И ОД JTP"' A
Владислав Хеделер (род. 1953. Томск) - д-р. в 1973-1978 гг изучал философию в Берлинском университете им. Гумбольдта, в 1985 г. защитил диссертацию о Николае Бухарине С1991 г. является публицистом л переводчиком Основные направления исследований: история ГУЛАГа и Коминтерн! Публикации: Schi p-ze Pyramiden, rote Sklaven. Der Streik in Workuta im Sommer 1953 (2007); Das Grab in der Steppe. Leben im GULAG. Die Geschichte eines sowjetischen «Besserungsarbe it- slagcrs 1930-1959 (2007); Das Karagandinskei Besse- rungsarbeitslager 1930 1959. Dokumente zur Geschichte des1 agers, seiner Haftlinge und Bewacher (2007); Did Okonomik des Terrors. Zur Organisal onsgeschichte des Gulag 1939 bis 1960 (2010).
Штеффен Дицш
(род. 194? Хемниц/Саксония) - проф., д-р,
в 1965-1973 тг. изучал философию и историю в Лейпциге,
защитил докторскую диссертацию
по классической немецкои философии.
С1991 г. работает в Г.'.арбургско- ».геновском
Лейпцигском и Берлинском универс ет а«
Основные направления исследований:
история идей в Германии,
Центральной и Восточной Европе с 1800 г.
Публикации Kleine Kulturgeschichte der Luge (1998);
И тррия
ТЙЛИНИ2МД
Das Irrational!: dt n (2003); Wt si derV/elt (2010>
Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации
государственный архив
Российской Федерации
Фонд «Президентский центр Е. Н. Ельцина»
Издательство
«Российская политическая энциклопедия» Международное историко-просветительское,
благотворительное и правозащитное
общество «Мемориал» Институт научной информации
по общественным наукам РАН
UUUiDISlflUU HЂDЂLЂR STЂFFЂN PlЂ g
1ЯЧП—S1ALW5 GLUCKLICHE5 JflHR
BflSISDPf RLAG
тн
2DD1
ЗЛПДИСЛПВ ХЕДЕЛЕР ШТЕФФ6Н ДИЦЩ
счдстливь1й год Сталина
с I
vr ^
госспэн
Москва 2011
УДК 94(47+57) ББК 63.3(2)6-8Сталин Х35
Редакционный совет серии: Й. Баберовски (Jorg Baberowski), JI. Виола {Lynn Viola), А. Грациози (Andrea Graziosi), А. А. Дроздов, Э. Каррер д'Анкосс (Helene Carrere d'Encausse), В. П. Лукин, С. В. Мироненко, Ю. С. Пивоваров, А. Б. Рогинский, Р. Сервис (Robert Service), Л. Самуэльсон (Lennatt Samuelson), А. К. Сорокин, Ш. Фицпатрик (Sheila Fitzpatrick), О. В. Хлевнюк
Хеделер В., Дицш Ш.
1940 — счастливый год Сталина / Б. Хеделер, Ш. Дицш ; [пер. с нем. В. Т. Алтухова]. — М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН) ; Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 2011. — 207 с.: ил. — (История сталинизма).
ISBN 978-5-8243-1557-8
«Счастливым годом Сталина» безусловно может быть только 1940-й год. Именно тогда со всей ясностью обнаружилось, какое же общество создал сталинизм. Но как раз об этом времени — после Большого террора и перед нападением Германии на Советский Союз — известно меньше всего.
В 12 главах (каждая посвящена одному месяцу) будни простых советских людей и жизнь партийно-государственной верхушки описываются так подробно, как стало возможно только в наши дни, после открытия архивов. Неизвестные в Германии иллюстрации, взятые из номеров популярных советских журналов за соответствующие месяцы, дополняют мрачную панораму сталинизма в пору его расцвета.
УДК 94(47+57) ББК 63.3(2)6-8Сталин
ISBN 978-5-8243-1557-8 © Basisdruck Verlag, Berlin, 2001
© Алтухов В. Т., перевод на русский язык, 2011 © Российская политическая энциклопедий, 2011
ВВЕДЕНИЕ
Что происходило в мозгу верховного правителя?
Артур Кестлер («Солнечное затмение»)
1940 год был високосным. Для многих, согласно примете, он оказался несчастливым. Но у Сталина, как всегда, все обстояло иначе. Именно в этом году он мог бы отнести к себе поздние строки своего земляка, к которому испытывал труднообъяснимое уважение:
Граждане,
у меня
огромная радость;
Дни осени —
баней воняют, а мне цветут, извините, — розы,
и я их,
представьте,
обоняю.
) Не волнуйтесь,
сообщаю:
граждане — я
сегодня —
бросил курить.
В. Маяковский[1].
Разница между Маяковским и Сталиным была, однако, в том, что Сталин так и остался заядлым курильщиком.
21 января 1940 г., произнося тост, Сталин провозгласил Владимира Маяковского «лучшим пролетарским поэтом»[2] эпохи. Культурно- политические последствия этой сентенции верховного правителя комментировал Борис Пастернак: «Маяковского стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине. Это было его второй смертью. В ней он неповинен»'®. Имя Сталина отождествляли с понятием счастья — счастья для других, для человечества, оно предвещало счастье в будущем. За это его превозносили везде и взахлеб. Но был ли он счастлив сам, здесь и сейчас?
