-- Сколько нам еще до цели?
-- Меньше часа до посадки, господин майор. Если набрать высоту долетим еще быстрее. Но особой необходимости в этом нет...
-- Вы правы, не стоит менять высоту. Мы сейчас над Венгрией?
-- Именно так, господин майор. Скоро пройдем Дебрецен.
-- По этому маршруту вы летите впервые, Сисидо-сан?
-- Да, но не стоит беспокоиться. Самые трудные наши перелеты уже позади.
-- Путь от Дели до Тегерана пассажиры точно не забудут. Ваше искусство слепого полета сквозь бурю вызывает восхищение.
-- Благодарю вас. Это обычное дело в нашей профессии. Над океаном бывало и похуже. Можете считать, что все уже позади. Осталось только приземлиться...
Командир 'Дугласа' вежливо склонил голову вбок, позволив себе несколько снисходительную улыбку. Да и сама последняя фраза звучала довольно хвастливо, хоть и в рамках приличий. Отвечать собеседнику приходилось, отворачивая лицо от курса самолета, что было несколько неудобно. Но нарушать традиций гражданский пилот не мог. Ведь этот майор из Токио, не смотря на все его показное дружелюбие, был, в отличие от командира транспортника, аристократом древнего рода, и с ним нужно было вести себя предельно осторожно. И, судя по следующим словам офицера, неосторожную улыбку и хвастовство пилота, тот прекрасно заметил.
-- Действительно, Сисидо-сан, моим молодым волчатам пока далеко до вашего опыта дальних полетов. Но мы сейчас с вами в прифронтовой зоне, о которой мне и моим парням известно несколько больше вашего. Не слишком ли рано вы расслабились? Такая ошибка могла бы дорого нам обойтись...
-- Прошу меня извинить, господин майор. Вы правы. Осторожность здесь необходима, ведь всего в полусотне ри от нас аэродромы мятежников...
-- Ладно, спишем эту оплошность на вашу усталость от долгого полета. Все ли в порядке с оборудованием? С радио никаких неожиданностей?
-- Нет, доно. С 'двадцать вторым' и 'двадцать шестым' контакт постоянный. У них все хорошо, топлива достаточно. Идут за нами и сядут следом. Связь с Веной также вполне устойчивая. Пять минут назад, нас предупредили, что иногда у них в Южной провинции германской империи случаются авиаудары мятежников, поэтому нас встретят еще на подходе к прикрываемому району.
-- Это разумно. Что ж, не буду отвлекать вас от пилотирования. Удачи, Сисидо-сан.
-- Благодарю. Нет ли других пожеланий, господин майор?
-- Пока нет, благодарю вас приятную за беседу.
В ту же минуту по курсу трех гражданских бортов, (аппаратов носивших индекс L2D1, а на деле - лицензионных 'Дугласов' DS-3, собранных пару лет назад из оригинальных запчастей на заводе 'Накадзима'), вдруг показалось несколько двухмоторных самолетов. Они летели на малой скорости почти тем же курсом, и вскоре позволили себя догнать трем украшенным китайскими опознавательными знаками японским транспортникам. Первая тревога быстро утихла. Встречающие самолеты оказались в раскраске Люфтваффе, и поначалу вели себя очень покладисто. А вот дальше последовали странные события. Стрелок ведущего в тройке обычных германских 'цертштёреров' BF-110 зачем-то навел на гражданскую машину спаренные пулеметы между разнесенных хвостовых килей своей машины. В это время оба его ведомых резко ушли виражами в разные стороны с набором высоты. Пилот головного японского 'Дугласа' уже готовый доложить венскому авиадиспетчеру, что встреча с сопровождающими состоялась, вдруг с удивлением понял, что связи-то нет. Причем, связаться он не может даже с идущими за ним 'двадцать вторым' и 'двадцать шестым'. На всех диапазонах были сильные помехи. Дальше кричать в микрофон было бессмысленно. Подозрения всколыхнулись в душах экипажей и пассажиров, и почти сразу получили подтверждение.
Головной 'мессершмитт' начал плавно увеличивать скорость, и неспешно, менять свой курс на гораздо более западный. А зажавшие их с боков и с хвоста остальные пятеро 'встречающих', взяли все три 'Дугласа' в плотный зажим, требуя следовать за их лидером. Слева от борта замешкавшего 'двадцать второго' даже пронеслись трассеры нескольких очередей. Губы японского майора плотно сжались. Их уводили от прежнего курса на Вену, как раз куда-то в сторону подкарпатской префектуры той самой мятежной польской провинции Германской империи, в небе над которой должна была пройти стажировка японских пилотов. То, что их ведут в плен, майор уже не сомневался, но сделать он ничего не мог. Связь отказала окончательно. Посадить 'Дугласы' запрещали своим пулеметным огнем конвоиры. Даже совершить прыжок здесь над прикарпатской Венгрией молодые пилоты-тошибу не могли. Из-за тесноты в салоне, парашютов на борту 'Дугласов' не имелось. При планировании этого перелета, куда больше, чем на парашюты, надеялись на надежность техники и опыт экипажей. И гражданские пилоты эти надежды оправдали. Но, вот, на перехват в небе нейтральной страны столичное начальство, да и сам майор, никак не рассчитывали. И теперь жизни сотни из числа лучших пилотов-истребителей страны Ямато зависели от малейшей оплошности гражданских пилотов или от злой воли захвативших их в венгерском небе 'воздушных пиратов'...
***
После приземления на аэродром Ясоньки, Жешувского аэроузла, три транспортника, несущих на своих крыльях двенадцатилучевые белые звезды в ультрамариновых кругах, были поспешно утащены на стоянку мощными трехосными грузовиками. А нацеленные ручные пулеметы аэродромной охраны и три развернутых в боевое положение 37-мм зенитных 'Бофорса' сразу расставили акценты, кто тут, кем является. Намек был более чем прозрачный. Правда, кроме одного польского переводчика с китайского, заглянувшего в кабину 'Дугласа', и сделавшего на свою 'Лейку' пару фотоснимков, внутрь самолетов польские солдаты и офицеры не лезли, но и никого не выпускали наружу. Было заметно, что поляки ждут кого-то облеченного властью. Майор ободряюще похлопал первого пилота по плечу. Здесь от них уже мало что зависело, и никакой вины за экипажами не было. Приходилось ждать и надеяться, что даже если их миссия окончательно сорвется, то им хотя бы удастся вернуться в Нихон. А еще была надежда на то, что все западные гайдзины не отличают между собой китайцев и японцев, которые для них на одно лицо. Транспортники-то имели китайские опознавательные, а пассажиры были в китайской военной форме, и с китайскими документами. На соседней полосе в это время приземлялась отлично сыгравшая свою роль шестерка трофейных двухмоторных 'мессершмиттов'. Недолгое ожидание вскоре завершилось. Минут через пятнадцать после посадки к стоянке подрулили четыре легковых машины. Появившийся из остановившегося вторым 'Пежо', генерал тут же потребовал к себе для разговора старшего китайского офицера, и остался ждать под навесом вместе с несколькими гражданскими лицами, двое из которых имели фотоаппараты, а один кинокамеру. Беседовали по-английски...
-- Господин майор, представьтесь!
-- Имею честь. Майор Шин Джао, Китайская армия. Простите генерал, могу ли я узнать, с кем я имею честь встретиться? И в чем причины задержания наших самолетов? - в эту миссию всем японским пилотам были выданы китайские документы на другие фамилии, и майор выбрал себе новый псевдоним, вместо старого псевдонима 'Огита', которым год с лишним назад назвался в плену в Монголии.
-- Главнокомандующий Сил Поветжных генерал брони Стахон. Честь имею. Что же до вашего, майор, интереса к причинам нынешнего задержания, то...
Генерал неспешно цедил слова, но от взгляда его веяло смертельным холодом. А присутствующие при беседе гражданские внимательно слушали, торопливо строчили в блокноты, и ослепляли майора магниевыми вспышками своих фотоаппаратов. Да и вообще, вели себя поляки крайне бесцеремонно. Японец терпеливо ждал продолжения. Если тут присутствуют журналисты, значит, вполне вероятно их скоро отпустят...
-- Для начала, ответьте, майор! Для чего сотня опытных и отлично обученных ЯПОНСКИХ... Да-да, именно пилотов истребительной специальности из нейтральной нам Японии(!!!), прибывают в страну, с которой наша Польша ведет непримиримую войну?! И, насколько мне известно, это не последняя сотня японских пилотов, которую ждут в Германии. Причем не только для обмена опытом...
-- Вероятно, вы ошибаетесь, господин генерал. Мы не имеем отношения к япон...
-- А, что если нам снять ваших пилотов и вас на фотографии в нескольких ракурсах, и заодно получить ваши отпечатки пальцев? Ммм?
-- Но для чего все это, господин генерал?! Разве наши документы...
-- Например, для того, чтобы ваше правительство узнало, что японские офицеры собираются воевать против союзной Польши, частным образом. И для газет, разумеется.
-- Но...
-- Кстати, ваши вылетевшие из Сингапура самолеты, хоть и несут опознавательные знаки китайской республики, но собраны в Японии, и даже имеют соответствующие иероглифы на приборных панелях. Через несколько минут мне пришлют фотографии одного из кокпитов, разумеется, с переводом...
Молчать было нельзя. Репортеры уже строчили в свои блокноты, хотя майор был уверен, что прикажи им польский генерал, и они тут же забыли бы об интересном материале. Как ни крути, огласка не выгодна и этой мятежной Польше. И все же...
-- Вам столь нравится молчать в беседе? Послушайте майор, я ведь могу просто интернировать всех вас, как китайских наемников, и про вас очень скоро забудут. Я даже думаю, что кто-то в Токио очень обрадуется такому повороту.
-- 'Но', господин генерал? Пожалуйста, договаривайте. Вы не завели бы этот разговор, если бы, не хотели что-то мне предложить... Я прав?
-- Да, я готов дать вам шанс, майор. И даже два. Если вы сейчас подробно, честно... Без малейшей лжи, ответите о цели вашей миссии, в присутствии вот этих корреспондентов, то все три ваши самолета будут, без задержки, отпущены... Правда, отпущены они будут не в Вену и Берлин, а домой, в Японию. И только, через территорию соседнего нам СССР, с которым Польша не воюет. Да и отпустить ваших людей мы можем, лишь под личные гарантии дальнейшего неучастия в этой войне. Подумайте. Это погубит вашу карьеру, но спасет ваших молодых пилотов.
-- Хм.
-- Впрочем, есть и второй благоприятный для вас вариант развития этой истории. Третий я не озвучиваю. Он вам и так понятен, без длинных комментариев...
Майор никогда не боялся поединка взглядов, но сейчас первым опустил глаза.
'Они все знают. Более того, у них точно есть доказательства германо-японского соглашения против Польши. Где-то в штабе в Токио сидит предатель! Обидно. А за провал этой миссии кто-то должен ответить. И отвечать теперь придется ему. Никто не будет слушать оправданий. Дважды попасться в плен! Сорвать договор на поставку новой германской авиатехники! Такое в Токио не прощают. Умереть? Умереть легко... Но, что станется здесь с сотней, подчиненных ему пилотов? А с теми, кто остался дома? А с выстраданным им Центром в Саяме?'.
Однако услышав третье предложение, майор долго не думал. Этот вариант был единственным приемлемым. Хотя последствия для его карьеры могли быть столь же печальными. Как тогда в Монголии каждому из японских пилотов было предложено высказаться в отношении полученного предложения, смахивающем скорее на ультиматум. Гостеприимные хозяева, выделили для этого зал большой армейской столовой, где для сотни 'гостей из Японии' был даже накрыт стол. Несмотря на скепсис, относительно кулинарных способностей хозяев, от дегустации всех поданных блюд никто не отказался. Суп 'Журек' с копченостями скорее понравился, несмотря на непривычный вкус. От бигуса все дружно отказались, заказав себе по две порции рыбы под польским соусом. Яблочная шарлотка, тоже понравилась пилотам. Как высказался поручик Мицудо - 'С такой кормежкой можно посидеть и в плену'. Впрочем, никто его шутки не принял. Майор честно объяснил, что поляки предложили сделать несколько вылетов против немцев. За это обещана им свобода, и даже переучивание на трофейную германскую технику. Однако связаться сейчас с командованием не выйдет, решение принимать придется самим. Если поляки не обманут, то вскоре они смогут продолжить свою миссию, правда, уже на Западном фронте. Вот только, как именно оценят их задержку и действия в Токио? Командующий авиацией Тодзё их без сомнений поддержит, как и значительная часть его подчиненных. Но, что решат при дворе, заранее не скажет никто. Этот непростой выбор может оказаться трагической ошибкой, ведущей к позору для офицера и его семьи. И поэтому каждый должен сделать свой выбор осознанно. Глаза молодых офицеров глядели на командира и учителя удивленно. Мол, отдайте приказ и мы все сделаем, но если все так плохо, зачем эти вопросы?
Майор помедлил полминуты, но затем рассказал свою историю. Полтора года назад русский поручик предлагал попавшему в плен капитану и пятерым другим пилотам-тошибу похожий выбор. Им предложили летать на учебных машинах и участвовать в учебных схватках с врагом. Тогда, они могли отказаться, и вероятно попали бы в лагерь, хотя звучали и пугающие намеки о неучастии России в конвенциях по военнопленным. Но им в тот раз обещали очень хитрые условия. Первый вариант не снимал с них позора плена, но сохранял чистоту их служения императору. Зато вторым вариантом было продолжение воздушных боев, пусть и с безопасными учебными пулями. Что есть трусость, а что мудрость и доблесть, никто заранее не знал. Решение было весьма непростым, но не согласись они тогда летать на учебном аэродроме, Нихон бы не получила угнанный ими русский секретный пушечный самолет 'Нагинату', и в Саяме никогда не появился бы их Центр подготовки летного резерва. Причем, заметил майор, русские тогда выполнили часть своих обещаний - за десять победных вылетов подряд, они временно выдали поручику Амано кинжал кусунгобу и катану для его секунданта. Но тогда сам капитан запретил поручику совершение сёпуку. И теперь майор спрашивал подчиненных - не хочет ли кто-нибудь из них отказаться? Несколько минут прошли в напряженном молчании, но потом один за другим пилоты приняли непростое решение. И майор порадовался, что не отказался никто.
