1812. Русская пехота в бою

ОРГАНИЗАЦИЯ

Российская армия состояла из регулярных и иррегулярных войск. Русская регулярная пехота в 1812 г. по территориальной локализации службы делилась на полевую и гарнизонную, по основным боевым функциям — на тяжелую (линейную) и легкую, по элитарности и степени приближенности к правящей династии — на гвардейскую и армейскую. Также к пехоте относились инвалидные роты и команды.

Полевая пехота составляла основу военных сил государства и, имея в мирное время определенные места квартирования, направлялась по мере необходимости на тот или иной театр военных действий. Гарнизонная пехота, в соответствии с названием, выполняла функции гарнизонов городов и крепостей и обеспечивала деятельность органов государственной власти в местах постоянной дислокации.

Тяжелая пехота, представленная гвардейскими гренадерскими, гренадерскими, пехотными, морскими и гарнизонными частями и подразделениями, предназначалась, прежде всего, для действий в сомкнутом строю. Легкая пехота — гвардейские и армейские егерские полки и Гвардейский экипаж — целиком обучалась действиям в рассыпном строю, поэтому в егеря старались подбирать относительно низкорослых и подвижных солдат. В целом к 1812 г. функциональные особенности видов пехоты в известной степени нивелировались: если егерские части изначально изучали правила сомкнутого строя, то и многие линейные полки превзошли основы егерского учения.

Гвардия, неся службу, непосредственно связанную с охраной императорской фамилии, имела целый ряд преимуществ перед армейскими частями при комплектовании, обучении и снабжении; соответствующим образом повышались и предъявляемые к этим элитным частям требования.

Практически все полки полевой пехоты имели общую структуру: полк делился на 3 батальона, батальон — на 4 роты. С 12 октября 1810 г. три батальона полка получили единообразную организацию: каждый батальон теперь состоял из одной гренадерской роты и трех рот, называемых во Франции «центральными» (в гренадерских полках это были фузилерные роты, в пехотных — мушкетерские, в егерских — егерские). В строю батальона взводы гренадерской роты — гренадерский и стрелковый — вставали на флангах, три остальные роты размещались между ними. Первый и третий батальоны считались действующими, а второй — запасным (в поход выступала только его гренадерская рота, а три остальные, выслав людей на доукомплектование действующих батальонов, оставались на квартирах). Гренадерские роты вторых батальонов, как правило, при соединении полков в дивизию составляли два сводных гренадерских батальона (по 3 роты), при соединении в корпус — сводную гренадерскую бригаду (4 сводных батальона), при соединении в армию — сводную гренадерскую дивизию. В полках гвардейской тяжелой пехоты и в Лейб-гренадерском полку все роты считались гренадерскими, и именование «рот центра» осуществлялось просто по номерам.

Гарнизонная пехота делилась на полки, батальоны и полубатальоны. В Московском гарнизонном полку было 6 батальонов, в 2 полках — по 3 батальона, в 9 полках — по 2 батальона. В каждом гарнизонном батальоне числилось по 4 мушкетерских роты.

Гвардейская пехота в 1812 г. включала в себя Гвардейскую пехотную дивизию и лейб-гвардии Гарнизонный батальон. 1-я бригада дивизии состояла из лейб-гвардии Преображенского и лейб-гвардии Семеновского полков, 2-я бригада — из лейб-гвардии Измайловского и новосформированного лейб-гвардии Литовского полков, 3-я бригада — из лейб-гвардии Егерского и лейб-гвардии Финляндского полков и Гвардейского экипажа 1-батальонного состава. В дивизии числилась лейб-гвардии Пешая артиллерийская бригада из 2 батарейных, 2 легких артиллерийских рот и артиллерийской команды Гвардейского экипажа. В поход были выведены все три батальона каждого гвардейского полка; таким образом, это была самая многочисленная пехотная дивизия — в ней насчитывалось 19 батальонов и 50 орудий.

Армейская полевая пехота к началу войны состояла из 14 гренадерских, 96 пехотных, 4 морских, 50 егерских полков и Каспийского морского батальона. В 1811 г. было утверждено расписание дивизий, от 1-й до 27-й, и бригад; при этом 19-я и 20-я дивизии не имели постоянного бригадного разделения. По этому расписанию две гренадерские дивизии (1-я и 2-я) состояли из трех гренадерских бригад каждая, пехотные дивизии — из двух пехотных и одной егерской бригады (пехотные — первая и вторая бригады, егерская — третья). В 6-й дивизии вторая и третья бригады включали в себя по одному пехотному и одному егерскому полку. В 25-й дивизии в первой бригаде числились 1-й и 2-й Морские полки, во второй — 3-й Морской и Воронежский пехотный. 23-я дивизия состояла только из двух бригад, во второй из которых были сведены пехотный и егерский полки. При каждой из первых 27 пехотных дивизий состояла полевая артиллерийская бригада, включающая 1 батарейную и 2 легкие артиллерийские роты. Почти все дивизии, исходя из расписания, имели по 12 батальонов пехоты и по 36 орудий.

В 1812 г. вступило в силу расписание гренадерских рот вторых батальонов полков. По расписанию при каждой из 27 дивизий (№№ 1-27) состояло по два сводно-гренадерских батальона. В 1-й дивизии первый батальон состоял из рот Екатеринославского, Санкт-Петербургского и Павловского гренадерских полков, второй — из рот гренадерского Графа Аракчеева и Кексгольмского пехотного полков; во 2-й дивизии каждый из двух батальонов состоял из трех гренадерских рот гренадерских полков; в 11-й дивизии — из роты пехотного и роты егерского полков; во всех остальных дивизиях — из двух рот пехотных полков и из роты егерского полка. Сводные батальоны не формировались в приграничных (6, 19, 20, 21, 25-я) и в воевавших с Турцией (8,10, 13, 16, 22-я) дивизиях.

19 марта 1812 г. дивизии были распределены по вновь организуемым армиям: в 1-ю Западную армию поступили 1, 3, 4, 5, 7, 11, 14, 17, 23 и 24-я дивизии; во 2-ю Западную — 2, 12, 26, 27-я. В мае не вошедшие в расписание 9, 15 и 18-я дивизии поступили в состав 3-й Резервной Обсервационной армии. Эта новая армия уже в сентябре была объединена с Дунайской (8,10,13,16, 22-я дивизии) в 3-ю Западную армию. 16 сентября 1-я и 2-я Западные армии объединились в Главную армию.

Расписание пехотных корпусов в это время было нестабильным, в большинстве из них числилось по две дивизии (иногда с дополнением из сводных или запасных батальонов).

Помимо полевых полков в две дивизии — 28-ю и 29-ю — были объединены гарнизоны Оренбургского края и Сибири. Вообще в армейской гарнизонной пехоте состояло 12 гарнизонных полков, 20 гарнизонных батальонов, а также 42 батальона и 4 полубатальона Внутренней Стражи. Почти все гарнизонные части и подразделения в большей или меньшей степени были задействованы при формировании подкреплений для действующей армии, 4 батальона приняли участие в боевых действиях.

В ноябре 1811 г. рекрутские депо получили батальонную организацию; к каждому пехотному или егерскому полку приписали трехротный батальон из рекрутского депо, названный четвертым (резервным, рекрутским) батальоном полка. Резервных батальонов теперь не имели лишь гвардейские и гренадерские полки, пополняемые лучшими людьми армии. По Указу от 14 марта 1812 г. из 97 запасных батальонов составлялось 8 новых пехотных дивизий с номерами от 30-го до 37-го, а из 123 резервных батальонов — 10 пехотных дивизий с номерами от 38-го до 47-го. В дивизии не вошли запасные батальоны Лейб-гренадерского, гренадерского Графа Аракчеева, Кексгольмского пехотного полков (все три полка, состоявшие при Гвардии, не отделяли вторых батальонов); запасной и резервный батальоны Елецкого полка; запасные батальоны 19-й и 20-й дивизий (резервные батальоны этих дивизий довольно скоро были упразднены). Разделение на дивизии оказалось простой формальностью, и во время войны все запасные и резервные батальоны поступили на комплектование уже существующих частей. Так, перед Бородинским сражением в состав 1-й и 2-й Западных армий влились батальоны Калужского резервного корпуса генерала от инфантерии М.А. Милорадовича, по большей части компенсировавшие потери полков 1-й армии: 1-й сводный пехотный полк поступил во 2-й корпус, 2-й — во 2-ю армию, 3-й — в 4-й корпус, 4-й — в 6-й корпус, 5-й — во 2-ю армию; 1-й сводный егерский полк — в егерские полки 2-й армии, 2-й — в егерские полки 2-го и 4-го корпусов; резервный батальон 28-го егерского полка — в 3-ю пехотную дивизию, резервный батальон 32-го полка — в 6-й корпус, 4-й батальон Елецкого полка — в 6-й корпус [149, с. 319]. Поселенный батальон Елецкого полка присоединили к полку.

С апреля 1812 г. под руководством генерал-лейтенанта Д.И. Лобанова-Ростовского началось формирование 12 новых номерных полков (1-8-й пехотные, 1-4-й егерские) из рекрутов последнего набора. По месту комплектования полки также именовались: пехотные — 1-й, 2-й Владимирские, 3-й, 4-й Костромские, 5-й, 6-й Рязанские, 7-й, 8-й Тамбовские; егерские — 1-й, 2-й Ярославские, 3-й, 4-й Воронежские. Полки были разделены на 2 дивизии. 2-я дивизия (5-й, 6-й, 7-й, 8-й пехотные и 3-й, 4-й егерские) поступила на пополнение Главной армии 18 и 27 сентября, а 1-я дивизия (1-й, 2-й, 3-й пехотные и 1-й, 2-й егерские) — в декабре. Только 4-й пехотный полк был оставлен для дальнейшего комплектования резервных войск Лобанова- Ростовского.

В июне были задействованы депо 2-й линии: на их основе (с добавлением батальонов 2-го и 3-го Морских и Московского гарнизонного полков) под руководством генерал-лейтенанта А.А. Клейнмихеля сформировали 6 новых пехотных полков с номерами от 9-го до 14-го. 12, 13, 14-й полки прибыли к армии в окрестностях Москвы, а 10-й, 11-й — в ноябре [149, с. 319]. 9-й полк, прибывший было к армии в сентябре, рассеялся при встрече с неприятелем и был сформирован заново также к ноябрю.

Огромные потери, понесенные армиями при Бородине, повлекли за собой и организационные изменения в полках. Поистине трагический приказ от 29 августа гласил: «Полки, в коих менее 300 рядовых во фронте, сформировать немедленно из двух батальонов в один. Знамена же от сих полков, собрав от каждого корпуса вместе, отправить при 1-м офицере с малой командой до первой станции от Москвы, где оставаться им впредь до повеления…

По распределении милиционных полков в корпуса собрать всех откомандированных по частям нижних чинов, дабы более иметь людей во фронте…

Г-м корпусным начальникам отрядить немедленно от каждого пехотного, выключая гвардейского корпуса по 1-му штаб-офицеру, для принятия от генерал-лейтенанта Маркова полков из Московской военной силы, поступивших в корпуса…» [44, с. 454, 455].

Следующий приказ пояснял: «Составить из оных (ополченцев. — И.У.) на время продолжения войны 3-ю шеренгу; если же по числу старых рядовых в полках окажется ратников более, нежели на 3-ю шеренгу нужно, то таковых иметь за дивизиями в резервах колоннами, и во время сражения употреблять оных для отводу раненых, а в другое время для разных откомандировок» [44, с. 454].

Все сводные гренадерские батальоны 1-й и 2-й армий в сентябре поступили на пополнение гренадерских дивизий и гвардии. Исключение было сделано лишь для одной роты. В приказе по 1-й Западной армии № 94 от 11 сентября говорилось: «Перновского пехотного полка гренадерская рота, состоящая при сводном гренадерском батальоне, во уважение подвигов полка, в прошедшую кампанию против французов удостоившаяся получить знамена за храбрость, не поступает в число расформированных гренадерских рот, но обращается к полку» [44, с. 459,460].

В тарутинском лагере от армии были отделены 9 наиболее пострадавших егерских полков. В каждом из этих полков было оставлено 60 нижних чинов, все музыканты и штаб, остальные чины поступили на пополнение других егерских полков, как правило, тех же дивизий: чины 18-го егерского — в 1-й и 33-й полки, 21-го полка — в 20-й, 30-го полка — в 48-й, 34-го полка — в 4-й, 36-го полка — в 11-й, 40-го полка — в 19-й, 41-го полка — в 6-й, 42-го полка—в 5-й, 50-го полка — в 49-й. При этом ряд оставшихся полков были рассчитаны на 3 батальона. В конце ноября такая же процедура последовала и в отношении линейной пехоты. В распоряжении М.И.Кутузова говорилось: «В каждой пехотной дивизии из 4 пехотных полков один слабейший обратить на укомплектование остальных полков той же дивизии, то есть 3 пехотных и 1-го (одного. — И.У.) Егерского» [149, с. 200].

