12 ульев, или Легенда о Тампуке

Глава 37 НИГЕРИЯ — МАМА. ПИТЕР — ПАПА

Вторая наколка получилась на славу. Белая тушь на черной коже смотрелась шикарно. Паук посмотрел на свое произведение с гордостью Пигмалиона:

— Ништяк, Мишка. Будешь жить по понятиям — мы тебе еще и на плече визитку замастырим.

Мананга помахал в воздухе рукой, пытаясь уменьшить жжение после росписи. Солнце замелькало ребристым кругом, как велосипедное колесо, но жжение не уменьшилось. Интенсивное обдувание разрисованной кисти тоже не помогло. Оставался испытанный способ, освоенный за время обучения на твердую «четверку».

— Надо уипить, — жалобно сказал он, вопросительно глядя на учителя.

Тот степенно кивнул в сторону холодильника:

— Надыбай в ящике, обмоем картинку.

Постукивая гипсом, блатной африканец похромал к белому «Филипсу». Раскопки в морозных закромах сопровождались исполнением «Мурки». Несмотря на присутствие необходимого надрыва в голосе, мотив все же отчетливо напоминал «ламбаду». Наконец, озябший Мананга прекратил оглашать огромную утробу холодильника песнями и вылез наружу с запотевшей бутылкой «Столичной». Сквозь заиндевелое морозное стекло было видно, как внутри тягуче перекатывается прозрачная жидкость.

Он осторожно сунул емкость под мышку и начал собирать закуску. Рука со свежей наколкой потянулась к банке с солеными огурцами. Внезапно бутылка ожила и заскользила вперед. Мананга потянулся за колбасой, наклоняясь вперед еще больше. «Столичная» поползла быстрее и вылетела из-под мышки холодной стеклянной ракетой. Коснувшись пола, она разлетелась вдребезги с грохотом, характерным для разбившейся мечты. От неожиданности героический Мишка-Донор тихо сказал:

— Блин! — и сел в расползавшуюся по линолеуму ледяную лужу.

— Уипил? — голосом прокурора спросил Паук, укоризненно подняв брови. — Кто подогрев профукал, с того ответка!

— Я нечайноу... — пробормотал Мананга себе под нос, не зная, куда деть ненужную теперь банку с огурцами.

— Секи, кореш, у нас за «нечайноу» топчут в два раза круче.

— Отвечу, век воли не видать! — согласился негр, гордо вскидывая голову. — По поньятиам.

Паук запустил пятерню в седой жесткий ежик и энергично поскреб в районе макушки. По закону парня надо было учить. Самое малое — сгонять в магазин. Но, с другой стороны, отпускать в свободное плавание хромого кореша было не в кайф. Пока он думал, Мананга поднялся, стряхивая с мокрых штанов осколки стекла:

— Я гоньец! Надо ответку.

Пахан сурово поджал губы. Понятия есть понятия. Только применяя «закон» постоянно и неуклонно, каждый раз, без скидок, можно стать правильным пацаном.

— Тики-так. Дуй в лабаз. Но смотри...

Выборгская бригада расположилась крайне удачно. Две машины пристроились во дворе, перекрыв отход из подъезда. Они моментально превратились в сугробы, органично слившись с местным пейзажем. Не привлекая внимания местных жителей, братва сидела тихо. Они покуривали в окна и скучали. Бригадир расположился рядом с водителем, потягивая джин-тоник из банки. Среди своих он звался Кабаном — за массивность тела и выпирающие клыки. Ждать Кабан не любил в принципе. Единственное, что сдерживало нетерпение бригадира, была сумма. За пять тысяч зеленых он мог сидеть в теплой прокуренной машине до весны. От безделья инструктаж братвы повторялся четвертый раз:

— Короче, конкретно, сечем наколки. Сначала на руках. Если есть, берем под мышки. Начнет грузить по фене — затыкаем рот, пакуем и едем за бабками. Всем ясно?

От окрика один из бойцов, дремлющий на заднем сиденье, очнулся от грез и гаркнул:

— Так точно, босс!

Кабан поморщился:

— Не ори, Фадей. Давай-ка к подъезду. Возьми кого-нибудь еще. Надо поплотнее подежурить.

Браток закряхтел, выбираясь на холод с большой неохотой, и поплелся к соседней машине за напарником. Заступив на пост, оба уставились на запыленное окно первого этажа, сквозь которое смутно виднелась дверь третьей квартиры.

Снова потянулись резиново-томительные минуты ожидания. Часовые у подъезда начали мерзнуть. Местные обитатели разбредались по многокомнатным коммуналкам. Вечерний двор постепенно пустел. Лишь иногда мимо проскакивали одиночные любители поздних прогулок с собаками. Двор обретал свежую кучу и пару желтых пятен на снегу, и снова воцарялся покой.

