Застава

Глава двадцать четвертая

Застава.

Пятница, 2 мая.

Время: 21.37

Ворманн сидел в своей комнате перед мольбертом. Еще недавно он собирался замазать, наконец, эту страшную тень, так походящую на силуэт повешенного. Но теперь, когда уже приготовил кисти и краску, это желание почему-то пропало. Пусть все остается, как есть. Какая разница!.. Все равно он бросит картину здесь, чтобы после отъезда ничто больше не напоминало ему о замке. Если, конечно, он уедет отсюда живым.

Во дворе за окном горели все лампы, часовые ходили парами, вооруженные до зубов и готовые стрелять при первой же необходимости. Пистолет Ворманна лежал без кобуры на столе. Но капитан сейчас не думал о нем.

У Ворманна была своя собственная теория относительно замка. Он, конечно, не слишком серьезно относился к ней, но, по крайней мере, она лучше других объясняла происходящее и позволяла разрешить большинство вопросов. По его мнению, сам замок был живой. Вот почему никто ни разу не видел, что именно убивает солдат, и не смог поймать никакого убийцу. По этой же причине они так и не нашли убежище таинственного преступника, хотя разобрали уже почти все капитальные стены. Замок сам убивал людей.

Правда, эта теория обходила молчанием один факт, причем факт немаловажный: когда они прибыли сюда, замок еще не был таким зловещим. Во всяком случае, это не чувствовалось настолько остро. Конечно, птицы и тогда не гнездились здесь, но ничего более подозрительного Ворманн не ощущал вплоть до той первой ночи, когда была проломлена стена в подвале. После этого замок будто бы подменили. Он стал мрачным и кровожадным.

Но в то же время нижний подвал так и не был до конца исследован. Казалось, что для этого нет особо веских причин. Ведь солдаты постоянно дежурили возле пролома, что не мешало их товарищам погибать наверху, при этом никто из часовых еще ни разу не замечал, чтобы через дырку в полу какое-нибудь существо выходило из подземелья на улицу. Может быть, стоит всерьез заняться изучением этого подвала? Что если сердце замка как раз и находится там, захороненное в его темных закоулках? Вот где надо как следует поискать!.. Хотя нет – на это уйдет уйма времени, ведь некоторые из ходов могут тянуться на многие мили. И если быть до конца откровенным, то вряд ли у кого-нибудь возникнет желание путешествовать по катакомбам, в которых царствует вечная ночь. Как-никак, ночь теперь стала для них злейшим врагом. И только трупам было все равно, где ее проводить.

Трупы... Сразу же вспомнились грязные сапоги и запачканные землей простыни на мертвых солдатах. Они продолжали беспокоить капитана в самые неподходящие моменты. Как сейчас, например. Впрочем, и в течение всего дня эта грязная обувь не давала ему покоя, пробуждая самые неприятные подозрения и вызывая сумятицу в мыслях.

Грязные сапоги... От этих раздумий Ворманну становилось не по себе. Проклятая грязь никак не укладывалась ни в одну из его теорий.

Он продолжал неподвижно сидеть у мольберта, уставившись на незаконченную картину.

Кэмпфер лежал на своей койке, положив ногу на ногу. Его «шмайсер» висел на стене рядом с ним. Майора била нервная дрожь. Он пытался успокоиться, но из этого ничего не выходило. Никогда раньше он даже не предполагал, насколько изнурительным может быть постоянное чувство страха.

Ему непременно надо выбираться отсюда!

Необходимо завтра же взорвать ко всем чертям этот замок. Именно так он и поступит. Сразу после обеда он заложит фугасы и сровняет проклятую крепость с землей. Таким образом, уже в субботу он будет спокойно ночевать в Плоешти на настоящей кровати с настоящим матрасом и перестанет, наконец, вздрагивать при каждом шорохе и дуновении ветерка. И никогда больше ему не придется сидеть так и трястись, обливаясь холодным потом и все время думая, кто может красться по коридору за его дверью.

