Город. Вырванные корни

Глава 3. Где мы и… кто мы?

Владислав открыл глаза и тут же со стоном схватился за голову. Немного правее темени пальцы нащупали приличную шишку с узкой полоской засохшей крови в центре. Оглядевшись, Витлицкий несколько раз больно себя ущипнул, надеясь, что всё увиденное им, просто кошмарный сон. Вокруг творилось чёрт знает что: это явно было его домом и в то же время уже не было им. Усиленно вспоминая, Владислав восстановил события, предшествующие его падению и вскочил, дико озираясь.

– Настя!!! – почти звериный рёв разнёсся над развалинами и отголосками эха вернулся к высокому мужчине, который стоял среди обломков родного дома, в отчаянии подняв сжатые кулаки к перекошенному лицу.

Мечущийся взгляд обезумевшего отца обшаривал руины, руки хватали куски бетона и кирпича, в надежде найти дочь. Спотыкаясь об арматуру, он бродил среди всё ещё потрескивающих и оседающих бесформенных куч. Иногда ноги его разъезжались на россыпях стекла или проваливались сквозь искореженные остовы мебели. В одном месте он наткнулся на брызги крови, и ещё тщательнее начал осматривать окрестности. Поиски прервались, когда чудом удалось удержаться от падения, наступив на торчащую из-под бетонной плиты ногу охранника. Бессознательно, как автомат, Владислав двинулся прочь из возвышавшихся вокруг него кирпичных курганов, похоронивших под собой прошлое семьи Витлицких. Курганов, созданных Судьбой на горькую память людям в безрадостном будущем.

Покачиваясь как пьяный, несчастный отец выбрался из развалин и остановился, когда едва не споткнулся о брошенный Кольцовым "Урал". Часто моргая, в безнадёжной попытке избавиться от странных мутных пятнышек, застывших перед глазами, он долго смотрел на остановивший его предмет. И, наконец, узнал мотоцикл, так часто появлявшийся у их ворот, которые валялись теперь неподалёку ненужным металлоломом. Мысли Владислава начали приобретать чёткость. Он почти физически ощутил возвращение надежды: – «Этот Никита Кожемяка был здесь… Вполне возможно, Настёна в безопасности, с друзьями. Допустим, ранена, и они несли её, потому бросили мотоциклы. Я должен найти ребят… Где бы они ни были… Я должен их найти!»

Управлять мотоциклом Владислав не умел, и поэтому вынужден был пойти пешком. Не зная, какое направление выбрать, он долго не раздумывал, и свернул налево, к центру города, изломанные очертания которого на фоне сверкающего яркой белизной неба едва ли можно было узнать. Владислав несколько раз поглядывал вверх, поражённый однородностью облачного покрова, его однотонным белым цветом. Эта белизна больше напоминала яичную скорлупу, чем густую облачность. Но тревога за судьбу Насти не давала ему покоя и вскоре полностью заслонила от него всё то, чему он в другое время уделил бы более пристальное внимание.

Застроенные высотками районы медленно приближались, и, чем больше сокращалось расстояние до них, тем явственней выделялись уродливые изменения в прежде безукоризненной чёткости линий. Владислав шёл, без конца озираясь по сторонам: он с трудом узнавал знакомые улицы, сколько помнил – всегда аккуратные. Изменения были ужасающими. Асфальт, изломанный трещинами и глубокими провалами, постоянно заставлял быть предельно внимательным. Только одно здание из десяти стояло практически без внешних повреждений, каждое третье было полностью разрушено. Многие дома начисто лишились фасадных стен, обнажив скелеты внутренних перекрытий. Провода тускло поблёскивающими лианами переплелись с ветвями рухнувших деревьев, завалы которых напоминали баррикады 1905 года.

Улицы заполняли автомобили, в большинстве своём, смятые и покорёженные до неузнаваемости. Попадались сгоревшие настолько, что оставшегося металла едва ли хватило бы на велосипед. Временами были видны легковушки, провалившиеся капотом вперёд по задние колёса в многочисленные проломы. И повсюду: среди оскалившихся бетонными обломками останков зданий, зажатые в смертельных тисках разбитых машин, распростёртые прямо на проезжей части… Повсюду лежали мёртвые тела людей, погибших во время поисков спасения от гибели.

