МЕЖДУ ПЕРВОЙ И ВТОРОЙ МИРОВЫМИ ВОЙНАМИ

ВЧК против иностранных заговорщиков

20 декабря 1917 года была создана Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Ее возглавил опытный революционер и конспиратор, один из непосредственных руководителей Октябрьского вооруженного восстания, Ф. Э. Дзержинский. Сам не раз подвергавшийся репрессиям и прошедший школу тюрем, он возглавил орган, который, по определению В. И. Ленина, знал бы каждый шаг заговорщиков и мог бы "репрессией беспощадной, быстрой, немедленной, опирающейся на сочувствие рабочих и крестьян" пресечь все происки контрреволюции.

В годы иностранной военной интервенции и Гражданской войны органы ВЧК раскрыли и ликвидировали около пятисот малых и крупных контрреволюционных организаций и заговоров, в том числе заговор Локкарта — Дью Клинтон Пула и Дюкса. Первый из них носил еще одно название: "Заговор послов", так как в нем приняли участие послы: США — восьмидесятилетний банкир Френсис; Франции — Нуланс; руководители американской, французской и итальянской военных миссий; французский, английский и американский генеральные консулы в Москве; руководитель миссии Красного Креста США и другие лица.

Роберт Брюс Локкарт с 1912 до сентября 1917 года был генеральным консулом в Москве, совмещая эту должность с занятием разведкой, затем его отозвали в Лондон, а в январе 1918 года он снова в России, уже без определенной «крыши», но с дипломатическими привилегиями. Перед ним была поставлена задачу установить неофициальные отношения с Советским правительством и, обещая широкую военную и материальную помощь, попытаться убедить его продолжать войну с Германией. Вторая задача, поставленная перед Локкартом, заключалась в том, чтобы он возглавил подготовлявшийся антисоветский заговор.

Опытный американский разведчик Дью Клинтон Пул был направлен из Вашингтона в Новочеркасск для установления непосредственной связи с генералом Калединым. После подавления мятежа его назначили генеральным консулом в Москве. Поскольку послы США и Франции находились в Вологде, куда был эвакуирован дипкорпус, все заботы по организации заговора приняли на себя Локкарт и Дью Клинтон Пул, а также прибывший вскоре и активно взявшийся за дело знаменитый международный шпион Сидней Рейли, в ту пору агент английской разведки.

Через Локкарта и Рейли английская разведка оказывала широкую финансовую помощь всем подпольным организациям, ориентировавшимся на союзников и очень нуждавшимся в деньгах. Шпионская сеть в свою очередь снабжала заговорщиков данными о московском гарнизоне, о новых формированиях Красной армии и т. д.

Первый удар по планам заговорщиков чекисты нанесли в ночь на 31 мая 1918 года, когда в Москве были арестованы некоторые участники савинковского "Союза защиты родины и свободы" — военной силы, на которую рассчитывали Локкарт и Пул. Правда, главарям — самому Савинкову и начальнику штаба полковнику Перхурову — удалось укрыться в Казани, куда был перенесен центр этого «Союза». Но Казань от Москвы далеко, к тому же и последние надежды на «Союз» рухнули, когда были подавлены мятежи, поднятые им в Муроме (8 июля) и в Ярославле (22 июля). Теперь надо было искать пособников в Москве.

Летом 1918 года Ф. Э. Дзержинский лично поручил небольшой группе чекистов проникнуть в одну из контрреволюционных организаций в Петрограде и выйти на тех, кто держал в своих руках нити заговора. Участники группы действовали под вымышленными именами, в частности молодой чекист Ян Буйкис, бывший подпоручик 8-го Вольмарского латышского полка, — под фамилией Шмидхен. С ним в паре работал другой латышский стрелок, Спрогис.

Две недели ходили разведчики по Петрограду, знакомились с бывшими офицерами и чиновниками, водили многих в ресторан, вызывая на откровенность, а организацию все же не нащупали. Вернувшись в Москву, доложили о неудаче Дзержинскому, но тот приказал им вернуться в Петроград и продолжать поиски. И однажды им повезло.

В морском клубе они познакомились, а затем близко сошлись с офицерами, руководителями контрреволюционной организации. Постепенно вошли к ним в доверие. И через два месяца чекистам заявили, что для пользы дела они должны познакомиться с морским атташе английского посольства Кроми. Он был ближайшим помощником Локкарта, но любил подчеркивать, что остался в Петрограде с благородной целью: спасти русский флот от захвата немцами.

На первой же встрече Кроми познакомил чекистов с Сиднеем Рейли; англичане настойчиво рекомендовали Шмидхену выехать в Москву и представиться Локкарту. Кроми вручил ему закрытый пакет с рекомендательным письмом. На следующий день Шмидхен и Спрогис были в Москве, а письмо лежало на столе у Дзержинского. Утром следующего дня чекисты явились к Локкарту. Письмо у него не вызвало сомнений, в нем упоминались детали, известные только ему и Кроми.

Шмидхен представился как бывший офицер, имеющий связь с латышскими стрелками и знающий их настроения: часть из них разочаровалась в советской власти и при первой же возможности готова перейти на сторону союзников.

После нескольких встреч, в ходе которых Локкарт проверял Шмидхена, он попросил Яна познакомить его с надежным человеком, занимающим командную должность в одной из латышских частей. Таким «надежным» человеком, по рекомендации Ф. Э. Дзержинского, стал Эдуард Петрович Берзинь, командир Латышского особого дивизиона, которому в то время была поручена охрана Кремля. Шмидхен свел Локкарта с Берзинем, и они стали встречаться самостоятельно. Теперь все зависело от мастерства Берзиня, его умения представить себя сторонником заговорщиков.

Одновременно с этим Шмидхен высказался за то, чтобы Локкарт вошел в прямой контакт с генералом Пулем, командовавшим войсками союзников в Архангельске (не путать с Дью Пулом), и обсудил с ним условия перехода на сторону союзников группы латышских стрелков на Архангельском фронте. Чекисты при этом исходили из того, что Локкарт, не имевший возможности лично встретиться с Пулем, поручит это Шмидхену и даст ему рекомендательное письмо. Так и случилось. На очередной встрече Локкарт вручил Шмидхену такое письмо, предварительно узнав его подлинное имя и вписав в текст. И Локкарт, и Кроми знали, что Шмидхен известен контрреволюционному подполью, и высоко ценили его в качестве конспиратора.

23 августа в помещении американского генерального консульства в Москве состоялось очередное совещание участников "заговора Локкарта". Председательствовал французский консул Гренар. Англичан представляли Рейли и Хилл. Американцев — генеральный консул Пул и представитель американских фирм в России Каламатиано. Присутствовал и французский разведчик, капитан 2-го ранга, Вертамон. Это был активный участник заговора, имевший больше всего надежных людей в Москве. В апреле 1918 года он уже проявил себя — уничтожил хлебные запасы, предназначенные для Германии, на элеваторах Украины.

Сидней Рейли (по поручению Локкарта) сообщил собравшимся, что подкупил за два миллиона рублей Берзиня — начальника кремлевской охраны. План Рейли заключался в следующем: 28 августа в Большом театре должно состояться чрезвычайное заседание ЦК партии большевиков (заседание потом было перенесено на 6 сентября). Охрану здания, как обычно, должны были нести латышские стрелки. Предполагалось, что с помощью Берзиня Рейли и его подручные арестуют членов ЦК, затем расстреляют Ленина, а других руководителей Советского государства отправят в тюрьму. Представителям союзников, присутствующим на совещании, было предложено, используя свои возможности, оказать содействие заговору путем шпионажа, распространения слухов, организации взрывов важных железнодорожных мостов вокруг Москвы и Петрограда, чтобы отрезать Советское правительство от всякой помощи из других районов.

30 августа 1918 года эсеры совершили покушение на В. И. Ленина. В тот же день в Петрограде был убит М. С. Урицкий. Следы преступления вели в здание английского посольства. Вечером 31 августа сотрудники ВЧК оцепили здание и попытались проникнуть в него. Кроми открыл огонь, убил одного из чекистов, а сам в завязавшейся перестрелке был убит.

В ночь на 1 сентября 1918 года в Москве большинство заговорщиков было арестовано. На конспиративной квартире задержали самого Локкарта. Но он предъявил дипломатический паспорт и был освобожден. В момент ареста ему удалось уничтожить записную книжку, где в закодированном виде имелся список сумм, затраченных на финансирование заговора.

Узнав о провале, некоторые главари заговора — Дью Пул и французский генконсул Гренар — укрылись в норвежской миссии. У ее ворот был задержан Каламатиано. Когда отвинтили набалдашник его массивной трости, то внутри обнаружили полость, в которой хранился шпионский шифр, расписки агентов, список агентурной сети из 32 человек. При обыске на его квартире была найдена добытая его агентами секретная информация.

В ноябре—декабре 1918 года заговорщики предстали перед судом Верховного революционного трибунала ВЦИК. В своем приговоре Трибунал признал установленной судебным следствием преступную деятельность дипломатических агентов Англии, Франции и США. Главных обвиняемых Локкарта, Гренара и Рейли, не явившихся на суд Трибунала, объявили вне закона. Шпионы Фриде и Каламатиано были приговорены к расстрелу, другие обвиняемые — к различным срокам тюремного заключения.

В кассационной жалобе защитники Каламатиано и Фриде обратились в Президиум ВЦИКа с просьбой смягчить меру наказания, причем высказали удивление, почему, мол, Шмидхен не привлечен к уголовной ответственности и избежал наказания.

Шмидхен, конечно, так и не оказался на скамье подсудимых. Ян Буйкис прожил долгую жизнь и покинул мир в 1970-х годах. Тогда же скончались Локкарт и Хилл. Каламатиано не расстреляли, только попугали, выпустив пули в воздух, и отправили через 3 года в Америку, где он и умер. Джордж Хилл в годы Второй мировой войны будет представлять в Москве службу МИ-6. Дью Пул станет экспертом госдепартамента по СССР, а во время "холодной войны" будет председателем Комитета свободной! Европы, финансируемого ЦРУ. Анри Вертамон доживет до 1963 года и погибнет под колесами грузовика. Судьба Фриде неизвестна.

Вскоре, после того как было закончено дело о заговоре Локкарта, возникло новое дело — о заговоре Поля Дюкса. Он был одним из активнейших сотрудников английской разведки, работал в России до 1917 года, ненадолго был отозван в Лондон. В ноябре 1918 года переброшен на советскую территорию, переодетый в крестьянскую одежду. Затем, снабженный поддельным удостоверением, превратился в сотрудника Петроградской ЧК Иосифа Аференко. С помощью своих связей легализовался и стал выдавать себя за английского социалиста, приехавшего в Советскую Россию якобы для сбора материалов с целью пропаганды в Англии необходимости признания Советской республики.

Дюкс поддерживал постоянную связь с резидентурой английской разведки, обосновавшейся в Териоках, на границе Финляндии и СССР. Он снабжал ее шпионской информацией, добываемой через свою прежнюю и вновь приобретенную агентуру в Петрограде.

За девятимесячное пребывание в Советской России Дюкс сумел сколотить разветвленную разведывательную и заговорщическую организацию. Руководимые Дюксом агенты из числа бывших офицеров проникали на ответственные должности в Красную армию и Военно-морской флот.

Самая активная деятельность Дюкса приходится на период похода Юденича на Петроград летом 1919 года. В числе агентов Дюкса к этому времени оказались люди, занимавшие высокие посты: начальник противовоздушной обороны Петрограда Лишин, инспектор артиллерии военного округа Лебедев, начальник оперативного отдела штаба Балтийского флота Эриксон и другие. Большинство из них были непосредственно завербованы ближайшим помощником Дюкса Бергом, начальником воздушных сил флота. В штабе Кронштадтской крепости и в порту на Дюкса работали начальник штаба Будкевич и помощник главного инженера порта Гринцай. Прямая связь с Юденичем поддерживалась через мичмана Рейтера, начальника радиостанции на острове Голодай.

При приближении войск Юденича агенты Дюкса устроили ряд вредительских и диверсионных актов: взрыв на Охтинском пороховом заводе, поджог склада взрывчатых веществ на станции Псков, неоднократно взрывали железнодорожные пути на линии Петроград — Псков. В автомобильном управлении 7-й армии действовала целая группа агентов во главе с Блером. Они провели в жизнь редкий по своей наглости план: объявили начальству, что вся автомобильная и мотоциклетная техника нуждается в срочном ремонте и замене частей и под этим предлогом разобрали на запчасти все автомашины и мотоциклы. Впоследствии Блер, старый английский агент, вспоминал: "…В течение 8 или 9 недель разрушительная работа была закончена, и к концу этого срока не осталось ни одной исправной машины, ни одного исправного мотоцикла. Все было обращено в горы частей, и никто не был способен вновь собрать разрушенные машины…"

Дюкс вошел в тесный контакт с подпольной антисоветской организацией "Национальный центр". Но летом 1919 года эта организация была раскрыта и разгромлена органами ВЧК. Во время обысков было обнаружено около 7 тысяч винтовок, до 150 тысяч патронов, револьверы, пулеметы; в одном из посольств обнаружили даже артиллерийское орудие. Был разоблачен и арестован ряд участников шпионской организации Дюкса, но сам он не был обнаружен. Он объединил не только притаившихся в Петрограде контрреволюционеров, но и шпионские группы других разведок. Для пересылки разведывательной информации командующему английской эскадрой, стоявшей в Финском заливе, адмиралу Коуэну, была организована секретная курьерская почта.

В тесном взаимодействии с Дюксом действовал ряд других шпионских групп и шпионов-одиночек. В конце августа ВЧК разоблачило несколько таких групп, в том числе и группу Блера, и вышла на Дюкса. Но опытный разведчик, раздобыв документы убитого красноармейца, сумел бежать в Латвию, перед этим возложив руководство организацией заговорщиков на ближайших помощников.

20 октября 1919 года заговорщики на своем совещании решили поднять в Петрограде мятеж по условному сигналу: 12 ударов в большой колокол Исаакиевского собора. Тогда же поступило указание Юденича о формировании нового "правительства".

Но план провалился: 2 и 4 ноября были задержаны курьеры, следовавшие со шпионскими донесениями к Юденичу. Один из них выдал Берга. Тот был немедленно арестован. В ходе допросов он рассказал о заговоре и его участниках. В конце ноября 1919 года организация "Национального центра" в Петрограде была полностью ликвидирована.

Ликвидация "Таёжного штаба"

Довольно широко известны операции советской разведки, проведенные на Западе. О них писали и ветераны разведки, и иностранные историки, и журналисты, и перебежчики.

Между тем еще в ходе Гражданской войны, а также после ее окончания советская разведка провела немало интересных и важных по своему значению операций на Дальнем Востоке. Среди них такие яркие, как приобретение знаменитого секретного документа — "Меморандума Танаки" (его полное название "Меморандум об основах позитивной политики в Маньчжурии и Монголии"). В меморандуме впервые заявлялись истинные поэтапные планы Японии по завоеванию мира: сначала Маньчжурия и Монголия, затем Китай, Индия, страны бассейна Тихого океана, Малой и Центральной Азии и, наконец, Европы. В качестве "программы национального развития Японии" выдвигалась необходимость "вновь скрестить мечи с Россией". Меморандум был опубликован во многих странах и вызвал большой международный резонанс. И хотя японцы открещивались от него, дальнейшие события 1930–1940-х годов подтвердили подлинность документа. В конце 1920-х годов были добыты и другие ценные материалы о планах японской военщины под названием «Оцу», "Хэй". Но мы расскажем еще об одной операции, проводившейся вскоре после Гражданской войны, когда обстановка на Дальнем Востоке была еще неустойчивой. В октябре 1922 года Красная Армия под командованием И. П. Уборевича освободила Спасск, Волочаевск и Хабаровск, а также Владивосток. Разрозненные остатки Белой армии отступили в Корею, Шанхай и Маньчжурию. Однако на территории Приморья и Дальнего Востока осела американская и японская агентура, продолжали активно действовать подпольные диверсионно-террористические формирования.

Больше года прошло со дня освобождения Дальнего Востока от интервентов, но обстановка в крае продолжала оставаться неспокойной. Активно действовали крупные, хорошо вооруженные отряды террористов, которые прятались в лесах и нападали на села, кооперативы, небольшие милицейские участки, транспорт, перевозивший деньги, почту и продовольствие, перерезали линии связи, взрывали мосты. В некоторых районах они чувствовали себя почти полновластными хозяевами. В этих выступлениях просматривались незримая руководящая рука и определенный «почерк». Однако от террористов, попадавших в плен, никак не удавалось добиться, кто их возглавлял. Лишь немногие из арестованных невнятно бормотали о каком-то "Таежном штабе". Но никто не знал, где этот штаб, кто им командует, как поддерживается связь между ним и подпольными формированиями.

Наконец захваченный в плен бывший белый офицер рассказал, что "Таежный штаб" действительно существует, хотя его точное расположение ему неизвестно. Удалось установить и одну важную деталь: штаб — не последняя инстанция. Все указания, деньги, оружие присылались из Харбина. Там и следовало искать руководящий центр подполья.

Харбин считался главным городом зоны КВЖД — Китайско-восточной железной дороги, находившейся под юрисдикцией России. Харбин называли столицей "Желтой России". Теперь здесь сосредоточились остатки колчаковской армии, войск атамана Семенова, барона Унгерна, Дитерихса, множество беженцев.

Эмиграция жила своей жизнью: богатые, успевшие вывезти свое добро или прихватить чужое, благоденствовали, бедные — бедствовали. Нищета, даже среди бывшего офицерства, была ужасающей. Не случайно харбинские тюрьмы заполнились русскими, а многие офицеры подались в наемники к китайским генералам, беспрерывно воевавшим между собой. В этой обстановке японцы искали среди русского офицерства людей, готовых служить им. В их числе оказались и профессиональные высокообразованные военные — генералы, полковники и боевая, готовая на любые рискованные действия, молодежь. Одни шли за деньги, других влекла идея "Белой России". Но о том, что все они работают на японцев, знала лишь небольшая группа людей, связанных с японской резидентурой, остальные считали, что служат монархическим силам.

В задачи создаваемых японцами формирований входили дестабилизация положения на Дальнем Востоке, его отрыв от России и, конечно же, сбор военной и политической информации.

Военный отдел Харбинского монархического центра возглавляли генерал Кузьмин и профессиональный контрразведчик, бывший представитель Императорской ставки в международном разведбюро в Париже, а затем начальник Особого отдела армии Верховного правителя России А. В. Колчака, полковник Жадвоин, «спонсором» которого являлся японский резидент Такаяма.

Только что созданная резидентура советской разведки в Харбине получила задание осуществить "агентурное проникновение" в этот отдел с целью получения секретной информации о его деятельности.

Вскоре разведчики убедились, что со стороны к Военному отделу не подступиться. Пришлось искать человека, уже работающего там. С большим трудом чекистам удалось приобрести надежного помощника — Сомова, однако он не имел доступа к оперативным планам отдела. Приобрести же агента в руководящем звене казалось делом неосуществимым, так как там все люди были проверенные, закаленные в боях с большевистской властью, Красной армией.

И все же поиски подходящей кандидатуры продолжались. От Сомова узнали, что есть в отделе некий подполковник Сергей Михайлович Филиппов. Во время Гражданской войны служил у Колчака, считался опытным, знающим офицером, пользовался авторитетом как военный специалист, был в курсе всех операций. И еще одна деталь, за которую так и хотелось ухватиться, — Филиппов отрицательно относился к зверствам таежных банд, иногда сдерживал их активность, за что кое-кто из офицеров считал его чуть ли не «пособником» красных. Решили глубже изучить его и привлечь к сотрудничеству. Методы вербовки в те годы были не очень хитроумными, но нередко давали нужный эффект. Прежде всего привлекали тех, кто подавал заявления о возвращении на родину и своим трудом хотел заработать это право. А так как времена были суровые, то иной раз приемы применялись, как говорят, «жесткие». Например, намекали, что в случае отказа от сотрудничества могут пострадать родные, живущие в России.

Нуждавшихся в деньгах и не собиравшихся возвращаться вербовали, как правило, «втемную» от имени американской или японской разведок. Метод этот был хорош тем, что информация от таких агентов всегда поступала правдивая: никто не решался обманывать японцев и американцев, знали, что те скоры на расправу.

Филиппов возвращаться на родину не собирался, жил скромно, нужды в деньгах не испытывал. Единственная зацепка — его «либерализм» — пока была слишком эфемерна. Но вскоре от Сомова узнали, что жена и дочь Филиппова живут во Владивостоке, и туда ушла депеша с просьбой разыскать их.

Тем временем и противник не дремал. Однажды взволнованный Сомов, придя на встречу, протянул оперработнику местную эмигрантскую газету. Ткнув пальцем в одну заметку, сказал:

— Читайте!..

В заметке сообщалось о том, что беженец из Владивостока, бывший красноармеец Мухортов, рассказал о расправе над семьями офицеров. Перечислялись женщины и дети, которых чекисты казнили, отрубив им головы. Среди них были жена и дочь Филиппова.

— Вы понимаете, в каком он сейчас состоянии? Он поклялся люто мстить советской власти.

Заметка сразу же вызвала у разведчиков сомнения. Во-первых, сам факт казни детей был сомнителен, а во-вторых, чекисты расстреливали своих противников, а не рубили им головы — это был чисто китайско-японский метод казни. Одному из работников резидентуры удалось разыскать Мухортова, познакомиться с ним. В умело построенной беседе (от имени шайки контрабандистов, якобы собиравшихся привлечь Филиппова к сотрудничеству) чекист выяснил, что Мухортов никакой не красноармеец, а беглый уголовник, и заметку подписал за деньги, полученные от человека, который по описанию был очень похож на полковника Жадвоина. Стало ясно, что, ценя Филиппова как специалиста и опасаясь за его лояльность, японцы и белая контрразведка решили удержать его таким способом.

Разведчик сумел было убедить Мухортова встретиться с Филипповым и рассказать о лживости заметки, как вдруг Мухортов выхватил пистолет и с криком: "Ах ты, гад, чекист! Я тебя видел в ЧК, когда на допрос водили!" — набросился на него. В завязавшейся схватке Мухортов был убит, резидентура потеряла важного свидетеля, К тому же из Владивостока поступила обескураживающая новость, что жена и дочь Филиппова "проживающими в городе не значатся".

