114 баллов

— Да ерунда. Просто бригадиру не из кого выбирать было, вот он и двигает меня.

— Правильный выбор вакансии. Минимальная конкуренция дает максимальные шансы на повышение, — прокомментировала Франческа.

Все снова затихли. Что, теперь так и будет? Немая тишина после любой реплики нашего оракула? Меня это разозлило.

— Ну я-то об этом не думал, можно сказать, наобум работу выбрал. А вот ты наверняка все учла, выбирая теплицы. Там-то уж точно конкуренция минимальная. А с твоим интеллектом и вовсе никакая. Скоро мы тебя увидим директором тепличного комплекса?

— Во-первых, — спокойно ответила Франческа, — мой уровень интеллекта 114, и я не могу претендовать на руководящую должность такого уровня.

— Но это же несправедливо! — горячо выкрикнул Пик, но Франческа движением руки велела ему замолчать.

— Во-вторых, меня больше интересует производство удобрений, и, в-третьих, я полностью довольна своим местом в системе.

Пик несколько раз молча открыл и закрыл рот. Нелл выглядела совершенно сбитой с толку, но ей хватало ума молчать.

— У нас припозднившиеся гости! Это Марта и Лиз! — громко объявил какой-то очкарик в яркой голубой рубашке и с конским хвостом тонких светлых волос.

Я был очень рад, что наш разговор прервали. Развивать тему не хотелось.

Значит, все. Двадцать один человек, считая опоздавших девушек. Никто не пропустил нашу особую вечеринку.

— Позвольте похитить у вас нашу прекрасную Кристину! — очкарик подошел к нам и взял Кристину под руку. — Дорогая, ты пренебрегаешь обязанностями хозяйки!

— Народ, знакомьтесь: это Влад. Мой жених, — Кристина вся сияла от гордости.

Посыпались поздравления и восторги. Влад потащил Кристину в свою группу, Пик тоже последовал за ним, видимо, они вместе учились, Франческа вернулась к своему подоконнику, Петр пригласил Линду потанцевать. Нелл, поколебавшись несколько секунд, присоединилась к Пику.

Я остался один. Съел бутерброд.

Меньше чем через час вечеринка вошла в обычное для таких мероприятий русло. Все перемешались, начали формироваться группы по интересам. Я потанцевал с двумя девушками из других школ, ни одну из них не впечатлил, помолчал в компании, обсуждавшей футбол (сам-то я последний матч смотрел еще до переезда), проиграл партию в «Час-пик» и выпил не меньше бутылки вина. Время от времени я бросал взгляд на окно, где сидела Франческа, и каждый раз ловил ее ответный взгляд. Похоже, она за мной наблюдала. И чем я ее заинтересовал?

Я подумывал над тем, не попытать ли удачи с еще какой-нибудь девушкой, но выбор остался не слишком богатый. Две меня уже вежливо отшили, связываться с Нелл или, упаси боже, Франческой, естественно, не хотелось, окольцованная Кристина отпадала, от Линды не отходил Петр, симпатичная блондинка обнималась с шустрым красавцем, который обставил всех в настолке, еще три девушки пропали на кухне или в ванной. Так что если и подкатывать, то к кудрявой рыжей тихоне с огромным носом, не пользовавшейся особой популярностью. Наверняка она была из тех, кого Михно называл «правильными девушками». Особого рвения я не чувствовал, так что нужно было либо забить на эту затею, либо выпить еще бутылку.

— Вот ты где, — Кристина обхватила меня за плечи, обдав ароматом своего слишком агрессивного парфюма, — а тобой на встрече наших одноклассников кое-кто очень интересовался.

— И кто же?

— Угадай. Одна явно влюбленная девушка.

Спьяну трудно прятать эмоции, но я приложил максимум усилий, чтобы Кристина не заметила, как у моих ног вдруг открылась головокружительная бездна. Может быть, я все-таки зря не пошел? Ведь не просто так Камила обо мне спрашивала?

— И как она? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— Такая же чокнутая, как и в школе. Представляешь, эта сумасшедшая решила распределиться в сектор А, несмотря на свои баллы по творчеству. Работает в каком-то бюро помощником оформителя.

Я с трудом вынырнул из опьянения, не сразу поняв, о чем вообще говорит Кристина. Конечно, на трезвую голову я бы все понял гораздо быстрее. Сектор А? Баллы по творчеству?

— Камила? Распределились в сектор А? — переспросил я.

Кристина с жалостью глянула на меня.

— О господи, — вздохнула она, покачав головой, — как у тебя, оказывается, все непросто. Забудь лучше о Камиле. Она учится в своем университете и встречается с каким-то молодым юристом. В общем, вы не пара.

В груди все сжалось от разочарования и обиды, и я мгновенно протрезвел.

— Татьяна, — дошло до меня наконец, — Татьяна выбрала сектор А и спрашивала обо мне.

— Ага, — кивнула Кристина.

— Ну, тут никакой романтики нет, — усмехнулся я, уже взяв себя в руки, — у Татьяны просто какой-то бзик на тему заботы обо мне. Неизвестной природы.

Кристина снова вздохнула.

— Эрик, не тупи. Этот бзик неизвестной природы называется любовью, уж поверь моему опыту. И не смотри на меня так, я сама удивилась. Нет, не тому, что тобой интересуется девушка, — рассмеялась Кристина, поняв, что ее фраза прозвучала двусмысленно, — а тому, что это именно Татьяна. В общем, послушай меня, позвони ей. Я пришлю тебе на почту ее телефон.

Домой я вернулся в паршивом настроении.

— У Камилы все хорошо, она счастлива и весела, — сообщил я ее портрету, ложась спать.

Хотя Кристина и прислала мне номер телефона уже на следующее утро, я не стал звонить Татьяне.

Ну зачем это мне?

Мне потом еще долго сыпались всякие сообщения от бывших одноклассников, но я сразу бросал их в корзину. И это мне тоже ни к чему.

Я все-таки пошел на эту стажировку. Ломало по-страшному, весь мой «устричный» ночной ритм жизни рассыпался. Работа предполагала приемку и выдачу товара, планирование распределения его по складу, выписку нарядов на погрузку-разгрузку для бригад (теперь я понял, откуда берутся эти желтые листки, по которым я раньше развозил контейнеры), инвентаризации и бесконечную возню с постоянно висящей складской системой.

Самюэль Локс, старик-кладовщик, на место которого искали замену, был настоящим атлантом — держал на себе всю эту скрипящую неповоротливую махину.

— Если хочешь когда-нибудь получить эту должность, сразу пойми, что твой рабочий день начинается на час раньше и заканчивается на час позже, чем у остальных, — сказал он мне в первый день.

Я просто кивнул, не став объяснять ему, что вообще не желаю получить его должность и буду счастлив вернуться к своим ночным сменам на погрузчике, как только закончатся три месяца стажировки. В том, что я вернусь на погрузчик, у меня сомнений не было. Нас, стажеров-претендентов, было четверо, и, похоже, перспектива «сделать карьеру» не прельщала только меня.

Честно говоря, я ставил на парня из администрации, он один был из сектора Б, и с его 120 баллами у него было преимущество перед остальными, но он написал заявление на отказ от стажировки через неделю работы.

— Не боги горшки обжигают, — насмешливо прошамкал Самюэль, комментируя первую потерю на нашей понедельничной планерке. — не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что должность моя не сахар, а совсем даже наоборот. А то, что вы все еще тут сидите, так это только потому, что вы тупее нашего администраторского дезертира.

Вторую потерю — девушку Лию лет двадцати пяти — мы понесли в конце первого месяца: у нее случилась истерика прямо на рабочем месте, когда в ее смену наша складская система дала сбой, потеряв данные за последние две недели и спровоцировав коллапс с участием двух сотен груженых машин.

Самюэль, с нашей помощью разгребавший эту кашу до трех часов утра, пытался утешить девушку, уверяя, что ее вины в ЧП нет — система дает сбои регулярно, но Лия все равно ушла.

К слову сказать, на следующий день нам прислали пару специалистов из айти, которые восстановили данные за час с небольшим и, посетовав на нашу криворукость, приведшую к сбою, вернулись в свой отдел.

Третьего стажера Дика Матернета, такого же, как и я, водителя погрузчика, Самюэль отослал сам. Я не стал интересоваться причинами, и Самюэль о них не распространялся, но по тому, как зол был старик, я понял, что он поймал Дика на чем-то серьезном.

— Похоже, ты остался один, — сказал мне кладовщик следующим утром.

Мы, как и требовал Самюэль, пришли на работу на час раньше начала смены, и вокруг было относительно тихо, работали не больше двух дюжин человек.

— Жаль, что Лия ушла. Она отлично подходила для этой должности.

— Жаль, — согласился Самюэль, — но раз ушла, значит, не подходила. Не умеет она сохранять холодную голову, когда это необходимо, нет в ней здорового пофигизма. А ты вот умеешь. Придется делать кладовщика из тебя. Ты, я так понял, домой по вечерам не торопишься?

— Не особо.

— Вот и славно. Разберешься, куда делись из базы позиции, которые мы заводили вчера?

Я вздохнул и после пяти часов, когда поток машин стал редеть, засел в офисе Самюэля. Наша складская система была настоящим монстром с десятками вкладок, подкаталогов и очень скверным нравом — мы теряли данные с упорной периодичностью. При этом программисты из сектора Б утверждали, что система работает безупречно и вся проблема в нашей безалаберности.

Возможно, в чем-то они были правы. Впервые за два месяца своей работы с системой я открыл инструкцию и принялся ее штудировать.

Когда около восьми вечера Самюэль заглянул в свой кабинет, я осилил примерно десятую часть мануала. Продираться сквозь технические моменты было сложно. Я то и дело терял логику действий и возвращался к предыдущей странице. Это невероятно раздражало. Но тем не менее выяснилось, что программисты были правы: наша складская система была настоящим шедевром — она предоставляла такие возможности, о которых я и не догадывался.

— Инструкцию читаешь, да? — шеф одобрительно хлопнул меня по плечу. — Молодец, дерзай! Я в свое время об нее все мозги сломал. Видел бы ты, сколько времени у меня занимает задать один запрос. А с отчетами вообще беда — у меня ни разу не получилось двух одинаковых.

— А кто еще пользуется этой системой? — уточнил я.

— Все бригадиры, операционисты, отдел внешней логистики, снабжение, ремонтники тоже кое-что вносят, ну и начальство, — перечислил Самюэль.

— Ясно.

Я просидел за изучением системы еще несколько часов, поняв к полуночи одну простую, но важную вещь: несмотря на свою высокую эффективность, а может быть, как раз и вследствие ее, система была для меня слишком сложна. И это притом что я со своими 114 баллами был на нашем складе самым умным. Система работала хорошо, это мы, пользователи, регулярно отправляли ее в нокаут. Забавно, что все, от Михно до приходящих по аварийным вызовам программистов, озвучивали эту проблему, но не замечали ее.

Я рассказал о своих выводах Самюэлю.

— То есть ты считаешь, что программеры наворотили такого, что простым людям не осилить? — уточнил старик.

У меня в голове вертелось что-то вроде «мы слишком тупые, чтобы работать с таким сложным инструментом». Взгляд шефа был явно лучше.

— А ты ведь прав, пожалуй, — Самюэль пожевал губу. — Они ведь бесконечно что-то доделывают, модернизируют. И зачем мне все эти вкладки, отчеты, запросы и модули, если я и половины из них не понимаю?

— Многие бригадиры вообще все на бумажках записывают, — я вспомнил каморку Михно, утопающую в документах. — Систему надо урезать и упрощать.

— Я поговорю с начальником склада о твоей инициативе, — пообещал старик. — Ты прав: с этим надо что-то делать.

Фраза «твоей инициативе» мне сразу не понравилась, но о том, к чему приводит проявление этой самой инициативы, я узнал только на следующий день, когда Самюэль нашел меня на приемке у главного терминала. Он был оживлен и весел.

— Так, сейчас примешь последний контейнер и передашь машину мне, — велел он.

— Что за срочность? — удивился я.

Самюэль придерживался мнения, что, когда за какое-нибудь дело отвечают двое, за него не отвечает никто. Поэтому его желание отправить меня куда-то до того, как я поставлю свою подпись под разгрузочным талоном уже начатой партии, меня даже слегка напугало.

— Иди в отдел информатизации, — глаза Самюэля возбужденно сверкали. — Я доложил директору о твоем предложении, и он одобрил.

— Что одобрил?

— Твою инициативу по упрощению складской системы. Начальник отдела информатизации уже в курсе, тебя там ждут через час. Директор включил тебя в рабочую группу.

— Но я-то тут при чем? Я в программировании как свинья в апельсинах, — попытался увильнуть я.

— Ну, изложишь, чего нам от них нужно. Заодно и проследишь, чтобы эти умники опять чего-нибудь не наворотили.

Я выругался про себя. Ну вот зачем мне это было нужно?

— Давай, парень, хорошо себя покажешь — и можешь считать, моя должность у тебя в кармане.

А вот еще и это мне на кой? Сидел себе спокойно на складе — и на тебе.

До этого я был в административном крыле агрохолдинга всего один раз — когда приходил оформляться на работу. Я надеялся увидеть Петера, но пропуск мне выдал какой-то незнакомый хмурый тип — видимо, не совпали смены. А может, Петер вообще не выдает пропуска — служба безопасности у «Треугольника» будет даже побольше нашего склада.

Зато я встретил Влада — очкастого жениха Кристины. Вернее, это его прислали встретить меня на проходной.

— Ну ты даешь! — выпалил он вместо приветствия. — Так это, значит, ты и есть тот молодой перспективный сотрудник, который подверг жесткой критике юзабельность складской системы? Айтишники только об этом и говорят, даже нам, техобслуживанию, интересно стало.

Я в очередной раз мысленно выругался. Ну вот зачем я это все заварил?

— Работать неудобно, — ответил я.

— Их главный рвет и мечет. Он складскую систему лично курировал, а ваш завскладом надавил на него через зама агрохолдинга по логистике, — поделился информацией Влад.