Шаги на лестнице раздались неожиданно. Фадей услышал их первым и коротко свистнул. Напарник озадаченно пожал плечами. Из-за железной двери приближался негромкий ритмичный стук. Бойцы вжались в стену. Щелкнул замок, и в щели показалась рука с костылем. Четко выполняя инструкцию, Фадей уставился на кисть в поисках татуировки. И увидел!..

То, что он разглядел в сумеречном свете ближайшего фонаря, потрясло его до полного оцепенения. Кожа была совершенно черной, а сама картинка — бела как снег! Солнце на запястье обрамляла завораживающая надпись: «Нигерия — мама. Питер — папа».

Со зловещим скрипом дверь медленно открылась, и человек вышел на крыльцо. Он встал, опершись на костыли, и огляделся. Фадей медленно, как во сне, махнул рукой в сторону машин. Хлопнули дверцы, и братва напористо рванулась к жертве. Однако в метре от объекта они замерли как вкопанные, оглядываясь на бригадира. Кабану нерешительность бригады не понравилась.

— Вы, чё, в натуре, нюх потеряли? — рявкнул он из машины. — Наколки есть?

Фадей с напарником закивали, стукаясь крепкими подбородками о грудь.

— И чё ждем?!

Братва нерешительно потянулась к добыче. Человек на крыльце среагировал мгновенно и резко:

— Отчихнись, сявки! — по-блатному прошипел он.

При этом правая рука оторвалась от ручки костыля, и пальцы сложились в какую-то замысловатую фигуру, направленную в сторону Фадея. Тот остановился не в силах отвести взгляда. Лучи белого солнца извивались, подобно кобре перед атакой, целясь прямо в глаза.

— Он! — радостно гаркнул Кабан, услышав «феню». — Берем!

— Так он — черножопый! — неожиданно прорвало фадеевского напарника.

— Это как? — опешив переспросил бригадир.

— Как, как! Негр, конкретно! — присоединился Фадей, отодвигаясь на шаг.

И в этот момент последовала месть за «черножопого». Костыль с треском врезался обидчику в колено. Боец взвыл во весь голос. Фадей тут же метнулся вперед, попытавшись сгрести блатного негра в охапку. Нога в гипсе встретила его душевный порыв ударом в пах, по пути сломав палец на правой руке. Фадея согнуло пополам, и он рухнул с невысокого крылечка, подняв фонтан грязи. От резкого движения шляпа съехала на затылок, и вниманию окружающих представилась разъяренная черная физиономия. Отшатнувшись к стене, негр страшно зарычал, оскалив сверкающие белизной зубы:

— Караси потворные! А ну, отскочили, суки рваные! На зоне гарнир хавать будете! На раз петухами покраплю! — Из рукава его выпрыгнула заточка и замысловатой восьмеркой рассекла воздух, издавая зловещее шипение. — Век воли не видать, попишу на заплатки!

Неизвестно чем бы все кончилось, если бы держащийся за колено браток не надел на руку кастет. Кулак с шипастой железной накладкой угодил Мананге в лоб. По счастью, удар пришелся по касательной. Иначе бесхитростная душа простого нигерийского студента отправилась бы на землю предков отдельно от тела. Тем не менее кастет содрал со лба изрядный кусок кожи. В разные стороны брызнули густые багряные капли крови Мишки-Донора, за последнее время и так изрядно потраченной. Пока он сползал по стене, пришедшие в себя братки вышибли из ослабевших рук заточку и скрутили героя. Взвыли моторы, и бригада покинула Лиговку, увозя добычу.

В машине гордый сын Африки, слегка отдышавшись, сплюнул попавшую в рот кровь на бритый затылок водителя:

— Шпидагузы долба!.. — В качестве кляпа Кабан использовал «зенитовский» шарфик. Вместо мешка на курчавую голову была натянута до подбородка раскатанная шапка-менингитка.

Вытирая плевок с затылка" шофер вполголоса спросил:

— Босс, мы точно того взяли?

— Наколки видишь? Феню слышал?

Водитель молча мотнул головой.

— Клиент чё сказал? Увидим — не ошибемся. Наверняка имел в виду папуаса. Только не сказал, чтобы ты не обосрался! Рули и не звезди в пространство!

Заодно убедив неопровержимой аргументацией и себя, Кабан немного успокоился. С шипением хлопнула очередная банка джин-тоника.

Доехали быстро. Кнабаух ждал их в конспиративной квартире на третьем этаже загаженного и вонючего подъезда. Вскользь пробежав глазами по пленнику, Артур Александрович сразу узнал пальто пахана. Пока тот был еще в силе, Мозгу доводилось раз-другой пошутить в узком кругу над причудливым пристрастием Паука к стилю «ретро». Небрежно усмехнувшись себе в воротник, он кивнул боевикам:

— Распаковывайте — и в комнату. — Кнабаух прошел к единственному креслу, стоявшему у стены, и сел не раздеваясь.