Несколько дней спустя Сомов явился на встречу с двумя важными сообщениями. Во-первых, Филиппов поделился с ним тем, что, желая лично отомстить большевикам за гибель семьи, он сам идет в рейд через границу в составе отряда полковника Ширяева. Более того, Сомову удалось узнать время и место перехода отрядом границы. Кроме того, Филиппов в разговоре с Сомовым упомянул, что фамилия его жены вовсе не Филиппова, а Барятинская, из чего следовало, что предыдущие поиски шли в ложном направлении. В ту же ночь во Владивосток ушла срочная информация. Отряд Ширяева беспрепятственно пропустили через границу, «вели» несколько километров, а затем в короткой схватке полностью разгромили, Ширяев бежал. Филиппова удалось взять в плен.

Несколько дней местные чекисты, используя материалы, поступившие из резидентуры, упорно и настойчиво работали с ним, добиваясь добровольного перехода его на свою сторону, но безрезультатно. Во время одного из допросов он заявил:

— Вы со мной ничего не сделаете. Самое страшное, что может испытать человек, я уже испытал — насильственную смерть самых близких мне людей.

— Вы ошибаетесь, Сергей Михайлович, — поправил его оперработник, — мы не мстим невинным людям.

— Но моя жена и дочь зверски убиты! — воскликнул Филиппов.

Вместо ответа чекист встал, подошел к двери и открыл ее:

— Елена Петровна, Ирочка! Идите сюда!

Жена и дочь бросились на грудь ошеломленному Филиппову.

Когда ему стала известна подоплека затеянной японцами и белой контрразведкой против него провокации, он без колебаний дал согласие на сотрудничество с советской разведкой и поклялся честью офицера до конца служить ей. Воспользовавшись легендой об удачном побеге из окружения и обратном переходе границы, Филиппов вскоре вернулся в Харбин. Теперь у него была еще и слава "боевого партизана".

Вскоре, выполняя задание чекистов, С. М. Филиппов подготовил хорошо продуманную и обоснованную докладную записку на имя руководства Военного отдела. В ней, ссылаясь на многочисленные провалы и поражения белогвардейских отрядов, вызванные отсутствием своевременной информации, единого плана действий и должной координации работы, он предлагал создать информационный центр и выделить сравнительно небольшую сумму для его успешной работы. План одобрили и дали деньги.

Военный отдел выделил в распоряжение Филиппова несколько связных, которые систематически пробирались через границу, встречались с руководителями отрядов в Приморье, получали от них информацию и доставляли ее в Харбин. Филиппов ее обрабатывал и препровождал в штаб, но и резидентура во Владивостоке также стала получать и сообщать в Центр важные и своевременные данные о бандах, готовящихся к переброске, о времени и маршрутах, о лазутчиках и эмиссарах противника.

Однажды от Филиппова поступила серьезная информация о том, что, по указанию японской разведки, готовится восстание в Спасском, Никольск-Уссурийском, Яковлевском и Анучинском уездах Приморья… Расчет был на то, что оно послужит детонатором повстанческого движения в других районах.

Через Филиппова стало также известно, что для координации повстанческой деятельности в "Таежный штаб" направляется жестокий и беспощадный поручик Ковалев. Это сообщение было одним из последних. В резидентуру поступили данные, что обеспокоенная многочисленными провалами контрразведка белых и японской миссии заподозрила Филиппова в предательстве. Кольцо вокруг него сжималось. Было решено вывести агента из Военного отдела и использовать ситуацию дли его проникновения в "Таежный штаб" с целью разгрома.

Операция прошла успешно. Удалось инсценировать похищение Филиппова и его "убийство чекистами". По "невинно убиенному рабу Божию Сергею" в штабе отслужили панихиду. Подозрения с него были сняты, и все операции, задуманные и спланированные с его участием, продолжались без каких-либо изменений.

Поручика Ковалева чекисты захватили после перехода границы, и по его удостоверению (на вымышленное лицо) в "Таежный штаб" направился Филиппов. Это было рискованно — весть о его «гибели» могли дойти до «таежников». Но игра стоила свеч.

В помощь Филиппову выделили группу пограничников и бывших партизан в составе двенадцати человек, комиссаром которой стал владивостокский чекист И. М. Афанасьев. Подготовку группы осуществлял будущий известный советский разведчик Д. Г. Федичкин. Этот человек заслуживает того, чтобы о нем сказать особо.

В его биографии — партизанская и подпольная работа в тылу у белых и японцев, разведывательная работа в предвоенные годы в Латвии и Польше, арест и заключение в польскую тюрьму. Затем, в годы Второй мировой войны, — работа на территории Болгарии, после войны — руководство резидентурой в Риме и долгие годы, посвященные воспитанию новых поколений разведчиков…

Но вернемся к событиям вокруг "Таежного штаба". Отряд Филиппова — Афанасьева успешно добрался до него. Вскоре разведчики были в курсе всех вопросов подготовки восстания. Под предлогом "сохранения сил" удалось уговорить руководство «штаба» сократить текущие операции, проще говоря — бандитские налеты. Однако это вызвало подозрение у некоторых руководителей. Существовало также опасение, что в «штабе» появится кто-либо из белогвардейцев, знавших о миссии Ковалева и об «убийстве» Филиппова. Расправа над агентом и его товарищами могла произойти в любой момент. Эти обстоятельства заставили ускорить ликвидацию «штаба». Операция, которую провели с этой целью Филиппов и Афанасьев, вряд ли имеет аналоги в истории разведки.

Филиппов, страстный фотограф-любитель, всегда носил с собой фотоаппарат. По его предложению руководители "Таежного штаба" расположились для группового фотографирования. Рядовые, в том числе члены его отряда, стояли в стороне; их очередь была следующей. Отряд Филиппова замер в ожидании условного сигнала командира. И вот вспыхнул магний. В тот же момент раздались выстрелы, и главари «штаба» были уничтожены. Остальные, растерявшись, сдались без сопротивления. Лишь одному бандиту удалось скрыться и добраться до Харбина, где он и доложил о происшедшем.

Оказавшись единственным «представителем» "Таежного штаба", Филиппов принял срочные меры для предотвращения восстания и для ликвидации оставшихся отрядов. Положение в Приморье стабилизировалось.

В 1925 году во Владивостоке состоялся судебный процесс по делу эмиссара Ковалева и выявленных с помощью группы Афанасьева — Филиппова руководителей белогвардейского подполья, которые должны были возглавить намечавшееся восстание. На нем была полностью разоблачена подрывная деятельность белогвардейских организаций и «центров» в Приморье.

Самая великая операция

Пожалуй, таковой можно назвать ту, которую осуществила руководимая Ф. Э. Дзержинским служба в начале 1920-х годов.

Семь лет Первой мировой и Гражданской войн вызвали разруху в стране. Народное хозяйство пришло в упадок, миллионы людей остались без крова и без работы, семьи — разлученными, дети — выброшенными на улицу.

Как только стихли бои на фронтах Гражданской войны, одним из первых вопросов, вставших перед советской властью, был вопрос о детях. Проблема детской беспризорности обострилась с особой силой в 1921 году, когда на Россию обрушилась губительная засуха. Посевы погибли, хлебные резервы оказались исчерпанными, надежд на урожай не было. Положение страны стало катастрофическим. Пришел небывалый для России голод, охвативший 37 губерний с населением свыше 40 миллионов человек.

В районах бедствия сложилась ужасающая картина детского горя, сиротства, бездомности, проституции, преступности, буквального вымирания. Газета "Красная звезда" Петроградского военного округа 29 марта 1922 года сообщала, что "к началу 1922 года от голода умерло более 11,2 миллионов детей". В 1922 году в стране скиталось около 7 миллионов детей.

По инициативе Ф. Э. Дзержинского Президиум ВЦИК на заседании 27 января 1921 года постановил организовать при ВЦИК комиссию по улучшению жизни детей. В тот же день Дзержинский издал приказ ВЧК № 23, в котором, в частности, говорилось: "…Положение детей, особенно беспризорных, тяжелое… Три года напряженной борьбы на фронтах не дали возможности, однако, сделать всего необходимого для обеспечения и снабжения детей и окружения их исчерпывающей заботой… И Чрезвычайные комиссии не могут оставаться в стороне от этой заботы. Они должны помочь всем, чем могут, советской власти и в работе по охране и снабжению детей".

Далее в приказе указывались конкретные задачи. В них входили: обследования фактического положения дел на местах; проверка выполнения декретов о детском питании и снабжении и изыскании мер и способов к их выполнению; помощь в отыскании лучших зданий, их ремонте, снабжении топливом; особое внимание предлагалось уделить защите беспризорных детей на вокзалах и в поездах. В случае невозможности принять детей органами народного образования надлежало "изыскать иные способы снабжения их помещением и продовольствием". Предписывалось: "обо всех случаях хищений, злоупотреблений или преступного отношения к детям — и разгильдяйства — Чрезвычайные комиссии должны доводить до сведения своего Исполкома… и все дела, требующие наказания, передавать в Ревтрибунал или Народный Суд по важности дела — для гласного разбирательства". В заключение приказа говорилось: "Забота о детях есть лучшее средство в истреблении контрреволюции. Поставив на должную высоту дело обеспечения и снабжения детей, Советская власть приобретает в каждой рабочей и крестьянской семье своих сторонников и защитников, а вместе с тем широкую опору в борьбе с контрреволюцией". В двухнедельный срок предлагалось сообщить, "что по этому вопросу сделано, а также план предстоящей работы в этом направлении".

Официально Комиссия по улучшению жизни детей была образована 10 февраля 1921 года. Председателем Комиссии стал Ф. Э. Дзержинский. Его заместителем ВЦИК утвердил командующего войсками ВЧК начальника милиции республики В. С. Корнева. В состав Комиссии вошли пять членов — по одному представителю от наркомпрода, наркомздрава, наркомпроса, Рабоче-крестьянской инспекции и ВЦСПС.

В письме Дзержинского, направленном всем местным органам ВЧК говорилось, что работа сотрудников ЧК должна состоять не в том, чтобы вмешиваться в деятельность учреждений, которым поручена охрана детей, а в том, чтобы оказывать им практическую помощь.

Сотрудники ЧК и милиции раскрывали и пресекали преступления, связанные со взяточничеством, хищениями и бесхозяйственностью в работе учреждений по охране жизни детей, взяли под свою защиту беспризорных детей на вокзалах и в поездах.

В приказе по войскам ВЧК республики № 177 от 16 марта 1921 года говорилось, в частности: "…Блуждающих по водным и ж.-д. путям сообщения беспризорных детей быть не должно… Обнаруженных на путях сообщения беспризорных детей отводить в: а) приемные пункты, б) распределители, в) комиссии по делам несовершеннолетних и г) отдел Народного образования… При задержании чинами Желдормилиции беспризорных детей проявлять максимум внимания и бережливо-осмотрительного отношения к ним и ни в коем случае не допускать грубости и насилия".

Чем только не занималась Деткомиссия за время своего существования! Но, конечно, больше всего внимания она уделяла вопросам снабжения детских учреждений всем необходимым, распределением продовольствия, мануфактуры (по губерниям, с точностью до аршина). Было распределено 175 тысяч пар обуви и 750 тысяч пар лаптей (например, Петроградской губернии выделялось 17780 пар обуви и 76200 пар лаптей), а также 110 тысяч пар американской обуви; досок, брусков и других лесоматериалов. Особо выделялись деньги (12 миллиардов 700 миллионов рублей) на организацию детских домов в голодающих губерниях. Отдельные решения были приняты даже по распределению 4 вагонов посуды и 2400 ящиков оконного стекла!

Нищая, почти умирающая страна все, что могла, отдавала детям!

Самых несчастных детей из голодавших губерний эвакуировали в более благополучные регионы, а также за границу (600 человек отправили в Чехословакию; рассматривался вопрос о направлении в Германию и Англию).

По инициативе ВЧК Народный комиссариат продовольствия направил 21 марта 1921 года указание всем Губпродкомам: "В целях обеспечения диетическим питанием детей и больных… изъять нижеперечисленные продукты из общего распределения, предоставив их исключительно для детского и больничного питания". В числе этих продуктов были запасы сушеных фруктов, молочной муки «Нестле», овсяной крупы «Геркулес», фруктовых консервов, шоколада и т. д. В телеграмме Корнева, направленной вслед за этим указанием, говорилось: "Виновные в неисполнении циркуляра подлежат строжайшей ответственности".

В другой телеграмме Корнева предлагалось "немедленно принять меры отвода в ведение Наркомпроса не требующих большого ремонта хорошо сохранившихся пригородных дач для летних детколоний".

Сотрудники органов и войск ГПУ ежемесячно отчисляли часть пайка и жалования в помощь голодающим детям и строго контролировали использование этих денег. Ко всем частям и органам ГПУ были прикреплены беспризорные дети. Действовал принцип: "Десять голодных кормят одного умирающего". Некоторые органы ГПУ организовывали и содержали за свой счет детские дома, где детям прививались трудовые навыки.

Одних бюджетных средств для борьбы с беспризорностью было недостаточно, и Деткомиссия искала новые источники. Одним из них стал специальный выпуск тиражей двух почтовых марок, все средства от продажи которых шли на помощь беспризорным. По инициативе Деткомиссии Президиум ВЦИК ввел специальное 10 %-ное обложение билетов на различные увеселительные зрелища в форме особых марок. В 1923 году была проведена всероссийская "Неделя беспризорного и больного ребенка", давшая большие сборы (ГПУ пожертвовало 100 миллиардов рублей). Прошел также "Тарелочный сбор" в театрах. 10 %-ное отчисление от выручки буфетов только за первый день «Недели» составило 25 миллиардов рублей. Была выпущена кинокартина «Беспризорные», освещавшая жизнь среды, в которой вращались беспризорные — "дно улицы", ночлежки, воровские притоны. На средства, собранные в рамках «Недели», были основаны новые детские учреждения.

Созданные в большом количестве детские дома, "дома ребенка", детские коммуны, колонии, интернаты и другие детские учреждения, эвакуация детей в благополучные районы, кампания по усыновлению беспризорных и другие меры дали свои результаты.

Кстати, колонии не носили нынешнего характера "исправительно-трудовых", как многие полагают сейчас. Достаточно обратиться к трудам А. С. Макаренко, чтобы убедиться в этом.

Количество беспризорных и безнадзорных детей в стране резко сокращалось. Может быть, это простое совпадение, но памятник Ф. Э. Дзержинскому был воздвигнут там, где высятся здания не только спецслужб, но и универмага "Детский Мир".

По просьбе Ф. Э. Дзержинского, перегруженного работой в ОГПУ и Наркомате путей сообщения, а также в ЦК РКП(б), осенью 1923 года он был освобожден от руководства комиссией, работа которой была уже налажена, но до конца дней не переставал заботиться о детях. Ф. Э. Дзержинский ушел из жизни в 1926 году, не успев полностью завершить начатое дело. Несмотря на все принятые меры, в 1926 году в СССР оставалось еще около 290 тысяч беспризорных детей.

Накануне Великой Отечественной войны позорное явление беспризорности в стране было практически ликвидировано.

Детские колонии и коммуны НКВД существовали до самой войны. Двумя из них (имени Ф. Э. Дзержинского и А. М. Горького, которые при объединении получили имя Ф. Э. Дзержинского) руководил великий педагог А. С. Макаренко. Как-то на вопрос о своих наградах он ответил: "Золотые часы от имени НКВД".

Из числа бывших воспитанников детских учреждений для беспризорных выросли сотни тысяч тех, кто встал грудью на защиту Родины в годы Великой Отечественной войны. Война принесла народу новые страдания, в том числе и всплеск детской беспризорности. Но уже несколько лет спустя с ней было покончено. Сейчас, в 2003 году, в мирное и неголодное время, в России, по разным данным, насчитывается от 2 до 3 миллионов беспризорных детей.

Операция "Синдикат-2"

Хрестоматийная операция «Синдикат-2» известна многим. Тем не менее книга о великих операциях разведки была бы неполной без хотя бы краткого рассказа о ней. Эта операция интересна не только сама по себе, но и тем, что стала образцом для многих других, проведенных российскими разведчиками в последующие годы.

После окончания Гражданской войны белогвардейские силы, разобщенные и изолированные друг от друга, уже не представляли серьезной опасности для советского строя. Однако в союзе с империалистическими разведками и внутренней контрреволюцией они еще могли причинить немало бед. Белая эмиграция, насчитывавшая от полутора до двух миллионов человек, имела остатки армии, издавала свыше полусотни газет и поддерживала многочисленные связи с международным капиталом. Из ее рядов разведки вербовали агентуру, создавали многочисленные антисоветские эмигрантские организации, строившие планы интервенции и свержения советской власти.

В эти годы основные акции, проводимые ВЧК — ОГПУ, были направлены не столько против иностранных разведок, сколько против различных зарубежных антисоветских центров и их филиалов в России. Сейчас многие относятся к ним как к некоему подобию "Меча и Орала", высмеянного Ильфом и Петровым в "Двенадцати стульях", но в те времена это были боевые, действенные организации, состоящие из молодых людей, рвавшихся в бой и представлявших серьезную опасность.

Одним из таких центров был "Народный союз защиты родины и свободы" (НСЗРиС), который возглавлял Борис Савинков, эсер, террорист, приговоренный к смертной казни царским судом; министр Временного правительства; организатор антисоветских мятежей в Ярославле, Рыбинске и Муроме; участник Первой мировой войны в рядах французской армии и Гражданской войны в России на стороне белых — Краснова, Колчака, мятежных чехословаков; создатель так называемой Русской народной армии, воевавшей на стороне польского правителя Пилсудского; лютый враг советской власти; незаурядный писатель. В общем, яркая и колоритная фигура.

В начале 1921 года, находясь в Польше, Савинков создал новую военную организацию — НСЗРиС. Ее вооруженными формированиями руководил полковник С. Э. Павловский. На создание НСЗРиС болезненно реагировало советское правительство, и после его ноты поляки предложили Савинкову покинуть страну. Он перебрался в Париж.

К этому времени на территории России уже было арестовано около 50 активных членов этой организации. Состоялся открытый судебный процесс, на котором были выявлены связи Савинкова с польской и французской разведками, подготовка мятежей и иностранного вторжения. Были получены сведения, что еще в январе 1921 года Савинков в своем обращении к военным министрам Франции, Польши и Великобритании указывал, что после падения Врангеля он представляет единственную "реальную антибольшевистскую силу, не сложившую оружия".

То, что савинковцы "не сложили оружия", доказали кровавые рейды отрядов полковника Павловского по территории Советской Белоруссии, когда десятки мирных граждан были убиты, растерзаны, изнасилованы бандитами.

Имея агентуру в России, Савинков снабжал шпионской информацией генеральные штабы Польши, Англии и Франции, за что получал немалые деньги: от французской миссии в Варшаве 1,5 миллиона польских марок, от польского генштаба 500–600 тысяч, а от МИДа Польши 15 миллионов ежемесячно. Поступления шли и из других источников, в том числе от русских капиталистов, вовремя пристроивших свои деньги за рубежом.

Агенты Савинкова занимались не только шпионажем, но и диверсиями, террором и организационной работой по созданию многочисленных ячеек и резидентур на советской территории, подготовкой к открытому вооруженному выступлению, первоначально намеченному на август 1921 года. Савинков рассчитывал, что успеху восстания будут способствовать трудности, связанные с хозяйственной разрухой и голодом в губерниях.

Однако, приняв в 1921 году нэп и заменив продразверстку продналогом, Советское правительство изменило внутриполитическую обстановку в стране, лишило Савинкова опоры на массы, тем самым нарушило его планы. Тем не менее он не унимался. Он произвел реорганизацию «Союза» и продолжал подрывную деятельность, стремясь восстановить связи с резидентурой и действовавшими в России агентами.

По указанию Ф. Э. Дзержинского, органы ОГПУ (Объединенное Государственное Политическое управление, сменившее ВЧК), воспользовавшись намерениями Савинкова, разработали операцию под условным названием «Синдикат-2» для установления контакта с Савинковскими центрами в Париже, Варшаве и Вильно через якобы существующую антисоветскую организацию и для вывода Савинкова на советскую территорию.

Летом 1922 года при нелегальном переходе польско-советской границы был задержан видный деятель «Союза» и доверенный сотрудник Савинкова Леонид Шешеня, направлявшийся в Смоленск и Москву для установления связи с ранее заброшенными агентами Герасимовым и Зекуновым, которые были на основании его показаний арестованы. Герасимов был осужден, его подполье — свыше 300 человек — разгромлено, а Шешеня и Зекунов завербованы для работы против Савинкова.

К этому времени был разработан план, включавший легендирование на территории России контрреволюционной организации "Либеральные демократы" (ЛД), которая якобы была готова к решительным действиям по свержению большевиков, но нуждалась в опытном политической руководителе, каковым она считала Б. В. Савинкова.

В Польшу был направлен Зекунов с рекомендательным письмом Шешени к его родственнику, видному деятелю «Союза» Фомичеву. В письме Шешеня сообщал о благополучном прибытии в Москву и о том, что ему удалось познакомиться с лицами, состоящими в некоей "эсеровской организации", членом которой является и Зекунов. При этом упоминался ответственный армейский чин — полковник Новицкий, давний знакомый Савинкова, который прислал для передачи полякам секретные документы генштаба Красной армии. Эти документы, переданные французам и полякам, заслужили высокую оценку их штабов, а Савинков удостоился благодарности и дополнительного вознаграждения для своих агентов.

Поездка Зекунова в Варшаву прошла настолько успешно, что вскоре он был вновь направлен за рубеж, на этот раз вместе с чекистом А. П. Федоровым, выступавшим под видом одного из активных деятелей ЛД, Визит Федорова еще больше убедил польскую разведку и «Союз» в существовании этой солидной контрреволюционной организации. Для установления более тесного контакта с ней в Москву вместе с Федоровым и Зекуновым был направлен Фомичев. В Москве Фомичеву представили руководителей организации (в этой роли выступили сотрудники ОГПУ), причем была создана видимость, что на сближение с НСЗРиС ЛД идет только в силу общепризнанного авторитета Савинкова. Фомичев в ответ предложил организовать встречу представителей ЛД с Савинковым в Париже.

