Затонувшие сокровища

Два галеона курсировали в устье полноводной Ориноко. В ее мутных водах, стиснутых зелеными зарослями джунглей, дозорные с испанских кораблей заметили лодку, болтавшуюся в дрейфе. События относятся к эпохе, когда огромный Американский континент был еще слабо изучен теми, кто стремился его покорить.

От одного из галеонов вскоре отделилась шлюпка под командой офицера. Она подошла к туземной лодке.

Находящийся в ней человек был без сознания. Он оказался испанцем и, придя в себя, заговорил на чистом кастильском наречии, однако не пожелал сообщить, откуда прибыл. В его лодке находились два сосуда из тыквы, наполненные золотыми бусами величиной с четки.

Галеоны доставили неизвестного по его просьбе в Сан-Хуан на Пуэрто-Рико. Он по-прежнему хранил молчание и не расставался со своим сокровищем. Человек этот был тяжело болен и ждал оказии, чтобы вернуться в Испанию, рассчитывая на скорое отплытие флотилии. Но смерть опередила это событие. Перед кончиной умирающий исповедался.

Там стало известно, что зовут его Мартинесом и что он был одним из лучших офицеров возглавлявшейся Диего Ордасом экспедиции, которой было поручено исследовать Гвиану. Этот отряд, насчитывающий 600 всадников, бесследно исчез в глубине континента. Мартинес, видимо, был единственным из оставшихся в живых. Дон Диего Ордас не оставил после себя никаких следов, кроме проржавевшего якоря, найденного в устье Ориноко. Мартинес рассказал свою историю исповеднику. Несчастный стал жертвой тяжелого проступка. Ему поручили охрану порохового запаса экспедиции, а он имел неосторожность развести поблизости огонь, — и все взлетело в воздух. Дон Диего приговорил офицера к смерти, но вместо того, чтобы тотчас привести приговор в исполнение, бросил его одного в лодке без провизии.

Мартинес вскоре попал в руки индейцев, которые еще никогда не видели белого человека и увели его с собой. Индейцы шли две недели. В конце перехода пленнику завязали глаза. Когда повязку сняли, ему показалось, что он видит чудный сон. Впереди у его ног лежал огромный город, казалось, излучавший золотое сияние. Дворцы, крыши домов и даже мостовые были, как будто, отлиты из чистого золота. Туземцы сказали, что Маноа[17], столица великого вождя, могущественного правителя, носящего титул Верховного Инки.

Пришлось, однако, идти еще два дня, прежде чем они добрались до чудесного города. Там Мартинес убедился, что он не стал жертвой миража. Действительность превзошла воображение. Многочисленные дворы и башни из чеканного золота затмевали красотой и неповторимостью все здания Кастилии.

Эльдорадо

Этот испанец был первым европейцем, допущенным во дворец Инки, который был убран со сказочной роскошью. Золотые скульптуры изображали животных, птиц, растения и даже рыб. Вся мебель, сундуки и фонтаны были из чистого золота и серебра, вся посуда — из массивного золота. В городе устраивались великолепные празднества, на которых Инка и его приближенные появлялись полностью обнаженными. Их тела были покрыты золотым порошком, отчего они сами походили на драгоценные статуи. На таких торжествах Инка действительно выглядел как владыка золота — Эльдорадо. Это же название дал умирающий и волшебному городу. Эльдорадо (золоченый) превратился в мираж, который в течение двух столетий притягивал к себе испанцев, питая их надежды.

Европа в ту эпоху была жадна до золота, но только Испания, казалось, владела его источником. Первые идальго, ступившие в своих доспехах на берега Эспаньолы, были убеждены, что будут собирать самородки прямо среди камней. Они были недалеки от истины: действительно, здешние реки выносили золотой песок, что, видимо, нисколько не волновало туземцев.

Многие испанские смельчаки пытались найти путь, по которому индейцы вели Мартинеса. Однако все они погибли от болезней, голода и лишений или были убиты индейцами, так и не достигнув Эльдорадо. Но во всех этих грезах была доля истины. Мартинес не обманул. Золотая страна действительно существовала на противоположном побережье Американского континента, и люди там на самом деле покрывали тело золотым порошком. Ее было суждено открыть Франсиско Писсаро, незаконнорожденному сыну капитана, отчаянному пьянице, но смельчаку. Писсаро удалось добраться до сказочного города и наложить свою лапу на Инку. Авантюрист казнил пленника (Атуальпу — Ред.), обвинив в мятеже против его католического землячества, императора Карла V, и завладел баснословными сокровищами. Это произошло в 1532 году.

