. У него ещё был

ник…что-то на D. Иногда я слышал, как он что-то болтал, у нас у всех же

были наушники, чтобы переговариваться во время игры.

Я пытался не раскрывать рот. Хотел оставаться анонимным. Хотя не

всегда это было легко. Как-то они заговорили о машинах. И тут этот самый

D заявил, что у него Porsche 911 Turbo. Я уже не смог сдержаться. Я ведь

точно такую же тачку отдал Мино после того обеда в Okura в Амстердаме. В

общем, я заговорил. Они начали догадываться. Кто-то там ляпнул, что, мол,

кажется, это Златан. Да не-не, вы что. Они начали задавать всякие вопросы.

Я уходил от ответов, и разговор зашел о Феррари. Лучше б не заходил,

конечно…

— У меня есть одна, — сказанул я. Единственная в своём роде.

— Что за модель?

— Да вы мне даже не поверите, — ответил я, и этот D, конечно,

заинтересовался.

— Ну так что за модель?

— Энцо.

Он замолчал.

— Да ну, заливаешь!

— Не, я серьёзно.

— Прям Энцо?

— Ага.

— Ну ты тогда точно не простой парень.

— Ну а кто? — нарывался я.

— Тот, о ком мы говорили.

— Может быть. А может, и нет.

В общем, мы продолжили играть, а в паузах продолжили болтать, я

поспрашивал немного этого парня и выяснил, что он был брокером.

С ним было легко и интересно болтать, мы быстро нашли общий язык.

И он больше не спрашивал, кто я такой. Мы говорили вообще о другом, ему

нравился футбол и быстрые тачки. Он был не грубый, такой чувствительный

скорее, вдумчивый парень. Как-то раз мы говорили с ним о часах, ещё одной

вещи, которой я увлекаюсь. D хотел приобрести очень дорогие часы, и кто-то из онлайна сказал, что, мол, есть вещи и поважнее. Может, и есть. Но не

для меня. Хорошо быть футболистом в Италии. Продавцы пропускают без

очереди, делают скидки. Я прервал его и сказал:

— Я могу достать такие для тебя.

— Ты шутишь?

— Ни в коем случае.

— И как же ты это сделаешь?

— Просто позвоню одному знакомому, — сказал я. Ну а что мне было

терять?

Если бы D отказался от часов, или он вообще просто пустомелил, я бы

оставил их себе. Сделка не была какой-то масштабной, да и парень казался

мне надёжным, он же говорил о Феррари и других дорогих вещах. Вроде бы

это было не напоказ. Ему действительно нравились эти вещи.

— Слушай, я скоро двигаю в Стокгольм, остановлюсь в Scandic Hotel.

— Хорошо.

— И если ты в 4 будешь в лобби, ты получишь свои часы.

— Ты это серьёзно?

— Я вообще серьёзный парень.

После этого я позвонил своему знакомому, раздобыл эти уникальные

часы. Славная вещичка. Затем я написал для D свои банковские реквизиты

через Xbox-ский аккаунт. И отправился в Стокгольм. У нас там был

отборочный матч к Чемпионату Европы, и мы, как обычно, останавливались

в Scandic Park Hotel. С Лагербеком мы уже помирились, я прибыл в отель,

поздоровался с ребятами. Коробка с часами у меня лежала в сумке, и в

назначенное время я спустился вместе с ней в лобби. Я чувствовал себя

абсолютно спокойно. Тем более, со мной был Янне Хаммербэк, охранник, ну,

на всякий случай.

Я понятия не имел, как D может выглядеть, и кто он вообще такой. По

голосу-то он славный парень, но в реальности он мог оказаться кем угодно,

может, вообще каким-нибудь психом с десятком неадекватных друзей в

придачу. Но мне не хотелось в это верить.

В общем, никогда не знаешь заранее. Я начал оглядываться, влево,

вправо, и единственным, кого я приметил, был темноволосый парень,

скромно сидящий в кресле.

— Ты сюда за часами пришел? — спросил я.

— Эээ, да, я…

Я встал, и я увидел его в полный рост. Он смутился. Думаю, он уже

понял, кто перед ним стоит, но не кричал ничего в стиле «Да это же вы!» Хотя

со мной такое сто раз уже бывало.

