Затерянные экспедиции. Школьникам об истории географических открытий

И вот еще одно, быть может, самое красноречивое свидетельство поразительного мужества этого внешне холодноватого, скупого на эмоции, сдержанного человека, победившего полюс, но опоздавшего на тридцать пять дней: самая последняя запись, сделанная Скоттом, такова: "Перешлите этот дневник моей жене". Но он зачеркнул эти слова - "моей жене" - и написал сверху другие: "моей вдове..."

Кроме тел трех погибших героев, остатков снаряжения и жалких крох еды, в палатке нашли 16 килограммов собранных Уилсоном редких геологических образцов.

Простой трехметровый крест из австралийского красного дерева стоит сегодня в Антарктиде в память о Роберте Скотте и его экспедиции к Южному полюсу. На нем - строка из поэмы английского поэта Альфреда Теннисона "Уллис" - "Бороться и искать, найти и не сдаваться!"

А письма и дневники Роберта Скотта хранятся теперь в Лондоне, в Британском музее. И есть еще один памятник ему и его товарищам: на Темзе, недалеко от лондонского парламента, стоит на вечной стоянке судно "Дисковери", которым командовал Роберт Скотт во время своего первого путешествия в Антарктику. На судне - музей, где собраны личные вещи Скотта, фотографии, связанные с двумя его путешествиями.

Но, наверное, самый лучший памятник Роберту Скотту - это то, что многие из тех, кто знакомится с его подвигом впервые, хотят хоть немножко стать на него похожим - перенять его железную волю, непреклонную решимость, целеустремленность, даже умение с высоким достоинством терпеть поражение. Когда-то на него хотел быть похожим даже человек, сумевший его опередить, - Руал Амундсен.

"Иду на восток"

Топограф медленно поднимался к вершине острова. Остров оказался невелик и пуст: похоже, что его единственными обитателями были лишь полярные чайки. От всех соседних островов он ничем не отличался - клочок земли, покрытой скудной растительностью, с которого даже летом не сходил полностью снег. А островов было здесь немало - по сути дела, настоящий маленький архипелаг.

Человек поднимался все выше. Вершина острова была не такой уж высокой: каких-нибудь 30 метров над уровнем моря. Опытным взглядом топографа он определил это с безошибочной точностью. Но вот добраться до нее оказалось не так-то легко.

Подъем был каменистым, а земля под камнями сырой и тяжелой. Камни осыпались под ногами, земля комьями налипала на сапоги. Но наверху, на самой вершине острова, топограф еще издали увидел деревянный столб, который наверняка кто-то поставил здесь неспроста. Значит, надо было подняться.

Он знал: ставить на островах такие вот памятные знаки - старый обычай моряков, плавающих в этих студеных водах. Бывали случаи, когда под такими вот знаками находили важные документы, сообщающие о том, что судно зимовало здесь или погибло где-то поблизости. Какое же судно могло побывать здесь, на этом маленьком островке в группе Мона, у западного побережья полуострова Таймыр?

Он добрался наконец до вершины, сбил с сапог комья налипшей земли и остановился, переводя дух.

Столб был большой, высотой 2,5 метра. Его основание было укреплено камнями. Топограф подошел к нему вплотную. Впрочем, надпись, аккуратно вырезанную на столбе, он прочитал еще издали: "Геркулесъ 1913 г.".

Вот так была сделана первая из находок, проливающих хоть какой-то свет на загадочную судьбу экспедиции русского полярного исследователя и геолога Владимира Александровича Русанова. Столб, поставленный экипажем "Геркулеса" на маленьком острове, получившем позже название остров Геркулес, нашел советский топограф А. И. Гусев, участник гидрографических исследований возле западного побережья Таймыра.

Шел 1934 год. "Геркулес" Русанова вышел в плавание за 22 года до этого.

В этой экспедиции очень много загадочного. Загадочной оказалась не только постигшая ее судьба - даже обстоятельства, при которых началась экспедиция, не очень понятны. Во всяком случае, весть о плавании, которое в 1912 году решил начать Владимир Русанов, была для всех неожиданной. Ждали другого: закончив геологические исследования на Шпицбергене, проводимые по поручению правительства, он должен был вернуться на своем "Геркулесе" в Архангельск или в какой-либо другой русский северный порт. Русанов, однако, принял другое решение. Впрочем, на него это было похоже на человека предприимчивого и независимого, человека дерзкого ума и дерзких замыслов, привыкшего ставить перед собой цели, которые другого отпугнули бы...

И человека, путь которого на север, к полярным экспедициям, оказался весьма причудливым и своеобразным.

В папках дореволюционных полицейских дел, хранящихся в одном из архивов, можно найти такую запись: "Секретно. Сведения о лице, привлеченном к дознанию. Фамилия, имя, отчество: Русанов Владимир Александрович. Время рождения: 1875 год, 3 ноября. Место рождения: г. Орел. Происхождение: сын купца. Народность: русский..."

1898 годом датирована эта запись, Русанову было тогда около двадцати трех лет. Причина "привлечения к дознанию" - революционная пропаганда и хранение нелегальной литературы. Достаточная по тем временам причина, чтобы быть подвергнутым тюремному заключению или ссылке. Владимиру Русанову довелось испытать и то и другое.

А до этого, ровно год назад, в 1897 году, он окончил - это кажется совсем уж неожиданным! - Орловскую духовную семинарию; он был определен туда по решению семьи - матери и отчима. Но, должно быть, этот путь не очень увлек будущего путешественника. После окончания семинарии он оказался не в церкви, как следовало бы, а на естественном факультете Киевского университета. Студентом он не мог стать после окончания семинарии - стал вольнослушателем. Но учение продолжалось недолго: вместе с другими студентами Русанов был "привлечен к дознанию". Потом, отбыв заключение, в качестве политического ссыльного отправился на Север, сначала в Вологду, а затем в Усть-Сысольск, нынешний Сыктывкар. Незначительнейшая должность ожидала здесь строптивого вольнослушателя, не пожелавшего, вопреки воле семьи, стать священником, - статистик земельного управления. В Усть-Сысольске Владимир Русанов впервые встретился с Севером. Это была встреча, определившая всю его дальнейшую судьбу.

Но, наверное, было бы неправильным видеть в судьбе Русанова только случайность. Что-то уже было заложено в его характере. Склонности, которые потом проявились в полной мере, пока еще дремали. Нужен был лишь какой-то внешний толчок, чтобы все стало на свои места, - не могло быть иначе...

А отбыв ссылку, Русанов уехал во Францию. Царское правительство не разрешило ему в дальнейшем жить в тех городах, где были университеты, а он хотел учиться дальше. В Париже Русанов закончил Сорбонну, знаменитый Парижский университет, где специализировался по геологии. Чтобы собрать материалы для диссертации, в 1907 году, уже вернувшись в Россию, плавал к Новой Земле. Частью на старом, полуразвалившемся баркасе, частью пешком он прошел Маточкин Шар с запада на восток, а потом в обратном направлении. Это было первое путешествие Русанова в Арктике. Ему исполнилось тридцать два года.

Год спустя он был на Новой Земле во второй раз - плавал в качестве геолога во французской арктической экспедиции на корабле "Жак Картье". В этот раз он дважды пересек Северный остров. В третий раз Русанов был на Новой Земле в 1909 году, участвуя в русской правительственной экспедиции.

Прошло совсем немного времени, и бывший политический ссыльный, отнюдь не оставивший вольнолюбивые идеи, возглавил собственные экспедиции в Арктике. По-прежнему его главный интерес - Новая Земля. В 1910 году он плавал к ней на парусно-моторном судне "Дмитрий Солунский", которым командовал капитан Г. И. Поспелов, потомственный помор, один из опытнейших капитанов-промысловиков. В этот раз путешественник обошел кругом Северный остров, описал западный берег от полуострова Адмиралтейства до Архангельской губы и сделал важное географическое открытие: остров Панкратьева - не остров, а полуостров.

Пятое плавание Русанова состоялось в 1911 году. На парусно-моторной лодке "Полярная" он обошел вокруг весь Южный остров и произвел ряд топографических и гидрографических работ.

Но уже не только Новая Земля интересовала исследователя. У него появились новые цели, более многообразные и смелые. Его все больше и больше увлекала важная проблема Северо-восточного морского пути из Атлантического океана в Тихий вдоль всего побережья России через Северный Ледовитый океан.

Пройти вдоль всего побережья... Это побережье в общем уже было достаточно хорошо изучено и нанесено на карту. Очень многое сделала для этого еще знаменитая Великая Северная экспедиция - десятилетние комплексные исследования русских моряков в Северном Ледовитом океане, проходившие в необычайно трудных условиях, но давшие громадные географические материалы. С. Муравьев и М. Павлов, Д. Овцын и В. Прончищев, С. Челюскин и Х. Лаптев, Д. Лаптев и П. Ласиниус - вот имена героев Великой Северной экспедиции, состоявшейся в первой половине XVIII столетия. Затем исследования продолжались, уточнялись очертания берегов и островов, стирались остающиеся еще белые пятна.