С той поры испанские захваты, которые раньше были приурочены только к странам Карибского бассейна, распространились до побережья другого моря — Южного, которое мы теперь называем Тихим океаном.

Начиная с 1540 года, в Южном море постоянно находились испанские галеоны и еще одна армада, доставлявшая в Панаму драгоценные металлы из Перу и Чили.

Но настоящим богатством в те времена считались пряности. Между тем, хотя Новый Свет поставлял золото и серебро, индиго и табак, он оказался гораздо беднее пряностями, чем это предполагалось. Подлинными странами пряностей были Сипанго (Япония) и Индия.

Кортес бы первым, кто послал четыре каравеллы за Тихий океан, построив их в Сакатуле. Каравеллы достигли Филиппинских островов, на которых испанцы прочно обосновались с 1565 года, установив торговые связи со всем Дальним Востоком. С той поры ежегодно галеон «Нао де Чина» пересекал Тихий океан с грузом, если и не слишком богатым золотом, зато поражающим обилием произведений искусства, экзотических товаров и чудесных драгоценностей. Действительно, при посредничестве китайских джонок Манила поддерживала торговые связи с Японией и Индией. Оттуда шли шелк, слоновая кость, перья, узорные ткани, пряности, ароматические вещества, фарфор. Все эти товары скупали испанские купцы, занимавшиеся торговлей на Филиппинах. Пряности — главным образом имбирь, гвоздика, мускатный орех, черный и стручковый перец, корица — были редкостью в Европе и стоили очень дорого. О поступке немецкого банкира Фуггера рассказывали как о неслыханной расточительности: он зажег перед Карлом V пучок корицы долговой распиской императора.

Все эти товары доставлялись один раз в год в мексиканский порт Акапулько и переправлялись караванами вьючных мулов на Атлантическое побережье материка.

Для галеона «Нао де Чина» плавание из Акапулько в Манилу через Тихий океан было относительно легким: оно продолжалось всего шесть недель. Обратный рейс считался куда труднее.

Испытывая недостаток в судах и моряках, Испания не хотела рассеивать свои силы. Она берегла их для торговли между Новым и Старым Светом. Поэтому король решил в принципе, что в составе испанского флота будет постоянно только один «филиппинский галеон», курсирующий в Южном море, но этот галеон был самым крупным среди своих современников. Его вместимость составляла 700 тонн в XVI веке, 1500 тонн — в XVII и 2000 тонн — в XVIII веке.

Конкистадоры

Самое странное в завоеваниях тех далеких времен, будь то в Новом Свете или на Филиппинах, заключалось в том, что это были отнюдь не экспедиции, которые официально финансировались и опекались королем.

«Конкисты», как их называли в ту эпоху, были частным делом. Они предполагали союз между знатным сеньором, банкирами, купцами и арматорами. Капитан сам вербовал себе людей и руководил экспедицией. Участники предприятия обеспечили экспедицию судами, продовольствием, боеприпасами. Доля в добыче заранее определилась договором. Воины, нанимавшиеся на корабли, подразделялись на кабальеро и пеонов, то есть на всадников и пехотинцев. Лошадь, неизвестная в Америке, считалась ценным имуществом, огнестрельное оружие было еще редкостью в те времена, и поэтому владение ими давало преимущество при вербовке. Вмешательство этих кабальеро объясняет одновременно экстравагантность эпопей Кортеса и Писсаро и крайне неумелую организацию морских экспедиций испанцев.

Проблема заключалась в том, чтобы сохранить монополию на тот, казалось, неистощимый источник золота и серебра, которым представлялись золотые и серебряные рудники Нового Света, и вдобавок обеспечить транспортировку драгоценных металлов через Атлантику.

Кажется, Испания никогда не видела других способов решения этой проблемы, кроме насаждения драконовских законов и подавления, зачастую глупейшего, любой инициативы, проявляемой капитанами и лоцманами. Испания в противоположность Англии так и не поняла, что решение кроется в развитии техники мореходства, в прогрессе судостроения и судовождения, в учете опыта и поощрения инициативы моряков.

Опасности, тяготевшие над кораблями, перевозившими сказочные богатства из Нового Света в Старый, объяснялись не только неприспособленностью их к плаваниям в открытом море и сильными ураганами, разражавшимися в неудачно выбранный для рейса сезон.

Немалую роль здесь сыграла и алчность, которую возбуждала во всех европейских странах та золотая река, тот испанский «Голдстрим», который периодически пересекал Атлантику.