Для касты «профессиональных революционеров», к которой изначально относил себя Иосиф Джугашвили, личное счастье само по себе было не более чем пустой словесной формулой. Они могли считать себя счастливыми только при условии наступления всеобщего счастья. Их «счастье», если его можно было так назвать, заключалось в призвании своего рода «секретарей» мирового духа, который «скомандовал времени вперед. Этой команде противятся, но целое движется, неодолимо и неприметно для глаз, как бронированная и сомкнутая фаланга, как движется солнце, все преодолевая и сметая на своем пути».
При этом такие революционеры в известном смысле действуют в качестве «катализаторов», т. е. без них революция стоит на месте, а сами они остаются неколебимыми: «Мы те, чьи сердца тверды, как камень, как железо, скрепленные суровой дисциплиной»[3]. Этому самосознанию отвечали их пуританизм, аскетизм, спартанство, непримиримость и готовность к самопожертвованию. Один из них, глава Исполнительного совета Баварской Советской республики Эйген Левине, летом 1919 г. в своем последнем слове перед баварским военно- полевым судом так выразил savoir vivre (здесь: кредо) этих преобразователей мира: «Мы, коммунисты, все — покойники на свободе»[4].
В таком положении у носителей этой психологии — в качестве своего рода компенсации — развилась единственная непреодолимая страсть, а именно: страсть к власти.
Речь не идет о получении «временных» властных полномочий, о властном инструментарии, о политической власти, «заимствованной» у суверена. Скорее дело тут в чувственном восприятии власти как квинтэссенции сущего. «Действительное намерение настоящего обладателся власти настолько же гротескно, насколько и невероятно: он хочет быть единственным в своем роде. Он хочет пережить всех,
К Р g к о д и л
которых, правда, нет _1
Германии Худ,-К, Ротов
дабы никто не пережил его. Любой ценой он сгремится избежать смерти, и никто, абсолютно никто не должен угрожать ему смертью Пока живут люди, кто бы это ни был, он никогда не будет чувствовать себя в безопасности»0. Такова в сжагом виде психическая диспозиция верховного кавказского пришельца, надолго обосновавшегося в Кремле.
посланцы Нового 1940 года получили путевки в капиталистические страны, среди
кис. 1 Крокодил Декабрь 1939 № 35/36. Плачущие
Здесь мы можем также определить внутреннюю форму сталинского «счастья»: «Конкретное ощущение счастья, что ты выжил, переживается очень сильно. Однажды проникнувшись им и осознав его. стремишься ощутить его вновь, и очень скоро это влечение превращается в ненасытимую страсть Одержимый ею будет стараться присваивать формы окружающей его общественной жизни таким образом, чтобы они служили удовлетворению этой страсти»[5].
Эта ментальная констелляция представлена нами на примере политической деятельности Сталина; как это ни парадоксально, она проявилась особенно ярко в наиболее спокойный период его 6hoi рафии — в том покрытом пеленой времени 1940 году.
Следует, правда, заранее оговориться: исторические свидетельства о нем, как раз относящиеся к этому году, в частности автобиографические сведения, письма, мемуары ближайших сотрудников и т. д.* которые могли бы пролить свет на ощущение им счастливых моментов, почти не сохранились. Кроме того, в настоящее время в целом для биографии Сталина не существует документальной основы. После многих лет усиленного переписывания на потребу дня или даже уничтожения основных исторических источников, касающихся политической деятельности Сталина, «оставшиеся документы не могут считаться надежными. Достоверные воспоминания людей, близко знавших Сталина... и его частную жизнь, также не сохранились или, по крайней мере, они никогда не публиковались»[6]. Отмеченное нами положение с источниками до сих пор практически не изменилось. Из семейного окружения Сталина, к примеру, остались только дневники Марии Семеновны Сванидзе, сестры первой жены Сталина Екатерины Семеновны Сванидзе, по которым можно еще судить о домашней, в некотором роде приватной, атмосфере. Но Мария была в 1939 г. арестована и 3 марта 1942 г. расстреляна. Записи в ее дневнике прерываются незадолго до ареста ее брата, Александра Семеновича Сванидзе, в декабре 1937 г. В декабре 1940 г. ему был вынесен смертный приговор, вскоре замененный на 15 лет лагерей. Но в августе 1941 г. состоялся новый процесс, и по приказу Л. П. Берии Александра Сванидзе расстреляли.
Сталин погубил жизнь еще одного своего родственника. В 1940 г. с его ведома был расстрелян Станислав Францевич Реденс, муж Анны Сергеевны Аллилуевой, — сестры второй жены Сталина Надежды Аллилуевой. Реденс входил в руководящий состав московского НКВД.
В таких условиях и при таком отношении к родственникам, естественно, не приходится надеяться, что сохранились не подвергавшиеся цензуре письменные свидетельства о биографически достоверных фактах из жизни Сталина. Биографические заметки семейного характера остались только от дочери Сталина от второго брака с Надеждой Аллилуевой — Светланы, и его племянника Буду Сванидзе, но на обоих этих свидетельствах уже лежал отпечаток эмиграции[7].
В 1940 г. в Москве вышла весьма объемная иллюстрированная библиография под названием «Сталин и о Сталине». В рубрике «Библиографические источники о Сталине» приводятся 95 публикаций.