Люди при виде меня обычно чувствуют себя неловко, поэтому я

стараюсь быть более открытым и доброжелательным. Я просил у него про

работу, чем он вообще обычно занимается. В конце концов, я его разговорил,

и мы начали болтать про Xbox. Ну что я могу сказать? Это было круто. Что-то новенькое.

Мои русенгордские товарищи — простые уличные парни, они всегда

ходят толпами, и в этом нет ничего такого, я тоже там рос. Тем не менее, этот

парняга был умен и предприимчив, он мыслил не так, как все. Он не мачо,

конечно, ему не нужно было быть дерзким. Обычно я так близко людей не

подпускаю. Я уже прочувствовал на себе, как бывает, если кто-то хочет

просто нагло к тебе подмазаться, показывая, какой он весь из себя

замечательный.

Между и этим парнем что-то такое промелькнуло, я сразу это

почувствовал. Я сказал ему: «Я оставлю часы на ресепшн, и как только на

моём счету появятся деньги, ты сможешь их забрать».

Через полчаса он перечислил наличку. Мы с ним контакт не теряли.

Мы переписывались, болтали по телефону, однажды он даже приехал к нам

в Милан. Он очень хорошо воспитанный шведский парень, всегда говорил

«приятно познакомиться». Совсем не похож на моих русенгордских друзей.

Но с Хеленой они поладили. Он ей вообще нравился, он же не бросал петарды

в шашлычные! Он стал новым человеком в моей жизни. Хелена любит

вспоминать нашу интернетную историю знакомства.

Помните Милен? Ту самую, где мы крали велики или катались на

автобусе? Ведь это было не так-то и давно. Я часто думаю о тех временах. Не

потому, что это происходило тогда, когда меня вот-вот должны были взять в

основу. Так вот, там многое изменилось. Чего одни особняки на

Лимхамнсваген стоят! Они казались такими необъятными, особенно один

из них, розовый, который был огромным, как замок. В те времена я и

представить себе не мог людей, которые жили подобным образом. Должно

быть, им хорошо жилось.

Я до сих пор так думаю. С такими людьми я не чувствовал себя

неловко, как раз наоборот. Но я помнил всю ту боль, которая стояла за этим

миром. Те чувства не забываются. Но я хотел показать, что я больше не тот

пацан с Fido Dido из Русенгорда. Хотел показать, что я могу себе позволить

иметь охренительный дом. Мы с Хеленой действительно хотели дом в

Мальмё.

Мы не могли больше оставаться с мамой в Свагерторпе. У нас должен

был появиться ещё один ребёнок. Я хотел, чтобы у нас был свой уголок. В

общем, мы с Хеленой начали изучать варианты. Мы составили список из 10

лучших домов, и какой дом оказался на первом месте, как бы вы думали?

Розовый дом на Лимхамнсваген, конечно, и не потому что, что это было моей

давней мечтой. Этот дом был действительно потрясающим, самый лучший

во всём Мальмё. Но была одна проблемка.

Там уже жили люди, и они ни в какую не хотели продавать дом. Ну а

что поделаешь? Вот такой вот возник вопрос. Но мы сдаваться не собирались.

Пожалуй, стоило сделать им предложение, от которого невозможно

отказаться. Нет, я не собирался просить русенгордских парней устроить им

тёмную. Всё должно было быть сделано изящно. Мы продолжали наседать.

Однажды Хелена была в IKEA.

Она встретила там своего друга, и они поговорили как раз о розовом

доме.

— О, так там живут мои хорошие друзья!

— Назначишь им встречу? Мы бы очень хотели с ними пообщаться.

— Что, серьёзно?

— Конечно, серьёзно.

Этот друг позвонил им, объяснил ситуацию, но они всё равно не

собирались уступать. Уж так им нравилось там жить: и дом прекрасный, и

соседи замечательные, и трава зелёная, и вид на Пляж Риберсборг, и на

пролив Эресунн… ну и всё такое прочее. Но друг, следуя просьбе Хелены,

объяснил им, что нас такой ответ не устраивает. Даже если они были

настроены остаться там, мы были готовы заплатить любые, только давайте

лично всё обсудим. В конце концов, разве не круто поболтать за чашкой кофе

с Хеленой и Златаном? Не всем это, знаете ли, удаётся.