Предок современного доллара

Алчность разгоралась все сильнее, поскольку сокровища Нового Света уже были превращены в деньги. Ведь большая часть золота и серебра переливались на монетных дворах Нового Света. Первыми денежными знаками, появившимися в обращении в 1537 году, были монеты достоинством в один, два, три и четыре реала. Лицевую сторону монеты украшал герб с кастильскими замками и леонскими львами. Их называли «эскудо» или «дублонами», так как они стоили в два раза больше, чем пистоли. Чеканка монет, как и торговля с Новым Светом, порождала скандальные махинации. Надо полагать, что должность казначей мексиканского монетного двора Луис де Ривера, купив эту должность в 1580 году за 160 тысяч песо, перепродал ее в следующем году за 260 тысяч. Вице-король, располагавший 160 должностями для продажи, не довольствовался только этими доходами и прибегал к спекуляциям через подставных лиц. Справедливости ради отметим, что подобные нравы широко бытовали в ту эпоху. Масштабы махинаций не казались из ряда вон выходящими на фоне колоссальных богатств Америки.

В 1545 году крупные залежи драгоценных металлов были открыты в Потоси, на территории современной Боливии, и здесь был создан монетный двор.

В Новом Свете единственными зданиями, превосходившими своим великолепием храмы, были «Монеды», то есть монетные дворы. Монетный двор в Потоси обошелся в два миллиона пиастров. На этих предприятиях чеканили колоссальное количество монет, особенно достоинством в восемь реалов, которые высоки ценились и были самыми удобными в обращении, в течение трех веков они оставались денежными знаками, пользовавшимися наибольшим престижем, как в Новом, так и в Старом Свете. То были пресловутые «восьмиреаловики».

По воле случая они стали предками современного доллара. В счетных книгах крупных купцов эта монеты обозначались латинской буквой «Р» переплетающейся с цифрой «8». Позднее осталась только цифра, которую преобразили в знак S, перечеркнутый черточкой. В конечном счете, этот символ начали применять американцы для обозначения доллара.

Что касается слова «доллар», то оно немецкого происхождения. С XV века на серебряных рудниках Иоганнисталя в Богемии начали чеканить монету, известную в Европе под названием «иоганнисталер», или сокращенную «таллер». Эти монеты по стоимости были равны восьми реалам. Последние были украшены на оборотной стороне знаком колониальной мощи Испании — двумя колоннами, у основания которых плескалось море. Плавание за Геркулесовы Столбы означало в ту пору пересечение Гибралтарского пролива. Это было символом всей заатлантической эпопеи Испании, означавшим, что Средиземное море не удовлетворяет больше требованиям самой могущественной морской державы мира. Она отныне устремилась в неведомые океаны. Вот почему на этих монетах можно прочесть такой девиз: «Plus Ultra», то есть «Еще дальше». На лицевой стороне надпись «Philippus II Hispaniarum et Indiarum Rex» (Филипп II, король испанский и индийский). Слово «Indiarum» фигурирует на всех монетах, отчеканенных в Новом Свете.

Впрочем, монеты эти были очень плохой чеканки. До конца XVIII века единственным инструментом, применявшимся при чеканке, был молоток. Содержание золота в монетах зачастую было ниже установленной законом пробы. Повинны в этом были сами чиновники. Они, не смущаясь, пользовались несовершенством чеканки и заставляли обрезать по краям новые монеты.

Золотой якорь

Если Испания чеканила огромное количество денег на монетных дворах в Новом Свете, то это в значительной мере объяснялось стремлением помешать ухищрениям чиновников, мошенников столь же искусных, сколь и упорных.

Действительно, королевская казна не могла доверять слиткам, перевозившимся на галеонах. Они нередко представляли собой медные или свинцовые бруски, покрытые сверху серебром. Платину, которая в ту пору не ценилась, использовали даже для заполнения внутренней полоски слитков в форме дисков.

И наоборот, когда надо было перевезти на родину незаконно присвоенные монеты, генералы, адмиралы и капитаны переплавляли их, изощряясь в хитрости. Один из них заставил расплавить все принадлежавшее ему золото, чтобы отлить из него якорь, умело покрытый платиной.

Каждый стремился урвать свою долю

Чтобы понять историю торговых связей между Старым и Новым Светом, необходимо составить четкое представление о том, что значил для других европейских народов этот приток богатств, единственной держательницей которых была Испания. Казалось, это освобождало ее от необходимости трудиться. Французы, англичане, голландцы, рано зарекомендовавшие себя моряками гораздо более искусными, чем испанцы, захотели получить свою долю сокровищ.