Рис 2 Огонек. 30 марта 1940. № 9. 4- я стр. обложки. Пионерка Лейла Голычева декламирует «Стихн о советском паспорте» В Маяковского
Рис.3 Огонек 1939 № 13. 2 -я стр обложки Красная площадь со стороны Новой Манежном площади. Фото: Н Грановский
Обращает на себя внимание отсутствие двух наименований: Лаврентий Берия «К випросу об истории большевистских организаций в Закавказье» (1937 г.) и написанная \нри Барбюсом биография Сталина (1935) Как друг Сталина Берия, так и французский писатель в свочх книгах описали давний эпизод и жизни вождя, о котором гот не хотел больше вспоминать 15 апреля 1906 г. в Тифписе полиция арестовала бежавшего из сибирской ссылки революционера (Сталина). Согласно просуществовавшей некоторое время официальной партийной версии, удалось напасть на след и ликвидировать подпольную типографию в Авлабаре С ran ни находился в числе арестованных, имевших отношение к этой главной типографии грузинских революционеров. Как правило, в то время беглых ссыльных, не виновных еще в чем- либо ином, возвращали на место ссылки. Но в этот раз все произошло иначе. Сталин ьышел из полицейского участка на свободу. Год спустя, 12 июня 1907 г., он оказался замешай в ограблении тифлисского отделения Государственного банка.
Эти истории в приукрашенном виде описывались в вышедшем в 1940 г. томе «Советской энциклопедии» Но еще 15 лет назад — в 1925 г. — уже давно осужденный и казненный Авель Енукидзе рассказывал историю с типографией 1906 г. по-другому. Это была одна из многих типографий, и Сталин в связи с этим еще не упоминался ни словом.
Придворный советский историк Емельян Ярославский в 1940 г. выпустил книгу о вехах в жизни Сталина, в которой Сталин изображался как один из организаторов типографии.
В память об этом эпизоде из раннего революционного периода в деятельности Сталина — слухи держатся долго — в грузинской газете «Коммунист» от 20 апреля 1940 г. якобы была напечатана статья Аг- ниашвили. Автор вспоминал о встрече Сталина с грузинскими комсомольцами. Сталин рассказывал молодежи истории из своей жизни и при этом уделил особое внимание происшествию со своим арестом. Якобы он подробно остановился на том, что завербовался как агент охранки, чтобы ввести ее в заблуждение и благодаря такой «маскировке» в дальнейшем работать без помех.
Однако весь тираж газеты в 1940 г. немедленно был конфискован и напечатан новый выпуск. До сих пор не найден ни один экземпляр этой газеты и не известно ни одно имя участника той беседы на тему: «Каким должен быть истинный революционер».
В периоды революциий встречается порой причудливое сочетание ловкой маскировки, остроумной имитации и лицедейства вплоть до самоотречения вкупе с преступленими, страхом и подлым предательством в интересах самосохранения (часто бывает трудно отличить одно от другого, как это было, к примеру, в жизни российского эсера Евно Азефа)[8] с героизацией всего этого после завоевания власти. «Одной рукой отправляя на каторгу и на смерть десятки и десятки лучших деятелей большевизма, Малиновский должен был другой рукой помогать воспитанию десятков и десятков тысяч новых большевиков через легальную прессу», — так писал, оглядываясь назад, Ленин о находящихся на службе тайной полиции провокаторах[9]. Но в целом так рождается в революциях культура сокрытия, которая все личное, в том числе в жизни Сталина, прячет под непроницаемым покровом таинственности[10]. Эту черту отмечали в нем и его ближайшие соратники. «Сталин знает одно средство — месть, и в то же время всаживает нож в спину. Вспомним теорию "сладкой мести"»[11]. Бухарин вспоминает эпизод 1923 г., когда Сталин в порыве откровенности приоткрыл душу Дзержинскому и Каменеву. Он сказал: «Выбрать себе жертву, продумать план до мелочей, упиться жаждой мести и потом отправиться в постель — ничего более сладкого нет во всем мире»1".
Вышесказанное объясняет, почему наша попытка приоткрыть завесу над предполагаемым счастливым периодом в жизни Сталина, естественно, не может быть выдержана в форме документального изложения. Мы не стремимся также восполнить этот недостаток составлением общего «характерологического» портрета Сталина.
В предлагаемом читателю историческом обзоре советского 1940 г. мы хотим выделить некоторые новые моменты в обычной будничной череде дней той эпохи для лучшего понимания определенной, а именно радикальной, или фундаменталистской политической ментальности, которая отнюдь не канула в прошлое. Таким образом, в наши планы не входит исследование, возможно, патологической личности Сталина.
Мы задаемся вопросом, мог ли Сталин в своей политической деятельности, которая ежедневно требовала от него также принятия решений о жизни и смерти людей, переживать моменты счастья, и когда это могло происходить. И еще: чем оборачивалось Его «счастье» для других!
Правда, счастливых обстоятельств в его обычном распорядке найти не удастся. Времени для счастья у него было немного, а если оно и было, то только в том, 1940 г. Наступил первый год в истории Советского Союза после окончания европейского революционного периода—в предыдущем году для революции была потеряна, в частности, Испания — и казалось, что теперь вся Европа обречена стать добычей Гитлера. В том году занималась последняя мирная заря над Советским Союзом.
Все то, что мы знаем о Сталине, не позволяет нам, однако, применить к нему определение «счастье», родившееся в эпоху европейской античности, которое гласит, «что все добродетельные всегда будут счастливы», т. е. счастье сопутствует тем, кто «живет в достатке и добронравии »[12].
