Завод седьмого дня

Владислав Чупрасов Завод седьмого дня

Завод седьмого дня

Владислав Чупрасов

Перспектива тупика

ГорГор

Я сказала Райли: вот что надо бы завести в Вайоминге – маяки. Он возразил: нет, лучше – стену вокруг штата, а на ней вышки с пулеметами.

Э.Прул «Одинокий берег»

Когда Альберт пришел в тот мир туманной осенью, ему сразу же дали понять, что сама по себе человеческая жизнь не очень-то многого и стоит. Отец даже не стал обращаться к врачу, посчитав, что у него есть дела и поважнее, а мать как-нибудь справится сама. Вокруг новорожденного не было никого, кто мог бы подсказать, куда двигаться дальше, но одно он усвоил с самого рождения, с того момента, когда впервые закричал: пока ты ничего из себя не представляешь, ты не имеешь права отвлекать кого-то от его дел, не важно, отец это или соседний мальчишка.

ГорГор (он же Город в горах) к тому времени занимал что-то вроде десяти акров, и на этой территории каждый день трудилось около пяти тысяч человек. К пяти годам Альберт восхищался тем, насколько огромен этот прекрасный мир, к десяти знал почти всех в лицо, а в пятнадцать понял, что даже не может просто прогуляться, праздно шатаясь по улицам: добрые люди тем же вечером случайно докладывали матушке, где и с кем он ходил. И хорошо еще, если не отцу.

Все взрослое население работало на Завод – огромный город, к которому Гор был прижат одним боком. С другой стороны теснились горы, некоторые дома даже наползали на покатые склоны и сливались с ними серыми крышами. В Заводе никто из горцев никогда не бывал, и Альберт даже не знал человека, который мог пройти те километры, что отделяли Гор от единственного входа в Завод, небо над которым всегда было серым.

По крайней мере, никто из ушедших назад не возвращался.

Каждое утро начиналось с гудения колокола, раз за разом возвещающего новый день – и его же окончание. Тиль Якобс собирался на работу, целовал в лоб седеющую жену, заканчивающую готовить завтрак для детей, и уходил в горы. Он был пастухом.

Марта Якобс вытирала жирные руки о фартук, расставляла тарелки и звала детей.

Первым на душной кухне появлялся Карел, подчищал тарелку, прежде чем остальные успевали спуститься, и Марта уходила на задний двор, где каждый день готовила молоко к свертыванию, охлаждала и формировала кругляши будущего сыра. Завтрак остальных детей ложился на плечи Карела.

Альберт спустился в кухню из своей комнаты, зевая и почесывая затылок. Встопорщенные волосы сбились в колтун, но его это мало волновало.

– Утречка.

Карел засуетился, сваливая в тарелку ужасного вида жареные яйца. Такими они становились только после встречи с ним.

Альберт кивнул, садясь за стол и принимаясь уныло ковырять трезубой вилкой свой завтрак. Сам он при этом опускал нос практически до тарелки и никак не мог открыть глаза.

– Ну, что ты возишься? – Карел, возмутительно бодрый для слишком раннего часа, поставил перед ним щербатую кружку с чаем. – Мне сегодня нужно уйти пораньше, скажешь Юнге, что вас ждут к часу на поле. Хорошо?

Он уже застегивал манжеты на своей чистой, но не очень новой рубашке. Альберт знал, что родители хотят подарить Карелу новую на день рождения, но не должен был об этом говорить. Успокоив себя тем, что он в любой момент может испортить брату настроение, младший угукнул и при помощи пальца и вилки собрал с тарелки последние чуть подгорелые кусочки белка.

Карел работал мальчиком на побегушках при единственном на весь Гор священнике. Работа эта толком не приносила денег, зато приносила еду, какой-никакой почет и небольшую надежду на то, что Карел в будущем, возможно, сделает себе карьеру священника. В городе, живущем исключительно фермерским хозяйством, уважали то, к чему сами не имели склонности.

А уж священник всегда мог прокормиться.

– Все, я ушел, буду поздно.

Карел наклонился, поцеловал брата в лоб и ушел, на ходу накидывая пиджак с вытертыми локтями.

– Пока-пока, мистер-зашел-и-вышел, – пробурчал ему вслед Альберт, за что тут же схлопотал мощнейшего тумака от сестры, которую не заметил до этого.

С трудом проглотив обиду, он выдавил:

– К часу на поле.

– Значит, с десяти до часу мы с тобой будем учиться, – сообщила Юнга, отходя к плите и наскребая себе остатки завтрака в тарелку.

Несмотря на то, что Карела очень обижала подростковая неприязнь младшего, все равно лучшую часть он отдал ему. Юнга поскребла лопаткой по подгорелым остаткам, бросила сковороду в ведро с грязной пенной водой и положила на хлеб небольшой кусок заветрившегося сыра.

– Почему-у с десяти? – провыл Альберт, все еще натирая саднящую макушку.

Тянущая боль его только раззадоривала, и он давил и давил на образующуюся шишку.

– Ну, раз у нас достаточно много времени, я объясню тебе ту проблему, которую ты не понял вечером. Может, сама ее пойму. А потом на поле.

Альберт понял, что спорить бесполезно. Он уже провинился, сказав не то любимцу семьи.

Юнга была средним ребенком и единственной дочерью в семье. И если Карел все-таки примет сан, то именно ей придется управлять семьей. Чем она сейчас, фактически, и занималась, в свободное от работы время обучая младшему брату всему, чему ее успели научить Карел и Марта: счету, письму, чтению, хронологии и немного ботанике. Последняя в основном была прикладной и проходила на свежем воздухе, где, прежде чем узнать, что крапива жжется, Альберт влезал в нее по уши.

В общем, учебу он не очень любил.

Занятие прошло по обычному плану: Юнга попыталась объяснить закон Паскаля, хотя сама не очень-то его понимала. Она вообще не любила сухие формулы, предпочитая смешивать корм для скота на глаз, за что частенько была нещадно ругана отцом. Впрочем, из коров пока никто не жаловался.

На поле они оказались к полудню, нисколько не удивив Лиама Мартенса, главного по уборке поля. Он привел с собой сына Йохана, который обычно работал в его магазине, но сегодня тоже пришел. Это говорило о том, что урожай в этом году вышел неплохой, силами постоянных работников его не собрать.

Йохан был старшим сыном Лиама и лучшим его помощником и опорой. Лиам, поздно решивший обзавестись семьей, быстро овдовел, поэтому дело свое вел один, не позволяя никому руководить им. Сам командовал сбором урожая, сам распределял, какой товар передавать в Завод, какой оставить для жителей Гора, ставил сына у прилавка, сам устанавливал цены.

И никто ему был не указ, даже темненькая моложавая помощница по хозяйству, заглядывающаяся не то на сына, не то на отца, но, в общем, так или иначе метившая на его дело. Йохан ее ненавидел и никак цензурно не называл: ни в разговоре за спиной, ни лично. Лиам был недоволен.

– А ну в сторону!

Альберт едва успел вывернуться из-под копыт гнедого жеребца, и критически близко к глазам появилась подошва сапога.

Только в семье Лиама да в семье Якобсов было по лошади. Первую – норовистого жеребца по кличке Вихрь – Мартенсы купили в день помолвки Лиама с его женой, а вторая – унылая кляча Сьюзи – являлась приданым Марты, единственной полезной вещью, которую она принесла в жизнь своего мужа. Ну и что, говорил Тиль, деньги – это что? Это тьфу, потратил их сегодня, завтра их уже нет. А лошадь – это польза. На лошади можно пастухом сделаться, овец гонять.

Так и жили.

Альберт пробормотал что-то вслед зарвавшемуся парню, а Юнга откровенно взбесилась.

– Глаза разуй, куда ты на своей кофемолке прешься!

Йохан ей нравился и до зубовного скрежета раздражал. Конечно, потому что младший Мартенс даже не смотрел на нее, уверенную в себе простушку с широкими скулами и укрупненными передними зубами, веснушками на щеках и короткими волосами, собранными в огрызок хвостика над шеей.

Тот, естественно, даже не обратил внимания на окрик и свесился, чтобы хлопнуть отца по плечу.

– Ну как наш малыш сегодня?

Лиам задрал голову, глядя на статно возвышающегося над ним сына.

– Нормально, но я бы сводил его к Маркусу, задние копыта проверить.

– Так своди.

– И свожу.

Йохан спешился и, придерживая Вихря под уздцы, повел его за дом. Вернулся он уже с двумя грязными коробами, волоча их по земле, и кивнул Альберту.

– Сходи за оставшимися.

Гордо хмыкнув и отодвинув брата, за коробами пошла Юнга.

– Ну что, как твое учение? – так запросто, будто общается со старым другом, поинтересовался Йохан, ставя короб так, чтобы с одной стороны от Альберта был он, а с другой – морковная грядка.

Младший Якобс шмыгнул носом и закатал рукава своей темной клетчатой рубашки.

– Ну, как-то так. Учусь потихоньку, – ему не хотелось, с одной стороны, подводить Юнгу, а с другой – врать почти взрослому парню, вдруг решившему с ним заговорить.

– А раз так, то скажи мне, мы репу на какую луну засеиваем?

Альберт почесал свалявшиеся в войлочную игрушку волосы, отчаялся разодрать колтун и почти наугад ответил:

– Когда нужно – не знаю, а мы – в полнолуние. Если проснемся.

Йохан расхохотался.

– Это правильно, это хорошо. Как отец твой, как Карел?

– Отец хорошо.

Альберт немного замялся, покосился на подошедшую Юнгу, вставшую по другую сторону от грядки и бросавшую на Йохана горячие взгляды, и наклонился к первому ряду моркови. Йохан, избегая взгляда, наклонился к другой грядке.

– Карел тоже неплохо. На работе. Если это можно назвать работой, конечно.

Йохан неоднозначно хмыкнул.

– Он раньше у вас каждый день штаны протирал, а потом вдруг отрезало. К священнику подался…

Юнга недовольно цыкнула. Она вообще не очень хорошо слышала весь разговор, но отголоски до нее все же долетали.

– Угу, – согласно пробурчал Йохан, выдергивая морковь пучками и бросая в короб, только грязь во все стороны летела.

– Вот мы и думаем с отцом – чего это? – как будто вслух размышлял Альберт, с трудом выдирая корнеплод из земли.

Вредная морковка сидела крепко и вылезала с трудом. Йохан не воспользовался предложенной возможностью уйти от ответа.

– Ну, сам-то как думаешь?

Альберт особенно на эту тему не думал, предпочитая во всем соглашаться с отцом.

– То есть это все из-за твоей сестры?

Мартенс застыл с вытянутым грязным пучком в руке, смешно побулькал горлом, прокашливаясь, после чего кивнул:

– Ну да, жизнеспособная идея. Вполне вероятно.

Якобс-младший обернулся, глянул на соседа с недоумением и снова вернулся к морковке. Дело пошло легче, хоть Альберта и пугала немного мысль о том, что когда он разогнется, Юнга либо испепелит его взглядом, либо оттаскает за уши.

Сестра негромко вскрикнула.

– Что, так быстро? – Йохан распрямился, потер поясницу грязной рукой и тут же приложил ее ко лбу. – Эй, с тобой что?

Юнга держала руку перед собой, с пальцев непрерывным потоком струились ярко-алые капли, заливая грядку. Дело тут же встало: Мартенсы кинулись к девушке, и Лиам повел ее в дом, промывать и обрабатывать рану.

– Что это было?

Воспользовавшись заминкой, Альберт сел прямо между грядками, рассудив, что если Марте придется отстирывать кровь от рубашки Юнги, то грязь-то на брюках ее уже не расстроит.

– Это я, похоже… забыл, – Йохан, выглядящий немного смущенным, наклонился и вытащил из земли закопанный рукоятью нож. – А я его искал. Уже пару лет.

Потерев рукавом лезвие, он убрал нож за ремень.

– Нехорошо как-то с Юнгой вышло. Извиниться бы.

Альберт пожал плечами и, не вставая, потянул из грядки ближайшую морковку. Так она поддалась легче – да и спина просто саднила, а не грозила переломиться по линии нижних ребер.

– Так извинись.

– А она мне нос не свернет?

Альберт поднял взгляд на Йохана. Тот, не сидящий на коне и не стоящий за прилавком, казался не таким внушительным. Да и виноватый вид ему не шел.

Никому бы Юнга нос не свернула, конечно, а Йохану тем более. Альберт хихикнул про себя: он-то знал о пылкой влюбленности своей сестры.

Смешная ситуация, как ему показалось.

– Тогда не извиняйся, – рассудил Альберт и выдернул еще морковку, оказавшейся гибридной, с двумя хвостами. – Смотри, какая красавица.

– Да какая красавица.

Йохан отмахнулся, глядя, как Лиам выводит из дома Юнгу, говорит ей что-то и кивает на соседний, Якобсов, дом. Та неохотно кивнула, мрачным взглядом окинула младшего брата и объект своей любви, после чего удалилась, путаясь в мешковатой юбке. Наверное, ей показалось, что последние слова относятся именно к ней.

Влюбленные такие странные, подумал Альберт и подумал, кажется, вслух.

– Что?

Йохан удивленно оторвался от незаконченной Юнгой грядки, в которой оставалось всего-то семь рядов, и снова выпрямился.

– Что? – Альберт посмотрел в ответ и, не придумав ничего лучше, ткнулся в свой последний ряд. – Ничего. Сестры, говорю, такие странные.

– Вот уж точно, – хмыкнул Йохан.

У него была одна младшая сестра – та самая, с которой, по мнению Тиля, что-то было у Карела, после чего тот вдруг срочно решил податься в святые. Поэтому Йохан как нельзя лучше понимал, какими зачастую непонятными могли быть девушки предвзрослого периода.

Карел совсем не опоздал. Вошел в прихожую, оповестил всех о своем появлении и принялся переобуваться.

– Не спеши.

Из большого помещения для приема прихожан выплыл священник.

Маркес был слишком молод для духовного лица, всего на пару лет старше Карела. Вот только отец Карела был скотоводом, а Маркеса – священником. В небольших производственных городках, к которым и относился Гор, все сферы труда зачастую были разделены между семьями. Поэтому Якобсы, рассчитывавшие на то, что их сын может стать священником, глубоко заблуждались. А Карел ничего им об этом не говорил, то ли для того, чтобы не расстраивать, то ли чтобы не показаться ненужным. Меньше всего ему хотелось брать в свои руки бразды правления фермой.

Еще меньше ему хотелось только прислуживать вредному потомственному священнику.

– Обувайся назад, иди до Мартенсов и забери у них наш заказ.

Карел кивнул и задержал дыхание. И уже в спину Маркесу тяжело и свистяще выдохнул.

