Глава 4

Возвращение Семена Титова в СССР заняло почти неделю. Освободили его солдаты десантно-штурмовой маневренной группы, заброшенные в район на вертолете. Десантники совершенно случайно были обнаружены моджахедами и втянуты в боестолкновение, в результате которого и был освобожден Семен. Вызывать вертушку для вывоза найденного летчика командир группы посчитал риском для боевой задачи и Семен еще четыре дня перемещался по горам вместе с отрядом спецназа. Несмотря на чудовищное истощение и раны, он не был обузой и даже участвовал в охранении.

А потом был возврат на точку высадки и темно-серый, матовый Ми-8МТ двадцать третьего отдельного пограничного авиационного полка, забрал группу и доставил их на базу в район Душанбе.


Дальше были месяцы сначала в госпитале Среднеазиатского пограничного округа в Душанбе, несколько операций на левой руке, а потом была Москва, госпиталь Бурденко. Снова операции и в итоге ампутация левой руки по локоть. И в Душанбе, и в госпитальной палате в Москве практически каждый день с Семеном беседовали военные следователи, выясняя почти поминутный ход событий последних месяцев жизни Семена. Вылет, плен, освобождение. Особенно их интересовали беседы с натовскими специалистами. От Семена требовали дословного воспроизведения каждого разговора. Разные следователи задавали разные вопросы, смысл которых сводился к одному: Семену не верили. Не верили, что человек может пройти через такие физические испытания и не сломаться. Не верили, что Семен не предал. Ему показывали сотни фотоснимков с требованием узнать на них контакты. Рассказывали, как строго относится закон к предателям, но как он мягок к искренне раскаявшимся оступившимся солдатам. Злобные следователи, тыкавшие Семену в грудь пальцем и открыто называвшие его предателем, сменялись мягкими добродушными контрразведчиками, с мудрыми добрыми глазами, которые тихо и как-то отстраненно говорили, что понимают Семена и сами тоже бы не выдержали пыток. Спустя две недели такого лечения Семен все так же твердо говорил о том, что он всегда был и остается верен присяге. И если в контрразведке служат люди, способные на предательство, то в ВВС таких людей нет. На исходе второй недели полковнику Титову показалось, что ему поверили. Умом он хорошо понимал, что побывавший в плену должен пройти проверку и искренне старался помочь своим товарищам, отвечая на все вопросы предельно подробно и откровенно.

На третьей неделе пребывания в Москве, спустя почти четыре месяца после того вылета, Семен наконец встретился с женой и сыновьями. Это тоже было для него сигналом, что проверка пройдена и он возвращается, насколько это возможно, к службе.


Титов смирился с тем, что ему уже не быть командиром действующей боевой машины, уже не будет командировок в горячие точки, он не будет со штурвалом в руках защищать интересы Родины в чужом небе. Но уйти на пенсию, отойти от дел и заняться огородом Семен не мог. Несколько дней, еще в госпитале, Семен обсуждал с женой Клавдией их дальнейшую судьбу. Семен ожидал предложений от командования о работе в Москве, в Министерстве Обороны. На том, что такое предложение обязательно будет и его непременно нужно принять настаивала жена. А вот сам Семен хотел уйти в преподавание. Он хотел вернуться в родной Краснодар и получить кафедру в Краснодарском высшем военном авиационном училище. Но случилось все иначе.

В конце декабря 1986 полковник Титов был комиссован из рядов Вооруженных Сил СССР. А перед увольнением у Семена было несколько встреч с людьми в серых невзрачных костюмах, которые очень доходчиво объяснили ему, что после плена его на пушечный выстрел к секретным материалам не подпустят. А служба офицером без допуска, тем более в авиации, не возможна. Поэтому либо Семен благодарно и, главное, молча принимает отставку, либо им продолжает заниматься Главное Разведывательное Управление и его выводят на показательный процесс, обвинив в нарушении присяги.

Так в неполные сорок лет Семен Титов стал инвалидом и отставником.


В начале 87го года семья Титовых вернулась в Краснодар. За копейки сняли у бывших знакомых саманную времянку. Устроили детей, Гришу и Ивана, в школу. Клавдия пошла в эту же школу учителем русского языка и литературы. Семен попытался устроиться на работу преподавателем. Сначала в родное летное училище, потом, после отказа, он пробовал попасть на военную кафедру Кубанского Государственного Университета, Политеха, Аграрного. Но везде ему сначала с радостью назначали встречу с ректором, ведь он был героем, целым полковников! А вот через несколько дней ему возвращали документы и, смущенно отводя глаза, говорили о том, что «второй отдел» не рекомендует брать на работу преподавателем полковника Титова.

Несколько месяцев, вплоть до лета 1987 года, Семен пробовал устроиться на работу. Сначала в ВУЗы, потом в школы, учителем ОБЖ. И везде был один ответ, отказ.


