1937

VI Политический резонанс процесса 16-ти

Фальсификаторский характер процесса 16-ти был ясен каждому искушённому в сталинской политике человеку. Уже в первые дни процесса Раскольников, находившийся тогда за границей, сказал жене: «Ни одному слову обвинения я не верю. Всё это наглая ложь, нужная Сталину для его личных целей. Я никогда не поверю, что подсудимые совершили то, в чём их обвиняют и в чём они сознаются» [125].

Как «процесс ведьм» расценили московскую судебную инсценировку и западные социал-демократы. Один из лидеров II Интернационала О. Бауэр с ужасом писал о тягостном впечатлении, которое расстрел подсудимых произвел на искренних либеральных и социалистических друзей СССР.

Ещё до начала процесса четыре руководителя II Интернационала и Международного Интернационала профсоюзов направили телеграмму Молотову. В ней говорилось: несмотря на то, что подсудимые — «заклятые враги II Интернационала», его руководство просит советское правительство обеспечить им все судебные гарантии и разрешить иметь защитников, независимых от правительства. Лидеры II Интернационала просили также, чтобы обвиняемым «не были вынесены смертные приговоры, и, во всяком случае, не применялась какая-либо процедура, исключающая возможность апелляции» [126].

Эта телеграмма была опубликована «Правдой» в сопровождении злобного редакционного комментария под заголовком: «Презренные защитники убийц и агентов гестапо». На следующий день в статье «Приговор суда — приговор народа» «Правда» писала: «У этой сволочи нашлись и адвокаты. Миссию адвокатуры фашизма приняли на себя главари II Интернационала» [127]. Спустя две недели удалось добиться написания статьи от Н. К. Крупской, ранее не выступавшей по поводу процесса. В статье под названием «Почему II Интернационал защищает Троцкого» Крупская писала: «Не случайно также рвёт и мечет II Интернационал, поднимает на щит троцкистско-зиновьевскую банду убийц, пытается сорвать Народный фронт. Де Брукеры, Ситрины (деятели, подписавшие телеграмму.— В. Р.) поддерживают всякую подлость, которую творят враги против рабочего класса СССР» [128].

«Правда» сочла нужным заклеймить деятелей II Интернационала и в поэтической форме, опубликовав низкопробные стихи Д. Бедного:

Развязывая разнузданную травлю против всех, ставивших под сомнение московский процесс, Сталин не испытывал беспокойства по поводу того, что это может поставить под угрозу единство антифашистского фронта в Европе. Процесс 16-ти, по-видимому, не случайно был приурочен к дням таких драматических событий, как введение Гитлером войск в Рейнскую область, формирование правительства Народного фронта во Франции и начало гражданской войны в Испании. Своей палаческой последовательностью в проведении антитроцкистского террора Сталин недвусмысленно демонстрировал социалистическим партиям Запада, что в случае их дальнейшего протеста против этих акций его внутренней политики он взорвёт Народный фронт и оставит Европу лицом к лицу со стремительно вооружающимся и крепнущим Третьим рейхом.

Московский процесс серьёзно подорвал престиж СССР в глазах демократической интеллигенции Запада. Как отмечал Л. Фейхтвангер, «многих, видевших в общественном строе Союза идеал социалистической гуманности, этот процесс просто поставил в тупик; им казалось, что пули, поразившие Зиновьева и Каменева, убили вместе с ними и новый мир» [130]. Подтверждение этих слов мы находим в опубликованных дневниках и письмах крупнейших зарубежных писателей. В дни процесса Томас Манн сделал следующую дневниковую запись: «Что подумать обо всех этих покаянных признаниях, за которыми последовал общий смертный приговор?.. Может быть, отчёты просто фальсифицированы? Или обвиняемым посулили помилование, если они дадут угодные правительству показания? Но характеры у них такие, что трудно в это поверить. Ведь речь идёт о последних ленинцах… После обеда пришли газеты. 16 ленинцев, получивших после гротескных покаянных речей смертный приговор, действительно казнены. Ужасно». Спустя несколько дней Манн сделал новую примечательную запись: «Озабочен — как относиться к России после процесса, который представляет собой глупость ещё в большей мере, чем преступление» [131].

В те же дни Ромен Роллан, считавший возможным существование в СССР антисталинского заговора, с беспокойством записывал в своём дневнике: «Даже тот, кто никогда не уважал главарей заговора, даже тот, кто приемлет обвинения против них… не может не испытывать тревоги, подобной той, которая охватила лучших членов Конвента в 94-м году… Боюсь, что инстинкты злобы и гордыни одержали верх в этом деле над политическим разумом» [132].

Вскоре Роллан получил письмо от С. Цвейга, в котором аналогичные мысли были выражены с ещё большей остротой: «Какой-то рок, какая-то метафизическая воля приводят людей к ослеплению. Так, в Вашей России Зиновьев, Каменев, ветераны Революции, первые соратники Ленина расстреляны, как бешеные собаки… Вечно та же техника, как у Гитлера, как у Робеспьера: идейные разногласия именуют заговором» [133].