В общем, они всё-таки согласились. Я, конечно, понимал, что я

должен их уговорить, всё же я не последний человек, но определенные

сомнения у меня были. Когда я проходил через эти ворота, я чувствовал себя

огромным и крохотным одновременно. Будто ребенок, который таращит

глаза на дома, пробегая по Милен, и в то же время – звезда мирового

масштаба. Сначала мы с Хеленой обошли дом вокруг, всё осмотрели.

«Прекрасный дом, просто прекрасный, чудесное место». Я вёл себя очень

вежливо. Но когда мы принялись за кофе, я уже не мог себя сдерживать.

— Мы здесь, потому что вы живете в нашем доме, — сказал я, и

хозяин начал смеяться, думая, что я, разумеется, шучу. Типа шутка такая, как

в кино всё. Но я продолжил:

— Можете, конечно, смеяться. Но я говорю абсолютно серьёзно. Я

намереваюсь купить этот дом, вижу, вы здесь счастливы, но тем не менее.

Он, конечно, ответил, что он не продаётся ни в коем случае. Он был

непреклонен. Хотя, он скорее блефовал. Тут всё, как на трансферном рынке.

Своего рода игра. Он явно хотел определенную сумму, это по глазам было

видно. Я объяснил ему, что не хочу заниматься вещами, в которых не

соображаю. Я футболист, а не риелтор. Поэтому я пришлю человека, который

с вами договорится.

Да не Мино, конечно, если вы уже успели так подумать. Я послал

юриста. И не думайте, что я дурак и готов выбрасывать деньги на ветер, нет.

Я был предельно осторожен, продумывал каждый шаг.

Я не просил его договориться любой ценой, ничего подобного. Я

просил его договориться на наименьшую возможную сумму. Ну а мы сидели

дома и ждали. Сидели. И ждали. Но тут раздался звонок.

— Они готовы продать его за 30 миллионов.

Ну, тут нечего было обсуждать. Мы купили его за эти 30 миллионов

крон (примерно 3 миллионов евро). И я держу пари, они были даже рады

продать нам дом за такие деньги.

Всё получилось. Не за бесплатно, конечно. Мы заплатили, чтобы их

оттуда выселить. Но это было только начало. Там ещё с ремонтом пришлось

возиться. Мы хотели сделать стены в саду выше, но нам не разрешали. Тогда

мы пошли на хитрость, и углубили фундамент в землю. Ну и ещё много всего

такого. Мы тратили много денег, и соседи всегда искоса на нас поглядывали.

Дома в этом районе, как правило, передаются по наследству. Папочки

платят бабки, поэтому никто из таких, как я, не мог туда перебраться. Там

живет одна элита, и никто не сказал бы об этом доме, что он

охренительный. Изысканный, шикарный – да, но не охренительный.

Но я хотел показать, что даже такой парень, как я, может себе это

позволить. Для меня это было важно с самого начала, но я, конечно, понимал,

что просто так никто не будет мне аплодировать. Однако я всё ещё был

удивлён. «Они собираются сделать это? И вот это?» Они постоянно что-то

такое несли, возмущались вечно. Но нам было плевать, мы этот дом

переделали под себя.

Над этим работала Хелена. Она очень тщательно обустраивала дом,

что-то заказывала из музеев, что-то ещё откуда-то. Я почти ничего не делал,

у меня нет такого прям вкуса. Но была одна вещь, которую приобрел я. На

красной стене в коридоре я повесил картину, где были две грязные ноги.

Когда друзья приходили к нам, они всё время удивлялись:

— У вас такой прекрасный дом, тут так здорово! Но что это за хрень

у вас на стене?

— Идиоты. Если бы не эти ноги, ничего этого бы не было.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

«Нам без Ибры никуда. Нельзя давать ему отдыхать»

Помню, как увидел его на тренировке. Приятное ощущение, когда что-то вопреки всем моим переездам из клуба в клуб не меняется. Я крикнул ему:

— Ты что, преследуешь меня?

— Ну да. Кому-то ведь надо следить, чтоб твой холодильник не пустовал.

— Но спать на твоём матраце я не буду!

— Будешь хорошо себя вести – тебе и не понадобится.