— Человек от главного логиста уже пришел, только тебя и ждут. Имей в виду — сейчас главный айтишник будет на тебя ехать ржавым танком — он свое детище в обиду не даст.

В общем, в отдел информатизации я вошел готовый к неприятностям.

Надо сказать, что я совсем иначе представлял себе место работы айтишников — думал, это что-то вроде большой комнаты, набитой полоумными гениями в растянутых свитерах и с бесконечными стаканчиками кофе на захламленных столах.

Комната действительно была большой, но на этом все совпадения реальности с моим воображением заканчивались. В отделе царил идеальный порядок. Примерно три десятка неброско одетых людей сидели за аккуратными компьютерными столами в небольших, похожих на аквариумы ячейках, огороженных прозрачными панелями. Судя по внимательным взглядам, которыми меня наградили по пути к кабинету начальника, располагавшемуся в другом конце комнаты, о моей «жесткой критике» работы их шефа они уже были наслышаны.

— Давай жми. Мы в тебя верим, — прошептал мне Влад у двери в довольно большой «аквариум» с табличкой: «Начальник отдела информатизации Сергей Дядькин».

Времени уточнять, во что это они там верят, не было.

— Спасибо за доверие, — буркнул я.

Так как стены «аквариума» были прозрачными, а меня уже ждали, стучать я не стал.

— А вот и наш герой-новатор, — прокомментировал мое появление хозяин кабинета — сухой лысоватый мужчина лет сорока пяти в синих джинсах и голубой рубашке.

«Его глаза в молодости, наверное, были такими же яркими, как джинсы, но теперь выцвели и стали под цвет рубашки», — непонятно почему пришло мне в голову.

Вообще-то, сейчас меня куда больше должно было волновать, что глаза эти были колючими, злыми и умными.

В кабинете нашлось всего три стула, которые уже были заняты. Справа от Сергея Дядькина, листая что-то в своем планшете, сидела женщина примерно его возраста, немного полная, с заметными вкраплениями седины в волосах, одетая в мешковатые брюки и рубашку, — я решил, что она тоже айтишник. Женщина слева была совершенно другой — стройная, ухоженная, в строгой узкой юбке и на каблуках. Мне всегда было сложно угадывать возраст таких женщин — ей могло быть и двадцать семь, и сорок семь.

«Она, скорее всего, и есть человек от главного логиста», — решил я.

Четвертого стула в кабинете не было, и сеть мне не предложили.

— Ну что, молодой человек, мы вас слушаем, — Дядькин поправил лежащие перед ним на столе пластиковые файлы, — какие именно у вас претензии к функционированию складской системы? И я, и госпожа Смит, которая специально, чтобы вас послушать, пришла из департамента логистики, — айтишник кивнул в сторону красотки в юбке, — и мой помощник — Марта Хофман, — кивок в противоположную сторону, — мы все во внимании.

— Система слишком сложная, — сказал я.

— Она и должна быть такой, — пожал плечами Дядькин, — в ней реализована масса функций. Что конкретно не устраивает? Может быть, в системе замечены какие-нибудь ошибки? Или сбои?

— Да она регулярно слетает, — ответил я, уже поняв, что услышу дальше.

— И чья же в этом вина?

— Системы. Она слишком сложная.

— А вот по моим данным, система тут ни при чем, — Дядькин взял один из лежащих перед ним листов и передал даме из департамента логистики. — Судя по логам, сбои системы регулярно провоцируют сами операторы.

Смит со скучающим видом просмотрела распечатку и отложила лист.

— Понятно, — протянула она.

На меня Смит даже не взглянула. Похоже, ее маникюр занимал ее куда больше моей скромной персоны. Маникюр, надо сказать, действительно был хорош.

— Так что претензии нужно предъявлять не к системе, а к вашей собственной безалаберности. Ума не приложу, что вы там делаете, что программа регулярно глючит, — подвел своеобразный итог Дядькин.

— Мы делаем ошибки. Потому что система слишком сложная, — упрямо повторил я.

— Молодой человек, я же вам сказал: система в порядке, — повысил голос главный айтишник, — и обсуждать тут больше нечего.

Он вопросительно взглянул на Смит, и та, также не глядя на меня, кивнула.

— Можешь идти, собрание закончено, — сказал мне Дядькин.

Разум подсказывал, что действительно надо просто развернуться и идти — назад, к своему складу, погрузчику, тишине и спокойствию ночных смен. В конце концов, эти люди умнее меня.

И я уже повернулся к двери, когда услышал брошенное мне в спину:

— Только время потратили из-за этого дурака. Мозгов у них там совсем нет.

Я резко развернулся к Смит, и она впервые за всю нашу встречу подняла на меня глаза.

— Вот в этом все и дело. Удивительно, что вы, со своим интеллектом, не понимаете такой простой вещи!

— Чего я не понимаю? — она подняла аккуратную бровь.

«Пожалуй, все-таки ей сорок семь», — решил я, встретившись взглядом с тяжелыми зелеными глазами.

— Что мы там, на складе, просто слишком тупые для этой системы! — выпалил я. — Мы при всем желании не можем разобраться, как с ней работать. Я читал инструкцию раз пять и все равно ориентируюсь в ней очень условно. Конечно, вы тут, в айти, не понимаете, в чем проблема, у вас в отделе просто нет таких приматов, как я и мои коллеги!

— Какой злой мальчик, — снова с издевкой протянула Смит. — Любопытно.

Дядькин, нахмурившись, откинулся на спинку кресла.

— Продолжай, — сказал он.

Я хрипло рассмеялся.

— Что продолжать? Еще раз повторить, что я слишком тупой, чтобы работать с вашей программой? Поймите, я вам не ровня. В свободное от борьбы с системой время я вожу погрузчик. Перемещаю контейнеры из точки А в точку Б. И точку А, и точку Б мне определяет мой бригадир. И записывает все это на листе бумаги, потому что он тоже раньше был таким же водителем погрузчика, как я.

— У них по складу средний коэффициент интеллекта 78 баллов, — впервые заговорила вторая женщина, подняв глаза от планшета, из которого, видимо, и почерпнула информацию.

Брови Дядькина сошлись еще ближе.

— Но в любом случае они же просто пользователи. Тут особых способностей не надо.

— Знаешь, Сергей, у меня два сына, — возразила Марта, — у одного 130 баллов, у второго 87. Поверь мне, они все воспринимают по-разному. Может, парень и прав. Может, мы слишком много от них хотим.

Повисла пауза.

— Хорошо, — нарушила тишину Смит, — мы поняли суть поднятой тобой проблемы. Я признаю, что вопрос заслуживает внимания и обсуждения. Спасибо тебе, и можешь идти. Мы разберемся с этим вопросом.

Вот тут уж действительно было самое время разворачиваться и топать на склад. Но меня уже несло.

— Я хотел бы остаться частью рабочей группы, — не веря своим ушам, заявил я.

Дядькин согласно кивнул, погруженный в какие-то свои мысли, но Смит его не поддержала.

— Думаю, это ни к чему.

Я до скрипа сжал зубы.

— Госпожа Хофман, можно вас попросить назвать средний коэффициент интеллекта по «Зеленому треугольнику», — обратился я к помощнице Дядькина.

Женщина смерила меня задумчивым взглядом.

— Я уже полюбопытствовала. 92, — ответила она.

— А на «Треугольнике» работает шестьдесят тысяч человек, — повторил я услышанную когда-то от советника Май мысль, — и подавляющее большинство из них — такие, как я. Можно даже смело сказать, что «Треугольник» — это и есть мы. Если что, я буду на складе.

В наступившей снова тишине я вышел и на ватных ногах зашагал к проходной.

Я остался частью рабочей группы.

Хофман позвонила мне и пригласила в айти-отдел тем же вечером. Проклиная очередную проявленную инициативу, я вместо следующего дня стажировки на складе поплелся туда. Все познается в сравнении. Теперь даже ненавистное обучение у главного кладовщика казалось таким приятным и родным. Но поздно. Надо было раньше головой думать.

В мои обязанности входило строить запросы и отчеты в системе, имитируя обычную работу на складе, а специально написанная Дядькиным программка фиксировала, сколько времени я убил на очередную операцию и сколько ошибок при этом сделал. А еще Дядькин засадил меня читать мануал и потребовал отмечать все места, которые мне приходилось перечитывать более двух раз. Я злорадно изрисовал жизнерадостным оранжевым маркером две трети инструкции.

В общем, я был подопытной мартышкой. Окружающие же, по какой-то неведомой причине, считали меня революционером. Понял я это с самого утра.

Снова встречавший меня у проходной Влад так восторженно сверкнул на меня очками, что я даже зажмурился. И сразу сообразил, что опять во что-то вляпался.

— Наши все уже в курсе, Кристинка вчера не слезала с телефона, — заговорщицким шепотом сообщил он. — Ты молодец, брат! Мы все за тебя! Ты все правильно вчера им высказал!

— Ты сейчас о чем? — с тоской спросил я.

— Ну, про то, что «Зеленый треугольник» — это мы. Только ты осторожнее, к главному приходили из Безопасности, не лезь на рожон.

Я не нашелся что ответить, но твердо пообещал себе вообще больше никуда не лезть, а любой появившийся в поле зрения рожон обходить по широкой дуге.

По правде говоря, я здорово перетрусил. Мне совершенно не хотелось доказывать Безопасности, что я не верблюд. Стоит Дядькину написать на меня отрицательную характеристику, и я потом полгода буду ходить под пристальным вниманием компетентных сотрудников. И то, это если мне очень повезет.

Больше всего я опасался обеда в столовой, боялся, что кто-нибудь из айтишников начнет развивать за столом тему моей личной революции в рамках их отдела, но Дядькин, как выяснилось, не зря сидел в кресле начальника. Если уж мне с моими 114 баллами это пришло в голову, он просто обязан был предвидеть и предотвратить брожение умов и несварение желудков своих подчиненных.

В первый же день главный айтишник настоятельно зазвал меня за свой стол, где я молча и просидел в компании с ним и Хофман все четыре дня существования нашей рабочей группы. Да, именно так. Айти-отдел справился с проблемой, годами отравлявшей жизнь склада, за четыре дня.

И то в последний день мы просто ждали Смит из логистики.

— Вот что, Скрам, — нарушил молчание во время нашего последнего совместного обеда Дядькин, — я так понял, парень ты незлой и трудолюбивый, и все, чего ты хотел, — наладить работу своих коллег.

Хофман согласно кивала в такт словам шефа.

Даже до меня дошло, что Дядькин сейчас не просто рассуждает о своих наблюдениях за более примитивной формой жизни.

— Работать тяжело было, — осторожно сказал я, — вот мы и обратились к вам за помощью.

— Верно, — согласился мужчина, — отлично сформулировал. Вот так всем и говори.

Его помощница снова кивнула.

— Обычный производственный вопрос, — добавила она.

— Что же еще? — как можно искреннее спросил я.

Дядькин отхлебнул яблочного сока, задумчиво рассматривая меня.

— Ничего более. И для твоего же блага, поверь в это.

— Я верю.

— Молодец, — вздохнул главный айтишник.

Неужели он действительно напишет Безопасности, извините за тавтологию, безопасный для меня отчет? Удивительно. А казался вредным желчным сухарем. Ни фига я, оказывается, не понимаю в людях.

— И лучше бы тебе больше не мозолить глаза Смит. Скажем ей, что твоя часть работы закончилась, и мы тебя отпустили, — предложила Хофман, вопросительно взглянув на Дядькина.

— Да уж, пусть лучше идет себе от греха подальше.

Несмотря на данное себе обещание не нарываться на неприятности, до зуда в ладонях захотелось запротестовать. Одного воспоминания об этой мерзкой самодовольной дамочке хватило, чтобы я растерял все свое благоразумие. Я отчетливо понял, что все эти дни ждал нашей новой встречи, чтобы утереть ей нос новой складской программой. А тут получается, что я просто трусливо сбегу.

— Нет, ты это видела? — возмущенно обратился Дядькин к сидящей рядом с нами женщине. — Ты этот взгляд видела? Мы с тобой тут из кожи вон лезем, проявляем чудеса фантазии, чтобы написать на этого щенка неразумного положительную характеристику, а он на нас волком смотрит! Ну и кто из нас троих тут самый недалекий? Да мы все трое форменные идиоты! И я со своими 180 баллами — самый главный!

Мне стало стыдно.

— Извините, я не прав, — пробормотал я, — и спасибо за помощь.

— Чтобы после обеда я тебя в своем отделе больше не видел. И желательно, чтобы я тебя вообще никогда больше не видел, — проворчал Дядькин.

— Не порть себе жизнь, Эрик, — добавила Марта Хофман.

— Я буду считать удачей, если он перестанет портить жизнь хотя бы нам с тобой, — съязвил главный айтишник, — а непреодолимая тяга к неприятностям у него на лбу написана, такое не лечится.

В общем, Смит я не дождался и тихо сбежал, как трусливая дворняжка. Про волчий взгляд Дядькин наверняка специально ввернул, чтобы меня поддеть.

И тем не менее настроение улучшалось с каждым метром, отдалявшим меня от отдела айти. Я ехал домой, радуясь, что завтра вернусь на склад. Идеально было бы снова сесть за погрузчик, желательно в ночную смену, отгородившись от всего бесконечными полутемными рядами и плеером, но моя стажировка еще не закончилась. Ладно, приемка и распределение товара тоже неплохо.

Я заподозрил очередную засаду еще по пути от проходной к раздевалке. Когда взрослые мужики вдруг начинают тебе улыбаться и перешептываться у тебя за спиной, тут даже 114 баллов хватает, чтобы почуять подвох.

В общем, когда я вошел в центральный ангар, там был, боюсь, весь склад. Эти клоуны построились в две шеренги и встретили меня дружными аплодисментами своих больших ручищ. Ладно хоть, поздравительных плакатов не повесили.

Я и раньше удостаивался аплодисментов: наша школьная команда трижды завоевывала титул чемпиона Города, пару раз овации устраивали лично мне за особо удачные голы, но тогда-то было за что. А сейчас я брел вдоль нескончаемого ликующего живого коридора туда, где сияло неподдельной радостью лицо Самюэля, и хотел провалиться сквозь землю.