Хотя завтра, наверное, еще слишком рано. За это уж его точно по головке никто не погладит. В Плоешти ждут майора не раньше понедельника, и до тех пор надо постараться испробовать все возможные средства, чтобы решить проблему другим путем. Взрывать замок – самая последняя мера, и принимать ее допустимо лишь в том случае, если все остальные способы окажутся бесполезными. Наверное, армейское командование недаром разместило здесь эту заставу и велело тщательно охранять ее как важный стратегический пункт. Нет, разрушение замка – это последнее средство.

Тут Кэмпфер отчетливо услышал, как двое часовых в кованых сапогах прошли мимо его запертой двери. Он заблаговременно распорядился удвоить охрану в коридорах и самолично проверил, чтобы это приказание было выполнено. Напротив своей комнаты майор выставил дополнительный усиленный пост, выбрав в качестве личной охраны троих самых крепких солдат из возглавляемой им спецкоманды СС. Конечно, он не рассчитывал, что свинцовый град из автоматов сможет остановить вездесущего убийцу, но надеялся, что в случае чего именно часовые станут первыми жертвами, и, таким образом, он продлит свое существование еще на одну ночь. А уж его телохранители будут как миленькие блюсти покой своего начальника – в этом Кэмпфер почти не сомневался, строго-настрого наказав подчиненным не спускать глаз с его двери, как бы сильно они ни устали за день. А сегодня он изрядно заставил их попотеть – все без исключения солдаты СС были заняты на разборке стен, особенно вокруг его комнаты. В результате этой работы была полностью исключена возможность спрятаться на расстоянии в пятьдесят футов по обе стороны от того места, где лежал сейчас съежившийся от страха майор. Впрочем, разборка стен ничего не дала. Никаких тайников и скрытых проходов обнаружено не было.

Кэмпфер снова вздрогнул, и его начало трясти пуще прежнего.

Как и прошлой ночью, темнота и холод одновременно проникли в комнату, но сегодня Куза чувствовал себя настолько разбитым, что не нашел даже сил развернуть свое кресло, чтобы быть лицом к Моласару. У него кончился кодеин, и боль теперь превратилась в нескончаемую пытку.

– Как вам удается входить сюда и выходить, минуя двери? – спросил он, скорее из-за того, что не нашел просто лучшего вопроса. Профессор смотрел на закрытый потайной ход, рассчитывая, что Моласар появится именно оттуда. Но тот каким-то образом возник у него за спиной.

– У меня есть свои особые способы передвижения, и для них не требуется ни дверей, ни потайных ходов. Но эти способы лежат за пределами твоего понимания.

– Как и многое другое... – согласился Куза, не скрывая своего отчаяния.

День сегодня выдался неудачный донельзя. Кроме непрекращающейся боли, профессора давило еще и горькое осознание того, что все его надежды на отсрочку в решении судьбы евреев были всего лишь химерой, пустой мечтой. Он задумал заключить сделку с Моласаром. Но что он может предложить ему взамен? И, главное, за что? За убийство майора? Да, Магда была глубоко права, когда говорила утром, что смерть Кэмпфера лишь ненадолго задержит неизбежный исход. А может быть, даже ухудшит и без того ужасную ситуацию. Несомненно, со стороны немцев последует ответный удар, и придется он прежде всего по румынским евреям. Еще бы! Погиб офицер, которого послали как раз для того, чтобы он выстроил для них в Плоешти лагерь смерти. И как погиб! Его жестоко убили! А эсэсовцы тем временем пришлют нового офицера. Может быть, через месяц, а может, и через неделю. Какое это имеет значение? У нацистов впереди много времени. Их армия оказалась непобедимой и теперь завоевывает одну страну за другой. Их невозможно остановить. И когда они захватят все государства, которые им нужны, они смогут не торопясь заняться претворением в жизнь безумных идей своего вождя о расовой селекции и очистке наций.

Короче говоря, старый и больной профессор-историк ничего не сможет сделать, чтобы хоть как-то изменить положение к лучшему.

Но хуже всего было то, что он без конца вспоминал о страхе Моласара перед крестом... Да, он на самом деле БОИТСЯ КРЕСТА!