После начала боевых действий из 10 находящихся в Финляндии полков 6-й и 21-й дивизий (Азовского, Низовского, Брянского, Невского, Петровского, Подольского, Литовского пехотных и 3, 2 и 44-го егерских) было выделено по одному сильному (численностью в 1000 человек) батальону для действия в составе десантного отряда генерал-лейтенанта Ф.Ф. Штейнгеля.

По приказу Императора от 23 октября из 61 166 рекрутов последнего набора сформировали 69 батальонов для пополнения армии Кутузова: 18 батальонов упомянутых егерских полков и 51 батальон для пополнения полков 3, 4, 7, 11, 12, 17, 24, 26 и 27-й дивизий [28].

С сентября же для пополнения некоторых полков также начали формировать «сильные» батальоны: в каждом таком батальоне состояло 80 унтер-офицеров, 1 батальонный барабанщик, 16 барабанщиков, 8 флейтщиков и 920 рядовых. Первые сильные батальоны предназначались для полков 6-й и 21-й дивизий [17], позднее еще один батальон сформировали для Воронежского пехотного полка [17]. В октябре же началось формирование добавочных батальонов для полков Лейб-гвардии и армейских — Лейб-гренадерского, Графа Аракчеева и Кексгольмского [18].

В декабре после завершения активных боевых действий появилась возможность несколько упорядочить пеструю структуру армии, для чего и были предприняты некоторые меры — так, например, запасные батальоны 2-й гренадерской дивизии из армии Витгенштейна поступили на пополнение своей дивизии, отослав знамена и некомплектный обоз в арсенал [149, с. 279].

Всего к концу 1812 г. формировались следующие резервные войска:

6 батальонов гвардии — Великим Князем Константином Павловичем;

3 батальона для Лейб-гренадерского, гренадерского Графа Аракчеева и Кексгольмского — генерал-майором Башуцким и полковником Жандром;

77 батальонов — генералом от инфантерии князем Лобановым-Ростовским;

48 батальонов — генерал-лейтенантом Эссеном 3-м;

24 батальона — генерал-лейтенантом Клейнмихелем.

ШТАТЫ И ФУНКЦИИ ЧИНОВ

По штатному расписанию в каждом полку или батальоне числились строевые и нестроевые чины.

Расписание военного времени предписывало иметь в каждом гренадерском, пехотном и егерском полку следующее количество чинов: строевых — шеф полка, 6 штаб-офицеров, 54 обер-офицера, 120 унтер-офицеров, 1980 рядовых, 9 музыкантов, 1 полковой, 2 батальонных и 36 ротных барабанщиков и 6 ротных флейтщиков; нестроевых — 1 аудитор, 1 священник, 2 церковника, 1 штаб-лекарь, 3 батальонных лекаря, 3 фельдшера, 1 надзиратель больных унтер-офицерского чина, 12 ротных цирюльников, 12 лазаретных служителей, 1 вагенмейстер, 6 писарей, 1 ложенной мастер и 12 его учеников, 1 оружейный мастер и 6 ему учеников, 1 коновал, 6 кузнецов, 12 плотников, 47 фурлейтов, 3 профоса. В полках, которым были присвоены наградные трубы, в штате предусматривалось 2 дополнительные музыкантские должности. В Лейб-гренадерском полку по 2 флейтщика числилось в каждой роте, то есть общее количество ротных флейтщиков достигало 24. В Гвардии хоры музыки состояли из большего количества музыкантов, имеющих также и более разнообразные инструменты: в Преображенском полку музыкантов было 40, в остальных гвардейских полках — по 25.

Таким образом, штатная сила русского батальона оценивалась в 700 штыков против 810 штыков комплектного французского батальона. В боевых условиях это означало, что фронт неприятельского батальона был длиннее на 37 рядов. Относительная слабость русского батальона, особенно с учетом постоянного некомплекта, привела к тому, что с 1812 г. начали формироваться «сильные» батальоны из 1000 нижних чинов, а количество ружей в таком батальоне в 1815 г. было доведено до 900. Для понимания реального соотношения боевых сил нужно учитывать и то, что в походе могло участвовать до 5 батальонов французского полка, и в этом случае один такой полк не только превосходил 4-ба-тальонную русскую бригаду, но и мог на равных соперничать с некоторыми русскими дивизиями: например, 2-я сводно-гренадерская дивизия к началу Бородинского сражения насчитывала 4060 нижних чинов, а 27-я пехотная — 4709.

Различия рот внутри одного батальона пехоты носили престижно-функциональный характер. Основной функцией стрелков была огневая поддержка сомкнутого батальона: стрелки либо сами разворачивались в цепь, либо составляли резерв цепи застрельщиков. Гренадерский взвод служил своеобразным резервом батальона в колонне, а в развернутом строю обеспечивал безопасность правого фланга. При этом гренадерские роты вообще считались, да и были на самом деле, отборными подразделениями, в которые переводили лучших солдат прочих рот, необязательно самых высоких, но непременно отличающихся наилучшим поведением. Рост имел значение лишь при разделении самой гренадерской роты: высокие солдаты комплектовали гренадерский взвод, низкорослые — стрелковый. Офицерам предписывалось обращаться к военнослужащим отборных рот, используя термины «гренадер» или «стрелок», оставляя обезличенные обращения «солдат» или «рядовой» («рядовый») для нижних чинов «рот центра».

Полком командовал шеф, зачастую состоящий в генеральском чине, а командир полка на деле был только старшим офицером, принимавшим на себя командование в отсутствие шефа. В каждом батальоне состояло по 2 штаб-офицера — командир батальона и младший штаб-офицер; к штаб-офицерским относились звания полковника, подполковника и майора. В Гвардии все штаб-офицеры носили полковничьи звания, только в новом лейб-гвардии

Литовском полку полковником был командир полка, а все остальные штаб-офицеры — подполковниками.

Штаб-офицеры распределялись по ротам пехотного полка следующим образом: шеф полка числился при 1-й гренадерской роте, командир полка — при 3-й гренадерской, командир 1-го батальона — при 3-й мушкетерской, младший штаб-офицер 1-го батальона — при 1-й мушкетерской, командир 2-го батальона — при 4-й мушкетерской, младший штаб-офицер 2-го батальона — при 6-й мушкетерской, командир 3-го батальона — при 9-й мушкетерской, младший штаб-офицер 3-го батальона — при 7-й мушкетерской [10].

Ротой командовал капитан или штабс-капитан, которому помогали поручик, подпоручик и прапорщик. Помимо 48 обер-офицеров, состоящих в ротах, 2 поручика или подпоручика назначались на должности полковых казначея и квартирмейстера, а 4 подпоручика или прапорщика — на должности шефского, полкового и батальонных адъютантов. В ведении казначея состояли «жалованная, амуничная, полковая сумма и амуниция», в ведении квартирмейстера — «провиант и фураж или деньги, на то отпускаемые». Полковой адъютант, казначей и квартирмейстер числились в 1-й гренадерской роте, адъютант 2-го батальона—в 4-й мушкетерской, а адъютант 3-го батальона — в 3-й гренадерской.

Строевой младший командный состав делился на старших и младших унтер-офицеров и ефрейторов (старшие ефрейторы также назывались вице-унтер-офицерами). К старшим унтер-офицерам относились фельдфебели, портупей-прапорщики, подпрапорщики (в егерских полках — портупей-юнкера и юнкера) и каптенармусы. Должность фельдфебеля состояла в том, «чтоб подавать дневные рапорты от роты Капитану или ротному Командиру и Адъютанту батальонному, сочинять месячные списки и все случающиеся рапорты, принимать и раздавать на роту получаемые деньги, записывать полковые приказы, и все исправлять, что до роты касается» [75, с. 2]. Звания портупей-прапорщиков и подпрапорщиков (портупей-юнкеров и юнкеров) предназначались для дворян, готовящихся к получению офицерского чина; при недостатке таковых в полку их место занимали младшие унтер-офицеры из недворян. В каждой роте старший унтер-офицер, следящий за состоянием оружейных и амуничных вещей, именовался каптенармусом. Про эту должность в Уставе 1797 г. говорилось: «Каптенармусу не ходить на караул, а осматривать ему, когда при роте дела не имеет, в вечеру и поутру, после зорей, свою роту, иметь ему под собою ротное Казначейство, ему же принимать и отпускать все амуничные вещи, и отдавать отчет Капитану, или ротному Командиру» [75, с. 3]. Один из младших унтер-офицеров в роте исполнял должность квартирьера и был обязан «на походе разбивать лагерь.., принимать… В городах и деревнях квартиры, фураж и провиант». Ефрейторы (вице-унтер-офицеры) назначались из самых достойных рядовых и при недостатке унтер-офицеров занимали их места.

В хозяйственном отношении рота, кроме гренадерской, как правило, делилась на 3 отделения («артели»), которые не следует путать со строевыми отделениями. В первом отделении, помимо рядовых, числились старшие унтер-офицеры, один младший унтер-офицер, вице-унтер-офицер, один барабанщик, артельщик и цирюльник. Во втором отделении состояли несколько младших унтер-офицеров, вице-унтер-офицер, барабанщик, артельщик, лазаретный служитель, ложник и плотник; в третьем — несколько младших унтер-офицеров, вице-унтер-офицер, артельщик и несколько фурлейтов. В гренадерской роте каждый из взводов делился на 2 отделения, в каждом из отделений состоял барабанщик (в 1-м отделении — батальонный), а в гренадерских отделениях — по одному «флейтщику». Члены артели вели совместную хозяйственную деятельность. В штатах полка специально предусматривались должности для солдат, заведующих хозяйством артелей, — артельщиков: они состояли в числе нижних строевых чинов, но не имели ружей.

Хор полковой музыки и полковой барабанщик числились в 1-й гренадерской роте, батальонные барабанщики — в тех же ротах, что и батальонные адъютанты. Ротные музыканты, помимо своих основных функций, во время боя выносили раненых, а зачастую выполняли и хозяйственные функции. Полковой и батальонные барабанщики обучали ротных музыкантов и задавали нужный темп движения. В ряде гвардейских полков в 1812 г. были заведены сверхштатные должности тамбурмажоров.

Аудитор вел судебное делопроизводство, а также заведовал полковым обозом; в его подчинении находились профосы, исполняющие полицейские обязанности, вагенмейстер унтер-офицерского чина, коновал, кузнецы, плотники и фурлейты. Медицинская часть состояла из штаб-лекаря, батальонных лекарей, фельдшеров и цирюльников. За полковым лазаретом следил надзиратель больных и лазаретные служители. Оружейный и ложенной мастера с учениками осуществляли мелкий ремонт оружия.

КОМПЛЕКТОВАНИЕ

Этнический состав пехоты в начале XIX века продолжал оставаться практически однородным: основным источником комплектования пеших войск традиционно служили великорусские губернии Империи. Принц Евгений Вюртембергский, в 1812 г. командовавший русской 4-й пехотной дивизией, очень точно подметил особенности боевого состава русской армии:

«Я имел довольно случаев ознакомиться с русским войском, и достоинства, которые приписывают ему, не преувеличены. Русский рекрут обыкновенно терпелив, очень понятлив, и легче свыкается с своею новою неизбежною участью, нежели сколько бы того можно было ожидать во всякой другой земле от поселян, отторгаемых от обычного мирного образа жизни. Через несколько времени полк

становится для русского солдата новой родиной, и надобно быть самому свидетелем, чтобы судить о степени привязанности, какую полк может вдохнуть в него. При таком нравственном состоянии не покажется удивительным, если солдат хорошо дерется. К начальнику, которого полюбил раз, он привязывается так сильно, что в этом отношении, я думаю, ни одна армия не может превзойти русской. Все это относится до нижних чинов. Офицеры вообще очень храбры; исключения тому видел я в весьма немногих случаях: трусу мудрено удержаться между товарищами, и, может быть, от этого все почти известные мне фронтовые офицеры смелы, даже часто чересчур отважны…» [52, с. 112, 113].

Для пополнения войск использовалась система рекрутских наборов. Рекрутская повинность распространялась на все податные сословия. Как правило, при объявлении набора указывалось, в каких губерниях и сколько рекрутов нужно было собрать. Так, во время 83-го набора брали по 5 рекрутов с 500 душ, во время 84-го набора — по 8 рекрутов с 500 душ. Помимо этих основных наборов, в 1812 г. был проведен и целый ряд дополнительных, причем требования при приеме рекрутов были существенно снижены. Возраст принимаемых людей в 1812 г. колебался в широких пределах — от 18 (в реальности от 17) лет до 40. Обычная ростовая планка в 2 аршина 4 вершка к 83-му набору снизилась до 2 аршин 2 вершков.