Но долгое, очень долгое время так и оставалась неосуществленной мечта целых поколений моряков и географов - совершить сквозное плавание по Северному Ледовитому океану, пройти от Баренцева моря до Берингова пролива. А ведь еще Михаил Васильевич Ломоносов писал о том, что освоение такого пути совершенно необходимо для России, как, впрочем, и для других стран, что это позволит экономить и время, и средства, доставляя грузы из Европы в Азию. Но как пройти этим путем, если почти все дни в году вода здесь скована льдами?

Попытки сделать это не удавались ни англичанам, которые разведывали Северо-восточный путь еще в XVI веке, ни голландцу Виллему Баренцу - он трижды пытался совершить такое плавание в самом конце того же XVI столетия, но каждый раз неудачно. Впрочем, после плаваний Баренца осталась хорошая память о нем - море, названное его именем. И лишь одному человеку суждено было пройти Северо-восточным путем до Русанова - шведскому путешественнику Нилсу Адольфу Норденшельду.

4 июля 1878 года он вышел из Гётеборга на судне "Вега". Оно прошло благополучно почти через все моря Северного Ледовитого океана - в тот год была исключительно благоприятная ледовая обстановка. Но когда до входа в Берингов пролив оставалось только 200 километров, судно все-таки было затерто льдами. Вынужденная зимовка продолжалась десять месяцев. Потом "Вега" вышла в Тихий океан.

Впоследствии, вспоминая тот момент, когда судно, победившее льды, огибало мыс Дежнева, путешественник написал: "Теперь, наконец, достигнута цель, к которой столько наций стремилось... не только без потери жизни кого-либо из путников, но и даже без болезней участников предприятия и без малейшего повреждения на корабле. Кроме того, опыт исполнен при обстоятельствах, которые показывают, что то же дело может совершаться несколько лет подряд, а может быть, и ежегодно в течение нескольких недель".

Ежегодно? Да нет, почти 35 лет прошло со времени плавания Норденшельда, и никому больше не удавалось повторить его удачу. В чем тут причина? Русанов, прекрасно понимая важность освоения Северо-восточного пути, считал, что причина неудач кроется в том, что моряки стараются держаться слишком близко к берегу. Он полагал, что ближе к северу океан должен быть меньше загроможден льдами, и написал об этом в своей статье "Возможно ли срочное судоходство между Архангельском и Сибирью". Вывод, казалось бы, нелогичный... Но Русанов считал: где-то около 80° с. ш. в Северном Ледовитом океане есть подводное теплое течение и, значит, льдов там не может быть.

Впрочем, он полностью отдавал себе отчет в том, что пока это лишь гипотеза. Гипотеза будет доказана, когда все предположения будут подтверждены бесспорными доказательствами. И есть только один способ найти доказательства - успешное плавание. Он готовился к этому плаванию даже тогда, когда был занят другими делами.

В 1912 году авторитет Владимира Русанова как полярного исследователя и геолога был очень высок. Именно ему, бывшему политическому ссыльному, русское правительство дало важное поручение - разведать запасы каменного угля на Шпицбергене. Приняв предложение, Русанов отправился в Норвегию, чтобы купить судно для предстоящей экспедиции. Вместе с ним отправился будущий капитан этого судна - Александр Степанович Кучин.

Примечательный человек, человек, оставивший свое имя в истории географических открытий, человек, участвовавший в знаменитой экспедиции Амундсена в Антарктику. А случилось это так. Окончив Архангельское мореходное училище, Кучин, сын помора-матроса, уехал в Норвегию. Сам Фритьоф Нансен обратил внимание на молодого русского моряка, имеющего немалый опыт плавания в полярных морях; Нансен рекомендовал его Амундсену для участия в экспедиции к Северному полюсу. Амундсен же, как известно, уже выйдя в Атлантику, объявил экипажу "Фрама" о своем решении идти не к Северному полюсу, а к Южному. И Кучин стал единственным русским участником экспедиции, во время которой знаменитый норвежец вместе с четырьмя спутниками достиг самой южной точки Земли, опередив Роберта Скотта. После плавания в Антарктику Кучин вернулся в Россию, и Русанов пригласил его в свою экспедицию на Шпицберген.

Не следует думать, что купленная в Норвегии парусно-моторная шхуна "Геркулес" полностью оправдывала свое название. Прежний владелец шхуны выбрал его в честь своего родственника, имя которого было Геркулес, скорее всего в насмешку - ведь родственник, несмотря на грозное имя, на самом деле был маленьким, щуплым человеком. Но Русанов считал, что для плавания в Арктике нужны именно такие суда. Во-первых, на подобных судах он проводил все свои прежние экспедиции, а во-вторых, все тот же Амундсен, исследователь, впервые прошедший Северозападным морским путем, совершил это плавание на судне "Йоа", почти таком же, как "Геркулес".

Водоизмещение судна, которое купил Русанов, составляло всего 63 тонны, длина "Геркулеса" была лишь около 25 метров, мощность мотора всего лишь 16 лошадиных сил. Но зато впервые у него было судно, которым он мог распоряжаться по своему полному усмотрению.

В июле 1912 года Русанов отправился на Шпицберген.

Снова вернемся к загадкам, связанным с началом экспедиции. Здесь надо прежде всего сказать о том, что сегодня загадочным остается даже сам состав русановской экспедиции. Мало, очень мало знаем мы о большинстве тех людей, что отправились вместе с Русановым в путь. По сути дела, лишь имена их сохранило время в коротких документах, разбросанных по разным архивам: штурман К. А. Белов, старший механик К. А. Семенов, механик Ф. А. Быковский, матросы В. Т. Черемхин, В. Г. Попов, А. С. Чухчин... Всего 13 мужчин было на борту "Геркулеса", четырнадцатой была женщина невеста Русанова француженка Жюльетта Жан, врач и натуралист экспедиции*.

_______________

* Архивные поиски, проводимые участниками экспедиции "Комсомольской правды", помогли недавно установить имена еще двух участников плавания "Геркулеса". В архиве Арктического и Антарктического научно-исследовательского института был обнаружен документ, назвавший имя матроса Ф. М. Ермолина. Еще одно имя стало известно после того, как в редакцию "Комсомольской правды" в ответ на публикацию материалов о поисках, которые ведет экспедиция газеты, пришло письмо от москвички В. П. Гавриловой. Она сообщила, что ее двоюродный дед Алексей Раввин также был матросом экспедиции В. А. Русанова, и представила его письма, сохранившиеся в семейном архиве. (Прим. автора.)

А для современников Русанова загадочным так и осталось вот что. Знали ли все эти люди заранее, что их ждет работа не только на Шпицбергене, что Русанов, впервые получив в свое полное распоряжение судно, задумал плавание Северо-восточным морским путем? Сегодня это тоже остается пока загадкой, решить которую, возможно, когда-нибудь помогут новые архивные находки.

Впрочем, нельзя сказать о том, что Русанов тщательно скрывал свои планы. Еще составляя план Шпицбергенской экспедиции, он написал, что с судном, подобным "Геркулесу", "можно будет быстро двинуть вперед вопрос о великом северном морском пути в Сибирь и пройти Сибирским морем из Атлантического океана в Тихий океан". Он даже подчеркнул эти слова, но ни один из правительственных чиновников не обратил на них никакого внимания. Они не были прямым указанием на то, что он решил совершить свое плавание сразу же после работ на Шпицбергене, такого указания не найти нигде.

В чем тут причина? Быть может, подобно Амундсену, который всегда был для него примером, Русанов решил объявить спутникам о своих планах лишь на Шпицбергене, хотя "Геркулес" заранее был нагружен достаточным запасом и продовольствия, и снаряжения? В пользу такого предположения говорит то, что телеграмма Русанова, доставленная попутным судном в Петербург из Маточкина Шара, оказалась для всех такой неожиданной. "Иду к северо-восточной оконечности Новой Земли, - написал Русанов, - оттуда на восток... Запасов на год. Все здоровы..." Наверное, если бы участники плавания знали об этом заранее, знали б и их близкие, знали б многие...

Однако возможно и другое: участники плавания сознательно держали свои планы до поры до времени в секрете. Причина? Хотя бы простое суеверие моряков, знавших о том, сколько было прежде неудачных попыток пройти Северо-восточным путем. Второе предположение, во всяком случае, как-то больше связывается с характером Русанова, искреннего и прямого человека, который вряд ли был способен скрывать свои планы от ближайших товарищей, от тех самых людей, которых сам же выбрал для того, чтобы проверить гипотезу о более северном варианте морского пути из Атлантического океана в Тихий. Но как бы то ни было, это остается неизвестным.