***
По прибытии на секретную авиабазу, всех японских пилотов завезли внутрь большого склада. Где выдали им новую форму пилотов польских ВВС. На отделенной лесополосой площадке без долгих вступлений начались тренировки на очень странных легких двухместных машинах. Эти самолеты обладали высоким узким рыбообразным фюзеляжем, с толкающим воздушным винтом, расположенным в хвосте. За винтом на охватывающем его киле крепился очень компактный руль поворота. На заинтересованный вопрос офицера, генерал ответил, что эта конструкция построена в нескольких вариантах по очень дешевой технологии в качестве развития проекта АСА-5 (польско-французского конструктора Армана (Анджея) Колко), полученного в прошлом году из Франции от технического директора SNCAO Мишеля Кергьюстеля. На учебных машинах имелось четырехстоечное шасси с носовым и хвостовым колесом. А вот, на боевой одноместной версии, вместо него была стартовая тележка, разгонявшаяся по сдвоенным рельсам дороги Декавиля, положенным с редкими шпалами на пологой насыпной возвышенности. К стартовой тележке аппарата крепились пороховые ракеты, ускорявшие взлет аппарата. Майор оценил всю систему, как остроумную и, по всей видимости, весьма недорогую. Вес аппарата едва достигал тонны, а мощность мотора не превышала полутысячи лошадиных сил, зато скорость в одноместном варианте была обещана свыше пятисот километров в час. Вооружение составляли одно автоматическое орудие 80-го калибра (похожее на русские ШВАК, попавшие в трофеи в Монголии), и по три установленных на концах каждого крыла пусковых установки. Рыбообразный обтекатель ПУ скрывал в себе три стальных стакана со вставленными в них 75-мм пушечными патронами, настроенными на шрапнельно-картечный выстрел почти в упор. Вместо затвора, сзади ПУ торчали донца трех гильз, в которые были заведены очень тонкие провода электровоспламенителей. Синхронные парные и последовательные залпы снарядов, должны были отбросить назад от самолета латунные гильзы, почти без воздействия отдачи на конструкцию планера и винта. После чего облегченный истребитель в течение нескольких минут мог вести весьма эффективный хоть и довольно скоротечный воздушный бой. Вот только приземляться он был должен уже в безмоторном полете. Запаса топлива хватало только на набор высоты в шесть тысяч метров и одну две атаки. Посадка планировалась вне аэродрома на любую пригодную площадку длиной не более трехсот метров. Пробег на широкой подфюзеляжной лыже был не более сотни метров. Первая же мысль о новом побеге на этой технике, была сразу отметена разъяснением генерала Стахона.
-- Панове офицеры. Мы сейчас в двухстах километрах от линии фронта. Тевтонцы будут наносить по нам свои воздушные удары от Кракова и Лодзи. Взлетать будут по три машины по команде вышки. Радиосвязи в самолетах нет, поэтому о взаимодействии в бою договаривайтесь заранее. Обращаю внимание... Перелететь на временно ваших 'сверчках' через линию фронта, с имеющимся запасом топлива, не сможет никто. Зато после пятнадцати дней активных боевых действий, или совершения вами десяти боевых вылетов, или после уничтожения, хотя бы одной машины противника в пересчете на каждое звено, все ваши пилоты будут вывезены в Стокгольм, откуда уже сами решат, куда им двигаться дальше. Лететь из шведской столицы над Балтийским морем, не советую. Даже в небе у Кенигсберга и Гамбурга легко погибнуть без всякой славы. Рекомендую Данию. Эта оккупированная тевтонцами страна используется захватчиками для обороны побережья, и оттуда можно перелететь в Британию. Можете попытаться выполнить свои обязательства перед Люфтваффе, летая за швабов на Западе. Это будет ваш выбор. Но если после нашего 'прощания навсегда', мы увидим, любого японского пилота взятого в плен Войском здесь, то мы его просто повесим. И ему сильно повезет, успеть сделать себе сёпуку. К тому же, в этом случае мы не станем скрывать ваше участие в боях против Германии, и пусть политические последствия для Японии, окупят для нашей Польши ваше вероломство. Ну, а при честном выполнении вами соглашения, и мы будем столь же честны. Что ж. К делу, панове!
***
А дальше выпускники и студенты Саямского Центра, смогли оценить свою подготовку в боевых вылетах против лучших на данный момент военно-воздушных сил. Прикрываемые районы до этого часто бомбились Люфтваффе, но всего неделя боевых действий японцев почти очистила небо. Впрочем, результат был общим. Встреченные на маршруте польскими истребителями группы бомбардировщиков, сбивались теснее непосредственно перед выходом на боевой курс. Сопровождающие их 'мессершмитты' оказывались связаны боем, и не могли помочь в отражении сконцентрированного удара шести десятков небольших стремительных аппаратов. Майор перед каждым вылетом, объяснял подчиненным порядок будущего боя. Польское командование всемерно шло навстречу и даже помогло поставить телефонную связь между аппаратами на стартовой позиции. Последние директивы японские пилоты получали прямо в присоединенных во внешней проводной линии кабинах 'сверчков'. После взлета максимально облегченные истребители сразу бросались в бой. Быстрый набор высоты и атака. Иногда выход на позицию с превышением над строем бомбардировщиков. Чаще удар производился прямо в наборе высоты. С полукилометра дистанции, звучал растянутый почти на две секунды залп шрапнельных выстрелов с законцовок крыла, и затем сразу пушечный огонь на поражение. Маневрирование при пролете через вражеский строй, треск попаданий в планер от пулеметных трасс воздушных стрелков 'хейнкелей'. Затем еще одна короткая атака, и резкий уход вниз, чтобы успеть, с обрезавшим мотором, найти площадку для посадки, и сесть с первой попытки. Уйти на второй круг без мотора было нельзя. При подготовке к одному из вылетов майор обратил внимание на размещенные на соседней площадке похожие на их 'Сверчки' самолеты. Вот только винтов в хвосте у них не было. А тренировались рядом с японским 'пленным сентаем' юноши не старше шестнадцати лет. Это было очень странным. Похоже, часть была учебной, поскольку в небе этих самолетов японский офицер не видел. Кстати, один раз майор, наблюдал построение 'соседей', к ним прибыл какой-то очень важный чин, хоть и не генерал (лампасы были бы заметны). Издали было ничего не понять, но в душе поселилось странное чувство. Этого начальника майор где-то видел. Жесты и манера себя вести были на кого-то похожи. На кого? Увы, память не сразу выдала ответ. Но, когда при чтении польской газеты это случилось, захотелось сильно зажмуриться и потрясти головой. С газетной страницы глядел на майора требовательным и упрямым взглядом тот самый человек, с которого началась вся история с его приписанным нынче к Академии Центром. На погонах офицера с лицом старшего лейтенанта Колуна, красовались знаки различия подполковника. Аккуратно заданный вопрос охране, подтвердил подозрение. Подполковник Моровски действительно бывает здесь наездами, и как раз недавно был у соседей. Стало ясно, что чувства не обманули в тот раз, и издали видел он на плацу именно того странного русского. Гайдзина хорошо понимающего кодекс 'Бусидо', знающего искусства дзю-дзюцу и карате-дзюцу. Вдохновенно летающего на любом самолете, словно птица, благословленная самой Аматерасу, и все время думающего о чем-то печальном и далеком. А вот, как это случилось? Как советский офицер стал заместителем командующего польских ВВС, майор так и не смог понять.
Но долго рефлексировать было некогда. Начальник Саямского центра и здесь, в Польше, организовал дело профессионально. Минимум шесть учебных вылетов на двухместных аппаратах для переучивания на каждого студента. Многократная отработка ориентирования на 'сверчке' с безмоторными посадками на подфюзеляжную лыжу. За время учебы успели понаблюдать несколько германских авианалетов, отбитых зенитной артиллерией и обычными польскими истребителями. Майор быстро набросал конспект для обучения тактике и потом требовал от студентов точных ответов на все вопросы. Над выданной им картой прикрываемого промышленного района перед сном тренировали до автоматизма, в зависимости от местоположения истребителя после атаки, быстрый поиск местных ориентиров, пригодных для приземления площадок и маневры при заходе на посадку с включенным и выключенным мотором. Потом была отработка отстрела шрапнелей, и стрельбы из авиапушки по привязанному к 'Люблину' тренировочному 'конусу. Имитация воздушных боев против двухмоторных PZL-58 'Лис II' и трофейных Bf-110 (тех самых, что встретили их тогда у Дебрецена). Затем были вылеты группами по несколько человек на двухмоторных 'Локхидах' для ознакомления студентов с ориентирами района боевых действий с воздуха. Разбор всех проведенных полетов помогал избавиться от большинства ошибок.
В первом же боевом вылете, потерь в его 'пленном сентае' не было. Германцы от неожиданности не успели достойно встретить многочисленные атакующие их воздушные цели. Из атакуемого японскими пилотами гешвадера, шесть двухмоторных машин было сбито и восемь ушли, дымя подбитыми моторами. Бомбометание прошло хаотично. По заводу попало всего три бомбы. Количество пробоин на вернувшихся из вылета 'сверчках' оказалось минимальным. Лишь двое японских пилотов разбили свои машины при грубой посадке, но сами остались невредимы. Дальше ранения случались от оборонительного огня. Погибли в бою против большой группы 'Хейнкелей Не-111' курсанты выпускного курса, Нагава и Кудуки. На них скрестились трассы сразу нескольких групп самолетов. Польские медики лечили в целом неплохо. Но для проведения сложных операций привлекали русских соседей. Пятеро пилотов-тошибу, получивших тяжелые ранения, отбыли на лечение в советский Львов. Всего ранены были семнадцать пилотов-тошибу (из них восемь легкораненых остались в строю). На пятнадцатый день участия в боях, их снова посетил генерал Стахон. Он вручил майору документы об окончании их интернирования, коробку с подарком для императора Сёва и памятными знаками для всех японских пилотов. Объяснив, что не считает себя вправе предложить японским офицерам денежную компенсацию или военные награды, ибо это может быть понято превратно у них на родине. Но также считает своим долгом выразить благодарность за честное исполнение соглашения и за пролитую японскими союзниками кровь за свободу Польши. За все ими сделанное, он передает Японии три трофейных самолета (один 'Bf-110', и два 'Bf-109Е'). А на следующий день для выведенных с фронта японцев, Стахон организовал обучение и 'совместные тренировки'. Во время которых японские пилоты на 'мессершмиттах' тренировались вести учебные воздушные бои против американских пилотов, летающих на 'Кертис Р-40' и 'Ястжеб-III' (он же 'Рипаблик Р-43 Лансер'). Причем американцы прилетали в район, со своего аэродрома, получив приказ 'погонять новичков'. Они понятия не имели, с кем они тут соревнуются. На восемнадцатый день, генерал сдержал свое обещание отпустить 'гостей'. Все оставшиеся в строю пилоты-тошибу отбывали в Литву. Откуда в сторону Стокгольма их увозили русские ПС-84. Подаренные германские аппараты отправлялись на Дальний восток по железной дороге в разобранном виде и сопровождением четырех легкораненых японских офицеров. А два из трех родных 'Дугласа' с китайскими опознавательными знаками, еще неделю назад улетели в Японию с советскими экипажами. Третий, попавший под германскую бомбежку, японский двухмоторный транспортник оставался после ремонта в Польше.
Из Стокгольма до Дании добрались через день.. По прибытии в Копенгаген, майор доложился командующему воздушным флотом генерал-полковнику Рихтгофену, о прибытии на фронт японских добровольцев ранее захваченных в Венгрии. И попросил оказать им доверие, разрешив участвовать в воздушной операции. В операции 'Громовержец', по прикрытию морской и воздушной высадки германских дивизий в Ирландии, японский сентай выступил удачно. За месяц было уничтожено свыше трех десятков британских бомбардировщиков, атаковавших аэродромы Люфтваффе в Дании. Германские дивизии закрепились в Голуэе, Слайго и Дублине и нескольких соседних графствах. Несмотря на постоянные атаки транспортников на маршруте истребителями и самих районов высадки авиакрыльями бомбардировочного командования RAF, "воздушный мост" заработал ритмично. Несколько десятков германских восьмимоторных транспортных гигантов 'Слон' вместе с тружениками 'Юнкерс Ju-52' смогли перевезти уже более тридцати тысяч пехоты с артиллерией и танками. Не меньшее количество солдат и боеприпасов было доставлено морем. В самой Ирландии также удалось навербовать добровольцев. Ситуация стала настолько серьезной, что британцы были вынуждены снять несколько индийских и австралийских дивизий с континентального фронта, и отвезти их за Канал. В это же время в Польше, Люфтваффе понесло сильные потери. И не только от обычных истребительных эскадрилий Сил Поветжных, но и от выскочивших, словно из под земли, огромных масс небольших, но очень кусачих аппаратов. Причем, как выяснила разведслужба Абвера, часть из этих машин были ракетными перехватчиками, взлетающими с внеаэродромных установок помещавшихся даже в местах с плотной застройкой. Немцы вынужденно перебрасывали на Восток опытные авиачасти, которые все равно не смогли добиться 'господства в небе'. А последовавшие за остановкой германского наступления, наземные и воздушные контрудары Войска польского, привели к освобождению от оккупантов части коронных земель. Несколько германских дивизий даже были окружены и уничтожены под Варшавой. Гитлер слал к японским союзникам просьбы 'продлить командировку японских добровольцев', но не нашел понимания. Однако, японским пилотам, участвующих в 'Миссии Саямы', и с успехом, выполнившим обязательства перед союзниками, было уже не до этого. Майор получил из штаба армейской авиации приказ, вместе с подчиненными отбыть в метрополию через Соединенные Штаты, и не собирался его оспаривать. Тем более что у Центра подготовки резерва теперь появилось интересное дополнительное направление подготовки пилотов ПВО...
***
Получить магнитофонную запись переговоров заместителя Гейдриха штандартенфюрера Кальтенбрунара и главы 'отдела Z' в 'Сикрет Интеллидженс-сервис' Клода Дэнси, оказалось не простым делом. Помогла подготовительная работа, проведенная в Швейцарии годом ранее. В нескольких отелях теперь имелись средства прослушки, которые уже больше года интенсивно использовались советской разведкой. Очередной раунд сепаратных переговоров проходил уже без участия Лемана. В этот раз компанию Эрнсту Кальтенбрунару составил штурмбанфюрер Шпитци, с которым Вильгельма познакомил Макс Эгон фон Гогенлоэ на самом первом туре переговоров в Мадриде. Шпитци был неглупым офицером, но слишком уж прямолинейным. Список надежных мест для организации этой встречи в Швейцарии ему достался специально подготовленный. У него просто не было шанса выбрать, какой-либо другой отель без прослушки, ибо все альтернативные варианты имели какие-нибудь серьезные изъяны. Или неудачное расположения на случай отхода, или соседство с полицией. Вот он и выбрал, что получше. Поэтому о том, что в мае в Ирландии состоится следующая встреча германского эмиссара, но уже с лордом Галлифаксом и его доверенными лицами, вскоре стало известно в Москве. Это был почти официальный уровень переговоров с врагом, который в случае компрометации встречи не удастся легко дезавуировать. Так что успех был достигнут, и ставки в игре повысились еще сильнее.