Руководители операции — а ими помимо Ф. Э. Дзержинского, были В. Р. Менжинский и А. Х. Артузов — приняли решение: для закрепления легенды дать возможность Фомичеву вернуться в Варшаву. В мае 1923 года он вместе с Зекуновым по "зеленому коридору" перебрался в Польшу и доложил обстановку руководителям местного отделения «Союза». Они одобрили его предложение и согласились отправить представителя ЛД в Париж на встречу с Б. В. Савинковым.

11 июля 1923 года Федоров в сопровождении Фомичева выехал в Париж, где 14 июля произошла его первая встреча с Борисом Савинковым. Таких встреч состоялось несколько, и каждый раз Федоров все больше убеждал Савинкова в том, что ЛД представляет собой реальную силу, однако нуждается в таком авторитетном руководителе, как Борис Викторович.

Савинков рассказал Федорову об источниках финансирования «Союза» (помимо разведки он назвал Форда, Муссолини и бельгийских капиталистов, заинтересованных в получении будущих концессий в России); о положении дел в эмигрантских кругах; представил ему своих ближайших помощников и друзей: полковника Павловского, супругов Деренталь и английского разведчика Сиднея Рейли. Учитывая, что Савинков намеревался направить Павловского на советскую территорию с бандой для ограбления банков, Федоров предложил связать его с московской организацией ЛД, для чего дал ему адрес Шешени. Это совпадало с желанием опытного конспиратора Савинкова, который и сам хотел направить Павловского в Москву как особо доверенного эмиссара. Тот должен был осветить положение с ЛД и высказать мнение о возможности поездки Савинкова в Москву.

17 августа 1923 года Павловский с бандой, совершив ряд нападений, пересек польско-советскую границу, а 16 сентября явился на квартиру Шешени. На следующий день он был арестован. Сначала он отказывался давать показания, но затем, спасая свою шкуру, согласился сотрудничать с ОГПУ.

Чтобы не вызывать беспокойства Савинкова задержкой Павловского в Москве, в Польшу был направлен сотрудник разведки Григорий Сыроежкин. Он передал сотруднику польской разведки капитану Секунде подготовленные в Москве «разведданные» и для посылки Савинкову докладную Шешени о работе с ЛД и о том, что в Москве все в порядке.

После возвращения Сыроежкина в Париж отправился сам Шешеня, который вез с собой письмо на имя Савинкова, написанное Павловским под диктовку сотрудников ОГПУ. Павловский сообщал о том, что по требованию ЛД в Москве создан двусторонний руководящий центр, заочно избравший Савинкова своим председателем. В другом письме сам лидер ЛД Твердов (псевдоним Артузова) извещал Савинкова, что является его заместителем в СССР.

Павловский отправил Савинкову еще несколько писем об успешной работе в Москве и о намерении съездить на юг, где он "нашел своих родственников, где можно погостить и кое-что подзаработать" (имелся в виду акт экспроприации).

Письма Павловского сыграли большую роль в создании у Савинкова впечатления о жизнеспособности московской организации и ее активной деятельности. Тем не менее он ответил, что готов выехать в Россию только при одном условии: если за ним приедет сам Павловский. Опытный конспиратор терзался сомнениями. В письме, переданном Павловскому через Шешеню одним из заместителей Савинкова, говорилось: "До Вашего приезда отец посетить ярмарку не сможет". В апреле 1924 года в Варшаве, а затем и в Париже вновь побывал Федоров. Встретившись с Савинковым, он подробно рассказал о разногласиях в организации, которые могут привести к ее расколу и требуют его личного вмешательства. Но сомнения у Савинкова оставались. Чтобы их рассеять, 21 мая 1924 года на заседании правления ЛД (состоявшего из чекистов) была организована встреча Павловского с прибывшим из Варшавы Фомичевым. Павловский вел себя на встрече безукоризненно; хорошо сыграл роль и высказал «просьбу», чтобы его оставили для работы в России. 31 мая на "квартире Павловского" состоялась его новая встреча с Фомичевым, на которой присутствовал и Федоров. Павловский снова вел себя правильно. Но проведенные мероприятия только оттягивали необходимость выезда его за границу.

Пришлось сообщить Савинкову, что Павловский во время попытки экспроприации поезда недалеко от Ростова тяжело ранен, однако сумел ускользнуть от чекистов и укрыться в Москве на квартире надежного человека, хирурга, который его лечит. В письмах Савинкову Павловский звал его в Россию и выражал надежду на свое скорое выздоровление. Фомичеву снова организовали встречу с «раненым» Павловским. Убедившись в невозможности выезда последнего за границу, Фомичев через Варшаву возвратился в Париж. Вместе с ним отправился Федоров. Это была последняя командировка по линии ОГПУ. После прочтения писем Павловского, бесед с Фомичевым и Федоровым и долгих размышлений Савинков, наконец, решился ехать в Россию.

Одному из видных деятелей эмиграции, В. Л. Бурцеву, Савинков сказал: "Моя поездка в Россию решена. Оставаться за границей я не могу. Я должен ехать… Я еду в Россию, чтобы в борьбе с большевиками умереть. Знаю, что в случае ареста меня ждет расстрел. Я покажу сидящим здесь, за границей, Чернову, Лебедеву, Зензинову и прочим, как надо умирать за Россию… Своим судом и своей смертью я буду протестовать против большевиков… Мой протест услышат все!"

Приняв решение, Савинков пригласил из Нью-Йорка Сиднея Рейли, с которым обсудил план поездки. 12 августа 1924 года Савинков прибыл в Варшаву, где с помощью грима несколько изменил свою внешность. 15 августа вместе с Фомичевым и супругами Деренталь, с фальшивым паспортом на имя В. И. Степанова, он перешел польско-советскую границу. На границе их встретили Федоров, выехавший из Варшавы на день раньше, а также сотрудники разведки Пиляр (в роли командира пограничной заставы, «сочувствующего» ЛД), Пузицкий и Крикман ("члены московской организации").

16 августа Савинков и его сообщники были арестованы. Арест вызвал надлом и внутреннюю капитуляцию знаменитого террориста, не боящегося смерти.

25–29 августа 1924 года в Москве состоялся судебный процесс по делу Савинкова. Его показания вызвали замешательство в среде белой эмиграции.

На суде Савинков сделал заявление, которое тогда вряд ли кому-нибудь показалось искренним: "Я безусловно признаю Советскую власть и никакую другую. Каждому русскому, кто любит свою страну, я, который прошел весь путь этой кровавой тяжелой борьбы против вас, я, кто доказывал вашу несостоятельность, как никто другой, я говорю ему — если ты русский, если ты любишь свой народ, ты низко поклонишься рабоче-крестьянской власти и признаешь ее безоговорочно".

29 августа 1924 года Военная коллегия Верховного суда СССР вынесла Савинкову смертный приговор. Но, принимая во внимание признание Савинковым своей вины и "полное отречение от целей и методов контрреволюционного и антисоветского движения", суд постановил ходатайствовать перед Президиумом ЦИК СССР о смягчении приговора. В тот же день смертная казнь была заменена лишением свободы на 10 лет.

Савинков из тюрьмы направил своим единомышленникам за рубежом несколько писем с призывом прекратить борьбу против собственного народа, последовать его примеру и вернуться в Россию.

Содержался бывший террорист во внутренней тюрьме на Лубянке. В его распоряжение была предоставлена библиотека; его возили на прогулки в Сокольники и даже водили в рестораны. Более того, к нему на интимные свидания допускали его возлюбленную, мадам Деренталь. Но Савинков все чаще впадал в депрессию, неволя тяготила его. Он ходатайствовал о полном помиловании. Когда следователь сообщил ему, что его просьба отклонена, он выбросился из окна пятого этажа и разбился насмерть, чуть было не утащив за собой пытавшегося удержать его Сыроежкина. Все разговоры о том, что Савинкова сбросили в пролет лестницы, являются домыслами: чекистам он нужен был живой.

Операция "Трест"

Эта операция хорошо известна всем, кто интересуется историей разведки, о ней написано немало книг, очерков, статей, поставлен фильм. Тем не менее, как и «Синдикат-2», ее нельзя не упомянуть в книге о великих операциях разведки.

Она отличается от большинства других операций тем, что ее авторы — Дзержинский, Менжинский и Артузов — не «придумали» ее, а воспользовались сложившейся обстановкой.

Дело в том, что в 1921 году монархические эмигрантские организации в Европе активизировали свою работу, провели съезд и усиленно искали единомышленников в Советской России. В ноябре 1921 года внешняя разведка перехватила письмо некоего Артамонова, направленное из Ревеля (Эстония) в Берлин члену Высшего монархического совета (ВМС) князю Ширинскому-Шихматову. В нем говорилось о встрече с А. А. Якушевым, ответственным работником Наркомпути, бывшим статским советником. По словам Артамонова, Якушев сообщил ему о наличии в Москве и других районах России подпольных монархических групп, которые ищут контакт с Высшим монархическим советом.

Ознакомившись с копией этого письма, Дзержинский решил воспользоваться обстоятельствами. По примеру проводившейся в то же время операции «Синдикат-2», направленной против Савинкова и иностранных разведок, с которыми он был связан, было решено создать "подпольную антисоветскую организацию" и начать оперативную «игру» с монархистами. Якушев был задержан, допрошен, завербован и стал главой легендированной "Монархической организации Центральной России" (МОЦР). По его предложению, в ее руководящий состав были включены некоторые действительно монархически настроенные лица из «бывших», а номинальным главой стал профессор военной академии, генерал-лейтенант царской армии Зайончковский. Позже в руководство организации вошел генерал-лейтенант Потапов, который стал надежным помощником Якушева в агентурной работе. Бывший царский офицер Опперпут-Стауниц-Касаткин был назначен заместителем Якушева по финансовым вопросам. Авантюрный и неуравновешенный Опперпут стал в конечном счете виновником расшифровки и прекращения операции. Но это будет позднее. Пока же события развивались по намеченному плану. По заданию Артузова, непосредственно руководившего операцией «Трест», Якушев неоднократно выезжал за границу для встреч с ответственными деятелями ВМС и врангелевской "Организации русской армии" (ОРА). К нему отнеслись очень серьезно как к представителю сильной, активно действующей организации, не вызывающей никаких сомнений. Основной задачей Якушева на этих встречах было убедить своих собеседников в том, что все контакты с подпольем в России следует осуществлять только через МОЦР и что террористические акты не только бесполезны, но и вредят делу. Ему это удалось.

Вскоре в письмах МОЦР, направляемых в ВМС, стала появляться информация, заинтересовавшая эстонскую и польскую разведки. Так МОЦР вышла на связи и с этими спецслужбами. Позже были установлены контакты с финской и английской разведками.

Не сомневаясь в том, что МОЦР существует, ОРА для проверки ее деятельности все же решила направить в Россию «ревизоров». В Петроград поехал полковник Жуковский, в Москву — супружеская пара Мария Захарченко-Шульц и ее муж, бывший офицер Радкович, получившие кличку «племянники», так как Мария действительно была племянницей одного из руководителей "Российского общевоинского союза" (РОВС) генерала Кутепова. Полковник Жуковский сразу вышел на двух офицеров, являвшихся агентами ОГПУ. Жуковскому дали возможность выполнить его миссию и благополучно вернуться в Париж, где он доложил о дееспособности МОЦР и о возможности создания ее ячеек в Красной армии.

Что касается «племянников», то их хорошо встретили, устроили и поручили им важную работу по линии связи МОЦР с польской и эстонской разведками. Посланный же без согласования с МОЦР Врангелем его представитель Бурхановский был арестован, чтобы показать Врангелю, что так делать нельзя.

Вскоре обострились разногласия между Врангелем и Кутеповым. Они зашли так далеко, что Врангель был отстранен от руководства РОВС, и Кутепов стал его единоличным предводителем. Якушеву была организована встреча с Кутеповым, после которой они вместе посетили претендента на царский престол великого князя Николая Николаевича. Якушев воспользовался этой возможностью, чтобы внести охлаждение в отношения между великим князем и ВМС. Отчасти ему это удалось.

Поездки Якушева не были напрасными. Он узнал о планах и замыслах монархистов, об их руководителях, раздорах и склоках в рядах антисоветской эмиграции. Но самой ценной была информация о намерениях совершения террористических актов и о конкретных лицах, засылаемых с этой целью в СССР. Сведения о внутренних делах белогвардейских организаций позволяли ссорить и сталкивать их между собой, лишать их даже подобия единства, открывать перед рядовыми эмигрантами неприглядное лицо тех, кто пытается стать их идейными вождями.

Установление контактов с разведками позволило передавать за рубеж военно-политическую дезинформацию об СССР и его вооруженных силах. Для этой цели, по предложению ОГПУ с согласия Реввоенсовета было создано специальное бюро для фабрикации дезинформации, передаваемой военным разведкам Запада. Это имело немалое значение, так как в ИНО ОГПУ поступали данные о подготовке интервенции. Передаваемые же за границу сведения значительно преувеличивали действительную боевую мощь и боеготовность Красной армии, что в какой-то мере помогло остудить горячие головы потенциальных интервентов.

Одной из акций, проведенных в ходе операции «Трест», стал вывод из-за рубежа в СССР известного международного разведчика Сиднея Рейли. Необходимость в этом появилась потому, что Рейли, ранее проявлявший умеренный интерес к деятельности МОЦР, вдруг усилил свое внимание к этой организации, а главное — стал высказывать террористические намерения, которые собирался осуществить с ее помощью. По предложению Якушева, Мария Захарченко-Шульц пригласила Рейли в Финляндию, чтобы обсудить возможность его участия в работе МОЦР. Представитель великого князя Николая Николаевича в Финляндии, Н. Н. Бунаков, и английский резидент в прибалтийских странах Бойс, с которым Рейли был знаком по совместной работе в России в 1918 году, поддержали эту идею. Одобрил ее и руководитель РОВС генерал Кутепов.

24 августа 1925 года Якушев встретился в Гельсингфорсе с Сиднеем Рейли, который изложил свои взгляды на положение в России, Европе и Америке, а также предложил, два пути финансирования МОЦР: покупка или кража художественных ценностей и продажа английской разведке сфабрикованной информации о деятельности Коминтерна. Якушев заявил, что он один эти вопросы решить не может, и пригласил Рейли приехать в Москву для обсуждения на Политсовете МОЦР. Это предложение поддержала и Захарченко-Шульц, прибывшая в Финляндию через "зеленое окно" на границе и высмеявшая страхи Рейли. Он повел себя как истинный мужчина, заявив, что не уронит свою честь и не окажется трусливее женщины.

25 сентября 1925 года Рейли пересек финскую границу в районе Сестрорецка. До границы его сопровождали Радкович и финский офицер. На советской стороне Сиднея Рейли встретил начальник заставы Тойво Вяхя (выступавший как сторонник МОЦР), который на двуколке отвез его на станцию Парголово. Там его встретили Якушев, легально пересекший границу, и чекист, действовавший под фамилией Щукин. Все вместе они отправились в Ленинград.

27 сентября Рейли уже был на даче в подмосковной Малаховке, где специально для него была разыграна комедия заседания Политсовета МОЦР, на котором присутствовали только чекисты. Рейли повторил свои предложения… По пути с заседания на вокзал он был арестован и содержался во внутренней тюрьме на Лубянке.

3 ноября 1925 года в соответствии с приговором Революционного трибунала, вынесенным в 1918 году, он был расстрелян.

Чтобы скрыть факт ареста Рейли, 28 сентября 1925 года на границе с Финляндией была произведена инсценировка: шум, крики, выстрелы, «убийство» трех человек, "арест Вяхи" (впоследствии он был награжден орденом Красного Знамени и долгие годы под фамилией Петров служил на другом участке границы). Было опубликовано сообщение о том, что при попытке нелегального перехода границы убито трое неизвестных. Все это делалось для того, чтобы у сторонников Рейли создать впечатление о его случайной гибели. Несмотря на принятые меры, провал Рейли вызвал у руководителей эмиграции и разведок определенные сомнения в отношении МОЦР. Поэтому было принято решение не только не арестовывать следующего «визитера», но, напротив, оказать ему всяческое содействие. Таковым оказался бывший член Государственной думы, видный монархист и политический деятель, В. В. Шульгин, направившийся в СССР в надежде найти своего сына, пропавшего в годы Гражданской войны.

Шульгин воспользовался «окном» на советско-польской границе в ночь с 22 на 23 декабря 1925 года. Он посетил Киев, Ленинград и Москву. На всем пути следования его сопровождали и уберегали от возможных случайностей "члены МОЦР", сотрудники ОГПУ. Несколько дней он прожил на даче у Захарченко-Шульц. В Москве встретился с руководителями МОЦР. Поездкой остался доволен и подготовил рукопись книги "Три столицы", которая вышла в 1926 году. Но предварительно, по совету принимавших его руководителей МОЦР, он направил ее Москву на рецензию, чтобы не допустить раскрытия секретов организации. "Эту книгу мы редактировали на Лубянке", — вспоминал впоследствии Артузов. Поэтому, хотя в ней и были оставлены антисоветские выпады, в целом она носила объективный характер и утверждала, что народ бывшей Российской империи в своем большинстве поддерживал советскую власть.

После «исчезновения» Рейли авторитет МОЦР несколько пошатнулся, и руководители белогвардейской эмиграции стали требовать от организации более решительных действий, в том числе террористических актов. Особую активность в этом проявляла Мария Захарченко-Шульц, которую из Парижа поощрял генерал Кутепов. Создалась опасность того, что Мария начнет действовать самостоятельно, избегая контроля агентов ОГПУ.

Чтобы держать ее под контролем, легендировали создание "выступающей за террор" оппозиции в МОЦР, которую возглавили Захарченко-Шульц и Опперпут, имеющий возможность направлять ее действия. Марии была организована командировка в Париж, где она с Кутеповым обсуждала возможность массового террора. В качестве одного из средств было предложено отравление ядовитым газом делегатов съезда Советов в Большом театре с одновременным захватом Кремля группой из 200 подготовленных за границей и постепенно переправленных в Москву офицеров.

Так как после возвращения Захарченко-Шульц в Москву Якушев и Потапов не одобрили ее плана, у Марии возникли подозрения в отношении их. Она попыталась выдвинуть на первый план Опперпута, организовав его встречу с Кутеповым. Но Якушев оказался в Париже раньше. Он встретился с генералом, убедил его в невозможности предложенной Марией операции, более того, обвинил ее в интриганстве. Аналогичную тактику Якушев применил и в беседе с Николаем Николаевичем. Однако это не помогло. Претендент на престол требовал активных действий, которые следовало начать немедленно.

МОЦР уже не могла сдерживать террористические намерения белогвардейцев и стала вызывать их подозрения. Руководство ОГПУ в феврале 1927 года приняло решение о завершении операции «Трест». Однако была проведена еще одна встреча с Кутеповым в Финляндии, которую провели Потапов и сотрудник Разведывательного управления Красной армии Зиновьев, изображавший военно-морского представителя МОЦР. Кутепов категорически требовал назвать дату начала подрывных действий и предложил направить в СССР группу террористов из 28–30 человек, которые, находясь под контролем МОЦР, будут совершать теракты. Потапов обещал доложить это предложение Политсовету МОЦР, но было ясно, что «игру» надо кончать.

Появилось и привходящее обстоятельство. Пьяный Радкович угодил в милицию, а оттуда в ОГПУ. Его, конечно, освободили, но напуганная Захарченко-Шульц потребовала его немедленной отправки в Финляндию. Вслед за ним выехали и Мария с Опперпутом. Им удалось пересечь советско-финскую границу. На конспиративной квартире Опперпут оставил письмо, в котором сообщал, что навсегда покинул СССР, а за неразглашение тайны «Треста» требовал 125 тысяч рублей.

Однако он не стал дожидаться вознаграждения, а сразу же сообщил финской и английской разведкам о том, что МОЦР — это специально созданная ОГПУ организация. Его заявления, носившие истерический характер, не вызвали доверия, более того, его и Захарченко заподозрили в том, что они — советские агенты, специально заброшенные за границу для компрометации действительно существующей МОЦР.

Чтобы доказать свою искренность, Опперпут и Захарченко-Шульц в сопровождении некоего Петерса вернулись в Советский Союз для совершения террористических актов — убийства ответственных работников госбезопасности, руководителей операции «Трест» и взрыва здания ОГПУ. Но выполнить задания они не смогли, им пришлось бежать и скрываться. При задержании все они застрелились.

Так, собственно говоря, завершилась операция «Трест». Она успешно выполняла свою задачу удерживания зарубежных террористических организаций от активных подрывных действий. Они возобновились лишь тогда, когда руководство ими перешло в руки генерала Кутепова, главы РОВС.

Сеть Креме, «Рабкоры» и "Фантомас"

В 20–30-е годы XX века советская разведка широко использовала международное коммунистическое движение. Из Коминтерна и национальных компартий черпались лучшие агентурные кадры — яркие примеры тому Рихард Зорге и "кембриджская пятерка". Иногда компартии напрямую выполняли разведывательные задания через своих членов. Политбюро ЦК ВКП(б) и высшие разведывательные структуры неоднократно издавали директивы о запрещении такого рода контактов и привлечении агентов из среды членов компартий. При этом исходили главным образом из следующих соображений: во-первых, нельзя допускать компрометации компартий их связями с советской разведкой, во-вторых, компартии и их члены находятся под особенно пристальным вниманием местных спецслужб, что чревато провалами.

Тем не менее и резидентуры, а нередко и сам Центр неоднократно шли "ради пользы дела" на нарушение этих директив, используя наиболее легкий путь в поисках людей, сочувствующих идеям коммунизма и Советской России, что давало возможность их вербовки на "идеологической основе".

Примером такой операции и использования возможностей французской компартии стала "сеть рабкоров" и "сеть Жана Креме" в середине 20-х — начале 30-х годов прошлого века.