Уже 83-й набор сопровождался резким снижением требований к поставляемым рекрутам. Военная коллегия разрешала «допустить к приему в рекруты людей, имеющих такого рода телесные пороки или недостатки, кои не могут служить препятствием маршировать, носить амуницию, владеть и действовать ружьем, т.е. не браковать: редковолосых, разноглазых и косых, — ежели только зрение их позволяет прицеливаться ружьем; с бельмами и пятнами на левом глазе, заик и косноязычных, если только могут сколько-нибудь объясняться; не имеющих до 6 или до 8 зубов боковых, лишь бы только были в целости передние, для скусывания патронов необходимые; с маловажными на черепе наростами, не препятствующими носить кивер или каску; с недостатком одного пальца на ноге, если это ходьбы рекрута не затрудняет; имеющих на левой руке один какой-либо сведенный палец, не препятствующий заряжать и действовать ружьем; принимать и кастратов» [145, с. 56]. Те же правила были сохранены и при 84-м наборе. Вместо поставки рекрута с 1811 г. можно было вносить денежную сумму в размере 2000 рублей. Выбор рекрутов непосредственно на местах определялся жеребьевкой, причем те, на кого указывал жребий, при наличии средств могли выставлять взамен себя «наемщиков». При этом с 31 января 1811 г. в службу не велено было брать осужденных уголовным судом и телесно наказанных [26, ч. 3, л. 14], что не могло не сказаться положительным образом на качественном уровне новобранцев.

Для рекрутов устанавливался 25-летний срок службы, для солдатских детей — такой же срок, начиная с 18 лет. В армию на добровольных началах могли также поступать вольноопределяющиеся (дети личных дворян, в основном обер-офицеров, а также воспитанники ряда гражданских учебных заведений), выходцы из духовного сословия, российские подданные, свободные от крепостной зависимости и добровольно, представители купечества, военные поселенцы и однодворцы; почти для всех устанавливался срок службы в 15 лет, лишь выходцы из купечества «тянули лямку» 25 лет.

Рекруты собирались в губернских городах, где их освидетельствовал врач. Годным к службе новобранцам «брили лоб», то есть буквально выбривали переднюю часть волос от уха до уха. В дальнейшем такую прическу поддерживали в течение определенного времени; по ней можно было легко отличить бежавшего рекрута. Собранная группа рекрутов, называемая партией, направлялась далее уже в сопровождении армейских чинов. До 1808 г. рекруты приходили к полкам в крестьянской одежде, затем их стали снаряжать по подобию солдат. Рекруту полагались серые, «белые» или «смурые», сшитые из крестьянского сукна: кафтан «солдатского покроя» с обтяжными пуговицами, панталоны, галстук, ранец, фуражная шапка, а с 1811 г. — еще один кафтан, по покрою подобный шинели. Кроме того, новобранца снабжали рубахами, рукавицами, исподними портами, крестьянскими сапогами и портянками («подвертками»). В рекрутском депо, помимо перечисленных вещей, «от казны» выдавали летние панталоны, солдатские сапоги, рубаху, чулки. 10 октября 1808 г. было издано положение о запасных рекрутских депо (дополненное в 1809 г.). Одной из причин организации этих структур была необходимость постепенного морального приготовления рекрутов к службе в строевых частях; в качестве примера приводились кантонисты, которые с детских лет поступали на службу и в дальнейшем легче переносили тяготы армейской жизни. Программа обучения новобранцев в депо была рассчитана на 8-9 месяцев. При обучении начальникам следовало обращаться с ними мягко, достигая результатов не наказанием, а доходчивым объяснением задачи; интенсивность учений была невелика, дабы не изнурять новобранцев. Отличающихся хорошей подготовкой рекрутов всячески поощряли, заменяли им серые рекрутские воротники на красные солдатские и назначали ефрейторами. «Ленивых» заставляли учиться в то время, когда все другие отдыхали; в крайнем случае их назначали в фурлейты (извозчики). Первые два месяца рекруты осваивали строевые приемы без ружья; следующие два — приемы с ружьем и заряжание (шаржирование); еще месяц — движение в строю. Остальное время (еще четыре-пять месяцев) они повторяли пройденное и учились стрельбе.

Обычные наборы проводились в период с 1 ноября до 1 января. С 1 июня по 15 августа рекрутские депо сводили в единый лагерь, где им преподносились азы действия в составе целой роты или батальона. Наконец, к 1 октября команды направлялись из депо к сборным местам дивизий, а люди, отобранные для Гвардии, — прямо в Санкт-Петербург. Вышедшие со сборных мест к войскам люди считались уже не рекрутами, а солдатами.

10 сентября 1811 г. при внутренних гарнизонных батальонах в Петрозаводске, Новгороде, Твери, Москве, Калуге, Туле, Орле, Курске, Харькове и Екатеринославе создали 10 новых запасных рекрутских депо 2-й линии (прежние депо были причислены к 1-й линии). Двадцать четыре депо 1-й линии были «прикреплены» к армейским пехотным дивизиям, от 3-й до 26-й следующим образом: к 3-й пехотной дивизии — Вяземское депо, к 4-й — Торопецкое, к 5-й — Холмское, к 6-й — Каргопольское, к 7-й — Стародубовское, к 8-й — Новомиргородское, к 9-й — Изюмское, к 10-й — Елисаветградское, к 11-й — Рославское, к 12-й — Ахтырское, к 13-й — Ивановское, к 14-й — Старорусское, к 15-й — Змиевское, к 16-й — Ольвиопольское, к 17-й — Вельское, к 18-й — Конотопское, к 19-й — Таганрогское, к 20-й — Азовское, к 21-й — Олонецкое, к 22-й — Чигиринское, к 23-й — Ельнинское, к 24-й — Новгородсеверское, к 25-й — Подгощинское, к 26-й — Роменское. Каждое депо теперь считалось резервной бригадой соответствующей дивизии и разделялось на 6 батальонов 3-ротного состава, в свою очередь, именующихся 4-ми резервными батальонами соответствующих полков. Штатная численность депо резко возросла: в каждом батальоне теперь числилось до 500 рекрутов; в состав депо также входили 4 эскадрона.

Армия постоянно пополнялась и сыновьями находящихся на службе или уже уволенных солдат — военными кантонистами. Все дети мужского пола из солдатских семей с 7-летнего возраста забирались в учрежденные в царствование Императора Павла I военно-сиротские отделения при гарнизонах, где их учили строевой службе, грамоте, арифметике, «барабанщичьей науке» и игре на флейте. В 1812 г. в армии числилось около 39 тысяч кантонистов, на службу из них было определено свыше 4 тысяч. В выпущенном в 1810 г. «Положении о военных кантонистах, находящихся при гвардейских полках» [30] предлагалось несколько возможных «профессий» для подростков 11-18 лет. Прежде всего кантонисты должны были заменить ротных цирюльников и писарей. Ротные барабанщики и флейтщики также набирались из кантонистов не моложе 12 (флейтщики) и 14 (барабанщики) лет.

Лучшие ротные музыканты замещали освобождающиеся вакансии батальонных барабанщиков и полковых музыкантов; полкового барабанщика выбирали из батальонных. Кроме того, кантонисты определялись в качестве цирюльников в госпиталя и отдавались в учение различным ремеслам (сроком на 5 лет). В 18 лет все кантонисты, не показавшие выдающихся способностей в своих профессиях, зачислялись в рядовые.

В марте 1811 г. были установлены новые правила комплектования нижними чинами гвардейских, гренадерских и кирасирских полков [27]. Все эти отборные части должны были пополняться по возможности уже проверенными на службе людьми, а не рекрутами, обучение которых требовало времени, а моральные качества довольно долго оставались неясными. Практика комплектования отборных частей подготовленными солдатами встречалась и раньше, но строгая система была установлена впервые. Для пополнения гвардейской пехоты все гренадерские, пехотные и егерские полки обязывались впредь ежегодно до 1 декабря направлять в столицу по 4 гренадера и по 2 стрелка, что в сумме давало 936 лучших солдат армии, «отличнейших поведением, ловкостию и знанием своего дела». Каждый из гренадерских полков получал пополнение из «приписанных» к нему двух дивизий; из каждого полка высылалось по 6 гренадеров и 9 стрелков. Хуже всего приходилось полкам 19-й и 20-й дивизий: каждая из них комплектовала целый гренадерский полк (соответственно Херсонский и Грузинский); кроме того, чины указанных двух полков пополняли Лейб-гренадерский полк (в 1-й и 2-й дивизиях, комплектующих лейб-гренадеров, было И, а не 12 полков), а открывающиеся в них вакансии заполняли опять-таки из 19-й и 20-й дивизий. Таким образом, каждый гренадерский полк ежегодно высылал от себя по 6 лучших солдат; пехотный или егерский полк — по 21 солдату; полки 19-й и 20-й дивизий — по 36 солдат. Недостающее число людей в гренадерских полках разрешалось пополнять лучшими рекрутами. На комплектование Лейб-гренадерского полка были назначены 1-я и 2-я дивизии, Санкт-Петербургского гренадерского — 6-я и 21-я, Таврического — 3-я и 4-я, Екатеринославского — 17-я и 25-я, Павловского — 11-я и 23-я, гренадерского Графа Аракчеева — 5-я и 14-я, Киевского — 10-я и 26-я, Астраханского — 9-я и 22-я, Малороссийского — 7-я и 24-я, Сибирского — 15-я и 13-я, Фанагорийского — 12-я и 18-я, Московского — 8-я и 18-я, Грузинского — 20-я, Херсонского — 19-я. О качественном уровне рядового состава гренадерских полков можно судить, например, по воспоминанию Н.А. Андреева, видевшего 2-ю гренадерскую дивизию в начале кампании: дивизия «была отличная, старые солдаты-усачи, их можно сравнить с гвардией 1805— 1807 годов; уже после я по сие время подобных полков не видал ни одной роты и в гвардии» [87, с. 181]. Во время войны эта стройная система естественным образом нарушилась, и отборные части комплектовались лучшими рекрутами. О действиях гвардейских новобранцев при штурме Полоцка 6 октября упоминал генерал-лейтенант граф П.Х. Витгенштейн в своем рапорте императору: «Резерв пехоты гвардии… отличился при сем деле особенною храбростью, и рекруты, составляющие большую часть сего корпуса, просясь сами быть употребленными, старались неустрашимостью своею доказать, что они достойны счастья быть выбраны в защитники особы Вашего Императорского Величества».

6 июля 1812 г. правительство опубликовало манифест о сборе земского ополчения. В образованных трех округах очень быстро было собрано свыше 300 тысяч человек, часть из которых участвовала в боевых действиях вплоть до октября 1814 г. Немало ополченцев Московского ополчения в августе — октябре 1812 г. были причислены к армейским пехотным и егерским полкам, составляя при построениях третью шеренгу и выполняя различные хозяйственные функции.

Поступающие в полки новобранцы причислялись к капральствам, где старослужащие солдаты и унтер-офицеры помогали им постигать основы воинской службы и армейского быта. Русский унтер-офицерский корпус, получивший закалку в войнах конца XVIII — начала XIX века, представлял собой настоящую основу армии, причем очень качественную. Может быть, унтер-офицерам, как и всем нижним чинам, не всегда хватало инициативности, но боевой опыт и воинские навыки у большинства младшего командного состава присутствовали в избытке. Почти 80% унтер-офицеров к 1812 г. имели выслугу свыше 8 лет, а каждый пятый начинал службу еще в славное екатерининское царствование. Три из пяти принимали участие в 6 и более (до 35-40) сражениях. Данные цифры были получены при анализе формулярных списков приблизительно 20% унтер-офицеров — участников Бородинского сражения, но, по всей видимости, они достаточно верно характеризуют качественные показатели унтер-офицерского состава армии в целом [155]. Пополнение командных кадров в целом шло по трем направлениям: унтер-офицером мог стать молодой дворянин, выпускник учебного гренадерского батальона или отличившийся солдат. О дворянской службе мы поговорим несколько позже, а солдат из податных сословий мог получить повышение после 4-летней службы, хотя и здесь бывали исключения. Правила производства были определены еще в уставах Павла I:

«Если выбудет унтер-офицер недворянин, то вместо него представляет капитан той роты Шефу или полковому Командиру трех солдат на выбор, а оный наполняет наперед из нижних в верхние унтер-офицерские чины уже сам собою…

Не представлять в унтер-офицеры рядовых, которые бы четырех лет не выслужили и не хорошего поведения, не расторопных, а единственно только способных к письменным делам; ибо сие совсем побочное дело (действительно, грамотными были не более 40% унтер-офицеров. — И.У.)…

Если отличится солдат храбростью своею перед другими, предпочитать такого и жаловать в старшие унтер-офицеры…

Если бы в которой роте не было достойных в унтер-офицеры, то брать Шефу или полковому Командиру способных из других рот» [75, с. 194].

В 1812 г. в армии состояло 3 учебных гренадерских батальона, выпускающих ежегодно около 1000 подготовленных солдат; правда, часть из них обучалась владению музыкальными инструментами. В целом к началу войны количество специально подготовленных унтер-офицеров было незначительно.

