100 шкафов

Глава 4

Когда в Канзас пришел день, его свет пробрался в большое круглое окно чердака, скользнул по охладителю и растянулся на старом полу и стенах. Одна из дверок в комнату Генри в конце чердака была открыта, и свет забрался в нее, прогнав тени и осветив свисавшую с кровати босую ногу. Генри снова заснул с включенным светом. Только на этот раз он не столько заснул, сколько провалился в кровать, когда сон окончательно его одолел.

«Ты падаешь», — прошептал свет, и Генри дернулся, распахнув ногой вторую дверцу, и сел на кровати. Он покосился на полосу дневного света, а затем посмотрел на стену позади. Штукатурка оставалась еще в углах под потолком и под кроватью над полом, но довольно большой кусок стены вокруг ручек-компасов был очищен. Стена там целиком состояла из небольших дверок шкафов и шкафчиков.

Генри встал и направился к лестнице. Кажется, у него были проблемы. Вся комната была завалена кусками штукатурки и пылью, которая к тому же пристала к его рукам. Он чувствовал ее вкус во рту, она забилась в нос и глаза, отчего они чесались. И уже совсем рассвело. Наверняка все уже встали, и ему трудно будет скрыть, чем он тут занимался. Особенно если он спустится вниз, выглядя как какая-то окаменелость от покрывавшей его гипсовой пыли.

Генри остановился около лестницы и прислушался. В гостиной тикали часы, но в остальном было тихо. Он встал на верхнюю ступеньку. Она взвизгнула, но не слишком громко. С облегчением выдохнув, он поставил ногу на следующую ступеньку. Он ожидал скрипа, треска или хруста. Но чего он точно не ожидал, так это острого куска штукатурки.

Подскочив, он пяткой зацепился за ступеньку. Другая нога соскользнула, и Генри приземлился на плечо, ушибся головой и скатился вниз, подняв облако серой пыли. Он судорожно схватил ртом воздух, будучи уверенным, что он уже мертв или, по крайней мере, парализован. Однако он все-таки мог чувствовать, как трясутся у него пальцы. Поэтому он вскочил и быстро влетел в ванную.

Генриетта и тетя Дотти, единственные, кого разбудил произведенный Генри грохот, выглянули из своих комнат. Они увидели лишь облако пыли, до сих пор висевшее над чердачной лестницей и потихоньку оседавшее на зеленый ковер. Включился душ.

— Давай в постель, Генриетта, — сказала Дотти. — Нужно выдать твоему кузену часы. — Она зевнула, и обе поплелись обратно в свои комнаты.

Генри стоял под душем и глядел на образовавшуюся под ним песчаную отмель. Он принялся ворочать ее ногами, пока наконец весь песок не убрался в слив. Закончив с душем, он схватил под мышку свою перепачканную одежду и засеменил к себе наверх, обернутый полотенцем.

Встав в дверях, он окинул комнату оценивающим взглядом. Кровать была почти полностью погребена под слоем из кусков штукатурки разной величины. Пол выглядел как нечто среднее между пляжем и покрытой гравием дорогой. Пыль была повсюду: на лампах, стенах, на внутренних сторонах дверей и даже на полу снаружи. Генри совершенно не представлял, как будет убирать весь этот беспорядок. Но в данный момент это его не интересовало — он смотрел на стену.

Поначалу, когда он только обнаружил вторую дверь, то подумал, что это какой-то встроенный шкаф. Но эта вторая дверь была из очень бледного, почти белого дерева. Она была совсем не похожа на первую. Генри не знал, что это за сорт древесины, и в тот момент никто в Канзасе не смог бы ему в этом помочь. Только два человека во всем мире смогли бы опознать древесину, из которой была сделана дверца. Первый жил в дрянной квартире в бедном районе Орландо. Он бы узнал эту древесину и попытался найти себе выпить чего-нибудь покрепче, потому что всегда хотел верить в то, что большей части его детства никогда не было.

