13 плюс

Прятки

— Вась, а ты Петьку моего не видел? — спросила соседка тётя Маша.

Ну, как можно было не видеть Петьку, когда всегда вместе играли? Тем более — Петька самый заводила и был.

— Весь в отца, — говорила с укором тётя Маша, когда застирывала чуть не ежедневно его шорты из «чертовой кожи».

Вообще-то это был самый натуральный брезент, выцветший за лето до почти не видного серо-зеленого цвета. Но говорили — «чертова кожа». Потому что даже гвоздём проковырять было трудно. Пацаны специально проверяли — трудно!

А у Васьки был очень красивый вельветовый костюм чёрного цвета. Там такие штаны под колено. И куртка вся на пуговках. Очень клёвый вельветовый костюм, почти как в кино. Но мама запрещала играть в нём во дворе.

— Это на праздники, — говорила она.

Поэтому носился Васька во дворе со всеми в позапрошлогодних школьных брюках, укороченных до колена. Конечно, школьные — фиг сносишь, и резать ещё штанины маме было жалко. Но братьев у Васьки не было, поэтому передавать своё старое — тоже некому. Вот и получились почти шорты.

Пацаны старше на год уже ходили везде только в длинных брюках. А мелкота бегала с голыми коленками, завидуя старшим, и представляя в мечтах, как в самую жару выйдут на двор в длинных чёрных брюках и будут солидно обсуждать свои почти взрослые проблемы.

— Так, что с Петькой-то? А?

А что там с Петькой? С Петькой всё в порядке. Сегодня опять играли в прятки. И вчера играли, и позавчера. Почти каждый день после всего-всего, когда набегаешься так, что потом во сне летаешь, а ноги крутит и вертит в разные стороны, Петька уговаривал играть в прятки. А так как Васька был мельче всех по росту и силе, то его и назначали водить. А не хочешь водить — не играй. Найдем другого. И вот так раз за разом.

Сначала стоять и считать вслух до двадцати. Медленно считать и громко. А потом надо крикнуть:

— Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать! Кто не спрятался — я не виноват!

И искать теперь. Двор старый, обжитой. Посреди двора старые сараи из почерневших от времени досок. В сараях этих каждый изобретал своё, как мог. Кто пристройку потихоньку ставил, кто загончик маленький для кур. Кто — поленицу огромную выстроит, как настоящий лабиринт. Поленица долго сохнет на солнце и пахнет свежим деревом. Прятаться за ней можно долго, поглядывая в щели и перебегая от одного края к другому.

Еще было три подъезда и три этажа в каждом. Прохладные сумрачные чистые подъезды, в которых играли, когда на улице шёл дождь. Можно было на цыпочках подняться на самый верх и там ждать, пока водящий тоже начнёт подниматься. А потом сигануть через перила и бежать впереди него:

— Туки-туки! Я в домике!

И опять Васька никак не мог никого заловить.

В доме было два места, куда ходить было запрещено настрого: чердак, лестница на который была в каждом подъезде, и подвал, тоже постоянно открытый.

На чердаке было темно, пыльно и страшно. Под ногами скрипел шлак, которым просыпали для тепла все перекрытия. Ходить там надо было осторожно, потому что в квартирах все слышно. И если что — потом не жалуйся, что выпороли, как сидорову козу.

А вот в подвале ничего и никому слышно не было. Там была чёрная темнота — каждый из хозяев небольших закрытых отсеков спускался туда со своим фонарем. А некоторые и вовсе — со свечками. В подвале пахло старой кислой капустой, было сыро и холодно.

И страшно.

Васька думал, что Петька — точно в подвал прячется. Но сам туда просто боялся заходить. Он ходил вокруг, трогал дверь рукой, даже заглядывал внутрь, в темноту, холодея от страха.

И именно в этот момент раздавалось громкое:

— Бу!

Это Петька вдруг вырывался из другого подъезда и бежал, легко перебирая ногами, ко всем, уже уставшим ждать окончания игры.

И опять начинали говорить, что Васька — он просто такой неудачливый. Никак не может никого осалить. А потому — пусть опять водит и всех ищет.