Офицерский корпус армии преимущественно комплектовался представителями потомственного дворянства. Дворяне, добровольно вступая в армию сразу в унтер-офицерском чине, должны были прослужить 3 года для получения первого офицерского звания, хотя в ряде случаев этот срок менялся.

Дворяне также могли пройти курс профессиональной подготовки в ряде военно-учебных заведений: к 1812 г. это были Пажеский корпус, 1-й и 2-й и Смоленский кадетские корпуса, Императорский Военно-Сиротский дом, Гаапаньемский Топографический корпус. Дворянам с 16 лет и студентам университетов разрешено было вместо поступления на правах унтер-офицеров в полки проходить курс первоначального обучения в Дворянском полку при 2-м Кадетском корпусе. В полку дворяне в течение краткого времени знакомились с «порядком службы», учились строевым приемам и стрельбе, получали ряд познаний об обязанностях офицера. Только за время войны 1812 г. из Дворянского полка было произведено 17 выпусков, давших среди прочих 984 офицера армейской пехоты. По воспоминаниям Н.А. Андреева, в полку в первое время служили и старые, и малые, нередко отцы вместе с сыновьями. Учились все, кто не знал русской грамоты и первых четырех правил арифметики [87, с.178]. Общее количество офицеров русской армии, получивших специальное образование, даже при учете весьма слабо образованных выпускников Дворянского полка, не превышало 22-23% от общей численности офицерского корпуса.

Свыше 13% офицеров имели недворянское происхождение. Солдатские дети могли быть произведены в офицерский чин после 8 лет выслуги в унтер-офицерских чинах, а вольноопределяющиеся — после 4 лет; и те и другие после 15 лет службы унтер-офицерами имели право выйти в отставку с получением первого офицерского чина. Военнослужащие из духовного сословия могли претендовать на офицерский чин после 8 лет выслуги унтер-офицером. Рядом преимуществ при производстве в офицеры пользовались военные поселенцы и однодворцы. Для подавляющего большинства недворян условием получения первого офицерского чина была 12-летняя выслуга в унтер-офицерских званиях. И все-таки необходимо учитывать, что все вышеприведенные строгие сроки в реальных условиях зачастую не выдерживались.

Так, в приказе по армии от 1 сентября 1812 г. оговаривался комплекс мер, направленных на пополнение сильно пострадавшего офицерского корпуса: «Лейб-гвардии в пехотной дивизии выбрать к производству по два унтер-офицера, выслуживших сроки, и по пяти подпрапорщиков, отличившихся неустрашимостью, которых его светлость произведет в офицеры в армейские полки; рядовым даны будут знаки военного ордена.

Полки обеих армий и артиллерии выберут к производству достойных портупей-прапорщиков, подпрапорщиков и самих унтер-офицеров, рядовым даны будут знаки военного ордена, сколько их найдено отличнейших…» [44, с. 456,457].

Дальнейшее чинопроизводство обер-офицеров зависело от открывающихся в полку вакансий. Шеф или командир полка выдвигали кандидатуру офицера на повышение в чине и после обсуждения со штаб-офицерами утверждали ее, причем зачастую служебные достоинства или человеческие симпатии перевешивали соображения старшинства, и на повышение шли более молодые офицеры. Еще более субъективным было повышение «за отличие», которое в реальных условиях вызывало немало недовольства. Штаб-офицеры производились на вакансии, открывающиеся во всей армии.

Широко варьировался возраст офицеров. В армию нередко принимали 15-летних, а в отдельных случаях — и более молодых недорослей. В сражении при Салтановке рядом с командиром 7-го корпуса Н.Н. Раевским сражались его сыновья — прапорщик 5-го егерского полка 17-летний Александр и прапорщик Орловского пехотного полка И-летний Николай. Раевский-старший в письме жене с гордостью писал: «Николай, находившийся в самом сильном огне, лишь шутил. Его штанишки прострелены пулей» [135, с. 215]. В целом же «средний возраст прапорщиков… равнялся 24 годам, подпоручиков и поручиков—25 годам, штабс-капитанов… — 28, капитанов… — 30, майоров — 34, подполковников — 37, полковников — 38 годам» [156, с. 139]. Таким образом, русские офицеры были на 5-7 лет моложе офицеров соответствующих чинов наполеоновской армии.

Для большинства офицеров единственным источником существования служило жалованье, весьма небольшое. Так, по штатам павловского времени, армейский и гвардейский прапорщики получали соответственно 200 и 172,20 рублей в год, подпоручики — 200 и 191,90, поручики — 240 и 249,30, штабс-капитаны — 340 и 445,50, капитаны — 340 и 558,60, майоры — 460, подполковники — 600, все полковники — по 900 рублей. В первые годы XIX века цифры изменились незначительно. Лишь немногие офицеры получали доходы от поместий и только один из десяти имел семью.

Краткая, но достаточно точная характеристика офицерской доли прозвучала в словах М.М. Петрова: «Я дворянин, обязанный оправдать это обетное звание. Мне 22 года от роду, мое достояние — острая шпага, мои прелестные сокровища — военная честь и боевая слава, мой жребий — тяжелые труды и смертельные язвы, мой брачный гимн — победные крики торжества героев Отечества моего» [126, с. 124].

ОБМУНДИРОВАНИЕ И СНАРЯЖЕНИЕ

Приступая к описанию столь очевидного, на первый взгляд, вопроса, автор избрал в качестве основы для главы труд выдающегося русского военного историка Г.С. Габаева «Роспись Русским полкам 1812 года» [60], изданный в г. Киеве к столетней годовщине войны, дополнив его вновь выявленными материалами. Автор позволил себе не помещать в кавычки текст Габаева, так как практически каждое предложение этого текста подверглось исправлению или дополнению.

Всей полевой пехоте был присвоен металлический прибор желтого цвета; в Гвардии использовалась красная медь, в Армии — латунь.

Кафтан (мундир) был темно-зеленого грубого сукна, двубортный, длиной до талии, имевший сзади фалды. Левый борт заходил на правый и застегивался на 6 слегка выпуклых пуговиц. На левый борт симметрично нашивалось 6 таких же пуговиц. Рукава заканчивались обшлагами в 1³/₄ вершка ширины; на обшлаг перпендикулярно нашивался клапан шириной в 1 и длиной в 3¹/₂ вершка с 3 пуговицами. Пятиугольные погоны на обоих плечах были шириной у плеча в 1 вершок и у воротника в ³/₄ вершка; погоны пришивались (или вшивались в шов) у плеча и пристегивались на пуговицу у воротника. Левая фалда несколько заходила на правую. Фалды имели отвороты, суживавшиеся на передних концах и у талии и расширявшиеся сзади настолько, что их уголки сходились между собой; в этом месте нашивалась пуговица. Две пуговицы нашивались также сзади на лифе. В большинстве полков продолжали носить кафтаны с высокими скошенными воротниками, но к середине 1812 г. гвардейцы, а возможно, и часть армейских полков, перешили воротники на новые, низкие: высота такого воротника составляла от 1³/₄ до 2 вершков, застегивался воротник на 3 крючка. Длина фалд кафтана — 9 вершков, ширина нижнего среза — 2³/₄ вершка.

Для нового гвардейского — лейб-гвардии Литовского — полка в марте 1812 г. были построены кафтаны с красными воротниками и лацканами [5, л. 195]. Кафтаны с темно-зелеными (с красной выпушкой) лацканами носились также в лейб-гвардии Финляндском полку. Каждый лацкан пристегивался на 7 пуговиц (7-я нашивалась ближе к погону у верхнего края лацкана). Лацканные кафтаны застегивались на середине груди крючками.

Цвет воротника, погон, клапанов и обкладки фалд был по полкам и по роду оружия, а именно: воротник, обшлага и обкладка фалд в полках тяжелой пехоты были красные, а в егерских — темно-зеленые с красной выпушкой по свободному краю (на обшлаге, кроме того, выпушка загибалась вниз в месте соприкосновения с клапаном, ближним к внутреннему шву рукава). Рукавные клапаны у полков тяжелой пехоты были темно-зеленые без выпушки, а у егерей — темно-зеленые с выпушкой по 3-м краям (кроме края, обращенного к внутреннему шву рукава). Полки лейб-гвардии имели воротники следующих цветов: Преображенский и Литовский — красные, Семеновский — светло-синие с красной выпушкой, Измайловский и Финляндский — темно-зеленые с красной выпушкой, Егерский — темно-зеленые с оранжевой выпушкой. Для гвардейских полков в 1812 г. были разработаны новые образцы полковых басонов (преображенский басон также назывался гвардейским): на желтом поле по краям проходили красные полоски, а в центре — просвет полкового цвета (красный в Преображенском, Литовском и Егерском полках, светло-синий в Семеновском, темно-зеленый в Измайловском и Финляндском), обрамленный оранжевой каймой. На воротниках с каждой стороны от застежки нашивалось по 2 петлицы полкового басона, на клапанах — по 3 петлицы Измайловского басона. Такие же петлицы, но из белой шерстяной тесьмы, имели солдаты Лейб-гренадерского полка. Погоны во всех гвардейских (кроме Егерского, которому были присвоены оранжевые погоны) и гренадерских полках были красные; в первых по старшинству (см. Приложение 4) полках пехотных дивизий — красные, во вторых — белые, в третьих — желтые, в четвертых — темно-зеленые с красной выпушкой, в пятых (Вологодский полк 19-й дивизии) — голубые; в старших (с меньшим номером) егерских полках дивизии — желтые, в младших — голубые (светло-синие), хотя в 15-й дивизии 13-й Егерский полк имел голубые погоны, а 14-й — желтые [15]. В армейских частях на погоны нашивалась шифровка из красного (на белых и желтых погонах) или желтого шнура: в гренадерских полках это были начальные буквы названия, в пехотных и егерских — номер дивизии.

Размер обшлагов и форма и размер клапанов нередко варьировались (например, встречались клапаны с мысками). Во многих полках (особенно в Гвардии) существовали свои традиции кроя кафтанов.

Панталоны зимние были суконные; ниже колен подшивались кожаные краги, застегивавшиеся с наружной стороны на 7 пуговиц. Сами панталоны застегивались также на 7 пуговиц. У тяжелой пехоты панталоны были из белого сукна, у егерей — из темно-зеленого с красной выпушкой по боковым швам.

Панталоны летние были белого фламского полотна, длиною сзади до каблука, а спереди имевшие козырек, закрывавший сапог почти до самого носка. Сбоку ниже колена панталоны застегивались на 7-9 обтяжных пуговиц; внизу была штрипка. Выше колен панталоны кроились довольно свободно.

Самым распространенным головным убором строевых чинов пехоты был кивер образца 1808/1809 г. Черный поярковый или кожаный (обклеенный сукном) колпак кивера имел кожаные днище и «V»-образную обшивку по бокам; к нижнему краю колпака пришивался кожаный ремень с медной пряжкой для подгонки кивера под нужный размер (на колпаке сзади делался вырез, обшитый кожей). Высота колпака равнялась 3⁷/₈ вершка; верхний диаметр превосходил нижний на 1 вершок. Под нижний ремень вшивался козырек из толстой юфтяной кожи. На козырьке изнутри продавливались канавки: одна в полудюйме от края козырька, другая — у самого места пришивки. Помимо козырька под нижний ремень вшивалась и полоска некрашеной тонкой кожи, заправляющаяся вовнутрь кивера; к другому ее краю пришивался холстяной колпак, стягивавшийся шнуром. Кожаный подбородочный ремень застегивался на латунную пуговицу слева. Спереди нашивался кожаный расширяющийся кверху карман для султана. Голову солдата во время непогоды надежно защищала кожаная закругленная на конце лопасть, в обычном состоянии заправленная внутрь колпака. Несколько позже по бокам таким же образом стали пришивать суконные наушники. Кивера «строились» на три обобщенных размера.

К 1812 г. образец кивера претерпел некоторые изменения и стал отличаться от прежнего рядом технологических и габаритных характеристик. Высота кивера несколько уменьшилась, так что зрительно расширение кверху стало более заметно. Дно получило небольшой прогиб вниз от переднего края к заднему Донце кивера могли лакировать или оставлять нелакированным. Все кивера образца 1812 г. должны были укомплектовываться латунными чешуями на кожаной основе в качестве подбородных ремней; две половины ремня застегивались на латунную пуговицу В Гвардии чешуи на киверах были и раньше; в Армии же снабжение чешуями велось централизованно, а потому даже в 1815 г. чешуи не имели многие гренадерские полки, не говоря уже о пехотных и егерских.

К киверу по бокам подвязывался этишкет — украшение, состоящее из двух плетеных косичек, из кисточки на коротком двойном шнуре слева и из трех кисточек и двух плетеных кордончиков на длинном двойном шнуре справа. Этишкеты плелись из белого шнура.