Вторым человеком была пожилая женщина, жившая во Франции. Вернувшись после окончания Первой мировой войны домой, ее муж привез с собой несколько очень странных историй и небольшой побег в жестяной чашке. Он рассказал ей, что это за побег и как звали человека, который дал его. Она запомнила это навсегда. Дерево это растет у нее на заднем дворе, приземистое и сильное. Муж, прежде чем умереть много лет назад, сделал ей ящик для драгоценностей из вырванной бурей ветки.

Генри не знал этих людей. Он просто смотрел на маленькую деревянную дверку из бледной древесины с отделанной серебром замочной скважиной и водил по ней пальцами, не в состоянии прочитать историю, которую хранило в себе дерево.

— Что же ты такое? — спросил он вслух.

Генри продолжил соскабливать штукатурку и освобождать двери, пока не насчитал тридцать пять штук. Не было никаких сомнений, что их там было гораздо больше. По большей части двери были деревянными, но отличались размерами, цветом и структурой древесины. Отличались они и формой. Некоторые из них были гладкими, некоторые имели такой замысловатый резной рисунок, что вычистить кусочки штукатурки из его изгибов и щелей было просто невозможно. На одних были круглые ручки, на других — изогнутые рукоятки, третьи сдвигались по рельсам, а местами на дверцах виднелись штуки, которых Генри никогда раньше не видел. А на одной дверце вообще ничего не было. Генри нажимал, тянул и даже легонько стучал. Он проделал это с каждой дверкой, но все без толку. И каждый раз, поняв, что ничего не получается, он снова возвращался к обдиранию стены, все больше и больше затупляя только что заточенный нож.

На большом пальце руки у Генри теперь красовался внушительный волдырь от постоянного придерживания лезвия. А на костяшках обеих рук была содрана кожа.

Прокравшись на цыпочках через завалы мусора на полу, Генри вытащил из битком набитого комода несколько вещей и натянул их на себя. Потом он спустился на кухню за веником и совком. По дороге он мельком взглянул на часы, висевшие в гостиной, и понял, почему еще никто не встал. Он смел всю пыль и мусор с пола в своей комнате и снаружи на чердаке и в очередной раз свалил все на свое одеяло. Затем он протер стены, лампу, комод и тумбочку. Но как он ни старался, все равно оставалось много пыли, настолько мелкой, что веник лишь поднимал ее в воздух.

В конце концов Генри сдался и бросил попытки собрать мелкую пыль. Он перевесил старый баскетбольный плакат на стену за кроватью, но тот закрыл лишь часть того, что Генри успел расковырять. Раздумывая, где бы взять еще плакатов, он схватил одеяло за углы, чтобы оттащить к стене амбара.

Он поволок свой импровизированный мешок к лестнице и начал рывками стаскивать вниз со ступеньки на ступеньку. Оказалось, он недооценил, какой тяжелой может оказаться его ноша. Спустившись таким образом только до четвертой ступеньки, он уже успел вспотеть, а из одеяла при каждом движении вихрем вылетала пыль и липла к коже. Когда Генри наконец добрался до низу, у него болело все тело, и он присел в прихожей, чтобы перевести дыхание и обуться.

Когда он все-таки добрался до амбара, он обернулся посмотреть в сторону дома. Через всю лужайку за ним тянулся след от мешка, который он тащил за собой. Не заметить полосу примятой травы было невозможно, но с этим ничего уже было не поделать. Потом Генри взглянул на маленькую кучку строительного мусора, которую он вывалил здесь ночью, и оценил, насколько больше оказалась вторая партия. Нечего было и думать свалить все здесь — надо было отойти от дома подальше.

Вместо того чтобы волочь мешок через еще более высокие заросли, начинавшиеся за амбаром и тянувшиеся до самых полей, Генри напрягся, взвалил узел на плечо и, пошатываясь, двинулся вперед. Он понятия не имел, насколько далеко ему надо отойти, но точно знал, что долго он такую тяжесть нести просто не сможет. Поэтому он решил идти вперед, сколько хватит сил, и бросить все там, где остановится.