Жан Креме родился 1892 году в окрестностях Нанта, был активным профсоюзным работником; по некоторым данным, познакомился с Лениным в Лондоне еще будучи юношей. Он был руководителем организации коммунистической молодежи района Луары-Атлантики, затем муниципальным советником Парижа и одним из руководящих деятелей французской компартии, членом ее ЦК. С Креме установил связь резидент советской военной разведки во Франции Иван Иванович Масленников, он же Дик. Впоследствии с ним работал другой резидент — Ужданский-Еленский, он же Бернштейн. Через литовского «студента» Стефана Гродницкого Бернштейн передал Креме и руководимому им подпольному аппарату план по сбору информации, разработанный в Москве инженерами и экспертами военной промышленности.

Креме быстро сформировал свою сеть. Она действовала в военных портах, в авиационных исследовательских центрах, на пороховых, танко— и авиастроительных заводах, фабриках по изготовлению противогазов, военно-морских верфях. Люди Креме сумели внедриться в профсоюз гражданского персонала военных учреждений, а также в профсоюз работников промышленности, торговли и сельского хозяйства. Агенты-вербовщики действовали умело и напористо. Выступая в качестве профсоюзного деятеля, такой агент обращался к коммунистам или сочувствующим с требованием предоставить конфиденциальную информацию, необходимую для "защиты интересов рабочего класса".

Согласившимся на сотрудничество предлагался «вопросник». Вот выдержки одного из вопросников:

"1. Материалы, использующиеся в конструкции вооружения, и тактические данные о новых танках, как находящихся в разработке, так и строящихся. В частности, новые тяжелые танки Ц2, легкие Ц и средние танки Виккерса. Конструкция танков, использовавшихся во время войны, нам известна.

а) Нас интересуют следующие данные: 1) проходимость и вес; 2) двигатель; 3) его система и мощность; 4) вооружение; 5) броня; 6) толщина лобовой и боковой брони; 7) скорость и способность преодолевать препятствия на подъеме; 8) запас горючего (запас хода).

2. Выяснить, все ли 22 полка легких танков полностью укомплектованы танками (300 единиц), есть ли недостатки и в чем они заключаются? Установить, взяты ли на вооружение средние танки, и какие танки на вооружении батальонов тяжелых танков?

3. Получить разведданные, касающиеся танков и боевых уставов танковых частей.

4. Имеются ли специальные транспортные средства по обеспечению топливом и боеприпасами, и какими данными вы располагаете на эту тему?

Какие транспортные средства применяются в артиллерийских войсках? Выяснить в первую очередь:

1. Какие артиллерийские соединения обеспечены механическими транспортными средствами?

2. Установить технико-тактические данные тягачей, применяемых в артиллерии: а) тип гусениц; б) тип и мощность двигателя; в) заводы, на которых производят тягачи; г) скорость тягача по дорогам и бездорожью.

Дать определение в особенности конструкции и результатов испытания тягача Шнейдера с лентой Кегресса и трактора Сен-Шамона на гусеничном ходу.

Выяснить в дальнейшем:

1. Какие заводы производят танки и бронемашины?

2. Другие дополнительные данные о танках и приборах наблюдения, средствах связи, способах управления, средствах химической защиты и т. д.

3. Существуют ли средства, помогающие танкам преодолевать препятствия; укрываться дымовой завесой; снижать шумы и т. д.?

4. Как осуществляется пополнение танковых частей обученным персоналом и как ведется подготовка этого персонала? Личный состав бронетанковых частей".

Такие явно шпионские задания, выходящие за рамки "защиты интересов рабочего класса", не могли не вызвать подозрения у их исполнителей. К тому же для оценки поступавших данных приходилось привлекать экспертов. Слишком много людей втягивалось в сеть. В октябре 1925 года началась утечка сведений.

Механик, служивший в арсенале Версаля, доложил о «вопроснике» руководству арсенала, а оно — полиции. Некоторое время французской контрразведке удавалось передавать в Москву ложные сведения, а в феврале 1927 года дело было реализовано. Полиция арестовала около ста человек, в том числе Бернштейна и его помощника Гродницкого, осужденных к трем и пяти годам тюрьмы. Жану Креме удалось укрыться в Москве. О его дальнейшей судьбе ходили разные слухи. Все сводились к тому, что он убит. На самом же деле он прожил удивительную жизнь: из Москвы был направлен в Китай, где работал с Зорге, Хо Ши Мином, Чжоу Эньлаем и Мао Цзедуном. В 1936 году под именем Габриэла Перо участвовал в войне в Испании, а в годы Второй мировой войны был активным участником французского Сопротивления. В частности, именно он сообщал союзникам сведения, касающиеся германской станции радиоперехвата на севере Франции. 4 сентября 1943 года английские самолеты по его наводке полностью разрушили ее. Габриэль Перо умер в Брюсселе в 1973 году.

После разгрома сети Жана Креме и его бегства ему на смену пришел Поль Мюрай, выдававший себя за генерала, почему и вошел в историю разведки как "генерал Мюрай". Он был большевиком старой ленинской гвардии, до революции был сослан в Сибирь, несколько лет жил в Швейцарии. Хотя из Москвы и поступили категорические указания больше не впутывать КПФ в нелегальные операции, Мюрай создал новую организацию, в которой использовал для сбора информации коммунистических и профсоюзных деятелей. Они собирали сведения об авиационной промышленности, французских ВВС, о последних моделях пулеметов и автоматического оружия, о военно-морском флоте, в частности, о подводных лодках и торпедах.

В 1929 году Мюрай выступил с оригинальной идеей использовать КПФ для нужд разведки в обход запрещения Москвы. Он развернул сеть "рабочих корреспондентов" — рабкоров.

Рубрику «Рабкоры» в газете «Юманите» учредил Андре Ремон, выдающийся энтомолог и блестящий пропагандист коммунистических идей, выступавший под псевдонимом "Пьер Рабкор". При редакции была создана специальная комиссия, занимавшаяся скорее разведкой, чем журналистикой. Комиссия сортировала тысячи писем рабочих корреспондентов. Выжимки из этого моря информации передавали человеку, сменившему арестованного и осужденного в 1931 году на три года «генерала» Мюрая. Этим человеком был Исайя Вир, не то литовский, не то польский еврей, который под кличкой «Фантомас» осуществлял связь между ФКП и советским военным атташе.

Но опять-таки тайна оказалась известной слишком большому числу людей (было около 2000 рабкоров). Французская полиция начала охоту на «Фантомаса», но он постоянно ускользал от нее, как его кинематографический тезка. В июне 1932 года полиция произвела массовые аресты членов сети «рабкоров». Вира — «Фантомаса» тоже схватили и осудили на три года. Выйдя из тюрьмы, Вир отправился в СССР. По имеющимся данным, в отличие от многих его коллег, судьба Вира сложилась благополучно. Он стал преподавателем Военного института иностранных языков.

Так завершилась многолетняя попытка проведения операции с массовым использованием втемную людей, не подозревающих, что они работают на иностранную разведку.

В 1935 году французские коммунисты на основании решений VII Конгресса Коминтерна стали сторонниками союза левых сил и выступили за объединение с социалистами. Приход к власти в 1936 году Народного фронта заставил КПФ отказаться от дальнейшего сотрудничества с советской разведкой, чтобы не утратить достигнутого политического влияния.

Похищения генералов

По существу, это были две различные операции, но, поскольку они преследовали одну и ту же цель, проводились в одной и той же стране и были направлены против одной и той же организации, мы объединим их в одну.

После смерти П. Н. Врангеля в 1928 году и через год великого князя Николая Николаевича единоличным руководителем белого движения за рубежом стал генерал Александр Павлович Кутепов. Он ничем не прославил себя в годы Первой мировой войны. Во время Гражданской войны в Добровольческой армии командовал ротой, Корниловским полком, бригадой, затем Первым армейским корпусом, а в 1919 году — 1-й армией. В 1920 году стал генералом от инфантерии. В период эмиграции вначале находился в Белграде, затем перебрался в Париж, где возглавил Российский общевоинской союз (РОВС).

После провала планов, связанных с организацией «Трест», Кутепов не только не оставил своих антисоветских замыслов, но, напротив, активизировал деятельность. Под его руководством велась подготовка офицеров-диверсантов для заброски в СССР, он искал пути для создания в СССР антисоветского подполья. ОГПУ, воспользовавшись намерениями Кутепова, подготовило из числа бывших офицеров с участием своих агентов Внутреннюю русскую национальную организацию (ВРНО), от имени которой завязало «игру» с РОВС. Но, обжегшись на «Тресте», Кутепов не особенно доверял представителям ВРНО, и «игра» не имела достаточного эффекта. Вместе с тем, во исполнение принятого еще в 1927 году в предместье Парижа Шуаньи плана, Кутепов предпринимал усилия по заброске в СССР боевиков-террористов, намеревавшихся убить Сталина, Бухарина, Крыленко, Менжинского, руководящих работников ОГПУ.

Полагая, что время для проведения «игр» с Кутеповым прошло, руководство ОГПУ приняло решение о «нейтрализации» Кутепова. Планировалось тайно захватить его и вывезти в Советский Союз для предания суду. Однако один из участников ВРНО, де Роберти, раскрыл перед Кутеповым замысел ОГПУ по использованию ВРНО и, более того, сообщил о готовящемся покушении на генерала. (Впоследствии де Роберти был разоблачен и расстрелян.)

Кутепов сообщил об этом предупреждении своему другу, С. И. Трубецкому, и секретарю, поручику М. А. Критскому, но не принял никаких должных мер для самозащиты, даже на назначенные им свидания предпочитал выходить один, без сопровождения.

Этим и воспользовалась Особая группа при председателе ОГПУ, которой руководил Яков Серебрянский. Помимо сотрудников ОГПУ и агентов-нелегалов, в операции участвовали и французы, среди них рамочный мастер Морис Онель и его брат, владелец гаража в Леваллуа-Перре.

26 января 1930 года в 11.30 в Галлиполийской православной церкви в Париже, на улице Мадемуазель, должна была состояться панихида по случаю смерти барона Каульбарса, на которой, по агентурным данным, собирался присутствовать и генерал Кутепов. Поскольку церковь находилась всего в 20 минутах ходьбы от его дома, генерал намеревался проследовать туда пешком.

Вечером 25 января один из сотрудников опергруппы передал Кутепову записку, в которой ему назначалась кратковременная встреча на трамвайной остановке на улице Севр для вручения какого-то документа. Ничего не подозревавший генерал 26 января утром в 11.00 вышел из дома и направился в церковь. Некоторое время простоял на трамвайной остановке, но, никого не дождавшись, отправился дальше. На улице Удино его остановил Морис Онель, переодевшийся полицейским. Подошло еще двое «полицейских». Для выяснения личности Кутепову предложили сесть в машину и проехать в полицейский участок. Он не сопротивлялся и даже не возражал, полагая, что в полицейском участке быстро разберутся.

Дальнейшая судьба Кутепова точно не известна. Доставить его в Москву не удалось, но по одним данным он умер от сердечного приступа по дороге в порт, где его ожидало советское судно, по другим — уже во время плавания.

Французская полиция терялась в догадках. Несмотря на усилия комиссара Фо-Па-Биде, сыскная полиция так и не обнаружила его труп. Ничего не установил и начальник контрразведки РОВС, генерал Зайцев. Имеется предположение, выдвинутое французскими историками Р. Фалиго и Р. Коффером, что, возможно, принадлежавшие к агентурной сети ОГПУ дивизионный комиссар Прето и комиссар Синьяс делали все для того, чтобы запутать следствие.

В среде русских белогвардейцев в Париже исчезновение Кутепова вызвало панику. Они терялись в догадках: где он? Жив ли? Мертв? Доставлен в Россию? Будет ли хранить молчание или заговорит под пытками? Взаимные подозрения и обвинения, депрессия — стали характерными для времени, последовавшего за исчезновением Кутепова.

Но "свято место пусто не бывает". Преемником Кутепова стал 63-летний генерал Евгений-Людвиг Карлович Миллер, карьера которого была более впечатляюща, чем у Кутепова. До Первой мировой войны он успел побывать и на строевой, и на военно-дипломатической (в Брюсселе, Гааге и Риме), и на штабной работе. В должности второго обер-квартирмейстера Генштаба был одним из руководителей военной разведки. Во время войны был произведен в генерал-лейтенанты, служил начальником штабов двух армий и командиром армейского корпуса. 7 апреля 1917 года был арестован солдатами за то, что приказал чинам корпуса снять красные банты. После Октябрьской революции он был заочно приговорен к смертной казни, скрывался в итальянском посольстве. В ноябре 1917 года вместе с дипкорпусом выехал в Архангельск, где стал генерал-губернатором Северной области. В мае 1919 года Колчак назначил его главнокомандующим войсками Северной области, а в сентябре — начальником края, фактически диктатором. После ухода английских войск, 19 февраля 1920 года, Миллер выехал на ледоколе «Минин» в Норвегию. В эмиграции сразу же стал принимать активное участие в деятельности РОВС. С апреля 1922 года — начальник штаба генерала Врангеля, с 1923 года заведовал денежными средствами великого князя. С 1925 года старший помощник, а с 1929 года — заместитель председателя РОВС. После похищения Кутепова 27 января 1930 года принял на себя обязанности председателя РОВС.

Свой штаб он разместил в доме № 29 на улице Колизей, где также находилась квартира бывшего министра Временного правительства С. Н. Третьякова, агента советской разведки. Она оснастила штаб РОВС подслушивающим устройством, которое назовут «Петька», передающим информацию в квартиру Третьякова. Микрофоны стояли в кабинетах Миллера, начальника Первого отдела Шатилова и в канцеляриях РОВС. Так была достигнута «прозрачность» работы штаба РОВС.

При Кутепове Миллер не был допущен к боевой работе РОВС. Теперь он начал знакомиться с деятельностью региональных отделений РОВС, руководители которых считали его кабинетным работником, не способным к острым акциям.

Чтобы опровергнуть это мнение, он назвал мелкими булавочными уколами различного рода "бессистемные покушения, нападения на советские учреждения и поджог складов" и поставил перед РОВС стратегическую задачу: организацию и подготовку крупных выступлений против СССР. Признавая важность террористических актов, особое внимание он уделил подготовке кадров для развязывания партизанской войны в случае начала иностранной интервенции против СССР. В Париже и Берлине он создал руководимые генералом Н. Н. Головиным курсы по переподготовке офицеров РОВС и обучению военно-диверсионному делу молодежи из числа новых членов союза.

Агентурная работа советской разведки в РОВС давала свои плоды. В 1931–1934 годах были захвачены и обезврежены 17 террористов РОВС и НТСНП (Народно-трудовой союз нового поколения) и вскрыты 11 явочных пунктов.

Успехам советской разведки способствовали не только подслушивающие устройства в штабе РОВС. Среди членов этой организации имелось немало советских агентов. Самой яркой фигурой из них был генерал Н. В. Скоблин, который вместе со своей женой знаменитой певицей Надеждой Плевицкой сотрудничал с советской разведкой с 1930 года. По оценке ИНО ОГПУ Скоблин, занимая пост ближайшего помощника Миллера, отвечавшего за разведывательную работу, "стал одним лучших источников… довольно четко информировал нас о взаимоотношениях в руководящей верхушке РОВС, сообщал подробности о поездках Миллера в другие страны". Контроль донесений Скоблина осуществлялся через «Петьку» и подтверждал его добросовестность. С его помощью были ликвидированы боевые кутеповские дружины, отвергнуты планы генералов Шатилова и Туркуля о создании в РОВС террористического ядра для использования на территории СССР.

Когда встал вопрос о нейтрализации Миллера, было решено привлечь к этой операции и генерала Скоблина. Для похищения Миллера была сформирована оперативная группа, которую возглавил заместитель начальника ИНО С. Шпигельглас. В нее вошли Георгий Косенко, Вениамин Гражуль и Михаил Григорьев. Шпигельглас был опытным разведчиком, неоднократно выполнявшим за рубежом ответственные задания ИНО ОГПУ. Он сумел организовать мероприятие, которое должно было пройти "без сучка и задоринки". Но помешала «излишняя» предусмотрительность и болезненная мнительность Миллера.

Обстоятельства сложились так, что Миллер через своего представителя в Берлине установил тесные контакты с фашистским режимом Германии. Генерал Скоблин был одним из звеньев, через которые они осуществлялись.

20 сентября 1937 года Скоблин пригласил Миллера на встречу с сотрудниками германской разведслужбы, ранее назначенную на 22 сентября. Миллер явился в штаб РОВС в 10.30 и занимался делами у себя кабинете. В начале первого сказал начальнику канцелярии РОВС, генералу Кусонскому, что у него назначено на 12.30 свидание, после чего он намерен вернуться на службу. Оставил Кусонскому запечатанный конверт и попросил вскрыть его, если с ним что-нибудь случится. Как только стало ясно, что Миллер пропал, Кусонский вскрыл конверт, где находилась записка:

"У меня сегодня в 12.30 дня встреча с генералом Скоблиным на углу улиц Жасмен и Раффе, и он должен везти меня на свидание с немецким офицером, военным агентом в Прибалтийских странах — полковником Штроманом и с г-ном Вернером, состоящим здесь при посольстве. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устроено по инициативе Скоблина. Может быть, это ловушка, на всякий случай оставляю эту записку. Генерал Е. Миллер. 22 сентября 1937 года".

Надо заметить, что Миллер постоянно оставлял такие записки, уходя на свидания, но Скоблин этого не знал. Кусонский послал за Скоблиным. Тот, не подозревая о записке Миллера, спокойно явился в штаб. Он отрицал, что назначил встречу с Миллером. Когда же его ознакомили с запиской, Скоблин "на минутку" вышел из комнаты, и больше его не видели. Он поднялся в квартиру Третьякова, откуда позже, когда паника прошла, выбрался. Советская разведка нелегально переправила его на специально зафрахтованном самолете в Испанию, и дальнейшая его судьба неизвестна. По некоторым данным, он погиб при бомбежке Барселоны.

С Миллером же произошло следующее. Встретившись со Скоблиным, он вместе с ним направился на виллу в Сен-Клу под Парижем, где было "назначено свидание" с немцами. На самом деле его поджидала оперативная группа. Он был захвачен, усыплен и в большом ящике доставлен в Гавр, где стоял советский пароход "Мария Ульянова", выгружавший груз кож, доставленных из Ленинграда. В тот же день судно вышло из Гавра и 29 сентября прибыло в Ленинград. На следующий день Миллера привезли в Москву. На суде ему предъявили обвинения в преступлениях против народа: его признали ответственным за массовые убийства, зверства, грабежи белогвардейских войск на севере России, а также в организации диверсионных и террористических актов в 20–30-е годы. Приговор — расстрел.

Исчезновение Миллера потрясло эмиграцию, во французской и мировой прессе поднялся невероятный шум.

Жена Скоблина Плевицкая была арестована в своем доме как соучастница похищения Миллера. Ее осудили на 20 лет каторжных работ. Скончалась она 5 октября 1940 года в Центральной тюрьме города Ренн.

Как сложилась судьба остальных лиц, причастных к операции?

С. Н. Третьяков продолжал сотрудничать с советской разведкой. В 1940 году был арестован немцами и в 1944 году казнен как резидент советской разведки в Париже.

Шпигельглас, Косенко и Григорьев в 1938–1939 годах были арестованы, в 1940 году расстреляны, а в 1956 году реабилитированы.

Гражуль продолжал службу, стал автором интереснейшего труда по истории российской разведки. Умер в 1956 году.

После похищения Миллера на его пост временно заступил адмирал Кедров, но, узнав, что в кассе РОВС почти нет денег, отказался от должности. Его сменил генерал Абрамов, а через год генерал Шатилов. Им не удалось сохранить РОВС как боеспособную и активную организацию. Она прекратила свое существование с началом Второй мировой войны. Таким образом, операции советской разведки против РОВС позволили не допустить использования фашистской Германией 20 тысяч ее членов в качестве организованной силы против СССР.

По данным на 2002 год, РОВС под названием "Русский общевоинский союз" снова возродился. Как патриотическая организация и на этот раз на территории России, в Санкт-Петербурге.

Конфеты из Лозанны

В сталинские времена советская разведка служила партии, точнее, ее Центральному комитету, а еще точнее — Сталину, волю которого, приказы, а иногда и прихоти безоговорочно выполняла. Одной из таких прихотей была патологическая ненависть к Троцкому и такое же стремление уничтожить его и его сторонников. На это были брошены лучшие силы разведки и, как говорится, "с усердием, достойным лучшего применения" они выполняли полученное задание.

4 сентября 1937 года вблизи Лозанны было обнаружено изрешеченное пулями тело. У убитого был найден паспорт на имя чехословацкого гражданина Германа Эберхарда. Некоторое время спустя полиция получила письмо, в котором говорилось, что убитый является торговцем контрабандным оружием и убит своими конкурентами. Еще через некоторое время в "Бюллетене оппозиции", который редактировал и издавал в Париже Лев Седов, сын Л. Д. Троцкого, был опубликован некролог, в котором в траурной рамке было помещено имя "Игнас Рейсс".

Кем же на самом деле был убитый? В чем причина убийства и как оно произошло?

Игнас Порецки, он же Игнас Рейсс, он же Людвиг, он же Людвик родился 1 января 1899 года в маленьком восточногалицийском городке Подволочиске, в самом заброшенном углу Австро-Венгерской империи, на границе с Россией. Еще на гимназической скамье он примкнул революционному движению, нелегально работал в Польше и Галиции. В 1921 году, вместе со своим земляком В. Кривицким, он становится сначала агентом, а затем сотрудником советской военной разведки, а с 1931 года — ИНО ОГПУ, то есть внешней разведки. В 1921–1933 годах был нелегалом в разных странах Центральной и Восточной Европы, а в 1933 году обосновался во Франции.

По своим убеждениям Рейсс был стойким коммунистом-большевиком, исполнительным оперативным сотрудником, и у него не возникало каких-либо сомнений в правомерности действий, совершаемых по приказу начальства и во имя торжества социализма. Ко всякого рода изменникам и лицам, опасным для разведки, он относился без всякого сожаления. Он был замешан в убийстве в августе 1925 года бывшего резидента военной разведки Владимира Нестеровича, отравленного в одном из ресторанов города Майнца работниками аппарата КПГ, братьями Голке, после того как Нестерович покинул свой пост в Вене и перебрался в Германию, где вступил в контакт с представителями английских спецслужб. А в 1924 году, чтобы притушить скандал, вызванный действиями резидента «Людвига» (его "тезки"), Игнас вывез из Берлина в Вену его любовницу-проститутку, следы которой «затерялись», и полиция так и не смогла отыскать ее.

