Заметки краеведа в третьем поколении

Семейная тайна Голицыных

«Пиковая дама» написана в 1833 году в Болдине, напечатана в марте! 1834 года. Из всех прозаических произведений Пушкина она имела наибольший читательский успех. Пушкинист П. В. Анненков писал, что «Пиковая дама» «произвела при появлении своем всеобщий говор и перечитывалось от пышных чертогов до скромных жилищ с одинаковым наслаждением». Завязка повести не вымышлена. Отставной штабс-капитан, поэт-дилетант, князь С. Г. Голицын, по прозвищу Фирс, рассказывал поэту, как однажды, проигравшись, пришел к бабке Наталье Петровне Голицыной просить денег. Денег она не дала, но назвала ему три карты, которые стали известны ей в Париже от колдуна и чернокнижника графа Сен-Жермена. Внук поставил эти карты и отыгрался. Княгиня Наталья Петровна Голицына была самой знатной дамой в Российской империи и прожила долгую жизнь. Родилась в 1741 году при Елизавете Петровне, пережила Пушкина и умерла в декабре 1837 года. Занимала посты фрейлины и статс-дамы при шести правлениях. Блистала и при иностранных дворах. Николай I считал своим долгом до самой кончины княгини лично ездить к ней для поздравления с именинами, причем государя она принимала сидя.

Мы никогда не узнаем, чем заплатила графу Сен-Жермену княгиня Голицына за спасение от карточного долга. Французским чернокнижником в руки княгини была вложена еще одна козырная карта — способность осуществлять невидимую власть над человеком, будь то император или кучер. Неизвестно, гипнотического характера была эта способность или проистекала из свойств ума, но Голицына оказалась хорошей ученицей. И вот семейная тайна Голицыных о том, что их бабка водилась с нечистой силой, стала всеобщим достоянием, хотя Пушкиным и была сделана слабая попытка замаскировать княгиню, наделив ее в книге титулом графини. Пушкин записал в дневнике 7 апреля 1834 года: «Моя «Пиковая дама» в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семерку и туза, При дворе нашли сходство между старой графиней и кн. Натальей Петровной и, кажется, не сердятся».

Тут Александр Сергеевич обманывал себя, успокаивал. Голицыны были не просто сердиты, они были яростно разгневаны. Как великосветские люди на публику свой гнев не вынесли, но что творилось в их особняках без посторонних глаз, можно лишь предполагать. Фирса подвергли остракизму и семейным судом сослали в деревню. Какие-то отголоски дошли до Пушкина, и он опасался за свою жизнь. Некоторые исследователи в начале века называли Голицыных организаторами последней дуэли Пушкина. Ничего необычного в этой версии нет, ведь известна лишь внешняя канва дуэли, а о тайных ее пружинах почти ничего — одни догадки. Неизвестен до сих пор автор анонимки, с которой все и началось.

Пушкинисты о бурной реакции Голицыных только предполагают, ни в мемуарах, ни в переписке ничего нет. И вот неожиданно материальный след страшного гнева обнаружился в Усолье.

Следы привели в Усолье

Усадебный дом князей Голицыных в Усолье строился в 1813–1818 годах. Построен был основательно и крепко. Как говорил Пушкин в «Евгении Онегине», «отменно прочен и покоен». Дом хорошо сохранился до наших дней. Начатая в 1985 году респирация потребовала лишь очистки стен, окраски, ликвидации перегородок. Особенно крепки полы из сосновых плах, они лежали в одной комнате, кабинете управляющего. Чтобы устранить образовавшиеся щели, пришлось несколько плах поднять, а потом плотно сдвинуть. И вот обнаружился небольшой тайник: лежащие кучкой целые и рванные игральные карты, а сверху осколки разбитого хрустального бокала в форме какого-то узора. К сожалению, реставраторы сгребли все в одну кучу и узор восстановить уже не могли. А карты для игры в штосс именно те: тройка, семерка, туз, масть значения не имеет. Хранитель Усольского филиала Березниковского краеведческого музея возил эти карты к специалистам в Ленинград, они назвали время их издания — 20–30 годы 19 века.

Случайная, на первый взгляд, находка. Но это дом Голицыных, именно эти три карты лежат с пушкинских времен. Рваные карты, как и битую посуду, обычно выбрасывают. Почему не выбросили? Почему сделали тайник? Почему поверх положили осколки хрусталя? Какой узор был сделан из этих осколков? Да и сами карты не разорваны, а разрезаны в какой-то непонятной конфигурации, что это за фигуры? Одни вопросы. Ответов нет. Несомненно одно — это связано с «Пиковой дамой» Пушкина.