А на Шпицбергене вместе с геологом Р. Л. Самойловичем Русанов всего за месяц выполнил всю программу намеченных работ. Он разведал и нанес на карту несколько крупных месторождений каменного угля. Затем, оставив на Шпицбергене трех членов экспедиции - А. Я. Попова, З. В. Сватоша и Р. Л. Самойловича, которые и доставили потом в Россию все геологические материалы работ, - "Геркулес" отправился к Маточкину Шару, а затем на восток...

И сегодня еще шахтеры добывают уголь там, где когда-то поставил заявочные столбы русский путешественник и геолог Владимир Русанов. Шахты Шпицбергена - это память, которую оставил о себе этот замечательный человек. Путешественник вместе с "Геркулесом" и всеми участниками своей экспедиции пропал без вестп. Телеграмма, доставленная в Петербург, оказалась и первым и последним сообщением о его плавании Северо-восточным морским путем.

Но еще долго судьба "Геркулеса" не вызывала серьезного беспокойства. Год спустя, в 1913 году, все были уверены в том, что экспедиция просто-напросто вынуждена где-то зимовать перед тем, как отправиться дальше, на восток. Но потом прошел еще год... Наконец, в министерство внутренних дел России с требованием немедленно начать поиски Русанова обратился знаменитый русский путешественник П. П. Семенов-Тян-Шанский. Тогда только на поиски было послано судно "Эклипс". Оно было арендовано у Норвегии. Поисковую экспедицию возглавил известный полярный путешественник Отто Свердруп.

Он провел "Эклипс" вдоль всего побережья Карского моря. Однако льды, держащиеся близ берегов, не позволили обследовать его целиком. К тому же, и сам Отто Свердруп вынужден был осенью 1914 года встать на зимовку. Следующей весной он продолжил плавание, пройдя от мыса Вильда до мыса Челюскин. Никаких следов экспедиции Русанова обнаружено не было.

Новые поиски "Геркулеса" после этого не велись: началась первая мировая война, потом свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция, а вслед за тем страна была охвачена огнем гражданской войны.

И когда были наконец обнаружены несомненные следы пропавшей без вести экспедиции, после начала плавания "Геркулеса" прошло двадцать два года. В 1934 году топограф А. И. Гусев нашел на одном из островов группы Мона столб с надписью "Геркулесъ 1913 г.", а другой топограф той же советской гидрографической экспедиции почти одновременно обнаружил другие следы Русанова на одном из островов в шхерах Минина, лежащих поблизости.

Здесь когда-то была стоянка либо всего экипажа "Геркулеса", либо нескольких людей с судна. Топограф, вместе с двумя рабочими высадившийся 9 сентября 1934 года на самом северо-восточном острове шхер, нашел здесь патроны и гильзы, серебряные часы с гравировкой "Попов", остатки фотоаппарата, барометр, две кружки, два ножа, буссоль, несколько монет и пуговиц и ряд других мелких предметов. В том, что здесь были именно люди Русанова, сомнений не оставалось: топограф нашел и бумажник, в котором лежала мореходная книжка матроса "Геркулеса" А. С. Чухчина, справка, выданная другому матросу - В. Г. Попову, - "О службе на пароходе "Николай". Еще одно бесспорное свидетельство - обрывок рукописи с сохранившимися словами: "В. А. Русанов. К вопросу освоения пути через Сибирское море..."

Этот остров по именам двух матросов, чьи документы были найдены на нем, называется теперь островом Попова - Чухчина.

В истории географических открытий много драматических случайностей. Вспомним хотя бы те семь часов опоздания Роберта Бёрка, которые стоили ему жизни. И в судьбе экспедиции Русанова можно найти нечто похожее: шхеры Минина лежат как раз там, где "Эклипс" из-за льдов не смог подойти поближе к побережью Таймыра.

Судно прошло всего лишь в нескольких километрах от тех островов, где были найдены потом следы пропавшей без вести экспедиции.

...Солнце с каждым днем опускалось все ниже. Наконец, пришел день, когда на горизонте остался только его краешек. Потом и он скрылся, наступила долгая, унылая, однообразная полярная ночь.

В темноте завывание ветра казалось особенно грозным, особенно зловещим был колючий шорох пурги о брезент палаток. И еще один звук казался в темноте особенно тревожным: скрип и треск деревянной обшивки судна, все больше и больше сжимаемого льдом.

"Геркулес" оказался в стальных тисках. Суденышко было маленьким и непрочным, но пока, до сих пор, сопротивлялось льдам достойно. Еще оставалась надежда, что, когда льды окончательно станут, все обойдется: давление на деревянную обшивку корабля прекратится, и он спокойно простоит всю полярную зиму. Надежда оставалась, но начальник экспедиции уже распорядился на всякий случай снести на берег часть продовольствия и снаряжения.

Рядом с судном был небольшой остров. Льды застигли "Геркулес" в проливе между ним и другим островом; ближайший к судну и стал теперь приютом для экипажа.

Плавание по Карскому морю осталось позади. Выбрав маршрут, лежащий значительно севернее, чем обычные маршруты плавающих здесь кораблей, "Геркулес" продвинулся далеко на восток. Однако все же не так далеко, как рассчитывал Русанов. Быть может, он ошибся, и на более высоких широтах льды тоже всегда будут помехой для судоходства? Не исключено, впрочем, другое. В 1912 году ледовая обстановка оказалась значительно более неблагоприятной, чем обычно. Теперь, если все будет хорошо, предстоят восемь-девять месяцев зимовки, а затем можно будет продолжить путь на восток. Если все будет хорошо...

В брезентовых палатках становилось уже по-настоящему холодно. Колючая пурга все чаще заволакивала окрестности так, что всего в двух шагах ничего не было видно. Пора было думать о том, чтобы выстроить прочное и теплое зимовье. Но Русанов все еще ждал: если "Геркулес" прочно станет во льды и можно будет не беспокоиться за его судьбу, то лучше тогда перебраться на судно. Там тепло и уютно, там удобные помещения для жилья, большие запасы продовольствия.

Однако в проливе между островами льдины продолжали громоздиться друг на друга, судовая обшивка трещала все сильнее и жалобнее. Должно быть, все участники экспедиции и сами испытывали почти физическую боль за гибнущий "Геркулес".

И пришел день катастрофы.

"Геркулес" лег почти на бок, его мачты коснулись торосов. Потом днище судна лопнуло, словно яичная скорлупа.

Льдины наползали одна на другую, медленно, тяжело переворачивались, продолжая крушить погибающий "Геркулес". Так прошло несколько дней, и пролив наконец замерз. На ледяной поверхности остались только обломки мачт и несколько досок. Колючая непрекращающаяся пурга быстро занесла обломки снегом.

Теперь зимовка в таких высоких широтах становилась бессмысленной. Нельзя было ждать полярной весны, надо было немедленно пробиваться по льдам и снегам на юг, к людям.

Русанов шел впереди - впереди было труднее всего, - за ним, растянувшись по снегу длинной цепочкой, шли остальные участники последнего плавания "Геркулеса".

Очень невеселыми были в эти часы и дни мысли начальника экспедиции. Он все снова и снова перебирал в уме подробности плавания, мучительно отмечал ошибки - они, конечно, были, и немало. И все снова и снова он с тоской представлял: что бы он делал, если б можно было начать все сначала, если б можно было вернуться снова в тот день, когда, оставив в Маточкином Шаре сообщение о том, что, нарушая все инструкции, начальник правительственной экспедиции начинает плавание на восток на свой страх и риск, "Геркулес" вышел в море?..

Страх и риск? Риск был, и немалый. Но рисковать надо было, рисковал ведь и Норденшельд 35 лет назад. Цель была такой, что ради нее стоило рисковать. Правда, Норденшельду повезло больше. И Русанов все снова и снова мучительно искал причины неудачи. Быть может, выбор такого судна, как "Геркулес", был ошибкой? Но как же тогда Амундсен прошел Северо-западным путем - его "Йоа" была такой же, если не меньшей, скорлупкой?

А пурга становилась все злее. Иногда часами, днями приходилось, забившись в палатки, ждать, когда пурга хоть немного стихнет. Путь на юг растянулся уже на много дней, и запас продовольствия, взятый с "Геркулеса", становился все меньше, уже приходилось экономить. Пришел наконец день, когда порции были урезаны до минимума. Это был предел, за которым экспедицию ждал настоящий голод.

Продвинуться к югу удалось совсем не так далеко, как предполагалось: мешали льды, мешали снега. В конце концов к этому - к пешему походу экспедиция была совсем не готова.