Шагая по направлению к лавке Мартенсов, Карел готовился к худшему. Кому, как не Йохану, быть за прилавком в такое время? Он решил: быстро зайдет, возьмет все, что приготовили для священника, и уйдет. И никаких разговоров, никаких «приветов» и «какжизней». Исключено.

Карел остановился у тяжелой двери и перевел дыхание. Попытка успокоить конвульсивно бьющееся сердце с треском провалилась, он нажал на ручку и шагнул через порог.

– Привет.

Вопреки здравому смыслу, за стойкой, на которой стопкой высились пакеты с крупами, стояла Петерс, единственная дочь Лиама и младшая сестра Йохана. Девушка держала в руках с десяток пакетов и подняла голову на звук колокольчика.

Карелу сегодня очень повезло.

– Привет, Пет. Не ожидал тебя здесь увидеть.

Карел подошел к девушке, взял у нее часть пакетов и, получив утвердительный кивок, понес их в подсобку. Петерс осторожно почесала затылок под тугой косой.

– Вообще-то это я тебя здесь увидеть не ожидала, – Петерс звонко рассмеялась, расставляя пакеты по полкам. – Йохан на поле, позвать его?

– Нет, – в подсобке было тесно, и Карел выскользнул в зал, где было прохладно и свежо и не пахло смесью залежавшихся круп. – Я за заказом для Маркеса, тороплюсь.

– Понимаю.

Пет появилась из подсобки с большим хрустящим бумажным пакетом, тяжелым даже на вид. В их семье никто не вел никаких списков, всех покупателей и все товары держали в памяти. Оставалось только удивляться: как у них это получается?

Петерс была не самой выдающейся представительницей семьи Мартенсов, все надежды Лиам возлагал только на своего старшего сына. Пет, с ее слабенькой памятью, рассеянностью и миловидной внешностью, готовилась выйти замуж (счастливец пока еще не определился, но вопрос этот был совершенно решенным) и нарожать детей. Карел иногда думал, грустно глядя на девушку, что Лиам с сыном приготовили ее на продажу, как Тиль торговал коровами.

Пет складывала в пакет крупы, кулек леденцов из виноградного сахара, пучок свежей морковки и подтекающий коробок квашеной капусты, зелень и фунт меда.

– Там еще молоко и сыр, – немного виновато доложила Петерс, пододвигая по прилавку пакет к Карелу. – Но Марта пока ничего не посылала. Боюсь, тебе придется дойти до дома и взять там.

– Не страшно, – Карел улыбнулся, хотя на душе скребли кошки: Марта обычно никогда не опаздывала с товаром. – Загляну домой, заодно узнаю, почему она так припозднилась.

– Всего полчаса – это не преступление, – Пет рассмеялась, вкладывая в пакет записку для Маркеса.

– До встречи, Пет, – улыбнувшись, Карел с трудом перехватил пакет и вышел из лавки.

– Всего тебе хорошего, Карел! Я скажу Йохану, что ты заходил, но спешил.

Карел уже вышел на улицу, а вбегать назад, чтобы попросить не говорить ничего Йохану, показалось ему совершенно глупым. Иначе бы обязательно попросил.

Путь от дома Мартенсов к землянке, в которой Марта делала сыр, занял не больше пяти минут, даже с тяжелым пакетом, который все пытался выскользнуть из влажных рук.

– Марта, – оставив пакет на верхней ступеньке из рассохшегося дерева, Карел принялся осторожно спускаться вниз, ведя рукой по осыпающейся стене. – Мам?

Марта сидела на деревянном стуле, опустив голову на сгиб локтя рядом с бадьей молока. По обе стены тянулись стеллажи с кругляшами сыра, под которыми рядами теснились пустые бутылки для молока.

– Мама.

Карел быстро подошел и тронул Марту за плечо, ощутив небывалое облегчение, когда та тихо подняла голову и огляделась по сторонам.

– Карел, что ты здесь делаешь?

Отбросив все сомнения, Карел вдруг обнял свою мать, с которой никогда не был особенно близок.

– Что случилось? Я пришел к Мартенсам, а они говорят, что ты еще не присылала молоко и сыр. Что с тобой?

– Ничего, Карел, – Марта успокаивающе улыбнулась и суетливо поднялась. – Я просто спускалась, и у меня вдруг потемнело в глазах. Я присела на минутку и вот, видимо, уснула.

Карел осторожно погладил мать по локтю и помог ей подняться.

– Устала.

– Давай, я помогу тебе. Отнесу все Мартенсам, они, кстати, не злятся за опоздание. Лиам и Йохан на поле, в лавке одна Пет.

Марта начала снимать с полок круги сыра и укладывать их на кусок ткани.

– Петерс – хорошая девушка, – заметила Марта как бы между прочим, затягивая узлом кончики платка и вручая его сыну. – За молоком, боюсь, придется вернуться.

– Я знаю. Ничего, я скоро приду.

Карел вскинул на плечо объемный мешок и начал неспешно подниматься. Конечно же, он забыл о пакете, и морковь, весело подпрыгивая, помчалась вниз по ступеням, к ногам Марты.

– Я все соберу, не беспокойся, – она поймала последнюю морковку и уложила в передник. – Не переживай, иди.

Карел кивнул первой ступени, прекрасно зная, что Марта, допустившая такой промах, наверное, впервые в жизни, волнуется куда больше него. Да и что ему волноваться? Подумаешь, Маркес устроит выволочку. Но он на то и священник, чтобы людей прощать.

– Пет, я принес… – Карел вошел сырами вперед, поэтому не сразу понял, с кем разговаривает.

Лиам сгреб в охапку весь сыр, отложил его в сторону и только после этого обнял Карела.

– Мальчик мой, как я тебе рад!

Карелу вдруг показалось, что все его ребра во мгновения ока превратились в костный порошок.

– Да… я вам тоже. Я принес сыр. Марта не очень хорошо себя чувствует и попросила меня принести.

– Я позову Йохана, он будет тебе рад.

Лиам лучился добротой и надеждой на возможный удачный династический брак. В конце концов, Якобсы не казались ему такой уж бедной семьей.

– Лиам! Лиам, постойте, – Карел ухватил его за рукав. – У меня совершенно нет времени, к сожалению. Мне еще нужно принести вам молоко.

– Я попрошу Йохана сходить с тобой.

Карел тут же ухватился за эту мысль. Кажется, время, которое он потратил на поход за прогулками, становилось критическим.

– Тогда, может быть, Йохан сможет сходить к Марте и забрать молоко? Дело в том, я уже сказал, что Марта плохо себя чувствует…

– Я скажу ему.

Весь путь до землянки и от нее до дома священника Карел проделал практически бегом.

Кажется, большая стеклянная бутылка молока и круг пористого мягкого сыра были лишними, и Карелу приходилось то и дело останавливаться, чтобы перехватить пакет поудобнее. Он слишком торопился, чтобы поразмыслить над предложением Марты и взять пакет побольше. Или даже тележку.

Толкнув дверь сначала ногой, а затем и бедром, Карел вновь оказался в тихом коридоре священнической приемной. На длинной лавке сидело несколько женщин разных возрастов. Они даже не обернулись на вошедшего, кроме самой крайней в очереди.

– Карел, здравствуй, солнышко.

– Здравствуй, – Карел боком вошел в дверь, поставил бутылку, которую нес в руке, на пол, прислонил пакет к стене, поддерживая его коленом, и немного пошевелил пальцами, возвращая им чувствительность. – Как ты, Лиа? Как сынок?

Сыну Лиа недавно исполнилось три года, а сама женщина приходилась троюродной племянницей Марте. В небольшом городе вообще сложно никому никем не приходиться.

– Сынок хорошо, учится вместе с отцом деревяшки стругать. Когда соберет свой первый стол, Даан обязательно устроит по этому поводу знатную пирушку. Приходи.

Карел взглядом указал на дверь, за которой слышались тихие всхлипы и мерное бормотание Маркеса.

– Я понимаю, – Лиа улыбнулась. – Все равно приходи. Нальем тебе чаю.

И она весело подмигнула.

Улыбнувшись в ответ, Карел снова подхватил пакет и направился к дальней двери, которая вела в жилую часть дома. Он почти замел следы своего злодейского опоздания, когда из приемной появился Маркес. Жестом остановив начавшую было подниматься к нему навстречу одну из женщин, он вихрем промчался вслед за Карелом, держащим бутылку молока, втолкнул его в жилой коридор и захлопнул дверь.

– Где ты был так долго?

Зло щурящийся Маркес все меньше напоминал священнослужителя и все больше – подгорного монстра, которым пугают детей. Он напирал на Карела, и тому приходилось пятиться, обнимая бутылку молока.

– Так вышло, что Марта позже сдала сыр и молоко. Мне пришлось подождать. Вот, я здесь, – он переступил через пакет с продуктами, и на него наткнулся Маркес.

– Меня не интересуют ваши семейные проблемы, мне нужен ответ: почему вместо получаса тебя не было целых три?

Карел наткнулся на стол – дальше отступать было некуда – и только пожал плечами, глядя в пол. Он прекрасно знал, что объяснять Маркесу что либо бесполезно.

– Так вот, значит…

Дверь из комнаты распахнулась, и появилась Эльза, молодая жена Маркеса.

– Марк, – не обращая внимания на Карела, прогнусавила она, внося в помещение запах плохих духов и домашней скуки. – Что ты шумишь? Ребенку это вредно.

– Ничего-ничего, – священник взял жену за локоть и с нарочитой заботой усадил в кресло. – Будь так добра, пошли мальчишку за своим братом, теперь он будет мне помогать. Карел не справляется со своими обязанностями.

До того молчавший Карел вдруг поднял голову и улыбнулся.

Эльза вежливо улыбнулась в ответ, показав крупные зубы, как настоящая племенная кобылица.

– Спасибо, – Карел подошел к не слишком уж счастливой чете и похлопал опешившего Маркеса по плечу. – Спасибо большое, я бы точно не решился. Всего хорошего.

Он поставил бутылку на плотную ткань юбки между ног Эльзы, после чего вышел.

– Лиа, я обязательно зайду, – Карел подмигнул удивленной женщине, после чего направился домой.

Дорога домой была легка как никогда, ноги будто сами несли его по улице. Только на подходе к землянке Карел погрустнел, замедлил шаг. А затем и вовсе обошел ее по дуге, зайдя в дом с заднего входа, сразу на кухню.

Марта уже была там.

Она только глянула на время, на своего сына и молча поставила перед ним тарелку с бобами и блюдце с молочной подливкой.

– Спасибо, – Карел пододвинул стул, сел и взялся за вилку.

К тому моменту, как Альберт вернулся с поля, он так и не съел ни одного боба и не произнес ни слова.

– Как Юнга? – крикнул Альберт от умывальника.

Он уже минут пять терзал кнопку, отмывая руки от грязи с приличным куском дегтярного мыла.

– А что с Юнгой?

Карел поднял голову и посмотрел на брата. Тот выхватил у него тарелку, залил бобы подливкой и принялся закидывать их в рот. Марта тут же поставила перед старшим новую тарелку.

– Поранилась на поле, – невнятно прошамкал Альберт, утирая рот грязным рукавом своей рубашки.

– С ней все в порядке, спит наверху. Лиам намазал ей руку, послал отдыхать. Через пару дней снова будет в порядке, пойдет на поле.

Карел опрокинул подливку на бобы и начал есть. Тщательно прожевав, спросил как будто у самого себя, поглядывая на брата:

– Интересно, как можно было порезаться на поле? Чем?

Марта гремела посудой в ведре, а Альберт только помотал головой.

– Я не знаю.

Карел вытер губы куском застиранного до серости полотенца, поцеловал в щеку Марту и поднялся наверх. Заглянул в комнату к Юнге, но та спала, отвернувшись спиной к стене.

Войдя в свою комнату, первое, что Карел сделал, это убрал со стола все богословские книги. После чего упал на свою кровать прямо в одежде, в обуви, закинул руки за голову и расхохотался.

Даан был самым большим – и единственным – весельчаком в Горе. Пирушки, которые он устраивал, проходили с большим размахом, но редко: раз или два в год, да по особо крупным праздникам.

Последние три года, с самого рождения сынишки Лиа и Даана, Карел вынужденно пропускал все увеселительные мероприятия. Во-первых, он никогда не любил людское общество, а во-вторых, ему было сложно общаться с Дааном, он чувствовал себя неуютно и старался поскорее уйти.

В этот раз он решил прийти. Потому что шел Лиам, напросился Альберт, и Марта, оставшаяся дома с Юнгой, попросила его приглядеть за ними. Что старший, что младший, улыбалась она, и в ее глазах отчетливо скользило: ты ведь все равно ничем не занят.

И Карел пошел. Еще и самым первым, потому что напросился помогать Лиа с готовкой, пока Даан играл с сыном.

На этот раз повод даже не был надуманным. Первый стол, который Даан собрал вместе с Джои, больше напоминал кривой табурет, зато совпал с последним днем урожая. Впервые за последние пять лет сбор позволил не только отправить долю в Завод, но и вполне знатную часть оставить для города.

Это стоило отпраздновать.

Это был последний год, когда доход перекрыл расход.

Карел резал овощи, внимательно глядя на свои пальцы – очень не хотелось их случайно отрезать. А ножи в доме Даана и Лиа всегда были очень остро отточенными. Резать приходилось то звездочками (морковь), то полукружиями (свеклу). Особенно вредными были лимоны, оказавшиеся тверже разделочной доски, в которую постоянно втыкался нож.

– Осторожнее.

Лиа осторожно коснулась его плеча молоточком для отбивания мяса. Конечно же, Карел вздрогнул и едва не проехался ножом по пальцам. Обернувшись, он с упреком глянул на Лиа, та лишь улыбнулась.

В комнате разразился плачем Джои, ее сын.

– Даан! – с упреком крикнула Лиа, но тут же виновато прикусила губу, понимая, какую оплошность допустила.

Отдав молоточек Карелу и не сопроводив его никакими указаниями, она поспешно ушла в комнату.

Карел опустил молоток в пенную воду в ведре и пошел следом. Молоток с тихим стуком опустился на жестяное дно как раз в тот момент, когда он перешагнул порог комнаты.

Джои просто сломал свою игрушку, из-за чего страшно расстроился и начал рыдать, а Даану только и оставалось, что с квадратными глазами таскать его по комнате. Теперь ребенка держала на руках Лиа, успокаивающе покачивала его и что-то негромко напевала, хотя Карелу показалось, что больше всего в утешении сейчас нуждается отец. Он подошел к Даану и сжал его локоть. Губы шевельнулись, чтобы сказать что-нибудь жизнеутверждающее, но Карел поспешно себя оборвал.

