Записки поюзанного врача

Элефтерия и танатос…2

Произошло это в те стародавние времена, когда я не любил, как белый господин мулат ходить на наркозы, а, напротив, как негр на плантации 7—9 месяцев в году мог просидеть в реанимации. Начало дежурства как всегда не предвещало. Совершенно ничего не предвещало. Дежурство шло как всегда. 1 залежавшийся +5 свеженьких в палате. 2 медсестры и санитарка в бригаде. Правда одной медсестрой был весьма жеманный и, я бы даже сказал кокэтливый, юноша с 6 курса (с учетом бьющей в глаза жеманности и кокэтливости близко я к нему не подходил, а то мало ли…). Санитаркой был юноша со 2 курса, но в жеманности он замечен не был, поэтому я его гонял, как барбоса.

Больные были как больные, кому чего капать к вечеру было прокапано, особых жалоб не предъявляли, поэтому неотвратимо приближались: время раздачи и введения специальных аналгетиков – к больным, а последующая перспектива отдыха лежа с закрытыми глазами, чтобы утром выглядеть бодро и свежо еще 8 рабочих часов – ко мне. Диванчик был уже застелен чистенькой простынкой, а боевичок в пестрой обложке раскрыт. И тут раздается истошный вопль жеманного юноши: «Алексей Романович, срочно в палату!». Специфика работы такова, что иногда приходится перемещаться быстро. Переместился и узрел, что больная с третьей койки, и ростом, и весом примерно одинаковая (около 130 (см и кг)) загорячилась и начала метаться по палате. Из издаваемых воплей стало понятно, что опасается она какой-то агрессии со стороны жеманного. Говорить, что я и сам его чего-то опасаюсь, я ей не стал, чтобы не усугублять ситуацию. Надо сказать, что во время перемещения по эротично оголенным (в нашей реанимации одетыми не лежат) бедрам ее похлопывал хвост из низведенной толстой кишки (во время брюшно-анальной резекции над анальным сфинктером удаляют пораженный участок кишки, а затем опускают вышележащий здоровый отдел, чтобы пациент продолжал какать привычным местом; причем опускают с запасом, который потом отрезается). Металась она очень быстро, но не долго. Секунд сорок. Потом устала, и прилегла отдохнуть на пятую койку. На которой уже лежала другая больная, молодая девчонка лет двадцати с небольшим. На свое и мое счастье, при тех же ростовых габаритах (примерно 130), весила она в три раза поменьше, поэтому из-под рухнувшей горячившейся старухи увернулась. И даже на койке тоже смогла разместиться, ибо реанимационные койки – они широкие. Ну ладно, пообщался, уговорил перебраться обратно, помог не жеманному санитару переложить ее на каталку (жеманный мудро уклонился – чего там, всего по 65 кг на брата), и понял – покоя не будет. Старуху надо гасить. В смысле медикаментозно усыплять (не как животное в ветлечебнице, а временно, до утра, утром сдам по смене). «Кстати, сдавать-то сам себе буду»: как-то внезапно подумалось. Ну и пошел я через коридор к сейфу в ординаторскую за разными волшебными препаратами. И только дошел, как: «Алексей Романович, срочно в палату!». Опять быстро переместился. Пока я быстро перемещался через коридор в правую дверь к третьей койке (куда же еще позвать могли) загорячившаяся пациентка, синхронно со мной, но встречным курсом через левую дверь, мимо остолбеневшего жеманного юноши, через коридор проскочила в ординаторскую и заперлась. Перемещаться пришлось очень быстро. Действовать тоже – пока жеманный юноша приседая и хлопая себя по бедрам совершенно по-женски причитал: «А что же теперь делать!?» – в голове всплыло мое, тогда еще не сильно давнее горнострелковое прошлое. Короче открыл я дверь. Вместе с косяком, ногой, с разворота. И увидел прелюбопытную картину. Бабка практически с боевым воплем «Джеронимо!» сиганула в открытое для проветривания окно (А этаж третий. И потолки четырехметровые. Итого до земли не менее двенадцати метров.). Но только благодаря весовым параметрам (около 130 (кг)) в открытой фрамуге застряла. При этом громко кричала в открытое окно что-то типа «