Лежа в палатке и прислушиваясь к свисту ветра, Русанов думал о том, придет ли наконец такой день, когда человек не будет больше бояться Арктики, когда путешествия в северных холодных водах станут такими же привычными, как, например, переход из Кале в Дувр через Ла-Манш? Что для этого надо? Какую-то мощную технику, какие-то ледоколы, которым льды совсем не будут страшны, или же что-то другое? Наверное, если действительно придет такой день, потолки вспомнят тех, кто рисковал в Арктике, кто мужественно, даже отчаянно выходил в полярные воды на маленьких скорлупках, с которыми льды справляются играючи. Вспомнят и тех, кто погиб в Арктике. Немало уже было жертв; наверное, будут и новые...

Пурга стихла, замолкла, теперь можно продолжать путь. Во время прежнего перехода полуголодные, измученные люди прошли лишь несколько километров. Быть может, этот переход окажется еще короче? Но они все еще идут, растянувшись длинной цепочкой, изредка окликая друг друга, чтобы не потеряться во мгле полярной ночи.

Правда, кто-то уже так отстал, что и голоса его не слышно. Надо вернуться, чтобы найти, только хватит ли теперь на это сил?..

Гипотеза... Увы, только что нарисованная картина гибели "Геркулеса" и отчаянного пешего похода его экипажа по льдам к югу не что иное, как гипотеза. Подлинных обстоятельств гибели пропавшей без вести экспедиции мы и по сей день не знаем. Находки, сделанные на острове Попова - Чухчина более 40 лет назад, так и остались единственными достоверными памятниками экспедиции Русанова. И они не только не сняли все вопросительные знаки, связанные с ее исчезновением, но, по сути дела, даже увеличили их число.

Какая судьба в действительности ждала "Геркулеса"? Где окончилось его плавание? Все ли из участников экспедиции были на острове Попова Чухчина? Если все, то почему тогда найдены документы только двух человек? Где были в этот момент остальные? Какая судьба ждала в дальнейшем матросов Попова и Чухчина, если они были на этом острове только вдвоем? Какая судьба ждала всех остальных? Почему они разделились? Откуда пришли на остров Попов и Чухчин? Куда ушли потом? Где окончился их путь?..

Нет пока ответа ни на один из этих вопросов. Достоверным можно считать сегодня лишь одно: что "Геркулес" дошел в 1913 году до западного побережья Таймыра, а затем по неизвестным причинам и неизвестно где экспедицию ждала трагедия и что никто из ее участников не вернулся домой. И лишь одно совершенно очевидно: чтобы выяснить судьбу пропавшей экспедиции, надо вести в Арктике новые поиски. Быть может, когда-нибудь они дадут новые бесспорные доказательства, которые позволят наконец утверждать, что установлена истина.

А сегодня? Ведь вот уже несколько лет на побережье Таймыра и на островах, лежащих поблизости, работает большая экспедиция, организованная "Комсомольской правдой", в которую входят энтузиасты дальнейших поисков следов Русанова, и, должно быть, многие следили за ее исследованиями по репортажам, публиковавшимся на страницах газеты. Работа, проведенная ее участниками - молодыми учеными, спортсменами, журналистами, - оказалась действительно немалой, но пока приходится признать: результаты длительных и упорных поисков принесли только еще больше вопросительных знаков и гипотез. Новых находок, которые с полной уверенностью можно было бы назвать следами экспедиции Русанова, до сих пор нет.

Наверное, вот так можно сказать коротко о тех находках и предположениях, о которых подробно рассказывалось в репортажах "Комсомольской правды". Во-первых, близ острова Песцового, лежащего в Карском море напротив реки Пясина, экспедиция обнаружила на небольшой глубине остатки судна, и экспертиза, проведенная специалистами, показала, что судно было построено примерно в то же время, что и "Геркулес", и что у него был двигатель, сходный с двигателем судна Русанова. Примерно в одно и то же время и сходный двигатель... Однако то, что найден действительно "Геркулес", можно было бы считать доказанным лишь в том случае, если бы было обнаружено точное свидетельство этого. Известно, например, что у "Геркулеса" были опознавательные буквы MFБG, которые вместе с цифрами 27.31 вырезаны были на косяке трюмного люка. Такая находка пока не сделана. Зато есть другие, которые полностью противоречат гипотезе о том, что это "Геркулес": сломанный разводной ключ с надписью явно более поздней - "Промвоенторг" и патрон с надписью "Торгохота"...

Во-вторых, по предположению участников экспедиции "Комсомольской правды", на безымянном мысе к западу от полуострова Михайлова была еще одна стоянка русановского отряда. Стоянка, которую долгое время считали памятником совсем другой экспедиции.

Еще в 1921 году советско-норвежская экспедиция во главе с Н. Бегичевым и норвежским капитаном Л. Якобсеном искала следы двух норвежских матросов, участников плавания Амундсена Северо-восточным путем. Да, несколько лет спустя после Русанова именно Амундсену удалось повторить достижение Норденшельда и пройти из Атлантического океана в Тихий через Северный Ледовитый океан. Во время этого путешествия он послал двух матросов от мыса Челюскин на остров Диксон, и они пропали без вести.

На безымянном мысе Бегичев и Якобсен обнаружили следы лагеря, который и посчитали лагерем двух норвежцев. Но ведь здесь были найдены вещи, сходные с теми, что были найдены на острове Попова - Чухчина, например патроны одного и того же типа... Так, может быть, здесь действительно была стоянка не норвежцев, а русановского отряда?..

Но и такое предположение остается пока только предположением. И хотя другие предметы - французская монета, французская пуговица, обломок оправы очков, казалось бы, подтверждают гипотезу (монета и пуговица могли принадлежать Жюльетте Жан, а очки носил один из членов экспедиции), очевидного доказательства найдено все-таки не было.

И ость еще одно противоречие в тех гипотезах, которые можно было бы построить на основе работ экспедиции "Комсомольской правды". Дело в том, что если судно, остатки которого были найдены близ острова Песцового, действительно "Геркулес", то путь отряда Русанова после гибели корабля кажется нелогичным. Скорее всего после гибели "Геркулеса" его экипаж должен был бы двигаться на юго-запад, где скорее можно выйти к населенным местам. Но ведь остров Песцовый лежит ближе к юго-западу, чем шхеры Минина и безымянный мыс у полуострова Михайлова. Если связать гипотезы с теми фактами, что известны точно, получается, что после гибели судна Русанов пошел на восток, туда, где было труднее надеяться на помощь.

...А может быть, именно так и было? Загадка, еще одна загадка.

"Потомки помнят" - так написано на мемориальном камне, который в 1977 году был установлен на острове Попова - Чухчина. Потомки помнят смелого, предприимчивого человека, который хотел найти путь на восток во льдах Северного Ледовитого океана и предвидел те времена, когда человек научится побеждать льды, когда созданная им техника позволит преодолевать этот путь так же легко, как и любой другой. Сегодня этот путь действительно стал совсем не таким, как прежде. Об этом свидетельствуют рейсы советских мощных атомных ледоколов, таких, как "Арктика" и "Сибирь".

Наверное, днем памяти Русанова можно назвать и один из совсем недавних дней, 31 августа 1979 года. В этот день был поднят флаг на первом в мире научно-исследовательском ледоколе "Отто Шмидт", построенном на стапелях Адмиралтейского завода в Ленинграде, а несколько дней спустя новый корабль науки начал первое плавание в моря Северного Ледовитого океана.

Изучение возможностей для дальнейшего развития мореплавания Северным морским путем - вот одна из основных научных задач экспедиций на "Отто Шмидте". Ведь никогда еще ученые не имели таких возможностей для всестороннего изучения процессов, происходящих в ледяных полях Арктики, никто еще из исследователей не мог работать на самой границе ледового припая и чистой воды. А точное знание закономерностей, которым подчиняется "жизнь" льда, позволит намечать самые оптимальные сроки для прохода караванов судов через ледяные моря, значительно облегчать судовождение...

Научное оснащение "Отто Шмидта" - прекрасные лаборатории, в том числе и уникальная ледоисследовательская лаборатория, в которой можно изучать лед при естественных для него температурах. Можно не сомневаться, что плавания "ледокола науки" впишут еще одну интересную страницу в историю освоения Северного морского пути. И разве не символично то, что первое плавание "Отто Шмидта" началось от берегов Шпицбергена - оттуда, откуда начал когда-то свое плавание "Геркулес" Владимира Русанова?

Потомки помнят, и поэтому в Арктику на поиски новых следов экспедиции Русанова будут уходить все новые и новые люди. А окончательно установить истину, снять с истории экспедиции все вопросительные знаки, суждено, быть может, кому-то из тех, кто впервые прошел по следу замечательного русского путешественника, как и по следу других отважных людей, на страницах этой книги.