Не звучит ли, таким образом, поставленный нами вопрос кощунственно? В сущности, мы не хотим этого отрицать, но ввиду того, что как раз в то время в самовосприятии советского общества распространенность формулы о «все более счастливой жизни» приобрела почти тотальный характер, нам кажется уместным более пристально присмотреться к тому, что могло тогда подразумеваться под словом «счастье». Долгое время, даже в послесталинскую эпоху, считалось незыблемым: «1938-1941 годы были самыми прекрасными и счастливыми в жизни Советского государства и советских людей. Страна переживала период цветущей молодости, нового мощного подъема всей экономики и расцвет социалистической культуры. Одновременно повышалось благосостояние трудящихся»"'.
В статье по случаю 20-й годовщины Октябрьской революции известный всей стране педагог Антон Макаренко 7 ноября 1937 г. разъяснял в газете «Известия» формулу счастья в Новом мире.
По его словам, в старом классовом обществе «человек всегда был специалистом именно по несчастью»[13], но благодаря Октябрьской революции, выдвинувшей новый образ счастья, «мы видим новые черты и новые законы человеческой радости, видим их впервые в истории. Именно эти новые черты позволяют нам произвести подлинную ревизию старых представлений о счастье... Ведь наше счастье уже в том, что мы не видим разжиревших пауков на наших улицах, не видим их чванства и жестокости, роскошных дворцов, экипажей и нарядов эксплуататоров, толпы прихлебателей, приказчиков и лакеев, всей этой отвратительной толпы паразитов второго сорта... Но счастье еще и в том, что и завтра мы не увидим их»ш. Кроме того, Макаренко подчеркивает, что это счастье связано с насилием: «Но наше счастье — это вовсе не подарок "провидения" советскому гражданину. Оно завоевано в жестокой борьбе, и оно принадлежит только нам — искренним
Ргт 4 Огонек 30 августа 1940 № 24. 1-я стр обложки Молдавская крестьянка
и прямым членам бесклассового общества»[14]. И наконец, «в отличие от всякого другого мира, наш закон [закон «советского счастья», по мысли Макаренко] общий, закон государственный есть, собственно гоьоря, закон о счастье»[15] Таким обраоом, счастье, как его надлежало воспринимать всем, кого это касалось, воплощалось в исторически небывалом уровне развития советского общества.
Сталинская эвдемония (блаженство) как законодателя заключалась, однако, не в благосостоянии или жизненных благах, доступных благодаря советскому строю только советским людям. Его личное понимание счастья скорее определялось тем, что вкладывал в понятие счастья Карл Маркс, а именно: это не что иное, как борьба, — и со- ответс твенно уступки, компромиссы отступления не говоря уже о капитуляции, рассматриваюсь как несчастье.
Правда, в том же 1940 г. артикулировалось культурническое не- со1ласие с этой трактовкой в пределах общественного ан гикапигали- стического дискурса, в котором участвовал и большевизм: «Счастье было возможно, — писал в своем дневнике в феврате 1940 г французский друг Советского Союза — в возрасте 25-33 лет я часто бывал счастлив, в моем окружении было множество счастливых людей, и это не было каким-то лихорадочным нездоровым счастьем. Они были действительно полны спокойного счастья... Мы не хотели ни разрушать, ни предаваться буйным неистовым страстям. Мы хотели честно и терпеливо постигать мир, открывать его и искать в нем место для себя... Те из нас, кто хотел преобразовывать мир, становились, к примеру, коммунистами, становились сознательно, взвесив все за и против»[16].
Не следовало ли нам в таком случае в принципе пересмотреть свое понимание счастья, стремясь в познавательных целях разобраться в счастье, вероятно, самого счастливого человека того 1940 года?
Не мог ли Он гипотетически солидаризоваться с определением, которое было распространено в конце XIX столетия в любимой стране русских революционных эмигрантов — Швейцарии, которое гласило: «Первым и непреложным условием счастья является твердая вера в нравственный миропорядок. Без него, то есть если мир будет управляться случаем или неумолимым естественным законом... о счастье каждого отдельного человека не может быть речи»[17].
Таким образом, понятие «счастье» всегда предполагало прежде всего совершенство, будь то состояние, события или переживания. «Итак, ясно, что блаженство — это состояние, которое является совершенным благодаря соединению всех благ. К его достижению стремятся все смертные, но делают они это различными путями», — так определялось счастье еще в конце античной эпохи[18].
Как видим, с незапамятных времен мера счастья заключалась «не в благоприятных событиях, не в интенсивности переживания радости, а в величине доступных благ. Но какие блага имелись в виду, об этом античное определение счастья умалчивало»[19].
Действительное положение вещей относительно доступности материальных и символических благ в советском «раю для трудящихся», тем более в 1940 г., не подлежит сомнению.
В то же время ни один из современных властителей не имел тогда такой абсолютной власти, как Сталин. Никто не распоряжался так своевольно и бесцеремонно материальнымивещами и душами людей, как он. В этом отношении модель господства советского вождя принципиально отличалась от завоевания власти, к примеру, Гитлером и от его идеи национал-социалистского Германского рейха. Разрушение Гитлером Веймарской парламентской демократии и формирование ксенофобского, антикоммунистического и расистского (прежде всего антисемитского) «народного сообщества» не сопровождалось уничтожением базовых структур и форм собственности в финансовой и экономической сфере, в области промышленного и аграрного производства в Германии и, естественно, в своих традиционных формах сохранились юриспруденция, дипломатия, армия, а также научная и университетская жизнь, религия, воспитание и т. д., ставшие впоследствии эвфемизмом «германского» культурного достояния. Осталась нетронутой также общепринятая культура частной жизни.