Я стал героем дня за то, что недельку поработал мартышкой в айти-отделе.

Казалось, до Самюэля идти добрый километр. Я и не предполагал, какая это толпа народа — наш склад.

Справа кто-то хлопнул меня по плечу. Михно и ребята с моей смены. И их принесло. Пришлось изобразить улыбку.

Я почувствовал злость. Вот они, средние по складу 78 баллов, в действии. Самюэль, как же ты это позволил? Сразу вспомнился Дядькин с его сколько? 180? Насколько же быстро он сориентировался в ситуации и подавил волнения в своем отделе, не дав им даже толком появиться. А мы тут вляпались по полной. Завтра все присутствующие будут иметь беседу со службой безопасности. И главное, ради чего?

— Молодец, Эрик, — громыхнул Самюэль, когда я до него, наконец, дополз, — ты им всем показал!

Вокруг раздались одобрительные крики. Я видел перед собой восторженные возбужденные лица. Ни у кого ни тени опасения в глазах.

О боже. Я здесь что, реально самый умный? Надо же что-то срочно делать, а то эта толпа идиотов сейчас себе выроет братскую могилу.

— Я бы хотел сказать пару слов всем присутствующим, — выдавил я, кривя душой от начала до конца.

Я вообще предпочел бы не видеть никого из присутствующих, а при мысли о публичном выступлении меня отчетливо мутило.

Самюэль засиял еще больше, хотя я был уверен, что это невозможно. Зачем нам с таким сияющим кладовщиком вертолетный маяк?

Моей импровизированной трибуной стала крыша оперативно подогнанного погрузчика. С высоты своего помоста я смотрел на собравшихся в ангаре людей, пытаясь понять, что я к ним чувствую.

Симпатию? Родство? Солидарность?

Черта с два. Я ощущал только раздражение. Неужели они не понимают, что система уже взяла их на контроль? Всех и каждого, кто пришел в этот ангар. Неужели они не чувствуют ни капли страха?

Но сейчас было неподходящее время поддаваться гневу. Пора хоть кому-то включить мозги. Я заговорил. Удивительно, но мой голос не дрожал.

— Сегодня у нашего склада важный день! Мы получили для работы новую складскую систему!

Меня заглушил одобрительный шум толпы: подбадривающий свист, аплодисменты, гул.

— Пусть знают наших!

— Мы им еще покажем!

— Молодец, Эрик! Накрутил им хвоста!

— Так их, яйцеголовых!

Яйцеголовых? Потрясающе. Они уже и специальное слово придумали. Худшие предположения оправдались. Мои, чтоб они провалились, коллеги радовались, что их герою, те есть мне, удалось отстоять наши интересы в споре с представителями сектора Б. Притом что и спора-то никакого не было.

Плевать они хотели на результат моей работы и другие несущественные мелочи, главное — «мы им показали». И ладно бы вокруг были одни малолетние недоумки, как на вечеринке Кристины. Куда там. Нет, молодежи, конечно, тоже хватало, но полно и солидных отцов семейств. Вот зачем им это?

Шум постепенно стих. Все снова смотрели на меня. Сейчас эти люди реагировали как один организм, подпитывая друг друга эмоциями, которых никогда не проявляли в обычной жизни.

«Вот поэтому они и не боятся, — понял я, — они ощущают себя эдаким могучим гигантом». Снова вспомнились сказанные больше года назад слова Май о том, что на «Зеленом треугольнике» шестьдесят тысяч человек. Это, безусловно, сила, которая может многое. Например, перевернуть лодку, в которой мы все плывем.

И эта сила ждала от меня откровений. Вот как я стал голосом этого обреченного путча? И все-таки я решил попытаться спасти ситуацию.

— А значит, теперь мы будем зарабатывать больше, а наша работа станет проще! — с энтузиазмом, которого абсолютно не ощущал, выкрикнул я.

Растерянные, но заинтересованные лица. От меня ждали явно не этого, но и про волшебные перспективы готовы были послушать.

— Сейчас склад теряет до тридцати процентов прибыли из-за собственных ошибок и их последствий. Благодаря новой системе мы сможем этого избежать! Уже к концу года все наладим!

Я широко улыбнулся, стараясь не думать о том, что несу взятый с потолка бред о том, в чем абсолютно не разбираюсь.

— Отдел айти помог нам, снабдив хорошим инструментом, теперь давайте и мы хорошенько поработаем для общества. Доктрина гарантирует нам вознаграждение за труд, так пусть наш вклад будет максимальным! Увеличим производительность труда на тридцать процентов к концу года, и наше вознаграждение вырастет соответственно!

Меня поддержали нестройными аплодисментами. Я нес полную пургу, лишь бы отвлечь собравшихся от собственно причины их появления здесь, и мне удалось завладеть их вниманием.

Что мне еще сказать?

— Зарплату повысят, да? — крикнул из толпы кто-то.

Я уцепился за этот вопрос, и меня понесло.

— Конечно повысят! Лучше работаем — больше зарабатываем! Доктрина гарантирует это! Доктрина справедлива и эффективна! Так покажем всем, что заслуживаем большего! Покажем это, прежде всего самим себе! Мы можем!

Гул одобрения стал стройнее и громче. Похоже, идея заработать прибавку к зарплате отвлекла моих революционно настроенных коллег от царившего в их головах бреда.

Да и говорил я эту чушь так уверенно, что сам себе поражался, но это были еще цветочки. У меня в голове что-то щелкнуло, и я услышал, как произношу слова, которых никогда не собирался повторять.

— Наша судьба — в наших руках, и мы крепко ее держим! Так давайте это сделаем! Улучшим нашу работу на тридцать процентов! Все в наших руках! Каждый из нас может больше!

— Все в наших руках!

— Даешь зарплату на тридцать процентов выше!

Теперь крики поддержки доносились уже со всех сторон. Я незаметно для себя тоже перешел на крик.

— Мы сделаем это! Ради нашего Города, ради нас самих, ради справедливости Доктрины! Слава Доктрине!

— Слава Доктрине! — послышалось в ответ.

Вот как? Ладно, не важно.

— Заработаем больше денег! Покажем лучшее, что мы можем!

Я еще много чего кричал. В основном восхвалял Доктрину, обещал золотые горы и призывал взять свою судьбу в свои руки. Я был как пьяный.

Когда я, наконец, угомонился, все вокруг дружелюбно улыбались, возбужденно переговаривались и радовались, словно сегодня праздник какой-то.

Все, пора сворачивать этот балаган. Я спрыгнул с погрузчика.

— Но достичь наших целей мы сможем, только если закончим трепаться и примемся за работу! — крикнул я, уже оказавшись на земле. — Так что все расходимся по рабочим местам! Чтобы чего-то добиться, надо поработать руками, а не языком!

Меня уже не удивило, что все послушались. Под смешки и шутки народ стал расходиться.

— Молодец, Эрик, хорошо выступил, — похвалил меня Самюэль. — Народ, конечно, немного другого ждал, но так тоже сойдет.

— А чего ждал народ? Что я затяну удавку, которую они нам всем накинули на шею? — со злостью ответил я. — Думаете, Безопасность спустит нам этот митинг?

Самюэль удивленно взглянул на меня.

— А что они сделают? Ты видел, сколько нас? Думаешь, они сунулись бы в этот ангар? Да за нас поднялся бы весь «Треугольник». Тут мы хозяева и можем говорить все, что нам вздумается. Не трусь, малой, — усмехнулся кладовщик, хлопнув меня по спине, — пойдем лучше заступать в смену, задержались уже.

Я промолчал. Значит, вот как. Они не такие уж идиоты, они прекрасно понимали, что делали, собравшись тут. Это была вполне осознанная демонстрация силы. И Самюэль отчего-то уверен, что весь «Треугольник» поддержит эту акцию.

Похоже, я что-то пропустил. И скорее всего, не за неделю отсутствия на складе, а за полтора года моей добровольной изоляции от внешнего мира.

И все-таки я не верил, что Безопасность оставит это без внимания.

И оказался прав. Просто, как выяснилось (хотя что уж тут «выяснилось», мы это и так всегда знали), они умнее нас.

Никто не штурмовал ангар, к чему такие глупости! Никого даже не забрали в участок. Просто, как я понял из перешептываний в столовой на следующий день, каждого участника нашего митинга вечером посетила пара сотрудников Безопасности.

Насколько я смог составить себе картину, в кругу семьи, без поддержки соратников, наши бунтари чувствовали себя не настолько уверенно, и двусмысленный вопрос о том, сочувствуют ли они идеям, способным поставить под угрозу благополучие их близких, многих заставил задуматься.

Лично меня заставил задуматься тот факт, что мое скромное жилище никто не навестил.

Самюэль нашел меня во второй половине дня и выглядел мрачным, как никогда.

— К тебе вчера приходили? — осведомился он.

— Нет.

— Ясно. Значит, пришли сегодня. Давай топай к начальнику склада, говорят, у него там какая-то шишка из Безопасности с утра сидит. Тебя вызвали.

Да что ж такое. Хотя сам виноват, конечно.

— Извини. Похоже, мы тебя действительно втянули в неприятности, — буркнул в спину Самюэль. — Проклятые яйцеголовые!

Ничему человека жизнь не учит.

По правде говоря, особого страха я не испытывал. Не думаю, что из-за меня у родителей будут какие-то проблемы, мы уже полгода не виделись. Да и так понятно, что отец «моих» революционных взглядов не разделяет. Я их сам не разделяю.

Ну влепят мне выговор, отменят мою стажировку. Вот сделайте одолжение! Верните мне мои ночные смены и мой погрузчик.

В администрации склада я не был никогда и, честно говоря, предпочел бы и не бывать. Начальство выбрало местом своего обитания компактное трехэтажное здание посреди компактного милого парка. Я вообще только сегодня узнал, что на территории склада есть парк. Сегодняшний день, боюсь, вообще станет для меня днем открытий.

Шагая по тенистой аллейке, я размышлял, почему ко всем «революционерам» пришли домой, а меня вызвали к начальству. Не могут же они серьезно думать, что я тут главный зачинщик? Хотя со стороны как раз, пожалуй, могло так показаться.

Нет, если бы меня считали главным подстрекателем, я бы уже давно сидел в Департаменте правопорядка или каком-нибудь особом подразделении Безопасности.

Может, просто никто не захотел тащиться на те выселки, где я обитаю? — улыбнула неуместная мысль. Нашел время скалиться.

Меня уже ждали. На проходной я даже рта не успел раскрыть, а бдительная администраторша скомандовала мне:

— На второй этаж, налево, последняя дверь по коридору.

— Я Эрик Скрам, — на всякий случай представился я.

Женщина наградила меня угрюмым взглядом.

— К начальнику склада, Скрам, маршрут повторить? — осведомилась она.

— Спасибо, я запомнил.

Я потопал по бурому ковру, зачем-то уложенному на ступени лестницы, гадая, то ли радоваться такой внезапной известности, то ли впасть в панику.

Но все-таки я спокойно иду себе сам, ненавязчивые молчаливые сотрудники Безопасности меня не сопровождают. Может, я напридумывал себе всяких страхов?

Последняя дверь слева по коридору привела меня в просторное светлое помещение, где в красивом старомодном интерьере обнаружилась красивая молодая секретарша.

Всего несколько секунд спустя я оказался в кабинете начальника склада. Меня и тут ждали.

Я как будто попал в сказку про великана. Вся мебель в кабинете была массивной, если не сказать огромной.

Пожилая седовласая женщина сидела в слишком большом для нее кожаном кресле, больше похожем на трон. Хозяина кресла и всего кабинета она потеснила на придвинутый к огромному столу стул. Тоже большой, хотя и не такой впечатляющий, как кресло.

В общем-то, габариты начальника склада оправдывали такую гигантоманию — он оказался крупным, под два метра ростом, широкоплечим быком с тяжелой челюстью и взглядом. Выглядел он лет на сорок пять.

— Привет, Эрик, давно не виделись, — поприветствовала меня советник Май, давая понять, что она меня помнит и, в отличие от меня, нисколько не удивлена встрече.

— Здравствуйте.

— Присаживайся, — пробасил начальник склада, кивнув на свободный стул напротив.

Я взгромоздился на очередной реквизит из фильма про великанов и, не решив, на кого из двоих присутствующих лучше смотреть, уставился на столешницу. Она была из молочного дуба.

Некоторое время в кабинете царило молчание. Начальство молча изучало меня, я изучал стол.

— Чудесно вчера выступил, зажигательно, — заговорил начальник склада, — я под большим впечатлением.

Мне пришлось поднять на него глаза. Голос мужчины был до того невыразительным, что я не смог определить, была ли в нем ирония.

— Жаль, что твои баллы не позволят тебе пойти в политику. Или, наоборот, хорошо, что не позволят? — он взглянул на Май.

— Думаю, скорее жаль, — усмехнулась советник. — Константин Леонидович прав — чудесная речь с крыши погрузчика. Лучшее в данном жанре, что мне доводилось слышать за много лет.

Они, ясное дело, были в курсе. Глупо было бы думать, что наша стачка могла обойтись без агентов или камер.

Я молчал. Что мне им сказать? Что я не знаю, как так вышло, что я возглавил движение против Доктрины?

— Боюсь, такая пламенная вовлеченность в дело процветания нашего склада не должна остаться без соответствующего стимулирования.

Я снова уставился на Константина. Леонидовича, вроде. Его манера речи ставила меня в тупик. Вся фраза просто кричала о том, что он издевается, а тон оставался совершенно размеренным и серьезным.

Мне пришлось напомнить себе, что этот человек — руководитель довольно высокого уровня, а потому, несмотря на его обманчивую внешность увальня, дураком быть никак не может.

— Я поддерживаю предложение госпожи советника назначить тебя руководителем проекта по повышению эффективности работы склада. С интересом понаблюдаю, как ты будешь воплощать в жизнь свои вчерашние обещания.

— Мои обещания? — выдавил я.

Вот к этому я совершенно не готовился. Что, опять? Я же не далее как на прошлой неделе обещал себе никогда больше не проявлять никаких инициатив и спокойно дожить свой век за рулем погрузчика.