Мечтатель Фосетт

Вот и подошло к концу путешествие по потерянному следу. Он уводил в самые разные концы Земли: в Африку за Мунго Парком и в Австралию вслед за Бёрком, в Океанию вслед за Лаперузом и в Северную Америку вслед за Франклином, в Европейскую Арктику за Андрэ и в Азию за Русановым, в Антарктиду вслед за Скоттом. Настоящее кругосветное путешествие, во всех частях света искали географическую истину герои книги. И теперь осталось пройти лишь еще по одному следу - он ведет туда, где до сих пор мы еще не были.

Пожалуй, судьба исследователя, о котором пойдет речь, покажется самой загадочной, если сравнить с судьбой любого другого героя книги о затерянных экспедициях. Уже более пятидесяти лет ищут хоть какие-либо сведения о постигшей его участи, и пока не найдено ничего. Впрочем, следы Перси Фосетта действительно найти очень трудно; ведь место его исследований - один из тех "затерянных миров", которыми так богата Южная Америка и о которых когда-то ходило столько легенд.

"...Два дня мы поднимались вверх по широкой реке, вода в которой была темная, но такая прозрачная, что можно было разглядеть дно - такова половина всех притоков Амазонки, - в других же вода мутно-белого цвета, ибо все зависит от местности, по которой они протекают: там, где есть растительный перегной, вода в реках прозрачная, а в глинистой почве она замутнена. Пороги нам встретились дважды, и оба раза мы делали обход на полмили, перетаскивая все имущество на руках. Лес по обоим берегам был вековой давности, а через такой легче пробираться, чем сквозь густую поросль кустарника, поэтому наша поклажа не причиняла нам особых неудобств. Мне никогда не забыть ощущения торжественной тайны, которое я испытал в этих лесах. Коренной горожанин не может даже представить себе таких могучих деревьев, почти на недосягаемой для взора высоте сплетающих готические стрелы ветвей в сплошной зеленый шатер, сквозь который лишь кое-где, пронизывая на миг золотом эту торжественную тьму, пробивается солнечный луч. Густой мягкий ковер прошлогодней листвы приглушал наши шаги. Мы шли, охваченные таким благоговением, которое испытываешь разве лишь под сумрачными сводами Вестминстерского аббатства, и даже профессор Челленджер понизил свой зычный бас до шепота. Будь я здесь один, мне так бы никогда и не узнать названий этих гигантских деревьев, но наши ученые то и дело показывали нам кедры, огромные тополя, кондори и множество других пород, благодаря обилию которых этот континент стал для человека главным поставщиком тех даров природы, что относятся к растительному миру, тогда как его животный мир крайне беден.

На темных стволах пламенели яркие орхидеи и поражающие своей окраской лишайники, а когда случайный луч солнца падал на золотую алламанду, пунцовые звезды жаксонии или густо-синие грозди ипомеи, казалось, что так бывает только в сказке. Все живое в этих дремучих лесах тянется вверх, к свету, ибо без него - смерть. Каждый побег, даже самый слабенький, пробивается все выше и выше, заплетаясь вокруг своих более сильных и более рослых собратьев. Ползучие растения достигают здесь чудовищных размеров. А те, которым, на взгляд европейца, будто и не положено виться, волей-неволей постигают это искусство, лишь бы вырваться из густого мрака. Я видел, например, как обыкновенная крапива, жасмин и даже пальма яситара оплетали стволы кедров, пробираясь к самым их вершинам.

Внизу, под величественными сводами зелени, не было слышно ни шороха, ни писка, но где-то высоко у нас над головой шло непрестанное движение. Там в лучах солнца ютился целый мир змей, обезьян, птиц и ленивцев, которые, вероятно, с изумлением взирали на крохотные человеческие фигуры, пробирающиеся внизу, на самом дне этой наполненной таинственным сумраком бездны..."

Знакомая цитата, не правда ли? Так описывает буйную природу одного из затерянных уголков Южной Америки знаменитый английский писатель Артур Конан Дойл. И, видимо, нечто подобное мог написать и сам полковник Перси Фосетт, путешественник, чьи маршруты пролегали именно в таких местах. Впрочем, он и сам писал о своих путешествиях. Записки его, не похожие на роман, лишенные той живописности, которая свойственна Конан Дойлю, автору "Затерянного мира", могут быть поставлены рядом со знаменитым романом о профессоре Челленджере и его друзьях. Фосетт написал о подлинных "затерянных мирах" прежде, чем навсегда исчез в одном из них.

Фосетт - мечтатель. Так называли его очень часто. Мечтатель? Да, наверное, так можно назвать человека, который мечтал найти в глубине амазонских лесов следы древнейшей цивилизации нашей планеты. А еще его надо назвать солдатом, спортсменом, топографом, человеком бесконечно любознательным, неутомимым собирателем легенд, искателем сведений, разбросанных по разным архивам... И - прежде всего - путешественником, стараниями которого во многом была уточнена карта некоторых внутренних областей Южной Америки.

Но давайте расскажем главу о полковнике Перси Фосетте по порядку.

Цейлон (ныне - Шри-Ланка) - вот место первых путешествий молодого англичанина. Он приехал сюда в 1886 году, окончив до этого военное артиллерийское училище. Почти двадцать лет, которые Фосетт провел на Цейлоне, получив назначение в город Тринкомали, были тем временем, когда определялись его устремления, его цели, склонности. Он становился здесь спортсменом, увлекшись парусным спортом до такой степени, что даже сам сконструировал две гоночные яхты и получил патент на открытый им новый принцип сооружения судов, известный под названием "ихтоидная кривая". Так он стал еще и изобретателем.

Он становился здесь настоящим исследователем, потому что привык знакомиться с новыми для себя местами, своеобразными традициями коренного населения Цейлона, с интересом изучал древние памятники богатой культуры острова.

А кроме того, он стал человеком, мечтающим о каких-то новых впечатлениях, о дальних дорогах, обо всем том, что олицетворяло независимость, потому что он был все-таки в ту пору человеком зависимым: армейский офицер, испытывающий в часы службы всю тяжесть рутины армейской жизни.

И в 1906 году ему представилась возможность резко изменить свою жизнь, чтобы добиться всего этого - новых ярких впечатлений, новых дорог, независимости. Пускай относительной, но все-таки независимости. Правительство Боливии попросило Королевское географическое общество Великобритании прислать опытного топографа, чтобы установить точные границы на стыке трех стран - Боливии, Перу и Бразилии. Причина? Именно в этих местах росли каучуковые деревья, которые стали, особенно после открытия способа вулканизации каучука, настоящим богатством; надо было точно определить, какая часть этого богатства принадлежала Боливии, какая - Перу, какая - Бразилии.

Выбор пал на полковника Перси Фосетта.

В том районе, куда он направился, до тех пор не был почти никто из исследователей. Многое, например реки, было нанесено здесь на карту лишь по догадке, практически очень мало было известно об индейских племенах, издавна обитавших здесь. Во время первой своей экспедиции, в 1906 - 1908 годах, Фосетт произвел топографическую съемку значительного района и наметил трассу железной дороги, которую предполагалось провести здесь между двумя поселками, а также он впервые исследовал и нанес на карту верхнюю часть реки Акри, открыл и заснял неизвестный прежде приток Акри реку Явериху, исследовал верховья другой реки - Абунан. Это были ценные, весомые географические результаты.

Вторая экспедиция Фосетта началась в 1908 году. Тогда он уточнил истиннее местоположение Верди, притока реки Гуапоре. Это было трудное путешествие: река оказалась крайне извилистой, путь вдоль нее занял больше времени, чем предполагалось, съестные припасы кончились...

Но не стоит, наверное, подробно рассказывать об этих и пяти последующих путешествиях Фосетта по Южной Америке. Они были похожи одно на другое. И, хотя все они дали немалые географические результаты, сам Перси Фосетт назвал их подготовкой к самой главной экспедиции своей жизни, к путешествию на поиски древнейшей цивилизации Земли.

1925 год - вот год последнего путешествия Фосетта. А за все предыдущие начиная с 1906 года у него было достаточно времени для того, чтобы изучить эту удивительную страну - Южную Америку - настолько, чтобы считать ее почти своей родиной, побывать среди многих индейских племен, размышлять о тяжкой доле индейцев, оттесняемых все дальше и дальше в леса...

И все больше и больше увлекаться легендами о затерянных где-то в бразильских джунглях древних городах.

Перси Фосетт безраздельно поверил в то, что где-то в глубине непроходимых лесов есть памятники цивилизации, существовавшей раньше, чем какая-либо другая, о которой никому ничего не было до этого известно.