«Вышинский» Гитлера, вселявший в современников страх юрист Роланд Фрайслер, никогда, тем более в мирное время, не смог бы выносить обвинительные приговоры, на основании которых в целом лояльная партийная, военная и дипломатическая элита Третьего рейха после полученных под пытками «признаний» расстреливалась бы как стая бешеных собак[20].
Сталин же — в отличие от Гитлера — не только определял объем символических благ, призванных духовно сплачивать советское общество, но сам являлся символом summum bonum (высшего блага) Нового мира, и, очевидно, эта весть простиралось далеко за пределы Советской России, адресуясь действительно или предположительно страждущим ее во всем мире. Большевизм — и это составляет его исключительную особенность по сравнению со всеми другими общественными переворотами — выступил с программой искоренения всех структурных, духовных, общественных и исторических источников порождения социальной несправедливости, т. е. он стремился к тому, чтобы радикально, раз и навсегда «ниспровергнуть все отношения, в которых человек является униженным, порабощенным, беспомощным, презренным существом»[21].
Словосочетание «все отношения» включало действительно все — начиная с собственности, денег и капитала, вплоть до культуры личного общения. На это революционное вероисповедание указывал, в частности, еще и столетие спустя после Маркса польский писатель
Александр Ват: «На чем основана вера революционера? Для создания чего-то нового необходимо разрушить до основания старое. Вырвать его с корнем. Взорвать устои»[22]. Подобное ниспровержение всех отношений возможно только тогда, когда (а) этого хотят действительно все (т. е. у всех членов общества одни и те же интересы) или (б) этого хочет небольшая группа людей, готовых пойти на все. Поскольку вариант (а) означал бы откладывание необходимого переворота до греческих календ, логически напрашивается альтернатива в виде варианта (б), для осуществления которого требуются организационные меры. Такова исходная посылка для зарождения идеи и практики авангардной партии, или партии «нового типа». Именно это и совершили Ленин и его большевики в России.
Легитимированное таким образом распорядительное всевластие Сталина ни в какой другой исторический отрезок времени не достигало столь высокого уровня, как в 1940 г. В предыдущий период, в первом десятилетии после революции 1917 г., т. е. до 1927 г., Сталин, на которого с недоверием взирали его «единомышленники», вначале играл лишь подчиненную роль в тогда недооценивавшемся партийном аппарате. Он был поглощен непрерывной внутрипартийной борьбой с другими деятелями и группировками, исход которой всегда был непредсказуем, так что тогда счастье вряд ли ему улыбалось. Даже когда наконец взошла его звезда, когда в ходе политбюрокра- тических боев были повергнуты все его противники из различных партийных группировок, он не мог быть уверен в своей неуязвимости перед лицом неприятных неожиданностей, как это случилось весной 1934 г. на «съезде победителей». Только после этого, в перипетиях «Большой чистки», он стал ощущать то, что описывал польский писатель Стефан Жеромский: «Счастье приливало к его сердцу теплой мягкой волной..,»2К Ричард Лурье в своем одноименном романе вкладывает в уста Сталина весьма точно попадающую в суть ситуации фразу: «Я счастлив тем, что избавился от всех врагов России»[23].
А после 1940 г.? Не следует ли присовокупить к сталинскому счастью также победу над Гитлером? Конечно, военная победа вызывала удовлетворение и обещала советскому обществу безопасность в будущем. Но нужно иметь в виду, что именно тогда Сталин безвозвратно утратил свое неоспоримое материальное и духовное господство, которым он располагал еще пять лет назад. И произошло это не только вследствие окрепшего во всем мире капитализма (с его монополией на атомное оружие) и холодной войны. Дело скорее в том, что благодаря распространению социализма на Центральную и Восточную Европу и Азию на почве иных культур взросли новые коммунистические лидеры, обладавшие собственной харизмой, такие, как Хо Ши Мин, Иосип Броз Тито, Мао Цзэдун. Возникли антиимпериалистические союзы государств (третий мир, неприсоединившиеся страны), на которые уже не распространялась Его неограниченная власть. Отныне надо было считаться с новой конфигурацией мирового политического ландшафта, изменившаяся ситуация была совершенно чужда культуре господства «второго большевизма», как Франсуа Фюре30 определял сталинизм. Все это, надо полагать, едва ли подкрепляло ощущение счастья у Сталина.
Строительство социализма «в отдельно взятой стране» означало начало и конец сталинской мечты о счастье. Это еще одна из причин постулирования нами 1940 г. как счастливого года Сталина.
В первый день нового 1940 г. Елена Булгакова с надеждой отчаявшегося человека записала в своем дневнике: «Самый тяжелый год моей жизни, 1939, канул в прошлое, дай-то Бог, чтобы 1940 год не стал таким же!»[24] Для нее 1940 г. начался, как и для многих советских людей тогда, страданиями и несчастьями: 10 марта 1940 г. умер ее муж, Михаил Булгаков, один из самых видных сатириков советской литературы. Умер он своей смертью, будучи действительно больным, а не в Лефортово или на Колыме, что по тем временам было скорее исключением.
ЯНВАРЬ - СЧАСТЛИВЫЙ ЮБИЛЯР
Мое дело — устранять враждебные силы.