На гвардейских киверах спереди крепился герб в виде двуглавого орла с венком и перунами; на груди орла в щите помещался московский герб. В гренадерских полках кивера всех строевых чинов украшали трехогневые Гренады. В пехотных и егерских полках трехогневые гренады были присвоены чинам гренадерских рот и числившимся при этих ротах офицерам и музыкантам; остальные чины крепили на кивера одноогневые гренады.

Гренадерам полагался черный волосяной султан высотой 9¹/₂ вершка, с верхним диаметром в 3¹/₄ вершка и нижним — в 1 вершок; верхушка султана закруглялась. Султаны носили все строевые чины гвардейских линейных и гренадерских полков, а также чины гренадерских взводов и полковые барабанщики пехотных и егерских полков (в том числе лейб-гвардии Егерского и Финляндского) [10, л. 1].

На всех киверах спереди сверху вставлялся репеек — овальная деревяшка с проволочными «усами», обтянутая сукном. Сзади репейки обшивались черным сукном. Репейки рядовых отличались цветами в ротах полка.

В Павловском гренадерском полку строевые нижние чины продолжали носить гренадерские и фузилерные шапки образца 1802 г. На латунном налобнике гренадерской шапки помещался двуглавый орел с изображением московского герба в щите на груди и с поднятыми крыльями, а в верхней части — корона и лента с девизом «Съ нами Богъ». Край налобника подкладывался черным сукном. Каркас шапки (три ребра) и налобник крепились к жестяному околышу и обтягивались красным (задник) и белым (околыш) сукном. Швы сукна задника, проходящие над ребрами каркаса, усиливались белой тесьмой. Верх околыша вырезался фигурно, с тремя мысками, совпадающими с местами закрепления каркаса. Под мысками на околыше пришивались латунные одноогневые гренады; нижний край шапки по периметру оторачивался кожей. Изнутри шапка имела холстинную подкладку. Ребра каркаса сверху крепились между собой и к налобнику. Шапка венчалась кистью из шерстяной нити. В унтер-офицерских кистях верхний и нижний секторы состояли из черных и оранжевых нитей, боковые — из белой нити. Нижние чины фузилерных рот носили фузилерные шапки с налобниками, рисунок которых повторял рисунок гренадерских блях, а высота была несколько меньшей. Кожаный колпак шапки обтягивался сукном той же расцветки, что и на гренадерских шапках, и украшался латунными гренадами и полосами; венчался колпак латунным же навершием с гренадкой. Очевидно, все шапки имели кожаные подбородочные ремни. Простреленные налобники подкладывали черным сукном.

Фуражные шапки шились из выслуживших срок мундиров. Полки, построившие в 1812 г. новые мундиры, имели фуражки образца 1811 г. — с узким околышем, высокой темно-зеленой тульей и круглым донцем. Цвет околыша соответствовал цвету воротников (в Измайловском полку околыш был белым). Цвета выпушек по верху тульи и околыша различались в ротах. В фузилерных, мушкетерских и егерских ротах спереди на околыше нашивался номер роты из желтого шнура. Солдаты всех прочих полков продолжали носить фуражные шапки образца 1802 г.: темно-зеленый колпак с кистью и околышем.

Шинель была грубого некрашеного серого (называемого в документах «белым с серым ворсом») сукна, однобортная, застегивающаяся на 7 пуговиц. Воротник цветом соответствовал воротнику мундира; петлицы на шинели не нашивались. Шинели, сшитые до 1812 г., отличались высоким скошенным воротником. Летом шинели в виде длинной скатки носились через левое плечо (концы скатки стягивались ремешком цвета полковой кожаной амуниции); скатка на плече и на груди прижималась ремнями ранца, а на спине — самим ранцем; концы скатки выдвигались на середину бедра. Зимой под шинель надевали овчинные полушубки.

Круглоносые черные сапоги — смазные или личные — надевались под панталоны. Под сапогами солдаты носили полотняные или шерстяные онучи или чулки.

На шее носился черный суконный галстук с небольшой манишкой; галстук завязывался или застегивался сзади. Для ношения под мундиром солдатам выдавали холстинные рубахи с воротником-стойкой и завязкой. Из шинельного сукна кроились рукавицы для зимы. Помимо киверных наушников солдаты имели наушники для ношения с фуражной шапкой. В столичном гарнизоне, например, с мундиром носили наушники белого сукна, а с шинелью — черного сукна.

Амуниция состояла из четырехугольного ранца черной кожи, патронной сумы на перевязи через левое плечо и портупеи через правое плечо.

Ранец носился на двух плечевых ремнях, стянутых на груди третьим ремнем с пряжкой справа. К ранцу посередине крышки подвязывалась кожаным ремнем манерка (фляга) «белой жести». В образцовом ранце помещались следующие вещи: четырехдневный провиант (7 фунтов сухарей и 0,2 гарнца крупы), фуражная шапка, полунагалище, 2 терки для чистки ружья, доска для чистки пуговиц, измельченный кирпич для чистки металлических предметов, 3 щетки (одежная, сапожная и белильная), 2 рубахи, чемоданчик (в него укладывались мел, 2 гребешка, 2 конца верви, мыло, нитки, игольник, ножницы, нож, вакса, воск, наперсток и мешочек с песком), отвертка, пыжовник, сапожный товар с подошвами, накременник с кремнями, утиральник, носки, наушники, летние или зимние панталоны [1, ч. 6, л. 2]. В 1812 г. для облегчения ранцев зимние панталоны велено было сдать в обоз. Манерку на походе могли носить через плечо на ремне позади патронной сумы [22, л. 44].

В патронной суме помещалось 60 патронов, отвертка, а в кожаном карманчике (присумке) — запасные кремни и пыжовник (который во время боевых действий вытаскивали из ранца) [21, л. 26]. Ружейные кремни для лучшего закрепления в курке оборачивали тонкой мокрой кожей, а поверх нее обкладывали свинцом [29]. На крышке патронной сумы в гвардейской тяжелой пехоте крепились бляха со звездой и 4 гренадки (по краям, огнями к центру); в гвардейской легкой пехоте — медные литеры («Г.Е.» — в Егерском, «Ф.Г.» — в Финляндском); в армейской тяжелой пехоте — трехогневые (в гренадерских и фузилерных ротах) или одноогневые гренады (в некоторых полках еще сохранялись прежние бляхи с орлом и гренадки); в армейских егерских полках — литые латунные цифры номера полка с точкой. Портупеи с лопастью для тесачных (или штыковых) ножен у самой лопасти застегивались на латунную пряжку.

В линейной пехоте все ремни белились; в полки легкой пехоты выдавали черную амуницию.

Шанцевый инструмент (топоры, лопаты, кирки и мотыги) ковался из «лучшего и нехрупкого сибирского железа»; топоры наваривались сталью, а кирки воронились. Черенки инструментов красились масляной краской в цвет знаменного древка [24, л. 3]. Все инструменты черенками вверх носились через плечо солдатами 2-й шеренги; чехлы кроились из отслуживших срок патронных сум. Небезынтересно отметить, что для постройки укреплений накануне Бородинского сражения шанцевый инструмент был собран из полков без чехлов; чехлы же продолжали носиться солдатами. Поэтому, например, в Московском гренадерском полку в списке утерянных в сражении вещей значилось всего 40 шанцевых инструментов и 310 чехлов.

Древки значков, черенки шанцевого инструмента и барабанные палки в первом батальоне преображенцев красили в кофейный цвет, в трех других — в желтый; в Семеновском полку они были черные, в Измайловском — белые, в Литовском — желтые. В полках легкой пехоты все эти предметы красили в черный цвет. В армейской линейной пехоте существовал определенный разнобой в цветах деревянных предметов, но в целом придерживались следующей системы: в дивизии первый и четвертый полки использовали желтую краску, второй и пятый — черную, третий — белую. При этом, например, во 2-й гренадерской дивизии Московский и Малороссийский полки имели черные древки (и прочие предметы), а остальные полки — белые.

Унтер-офицеры отличались от рядовых нашивками из золотого галуна на воротнике и обшлагах кафтана (по тем же краям, что и выпушка в егерских полках). В Гвардии и в Лейб-гренадерском полку на воротниках унтер-офицеров под золотым галуном нашивался только один ряд басона или тесьмы. В тех полках и взводах, чинам которых были присвоены султаны, унтер-офицеры имели их не сплошь черные, а верхнюю половину белую с вертикальной оранжевой полоской. Репейки были не разноцветные, а разделенные на 4 части наискось, причем верхняя и нижняя четверти были из серого, а боковые — из белого сукна. Кисти и кордончики этишкетов и гайки, шейки и трынчики темляков у всех унтер-офицеров были с примесью черных и оранжевых нитей. На мундирах, сшитых до 1812 г., обшлага нередко были разрезными (для удобства ношения отмененных в 1811 г. перчаток) и клапан действительно застегивался на пуговицы.

Вид квартирьерских значков первого десятилетия XIX века до сих пор неизвестен, но можно предположить, что в Гвардии использовались значки с нарисованным на полотнище черным орлом (по рисунку схожим со знаменным); в Армии рисунок полотнища, очевидно, сохранился еще с павловского времени. На всех значках в обязательном порядке присутствовали начальные буквы названия полка и ротная шифровка. В большинстве полков квартирьеры передвигались верхом; каждому из них полагалось иметь седло, небольшой зеленый вальтрап и произвольных образцов пистолет и лядунку [23, л. 57].

Музыканты на кафтанах имели особые крыльца (в Гвардии — цвета погон, в Армии — темно-зеленые) и расшивку желтого гвардейского басона (в Гвардии) или белой тесьмы.

Армейские мундиры ротных барабанщиков имели следующую схему расшивки, на которую шло 9 аршин тесьмы: по краям крыльцев и борта — в ¹/₂ ширины; в полную ширину — по 4 вертикальных полосы на крыльцах, 6 двойных рядов на груди, по 3 двойных ряда на клапанах, по 6 углов на каждом рукаве (углами вверх), по нижнему краю мундира и по краям отворотов фалд. 19 аршин тесьмы пускали на обшивку мундиров остальных армейских музыкантов: на них дополнительно тесьмой обшивались все швы, на рукавах, как правило, было по 7 углов (но нашивали от 6 до 8), тесьмой, очевидно, обкладывалась и выдающаяся над обшлагом часть клапана. Нередко двойной ряд тесьмы нашивался у лифных пуговиц.

В Гвардейских полках с двубортными мундирами музыканты имели однобортные кафтаны (с застежкой на крючках), схема расшивки на которых в целом соответствовала армейской, но на груди выкладывалось по 6 двойных рядов и по одной горизонтальной планке (у самого воротника) с каждой стороны от застежки (пуговицы нашивались на внешних концах двойных рядов).

Музыканты и полковые и батальонные барабанщики кроме упомянутой расшивки имели отличия, присвоенные унтер-офицерам. Сведений об отличиях обмундирования тамбурмажоров этого периода практически не сохранилось.

Барабанные перевязи в Преображенском полку обшивались по краям гвардейским басоном. В ряде гренадерских рот барабанные перевязи украшались тремя латунными гренадками, закрепленными у правого плеча над гнездами для палок [6]. Барабанщики носили овчинные передники (занавески) различных оттенков коричневого или серого цвета. Обручи барабана красились: темно-зеленой и белой (в виде треугольников) краской в линейной пехоте или черной (иногда с тем или иным узором) в легкой. Флейтщики через левое плечо носили латунный (с гербом) футляр с флейтой на кожаной перевязи. Перевязи барабана и футляра были того же цвета, что и прочие ремни.

Нестроевые нижние чины имели особую форму: фуражка с козырьком, подбородочным ремнем (застегивавшимся на латунную пуговицу) и кожаной лопастью, однобортный мундир о 6 пуговицах и панталоны с кожаной обшивкой в шагу — все серого сукна. По околышу и тулье фуражки, по свободному краю воротника, обшлагов и клапанов и по шву панталон помещалась выпушка приборного цвета; такая же выпушка помещалась с обеих сторон серой полоски, пришивавшейся по краю отворотов фалд, и по краям двурядного серого лампаса на панталонах. Цвет выпушки был: в тяжелой пехоте — красный, в легкой — темно-зеленый. Нестроевые имели полковые погоны, но шифровка нашивалась только в армейских пехотных и егерских полках [1, л. 27]. В Гвардии цвета погон различались по полкам: в Преображенском полку они были красные, в Семеновском — светло-синие с красной выпушкой, в Измайловском — белые, в Литовском и Финляндском — темно-зеленые с красной выпушкой, в Егерском — оранжевые; на воротниках нашивалось по 1 петлице, на обшлагах — по 3. Нестроевые унтер-офицеры имели те же отличия, что и строевые.

В полках, имевших мундиры, построенные до 1812 г., нестроевые продолжали носить комплекты обмундирования прежнего образца. В комплект входили: темно-зеленый однобортный сюртук длиной до колен с завороченными полами, с мундирным воротником и темно-зелеными обшлагами и клапанами обшлагов (в егерских полках — с красной выпушкой), с полковыми погонами без шифровки; серые зимние панталоны и сапоги высотой до половины икры с вырезом сзади; темно-зеленая шапка с круглым верхом, с околышем (красным в линейной пехоте и темно-зеленым в легкой) и козырьком.