— Ну конечно твои. Я-то работникам склада никакой прибавки к зарплате не обещал. Так что дерзай. Хотя, если позволишь мне, человеку с опытом, высказать свое мнение, рискну предположить, что заявленные тобой тридцать процентов — несбыточные фантазии. В лучшем случае вы добьетесь девяти-десяти процентов. Но скорее всего, будет иметь место временный пик эффективности на уровне шести-восьми процентов, а через месяца три все вернется к прежним показателям.

— Не стоит недооценивать энтузиазм молодости, Константин, — вмешалась Май, — пусть попробует, наберется опыта. Складу ведь нужны такие активные и сознательные молодые специалисты. Тем более столь лояльно настроенные к Доктрине.

Две пары глаз внимательно рассматривали меня. Я собирался придерживаться первоначальной линии поведения и молчать, но что-то заставило меня заговорить.

— Я правда считаю Доктрину справедливой, — я поймал взгляд Константина.

Не знаю почему, но отвечать я решил именно ему, а не Май.

И серая железная глыба вдруг раскололась, ответив мне тяжелым вздохом. Вполне себе человеческим.

— Это хорошо. Особенно на фоне происходящих последний год событий.

Вот тут я снова прикусил язык. Значит, что-то действительно происходит, и, похоже, только я благодаря своей мизантропии не в курсе. Все-таки надо было хоть как-то интересоваться происходящим вокруг.

— Мы даем тебе карт-бланш, Эрик. У тебя есть идеи — воплощай их, — сказала Май.

— Вот так просто, да? — не сдержался я. — У девятнадцатилетнего мальчишки из сектора А появилась идея, и начальник склада в паре с советником Триумвирата решают сразу вручить ему собственный проект?

— А что тебя удивляет? Мы прислушиваемся к мнению специалистов начального уровня и даем шанс любому проявить себя. Согласно Доктрине, между прочим. И пусть все увидят, к чему это приведет, — Константин снова заговорил в своей манере — вроде и ровно, и точно издеваясь.

— То есть вы хотите, чтобы я теперь публично облажался, чтобы все поняли, что нам, приматам, лучше не лезть в высокие материи? — терять мне было нечего, и я решил говорить прямо.

— Ты права — он находка, — бросил Константин Май, продемонстрировав таким фамильярным обращением, что они с советником давно и близко знакомы, и снова повернулся ко мне.

— Не совсем так. Я буду рад, если твоя затея принесет пользу складу — это ведь мой склад. С другой стороны, если ты действительно облажаешься, то и плакать я не буду. Так что можешь даже рассчитывать на мою поддержку. Это что касается моей сферы ответственности. Госпожа Май также полагает, что подобный шаг является верным с точки зрения пропаганды, но это за пределами моих скромных умственных возможностей, так что в эту сферу я не лезу. И тебе не советую, — чуть повысил голос Константин, видя, что я собираюсь возразить.

— Я не собираюсь участвовать ни в каких пропагандистских штуках, — все-таки сказал я.

Константин рассмеялся.

— Да, действительно находка!

— Тебе и не надо ни в чем участвовать, просто займись тем, чем хотел. Это автоматически снизит градус напряженности и недовольства среди твоих коллег. Вот и все, — произнесла Май.

Я уже видел такой фокус год назад. Май говорила простыми словами о сложных вещах, и ей почему-то хотелось верить.

Мне сегодня даже хватило ума на то, чтобы не признаться в своих истинных желаниях и мотивах. А может, как раз ум тут был ни при чем. В моем случае недостаток последнего я взял за правило компенсировать упрямством.

В общем, я впрягся в очередную собственную инициативу.

Мой прежний мир, который я так заботливо выстраивал и защищал предыдущие полтора года, рухнул под натиском реального мира. Хотя это не совсем верно. Скорее, мой панцирь не исчез совсем, а сжался до границ моей души.

Да, теперь я с утра до вечера общался с людьми, с тоской попрощался с мечтой вернуться к ночным сменам и с головой окунулся в работу, но это была только внешняя часть меня. Свои мысли и чувства я еще надежнее спрятал за своим теперь уже внутренним щитом. Никого не хотелось подпускать к себе ближе, чем это было необходимо по работе. И так все слишком близко.

Внешний мир не оставил мне даже моих книг. По дороге на работу и с работы я читал специальную литературу, которой меня щедро снабжал Константин.

Надолго сосредоточиться на этой нудоте было нереально, поэтому я стал замечать то, что происходит вокруг меня. Первое, что меня поразило, — это количество людей, которые взяли моду ездить в метро в рабочей одежде.

Каждый раз в вагоне можно было насчитать не менее пяти человек в робе или комбинезонах. Неужели так трудно переодеться? Хотя, похоже, они все-таки переодевались, их одежда была чистой, что с рабочей формой бывает только в начале смены. Может, это действительно такая мода?

«Вот бы порадовались Нелл и ее ненормальный парень», — подумал я, когда впервые заметил таких фриков. И только через несколько дней до меня дошло, насколько я был близок к истине.

Так как я теперь работал в дневные смены, ел в столовой, постоянно общался с коллегами и вообще, наконец, впервые за полтора года открыл глаза, происходящие перемены стало невозможно не заметить.

Я так понял, ношение рабочей одежды вне «Треугольника» — это типа протест. Количество таких протестующих пугало. Комбинезоны то и дело попадались мне на глаза в метро и даже в моем богом забытом районе.

Какой-то долговязый парень из этих «революционеров» как-то подошел ко мне на проходной и довольно громко произнес:

— Ты все правильно сказал, брат. Город — это мы. И мы должны крепко держать его в руках. Я теперь себе это каждый день повторяю.

«Мы должны держать Город в своих руках?» — когда это я такое говорил? Я был абсолютно уверен, что не мог такого ляпнуть.

— А я себе хочу такую татушку сделать, — похвасталась девушка в комбинезоне справа от меня, — и твое имя тоже набью.

Она мне кокетливо улыбнулась. Да вы что, все тут с ума посходили? Я испуганно огляделся. Мы шли в сплошном потоке людей, и нас слышало не меньше сотни человек. Одобрительные кивки, улыбки.

— Наша судьба в наших руках! Я сказал, что мы должны держать свою судьбу в своих руках, — сообщил я тому парню, что первым заговорил со мной.

— Согласен, брат! На все сто!

Он даже не понял разницы.

— Мы с тобой, Эрик, — услышал я откуда-то сзади.

Вот уж спасибо! Только можно я никого не поведу ни к каким революционным вершинам? С чего они вообще взяли, что я разделяю их бредовые взгляды? Да ладно бы просто разделяю, как так вышло, что меня считают чуть ли не голосом революции?

Я заставил себя прикусить язык. И так уже доболтался. Что бы я ни сказал, мои слова все равно поймут превратно. Лучше молчать. Говорить только о работе. Вообще не лезть в этот повстанческий лепет.

Но это оказалось не так уж и просто. Такое впечатление, что пока я не замечал это подпольное движение, оно вроде как не замечало меня. Но стоило мне заметить его присутствие, как и оно мгновенно обнаружило меня.

И взяло в оборот. Теперь в метро и на улицах мне все время попадались на глаза дурацкие надписи в духе Нелл и компании. Да и, что там скрывать, в моем собственном духе: «Город — это мы» и «Мы должны держать Город в своих руках» встречалось ничуть не реже, чем «Наш Город А», «Голос сектору А», «А, б, в» и, шедевр, от которого у меня вообще зубы сводит — «Один Город — один сектор».

Ладно, можно сделать вид, что я по-прежнему не вижу этих фактов вандализма. Граффити вообще не самый мой любимый вид искусства. Гораздо сложнее прикидываться, что я принимаю агитационные листовки в своем шкафчике для одежды за рекламный спам. Этот трюк требовал определенной сноровки, ведь выбросить эту дрянь в ближайшую урну — не самая блестящая идея. Приходилось тащить очередную листовку домой и жечь над унитазом. Цирк.

Я, кстати, ознакомился с содержанием нескольких из них. Печатала всю эту красоту какая-то организация, называвшая себя «Голос». Теперь, когда я узнал название, мне стали понятны многие обрывки разговоров, которые я слышал то тут то там. Листовки у них были, что называется, креативные.

«Чего ты хочешь? А теперь поразмысли, почему ты никогда раньше не слышал этого вопроса?» Если честно, то зацепило.

Вторая листовка тоже была довольно лаконичной — «Власть представителям секторА». Это меня отрезвило. Что мы будем делать на руководящих должностях? Совершать ошибки? Придумывать нелепые и непродуманные законы? Каким же надо быть бараном, чтобы рваться к власти, не годясь для этого. Ответственность — это бремя. И чтобы эффективно его нести, нужно обладать соответствующими данными.

У меня вот, например, нужных мозгов для моей новой должности не было, и снова с точностью повторилось все то, что уже было в отделе айти. С первого же дня как-то сложилось так, что я в основном воплощал в реальность идеи Константина.

Бегал по всему складу, обучал людей работе с новой системой, выслушивал их жалобы и пожелания, проверял их отчеты, исправлял их ошибки и разгребался с непредвиденными ситуациями, которых, как оказалось, случалось по дюжине на дню.

В общем, просто мальчик на побегушках. Не скажу, что это было плохо, — до большей части того, что говорил мой шеф, я сам бы не додумался, просто непонятно, зачем я тут вообще был нужен, если Константин и так знал, что надо делать.

Я задал ему этот вопрос после первого месячного отчета, показавшего, что по заданным Константином показателям эффективность работы склада повысилась на восемь процентов. И это, кстати, после месяца моей беспрерывной беготни и просто каторжной работы. До опрометчиво обещанных мной тридцати процентов было как до Луны.

— А что тебя беспокоит? — Константин уперся в меня своим асфальтовым взглядом. — Хочешь больше полномочий и свободы?

— Да нет, не в том дело. Просто зачем я тут нужен? Почему вы раньше не занялись всеми этими изменениями, если и так знали, что нужно делать?

Я надеялся, что мои слова не звучали как детский лепет. Судя по тому, что Константин мне сразу об этом не заявил, все же нет.

— Не было проводника. Идеи и теории хороши, но для их воплощения нужен соответствующий человек, которого у меня не было.

— И чего же во мне такого соответствующего? — полюбопытствовал я.

— Энтузиазм, напористость, умение вести за собой других. И все это притом что в сложившейся непростой ситуации основная масса рабочих тебе доверяет, потому что ты — один из них. — Константин покачал головой. — Поверить не могу — «один из них», я уже и сам мыслю такими категориями. Как за какой-то там год эта дрянь так пустила корни?

Я опять вернулся к своей проверенной тактике — молчать, как только разговор переходит на скользкие темы.

— И что меня еще больше удивляет — как ты смог не вляпаться в это? Так веришь в Доктрину? — Константин буравил меня взглядом, и я понял, что отмолчаться не удастся.

— Я вообще узнал про все это движение с месяц назад, — признался я. — Я до этого полтора года в ночные смены проработал, ни с кем толком не общался, живу один. Вроде как проспал все это время, открыл глаза — а тут такое.

— Ты серьезно? — я впервые увидел на обычно непроницаемом лице Константина какие-то эмоции.

Он был искренне удивлен.

— Да как-то не хотелось ни с кем общаться, — пожал я плечами.

— Интересно почему?

Про Камилу я ему говорить не стал, но все-таки выдал себя с головой. При мысли о Камиле мой взгляд непроизвольно метнулся к стоящей у Константина на столе фотографии женщины с двумя детьми, в которых безошибочно угадывались тяжелые отцовские черты. Не представляю себе как, но в моем шефе мирно уживаются примерный семьянин и любитель молоденьких красивых секретарш.

Он ухмыльнулся. Хорошо хоть комментировать не стал.

— Как найдешь время, будь добр, займись седьмым ангаром, — сказал он, чтобы перевести тему.

Я поморщился. Седьмой ангар и примыкающий к нему седьмой рефрижератор были традиционной свалкой.

Складская система учета — это хорошо, сплошная фиксация грузов на всем протяжении маршрута — тоже хорошо, но любой работник склада скажет вам, что всегда есть грузы, которые попали на склад неизвестно как, неизвестно от кого и неизвестно для кого. И на каждом складе есть место, где хранятся такие потеряшки. У нас это седьмой ангар. Страшное место. Про рефрижератор я вообще молчу.

Константин уже не в первый раз заговаривал о том, что надо бы ликвидировать этот бардак и ввести в работу, по сути, простаивающий ангар. Я был с ним полностью согласен. Вот только по поводу того, что заняться этим должен именно я, у меня были возражения. Если бы были еще и аргументы, я бы наверняка попытался соскочить. А так пришлось ввязаться.

И все-таки я не помчался в седьмой ангар, под разными предлогами откладывая эту неприятную работу до самой пятницы. И даже в пятницу я заставил себя отправиться к злополучной свалке в самом конце рабочего дня, когда склад практически опустел. Понятно, что практически — это не полностью. Мы работаем и в ночь, и в выходные, но поток грузов, а значит, и количество рабочих, падает в это время в разы.

Так что в седьмом ангаре я был один.

Сразу бросился в глаза веселенький оранжевый контейнер с консервированными овощами. Я вчера сам три часа пытался выяснить, откуда он у нас взялся. Вот теперь стоит тут.

Я ненавижу консервы и заморозку — именно они составляют большую часть обитателей седьмого ангара и его рефрижератора. Быстропортящиеся продукты мы списываем сразу по истечении срока годности, а этих «долгожителей» приходится хранить годами. Вдруг кто хватится или мы каким-то чудом найдем хозяина? Иногда так бывает, когда торговые сети возвращают нам отправленный по ошибке груз шампиньонов и требуют все-таки найти и прислать их две тонны брокколи.

Мой план был прост. Для начала я собирался завести реестр всего того, что мы тут храним, и избавиться от просрочки. Уверен, в рефрижераторе такого добра хоть отбавляй.

Но все-таки рефрижератор для пятничного вечера — это перебор, и я решил начать с ангара.

