Знание-сила, 1999 № 05-06 (863,864)

Война после войны

Версальский мир был чем-то вроде шарнира, который соединил две мировые войны, определившие историческое лицо XX столетия. Сейчас, когда пыль от этого вулканического взрыва, кажется, наконец-то улеглась, мы смотрим на недавнее прошлое с возрастающим удивлением и непониманием; у нас есть все основания сказать: нет, этого не могло быть! Неужели между народами могут существовать какие бы то ни было разногласия, ради которых стоило бы так истязать себя и друг друга и нагромождать такую гору развалин и трупов? Подобные происшествия ставят человеческий разум в тупик.

Есть две возможности выйти из тупика. Во-первых, можно предполагать, что это было стихийное бедствие. Вроде «черной смерти» в XIV веке. Ответный удар природы по зарвавшемуся Адаму – демографическая или экологическая коррекция. Во- вторых, можно предположить, что в 1914 году люди, принимавшие ответственные решения, просто не могли себе вообразить, какого джина они выпускают из бутылки. Не то чтобы они были не на уровне своих задач. Скорее, это в принципе было за пределами человеческих возможностей. Люди представляли себе войну в образах прошлой эпохи. А на дворе была уже другая эпоха. Американский историк-социолог Барнс в свое время говорил, что история представляет собой серию культурных лагов (запаздываний – cultural lags). Можно думать, что Большая война могла произойти по причине такого очередного лага.

Две эти гипотезы, правильные или нет, порадуют сердце сциентиста. Стилистически они вполне укладываются в одну корзину с теорией эволюции или исторической геологией, например. Но они будут нам всегда казаться недостаточными, потому что они обесчеловечены. Как бы Большая война ни была похожа на извержение Кракатау или Всемирный потоп, в отличие от них это была не просто катастрофа, но рукотворная (man-made) катастрофа, и чтобы лучше ее понять, надо присмотреться к людям, раз уж это их рук дело. Я имею в виду не персонажи-индивиды, а людей в собирательном смысле – социальные характеры. Или, иными словами, коллективные субъекты истории и их культуры.

Политическое руководство в Европе к началу XX века оставалось в руках старого земельного класса. Три элемента его культуры были благоприятны для войны. Во-первых, этот класс с феодальных времен был военизирован, культивировал в себе военные доблести и видел в войне естественную реализацию своего предназначения и потенциала. Выйти на тропу войны было для него так же естественно, как для современного янки купить автомобиль. Во-вторых, этот класс культивировал понятие сословной чести и дуэли как способа ее защиты. Помимо укоренившихся стереотипов поведения, у земельного класса были также и некие реальные интересы, зашита которых предполагала контроль над территорией, поскольку реальной ценностью для земельного класса было земельное владение.

Новый денежный класс был избавлен от этих обременительных культурных предрассудков и представлял себе реальные ценности в гораздо более абстрактной форме – в форме банковских счетов. Ему война была не нужна. Буржуазия предпочитала с самого начала решать конфликты не на полях сражений, а на коврах офисов. Не со шпагой, а со счетами в руках. Но на дворе была уже капиталистическая конкуренция, то есть конкуренция за источники сырья, рынки сбыта и мировые пути-лороги. Главным агентом конфликта был частный капитал.

Для войны нужны конфликт и милитаризм. Их обеспечивали аристократия и буржуазия. Но для войны еще нужны армии. Проблема армий становилась все серьезнее по мере роста масштабов и длительности военных действий- Уже ни вассальных дружин, ни наемников не было достаточно для войн нашего столетия. Большая война шла за мировое господство. На эту войну нужно было мобилизовать народы. А народы воевать не любят. Простому человеку есть чего терять – собственную жизнь. Чего ради?

Никакими силами не удалось бы втравить народы в Большую войну, если бы не некоторый элемент добровольности с их стороны. Большая война была такой страшной и смертоносной, потому что это была первая и, будем надеяться, последняя война в истории, которую вели друг с другом народы-нации, враждебно настроенные друг к другу. Во время Большой войны имел место резонанс материальных интересов капитала, милитаризма элиты и синдрома нации. Бум! Это был тройной заряд, и взрыв тряхнул человечество основательно.

Про милитаризм и материальные интересы господствующих классов было сказано очень-очень много. Народы же изображаются как чистые жертвы безответственных господ. В этом много правды, но не вся правда. Конечно, народ сам по себе не органическое целое. Если над водоемом поднимается ветер, то волны гуляют только по поверхности. Чем дальше в глубину, тем масса менее чувствительна к внешним возбудителям. Так же и народ. Сильные национальные чувства держат в возбуждении только верхний его слой. Нижние слои приходится возбуждать. Этим и занимается национальная интеллигенция, назначившая себя народной элитой с начала XIX столетия. Она-то и привела народы на Большую войну.

Понятие «нация» впервые появилось как обозначение землячества в средневековых европейских университетах. Но синдром нации в эпоху модерна похож на синдром землячества. как лев на котенка. Или даже как верблюд перед стогом сена на иголку в стоге сена. Нации эпохи модерна – это государства-нации (nation state) Это человеческие общности, где суверенитет династического монарха (в сушности, чучела харизмы) заменяется на суверенитет народа (еще не ставший чучелом). Политическая нация – это государство, воплощающее суверенитет народа. Ощущение принадлежности к нации, ко всему ее наследию, ко всем ее институциям с начала XIX века становится важным позитивным элементом эмоциональной жизни широких масс. Родина, любили говорить в Германии, принадлежит тем, у кого больше ничего нет.

Во всяком случае, поначалу ничего не было. Но по мере экономического развития и в результате ограбления колоний народы понемногу жирели. Они подключались, так сказать, к интересам господствующих классов и постепенно это осознавали. Счастье от принадлежности к нации подкреплялось мещанским счастьем от обладания долей в национальном пироге, а то и в военных трофеях. Как бы ни надрывались марксисты, крича о партикулярности классовых интересов, единство национальных интересов становилось к началу XX века все более ощутимой реальностью. Белая кость, бизнес и рабочая лошадь никогда не чувствовали себя в такой мере впряженными в одну колесницу. Бум! Лишь после того как улеглась пыль от взрыва, стало видно, что это единство было весьма иллюзорным.

Государство-нация эпохи модерна – продукт национализма, а не наоборот. Государство-нация – это проектная идея, необыкновенно успешно осуществленная в XIX – XX веках и сделавшая возможной неслыханную в истории бойню. Нет, конечно, нельзя утверждать, что народы в 1914 году сами взялись за оружие. Они были всего лишь сообщниками. Но их удалось втянуть в катаклизм сравнительно легко, и очухались они не сразу (еще один лаг). Это оказалось возможным благодаря националистическому проекту.

Этот величественный проект дошел до своей вершины ко времени Большой войны, сделал ее возможной (может быть, даже неизбежной) и… сгорел в этой войне. Идея государства-нации мертва, а с поправкой на лаг умирает. Шумный рой этнических сепаратизмов как звуковой туман маскирует эту реальность, но мы должны разуть глаза и осознать то, что происходит в действительности. А в действительности объединительный национальный проект уступает место партикуляризму, то есть стремлению к обособлению отдельных групп, территорий, этносов, и этнический сепаратизм – только один из его вариантов. Он больше всего напоминает классический национализм, поскольку заимствует у него понятие «нация». Все этносы, конечно, могут считаться «нациями», но таким образом мы возвращаем этому слову смысл, который оно имело в средневековых университетах, – землячество. Эти землячества могут быть территориальными, но чаще нет. И чем дальше, тем будет слабее связь этничности и территориальности.

Принимая во внимание сказанное раньше, мы могли бы выразить надежду, что вместе с нациями уйдут в прошлое и войны. К сожалению, это не так. Большая война вроде всеобщей мясорубки XX века очень мало вероятна. Но локальные войны, городская герилья, перманентные террористические кампании, пиратские рейды, карательные рейды или мафиозные разборки, надо думать, будут украшать нашу жизнь все больше и больше.

Можно опасаться, что никакая социальная, экономическая или политическая тенденция не ведет к миру. К миру вообше не ведет ничто. Рассчитывать можно только на бескровные войны. Это может произойти в результате культурного переворота, подкрепленного очень эффективными техническими новинками. Техника должна обеспечить те же результаты, что и война, минуя смертоубийство. Опыт иракской войны, если мы знаем о нем правду, внушает надежды. Не следует, конечно, забывать про лаг… Последнее, свирепое напоминание о нем – недавние события в Югославии. •