Когда все устраню —
тогда оно само получится, что надо.
Андрей Платонов (« Чевенгур»)
Сталин шагнул в новый 1940 г., когда ему только что (21 декабря 1939 г.) исполнилось шестьдесят лет. Уже одно то, что он достиг этого возраста, должно было казаться ему счастьем, потому что там, откуда он был родом, согласно древнему персидскому поверью считалось, что «детей мужского пола, родившихся 21 декабря, то есть в день с самой долгой ночью, следовало убивать сразу же после рождения»[25]. Чествования Сталина по случаю юбилея были грандиозными. Неудивительно, что он удостоился звания «Герой труда», но неожиданно он стал и почетным членом наименее коррумпированного советского учреждения — Академии наук СССР.
«...Сегодня положительно замечательный день был. Утром встретился с тов. Молотовым и он пригласил нас с женой на товарищеский ужин по случаю 60-летия тов. Сталина», — писал народный комиссар В. Малышев-'1"'. «Пришел с женой. Гостей немного — человек 70-80. Тов. Сталин вошел, со всеми приветливо поздоровался за руку... Выступил тов. Молотов и сказал примерно следующее: "Вот многие из нас долгие годы работали с тов. Лениным и работают с т. Сталиным. Большего гиганта человеческой мысли, более великого вождя, чем Ленин, я не знаю. Это — гигант, великий вождь. Но должен сказать, что тов. Сталин в некоторой части имеет преимущества перед Лениным. Ленин долгие годы был оторван от своего народа, от своей страны и жил в эмиграции, а тов. Сталин все время живет и жил в народе, в нашей стране. Это, конечно, позволило тов. Сталину лучше знать народ, быть ближе к нему. Вот почему тов. Сталина можно по праву назвать народным вождем"»3".
Вячеслав Михайлович Молотов неспроста решил воспользоваться этим эпитетом. В выступлении на февральско-мартовском 1937 г. Пленуме ЦК ВКП(б) Сталин сравнил большевиков с героем греческой мифологии Антеем3-1'. Эта аналогия так понравилась Иосифу Виссарионовичу, что он включил ее в заключительную главу «Краткого курса истории ВКП(б)». «Я думаю, что большевики напоминают нам героя греческой мифологии Антея. Они так же, как и Антей сильны тем, что держат связь со своей матерью, с массами, которые породили, вскормили и воспитали их. И пока они держат связь со своей матерью, с народом, они имеют все шансы на то, чтобы остаться непобедимыми»''6. Эта мифологическая аналогия представляется не очень удачной, потому что за Антеем проглядывает фигура победившего его Геракла.
2 февраля 1940 г. юбиляр поблагодарил всех через газету «Правда» за адресованные ему многочисленные поздравления. Поступили поздравительные телеграммы из-за границы: в частности, из Пекина от Чан Кайши, из Пресбурга от Йозефа Тисо и из Берлина от Адольфа Гитлера. «Прошу Вас принять мои искренние поздравления по случаю Вашего шестидесятилетия. Присоединяю к ним наилучшие пожелания личного благополучия Вам, а также счастливого будущего народам дружественного Советского Союза. Адольф Гитлер»[26].
Однако во время совещаний министров в имперском министерстве пропаганды Германии отказались от издания «специальных инструкций» относительно употребления единых формулировок в связи с шестидесятилетием Сталина. Йозеф Геббельс отмахнулся от юбилейных публикаций за их нецелесообразностью[27]. Ведь имена обоих диктаторов и без того были широко известны в мире как синонимы стоявших за ними политических программ. Сталину была известна книга Гитлера «Майн кампф», а немецкий диктатор был осведомлен о программе Коминтерна.
Для немецкого народа 1939 г., естественно, являлся годом юбилея Гитлера, а не Сталина. В «Радиообращении по случаю 50-летия фюрера» от 19 апреля 1939 г. Геббельс подчеркнул впечатляющую силу
этого торжественного события, мимо которого не могут пройти даже те, кто «еще сдержанно или даже отрицательно относится к нам».
За последние пять лет (с 1935 г.) Сталин при помощи террора усмирил свою страну, Советский Союз, внутри и изолировал ее в военном плане вовне. Его страна, «шестая часть Земли», казалась мощной, как никогда. В 1940 г. он не занимал государственных постов. Лишь в следующем, первом военном году, как в свое время Ленин, он станет Председателем Совета народных комиссаров. Ни в каком ;. другом году он не писал так мало, как в 1940 г. В издании его трудов ' ( напечатанное занимает не больше одной страницы[28]. Даже в год смерти опубликовано больше речей, писем и официальных текстов.
Сталинская идея строительства социализма «в отдельно взятой стране», по-видимому, оказалась единственной практически реализуемой пограммой вопреки мнению всех космополитически настроенных марксистских говорунов из первого кабинета Ленина образца 1917 г.
Революция, как ее понимал Сталин, т. е. перманентная революция внутри страны, только что закончилась. Кроме того, недавно он одержал победу над «съездом победителей»[29]", как его тогда завуалированно именовали. Он ликвидировал поколение основателей Советского Союза, т. е. людей своего круга и стал теперь безраздельным Хозяином в своем доме, именно так его называли соратники из ближайшего окружения.