Дальние ряды представляли собой настоящее преступление против складской системы — контейнеры, палеты и ящики стояли вперемешку и походили на проигранную партию в тетрис с причудливыми дырами и коридорами, куда можно было протиснуться, только проявив чудеса акробатики и недюжинное любопытство. Похоже, грузы просто бездумно распихивали, не заботясь даже о том, чтобы была видна маркировка.

Ругаясь, я сходил за погрузчиком.

Несколько часов работы пролетели незаметно, но мне удалось разгрести самый проблемный коридор. Я прихватил свой планшет и начал составлять реестр.

Пришлось вскрывать два непромаркированных контейнера и бесчисленное количество неопознанных ящиков.

Открыв очередной такой «сюрприз» — обычный деревянный ящик, в которых, как правило, привозят свежие овощи, я обнаружил тщательно упакованные бутылки с какой-то бесцветной жидкостью. Алкоголь, что ли? А это-то у нас тут откуда? Хранением спиртосодержащих напитков занимался специальный склад при единственном в городе винзаводе, и я за время своей работы не припомню, чтобы к нам завозили что-то подобное.

Странно как-то — без этикеток, с необычными крышками. Больше похоже на недоделку, чем на готовый продукт. Да и вид у содержимого ящика был не очень фабричный — в качестве упаковочного материала использовались какие-то непрезентабельные тряпки. Я слышал, что алкоголь можно производить самостоятельно, но подобное каралось законом — Город давно установил монополию на производство спиртного.

Этого мне еще не хватало. По-хорошему, надо было вызвать сотрудников Департамента правопорядка и сдать ящик, правила я знал. Но я сомневался.

Ведь ящик тут спрятал кто-то из наших, складских. Для того чтобы решиться нарушить закон и гнать самогон, нужно быть полным придурком. Как Фред.

Вот именно мысль о Фреде меня и остановила. Я на его примере понял, что стать преступником можно чисто по глупости, а заплатить за это придется все равно по полной. Стараясь отодвинуть принятие решения, я нашел еще два таких же ящика. Сковырнув ломом крышку первого из них и рассчитывая увидеть все те же бутылки, я чуть не завыл от злости. В остальных ящиках оказались чертовы листовки!

Мало того, что хозяин этого барахла гонит самогон, так он еще и играет в революционера! За это можно оказаться в изоляции лет на двадцать!

Я уже понял, что просто не смогу набрать номер Департамента правопорядка. Перед глазами стоял Фред. Хотя какое там, это уже даже не компетенция Департамента правопорядка, это работа отдела безопасности. А этим-то как вообще позвонить? Или все равно надо оповещать Департамент, а те сами передадут куда следует? Или, может, в телефонном справочнике есть номер отдела безопасности? Интересно, на какую букву? На О или на Б?

Я позволил своим мыслям скакать по всяким глупым вопросам, чтобы не думать о главном. Моя обязанность как гражданина — заявить о преступлении. Можно сколько угодно убеждать себя, что дальше заработает система и я не буду нести ответственности за печальную судьбу революционера-самогонщика, но поверить в это я не мог.

И я просто сбежал. Убрал ящики подальше с глаз и смылся из седьмого ангара. К сожалению, так же легко убрать ящики из своей головы у меня не получилось. Я думал о проклятых бутылках и листовках все выходные, и решил, что, пожалуй, стоит сказать Константину. Это его склад, вот пусть и разбирается.

В понедельник утром я прямиком из раздевалки отправился в седьмой ангар и обнаружил, что все три ящика пропали. В первый момент мне даже захотелось убедить себя, что их никогда и не было, но это уже верх трусости.

Кстати, ситуация для хозяина ящиков стала только хуже. Горе-преступник сам сузил круг подозреваемых с практически любого сотрудника склада до тех, кто был в смене в эти выходные.

Сколько у нас там средний коэффициент интеллекта по складу? Вот-вот.

С тяжелым сердцем я побрел к Константину, но он отреагировал куда беспечнее, чем я рассчитывал. Правда, я умолчал о листовках.

— Ящик самогона? — переспросил он, взглянув на меня своим насмешливым взглядом.

Я кивнул.

— Вот олухи! Ладно, забей. Больше они на территории склада эту дрянь хранить не будут, побоятся. Видишь, как хорошо, что ты взялся за седьмой ангар! Продолжай в том же духе.

Вот и все. Константин за минуту обдумал ситуацию и принял решение. А я мучился с этим два дня. Ну почему мне не достались такие мозги, как у него?

Я поплелся работать. И все-таки эти чертовы ящики не давали мне покоя. Я завернул в небольшую каморку у приемного терминала, которая теперь служила моим личным кабинетом, и выудил из нашей новой суперэффективной системы фамилии тех, кто был на складе в выходные.

Пик Чейн попался мне на глаза в первой десятке.

Я почему-то ни секунды не сомневался, что это тот самый Пик — дружок Нелл из теплиц, член нашего клуба «114».

Вот только что он тут делает? Надоело конструировать суперполивалку? Или он тут с особой миссией — задурить головы нашим складским работягам?

А ведь точно. Наверняка именно за этим Пик сюда и перевелся. Я так сжал челюсти, что даже услышал, как скрипят мои собственные зубы. Еще пара щелчков по клавиатуре — и я узнал, что и сегодня Пик на месте. Это же надо, этот урод, оказывается, работает на 14-м складе, где я провел свой тихий и, как я теперь понимаю, счастливый год. Перевелся Пик к нам в отсек овощебазы фасовщиком примерно в то время, когда я отправился стажироваться, поэтому мы и не пересеклись.

Когда я несся в сторону родного склада, у меня из ушей пар валил. Нравятся им с Нелл и Франческой их бредовые идеи — вот пусть их у себя в теплицах и взращивают. Нечего тащить эту гадость на мой склад!

Двадцатиминутная пробежка только распалила меня. Пик попался мне на фоне зеленых кочанов капусты, которые их бригада, человек двадцать, все молодые мужчины, перефасовывала из сеток в целлофан. Он ничуть не изменился — такая же тощая жердь, как и в предыдущую нашу встречу, даже комбез на нем, по-моему, остался тем же, так что я без труда узнал юного революционера.

Я подошел к нему вплотную, мне не хотелось, чтобы нас слышали.

— Привет, Пик. Надо поговорить!

Парень близоруко сощурился.

— А, привет, Эрик! Чем обязан твоему визиту? Ты, говорят, теперь большая шишка? — он специально говорил гораздо громче, чем нужно, и остальные фасовщики, и так привлеченные моим появлением, стали на нас оборачиваться.

Раздражение внутри меня росло.

— Вопрос есть. О седьмом ангаре. Пошли отойдем.

Пик испугался. Я отчетливо это понял. Такой нервный блеск в глазах и мелкие морщинки в уголках век. Но, к моему удивлению, с места он не сдвинулся. Мы так и продолжали стоять, как два тополя в окружении кочанов капусты.

— А у меня от своих секретов нет, — почти выкрикнул Пик.

Я огляделся. Никто уже не работал. Некоторые подошли поближе, чтобы лучше слышать, хотя, боюсь, нас и так было слышно на весь ангар.

Значит, тут все в курсе. Красота. Я повернулся к Пику.

— От своих? Это мы тебе свои? Да черта с два! Своих не подставляют!

Пик опешил.

— Ты о чем это?

Теперь уже все присутствующие бросили работу и потянулись к нам.

— О том, что найди твой идиотский тайник кто-нибудь другой, и проблемы были бы у всего склада! Думаете, этот «свой» сознался бы? Да сейчас! Трясли бы всех подряд, и неизвестно, что бы вытрясли! — обратился я к остальным.

— Это наше дело, мы знаем, чем рискуем и ради чего! — все так же с вызовом возразил Пик.

— Это правда! Так что вали отсюда подобру-поздорову! — бросил кто-то из парней.

Остальные одобрительно закивали. Мне стало очень неуютно среди двадцати агрессивно настроенных мужчин. Я обвел их всех взглядом — только один лет примерно тридцати, остальные моего возраста. Они держались уверенно, понимали, что их больше, и им казалось, что я должен испугаться.

Мне тоже так казалось, но страха я почему-то не чувствовал. Только гнев.

— Может, и так. Но остальных подставлять вы не будете, — сказал я Пику. — Ты завтра же напишешь заявление о переводе. Чтобы тебя уже на следующей неделе не было на складе! И это касается любого, кто хочет мешать нам тут работать! — я обратился ко всем присутствующим.

Теперь лица были больше хмурыми, чем уверенными. Ну хорошо хоть, начали думать.

— А то что? Донесешь? — зло спросил Пик.

— Нет, не донесу, — процедил я сквозь зубы. — Мне не нужна ничья помощь, чтобы выбросить такой мусор, как ты, с моего склада!

— Да пошел ты, начальник, — он ухмыльнулся.

И тут мое терпение лопнуло. Правый кулак вылетел вперед так быстро, что я не успел толком понять, что делаю. На ногах Пик устоял, но, судя по количеству крови, нос я ему сломал. Пик взревел и кинулся на меня. Хотя, конечно, кинулся — это сильно сказано. Драться он не умел совершенно. Еще два моих точных удара, и поверженный Пик упал в капусту. У меня даже дыхание не сбилось.

Никто из его соратников не двинулся с места, чтобы помочь, и это искренне радовало.

— Возвращайтесь к работе, — сказал я им, — представление окончено.

— Давайте, парни, работать, и так кучу времени потеряли, — хлопнул в ладоши тот фасовщик, что казался постарше остальных, и я с благодарностью кивнул ему.

Поглядывая на валяющегося Пика и как-то нехотя, все тем не менее стали возвращаться к своим делам.

И только идя к двери ангара, я почувствовал, что у меня трясутся колени. И что на меня нашло? Чуть ли не каждый день обещаю себе ни во что не лезть и регулярно вляпываюсь во всякие истории.

У выхода из ангара я столкнулся с Михно и молодым пареньком из фасовщиков. Выходит, кто-то все-таки включил мозги и побежал за подмогой. Лицо у парнишки было испуганным, а у Михно — злым и решительным. Его моржовые усы воинственно топорщились на багровом от быстрого бега лице.

— Что? — выдохнул он, увидев меня.

— Все в порядке. Небольшое производственное совещание, — ответил я.

— А, — хмуро отозвался Михно, — отсовещались уже?

Я кивнул.

— Давай за работу! — Михно подтолкнул фасовщика в спину, практически зашвырнув того в ангар.

Мы отошли подальше от злополучной овощебазы.

— Так что? — спросил Михно снова, когда мы остались одни.

— Пик Чейн хранил в седьмом ангаре агитационные листовки. И самопальный алкоголь. Большинство фасовщиков были в курсе, хотя, думаю, не все, — я не видел смыла скрывать что-либо от Михно, хотя непосредственно за эту бригаду он и не отвечал.

Михно смачно выругался.

— Я доложил об алкоголе начальству, про листовки говорить не буду.

— А может, и следовало бы, — проворчал Михно, — заразу надо выкорчевывать.

От его слов у меня словно гора с плеч свалилась. Мне уже начало казаться, что я единственный гражданин сектора А, не одобряющий происходящего.

— Люди как взбесились все, особенно молодежь. И притом ведь у многих в других секторах родители, братья, сестры. Что ж они, совсем мозги потеряли? — с горячностью продолжил Михно, и я понял, что он уже давно ждал случая выговориться. — Я вон недавно говорю одному такому: «Ты чего, дурак, у тебя же брат в секторе Б!», а он отвечает: «Нет у меня братьев!» Ну вот точно словно взбесились! Зараза это какая-то.

Я молчал, не зная, что сказать. Как вообще я мог всего этого не замечать?

— А ты молодец, Эрик. Ты все правильно делаешь, мы тебя поддерживаем.

Я не рискнул спросить, кто такие эти «мы» и сколько их. Меня вообще в последнее время очень напрягает, что все видят во мне кого-то офигенно крутого, но совершенно мне незнакомого.

И тут, словно в подтверждение слов Михно, у ангара показалась группа моих бывших коллег с погрузчиков — с десяток мужчин. Они торопливо шагали к нам с ломиками, ручками от тележек и другими железяками в руках.

Да что ж это такое? А я-то думал, что уже ничему не удивлюсь.

— Кавалерия прискакала, — ухмыльнулся Михно.

— Работать! Без вас справились! — гаркнул он приближающейся бригаде, но его не послушали.

Наверное, потому, что бригадир при этом лыбился до ушей. Каждому из прибывшей компании хотелось непременно хлопнуть меня по спине, пожать мне руку и сказать что-нибудь из серии:

— Так держать, брат!

— Мы с тобой!

— Ты только свисни!

Я кивал, улыбался и молчал. Это, конечно, здорово, что есть люди, готовые прийти на помощь, но ощущение, что я — самозванец, которого все принимают за какого-то героя, усиливалось.

Вырваться от них мне удалось не сразу. Я хотел побыть один, чтобы обдумать произошедшее, но где там. В моей каморке, куда я заглянул в надежде спрятаться ото всех, сидела секретарша Константина. Эта красотка в белой блузке с фигурными пуговицами и всем остальным смотрелась за моим обшарпанным столом настолько неуместно, насколько это только возможно.

— Шеф хочет немедленно тебя видеть. Вот послал караулить, — сообщила она, не дав мне и рта раскрыть. — Вот прямо-прямо сейчас и иди.

— Ясно.

Я опять влип.

Константин выглядел так же, как три часа назад, когда я вышел от него. Огромная серая гаргулья в своем кресле-троне.

— Скажу сразу, я все одобряю. Отличная речь, правильная тактика, да и бить всегда надо первым, — сказал он безо всяких вступлений, стоило мне опуститься на стул напротив него.

У меня отвисла челюсть. Как он узнал? Да еще и в таких подробностях? Это ведь было каких-то полтора часа назад!

— Единственная поправка, о которой мне бы хотелось, чтобы ты помнил, — тут Константин впервые на моей памяти по-настоящему улыбнулся, так, что стали видны зубы, — это все-таки не твой, а мой склад.

И вообще, это была никакая не улыбка, а самый настоящий оскал, чтобы продемонстрировать клыки, не иначе.