А вот на следующий вопрос, полученный от русского куратора, Вильгельму было нелегко ответить. Он конечно, бывал и в Дахау, и в Заксенхаузене, но глубоко в эту тему не погружался. Впрочем, залегендировать свой интерес поисками польских агентов, и убедить начальство отправить его самого в лагерные пункты генерал-губернаторства, было несложно. Но, ведь, советская разведка почти наверняка планировала какие-то акции в этих районах. И, значит, сразу после тех акций начнется расследование гестапо. А когда аналитики Мюллера из IV управления 'сложат два и два', это станет его провалом. Даже просто выказать в беседе интерес к местам расположения восточных концентрационных лагерей было смертельно опасно, ведь в имперском управлении 'все писали на всех'. К тому же, 'Инспекция концентрационных лагерей и соединений СС' была фактически, отдельным ведомством с прямым подчинением рейхсфюреру СС Гиммлеру, и нигде не публиковала списка своих объектов. Поэтому лично влезать в это дело было нельзя, нужны были подставные фигуры. Пришлось зайти издалека. Трех бывших подчиненных разжалованного за неудачные операции в шарфюреры Альфреда Науйокса, вместе с ним самим, и еще двумя любимчиками покойного Шелленберга, Леман вывел за штат отдела 'С' VI-го управления, и командировал их 'для обмена опытом и подбора кадров' в нелегальный эстонский центр вербовки агентов, подчиненный 'Абвер-2' (договоренность об этом, между Гейдрихом с Канарисом, имелась). В задачи новой группы входил поиск и вывоз за границу СССР 'перспективных кандидатов', как для учебных подразделений VI управления, так и для 'Инспекции концентрационных лагерей и соединений СС 'Мёртвая голова'', которой командовал группенфюрер Теодор Эйхе. Более-менее ценный человеческий материал тут же отправлялся в Тюрингию для обучения (исключая тех, что отбирал себе 'Абвер-2'). А весь завербованный в Прибалтике и мало на что годный сброд, не соответствующий стандартам диверсионных частей СС и военной разведки, вывозился контрабандными тропами и щедро передавался коллегам в подразделения 'Тотен копф'. Причем, именно в подразделения охраны концентрационных лагерей, поскольку в штат воюющей во Франции дивизии СС 'Тотен копф', могли принять только 'проверенные кадры'. К тому же, инициируя эту комбинацию, куратор, попросил Лемана добыть еще и образцы приказов, издаваемых в РСХА и других службах СС, в том числе и образцы документов, выпущенных канцелярией Теодора Эйхе. Резидент объяснил агенту, что необходимо спровоцировать выпуск настоящего приказа Гиммлером о сборе учебных материалов для предстоящего резкого расширения числа концентрационных лагерей и зондеркоманд. Все должно было логично укладываться в задачи подготовки разгрома Польши и приведения этих территорий к повиновению. И уже на основе этого реального приказа планировалось решить несколько разведывательных задач. Вильгельм восхитился красотой замысла, и приступил к поиску вариантов. И вскоре два из них реализовал.
Так, Леман 'по-дружески' посоветовал сосланному в Прибалтику Науйоксу, 'не вешать нос, и с пользой использовать свой 'остзейский отпуск''. Альфреду предлагалось подумать над обучением новых зондеркоманд, и заодно озаботиться правильной методологией подачи учебного материала. Причем приятель даже пообещал передать его инициативы заместителю Гейдриха штандартенфюреру Кальтенбрунару, но лишь в случае блестящей проработки деталей доклада, не только в русле работы своей службы, но и соседних служб СС. Такая 'морковка' сильно воодушевила разжалованного диверсанта. В добавок, слухи о скором резком расширении штатов, действительно гуляли по РСХА и другим департаментам СС. Тут рисовались неплохие перспективы 'попасть в струю', и снова взлететь на уровень руководства одним из отделов Главного Управления Имперской Безопасности. Так что, за работу группа Науйокса взялась, засучив рукава. Вскоре нелегальный кадровый конвейер из СССР заработал, а в отдел Лемана потекла тонкая струйка информации о событиях, связанных с отобранным контингентом. Московское начальство попутно получало списки и фотографии потенциальных диверсантов и тюремщиков (и брало под наблюдение их ближний круг, оставшийся в Союзе). К тому же, сведения о кандидатах, направленных в лагеря, расположенные в Польше и в Померании, давали самому Леману немало данных для анализа. В первую очередь - это адреса новых мест службы агентов. Уже эти данные позволили резко сузить район поисков упомянутых куратором 'лагерей смерти'. Зарубин присылал ему и свои подсказки, на что следует обращать особое внимание. Кроме того, агент 'Брайтенбах' с прошлого года (со времен 'заповедника для Пешке') был хорошо осведомлен о работе баварских секретных производств (от авиационных и автомобильных заводов, до химических фабрик включительно). И оттуда информация уже давно текла к нему потоком, из которого нужно было, только вычленить главное. А анализировать неполные данные Вильгельм Леман всегда отменно умел. Например, мелькнувшие краткие сведения, об отправке из Мюнхена в Штутхоф, Аушвитц, Сольдау, Освенцим и Кульмхоф новых партий кофейных фургонов 'Кайзерс-Каффи', а также партий тракторов-буксировщиков и генераторов угарного газа производства ИГ 'Фарбен', позволили сложить вместе части мозаики, и подвести первый итог. Куратор в Швейцарии тут же получил эти сведения и передал их дальше. Вторая закладка также сработала. Энтузиазм Науйокса оказался весьма плодовитым. Вскоре появился его обширный доклад о необходимости тотального сбора учебных материалов, с примерами их использования. Причем, Альфред сумел заразить этой идеей и других коллег, поэтому пакет с выкладками ушел наверх, минуя VI управление Лемана, через резидента СД в Эстонии. Документ получил высокую оценку Гиммлера и дело завертелось. Вильгельм, узнав об этом от адъютанта Кальтенбрунара, лишь порадовался стечению обстоятельств. О выходе в апреле нужного приказа рейхсфюрера СС он, сразу же, сообщил куратору в Берн. На этом роль Лемана в подготовке очередной операции советской разведки была исчерпана. В дело вступали совсем другие силы...
***
А тем временем, в почти прифронтовом Париже состоялось расширенная конференция политического и военного руководства всех входящих в Альянс сил союзников. Ситуация на Западном Фронте складывалась тяжелая, но еще не трагическая. До этого момента, противник уже много раз прорывал фронт, но так и не смог добиться ни разрезания сил Альянса на части, ни окружения крупных войсковых группировок, ни даже выхода из войны какой-либо страны Альянса. От свободной территории Голландии мало что осталось. Большая часть оказалась вообще затоплена, но даже там еще можно было держаться. Да и германским войскам часто доставалось в ответ, 'игры в одни ворота' не случилось. От ударов авиации Альянса вермахт потерял значительную часть танков и артиллерии. И даже две огромные, еще недоведенные до приемлемого уровня надежности, рельсовые установки 'Дора' и 'Толстый Густав' (калибром по 800мм) задействованные при штурме 'Линии Мажино' удалось повредить силами бомбардировщиков 'Арме дель Эйр'. Впрочем, и немцы не остались в долгу, что резко увеличило потери воюющих сторон. Неожиданностью стал мартовский воздушно-подводный десант в Ирландии. Несколько недель Люфтваффе столь агрессивно прикрывало этот район от атак бомбардировочного и истребительного командований RAF, что 'Воздушный мост' успел доставить на остров целую армию под командованием генерал-лейтенанта Гудериана. Особо отличились восьмимоторные 'Слоны Мессершмитта'. Ни один из них пока не был потерян, в отличие от нескольких десятков 'тримоторов' Ju-52, сбитых 'спитфайрами' над Каналом. Подводные лодки Кригсмарине, также работали словно трамваи, доставляя на землю 'Зеленого Эрина' подкрепления и боеприпасы. Восстание ирландцев серьезно усилило этот новый фронт. Дублин, Голуэй, Слайго и еще несколько небольших городов были вскоре взяты, но дальше дело забуксовало. В какой-то момент из-за ожесточенности боев над Ла-Маншем, даже затихло воздушное противостояние над Францией. Все понимали, что эта тишина ненадолго, но французы успели воспользоваться передышкой для проведения перегруппировки войск и укрепления угрожаемых участков фронта. А, вот, Британии не хватило стойкости. Премьер-министр Черчилль, в первой декаде апреля объявил о переводе шести своих дивизий из Фландрии в Ирландию. На смену им должны были прибыть дивизии из Индии, Австралии и Южной Африки, но уже в мае. Теперь, на континентальном фронте осталось не более двух неполных британских дивизий, да и те не особо горели желанием сражаться. Фактически Британия уже ушла из Европы, предоставив своих партнеров по Альянсу своей судьбе. При этом в британских газетах все было представлено, как 'честное продолжение войны, несмотря на тяжелую ситуацию в метрополии'. Еще в прессе частенько звучали намеки, что для противодействия агрессору срочно требуется вовлечение России и других нейтральных стран. Если, конечно, те не хотят, чтобы их считали пособниками стран Оси. Впрочем, газеты союзников по Альянсу нашли и другие резоны действий британцев. В нескольких публикациях был раскрыт секрет - чем станет отвод британских дивизий для Альянса. В них рассказывалось, что немцы сейчас перебросят значительную часть сил на Восток и разобьют 'Сражающуюся Польщу', чтобы потом вернуть эти силы на Запад для Добивания Франции и Бельгии. А потом, Гитлер предложит Англии мир против СССР - то есть, совместное нападение на Советскую Россию с ее последующим разделом. Поэтому, мол, британцы столь храбро изображают войну, по сути, спасая свою шкуру, за счет жизней союзников. В одной из таких статей Британию прямо назвали 'тайной союзницей Гитлера'. Эти газеты снова очень оперативно появились на улицах городов и деревень восточных графств. Полиция изымала крамольные публикации и искала распространителей, но идея уже 'ушла в народ'. По стране прокатились стихийные митинги, осуждающие позицию правительства. Парламент тоже гудел от негодования. Но главный британский скандал был еще впереди.
На фоне этого скандала, согласование вывоза польского руководства из Франции не на Остров, а на родину - в Польшу, прошло намного быстрее. Вот только перелет министров и их помощников на шести четырехмоторных 'крепостях' Боинг В-17 немало попил у подполковника крови, и обернулся целой спецоперацией Сил Поветжных. Однако, Моровский сумел обмануть штаб Люфтваффе, имитировав очередной удар брандерами. Только на этот раз он обошелся без настоящих брандеров, изобразив их запущенными в сторону Берлина пятью чуть живыми после всех повреждений и ремонтов, трофейными германскими 'Дорнье-17', летящими с зафиксированными рулями и тянущими за собой по два пустых планера на буксире. Пилоты выпрыгнули из этих 'авиационных полутрупов', как только самолеты с планерами на буксире смогли набрать шесть тысяч метров. ПВО Третьего Рейха от такого ужаса взбесилось и подняло в воздух все что могло отбивать ночные налеты. А тем временем, шестерка тяжелых бомбардировщиков 'с особо ценным одушевленным грузом' пронеслась весенней ночью над Швейцарией, Италией, Албанией, Югославией, Австрией, и нормально приземлилась на Жешувском аэродроме Ясоньки. Именно здесь летом прошлого года удалось добиться первой настоящей и долговременной победы Восточного фронта. И вот, теперь слегка ошалевшие от дальнего и опасного перелета вельможи из Правительства в изгнании и офицеры штаба Войска Польского, спускаются на землю под бодрый марш военного оркестра. Моровский доложил встречающему их генералу Стахону об успешном завершении перелета, и скромно замер в сторонке. Задача им была выполнена, теперь Польша воссоединилась, но осталась почти в одиночестве против грозного врага. И думать, что теперь с этим делать, должны были другие.
***
Германский Генеральный штаб тоже умел использовать паузы в войне. И поскольку 'ирландская передышка' по определению не могла быть длительной, военная машина Третьего рейха стремительно развернулась на Восток. Ведь французы явно не были готовы атаковать рейх в одиночку без британцев. Подготовленный ОКВ план наступления из Восточной Пруссии, предусматривал проведение мощнейших авиаударов по линиям обороны на Варшавском и Поморском направлениях. Предусмотрели почти все. Тысяча самолетов была временно сконцентрирована на спешно расширенных аэродромах Кенигсберга, Данцига, Пилау и Хайлигенбайля. Для этого три воздушных гешвадера были временно отозваны с Западного Фронта (один истребительный и два бомбардировочных). Мощное зенитное и истребительное прикрытие должно было обеспечить неприкосновенность аэродромов этих воздушных армад для ответных ударов их польскими бомбардировщиками. Часть зенитных дивизионов даже отозвали с фронта для этого, и вместе с ними были задействованы все трофеи. Одновременно с воздушным ударом, должна была начаться артподготовка и мощные моторизованные прорывы из Восточной Пруссии. Войск должно было хватить, и для прорыва оборонительных полос, и для окружения Варшавы. И за первые же десять дней на головы поляков должны были 'молниями Тора' обрушиться десятки тысяч тонн бомб. От Сил Поветжных должно было остаться лишь 'мокрое место'. Почти всё было предусмотрено планом. Кроме одного - об этом наземном и воздушном наступлении советская разведка узнала заблаговременно, и оповестила штаб Сил Поветжных еще за полторы недели до назначенной даты. И этого нападения польско-интернациональные авиачасти, противотанкисты, пехотинцы и артиллеристы ждали с нетерпением. Количество зенитных орудий, временно полученное из СССР вместе с расчетами, превзошло имевшиеся до этого силы артиллерии ПВО Войска Польского, в четыре раза. Восемь новых радиометрических станций 'Редут', развернулись в наиболее опасных районах. И это были не все новинки. На всех самолетах Сил Поветжных были спешно установлены сверхсекретные ответчики 'свой-чужой', что позволяло артиллеристам-зенитчикам вести точный огонь по данным радиометрических станций без визуальной идентификации целей. А заблаговременно подготовленные к отражению удара полки новейших ракетопланов ПВО должны были резко усилить и без того довольно опытные, и почти не уступающие врагу силы истребительной авиации.