Моласар бесшумно пересек комнату и остановился перед профессором, молча разглядывая его. «Как странно... – подумал Куза. – Либо я чересчур уж погрузился в свои собственные мысли, либо слишком устал, но мне кажется, что я начинаю постепенно привыкать к нему». И действительно, сегодня он не ощутил того ужаса, который раньше всякий раз охватывал его при появлении хозяина замка. Скорее всего, ему теперь просто уже все равно.

– Мне кажется, ты можешь умереть, – без предисловия заявил боярин.

Эти резкие слова вывели Кузу из состояния мрачного равнодушия.

– От ваших рук?

– Нет. От своих собственных.

Возможно ли, чтобы Моласар был способен читать мысли? Сегодня Куза и правда довольно долго размышлял об этом. Самоубийство могло бы разрешить очень многие проблемы: Магда наконец почувствовала бы себя свободной и без него легко могла бы спрятаться где-нибудь в горах, где нет ни Кэмпфера, ни Железной Гвардии, ни всех остальных. Да, такая мысль уже не раз закрадывалась ему в голову. Но он не знал, как осуществить этот план. К тому же ему не хватало решимости.

Куза отвел глаза в сторону.

– Возможно. Но даже если я и не умру от своей руки, то очень скоро это произойдет в лагере смерти майора Кэмпфера.

– Что еще за лагерь смерти? – Моласар нахмурился и придвинулся ближе к старику. Когда лампочка осветила его лицо, он изумленно поднял вверх брови. – Это место, где люди собираются, чтобы вместе умирать?

– Не совсем так. Людей туда свозят насильно и там убивают. И майор скоро выстроит такой лагерь недалеко отсюда, в Плоешти.

– Чтобы убивать валахов?! – Прилив ярости заставил Моласара обнажить свои непомерно длинные зубы. – Эти немцы пришли сюда, чтобы убивать мой народ?

– Да это не ваш народ, – с грустью заметил Куза, даже не пытаясь скрыть своей подавленности. Чем больше он думал об этом, тем ему становилось хуже. – Речь идет о евреях. Вы бы ни за что не согласились причислить себя к нашей нации.

– Я сам решу, к кому себя причислять! Но почему евреи? В Валахии нет никаких евреев. Во всяком, случае, не так много, чтобы они могли стать для кого-то проблемой.

– Да, раньше это действительно было так, когда вы строили этот замок. Но в следующем веке мы были вынуждены переехать сюда из Испании и других стран Западной Европы. Правда, большинство евреев обосновалось в Турции, но многие отправились в Польшу, Венгрию и Валахию.

– А почему ты говоришь «мы»? Разве ты тоже еврей? – удивился Моласар.

Куза кивнул, почти в полной уверенности, что древний боярин сейчас сразу же разразится какой-нибудь антисемитской речью. Но Моласар просто сказал:

– Нет, ты тоже валах.

– Но Валахия давно уже объединилась с частью Молдавии, и сейчас это государство называется Румыния.

– Это неважно. Название могло и поменяться. Но ты ведь родился на этой земле?

– Да, но...

– А те другие евреи, для которых задумали этот лагерь, – они тоже здесь родились?

– В основном да...

– Значит, и они мой народ! – Боярин стукнул кулаком по столу.

Куза чувствовал, что терпению Моласара приходит конец, но понимал, что должен закончить рассказ.

– Но их предки были переселенцами.

– Какая разница! Мой дедушка тоже приехал сюда из Венгрии. Ну и что? Разве я, который родился на этой земле, не принадлежу ей?

– Принадлежите, конечно. – Этот разговор становился явно бессмысленным, и пора было его кончать.

– То же самое и с твоими евреями, о которых ты тут толкуешь. Они все – мои соотечественники, а никакие не евреи! – Моласар выпрямился и гордо расправил плечи. – И ни один иноземец не вправе войти в мою страну и убивать мой народ!