— Но в контексте все прозвучало органично, хвалю, — продолжил он, видя, что я впал в ступор и опять по привычке молчу. — Не хочешь, кстати, пройти стажировку у нас в отделе безопасности? У тебя талант.

В отделе безопасности? Смысл слов Константина доходил до меня очень медленно. Ну почему я такой тупой? Ведь мог бы давно догадаться, что человеку с такими характеристиками просто нечего больше делать на складе! Теперь, когда меня буквально ткнули в это носом, пришло понимание, что по-другому и быть не могло. На «Треугольнике» проблемы, и Безопасность внедряет своих людей.

— Ну так что насчет стажировки? Подтянешь рукопашный бой, поднатаскаешься в других полезных навыках.

— Нет, спасибо. У меня 114 баллов, таких не берут в отдел, — выдавил я.

В Безопасность мне совершенно не хотелось. Да и стажировок до конца жизни хватит.

— Это можно уладить. Хотя Май будет против, — Константин задумчиво поскреб квадратный подбородок. — Ладно, после подумаем. А теперь по поводу инцидента. Ты, конечно, молодец, все неплохо вышло, только давай на будущее без самодеятельности и импровизаций.

Я кивнул и в который раз мысленно пообещал себе больше ни-ни.

— С Чейном мы прокололись. Наш человек, естественно, крутился возле него, но о ящиках не знал.

Ясно. В бригаде Пика был агент Безопасности. Оперативно отчитался, пока я общался с Михно и компанией.

— Пика теперь арестуют? — спросил я хмуро.

— Нет, конечно. Во-первых, мы его будем куда внимательнее пасти, а во-вторых, твою репутацию героя без страха и упрека теперь портить нельзя.

Эта последняя фраза мне не понравилась. Выходило, что я вроде как работаю на Безопасность. Но и арест Пика после нашей драки был бы хуже не придумаешь.

— Сейчас мы с тобой первым делом активно займемся седьмым ангаром. Сделай мне к вечеру расписание, чтобы каждый сотрудник за ближайшую неделю поработал там не меньше часа.

Константин так резко сменил тему, что я даже опешил. Вроде как только что говорили о важных вещах, и вот на тебе — опять седьмой ангар.

— Эрик, ты меня слушаешь? — нахмурился он.

— Да. Седьмой ангар, график. Только зачем снимать всех на час? Эффективнее будет задействовать меньше народу посменно — часов по восемь, а то и просто сформировать бригаду, которая за неделю все разгребет, — возразил я.

— Эффективность меня сейчас волнует меньше всего. Считай, что у нас тимбилдинг в рамках всего склада. Каждый должен почувствовать свою личную причастность к этой важнейшей задаче и к ее выдающимся результатам. Руководить балаганом будешь ты. Мне надо, чтобы ты пообщался с каждым работником.

— О чем? — кисло спросил я.

— Да о чем хочешь! Главное, будь там с ними. Можешь толкнуть еще парочку речей о тридцатипроцентном повышении эффективности, которого мы добьемся после возвращения в эксплуатацию седьмого ангара, у тебя такие вещи отлично получаются.

— Мы не достигнем таких показателей, — это мне уже было очевидно, — дополнительный ангар выведет нас разве что к десяти процентам.

— Растешь на глазах, — в своей раздражающей манере «похвалил» шеф, — но только в сложившейся ситуации это неважно. Объявим, что тридцать процентов, как ты и обещал, а потом широко отпразднуем нашу общую победу.

— Зачем? — механически спросил я, хотя уже и сам начал все понимать.

— Мне надо чем-то отвлечь народ.

— Но ведь это будет ложь. Почему не сказать им правду о десяти процентах?

— Потому, что ты уже озвучил, что будет гораздо больше, и теперь даже такой неплохой результат, что мы имеем, будет восприниматься как поражение. Нам тут нужен новый герой, кто-то, кого мы сможем противопоставить пропаганде ашников. Май считает, что пора нам перехватить инициативу.

«Ашники». И для этого уже слово придумали.

— Я не хочу. Найдите кого-нибудь другого.

— Вот как? — Константин откинулся в кресле, глядя на меня с высоты своего роста. — А ты куда?

— Что? — не понял я.

— Куда ты денешься от этой заразы? Город у нас всего один. Думаешь, тебя это не коснется?

— Пусть этим занимается кто-нибудь более подходящий. Наверняка ведь у вас есть ребята и поумнее и поспособнее меня! Я простой гражданин сектора А!

— Вот всегда вы так. Подавай вам, ашникам, право выбора и ответственность, а как только доходит до дела — в кусты. Разруливайте, яйцеголовые, сами все то, что мы тут наворотили, а то нам памперс пора менять.

Я вспыхнул.

— Я не боюсь ответственности. Я просто не хочу быть вашей марионеткой!

— Эрик, я бы и рад заменить тебя кем-нибудь из своего сектора, ну или хотя бы из сектора Б, но так уж вышло, что именно ты обладаешь набором уникальных характеристик, делающих тебя идеальным кандидатом на эту роль. Никто тебя не просит становиться нашим агентом, просто делай то, что делал до этого, а я по мере своих скромных способностей тебя подстрахую.

— Ты правда из сектора В? — во всей тираде Константина меня больше всего впечатлило именно это.

Честно говоря, я думал, что он бэшник. Уж очень не вязался такой коэффициент интеллекта с его гориллообразной внешностью и повадками.

— Правда. 181 балл, если тебе это так важно. Другие свои размеры сообщить?

Я проигнорировал очередной подкол.

— И ты сидишь на складе? Все настолько серьезно?

— Да, Эрик. Все серьезно. Меня не просто так сюда прислали.

Я подумал о словах Михно, о своих собственных опасениях, о прогнозах Май, в конце концов.

— Ладно. Но я просто буду делать свою работу, — согласился я.

— Хороший мальчик, — опять съехидничал шеф. — Вот и начинай, хочу увидеть расписание к вечеру.

Я с удивлением и каким-то разочарованием наблюдал за тем, как все идет точно по плану Константина. Мы, вопреки здравому смыслу, общими усилиями всего склада расчистили злополучный ангар, организовав вывоз бесхозных товаров в торговые сети по специальному наряду.

Еще за две недели седьмой ангар был введен в эксплуатацию.

Вы когда-нибудь видели что-либо более нелепое, чем склад, украшенный шариками и гирляндами? Мы и это сделали. Людям понравилось. Под сидр и закуски.

Ну а потом началась самая позорная часть нашего представления.

Константин выступил перед всем складом и торжественно поздравил нас с невероятным успехом, которого удалось достичь благодаря нашим общим сплоченным действиям. Были объявлены невероятные цифры и озвучены бонусы, сорвавшие оглушительные аплодисменты, а затем последовала процедура награждения почетными грамотами особо отличившихся. Я не знаю, как Константин их отбирал, наверняка у него была какая-то особая умная система. Мне было все равно. Мне было стыдно за все это.

Я плохо помню, как поднимался на сцену за такой вот грамотой в позолоченной рамочке, что-то даже говорил. Аплодисменты в мою честь не смолкали минут пять.

Поразительно, но люди правда были счастливы.

Грамоту я потом подарил родителям, они порадовались. Не знаю, в курсе ли был отец, что мой непосредственный начальник — сотрудник отдела безопасности, я не спрашивал. Но они с мамой реально мной гордились.

С церемонии я сбежал, не дожидаясь ее окончания, и спрятался в своей квартирке с видом на пустырь. Как же тут было хорошо.

Но поделать уже ничего было нельзя. Я стал звездой.

Единственное, чего так и не смог от меня добиться Константин, это общения с прессой.

После «ошеломительного успеха», достигнутого нашим складом, журналисты присылали мне, как формальному лидеру этой великой затеи, приглашения на интервью пачками, а когда стало понятно, что я не отвечу, подкарауливали меня у дома и у «Треугольника».

Я научился вычислять фигуры папарацци, они, по правде говоря, сильно выделялись на фоне наших работяг, и молча пробегал мимо. Только их мне не хватало.

В тот вечер я заметил невысокую женскую фигуру за проходной и даже в сумерках сразу понял, что это по мою душу. Ну не одеваются так в секторе А — джинсы, бежевый плащик до колена, берет. И главное — шарфик. Лучше бы сразу пришла с табличкой: «Я журналист».

Я совершил обманный маневр, свернув так, чтобы нас разделил поток выходящих с «Треугольника» людей, но женщина оказалась настойчивой и бросилась меня догонять сквозь толпу.

Я ускорил шаг. Не будет же она бежать за мной до метро?

Похоже, будет. Я остановился, дожидаясь ее.

— Я не даю интервью! — сказал я, когда она приблизилась, и осекся, впервые взглянув на нее повнимательнее.

— Даже мне? — Камила улыбнулась.

Она очень сильно изменилась. Я даже не мог понять, что стало другим. Прическа? Да, конечно. Ее косы, которую я так отчетливо помнил, не было. Теперь волосы стали короткими, по-моему, это называется каре, и вроде челку раньше Камила не носила. Но дело, конечно, было не только в этом.

Я помнил красивую романтичную девушку, а теперь передо мной стояла просто нереальная молодая женщина. Уверенная, сексуальная, элегантная, как из другого мира.

Она и была из другого мира.

И я ее хотел.

Камила кокетливо прикусила губу.

— Эрик, не стой как столб. Я десять раз переодевалась, чтоб тебе понравиться, — рассмеялась она.

И говорила она теперь как-то иначе. И пахло от нее чем-то волшебным.

— Ты потрясающе выглядишь. Просто я никак не рассчитывал тебя увидеть. Ты тут какими судьбами?

Камила удивленно подняла бровь.

— Ну ты же сам сказал — за интервью.

Так. Мой мозг, временно вышедший из строя, со скрипом заработал. Интервью? Камила? У меня?

Ах да, она же будущий журналист. А я — герой месяца на складе агрохолдинга.

— Что, правда, что ли? — вот и все, что я смог сформулировать.

— Ну да. Ты не обиделся?

— С чего бы?

Теоретически мог бы, если бы надеялся, что Камила могла прийти повидать меня просто так. Но я же не дурак. 114 баллов — это почти не дурак.

— Ну так что? Ты дашь мне интервью? Это бы здорово помогло моей карьере.

— Угу. Конечно.

Я думаю, я пообещал бы свергнуть Триумвират, если бы от этого зависело, задержится ли Камила рядом со мной еще на немного.

От ее улыбки у меня перехватило дыхание.

— Эрик, ты прелесть. Посидим в каком-нибудь кафе?

Я понятия не имел, какие кафе есть у нас в секторе А, и Камила, беззлобно подтрунив надо мной, потащила меня в какое-то заведение в своем секторе. Я только там вспомнил, что сегодня выгляжу, как обычно, хреново — свой парадный вариант одежды я, естественно, не доставал из шкафа с того самого вечера выпускников. Хорошо хоть побрился сегодня утром, а то в последнее время я и на это нередко забиваю.

Но тем не менее на меня оборачивались. Сначала я думал, что это Камила привлекает внимание, она же просто королева красоты, а потом услышал, как девушка, дернув за рукав своего спутника и кивнув в мою сторону, прошептала: «Смотри, смотри!» А парень, который принес нам кофе, вытаращился на меня, словно я был по меньшей мере двуглавым грифоном. Потому что обычный грифон вряд ли вызвал бы такой интерес.

— Я так дико выгляжу? — спросил я Камилу, когда официант отошел.

— Ты выглядишь как на всех своих фото в газетах.

— Каких еще фото? Я же не давал интервью! — опешил я.

— Но это же не значит, что тебя никто не фотографировал, — рассмеялась она. — Ты что, совсем газет не читаешь? Да ты уже просто легенда.

— Что, и тут тоже? Я имею в виду сектор Б? На черта я вам тут сдался?

— Ну как это? Ты же тот самый парень из сектора А, который на все имеет собственное мнение, не боится его отстаивать и ведет за собой весь свой коллектив.

Я мысленно взвыл.

— Ну, давай, рассказывай, — Камила положила на стол диктофон. — Не возражаешь?

Я помотал головой.

— Когда ты почувствовал, что должен стать лидером? — спросила она. — Что заставило тебя взвалить на себя ответственность за эффективность целого склада?

О боже! Ну о чем она?

— Камила, все было совсем не так, — осторожно начал я.

Она ободряюще кивнула.

— А как?

— Я просто оказался в нужном месте в нужное время. Сначала с этой складской системой, потом с ангаром, который мы решили разобрать. Это всего-навсего рабочие моменты, которые почему-то возвели в ранг подвигов. И никуда никого я вести не собираюсь. Мне хорошо и там, где я есть, — подбирать слова было чрезвычайно трудно.

Глядя на Камилу, мне хотелось думать совсем не о проклятом складе с его эффективностью.

— Но ведь ты добился повышения зарплаты для рабочих? — а вот Камилу, к сожалению, интересовал именно склад.

— Зарплату повысили автоматически, соразмерно повышению эффективности труда, — выдал я фразу, сформулированную на эту тему Константином еще на том собрании, где я обзавелся золоченой рамочкой. — Это же Доктрина.

Камила как-то странно на меня посмотрела.

— Верно. Все в соответствии с Доктриной, да?

Она почему-то резко нажала на кнопку «Стоп» диктофона прежде, чем я успел ответить.

— Конечно в соответствии, — озадаченно пробормотал я. — Лучше работаем — больше зарабатываем. Так что все в наших руках.

— Извини, я просто… — Камила выглядела смущенной и раздосадованной.

— Подумала, что я сейчас начну нести эти революционные бредни? — я помог ей договорить то, что она побоялась озвучить.

— Типа того. Но это классная фраза получилась, давай еще раз.

Камила снова включила диктофон, и я послушно все повторил. Потом она помучила меня вопросами о моих несуществующих хобби и увлечениях, поинтересовалась отсутствующей личной жизнью и заставила в подробностях пересказать, как я подарил родителям, живущим в секторе Б, свою почетную грамоту. Вместе с рамочкой.

— Спасибо, Эрик. Ты даже не представляешь, как мне помог. Твое интервью — эксклюзивный материал, его обязательно поставят в номер! Студенты-стажеры типа меня об этом и мечтать не могут!