Очень скоро пираты, флибустьеры, корсары поняли, что в Карибском море, которое называли тогда Испанским, главенствовать будут небольшие, легко управляемые суда, способные укротить высокие галеоны, несмотря на их лучшее вооружение.

Для нападения на галеоны, артиллерия которых теоретически считалась сокрушительной, флибустьеры, пользовались маленькими быстроходными судами. Как правило, они могли противопоставить только пять-шесть пушек 70 огнестрельным орудиям испанских кораблей. Морские разбойники видели залог успеха в быстроте маневров и атаке.

Экипаж этих небольших судов был относительно многочисленным. Он состоял из 70–80 человек, которые брали на абордаж корабли, перевозившие до 800 человек. Но офицерам и солдатам, находившимся на борту галеонов, мешали отражать нападение контрабандные грузы, загромождавшие палубы и надстройки, а также излишек пассажиров. Что касается пушек, то их место часто занимали тюки с товарами. Дело в том, что в Картахене, Гаване и Веракрусе предусмотрительные купцы обычно арендовали пушки у галеонов. Таким образом, капитаны могли показать орудия инспекторам из Каса де Конратасьон, а затем снять их с кораблей, заменив более выгодным грузом.

Для защиты от нападения флибустьеров применялись другие средства. На палубе натягивалась противоабордажная сеть. Чтобы проникнуть внутрь корабля, нападающие должны были преодолеть это препятствие. Концы рей грот- и фок-мачты были снабжены крюками, предназначенными для разрыва такелажа судна, решившегося на ближний бой. А на носу судна, увенчанном длинным бушпритом, постоянно висел абордажный крюк.

Елизавета английская и Филипп испанский

Начиная с этой эпохи, англичане добились таких успехов в навигационном искусстве, которые позволили им превзойти Испанию. Их суда с довольно низким баком были более легкими и маневренными и в то же время более быстроходными. XVI век стал свидетелем зарождения и расцвета английского флота, действовавшего в ущерб Испании в водах, окружающих Американский материк. Положение Испании на Американском континенте все ухудшалось, а опасности, которым подвергались галеоны, соответственно увеличивались.

К середине XVI столетия Испания располагала огромными колониальными владениями, управлять которыми была не в состоянии.

Филипп II (1527–1598), суровый монарх, ожесточенный непомерными трудами, был преемником Карла V. Он не интересовался морской торговлей и навигационными проблемами. Испанский король дважды совершал ошибку, отказавшись от услуг англичанина Джона Гаукинса[18].

Гаукинс предложил Филиппу II обеспечить безопасность флотилии Материка. Получив отказ, он начал нападать на испанские галеоны, вместо того чтобы защищать их, и спровоцировал ссору между Испанией и Англией.

Елизавета не обладала богатейшими заморскими ресурсами Филиппа II, но зато у нее были искусные и отважные моряки. Впрочем, никаких официальных поручений им не давалось. Они возглавляли частные предприятия, финансируемые крупной аристократией и деловыми людьми, которые покупали и оснащали суда за свой счет.

Засада в Панаме

24 мая 1572 года Плимут покинули два до странности маломощных корабля: 70-тонный «Паша» и 25-тонный «Лебедь». Экспедицию возглавил Фрэнсис Дрейк, молодой человек лет тридцати, небольшого роста, но крепкого телосложения, носивший короткую рыжую бороду. Всего в экипажах этих судов насчитывалось 73 человека, причем все они были моложе капитана. Фрэнсис был выходцем из ярых протестантов. К храбрости моряка и дерзости пирата у него примешивался религиозный фанатизм: ненависть к католической державе, которая была тогда самой могущественной в мире.

Пока Филипп II истреблял неверных в Средиземном море, другая религиозная война вспыхнула в странах Карибского бассейна. Война эта была ожесточенной. Против испанских католиков сражались английские, голландские и французские протестанты. Пиратство и грабеж прикрывались религиозной враждой. А Фрэнсис Дрейк был одним из самых ярых приверженцев реформаторской церкви.

Перед отплытием из Англии его люди вооружились по-разному: одни — пиками для ближнего боя, другие — мушкетами, были в отряде и лучники. Большинство европейских стран к тому времени уже отказалось от луков, но англичане остались верны оружию, обеспечившему им победу при Азинкуре, благодаря которой они некоторое время считались лучшими пехотинцами в мире. Дрейк в то время действительно задумал перенести центр тяжести операции на сушу. Он решил перехватить караван, который доставлял в Пуэрто-Бельо золото из Перу и Чили — сокровища, награбленные в легендарной стране инков.