Морские полки имели обмундирование егерского образца, но с белыми выпушками, а амуницию и погоны — пехотного образца.

Имея сходное с полевой пехотой обмундирование, гарнизонные полки и батальоны отличались желтыми воротниками и обшлагами мундиров, желтыми воротниками шинелей и серебряным цветом металлического прибора. Все подразделения имели красные погоны с цифровой шифровкой. Целый ряд других отличий не рассматривается в данной работе за недостатком места.

С апреля 1812 г. началось формирование 12 новых номерных полков (1-8-й пехотные, 1-4-й егерские) из рекрутов последнего набора. Чины полков снабжались общепехотными и общеегерскими мундирами без погон и амуницией по полному комплекту; при этом ранцы изготовлялись из телячьих шкур [20]. В июле из рекрутских депо 2-й линии сформировали еще 6 пехотных полков (9-14-й). На их обмундирование уже не хватало ни времени, ни материалов; поэтому нижним чинам оставляли серое рекрутское обмундирование (на серых погонах нашивались цифры номера полка из желтого шнура) и серые фуражные шапки (с цветной ротной выпушкой и с желтой шифровкой на шапках мушкетерских рот) [14]. Интересно, что рекрутскую одежду выдали даже солдатам 2-го и 3-го Морских и Московского гарнизонного полков, батальоны которых были обращены на формирование новых полков [16] (но на серых погонах у них не нашивались номера полков). Солдатам выдали портупеи под штыковые ножны; тесаки с темляками получили только унтер-офицеры и музыканты (мундиры унтер-офицеров обшивались галуном, а музыкантов — белой тесьмой). Гренадеров и стрелков снабдили трехогневыми гренадами на патронные сумы. Вместе с рекрутами и ополченцами солдаты новых 18 полков поступили на укомплектование пехотных частей действующей армии.

В сентябре приступили к формированию новых вторых батальонов из рекрутов для ряда полков 6-й и 21-й дивизий, а также для Воронежского пехотного полка. Нижние чины батальонов продолжали носить рекрутское обмундирование и шинели; всем выдали черную егерскую амуницию (на сумах гренадерских рот крепились трехогневые гренады, пехотных рот — одноогневые гренады, егерских — цифры номера полка) и кожаные ранцы [17].

В походе солдаты зачехляли кивера, султаны и крышки патронных сум. В полках, командиры которых заботились о сохранности обмундирования (например, в Лейб-гренадерском), холстом обшивалось все красное сукно на мундире; воротники и клапаны обшивали холстом и в Гвардии. Суконные шаровары, как правило, не носили, но краги могли пристегивать поверх «портов» — неформенных шаровар.

Экстремальные условия продолжительных маршей в жаркую погоду вынудили М.Б. Барклая де Толли в июле разрешить в подчиненных ему войсках не застегивать мундиры; также необязательно было завязывать на шее галстук.

Главнокомандующий Дунайской армией адмирал П.В. Чичагов уже в мае 1812 г. разрешил в войсках армии нижним чинам во время похода «надевать амуницию как кому удобно, не соблюдая в том формы и единообразия» [29]. Кроме того, пехотинцы сдали в дивизионные депо тесаки, а в портупеи вставили штыковые ножны. 5 июня было приказано спороть козырьки со старых киверов (в тех полках, где они были) и пришить их к фуражным шапкам. На околыш над козырьком в мушкетерских и егерских ротах нашивался номер роты из шнура батальонного цвета (белый, зеленый, голубой). 12 июня полки отправили в депо кивера. В начале войны Чичагов выразил пожелание, чтобы «гг. офицеры в действии против неприятеля имели ружья. В сем случае не требуется никакой формы, но всякий вооружится таким, какой достать может» [29].

По ряду документов и мемуаров можно установить виды обмундирования некоторых полков во время того или иного сражения. Так, Гвардия под Смоленском (6 августа) и при Бородине (26 августа) стояла в мундирах и летних панталонах при полной амуниции и со скатками (скатки надели даже офицеры) [138, с. 163]. В таком же виде на поле Бородина вышли 1-я и 2-я гренадерские дивизии [12]. В то же время есть основания считать, что Тарнопольский полк сражался в шинелях, а 49-й Егерский при полном обмундировании имел зимние панталоны.

В ноябре 1812 г. с Высочайшего одобрения было разрешено использовать для шитья панталон и шинелей нижних чинов крестьянское сукно (для панталон — белое крестьянское) [19, л. 6]; мундиры по-прежнему строились из зеленого «фабрикантского» сукна.

Недостатки снабжения, пестрый состав полков и трудности марша привели к тому, что к концу 1812 г. армия представляла собой весьма оригинальное зрелище. Очевидец вспоминал о вступлении в Вильно 1 декабря: «Наше вступление в город, которое должно было быть триумфальным, походило на маскарад. Обмундирование полков было в невероятном состоянии, и Государь, приехавший накануне, перед которым мы проходили, не мог удержаться от смеха» [71]. На этом параде в гренадерской роте лейб-гвардии Финляндского полка только один солдат имел султан. В то же время, судя по рисункам офицера лейб-гвардии Семеновского полка Чичерина, его полк имел довольно сносный вид; во всяком случае, кивера, султаны, шинели и полную амуницию имели все выведенные на парад солдаты.

Офицеры имели такой же мундир, как у рядовых, но вместо погон — эполеты, для пристегивания которых у воротника было по пуговице, а поперек плеча — узкий галунный контрпогон на подбое цвета погон. У лифа на фалды с обеих сторон нашивались горизонтальные клапаны мундирного сукна о трех зубцах, покрывавших 3 пуговицы. Сами фалды «на ладонь» не доходили до коленного сгиба. В швах фалд могли прорезаться вертикальные карманы, прикрытые небольшими расширяющимися книзу клапанами с красной выпушкой. У верхних и нижних концов этих клапанов иногда пришивались пуговицы; в то же время пуговицы, как правило, не нашивались у отворотов фалд. Разрезные обшлага застегивались на пуговицы (петли прорезались на клапанах); одна или две нижних пуговицы не застегивались. Модным считалось носить маленькие (нередко полусферические) пуговицы, пришивать близко друг к другу два ряда пуговиц на груди, уменьшать размеры клапанов и обшлагов.

В трех «старых» гвардейских полках (Преображенском, Семеновском и Измайловском) мундиры офицеров были украшены золотым шитьем различного в каждом полку вида: на воротнике помещалось по 2 ряда шитья с каждой стороны от застежки, на клапане — 3 ряда. На воротниках и обшлагах офицерских мундиров остальной Гвардии и полков, шефами которых были принцы крови, вышивались золотые петлицы. Такие же петлицы были присвоены офицерам Лейб-гренадерского полка, шефом которого был Император.

Эполеты были по цвету металлического прибора. В Гвардии и в Лейб-гренадерском полку все поле эполета затягивалось золотой рогожкой, в прочих армейских полках цвет поля и шифровка эполет соответствовали солдатскому погону; эполеты подшивались красным сукном. Эполеты обкладывались золотым галуном, валики делались из золотого шнура и канители, шифровка вышивалась золотом. На штаб-офицерских эполетах была тонкая золотая бахрома.

Панталоны зимние суконные, такие же, как у нижних чинов, но без краг; носились в сапоги, доходившие до колен. Панталоны летние были совершенно такие же, как у нижних чинов. Кроме того, офицерам вне службы дозволялось носить темно-зеленые (без выпушки) панталоны в сапоги. На походе офицерам были присвоены панталоны серого сукна навыпуск, с кожаной обшивкой в шагу; с каждой из наружных сторон рейтузы застегивались на 18 мундирных пуговиц. Вид походных офицерских панталон, пожалуй, больше всего зависел от воли хозяина: встречались панталоны с большим и меньшим количеством пуговиц и вообще без пуговиц, панталоны с очень широкой кожаной обшивкой и без обшивки; для шитья использовалось сукно различных оттенков и качества.

Штаб-офицерам и адъютантам егерских полков в конном строю при парадных построениях полков и дивизий полагалось быть в белых суконных панталонах.

Этишкет офицерского кивера плелся из серебряной нити; в центре кистей помещалась черно-оранжевая бахрома. На офицерских репейках на поле, состоящем из черных и оранжевых зубчатых горизонтальных полос, помещалось изображение вензеля Александра I с короной; центральный медальон по краю обшивался серебряным шнуром, а на штаб-офицерских репейках — серебряными блестками (такой репеек в документах назывался «шишкой с блестками»). Все кожаные ремни, козырек и дно кивера лакировались; гренада или герб золотились. На всех киверах крепились медные чешуи.

В большинстве случаев офицеры носили фуражку, как у нижних чинов, но без ротных выпушек и номера и с козырьком. Нередко использовались и фуражки без козырька.

Очень редко офицеры надевали двуугольную шляпу из черного фетра. С левой стороны переднего, более низкого поля помещалась галунная петлица с пуговицей внизу, прижимающая круглую черную с оранжевой каймой кокарду у края поля. Над кокардой крепился султан из петушиных перьев: черный с оранжевыми перьями внизу в линейной пехоте, зеленый — в легкой. Обычно шляпа имела узкий подбородочный ремень.

Вне строя, а осенью 1812 г. и в строю, носился темно-зеленый сюртук с длинными полами ниже колен, с мундирным воротником (но без шитья и петлиц), с круглыми обшлагами (темно-зелеными в Гвардии и красными в Армии), с вертикальными карманными клапанами сзади и с прорехой для шпажного эфеса на левой поле. Офицерские шинели не имели погон; у нижнего края воротника вшивалась недлинная пелерина; сам воротник был подобен воротнику сюртука или обшивался мехом (зимой). Зимой мехом могли подбивать сюртук и шинель, причем нередко они носились одновременно. Вообще, во время осеннего и зимнего похода офицеры одевались очень тепло. Сохранились воспоминания о следующих наборах одежды: фуфайка, мундир, сюртук, а поверх всего — скатка шинели; фуфайка, сюртук с меховым подбоем, шинель с меховым подбоем [157].

Шарф с кистями и темляк были серебряные, с примесью черного и оранжевого шелка. На шарфе серебряные полосы чередовались с черно-оранжевыми. К концам шарфа крепились кисти с серебряной бахромой по краям и с черно-оранжевой — в середине. Шарф повязывался на поясе (на мундире или на сюртуке, реже — на шинели); подражая М.И. Кутузову, многие офицеры в 1812 г. носили шарф через правое плечо. Лента темляка плелась из серебряной нити, по краям вплетались шелковые черно-оранжевые полоски, в середине кисти также помещалась шелковая бахрома.

В феврале 1812 г. «для уменьшения издержки обер-офицеров на обмундирование» Император повелел «во всей пехоте и артиллерии, исключая Лейб-Гвардию, вместо серебряных шарфов, темляков, витишкетов (этишкетов. — И.У.) и шишек (репейков. — И.У.) к киверам иметь белевые, а эполеты — обложенные бронзою вместо галуна, снурка и канители золотой» [4, л. 172]. При этом офицеры «не лишались права» донашивать прежние серебряные и золотые «приборы». Дешевые вещи были встречены без особого энтузиазма даже малоимущими офицерами. Выпущенный в 1812 г. из Дворянского полка Н.А. Андреев писал: «Царь нас поздравил и велел немедля экипировать, что исполнено было с величайшей скоростию за казенный счет, но как? нитяные кутасы, шарф, темляк, эполеты медные и сукно кадетское, но и за то слава Богу и Царю!» [87, с. 178]. Поэтому многие тратили последние деньги на приобретение престижных дорогих элементов обмундирования.

На черной с оранжевой каймой ленте, уложенной вокруг воротника, офицеры в служебной обстановке носили нагрудные знаки. В центре армейских знаков помещался орел с опущенными крыльями и с венком и перунами в лапах. Гвардейский знак отличался от армейского накладкой в виде орла на воинской арматуре и почетными надписями «1700 No 19» (у обер-офицеров двух старейших полков). Знаки технологически различались на два вида: медные посеребренные и целиком серебряные. Офицеры имели возможность покупать серебряные знаки; при отсутствии средств или желания покупать дорогой знак офицера снабжали казенным медным посеребренным знаком, остающимся в этом случае в собственности полка [5, л. 161]; в Гвардии использовались только серебряные знаки. Три основные части знака — поле, ободок поля и орел — по отдельности или все вместе золотились; сочетание серебряных и золотых частей говорило о чине офицера. Прапорщику полагался полностью серебряный знак, подпоручику — серебряный с золотым ободком, поручику — серебряный с золотым орлом, штабс-капитану — серебряный с золотыми ободком и орлом, капитану — позолоченный с серебряным орлом; штаб-офицерские знаки золотились полностью.