Решение о передаче Польше этой секретной техники было принято в октябре 1940 после личного обращения к Сталину Командующего Сил Поветжных генерала Стахона. Польский военачальник раскрыл в послании собственные достижения Польши в разработке 'мобилизационной ракетной техники'. Оказывается, нечто подобное советским аппаратам, летавшим еще позапрошлой зимой в Карелии, уже с середины лета 1940 года разрабатывалось польскими коллегами. Поляки даже дальше продвинулись в отработке методик применения таких сил ПВО. Созданные ими аппараты могли применяться, как с реактивным мотором, так и с поршневым мотором и толкающим винтом в хвосте. Первые боевые тренировки прошли еще в конце августа 1940, дальше было еще несколько подобных эпизодов. Обучение пилотов поляки построили оригинально. Ракетопланы имели довольно тесные кабины и ограничения по весу пилота в 65 кг, поэтому набор курсантов допускал привлечение к обучению не только невысоких взрослых пилотов, но и подростков. В Москве догадывались, откуда такие идеи могли взяться у командования Сил Поветжных, но промолчали. В своем письме генерал Стахон, признавал эту технику недостаточно эффективной, но заметил, что дешевизна производства должна позволить один-два раза массово применить их для срыва воздушных наступлений тевтонцев, что само по себе станет интересным опытом. Это должно было помочь в дальнейшей разработке и постройке новых действительно перспективных аппаратов. Было даже предложено прислать в Польшу русских стажеров для совместной отработки тактики боевого применения. С тем пакетом Сталину передавался полный комплект чертежей модели 'Сверчок-2' для серийного выпуска, а также кинопленка с испытаниями и тренировками польских прототипов. Главное, о чем просил польский генерал, это оказать содействие в организации на территории СССР выпуска ракетных моторов и бронестекол для польских аппаратов. На проведенном совещании в Кремле сразу несколько участников высказались в поддержку этого проекта. Передавать Польше новейшие самолеты было рискованно, поэтому вариант с передачей лишь комплектующих для польского производства был признан возможным. А отработка в боевых условиях тактики применения крупных соединений реактивной авиации была необходима и СССР. Поэтому вскоре согласие от соседей было получено, и работа началась. Для этой авиатехники вместо предусмотренных проектом ЖРД польской конструкции с тягой 400 кгс, в серию запускался другой уже в значительной степени отработанный мотор РД-2М (конструкции Душкина и Глушко). Работать он должен был на азотной кислоте и тракторном керосине. Максимальная тяга у земли ожидалась в серии около 470-480 кгс. Расход топлива на режиме максимальной тяги порядка 2 кг/с, с давлением в камере сгорания 25 атм. Такой мотор мог непрерывно работать на максимальной тяге 15 минут. Правда, для очень легкой и короткой машины стандартная длительность перехвата лимитировалась объемом баков и не должна была превышать 10-12 минут. Причем, после каждого вылета ЖРД должен был сниматься с аппарата для осмотра и ремонта. Выпускать эту конструкцию в Польшу было рискованно, поскольку этот мотор готовился для радиоуправляемых ракет ПВО. И все же, Сталин рискнул. Но этот риск должен был быть в значительной степени снижен привлечением техников-мотористов из НКВД к обслуживанию ремонту и эвакуации ракетопланов в Польше с места посадки и падения. Залетать за линию фронта, на этой сверхсекретной технике было запрещено.
Не без проблем производство было налажено. Довольно простые по конструкции ракетопланы теперь тайно производились в широкой кооперации двух стран. Части деревянно-фанерных планеров собирались на мебельных фабриках в самой Польше. А фонари кабин, баки для топлива и окислителя, арматура, керосиново-азотные ЖРД, пороховые стартовые ускорители, детали систем управления, приборы и авиапушки доставлялись самолетами из Харькова. В проекте была предусмотрена возможность слива топлива и окислителя, и этой системой пришлось воспользоваться в испытательных полетах. Было четыре аварии, по счастью без жертв. Параллельно испытаниям шло обучение, и для летчиков, и для техников. Максимальная скорость этих легких боевых машин была не особо большой (не свыше 620-640 километров в час), приборов в кабине имелась самая малость. Вооружение также было слабоватым (одна авиапушка с полусотней снарядов и по восемь простейших пороховых ракет с шрапнелью типа РСШ-60). Продолжительность же полета была и вовсе смешной, но, зато, этих машин было накоплено уже шесть с половиной сотен, и еще столько же планировали собрать и облетать через неделю. Пока на новой технике было обучено летать всего пять сотен пилотов. Причем любому из них в день разрешалось выполнять не более одного вылета.
В это же время была резко усилена работа контрразведчиков. Фактически на польской освобожденной территории, в объявленных закрытыми районах, началось массированное прочесывание десятками, доставленных из Советской России машин радиопеленгаторов. Конные и моторизованные группы противодиверсионной борьбы только и ждали их команды на захват обнаруженных шпионов. Там, где пеленгаторы выявляли чужой передатчик, сразу глушилась радиосвязь, устраивались облавы и проверки документов. За неделю до начала вражеского наступления было задержано несколько сотен подозрительных людей. Из общего количества два десятка оказались сотрудниками германских разведывательных служб, среди остальных было много уголовного элемента и дезертиров. Разведчики Абвера и СД все же смогли отследить некие признаки ведущейся 'подготовки к встрече', но ничего по-настоящему полезного довести до своего начальства так и не сумели. А воздушную разведку от критически важных районов, надолго отвадили высотные мото-реактивные перехватчики, приписанные к авиабригаде 'Сокол'. Поэтому операция не была отменена, и в одну из ночей конца апреля 1941 года в эфир улетел зашифрованный приказ. Спустя полчаса первые волны германских бомбардировщиков, запустили моторы и начали выруливать на старт...
***
Сегодняшним днем вся бригада совершила три вылета, но их звено слетало всего раз и теперь было в отдыхающей смене. Влад тут же попал в наряд на стартовые позиции. Это ему досталось за позавчерашние пререкания с поручником Мацевичем. А они с Яном отдыхали, и решили проведать наказанного напарника. Впереди виднелись стартовые позиции. В еще довольно светлом небе, пару раз сверкнули и сразу погасли широкие лучи прожекторов. Это зенитчики готовятся к ночному бою. Экипажи тревожных звеньев тоже уже сидят в кабинах ракетопланов, в ожидании стремительного взлета. Техники, заправщики и оружейники продолжают свою работу. Шли Станислав с Янеком мимо заграждения их авиабазы, чтобы успеть перед сном перекинуться парой фраз с Владом. Того поставили на пост до полуночи. Завтра им все равно не летать, а значит, можно вместе в госпиталь сходить к Лешеку. Впереди раздались чьи-то пьяные вопли. А чуть позже послышался голос командира всей их воздушной группировки. Парни замерли, прислушиваясь...
-- Васька, стой! Стой тебе говорю!
-- Эй ты мудило польское! Ну ка, 'Сверчка' мне заправленного с боекомплектом! Живо, пшеки гребанные! Расстреляю сволочи! Крысы тыловые! Парашют мне!!!
-- Тихо Вась! Успокойся! Вечер уже. Сегодня другие звенья вылета ждут. Нам с тобой только завтра...
-- Завтра?! УСПОКОЙСЯ?!! Кому?!! Мне?!!!
-- Ну, очнись ты, Вася! Мы же выпили, да еще и очередь не наша дежурить...
-- Похрен, Петька! Ты, забыл уже?! Тимку вчера в ногу ранили! Аркашка Чапаев чудом в ракитник сел. А у Сашки... У Сашки из груди пулю еще достать не успели!
-- Да достали уже. Его час назад в Люблин самолетом отправили. Он скоро дома будет...
-- Петька-а!!! Они же Ярославского Фруху уби-или га-ады!! Какое мы с тобой теперь звено-о! Без Фрухи! Как мы летать будем?! Я его со школы знал. Вот таким шибзиком... Вместе из рогатки стрелять учились. У, га-ады! Суки германские! Ненавижу!!! 'Сверчка' мне выкатывай, сука польская!!!
-- Вась, ну пойдем спать, а? Завтра еще с тобой полетаем, и всех гадов точно собьем.
Стась с Яном переглянулись. В этот момент Влад, на своем посту дежурного, стойко обороняющий от пьяного нарушителя подготовленные к стартам ракетопланы, дурным голосом заорал польский вариант команды 'смирно' и первый вытянулся 'руки по швам', поедая глазами нарисовавшееся высокое начальство.
-- Слокамб!
-- Дежурный!
-- Подхорунжий Зиняк, пан подпулковник!
-- Что за бардак тут у вас на объекте?! Почему тревожную группу не вызвали? И по-русски давайте, отповедайцье! Вы то сами изо Львова, так что не прикидывайтесь.
-- Так ест! Не допускаю проникновение на охраняемый объект!
-- Чье проникновение?!
-- Тот русский доброволец-подпоручник требует дать ему без приказа 'сверчка' для полета. А сам пьян и не из дежурного дивизиона!
-- Фамилия нарушителя?
-- ...
-- Как ваша фамилия, я спрашиваю?!!!
-- Курсант, гм... лейтен... то есть, поручик Ста... в смысле подпоручник Сталевич.
Сбитый с толку сын Вождя дышал словно загнанная лошадь. На лице Василия разлился ярко красный румянец, почти сливающийся с не менее красными глазами. Грозный зам командующего мог отправить на губу, если не куда подальше. И слова его становились все страшнее. Но тут отвечать полез его ведомый Петька, которого этот полпол резко заткнул.
-- Ты кого это, салага, тут тыловыми крысами обозвал? А?! Не слышу четкого ответа!
-- Тащ подп... в смысле, пан подпулковник. Я эта...
-- Не слушайте его, пан подпулковник. Это я виноват. Мы с Василием товарища вчера в бою потеряли. С нашего звена. Сегодня поминки, вот, устроили.
-- А вас я пока не спрашивал! Поминки, значит, устроили?! Я вам устрою поминки!
По-видимому, протрезвление уже началось, но еще не успело далеко продвинуться, так как, пьяная обида не дала молодому добровольцу замять конфликт, вновь потянув его на подвиги. Хотелось дать в морду этому отутюженному золотопогоннику.
-- А пошел ты! Морда белопольская! Сам-то, небось, со своими пшеками в погребе отсиживался, пока мы твою гребанную Польшу в небе защищали! Он нас попрекает еще!
-- Сопли утри! Герой хренов! Дежурный, вы сами из чьего звена?
-- Из звена хорунжего Лема, пан подпулковник!
-- Сколько боевых вылетов у вашего звена?
-- Шесть. Первые четыре над Люблином успели сделать. Здесь только два раза поднимались. Сегодня только девятку 'штук' отогнали. А позавчера пару 'Дорнье' завалили, а третьего дня повредили нескольких. И это... Пан подпулковник, можно я этому русскому в зубы дам, за то, что он вам грубит. На вашем-то счету уже за три десятка сбитых швабских самолетов и еще штурмовки и парашютные операции, а он тут...
-- Без тебя разберусь, защитник! Вернись на пост!
-- Так ест!
Смелость уже оставила бузотера. Вдруг понял, что и кому он только что сказал. Василия колотила нервная дрожь, и в глазах понемногу проступало осмысленное выражение. А этот странный польский офицер не орал и не грозил трибуналом, а лишь с каким-то мрачным интересом и жалостью глядел на него. И от этого взгляда становилось зябко...
-- Ну, что Васятка? Как воюют гребанные поляки ты слышал. Теперь, давай, хвались. Сколько там твое звено в польском небе швабов наколошматило? А?
-- У нас пока нет сбитых. Мы больше не будем, пан...
-- Я не вам, а вашему командиру звена, Василию, вопрос задал! Молоко на губах не обсохло, а туда же! 'Защищал' он Польшу. Тебя сюда зачем прислали? Водку жрать?! Плохо тебя отец воспитывал. Мало он тебя ремнем порол, да и порол ли...
-- Виноват!
Но Моровский не слушал сбивчивых оправданий этого 'пьяного недоразумения', продолжая и дальше укладывать слова, словно камни на Васькину могилу.
-- Мне-то что с твоей вины, Вася? Ты не передо мной, и даже не перед Польшей, а перед тем покойником виноват. Что ты делал, когда ВСЕ... все до одного экипажи добровольцев отрабатывали учебные перехваты на ракетопланах в составе звеньев?
-= Мы тоже отрабатывали!
-- Молчать! 'Отрабатывал' он. В первом же вылете. В первом же! Ты! Именно ты ведомого потерял! ПОТЕРЯЛ! Живого парня! Его гибель только твоя вина! И ничья больше! Что ты его мамке в Москве рассказывать будешь?! Давай, хвались ей, как вы геройски 'гребанную Польшу защищали', пока 'все поляки в погребе сидели'. Так 'защищали', что ни разу в противника не попали, в небе заблудились, еще и друга детства убитым потеряли. Да и соседи ваши, хороши. Похрен им вся тактика, дайте пальнуть поскорее, душа просит. Хоть куда-нибудь пальнуть, по своим тоже можно. Главное самому первым из пушки пукнуть! Не воюют, а прямо локтями толкаются, кто вперед раньше вылезет. Шесть раненых и два погибших в одном вылете дивизиона против девятки 'Дорнье' и четверки 'худых'. Позорище! Не дивизион - орлы, 'воздушные волки', да и только...
По щекам Василия текли слезы. Он и сам понимал, что виноват, но только сейчас сквозь рассеивающийся пьяный угар прочувствовал это до конца. Не свалить этот груз с души, вину свою ни на кого. И хотелось бы забыть слова подполковника, а теперь уже не выйдет. А суровый начальник, сделал резкий шаг к нему. Даже показалось, что сейчас вмажет кулаком по роже. Не ударил. Вместо этого, вынутым из кармана носовым платком, вытер Ваське слезы. Глядя прямо в душу, и удерживая его за лацкан польского мундира, негромко добавил.
-- С этого дня еще хоть одну тренировку или занятие пропустишь... Если еще хоть раз, ты вместо учебы, стакан в руки возьмешь... навеки вечные останешься убийцей своих ребят. На носу себе заруби! Не немцы их убивают, а твоя лень и глупость. Запомни это, Вася. А теперь марш в казарму оба. И завтра, чтобы как штык ... Второго ведомого я в ваше звено пришлю.