Она искренне радовалась, ее глаза светились, а на щеках появился румянец.

В голову лезли всякие непристойные мысли. И воспоминания.

Если я сейчас ничего не скажу, Камила снова исчезнет из моей жизни. Может, опять на пару лет, может, навсегда.

Но ведь это я, скотина такая, ей не перезвонил. «И сейчас делаешь примерно то же самое, — ехидно сообщил мне мой внутренний голос, почему-то напомнив интонациями Константина. — Что ты там обычно вещаешь в своих выступлениях? Наша судьба в наших руках?»

— Может, мы с тобой еще как-нибудь встретимся? — выпалил я совершенно ни к месту.

Камила удивилась гораздо меньше, чем я рассчитывал. По-моему, она ждала этого вопроса. Точно ждала, потому что ответ ее прозвучал совершенно спокойно и ровно. Так бывает, если подготовить фразу заранее.

— Эрик, понимаешь, я сейчас живу с одним человеком.

— Ясно, — я резко откинулся на спинку своего стула.

Вот и все. Просто и ясно. А ты боялся.

— Правда, у нас с ним трудности, мы, скорее всего, скоро разбежимся, — добавила Камила, дав мне время прочувствовать ее первое сообщение.

— Ага.

Больше ничего придумать я не мог. Мне показалось, что спросить о сроках этого события будет как-то неуместно. Или прокатит?

Камила надула губы. Похоже, она считала, что я туплю. Я продолжил этим заниматься. Надо было что-то говорить, но я молчал.

— Ты будешь на встрече выпускников в этом году? Мы могли бы там увидеться, — попыталась она спасти ситуацию.

Точно. Встреча выпускников через месяц. Может, они уже успеют к этому времени разбежаться?

— Обязательно приду, — пообещал я.

— Вот и здорово! — Камила улыбнулась. — В прошлый раз было так весело! Жаль, что ты не пришел.

Месяц. Я увижу ее через месяц.

— Правда, я полвечера отбивалась от Тео Фандбира, который пытался рассказать мне, как будущему представителю свободной прессы, все свои теории заговора, но все равно было круто. Уверена, в этот раз ты, как один из лидеров доминирующего класса, станешь его жертвой. Так что я на тебя рассчитываю, — Камила весело щебетала о всякой ерунде.

— И что за теорию придумал Тео? — спросил я, просто чтобы разговор продолжался.

Мне ужасно не хотелось отпускать Камилу.

— О, ты не поверишь. Тео изменился, пожалуй, даже больше, чем ты. Отпустил бороду, перестал стричься и заделался ярым сторонником Доктрины. Я так поняла, он увлекся социологией, и у него слегка поехала крыша. Он заявил, что его не устраивает нынешний состав Триумвирата. Мол, слишком рискованная комбинация личностей стоит во главе Города.

— Звучит примерно как «меня не устраивает, что небо такое синее», — рассмеялся я.

— Вот-вот. Он вбил себе в голову, что наша школа — рассадник революционной заразы, мол, в других учебных заведениях никому и в голову не приходило сомневаться в гуманности и справедливости Доктрины.

— Да он сам эти сомнения и излагал. Как сейчас помню, все пять последних лет высмеивал приматов, — возмутился я.

— Я тоже ему об этом напомнила. И знаешь, что он сказал? Что это все была наша школа, а вырвавшись оттуда, он прозрел. Тео даже какое-то исследование провел на эту тему. Представляешь, он наисследовал, что наша школа — источник революционного Зла.

Камила рассмеялась, и я тоже заставил себя улыбнуться, хотя услышанное вовсе не показалось мне забавным. Надо же, какое совпадение — мы во главе с Франческой переместились на «Треугольник», и проблемы начались там.

Да ну их всех к черту. Не хватало еще портить себе вечер мыслями о ненормальных Фандбирах.

Камила продолжала щебетать, рассказывая о других наших одноклассниках, а я молча слушал ее, просто наслаждаясь звучанием ее голоса. Мы попрощались около одиннадцати, и Камила попросила не провожать ее. Ну, само собой, она ведь еще в паре.

В моей квартире фонарь по-прежнему освещал ее портрет. Я с час провалялся в кровати, пытаясь заснуть, но от назойливо скачущих в голове мыслей сон никак не шел.

Возможно, через месяц Камила уже будет свободна, и в этот раз я сделаю все, чтобы не упустить ее. Удивительно, но теперь я чувствовал себя гораздо увереннее. Такое впечатление, что я и сам поверил во все эти лозунги, которые повторял своим коллегам. Конечно, у меня получится. Я ничем не хуже того парня из сектора Б, с которым Камила встречается сейчас. А если про деньги, то зарабатываю я наверняка ненамного меньше.

А может даже и… Я вспомнил о прибавке к своей зарплате за «руководство проектом по эффективности», бонусы, которые в последнее время сыпались на мой счет, да и сам счет, на котором я ежемесячно оставлял нетронутой большую часть зарплаты.

Мне стало настолько интересно, что я встал и устроил среди ночи ревизию своих финансов. Размер моего счета впечатлял: надо же, сколько я ухитрился скопить всего за полтора года. Но это ерунда. Поинтересовавшись своей текущей зарплатой, я испытал легкий шок. Константин, как выяснилось, очень высоко оценил мои сомнительные усилия, почти вчетверо выше моей предыдущей ставки. И это не считая бонусов.

Интересно, сколько я буду зарабатывать, если все-таки получу обещанную мне должность Самюэля? Сколько бы там ни было, в любом случае обычным молодым ребятам из сектора Б работать до таких доходов лет пятнадцать-двадцать. Потом, правда, у них есть шанс зарабатывать и побольше, но пока я вне конкуренции.

«Интересно, Камила об этом задумывалась?» — чиркнула неприятная мысль, но я ее сразу отогнал. Да какая разница!

Камила укоризненно посмотрела на меня с портрета.

Я снова лег и провалялся еще час. Мысли в голову лезли всякие. В три часа ночи я снова сел за компьютер и решил почитать про биографии членов нынешнего Триумвирата. Время для подобного чтива самое подходящее. Чем, скажите на милость, еще заняться?

Если коротко, то правящий Триумвират уже несколько лет состоит только из мужчин. Такое случается, бывали и чисто женские Триумвираты. Ну так вот, в теперешний входят Дитер Кох, Евгений Калиновский и Маркус Сальвадоре. Все с интеллектом выше 200. Кох — известный математик и выдающийся шахматист, Калиновский — писатель-гуманист, даже я читал пару его книжек в мой прошлогодний затворнический период, Сальвадоре — социолог, автор какого-то немыслимого количества работ.

И чего рискованного Тео разглядел в этой компании? Как я ни бился, никаких зацепок разглядеть не смог. Может, правда, мозгов не хватает.

К утру я наконец уснул. И снилась мне, что не может не радовать, Камила, а не Триумвират в полном составе.

Проснулся я разбитым, недовольным и с единственной мыслью — поскорее снова ее увидеть. Месяц — это невыносимо долго.

Мое желание исполнилось. Мы с Камилой увиделись уже через неделю, правда, при таких обстоятельствах, которых я никогда не желал.

О том, что в новостях, за неимением раньше такого понятия, назвали актом устрашения, я услышал примерно через неделю в кабинете Константина. Я в тот вечер задержался почти до девяти и был очень удивлен, когда запыхавшийся сотрудник нашей службы безопасности нашел меня за обходом одного из ангаров и потребовал немедленно бежать к шефу.

Что Константин делает в такое время на работе? Он, будучи человеком семейным, редко задерживался дольше семи. Это потом я узнал, что шеф в тот вечер специально вернулся.

У него в приемной, несмотря на поздний час, были какие-то незнакомые люди, молчаливые и угрюмые. Стоило мне появиться, как меня сразу отправили в кабинет.

Константин был не один, по правую руку от него сидел сухой высокий мужчина лет сорока с орлиным носом и цепкими глазами. Напряжение ощущалось просто физически.

— Это Эрик Скрам, — представил меня шеф.

Похоже, мне личность его гостя знать не полагалось. Тот кивнул.

— Эрик, десятого февраля, в пятницу, ты во время разбора заброшенного ангара номер семь обнаружил в нем ящик с бутылками. Верно? — спросил Константин, глядя на меня своим тяжелым серым взглядом.

— Да, — подтвердил я. — Я, правда, не помню, какого точно числа это было, но могу проверить.

— Я уже проверил, десятого февраля, — отмахнулся Константин. — Соответственно, в понедельник, тринадцатого февраля, ты сообщил об этом мне, но ящика в ангаре уже не было.

Я кивнул.

— Ты сказал, что в бутылках был алкоголь. Верно?

— Да. Самодельный алкоголь, — снова подтвердил я, гадая, что же тут происходит.

— Почему ты решил, что в бутылках самогон? — спросил Константин.

— Ну, не знаю, — я пожал плечами, — а что еще это могло быть? Бутылки без этикеток, прозрачная жидкость. Но, честно говоря, я не проверял.

Мне впервые пришло в голову, что в бутылках могло быть что угодно — от воды до бытового растворителя, а я, совершенно не разобравшись, бросился обвинять Пика.

— Я не вскрывал бутылки, может, это был и не алкоголь, — честно признался я.

— Маслянистая бесцветная жидкость, бутылки тщательно упакованы? — впервые заговорил гость Константина.

Голос у него оказался скрипучим и неприятным.

— Упакованы они действительно были очень тщательно, — вспомнил я, — полно тряпок было напихано. А вот насчет маслянистости не скажу — я не взбалтывал бутылки.

— Это хорошо. А то взлетели бы вы на воздух всем складом, — мрачно заметил носатый.

— Почему? Что это было? — я посмотрел на Константина.

— Есть серьезные подозрения, что нитроглицерин, — ответил тот.

— Нитроглицерин?

Я помнил из курса химии, что это что-то такое из древних рудных промыслов, что взрывается. У меня вспотели ладони.

— Как такое опасное вещество могло оказаться на нашем складе? Откуда оно к нам приехало?

— Помниться, ты решил, что ящик принадлежит Пику Чейну. Почему? — и взгляд, и голос Константина стали еще тяжелее.

— Я подумал, что он продает самогон, чтобы заработать денег на печать своих дурацких листовок, — я прикусил язык, вспомнив, что про листовки Константину не говорил, — и Пик как раз выходил в смену в выходные, мог забрать ящик. Но раз это был нитроглицерин, то, может, я и ошибся. Зачем Пику могла понадобиться такая дрянь?

— Несколько часов назад в секторе Б взорвали художественную галерею, там проходило открытие выставки. Как раз при помощи нитроглицерина взорвали. Погибли десятки человек, сотни раненых. Как ты, наверное, понимаешь, все граждане секторов Б и В.

— Погибли? Но кто это сделал? Зачем? — услышанное у меня просто в голове не укладывалось.

— Вероятно, это «Голос» провел акт устрашения, — проскрипел носатый гость.

Нет. Такого просто не может быть. Чтобы кто-то решился убить ни в чем не повинных людей просто так? Ради каких-то там идей? И чего они этим хотят добиться?

— Думаю, очень скоро мы услышим их комментарии, — словно прочитал мои мысли Константин.

Пик? Они думают, это сделал Пик, — дошло до меня. У меня перехватило дыхание. Если это действительно был Чейн, то случившееся — моя вина. Если бы я только обратился в Департамент в пятницу, как и было положено! Десятки людей!

— Сядь! — приказал мне Константин, и я почувствовал, что мои ноги и вправду подгибаются.

Вероятно, и выглядел я хреново. Я послушно опустился на один из гигантских стульев.

— Мне и в голову не приходило, что это могло быть, — пролепетал я.

— Расслабься, ты тут вообще ни при чем. Это не пришло в голову даже мне, хотя думать о таких вещах — моя обязанность, — зло процедил Константин. — В понедельник, когда ты выяснял отношения с Чейном, он подтвердил, что ящик принадлежал ему?

Я задумался. Вроде бы. Но…

— Там были еще ящики с листовками. Может, Пик имел в виду только их? — мне не хотелось верить, что человек, которого я знал, с которым разговаривал, мог такое сделать.

— Значит, в ангаре номер семь в пятницу были еще и ящики с листовками, и к понедельнику они все пропали? — уточнил носатый.

— Да.

Конечно, так выходило, что все ящики принадлежали одному человеку, но мне все равно не хотелось в это верить.

— Ну что ж, ситуация мне в целом понятна, — обратился мужчина к Константину.

— Я не знал, — смотреть на Константина было тяжело.

— И не должен был, и даже не мог догадаться. Это моя зона ответственности и моя вина. Ты понял?

— Если бы я позвонил в Департамент в пятницу…

— Мы все совершаем ошибки, — перебил меня Константин, — и ты сейчас же выбросишь все это из головы. Завтра ты в отгуле до обеда, выспись. А потом ты мне нужен в работоспособном состоянии.

— Мне не нужен отгул, — замотал я головой.

— Все завтра в отгуле до обеда. Склад на всякий случай будут обыскивать, и с вашей территорией за ночь не справиться, — объяснил носатый.

— Чейна уже арестовали? — спросил я.

В конце концов, сомневаться в том, что этот человек из Безопасности, было глупо.

— Ищем, — коротко бросил он.

— А Франческу? — мне показалось абсолютно логичным спросить об этом, но мой вопрос удивил обоих моих собеседников.

— Тебе что-то известно о связи Фандбир и «Голоса»? — спросил Константин.

Теперь удивился и я. Мне это всегда казалось просто очевидным. Хотя, если подумать, ничего конкретного я никогда не слышал.

— Но ведь именно с нее все началось. Этот ее поступок на пересдаче экзамена, и ее 114 баллов после 195 на тренировочных тестах, — попытался объяснить я.

— Никаких улик о связях Франчески Фандбир с подпольем у нас нет, — сказал носатый безопасник, — удивительно, но факт.

Столько странностей за один вечер просто не помещалось у меня в голове.

— Можешь идти, — отправил меня прочь Константин, и я поехал домой.

В раздевалке, достав телефон, я обнаружил СМС от ма, в котором она сообщала, что с ней и отцом все в порядке.