Чепраки и чушки у конных чинов были темно-зеленого сукна; в армейской линейной пехоте и в Литовском полку по краю выкладывался красный лампас, к которому пришивалось два ряда галуна; в армейской легкой пехоте и в Финляндском полку лампаса не было, а галуны имели красную выпушку. В Преображенском, Семеновском и Измайловском полках чепраки и чушки были красные, а лампас соответственно — темно-зеленым, светло-синим, белым; в Егерском полку на темно-зеленые чепрак и чушки нашивался оранжевый лампас. Гвардейские чушки и чепраки (в задних углах) украшались серебряными звездами.

В походе редко соблюдались правила ношения униформы. Так, уже знакомый нам Н.А. Андреев — полковой адъютант 50-го Егерского полка — писал: «Наряд мой был щегольский: шапка без козырька, старый изодранный сюртук, подпоясанный шарфом без кистей, чрез плечо на ремне нагайка казацкая, сабля у бедра и на тощем большом рыжаке. В довершение сей экипировки была на плечах обгорелая на биваках байковая желтая бурка…» [87, с. 190].

Генералы имели эполеты с бахромой из толстой золотой канители; петлица на шляпе состояла из четырех толстых золотых шнуров, средние из которых переплетались друг с другом.

В неофициальной обстановке генералы могли носить общеармейский мундир (называемый в этом случае вицмундиром); в бою, при построениях и при совместных действиях нескольких частей все генералы должны были надевать парадный мундир с шитьем на скошенном воротнике, рукавных (вырезанных мыском) и карманных (горизонтальных) клапанах. Это выполнялось далеко не всегда: в большинстве случаев генералы выезжали в сюртуках и походных серых шароварах; в холодные дни поверх сюртука надевалась шинель, а вместо шляпы — фуражка, и тогда единственным признаком генеральского чина оставались орденские звезды, крепившиеся на сюртук.

Генералы имели два комплекта чепраков и чушек: полковой (как у офицеров полка) и общегенеральский — из медвежьего меха с андреевскими звездами.

Генеральские (в том числе и шефские) адъютанты в 1812 г. вместо эполета носили на правом плече золотой аксельбант; им же всегда полагалось надевать шляпу («с поля», кокардой налево) [26].

ВООРУЖЕНИЕ

Все выдающиеся способности, богатый опыт и высочайшие моральные качества воина становились практически бесполезными в отсутствие исправного оружия. В изданном в 1809 г. «Кратком Наставлении о солдатском ружье» [93] отмечалось: «Сбережение ружья столько же важно, как и сбережение солдата, для которого испорченное ружье бесполезная ноша». Не напрасно солдатская песня признавала неразрывную связь бойца с его оружием: «Наши жены — ружья заряжены». Именно название «ружье» было принято в России конца XVIII — начала XIX вв. для обозначения образцов массового длинноствольного огнестрельного оружия. Гораздо реже использовались устаревшие термины «мушкет» и «фузея». Воспламенение боевого заряда в стволе огнестрельного оружия обеспечивалось с помощью устройства, носящего название «замок». В подавляющем большинстве образцов огнестрельного оружия начала XIX века использовался так называемый ударно-кремневый замок, в котором воспламенение обеспечивалось попаданием на порох искры, высекаемой при ударе зажатого в курок кремня об огниво. Наиболее распространенная схема компоновки элементов замка была изобретена в начале XVII века и получила название «французский батарейный замок».

Самым массовым огнестрельным оружием в русской армии были русские ружья образцов 1808 г. (пехотные и драгунские) и 1798 г. и английские ружья «Brown Bess» различных образцов. Также в войсках использовались австрийские («цесарские») и шведские ружья. Во многих подразделениях (состоящих, как правило, в гарнизонах и внутренней страже) еще содержались ружья более ранних образцов. Унтер-офицеры гренадерских рот в полках, имевших английские или русские (до 1808 г.) ружья, как правило, получали винтовальные унтер-офицерские ружья образцов 1805 г. или 1798 г. В ряде егерских полков на вооружении еще оставались егерские ружья прежних царствований, а также и штуцера, в количестве не более 12 на роту. В каждой роте все ружья нумеровались (номер выбивался у конца ствола или на казенной части); кроме того, на латунном затыльнике приклада зачастую вытравливались или вырезались литеры наименования полка и номер роты.

Практически все ружья, даже одного образца, несколько различались по размерам и весу. Калибр принятых на вооружение незадолго до войны новых ружей — пехотного, драгунского, кирасирского и гусарского, составлял 7 линий (17,8 мм). При этом пехотное ружье имело длину со штыком 1,83 м и весило (со штыком) не менее 4,7 кг. 8линейное ружье образца 1798 г. со штыком весило до 6,2 кг, а английское ружье аналогичного калибра — около 5,2 кг. Все ружья имели, как правило, трехгранные стальные штыки.

Штуцер — нарезное дульнозарядное ружье с 8 нарезами внутри граненого по всей длине ствола — предназначался для одиночной прицельной стрельбы. На вооружении армейской легкой пехоты к 1812 г. продолжали состоять

егерские штуцера образцов 1798 и 1805 годов калибра 16,5 мм. Штуцер отличался большой дальностью и точностью выстрела, что достигалось использованием нарезного ствола, более удобной конструкцией ложи и особого прицельного приспособления. К сожалению, к недостаткам штуцера относились сложность заряжания и невозможность длительного ведения стрельбы. Для рукопашного боя егерские штуцера снабжались длинными штыками-кортиками, которые должны были компенсировать малую длину оружия. С 1808 г. новые штуцера более не выдавались в егерские полки, а вышедшие из строя заменялись обычными солдатскими ружьями.

Все ружья и штуцера имели кожаный плечевой ремень, но на ремне носились крайне редко. К ремню подвешивался кожаный чехол для предохранения огнива кремневого замка. Кроме того, весь замок целиком на походе закрывался кожаным полунагалищем.

В используемом для ружей патроне боевой заряд и пуля соединялись с помощью бумажной гильзы. В качестве взрывчатого вещества использовался дымный гранулированный (зерненый) порох. В боевой патрон пехотного 7-линейного ружья помещалось 10,6 г пороха, в холостой — 8,5 г; в патроны драгунского 7-линейного ружья — соответственно 8,5 и 6,4 г. Заряд 8-линейных ружей был на 2,1 г тяжелее. Нужное количество пороха отмерялось специальной медной пороховой меркой.

Порох выталкивал из ствола круглую свинцовую пулю; учебные пули делались из глины. Диаметр пули почти на 2 мм был меньше калибра ствола, диаметр формы для литья — несколько больше диаметра пули. Вес 7-линейной пули составлял 23,4 г, 8-линейной пули — 34 г. Помимо калиберных пуль применение находила и ружейная картечь. Для изготовления картечи солдаты резали обычную пулю на несколько частей. Ружейной картечи был посвящен отдельный абзац в «Наставлении господам пехотным офицерам в день сражения»: «Когда есть у людей новозаведенная ружейная картечь, то картечные патроны иметь особо от обыкновенных с пулями, буде есть карманы, то в карманах или за пазухой, или в особом нарочно приготовленном мешочке. Сия картечь предпочтительно употребляться должна в рассыпном фронте, в лесу, в деревнях, на близкой дистанции против кавалерии, а особливо против неприятельских стрелков».

Для приготовления бумажных гильз для боевых патронов листы бумаги форматом 400 на 330 мм разрезали на 12 прямоугольных трапеций высотой около 133 мм. Холостые патроны без пуль имели высоту около 100 мм, из листа получалось 16 таких гильз. Бумажная заготовка обматывалась вокруг деревянного «навойника» — цилиндрической палочки, один конец которой был закруглен, а на втором имелось углубление для пули. Сам процесс склеивания патрона выглядел так: «Нарезанные патронные бумажки подмазываются немного клейстером по основанию и по косой стороне трапеции, потом вложив пулю в чашечку навойника, прикладывают оный к прямой стороне трапеции так, чтобы за пулею, которая должна быть в левой руке, оставалось бы на загибку около четверти дюйма до основания трапеции, т.е. столько, сколько нужно для облепления оного около пули; а для удобнейшего обгибания около пули надрезается оно зубцами. На приложенный таким образом навойник накатывается бумага как можно туже, а надрезанное основание трапеции, которое намазано клейстером, обгибается сверх пули и округляется около оной посредством обминания всовыванием в сделанную для сего на рабочем столе ямочку; потом вынув навойник, обсушивают патрон и, насыпав в него полную мерочку пороху, сверх того как можно плотнее загибают остальную пустую бумагу патрона… Делают также патроны, свертывая наперед бумажку на навойнике без пули, и потом уже с заднего конца особо всовывают и сгибают сверх ее конец, который для сего срезается».

Основную массу патронов изготавливали при запасных парках, или «магазейнах», находящихся в ведении командиров понтонных рот. В запасных парках перевозили также и запасы пороха, патронной бумаги, свинца и кремней. К началу войны в парках насчитывалось 37 540 тысяч готовых патронов [120, т. 21, с. 371]. Из парков патроны доставляли к полкам и перекладывали в патронные сумы (по 60 патронов на человека) и в ротные патронные ящики (по 40 патронов на человека). В суме и в ячейках патронного ящика патроны устанавливали в положении вниз пулей. В случае необходимости патроны могли делать непосредственно в войсковых частях, для чего в полку содержали чугунный котел, железный «уполовник» и формы для литья пуль. Свинец расплавляли в котле и с помощью половника заливали в формы, каждая из которых была рассчитана на 12 пуль и имела резак для отсекания литников.

Еще одним важнейшим элементом батарейного замка был кремень. Лучшими считались прозрачные без вкраплений камни. Ружейный кремень имел длину от 33 до 36 мм, ширину от 30 до 33 мм и толщину 8-9 мм. Кремень в поперечном разрезе имел сечение, близкое по форме к прямоугольной трапеции, основание которой на 15 мм превосходило верхнюю сторону Считалось, что хороший кремень должен выдерживать до 50 ударов, но затупившуюся кромку при этом периодически заостряли. Во всяком случае, в кармане патронной сумы каждый солдат носил еще несколько готовых к употреблению кремней, и огромное их количество на всех полях минувших баталий свидетельствует о частой замене этой детали непосредственно во время сражения. Кремни также заготавливались при арсеналах и доставлялись к полкам в бочонках.

Искусству прицельной стрельбы посвящалась отдельная статья «Ротного учения» Воинского устава 1811 г. Необходимость тщательного обучения солдат меткой стрельбе была вполне очевидна для многих военачальников. Так, генерал-майор Д.П. Неверовский, будучи шефом Павловского гренадерского полка, в приказе по полку от 6 октября 1811 г. отмечал: «Приятно бы для меня было,…. если бы господа ротные командиры гренадерских рот стрелков, а фузилерных хорошо выученных стрелять рядовых, и надежного поведения, посылали стрелять дичь, через что они привыкают к верному глазомеру и получают навык к цельной стрельбе; теперь же в ротах есть невыстреленные пули и порох, оставшиеся от маневров, которые позволяется употреблять на охоту, ведя им верный счет и подавая еженедельно через фельдфебелей в полковую канцелярию записи: сколько в которой роте будет убито дичи, оставляя, однако же, оную в пользу стрелков» [56, с. 131]. В том же году для отличившихся в искусстве стрельбы нижних чинов гвардейских полков на Сестрорецком оружейном заводе изготовили ружья образца 1808 г., отличавшиеся лучшей выделкой и надписью на стволе: «за стараше и искуство»; на каждый полк выделялось по 25 таких ружей [3]. Активная стрелковая подготовка перед войной дала свои результаты. Русские стрелки действовали в сражениях все активнее, русские пули чаще и чаще находили цель. Сохранилось немало свидетельств об эффективности огня русской пехоты. Рассказывая об обороне Смоленска, генерал-майор П.Ф. Паскевич упомянул и такой эпизод: «Все семьдесят орудий наших были уже в действии. Но неприятель прошел ядра, прошел картечь и приближался к рытвине, составлявшей на том месте ров Смоленской крепости… Орловский полк открыл ружейный огонь и остановил неприятеля» [124, с. 93, 94]. Далее он отмечает интересный эпизод: «У меня (в Орловском полку. — И.У.) были дурные ружья. Я велел подобрать ружья французские и переменить их на весь полк». В Орловском полку состояли так называемые «цесарские», то есть австрийские, ружья. Такие же ружья имел и Софийский пехотный полк.

Настоящий солдат первым делом думал о сохранности своего ружья. После стрельбы ствол хорошо промывался и насухо вытирался снаружи и особенно внутри, протирались замок, шомпол, штык, медный прибор и ложа, прочищалась затравка. Несколько раз в год по капле масла пропускалось в резьбовые соединения и под пружины.