"...В отдаленнейшие века коренное население Америки жило в стадии цивилизации, значительно отличающейся от существующей ныне. Вследствие множества причин эта цивилизация выродилась и исчезла, и Бразилия является страной, где еще можно искать ее следы. Не исключено, что в наших пока что мало исследованных лесах могут существовать развалины древних городов".

Так написал некогда "один выдающийся бразильский ученый". Но кто именно? Почему-то Фосетт, приводя такое высказывание в своих записках, не называет его имени. В чем тут дело? Не в том ли, что путешественник-мечтатель, не всегда умея отличить правду от выдумки, слишком многое принимал на веру просто потому, что ему хотелось верить? Легенду, изобилующую самыми фантастическими сведениями, он считал вполне достоверным историческим свидетельством. Высказывания людей несведущих могли показаться ему мнениями ученых. Может быть, и в этом случае Фосетт назвал "выдающимся ученым" человека, далекого от науки, и не стал приводить его имени, потому что читателям оно все равно ничего бы не сказало?..

Впрочем, легенды и предания о древнейших городах на территории Бразилии, которые собрал Фосетт, могли бы тогда вскружить голову и человеку, куда менее увлекающемуся. Это только сегодня, когда с карты Южной Америки стерты последние белые пятна, его стремление искать следы древнейшей цивилизации может показаться бесконечно наивным. Это только современные исследования доказали, что даже в самых "затерянных мирах" нет городов, которые можно было бы считать древнейшими на Земле. А полвека назад о "затерянных мирах" было известно так мало, что можно было поверить всему. Легенды же, собранные Фосеттом, разного рода свидетельства, казалось бы, подтверждали гипотезу, которая увела его в последнее путешествие. Вот, например, одно из свидетельств, которое Фосетт безоговорочно принял на веру...

Еще с XVI века португальцы, колонизировавшие Южную Америку, верили в то, что где-то в непроходимых джунглях, на северо-востоке территории современной Бразилии, находятся богатейшие серебряные рудники индейцев. На поиски их, движимые алчностью, не раз уходили экспедиции конкистадоров. Большей частью они бесследно пропадали в лесах, а если и возвращались, то участники похода, оставшиеся в живых, еще долго вспоминали отравленные стрелы индейцев, подстерегавших незваных пришельцев на глухих лесных тропах.

Об истории одной из таких экспедиций и рассказывалось в старинном документе, который Перси Фосетт обнаружил в Рио-де-Жанейро, - долгое время он пролежал на полках какого-то архива. Неразборчивая рукопись на португальском языке оказалась порванной во многих местах, записи на некоторых страницах были сделаны столь небрежно, что их совершенно нельзя было понять, даже имен большинства участников похода не сохранилось, но и то, что уцелело, давало все-таки возможность получить представление о том, как проходило это одно из путешествий на поиски серебряных рудников, относящееся к 1743 году.

...Реки и болота, непрестанные атаки насекомых, резкие изменения погоды - вот что встретило экспедицию португальцев в первые же дни. Вьючные животные скоро пали, дальше тяжелое снаряжение людям пришлось нести на себе. Однако португальцы, веря в свою счастливую звезду, все дальше продвигались в глубь дикой, совершенно неизвестной страны. Эта экспедиция отличалась от всех других тем, что была совсем малочисленной только восемнадцать человек. Может быть, именно поэтому ей и удалось продвинуться так далеко, как никакой другой. Большие вооруженные отряды, прокладывающие себе дорогу оружием, быстро таяли на пути, встречаемые ненавистью и отравленными стрелами. К маленькому отряду, не смеющему пустить в ход силу, индейцы отнеслись сравнительно миролюбиво. Они даже сопровождали португальцев от одной деревни к другой и подсказывали, как им идти дальше. А иногда португальцы просто брели наугад, надеясь на то, что к цели их выведет желанный случай.

Целых десять лет продолжались скитания этого отряда в дебрях дикой страны. Пришло время, и португальцы решили возвращаться назад, к прибрежным поселениям, где жили их соотечественники. От бесконечных блужданий искатели серебряных рудников смертельно устали, перестали верить в само их существование; им казалось, что рудники - это всего лишь призрачный миф, что их никогда не существовало. Разочарованные, озлобленные неудачей люди уже возвращались домой, и здесь-то их и поджидало удивительное открытие.

Можно представить, с каким вниманием и каким волнением мечтатель Фосетт все снова и снова перечитывал найденную им старинную рукопись, досадуя на неразборчивый почерк автора, на беспощадное время, испортившее столько страниц. Еще бы: ведь рукопись содержала сведения об одном из тех древних городов, что беспрестанно занимали его воображение, на страницах ее разворачивался увлекательный рассказ...

Отряд португальцев передвигался по однообразной болотистой равнине, и вдруг впереди показались зубчатые вершины гор. Когда искатели сокровищ подошли ближе, горные склоны вдруг словно бы озарились ярким пламенем: ни с того ни с сего пошел дождь, и вечернее солнце многократно отразилось в мокрых скалах. Взорам португальцев, столь долгое время искавших сокровища, скалы показались усеянными драгоценными камнями. А вдобавок ко всему над горами повисла радуга. Суеверным конкистадорам все это показалось знамением: ведь издавна существует поверье, что там, где кончается радуга, можно найти клад.

Все опустились на колени. Знамение, конечно, было верным признаком того, что они наконец-то вышли к цели своего путешествия.

Потом солнце зашло, и опустилась ночь. В эту ночь усталые, голодные, изможденные люди почти не спали, нетерпеливо дожидаясь зари, чтобы можно было немедленно идти вперед. Но утром, когда они подошли к подножию гор, оказалось, что черные, грозные скалы непреодолимы. Не было ни одной тропинки, по которой можно было бы вскарабкаться наверх. Но радуга, виденная накануне, опускалась по ту сторону гор, и, значит, путь наверх надо было найти во что бы то ни стало...

Они нашли его случайно. Олень, спасавшийся от выстрела, исчез за одной из скал. В расщелине этой скалы португальцы, тут же, конечно, забывшие об олене, нашли тропу, по которой можно было подняться.

Дно расщелины почему-то напоминало старую мостовую. На гладких стенах расщелины можно было - или это только казалось - увидеть следы обработки каким-то инструментом. Подъем продолжался несколько долгих часов, и наконец задыхающиеся, падающие с ног от усталости люди поднялись на вершину.

Под ними, раскинувшись на обширной равнине с голубыми пятнами озер, зелеными островками лесов, лежал огромный город. В нем не было видно никаких признаков жизни: снизу не доносилось ни единого звука, ни один дымок не поднимался кверху.

Еще долгое время португальцы никак не решались спуститься вниз. Лишь после того, как они убедились, что город действительно пуст, медленно, осторожно отряд двинулся по тропе, полого уходящей в долину.

Тропа вела к трем аркам, стоящим одна за другой и сложенным из огромных каменных плит. На камнях самой большой арки были высечены какие-то знаки - это были явно буквы, здесь было что-то написано. Но что именно, какие слова встречали путников? В полном молчании, с глубоким благоговением люди прошли под арками и оказались на улице, на которой лежали обломки колонн и каменные глыбы. Дома, стоящие по обеим сторонам, были построены из крупных каменных блоков; блоки были подогнаны друг к другу с такой точностью, что их не надо было чем-то скреплять.

Чем дальше португальцы подходили к центру города, тем яснее становилось, что он не только пуст, по и в значительной мере разрушен. Руин на пути попадалось все больше и больше. Какая катастрофа могла принести городу столько бед? Сколько времени прошло с тех пор? По-видимому, очень много: сквозь плиты мостовой пробивались растения, мощные ветви обвивали камни руин. Внутри уцелевших домов, куда рискнули заглянуть португальцы, не сохранилось никакого убранства - такие недолговечные предметы, как домашняя обстановка и ковры, должно быть, давным-давно истлели без следа.

Держась друг подле друга, подавленные всем увиденным, люди дошли наконец до широкой площади. В центре ее высилась громадная колонна, сложенная из черного камня, на вершине стояла статуя прекрасного юноши. Одна рука статуи покоилась на бедре, другая показывала на север. Здесь же, на площади, были развалины здания, которое, судя по его размерам, сохранившимся колоннам и широкой каменной лестнице, было дворцом владыки города. Перед входом во дворец, на его портале, искатели сокровищ увидели резное изображение мужчины с безбородым лицом; его голова была увенчана лавровым венком. Внизу, под изображением, сохранилась какая-то надпись, которую автор скопировал, а потом и воспроизвел на одной из страниц своего повествования.