«Как это похоже на славянских бояр! – усмехнулся про себя Куза. – Разумеется, он ничего не имеет против массовых казней местных крестьян, если только это делают его „соотечественники“. Наверное, он спокойно относился и к развлечениям Влада, когда тот тысячами сажал на кол своих подданных. Валашская знать могла вытворять, что угодно. Но стоило только иностранцу поднять руку на местное население...»

Моласар сделал шаг в сторону и был тут же поглощен густой темнотой.

– Расскажи мне об этих лагерях смерти.

– Это очень тяжело. Это слишком...

– Рассказывай!

Куза вздохнул.

– Я скажу только то, что знаю наверняка. Первый лагерь построили не то в Бухенвальде, не то в Дахау примерно восемь лет тому назад. Но кроме них есть и другие: Флоссенбург, Равенсбрук, Нацвайлер, Аусшвиц и, наверное, еще много, о которых я пока не слышал. И скоро такой же лагерь откроют в Румынии – или, если угодно, в Валахии, – а потом и еще несколько в ближайшие год-два. Все эти лагеря служат одной-единственной цели: в них собирают миллионы определенных людей для пыток, унижения, непосильного труда и в конечном итоге для постепенного уничтожения.

– Миллионы?

Куза не разобрал интонации, с которой Моласар переспросил его, но понял, что тот сомневается в информации, которую профессор, скрепя сердце, выдавливал сейчас из себя. Моласар помрачнел и чуть не превратился в сплошную тень. Было видно, как он взволнованно ходит от стены к стене в дальнем конце комнаты.

– Да, миллионы, – с уверенностью подтвердил профессор.

– Я уничтожу этого германского майора!

– Но это не поможет. Таких, как он, тысячи, и они все равно будут приезжать сюда, один за другим. Вы можете убить одного, двух или нескольких, но и они, наверное, найдут со временем способ, чтобы убить вас.

– А кто их посылает сюда?

– Их вождь – человек по имени Гитлер. Он...

– Он король? Или принц?

– Нет... – Куза пытался найти какое-нибудь подходящее определение. – Наверное, самое близкое слово – это «воевода», чтобы вам было понятно.

– А, полководец! Так я убью его, и он никого больше не сможет прислать.

Моласар произнес это таким обыденным тоном, что весь смысл сказанного не сразу дошел до измученного мозга профессора. А когда это все же произошло, Куза в возбуждении переспросил:

– Что вы сказали?

– Насчет Гитлера? Я сказал, что когда мои силы до конца восстановятся, я с удовольствием выпью из него жизнь.

У Кузы было такое ощущение вплоть до этой секунды, что он весь день тщетно пытался выбраться со дна самого глубокого места в мировом океане и потерял уже всякую надежду когда-нибудь снова глотнуть воздуха. Но слова Моласара вернули ему силы, он в тот же миг рванулся к поверхности и, прорвав свод пучины, начал жадно вдыхать свежий ветер надежды. Но надо быть осторожней, иначе запросто можно опять очутиться на самом дне!..

– Но это невозможно! Его надежно охраняют! И к тому же он слишком далеко – в Берлине.

Моласар снова шагнул на свет. Его зубы сверкнули в лучах тусклой лампочки, но сейчас это напоминало скорее улыбку, нежели хищный оскал.

– Эта охрана защитит его не лучше, чем все меры предосторожности, которые пытались принять здесь, в моем собственном доме, его лакеи. И если я только захочу, его не спасут никакие двери и никакая стража. И неважно, как далеко отсюда он будет прятаться, – как только я наберусь сил, я достану его хоть из-под земли!

Куза с трудом сдерживал радостное возбуждение. Наконец-то блеснул луч реальной надежды! О таком он не мог даже мечтать.

– А когда это произойдет? Когда вы будете в состоянии отправиться в Берлин?

– Скорее всего завтра ночью. Тогда я уже буду достаточно сильным – особенно после того, как перебью здесь всех захватчиков до последнего.

– Тогда хорошо, что они не послушались моего совета. Я ведь предлагал им поскорее покинуть замок.