Трава обвивалась вокруг щиколоток и мешала идти, но скоро высокие заросли закончились, и Генри увидел прямо у себя под ногами старую оросительную канаву. Он тут же сбросил с плеча мешок, схватил одеяло за два угла и вытряхнул из него плоды ночного расковыривания стены. Мусор скатился по склону берега и бултыхнулся в стоячую воду. Генри сел. Он был мокрым от пота и теперь, сидя неподвижно, чувствовал, что ему становится холодно от легкого утреннего ветерка. Он откинулся на спину и прилег в волнующуюся на ветру траву. Ему стало тепло. Солнечные лучи играли на верхушках колосков, а висящие на них зерна, казалось, были полны подлой решимости заполонить собой землю.

Усталость, выбравшись из болевших костей, разлилась по телу, и Генри незаметно уснул.

Если бы водомерки могли видеть, что делалось на берегу, какая-нибудь из них обязательно заметила бы торчащие у канавы ноги Генри. Более того, у такой дальнозоркой водомерки был бы несравненно лучший вид на дядю Фрэнка. Он сидел рядом с Генри на берегу, свесив ноги. В правой руке он держал деревянную бейсбольную биту, а левой шарил по земле в поисках валявшихся на ней кусочков штукатурки. Нашаривая такой кусочек, он мягко подбрасывал его в воздух и либо отправлял на другой берег, либо промахивался и кусочек падал вниз и скатывался в воду. Изредка он поглядывал на лицо Генри. Он узнал от Дотти, что Генри сегодня встал ни свет ни заря и как он начал свой день на лестнице. От Фрэнка требовалось найти мальчика, что он, собственно, и сделал.

Фрэнк Уиллис был человеком вдумчивым, что бы там ни казалось со стороны. Сидя на берегу и подбрасывая кусочки штукатурки, он думал. Большинство людей, населявших Генри, штат Канзас, — тех, что считали его тощим, — предположили бы, что его помыслы были ограничены тем, что находилось прямо перед ним. Он думал о своем племяннике, сказали бы они, об испачканном одеяле и кусочках штукатурки, рассыпанных по берегу и лежавших кучей на дне канавы.

Разумеется, Фрэнк все это заметил. Но это лишь направило его мысль к другому такому же лету. Это было лето, в которое его самого впервые занесло в Генри, штат Канзас. Занесло раз и навсегда. Он был всего лишь годом или двумя старше, чем сейчас его племянник, и тоже торчал у этой же самой канавы за тем же самым амбаром. Он окинул взглядом раскинувшийся перед ним пейзаж и спокойное небо и изумился тому, в каком все-таки месте ему было суждено оказаться.

Генри заворочался во сне, и его нога сползла немного ниже к воде.

— Генри, — сказал Фрэнк. — Просыпайся, парень. — Он потянулся к нему и потряс за плечо.

Генри вздрогнул, проснулся и, моргая, уставился на дядю. Дядя Фрэнк зажимал между пальцами небольшой кусочек штукатурки и улыбался. Потом он подбросил его в вверх и размахнулся битой, но промазал.

— Мучают дурные сны? — спросил он. — Не похоже, чтобы они были тебе по вкусу, поэтому я тебя разбудил.

Генри все смотрел на дядю, а тот в это время поднял с земли еще один кусочек и на этот раз запустил его при помощи биты далеко в поле на другом берегу.

— Ага, — ответил он. — Не то чтобы дурные. Скорее странные.

— Нравится тебе тут, рядом с полями? — спросил Фрэнк.

Генри кивнул.

— И мне, — сказал Фрэнк. — Настраивает на нужный лад, когда хочешь подумать. — Фрэнк окинул его взглядом. — Знаешь, Генри, я тут приобрел немного жизненного опыта с тех пор, как мы говорили об этих перекати-поле. — Он поднял брови. — Я было думал, что японский бизнесмен уже готов расстаться со своими денежками. Да не тут-то было. Оказывается, уверенным в таких вещах можно быть, только если ты родом из Техаса.

— Как это?