Тут до меня впервые дошло, что среди тех погибших легко могли оказаться и мои родители, это ведь их сектор!

Я впервые со дня рождения отца два месяца назад позвонил ма. Что ж это такое творится?

То, что произошедшее стало шоком для всего Города, было заметно невооруженным глазом. В метро пассажиров было мало, но они заговаривали друг с другом, обсуждая случившееся. Поразительно, но по пути до своего пригорода я успел наслушаться всякого. Да, по большей части все были оглушены и подавлены, но фраза «Ну и что, это же сектор Б» прозвучала трижды.

Люди, вы что, взбесились?

Я с облегчением выскочил из метро. Слушать все эти разговоры было физически больно.

Я мог это предотвратить. Боль в груди отбивала ритм моих шагов.

Вот при таких обстоятельствах я и увидел Камилу на три недели раньше оговоренного срока. Я нашел ее на лестничной площадке у своей квартиры. Она сидела на полу, прислонившись спиной к двери и пряча мокрое лицо в ладонях.

— Камила, ты что? — я поднял ее, удивляясь, как мало в ней веса.

— Ты слышал об этом? — всхлипнула она. — Ты слышал?

Ее руки обвились вокруг моей шеи, и я прижал ее покрепче к себе.

— Слышал.

Боль слегка отступила, не ушла совсем, но затаилась.

— Ты в порядке? Тебя ведь там не было? — спросил я.

А ведь и Камила тоже из сектора Б! У меня от запоздалого испуга свело желудок. И ведь я мог все это предотвратить, если бы только не побоялся сдать этого придурка Пика в Департамент правопорядка!

— Я не пошла. Понимаешь, не пошла! — Камила подняла лицо, и я увидел, как по ее лицу катятся быстрые слезы. — У меня был пригласительный билет, но я не пошла туда!

— Ну вот и хорошо. Это же здорово, что ты решила не ходить на эту выставку, — я попытался снова обнять ее, но Камила уперлась мне в грудь руками.

Она пыталась что-то сказать, но ее губы дрожали, и слова никак не хотели складываться.

— Я отдала свой билет Тане, — наконец проговорила она, — ты представляешь? Я отдала ей этот чертов билет! И она… Я звонила ее маме…

Дальше рыдания снова заглушили слова.

Татьяна. Нет. Только не это. Из-за меня. Я онемел, и мы некоторое время так неподвижно простояли у двери. Была единственная мысль: «Из-за меня». Хотелось просто лечь на пол и никогда больше не вставать. Но Камила продолжала рыдать, нужно было как-то ей помочь.

И поэтому я с огромным трудом открыл дверь — ключ никак не хотел оказываться в скважине, перенес Камилу в квартиру, даже смог заварить чай. Камила сидела на единственном стуле, я стоял у стены.

Мне понадобились две чашки чая и вся моя смелость, чтобы рассказать Камиле, как все было на самом деле.

— Значит, мы оба виноваты в смерти Тани, — сказала она, когда я закончил.

— Ты не могла предугадать такого, — возразил я.

— Ты тоже. Ни один нормальный человек не мог бы такого предугадать!

В эту ночь Камила осталась у меня. За оставшиеся часы до утра мы трижды занимались любовью. Это было какое-то наваждение. Мы просто не могли оторваться друг от друга. Как будто мир за пределами старенькой кровати перестал существовать

Но утро все-таки наступило, прогнав морок. Будильник, как обычно, прозвенел в 6:30, разбудив нас и чувство неловкости.

В дневном свете все было другим. Не таким простым и очевидным, как ночью. Казалось, Камила впервые увидела мою более чем скромную квартиру. Да что там, я сам вроде как впервые ее увидел. Надо было все-таки купить второй стул.

Камила избегала смотреть на меня, она вообще очень торопилась уйти.

— Мне пора на работу. Нет, не надо кофе. Извини. Я позвоню. Не провожай, пожалуйста.

Она исчезла, словно ее никогда и не было в моей квартире.

Остался только портрет на стене. Камила то ли не заметила его, то ли сделала вид, что не заметила.

Замысловатое переплетение цветов и линий с кисточкой косы и улыбкой. Портрет девушки, которую я любил, нарисованный девушкой, которая любила меня.

В общем, смотреть на картину не было никаких сил, и я ее снял. Я больше не смогу вернуть ее на место. Надо придумать, что сделать с портретом. Может, отвезти родителям Татьяны?

Я влил в себя две чашки кофе, почитал новости. В основном про взрыв. Пика все еще искали, зато задержали других лидеров «Голоса». Сплошь знакомые имена. Кристина, Влад, Сэм, Петр. Из нашего клуба «114» не хватало всего троих. Меня, Пика и Франчески.

Как это вообще возможно? Почему Безопасность упорно не замечает очевидный источник проблемы? Это же Франческа, без вариантов! Да ни у кого другого не хватило бы мозгов, чтобы меньше чем за два года раскачать такой маховик!

Против Франчески нет никаких улик? Так, вроде, сказал Константин? Да, она очень умна, вполне возможно, Франческа действительно не оставляет следов. Я вспомнил, как она вела себя на нашей встрече выпускников — сама Франческа говорила только правильные вещи, а все ее лозунги озвучивали Нелл и Пик. Но в Безопасности не могут не понимать, что проблема именно в ней. Хотя, конечно, не понимать того, что она дочь и племянница Верховного судьи и одного из самых влиятельных членов Сената, они тоже не могут.

Вот как вообще такая абсурдная ситуация могла сложиться?

Я еще раз перечитал список фамилий задержанных. Поверить не могу. Только я, Пик и Франческа.

Думать об этом не хотелось. Пусть в Безопасности сами разбираются, они там умные.

Еще в новостях было полно фотографий и историй о тех, кто погиб вчера в галерее. Большинство погибших действительно были из сектора Б и В, из наших была только Татьяна. Снова кольнуло в груди.

Я мог это предотвратить.

Возле разрушенного здания люди стихийно устроили что-то вроде стены памяти — несли на место трагедии фотографии погибших, цветы, какие-то игрушки.

Я вдруг понял, что делать с картиной. Татьяна была из нашего сектора. Нам тоже следует почтить ее помять.

Не дожидаясь начала послеобеденной смены, я собрался и поехал на «Треугольник». По дороге купил букет белых роз и таких маленьких разноцветных свечек. Наверное, Татьяне они бы понравились, она любила яркие вещицы.

На проходной агрохолдинга было пустынно, до начала обеденной смены оставалось еще не меньше часа, и я беспрепятственно разместил на одной из стен картину, разложил под ней свечки и цветы.

Один из охранников подошел ко мне поинтересоваться, что это такое я делаю, выслушал мою историю, по-моему, вполне искренне посочувствовал. Но доложил о происходящем начальству. Пока начальство переваривало услышанное, охранник вернулся ко мне и посоветовал установить плакат с несколькими словами о Татьяне. Похоже, посочувствовал он действительно искренне.

Его коллеги раздобыли кусок картона и маркер, и я вывел: «Татьяна Синтина, сектор А. Друг и художник. Погибла вчера в галерее». Подумал и добавил: «Я мог это предотвратить».

Как раз к концу моих оформительских усилий начальство сообщило на проходную, что картину и все остальное можно оставить, и меня отпустили.

Я был рад сбежать на склад, потому что к проходной уже потянулись люди.

Я заперся в своей каморке и заставил себя два часа подряд заниматься отчетами, чтобы отвлечься от всего этого. Ну а потом меня нашли. Я опять зачем-то срочно понадобился Константину.

Мне хватило ума понять, что обсуждать мы будем мой плакат.

— Ты чертов гений, — сообщил мне с порога Константин. — Май разослала по всему «Треугольнику» примерную речь, которую сегодня руководители должны произнести перед своими рабочими, но лично тебе доверили сказать, что захочешь.

— Ничего не захочу! — зло ответил я. — Я вообще ничего не хочу никому говорить! Не желаю я играть в ваши игры! И это, как ты сам сказал, не мой склад, а твой!

— Если постараешься, будет твоим, — спокойно ответил Константин, никак не отреагировав на мою явную грубость.

— Ты о чем? — не понял я.

Константин поморщился, похоже, раздумывая, стоит ли отвечать мне, но все же заговорил.

— В подробности я сейчас вдаваться не буду, Май лучше подберет слова, скажу только, что в свете последних событий перед тобой открываются потрясающие для гражданина сектора А перспективы.

— Чего?

Гримаса на лице Константина стала еще отчетливее.

— У нас намечается политический кризис. Пока это закрытая информация.

— Из-за акта устрашения? — спросил я, хотя из-за чего же еще.

Но я ошибся в своих предположениях.

— Не только. Сенат сейчас на закрытом заседании, которое, вероятно, закончится вотумом недоверия Триумвирату. После Сенат обсудит, стоит ли обнародовать причину отставки действующего Триумвирата. И, — тут обычно непроницаемое лицо шефа буквально перекосило, — если Сенат придет к выводу, что принцип гласности важнее национальной безопасности, ошибка Триумвирата будет предана огласке.

— Я, наверное, слишком тупой, чтобы понять, о чем ты вообще говоришь и как это связано со мной и моим выступлением перед рабочими, — честно признался я.

Константин молчал с полминуты.

— Давай так. Ты действительно сожалеешь, что не остановил тогда Чейна? — спросил он.

— Конечно, — ответил я, размышляя, в чем тут может быть подвох.

— Хорошо. Вот теперь у тебя есть возможность исправить эту ошибку. Расскажи остальным о том, что произошло, и о том, что ты думаешь по этому поводу. Просто для того, чтобы другие не повторяли твоих ошибок.

Ну вот и ловушка. Вроде как и все правильно, но и явно неспроста.

— А зачем это Безопасности? — я решил, что лучше спросить прямо, чем еще час блуждать вокруг да около.

— Затем, что около пятнадцати процентов сектора А положительно оценивают действия Чейна. Еще тридцать процентов пока не определились со своей позицией. В основном это те, у кого нет родственников в других секторах. И вот им ты поможешь с этой самой позицией определиться.

Я не поверил своим ушам. Они что, все с ума посходили? Или Константин мне зачем-то врет? Хотя, если подумать, я и сам много чего слышал в метро и на улицах.

— А если Сенат из чувства справедливости все-таки решит нас всех подставить, колеблющихся станет еще больше, — мрачно добавил Константин, — так что окажи Городу услугу, и Город тебя не забудет.

Чего же такого натворил Триумвират?

— Состав нынешнего Триумвирата всегда казался мне слишком рисковым, — выдал я за свои соображения мысли Тео.

Константин уставился на меня, как на седьмое чудо света.

— Даже в секторе А это понимают, — вздохнул он, — но теперь уж что говорить. Так ты выступишь сегодня? Смена специально для этого будет сокращена на час.

— Я не знаю, что сказать, — пробубнил я.

— Просто расскажи об этой Татьяне, — посоветовал Константин, — и о том, как нашел те ящики.

Мои щеки вспыхнули.

— Я не смогу всем об этом рассказать. О том, что Татьяна погибла из-за меня.

К счастью, шеф не стал наставать.

— Ну, не сможешь так и не надо. Скажешь, что скажешь. Май хочет лично пообщаться с тобой. Думаю, она на тебя выйдет, когда закончится это безумие с импичментом. Она сейчас в Сенате.

Думать еще и о Май не получалось. Я до конца смены спрятался в одном из ангаров, сидел там и все думал, что я скажу. Что я вообще понимаю в происходящем, чтобы еще и говорить об этом другим людям?

Звонок, возвещающий о конце смены, действительно прозвенел на час раньше. Учитывая, что мы сегодня и начали-то с обеда, проработали, считай, всего ничего. Ни к селу ни к городу появилась мысль о том, что завтра заколеблемся разгребать караван из прибывших грузов, который уже наверняка заблокировал все терминалы.

Все собрались в нашем огромном актовом зале с громадными экранами. Здесь мы совсем недавно праздновали наши успехи в работе.

Меня сразу проводили в первый ряд, откуда я слушал Константина, дожидаясь своей очереди. Мне было так сложно сконцентрироваться, что я вычленял только отдельные фразы из его речи. О страшном преступлении, унесшем жизни наших сограждан, о нашей скорби и соболезновании семьям погибших. Он был краток и позвал меня на сцену уже минут через десять.

Мне не хотелось идти, не хотелось ничего говорить, не хотелось смотреть в зал. Лица были разными. Неужели это правда? Пятнадцать процентов этих людей поддерживают Пика? Я попытался мысленно отделить от зала эту часть. Получалась внушительная толпа народу. А ведь это только склад, да и то только основная смена, без учета тех, кто придет в ночь.

Я так и не придумал, что сказать. Фразы получались корявыми и рваными.

— Вчера в галерее погибла моя одноклассница Татьяна. Она жила на Парковой улице и любила рисовать. Это ее картина висит теперь у нас на проходной.

Вот и все. Кто-то кивал моим словам, кто-то откровенно скучал, желая, чтобы моя речь поскорее закончилась и можно было идти домой. В принципе, больше мне нечего было им сказать. Разве что…

— Я видел эти чертовы ящики с листовками и взрывчаткой у нас на складе. Я не знал, что в них, но я их видел. Как и многие из вас. Я мог спасти Татьяне жизнь, но я ничего не сделал. Я позволил Пику убить ее, хотя мог это предотвратить. Как и любой из нас.

Вот теперь точно все. Я сошел со сцены и в полной тишине прошел по проходу к двери. Зал у нас немаленький, так что шел я долго. И все это время вокруг висела абсолютная тишина. Я физически чувствовал на себе взгляды всех присутствующих. Я боялся, что если обернусь, то увижу, как меня продолжают транслировать на большом экране.

Я практически сбежал, метнувшись из зала прямиком на проходную. Мне опять хотелось закрыться в своей квартире и никого-никого не видеть.

И я всерьез обдумывал, а не перевестись ли мне со склада куда-нибудь? Подальше от затей Константина и Май. И просто работать, как раньше. И не знать ничего о «Голосе», актах устрашения и ошибках Триумвирата. Вот только, похоже, нигде теперь от всего этого не спрячешься.