Станислав с Яном, дослушав весь спектакль до конца, дождались ухода начальства, и тот свой изначальный план все-таки, выполнили. Назавтра им нужно было успеть отпроситься из расположения дивизиона, и уговорить шофера санитарной машины, чтобы подбросил их до госпиталя. А еще вспомнил Стась, как во время их Люблинских тренировок, приблудился к учебной бригаде совсем юный тринадцатилетний парнишка Тадек Сливяк. Родители его погибли в Кракове под бомбежкой. Больше никого он отыскать не смог. Голодал, воровал, получал затрещины от фашистов и от местных полицаев. Ребра торчат, щек у него совсем нет, глаза от слез выцвели. Когда на кухне подкармливали шкета, рассказал, как предатели польские полицейские в Кракове на его глазах жидов расстреливали и прикладами били. Плакал малой злыми слезами и просил его с собой взять, швабов бить. Ясное дело, будь тут нормальная воинская часть прогнали бы недомерка поганой метлой. Таких как он в Войско не берут. Но тут в учебной бригаде особый порядок был - средний возраст учлетов 15-16, поэтому пожалели и спрятали парня. Вот только зоркий хорунжий Бродыло, углядел его во время утренней поверки, и сдал начальству. И если бы не Моровский, отправили бы Тадека в тыл. А подполковник потребовал тут же перед строем привести его к присяге, и отправить на обучение в группу оружейников. Кстати сам Лем, попал в бригаду не на строевую должность, а в качестве фельдшера-стажера. Он был из семьи врачей, изучал перед войной медицину во Львовском университете и воевать поначалу не хотел. А вот, после случая с Тадеушем, почему-то ему стало стыдно. Даже малой вон воевать собирается, а он Стась в тылу остается. Написал тогда рапорт на перевод в учебную эскадрилью, но его завернули. Медики тоже нужны оказались. Тогда нарушив субординацию, прорвался на прием к самому Моровскому. Тот как раз проверял подготовку курсантов перед учениями. Обмирая от страха, Стась представился и доложился, мол, 'хочу вместе со всеми бить швабов'. Командир долго разглядывал его, словно чудо какое. Задумался. А потом напутствовал - 'Вот, что капрал Лем. Когда закончится эта война, кто-то должен рассказать людям правду. Обо всем, что было с нами. Честно написать, как здесь сражались с врагом все вместе: поляки, чехи, американцы и русские. Ты для этого дела подходишь, образованный в институте вон учился. Если дашь мне слово, что правдиво (можно даже с юмором, но без глумления и лукавства) напишешь об этом, то разрешу тебе летать'. Странно было такое услышать, но Стась свое слово сразу дал. Удивили его слова подпулковника. Это малой Тадеуш Сливяк писал стишки, а сам Лем сочинительством никогда не интересовался. Вот так и попал он в эти секретные части ПВО. Успел поучаствовать в шести боевых вылетах. В четырех из них даже пострелял по тевтонским самолетам. И столь удачно, что назначили его три дня назад ведущим звена. Самым страшным было каждый раз помнить, что от того насколько точно он выведет звено к цели, зависит жизнь Яна и Влада. Прорывались к целям они так, как их учили. Когда получалось били сверху соколиным ударом. Чаще приходилось атаковать с фланга прикрывшись крайними машинами врага от остальных их воздушных стрелков. В тактическом классе висели проекции немецких машин и после каждого вылета, командир дивизиона требовал детального восстановления действий в бою. Казалось невозможно привыкнуть к отчаянному возбуждению воздушной схватки, но после трех вылетов Лем понял, что перестал дергаться и гораздо лучше научился владеть собой. А писать свои заметки он и вправду начал, как и обещал пану Моровскому. Просто пока он вел свой личный дневник боевой работы их уже месяц как не учебной бригады. Теперь хлопаки перестали его дразнить 'клистирной трубкой', ведь он стал таким же защитником неба, как и они. С русскими стажерами и их начальством Стась тоже успел подружиться. Нормальные оказались хлопаки, хоть и не сразу поняли друг дружку. С того дня не бузил в бригаде уже никто. А еще через неделю забрали всех советских домой в Россию. Но к этому времени интенсивность воздушных боев сошла почти на нет. Теперь с остатками сил люфтваффе вполне могли из без ракетопланов справиться линейные эскадрильи истребителей.
***
Итоги срыва германского наступления оказались весьма благоприятными для планирования контрнаступления. Активность Люфтваффе сильно снизилась. В двух образовавшихся на местах германских ударов котлах окружений, добивались несколько дезорганизованных полков вермахта. Потери Войска были умеренные, но резервы были. В штабе Третьего 'Подкарпастко-Люблинского' армейского корпуса, внезапно прибывшего Заместителя Командующего Сил Поветжных знали хорошо. Давно уже прекратились глупые насмешки над возрастом, отсутствием систематического военного образования и недостаточным сроком службы этого офицера. Два года планирования Моровским сложнейших операций, личное участие в боях, немалый счет побед и полученные ранения, все это исключало снисходительную иронию в адрес двадцатидвухлетнего подполковника. Генерал дивизии Рокоссовский принял гостя без задержки. Между офицерами с лета 1940 установились вполне дружеские отношения, поэтому общались без чинов.
-- Как долетели, пан Адам? И как там нынче дела в Варшаве у крылатых соседей?
-- Нормально, Константин Константинович. Как говорится, 'вшистко пожонку'. ПВО мы там наладили, и к отражению новых массированных налетов готовы. Только не будет в мае серьезных налетов. Ну, и попутно подготовлен к посадочному десантированию восьмитысячный корпус резерва. Это, не считая трех тысяч подготовленных парашютистов... Я, собственно, к вам по вопросу планируемого контрнаступления.
-- Угу. Вы на прошлом совещании отстаивали южное и западное направления ударов. Только никаких аргументов своей позиции почему-то не привели.
-- Каюсь не привел. Зато теперь могу их предъявить. Правда, довести все это я имею право только лично вам и еще нескольким польским офицерам. Об этом пока никто не должен знать, даже старшие офицеры штаба вашего корпуса.
-- Вот как? Настолько все серьезно?
-- Серьезнее не бывает.
На стол перед генералом легла тонкая папка невзрачного серого цвета. Во взгляде хозяина кабинета мелькнуло удивление, тут же сменившееся интересом.
-- Я могу это просмотреть, и вернуть вам завтра?
-- К сожалению, нет, пан генерал. Вы читайте, а я подожду у вашего адъютанта.
-- Ждите здесь, Адам, я вас не гоню,
-- Благодарю.
Ожидание продлилось минут двадцать. К концу чтения, лицо командарма сильно побледнело. Спустя минуту на гостя уже глядел, не довольно молодой генерал, а усталый пожилой человек. Складки кожи углубились, во взгляде недоверие боролось с гневом и омерзением.
-- Это все... это проверено?
-- Так точно. Сведения достоверные. Причем начали они эти... мерзости, еще в прошлом году. Чешских детей, вот, убили совсем недавно. Возможно, еще не успели спрятать все концы в воду. Так что время дорого.
-- И поэтому вы выступили против Кенигсбергской операции?
-- Да, именно поэтому. Захватив малозначимые Дзялдово и Хелмно, и ударив, в обход Кракова, на Освенцим, мы должны будем расширить эти районы и удерживать их хотя бы пару недель.
-- Доказательства этого должны попасть в газеты?
-- Не только в газеты. Будет снят кинофильм 'Национализм людоедов'. Вообще то он уже снимается, помните то что обнаружили в освобожденном Жешуве? И в других городах и местечках. А потом... потом почти сразу будет суд? Первый из таких судов...
-- Суд?
-- Да, суд над военными преступниками. Такие суды случаются лишь один раз в столетие.
-- Даже так...
-- В составе уже создаваемой следственной комиссии будут работать советские, польские, чешские, немецкие, английские, французские, американские, датские, голландские, греческие, болгарские, румынские, норвежские, канадские, саамско-карело-финские и даже турецкие и китайские эксперты.
-- И ради этого нам нужно положить в землю несколько полков хороших солдат? А потом с трудом заново строить нашу оборону...
-- Ради того, чтобы осудить сами явления: ультранационализм, фашизм и нацизм. Чтобы никто в будущем не посмел считать себя хозяином чужой жизни. Чтобы никто не смел законодательно избавлять народы от 'химеры-совести' и устраивать геноцид других народов. И оборону мы сдержим. А там, может и война закончится.
-- Вы оптимист, Адам. И где этот ваш суд случится?
-- Не ваш, а наш международный трибунал над нацистскими военными преступниками должен будет пройти на маленьком клочке земли отвоеванной нами у Восточной Пруссии. И все это время войска должны будут держать фронт. Умирать под пулями и снарядами, отбивать атаки и контратаковать. Ненадолго и недалеко отступать, чтобы снова вернуть себе утраченное. Стоять и ждать приказа. Потом, когда приказ придет, можно будет отойти, но только после опубликования приговора и приведения его в исполнение в отношении захваченных в плен исполнителей. Ну, а Гиммлера, Гитлера, Геббельса и других берлинских мерзавцев, вешать будем потом. Когда все-таки попадутся.
-- А что станется с вашей Польшей? Ведь Гитлер за это не оставит тут камня на камне...
-- Он и так попытается это сделать. А вот, сумеет или нет... Это зависит от многих факторов, но я пока загадывать не берусь. Не знаю я, Константин Константинович! Есть надежда, что войну Германии после этого объявят сразу несколько ныне нейтральных стран. И что в Германии иссякнет поддержка нацистов. Как мы это сделаем, простите, но рассказать вам не могу. Поэтому, нам с вами нужно сейчас сделать это дело, а потом просто продержаться до осени.
-- Угум. Просто продержаться...
-- Зато если справимся, то нападение на СССР вообще не состоится! Если же нет... Вот, в этом случае, готовьтесь воевать без отпусков еще года четыре. И хоронить тогда мы будем, не несколько тысяч исполнивших свой долг профессиональных солдат и офицеров, а миллионы, а то и десятки миллионов солдат, офицеров и мирных граждан.
На следующем совещании в штабе Войска, план весенне-летней кампании против вермахта, был в жарких дебатах с высшим военным руководством вчерне согласован. Операции мобильных: мотопехотных, конно-механизированных и десантных частей в направлении упомянутых Моровским населенных пунктов, в плане значились как 'отвлекающие от направления главного удара, действия ограниченных группировок'. Еще одним из сюрпризов стали публикации в газетах стран Альянса о 'Великом британском предательстве'. Приведенной в статьях текст переговоров британцев с врагом был краток, и пестрел пояснениями. На первых страницах крупным планом выделялись совместные фото офицера британской разведки Клода Дэнси с одним из руководителей РСХА Эрнстом Кальтенбрунаром в швейцарской Лозанне, и заместителя Гитлера в НСДАП Рудольфа Гесса с ненадолго вернувшимся в Британию для консультаций послом в США Вудом Эдуардом 1-м графом Галифаксом на окраине ирландского Лисберна. На следующий день США объявили британского посла 'персоной нон-грата' с запретом въезда на территорию своей страны. Черчилль велел МИ5 отправить лорда Галифакса под арест, и начать расследование. Самому ему пришлось долго и нудно объяснять журналистам, что бывший министр иностранных дел и бывший посол в США находился в оппозиции к правящему кабинету и никого, кроме себя в Британии не представлял. Эта ситуация сказалась и на поставках в Соединенное королевство вооружения и боевой техники. Так заказ на новые истребители 'Мустанг' проходящие испытания в фирме 'Норт-Америкен', был аннулирован, 'до разъяснения всех обстоятельств дела'. В такой обстановке заседающее в Люблине польское правительство, самостоятельно обратилось к послу СССР, с инициативой о встрече с руководством СССР для заключения договора о протекторате. Что это за договор в Москве еще толком не поняли, но проведение встречи назначили в бывшей столице Российской Империи, а ныне столице Мировой революции, Ленинграде.
***
В середине апреля командира особого батальона СС 'Дирлевангер' Оскара Дирлевангера вызвали в Краков к руководителю СС и полиции в генерал-губернаторстве обергруппенфюреру СС Фридриху Крюгеру. Отношения с этим местным начальством у 45-летнего гауптштурмфюрера еще в марте не сложились. Поэтому ничего приятно от встречи Оскар не ждал. Ему до безумия надоели эти мелкие придирки к его 'методам умиротворения поляков'. Подумаешь, его парни расстреляли пару польских мерзавцев или евреев, потешились с местными школьницами, или обчистили костел. Ну и что?! Они же не в Германии, а на завоеванных землях, где все принадлежит победителям! Так нет же, эта толстая свинья Крюгер, повадился писать на его батальон гнусные доносы! Да и кому!? Группенфюреру Бергеру начальнику Главного управления СС, которому батальон Оскара был подчинен на прямую (к Краковскому гестапо он был лишь прикомандирован). Подъехав к зданию гестапо Оскар осмотрелся. Пригороды уже могла обстреливать польская дальнобойная артиллерия, но фронт в этом месте еще держался. В кабинет к Крюгеру его запустили сразу по прибытии. Негромко щелкнув каблуками, он доложил о своем прибытии и тут же был озадачен новым приказом. Слушал этот начальственный бред Оскар со снисходительно улыбкой. Обеспечить безопасность трем бригадам кинооператоров, с одной из которых нужно лично посетить Хелмно, и помочь собрать качественный киноматериал. И всего-то? Ерунда, а не задание! Кстати, в последнее время всей этой показухи стало многовато. К нему в батальон тоже приезжали киношники и заставили показывать технологию зачистки бунтующего села. Пришлось выполнять все их прихоти. Демонстрируя расстрел евреев, и сжигание построек огнеметами. Приказ рейхсфюрера о сборе методических материалов огласили недавно. Новое повеление о содействии в съемке учебных кинофильмов поступило только что. Ничего не поделаешь, придется соответствовать. Кстати, кинооператоры неплохие ребята, подумал Оскар. Недавно выкупили у него весь архив фотографий голых польских девиц и фрау, который парни успели нащелкать на свои 'лейки' с начала этого года. Уезжая эти 'кинохудожники' проставились его батальону коньяком, с такими можно дружить. В общем, задание не казалось сложным. Хорошо, когда фронт гремит невдалеке, но батальон не бросают под пули, а гоняют на поиски шпионов и саботажников, или на этапирование колонн польских пленных в ближайшие лагеря. Правда начальство этих лагерей стало каким-то дерганным, но это мелочи. Ну чего они придираются?! Ну шлепнули по дороге в Освенцим десятка два особо дерзких унтерменшей. Так вам же меньше работы! И вообще, сразу после этих танцев с киношниками, надо бы смотаться в Краков отдохнуть в офицерском казино. С последних поездок по польским местечкам ему перепало немало дорогих женских побрякушек, так почему бы не пустить их в ход? Командировку он сам себе может выписать, даже не оглядываясь на Крюгера. Зачем оттягивать это дело, дожидаясь пока поляки расшибут город своими пушками?
