100 великих русских эмигрантов

Петр Козловский (1783–1840)

Князь Петр Борисович Козловский, выходец из старинного знатного рода (он был потомком Рюрика в 28-м колене), родился на Смоленщине в декабре 1783 г. в большой семье отставного премьер-майора князя Бориса Петровича Козловского и его жены Анны Николаевны, урожденной княжны Болховской. Он получил основательное домашнее образование, рано начал писать стихи. В 1798 г. его первое стихотворение появилось в журнале «Приятное и полезное препровождение времени». Но литератором Петру Борисовичу не суждено было стать. По мнению крупного поэта начала XIX столетия И. И. Дмитриева, Козловский «подавал большую надежду, но вдруг умолк».

Семья Козловских не была богатой, и князю рано пришлось поступить на службу в Коллегию иностранных дел (так в то время именовался МИД). С 1802-го он состоял при русской миссии в Сардинском королевстве и с этого времени жил преимущественно в Европе. В 1804 г. в Риме Козловский под влиянием французского иезуита аббата Лами тайно перешел в католичество. Впрочем, на его дипломатической карьере это обстоятельство никак не отразилось — 22 сентября 1812 г. Козловский был назначен посланником России в Сардинии. В 1815 г. опытный дипломат принял участие в работе Венского конгресса, в частности, вел успешные переговоры по демаркации границ между Сардинией, Швейцарией и Францией. В 1816 г. Козловский отклонил предложенный ему пост посланника России в США, а два года спустя был назначен посланником в королевство Вюртемберг и Великое герцогство Баденское. Впрочем, его политику на этом посту сочли в Петербурге чересчур либеральной (читай: самостоятельной), и в 1821-м князь Петр Борисович вышел в отставку с годовой пенсией в 3500 рублей.

В течение 13 лет Козловский путешествовал по Европе. Он быстро сводил знакомства с самыми разными людьми. Этому способствовал как колоритный, невольно привлекавший внимание внешний облик русского дипломата — он был чрезвычайно тучен, румян, с приятным живым лицом, постоянно озаренным легкой любезной улыбкой, — так и его обширные познания в разных областях, от математики до поэзии Древнего Рима. Ум, остроумие, дар слова, редкое обаяние — по свидетельству знавших Козловского, его невозможно было не полюбить. От «русского европейца» были в восторге при французском и британском королевских дворах, с ним дружили столпы культурной Европы — Шатобриан, мадам де Сталь, Байрон (который упомянул Козловского в 7-й песне поэмы «Дон Жуан»), Гейне. В Оксфорде Козловский первым из русских был удостоен звания почетного доктора гражданского права. Время от времени он выступал в качестве публициста — напечатал за рубежом статьи «Некоторые статьи о греческом восстании и позиции России по отношению к нему» (1821), «Опыт истории России» (1820–1823), «Социальная диорама Парижа. Сочинение чужестранца, проведшего в этом городе зиму 1823 и часть 1824 года» (1825).

^{Князь П. Б. Козловский. Портрет XIX в.}

В 1826 г. воцарившийся в России Николай I потребовал от Козловского вернуться на Родину, на что князь Петр Борисович, чувствовавший себя в Европе как рыба в воде, ответил вежливым, но непреклонным отказом. Случай был исключительным: как-никак «невозвращенцем» становился не кто-нибудь, а дипломат в ранге посланника!.. Но международный скандал все же решили не раздувать, уж больно заметной и известной фигурой был Козловский. К тому же его многочисленные знакомства в европейском свете играли на руку внешней политике России — ведь князь создал и успешно поддерживал положительный образ русского за рубежом. Козловскому всего лишь сократили на полторы тысячи рублей пенсию.

Только осенью 1835 г. нужда пригнала князя Петра Борисовича в Россию. Но приезд на Родину вовсе не был покаянным. Князь мгновенно завоевал злоязычный петербургский свет и стал всеобщим кумиром. В светские салоны начали приглашать «на Козловского».

Правда, быт самого «льва сезона» часто изумлял даже его близких приятелей. По воспоминаниям поэта князя П. А. Вяземского, «мы тогда с Жуковским часто навещали его и заставали то в ванной, то на кровати. Несмотря на участие в его недугах, нельзя было без смеха видеть барахтавшуюся в воде эту огромную человеческую глыбу. Здесь можно кстати употребить это прилагательное — „огромное“, которое так часто и неуместно ныне у нас употребляется. Пред нами копошился морской тюлень допотопного размера. До цинизма доходящее неряшество обстановки комнаты его было изумительно. Тут уж не было ни малейшего следа, ни тени англомании. Он лежал в затасканном и засаленном халате; из-за распахнувшихся халата и сорочки выглядывала его жирная и дебелая грудь.

Стол обставлен и завален был головными щетками, окурками сигар, объедками кушанья, газетами. Стояли склянки с разными лекарствами, графины и недопитые стаканы разного питья. В нелицемерной простоте виднелись здесь и там посуда, вовсе не столовая, и мебель, вовсе не салонная. В таком беспорядке принимал он и дам, и еще каких дам, Господи прости! Самых изящных и самых высокорожденных».

К 1836 г. относится знакомство Козловского с Пушкиным. Они быстро сдружились, и в пушкинском журнале «Современнике» вскоре появились статьи Козловского «Разбор Парижского математического ежегодника на 1830 год» и «О надежде». По просьбе Козловского Пушкин начал переводить с латинского подлинника Ювенала и почтил князя стихами, которые начинались так: «Ценитель умственных творений исполинских, / Друг бардов английских, любовник муз латинских…» «Козловский стал бы моим Провидением, если бы решительно захотел сделаться раз навсегда писателем», — писал Пушкин Чаадаеву.

Примирение Козловского с Николаем I прошло успешно, и просьба князя о повторном вступлении на службу в российский МИД была удовлетворена. Правда, ответственный пост ему больше не доверили, а направили в Варшаву, состоять при особе наместника в Царстве Польском. Но служить Козловскому оставалось недолго. 26 октября 1840 г. обаятельный «русский европеец» скоропостижно скончался в Баден-Бадене на 56-м году жизни.

После смерти Козловского П. А. Вяземский писал: «Ни в сфере государственной деятельности, ни в литературе, ни на каком другом гласном общественном поприще он не занимал высшего места, места, ему особенно присвоенного. Никакие обязанности, никакая ответственность, собственно, на нем не лежали… Но в одном отношении был он полным представителем одного ясного и высокого понятия: он был вполне человеком необыкновенно умным, необыкновенно просвещенным, необыкновенно добрым. Сего довольно, чтобы иметь верное, неотъемлемое место в частной современной, если не во всеобщей истории человечества и верное и неотъемлемое право на любовь и уважение ближних, на слезы и скорбь благодарной памяти».

Вяземский оказался прав — память о Козловском сохранили многие знавшие его люди. Уже в 1845 г. в Лейпциге вышла первая биография князя Петра Борисовича. В дальнейшем о нем увидели свет еще две книги — «Русский европеец» Г. П. Струве (Сан-Франциско, 1950) и «Петр Борисович Козловский» В. Я. Френкеля (Ленинград, 1978).