— Ну, всего через час или два после закрытия моего аукциона на сайт завалился какой-то парень, предлагая «Настоящие техасские перекати-поле». Он приложил к объявлению сертификат подлинности и небольшую, обрамленную рамочкой фотографию с этой штукой там, где он ее нашел. Мои покупатели дали задний ход и купили товар у него.

— Мне жаль, дядя Фрэнк. — Генри глянул на одеяло и штукатурку, но потом быстро перевел взгляд на дядю. — Что вы теперь будете делать со всеми этими перекати-поле, которые лежат в амбаре?

— Отпущу на волю, — вздохнул Фрэнк. — В конце концов они дикие и не рождены для неволи. У меня просто сердце разрывается, как вижу их в клетке. — Три ровных кусочка взлетели в воздух. И только при ударе по последнему Фрэнк промахнулся.

— Нам надо отвезти их обратно? — спросил Генри. — К водосточной трубе?

— He-а. Я просто брошу их во дворе. А остальное, как обычно, сделает ветер. И они будут катиться, пока мир продолжает быть таким, какой есть. И закатятся в какую-нибудь трубу.

Опираясь на биту. Фрэнк встал на ноги. Генри последовал его примеру.

— А может быть, они немного покатаются на свободе, — сказал Фрэнк. — Хотелось бы думать, что они что-нибудь увидят и где-нибудь побывают, пока наконец не осядут. — Он повернулся и посмотрел в лицо Генри. — А нам с тобой предстоит насыщенный день, так что лучше не засиживаться и пойти уже отсюда.

— А что нам надо сделать? — спросил Генри.

— Вчера вечером я немного заточил твой нож, но надо бы еще немного над ним поработать. — Фрэнк взял биту. — И я вытащил вот это из амбара, чтобы мы могли немного поиграть в бейсбол. — Он двинулся через высокую траву. — И не забудь свое одеяло, — сказал он через плечо. — Наверное, надо его встряхнуть, а то на нем многовато песка.

Генри встряхнул одеяло и нервной походкой пошел за дядей Фрэнком в сторону амбара.

— Слышал, ты утром свалился с лестницы, — сказал дядя. — Выглядишь ты, правда, не таким уж потрепанным. Я тоже однажды с нее упал. Только в отличие от тебя я сломал ключицу.

— Да уж, — сказал Генри. — Было рано. А я думал, что снова проспал.

— Насчет этого можешь не беспокоиться, — сказал дядя Фрэнк. — Мальчикам надо спать летом. Не знаю, что там еще об этом думают, но им надо расти. Правда, Дотс говорит, что мне надо бы достать тебе в комнату часы. Не думаю, что в амбаре что-нибудь найдется. По крайней мере из работающего. Посмотрим, напомнит ли она об этом.

Фрэнк принялся насвистывать, затем оглянулся посмотреть, достаточно ли далеко шел позади него Генри, и убедившись в этом, размахнулся битой по траве. Они проходили мимо амбара.

— Дядя Фрэнк, а у вас есть еще старые плакаты? — спросил Генри. Он старался, чтобы его голос не звучал виновато. — В смысле, в амбаре. Я бы хотел повесить еще парочку в своей комнате.

Фрэнк пытался на ходу достать нижней губой до носа.

— Не уверен. Но я, конечно, погляжу. — Он остановился у задней двери. — Давай-ка начнем с твоего ножа. А после обеда немного попрактикуемся с битой. Так, где твой нож? Ты должно быть уже забрал его, я оставил его на столе на кухне.

— Ага, он в моей комнате. Сейчас я вам его принесу. — Генри оббежал дядю, скинул в прихожей ботинки и взобрался по лестнице вверх на два пролета. Очутившись у себя в комнате, он бросил одеяло на кровать и запихнул под него грязную одежду, в которой он всю ночь трудился над стеной. Потом он схватил с комода нож и поспешил обратно вниз. Он нашел дядю Фрэнка сидящим за обеденным столом на кухне.

— Не вижу причин, почему бы мальчику не побегать, — проговорил он. — Он просто обрадовался, что ему сейчас заточат нож. — Он раскатывал старую скатерть. Из гостиной появилась тетя Дотти. Она улыбалась.