Даан вдруг резко начал что-то показывать руками, но скудных познаний Карела не хватило бы, даже если бы он показывал медленнее. Карел пожал плечами и на всякий случай кивнул. Тогда Даан обернулся к своей жене и повторил для нее. А может, показал что-то совершенно другое.

Лиа ответила ему парой коротких жестов, поцеловала в лоб Джои и обернулась к Карелу с мягкой улыбкой.

– Он все равно путает «о» и «у». Даан просит тебя вместе с ним принести столы.

– Конечно.

Карел кивнул, и они вместе с Дааном выдвинулись на задний двор, где под навесом тот хранил свой продукт.

Даан никогда не делал ничего просто так, дерева в Горе практически не было, а значит, на столы и лавки поступил заказ из Завода, и через пару дней все этой уйдет по сходной цене.

– Н-да, – Карел потер подбородок. – Ну, только начать и кончить, делов-то.

Даан взялся за край стола, кивнул на него Карелу, тот подхватил со своей стороны и приподнял.

Стол был тяжелый, добротно сработанный. Пусть Даан никогда не говорил, да и не слышал толком, но дело свое знал. По Гору ходили слухи, что на его скамейках сидит весь Завод. Ну, и не обходилось без баек о парочке проклятых кресел работы неизвестного мастера.

Оставленный матерью Джои постоянно мешался под ногами, а Лиа порхала по комнате, накрывая столы, дожаривая мясо и раскидывая по тарелкам нарезанные овощи. Она была везде и повсюду, чем создавала некоторые проблемы для мужчин, лавирующих со столами так, чтобы не наступить ни на Лиа, ни на ребенка.

Наконец Джои сделали средней строгости внушение, шлепнули несильно и отправили с игрушками наверх. Неуверенно хныкая, подрастающий столяр зашагал по лестнице.

Через полчаса все столы были укомплектованы необходимыми парами лавок, вся еда разложена по тарелкам, начали появляться первые гости.

– Лиа, – Карел изловил женщину у входа на кухню и наклонился к ее уху, – я, наверное, пойду, Юнга что-то приболела.

Лиа внимательно на него посмотрела, после, ничего не говоря, ушла на кухню. Вернулась с хрустящим пакетом.

– Иди, передай Юнге и обязательно вернись.

Карел кивнул.

– Карел, ты меня услышал? Обязательно возвращайся. Я боюсь, что Альберт не дотащит вашего отца один.

Тот согласно усмехнулся и повернул к гостям, мужественно готовясь пройти сквозь них.

Как Даан это делал, никто не понимал. Мужчина успевал быть везде, там, где он появлялся, тут же завязывался разговор (видимо, потому что молчать в его присутствии было еще неудобнее, чем говорить), да так и продолжался после его ухода. Лиа, выполняя указания мужа, наводила веселье тем, что то и дело наполняла кувшины выпивкой.

– Куда собрался?

Тиль перехватил Карела у выхода. Из-за его плеча выглядывал заинтересованный Альберт.

– Лиа вот угощение Юнге передала. Отнесу и вернусь, а то остынет все,– Карел отвел взгляд, уставившись в стену над младшим братом.– Потом вернусь.

– Точно? – Тиль прищурился, затем похлопал сына по плечу. – Ну, давай, мы будем тебя ждать здесь.

Карел кивнул и выскользнул на улицу. Вечерняя свежесть окутала его с головой.

Гор тихо гудел, и этот гул постоянно сопровождал Карела, пока он шел, петляя, по темным улицам. Тем трем улицам, что были в городке. Вообще, здесь все было близко, рукой подать, но из-за того, что идти напролом сквозь дворы было бы просто невежливо, проходилось петлять.

Карел остановился на повороте на свою улицу, потому что гудение стало слишком уж навязчивым, оно буквально преследовало. Аккуратно перехватив пакет с едой для Юнги, на котором уже начали проступать жирные следы от жареного мяса (пахло, кстати, соответствующе), он несколько раз обернулся – сначала в одну сторону, затем в другую. Кругом – никого.

Но звук все нарастал.

Карел задрал голову.

Целый клин темных пятен, разбивающих пространство полосами света, прошел по небу в сторону Завода. Темные пятна немного снизились, одно подсветило другое, и Карел увидел лодку. Самую обычную лодку, как те, которые перевозят товары в Завод. Только эта больше напоминала стрекозу: над лодкой располагались крылья, вытянутые параллельно, а между ними – вращающийся пропеллер.

С лодки вспорхнули и упали несколько листков. Карел сделал несколько лишних шагов за поворот, поднял один, понял, что все равно ничего не увидит в темноте, сложил в четыре раза и убрал в пакет.

Марта ему не очень и удивилась. Она прекрасно знала, насколько ее сын не любит бывать там, где народу больше пяти человек, и только неодобрительно покачала головой. Попытка социализации не состоялась, а ведь можно было попробовать найти себе работу.

– Стыдно-то как, – Юнга улыбнулась, поднимаясь из кровати, когда Карел подошел и сел рядом. – Вроде обычная простуда, а весь сбор урожая провалялась. Нормально хоть вышло?

– Нормально вышло.

Карел кивнул и вытащил из пакета промасленный кулек с мясными кусочками. Лиа еще приложила овощи и маленькую баночку с мутной жижей.

– Хм, тебе не рано?

Сестра фыркнула и отняла банку одной рукой, другой только придержав.

– Как твоя рука?

– Заживает, – Юнга улыбнулась и помахала оной. – Марта запретила разматывать, говорит, еще насмотрюсь. Ты собрался возвращаться?

Карел как раз поднялся, чтобы выйти из комнаты.

– Нет, я иду за тарелкой и стаканом для тебя.

– И для себя.

– И для себя тоже.

Спустившись вниз, он наклонился к Марте, чтобы взять с полки тарелку, и негромко спросил.

– Как ее рука?

Марта оглянулась на него и ничего не сказала. Немного посопев ей в затылок, Карел предложил:

– Может, стоит?..

Женщина снова ничего не сказала, только взглянула обреченно.

Альберт притянул к себе блюдце, зачерпнул с него молочного меда и сунул ложу за щеку. На считанные секунды его лицо окрасилось всей гаммой удовольствий, затем промелькнуло что-то темное, и он снова заулыбался.

– Вкусно?

Йохан покрутил в руке длинную ложку, постучал ею по краю стола, отложил и взялся за вилку. Похрустев овощами и тщательно прожевав небольшой кусок мяса, он озадаченно принялся рассматривать зубцы.

– Вкусно. Ты чего?

Альберт ткнул его в плечо, не отвлекаясь от чая и меда. Краем глаза он наблюдал за другом. Тот пожал плечами.

– Юнга просила тебя зайти к ней, как закончишь с урожаем.

Вот уже два года как Йохан переправлял товар в Завод и там, бывало, пропадал неделями. Возвращался всегда довольным и с деньгами, но никогда не отвечал на вопросы, неизменно улыбаясь.

– Зайду.

Йохан долил кипятка в свою кружку, опустил в нее ложку меда и потянул носом запах. Пахло, как и должно было, горячим молоком.

– Я привез ей из Завода подарок. Думаю, ей понравится.

Альберт удивленно обернулся. Он не очень понимал, с чего это его друг решил ответить на чувства преданной, но молчаливой влюбленной. Йохан дуэли взглядов не поддержал.

Хотя подарок – это всегда приятно.

– Как она?

Альберт пожал плечами и налил в мед немного чая из своей кружки. Консистенция при этом не очень-то изменилась.

– Ну, как. С тех пор, как ей ампутировали руку, не встает. Хотя, знаешь, – он досадливо повозил ложкой по блюдцу, собираясь с мыслями, – мне кажется, это не тело у нее болеет.

– А что? – немного растерянно поинтересовался Йохан, больше для того, конечно, чтобы поддержать беседу.

– Мозг, – Альберт коснулся тщательно вылизанной ложкой своего виска. – Она давно могла бы встать и начать работать, но голова мешает. Юнга думает, что никому она такая, без руки, не нужна. И работать не сможет, будет обузой. Вот бы кто-нибудь ее переубедил. Не знаю, цветов принес, предложил работу, с которой она могла бы справиться. Поддержал.

– Поддержал, – согласно повторил Йохан, поднимаясь и выглядывая в окно.

Весь его вид выражал как бы понимание и участие, но вместе с тем и явную растерянность. Как будто кто-то очень важный опаздывал и вот-вот должен был появиться на том конце улицы, который можно было рассмотреть из не очень чистого углового окна.

– А что Карел?

– А Карел – что? Он крутится вокруг, а что сделать-то может? Больше нотации читает, чем помогает. Да и сам после того, как от Маркеса ушел, себя лишним считает. А ей нужен кто-то такой, ну, уверенный в завтрашнем дне. Как ты. Понимаешь?

– Понимаю, конечно, – Йохан кивнул, развернулся, быстро подошел и присел перед другом на корточки, опираясь на его колени. – Найдем как я. Послушай: никто же не знает?

– Что? – расстроенный Альберт не сразу понял, что вопрос о ноже, но кивнул. – Не знает.

– А ты? Ты меня не обвиняешь?

– Нет. Ты же не специально. Но мне кажется, ты не понимаешь, о чем я говорю.

– Фуф. Да все я понимаю, – Йохан хлопнул его по колену и поднялся. – Сейчас же пойдем к тебе, я подарю Юнге свой подарок, поговорю с ней о жизни… Устроит?

Альберт снова кивнул в ответ, поспешно влил в себя остатки чая и вскочил на ноги. Кровать, на которой он сидел, отозвалась протяжным скрипом.

Йохан вздохнул – он явно не думал, что на самом деле придется куда-то идти – и открыл верхний ящик своего письменного стола. Порылся в нем, вытащил пару пачек накладных и, наконец, извлек из дальнего угла промасленный сверток из хрустящей коричневой бумаги.

– Во, – показав его другу, Йохан двинулся к выходу.

Крикнув Лиаму: «Я ушел, буду вечером!» – он пропустил вперед Альберта, а потом вышел и сам.

В этом году позднее лето затянулось неприлично долго, и Йохан, оттягивая момент неприятного разговора, повел Альберта дальней дорогой, через третью улицу. На ней как раз истошно орала кошка.

Кошек в Горе вообще было мало, а тех, что были, знали, можно сказать, в морду.

– Это же Муха!

– Муха? – растерянно переспросил Йохан, останавливаясь под единственным дубом, который стоял в черте города.

Была какая-то история: что-то вроде того, что это дерево проросло тогда, когда только начали строить Гор, когда это было всего два дома да поле. Тогда еще никто не рисковал ставить дома у самого подножия гор. Горы, знаете ли, раньше частенько потряхивало.

Да и сейчас бывает. И с каждым годом если не чаще, то сильнее. Горы, видимо, не очень довольны таким соседством.

– Ну да, Муха. Джои в ней души не чает, – Альберт вертелся вокруг дуба, примериваясь, как бы на него взобраться и снять неистово вопящего зверя. – Вот дура, забралась и слезть не может. Ну, ты посмотри. Можешь меня подсадить?

– Вижу, – Йохан обернулся вокруг своей оси, Муха взобралась еще выше и осыпала его листками и желудями. – Зачем?

– Зачем подсадить?

Альберт опустил голову и удивленно уставился на друга. Подошва его ботинка с каким-то разочарованным скрипом скользнула по коре.

– Кошку сниму. Наверняка, Лиа сейчас с ног сбилась, ищет ее. Джои же без своей Мухи даже за стол не садится.

– Глупость какая, – Йохан поморщился. – Пусть Лиа идет и снимает свою… Муху.

Альберт кинул на него разочарованный взгляд, подпрыгнул, зацепился за нижние ветки и подтянулся. Через полминуты он уже сидел на ветке и в кои-то веки смотрел на Йохана сверху вниз.

– Это называется взаимовыручка. Да и вообще, странно: ты мне всегда помогаешь. Даже Юнге готов пойти помочь. А тут – кошку снять не можешь. Дурацкий ты человек.

И Альберт скрылся в листве.

– Именно потому что я иду помогать Юнге, – Йохан сунул руки в карманы брюк и пнул подвернувшийся желудь, – а я, заметь, иду, и уже без тебя! А кошку я не стану спасать – ну какой мне от нее прок? Никакого. А никто никогда не делает ничего просто так. И я в том числе.

И, развернувшись, Йохан ушел, как ни странно, в сторону дома Якобсов – выполнять обещание.

Вздохнув, Альберт обреченно глянул вверх, неуверенно позвал Муху на «кис-кис» и принялся карабкаться еще выше. Кошка смотрела подозрительно, гнула спину, но не шипела. Вроде как успокоилась, увидев, что подмога близка, но еще не была уверена, стоит ли довериться этому неведомому парню.

– Ну, тихо-тихо, сейчас мы пойдем к Джои…

– Вечер добрый.

Йохан вошел в дом так широко и решительно, что, кажется, тут же заполнил собой пространство небольшой кухоньки. Марта оторвалась от мытья посуды, сполоснула руки и тщательно их вытерла перед тем, чтобы просто поздороваться.

– Здравствуй, Йохан. А я думала, что Альберт пошел к тебе.

– Он ко мне и пошел. Просто отошел по делам, а я пришел к Юнге, вот, – он показал сверток, – подарок принес. Надеюсь, это ее подбодрит.

Марта как-то подобрела, улыбнулась.

– Может, чаю?

– Можно, – Йохан улыбнулся в ответ и кивнул на лестницу. – Можно?

– Конечно, иди, – Марта включила плитку, которая начала нагреваться. – Я принесу его туда.

Йохан сначала пересчитал ступени, помножил на некую цифру и только после этого начал подниматься. Дойдя до комнаты Юнги, он постучал в дверь, дождался разрешения и вошел.

– Йохан?

Юнга приподнялась, отложила книгу и чуть ли не до ушей натянула одеяло.

Выглядела Юнга плохо – это Йохан определил сразу. В полутьме ее лицо казалось землисто-серым, живыми выглядели только темные ввалившиеся глаза. И лицо у нее стало узкое, заостренное.

А еще она была очень удивлена.

Есть чему удивляться, особенно когда ты уже уверилась в том, что никому не нужна, и тут в твою комнату заходит тот, в кого ты влюблена была с яслей. Ну, задумаешься о здравии собственной головы.

– Я считаю, что я все еще жива, – Юнга хмыкнула и переложила книгу с колен на стол рядом.

– Жива. Привет, – Йохан взял стул, поставил его у кровати и сел сам. – Как ты?

– Хорошо.

Юнга глянула в окно и улыбнулась.