Одно это должно было казаться ему счастливым стечением обстоятельств, котЬрое отнюдь не было написано у него на роду. В период закладывания фундамента Советской России в 1917-1922 гг. ни в Смольном, ни потом в Кремле никто и предположить не мог, что Сталин способен взлететь так высоко. Напротив, в коридорах власти в то время все знали, что Ленин в своем политическом завещании предостерегал от передачи важных рычагов власти этому грубому «осетину»[30]. В знаменитом стихотворении Осипа Мандельштама, написанном в 1933 г., дается портрет этого вождя и общества, сложившегося после революции:
%
Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять тагов не слышны, А где хватит на полразговорца, Там припомнят кремлевского горца. Его толстые пальцы как черви жирны, И слова как пудовые гири верны, Тараканьи смеются глазища, И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей,
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет.
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову дарит за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз, —
Что пи казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина'12.
Но счастье улыбается упорным, и с течением времени Сталин сумел завоевать благосклонность фортуны. Как и все великие победители, он, конечно, испытывал явную «антипатию властителя к тем, кто сумел выжить»[31].
Известны многочисленные описания его скорее неприятной внешности. Те, кто изображал Сталина как диктатора, упоминали мрачную складку на его низком покатом лбу, пролегавшую между кустистыми бровями. «Вьющиеся густые волосы выбивались из-под фуражки, обрамляя испещренное оспинками лицо. Его полуприщуренные, почти желтые глаза настороженно поглядывали во все стороны. Повсюду ему мерещились заговорщики и предатели. Его темные неопрятные усы полуприкрывали рот, из левого уголка рта косо свешивалась сигарета. Он носил песочного цвета френч, заправленные в высокие сапоги брюки и грубошерстное пальто-шинель»[32].
У Сталина никогда не было настоящих друзей, а только сотоварищи; многие из его «товарищей-единомышленников» благоразумно старались избегать близости с ним так же, как он избегал их. Многие испытывали инстинктивное чувство тревоги и страха перед тем, у кого не было личной жизни, у кого все — каждое предложение, каждый глоток — пронизаны политикой.
Pur 5. Огонек. 10 января 1940 № 1 Рш G Крокодил. 4 февраля 1940 3 -я стр обложки № 4. Титульный лист
Худ. Б Пророка,:
В одном из воспоминаний о революционном времени его сравнивали с «серым туманом, который находит время от времени мрачно и угрожающе, а поднимаясь, не оставляет после себя следов» <Н Н. Суханов)[33].
Власть Сталина зависела от удачм своеобразного антропологического эксперимента по «переделке» людей, от появления людей, лишенных индивидуальности, — от рождения манкуртов16. Новый человеческий материал, который по желанию, как пишет Элиас Канетти, можно было использовать как массовых «загонщиков» (которые охотятся на других), «участников массовых празднеств» (для прославления власти) или «двойной массы» (на войне)'17, Сталин представил в виде «кадров, которые решают все», в речи «Техника и люди». «Нас вырастил Сталин», — с чувством гордости и счастья говорили «простые герои мирного труда»[34].
О том, какие критерии рационализации (в подборе кадров. — Прим. перев.) при этом применялись, красочно повествует знаменитый авиаконструктор А. С. Яковлев: «9 января 1940 г. произошло событие, оказавшее большое влияние на всю мою будущую работу, особенно во время войны... Раздался звонок кремлевского телефона, и мне сообщили, что будет говорить Сталин.
Вы очень заняты? Вы не могли бы приехать сейчас? Нам надо решить с Вашей помощью один организационный вопрос.
Я вызвал машину и через 15 минут был в Кремле...
Сталин поздоровался, пригласил сесть и сказал, что ЦК решил освободить от должности наркома авиационной промышленности М. М. Кагановича, как несправившегося. Сталин дал Кагановичу довольно нелестную деловую характеристику.
Какой он нарком? Что он понимает в авиации? Сколько лет живет в России, а по-русски, как следует, говорить не научился!
Тут мне вспомнился такой эпизод. Незадолго до того М. М. Каганович, при обсуждении вопросов по ильюшинскому самолету выразился так: "У этого самолета надо переделать "мордочку". Сталин прервал его: "У самолета не мордочка, а нос, а еще правильнее: носовая часть фюзеляжа. У самолета нет мордочки. Пусть нам лучше товарищ Ильюшин сам доложит". Новым наркомом назначался Алексей Иванович Шахурин»[35].
Итальянский писатель Курцио Малапарте в описании своих впечатлений от поездок в Россию в 1920, 1929 и 1941 гг. попытался отразить черты нарождавшегося человека нового типа. «Что меня особенно поразило в России? — сообщалось в одном из его газетных репортажей с Ленинградского фронта, — так это "человек-машина", созданный за двадцать лет марксистской дисциплины, стахановского движения, ленинской непримиримости. Меня изумили сила морального влияния коммунистов, их абстрактность, их бесчувственность перед лицом боли и смерти»[36].
Но в 1940 г. «теоретическому» и «философскому» элементам в марксизме Сталин уже не отводил былого первостепенного места.
Pui 1 Огонек. 10 января 1940 № 1 Рис 6. Крокодил. 4 февраля 1940. 3-я стр. пбложки № 4. Титульный лист
Хуо.: Б. Пророков
В одном из воспоминаний о революционном времени его сравнивали с «серым туманом который находит время от времени мрач но и угрожающе, а поднимаясь, не оставляет после себя следов» (Н. Н. Суханов)'15.