— Берегись, Генри. После того как он над ним поработает, от ножа может мало что остаться. К тому же ему не слишком удаются прямые линии, — сказала она и улетучилась из кухни прежде, чем Фрэнк успел что-нибудь ответить.

— Заточу как надо! — прокричал он ей уже вслед. — Не понимаю, на что это она все время жалуется. Ну-ка, выкладывай его, Генри. — Генри отдал нож, и Фрэнк его осмотрел.

— Скажу честно, — сказал он, — уж и не знаю, зачем я вообще его тебе купил.

У Генри екнуло сердце. Он был уверен, что в голову дяди должны были закрасться какие-то подозрения по поводу одеяла и штукатурки, и вот теперь уж беды не миновать.

— Он просто никуда не годится, — продолжал Фрэнк. — Лезвие уже успело совсем затупиться, и кончик обломился. Я, конечно, могу его для тебя еще раз заточить, но тебе все равно нужен будет новый. Ты пока иди поделай чего-нибудь. Я тебя позову, когда закончу.

— Твои кузины играют в амбаре, если тебе это интересно, — сказала Дотти из глубины гостиной, прорезав голосом наполнившееся скрежетом пространство.

— Спасибо! — крикнул Генри в ответ. Но вместо амбара он пошел к себе наверх и нашел там Генриетту, стоявшую на коленях на его кровати и рассматривавшую стену. Ее волосы были собраны в пучок на затылке.

— Как видишь, я сняла плакат, — сказала она. — Надеюсь, ты не против. — Она взглянула на него и широко улыбнулась. Без своих пышных кудрей она выглядела как-то по-другому. Как будто даже казалась меньше. Генри смотрел, как она коснулась обеими руками стены и провела ими по скоплению дверей.

— Для чего они? — спросила она.

— Наверное, чтобы что-то за ними хранить, — сказал Генри. — В смысле, что-то удивительное, — добавил он.

Генри плюхнулся рядом с ней на кровать, и оба они уставились на маленькие дверцы шкафчиков.

— Как думаешь, сколько их там еще? — спросила Генриетта.

— Готов поспорить, ими покрыта вся стена, — сказал Генри.

— А ты все их пытался открыть? — Она потянулась и подергала ручку.

Генри кивнул.

— Да, все. Я угробил свой нож, всю ночь счищая штукатурку. Так что этой ночью уже не получится им воспользоваться. Твой отец взялся снова его заточить. Он точно что-то заподозрит, если завтра нож опять окажется тупым.

Генриетта посмотрела на него.

— Там в подвале валяются какие-то старые инструменты, и еще больше их в амбаре. Спорим, среди них найдется стамеска. Я могу посмотреть.

— Было бы здорово, — сказал Генри. — Этой ночью я целую вечность очищал эту стену и постоянно беспокоился, что могу поцарапать дверцы. Надеюсь, мы их не испортим.

— Мне больше всего нравится вон та белая, — показав пальцем, сказала Генриетта. — Она выглядит самой счастливой. Некоторые другие как будто не хотят быть здесь, но этой белой, кажется, тут неплохо.

— Что ты имеешь в виду? — Генри приподнялся и сел прямо. — Она, конечно, выглядит опрятно, но как она может выглядеть счастливее других? Не думаю, что дверь можно назвать счастливой.

— Ладно, а грустной можно? Вот эта маленькая металлическая кажется довольно грустной, — она снова показала пальцем. Это была самая маленькая дверка из тех, что Генри успел очистить. Она была не больше четырех дюймов в ширину, с замочной скважиной на левой стороне. Металлическая поверхность вся была исполосована бороздками, в которых до сих пор виднелись кусочки штукатурки. Внизу была встроена небольшая металлическая панель.

— Не скажу, что она выглядит грустно, — сказал Генри. — Кто знает, сколько она проторчала внутри этой стены. Скорее она рада снова увидеть свет.