– Чего пришел на вечер глядя? К Альберту?

– Да нет, к тебе. Я привез кое-что из Завода, подумал, что тебе понравится. Чтобы ты не грустила.

У Юнги загорелся взгляд.

А Йохан благодарил себя за предусмотрительность: до дня рождения Петерс оставалась еще одна переправа в Завод.

Их взгляды сошлись в одной точке, на крупных пальцах Юнги, которые неловко развернули хрустящую бумагу.

– Сейчас.

Йохан привстал, убрал бумагу и осторожно разложил украшение по одеялу, натянутому на коленях Юнги.

Стиль у заводчан был специфический. И одна из работ подпольных мастеров Завода лежала перед удивленно рассматривающей его девушкой. На зубчатую половину молнии были нанизаны начищенные до блеска гайки, по обе стороны от неровного куска латуни, на котором был выгравирован профиль дамы с высокой прической.

– Спасибо, – неловко пробормотала Юнга и хотела было спросить, куда ей теперь эту прелесть надевать, но вовремя одумалась.

К тому же, вошла Марта, поставила на стол доску с двумя чашками и блюдцем молочного меда.

– Гляди, что Йохан мне подарил.

Марта если и не оценила красоту подарка, то смогла рассмотреть красоту жеста. Она улыбнулась и протянула руки, чтобы надеть ожерелье на шею своей дочери.

– Очень красиво, Йохан, – она сморгнула слезы, – спасибо. Пейте чай.

И поспешно удалилась.

Йохан придвинулся к столу, помог Юнге сесть ровно и взять чашку – парадную чашку с выпуклыми розами, и хорошо, что Йохан этого не знал.

– Мед?

Юнга неуверенно пожала плечами, как бы говоря: «Потом». Йохан воспринял по-своему, взял ложку на длинном черенке, взял блюдце и вот уже, несмотря на вялое сопротивление девушки, начал кормить ее медом, делая некоторые перерывы, чтобы она еще повозмущалась и запила сладость чаем.

– Юнга, послушай.

Йохан посерьезнел, перестал улыбаться, поставил блюдце на стол, аккуратно отложил липкую ложку и сложил руки на колени. И стал даже похож на приличного человека.

– Слушаю, Йохан.

Она с хлюпаньем допила чай.

– Что бы там кто ни говорил, ты прекрасно знаешь, что лучше тебе не станет. Уже никогда.

Юнга закусила губу, зажмурилась, но слушала внимательно. Йохан ничего, даже гадости, не говорил просто так.

– У нас не осталось ни одного настоящего врача, так, подорожник, разве что, Марта тебе приложит. Но ты понимаешь, что листочки и волшебное нашептывание спасают постольку, поскольку ты в это веришь. Ты веришь, что все будет в порядке?

Юнга робко улыбнулась.

– Не веришь. И никто не верит. Слушай, к чему я это говорю: я заберу тебя в Завод.

– Что?

– Что слышала. Я отвезу тебя в Завод, там найдем врача, который тебе поможет. Лиам не против помочь деньгами.

Конечно, Лиам еще не знал, что ему предстоит оплачивать лечение одной из Якобсов, но в положительном результате своей акции Йохан не сомневался. Лиам давно скинул на старшего сына все дела и воодушевленно принялся заниматься селекцией.

Юнга потянулась, поставила на край стола чашку и неуверенно протянула руки к Йохану.

– Я согласна. Ты не забудешь?

– Не забуду.

Йохан поднырнул под ее руки и обнял, чуть приподнимая над кроватью, задержал дыхание.

– Йохан, ты очень странный.

– Есть немного.

Приоткрывший дверь Альберт успел рассмотреть только то, что его сестра обнимает его друга, после чего дверь тут же прикрыл, стараясь не скрипеть, спустился на кухню, обнял Марту и расхохотался.

– Ну, дела у нас творятся, а мы и не знаем!

– Что, что?

Марта удивленно закружила вокруг него, выкладывая на тарелку кусочки мяса с молочным желе и домашнюю кружку с чаем.

Альберт только улыбнулся и принялся за обед.

Часто так случается, что беда не приходит одна. Если где-то что-то происходит, особенно в таком маленьком городке, как Гор, эхо обязательно доходит до всех окраин. И до Завода бы доходило, если бы не стена.

Третье засушливое лето практически свело урожай на нет. Пришлось сократить торговлю с Заводом, что не могло не иметь последствий.

Затем какой-то дурацкой детской болезнью заболел Джои. За ним, почти сразу, Даан, не переболевший в детстве. Несмотря на абсурдность, о мальчике не волновались, а вот за его отца переживали всем городом.

Через месяц после того, как заболел Даан, на озере нашли перевернутую лодку, которая чинно покачивалась в самом его центре. Это Лиам и Тиль, в знак признательности и взаимопомощи, отправились на рыбалку. С рыбалки они, вестимо, не вернулись.

Весь город, казалось, замер. Иногда только знакомые заходили к Мартенсам или Якобсам, чтобы выразить соболезнования или предложить помощь Йохану да Карелу. Те от помощи отказывались, и только от дома к дому бегал Альберт, помогая то тут, то там, передавая бумаги и записки.

Когда никто не видел, вся ответственность за ферму перекладывалась на Альберта, у которого это получалось лучше, а Карел незаметно ускользал оказывать посильную помощь Даану. Тем более, помощь тому действительно была нужна.

С Йоханом он по-прежнему не пересекался, даже тогда, когда тот увозил Юнгу.

Хуже всех потери города переживала Марта. Хотя ее детям казалось, что больше всего ее тревожит не смерть мужа, а неизвестность будущей судьбы дочери.

Карел с ворохом трав, вытащенных Мартой из запасов, уже ушел на подмогу к Лиа, сбивавшейся с ног между оклемавшимся шебутным сыном и тяжело и затяжно болеющим мужем.

– Карел, не опоздай. Альберт, собирайся, – позвала Марта, проводив старшего сына и домыв последнюю посуду.

Из-за смерти главы семьи на них теперь свалилось втрое больше работы. Но в один день, день похорон Лиама и проводов Юнги, решили не работать.

Марта всего лишь отдраила полы во всем доме, перемыла посуду, собрала Юнгу. Юнга сидела за столом и пила чай. Альберт поспешно спустился, на ходу застегивая пуговицы своей единственной черной рубашки.

Юнга была одета в обычную рабочую одежду, на стуле рядом, который раньше занимал Лиам, лежала ее сумка, поникшая и полупустая. Марта же надела черную блузу с кружевным воротничком и тяжелую юбку в пол. И была очень, неестественно для своей довольно смуглой кожи, бледна.

Йохан появился точно в то время, которое назначил сам.

– Марта, вы меня простите, но сами понимаете, на похоронах я быть не смогу. Вернусь через неделю, как все устрою, – он дернул уголками губ, показывая собственную раздосадованность.

Марта кивнула.

– Я все понимаю. Мы потом покажем тебе место. Может, чаю?

– Нет, пойдемте. У нас время. У вас дела. Альберт, помоги.

Вместе они подняли Юнгу, подхватили с двух сторон и повели на улицу. Марта взяла сумку и поспешила за ними.

– Мам, не переживай.

Уже сидя в лодке, Юнга протянула руку, обняла мать и уткнулась носом в ее плечо. Посопев немного, оттолкнула женщину и украдкой вытерла слезы рукавом рубашки. Йохан так решительно шагнул в лодку, что та закачалась на спокойной воде, а девушке пришлось поспешно схватиться рукой за борт. Хотя, если бы лодка перевернулось, это ее не спасло.

– Все будет хорошо, – уверенно кивнув, сказал Йохан и взялся за весла.

Альберт обнял Марту за плечи – он давно уже ее перерос.

– Пойдем. Лиам, – напомнил он.

– Нет, мы проводим, – твердо возразила женщина.

– Нет, уходите, – Юнга умоляюще глянула на Йохана, тот лишь согласно кивнул.

Только после такого тройного напора, Марта сдалась, развернулась и тихо пошла с причала, едва шевеля ногами под тяжелыми складками юбки. Альберт показал отбывающим поднятый вверх кулак и помчался за матерью.

Полчаса прошли, погруженные во влажную тишину. Йохан сосредоточенно греб, Юнга напряженно молчала, потом наконец-то подала голос, еще не очень уверенно:

– Долго нам?

– Нет, не очень, – Йохан смотрел куда-то в воду.

Берег круто выгибался вдоль высокой стены, отделявшей Завод от остального мира, скрывая от глаз Гор.

– Ты какой-то очень злой.

– Я гребу.

Лодка мягко ткнулась в чужой причал. Йохан напряженно расправил плечи, поднялся, приобнял Юнгу и поцеловал в щеку.

– Ты взрослая хорошая девочка. Надеюсь, все поймешь.

Тех, кто побогаче, хоронили у самой заводской стены. Но таких было мало, да и почти никто не хотел в лучшем мире покоиться далеко от своих соседей. Мало ли – вдруг какие новости, а он вон, у стены.

Вообще, Лиам вполне мог претендовать на место под стеной, но Йохан решил иначе. Он вообще почти все теперь решал в городе. За исключением, конечно, чужих семейных дел.

Хоронить было нечего, никто тела из озера не достал, так что и гробов тоже не было.

Пришел Карел. Лиа привела бледного и укутанного в шарфы Даана, одной рукой сжимая плечо мужа, другой держа за руку сына. Зареванный Джои был очень тих и серьезен.

Петерс, плача, висела на плече явно неуютно чувствующего себя Альберта. По другую руку от него, подхватив сына под локоть, нетвердо стояла Марта.

Больше никого не приглашали, остальные стянулись сами по себе, просто потому что знали Лиама, или тепло относились к Тилю, или пришли поддержать оставшиеся без главы семьи, или потом обещали стол, или что-то еще. Было странно людно, будто весь город собрался.

Марта держалась за сына, чтобы не упасть, и только кивала, когда к ней подходили, трясли за руку, говорили, говорили, говорили.

Безликой тенью появился Маркес. Один, без жены и дочки. Речитативом прочел что-то себе под нос, присел, подобрав темный балахон, прибил к вертикальным доскам по две дощечки поменьше.

Выполнив свой долг, ушел.

На символичное место, которое должно было занимать захоронение двух взрослых мужчин, навалили камней. Подняли и установили своеобразные памятники. Вбили их в землю, хотя какая она там, эта земля. Горцев хоронили в горах.

На дощечках стояли выжженные имена.

Под ними, там, где обычно ставили дату, были дощечки побольше.

Лиам Мартенс

Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью. (Пс. CXXV, 5)

Тиль Якобс

Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. (Иов. I, 21)

Маркес настоял на этом. На всякий случай. Никто ведь не знает, как они умерли. В самом деле, никто не знает. Ничего не знает. Маркес вообще был мрачен и требовал доказательств, что это не самоубийство.

Доказать ни Марта, ни Йохан ничего, конечно, не смогли, но Йохан как-то решил эту проблему. Ничего не сказал, но Маркес пришел, принес освященные таблички, сделал свое дело и ушел. Оно и к лучшему.

Первой ушла Лиа со своей семьей, увела за собой людей. За ней интуитивно потянулись, как за единственным светлым человеком в поблекшем мире.

– Давай не пойдем к ним, – тихо попросил Альберт, поддерживая Марту. – Сейчас бы до дому дойти.

– Нет, пойдем, – прошептала та, бессильно цепляясь за сына дрожащими пальцами.

Альберту стало страшно, когда он понял, что идти она просто не может. Что ее так подкосило? Смерть Лиама? Уход Юнги? Так ведь остался еще он, он и Карел. И они никуда не уйдут. Никогда.

– Мама, – он вздохнул и осторожно повел ее прочь от кладбища.

Вместе с надвигающимся сумраком на город налетел гул от Завода. Он то звучал громче, то тише, приближаясь и удаляясь. От стены первого дома отделилась дрожащая фигурка.

– Можно, я вас провожу?

– Не нужно, – Марта улыбнулась бледной заплаканной Петерс. – Альберт, проводи девочку домой, я сама дойду.

Вздохнув, парень отпустил материнскую руку, а Пет тут же взяла его под локоть. Оставив Марту, с улыбкой смотрящую им вслед, он пошел вперед, постоянно оглядываясь.

Гул стал просто невыносимым, они остановились и посмотрели вверх.

– Что это? – пробормотала Петерс, прижимаясь к его плечу.

– Не знаю.

Громогласный треск прервал гудение, от клина слишком ровно идущих птиц отделилось темное пятно и, оставляя за собой грязный след, начало падать вниз, преодолевая сопротивление воздуха.

– Что это, что это? – пискляво повторила Пет и, подобрав юбку, побежала вперед, туда, где, раскрыв рты, стояли люди, ушедшие вслед за Лиа.

Карел уводил под руку надрывно кашляющего Даана.

– Смотри, птица падает! – Джои подпрыгнул и попытался ухватить «птицу» за хвост, но она, к счастью, была слишком высоко, хотя неминуемо – и очень быстро – падала на Гор.

– Отойдите все!

Лиа расставила руки и поспешно отступила, отталкивая людей.

– Дьявол.

Карел вышел из дома, задрал голову и тут же узнал эту лодку под двумя крыльями для планирования, стремительно падающую на город.

От перебитого механизма во все стороны брызгали искры и валил густой дым, темнеющий по мере приближения к крышам Гора.

Даже если бы все зрители сейчас же убрались с улицы, лодке негде было бы приземлиться: ее крылья были в полтора раза шире пространства, разделявшего дома. Машина и не рассчитывала свое падение, она рухнула на крышу дома, опрокинулась на крыло и потащилась вниз, взламывая черепицу и оставляя проплешины.

Зацепившись за крону дуба и обломив крыло, лодка рухнула на соседней улице. Туда сразу же ринулась толпа.

– Пойдем через двор, – шепнула Петерс и потянула Альберта за собой.

Они приоткрыли калитку в заборе, шмыгнули и по периметру обошли дом. Пробравшись через задний двор, оказались на третьей улице первыми.

Дуб надломился и подкосился, под тяжестью своей монументальной кроны угрожающе навис над улицей, перекрывая подход к месту аварии.

– Он не взорвется? – опасливо поинтересовалась Пет, подкрадываясь к дымящимся обломкам.

– Не знаю. Но вдруг там пилот?

Альберт отодвинул девушку и решительно направился к лодке, хотя внутри у него все дрожало от страха, а шаг был не очень твердым. Ладно, это можно списать на стресс. После того как долгое время ничего не происходит, сразу три таких события за один день кого угодно подкосят.

В последнее время в Горе слишком часто что-то случалось.