Во время похода основной задачей было поддержание работоспособности кремневого замка. Мало того, что огниво было защищено чехольчиком, а весь вообще замок закрывался полунагалищем, — солдат, кроме того, регулярно должен был прочищать замок снаружи и смазывать его. Несколько меньше внимания в походе уделялось чистоте ствола, но это было оправдано: в полевых условиях чрезмерные усилия могли привести к плачевным результатам. Каждый ствол не реже чем после 60 выстрелов тщательно промывался и высушивался, регулярно протирался снаружи сукном с толченым кирпичом, а при появлении ржавчины — чистился наждаком с маслом. Полная разборка ружья допускалась только в крайних случаях.

Для защиты от ржавчины железо и сталь покрывались так называемой мазью Гомберга, рецепт приготовления которой также содержался в «Наставлении»: «Возьми 8 фунтов свиного сала и с 4 унциями камфары распусти на легком огне; потом подмешай толченого каменного угля или черного карандаша, пока сделается весьма темного цвета мазь. Сею мазью намазанные, нагретые наперед, железные вещи весьма долго от ржавчины предохраняются».

За правильным содержанием оружия в роте наблюдали офицеры, а также каптенармус. Конечно, поломки ружей в походе происходили не так уж и редко, поэтому по штату в полку содержали специалистов-ремонтников: оружейного и «ложенного» (по ружейным ложам) мастеров с учениками. «Содержание искусного ружейного мастера в полку» признавалось одной из главнейших забот полкового начальника. В обязанности мастера, помимо исправления некоторых некритичных неисправностей, входил и контроль за приемкой новых ружей, поступающих из арсеналов. Но при этом и сам мастер по установленным правилам постоянно должен был находиться под контролем, «чтобы он исправлял ружья как должно».

Но далеко не во всех полках ружья готовили к боевому использованию. Стоит только представить, сколь красиво выглядело единообразное выполнение ружейных приемов, сопровождаемое звуковыми эффектами, — и мы гораздо лучше поймем настоящих «поэтов» строевого искусства, превращающих ружье в своеобразный музыкальный инструмент. Правда, высверливать приклады и насыпать в отверстия стеклышки и камни начали позже, но практика искусственного разбалтывания крепления шомпола в ложе уже получила настолько широкое распространение, что об этом вынуждены были упомянуть авторы «Наставления», правда, сваливая вину на нерадивых солдат.

Помимо огнестрельного оружия на вооружении нижних чинов состояли тесаки образца 1807 г. с медным эфесом (одна защитная дужка, сердцевидная или двойная овальная чашка) и однолезвийным клинком незначительной кривизны. Тесак (а также штык и кортик) носили в деревянных (обтянутых кожей) или в кожаных некрашеных ножнах с устьем и наконечником. Общая длина тесака составляла 780 мм, масса — 1,2 кг [95, с. 95]. Тесачные ножны постоянно закрывались чехлом из клеенки, только перед парадом чехол снимался. В ряде полков использовались тесаки образца 1798 г.: гарда их, как правило, не имела чашки. На тесаках повязывались темляки на белой тесьме и с белой кистью, но цвета гайки, трынчика и шейки (частей головки темляка) различались поротно.

В легкой пехоте тесаки с темляками (или кортики) носили унтер-офицеры, гренадеры и стрелки, музыканты, барабанщики, флейтщики, артельщики, надзиратели больных, вагенмей-стеры, писари, фельдшеры и цирюльники [7].

Алебарды, отмененные в 1811 г., еще продолжали носиться в некоторых запасных батальонах.

Холодным оружием офицеров по-прежнему оставалась пехотная шпага образца 1798 г., носимая в ножнах нечерненой кожи с латунными устьем и наконечником. С темно-зелеными панталонами офицеры линейной пехоты носили черную шпажную портупею, со всеми прочими — белую. В легкой пехоте использовались только черные портупеи (возможно, белые портупеи могли надевать верховые офицеры егерских полков). Очень популярны были различные сабли, носимые на поясных или на плечевых портупеях. Офицеры лейб-гвардии Финляндского полка поверх мундира надевали саблю на плечевой портупее из черной кожи, обшитой золотым галуном. У штаб-офицеров и адъютантов в ольстрах (кавалерийских кобурах) были пистолеты.

ЗНАМЕНА

В 1812 г. в полках содержались знамена сразу двух царствований, так как содержание знамен при Павле I стало бессрочным: таким образом, знамена заменялись только при полном физическом износе.

По восшествии на престол Павел ввел в употребление знамена, имеющие в основе своей композиции прусские образцы. Полотнище таких знамен состояло из креста, углов и центрального медальона.

Армейские полки за время правления Павла получили знамена двух образцов. Знамена первого образца стали поступать в полки в 1797 году. Строили их в Санкт-Петербурге под руководством полковника князя Долгорукова. Полотнище знамен представляло собой квадрат из шелковой материи длиной в 2 аршина по каждой стороне. По центру полотнища вшивался круг оранжевого цвета с изображением двуглавого орла и двумя зелеными лавровыми ветвями, связанными голубой лентой. На груди орла располагался щит красного цвета с московским гербом. Окаймляла щит цепь ордена Андрея Первозванного. Корона, скипетр и держава у орла были золотые. Знамя первой шефской роты обязательно имело белый крест при цветных углах и являлось полковым. На других ротных знаменах кресты были цветные. В полки посылались полотнища, кисти, навершия и подтоки; древки изготовлялись в полку. Их длина была 4¹/₂ аршина, длина навершия с трубкой — 5¹/₂ вершка. Для древков существовало четыре регламентных цвета: палевый, белый, кофейный и черный.

К тому времени, когда почти все гренадерские, мушкетерские и гарнизонные полки получили новые знамена, Павел установил другой образец армейских знамен, получивших название знамен образца 1800 года. Новые знамена также имели средник в виде оранжевого круга, в котором помещался черный двуглавый орел, но развернутый вполоборота и метающий громовые стрелы. Под орлом на голубой ленте помещалась надпись («Съ нами Богъ» — на лицевой стороне, «Благодать» — на другой); по углам — вензеля Императора в лавровых венках под коронами. Двуглавый орел на навершии был заменен императорским вензелем из двух накрест положенных букв «П» и цифры «1». На новых образцах знамен, как и на прежних, знамя первой роты имело белый крест, углы же были различных цветов (по инспекциям). Такие знамена успели получить не более двух-трех полков в каждой инспекции. Впервые в России знамена образца 1800 года могли служить и знаком полкового отличия. За выдающиеся заслуги несколько полков при Павле получили знамена, отличающиеся от общеармейских голубой лентой под орлом с надписью, указывающей на причину награждения.

В 1800 г. и гвардия получила новые знамена, по образцам 1800 года, установленным для армейской пехоты, но с двойным императорским вензелем по углам. На древках гвоздиками выбивался номер роты; цифры могли быть как арабские, так и римские. Обычно цифры располагались у края крепления полотнища.

С 1802 г. в полках было оставлено по 2 знамени на батальон; одно из шести знамен полка считалось полковым и называлось «белым», остальные именовались «цветными». В гарнизонных батальонах содержали одно белое и три цветных знамени. Полки и батальоны легкой пехоты знамен не имели.

Первые знамена александровского царствования были изготовлены в июне 1803 г. для вновь образованных мушкетерских полков. Знамена образца 1803 г. имели квадратное шелковое полотнище со стороной в 2 аршина, сшитое из 9 кусков: в середине помещался оранжевый круг диаметром 14 вершков; 4 куска изображали концы креста на манер Георгиевского, еще 4 представляли собой «углы» между концами креста. Кроме того, к полотнищу пришивался «запас», наматывавшийся на древко. В круге был изображен черный двуглавый орел, поднявший одно крыло и опустивший другое; обе головы венчались коронами; в лапах орел держал перуны и молнии. По шву круга рисовали золотой венок, перевязанный снизу лентой; вверху концы венка были разделены большой императорской короной. В каждом из четырех углов помещалось изображение императорского вензеля в венке, подобном описанному выше. Клюв и лапы орла, перуны, молнии, венки, вензеля и короны прописывались золотом. Для гарнизонных частей с 1804 г. изготавливались такие же знамена, но без вензелей и венков в углах.

Древко длиной 4 аршина 10¹/₂ вершка венчалось навершием в виде копья со штампованным рельефным изображением двуглавого орла (обе головы — с коронами) с державой и скипетром под большой короной на ленте. Общая высота навершия составляла 6¹/₂ вершка. На трубку повязывали тесьму с двумя кистями на концах; тесьма и кисти делались из серебряной нити с добавлением черного и оранжевого шелка (в виде полосок), полотнище прибивалось к древку гвоздями с золотыми круглыми шляпками. В 1808 г. длину древков увеличили до 5 аршин. Цвет древков вплоть до 1807 г. был черный, а с 1807 г. — по номеру полка в дивизии (для 1-го полка дивизии был установлен белый цвет, для 2-го — палевый, для 3-го — кофейный, для 4-го — черный). В конце 1808 г. цвета были распределены следующим образом: желтый, черный, белый, желтый, черный (для 5 полков); все гарнизонные знамена имели древки кофейного цвета.

С 1806 г. начались пожалования так называемых георгиевских знамен. По краю полотнища таких знамен помещалась надпись, объясняющая причину награждения полка; в копье навершия орел был заменен на георгиевский крест, выкрашенный масляной краской; на груди орла на полотнище рисовали красный овальный щит с изображением св. Георгия; серебряная тесьма заменялась на георгиевскую ленту.

Кроме новых наградных знамен, в 1804 г. в Московском гренадерском полку обветшавшие знамена «за отличие» образца 1800 г. были заменены новыми такой же расцветки (на цветных — черный крест и красные углы, на белом — белые крест и углы), с серебряными вензелями Александра и венками, с золотыми коронами и с двумя узкими голубыми (андреевскими) лентами в круге. На верхней ленте помещалась надпись «Съ нами Богъ», на нижней — «За взятiе знамя у Французовъ при рекахъ Требiи и Нуре 1799 г.».

Единственный набор наградных гарнизонных знамен был в 1810 г. отправлен Свеаборгскому гарнизонному полку за боевые подвиги в 1809 г.: на знаменах с зеленым крестом в желтых углах помещались вензеля в венках.

Всем старым полкам за отличие или на замену обветшавших выдавали знамена новых образцов (обычные или георгиевские), но прежних расцветок. Исключение было сделано для первых георгиевских знамен, пожалованных Киевскому гренадерскому полку «За подвигъ при Шенграбенъ 4 ноября 1805 г. В сраженiи 5, т. корпуса съ непрiятелемъ, состоявшимъ изъ 30/т»: взамен прежних знамен с двухцветным крестом и пунцовыми углами выдали знамена с розовым крестом (по цвету инспекции) и белыми углами.

Система расцветки знамен новых полков в 1803-1813 гг. существенно менялась. Вплоть до 1806 г. выдавались знамена с белыми углами и с крестом цвета воротника мундира (инспекции). Только для Санкт-Петербургской инспекции были установлены знамена с черными крестами и красными углами. В 1807 г. новые полки получили знамена с белыми углами и крестами по цвету дивизий: в 16-й дивизии кресты были синевато-фиолетовые, в 17-й — темно-зеленые, в 18-й — серовато-розовые, в 1-й — зеленые. Для полков 27-й дивизии были разработаны следующие расцветки: в Одесском полку — желтый крест и черно-белые углы, в прочих — красные углы и крест по цвету погон (в Виленском — белый, в Тарнопольском — желтый, в Симбирском — зеленый). В полках, образованных из гарнизонных батальонов, использовались прежние гарнизонные знамена.

Кроме описанных образцов, знамена в 1803— 1813 гг. получили части: лейб-гвардии Литовский полк в 1811 г. (белые — белый крест и черно-желтые углы, цветные — желтый крест и черно-белые углы), морские полки в 1803 г. (белые углы и синие кресты), 1-й и 2-й Учебные Гренадерские батальоны (белые углы и светло-синие кресты).

Большую часть времени знамена находились в свернутом состоянии. От грязи и влаги их защищали суконные чехлы с латунными наконечниками.

Знамя всегда служило объектом особого внимания. На построениях и на марше солдаты выдерживали заданные дирекцию и темп движения по знаменосцу. Во время сражения знамя служило ориентиром, вокруг которого собирались рассеянные батальоны.

За обладание знаменами нередко завязывались отчаянные схватки. Описание одной из них, развернувшейся в сражении при Салтановке, мы встречаем в воспоминаниях И.Ф. Паскевича: «Нижегородский и Орловский батальоны, опрокинув вначале неприятеля и перейдя мост, заняли корчму и небольшую деревню в несколько изб по той стороне речки. Едва они стали устраиваться, выходя из этой малой деревушки, как четыре французские батальона, лежавшие во ржи, поднялись в 30 саженях, сделали залп и ударили в штыки. Бой завязался рукопашный. Французы бросились на белое знамя Орловского полка и взяли его у убитого подпрапорщика. Наш унтер-офицер выхватил его у француза, но сам был убит. Знамя опять потеряно. Еще раз оно было схвачено нашими, и в драке древко сломано. В это время адъютант Орловского полка бросился в середину, отнял знамя и вынес его из схватки» [124, с. 86].