Нет прямых доказательств, но вполне возможно, что Рейсс принимал прямое или косвенное участие в убийстве изменников и «невозвращенцев»: резидента в Прибалтике Игнатия Дзевалтовского в конце 1925 года; бывшего сотрудника советской резидентуры в Германии Георга Земмельмана в июне 1931 года в Вене; курьера Ганса Виссангера в мае 1932 года в Гамбурге; одного из ведущих нелегалов Витольда Штурм де Штрема в декабре 1933 года в Вене. Известны ему были и обстоятельства убийства бывшего резидента ИНО Г. Агабекова. Короче говоря, он знал, чем грозит ему измена родине и «службе». Ведь в середине 20-х годов со всех разведчиков бралась специальная подписка, нарушение которой предусматривало наказание во внесудебном порядке.

После убийства Кирова в СССР развернулся массовый террор, который, естественно, затронул и сотрудников советских спецслужб, находившихся как в СССР, так и за границей. Десятки разведчиков были отозваны, и большинство из них (хотя и не все) подверглись репрессиям. Чувство страха за себя, за свою семью витало над каждым, кто получал вызов в Москву, и иногда оно становилось непреодолимым. В этих условиях многие из советских резидентов стали невозвращенцами. Некоторые из них — А. Орлов в Испании, Л. Гельфанд в Италии, М. Штейнберг в Швейцарии — сделали это тихо, не афишируя свои поступки, а, прихватив деньги резидентур, просто скрылись. Другие, например В. Кривицкий и А. Бармин, рассчитывая, что ажиотаж вокруг их имен защитит от "внесудебного преследования", наоборот, обставили свое бегство с большим шумом.

Одним из тех немногих советских разведчиков, которые не только отказались вернуться в СССР, но и выступили с резкими публичными заявлениями, оправдывающими такое решение, оказался и И. Рейсс (Порецкий). При этом его решение и его действия были не спонтанными, сиюминутными. Они были обдуманы им заранее, и практически тогда же он вступил на путь предательства.

Вот что пишут в своем некрологе сами троцкисты: "Связавшись весной этого года (курсив мой. — И.Д.) со сторонниками IV Интернационала, И. Рейсс прежде всего предупредил их о том, что в Москве принято решение любыми средствами «ликвидировать» заграничных троцкистов и антисталинских коммунистов".

То есть он вступил в прямой сговор с теми, против кого, в силу своих служебных обязанностей и данной им присяги, он должен был бороться. (Мы не будем входить в обсуждение вопроса о том, насколько были правы троцкисты в своей критике политики Советского Союза и лично Сталина, а говорим лишь о конкретных действиях И. Порецкого.)

Далее Порецкий уже не мог остановиться. Приготовившись к бегству, он написал под псевдонимом «Людвига» письмо в ЦК ВКП(б) о разрыве со Сталиным. Письмо сильное, умное, энергичное, в духе писем князя Курбского Ивану Грозному. Нельзя не согласиться с его обвинениями в уничтожении "невинно убиенных и оклеветанных" деятелей революции ставших жертвами процессов 1936–1937 годов, которые Порецкий бросает в адрес Сталина.

В своем письме Рейсс-Порецкий призывает рабочее движение избавиться от Сталина и сталинизма и отказаться от сталинского лозунга "Социализм в отдельно взятой стране". Он завершает его словами: "Вперед, к новым битвам за социализм и пролетарскую революцию! За создание IV (троцкистского. — И.Д.) Интернационала!"

Письмо датировано 17 июля 1937 года. К нему приложен орден Красного Знамени, который автор возвращает со словами: "Было бы противно моему достоинству носить его в то время, как его носят палачи лучших представителей русского рабочего класса".

Итак, Рейсс-Порецкий решил уйти хлопнув дверью. Свое письмо он передал сотруднице советского торгпредства во Франции Грозовской для отправки в Москву. Но письмо оказалось в руках у ответственного сотрудника ИНО Шпигельгласа. Тот прибыл в Париж именно для охоты за предателем-нелегалом, весной 1937 года установившим тайный контакт с лидером голландских троцкистов Сневлиетом (Марингом). О том, что этим предателем является Игнатий Рейсс (Людвиг), данные получили агентурным путем. А теперь в руках Шпигельгласа оказалась и самая прямая улика — письмо Людвига. К тому же стало известно, что копии своего письма Людвиг направил еще по нескольким адресам, то есть стремился довести его до сведения широкого круга людей.

Теперь участь Рейсса-Порецкого была решена. Зная об этом, он (по данным П. А. Судоплатова) взял из кассы деньги, предназначенные на оперативные расходы, и вместе с женой и сыном уехал в Швейцарию. Но к этому времени агентура Шпигельгласа активно занималась поисками. Гертруда Шильдбах, старая знакомая семьи Порецких, бывшая содержательница явочной квартиры, агент ИНО, проживавшая в Риме, сумела установить адрес Порецких в Швейцарии. В своем письме к Порецкому она просила о свидании с ним для получения какого-то совета. Порецкий согласился на встречу. 4 сентября 1937 года он пошел на эту встречу вместе с женой. Шильдбах имела при себе коробку с отравленными конфетами, которую должна была передать Порецкому. Но в последнюю минуту поняла, что конфеты могут попробовать и жена Порецкого, Елизавета, и их сын, Роман. На это она не могла пойти. Она буквально выхватила коробку из рук Елизаветы и покинула кафе, где они встречались, извинившись, что спешит на свидание и договорившись о встрече вечером.

Шпигельглас предусмотрел такую возможность и имел запасной вариант. Вечером, когда Шильдбах встретилась с Порецким, в том же кафе оказались два болгарина — Борис Афанасьев и его зять Виктор Правдин (он же Франсуа Росси, он же Ролан Аббиат). Они заранее арендовали автомашину. Точнее, ее арендовала Рената Штайнер, возлюбленная Росси, которая была завербована в Париже агентом ИНО Сергеем Эфроном, мужем Марины Цветаевой. Поскольку точных и подробных сведений о том, что происходило после знакомства Рейсса с болгарами нет, изложим две версии. По одной из них, ссора произошла в кафе, после чего они вытащили Рейсса на улицу, запихнули в машину и увезли. По другой, все они вчетвером (Рейсс, болгары и Шильдбах) спокойно сели в машину, а драка и убийство произошли уже в ней. Это скорее походит на правду, так как в сжатой руке мертвого Рейсса были обнаружены седые волосы, идентифицированные полицией как волосы Шильдбах.

Так или иначе, труп Рейсса с пятью пулевыми отверстиями был обнаружен швейцарской полицией на тихой дороге недалеко от Лозанны.

Имена убийц стали известны полиции после того, как она обнаружила следы крови в машине, арендованной Ренатой Штайнер, и арестовала девушку. Та и назвала имя Аббиата (Росси, Правдин) и Шильдбах. Но их уже и след простыл.

Афанасьеву, Росси и Шильдбах удалось бежать из Швейцарии. Все они оказались в Советском Союзе. Афанасьев и Правдив были награждены орденами. Мать Правдина, проживавшая в Париже, получила пожизненную пенсию. Афанасьев стал офицером разведки и прослужил до 1953 года. Правдин поступил на работу в издательство иностранной литературы, где и работал до своей смерти в 1970 году. Шильдбах была арестована в 1938 году, в 1939 году приговорена к пяти годам ссылки. Далее ее следы затерялись. Шпигельглас ненадолго пережил свою жертву. В 1939 году он был арестован и расстрелян.

Жена Порецкого, Елизавета, уехала в Америку, где вскоре вышла замуж, а впоследствии написала книгу "Тайный агент Дзержинского" о жизни и смерти своего первого мужа.

Существует еще одна, правда сомнительная, версия того, почему Рейсс был так поспешно убит. Ее автор — историк-архивист Н. Петров полагает, что Рейсс был в курсе каких-то тайных переговоров Сталина с Гитлером. "Как-то на заседании Политбюро Сталин спросил у Литвинова, знают ли иностранцы об этих переговорах. Он настаивал, что необходимо предотвратить любую утечку информации. Узнав, что материалы о переговорах были у Рейсса, Сталин кричал на Ежова: "Уберите его, или я уберу того, кто не выполнит мои приказы!" Выжить после этого Рейсс не мог".

Так ли это? Сказать трудно.

Испанский дебют Абвера

В первой трети XX столетия Испания была, пожалуй, одной из самых беспокойных европейских стран. Правда, ее миновал крупнейший катаклизм тех времен — Первая мировая война. Испания тогда сумела остаться не только нейтральной, но сохранить дружеские отношения и с Францией, и с Германией и укрепить свое благосостояние. К тому же Мадрид стал международным центром враждующих между собой разведок. Но об этом позже. Пока же о самой Испании.

После того как в результате поражения в испано-американской войне 1898 года Испания потеряла Кубу, Филиппины, Пуэрто-Рико, остров Гуам, она продолжала терять свои колонии. В 1899 году она продала Каролинские и Марианские острова и остров Пасхи Германии. В 1904 году ей пришлось разделить с Францией сферы влияния, в Марокко, а потом, в 1911 году, в том же Марокко потерпеть сокрушительное поражение на реке Керт и еще раз в 1921 году — при Анвале. Это, сказать, внешние потрясения.

Но не менее драматическими были события и в самой Испании: крупнейшие забастовки 1902, 1903, 1906, 1909, 1913, 1914 годов и последующих лет, в том числе всеобщие забастовки 1916, 1917, 1919 годов; государственный переворот 1923 года и установление фашистской диктатуры Примо де Ривера в 1923 году; восстание гарнизонов в Сьюдад-Реал в 1929 и в Хака в 1930 годах; всеобщая забастовка 1930 года и начало буржуазно-демократической революции 1931 года; свержение короля Альфонса XIII и провозглашение Испании республикой. Тогда впервые в стране было создано коалиционное республиканско-социалистическое правительство. Началась эпоха преобразований: приняты декреты об отделении церкви от государства, закон об аграрной реформе; принята республиканская конституция; предоставлена автономия Каталонии; установлены дипломатические отношения с СССР.

Перешедшей в контрнаступление реакции на выборах 1933 года удалось получить большинство мест в кортесах. По стране прокатилась волна стачек, в ряде мест они переросли в вооруженные восстания. Город Овьедо заняли восставшие горняки. Новое правительство бросило против них Иностранный легион, марокканские части, танки и авиацию. Восстание было подавлено, но в ответ создается единый фронт социалистов и коммунистов. Правительство Хиля Роблеса в конце 1935 года подает в отставку.

Новое правительство назначает на 16 февраля 1936 года выборы в кортесы. В этих условиях коммунисты, социалисты и буржуазные республиканцы 16 января 1936 года подписывают пакт о создании Народного фронта. Он одерживает серьезную победу на выборах, получив большинство голосов. Образовано правительство республиканца Мануэля Асанья, который позже, в мае 1936 года, был избран президентом Испанской республики.

В этих условиях испанская и международная реакция организовывают заговор против республиканской Испании. В центре заговора — фашистская Германия и Италия. Опорой фашистских заговорщиков в Испании стал так называемый Испанский воинский союз во главе с генералами Санхурхо, Мола и Франко. Вскоре последний из этого списка стал первым.

В официальном справочнике о нем говорится:

"Франко Франсиско Баамонде (4.12.1892–20.11.1975), генерал. Пришел к власти в результате фашистского мятежа и итало-германской интервенции 1936–1939 годов. Франко — глава государства, председатель совета министров, главнокомандующий вооруженными силами, глава партии фалангистов.

Окончил пехотную академию в Африке. В 1936 году возглавил военно-фашистский мятеж против Испанской республики, опираясь на помощь, а затем и открытую интервенцию Германии и Италии. В 1939 году после падения республики был провозглашен военной хунтой пожизненным главой ("каудильо") Испанского государства. Одновременно занял пост главы испанской фаланги. В 1947 году провел закон о престолонаследии, согласно которому Испания "в соответствии с традицией" была объявлена королевством, однако установление королевской власти отложено до ухода Франко из политической жизни (декретом от 22.7.1969 года будущим королем был объявлен Хуан Карлос Бурбон)".

Но как же Франсиско Франко пришел к власти?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться на 20 лет назад, в годы Первой мировой войны, когда нейтральный Мадрид был центром международного шпионажа.

В 1916 году в Мадрид прибыл из Америки офицер германского военно-морского флота капитан-лейтенант Фридрих Вильгельм Канарис. Он служил на крейсере «Дрезден», но после того как тот был перехвачен англичанами и вся команда интернирована в Чили, ему удалось каким-то образом улизнуть и оказаться сначала в Соединенных Штатах, а затем и в Испании. Там в это время царил разгул шпионажа всех стран и мастей. Действовала там и знаменитая Мата Хари, и Канарису даже приписывают ее вербовку. Но когда его спрашивали об этом, он лишь загадочно улыбался. Однако речь идет не о Мата Хари, а о фигуре куда более значимой.

Вскоре по прибытии Канариса в Мадрид его направили в Испанское Марокко, где он стал советником вождей марокканских племен, восставших против Англии и Франции. Там же оказался после окончания академии и капитан Франко, командир одного из батальонов «терсио» — испанского легиона.

Канарис и Франко быстро нашли общий язык, в том числе и в буквальном смысле: капитан Франко хорошо знал немецкий.

Один из высокопоставленных руководителей абвера генерал Р. Бамлер утверждал в своих воспоминаниях, что Канарис, по его словам, завербовал Франко без всякого труда через его адъютанта. Можно ли верить Канарису, а тем более Бамлеру? Скорее всего между Франко и Канарисом сложились не агентурные, а дружеские отношения, которые привели их к деловому сотрудничеству. Аналогичные отношения сложились у Канариса и с будущим генералом Санхурхо. В частных беседах Канарис говорил, что именно Санхурхо мог бы стать лучшим кандидатом на пост диктатора. Но Санхурхо, вылетевший в Мадрид в самом начале мятежа, не долетел до места назначения. Немецкий «юнкерс» с немецким экипажем взорвался в воздухе. Причина не была установлена. Видимо, это был один из методов устранения соперников.

Накануне мятежа состоялось несколько встреч Франко с крупным немецким виноторговцем Шпеером, проживавшим в Париже. Что, Франко задумал заняться торговлей вином? Нет. Шпеер был одним из представителей отдела внешней политики нацистской партии, который возглавлял Альфред Розенберг. О чем велись беседы в уединенном особняке на Канарских островах? Но после этих бесед на имя Франко был открыт текущий счет в одном из гамбургских банков. После этого Франко в сопровождении сотрудника абвера Зауэрмана прилетел с Канарских островов в Тетуан, где возглавил марокканские части и испанский Иностранный легион, первым поднявший мятеж.

Фашистский мятеж, по сигналу диктора мадридского радио, три раза повторившего фразу: "Над всей Испанией безоблачное небо", был поднят в ночь на 16 июля 1936 года в испанском Марокко и на Канарских островах. 17 и 18 июля к нему примкнули фашистские генералы, командовавшие воинскими частями в различных пунктах Испании.

Но в Мадриде, Барселоне и других городах очаги мятежа были мгновенно разгромлены. Матросы военного флота сохранили верность республике. Изолированным очагам мятежников грозил неминуемый разгром. Тогда германские и итальянские самолеты перебросили главные силы мятежников из Марокко в Испанию. В августе 1936 года, непрерывно получая вооружение из Германии и Италии, армии Франко и Мола четырьмя колоннами повели наступление на Мадрид. Именно тогда генерал Мола произнес свою знаменитую фразу, ставшую крылатой: "А в Мадриде нас ждет еще и пятая колонна!", имея в виду фашистских заговорщиков.

Генерал Бамлер в своих воспоминаниях превозносит значение адмирала Канариса, приписывая ему роль чуть ли не инициатора вмешательства Германии и Италии в гражданскую войну в Испании. "Канарису, — пишет Бамлер, — удалось после соответствующей обработки этих лиц (Гиммлера и других руководящих деятелей Германии. — И.Д.) получить согласие на военную и политическую поддержку Франко у самого Гитлера, которому он лично доложил об этом деле". Конечно, как руководитель абвера он играл роль и немалую, но в данном случае скорее исполнял роль "офицера связи" между Гитлером и Франко, Франко и Муссолини, а сотрудники абвера, прикомандированные к франкистам, добросовестно играли роль советников и проводников идей фюрера.

А Гитлер и Муссолини и без того знали, что им надо в Испании, в частности: приобретение нового союзника, исповедующего фашистскую идеологию; возможность с помощью Франко "запереть Гибралтарский пролив, с тем чтобы превратить Средиземное море во внутреннее итальянское"; зайти в тыл своему будущему противнику — Франции; использовать Испанию как плацдарм для будущего прыжка в Латинскую Америку; наконец, главная цель — поставить преграду исповедуемой Москвой идее мировой революции, развитию коммунистического и антифашистского движения. Не случайно мятеж начался тогда, когда возник и укрепился Народный фронт. Были и местные, частные цели: обкатка нового оружия, тренировка летчиков, артиллеристов и танкистов и т. д.

Поэтому ни Гитлера, ни Муссолини не надо было уговаривать. Наоборот, партийные, политические и военные разведки активно действовали по их указаниям.

Еще в 1934 году в Риме представителями испанской реакции было достигнуто согласие с Муссолини, который обещал предоставить вооружение и денежные средства крайне правым испанским силам.

В марте 1936 года, после победы Народного фронта, генерал Санхурхо (он должен был возглавить мятеж, но, как сказано выше, погиб в авиакатастрофе) и вождь Испанской фаланги (фашистская партия) Хиль Роблес отправились в Берлин, где в беседах с руководителями Германии и ее спецслужб окончательно уточнили детали участия фашистской Германии в будущем мятеже.

Чего по-настоящему добились Канарис и его абвер в период подготовки и хода мятежа? Тесного контакта между германской, итальянской и франкистской разведками; организации снабжения мятежников оружием: еще 6 февраля 1936 года нацисты начали переправлять в Испанию оружие для готовящегося переворота. Действовавший под псевдонимом "А.Э." агент абвера занимался снабжением пистолетами германского производства будущих участников "пятой колонны". По данным испанской полиции, следившей за ним, 9 июля 1936 года он продал 220 пистолетов, 12 июля — 60, а 14-го — 200 пистолетов.

Абвером была создана "Центральная контора ветряных двигателей" (ЦКВД) в качестве переправочной базы контрабанды оружием, которое, в частности, доставлялось из Германии в мешках под видом "молодого картофеля".

Но все это мелочи по сравнению с тем, что произошло после начала мятежа. Немецкая разведка только за период с 18 июля по 15 сентября организовала поставку из Германии 237 военных самолетов, а также военных строительных материалов на сумму 230 миллионов рейхсмарок.

С первых же недель так называемой гражданской войны, где, с одной стороны, вместе с испанскими фашистами сражались Германия и Италия, а с другой, вместе с республиканцами и бойцами Интернациональных бригад, — Советский Союз, Испания стала полигоном испытания новых видов оружия и тактических приемов, воспитания и стажировки в настоящих боевых условиях будущих генералов Второй мировой войны. Муссолини направил в Испанию 150 тысяч солдат, в том числе несколько дивизий, имевших опыт войны в Эфиопии. Гитлер направил Франко несколько сотен самолетов, значительное количество танков, артиллерии, средства связи и тысячи офицеров, которые обучали и организовывали франкистскую армию (в частности, он послал легион «Кондор» под командованием генерала Шперле, а позднее — генералов Рихтгофена и Фолькмана). Тот факт, что 26113 немецких военнослужащих были награждены Гитлером за заслуги в войне в Испании, свидетельствует о размахе германской интервенции.

Многочисленная агентура германской разведки действовала на территории республиканской Испании. Она осталась еще со времен Первой мировой войны и постоянно пополнялась в основном офицерами, эмигрировавшими из Германии, людьми искушенными в специфической подпольной деятельности, конспирации и организации заговоров. Они быстро установили контакты с реакционной частью испанского офицерского корпуса.

Помимо разведывательной работы немецкая агентура совместно со своими испанскими коллегами занялась диверсиями и террором. По приказу из Берлина они начали охоту за популярными деятелями республиканской Испании, главным образом руководителями компартии Долорес Ибаррури, Висенте Урибе, Педро Чека. Об этом стало известно от одного из захваченных агентов, и эти руководители были взяты под особую охрану.

Еще в июле 1936 года, вскоре после начала мятежа, в Мадриде была раскрыта крупная диверсионно-шпионская организация, возглавляемая германским шпионом Клаусом. В нее входило около 300 испанцев. Впоследствии выявлялись и другие группы, руководимые германской разведкой.

Среди операций германской разведки следует отметить одну весьма оригинальную. Они продали большую партию оружия… республиканцам. В одной из европейских столиц представители республиканцев ознакомились с образцами оружия и остались довольны. За оружие было уплачено наличными. С большими трудностями, преодолевая барьеры, воздвигнутые договором о «невмешательстве» в испанские дела, патриоты доставили оружие в Испанию. И только там выяснилось, что, кроме опытных образцов, все оно оказалось никуда не годным.

Немецкие разведчики и гестаповцы, вместе со своими франкистскими друзьями, принимали участие в допросах и вербовочной обработке советских людей, попавших в их руки. Так, в частности, было с членами экипажа парохода «Комсомол», оказавшимися в фашистском плену и проявившими стойкость и мужество.