Дрейк побил рекорд своей эпохи: затратив всего 25 дней на преодоление Атлантики, он захватил городок Номбре-де-Диос, хотя и не смог там удержаться. Здесь Дрейк узнал, что 28 принадлежащих казне и несколько частных караванов держат путь к Панаме. Каждый караван включал 50 мулов, причем в авангарде и арьергарде шли военные отряды.

Тогда Дрейк решил устроить засаду вблизи Панамы. Его отряд потерял 28 человек, и многие воины были поражены каким-то неизвестным недугом, скорее всего желтой лихорадкой. Дрейку удалось повести за собой только 18 человек. С помощью проводников, индейцев-симарронов, они пересекли джунгли, преодолели кордильеру, поросшую густой растительностью. Изнемогая от жары, усугубленной духотой леса и избыточной влажностью воздуха, прокладывая себе путь мачете среди орхидей, колибри и змей, отряд вышел к Тихоокеанскому побережью Америки. Взобравшись на высокое дерево, Дрейк увидел город Панаму и незнакомый ему океан.

Он поклялся, что станет первым англичанином, отважившимся плыть по водам Тихого океана.

Атака каравана была назначена на тот же вечер, так как испанцы предпочитали передвигаться в ночной прохладе.

Дрейк приказал своим людям натянуть нижние рубахи поверх одежды, чтобы можно было отличить своих людей от врагов во время ночной схватки.

На заре индейцы сообщили о приближении каравана. Вскоре раздалось позвякивание колокольчиков, подвешенных к шеям мулов. По счастливой для Дрейка случайности погонщики мулов остановились на отдых на вершине холма, где была устроена засада. По свистку Дрейка грянули выстрелы из мушкетов, град стрел обрушился на солдат эскорта, и началась атака. Люди Дрейка подрезали подколенные жилы мулам, пока испанцы спасались бегством.

По правде говоря, Дрейк не один возглавлял эту операцию. Он объединился с французским корсаром Гийомом Ле Тестю, гугенотом из Гавра, который был одним из лучших гидрографов своего времени.

Авантюристы, тяжело нагрузившиеся слитками и мешками, пустились в обратный путь. Отряд превратился в жалкую горсточку изнуренных и снедаемых желтой лихорадкой людей. По дороге их атаковал отряд испанских солдат. Ле Тестю, шедший в арьергарде с восемью стрелками, выстрелил из аркебузы, чтобы остановить испанцев. Это ему удалось, но он сам был поражен пулей наповал. Гийом стал единственной жертвой этого сражения.

Англичане захватили 15 тонн серебра, которое запрятали в ямах, а при себе оставили золото, какое смогли унести. Покачиваясь под тяжестью груза, без остановок шли они двое суток подряд по лесу под проливным тропическим ливнем. С большим трудом они дотащились, наконец, до реки Магдалены, но пинасы, на которых они сюда приплыли, были захвачены испанцами. Дрейк приказал построить плот и, захватив с собой трех человек, отправился за подкреплением. В конечном счете, все встретились на борту фрегатов. Самые крепкие моряки вернулись на сушу, чтобы откопать зарытые при отступлении серебряные слитки. На сей раз им повезло, так как они не встретили больше испанцев и беспрепятственно погрузили на корабли богатую добычу.

Когда Дрейк вернулся в Англию с двумя набитыми золотом и серебром фрегатами, его экипаж не превышал тридцати человек.

До того момента флибустьеры нападали на испанские конвои только в водах, омывающих Антильские острова. Дрейк пошел дальше: он проник на сушу в районах Номбре-де-Диос и Панамы. Тогда ему захотелось попасть туда, где испанцы считали себя неприступными, а именно в Южное море. Вот почему, через 50 лет после Магеллана, Дрейк обогнул мыс Горн и, нападая по пути на все встречные испанские корабли, с колоссальной добычей возвратился на «Золотой лани» в Англию. Его кругосветное плавание длилось три года. В Англии Дрейк высадился 26 сентября 1580 года. Опасаясь ссоры с Испанией, королева на некоторое время затянула награждение Дрейка. Но у этого корсара были могущественные покровители, которые вложили капиталы в его предприятие и получили огромную прибыль.