— Не думаю, что ей хочется быть на нашем чердаке, — сказала Генриетта. — Она выглядит так, словно должна находиться совсем в другом месте. Как думаешь, из чего сделана ее черная часть? — Она наклонилась и провела по ней ногтем. — Кажется, это пластик.

— Что? — Генри тоже нагнулся и потрогал вставку пальцем. — Ведь пластик появился не так давно, правда? — Он царапнул и почувствовал, как что-то собирается у него под ногтем. — Надо же, — произнес он и снова выпрямился.

— Что? Что такое? — Генриетта схватила его за палец и начала рассматривать.

— Я думаю, это краска, — сказал Генри, вытаскивая из под ногтя черные катышки. Он снова посмотрел на черную панель. — Это должно быть стекло, которое кто-то закрасил.

— Серьезно? — Генриетта принялась обеими руками царапать панельку. — Мы сможем посмотреть, что там внутри, посветив фонариком.

— Генри! — донесся до них, одолев два пролета лестницы, голос тети Дотти. — Твой обед готов. Давай спускайся. И ты Генриетта, если ты тоже там.

Генриетта быстро выпрямилась.

— А если мы притворимся, что ничего не слышали? — спросил Генри.

— Не выйдет. Тогда она поднимется за нами. Пойдем. Мы можем закончить с этим позже. — Генриетта встала и подняла Генри на ноги.

— Ге-е-нри!

— Идем, мам! — закричала Генриетта, и оба загрохотали вниз по ступенькам. Вдруг Генриетта остановилась, и Генри натолкнулся на нее. Она наклонилась и подняла со ступеньки кусочек штукатурки. Осмотрев другие ступеньки, она взглянула на Генри и нахмурилась.

— Мама заметит, — сказала она.

Когда они подошли к столу, Анастасия и Пенелопа уже ели. Между ними сидел дядя Фрэнк и обрабатывал нож Генри точильным камнем. На другой стороне стола стояли две тарелки запеченного сыра и два стакана молока.

— Генриетта, чем вы там занимались? — спросила Анастасия, не прожевав. — Я думала, ты сказала, что выйдешь поиграть.

— Я собиралась, — сказала Генриетта, пока они с Генри занимали свои места, — но встретила Генри, и мы заболтались.

— О чем? — спросила Анастасия. — О Зике Джонсоне?

Она повертела в руках кусок запеченного сыра, растягивая его между двумя тостами.

Генриетта гневно взглянула на Анастасию.

— Ты ведешь себя некрасиво, — сказала Пенелопа.

— Нет, не веду, — сказала Анастасия. — Она сказала, что вернется, и я просто захотела узнать, о чем они говорили. Вы обе всегда говорите о Зике.

— Девочки, — сказал дядя Фрэнк, — не думаю, что это имеет значение. Вы все сможете поиграть и после обеда.

Генри посмотрел на Генриетту. Она сидела, стиснув зубы. Пенелопа покраснела.

— Мы разговаривали о потерянных дверях, и тайных городах, и о том, как их отыскать, — сказал Генри и откусил кусок от сэндвича.

— Забавно, — сказала Пенелопа. — Я как-то нашла потайную дверь в ванной.

— То, что ты нашла, — сказала тетя Дотти, входя из кухни с сэндвичем для Фрэнка, — было лишь кучкой мышиных отходов.

— Это не все, Генри, — сказала Пенелопа. — Мышиные какашки и банный коврик. Ну знаешь, такая резиновая штука с круглыми присосками снизу.

— И что же ты сделала? — спросил Генри.

— Поставила мышеловки и снова закрыла, — ответил за нее дядя Фрэнк.

— Могу тебе показать, если хочешь, — предложила Пенелопа. — Если папа разрешит мне снова ее вскрыть.

— Ни за что! — взревела Дотти из кухни. — Не желаю, чтобы вы снова испортили там краску. И вообще, у нас есть дверь поважнее. Пусть твой дядя покажет тебе ее, Генри. Ее-то открыть будет потруднее, чем панель в ванной. — Она вошла в комнату, вытирая сковородку сухой тряпкой. — Фрэнк, я тут столкнулась вчера с Глэдис и Билли. Знаешь, что он мне сказал?