"Анархи" против франкистов

Разразившаяся в 1936 году гражданская война в Испании вовлекла в свою орбиту самые разные силы. Отъявленные фалангисты и марокканцы из воинственных племен рифов и кабилов, не представляющие за чьи интересы и против кого они сражаются, германские нацисты итальянские фашисты, прибывшие на испанскую землю "поиграть мускулами" с благословения фюрера и дуче, иностранный легион, навербованный из авантюристов и уголовников разных стран — это с франкистской стороны. А со стороны республиканцев — не менее сложный конгломерат временных союзников. Убежденные коммунисты и революционеры-троцкисты (поумовцы), колеблющиеся социалисты, отважные бойцы Интернациональных бригад из десятков стран, советские добровольцы — летчики, артиллеристы, танкисты, разведчики и, наконец, вольные анархисты. Они принимали участие в войне, при этом не входили в правительство, но дали согласие на создание регулярной армии, хотя это и было против их убеждений. Их лозунг был: "Мы воюем вместе с коммунистами, социалистами и другими партиями против Франко, несмотря на наши политические разногласия. Потом, после победы, мы поговорим обо всем".

Для этого многозначительного «потом» анархисты (или, как их называли, "анархи") и берегли свои части и полученное оружие, чтобы в удобный момент, после победы над мятежниками, захватить власть в стране. Помимо воинских частей «анархи» создали и собственную службу разведки и контрразведки, действовавшую независимо от республиканской службы безопасности.

Она была сформирована профсоюзной анархистской конфедерацией в мае 1937 года и получила название Сервисио де Информасьон (и) де Координасьон (СИК). СИК была сверхсекретной организацией. Настоящее имя ее шефа было неизвестно, но он подписывался «Маноло». Полная конспирация касалась и имен агентов — их обозначали только посредством чисел: Икс 1, Икс 2, Икс 3 и т. д.

Никаких отношений с официальными представителями испанского республиканского правительства, которое они считали слишком «буржуазным», СИК не имела. И все же главным противником разведки «анархов» были их «коллеги» из спецслужб генерала Франко.

"Коммандос" из франкистской службы «Действие» к лету 1937 год уже совершили ряд дерзких операций: нападения на суда республиканцев, стоявшие на якоре в Байонне и Марселе; досмотр в территориальных водах Франции танкера «Кампеадор»; на лето 1937 года они имели задание: взорвать помещения правительственных консульств и биржу труда в Марселе, где формировались бригады, и овладеть двумя подводными лодками правительственного флота, Ц-2 и Ц-4, которые укрылись во французских водах, потерпев аварии.

Операцией по захвату лодок руководил военный губернатор города Ирун, один из лучших офицеров франкистской армии, полковник Хулиан Гарсиа Тронкосо. Его главным помощником был капитан Ибаньес, люди которого умело изготавливали двойные кузова грузовиков для перевоза через французскую границу оружия и взрывчатых веществ.

Для операции по захвату лодок Тронкосо сформировал крепкую команду. В нее входили студенты-националисты, не новички в акциях «коммандос», и активный сторонник франкистского движения француз Шарль-Робер Шэ. Тронкосо располагал солидной сетью осведомителей и вспомогательными отрядами сторонников в самой Франции. От своей агентуры незадолго до начала операции он получил достоверные данные о том, что командир Ц-4 Хесус де Эрас сам является сторонником националистов, а следовательно, никаких проблем с захватом этой лодки не будет. Теперь все силы можно было бросить на захват лодки Ц-2 стоявшей в торговом порту Бреста.

Но в организацию Тронкосо уже проникли два республиканских агента, оба принадлежавшие к «анархам». Они информировали свое руководство о замыслах полковника Тронкосо. «Маноло», не поставив в известность республиканские власти и испанское посольство во Франции решил действовать самостоятельно. По его заданию семь агентов СИК тайно пересекли французскую границу в Пиренеях, чтобы помешать националистам. Трое из них были арестованы французской сыскной полицией. Оставшиеся разделились: один, Икс 10, направился в Брест, а трое — в Париж, где у них было немало единомышленников среди французов. Там удалось сколотить отряд из французских анархистов, в который вошел даже один коммунист, готовый защищать лодку Ц-2. Сборный пункт назначили в Бресте, в кафе "Бар де ла Марин".

Агент Икс 10 сумел войти в контакт с механиком подлодки Аугусто Диего, секретарем профсоюзной организации, и предупредить его о планах захвата лодки франкистами. Диего поставил в известность агента Икс 10, что командир Ц-2, лейтенант Феррандо, человек ненадежный и, возможно, сочувствует националистам. Диего и Икс 10 решились тайно доставить оружие на лодку для отражения нападения (экипажу лодки запрещалось иметь оружие).

Но было уже поздно. Люди Тронкосо успели создать тыловую базу на вилле «Андэ», арендовали в Бресте гараж и наметили пути захвата брестского порта. А в ночь с 17 на 18 сентября 1937 года на угнанном катере группа из 12 франкистов во главе с полковником Тронкосо и командиром лодки Ц-4 Хесусом де Эрасом причалила к борту лодки Ц-2. Ничего не подозревавший лейтенант Фернандес, знавший и уважавший своего коллегу де Эраса, пригласил всех на борт — и даже в тесную кают-компанию. Там «гости» внезапно изменили свое поведение. Де Эрас вытащил револьвер и направил его на Фернандеса. Франкисты направили оружие на матросов и надели на них наручники.

Лишь один Аугусто Диего, предупрежденный агентом Икс 10, не растерялся и укрылся в бронированной рубке. Франкисты, окружив рубку, стали требовать, чтобы он сдался, а потом взломали ее люк. Диего, проявив мужество, открыл огонь из доставленного на борт оружия. Первым же выстрелом он сразил студента из Сан-Себастьяна Хосе Мария Гарабайн Гонила. Пуля попала точно в лоб.

Основным условием захвата лодки была конспиративность операции. Но теперь она была нарушена. На соседних судах послышались крики, стали зажигаться огни, где-то завыла сирена. Торговый порт Бреста стал просыпаться. План операции, состоявший в том, что подлодку надо было на буксире тайно вывести в нейтральные воды, провалился. Франкисты беспорядочной толпой, захватив двух заложников, лейтенанта Феррандо и офицера-механика Луиса Дабуоса, бросились на катер и скрылись в ночной тьме.

В эту же ночь агенты СИК в Париже после долгого обсуждения решились поступиться анархистскими принципами и сообщить в полицию о намерениях франкистов захватить лодку. В полицию явился агент Икс 12, который передал не только данные о планах франкистов, но и их имена, номера и марки машин, которые они используют.

Уже на следующий день, 19 сентября, командир лодки Ц-4 де Эрас и три агента службы «Действие» были схвачены в Белене, в окрестностях Бордо, а заложники освобождены. 20 сентября на вилле «Андэ» был арестован и сам полковник Хулиан Гарсиа Тронкосо.

Попытка захвата республиканской лодки франкистами в нейтральной Франции вызвала большой шум. Вся печать, и не только левая, выступила с осуждением этой акции и с обвинениями в адрес испанских мятежников. Требования высказывались самые жесткие, вплоть до выхода Франции из "пакта о невмешательстве" в испанские дела и оказания помощи испанскому республиканскому правительству.

Франкистское правительство вынуждено было направить своим агентам во Франции секретный циркуляр, в котором запрещалось проводить на территории Франции насильственные акции против республиканцев.

Тронкосо и его соратники оказались под судом, но отделались весьма мягким приговором: шесть месяцев тюрьмы. Отбыв срок, они вышли на волю, а еще через год Испанская республика рухнула. Обе подводные лодки, так и не приняв участия в войне, вошли в состав флота нового режима.

Вместе с Испанской республикой канула в лету и анархистская СИК. Что касается операции по спасению от захвата лодки Ц-2, то она была, пожалуй, единственной, успешно проведенной анархистами.

Советская разведка в Испании

На одном из мадридских кладбищ есть удивительный памятник, высеченный из скалы. Если смотреть на него сверху — это огромная карта Испании, если сбоку — то знамя, склоненное до земли над павшими. А если стать рядом, то увидишь череду людей, в скорбном молчании навсегда уходящих в испанскую землю.

Это памятник воинам-интернационалистам, сложившим головы в ходе гражданской войны 1936–1939 годов, среди которых были и советские люди — летчики, артиллеристы, танкисты, разведчики.

Дипломатические учреждения СССР в Испании практически начали действовать только в августе 1936 года, уже после начала войны. Тогда советское правительство обязалось оказывать военную и военно-техническую помощь и направлять своих специалистов для работы "в качестве советников в высших штабах республиканской армии и в других учреждениях" (под последними имелись в виду органы госбезопасности).

Главным военным советником и резидентом стал Я. К. Берзин, бывший начальник РУ Красной армии, а резидентурой НКВД руководил А. М. Орлов. Они же возглавляли представительства своих ведомств в Военном министерстве и МВД Испании. Оба были людьми талантливыми, смелыми, великолепно знали свое дело и обладали достаточным тактом для того, чтобы наладить дружественные деловые отношения с испанскими коллегами, среди которых были люди самых разных политических убеждений.

В Испании не существовало военной разведки, и ее приходилось создавать заново на базе МИДа. На первых порах зарубежная информация (в первую очередь о планах Германии, Италии и других государств) для испанского правительства поступала из источников советской разведки, но затем и испанские разведчики стали получать собственную информацию, особенно из Франции и Чехословакии, и делиться ею со своими советскими друзьями.

Перед советским представительством в Испании стояли обширные и многосторонние задачи. Организация работы внешней разведки была лишь одной из них.

Совместно с испанскими коллегами и резидентурами во Франции, Чехословакии, Болгарии и Югославии были организованы подбор и переброска в Испанию нескольких сотен добровольцев-интернационалистов из числа русских эмигрантов, в том числе и бывших белогвардейцев. Многие из них были опытными воинами, прошедшими Гражданскую войну в России; они стали руководителями и инструкторами военного дела в учебных центрах, возглавили разведывательно-диверсионные группы, выступали в качестве военных переводчиков. Среди них был сын Бориса Савинкова.

Мадридская резидентура часть своей работы осуществляла через Францию. Ее сотрудники выезжали туда для встреч с агентурой, работающей на территории, захваченной франкистами. В частности, А. М. Орлов встречался во Франции с Кимом Филби, который во время войны был аккредитован при штабе генерала Франко в качестве корреспондента газеты «Таймс». Там же, во Франции, оказывалась помощь испанцам в организации встреч с подобной агентурой.

Во Франции была организована нелегальная закупка и переброска в Испанию 20 французских военных самолетов для испанской республиканской армии, в том числе машин новейшей конструкции.

Организация разведывательно-диверсионной работы стала одной из основных заслуг советской разведки. В ней участвовали: С. А. Ваупшасов, Н. А. Прокопюк, К. П. Орловский, ставшие в годы Великой Отечественной войны Героями Советского Союза, прославленными партизанскими командирами; Г. С. Сыроежкин — Григорий Гранде, знаменитый участник операций «Синдикат-2» и «Трест»; десятки других советских разведчиков, в том числе выдающийся мастер "минной войны" И. Г. Старинов; старший советник Особого отдела Мадридского фронта Л. П. Василевский. Они не только преподавали в школе по подготовке командного состава разведывательно-диверсионных групп и отрядов для действий в тылу противника, но и лично участвовали в ряде операций.

Разведывательно-диверсионные подразделения успешно действовали на всех фронтах, неоднократно проникая в глубокий тыл противника. Вызываемая их действиями паника, постоянное напряжение и страх, нагнетаемые "проделками красных динамитчиков", сковывали активные действия франкистских войск, отвлекали их силы с переднего края. В августе 1937 года три тыловые провинции даже были объявлены на военном положении.

Осенью 1937 года испанским командованием был создан 14-й специальный корпус, объединявший все партизанские подразделения при сохранении советников НКВД и РУ Генштаба Красной армии. Это позволило централизовать и еще больше активизировать партизанскую войну.

Однако в конце 1938 года, без учета мнения советской стороны, эти подразделения были переформированы в роты и приданы отдельным воинским соединениям. Операции в глубоком тылу врага были сокращены, а затем и прекращены. Их противники мотивировали свое решение тем, что подобный вид борьбы является инородным для Испании, забывая о том, что именно партизанская война — герилья — победила войска Наполеона в этой стране.

Республиканская Испания, по существу, не имела собственной контрразведывательной службы, и советским разведчикам пришлось создавать ее заново. Так были образованы специализированные контрразведывательные подразделения в областных центрах, крупных городах, штабах и соединениях республиканской армии и в интернациональных бригадах. Результаты не заставили себя ждать. Уже вскоре были раскрыты и ликвидированы подпольные франкистские организации "Единая Испания" и "Испанская фаланга"; обезврежена сеть франкистских, германских и итальянских агентов в армии и в полиции. Были разоблачены заговорщики, участники "пятой колонны" в государственных и военных учреждениях, политических партиях, профсоюзах. Но, хотя по "пятой колонне" были нанесены чувствительные удары, до конца разгромить ее не удалось. Она сохранила свои структуры в столице, причем настолько мощные, что еще до вступления франкистских войск в Мадрид они сумели захватить в городе главные стратегические пункты.

Советские разведчики не только оказывали помощь испанским коллегам, но и пользовались их поддержкой. Франкисты потопили советские теплоходы «Комсомол», "Тимирязев", «Благоев». Экипажи двух теплоходов были захвачены, подверглись издевательствам, но, находясь около года в фашистских застенках, проявили стойкость и мужество. Борьбу моряков возглавили капитан Г. А. Мезенцев и помполит А. М. Кульбер. Были также взяты в плен четыре советских летчика. По просьбе резидентуры, испанские друзья обменяли советских заложников на группу агентов "пятой колонны", приговоренных к расстрелу.

Трудности в организации контрразведывательной работы заключались и в том, что каждая партия, входящая в коалицию республиканцев, стремилась иметь свою контрразведку, зачастую действовавшую против своих же союзников. Анархисты доходили до того, что публично разоблачали (с опубликованием портретов в печати) тех сотрудников полиции, которые ловили франкистских агентов, проникших в анархистские ряды, самих агентов брали под защиту.

Особое место в работе советской разведки в Испании заняла борьба с организацией испанских троцкистов — ПОУМ (Объединенной марксистской рабочей партией). Сталин придавал ей особое значение. Дело в том, что гражданская война в Испании совпала по времени с кампанией борьбы с троцкизмом в СССР и в международном рабочем движении. Дошло до того, что в 1937 году борьба Сталина с Троцким и троцкизмом стала заслонять перед ним борьбу с Франко.

В мае 1937 года испанские коммунисты, поддерживаемые НКВД, развернули кампанию по ликвидации ПОУМ. Многие рядовые члены ПОУМ были казнены по приговору дисциплинарного суда, некоторые из руководящих деятелей партии и лиц, сочувствовавших ей, погибли при подозрительных обстоятельствах, как, например, бывший сподвижник Троцкого К. Ландау, сын бывшего меньшевистского лидера Р. Абрамовича, М. Рейн и другие.

Печальная судьба постигла Андрэу Нина, бывшего личного секретаря Троцкого в Москве, основавшего в 1935 году ПОУМ и являвшегося вплоть до декабря 1936 года министром юстиции в правительстве Каталонии. Подстрекаемые Нином поумовцы даже приглашали Троцкого жить в Барселоне, провозглашая необходимость свергнуть "буржуазную демократию" Народного фронта, поддерживаемого коммунистами. Этого вызова Сталин перенести не мог и приказал устранить Нина. Его указание по времени совпало с получением информации о подготовке ПОУМ и испанских анархистов к вооруженному мятежу и свержению законного правительства. Путч действительно произошел в начале мая 1937 года и после кровопролитных боев был подавлен. 16 июня 1937 года Нин и 40 других лидеров ПОУМ были брошены в тюрьму на основании умело сфальсифицированных Орловым документов об их связях с Франко. ПОУМ сразу же была объявлена вне закона, а ее газета «Баталия» закрыта.

21 июня в прессе появились слухи о том, что Нин исчез из тюрьмы. Сообщалось, что его похитителями были говорящие по-немецки члены Интернациональной бригады, которые вывезли его в парк Эль Пардо, к северу от Мадрида, где он был убит. В других испанских газетах появилось сообщение, что Нин бежал.

В официальном коммюнике министерства юстиции было сказано, что Нин исчез из тюрьмы и "до сих пор все, что было сделано, чтобы найти его и его охрану, оказалось безрезультатным". В похищении и убийстве Нина был обвинен советский резидент Орлов, но он это обвинение категорически, "под присягой", отвергал до конца своих дней. Однако различные косвенные доказательства все же указывают на него как на организатора и участника этого дела.

После устранения Нина ПОУМ практически распалась и уже не представляла серьезной угрозы.

Еще одной важной операцией, в которой была задействована советская разведка, стал вывоз в СССР испанского золотого запаса. Осенью 1936 года на Орлова была возложена обязанность организовать отправку на хранение в СССР испанского золота — четвертого по величине золотого запаса в мире.

В банковских сейфах Мадрида хранились золотые слитки на сумму 783 миллиона долларов. В условиях приближения франкистов к столице 13 сентября 1936 года наличный золотой запас (155 миллионов долларов были переправлены во Францию в качестве оплаты за самолеты и танки, но там заморожены в силу "Пакта о невмешательстве") был тайно вывезен в огромную пещеру, вырубленную в горе над портом Картахена.

Руководители Испании Ларго Кабальеро и Негрин предложили отдать Советскому Союзу на хранение испанские золотые запасы. Сталин посчитал возможным и желательным получить их под стоимость оружия и услуг советников.

Операция проводилась в обстановке абсолютной секретности. Орлову даже запретили дать испанцам расписку в получении золота, под предлогом того, что таковая будет выдана в Москве по поступлении туда «груза». В целях зашифровки Орлов был снабжен документами, удостоверявшими, что он является представителем известного американского банка.

Советский военно-морской атташе, будущий адмирал и министр военно-морского флота СССР Н. Г. Кузнецов, договорился с командиром картахенской военно-морской базы о выделении 60 надежных подводников на пять дней для выполнения специального задания. Их отправили на охрану пещеры. По распоряжению Кузнецова, в целях безопасности груз был распределен между четырьмя судами; он также распорядился, чтобы испанский флот рассредоточил военные корабли на следования этих судов.

Из-за постоянных воздушных налетов переброска золота в порт и его погрузка на суда стали рискованным делом. Двадцать советских водителей-танкистов переоделись в испанскую форму и пустились в рискованный путь по коварным горным дорогам. Пришлось сделать несколько рейсов в безлунные ночи, с потушенными фарами, по узким серпантинам. Эта беспримерная эпопея продолжалась три ночи. Угроза исходила не только с неба, но и из-под земли: ведь нельзя было исключать того, что среди испанских моряков, охраняющих пещеру, найдется некто, кто поднимет бунт, и тогда вся затея провалится, вызвав не только огромные финансовые потери, но и международный скандал, а возможно, приведет и к падению республиканского правительства. Но все обошлось благополучно. Предателей не нашлось. Золото под бомбежками было погружено на советские суда, которые 6 ноября благополучно прибыли в Одессу. Там в условиях строгой секретности «груз» был перенесен в специальный поезд и доставлен в Москву.

После бегства Орлова работу резидентуры в июле 1938 года возглавил Н. И. Эйтингон, но эту работу вскоре пришлось свернуть. Началась переброска советских специалистов и деятелей КПИ в СССР. С января 1939 года резидентура работала практически во фронтовых условиях, радиостанция была перенесена в дальний пригород Барселоны, а затем в открытое поле. В феврале 1939 года резидентура внешней разведки Испании прекратила свое существование.

Лев Василевский покидал землю Испании одним из последних. Он вспоминал: "Пала Барселона. Десятки тысяч людей бежали к границе Франции. Бесконечной вереницей двигались машины, повозки, толпы беженцев. Временами появлялась вражеская авиация и безнаказанно расстреливала бегущих. Трупы убитых лежали по краям дороги. Отряды республиканцев прикрывали это бегство, спасая раненых и беженцев от жестокой мести фашистов.

Последнюю ночь на испанской земле мы провели в горном лесу на склоне Пиренеев… На рассвете мы перешли границу с Францией… Как хорошо, подумалось мне, что Грише Грандэ все это не довелось увидеть. Хотя я знал, что он не из сентиментальных людей, но пережить такое было нелегко".

Убийство Евгения Коновальца

В 1918 году после заключения Брестского мира германский кайзер создал "независимую Украину" под германским протекторатом, олицетворением которого стал фельдмаршал Герман фон Эйхгорн. Было образовано правительство, возглавлявшееся дотоле неизвестным русским кавалерийским генералом П. П. Скоропадским. Генерал, не знавший ни слова по-украински, получил титул гетмана Украины.

На Украине развернулась гражданская война. Петлюра, Махно, красные, немцы, белые, зеленые, Винниченко, Котовский, Щорс, «Цупчрезком», анархисты, французы, белогвардейцы, эсеры, "Комитет освобождения", «Директория» — все перемешалось в этом смертельном котле, которым в 1918–1920 годах была Украина.

Территорию страны делили между собой регулярные войска, партизанские отряды, бандитские шайки. Одной из них командовал Евгений Коновалец. В годы Первой мировой войны в качестве офицера корпуса "Сечевых стрельцов", входившего в состав австро-венгерской армии, воевал против России на Юго-Западном фронте. Попал в плен, в котором находился с 1915 по 1918 год, потом «развернулся» на Украине. Еврейские, политические и просто уголовные погромы стали его методом «борьбы» за самостийную Украину. Бывший председатель Директории В. К. Винниченко заявлял, что правительство будто бы даже боролось с ним. "Когда первый раз в Киеве был разгромлен профсоюз отрядом Коновальца, — вспоминал Винниченко, — я немедленно вызвал тех, кто производил погром… Но за первым погромом последовал второй, за ним третий…" Коновалец приобрел на Украине репутацию бандита и насильника. Постепенно Коновалец вырос в политическую фигуру, его имя упоминалось наряду с Петлюрой. После того как его банда потерпела сокрушительное поражение, его отряд в две тысячи сабель был окружен под Житомиром частями Красной армии и сдался — главари националистов приняли амнистию, дарованную правительством Украины. Покидая Украину, Коновалец увез с собой два чемодана с награбленным золотом, серебром и драгоценными камнями.

Гитлер познакомился с Коновальцем в 1922 году, неоднократно встречался с ним и с первого взгляда почувствовал к нему симпатию. Оба вынашивали планы захвата Украины в будущей войне. По предложению Гитлера, сторонники Коновальца проходили обучение в нацистской партийной школе в Лейпциге. Под руководством германской разведки Коновалец создал "Организацию украинских националистов" (ОУН), эмиссары которой появлялись всюду, где имелись значительные группы украинского населения: в СССР, Франции, Румынии, Чехословакии, Польше, Южной Америке, Канаде, США, и создавали ячейки ОУН.