В июле 87го Григорий Титов, впервые за свои тринадцать лет, увидел отца пьяным. Семена не сломали ни моджахеды, ни западные спецы. Его сломали наши контрразведчики. Семен начал выпивать. Сначала тихо дома, на маленькой кухоньке сидя за покрытым вышитой скатертью столом. Потом все чаще он стал уходить из дома утром и возвращаться уже под вечер, пьяным и грязным, как будто весь день пил где-то под забором. Клавдия пробовала разговаривать с мужем. Дети, и подросток Гриша и девятилетний Иван, просили отца остановиться. Но Семен только смотрел на них влажными от слез глазами и ничего не говоря снова уходил из дома. Так продолжалось несколько месяцев, вплоть до ноября. Пенсии Семена и зарплаты Клавдии едва хватало на еду и оплату времянки. И Гриша, и Иван, всегда учившиеся на отлично, скатились до троек.

Но все изменилось на ноябрьские праздники. В тот год 7 ноября пришлось на субботу, поэтому страна отдыхала целых два дня, 7го и 8го ноября. Как всегда, всю субботу Семен провел неизвестно где, вернулся домой пьяным и сразу же завалился спать. В воскресенье он проснулся поздно, семья уже позавтракала и Клавдия с сыновьями, как всегда по воскресеньям, занималась генеральной уборкой дома. Семен чуть умылся под умывальником во дворе и, ни с кем не разговаривая, ушел. Но вернулся он неожиданно рано, часа через четыре, причем вернулся не один. С ним пришел какой-то пожилой, но крепкий мужик. Вернее, даже не с ним пришел, а притащил на своем плече уже изрядно выпившего Семена. Мужик, на вид лет шестидесяти пяти, представился Клавдии Захаром Ивановичем, знакомым отца Семена. Он бережно уложил пьяного на диван и собирался было уже уйти, но как-то странно оглядел скромную времянку, в которой ютилась семья Титовых, взглянул на Клавдию и попросил чаю. О чем Клавдия и Захар Иванович разговаривали следующие три часа Гриша и Иван не слышали, их мать отправила играть во двор. Но после этого жизнь Титовых круто поменялась.


Захар Иванович оказался не просто старым товарищем отца Семена, но и действующим участником казачьего движения, которое несмотря на все гонения коммунистической власти все еще сохранилось на Кубани. И он был не просто рядовым казаком, я кем-то чуть ли не помощником руководителя всего казачества Краснодарского края.

С этого дня Захар Иванович стал частым гостем в доме Титовых. Приходил и один, и с друзьями. Подолгу сидели с Семеном и Клавдией на кухне, пили ароматный чай с мятой и о чем-то негромко разговаривали.

Семен, совершенно прекратил пить. По рекомендации Захара Ивановича Семен начал работать в Кубанском Казачьем хоре, кстати сказать этот хор – единственный в России творческий коллектив, имеющий непрерывную историю аж с XIX века, он был организован в 1811 году. Так вот, сначала Семен работал охранником, а в 1991, когда при хоре открылась школа-интернат для одаренных детей, Семен стал в ней работать сторожем. Семья переехала в отдельную двухкомнатную квартирку в трехэтажном доме довоенной постройки в районе улицы Володарского, на Покровке. Клавдия перешла в тридцатую школу, ту, что под Северным мостом. Тем самым мостом, который за пятнадцать лет до этого лично выбил для Краснодара у Леонида Ильича Брежнева его друг, тогдашний 1-й секретарь Краснодарского крайкома КПСС Сергей Федорович Медунов.

Семен всегда любил петь и имел красивый драматический баритон. Много раз артисты хора, случайно подслушав, как Семен напевает себе под нос песни из их репертуара, предлагали ему попробовать себя на сцене, но он все время отказывался, ссылаясь на свое увечье, мол, куда ему однорукому на сцену.

За эти годы Семен очень сдружился с Захаром Ивановичем и его друзьями-казаками. Стал регулярно бывать на их сборах, которые проводили, разумеется под присмотром и с участием представителей горкома партии.

Постепенно идеями казачества прониклись и оба сына, Гриша и Иван. По началу для них это была забава, им было интересно поиграть с шашками, покататься на лошадях (у казаков был конезавод в станице под Краснодаром), послушать истории про подвиги казаков на войне. А потом, как-то незаметно для них самих, идеи защиты своих близких, своего края, своей страны – стали идеями парней. Не было никаких церемоний или инициаций, не было рюмки водки с шашки, не было присяги у знамени или каких-то клятв в верности на иконе. Просто с какого-то момента Гриша и Иван уже сами себя считали казаками. И их иначе, как казаками, никто уже не воспринимал.

Загрузка...