НАКАНУНЕ

После долгого перерыва, возвращение даже к привычной работе бывает не простым. За время отсутствия дело, которому ты служишь, успело уйти вперёд, появились новые люди, с которыми тебе предстоит познакомиться. Зато с ещё большей теплотой относишься к друзьям, вместе с которыми приходилось работать прежде: они знают тебя, поэтому наверняка поймут и помогут.

Старый друг лучше новых двух, гласит пословица.

Так было и в Воронеже, где меня по-человечески тепло встретил старый товарищ, начальник отдела областного управления НКВД Константин Дмитриевич Иноземцев, с которым мы вместе работали ещё в 1931 году, в аппарате Полпредства ОГПУ по Центрально-Чернозёмной области. Знал я Константина Дмитриевича очень хорошо. Искренне уважал его за образованность, умение правильно решать сложные вопросы, за честность и неизменную скромность. Этот человек не учился в университетах. Школой для него была жизнь и наша ни на день не прекращающаяся борьба с врагами Советского государства.

В 1919 году шестнадцатилетним подростком сын погибшего в первую мировую войну солдата Костя Иноземцев добровольно вступил в ряды Красной Армии и вскоре отправился на один из многочисленных фронтов гражданской войны. Год спустя Костя стал членом партии большевиков, политруком роты, а ещё через год был направлен на работу в органы ВЧК. Немало трудностей, а нередко и опасных ситуаций выпало на долю чекиста Иноземцева: ожесточённая борьба с белогвардейцами, участие в ликвидации кулацких восстаний, в том числе и остатков эсеровских банд Антонова, борьба с правыми и левыми заговорщиками, монархистами, троцкистами. И одновременно не менее ожесточённая борьба с изощрённой, великолепно подготовленной агентурой иностранных разведок.

К.Д.Иноземцев умел внимательно выслушать каждого, тактично и без подчёркивания отметить, в чем и какие допущены ошибки, и ненавязчиво подсказать, каким образом эти ошибки лучше всего исправить. И ещё, что особенно дорого было в Иноземцеве всем нам, это его поистине бережное, отцовское отношение к чекистской молодёжи.

Был у меня ещё испытанный товарищ и близкий друг в Воронежском областном управлении НКВД — Борис Владимирович Машков. Он, как и я, начал работать в органах государственной безопасности ещё в 1919 году, тоже участвовал в борьбе с бандитизмом — сначала на Украине, позднее на Тамбовщине. В годы коллективизации мы вместе входили в оперативную группу по выселению антисоветски настроенных, матёрых кулаков из Мучкапского района Тамбовского округа, и там я воочию убедился в том, насколько принципиален и нетерпим Борис Машков по отношению к тем, кто позволяет себе хотя бы в малом нарушать революционную законность.

В то время у многих кружилась голова от мнимых «успехов» сплошной коллективизации, и Борис Владимирович смело выступал против чересчур ретивых «коллективизаторов», рьяного администрирования в погоне за процентами «охвата», наносившими немалый вред сельскому хозяйству страны. Надо ли говорить, что такая критика пришлась кое-кому из сверхретивых не по нутру, и они постарались разделаться с Машковым…

Но, как известно, Центральный Комитет партии вскоре исправил ошибки, допущенные во время коллективизации. Строгий выговор по партийной линии, вынесенный Машкову за его критические выступления против голого администрирования был снят, и Борис Владимирович опять вернулся на работу в органы ОГПУ.

Он и теперь, во время нашей новой встречи в Воронеже, остался таким, каким я знал его прежде: с готовностью брался за любое, самое трудное дело, мог работать сутками, никогда не жалуясь на усталость.

И ещё об одном человеке не могу не сказать несколько добрых слов — о секретаре центрального райкома партии города Воронежа Владимире Иосифовиче Тищенко, с которым мне, избранному заместителем секретаря партбюро управления НКВД и членом бюро райкома, доводилось тогда встречаться довольно часто. Он напоминал мне секретаря Борисоглебского уездного комитета партии Аристархова, коммуниста с дореволюционным стажем, умудрённого богатым жизненным опытом.

Владимир Иосифович, так же как и Аристархов, был нетороплив в принятии того или иного решения, откровенен и принципиален. Он отличался внимательностью к людям, вежливостью, располагающей задушевностью.

Разное бывало за эти без малого два года службы в Воронеже. Все чаще и чаще приходилось заниматься поисками и разоблачением вражеской агентуры, всевозможных лазутчиков иностранных разведок. Война все отчётливее стучалась в наши двери.