Вместе с тем все эти влиятельные «друзья СССР» не сочли возможным публично выразить своё удручающее впечатление от процесса — из-за боязни нанести ущерб Советскому Союзу. На фоне этого «заговора молчания» выделялись голоса зарубежных клевретов Сталина, которые услужливо разносили на весь мир клевету, прозвучавшую на процессе. Особое усердие проявил английский юрист, деятель лейбористской партии Д. Притт, назвавший «процедуру» процесса 16-ти «примером для всего мира». После официального разоблачения сталинских преступлений на XX и XXII съездах КПСС Притт не обмолвился ни словом опровержения по поводу своих прошлых заявлений такого рода. Он продолжал состоять в «друзьях СССР», был в 1954 году награждён Международной Ленинской премией мира и до конца 60-х годов возглавлял Международную ассоциацию юристов-демократов и английское общество культурных связей с СССР.

С голосами подобных «друзей СССР», как это ни парадоксально, смыкались оценки наиболее реакционных кругов Запада. В зарубежных откликах на процесс выявилась следующая закономерность: чем правее были политические силы, тем настойчивей они признавали «обоснованность» обвинений, прозвучавших на процессе.

В буржуазно-демократических странах правая печать муссировала обвинения Троцкого и его сторонников в сотрудничестве с Гитлером. Реакционная французская газета «Эко де Пари» поспешила заявить, что и во Франции троцкисты служат интересам Германии. Это заявление немедленно было перепечатано органом французской компартии «Юманите».

Нагнетаемому вокруг подобных сообщений психозу способствовала фашистская печать Германии и Италии, публиковавшая провокационные сообщения, в которых назывались имена ещё не арестованных старых большевиков и военачальников, якобы замешанных в антиправительственном заговоре.

Итальянская фашистская газета «Мессаджеро» спустя неделю после процесса с нескрываемым удовлетворением писала о московских расстрелах как справедливой реакции Сталина, свернувшего знамя мировой революции, на критику противников его новой «реалистической политики»: «Старая гвардия Ленина расстреляна… Сталин был реалистом, и то, что его противники считали изменой идеалу, было только необходимой и неминуемой уступкой логике и жизни… Абстрактной программе всеобщей революции он противопоставляет пятилетку, создание армии, экономику, которая не отрицает индивидуума… Против этого позитивного творчества восстает демон революции для революции (т. е. Троцкий.— В. Р.)… Это было неминуемо — полиция вскрыла заговор и действовала с силой, требуемой общественной безопасностью» [134].

Иной характер носили комментарии германских газет, стремившихся запутать общественное мнение Запада, и без того дезориентированное сенсационными сообщениями из Москвы. Германская официозная печать утверждала, что «Троцкий является всем, чем угодно, но не противником Москвы, как его пытаются изобразить… Наоборот, он является одним из самых деятельных и… самых энергичных агентов мировой революции»; «в Москве снова пытаются при помощи большого театрального процесса завуалировать деятельность господина Троцкого»; «всюду, где побывал Троцкий…— там возникают революционные пожары». Эти выдержки были немедленно перепечатаны «Правдой» в заметке под заглавием «Германские фашисты выгораживают Троцкого» [135].

Процесс 16-ти вызвал резкую поляризацию между правым и левым крылом русской эмиграции. В меньшевистском журнале «Социалистический вестник» была опубликована статья «Кто рукоплещет?», в которой подчёркивалось, что реакционной эмигрантской печати Сталин доставил процессом «прямую бурную радость». В качестве примера журнал приводил «Оду» некого Горянского, опубликованную белогвардейской газетой «Возрождение». «Просим у читателей извинения за цитирование циничных и кровожадных строк,— писал автор «Соцвестника»,— но глубокие переживания и затаённые мечты реакционеров всего лучше передаёт именно точная цитата:

Но черносотенцы ещё не удовлетворены, они ждут от Сталина новых радостей, новых казней.

Приведя эти бездарные вирши, в которых повторялись традиционные белогвардейские ругательства по адресу большевиков, автор замечал: «Зрелище христиан по паспорту, восторженно рукоплещущих палачу у свежей могилы замученных морально, а затем расстрелянных жертв — омерзительно… Новая и характерная черта последних казней в том, что они, вызвав открытый или затаённый ужас всех тех, кому русская революция дорога, пробудили восторженный отклик в сердце злейших врагов рабочего класса» [136].

Более респектабельные и известные деятели центристского толка не опускались до такого глумления и кощунства, как монархисты-черносотенцы. Однако некоторые из них увидели в процессе удобный повод для воскрешения старой антибольшевистской клеветы. Керенский не преминул заявить, что не усматривает ничего удивительного в сотрудничестве Троцкого с гестапо, ибо Ленин и Троцкий уже в 1917 году были связаны с германским генеральным штабом. Клевету о Троцком — агенте Гитлера с готовностью подхватил и Милюков.

В этих условиях тысячи людей в капиталистических странах хотели услышать, как сам Троцкий расценивает порочащие его и его единомышленников обвинения. Однако норвежское «рабочее» правительство по указке Москвы лишило Троцкого возможности публично ответить на сталинскую клевету.