– Что предлагал? – грозно вопросил Моласар. Куза не мог отвести глаз от кулаков боярина, казалось, тот готов вцепиться в старика и вытрясти из него душу, но сдерживает себя только благодаря огромной силе воли.

– Простите меня! – взмолился профессор, прижимаясь к спинке кресла. – Я ведь думал, что вы хотите именно этого...

– Ну уж нет! Теперь мне нужны их жизни! – Моласар постепенно успокаивался. Он опустил кулаки. – А когда мне понадобится что-либо другое, я сразу оповещу тебя, и ты сделаешь все именно так, как я тебе прикажу!

– Конечно-конечно! – На самом деле Куза сильно сомневался, что ему придется по душе поручение Моласара, но в его положении было бы крайне неразумно противоречить боярину или как-то иначе выказывать свое недовольство. Он дал себе слово постоянно помнить о том, что перед ним все-таки не человек, а существо совершенно иного рода. Моласар не потерпел бы никаких отговорок. Он привык, что все должно происходить так, как это задумал он. Ведь в те давние времена никто не смел перечить ему. Все, что расходилось с его собственным мнением, было для него неприемлемо, непостижимо и, скорее всего, наказуемо.

– Вот и хорошо. Потому что мне понадобится помощь смертного. Так было испокон веков. Ведь я могу действовать только в темноте. А днем кто-то должен готовить для меня дорогу и делать другие вещи, которые можно выполнять только при свете. Так было еще в те времена, когда я строил этот замок. Тогда я ведь тоже нанял смертных, чтобы они следили за его сохранностью. И так же, видимо, будет всегда. Правда, в былые времена я пользовался в основном услугами бродяг, разбойников и прочих изгоев. Аппетиты у них были, конечно, не столь велики, как у меня, но в чем-то мы были схожи – люди тоже не воспринимали их как равных. И я платил им тем, что помогал удовлетворять их материальные и прочие запросы. Но что касается тебя, то, если я правильно понимаю, твоя цена как раз и будет тем, что я сам собираюсь сделать. Здесь наши желания полностью совпадают, и поэтому цель у нас будет общая.

Куза неуверенно поглядел на свои изуродованные болезнью руки.

– Наверное, вам надо найти себе более здорового помощника, чем я.

– То, о чем я тебя попрошу, несложно выполнить. В замке есть один предмет, который представляет для меня несравненную ценность. Его надо будет вынести отсюда и надежно спрятать где-нибудь в горах. Если я буду уверен в том, что эту вещь не обнаружит никто посторонний, то я спокойно смогу проследовать в любую точку планеты, чтобы уничтожить тех, кто собрался убивать моих соотечественников.

Перед глазами Кузы как наяву предстала чудовищная картина, от которой ему, как ни странно, сделалось необычайно хорошо: Гитлер и Гиммлер, сначала сжавшиеся в ужасе перед могучим властным Моласаром, а потом их тела – изуродованные, безжизненные и, что еще приятней, обезглавленные – выставлены напоказ у ворот пустого концлагеря. Это означало бы одновременно и конец войны, и спасение для его народа. Причем не только для румынских евреев, а вообще для всей нации! И тогда у Магды тоже появилось бы будущее. Это положило бы конец и Антонеску с его Железной Гвардией. И, может быть, его бы даже восстановили в университете.

Но вскоре он вынужден был вернуться к реальности, спустившись с радужных высот желаемого, назад в инвалидное кресло. Каким образом он вынесет хоть что-то с территории замка? Как он спрячет эту вещь в горах, если его сил хватает только на то, чтобы развернуть свое кресло и доехать на нем до двери комнаты!

– Вам понадобится здоровый человек, – срывающимся голосом сказал профессор. – А такой инвалид, как я, практически бесполезен.

Куза скорее почувствовал, чем увидел, как Моласар обошел стол и приблизился к нему. Потом ощутил тяжесть на правом плече – Моласар положил на него свою могучую руку. Профессор испуганно поднял глаза. Хозяин замка пристально смотрел на него и... улыбался!

– Ты еще не знаешь, насколько разнообразны мои умения и возможности, – уверенно произнес Моласар.