И вот в это время, в конце 1940 года, меня неожиданно вызвали в Народный комиссариат внутренних дел, в Москву.

— Как вы относитесь к переводу на новое место работы? — спросили там.

Служба есть служба, и, в принципе, против перевода я ничего возразить не мог. Признался только, что очень хотелось бы уехать на запад, в Прибалтику или в недавно освобождённые западные области Белоруссии и Украины, где, по рассказам товарищей, сейчас очень много интересной работы. Однако в наркомате рассудили иначе, и уже в начале января следующего года мне пришлось расстаться с Воронежем и перебраться в управление НКВД по Оренбургской области на должность начальника отдела.

Предшественника застать не удалось, он уже уехал. Дела пришлось принимать от его заместителя, Ивана Назаровича Полозова, оказавшегося симпатичным, трудолюбивым и исполнительным работником. Мы сразу нашли общий язык, а потом и близко узнали друг друга. Особенно дорог мне был Иван Назарович своей скромностью, почти застенчивостью. Попросишь его рассказать о своей прежней чекистской работе и услышишь в ответ:

— А чего рассказывать? Такой же, как все. Пока есть силы, буду работать, потому что с детства приучен к труду.

— Но не с детства же ты чекистом стал! Есть, небось, о чем вспомнить…

— Так и у других найдётся не меньше, чем у меня. Ну, работал, например, в Сорочинском райотделении ОГПУ и вдруг однажды тревога. Крестьяне в селе Ивановка растаскивают сельхозинвентарь и разводят коров из только что организованного колхоза. Я — в тарантас и туда. Оказалось, что все началось на Семеновском хуторе, где кулаки колхоз развалили. Приехал на хутор и сразу попал в густую, возбуждённую толпу. Окружили, начали подталкивать со всех сторон, слово сказать не дают. Потом и по загривку съездили. Рук много, поди разберись, кто бьёт… Ну, вижу, приходит конец, спасаться надо, пока не поздно. Вырвался из толпы и — шасть в тарантас. Коня кнутом по спине: выручай, милый! А вслед — булыжники. Вдогонку за тарантасом — верховые с косами… Спасибо, конь оказался резвый, иначе бы не уйти. Да разве со мной одним такое бывало?..

Трудно давалась Ивану Назаровичу подобная исповедь, слово за словом приходилось вытаскивать из него. И тем дороже, тем ближе становился для меня этот замечательный человек.

Впрочем, и весь отдел оказался дружным, трудоспособным, имеющим опыт многообразной и сложной чекистской работы. Немалая заслуга в этом принадлежала заместителю начальника управления Александру Миновичу Иванову. Он тоже начинал работу в органах государственной безопасности, как говорится, с низов. С годами она воспитала в Александре Миновиче честность, трудолюбие и скромность. Не в его характере было сдувать пылинки с мундира вышестоящего начальства и, пожалуй, никто лучше его не умел высмеивать разного рода подхалимов, встречавшихся и в наших рядах. Недолог, бесславен был чекистский век подобного рода людишек. И в том, что нам чаще всего удавалось быстро отделаться от их «услуг», немаловажную роль играли принципиальность и непримиримость А.М.Иванова.

Из числа других руководящих работников управления не могу не вспомнить редкой души товарища, ставшего мне близким, — начальника отдела Александра Николаевича Петухова.

Бывает же так: приезжаешь в другой город, в совершенно незнакомый коллектив и встречаешься с человеком, которого как будто давно знаешь. Других надо ещё понять, к ним нужно приспособиться, а этот становится тебе другом едва ли не с первых минут.

А.Н.Петухов покорил меня простотой, искренностью, готовностью помочь быстрее войти в курс дела. Человек высокой культуры, имеющий большой опыт в работе, Петухов умело руководил большим коллективом чекистов. Из Оренбурга он уехал вскоре после меня. Участвовал в сражении под Сталинградом, прошёл длинный боевой путь до Праги.

Но вот подошла к концу и весна предвоенного сорок первого года. Все чаще докатывались до Оренбуржья тревожные вести с западных рубежей нашей страны. То в одном месте, возле границы, то в другом возникали пожары. Горели торфоразработки, лесные массивы, склады… Огромный пожар уничтожил шестьсот гектаров леса в приграничных районах Литовской республики… Неподалёку от Белостока у переброшенных из-за рубежа диверсантов были обнаружены таблетки с микробами сибирской язвы… Какие-то мерзавцы отравили колодцы в нескольких населённых пунктах…

Не был ещё приведён в действие гитлеровский план «Барбаросса», а необъявленная война с немецко-фашистскими захватчиками уже началась.

Загрузка...