Лодка лежала на перебитом крыле, мертво глядя выбитым прожектором. Из-за большого наклона машины пилот, крест-накрест перехваченный ремнями, перевалился через борт и безжизненно свисал, трогательно протянув руку к земле.

Альберт уцепился за крыло, поставил ногу на борт, оттолкнулся и полез наверх, думая сейчас о том, что на него смотрит Пет, а жаль, что не Тиль, или Карел, или Йохан. Но Петерс тоже сойдет – она хотя бы благодарный зритель.

Судя по тому, что крона дуба безмолвствовала, никто не рискнул лезть под ней – решили обойти еще раз, уже с другой стороны.

Добравшись до пилота, Альберт потянул за один ремень, высвобождая тело. Пилот повис на одном ремне, перевернулся, и Альберт увидел его лицо. Точнее, то, что может остаться от лица человека, когда он проезжается лицом по переборке и стеклу. Получилась кровавая каша с осколками в щеках и во лбу.

Альберта замутило, он зажмурился и поспешно сполз с лодки, проскользив по теплому борту животом. Он отошел к Петерс и вцепился в ее руку, тяжело и глубоко дыша.

– Что, что там?

– Ничего. Не знаю. Сейчас… Карел придет и проверит, есть ли пульс. Я… я не понял, – наконец-то смог ответить Альберт, когда тошнота откатила от горла.

Пет осторожно погладила его по руке и шепнула:

– Вот они, сейчас Карел все скажет.

Альберт потряс головой, не обращая внимания на нахлынувшую толпу. Карел действительно подошел к лодке, обошел ее по кругу, осмотрел и, используя переломившийся дуб как подножку, взобрался на борт с другой стороны.

– И почему я об этом не подумал? – пробормотал Альберт, и Пет снова погладила его, только уже по плечу.

– Пойдем отсюда?

– Нет, я должен узнать.

– Он мертв! – крикнул Карел, и его голос тут же перекрыл гул толпы.

– Дуб, кстати, тоже, – добавил он уже тише.

– Так, хорошо, – Лиа замахала руками, – до выяснения обстоятельств расходимся, расходимся. Барти, Джаспер, останьтесь здесь, помогите Карелу вытащить пилота. Если кто-то понадобится, я обязательно позову. Пошли, пошли.

Горцы, недовольные таким поворотом, начали расходиться.

Одумавшись и вспомнив про заготовленную еду, Лиа крикнула им вслед:

– Но жду всех на ужин!

Парни с первой улицы уже лезли на лодку, где Карел возился с оставшимся ремнем.

– Так, дерево придется срубить.

Лиа говорила твердо и уверенно, составляя план для себя и мимоходом успокаивая зеленющего Альберта. Даже Петерс выглядела более спокойной – хотя глаза у нее горели от возбуждения и интереса.

– Даана я пошлю это сделать, когда поправится. Надеюсь, уже скоро. Лодку придется разобрать, так мы ее не вытащим. Что еще?

Она внимательно уставилась на Альберта. Тот сглотнул кислую слюну, окинул взглядом улицу, развел плечи и уже более уверенно перехватил руку Пет.

– Крышу перекрыть нужно.

– И то верно, – обрадовалась Лиа и отвернулась. – Джаспер! Твой отец перекроет пострадавшую крышу?

Парень, державший за руки тело пилота и осторожно сползающий с крыла, ответил, даже не обернувшись:

– Да я и сам могу!

– Вот и славно, – обрадовалась Лиа. – А теперь… Теперь давайте так: Альберт, проводи Петерс до дому, хорошо? Она сейчас одна, ей тяжеловато приходится.

– Хорошо, – ответил Альберт, – но попроси Карела скорее идти домой. Марте нехорошо было.

Лиа кивнула и, дождавшись, пока парень отвернулся, подмигнула краснеющей Пет.

– Лиа очень сильная, – пробормотала Петерс через какое-то время, когда они уже стояли возле большого, но совершенно пустого дома Мартенсов.

– А? Да. Да, Лиа хорошая. И помогает нам всем.

Альберт отпустил руку девушки и чуть покачивался с пятки на мысок, не зная, как деликатно попрощаться и уйти. И уже через пять минут они целовались. Просто потому что Лиам теперь никогда не выглянет в окно, а Йохан не появится раньше, чем через неделю, а Карел и вовсе уже много лет ходит домой другой дорогой.

Прервав поцелуй, Пет смущенно улыбнулась:

– Зайдешь?

Альберт кивнул.

Просто Петерс потеряла отца и сейчас осталась совсем одна, когда брат уехал по очень важным для всего города делам. Лиа сказала, что ей очень тяжело.

Что же, стоит признать, что она, скорее всего, была права.

Дуб Даан срубил. Он поправился, пришел в себя и даже пытался отказаться от помощи, уверяя всех кругом, что он в состоянии и сам утащить дерево к себе. Ему, конечно же, не поверили, монументальный ствол отобрали и отконвоировали до самого дома, передав из рук в руки улыбающейся Лиа. Ее муж выглядел пристыженным ровно до того момента, как в руки его попал резак.

А вот лодку убирать не стали. Никому не нужны были детали от такой несуразной машины, никто не использовал ничего подобного в своей работе. Оставили как памятник. Безымянного пилота же похоронили в предгорье, неподалеку от могил Лиама и Тиля. Тут уже никто даже не стал просить Маркеса, чтобы он пришел. Священник просто передал скверно сработанную темную табличку.

???

Ты приземлился на нашу землю.

И звучало это скорее как угроза.

– Вот помяните мое слово: пройдет пара поколений, и наши с вами потомки решат, что это мы его убили, просто потому он приземлился здесь, – заметила Лиа и тут же перевела для Даана.

Тот только развел руками и что-то показал ей в ответ. Альберт тяжело вздохнул, собираясь с мыслями.

– Лиа, а можно с тобой поговорить?

Женщина готовила для двоих своих детей и одного чужого: Даана, Джои и оставшегося на ужин Альберта. Он не хотел, собирался скорее идти домой, где Карел круглыми сутками сидел с Мартой и начинал, кажется, от этого звереть. Следовало немедленно бежать и забирать у старшего брата часть ответственности, но Альберту этого меньше всего хотелось. Поэтому он и принял приглашение Лиа, которая, казалось, знала о его желаниях больше него самого.

К тому же, Альберта тревожили сразу две вещи, которые он сам не до конца понимал.

– Ты говоришь со мной, – заметила Лиа.

– И то верно, – Альберт еще раз вздохнул и сел так, чтобы быть спиной к увлеченному игрой с Джои и Мухой Даану. – Лиа, скажи. Что нужно сделать, чтобы не забеременеть?

Лиа ойкнула и сунула палец в рот, откладывая нож. Кажется, разговор предстоял нелегкий. И заниматься этим должна была Марта или, на самый крайний случай, Маркес. Лиа пока не была готова.

– Тебе – ничего.

Лиа улыбнулась и протянула руку, чтобы потрепать Альберта по волосам, но парень отпрянул. В глазах его появилась практически паника.

– А вот Даан говорит, что нужно просто вовремя вынимать.

– Прямо так и говорит?

Альберт чуть успокоился и оглянулся на мужа Лиа. Тот был крайне увлечен своим сыном.

– Так и говорит, – подтвердила Лиа и показала руками, как именно Даан это говорит.

Кажется, исходное предложение было прилично длиннее, но Лиа умышленно его сократила.

– Ладно, – Альберт потер глаза и повторил, – ладно, это сейчас не важно…

Лиа обошла стол и присела рядом с Альбертом, сжимая его плечо сильными пальцами. Даан заинтересованно на них обернулся, но тут же его симпатичное лицо исказила раздосадованность. Это был разговор не для него, и все трое это понимали.

– Послушай, Альберт. Мне очень приятно, но почему ты спрашиваешь это не у Марты или Карела, а у меня?

Альберт трижды успел пожалеть, что вообще спросил. Ничего нового он не узнал, мог бы сам как-нибудь догадаться.

– Понимаешь, – Альберт потер шею и повел плечом, но Лиа руки все равно не убрала, – Марте сейчас не до того. Правда, ее больше тревожит, что она не может толком работать и все делаем мы. А Карел. Знаешь, я очень сомневаюсь, что он вообще что-то умеет!

Лиа рассмеялась. Похлопала его по плечу и снова вернулась к столу, за которым резала овощи.

– Вот дела! Зря ты так думаешь о своем брате.

Альберт удивленно уставился на женщину, повернувшуюся к нему спиной.

– Ты что, знаешь что-то, чего не знаю я?

– Ну, конечно же, я знаю, – Лиа дернула плечом, скидывая зелень в большую сковороду, уже начинающую брызгать маслом. – Я как-никак старше тебя на пятнадцать лет, я точно знаю больше твоего.

– Лиа! – с упреком воскликнул Альберт.

Джои удивленно глянул на него и, оторвавшись от отца, решительно сел рядом. Ему тоже было интересно. Даан, конечно, тут же появился за столом.

– Я ничего тебе не скажу, Мартенс. Это ваши дела. Надо будет, сам спросишь.

Еще полчаса они не разговаривали ни о чем важном. Джои тискал Муху, Даан что-то сосредоточенно чертил на куске бумаги, Лиа занималась жаркой. Альберт пытался собрать остатки мыслей в кулак и не думать о том, что же такого старшее поколение знает о Кареле, но не говорит.

– Итак, – перед каждым появилось по тарелке с овощным рагу с гречневой лепешкой на краю и Лиа наконец-то села. – Так что тебя тревожит на самом деле? Явно не самовоспроизведение в потомках.

Альберт кивнул, но для начала зачерпнул ложкой вываренную картофелину и отправил ее в рот. Прожевав – с трудом, обжигаясь, – он наконец-то ответил:

– Йохан не вернулся.

– Йохан и раньше опаздывал, – заметила Лиа.

– Но не так сильно. Он опаздывает на полторы недели. И с ним… Юнга.

Из посторонних про Юнгу никто, кроме Лиа и Даана, не знал. Все думали, что она по-прежнему дома, поэтому Марта вынуждена передать свои дела сыновьям. Или умерла уже – хотя, если бы умерла, то рядом с могилами Лиама и Тиля появился бы еще один скромный крест.

– Мне кажется, что если бы Йохан был сейчас здесь, было бы немного проще. Он бы точно помог. Я не могу смотреть на Карела. Мне кажется, что он вот-вот перебьет все тарелки, которые моет, пойдет к озеру и утопится. Вот такое дрянное ощущение.

– Карел так не поступит, – Лиа задумчиво постучала ложкой по краю тарелки, затем отвлеклась, чтобы жестами ответить Даану на какой-то вопрос. – Он теперь несет ответственность за вас всех, слишком большую ответственность, которую не переложишь ни на Марту, ни на Юнгу. Даже Йохана нет, тут ты прав.

– Понимаешь, Лиа, – Альберт сжал в кулаке черенок деревянной ложки, Даан осторожно разжал его пальцы и отобрал свою работу, пусть не вечную, но, тем не менее, дорогую его сердцу. – Я его не знаю. Вчера влетел на кухню, наорал на меня, чуть стол не перевернул и убежал куда-то. Мне кажется, это плохо закончится. И я не могу ничего сделать для него, понимаешь? Он не идет на контакт и помочь не позволяет.

Лиа протянула руку и попыталась потрепать его по волосам, но парень поспешно отклонился. Ему это казалось чем-то слишком детским, как будто это он до сих пор нуждался в опеке, а не наоборот, пытался сейчас позаботиться обо всех кругом. Он бы и о Марте заботился, если бы ту не заслонял своими выдуманно широкими плечами Карел. Свои бы нервы в порядок привел, прежде чем…

– Лиа, Лиа, послушай, – он поймал ее руку, украдкой глянул на Даана и несильно сжал. – Пообещай мне, что никому не расскажешь то, что я тебе сейчас скажу. Даан, и ты тоже.

Лиа быстро перевела, но Даан и сам, вроде бы, понял, поэтому просто кивнул. Так понятнее, чем сейчас руками махать. Да и Альберту нужно не это.

– В общем, я вот что хочу сказать, – Альберт глубоко вздохнул, задержал дыхание, пытаясь унять колотящееся сердце, и внезапно выдал, – если Йохан не вернется к следующей неделе, я поеду его искать.

Лиа закашлялась, поперхнувшись, Даан с округлившимися глазами хлопал ее по спине и требовал ему все объяснить. Насколько вообще Даан мог что-то требовать, но жесты у него получались очень экспрессивными.

Откашлявшись, Лиа быстро перевела Даану все, что сказал Альберт. Даан резко стукнул кулаком по столу, хмурясь.

– Нет, я все решил.

Теперь беседа шла в трех направлениях: Альберт говорил Даану, Лиа переводила, Даан отвечал и снова Лиа переводила. Но Альберт был настроен решительно как никогда.

– Вы не понимаете? Если Йохан не вернется, городу придет конец.

– Погоди, – Лиа вдруг бросила переводить и нахмурилась. – Почему ты думаешь, что мы не проживем без Йохана? Все будет отлично, и даже лучше.

Альберт поджал губы.

– Неужели ты не понимаешь, что Мартенсы были головой города?

– Понимаю.

Лиа едва уловимо изменилась в лице, взволнованный и ничего не понимающий Даан ухватил ее за локоть. Она резко поднялась и взяла тарелку Альберта.

– Только у города еще осталось сердце, знаешь.

Альберт молчал, глядя перед собой. Затем он поднялся, тихо извинился и вышел, сгорая от стыда.

Нет, от своего мнения он не отказывался. Просто очень запоздало понял, что Лиа, делающей все, чтобы собрать рассыпающийся город в кулак, было очень неприятно услышать такое. Наверное, она всегда хотела взять управление в свои руки, и меньше всего ей хотелось слышать, что у нее ничего не выйдет. Даже в такой, косвенной форме. Ну и пусть, что Альберт не хотел обидеть. Нужно было раньше подумать, кому говоришь такие вещи.

Но он же трижды подумал! Думал, Лиа поймет, может, поругает, но поддержит. Очень досадно, когда ждешь от человека поддержки, а в итоге сам его страшно обижаешь. Это при всем при том, что обидеть уверенную в себе и веселую Лиа практически невозможно.

Но Альберт смог. И вот, все, ему больше не к кому обратиться за советом. Карел за одну такую идею ему голову отвернет (это он раньше не мог, а сейчас – черт его знает), Марта переволнуется страшно, Петерс… да не поймет ни черта Пет, о чем с ней вообще разговаривать?

Ругая себя, Альберт шагал домой, сунув кулаки в карманы брюк.

Все шло как-то не так. Наверное, уже пару лет, но особенно сильно Альберт чувствовал это в последние полгода. С тех пор, как умер Тиль, ему совсем стало не с кем поговорить, на любую тему, даже не касающуюся Петерс. Да о чем угодно!