А пока эти карты лежат под стеклом в Усольском музее, на старинном Маленьком столике для игры в штосс. Столик тоже начала 19 века. Его подарила музею большой друг Березников актриса Ленинградского ТЮЗа Нина Николаевна Казаринова в память о «больших гастролях» во время войны в нашем городе. Сама она получила его в наследство от старой ленинградской актрисы, генеалогические корни которой уходят в еще допушкинскую эпоху. Бабушка этой актрисы, современница поэта, хотела рассказать историю столика, какую-то особенную, связанную с известными людьми и событиями, но не успела, только велела беречь его и отдать в какой-нибудь музей, что и сделала ее правопреемница Нина Николаевна Казаринова. И вот теперь на столике начала прошлого века, имевшем таинственную историю, лежат карты той же поры с не менее таинственной историей.

Час Дамы

«Пиковую даму» надо читать, а многие знают ее по опере Петра Чайковского, балету, многочисленным экранизациям, как правило, неудачным. Михаил Козаков, дважды пытавшийся перенести пушкинскую повесть на экран, пишет в «Актерской книге»: «1987 год. При вторичной попытке (первая была в 1980 году) экранизировать эту вечно загадочную повесть я сломался и загремел в психушку. Я, пройдя мучительный опыт «Пиковой дамы», нашел в себе мужество отказаться от постановки и не взял на душу грех фальсификации повести Пушкина».

Но настоящая чертовщина, которая даже в кошмарном сне не приснилась бы Пушкину, произошла в 1977 году. Немногим дано постичь глубинный смысл «Пиковой дамы», но это сделали старцы в ЦК КПСС — они запретили постановку оперы Юрию Любимову и Геннадию Рождественскому, усмотрев в их трактовке какое-то «отступление от классики».

Варлам Шаламов, отбывавший сталинский срок в наших краях, один свой рассказ начинает словами: «Играли в карты у коногона Наумова». Эта фраза сразу же отсылает к «Пиковой даме» с ее началом: «Играли в карты у конногвардейца Нарумова». Но подлинный смысл этой литературной параллели придает описанный в рассказе страшный лагерный быт. По признанию Юрия Лотмана, он, прочитав рассказ Шаламова, по-новому открыл пушкинскую повесть.

«Пиковая дама» злободневна и в наши дни. Вся современная Россия — сплошное казино, как пишет Андрей Вознесенский в последнем своем поэтическом сборнике, так и названном «Казино. Россия».

Дама — пик Чайковского, вершина духа,

Настает Час Дамы, голубые гуру!

Я планирую Случай.

В тридцать лет я — старуха?

Я ломаю игру.

Таинственный незнакомец

Для встречи с Пиковой дамой березниковцам много не надо. Сесть на автобус № 22, двадцать минут — и вы в Усолье. Еще столько же по дамбе до родового имения Голицыных. По дамбе хорошо идти зимой, когда падает тихий снег, и летом, когда голубая вода с обеих сторон, как в море — до горизонта. Кажется, что приближаешься не к старым стенам, а к самой Литературе, к Пушкину. В любое время года, в любую погоду прекрасен особняк Голицыных. Старые ворота, старое крыльцо, старая лестница — все это не изменилось с 1818 года. Анфилада комнат и залов, мебель пушкинской поры, и вот кабинет. На старинном столике, на зеленом сукне под стеклом лежат эти таинственные карты, осколки богемского хрусталя с «алмазной искрой», прекрасного даже сейчас. В доме словно витает тень Пиковой дамы. Когда здесь совсем один, то, кажется, что кто-то еще присутствует: то какое-то дуновение, то скрип пола в далеком зале. В прошлом году молодой мужчина в безукоризненном классическом костюме, в черных очках, приходил несколько дней и читал дореволюционное издание «Пиковой дамы». С сотрудниками не разговаривал, но позволил сфотографировать себя. Однажды он пришел с клавиром оперы Чайковского «Пиковая дама» и сидел в зале. А далее идет гостиная, потом столовая, в ней стоит старинное пианино, струны в нем целы, но оторваны от клавиатуры. И вдруг в комнате ясно прозвучало несколько нот из оперы Чайковского, хотя к инструменту никто не подходил. Жутко не было, было необычайно прекрасно.

Кто был этот человек, неизвестно, осталась лишь его фотография с клавиром в руках. Через несколько дней одна из сотрудниц музея провожала своих родных на московский поезд и видела, как он уезжал в сторону Москвы.