И здесь, в центре города, у португальцев исчезли последние сомнения: землетрясение - вот что разрушило город. Здесь было множество зияющих расщелин, причем в некоторых из них даже не было видно дна. По-видимому, огромный цветущий город был уничтожен в считанные минуты: разверзшаяся земля поглотила многие здания, а громадные каменные плиты, упавшие с кровли зданий, разрушили остальное. Наверное, немногие сохранившиеся здания уцелели только чудом, большая же часть города, строившегося, может быть, в течение тысячелетий, перестала существовать через несколько минут после катастрофы...

А дальше эта старинная рукопись рассказывает о том, как португальцы, не делая попыток изучить город как следует - для этого не было сил, пошли вдоль реки, протекавшей рядом с развалинами, надеясь, что она выведет к местам, уже освоенным европейцами. Они ушли отсюда, чтобы потом вернуться с хорошо оснащенной экспедицией, исследовать город, забрать богатства, которые были, должны были быть под его развалинами.

Через пятьдесят миль они вышли к большому водопаду и здесь, в скалах, нашли следы горных разработок. Везде были разбросаны куски богатой серебром руды. Может быть, это и были те самые легендарные серебряные рудники, которые до этого искали в течение десятилетий?

Португальцы пошли дальше, запоминая все ориентиры этих мест, чтобы потом не сбиться с пути, и наконец, завершив десятилетние скитания, вновь вернулись к освоенным местам. Едва только придя в себя после бесконечных, изнуряющих душу и тело скитаний, один из участников похода написал о найденном городе обстоятельный отчет - эту-то рукопись и нашел века спустя Фосетт - и послал его вице-королю дону Луис-Перегрину-де-Карвахо-Менезес-де-Атаиде. Но вице-король, наместник португальской колонии, не стал предпринимать новой экспедиции в затерянный город. Во всяком случае, ничего об этом неизвестно, и старинный документ долгие десятилетия пролежал на полках архива.

Фосетт поверил ему безоговорочно, а насколько он достоверен на самом деле? Ведь даже и в кратком пересказе рукописи можно найти немало противоречий, которые заставляют усомниться в правдивости автора. Вот, например, хотя бы такое: если центр города оказался наиболее пострадавшим от землетрясения, каким же образом могла сохраниться целой и невредимой высокая колонна на площади, а ведь автор утверждает, что вдобавок на ней стояла еще статуя юноши?.. Скорее всего, в основе рукописи, найденной Фосеттом, лежала лишь одна из легенд, которые щедро создавали сами же европейские пришельцы, так страстно желавшие, чтобы где-то в бразильских джунглях действительно были древние города с погребенными в них несметными сокровищами. И нельзя сказать, чтобы эти легенды создавались совершенно на пустом месте, в основе их лежали какие-то реальные сведения о городах древних инков. Одним из таких городов был, например, Мачу-Пикчу. Но сведения достоверные - они были, несомненно, и в рукописи, найденной Фосеттом, - переплетались в этих легендах с самыми невероятными, фантастическими подробностями. Главной же подробностью неизменно оставалась одна - золото, несметное, невиданное количество золота. Потом, с течением времени, этим легендарным городам на территории Бразилии стали приписывать и небывалую древность - древнейшие города древнейшей на Земле цивилизации...

Не сокровища, которые были скрыты в этих легендарных городах, интересовали Перси Фосетта, а богатства утраченных знаний, которые он рассчитывал там найти. Вот что написал он однажды: "Я ставил своей целью поиски культуры более ранней, чем культура инков, и мне казалось, что ее следы надо искать где-то дальше на востоке, в еще не исследованных диких местностях... Я решил... попытаться пролить свет на мрак, окутывающий историю этого континента. Я был уверен, что именно здесь скрыты великие секреты прошлого, все еще хранимые в нашем сегодняшнем мире..."

Он собрал схожие легенды о некоторых других затерянных в бразильских джунглях древнейших городах. Согласно одной из них, на площади какого-то города была точно такая же статуя, как та, о которой рассказывала рукопись, адресованная португальскому вице-королю, - удивительное совпадение... Как, однако, объяснить то, что именно на территории Бразилии, а не в каком-либо ином месте надо искать следы "працивилизации"? Предположение Фосетта на этот счет таково: "Не следует с пренебрежением отвергать идею о связи Атлантиды с той частью суши, которую мы сейчас зовем Бразилией. Такое допущение, независимо от того, признается ли оно наукой, позволяет объяснить многие явления, которые иначе останутся неразгаданными тайнами". Мечтатель Фосетт, человек, с готовностью откликающийся на все таинственное, неразгаданное, он и здесь остается верен себе.

Но чем больше - на глазах Перси Фосетта - становились известными глухие прежде районы центральной части Южной Америки, тем меньше оставалось надежд на то, что затерянные города неведомых древних культур существуют на самом деле. Практически в одном месте можно было к двадцатым годам нашего века рассчитывать на их находку - на севере бразильского штата Мату-Гросу. К этому месту и было приковано внимание путешественника, когда он готовил свою последнюю экспедицию. Вера его не ослабевала, несмотря ни на что: "Материал, которым я располагаю, настоятельно требует снаряжения новых экспедиций... Имея добрых спутников, хорошую организацию и зная верный путь, можно прийти - я в этом совершенно уверен - к их успешному завершению... Я достаточно видел и знаю: можно идти на любой риск, чтобы увидеть еще больше. И когда мы вернемся из следующей экспедиции, наш рассказ потрясет мир!"

К 1925 году полковнику Фосетту исполнилось пятьдесят семь лет. Казалось бы, самое время подумать об отдыхе, доме. Но так уж устроен человек, и в особенности такой непоседливый человек, каким был мечтатель Фосетт, - далеко от дома, во время трудной дороги, он не перестает вспоминать о родных стенах, а дома, когда трудный путь остался позади, его все больше и больше начинает манить та дорога, что еще не пройдена. Родной дом... "Вначале, пока я испытывал радость от встречи с семьей, - писал Фосетт, - он был для меня идеальным домом, но, увы, спустя месяц или два видения диких мест со всеми их язвами и болезнями, убожеством и неустройством нарушали окружающий меня покой и звали обратно. Меня охватывало желание уехать, к нему примешивалась тоска новой долгой разлуки с семьей и домом, и все-таки в глубине души я ликовал оттого, что снова могу бежать от обыденного существования. Очень хорошо понимал это чувство Киплинг - его поэзия полна им".

Вот и теперь, за время, что Фосетт прожил в Англии, дома, вернувшись из своего седьмого путешествия по Южной Америке, жажда новой дороги, нового путешествия все сильнее охватывала его. Но, должно быть, старея, мечтатель теперь и во время путешествия не хотел порывать полностью с родным домом - спутником для восьмого похода он избрал своего старшего сына Джека. Был ли он таким же мечтателем, как сам отец? Неизвестно, но, во всяком случае, Перси Фосетту удалось увлечь его своей бесконечной верой в древнейшую цивилизацию Земли. А лучшего спутника для путешествия он, пожалуй, не мог бы и желать. "Все, кто пошел бы со мной, должны были бы обладать отличной тренировкой, а таких найдется из тысячи один, не больше", - написал отец. Но именно как раз этим "одним из тысячи" и был его сын.

Крепкий, тренированный молодой человек - ему едва перевалило за двадцать, для которого физическая форма была превыше всего, отличный спортсмен. Не следует, однако, думать, что каких-то других способностей у него не было: еще в школе, если какой-либо предмет его всерьез заинтересовывал, Джек легко опережал в учении всех своих товарищей. Способности его были разносторонни - это подтвердилось и во время подготовки к экспедиции. Джек легко освоил португальский язык, которому учил его отец, и столь же легко научился владеть инструментами для топографической съемки. Вдобавок, он имел недюжинные способности художника, и перед началом экспедиции усердно тренировал руку. А в довершение всего ему не составило никакого труда привыкнуть к вегетарианской пище - зная, что на трудном пути придется, может быть, голодать, Перси Фосетт стал приучать к этому своего сына заранее.

А третьим участником экспедиции - по плану полковника экспедиция была совсем малочисленной - стал школьный товарищ Джека Фосетта - Рэли Раймел.

Накануне восьмого путешествия Фосетта в Южную Америку остро встала проблема денег. Прежде, когда он вел чисто географические исследования, их финансировали государственные учреждения, теперь же приходилось рассчитывать на себя. Но Фосетт - все-таки его имя было достаточно известно к 1925 году - сумел заинтересовать идеей своей новой экспедиции различные научные общества, а кроме того, продал право публикации всех посылаемых им известий Североамериканскому газетному объединению. Теперь он был не только исследователем, но еще и специальным корреспондентом ряда американских газет, который должен был посылать корреспонденции о своей собственной экспедиции. Можно было отправляться в неизведанное.

Впрочем, сначала путь проходил по хорошо изученным, освоенным местам. Лишь после города Куяба экспедиция должна была попасть в "затерянный мир".