***
Пока формировались четыре группы охраны для поездок на секретные объекты, в самих лагерях работа не утихала ни на час. Яков Грояновский был евреем. Настоящая его фамилия была Винер. В Хелмский лагерь Кульмнхоф он попал из Варшавского гетто, еще в начале зимы 1940. Сначала казалось, что в Гетто было безопасно. Да, пришлось носить на спине желтую 'Звезду Давида', и получать насмешки. Хуже стало с продуктами, но надежда на улучшение жизни оставалась. Пусть их иногда поколачивали, но еще можно было жить. Однако, вскоре по всей Польше вспыхнули восстания, поляки вспомнили что это их земля и довольно удачно стали отвоевывать назад свои города и села. А вот, немцы совсем озверели. В период зимних боев под Варшавой, из их Гетто стали массово вывозить людей на Юг и на Запад. Хватали не глядя, разделяя семьи. Вот тогда Якову стало страшно. Ну почему он не смог уехать из Варшавы, когда пан Януш Корчак выводил свою эвакуационную колонну беженцев осенью тридцатьдевятого? Вместе с ними он бы уже перебрался в нейтральную Румынию. Не смог. Пожалел утомлять дорогой свою родню и испугался бросать дом и все нажитое имущество. Сглупил. Конечно, сглупил. И теперь эта глупость может стоить слишком дорого. В трудовом лагере Кульмхоф сначала все пугало. Старинный замок у деревни. Подземные переходы. По прибытии сразу заставили копать землю и вывозить нечистоты. Кормили плохо, но какая-то надежда все равно оставалась. Якова и еще нескольких евреев назначили в похоронную команду. Похороны случались часто, но раньше это было всего несколько погибших в день.
А потом приехала зондеркоманда гауптштурмфюрера Ланге и все стало еще хуже. Вновь прибывших везли со станции Поверче на грузовиках. Их привозили на площадь перед замком и объявляли, что прибыли они в рабочий лагерь и должны сначала пройти 'санобработку', а всю одежду сдать 'для дезинфекции'. После этого их разделяли на группы по 50 или 70 человек и отводили в первый этаж замка, где им приказывали раздеться. Из окон флигеля похоронной команды Яков видел этих несчастных. Потом их гнали в туннель. Этот туннель Яков видел в самом начале своего появления в лагере. Дальше в туннеле не было ничего, и идти им там было некуда. Но с той стороны шумели автомашины, и иногда раздавались приглушенные расстоянием отчаянные человеческие крики. Что там делали с людьми Грояновский никогда не видел. Обычно их похоронную команду вывозили в лес, к уже сваленной там куче смердящих тел. Нужно было просто копать большие рвы, забрасывать в них покойников и закидывать сверху землей. Страшно было подумать, что когда-нибудь и его так же забросают землей. Судя по стойкому запаху автомобильного выхлопа от тел, тех несчастных заставили задохнуться. Как такое могло прийти в голову цивилизованным немцам, которые тоже ходили в церковь и молились тому же Богу, что и поляки, Яков понять не мог. Это были уже не люди.
В один из дней в лагерь приехали какие-то важные персоны. Гауптштурмфюрер Ланге старался произвести впечатление. Он устроил показательное построение. Показал все главные достопримечательности. В конце этого представления Якову и его напарникам пришлось закапывать только что заполненный ров, под стрекот двух кинокамер. Лицо одного эсэсовца, сопровождающего эту группу гостей оказалось знакомым напарнику Якова, Эфроиму. Тот вдруг затрясся от ужаса, а потом с криком 'Это сам дьявол! Спасите!' он кинулся в лес. Но убежал он недалеко, точная очередь из МП-40 перечеркнула ему спину и Эфроим упал. Кровь в жилах Якова застыла в ожидании, что и всех их постигнет та же участь. Но напугавший убитого немецкий офицер с удивленным взглядом выкаченных глаз на его непропорциональном лице с маленьким ртом и огромным носом, лишь посмеялся над этой смертью. Киношники все засняли и уехали довольными. А для Якова потянулись все те же однообразные дни. Но вот однажды в мае, к ним снова приехал тот же офицер и Грояновскому стало особенно страшно. Полночи шепотом проговорил с новым напарником Йесей, что им ждать от этого приезда. На следующее утро их почему-то не позвали на завтрак. Вся охрана бегала как наскипидаренная, что-то кричала про польский десант. Потом раздалась сильная стрельба. Похоронщики сидели затаившись, как мыши надеясь, что про них забудут. Не забыли. Двое охранников вывели их во двор замка, и приказали построиться у стены. Яков неплохо знал немецкий, поэтому успел услышать, только одну реплику конвоиров 'И чего, прямо там? А кто это дерьмо потом убирать будет?'. Второй разозлился и что-то гневно прошипел первому прямо в ухо. И еще Яков заметил, что оба сменили торчащие вбок магазины своих пистолетов-пулеметов и передернули затворы. А за углом уже с шумом и свистом взрывались мины. Лагерь был явно атакован, и возможно их скоро освободят. И так ему стало обидно умирать от пули охранника в шаге от свободы, что Яков завыл от ужаса и отчаяния, и вместо того, чтобы строиться вместе со всеми кинулся на ближайшего к нему убийцу. Пару секунд сбившаяся в кучу толпа могильщиков изумленно глядела, как они с немцем боролись, и вдруг кто-то крикнул 'бей мерзавцев!' и уже на втором охраннике повисли сразу двое. Из груды тел раздалась короткая очередь, но немытые тела в полосатых робах только сильнее сдавили туши охранников. Со всех сторон несся рев и стон. Над головой прогудела группа самолетов. Вокруг стрельба только усиливалась. Кто-то из знакомых Якова сидел в стороне, баюкая простреленную руку. Внутрь территории лагеря уже пробились первые штурмовые группы десантников, поэтому охране уже было не до ликвидации контингента. Часть бывших узников сгрудилась в углу двора, не зная, что им дальше делать. Пятеро других остервенело забивали уже мертвые тела эсэсовцев своими деревянными ботинками. Через сорок минут все стихло. Около сидящих на земле бывших заключенных остановился странный трехколесный мотоцикл с притороченным сбоку вместо в люльки минометом. С интересом оглядев их, довольно молодой офицер представился по-русски.
-- Командир сводной десантной роты, лейтенант Ильинский. Ну все, товарищи! Кончились ваши муки! Айда разбирать оружие!
-- Оружие, пан официр?
-- Да, оружие, панове, бывшие узники.
-- Но зачем?!
-- Нам с вами еще предстоит ближайшие несколько часов оборону держать. А потом, когда наши сюда пробьются, вот, тогда я вас и демобилизую всех. Ну, что? Все жить хотят, или есть 'бараны для заклания'?
На этот вопрос ответа русский офицер не получил. Люди зашевелились и опасливо двинулись за появившимися бойцами в пятнистой форме. Якову достался тот самый австрийский автомат, который он безуспешно выкручивал из руки эсэсмана. Потом они, забыв про все, снова копали землю вместе с бойцами десанта. И эта работа казалась Грояновскому намного легче той недавней похоронной повинности. Потом кто-то из освободителей вспомнил о кормежке, и им выдали кружки с водой и сухие пайки. Потом снова продолжилось возведение фортеций вокруг замка. Несколько пулеметов десантники подняли на верхние этажи. Мотоциклы с минометами спрятали за укрытия, в готовности открыть навесной огонь, бойцов вперемешку с бывшими узниками отправили в вырытые траншеи и ячейки, и стали им объяснять порядок выполнения команд. Учили набивать магазины и пулеметные ленты. Объясняли, как правильно заряжать и стрелять. Судя по лицам обучаемых, они мало что поняли. Где-то через два часа со стороны станции послышался гул моторов. Их освободители скомандовали приготовиться, а сами укрылись в своих замаскированных ячейках, и уставились в прицелы каких-то странных труб, уложенных на плечо дулом в сторону дороги. Что происходило потом Яков отчетливо вспомнить не мог. В сторону подошедших к замку танка, бронетранспортеров и колонны грузовиков, вдруг, со свистом отправились какие-то дымные хвосты. На дороге начались взрывы. Сидящий рядом хорунжий заорал 'до брони!' и стал стрелять по выскакивающим из машин немецким солдатам. Яков тоже куда-то стрелял. Потом долго не мог понять, почему перестал стрелять его автомат. Затем вспомнил про запасные магазины. Перезарядил, как его научили, и снова открыл огонь, куда-то в сторону пожара на дороге. Перед их траншеей то и дело вставали пыльные фонтанчики от ответного огня. Рядом, выронив карабин завалился с пробитой головой напарник Йеся. Потом раздался какой-то свист, и довольно близко спереди и сзади линии окопов стали рваться мины. Слева, вскрикнул чей-то голос и завыл на тонкой ноте. Сзади кто-то пробегал мимо по траншее, но куда и зачем было непонятно. Потом уже из-за спины мины полетели в фашистов, и стали рваться где-то там впереди. Яков ошалело снаряжал пустой магазин из брошенного рядом цинка патронов. Затем он снова куда-то стрелял, не зная попадает ли хоть в кого-то. Потом ему сунули в руку флягу со шнапсом, и он выпил. Дальше все смешалось. В себя он пришел, только тогда, когда наступила тишина. По лагерю расхаживали кинооператоры, которых сопровождали несколько офицеров. Яков слышал, что один из гостей громко рассказывал о германской 'Программе умерщвления Т-4'. Другой из них крикнул в сторону сидящих на земле бывших заключенных - 'Кто из вас знает, где здесь хоронили мертвых?!'. Яков как-то бездумно встал, закинул за спину автомат, и поплелся к спросившему. У него долго выспрашивали, о том, как и где немцы убивали людей и прятали трупы. Потом его посадили в машину и повезли в лес. Снова нахлынул ужас, но почувствовав в руках автомат, он немного успокоился. За оставшийся день он успел показать всего восемь могильных участков, на самом деле их было намного больше. Несколько солдат очерчивали границы указанных Грояновским захоронений, и отмечали их флажками на проволоках. В конце дня с ним снова долго разговаривали, пока не поняли, что он уже просто спит на ходу. Солдат отвел и положил его на бывшую кровать какого-то немца из охраны, и Яков наконец уснул. Спал он спокойно. Может быть впервые за этот год он почувствовал, что уже не боится.
***
Прорыв и окружение оказалась для немцев полной неожиданностью. Как, впрочем, и планерные и парашютные высадки в тылах населенных пунктов Аушвитца, Зольдау и Хелмно. А готовились десанты серьезно. Заброшенные днем ранее диверсионные группы подсветили сигнальными кострами районы высадки, что сильно снизило процент неудачных приземлений. О том, что для их осуществления был задействован целый воздушный корпус ВВС РККА из почти семи сотен тяжелых самолетов-буксировщиков (ТБ-3, ДБ-А, Т-4("Правда") и ТБ-7), а также пары тысяч десантных планеров, не знали даже в штабе Войска в Варшаве. Русские даже выделили свои десантные роты для поддержки. И эти договоренности генерал Стахон не стал разглашать. Зачем портить хорошие отношения, если это лишь помешает общему делу. Несмотря на ряд мелких накладок, операция прошла успешно. Десантники успели ворваться на территорию концентрационных лагерей быстрее, чем сообщения о польском десанте дошли до армейского командования. Последовавшие за этим, поддержанные артиллерийскими налетами удары по немецким войскам, где-то проломили оборону и позволили уйти в рейд мобильным группам, а в других местах своевременно связали боем моторизованные резервы армии фон Клюге. Краков оказался в кольце окружения. Южный фронт в Силезии посыпался и местами обратился в бегство. К тому же в тылах польской группировки вермахта гремели диверсионные акты. Взрывались водокачки, мосты, и виадуки. Горели склады. Примерно неделю немцы не могли навести порядок в своих тылах, а когда немного успокоились, столкнулись с новой проблемой. Во многие кинотеатры рейха неожиданно доставили новый военный киножурнал, которые обычно крутят перед началом кинопоказа. Бегло просмотревшие начало ленты киномеханики, сначала увидели полностью привычную картинку с помпезной музыкой и восхвалением германских армий, поэтому без сомнений пустили ленты в прокат. Вот только примерно с третьей минуты на экране оказались отнюдь не привычные зрителям высокоморальные красавцы в мундирах на фоне захваченных городов, а убиваемые в газовых камерах и расстрельных рвах изможденные люди. Кого-то из них закалывали штыками солдаты СС, других расстреливали на краю рва. Дальше шли кадры лесных захоронений и выгребаемых из крематория костей вперемешку с пеплом. В одном из кинотеатров Шттетина зрители оцепенело глядели на невиданное ранее зрелище. А закадровый голос все также бодро и привычно разглагольствовал о победах сверхлюдей над унтерменшами, 'которым не место на земле, которую фюрер назначил в качестве Либенсраум для немцев'. Когда же на экране появились могилы детей, некоторые из которых еще сжимали в руках свои игрушки, в кинозале от ужаса закричали женщины. Киномеханик, отвлекшийся на другие дела, не смотрел на экран, поэтому не мог сразу понять, что же случилось в зале. А на экране появился анимированный череп с костями в эсэсовской фуражке, который меланхолично перечислил количество убитых людей с названиями концлагерей, именами, званиями и показом на экране фото их начальников, и эффектно завершил свое выступление.
-- КАЖДЫЙ НЕМЕЦ ТЕПЕРЬ В ОТВЕТЕ ЗА ВСЕ ЭТО ЗЛОДЕЙСТВО!
-- Никогда вам не отмыться от этой грязи!
-- Ни один еврей, коммунист, поляк, русский и француз не заслужили такой смерти!
-- И пока Германия служит убийцам и людоедам: Гитлеру, Гиммлеру, Геббельсу и их приспешникам, вы все палачи и убийцы!
-- Именно вы, которые выбрали себе такую власть!
-- Первый Международный Трибунал в Сольдау приговорил всех членов 'Террористической организации СС' и всех их пособников, участвовавших в убийствах и издевательствах над людьми к уничтожению! Часть пойманных на месте военных преступников уже казнены.
-- Новые материалы о преступлениях Третьего рейха будут доведены до немцев другим способом!