– Я дома! – он прикрыл за собой дверь и замер, ожидая реакции.

Марта была в своей комнате наверху, и Карел наверняка там же. Но нет.

Он вошел следом и несильно толкнул в спину. В руке у него была бутылка молока и полукружье сыра.

– Где ты был? – сварливо поинтересовался брат, щурясь.

У него ужасно испортилось зрение, а казалось, что он ужасно мрачен. Вот, и на лбу появились две вертикальные морщины.

– У Лиа.

Карел обвел его задумчивым взглядом, но дальше расспрашивать не стал. Имя Лиа было достаточно уважаемым в семье, чтобы им можно было прикрыться в любой ситуации. Понятно, что он не по улице праздно шатался.

Сгрузив на стол все, что держал в руках, Карел кивнул.

– Приготовь ужин, будь добр. Я пойду к Марте.

– Хорошо.

Спорить Альберту не хотелось. Разговаривать, в общем-то, тоже. Ему казалось, что если он и Карелу скажет что-то не то, мир точно рухнет. Или озеро разольется и затопит все вокруг. Ну, или стены Завода рухнут и передавят всех. Маловероятно, конечно, но безумно угрожающе.

Задумчиво оглядев продукты, из которых предстояло готовить ужин на троих, Альберт поймал себя на совершенно страшной мысли: хорошо, что не на пятерых. Постучав себя костяшками пальцев по лбу, он достал из корзины три яйца и разбил их в миску. Самое быстрое и простое, что пришло ему в голову – сырный омлет.

Пока они могут себе это позволить.

От собственного упаднического настроения Альберту хотелось плакать, как пятилетнему. С нажимом потерев глаза, он дождался, пока омлет прожарится, и неопрятными комками скинул его в три тарелки. Свою и Карела оставил на столе, налил крепкого, терпко пахнущего молоком чая в кружку, перехватил все поудобнее и отправился наверх, осторожно переступая со ступеньки на ступеньку. Он не привык никому носить еду и ужасно боялся, что сейчас все уронит. Тогда придется все переделывать и убираться.

Убираться лишний раз не хотелось, а еще больше было бы жаль потраченных впустую продуктов – их и так оставалось слишком мало.

Толкнув плечом дверь, Альберт осторожно вошел в комнату. В маленьком темном помещении было затхло и тепло. Карел сидел у кровати Марты, которая полусидела на подушках и улыбалась.

Альберт уже забыл, как их мать умеет улыбаться. После такого беда не беда, ссадина не ссадина и драка не драка. Сразу как-то понимаешь, что все хорошо.

– Я принес ужин, – под тяжелым взглядом Карела он поставил тарелку и кружку на столик.

Марта потянулась и села на кровати, свесив ноги вниз.

– Спасибо, Берти. Возьми стул, садись.

Альберт наклонился к Карелу, пробормотал, что их ужин ждет внизу, подтащил стул и сел. Несмотря на нематериальное тепло, которое излучала Марта, ему было неуютно и страшно находиться в этой комнате. Это было неправильно: есть люди, которых не представляешь вне кухни и их работы.

– Ты давно не заходил, Альберт, – без упрека заметила Марта, дуя на вилку, с которой свисал кусок омлета. – Дел много? Я понимаю.

Карел напряженно глядел на него, ожидая ответа. Альберт кивнул:

– Много, мама. Прости.

Она снова улыбнулась, светло и умиротворяюще.

– Знаете что, мальчики? Поешьте-ка, и я поем, а затем пойдемте прогуляемся? Залежалась я что-то.

Альберт хотел было возразить, но Карел его опередил:

– Куда, Марта?

– Отца вашего проведаем.

Братья переглянулись и, по очереди поцеловав мать в лоб, спустились вниз, где уже остывал их омлет.

– Чай или молоко? – деловито поинтересовался Альберт, колдуя над чайником.

– Одна ерунда. Давай чай.

Карел был погружен в собственные мысли, поэтому не сразу, но протянул задумчиво:

– Как ты думаешь, она хочет на кладбище или к озеру?

– Не знаю, – Альберт тяжело вздохнул и сыпанул в чайник горсть вымоченных в молоке чаинок, похожих на траву, покрытую налетом. – Но не хотелось бы тащить ее через весь город.

Марта шла на удивление бодро, не позволяя сыновьям держать себя под руки, но все равно они брели совсем рядом, готовые в любой момент подхватить ее. К счастью, решено было не идти к озеру. Теперь оно больше ассоциировалось с уходом Йохана и Юнги, что было едва ли приятнее, чем смерть двух глав семей в нем. Да и правда ли они утонули?

Марта тут же свернула за угол дома, стоило им выйти, и направилась вверх, к горному кладбищу. Дорога эта была короткой, но не самой легкой. Идти предстояло практически по наваленным булыжникам, там, где пройти могли только славно объезженные кони. Марте было тяжело, но она упорно шла, переступая камни и приподнимая подол юбки, чтобы он не цеплялся за колючие хилые кустарники.

Три креста, стоящих поблизости, она нашла сразу же, безошибочно подошла к могиле мужа, с силой сцепила пальцы и закрыла глаза. Сосредоточенная, маленькая, грустная и – почему-то – очень одинокая. Плечи ее чуть подрагивали, может быть, от невыплаканных слез, а может, от внутреннего напряжения.

Альберт и Карел остановились на почтительном расстоянии, виновато молча. А что они могли сказать кресту на могиле своего отца, в которой даже не было тела? Только так, потупившись, скорбно молчать.

– Как ты думаешь, зачем ей это? – тихо спросил Альберт, поворачиваясь к брату.

Тот задумчиво глянул на него (они почти сравнялись в росте), и младшему показалось, что он не ответит, только окатит презрением.

– Мне кажется, она прощается.

– С отцом? – Альберт удивился.

– Да. А почему нет?

– Ну, ты бы стал прощаться с горсткой камней, под которой ничего нет?

Говорили они полушепотом, чтобы не помешать матери скорбеть, но их лица отражали весь спектр возможных в данной ситуации эмоций. Альберт был немного удивлен, Карел – раздосадован. Какая-то дурацкая ситуация складывалась, противоестественная. И оба ее не очень-то понимали.

К этому времени уже окончательно стемнело и начал моросить мелкий противный дождь. Карел скрестил руки на груди, нахохлился, устало зажмурился.

– Не простынет? – снова отвлек его от мыслей Альберт, за что заслужил недовольный взгляд. – Ну, сам посуди, простоит под дождем, потом по холоду возвращаться…

– Ну и простынет, – пробормотал Карел. – Так хоть отлежится, а то в кровать ее не уложишь. То тут о деле вспомнит, то там, то пол помыть надо, то на чердаке прибраться, да и вообще, «залежалась я что-то».

Альберт невольно заулыбался – так у брата похоже получилось передать взволнованные скрипящие нотки в голосе матери.

– Нехорошо так говорить, знаешь ли. А еще священник.

Ему тут же прилетел смачный подзатыльник. Пока Альберт осмысливал ситуацию, Марта обернулась на них и покачала головой. А Карел, кажется, удивился еще больше, чем пострадавший.

– Извини.

Альберт пожал плечами.

– Ничего страшного. У Тиля рука была тяжелее.

Ему показалось на мгновение, что Карел снова его ударит, но этого не случилось. Брат зажмурился и выдохнул сквозь сжатые зубы.

К ним незаметно подошла Марта.

– Идем. Я буду спать, – и, взяв сыновей под руки, она начала осторожно спускаться.

Марта и правда засыпала и клевала носом, все замедляя и замедляя шаг, но у дверей дома остановилась и обернулась, строго глядя на старшего сына.

– Карел. Возьми брата и иди погуляй.

– Мы тебя доведем до комнаты.

– Я дойду. Идите. Альберт, кажется, что-то хотел тебе сказать. Верно?

Альберт потрясенно молчал и смог только дернуть плечами, когда Карел на него обернулся с вопросом в глазах.

– Да, мам. Спасибо.

– Хорошо. Мы скоро вернемся.

Марта мягко улыбнулась и скрылась за дверью, оставив братьев в поскрипывающей сверчками ночной тишине.

– Ну, пойдем пройдемся, – протянул Карел, приоткрывая дверь и снимая с крючка свой пиджак и легкую куртку брата. – Держи, прогуляемся до лодки.

Почти всю дорогу, занявшую не больше десяти минут, они молчали. Альберт, помня разговор с Лиа, старательно подбирал слова, но стоило им дойти до небольшой инсталляции из поломанной машины и дубового пня, как все вылетело из головы.

– Знаешь…

Альберт с удивлением смотрел, как Карел взбирается по перебитому крылу в лодку и садится на место пилота.

В домах по обе стороны от улицы горел свет, еще не закончился день у жителей Гора, но постепенно окна гасли, одно за другим. К нему подступило страшное ощущение, что они в темноте одни и никого вокруг.

Альберт подошел к лодке и прислонился к нагретому за день боку, глядя вверх, на увлеченно копающегося в рычажках Карела.

– Как только увидел эту штуку, подумал, что хотел бы на ней полетать. Жаль, что она уже не на ходу, да?

– Наверное, жаль.

Альберт удивленно поднял брови. Вот уж более чем бредовая идея.

– Так о чем ты хотел поговорить?

Альберт сполз спиной по борту машины и присел на корточки.

– Карел, послушай меня, пожалуйста, и постарайся понять, о чем я тебе говорю, – ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что Карел напрягся и привстал с места, глядя на брата. – Я не буду тебя спрашивать, что такого ты натворил, что все на ушах стояли, и почему мне об этом никто не рассказывает. Ты ничего не обязан мне рассказывать, я знаю. У тебя своя жизнь. Я всего лишь хочу узнать твое мнение.

– Н-ну? – задумчиво пробурчал голос сверху.

– Если Йохан не вернется, у Гора есть будущее?

– У Гора есть Лиа. Но это лишь вопрос времени, – голос Карела стал еще непонятнее.

Он сложил руки на краю лодки и устроил на них подбородок, глядя в том же направлении, что и брат. Там, в полнейшей темноте, заканчивался город и начиналась стена Завода.

– Тогда я пойду искать Йохана. Его нужно вернуть.

– Не пойдешь. Ты нужен здесь. А он, если не вернулся, значит… значит, его уже нет.

Альберт вздрогнул и отрицательно помотал головой.

– Он с Юнгой, и он обещал, что все сделает. Я ему верю.

Карел где-то наверху помолчал и ответил только через пять долгих минут.

– Я бы на твоем месте не верил каждому встречному-поперечному. Хорошо это не кончится.

– Ты просто обижен, Карел.

– Ничего подобного. Ты хотел услышать мое мнение. Я все сказал.

Заскрипел неизвестный материал, из которого была сделана лодка: это Карел сполз на землю. Он постоял рядом с братом, погладил лодку по крутому боку и спрятал руки в карманы.

– Я запрещаю тебе туда идти. В этом нет смысла. Понимаешь?

– Понимаю, – Альберт тоже поднялся, потопал затекшими ногами. – Только ты тоже не прав. Во всем есть смысл, во всех наших поступках. Большое спасибо, что ответил. Было приятно с тобой поговорить.

Он различил, как Карел скрипнул зубами, потом коротко кивнул и зашагал в сторону стены. Пожав плечами, Альберт пошел в другую сторону – так было куда ближе.

Уже лежа в кровати и пытаясь уснуть, Альберт отчетливо расслышал тихие шаги: Карел пришел намного позже. Лестница заскрипела под шагами вверх, шорох прошелся по комнате за тонкой стеной, и лестница снова заскрипела, но уже вниз.

На удивление равнодушно отвернувшись и натянув на плечо колючее одеяло, Альберт уткнулся носом в стену, зажмурился и наконец-то смог уснуть.

Альберт проснулся, едва рассвело, полежал немного в кровати, ловя крохи уходящего сна, в котором смешались Петерс, ее старший брат, злая Лиа и уставший Карел. Человеческие лица проступали одно через другое, и выходило, что Пет приобретает черты стремительно уходящего Карела, а в глазах Лиа можно рассмотреть отражение Йохана.

Балки под потолком давным-давно прогнили и сыпали труху ему в лицо, как будто в них копошился кто-то живой и очень недовольный своим пробуждением. Крысы по чердаку бегали, должно быть.

Умывшись, Альберт спустился на кухню, чтобы приготовить завтрак, пока никто не проснулся.

Никто и не проснулся. Карел спал, опустив голову на сложенные руки, из-за отъехавшего стула вытянувшись всем телом в направлении стола. Альберт тронул брата за плечо, тот вздрогнул и резко выпрямился. Отчетливо слышно заскрипели позвонки в затекшей за ночь спине.

– Что? Альберт? Что? Уже утро? Вот дьявол...

Карел потер лицо, беспомощно и глупо смотря по сторонам. Голову он держал чуть наклоненной, будто не мог ее повернуть.

– Ты куда-то собирался?

Альберт встал за его спиной, одной рукой сжал плечо, запястьем другой руки надавил на позвоночник под углом. С тихим хрустом пара позвонков встала на место.

– Да, – Карел зажмурился и облокотился на стол.

– Но проспал? – хруст раздался громче и отчетливей: законное место обрели сразу три позвонка между лопатками.

– Увы.

– И куда собирался, что тебе было важно идти ночью?

– Дело у меня одно есть.

Закончив со спиной, Альберт положил руку на шею брата, разминая затекшие мышцы. Это было больно, и Карел недовольно морщился и поводил головой.

– Такое дело, что ты взял с собой свою одежду? Вон, даже носки. И любимую рубашку!

На стуле рядом лежала темная груда: рукав рубашки торчал из-под пиджака, брюки с недовывернутой штаниной соседствовали с носками.

– Дело такое, что переодеться придется.

Наконец-то поняв, к чему этот обманчиво вкрадчивый тон и посильная помощь, Карел резко встал, отчего стул чуть не опрокинулся на Альберта, обошел стол и сгреб в охапку свои вещи. Подержав в руках, он снова опустил их на стул и принялся вытягивать вещи по одной, аккуратно их складывая.

– Что за дело, Карел? – настаивал младший брат, сжимая пальцами спинку стула.

Вид у Альберта был обреченный и сосредоточенный.

– Тебя это не касается.

Карел закончил с одеждой, подхватил сложенную стопку и направился вверх. Альберт плелся следом, даже прошмыгнул следом за ним в комнату.

– Мне кажется, – Альберт подпер дверь спиной и скрестил руки на груди, – что меня это как раз очень даже касается. Если ты вдруг решишь утопиться или повеситься, то это только добавит проблем, причем добавит их мне, а не тебе!