Иногда среди бесформенных остовов домов мелькали фигуры оставшихся в живых. Женщины, зачастую, бились в истерике, мужчины были подавленны и молчаливы, скорее напоминая зомби, дети рыдали во весь голос. Попадавшиеся время от времени кучки молодёжи или одинокие её представители явно храбрились, но по смазавшейся и потёкшей косметике девушек, и дрожащим рукам парней было видно, до какой степени они напуганы. Владислав молча наблюдал за происходящим, ни во что не вмешиваясь и продолжая двигаться вдоль улиц.

Везде было одно и то же: люди в панике метались по развалинам, бестолково начиная разгребать завалы. Но рано или поздно находился человек, более сильный духовно и физически, чем остальные, и брал ситуацию под свой контроль, то есть возлагал на себя обязанности коменданта улицы. Тогда во всём этом безумии начинало появляться некоторое подобие порядка. И для раненых быстро находилось относительно удобное и безопасное место, где они обретали трогательную заботу со стороны пожилых женщин, на которых возложили обязанности сиделок, вполне им посильные.

Молодые женщины и девушки в таких группах принимались за устройство жилищ в наиболее сохранившихся помещениях, и приготовление пищи из тех продуктов, небольшое количество которых мужчинам удавалось извлечь из-под обломков. Дети в меру своих сил помогали старшим, а подростки бродили вокруг, вооружившись найденными ножами и обломками труб, чтобы вовремя предупредить остальных о новой беде, если таковая обрушится на них. Самые дальновидные изготавливали оружие предков: копья и луки, так как местами начинали образовываться банды мародёров, диктующие свои законы на занимаемой ими территории. А кому-то везло разжиться арбалетом в руинах спортивного магазина или даже пистолетом.

Но все эти люди, как мёртвые, так и живые, абсолютно не интересовали Владислава. Его мысли и чувства занимал только один человек – Настя. Поэтому происходящее значило для него не больше, чем кадры малоинтересного фильма, о котором впоследствии можно вообще забыть. По мере того, как Владислав углублялся в лабиринт городских улиц, вокруг становилось всё безлюднее, точнее плотность живого населения уменьшалась, а количество трупов заметно увеличивалось. Разрушенные дома ближе к центру тоже стали совсем не редкостью, и Владислав скоро привык к подобному зрелищу.

* * *

Сквозь чуть приподнятые ресницы в зрачки ударили потоки нежного света и Юлия, судорожно вздохнув, резко приняла сидячее положение. Её глаза лихорадочно бегали по абсолютно незнакомым очертаниям улицы, по засыпанному листьям капоту машины, по салону, ставшему чужим в потоке белого, словно в больнице, света… На периферии обзора мешались какие-то штрихи и пятнышки, чуть мутноватые, но прозрачные. Поморгала – не помогло. Возможно, что-то повредилось в глазном нерве от удара, предположила девушка. Ещё раз глянула на руины вокруг. Нет, в салоне всё-таки казалось безопаснее, чем снаружи, и было довольно уютно. Особенно если вспомнить недавние события, ставшие причиной кажущегося невозможным поцелуя… В тот момент, когда возникла мысль о Григории, Юля автоматически повернула голову и ахнула.

Крупное тело Старыгина безжизненно лежало на боку, а его лицо почти касалось её бедра. Юля в замешательстве отодвинулась, но заметила, что Григорий не двигается, поспешно склонилась над ним и, затаив дыхание, прижалась ухом к его груди. Сердце билось. Бегло окинув взглядом лицо опера, Молчанова заметила на его виске тонкую полоску запёкшейся крови. В горле девушки мгновенно застыл вязкий комок, перехвативший дыхание, она почувствовала резкую слабость и откинулась на спинку кресла. Посидев так с полминуты, Юля собралась с духом и начала действовать, чересчур суетливо и нервно, но всё же почти профессионально.