И поскольку первые кинопросмотры шли в вечернее время, то сразу убедиться, что это не единичный случай удалось только сутки спустя. Местное начальство, которому доложили о масштабе идеологической диверсии было в ужасе. На их беду, оказались повреждены многие телефонные станции и ремонт их грозил затянуться. Так что в течение трех дней, то здесь, то там, всплывали три разных версии одного киножурнала. В итоге всех спешных мероприятий гестапо большая часть пленок бала изъята. И все равно, часть сеансов такого киножурнала попали в кинотеатры во многих городах Германии. СС составляло списки людей, успевших посмотреть этот 'гнусный пасквиль на германский рейх', и проводили с каждым работу, пытаясь остановить распространение слухов. Но слухи все ширились. А еще через неделю по германским городам были нанесены мощные удары листовками с описанием преступлений против человечности. Листовки были десяти разных типов с отдельными историями преступлений с фото убитых и с фамилиями военных преступников. Гитлер срочно отозвал Удета из Японии, чтобы тот в кратчайшие сроки наладил ПВО рейха и прекратил это 'издевательство над германским народом'. Но проблема была не только в потоке листовок на улицах германских городов. Сообщения о бесчеловечном умервщлении людей в концентрационных лагерях зазвучали уже и по трансляциям систем оповещения о бомбежках. Пусть таких инцидентов было всего полтора десятка, но хватило и этого. Эти передачи удалось быстро прекратить, найдя и отсоединив врезанные в трансляционную сеть устройства (запись шла с обычной звуковой пластинки 16″, какие использовались для звукового кино). Но тех, кто установил и включил эти устройства сыскать так и не удалось. Гестапо сбилось с ног, часть пенсионеров полиции отправилось в отставку, расстреляли для устрашения тех, кто должен был следить за проводкой от центров оповещения. Гауляйтеры проводили совещания, стращая и наказывая нерадивых подчиненных. Но все эти усилия былы напрасными. Слухи об инцидентах разлетались даже под угрозой помещения болтунов в концлагерь. А, уже через неделю состоялось новое заседание Второго Международного Трибунала на этот раз во временных ангарах возведенных на острове Шпицберген. На острове теперь стояла специальная охранная бригада и смешанный авиаполк"Добровольческой Армии", поддержанная с моря минными полями и засадами подводных лодок и торпедных катеров (большая часть техники, вооружения и личного состава были из СССР). Там, в не слишком удобном здании на исхоле заканчивающейся полярной ночи, представители большинства участвующих в трибунале стран, изучив собранные комиссиями материалы, высказались за признание Германского рейха человеконенавистническим преступным режимом. Воздержались от голосования за этот вердикт, представители Мексики и Аргентины, но это ни на что уже не влияло. Газеты Европы и Азии трубили об этом до конца мая. Из-за волнений в вермахте, ближайшие планы операций пришлось отложить. От таких новостей Гитлер слег с тяжелейшим дисбактериозом и кишечными коликами. Вызванный к нему домой рейхсминистр пропаганды Геббельс пообещал фюреру нации, что в кратчайшие сроки убедит германский народ, что все это ложь и провокация. Он был талантливым журналистом, но забыл об одном важном правиле, выведенном им же самим. 'Самому оправдываться всегда труднее, нежели обвинять других'. А обвинения рейху в уничтожении евреев, поляков, чехов, русских, цыган и других народов были подкреплены доказательствами. В Трибунал попали не только кино и фотоматериалы, но и длиннющие списки исков со стороны польских и чешских граждан, которые сами, либо их родственники, подверглись бесчеловечным действиям со стороны германских должностных лиц, солдат и офицеров. По каждому случаю, были собраны свидетельства очевидцев, по многим имелись фотографии и заключения экспертов. А еще на Втором Трибунале наконец появились документы и свидетельства о 'генеральном плане 'Ост'' и об 'Программе эвтаназии Т4'. Гауптштурмфюреры Ланге и Дирлевангер, дали показания записанные на кинопленку и виниловые пластинки, и первым приговором Трибунала - "за нарушение конвенций, за грабежи, изнасилования, растление детей, и садистские действия приведшие к бесчеловечному умерщвлению людей" - вместе с частью наиболее ярых помощников были приговорены к повешению и захоронению в яме с нечистотами. Рядовые исполнители также были допрошены под протокол и отправились в засекреченные места заключения, продолжать описывать то, чему они были свидетелями и участниками. Свои показания также дали: доктор юриспруденции Эрхард Ветцель - уполномоченный по расово-политическим вопросам при начальнике гражданского управления в Позене группенфюрере СС Артуре Грайзере, и вторые-третьи лица из администрации освобожденных концлагерей. Пойманные с поличным на месте преступления, они торопливо давали показания дознавателям, в надежде что им будет оставлена жизнь. Но жизнь еще требовалось заслужить, и поэтому тома дел о военных преступлениях все распухали от новых подробностей. Тела же тех карателей, и лагерных палачей, кто погиб во время операции, были вывезены в тыл "Сражающейся Польши", дабы лишить их воинских почестей при погребении. А сами лагеря были сфотографированы во всех ракурсах, детально описаны, и помещены в красочные альбомы с фотографиями и пояснениями. Эти материалы вместе с персональными обращениями были отправлены опозиционным генералам Вермахта, ректорам высших учебных заведений, и епископам всех христианских конфессий Австрии, Германии, Венгрии и Италии. Намек был очень толстым, или вы борцы с этой бесчеловечностью, или ее соучастники. А фильм "Национализм людоедов" на несколько месяцев весны и лета 1941 года оказался среди лидеров кинопроката в Европе и Америке. И вскоре многие сотни тысяч немцев уже узнали часть этой правды. И пусть миллионы немцев не успели увидеть, ни киножурнала, ни листовок, а радио и вовсе не слушали. Пусть они еще верили своему фюреру, но выстроенное Гитлером и его партайгеноссе здание национал-социализма уже вздрогнуло и покосилось...
***
Заместитель наркома авиапромышленности (и по совместительству заместитель директора ЦАГИ) Иван Федорович Петров уже к середине весны 1940 ребром поставил перед начальством один крайне важный, хоть и довольно неприятный вопрос - 'Почему это у ВВС и авиашкол до сих пор не имеется современного и экономичного учебного истребителя?'. Вопрос был почти похоронен наркомом обороны, который уже просто не верил, что инженеры, мучающиеся с этим около пяти лет, хоть когда-нибудь создадут желаемое. Коллеги из НКАП объясняли Петрову, что скорее всего это 'воскрешение мертвеца' выйдет боком всем, поскольку проблеме уже ни один год, а решения так и нет. Заместитель наркома обороны по авиации генерал Локтионов тоже уговаривал Петрова, убрать этот вопрос из повестки, и оставить в производстве только УТИ боевых самолетов. Тема оказалась столь болезненной, что на Петрова тут же ушло несколько доносов в соответствующие органы. После ряда резких бесед, на ковер к себе Петрова вызвал лично Ворошилов, и устроил ему выволочку. Однако, подчиненный продемонстрировал стойкость и логику. В том, что налет у пилотов истребительных частей ВВС мизерный, и что несколько десятков командированных в Польшу стажеров уже погибли, была немалая вина именно этой нерешенной проблемы. Под давлением неприятных аргументов, маршал согласился, что дальше с этим тянуть нельзя. В линейных полках ВВС и в авиашколах, либо тратился дорогой моторесурс боевых машин, либо использовался паллиатив в виде акробатических спортивных самолетов, не пригодных для обучения и тренировок летчиков истребителей. Проблема, давно, перезрела. Решать ее пытались уже лет пять, но ни пригодных к длительной и успешной эксплуатации прототипов, ни даже грамотного задания на их постройку, так и не появилось. Несколько лет назад хвалили дешевый самолет Яковлева УТ-1. Он показывал неплохие характеристики, и допускал сложный пилотаж, но был одноместным и невооруженным. Летать на нем могли лишь лучшие из лучших, для остальных же пилотов, легко срывающаяся в штопор машина была просто опасной. Но решение на крупносерийную постройку тогда было продавлено. За последние годы эти спортивные аппараты поступили в ВВС в немалом числе (свыше полутысячи), однако не удовлетворяли никого. Бомбить не могут, стрелять по конусу тоже, даже проверять технику пилотирования можно только наблюдением за пилотом с земли (второй кабины-то нет!). За то пилоты-спортсмены, поставили на них немало рекордов. И, как водится, начальство тогда 'закусило удила'. Мол, раз уж деньги на производство потрачены, стало быть, нужно заставить 'строптивых пользователей', не воротить нос от 'дареного коня', а применять его в деле, и применять хорошо. Летчиков благодушно пожурили, и грозно потребовали от них результатов успешной эксплуатации 'прекрасного самолета'. И кто-то даже честно попытался таковые результаты получить, но итоги таких попыток не радовали. Попавшие в бомбардировочные полки и отряды ГВФ УТ-1 ломались на посадке и даже становились причиной катастроф, поскольку из-за строгого управления летать на них мало кто мог. Методик учебного использования УТ-1 тоже не было. Отношение же в армии и авиашколах к этой технике быстро скатилось к окончательно негативному. При в целом неплохих ЛТХ, УТ-1 вообще были не нужны армии для тренировок пилотов-истребителей низкой и средней квалификации. Ну и кому же на них, тогда, тренироваться? Командирам эскадрилий, полков и бригад? Вот им больше делать нечего, как вместо учебных боев с подчиненными, в одиночестве выписывать в небе кренделя! Можно было бы, конечно, использовать эту матчасть для связных полетов, но выходила та же ерунда. Более-менее объемную почту на них не отвезти, пассажира тоже. Так что такая 'связь' выходила дорогой и бестолковой. Да и на чем же все-таки учить молодняк воздушным боям? На учебных У-2 и УТ-2 с их скоростями и маневренностью, тренировать пилотов-истребителей было не реально, это знали все.
Имелись, конечно, в полках и бригадах учебные варианты боевых истребителей. Были 'спарки' истребителя И-16 (УТИ-2 с мотором М-22 без вооружения и с неубирающимся шасси и УТИ-4 с мотором М-25, с убирающимся шасси и с кинопулеметом, изредка на них ставили пулемет ШКАС). Для бипланов совсем в малом числе также строились 'спарки': УТИ И-15 бис (ДИТ) и совсем уж древние УТИ И-5. Пусть в небольших количествах и с изношенными планерами и моторами, но такие аппараты имелись в ВВС. Да еще ожидалось поступление УТИ новых ЯК-1 и И-185. У НИИ ВВС и в Центрах воздушного боя имелось некоторое количество двухместных французских 'Арсеналов-40'. Однако в линейных авиачастях этой техники еще вообще не было, массовой она быть не могла, а летать на УТИ нужно было часто, иначе какой смысл? К тому же, все эти учебно-боевые аппараты были крайне дорогими в постройке и обслуживании. А УТИ-2/4, ДИТ и УТИ И-5, вдобавок сильно устарели и уже никак не вписывались в новую программу боевой подготовки пилотов-истребителей ВВС. И вся эта безрадостная картина была в первую очередь обусловлена не слишком последовательным подходом самих Управления ВВС и НКАП. Чего, правда, никто признавать не хотел. НКАП кивал на армейских заказчиков и снятого с должности Кагановича, который в свое время мог убрать УТ-1 из крупной серии, но сделал вид, что он тут не причем. Командование военной авиации, плохо понимая, зачем это делает, некогда само затребовало серийное производство УТ-1. Вскоре этими одноместными пилотажными машинами линейные части не только истребителей, но и бомбардировщиков насытили, создавая видимость благополучия. Затем, после целого ряда жалоб со стороны пилотов, и случившихся аварий и катастроф с УТ-1, УВВС попыталось отдать их авиашколам и ОСОАВИАХИМу (где применять их могли только инструкторы). А потом, выслушав жалобы начальников авиашкол, и чуток подумав, снова возвращало УТ-1 в войска, где на них летали лишь мастера пилотажа, что приводило к простою авиатехники, и невыполнению учебных задач. Время шло, а проблема всё не решалась. Генерал-майор Петров этот 'заметенный под ковер мусор' очень ярко высветил в своих запросах и докладах. Побывал даже в кабинете Сталина, где ему объяснили, что УТИ не первоочередная по необходимости авиатехника. С этим талантливый пилот-испытатель, заместитель наркома, и сотрудник ЦАГИ согласиться никак не мог. Его позиция была простой - 'не на чем учить истребителей, значит и истребителей из них не выйдет'. Мол, из-за экономии моторесурса и топлива, недоучим молодежь, потом в боях потеряем кучу народа, и только тогда поймем, что натворили, но будет уже поздно. На все попытки давления на него, генерал просто просил освободить его от занимаемой должности и отправить в линейный авиаполк, раз уж кроме него никто проблему видеть не желает. Сталин провел очередную приватную беседу с 'бузотером', вник в проблему и поступил иначе. Предложения заместителя наркома он все же, поддержал, но поставил перед ним жесткий срок - девять месяцев. За это время у страны должны были появиться сразу два учебных истребителя. Для их постройки Петров должен был изыскать не слишком дорогие в производстве и эксплуатации двигатели и оборудование, и организовать постройку прототипов. На то ему давались фонды и полномочия, и за все это очень скоро он должен был, без всяких скидок ответить, сурово, 'по-партийному'.
Другой бы испугался, но генерал-майор был не робкого десятка, и вызов принял. Проведя несколько конференций со специалистами, нашел он и концептуальные решения. Уже весной 1940, в виду недостатка в авиадвигателях средней мощности, наркомат затребовал от авиамоторной промышленности производство перспективных изделий сразу в двух вариантах ('полном' и 'половинном'). Звездообразные с коротким ходом поршня 'двухрядные звезды' М-82, дополнялись в серии, такой же 'одиночной звездой', но вполовину меньшей мощности. В качестве двух альтернатив, к мелкосерийному производству, на привезенном из Франции оборудовании принимались французский мотор 'Рено 12' и чешско-немецкие 'Вальтер Майор' и 'Вальтер Сагита'. Французы свой мотор изымали из ВВС, поскольку летавшие с ним легкие истребители 'Кодрон С-714' оказались непригодными к боевой работе, часто гибли в боях и вскоре были сняты с вооружения. В общем, на базе нового авиамоторного завода, решили выпускать несколько моделей лицензионных моторов в первую очередь для учебной и связной авиации, потому что массовые М-11 были слишком уж маломощными. Трудности были, и с редукторами, и с карбюраторами, и с установкой синхронизаторов вооружения. Даже воздушные винты под новые моторы долго пришлось подбирать. Тем более, что Петров настоял делать один планер, но в двух вариантах под разные ВМГ. Учебный истребитель сразу должен был строиться серийно с двумя типами моторов, воздушного и жидкостного охлаждения и передаваться в авиачасти, оснащенные парком авиатехники с 'родственными пламенными сердцами'. Вот, только сами ВМГ для этих УТИ еще предстояло, не только создать, запустить в серию, но и научить их выдавать достаточную мощность на менее качественном горючем. Смысл тут был тройной. В экономии ГСМ, в использовании имеющейся оснастки моторных заводов, и в частичной унификации обслуживания и комплектующих с боевыми самолетами, что серьезно упрощало ремонт в полевых условиях.