Освобожденного от пут пленника ввели двое, придерживая за руки во избежание эксцессов. Артур Александрович смотрел на плоды победы своего разума сквозь полуприкрытые веки. Поначалу его внимание привлек негромкий стук. Потом в поле зрения вплыл источник звука. Грязно-белый гипс чиркнул по паркету и замер. Широко распахнув глаза, Артур Александрович вскинул голову. Нехорошее предчувствие встало комком в горле, а желудок ухнул прямо на мочевой пузырь, вызвав болезненный спазм. Кабан сорвал мокрую от крови шапку с головы похищенного...

Изумленному Мозгу показалось, что на лицо стоящего напротив человека падает густая тень. Он моргнул, но тень осталась непроницаемо черной. Только бело-голубой шарфик свисал изо рта, оживляя картину неожиданностью цветовой гаммы. На святыне каждого зенитовского фаната алели пятна крови. Глаза Кнабауха распахивались все шире и шире. Издав сквозь стремительно синеющие губы сдавленный хрип, он спросил:

— К-кто... это?

Вынырнув из-за спины негра, Фадей сунул тому в руки костыли и отступил на шаг. Артур Александрович титаническим усилием воли вернул на место самообладание.

— Кт-то это, л-любезнейший?

Он не заорал на весь дом, двор, район, а то и город только потому, что комок в горле разросся в огромный шар, сдавивший грудь безжалостным прессом.

Глядя на судорожные движения гортани клиента, Кабан внезапно понял, что пять тонн баксов, о которых так сладко мечталось по дороге, ему не светят. Осознав размеры грядущей утраты, он заговорил веско и значительно:

— Вон наколки. По фене чешет, будь здоров. Вышел из третьей квартиры дома двадцать пять на Курской. Мы его взяли, сунули кляп, закутали башку, приперли. Бабки, конкретно, сюда!

Мечущийся взгляд Мозга упал на руки негра. На обеих кистях белели наколки, казавшиеся смутно знакомыми.

— Выньте кляп.

Один из братков тут же дернул за свисающий конец шарфика, освобождая пленнику рот. Вместе с плевком оттуда сразу вылетело:

— Тьфу!.. Чушки гнилые!

— Ты кто? — потрясенно спросил Мозг.

— Мишка-Донор. Может, слыхал? — ответил, ни на секунду не задумавшись, негр, предварительно скривив губы.

В комнате повисла пауза, насквозь пропитанная напряженным мыслительным процессом. Кабан с бригадой думал о деньгах. Мананга — о том, как дальше вести себя «по понятиям». Кнабаух — о тюрьме. Своеобразный сленг странного негра создал нужную атмосферу. Повеяло тюремной тоской. Щемящий холодок незаметно подкрался сзади и укусил, как змея, в самое больное место. Опять откуда ни возьмись появилась перед глазами ужасная картинка — зарешеченное окно, крашеные стены, и его, Мозга, избивает какой-то урка, а в ушах стоит дикий хохот... Кнабаух непонимающими глазами смотрел на бесполезного чернокожего. Негр был копией Паука. Только понятия не имел об общаковой кассе и был абсолютно черен.

— Отпустите его. — Артур Александрович окончательно пришел в себя. Он снова обрел способность воспринимать действительность с иронией. — Проходи... Донор. Располагайся.

Негр неторопливо шагнул вперед, избавляясь от цепкой опеки гостей из Выборга. Он молчал, из-под слипшихся от крови бровей наблюдая за окружающими. Бросив взгляд в прихожую, Мишка-Додор засек дверь туалета, на глаз определил самый дальний стул и уверенно поковылял к нему.

— А я милого узнаю по походке, — неожиданно улыбнулся Мозг, соображая в чем дело.

— Обзовись! — сказал похищенный, заняв облюбованное место и безошибочно определив пахана.

— Ну дает! — восхищенно протянул Фадей от двери.

— Отчихнись, шестьерки не канают! — рыкнул на него негр, даже не повернув головы.

— Блестяще, юноша! — демонстративно зааплодировал Мозг. — У вас прекрасная школа. Думаю, в нашем карцере вы будете как дома.

Мишка-Донор долго молчал, шевеля окровавленными губами. Русские числительные давались ему с трудом. Наконец, досчитав до ста, он ответил:

— Кто за собой беспредьел тьянет, того пьервым вальят!

— Учитель бы вами гордился. — Кнабаух иронично улыбнулся. — Кстати, а где он? Нам бы с ним побеседовать лично.

Второй раз считалось быстрее. Пауза оказалась намного короче.

— Сто! — облегченно произнес шепотом Донор. Потом он развел в стороны большой палец с мизинцем и наставил средний Артуру Александровичу в лицо. — Донор — не стукач!

— Сильно сказано! — одобрительно хмыкнул Мозг. — За двойника папы придется платить. Тем более что теперь оригинал не поймать.