В Германии для членов ОУН были открыты особые школы, где слушатели основательно изучали технику разведки, диверсий и террора. Первая такая школа была создана германским военным министерством в Данциге в 1928 году. Преподавали в ней офицеры германской разведки.

В конце 20 — начале 30-х годов члены ОУН, окончившие данцигскую школу, совершили ряд диверсионных и террористических актов в Польше. Особенно активизировались они в 1934 году, когда в Варшаве был убит польский министр Перацкий, а во Львове советский дипломат Майлов. После убийства Майлова председатель ОГПУ Менжинский издал приказ о разработке плана действий по нейтрализации террористических акций украинских националистов.

К этому времени в ОУН был внедрен проверенный агент ОГПУ Лебедь. Он был старым другом Коновальца и командовал пехотной дивизией. После бегства Коновальца в Польшу Лебедь был направлен им на Украину для организации подпольной работы ОУН. Здесь он был арестован, а затем завербован органами ОГПУ.

С целью подхода к Коновальцу и внедрения в ОУН, за границу под видом племянника Лебедя был выведен молодой сотрудник ОГПУ Павел Судоплатов. Ему удалось встретиться с Коновальцем и установить с ним неплохие отношения. Они систематически встречались, темы их бесед раз за разом становились серьезнее. Судоплатов выяснил планы Коновальца по подготовке административных органов для ряда областей Украины, которые предполагалось «освободить» в ближайшее время с помощью немцев; стало известно, что в распоряжении Коновальца уже имеются две бригады общей численностью около 2 тысяч человек. Удалось узнать о террористических актах ОУНовцев и о том, что они финансируются абвером — разведкой вермахта.

Однажды, когда Судоплатов гулял по Берлину с Коновальцем, их сфотографировал уличный фотограф, тут же передавший пленку Коновальцу. На протест Павла Коновалец отделался заявлением, что в этом нет ничего страшного и беспокоиться незачем. Это был, пожалуй, единственный неприятный эпизод в работе разведчика, так как Коновалец с каждым днем относился к нему все лучше и доверял все больше. Их отношения постепенно перерастали в "дружеские".

Судоплатов, выполнив первую часть задания, вернулся на Родину. О результатах его работы было доложено самому Сталину. Павел был награжден орденом Красного Знамени. В 1937–1938 годах он неоднократно выезжал на Запад в качестве курьера, будучи оформленным радистом на торговом судне, капитан которого якобы «сочувствовал» националистам.

Судоплатов вместе с наркомом внутренних дел Ежовым был приглашен к Сталину. Разведчик доложил о положении в среде украинских националистов и о роли Коновальца, который представлял реальную угрозу, готовясь к войне с СССР вместе с немцами.

После этой беседы по указанию генсека был разработан план оперативных мероприятий против ОУН. Когда его докладывали Сталину, один из руководителей Украины, Г. И. Петровский, доложил, что на Украине Коновалец заочно приговорен к смертной казни за тягчайшие преступления против украинского народа: он отдал приказ и лично руководил казнью рабочих киевского «Арсенала» в январе 1918 года.

После этого Судоплатову было приказано лично ликвидировать Коновальца.

Было разработано несколько вариантов операции. По первому предполагалось убийство в упор из пистолета. Но от него отказались.

По второму предполагалось вручить Коновальцу «подарок» с вмонтированным взрывным устройством и часовым механизмом. Инженер Тимашков изготовил устройство, помещенное в коробку шоколадных конфет, которые очень любил Коновалец. Принцип его действия заключался в том, что устройство включалось после перевода коробки из вертикального положения в горизонтальное. Взрыв должен был произойти через полчаса после этого, что давало возможность уйти до того, как мина сработает.

Руководитель операции Шпигельглас намекнул Судоплатову, что в случае провала операции и угрозы захвата противником он должен повести себя как настоящий мужчина, то есть покончить жизнь самоубийством. Ему вручили сезонный железнодорожный билет, действительный на всей территории Западной Европы, фальшивый чехословацкий паспорт и 3000 американских долларов, посоветовали после «ухода» сменить верхнюю одежду в ближайшем магазине.

Судоплатов отплыл из Ленинграда в качестве радиста на грузовом судне «Шилка». Из Норвегии он позвонил Коновальцу и договорился о встрече в Роттердаме, в ресторане «Атланта». Ресторан был удобен тем, что находился всего в десяти минутах ходьбы от вокзала. Тимашков, сопровождавший Судоплатова в поездке, зарядил устройство перед тем как Павел сошел на берег. Капитан получил указание: в случае, если Судоплатов не вернется до четырех часов дня, отплыть без него.

23 мая 1938 года в 11.5 °Cудоплатов и Коновалец встретились в ресторане «Атланта». Павел сказал, что свидание должно быть очень коротким, так как он обязан вернуться на судно, однако в 17.00 они смогут побеседовать «по-настоящему». Договорились о следующей встрече. Павел, достав из нагрудного кармана, положил на стол "подарок с Украины" и покинул Коновальца, едва сдерживая инстинктивное желание поскорее убежать.

В первом же магазине он купил шляпу и светлый плащ, а при выходе услышал слабый хлопок, напоминавший звук лопнувшей шины, и увидел, как в сторону ресторана побежали люди. На ближайшем поезде он отправился в Париж.

На следующее утро на станции метро Судоплатов встретился с работником резидентуры Агаянцем и передал ему текст телеграммы, которую следовало отправить в Москву: "Подарок вручен. Посылка сейчас в Париже, а шина автомобиля, в котором я путешествовал, лопнула, пока Я ходил по магазинам". Агаянц ничего не понял из этой абракадабры, да ему это и не требовалось. Кому надо, тот понял!

После этого Судоплатов около двух недель скрывался на явочной квартире, затем перебрался в Испанию, а уже оттуда домой.

Сначала настораживало то, что эмигрантские русские газеты ничего не сообщали о событии в Роттердаме. Затем появились статьи о странном происшествии, при котором украинский националистический лидер Коновалец, путешествовавший по чужому паспорту, погиб при взрыве на улице. Его личность оставалась не выясненной полицией до позднего вечера.

Местная полиция, узнавшая от сотрудников Коновальца о том, что он должен был встретиться со своим другом, радистом на советском судне, провела проверку на всех советских кораблях, стоявших в порту Роттердама. Опознание проводилось по фотографии, сделанной когда-то в Берлине.

В газетных сообщениях выдвигались три версии: либо Коновальца убили большевики, либо соперничающая группировка украинцев, либо поляки — в отместку за убийство Перацкого. Американские писатели Сайерс и Кан выдвинули свою версию в книге "Тайная война против Америки":

"В том же (1938) году Гитлер и полковник Николаи решили, что главарь ОУН — Коновалец — знает слишком много тайн германского правительства и приобрел такие международные связи, что в дальнейшем может оказаться трудным держать его в руках. По этим соображениям они организовали вручение Коновальцу, находившемуся в то время на съезде украинских националистов в Роттердаме, особого "подарка".

У входа в зал заседаний один из помощников Коновальца, доверенный агент гестапо, подал своему шефу сверток, сказав, что это предназначено лично ему. Когда Коновалец развернул сверток, находившаяся в нем бомба разорвала его на куски. Таким образом Коновалец стал «мучеником» украинского националистического движения. Высокопоставленные нацисты после этого не раз говорили, и по всей вероятности искренно, что после смерти полковник Коновалец оказался им еще полезнее, чем при жизни.

Когда Коновалец был устранен, организация ОУН в международном масштабе пошла ускоренным темпом".

Однако в то время гибель Коновальца вызвала раскол в ОУН. В ходе борьбы за власть внутри ОУН между Бандерой и официальным преемником Коновальца Мельником погибли видные боевики и сторонники Коновальца, которых уничтожили бандеровцы.

"Устранение" Троцкого

Троцкий и Сталин были личными врагами не на жизнь, а на смерть. Оба ненавидели друг друга, и примирения между ними быть не могло. Правда, после 1929 года, когда Троцкий был выдворен из СССР и жил то в Турции, то в Норвегии, то во Франции, а с 1937 года — в Мексике, реальных сил у него было немного. На созванный им съезд IV Интернационала явилось только двадцать его сторонников. С другой стороны, троцкисты могли организовать и более серьезные акции. Например, во время гражданской войны в Испании местные троцкисты — ПОУМовцы — вместе с анархистами подняли восстание на республиканской территории, которое могло обернуться трагедией, — они фактически открыли фронт, и республиканцы вынуждены были отозвать дивизию с передовых позиций, чтобы подавить мятеж.

Основная сила Троцкого была в его пропагандистских статьях, главным объектом нападок в которых был Сталин. Вот лишь один пример.

Свою злую статью об услугах Сталина Германии Лев Троцкий так и назвал: "Сталин — интендант Гитлера". В этой статье он писал, что Сталин "больше всего боится войны. Об этом слишком ярко свидетельствует его капитулянтская политика… Сталин не может воевать при всеобщем недовольстве рабочих и крестьян и при обезглавленной им армии".

Но троцкисты не ограничивались только антисталинской пропагандой. Она постепенно переросла в антисоветскую пропаганду, наносящую ущерб не лично Сталину, а Советскому Союзу, лишить который позиции лидера мирового коммунистического движения троцкисты стремились. Сталин полагал, что действия Троцкого серьезно угрожают Коминтерну.

Как свидетельствует один из руководителей советской разведки П. А. Судоплатов, на узком совещании в сентябре 1938 года Сталин сказал:

— В троцкистском движении нет важных политических фигур, кроме самого Троцкого. Если с Троцким будет покончено, угроза Коминтерну будет устранена… Троцкий должен быть устранен в течение года, прежде, чем разразится мировая война…

Сталин явно предпочитал обтекаемые слова, вроде «акция» (вместо "ликвидация") и «устранение» (вместо "убийство"), и сказал, что в случае успеха акции "партия никогда не забудет тех, кто в ней участвовал, и позаботится не только о них самих, но обо всех членах их семей".

Руководителем «акции», которая получила название «Утка», был назначен опытный разведчик Н. Эйтингон. Никто лучше его не знал агентуру, осевшую в Мексике после окончания гражданской войны в Испании. Он также хорошо знал агентуру в Западной Европе и в США и сумел самостоятельно сколотить две группы из числа этих агентов. Одна из групп получила кодовое название «Конь», другая — "Мать".

Первой группой руководил знаменитый мексиканский художник Давид Альфаро Сикейрос, ветеран гражданской войны в Испании, где он командовал бригадой, второй — Каридад Меркадер, испанская революционерка, отважная и самоотверженная женщина. Ее старший сын погиб в бою с франкистами; средний, Рамон, воевал в партизанском отряде; младший, Луис, в 1939 году приехал в Москву в числе других испанских детей, спасенных от войны.

Обе группы действовали совершенно самостоятельно и не знали о существовании друг друга. И задачи перед ними стояли разные. Если группа «Конь» готовилась к штурму виллы Троцкого в Койякане, пригороде Мехико, то группа «Мать» стремилась к глубокому проникновению в окружение Льва Троцкого. Дело в том, что в его окружении не имелось ни одного советского агента. Из-за этого стопорилась и работа первой группы — ведь не было плана виллы, была неизвестна система охраны и допуска на виллу, ничего не знали о распорядке дня Троцкого.

Путь в окружение Троцкого лежал через сердце женщины. Для того чтобы завоевать его, молодой, красивый, энергичный Рамон Меркадер был отозван из рядов испанских партизан и направлен в Париж, где находилась штаб-квартира троцкистских организаций, которую возглавлял сын Троцкого Лев Седов.

Рамон (под кличкой "Раймонд") вошел в троцкистские круги, но держался там независимо, не «встревал» в их дела и не пытался завоевать доверие. Зато познакомился с сестрой сотрудницы секретариата Троцкого Рут Агелов, которая одновременно являлась связником с его сторонниками в США. Эта сестра, Сильвия, жила в Нью-Йорке. Встречу с ней осуществили путем хитроумной комбинации. Доверенная нью-йоркской резидентуры, Руби Вайль познакомилась и подружилась с Сильвией, затем "получила наследство" и пригласила ее в Париж, где 1 июля 1938 года в кафе они «случайно» встретились со "старым приятелем семьи Вайль" Рамоном. Он быстро сблизился с Сильвией, последовали частые встречи, совместные поездки, речь зашла о браке. Но Сильвии пришлось возвращаться в Нью-Йорк. Некоторое время спустя там появился и Рамон, с поддельным канадским паспортом на имя Фрэнка Джексона.

В октябре 1939 года он перебрался в Мексику, а в январе 1940 года туда же вслед за ним приехала Сильвия. Пользуясь рекомендацией своей сестры, она встретилась с Троцким и два месяца работала его секретаршей. Об истинной роли «Раймонда» она ничего не знала.

Во время пребывания Сильвии в Мехико он не делал попытки проникнуть на виллу, но ежедневно заезжал за девушкой; охрана привыкла к нему. В марте 1940 года Рамона впервые пригласили на виллу. С тех пор он побывал там (по записям в журнале охраны) 12 раз, провел в общей сложности более 5 часов, несколько раз в саду встречался с Троцким и беседовал с ним.

Меркадер добыл полезную информацию о системе охраны превращенной в крепость виллы и ее обитателях и передал ее Эйтингону, который в это время находился в Мехико и поддерживал постоянную связь с Сикейросом, непосредственным руководителем террористической группы, в которой не было ни одного советского агента, а только его личные друзья.

24 мая 1940 года около четырех часов утра группа из 20 человек, одетая в униформу мексиканских полицейских и военнослужащих, под командой Сикейроса подошла к воротам виллы-крепости. Вызвали звонком дежурного — это был Роберт Шелдон Харт, американец, который открыл калитку и впустил нападавших. Они схватили и заперли в закрытых помещениях охранников, отключили звуковую сигнализацию. Поднявшись наверх, заняли позиции вокруг спальни Троцкого и открыли огонь из ручного пулемета и стрелкового оружия, выпустив более 200 пуль. Троцкий и его жена, соскользнув с постели, спрятались под ней и остались невредимыми.

Нападавшие, окончив стрельбу и захватив с собой Шелдона Харта, скрылись на двух автомашинах. Своего пленника, посчитав его американским агентом (что соответствовало действительности), они убили, а сами рассеялись по окрестностям.

Полиции удалось выйти на след покушавшихся. Были задержаны второстепенные участники нападения, остальные, кроме Сикейроса, сумели скрыться. Художника задержали только в июле 1940 года, но решением президента, большого поклонника его таланта, Сикейроса отпустили, и он выехал из страны. Перед этим он заявил, что целью нападения было не убить Троцкого, а вызвать психологический шок и использовать его в качестве протеста против проживания Троцкого в Мексике.

Вскоре из Мехико поступило сенсационное сообщение: 20 августа 1940 года совершено покушение на Троцкого, получившего смертельное ранение, от которого он скончался вечером следующего дня.

Что же произошло на вилле Койякане?

Когда Рамон в период работы Сильвии секретарем Троцкого (январь — март 1940 года) ежедневно заезжал за ней, он познакомился и «подружился» с гостившими у Троцкого его старыми друзьями Маргаритой и Альфредом Росмерами. Как свой человек — жених Сильвии, приятель Росмеров — он и был воспринят Троцким и его супругой. Как-то раз, в августе 1940 года, Рамон (он был известен Троцкому и его окружению как бельгийский подданный Жак Морнар) показал Троцкому свою статью о троцкистских организациях в США и попросил его высказать свои замечания. Троцкий взял эту статью и предложил Району зайти к нему 20 августа для обсуждения статьи.

В этот день Рамон пришел на виллу вооруженный пистолетом, ледорубом и ножом, спрятанным в подкладке пиджака. Нож был нужен на тот случай, если охрана обнаружит и предложит сдать пистолет и ледоруб. Но его никто не остановил, и он спокойно вошел в кабинет Троцкого. Тот сел за стол, положив статью перед собой, и стал высказывать свое мнение. Рамон стоял сзади, как бы внимательно прислушиваясь к замечаниям «учителя». Затем достал ледоруб, немного размахнулся и ударил Троцкого по голове. Удар не оказался смертельным — Троцкий обернулся, дико закричал и вцепился зубами в руку Меркадера. Ворвавшаяся охрана схватила Рамона, зверски, до полусмерти, избила его и скрутила.

Троцкий был доставлен в госпиталь, где 21 августа 1940 года умер.

Рамона Меркадера поместили в тюрьму. Началось длительное следствие. От него требовали чистосердечного признания, которого, однако, ни тогда, ни впоследствии не получили. Через бельгийского посланника было установлено, что Рамон не является бельгийским подданным Жаком Морнаром. Однако Рамон стоял на своем, подтверждая версию, изложенную в письме, которое он передал старшему медицинской кареты, когда его везли после задержания. В письме говорилось, что он, Жак Морнар, бельгийский подданный, приехал в Мексику по предложению одного из членов IV Интернационала (фамилия не названа), чтобы войти в контакт с Троцким. От него же получены деньги на поездку и паспорт на имя Фрэнка Джексона. Далее в письме подробно излагались мотивы убийства: разочарование в теории и практике троцкизма в результате знакомства с Троцким, а особенно после того, как Троцкий высказал намерение отправить его в СССР для совершения террористических актов и убийства Сталина. К тому же Троцкий возражал против его женитьбы на Сильвии.

Не получив признания, следствие стало применять меры морально-психологического и физического воздействия. В полицейском участке истязания продолжались несколько недель. В ходе предварительного следствия Рамон семь месяцев содержался в подвале, "являясь, — как говорится в официальном меморандуме, — объектом неслыханных издевательств и унижений… Он был на грани потери зрения".

Только в мае 1944 года суд федерального округа Мехико вынес приговор: 20 лет тюремного заключения (высшая мера наказания в стране). Рамону Меркадеру пришлось пробыть в тюрьме 19 лет, 8 месяцев и 4 дня. За это время он перенес несколько тяжелых заболеваний. Однако ни разу не усомнился в правоте своего дела и не дал никаких признательных показаний.

Его пребывание в тюрьме скрашивала зародившаяся у него любовь к сестре одного из заключенных — Рокелии Мендоса. Она оказывала ему моральную и материальную помощь, надежно, уверенно и смело выполняя роль связника. Рамон и Рокелия поженились и счастливо жили до конца его дней.

6 мая 1960 года Рамон был освобожден. Через Кубу он прибыл в СССР, где 8 июня ему была вручена Золотая Звезда. Он стал первым разведчиком, получившим при жизни звание Героя Советского Союза. Рамон и Рокелия жили в СССР до 1974 года, но северный климат тяжело сказывался на их здоровье, и они переехали на Кубу, где Рамон скончался в 1978 году. Согласно его последней воле, урна с его прахом захоронена в Москве.

Длительное время не было известно, кем же на самом деле был "Жан Морнар". Лишь несколько лет спустя после суда троцкисты установили, что осужденный — испанец Рамон Меркадер. Его опознали по фотокарточке несколько испанцев, бывших участников интернациональных бригад, вспомнили и ранение в правое предплечье (это подтвердилось при его осмотре в тюремной больнице). В испанских полицейских архивах обнаружились отпечатки пальцев Рамона, которого арестовывали в 1935 году в Барселоне за коммунистическую деятельность.

Мать Рамона и Эйтингон в день покушения находились в Мехико и ожидали его в машине неподалеку от виллы Койякане. Они видели, как к дому Троцкого с ревом летели полицейские и санитарные машины. Но Рамон не появился.

Около 10 часов вечера, мексиканское радио сообщило подробности покушения. Немедленно после этого Эйтингон и Каридад Меркадер покинули Мексику. Некоторое время они пробыли на Кубе, затем выехали в США, а оттуда в СССР. После войны Каридад жила в Париже, где с ней встречалась советская разведчица Зинаида Батраева, передававшая весточки от сына. Как рассказывала Батраева автору этих строк, «Мать» постоянно спрашивала ее: "Неужели советская разведка — такая сильная — не может организовать побег моего сына?"

Действительно, вопрос о побеге Рамона неоднократно обсуждался, и даже было дано поручение резидентурам в Нью-Йорке и Мехико организовать его. Однако ничего не получилось. К тому же и сам Рамон высказался против этих попыток, что при его преданности делу вполне можно объяснить нежеланием причинить ущерб советской разведке в случае провала. Не удались и попытки освободить Рамона досрочно по амнистии или помилованию.

Прах Меркадера покоится на Кунцевском кладбище под именем Рамона Ивановича Лопеса, Героя Советского Союза.

Картины коммуниста Давида Сикейроса украшают одно из самых «капиталистических» зданий Нью-Йорка — "Рокфеллер-центр".

А троцкизм как политическое течение практически прекратил свое существование после гибели Льва Троцкого.

Прибалтийская ставка немецкой разведки

Чтобы понять обстановку в Прибалтике накануне Второй мировой войны и направленность операций немецкой разведки в этом районе, нужно сначала заглянуть в прошлое.

Согласно Ништадтскому мирному договору 1721 года между Россией и Швецией, завершившему Северную войну 1700–1721 годов, Россия получила, в частности, Лифляндию с Ригой, Эстляндию с Ревелем и Нарвой, острова Эзель и Даго и другие районы Прибалтики. Таким образом, Россия вернула себе захваченные ранее Швецией земли и утвердилась на Балтийском море.

После Октябрьской революции 1917 года в Латвии, Литве и Эстонии была установлена советская власть. Но она просуществовала недолго. Уже в 1920 году в странах Прибалтики возникли режимы, которые в течение двух десятилетий вели враждебную политику по отношению к СССР ориентируясь на западные державы. Особенно опасным был курс на сближение этих стран (их именовали "лимитрофы") с гитлеровской Германией, который таил в себе угрозу их превращения в плацдарм для нападения на СССР.

Немцы в отношении лимитрофов имели вполне определенные намерения.