На самом деле он находил всех. Даже Петьку. Ведь он точно был в подвале! Так что знал Васька, знал, где и кто сидит. Просто мелок еще, неуклюж. Никак не угонится за тем, кто несётся со свистом и смехом впереди, заранее оторвавшись на несколько шагов.

Петьку можно было поймать. Тут ведь как: если лезть на чердак, то там можно в одном подъезде войти, а выскочить — из другого. И поэтому ловить «чердачного» — дело трудное. Да и светло там все-таки. Из чердачных окон слабый, но свет. А вот подвал… Во-первых, там темно по-настоящему. Быстро не пробежишь. А во-вторых, у подвала есть двери. И есть накидушки эти под замок на каждой двери. Замков-то нет — соседи друг другу доверяют. Но можно же и не на замок. На щепку какую. Или вот даже на гвоздь. Или ещё как. Главное — в сам подвал не спускаться.

И сегодня Васька сделал, как хотел. Опять он ходил между сараями и поленицами, опять все от него убегали. И в каждый подъезд он заходил, чтобы дойти до самого верха, а потом снова не успеть за теми, кто не боится прыгнуть сразу с этажа на этаж.

Но он делал ещё одно. Он в каждом подъезде прикрывал тяжелую подвальную дверь, накидывал петлю, вставлял быстро в проушину гвоздь. Гвозди он собирал между сараями — гнутые. Вот такой гнутый и вставлял, чтобы точно не выскочил, не проскочил насквозь, если дверь дёргать. Один подъезд, второй. В третьем он потопал, откашлялся, пошевелил дверью, чтобы Петька — а он точно здесь, где ему еще быть! — кинулся по длинному тёмному подвалу к другому выходу, а потом закрыл дверь на гвоздь и пошёл на солнце, к пацанам.

— Не нашёл, — признался честно. — Не знаю уже, куда он мог спрятаться.

Петьку покричали, посвистели, что, мол, Васька наш опять сдаётся, можно выходить. А потом пошли по домам. Потому что время уже было — ужинать.

— Мы с Петькой в прятки играли, — сказал Васька тёте Маше. — Но он круто прячется. Я его не нашёл.

И ведь ни слова неправды не сказал Васька. Так, что даже самому стало хорошо-хорошо внутри. Всегда, когда говоришь правду, становится так хорошо.

Петьку ведь так и не нашли. Тётя Маша бегала по всему району, кричала ночью. Приезжала милиция, расспрашивала всех. А что и кто ответит? Ну, да, играли. Ну, спрятался он так, что не найти его. И все.

А Васька еще подумал, что народ-то все равно в подвал ходит. Кто за капустой, кто за банкой солений. Значит, двери-то открыли. Но Петьку там так и не нашли. Не в дверях дело, значит.

А в самом Ваське.

Это когда он про всех знал, где и кто, и каждого находил, но просто не успевал осалить — вот тогда было одно. А если он, Васька, знал, но не нашёл кого одного…

И он стал вспоминать, кто и как кричал и смеялся над ним. Кто предлагал уходить из игры, раз не хочешь водить. Кто свистел издевательски. Кто даже поджопник мог дать.

«Завтра,» — решил Васька. — «Завтра я ещё кого-то не найду. Вот и пусть тогда сами».

А в подвал он с отцом ходил за картошкой — у них там небольшой уголок выделен и короб с картошкой стоит. И совсем там было не страшно. Но отец ещё раз сказал: самому, одному — ни-ни. Иначе будет больно, стыдно и обидно.

— Понял, сын?

— Конечно, понял! — кивал Васька.

На следующий день не нашли Борьку со второго этажа. Это тот, который пендаля дал Ваське, а сам всегда бегал прятаться на чердак, и выбегал неожиданно не из того подъезда, в который вошёл.

Опять был шум во дворе. На подвал стали вешать настоящие замки. Во всех подъездах. И на чердаки тоже. Соседи скинулись по чуть-чуть — и хватило на крепкие тяжелые замки.

А Васька точно знал: не в подвале дело. И не в чердаке. А то бы там отыскали пацанов рано или поздно.

А просто не надо было его, Ваську, трогать.

Он уже придумывал, как и кого не найдёт в следующий раз. Лето было длинное, тёплое. Игровое было лето. Можно было ещё много всего полезного сделать.