Приятно, что Максвелл был в «Интере». Он перешёл туда на несколько месяцев раньше меня, но он получил травму колена и проходил курс физиотерапии, поэтому прошло какое-то время прежде, чем я увидел его. Я не знаю более… элегантного игрока, что ли. Он агрессивный бразильский защитник, который даже глубоко в обороне умеет сыграть красиво. Мне нравится смотреть на его игру. Я порой даже удивляюсь, как ему удаётся. Обычно у хороших парней, как он, в футболе мало что получается. Нужно быть крутым и жёстким, таким, каким я стал после «Ювентуса». Сейчас я был в гуще событий и выкладывался на полную в мой первый год в «Интере», чтобы завоевать титул. Не только на поле выкладывался, но и за его пределами.

Та хрень с бразильцами и аргентинцами в разных частях комнаты была позади. Мой авторитет в клубе быстро рос, и конечно, это заметил Моратти. Он хорошо ко мне относился. Он позаботился, чтобы у моей семьи не было проблем. А моя звезда продолжала сверкать на поле. Мы вновь возглавляли таблицу. Ушли эти ужасные 90-е, когда «Интер» не добивался серьёзных успехов. Всё происходило так, как я и хотел: команда была на подъёме, когда я туда пришел. И до нас с Мино дошло, что в переговорах это может быть сильной стороной.

Пришло время пересмотреть условия моего контракта. Лучше Мино в переговорах нет никого, и он использовал все свои фишки на Моратти. Понятия не имею, как переговоры проходили, меня там никогда не было. Но появился слух, что меня хотел купить «Реал», и Мино надавил этим на Моратти. Правда, игра не стоила свеч, ситуация была другой. В «Интер» я перешёл потому, что я отчаянно хотел уйти из «Ювентуса», и Моратти мог козырнуть этим. Всегда надо искать слабые места у оппонентов в этом деле, это часть игры. Они должны быть в ежовых рукавицах.

Он снижал мою зарплату четыре раза, но мы с Мино отклонили эти предложения. Моратти уже не казался таким сильным. И учитывая мою репутацию в клубе, он не мог позволить того, чтобы я ушёл. Вскоре он сказал:

— Дадим парню то, чего он хочет.

Контракт был отличным. Позже, когда всплыли детали, меня начали называть самым высокооплачиваемым футболистом мира. Но не все об этом знали тогда. Одним из условий Моратти была секретность. В течение шести или семи месяцев о переговорах не должен был знать никто. Но мы-то знали, что рано или поздно это всплывёт, и тогда уже не зарплата будет главной, а шумиха, поднятая из-за этой зарплаты.

Если тебе платят больше всех в мире, люди смотрят на тебя иначе. Словно включается еще один прожектор. Публика, другие игроки, болельщики, спонсоры – все увидят тебя в новом свете. А что они будут говорить? Кто имеет, тому дано будет, и приумножится. Достигнув вершины, ты идёшь еще выше. Чистая психология. Номером 1 интересуются все. Так устроен рынок. Хоть я и не думал, что кто-то стоит таких денег, я знал, насколько ценен я. Это было у меня в крови: чтобы больше не облажаться, как с «Аяксом». Но с огромными зарплатами много и другой хрени приходит, давление, например. С этим не поспоришь. Надо продолжать плодотворно пахать на поле.

Но мне нравилось это давление. Оно подхлёстывало меня. За полсезона я забил для команды 10 мячей, что влекло за собой всеобщую истерию. Везде скандировали: «Ибра, Ибра!» В феврале уже возникало ощущение, что очередной титул обеспечен. Люди думали, что ничего не может остановить нас. Но потом у меня начались проблемы с коленом. Я пытался не обращать внимания на них, но они никуда не уходили. И с каждым днем было всё хуже. Мы заняли первое место в лигочемпионской группе. И там казалось, что всё выглядит многообещающим.

Но в 1/8 финала нам в соперники достался «Ливерпуль», и в первом матче на Энфилде я ощутил, что травма сильно ограничивает мои возможности. Наша игра была ужасна, и мы проиграли со счетом 2:0. После этого мне было очень больно, и я не мог больше терпеть. Меня обследовали, и быстро поставили диагноз: воспаление коленного сухожилия. Коленное сухожилие – продолжение четырёхглавой мышцы бедра.