Девочки разом умолкли. Фрэнк не поднимал глаз.

— Привет? — спросил он, продолжая затирать нож Генри. Дотти шлепнула его тряпкой.

— Да, это он тоже сказал. И она сказала. Но содержательная часть разговора началась с его вопроса: «Фрэнк вообще откроет когда-нибудь эту дверь?» И знаешь, что сказала я? Я сказала… Ты к этому готов, Фрэнк? Я сказала: «Нет».

— Мда, — сказал Фрэнк. Он поднес нож к губам и потрогал лезвие языком. — Какая ты у меня честная. Я ценю твою заботу о моем чувстве собственного достоинства.

— А потом я сказала, что позвоню ему и мы договоримся, чтобы он пришел и открыл ее сам. И я собираюсь сдержать обещание, Фрэнк. — Она скрестила руки, так что сковородка оказалась у одного бедра, а тряпка — у другого.

— Дотс, ты прекрасная жена, и я это ценю. Я открою эту дверь, и ты сможешь великолепно разместиться в скрывающейся за ней комнате. И Билли Мортенсен не имеет к этому никакого отношения. Он бросил бейсбольную команду в плей-офф чемпионата штата, и ты это знаешь. — Фрэнк мельком взглянул на нее. — Я рассматриваю его только как элемент общества. И ни за что не потерплю оказаться у него в долгу.

— Мы можем заплатить вперед, — сказала Дотти и скрылась в кухне.

Комнату заполнили чавканье жареным сыром и скрежет ножа по точильному камню. Наконец Фрэнк отложил нож в сторону, съел в два укуса свой сэндвич и осушил стакан молока. Затем он поднялся и уперся руками в бока.

— Женщины и дети — за ограждения! — закричал он так, что девочки подскочили на месте, а Генри замер с открытым ртом. — Бейте в барабан медленно и не вопрошайте, по ком звонит колокол, ибо ответ вас не обрадует. — Он взметнул кулак в небо. — Два года провели мои черные корабли перед Троей, но сегодня ее врата откроются силой моей руки.

Дотти рассмеялась на кухне. Фрэнк посмотрел на своего племянника.

— Генри, бейсбол подождет до завтра. Сегодня мы грабим города. Дотс! Сходи за моими инструментами! Долой французов! Вперед, снова в пролом, заткнем стену телами трусов! Вперед! Вперед! Давай, отбивающий!

Фрэнк опустил кулак на стол, разлив при этом молоко Анастасии, а потом принял позу с поднятыми кверху руками и прижатым к груди подбородком. Девочки одобрительно зашумели и принялись аплодировать. Тетя Дотти вернулась в гостиную, держа в руках небольшой металлический ящик с инструментами.

— Ты хорошо меня знаешь, жена. Я-то думал, они в подвале.

— Они и были. Тебе бы преподавать словесность, Фрэнк.

— Что вы будете делать? — спросил Генри.

— Мы построим деревянного коня, засунем тебя внутрь и предложим его в дар, — ответил Фрэнк.

— Сжигай мосты, когда их достигаешь, — сказала Дотти. Она улыбнулась Фрэнку, собрала со стола грязную посуду и удалилась на кухню.

— А нам можно посмотреть? — спросила Генриетта.

— Вы, — сказал дядя Фрэнк, — можете пойти поиграть в амбаре, саду или канавах, или где-нибудь еще подальше от места действия. Идем, Генри.

Они пошли наверх, и Генри слышал, как девочки ныли и протестовали. Дойдя до места, они обошли всю площадку, пока не уткнулись в очень старую деревянную дверь дедушкиной комнаты. Фрэнк разложил свои инструменты.

— Этот день настал, Генри, я это чувствую. Никогда не говорил твоей тете, но там внутри лежит моя любимая книга. Я читал ее твоему дедушке перед тем, как его не стало. Ее уже давно следовало бы вернуть в библиотеку. Было бы неплохо снова иметь возможность взять оттуда что-нибудь еще.