Осталось немало свидетельств о том, как проходило начало восьмого путешествия Фосетта, - многие подробности сохранили письма, адресованные Брайну Фосетту, младшему сыну путешественника, или жене Перси Фосетта. Их писали и сам полковник и Джек. Стоит привести некоторые из них, чтобы живо представить, что чувствовали путешественники в эти первые дни.

Джек Фосетт 5 марта 1925 года написал из Куябы: "Вчера мы с Рэли опробовали винтовки. Они бьют очень точно, но производят страшный шум...

Говорят, что, покинув Куябу, мы войдем в местность, покрытую кустарником, и через день пути достигнем плато. Потом пойдет низкорослый кустарник и трава - и так всю дорогу, до поста Бакаири. Через два дня пути от поста нам попадется первая дичь".

14 апреля полковник Фосетт не скрывает своей радости: "После обычных задержек, свойственных этой стране, мы наконец готовы отправиться через несколько дней. Мы выходим, глубоко веря в успех...

Чувствуем себя прекрасно. С нами идут две собаки, две лошади и восемь мулов. Наняты помощники...

До нашего приезда тут стояла чудовищная жара и шли дожди, по теперь становится прохладнее - близится сухой сезон.

...Не так давно, когда я впервые привлек внимание к Мату-Гросу своей деятельностью, образованному бразильцу совместно с армейским офицером было поручено нанести на карту одну из рек. Работавшие у них индейцы рассказали, что на севере существует какой-то город, и вызвались провести их туда, если они не боятся встречи с ужасными дикарями. Город, как рассказали индейцы, состоит из низких каменных зданий и имеет много улиц, пересекающихся под прямым углом; там будто бы есть даже несколько крупных зданий и огромный храм, в котором находится большой диск, высеченный из горного хрусталя.

На реке, которая протекает через лес, расположенный у самого города, есть большой водопад, и грохот его разносится на много лиг вокруг; ниже водопада река расширяется и образует огромное озеро, воды которого стекают неизвестно куда. Среди спокойных вод ниже водопада видна фигура человека, высеченная из белого камня (может быть, кварца или горного хрусталя), которая ходит взад-вперед на месте под напором течения.

Это похоже на город 1753 года (т. е. на город, о котором шла речь в старинной португальской рукописи, найденной Фосеттом. - В. М.), но место, указываемое индейцами, совершенно не совпадает с моими расчетами..."

17 мая 1925 года Джек Фосетт написал: "Сегодня мы сфотографировали несколько индейцев племени мехинаку, разумеется, снимки будут отосланы Североамериканскому газетному объединению. На одном из них четверо индейцев стоят с луками и стрелами у небольшого ручья, протекающего недалеко от джунглей. Я стою вместе с ними, чтобы показать разницу в росте. Они едва доходят до моего плеча. На другой фотографии индейцы нацеливают стрелы на рыбу в реке. Луки здесь больше, чем те, что были у нас дома в Ситоне, и имеют в длину свыше семи футов, стрелы - шесть футов; но этот народ не отличается особой силой - я легко натягиваю тетиву вровень со своим ухом".

20 мая 1925 года Перси Фосетт рассказывал в письме о тех первых трудностях, что подстерегали экспедицию: "Мы добрались сюда (до поста Бакаири. - В. М.) после нескольких необычных перипетий, которые дали Джеку и Рэли отличное представление о радостях путешествия... Мы трижды сбивались с пути, имели бесконечные хлопоты с мулами, которые падали в жидкую грязь на дне потоков, и были отданы на съедение клещам. Как-то раз я далеко оторвался от своих и потерял их. Когда я повернул назад, чтобы их найти, меня захватила ночь, и я был вынужден лечь спать под открытым небом, использовав седло вместо подушки; меня тотчас же обсыпали мельчайшие клещи...

Джеку путешествие идет впрок. Беспокоюсь за Рэли - выдержит ли он наиболее трудную часть путешествия. Пока мы шли по тропе, одна нога у него от укусов клещей вся опухла и изъязвилась..."

Наконец, 29 мая 1925 года Перси Фосетт отправляет вместе с одним из индейцев, возвращающимся в цивилизованные места, еще одно письмо: "Писать очень трудно из-за мириадов мух, которые не дают покоя с утра до вечера, а иногда и всю ночь. Особенно одолевают самые крошечные из них, меньше булавочной головки, почти невидимые, но кусающиеся, как комары. Их тучи почти не редеют. Мучения усугубляют миллионы пчел и тьма других насекомых. Жалящие чудовища облепляют руки и сводят с ума. Даже накомарники не помогают. Что касается противомоскитных сеток, эта чума свободно пролетает сквозь них!

Через несколько дней мы рассчитываем выйти из этого района, а пока расположились лагерем на день-другой, чтобы подготовить возвращение индейцам, которым больше невмоготу и не терпится выступить в обратный путь. Я на них за это не в обиде. Мы идем дальше с восемью животными - три мула под седлами, четыре вьючных и один вожак, заставляющий остальных держаться вместе. Джек в полном порядке, с каждым днем он крепнет, хотя и страдает от насекомых. Сам я весь искусан клещами и этими проклятыми пиум, как называются самые мелкие из мушек. Рэли внушает мне тревогу. Одна нога у него все еще забинтована, но он и слышать не хочет о том, чтобы вернуться назад. Пока у нас достаточно пищи и нет необходимости идти пешком, но как долго это будет продолжаться - не знаю. Может случиться так, что животным нечего будет есть. Едва ли я выдержу путешествие лучше, чем Джек и Рэли, но я должен выдержать. Годы берут свое, несмотря на все воодушевление.

Сейчас мы находимся в Лагере мертвой лошади, в пункте с координатами 11°43' южной широты и 54°35' западной долготы, где в 1920 году у меня пала лошадь. Теперь от нее остались лишь белые кости. Здесь можно искупаться, только насекомые заставляют проделывать это с величайшей поспешностью. Несмотря ни на что, сейчас прекрасное время года. По ночам очень холодно, по утрам свежо; насекомые и жара начинают наседать с полудня, и с этого момента до шести часов вечера мы терпим настоящее бедствие.

...Нечего опасаться неудачи..."

И это письмо, еще полное оптимизма, несмотря на все описываемые невзгоды, оказалось последней вестью о восьмом путешествии мечтателя Перси Фосетта. Вместе со своими молодыми спутниками полковник Фосетт бесследно затерялся в непроходимых бразильских джунглях.

Вот и все, что можно было бы рассказать о последнем путешествии искателя древнейшей цивилизации Земли. Потому что ни одна из многочисленных экспедиций, правительственных или же снаряженных на свой страх и риск, не смогла добавить к этой истории ни одного достоверного факта. И по сей день в глухих бразильских лесах не найдено хоть какого-нибудь следа путешественника и мечтателя Перси Фосетта.

Время от времени, правда, появлялись сенсационные слухи о том, что кому-то случалось видеть самого Фосетта или его спутников в какой-либо глухой индейской деревушке, всплывали на свет и записанные кем-нибудь рассказы самого Фосетта о том, что помешало ему продолжить путешествие чаще всего пленение индейскими племенами. Увы, проверка таких слухов каждый раз устанавливала, что они не имеют под собой никакой достоверной почвы. Человек, безраздельно поверивший легендам, и сам оказался окруженным легендами, в которых крупицы реальных сведений причудливо мешаются с вымыслом.

Найдут ли когда-нибудь его след? Сам он накануне своего последнего путешествия говорил: "Если нам не удастся вернуться, я не хочу, чтобы из-за нас рисковали спасательные партии. Это слишком опасно. Если при всей своей опытности мы ничего не добьемся, едва ли другим посчастливится больше нас. Вот одна из причин, почему я не указываю точно, куда мы идем.

Пробьемся ли мы, возвратимся ли назад или ляжем там костьми, несомненно одно: ключ к древней тайне Южной Америки и, возможно, доисторического мира будет найден тогда, когда эти старые города будут разысканы и открыты для научного исследования. Что эти города существуют я знаю..."

Он - последний из замечательных путешественников, след которых оборвался. Он - последний из исследователей, пропавших без вести, из тех, чья судьба волновала и будет волновать все новые и новые поколения людей. Давайте верить: несмотря на все прежние неудачи поисков Фосетта, придет все-таки день, когда где-нибудь, возможно в одном из индейских племен, будет найден дневник путешественника, другие материалы его последней экспедиции, тогда во всех подробностях можно будет восстановить историю его оборвавшегося путешествия. Пока же бесспорным остается только одно: древнейшую цивилизацию мира он не нашел, - современные исследования доказали, что ее и не могло быть в Бразилии, - но зато навсегда оставил свое имя в истории изучения внутренних областей Южной Америки и в истории географии.