Конкурс проектов прошел в мае на авиабазе Саки. В полку НИИ ВВС требования к современному учебно-тренировочному одномоторному истребителю по десятому разу согласовывали между собой НКАП, оружейники, армейцы и пилоты-испытатели. Заместитель командующего ВВС генерал Рычагов, настаивал на установке радиоаппаратуры, инженеры спорили о необходимости уменьшения взлетного веса. Нарком вооружения Ванников предлагал поставить на самолеты только по пулемету ШКАС, снимаемому с вооружения истребительной авиации. Ему возражали, что авиаполки с новой авиатехникой не смогут обе5спечить УТИ этим боекомплектом, поскольку сами патроны к ШКАС они уже перестали получать. От синхронного ПВ-1 с обычным винтовочным патроном, из-за его малой скорострельности, отказывались уже армейские пилоты и НИИ ВВС. В итоге к компромиссам, все же, пришли. Авиашколы получали УТИ с синхронными ШКАС, а в войска аппараты должны были поставляться с пулеметами 'Березина'. Новые ТТТ включали максимальную скорость не ниже 390 км/ч, отличную маневренность для выполнения высшего пилотажа и воздушного боя, а также обязательное наличие двухместной кабины с двойным управлением, небольшой бомбовой подвески, коллиматорного прицела, пулемета и кинопулемета. Поводом для столь высоких требований стало ожидание в 1941 массовых поставок в ВВС РККА новых истребителей со скоростями свыше 550 км/ч. К конкурсу не были привлечены коллективы, которые получили в 1940 году задания по внедрению в серию своих новых разработок. Вместо ОКБ-301, ОКО, КБ Завода-115, недавно вышедших в лидеры со своими новейшими опытными и мелкосерийными истребителями, были приглашены 'авиаконструкторы второго эшелона' Василий Васильевич Никитин и Владислав Константинович Грибовский. Оба инженера отлично понимали специфику проблемы и уже занимались ее решением, только с другими исходными данными. Так Никитин еще в середине тридцатых построил с мотором М-11 свой НВ-2 - самолет очень похожий на И-16, и пригодный именно для тренировок летчиков-истребителей, вот только нескоростной. А Грибовский, как раз сейчас испытывал и дорабатывал созданный им учебно-тренировочный Г-28 'Кречет', вооруженный пулеметом, но из-за сложного управления не принятый ВВС. Петров указал бывшим соперникам, а ныне соратникам, на имеющийся отличный задел, но заметил, что 'те конструкции нужно оставить лишь как примеры'. Начинать работу с нуля, да еще и в команде с другим коллективом, было не слишком приятно. Но от непростого задания ни один из инженеров не уклонился. В активе В. В. Никитина и его осоавиахимовского ОКБ-30 были самолеты Р-5Т в 1933 г., Р-5 с двигателем 'Юмо' в 1935 г., Р-Z улучшенный рекордный и МП в 1937 году, и несколько учебно- тренировочных машин. Некоторые из его работ были прекращены, в виду аппаратных интриг и лихорадочных решений заказчиков, но наработки по теме, на основе старых конструкций, и у Никитина, и у Грибовского, имелись, действительно, большие. Оставалось ими правильно воспользоваться. Ну, а эмоции разработчикам пришлось оставить за бортом, хотя для Никитина было до слез обидно узнать в апреле 1940 о закрытии в стране всех программ разработки истребителей-бипланов, в том числе и его собственной 'лебединой песни' ИС-1. Его детище - истребитель биплан с убирающимся нижним крылом, создаваемый вместе с конструктором Шевченко так и оставался опытной машиной без перспектив постройки в серии. Подсластило эту 'горькую пилюлю' обещание, что в случае успеха, действительно нужный ВВС тренировочный самолет с индексом УТИ-41 будет строиться сравнительно большой серией (не менее тысячи самолетов) и должен будет повсеместно применяться, не только в ВВС и авиации флота, но и в авиашколах, и ОСОАВИАХИМе. Задание предусматривало максимальное использование для серийной постройки технологий авиапроизводства выпускающего УТ-2 и УТ-1, в угоду массовому производству которых, еще недавно были остановлены серии их 'незнатных конкурентов'.
Наконец требования были утверждены, и проектировщики взялись за дело. Уже к августу были подготовлены чертежи прототипа. На постройку первых двух экземпляров ушло два месяца. В середине августа поступили новые еще не серийные моторы - шестицилиндровый 470-сильный МВ-12 (Рено-12) и семицилиндровая 550-сильная 'звезда' М-41 Швецова (половина от М-82). На вторую пару опытных экземпляров поставили чешский 'Вальтер-Майор' в 420 л.с. и звездообразный американский 'Прат-Уитни R-985-AN-4 Уосп Джуниор' в 450 л.с. Винты использовали двухлопастные диаметром 2,4-2,6м. Шасси было использовано аналогичное примененному на НВ-2 (убираемое назад в ниши крыла), но с более широкими пневматиками. Колеса наполовину торчали из крыла, и допускали грубые посадки. В сентябре начались полеты. С рядным мотором машина получила довольно переднюю центровку, и была вскоре переделана. Частичное применение неавиационных материалов в конструкции планера, по несколько схожей с УТ-2 технологии, сулило удешевление в серии. Фонарь кабины сделали закрываемым, почти как на УТИ ЯК-1. Взлетную массу аппарата удалость к пятому экземпляру снизить с 1720 кг до 1540-1560 кг (допускался взлет с перегузкой). Размеры УТИ были сильно меньше, чем у двухместного ЯК-1УБ. Длина УТИ-41 была 7,0 -7,35м, размах крыла 8,1м, площадь крыла 13,6 м2. Учебный истребитель получал фотопулемет ПАУ-22, один синхронный пулемет, на бомбодержателях под фюзеляжем до 40 килограмм бомб и две направляющих для РС-82 под консолями крыла. Альтернативой бомбово-ракетной нагрузке была установка легкой фотокамеры АФА-И. Весь этот набор боевой нагрузки позволял отрабатывать не только истребительные, но и разведывательные и штурмовые упражнения. За счет механизации крыла, посадочная скорость получилась около 110 км/ч, Максимальные скорости и потолок были достигнуты неплохие, в зависимости от типа мотора, ~400 - 420 км/ч, и 6300 - 6700м. Продолжительность полета в 1,5 часа признали достаточной. Допустимая перегрузка составляла около 5+ G, что позволяло выполнять почти весь комплекс приемов воздушного боя. Оборудование кабин этих самолетов было максимально приближено к кабинам новых серийных истребителей Як-1 и И-185, включало СПУ и легкую спортивную радиостанцию с дальностью передачи не более 6 км.
В декабре 1940 года, серийно произведенные пока только в четырех экземплярах каждого типа учебно-тренировочные истребители УТИ-41 (модификаций '1' и '2') прошли в Подмосковье совмещенные испытания, и были показаны Сталину. Управляемость самолетов, как было написано в заключении комиссии 'допускает использование пилотами средней и ниже средней квалификации'. Оба варианта были предварительно рекомендованы в серию, осталось утвердить это решение. Никитин с Грибовским и командированные вместе с ними на завод инженеры и авиамеханики, переживали за судьбу 'Беркута', и гордились своим детищем. Самолет получился довольно красивым и фотогеничным. В присутствии Вождя, пилоты НИИ ВВС провели на них имитацию воздушного боя с холостыми патронами. Постановочный бой, четырех синих, против четырех красных аппаратов, понравился гостям. С января 1941 серийный выпуск новой авиатехники налаживали на новом авиазаводе в городе Павлово на Оке, куда была переведена часть мастеров с производства самолетов УТ-2, и где было установлено оборудование с вывезенных из Польши производств. К маю 1941 года в ВВС и авиашколы, было поставлено уже около полутора сотен новых самолетов. Несмотря на мелкие огрехи эксплуатации, техника очень понравилась всем. Полетать на 'Беркутах' стремились, как молодые, так и опытные пилоты. Небольшой расход топлива и наличие запасных моторов в ЗИП позволили резко усилить боевые тренировки не только в специальных Учебных Центрах, но и обычных ИАП. Обслуживание крылатых машин сильно упрощалось из-за унификации многих запчастей с боевыми аппаратами. Вскоре оба конструктора получили правительственные награды, а их подчиненным достались денежные премии. Заместителя наркома авиапромышленности Петрова начальство тоже не забыло - за умелую организацию отрасли ему по совокупности достижений присвоили следующее звание генерал-лейтенанта и вручили ценный подарок автомашину 'ГАЗ М-1'. А руководство ВВС теперь ходило за ним хвостом с просьбой срочно построить учебный бомбардировщик и легкий транспортник с двумя такими же, как у УТИ-41 легкими авиамоторами. Такие машины тоже строились разными авиаконструкторами под моторы М-11, но ни одна из них не удовлетворяла требованиям ВВС. С разрешения начальства Петров технические задания утвердил со сроком постройки до конца 1941 года.
***
В апреле 1940 года, при подведении итогов боевого применения в Карелии тяжелых дальних бомбардировщиков, руководством СССР была пересмотрена сама концепция стратегической авиации ВВС РККА. Этому способствовали, как опытная эксплуатация новой 'полубесхвостки' ДБ-ЛК и боевая работа в составе дальнебомбардировочного полка ОКОН модернизированных ТБ-7 и ДБ-А (включая экземпляры, оснащенные ВРДК и ТРД, а также ракетоносные модификации), так и доставленные разведкой сведения о проектах сверхдальних тяжелых машин, разрабатываемых за океаном. Примерно в это же время НКАП были окончательно утверждены новые требования к технологичности любых крупносерийных боевых самолетов Страны Советов. Причем передачу в серийное производство нужно было готовить загодя. Стало понятно, что разрабатывать новую тяжелую машину нужно быстро, с учетом новейших достижений науки, и с расчетом на серьезное удешевление в серии. Предыдущий ТБ-7 Петлякова и Туполева не пошел в крупную серию, именно, из-а низкой технологичности. Причем испытать, доработать и запустить в малую серию 'новый стратег' нужно было не позднее конца весны 1941 года. На момент выдачи задания на ТДБ (тяжелый дальний бомбардировщик) имелся только эскизный внешний вид, начальные расчеты и данные продувок масштабной модели новой машины с крылом обратной стреловидности 'бабочка' при скоростях 500-600 км/ч. Бригада разработчиков включала известных новаторов конструирования: Бартини, Беляева, Чижевского и Мясищева. Отдельные элементы конструкции, гермокабины, дистанционное вооружение, навигационно-пилотажное оборудование предполагалось отработать на других машинах, и эта отработка началась даже раньше утверждения проекта. Работы велись на 18-м заводе в Воронеже, где бригада Ермолаева, при научной помощи Мясищева, Чижевского и Бартини, доводила мелкосерийный ДБ-240М. А на 124-м заводе имени Серго Орджоникидзе в Казани, где для французов строилась серия модернизированных тяжелых ДБ-А, было развернуто производство новой системы управления, шасси с носовой стойкой, опытных гермокабин и катапультных кресел для тяжелых бомбардировщиков. Там же на опытном ДБ-А четвертой серии проверили возможность подвески и сброса сверхтяжелых бомб весом до 6 тонн, и уборку створок широкого бомболюка 'внутрь и вверх' по направляющим на бортах фюзеляжа, как на американском Б-24. Темпы проектирования ТДБ были довольно быстрыми, но уже в мае 1940-го вылезла серьезная проблема. В высокоскоростной аэродинамической трубе ХАИ провели испытания на модели масштабом в одну пятую от оригинала. Во втором прогоне, при скоростях потока ~670-800 км/ч, крыло обратной стреловидности разрушилось. Повторные испытания подтвердили результат, даже несмотря на выполненное усиление конструкции. Нельзя сказать, что ситуация стала совсем неожиданной. К началу 1940 года В.Н. Беляев уже многое знал о проблемах своего крыла 'бабочка', и заранее подготовил параллельный проект самолета с самобалансирующимся (против флаттера) упругим крылом с переменой стреловидностью. Разрушающая перегрузка для него составляла 13g - как для истребителя. Вот только, при такой конструкции крыла, построить аппарат с размахом свыше тридцати метров было трудно, да и крыло выходило недешевым. А усиление крыла исходной конструкции сильно съедало весовую отдачу, а значит, снижало, либо дальность, либо боевую нагрузку. Крыло обратной стреловидности, отлично показавшее себя на аппарате ДБ-ЛК со скоростью меньше 500 км/ч, вдруг, продемонстрировало строптивый нрав и становилось препятствием для выпуска новой машины. Часть ответственности за утвержденную схему аппарата ложилась на ЦАГИ, ведь предыдущие продувки в трубе таких 'чудес' не выявили. До шестисоткилометровых скоростей, вибрации профилированных законцовок были умеренными, флаттера не было, а более скоростного потока в трубах института еще не достигли. Но по пересечении этого 'Рубикона' в новой трубе ХАИ, выявилась высокая дивергенция крыла - скручивание плоскости под действием набегающего потока воздуха и последующее её разрушение. Крыло такого типа приходилось делать очень жестким, что приводило к увеличению общей массы. Академик Келдыш вместе с самим Беляевым, и с коллегами прочнистами и аэродинамиками из ЦАГИ и МАИ, сумели уже к июлю провести сложный нелинейный анализ явления, но полученные ими рекомендации предусматривали полное перепроектирование конструкции. Требовалось полностью пересчитывать крыло, узлы его крепления, сопряжение с фюзеляжем, а затем проводить новый цикл испытаний измененной масштабной модели. И на все это должно было уйти немало времени. Беляев был сильно расстроен, ведь на его 'бабочке' была завязана значительная часть концептуальных новшеств сверхдальней машины. При всем при этом, большинство других проблем уже было принципиально решено инженерами их ОКБ. И тут, выход из тупика, предложило ничуть неунывающее начальство. В июле 1940 руководитель УПР НКВД комиссар госбезопасности Михаил Давыдов повторно пригласил Беляева вместе с Бартини и Мясищевым в Харьков. По прилету из Москвы их снова отвели в аэродинамическую лабораторию к той же самой 'околозвуковой трубе', с которой началась 'флаттерная драма'. Хозяева доброжелательно глядели на осунувшихся и взъерошенных гостей.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги