Золотые туфельки

Золотые туфельки

Но Артемка не умер.

Неведомая сила распирала ему изнутри грудь и бросала его из стороны в сторону. Он не вынес боли, застонал и вцепился пальцами в какие-то веревки.

— Мычит, — сказал старый рыбак. — А ты, Ваня, говорил, что помер! Хватит качать.

«Я живой», — хотел отозваться Артемка, но из груди его вырвался только хрип.

— Что же с ним будем делать? — спросил Ваня.

— Вот в этом и вопрос, — поскреб старик бороду.

— По всему видать, он, батя, из-под конвоя бежал. Слышно было, как из винтовок палили.

— Если палили, то, ясное дело, бежал. Может, даже из-под самого расстрела. Как бы не бросились искать его тут…

— И очень просто, что бросятся. Спрятать надо.

— Где ж его спрячешь?

— А на чердаке боровок теплый — отогреется.

— Не влипнуть бы нам, — после небольшого молчания сказал старик. — От них пощады не жди: и нас заодно ликвидируют.

— Ну, так давай его обратно в воду кинем! — с раздражением крикнул парень.

— Скажешь тоже!.. — буркнул старик. — Клади его мне на спину, а сзади ноги придерживай. Да тихей разговаривай… Чистый порох — и сказать ничего нельзя.

Артемку вынули из невода, в котором его откачивали, и понесли по узенькой тропинке вверх, на высокий берег.

Почувствовав тепло человеческого тела, Артемка опять застонал: только так он мог выразить свою благодарность людям, вернувшим его к жизни.

А потом пошло что-то непостижимое: Артемка в ужасе бежит в степи по жнивью, а за ним гонится целая свора волков, и у самого большого волка человечья голова. Волки промчались мимо, будто они не за Артемкой гнались, а сами от кого-то убегали Артемка оглядывается, чтоб посмотреть, от кого же убегали волки, и вдруг видит: по степи бежит товарищ Попов, командир партизанского отряда. «Артемка! — кричит командир. — Куда ты запропастился? Бежим скорей на станцию! Пришел приказ выехать нам сейчас же в Москву: товарищу Ленину грозит страшная опасность!» И вот они оба бегут по степи… Но что это?!. Перед ними вся степь в огне. Кто-то поджег степь, чтобы они не могли добежать до станции. «Скорей, скорей!» — кричит командир и бросается прямо в огонь. «Скорей, скорей!» — кричит Артемка и взмахивает руками, будто, собирается плыть по огню. Потом все исчезает. Наступает густая-густая тьма. Артемка вынимает из кармана нож и режет тьму, как ваксу. Он режет до тех пор, пока во тьме не появляется под ножом окно. В окне светится голубая звезда. Артемка осторожно вылезает в окно и оказывается в степи. Звезда померцала и погасла. Медленно поднялось солнце. Вдруг слышен страшный вой. Ах, да ведь это волки! Вот они мчатся целой сворой, а впереди — самый огромный, с человечьей головой. Артемка в ужасе бросается бежать…

Однажды, после того как он долго ничего не видел, а только слышал далекое плавное пение, ему представилось море. Оно было тихое и все искрилось под солнцем. Артемка сидел на берегу, на камне, и дышал. Он ничего не делал, только дышал. И от этого ему было так хорошо, так приятно, будто он не дышал, а пил лимонад. От удовольствия Артемка даже глаза прикрыл. А когда опять открыл, то увидел над головой потолок. Артемка долго думал, что это за потолок такой в тюрьме потолок был серый, а этот чисто выбелен и под ним висит керосиновая лампа. Артемка скосил глаза вбок: на глиняном полу сидел парень и вязал рыбачью сеть.

— Ты кто? — спросил Артемка и не узнал своего голоса — такой он был сиплый и слабый.

Парень вздрогнул, вскинул кудлатую голову и уставился на Артемку зелеными глазами.

— А ты кто? — спросил он в свою очередь и засмеялся, обнажив белые неровные зубы.

Артемка задумался. Потом сразу все вспомнил и спросил:

— Это ты меня вчера из воды вытащил?

— Вона, вчера! — удивился парень. — Не вчера, а, считай, седьмой день пошел.

Артемка опять помолчал, обдумывая, как же это могло быть, и неуверенно сказал:

— Я что, хворый, что ли?..

— Знамо, хворый. Горячка тебя палила. Все окна нам тут перебил. Пришлось стекла вставлять.

— Ну, прости, — сказал Артемка. — Я заработаю — верну.

— Обязательно! Только об этом и мечтаем.

— Они меня тут… не сцапают? — осторожно спросил Артемка.

— Им теперь не до тебя. Они не знают, как самим унести ноги. Не сегодня-завтра в город наши придут.

— Наши?! — встрепенулся Артемка и заволновался, пытаясь приподняться. — А я тут… А я тут…

— Брось! — сказал парень строго. — Хочешь, чтоб я тебя сеткой накрыл? Так мне недолго… Лежи и молчи. Сейчас придет фельдшер и все предписания сделает.

И Артемка покорно затих.

…Красная Армия вступила в город через два дня, но только неделю спустя фельдшер позволил Артемке выйти на воздух.

Артемка сидел под хатой, на завалинке, и через залив, скованный теперь льдом, смотрел на город. Деревья, дома, церкви — все было запорошено снегом. В солнечных лучах город казался серебряным, сказочным. И сказочным казалось то, что где-то там, в одном из этих домов, живет Ляся. Из газет Артемка знал, что первую партию заключенных подпольщики отбили, очень этому радовался, но очень боялся, как бы Кубышка не увез куда-нибудь Лясю раньше, чем он, Артемка, окрепнет и явится в город.

Уже на другой день Артемка принялся тренироваться в ходьбе вокруг хаты, а еще через день даже спустился по тропинке вниз, на лед. С каждым днем силы его крепли, чему немало способствовала невероятно вкусная уха, которую готовил старый рыбак по одному ему известному способу.

За день до Лясиных именин Артемка поцеловал старику руку, крепко обнял зеленоглазого Ваню и пошел через залив по льду в город.

Останавливаясь через каждые десять-пятнадцать-ступенек, чтоб передохнуть, он преодолел длинную каменную лестницу, что вела от моря до одной из лучших улиц города. Но едва Артемка ступил на тротуар, как с зеленой афиши в глаза бросились крупные печатные: строчки:

Артемка радостно сказал:

— Здесь! Никуда не уехали…

Афиша будто влила в него новые силы: улыбаясь каждому встречному красноармейцу, он твердой походкой прошел через всю главную улицу, свернул к запушенному инеем скверу и нажал плечом на чугунные ворота.

Комната, где его допрашивал Крупников, была вся завалена папками: «дела» лежали на столах, на подоконнике, на полу. Мужчина в военной гимнастерке, нажимая коленом на большую кипу папок, перевязывал ее шпагатом.

— Здравствуйте, товарищ начальник! — сказал Артемка.

— Мое почтение, — ответил мужчина. — Что скажешь?

— Я за своей парчой пришел, товарищ начальник. Тут она, парча моя, к «делу» пришпилена.

Мужчина поднял бледное, в очках лицо и внимательно оглядел Артемку.

— Ты кто? Как твоя фамилия?

— Загоруйко.

— Загоруйко?! — удивился мужчина. — Тот самый? Друг дьявола?..

— Да, — подтвердил Артемка.

— Но разве ты жив?

— Жив.

— Чудеса!.. Ты что же, ни в огне не горишь, ни в воде не тонешь?

— В воде тону. Меня люди вытащили.

— Вот оно как: одни топят, другие вытаскивают. А называются одинаково: люди. Я, брат, твое «дело» три раза читал. А ну, сядь да расскажи, как же ты спасся.

— Я, товарищ начальник, в другой раз зайду. — взмолился Артемка: — А сейчас у меня времени в обрез. Мне бы парчу назад получить… Я ее шесть лет за пазухой носил.

— Да вот она, твоя парча, — сказал мужчина, вытаскивая из ящика письменного стола пухлую папку. — Бери, пока в архив не сдал.