Карел положил вещи на кровать и обернулся с улыбкой.

– Ты идиот?

– Чего это? – Альберт, кажется, даже не обиделся, только выпятил подбородок в попытке казаться взрослым и уверенным в себе.

– Неужели ты думаешь, что я пошел бы топиться вместе со своей любимой рубашкой? Или вот с этими вот носками? – Карел указал на аккуратно сложенную пару.

– С тебя бы сталось утопиться вместе со всей своей одеждой и книгами, чтобы не оставить следа на этой бренной земле.

Карел недовольно повел бровью и остановился посреди комнаты.

– Почему ты вообще считаешь, что я буду перед тобой оправдываться?

– Потому что я твой брат!

– Знаешь, что… брат?

Карел вдруг ни с того ни с сего вспылил и резко подошел к двери, заставив Альберта сжаться в предчувствии удара. Но этого не произошло: Карел отодвинул его от двери и вышел в коридор, вытаскивая младшего брата следом.

Волоча Альберта вниз по лестнице, он понизил голос, чтобы не разбудить Марту.

– Для твоего драгоценного спокойствия и чтобы ты не перебудил половину Гора, я пойду, оставив все свои вещи на месте. Доволен? Готовь Марте завтрак, я ухожу.

Альберт поспешно встал у плиты, хотя планировал еще успеть сходить в землянку за сыром. За остатками сыра, если можно так сказать.

– Сыр кончается. Вернешься – поможешь? – не оборачиваясь, поинтересовался он.

Карел пробормотал что-то невнятное и снял свой пиджак с крючка, накидывая его на плечи. В карманах шуршал какой-то бумажный мусор.

– Когда ты вернешься? – с нажимом спросил Альберт, в одной руке держа терку, в другой – кусочек сыра.

Старший брат ответил совсем уж что-то невразумительное и ушел, хорошенько приложив дверью о косяк.

Альберт потер нос ручкой терки и вздохнул. Все складывалось как-то совсем ужасно. И ведь не хотел Карела терзать, просто так вышло. Да и реакция у него на простые, казалось бы, вопросы, странная. Как у преступника какого-то.

Карел спрятал руки в карманы брюк и направился вверх по улице.

Он злился, только вовсе не на Альберта, как, должно быть, думал младший, а на себя. Он сам не ожидал от себя такой реакции, да и проспал, к тому же. А значит, придется ждать следующей ночи.

Можно было бы, конечно, помочь Альберту по хозяйству, с тем же сыром или принести овощи от Петерс, но Карел слишком хорошо себя знал: ему будет стыдно смотреть брату в глаза, а уж что говорить про Марту, которая, наверное, сразу же все поймет. И понимающе погладит по плечу, прощая все прошлые, будущие и нереализованные грехи. Это уж слишком для его и так прилично истрепанной совести.

– Вот так дела. Здравствуй, здравствуй,– отвлекла его от мыслей темная фигура с резким скрипучим голосом, возникнувшая из-за поворота. – Куда летишь, Карел?

– По делам, – более агрессивно, чем следовало, отозвался Карел и тут же поспешил исправиться: – Как ты? Как Эльза? Как дочка?

– О, я хорошо, – Маркес хищно улыбнулся, пожимая протянутую Карелом руку. – Я в норме. Эльза отлично. Дочка умерла полтора года назад, спасибо.

Выражение его лица не изменилось ни на йоту, а Карел по привычке виновато потупился.

– Я не знал.

– Тебе и не положено знать, – отрезал священник. – Зато я знаю, что у тебя все ох как не сладко, да? После смерти Тиля все на тебе, все на тебе, а ведь ты ничего не умеешь.

Карел поднял голову и улыбнулся, чем вызвал замешательство у Маркеса.

– А знаешь что, Маркес?

– Что?

– Провались ты к дьяволу вместе со своей женой. Пожалуйста, – и, обойдя священника по широкой дуге, зашагал дальше, хотя улыбка тут же сползла с его лица.

К тому моменту, как Карел добрался до дома Лиа, настроение его упало ниже некуда. Лиа уже не спала, но встречать его выбежал Джои. С разбегу повис на шее, задрыгал ногами, но все – молча, с очень довольной улыбкой.

– Эй, привет, – невольно и сам Карел заулыбался, поставив мальчишку на пол, щипнул за веснушчатый нос. – Как дела?

– Во, – Джои показал ему большой палец.

– А что ты такой тихий у нас сегодня? Все спят?

– Нет, – решительно помотал головой.

Появившаяся из кухни Лиа обняла сынишку, поцеловала в макушку и пояснила:

– Ему так проще с Дааном общаться. Но, боюсь, сложнее со всеми остальными.

Карел задумчиво посмотрел на нее и кивнул. Наверное, это лучше – иметь общий язык с отцом, а потом и остальное приложится.

– Так, шагай на кухню, тесто меси.

Джои кивнул и умчался. Лиа показала Карелу на дверь зала, и они еще некоторое время помолчали, пока рассаживались посреди опрятной пустоты комнаты.

– Чем я могу тебе помочь?

– А может, я в гости зашел? – глупо пошутил Карел.

Лиа понимающе усмехнулась.

– Ладно, ладно. Альберт не дождется меня и уйдет либо помогать Петерс, либо делать сыр. Мне нужно, чтобы ты сходила и забрала мои вещи. Все они лежат на кровати. А я тебе тут по дому помогу.

Лиа нахмурилась, но все-таки кивнула.

– А сам ты чем планируешь в это время заниматься?

– Честно? – Карел беспомощно улыбнулся и потер лоб. – Я хотел поспать здесь, у тебя. Можно?

– Можно, – она вздохнула и кивнула на лестницу, ведущую наверх. – Где гостевая комната, ты знаешь, но когда я проснусь, мы с тобой поговорим. Уговор? Мне очень любопытно.

– Уговор.

Карел уныло кивнул и пошел в комнату для гостей, где ему частенько приходилось оставаться вместе с отцом после увеселительных мероприятий Даана, имевших привычку затягиваться.

Он рухнул на твердую кровать, которая даже не скрипнула, вытянулся во весь рост и закрыл глаза. Уснул он или не уснул – Карел так и не понял, иногда выныривая из вязкой темноты, оглядывая комнату и снова куда-то проваливаясь. Но когда он проснулся – если все же спал – рядом сидела Лиа. Кровать не прогнулась под ними, похоже, что в ней вовсе не было ничего, кроме каркаса и еще пары досок.

– Я принесла вещи, – как-то очень спокойно произнесла Лиа, задумчиво теребя рукав черной рубашки. – А еще я говорила с Альбертом перед этим. Я сказала, что иду к Марте.

Карел смотрел на нее исподлобья, поджав ноги и сложив руки на коленях.

– Хочу просто заметить, что, несмотря ни на что, брат у тебя замечательный. Ничего мне про тебя не сказал. Видимо, решил, что это ваше семейное дело и вы сможете решить все сами.

– Вряд ли он вообще о чем-то думал, – пробурчал Карел.

– Так вот. Альберт ничего мне не говорил, на вопрос, где ты бродишь, сказал, что ты сам за себя отвечаешь и никто тебе не указ. Но я знаю, где ты. Поэтому, пожалуйста, ответь мне – куда ты собрался?

Карел отвел взгляд и поджал губы. Отвечать он не собирался даже Лиа, к которой он относился очень хорошо.

– Я уже говорила это Альберту, скажу и тебе. Я знаю, почему он хочет уйти, и я даже пытаюсь его понять. А вот что движет тобой – я могу только догадываться. И мои предположения мне не нравятся.

Она уложила рукав по-женски ровно и аккуратно, после чего погладила Карела по локтю.

– И если я права – а если ты мне не расскажешь, я буду думать именно так, – то ты просто-напросто трус. Мне не хотелось бы так о тебе думать. Слушай, что я говорила твоему брату: я понимаю, что вам обоим очень трудно. Да, ему не менее трудно, чем тебе, что бы ты там себе ни думал. И на вас лежит огромная ответственность, не только за Марту, но и за всех, кого вы оставите без сыра и творога. Я вот люблю творог. А Джои любит сыр. Ты готов оставить Джои без сыра?

Карел раздраженно фыркнул.

– Это шантаж. И с сыром Альберт лучше управится.

– Видишь, ты перекладываешь ответственность на младшего – младшего, я повторяю! – брата. Неужели ты считаешь это нормальным? Тебе сколько лет, что ты убегаешь от ответственности?

– Нормально мне лет…

Лиа взяла вещи, переложила их на кровать рядом. Прислушалась к живой тишине внизу и покачала головой.

– Вот уж чего не думала, так это того, что Мартенсы и Якобсы будут разбегаться, как тараканы от света. Как будто у нас проблем никогда не было.

Подхватив вещи, Карел резко сел, чуть не толкнув Лиа плечом.

– Ты ничего не понимаешь.

– Ну да, – тут же согласилась Лиа. – А еще это не мое дело совсем. Я знаю. Я это слышала уже очень-очень много раз. Но я не думала, что ты сможешь бросить Марту. Ты же знаешь, это плохо кончится. Гор рушится прямо на глазах, а ты тут жалеешь свое обиженное эго. Как-то по-детски, не находишь?

– Это не твое дело, – огрызнулся Карел, сутулясь и зарываясь пальцами в свои густые волосы.

После отрывчатого тяжелого сна ему было нехорошо и меньше всего хотелось слушать нотации обычно такой приятной Лиа. Хуже было бы только видеть упрек на лице Даана, который сказать-то ничего не мог, но если мог бы – обязательно бы сказал. Карел надеялся, что Лиа пока ничего не говорила мужу.

А потом уже будет все равно.

– Карел, я не хотела бы этого делать, но я использую свое право голоса, чтобы запретить тебе то, что ты придумал.

Карел изменился в лице. Встал, обняв свои вещи. Лиа привстала, напряженно смотря на него.

– Нет. Ты не использовала голос официально, этого никто не может засвидетельствовать, даже Даан. Поэтому не считается. Ты можешь мне запретить только как друг семьи. И я не послушаюсь. Пока, Лиа.

Он решительно вышел из комнаты, оставив Лиа за спиной.

Спустившись в зал, он помахал Даану, привлекая к себе его внимание.

– Джои, можешь мне помочь? Сейчас я скажу твоему отцу кое-что, а ты переведи, если потребуется. Хорошо?

Мальчишка кивнул и встал рядом с ним. Даан удивленно переводил взгляд с одного на другого.

– Даан. Я хочу тебе сказать вот что: береги Лиа. Она у тебя самая замечательная на свете.

Улыбнувшись, Карел потрепал Джои по волосам.

– И ты береги маму.

Он вышел из дома, на ходу заматывая свои вещи в помятый пиджак.

Даан посмотрел на него удивленно, посидел немного, но по мере того, как проходило время и Джои пытался что-то сказать, на его подвижном лице появлялась мысль. Судя по напряженной складке между бровей, не очень хорошая.

Он вскочил и быстро зашагал вверх по лестнице. Видимо, думал, что сейчас увидит свою жену зареванной и в рваной юбке.

Но та уже спускалась и очень удивилась, когда Даан, не позволяя ей идти самой, подхватил на руки и уволок в зал, где Джои молча радовался и хлопал в ладоши.

Альберту казалось, что Лиа знала больше, чем говорила. Например, когда уговаривала его не уходить за Йоханом. Про ответственность говорила. Которая совершенно внезапно легла на него с удвоенной силой.

– Ты знаешь, куда ушел Карел? – поинтересовался он у Лиа, когда заскочил на пять минут, чтобы передать последнюю голову сыра.

Мыслями он был где-то далеко, в бидоне с молоком, который скоро должен был стать новой молочной продукцией.

Марта рвалась помогать, но сын раз за разом оставлял ее в постели. Иначе легенда о том, что Карел буквально днюет и ночует в землянке, с треском бы провалилась.

– Не знаю, – она покачала головой, отрезая полголовы и возвращая ее назад. – Держи, это твое.

– Оставь. Через неделю еще будет готово. Марта сыр не ест, а я буду на ужин приходить.

Лиа хмыкнула и завернула сыр в хрустящую бумагу. Ей почему-то показалось, что теперь на Альберта навалится столько дел, что ему будет далеко не до дружеских посиделок за кухонным столом.

– Хорошо, приходи, – она улыбнулась и одобряюще потрепала Альберта по волосам.

Тот даже не дернулся, хотя если бы знал, о чем женщина думает – обязательно бы обиделся. А думала она о том, что мальчику теперь несладко придется. Хотя, наверное, если бы он пошел за Йоханом в Завод, было бы ничуть не лучше. В общем, куда ни повернись – везде ничего хорошего.

Самое время стать настоящим пессимистом.

– Побегу, работы много.

Лиа кивнула. Ей было приятно узнать, что Альберт не прибежал к ней, чтобы пожаловаться на нерадивого братца, который просто исчез, сбежав от трудностей. Впрочем, то ли еще будет через пару месяцев.

– Пока-пока, – Лиа протянула ощутимый по весу промасленный сверток. – Сегодня ты, я думаю, на ужин не придешь. Вот вам, чтобы на готовку не отвлекался.

– Спасибо, Лиа. Большое спасибо, – Альберт устало улыбнулся и поднялся со стула. – Джои, до встречи. Забегай, если что.

Он потрепал мальчика по кучерявым волосам и настоятельно ткнул пальцев в кончик носа.

– Даану большой привет. Он где?

– Во дворе со стульями возится, – отозвалась Лиа.

– Ну, тогда огромный привет, а не просто большой.

Альберт махнул рукой и вышел на улицу, где уже второй день моросил дождь.

Из-за влажности дороги и предгорье развезло, песок с камнями, составляющий большую часть улиц, намок и превратился в глину, так что пройти и не поскользнуться было практически невозможно.

Дома его уже ждал Маркес. Он сидел за столом и очень обрадовался, увидев Альберта. Правда, радость его была такая, что в миле вокруг должно было скиснуть все молоко – Альберт даже невольно обеспокоился и твердо решил зайти в землянку после того, как выпроводит гостя.

– Чем обязан?

Не проявляя особенного энтузиазма от встречи, Альберт прошел через кухню, встал у плиты, включил плитку. Поставил на нагревающуюся спираль сковороду и вывалил на нее содержимое свертка от Лиа. Там оказалось мелко порубленное мясо и жареные овощи. Сок овощей уже зашкворчал на разогревшейся сковородке, когда Маркес наконец подал голос.

– За сыром. Вы же ничего не приносите, у Петерс тоже ничего. Она, бедная, уже и не знает, как мне отказать, – священник нехорошо усмехнулся, а Альберт тихо заскрипел зубами в ответ.