Матч против «Сампдории» я пропустил. Я думал, что ничего в этом страшного нет, и для меня лично, и для команды. «Сампдория» ведь не «Ливерпуль». Парни и без меня должны были справляться. У нас в чемпионате шла великолепная беспроигрышная серия. У нас даже был рекорд по количеству побед подряд в серии А (прим. пер. – в сезоне 2006/07 «Интер» одержал 17 побед подряд). Всё это не помогло.

Игра против «Сампдории» была мёртвой. Это был один из первых знаков, что что-то не так. Мы были близки к поражению. Нас спас Эрнан Креспо, забивший гол головой на последних минутах. Вырванная на зубах ничья – 1:1. И это было только начало. Мы стали играть хуже после того, как я получил травму. Если, конечно, дело всё было в моей травме. Мы сыграли вничью с «Ромой» - 1:1, и проиграли «Наполи». Я слышал, что говорили Манчини и партнёры по команде: они были обеспокоены. Мне нужно было вернуться на поле. Нельзя было терять преимущество в чемпионате. Меня отправили на курс лечения, ведь мне быстро нужно было встать на ноги. Вскоре после этого, 18 марта 2008 года, меня включили в заявку на матч против «Реджины».

«Реджина» занимала предпоследнее место в лиге, и поэтому были споры о том, надо ли мне играть. Боль ещё никуда не ушла. Но я играл на болеутоляющих уколах, и «Реджина» не должна была стать проблемой. Однако нервное напряжение охватило всю команду. Уверенность в своих силах испарилась напрочь, пока меня не было. И нас пугали «Рома» и «Милан», нагоняя нас в чемпионате неделю за неделей. Манчини не хотел рисковать. Мы были побеждающей всех и вся машиной, а теперь у нас даже против команд из низов таблицы колени дрожали. Я не мог сказать «нет» в такой ситуации, особенно тогда, когда доктор сказал скрипя зубами, что можно играть. В каком-то смысле, моё колено мне не принадлежало.

В каком-то смысле, мне не принадлежали мои плоть и кости, они принадлежали руководству. Футболист моего уровня – как апельсин: клуб выжимает тебя, пока не останется сока, а потом его надо продавать. Жёстко, но так оно и есть, это часть игры. Мы принадлежим клубу. Мы не поправлять здоровье пришли сюда, а побеждать. Порой даже доктора не знают, как им быть. Осматривать игроков, как пациентов или как продукты… Это ведь не обычная больница, доктора здесь просто являются частью команды.

А у тебя никого нет, кроме собственной головы. Ты можешь говорить громко, даже кричать. Не поможет. Но боль тогда была очень сильная. Никто не знает твоё тело лучше тебя самого.

Но давление напрягало. Обычно играешь, и плевать на последствия. Ты управляешь риском. Может, я и был бы полезен тогда, но ухудшил бы ситуацию и для себя, и для команды в долгосрочной перспективе. Все эти вопросы… что делать? Кого слушать? Докторов, которые, несмотря ни на что, более осмотрительны, или тренера, который включает тебя в заявку, думая только о предстоящем матче. Плевать на завтрашний день, лишь бы сегодня выиграть!

В итоге против «Реджины» я всё-таки сыграл. В этом Манчини оказался прав – я забил им свой 15-й гол в сезоне и привёл команду к победе. Стало легче. Но это также означало, что клуб хотел, чтобы я играл и в следующих матчах. И я согласился. А что было делать? Больше уколов, больше болеутоляющих. Вокруг я всё время слышал: «Нам без Ибры никуда. Нельзя давать ему отдыхать». Не обвинишь ведь их. Как я уже говорил, я не был пациентом. Я был тем, кто вёл команду вперёд с самого первого дня. Было принято решение, что в ответном матче против «Ливерпуля» в Лиге чемпионов я также сыграю. И это было действительно важно, и для меня, и для команды.

Лига чемпионов стала навязчивой идеей. Я хотел выиграть этот проклятый турнир. Но из-за поражения в первом матче нам нужна была крупная победа, чтобы идти дальше. Мы очень усердно тренировались. Но игра снова не получилась. И у меня ничего не получилось. Я растранжирил много моментов, а на 50-й минуте удалили Бурдиссо.