Артемка отодрал парчу от папки и сунул за пазуху, а письмо партизан к Луначарскому, тоже пришитое к «делу», спрятал в карман:

— Спасибо, товарищ начальник!

— На здоровье, друг дьявола. Не забудь зайти: я про тебя в газету напишу.

Немного спустя Артемка уже был на базарной площади Не поинтересовавшись даже, стоит ли его будка на старом месте, он уверенно, будто был здесь только вчера, прошел к будке Петровича и открыл дверь. Петрович все так же сидел на прежнем месте и дрожащей рукой протягивал дратву. Только борода стала совсем белая.

— Вот, Петрович, и я, — сказал Артемка. — Давно не видались.

Старик поднял слезящиеся глаза. Вдруг лицо его сморщилось, борода затряслась:

— Неужто Артемка?

— Я самый.

— Живой, значит?

— Живой, дедушка.

— Ну, слава тебе господи! — перекрестился старик. — А я уж думал, что ты навеки сгинул. Так и барышне сказал. Барышня тут одна про тебя спрашивала… Ну, присаживайся. Сейчас чаю заварю…

— Какая барышня? Когда спрашивала?

— Да это летом еще было. Молоденькая такая, с глазками…

— Ах, Петрович, все барышни с глазками!

— Э, не скажи! У этой особенные глазки — такие, брат, бог не всякой дает.

— А ты не заметил, Петрович, какая у нее нога? Номер, то есть?

— Вот этого не заметил. Она у меня обувку не чинила. Только справилась про тебя и ушла. Даже вроде в лице расстроилась.

— Дедушка, — попросил Артемка, — ты мне помоги! Я, можно сказать, прямо из воды: ни инструментов при мне, ни колодок. А туфли надо сделать такие, в каких и царевы дочки не ходят. Вот он, товар, за которым ты меня в Ростов посылал.

Старик взял парчу, пощупал пальцами.

— Хороший товар! Качество довоенное. Это ж для нее, что ли?

— Для нее, дедушка.

— А мерку снял?

— Да я ж ее шесть лет не видел!

— Да-а… — задумался старик. Он взял на полке колодку и подал Артемке. — Как считаешь, подойдет?

Теперь задумался Артемка. Надеясь на профессиональный навык определять размер обуви по фигуре, он напрягал память, чтобы представить девушку точно такой, какой увидел ее на бульваре перед контрразведкой.

— На полномера бы меньше.

— И такая есть, — сказал Петрович. — Вот, смотри, — потянул он с полки другую колодку.

Артемка деловито оглядел и кивнул:

— Вот эта будет в самый раз.

Всю ночь горел свет в будке Петровича. Только перед утром старик задул в лампе огонь, чтобы дать Артемке часок поспать. Артемка, еще слабый после болезни, как свалился на лавку, так будто в пустоту провалился.

А когда открыл глаза, то увидел на верстаке уже готовые две золотые туфельки И были они такой благородной формы, так сияли в утренник лучах солнца несказанной красотой, что Артемка даже зажмурился.

— Петрович, — сказал он со слезами в голосе, — ты ж самый великий мастер! Нету тебе равных на свете!

— Что уж там, что уж там… — смущенно забормотал старик. — Вместе ведь делали…

Засунув туфли под ватник, Артемка распростился со стариком и пошел к клубу имени Ленина.

Клуб помещался в большой каменной ротонде, стоявшей в городском парке. Вся площадка перед ним уже кишела детьми.

Артемка разыскал дверь, что вела за кулисы, остановился перед нею, глубоко перевел дыхание и потянул за ручку. И сейчас же увидел светло-рыжего человека в потертой студенческой куртке и с носатым Петрушкой в руке.

— За кулисы нельзя! — крикнул студент. — И чего вы все за кулисы лезете!..

— Алеша! — сказал Артемка, узнав в студенте того гимназиста, который когда-то защищал его от насмешек «Петьки толстого». — Неужто не признаешь?

Студент всмотрелся и выронил куклу.

— Боже мой!.. Ты жив?! — вскрикнул он и схватил Артемку в объятия.