– Нет ничего, на следующей неделе я ей отнесу. Так что приходи сразу туда.

– Я тебе не верю, – Маркес развернулся вместе со стулом, оставив отчетливый след на деревянном полу.

Поморщившись от звука и мысленно напомнив себе попросить у Даана полироль, Альберт пожал плечами.

– Мне все равно. Тогда ты можешь думать, что у нас есть все, но я ничего не дал. Потому что жадный, или злой, или еще что.

Маркес за его спиной поднялся, что-то бормоча. Видимо, тихо насылал проклятия на весь дом.

Слушая его удаляющиеся шаги, Альберт перемешивал овощи в сковороде, задумчиво глядел, как они пригорают, оставляя на дне угольные следы. Маркес ушел, хлопнув дверью, обронив на прощание:

– Береги свои тайны получше, Альберт.

Чем черт не шутит, может, и вправду это проклятие какое – иначе с чего бы вдруг все сразу навалилось?

Положив на тарелки еду – для себя только овощи, для Марты мясо с овощами, – он поднялся наверх и осторожно приоткрыл дверь. Марта читала при плохом свете.

– Карел тебе дал почитать, да? – улыбнувшись, Альберт поставил тарелку на стол.

Марта вернула ему улыбку и с трудом села, отложив книгу.

– Ну да, кто же еще. Умный такой мальчик, читает много.

Альберт пожал плечами и протянул вилку, вкладывая в руку матери. Марта улыбнулась, осторожно вылавливая сморщенный прожаренный кусочек.

– Когда придет?

Когда Маркес говорил про тайны, он знал, что Альберт задумается о его словах. Не сразу, но обязательно поймет, что это значит.

– Скоро придет, куда же он денется, – он отвел взгляд.

Марта и так все знала, но по-прежнему мягко улыбалась.

Альберт поджал губы. Маркес явно приходил не для того, чтобы поинтересоваться наличием сыра для продажи. И он точно знал, что Альберта в доме сейчас нет.

Он попытался улыбнуться Марте, но улыбка его быстро угасла, поэтому вышла какая-то безнадежная ухмылка.

– Я обещал Петерс помочь с картошкой, я пойду, – он поднялся, а Марта, кивнув, пододвинула к нему тарелку.

– Спасибо.

Уже спускаясь по лестнице, озадаченный Альберт заглянул в тарелку и чуть не запнулся о последнюю ступеньку. Кусочки мяса аккуратно лежали на дне, овощей не было.

Сев за стол и совместив свой ужин и недоеденный материнский, Альберт поковырял в нем вилкой, размышляя о том, как поступить.

Юнга бы немедленно помчалась к Маркесу и, недолго сомневаясь, высказала все, что думает. Только вот она сама страдала от своей честности и давно уже ничего не высказывала никому.

А Карел бы простил, как и Марта. Карел вообще всем и все любил прощать, только вот себя, по-видимому, не смог. Поэтому его сейчас здесь и не было.

Как бы, интересно, поступил Тиль?

Альберт поймал себя на мысли, что совершенно не знает, как в этой ситуации поступил бы его отец. Они с Тилем общались не очень много: поначалу ему с младшим сыном было неинтересно, а потом было очень мало времени, нужно было все и сразу успеть.

Как-то так получилось, что не успел.

А что бы сделал Йохан? Или его отец? Задумчиво разжевывая жилистый кусочек мяса, Альберт подумал, что реакцию Йохана он смог бы предсказать. Лиама тоже. А вот собственного отца – нет.

Вымыв за собой тарелку, Альберт оглядел кухню. Убирать было нечего, и он, крикнув Марте, что уходит до вечера, вышел на улицу.

Выбор у него был невелик: идти прямо сейчас к Петерс, чего ему жутко не хотелось, или идти работать. Черт разберет, что из этого хуже.

Втянув голову в плечи и приподняв воротник тонкой куртки, он сунул руки в карманы как можно глубже и направился по разъезжающейся дороге к землянке.

В ней было холодно и промозгло, но хотя бы с неба ничего не лилось. От влажности деревянные подпорки подгнили и немного прогнулись, но в целом еще одно поколение горцев обещали выдержать.

Влив в молоко закваску, Альберт перетащил огромную кастрюлю на переносную спираль, которую нагрел на углях. Иногда помешивая и пальцем пробуя температуру, он подогрел будущий сыр и задвинул кастрюлю в угол, накрыв ее тряпицей. С полки выше снял емкость, в которой хранилась смесь, оставленная с прошлой недели, развел в графине несколько таблеток пепсина и вмешал в нее. Разрезал массу на кубики.

Переставил жестяную миску на еще не успевшую остыть плитку и снова раздул угли. Плитка начала краснеть, и Альберт, погруженный в свои мысли, едва не упустил нужную температуру.

Сдернув миску с плиты и существенно обжегшись, Альберт плеснул на руку остаток воды из закваски, глупо глядя на крошки пепсина, сбившиеся между вспухающих пузырьков кожи. Помазав ладонь остатками молока, он выложил творожные кубики на марлю, натянутую над пустой кастрюлькой, и подождал, пока стечет сыворотка. С марли творог пересыпал под пресс, для начала нагрузив две трети унции.

Сняв с сушки несколько голов, Альберт положил их на стол, протер хорошенько, оставил подышать. Присев у плитки, он разломал в тарелку несколько свечей, присел, глядя, как светлые кусочки на водяной бане начинают терять свою форму, оплывают.

Хоть по воску гадай.

Вылил воск на тонкий противень, тут же опустил в него голову сыра. Еще горячий воск обжигал пальцы, и, стараясь орудовать одной рукой, Альберт принялся катать в нем сыр. Отложил голову на край стола, соскреб с противня воск и снова его растопил.

И так, пока не закончил.

Ему страшно не хватало помощника, хотя бы одного – человека, который будет топить воск, следить за температурой, да попросту поможет подержать выскальзывающую из рук голову.

Сгрузив сыр в ломкой парафиновой корочке на полку подсыхать, Альберт вымыл руки и вышел на улицу. Сначала думал, что просто выйдет подышать, а потом, ломая подсохший у локтя воск, направился к дому Мартенсов.

Альберт вошел в дверь, сопровождаемый переливчатым звуком колокольчика над косяком, обнял подбежавшую к нему Пет. Та широко расставила масляные от бутылок, которые она таскала, руки, прижавшись щекой в его груди.

– Хорошо, что ты пришел. Закрываю скоро.

Это скорее было привычкой, даже традицией. Никто ночью за продуктами не приходил, но в любой момент, даже если никого не было за прилавком, можно было громко позвать – и кто-то из Мартенсов обязательно появлялся. Сейчас, правда, никого, кроме Петерс, во всем огромном доме не было, и она часто допоздна сидела за прилавком, перекладывая с места на место продукты.

– Да, я знаю. Давай приберемся.

Еще минут десять они рука об руку возились с бутылками, коробками, пакетами, перетаскивая их с места на место, убирая то, что может испортиться, в погреб. Там Петерс и осталась, в задумчивости опустившись на коробку с пустыми бутылками. Альберт успел сходить в зал и вернуться с мешком свежего гороха.

– Ты чего?

– А я тут подумала, – как-то растерянно начала Пет, глядя перед собой осоловевшим взглядом. – Скоро время товар в Завод везти. И, ну… Йохана нет, из семьи нашей никого. Это что, мне придется? Так я ничего не знаю, мне не рассказывали даже, куда податься.

Во взгляде ее проскользнула паника.

Альберт сел на мешок с зерном, протянул руки и обнял, успокаивающе глядя по спине и шелковистым распущенным волосам. Петерс тихо вздыхала ему в плечо, а когда перестала, Альберт подал голос:

– Да и лодки-то нету, не на чем товары вывозить. Свою лодку Йохан, сама знаешь, не вернул, а наша… ну, на нашей Тиль с Лиамом были. Так что никто тебя не отправит в Завод. Я тебя не отпущу. Ну, без заводских товаров как-нибудь проживем. Думаешь, никогда такого не бывало? Бывало, наверняка. Я-то не знаю, но Марта наверняка помнит что-то такое. И Лиа, думаю, тоже. Вот завтра же у нее и спросим.

По представлению Альберта, Петерс должна была поднять голову, пробормотать: «Честно-честно?» – и немедленно поцеловать своего спасителя. Пет так бы и сделала – это было вполне в ее духе, – если бы не заснула, уютно пристроившись на чужом плече.

Альберт немного растерянно погладил девушку по плечу, не зная, как поступить дальше, и снова, уже по привычке, обратился мыслями к своим родственникам – а как бы поступили они? Поспешно себя одернул, поднялся, придержав Петерс за плечо, и, кое-как примерившись, подхватил ее на руки.

Может, она и проснулась, но виду не подала, уронив руку и трогательно всхрапнув.

Альберт знал, где находится комната Пет, но с лестницы повернул в другую сторону. Когда Йохан был в Заводе, Петерс спала на его кровати, а сейчас, похоже, и вовсе туда переселилась. Уложив девушку на кровать и укутав ее в мягкое заводское одеяло, Альберт прилег рядом и обнял получившийся кокон.

Комната у Йохана была строгая. Стол ему заменяли составленные друг на друга деревянные ящики, такие же ящики были расставлены по полу, в них громоздились вещи, обувь, бумаги, накладные, документы, списки. Кажется, Йохан ничего никогда не выбрасывал.

Над его кроватью был пришпилен лист бумаги, на которой карандашом Йохан (а может, Лиам, или вовсе кто-то из их предков) начертил какую-то схему. Совершенно прямые улицы, невнятные надписи, квадратные дома и многоугольные здания, башенки на линии, замыкающей все пути в кольцо. Наверное, это был план Завода, если можно было построить так много совершенно одинаковых улиц. А может, их ровность была лишь художественным вымыслом человека, которому проще было нарисовать прямую черту, чем с рулеткой обходить все изгибы и помечать все повороты. Улица – она улица и есть.

Названия улиц, кстати, были помечены цифрами. У кого-то совершенно не было никакой фантазии.

Глупо глядя на перевернутую карту, откинув голову на подушку, Альберт моргал, пытаясь запомнить расположение улиц, хотя они были совершенно одинаковыми и через равные промежутки пересекались. Отличались только цифры, но так их было не рассмотреть толком, карандаш кое-где и вовсе стерся.

Из-за сильного напряжения у Альберта заболели глаза. Он зажмурился, хотел было прикрыть их рукой, но одну руку было тяжело вытащить из-под себя, а другой завладела Петерс. Поэтому Альберт ничего не нашел лучше, кроме как прижаться к спине девушки и зарыться лицом в ее густые волосы. Сразу же стало темно, темнее, чем на улице. Нашарив веревочку над изголовьем кровати, он потянул за нее и заснул практически сразу же, как в комнате погас свет.

Альберту очень редко снились сны. Он часто спрашивал у сестры, брата, у Марты, Йохана – тем тоже ничего не снилось. Может, совсем, а может быть, только в детстве.

Вот и Альберт думал, что только дети видят сны, и сам не хотел их видеть. И все время пытался проснуться, как только тьма под веками прорезалась картинками.

Альберт шел по прямой, как стрела, улице Завода, глядя по сторонам – бумажные каркасы домов с надписями. «Цех», «Недострой», «Жилое помещение», «Склад».

Белые кубы со схематичными окнами и табличками ничем, кроме надписей, не отличались, и только изредка попадались совершенно одинаковые перекрестки. Альберт щурился, от избытка белого цвета слепило глаза, от черных жирных надписей, смазывающихся от быстрой ходьбы, все рябило и смешивалось.

Завод был жутким, белым и никак не хотел заканчиваться. В концепцию мира Альберта, которая предполагала, что улицу можно пройти неспешным шагом за пятнадцать минут, это не укладывалось. Окончательно запутавшись в белой бумаге, он рухнул на пол и тут же вскочил.

По глазам бил яркий солнечный свет нового дня, Петерс спала рядом, запутавшись в одеяле.

Один уголок на карте Завода оборвался, и она повисла на одном гвоздике. Альберт задумчиво посмотрел на нее, покачал головой и поднялся.

– Ты куда?

Он обернулся на Пет, старательно оттягивая полы своей рубашки, помявшейся за ночь.

– Приготовлю Марте завтрак и к обеду принесу сыр. Если кто придет, скажи, я постараюсь как можно скорее.

Петерс уже сидела на кровати и пыталась пальцами разобрать свалявшиеся волосы.

– Хорошо, я буду ждать, – она украдкой зевнула, но Альберт, спешивший домой, этого не увидел.

Марта уже проснулась и, держась за стенку, спускалась по ужасно скрипящей лестнице.

Альберт мимоходом подумал, что для матери троих детей она еще очень молода, но что-то – и он точно знал, что именно – страшно ее подкосило, добавило седины в волосы и болезней в тело. А глаза все такие же добрые, и руки все такие же нежные, как и десять лет назад.

– Куда ты? – он подбежал к Марте и тут же подхватил под локоть, стараясь увести назад.

– Хочу позавтракать с тобой на кухне, ты же не против? – и, несильно воспротивившись, Марта продолжила свой путь вниз.

Альберт вздохнул, но спорить не стал. Он ожидал вопроса, он его и дождался.

– Куда ты ходил так рано?

– Да не спалось что-то, решил пройтись, – Альберт снова дернул на себе мятую рубашку, куртку он забыл у Петерс. – Сейчас приготовлю нам завтрак и пойду дальше работать. Картошку копаем.

– Это хорошо. Давай, я пока порежу салат, а ты сходи переоденься. А то такое ощущение, что ты спал в этой одежде.

– Спал, – смущенно признался Альберт, усадил Марту за стол, дал ей в руки нож и вареную картофелину, а сам поднялся наверх, чтобы надеть тонкий свитер вместо рубашки.

С каждым днем становилось все холоднее. С удовольствием вытащив руки из рукавов, Альберт обнаружил, что пузырьки ожогов на ладони лопнули, а кожа задралась по краям. Вздохнув, он пошел вниз.

Марта чистила картошку, поэтому не заметила, как ее сын приложил к ладони кусок оторванной марли и заклеил его пластырем. Старательно держа руку чуть позади, он сел рядом и принялся резать морковь. Минут на десять повисла рабочая тишина: нож стучал о деревянную доску, Марта что-то мурлыкала, Альберт насвистывал.

Все было как раньше: скоро придет от Мартенсов Юнга с руками, грязными до локтей, и Марта будет лить графин за графином; вернется от Маркеса Карел, злой и голодный; с заднего двора зайдет Тиль.

Хорошо было раньше.

– Что у тебя с рукой? – Марта подняла голову, только дочистив последнюю картофелину и положив ее в тарелку посреди стола.