Безнадёга. Мы играли жёстко, боролись, но это не помогало. С каждой минутой я ощущал, что это всё. Боль слишком сильная. Я убиваю себя. В конце концов, я еле-еле ушёл с поля, сильно хромая из-за непрекращающихся болей. Никогда это не забуду.

Гостевой сектор освистывал меня. Когда ты травмирован, ты постоянно задаёшь себе вопросы: играть или отдохнуть, и насколько я готов жертвовать собой в этом матче? Ситуация подобна рулетке: ты не можешь знать правильный ответ. Ты просто делаешь ставку и надеешься ничего не потерять. Ни сезон, ни что-то еще. Я играл, потому что этого хотел тренер. А ещё потому, что я думал, что могу быть для команды полезным.

Однако случилось то, что случилось: моя травма усугубилась, и мы проиграли со счётом 1:0. Я довёл своё здоровье до ручки, а толку от этого никакого не было. Еще и английские фаны глумились надо мной. С англичанами у меня вообще отношения не складываются. Ни с болельщиками, ни с прессой. Тогда меня назвали «плачущей примадонной» и самым переоценённым игроком в Европе. Обычно такое меня подбадривает. Как тогда, когда родители подписывали петиции, чтобы избавиться от меня – тогда я просто приложил усилие и показал этим сволочам, чего я стою. А сейчас моё тело не позволяло мне сделать это. Боли продолжали беспокоить меня, и моральный дух команды ещё больше упал. Всё поменялось. Гармония и оптимизм испарились. Журналисты писали: «С «Интером» что-то не то». Роберто Манчини объявил о том, что он покидает клуб.

Он сказал, что он уходит. А потом он взял свои слова назад – и внезапно он уже никуда не уходит. Чего он этим хотел добиться? То он уходит, то остаётся. Ну нельзя тренеру так непрофессионально себя вести.

А мы, тем временем, продолжали терять очки.

У нас был большой отрыв от второй команды чемпионата, но он стремительно сокращался. Мы добились лишь ничейного исхода с «Дженоа» (1:1) и проиграли дома «Ювентусу». В том матче я, идиот эдакий, играл. Не мог отказаться. Но после игры боли были невыносимыми, я едва мог ходить. Помню, как вошёл в раздевалку с желанием рвать и метать. Сорвать всё с этих стен. Я наорал на Манчини. Вёл себя, как полный псих. Это была крайняя точка. Мне нужны были отдых и физиотерапия. Я не мог помочь команде в чемпионате. Не было выбора, пришлось отступить. Поверьте, это было очень непросто.

Ты сидишь на месте, когда остальные тренируются. Ты спешишь в качалку, из окна которой видишь партнёров по команде на поле. Как будто смотришь фильм, в котором ты должен быть, но тебе тупо нельзя. Это больно. Это ощущение хуже самой травмы. Я решил сбежать из этого цирка. Поехал в Швецию. Там весна, а весной красиво. Но насладиться поездкой толком не удалось.

В голове прочно засела одна мысль – вновь набрать форму. Меня осмотрел доктор из сборной Швеции. Помню его шок. Как они только позволили мне играть так долго на болеутоляющих? Всего два месяца оставалось до чемпионата Европы в Австрии и Швейцарии. Участие в нём было теперь под вопросом.

Я довёл себя сам до такого дерьмового состояния. Теперь надо было себя из него вывести и набрать форму. Я позвонил Рикарду Дахану. Он был физиотерапевтом в «Мальмё», мы хорошо знали друг друга, еще с тех времён, когда я там играл. Мы начали работать вместе и пришли к выводу, что нужно показаться одному доктору.

Я полетел на север Швеции, в город Умео, доктор был там. Он сделал мне несколько уколов, которые убили несколько клеток в коленном сухожилии. Мне стало лучше. Но до оптимальной формы всё равно было далеко. Играть я не мог, надежды на это не было. Я был взбешён. А в чемпионате продолжалась полоса неудач. Парни могли обеспечить себе скудетто в матче против «Сиены». Одна победа – и всё закончится. Патрик Вьейра забил первый гол, и фанаты пустились в пляски. Всё шло к тому, что мы удержим этот результат. Тем более, молодой талант Марио Балотелли, который играл вместо меня, забил второй гол. Ну уж против «Сиены» матч не мог закончиться иначе.