Вот почему 4 апреля 1581 года королева Елизавета торжественно поднялась на борт «Золотой лани», где по этому поводу был устроен пышный прием. К концу пиршества Елизавета приказала Дрейку преклонить перед ней колена и, наградив его шпагой с золотым эфесом, посвятила его в рыцари. Так пират и мореплаватель стал сэром Фрэнсисом Дрейком.

К концу правления Филиппа II морской флот Испании переживал тяжелый упадок. На судостроительных верфях не хватало специалистов. В самой Испании строили все меньше и меньше кораблей. Все покупалось за границей, даже суда. Чтобы составить флотилию в 1597 году, пришлось закупить более 20 галеонов в Голландии. Испания пока еще и не подозревала, что процветание страны определяется не потоком золота, который она поглощает, а деятельностью ее населения. И это непонимание стало впоследствии для нее роковым.

После гибели в 1588 году Непобедимой армады, которая потеряла более 32 кораблей, морскому флоту Испании был нанесен сокрушительный удар. У Филиппа II пропало всякое желание связывать свои честолюбивые замыслы с мореходством.

Приближался конец «золотого века», а вместе с ним и крушение испанской державы.

Обуреваемые ненасытной алчностью, конкистадоры ввергли население завоеванных стран в такую каторжную кабалу, что коренные жители либо вымерли, либо обратились в бегство. С конца XVI века Куба, Эспаньола, Пуэрто-Рико обезлюдели. Рабов на острова пришлось поставлять из Африки, и этим занялись французы и англичане, завязавшие первые связи с Вест-Индией. Испания отказалась от работорговли не из гуманных соображений. Дело в том, что она не могла предложить своим колонистам и их рабам ничего, кроме обуви.

Из-за слабости испанского флота и лихоимства чиновников Каса де Контратасьон связи между американскими колониями и метрополией становились все более сложными и редкими. Даже на самом Американском континенте товарообмен между Перу и Мексикой осуществлялся через все более продолжительные промежутки времени. Зато контрабандная торговля, которую вели англичане, голландцы и французы, заметно усиливалась.

Между тем оживленная деятельность, корсаров создавала в Новом Свете почти невыносимые для Испании условия. И она в скором времени лишилась контроля над всеми островами Карибского бассейна, за исключением Кубы и Пуэрто-Рико.

Источник, из которого черпала свои богатства Испания, ей вскоре было суждено утратить. Голландцы показали себя не менее опасными противниками, чем англичане. Впервые за всю историю в бухте Матансас, на северном побережье Кубы, флотилия Новой Испании была захвачена в плен голландскими корсарами, предводительствуемыми Питом Хейне. Они овладели двадцатью четырьмя кораблями и добычей, оценивавшейся в 14 миллионов песо. Во главе испанской флотилии стоял генерал-капитан Хуан де Бенавидес и Басан. После смерти Филиппа II в начале XVII века чеканка монет в Мексике и Перу сократилась, а в 1630 году и вовсе прекратилась.

В середине XVII века больше половины эксплуатируемых рудников было законсервировано по разным причинам: из-за недостатка рабочей силы или вследствие трудностей технического характера. Частные предприниматели, занимавшиеся разработками, забросили эти рудники как не приносящие большой прибыли.

Соперничество между Филиппом II и Елизаветой, между двумя морскими державами и двумя религиями, заняло весь XVI век. И если борьба закончилась победой Англии, то произошло это прежде всего потому, что Елизавета обеспечила укрощение морской стихии. Этим Англия обязана не только своим мореходам, но и судостроителям. История сохранила для нас их имена. Великолепные английские корабли, которые нанесли смертельный удар Непобедимой армаде, были сконструированы мастером Мэтью Бейкером. Модернизация сводилась к облегчению судов и освобождению их от задней слишком высокой надстройки. Бейкер создал корабли с более низкой надводной частью и изящными линиями.

Финас Петт, происходивший из семьи потомственных судостроителей к нескольких поколениях, создал, по меньшей мере, два шедевра — «Наследного принца» и «Властителя морей», которые несли на себе до ста пушек и на полтора века обогнали своих современников.

Но главное заключалось в том, что испанские галеоны были перегружены солдатами, которые вступали в бой в момент абордажа, тогда как на английских кораблях плавали только моряки. Это обстоятельство наряду с превосходством в артиллерии и способствовали гибели Непобедимой армады. Англичане раньше испанцев поняли, каким должен быть новый флот, предназначенный не только для внутреннего Средиземного моря, но и для сражений в далеких морях в условиях сильных штормов.

Так Англия стала сильнейшей в мире морской державой.