Приведу весьма характерный документ, касавшийся этой проблемы. 2 мая 1939 года сотрудник Риббентропа д-р Клейст излагал немецкие намерения следующим образом:

"В прибалтийских государствах… не будет иметь места применение силы, оказание давления и угрозы (экономические переговоры с Литвой мы ведем, соблюдая в высшей степени лояльность и любезность). Таким способом мы достигнем нейтралитета прибалтийских государств, то есть решительного отхода их от Советского Союза. В случае войны нейтралитет прибалтийских стран для нас так же важен, как и нейтралитет Бельгии или Голландии. Когда-нибудь позже, если это нас устроит, мы нарушим этот нейтралитет, и тогда, в силу заключенных нами ранее пактов о ненападении, не будет иметь места механизм соглашения между прибалтийскими государствами и Советским Союзом, который ведет к автоматическому вмешательству СССР".

Итак, вот какой была цель: сначала обеспечить нейтралитет, то есть «отход» прибалтийских государств от СССР, а затем нарушить этот нейтралитет и захватить Эстонию, Литву и Латвию.

Учитывая все эти обстоятельства, Советский Союз в сентябре 1939 года, после раздела Польши, предложил Эстонии, Латвии и Литве подписать пакты о взаимной помощи, что и было сделано в сентябре-октябре того же года. Правительства этих стран пошли на это, не без основания опасаясь Германии (ведь Гитлер к этому времени уже «оттяпал» у Литвы Клайпеду), из двух зол выбирая меньшее. Советский Союз обязался оказывать этим странам помощь всеми средствами, включая военные, в случае нападения или угрозы нападения на них со стороны любой европейской державы. Для обеспечения выполнения взятых на себя обязательств СССР получил право разместить в прибалтийских странах войска и создать на их территории морские и воздушные базы. (Дальнейшее развитие событий привело к тому, что в 1940 году Эстония, Латвия и Литва вошли в СССР на правах союзных республик. При этом следует подчеркнуть, что в то время большинство населения прибалтийских стран — рабочие, крестьяне, интеллигенция — приветствовали такое развитие событий. Об этом свидетельствуют не только официальные заявления, итоги выборов и пропагандистские статьи в газетах, но и откровенные донесения советских разведывательных органов.)

Более того, эти настроения фиксировали и органы безопасности самих прибалтийских стран. Примером тому может служить Бюллетень департамента государственной безопасности Литвы от 16 октября 1939 года. Оценивая происходившие 11–12 октября 1939 года многочисленные собрания и митинги фабричных, заводских рабочих и других слоев трудящихся в разных местах Литвы, на которых выражалась благодарность Советскому Союзу за освобождение и передачу Литве Вильнюса и Вильнюсского края, в Бюллетене, в частности, отмечалось: "События этих дней показали, что среди наших рабочих коммунистическая агитация находит себе неплохую почву. Влиянию коммунистов поддается немало и тех рабочих, которые раньше с коммунистической деятельностью ничего общего не имели".

Однако командования эстонской, латвийской и литовской армий разрабатывали планы нападений на советские гарнизоны, в том числе планы совместных военных действий.

Одновременно правящие круги этих стран втайне устанавливали новые и расширяли уже имеющиеся связи с германской разведкой, которая в эти годы вовсю развернула свою деятельность в Прибалтике. Одной из главных задач немецкой разведки стало создание в лимитрофах своей "пятой колонны". Этому способствовало, в частности, прибытие в Латвию, Литву и Эстонию так называемых репатриационных комиссий, служивших прикрытием для германских спецслужб.

Эти комиссии поначалу занимались репатриацией в Германию лиц немецкой национальности. Но затем, не прекращая своего существования, прекратили отправку немцев в Германию, а проведенную при репатриации работу по регистрации немцев использовали для вербовки агентуры. Под разными прикрытиями действовали как легальные, так и нелегальные немецкие организации: «Культурфербанд» НСДРП (НСДАП), ФДРД — "Союз немцев рейха", «Гитлерюгенд», "Арбайтсфронт" — "Рабочий фронт", НСФ — Национал-социалистский союз женщин, "Союз германских девушек", спортивные клубы, религиозные союзы и т. п. Они активно вели фашистскую агитацию и шпионскую работу по указаниям германских разведчиков.

Под видом туристов и коммерсантов в Прибалтику зачастили немецкие разведчики. Интересно, что «спортивные» объединения вдруг принялись за строительство стадионов, которые, как сообщала агент планировалось использовать в качестве аэродромов.

Одновременно определенные круги прибалтийских государств проводили скрытый зондаж в Германии, стремясь получить от нее поддержку в осуществлении антисоветских планов. В конце февраля 1940 года президент Литвы А. Сметона направил в Берлин директора Департамента государственной безопасности МВД с секретной миссией, которая заключалась в том, чтобы получить согласие Германии установить над Литвой протекторат или взять ее под свою политическую опеку. Германское правительство обещало сделать это осенью 1940 года, после завершения военных операций на Западе. Рассчитывая на поддержку фашистской Германии, правящие круги Литвы стали прибегать к провокационный действиям против гарнизонов советских войск. Были случаи похищения советских военнослужащих, к ним применяли насилие, пытаясь получить от них секретные сведения.

По признанию генерала Г. Пикенброка, одного из ближайших помощников Канариса, начальника «Абвер-I», фашистская Германия в подрывной деятельности против СССР активно использовала разведки националистов прибалтийских республик. И Канарис и Пикенброк до середины 1940 года неоднократно посещали Прибалтику, особенно Эстонию, где сумели войти в тесный контакт с ее спецслужбами. Вот выдержки из показаний Пикенброка, данных в 1946 году:

"Разведка Эстонии поддерживала с нами очень тесные связи. Мы постоянно оказывали ей финансовую и техническую поддержку. Ее деятельность была направлена исключительно против Советского Союза.

В Эстонии часто бывал сотрудник абвера, корветтен-капитан Целлариус, на которого была возложена задача наблюдения за советским Балтийским флотом, его положением и маневрами. С ним постоянно сотрудничал работник эстонской разведки капитан Пичерт.

Перед вступлением в Эстонию советских войск нами заблаговременно была оставлена там многочисленная агентура, с которой мы поддерживали регулярную связь и получали интересующую нас информацию. Когда там установилась Советская власть, наши агенты активизировали свою деятельность и до самого момента (немецкой) оккупации страны снабжали нас необходимыми сведениями, содействуя тем самым в значительной мере успеху немецких войск. Некоторое время Эстония и Финляндия являлись основными источниками разведывательной информации о советских вооруженных силах". "Мы получали информацию от разведок пограничных с Россией стран, например Финляндии и Эстонии, которые по заданиям германской разведки засылали в Россию своих агентов".

Конечно, сведения о советских войсках собирали не только в Эстонии. Вот краткая выдержка из письма коменданта города Вильнюса начальнику полиции города Вильнюса и Вильнюсского уезда:

"Прошу Вас приказать начальникам полицейских отделений собирать сведения о войсках СССР на территории Литвы по следующей выдержке из указаний 2-го отдела штаба Вильнюсского соединения: о войсках СССР, передвижении войск, составе замеченных единиц и направлении передвижения… вооружении… настроении солдат СССР… отношении военнослужащих СССР к своему внутреннему строю… Сведения посылать ежедневно в 7.00–8.00 и в 17.00–18.00".

Ясно, что и эти сведения уходили к немцам. Это подтверждается выдержкой из сообщения 2-го бюро Генерального штаба французской армии от 8 марта 1940 года (ставшего достоянием советской разведки):

"Немецкая служба разведки в Каунасе, располагающая большим количеством агентов, имеет… связь между немецким военным атташе и частью литовской полиции… Разведка против СССР: основной центр этого рода деятельности находится в Вильно… на улице Мицкевича (адрес)… именно здесь находится центр немецкой разведки, работающей против Советского Союза… сведения передаются литовскому агенту, работающему в пользу Германии (фамилия, адрес)… В январе из Германии в Вильно прибыл один из главных руководителей немецкой разведки… Как стало известно, его деятельность в основном была направлена против Советов".

Безусловно, немецкая разведка, понимая, что немцы будут находиться под постоянным наблюдением советской контрразведки, основной упор делала на приобретение агентуры из числа литовских граждан. Вот отрывок из трофейного документа — докладной записки руководителя реферата III D в Главное управление имперской безопасности Германии от 10 января 1940 года: "…любой разведке, работающей против СССР в этих и с помощью этих (прибалтийских. — И.Д.) стран, будет заранее обеспечен успех в силу того, что имеются значительные слои литовского, латышского и эстонского населения, недовольные развитием событий последнего времени, настроенные против Советского Союза, большевизма, которые с охотой отдадут себя в распоряжение какой-либо разведки, работающей против СССР. По моему мнению, это обстоятельство должно быть серьезным образом учтено при намеченной активизации деятельности немецкой разведки… Используя это обстоятельство, можно добиться значительного успеха, если умело подойти к отдельным лицам из руководящих кругов Литвы, Латвии и Эстонии".

Это очень важный вывод, которым не преминули воспользоваться германские спецслужбы, а впоследствии и другие, видевшие в Советском Союзе своего главного противника.

На основании указания Гитлера об усилении деятельности всех секретных служб Германии против СССР были приняты меры по ее координации и заключению соответствующего соглашения между РСХА и генеральным штабом германских сухопутных войск. В начале июня 1941 года Гейдрих и Канарис на совещании офицеров абвера и командиров частей полиции и СД обсудили вопрос о взаимодействии между частями полиции безопасности, СД и абвером. Результаты совещания были доложены рейхсфюреру СС Гиммлеру. Именно тогда было окончательно утверждено создание «айнзатцгрупп» и «айнзатцкомандо» формирований, создававшихся для совершения массовых убийств десятков тысяч людей на оккупированной территории. В составе этих групп оказались добровольцы из числа эстонских, латвийских и литовских националистов.

Из показаний ответственного сотрудника абвера полковника Эрвина Штольца:

"Абвером II были также подготовлены особые отряды для подрывной деятельности в советских прибалтийских республиках. Германским агентам в Литве было, например, дано задание захватить железнодорожный туннель и мосты близ Вильнюса. В Латвии диверсионные отряды должны были захватить мосты через Западную Двину. Все захваченные стратегически важные объекты должны были охраняться нашими диверсионными отрядами от разрушения и удерживаться до подхода регулярных германских войск".

Инцидент в Венло

Одной из причин неудач английской разведки в Западной Европе в начале Второй мировой войны была катастрофа, которая сокрушила главную резидентуру в Голландии в 1939 году. Континентальный центр операций британской секретной службы, руководимой адмиралом Синклером, располагался в Гааге по адресу: Неве Уитвег, 15, кстати по соседству с домом, где в 1915 году жила Мата Хари. Главой европейского офиса был майор Г. Р. Стивенс, а его заместителем — капитан С. Пайн Бест.

Летом 1939 года эти офицеры познакомились с немцами, выдавшими себя за антифашистов и предложившими поставлять секретную военную и политическую информацию.

После нескольких встреч в отеле «Паркцихт» в Амстердаме было решено провести встречу двух английских офицеров с д-ром Шеммелем и генералом фон Виттерсхаймом и другими немецкими офицерами в Венло. Переговоры были продолжены 3 сентября 1939 года, то есть уже после начала войны. Англичане информировали своих руководителей в Лондоне и получили следующую инструкцию: чтобы избежать какого-либо недовольства со стороны властей нейтральной Голландии, строго секретно информировать о своих действиях шефа голландской секретной службы. Это было сделано, и глава голландской военной разведки генерал-майор ван Ооршот, правда без особой охоты, дал согласие на проведение англо-германских переговоров на голландской территории. Он поставил условие, что британских офицеров будет сопровождать офицер голландской разведки лейтенант Даниэль Клоп.

Переговоры были продолжены 19 и 30 октября и 7 ноября в Венло. В этот день англичанам сообщили, что генерал Виттерсхайм прибудет на встречу в 16 часов 9 ноября. К этому часу они подъехали к самой германской границе, и "д-р Шеммель" сказал, что генерал появится, когда он взмахнет рукой.

Такова английская версия событий, происходивших до этого рокового момента.

Теперь как рассказывают о ней немцы, в частности бывший начальник гитлеровской разведки Вальтер Шелленберг в своих мемуарах.

В течение нескольких лет германский тайный агент Ф-479 работал в Голландии. Он попал туда в качестве политического беженца и, продолжая выступать в этой роли, сумел завязать контакт с английской секретной службой. Он сделал вид, будто имеет связь с сильной оппозиционной группой внутри вермахта, что очень заинтересовало англичан. Его доклады пересылались прямо в Лондон, и через него немецкая разведка наладила непрекращающийся поток дезинформации.

После начала войны заинтересованность англичан в легендированной оппозиционной группе усилилась. Они рассчитывали с помощью офицеров-заговорщиков свергнуть гитлеровский режим.

Чтобы еще глубже втянуть англичан в «игру», было решено устроить их прямые переговоры с "высокопоставленными представителями" оппозиционной группы.

В качестве «представителя» выступал сам Шелленберг. Ему была предоставлена полная свобода действий и поставлена задача: определить отношение английского правительства к возможному новому немецкому правительству, которое контролировалось бы германской армией, и узнать, захотят ли англичане заключить секретное соглашение с оппозиционной группой, которое при перемене власти привело бы к мирному соглашению.

Под именем капитана Шеммеля, в сопровождении одного из агентов, Шелленберг выехал в Голландию, где встретился с майором Стивенсом и капитаном Бестом, которых сопровождал лейтенант Коппенс. Те обещали группе всяческую поддержку и выразили желание встретиться с кем-нибудь из ее руководителей — генералов.

Шелленберг по молодости лет никак не выглядел генералом, поэтому он привлек к делу своего лучшего друга Макса де Криниса, профессора Берлинского университета и заведующего психиатрическим отделением знаменитой клиники Шарите. Элегантный, статный, высокообразованный полковник медицинской службы идеально подходил на роль генерала, заместителя руководителя оппозиции.

Несколько дней спустя, 30 октября, де Кринис, Шелленберг и его агент выехали в Голландию. Там их задержала голландская полиция, подвергнув детальному допросу и обыску, и хотя ничего предосудительного обнаружено не было, их продолжали держать в участке. «Выручили» задержанных англичане, которые очень сожалели о происшедшем недоразумении, но Шелленбергу было ясно, что само задержание, допрос и обыск — их рук дело, способ проверки партнеров по переговорам.

В этот день провели длительные «плодотворные» переговоры о будущем Германии и о формах сотрудничества, причем «генерал» (видимо, он назвался фон Виттерсхаймом, как об этом пишут англичане) держался важно, когда надо было кивал или вставлял дельные замечания, чем произвел на англичан хорошее впечатление. Переговоры завершились обильным ужином, а наутро Шелленберг сотоварищи отправились домой. Предварительно заехали на некую фирму по адресу Неве Уитвег, 15 (Шелленберг знал, что там находится английская резидентура). Гостей снабдили рацией английского производства и специальным шифром, а также вручили бумагу, обязывающую голландские власти предоставлять возможность связываться по секретному номеру телефона в случае повторения неприятных инцидентов. Договорились о дальнейшей работе и способах связи. В течение следующей недели немцы трижды связывались по радио с англичанами и, наконец, договорились организовать новую встречу 7 ноября в одном из кафе близ границы. Встреча вновь прошла вполне успешно, англичане пообещали свозить "капитана Шеммеля" и руководителя оппозиции в Лондон для переговоров на самом высоком уровне. В заключение договорились, что «Шеммель» попытается привезти руководителя оппозиции на следующую встречу на том же месте, в тот же час.

В хорошем настроении Шелленберг явился в Дюссельдорф, но там вдруг обнаружил, что у начальства резко изменилось настроение по отношению к проводимой операции. Ему намекнули, что фюрер еще не принял решения, но что он склоняется к мысли прервать переговоры. Ему казалось, что они и так зашли слишком далеко. По-видимому, всякий, даже фиктивный, разговор о его свержении воспринимался фюрером болезненно.

Но Шелленберг уже настолько втянулся в «игру», что на свой страх и риск связался с Гаагой по радио и подтвердил свою готовность встретиться на следующий день. Он и сам не знал, о чем будет говорить с англичанами, но решил потянуть время, чтобы не прерывать контактов и сообщить им, что руководитель оппозиции заболел, но как только он поправится, они вместе прибудут в Голландию.

Утром Шелленберг переговорил с человеком, которого выбрал на роль генерала, "руководителя оппозиционной группы". Тот был промышленником, но имел высокое почетное звание в армии и являлся одним руководителей СС.

В полдень Шелленберг вновь пересек границу. Ему пришлось долго ждать в кафе и даже показалось, что за ним следят и англичане подозревают неладное. Но Стивенс и Бест наконец прибыли. Извинились за опоздание, и встреча приняла прежний сердечный характер. Вполне удовлетворенный ею, Шелленберг вернулся в Дюссельдорф. Там к нему явился один из командиров СС и сообщил, что ему поручено обеспечивать безопасность Шелленберга и в случае, если того попытаются похитить, воспрепятствовать этому с применением силы, благо встреча происходит у самой границы. Шелленберг объяснил офицеру, что, возможно, он уедет с английскими агентами, так как его целью является поездка в Лондон, и это не будет похищением. В этом случае Шелленберг подает ему знак. Договорились и о том, как действовать в случае попытки похищения. Офицер заверил, что для выполнения задания он отобрал самых лучших людей.

Вечером Шелленберг вновь встретился с промышленником и обсудил с ним все детали предстоящей на следующее утро работы. Удовлетворенный, он отправился спать и впервые за последние дни уснул спокойным, глубоким сном.

Разбудил его резкий телефонный звонок из Берлина. Говорил сам рейхсфюрер СС Гиммлер.

— Сегодня вечером после речи фюрера в пивном погребке, где он встречался со старыми членами партии, на него было произведено покушение. К счастью, за несколько минут до взрыва он успел выйти из здания. Он считает, что это дело рук английских спецслужб. Теперь он говорит — и это приказ, — что, когда вы завтра встретитесь с английскими агентами, вы должны их арестовать и доставить в Германию. Возможно, это будет означать нарушение голландской границы, но фюрер говорит, что это неважно. Отряд СС, посланный для вашей защиты, поможет вам выполнить задание. Вы все поняли?

— Да, рейхсфюрер. Но…

— Никаких «но», — резко ответил Гиммлер. — Существует только приказ фюрера, который вы выполните. Поняли? — Гиммлер повесил трубку.

Шелленберг немедленно разбудил командира отряда и объяснил ему суть дела. Обсудили план и решили, что действовать надо начинать в тот момент, когда подъедет «Бьюик» капитана Беста. Эсэсовцы уже хорошо разглядели эту машину накануне. Эсэсовский водитель хорошо водил свою машину задним ходом, и после захвата англичан ему даже не придется разворачиваться, оставляя широкое поле для обстрела, если до этого дойдет. Шелленберг должен был оставаться в кафе, а затем сесть в свою машину и уехать. На всякий случай все эсэсовские солдаты хорошенько разглядели его, чтобы не спутать с Бестом, походившим на него фигурой и носившим похожее пальто.

В двенадцать часов следующего дня Шелленберг вместе с агентом пересек границу. Они зашли в кафе и заказали аперитив. Обратили внимание, что вокруг было много велосипедистов и каких-то странно выглядевших людей в штатском, сопровождаемых полицейскими собаками.

Стало ясно, что англичане приняли чрезвычайные меры предосторожности. С большим опозданием, заставив Шелленберга и его агента немало поволноваться, на большой скорости подъехал «Бьюик». В этот момент раздались выстрелы и крики, и автомашина эсэсовцев, стоявшая наготове за зданием немецкой таможни, прорвалась через пограничный барьер. Выстрелы, произведенные ими же с целью усиления элемента внезапности, и дикие крики привели голландскую пограничную стражу в такое смятение, что солдаты бестолково бегали туда-сюда, ничего предпринимая.

За рулем «Бьюика» сидел капитан Бест, рядом лейтенант Коппенс, который сразу же выскочил из машины и стал стрелять по машине эсэсовцев, но их командир несколькими выстрелами сразил его. Эсэсовцы подскочили к «Бьюику», вытащили оттуда Стивенса и Беста, затолкнули их в свою машину. В этот момент и Шелленберг пришел в себя и, вместе с агентом вскочив в машину, перемахнул через границу и помчался в Дюссельдорф. Следом за ним прибыли и командиры эсэсовцев. Они доложили, что Стивенс и Бест вместе с шофером доставлены живыми и невредимыми. Из бумаг лейтенанта Коппенса явствует, что в действительности он не англичанин, а офицер голландского генерального штаба Клоп. Он был тяжело ранен (позднее лейтенант Клоп скончался от ран в дюссельдорфском госпитале). Бест, Стивенс и их шофер были доставлены в Берлин. Связать деятельность англичан с покушением на Гитлера ("дело Эльзера") не удалось. Однако оба захваченных офицера содержались в плену на протяжении всей войны и были освобождены лишь в 1945 году.

После войны подполковник Герман Гискес, шеф секции III/F германского абвера в Голландии, признал, что немцы постоянно наблюдали за деятельностью английской разведки в Голландии после 1935 года. Он писал: «Я сам видел фильм, снятый германской контрразведкой перед войной, в котором заснят весь личный состав, агентура и посетители учреждений британской разведки, действовавшей против Германии. Пара хладнокровных спортсменов снимала этот фильм с баржи, которая целыми днями, а иногда и неделями стояла на канале, не далее чем в 30 ярдах от здания резиденции британской разведки. К сожалению фильм был немым, но титры на экране аккуратно демонстрировали имена, клички, действия и контакты всех невольных «кинозвезд». Надо признать, что всех этих агентов в Германии ждал "теплый прием"».

Во Франции, где немецкие агенты проникли в государственные полицейские структуры, положение британской секретной службы было ненамного лучше. "Дело Венло" и другие провалы вынудили английскую разведку вывести из Франции, Нидерландов и Германии почти всю свою агентуру, которая была опознана немецкой контрразведкой и находилась в опасности.

Неприятность, вызванная похищением английских офицеров, была усугублена еще одним обстоятельством. После вторжения немцев в Голландию один из сотрудников английской разведки потерял свой чемодан, когда бежал из Гааги в мае 1940 года. В этом чемодане были секретные документы на все явочные квартиры.

Загрузка...