— Мне бы Лясю повидать… — робко сказал Артемка. — Именинница она сегодня. Подарок ей принес…

— Лясю?.. А ты разве не знаешь?.. Э, брат, ты, кажется, опоздал: она сегодня в Москву уехала. А может, еще поезд не отошел… Ты беги, беги на станцию! Она в вагоне Луначарского… И Кубышка с нею… Беги — может, еще застанешь. Поезда-то теперь знаешь как ходят…

Не сказав ни слова, Артемка повернулся и бросился вон из театра.

— И Пепс с ними! — кричал ему вслед Алеша. — Пепс, твой приятель!.. Беги!..

Пока Артемка бежал до станции, он ничего не слышал, ничего не видел. Только одни паровозные гудки достигали его слуха, и каждый такой гудок ударял его прямо в сердце.

Вот он, перрон! Народу на нем тьма-тьмущая. Но почему-то никто не стоит на месте, а все идут в одну и ту же сторону и машут руками… Ах, да ведь это они идут рядом с отходящим поездом!

Артемка помчался еще быстрее. Вот он настиг вагон, вот он поравнялся с дверями… Но на ступеньке стоит красноармеец с винтовкой в руке и предостерегающе грозит Артемке пальцем.

И еще одно сделал Артемка усилие и настиг второй вагон. Но и там красноармеец с винтовкой, и там тот же предостерегающий жест…

А поезд идет все быстрей и быстрей, все чаще и чаще стучат колеса И вот уплывает вперед второй вагон, вот плывет вслед за ним мимо Артемки и последний вагон… Прощай, Ляся!.. Прощай, Пепс!..

Артемка собрал весь остаток сил, ударился ногами о шпалу — и повис на буфере последнего вагона.

Пепс, Кубышка и Ляся сидели в маленьком купе рядом с кабинетом наркома и изредка обменивались короткими, незначительными фразами. На столике, в стакане с водой, алела живая роза. И то, что за окном мороз и снег, а на сердце у всех тяжесть, как-то странно уживалось с яркой красотой цветка.

Когда промелькнули последние домики окраины и за окном растянулась белая пелена, откуда-то издалека и в то же время будто из-за самой спины, донесся отчаянно-призывный голос:

— Пе-е-епс!.. Ля-а-а-ся!..

Смертельно побледнев, девушка вскочила с дивана. Странно изменился в лице и Пепс. Кубышка растерянно переводил взгляд с дочери на негра.

Крик повторился. И еще отчаяннее прозвучал в нем страстный призыв.

— Боже мой!.. — вскрикнула девушка, хватаясь за сердце. — Это он!.. Он!! Он!!!

— Деточка, деточка! — бросился к ней Кубышка. — Успокойся!.. Уже который раз слышится тебе его голос! Возьми же себя в руки!..

— Это он! — кричала Ляся, отталкивая от себя отца.

Пепс шагнул к Луначарскому в кабинет и твердо сказал:

— Товарищ народни комиссар, на крыша кричит человек. Очень много холодно. Разрешите остановить поезд.

— Да, конечно, — сказал нарком. — Остановите.

Пепс рванул ручку тормозного крана. Послышалось резкое шипение, и поезд стал быстро сбавлять ход.

Пепс и красноармеец бросились в тамбур. А минуту спустя они ввели полузамерзшего Артемку в вагон.

Увидев Лясю, Артемка начал поспешно расстегивать ватник, но замерзшие пальцы не слушались. Артемка рванул пуговицу, вытащил из-за пазухи две золотые туфельки и поставил их у ног оцепеневшей от счастья девушки.

— Товарищ народни комиссар, — весь озаряясь, сказал Пепс, — это Артиомка. Он жив…

— Вот как! — сверкнул Луначарский стеклами пенсне. — Так это и есть ваш Артемка? Поздравляю вас всех. Но ведь он еле на ногах стоит. Трите его, трите!.. Вот тут у меня шерстяные перчатки.

Артемка молча протянул наркому письмо партизан. Немного спустя Луначарский опять заглянул в маленькое купе и, прищурившись, сказал:

— Выходит, товарищ Пепс, мне подвезло: каких артистов везу в Москву! Эти знают, что такое настоящая жизнь!

1958