Власть Сталина зависела от удачи сьоеобразного антропологического эксперимента по «переделке» людей, от появления людей, ли шенных индивидуальности. — от рождения манкуртов16. Новый человеческий материал, который по желанию, как пишет Элиас Канетти. можно было нспользоват ь как массовых «загонщиков» (которые охотятся на других), «участников массовых празднеств» (для прославления власти) или «двойной массы» (на войне)17, Сталин представил в виде «кадров, которые решают все», в речи «Техника и люди». «Нас вырастил Сталин», — с чувством гордости и счастья говорили «простые герои мирного труда»™.
О том, какие критерии рационализации (в подборе кадров. — Прим. перев.) при этом применялись, красочно повествует знаменитый авиаконструктор А. С. Яковлев: «9 января 1940 г. произошло событие, оказавшее большое влияние на всю мою будущую работу, особенно во время войны... Раздался звонок кремлевского телефона, и мне сообщили, что будет говорить Сталин.
Вы очень заняты? Вы не могли бы приехать сейчас? Нам надо решить с Вашей помощью один организационный вопрос.
Я вызвал машину и через 15 минут был в Кремле...
Сталин поздоровался, пригласил сесть и сказал, что ЦК решил освободить от должности наркома авиационной промышленности М. М. Кагановича, как несправившегося. Сталин дал Кагановичу довольно нелестную деловую характеристику.
Какой он нарком? Что он понимает в авиации? Сколько лет живет в России, а по-русски, как следует, говорить не научился!
Тут мне вспомнился такой эпизод. Незадолго до того М. М. Каганович, при обсуждении вопросов по ильюшинскому самолету выразился так: "У этого самолета надо переделать "мордочку". Сталин прервал его: "У самолета не мордочка, а нос, а еще правильнее: носовая часть фюзеляжа. У самолета нет мордочки. Пусть нам лучше товарищ Ильюшин сам доложит". Новым наркомом назначался Алексей Иванович Шахурин»[37].
Итальянский писатель Курцио Малапарте в описании своих впечатлений от поездок в Россию в 1920, 1929 и 1941 гг. попытался отразить черты нарождавшегося человека нового типа. «Что меня особенно поразило в России? — сообщалось в одном из его газетных репортажей с Ленинградского фронта, — так это "человек-машина", созданный за двадцать лет марксистской дисциплины, стахановского движения, ленинской непримиримости. Меня изумили сила морального влияния коммунистов, их абстрактность, их бесчувственность перед лицом боли и смерти»[38].
Но в 1940 г. «теоретическому» и «философскому» элементам в марксизме Сталин уже не отводил былого первостепенного места.
Работая над главой, посвященной философии, которая в 1938 г. была включена в «Краткий курс», Сталин между делом расправился с рядом философов. Ян Стэн, который в 1925 г. дважды в неделю проводил со Сталиным занятия по философии, уже в 1937 г. по его приказу был расстрелян в Лефортовской тюрьме. Давид Борисович Рязанов, который обычно ставил Сталина на место, когда тот слишком далеко отваживался вступать на малознакомую ему стезю марксистской теории[39], был снят с поста директора Института Маркса-Энгельса, арестован и в 1938 г. расстрелян в Саратове, в так называемом политизоляторе.
Очевидно, сразу после заключения «пакта о дружбе» с Гитлером сотрудник Института Маркса-Энгельса-Ленина Александр Феликсович Кон обратился к директору ИМЭЛ Марку Борисовичу Митину и выразил мнение, что пора бы еще раз поставить вопрос о судьбе архива Маркса. Он полагал, что архив находится в Праге. Если он там, «то нам следовало бы воспользоваться исключительно благоприятным политическим моментом, чтобы получить его там, тем более бесплатно». После этого заведующий Центральным архивом и директор ИМЭЛ 20 мая 1940 г. написали письмо Сталину с просьбой о поддержке в деле «истребования» документов.
Но «сверху» положительного ответа так и не поступило[40]. Архивариусы выбрали весьма неудачный день для своего обращения, потому что Сталина в тот момент интересовали совсем другие вопросы. На рассвете того же дня террористическая группа, руководимая мексиканским художником Давидом Сикейросом, проникла в дом Троцкого недалеко от столицы Мексики с заданием убить его. На этот раз, правда, попытка оказалась неудачной.
В 1940 г. в Европе уже шла война. Начавшись на Западе в виде drole de guerre (странной войны), к лету того же года она трансформировалась в- новую стратегию блицкрига против Франции, Скандинавии, Югославии и Греции, и наконец, при помощи дружественных гитлеровскому режиму правительств Венгрии, Румынии и Болгарии континент был в основном превращен в национал- социалистский доминион.
Над Европой нависло несчастье «в этом несчастливом 1940 г., который нарушил ее неторопливый, легкомысленный и беззаботный образ жизни. Народы подверглись порабощению, семьи оказались разорваны. Европа поплатилась за свои грехи и бездействие»[41].
Геббельс же в своем предновогоднем обращении к немцам назвал 1939 г. самым великим и достойным годом национал-социалистского режима: «1939 г. заканчивается нерушимой верой в победу Германского рейха и немецкого народа»5,1.
Тем не менее Сталину пока нечего было волноваться. С его точки зрения, он находился на достаточно безопасной дистанции от Германского рейха, имея с ним договорную базу. Договор о ненападении с гитлеровской Германией от 23 августа 1939 г. положил начало череде последующих соглашений. Уже 11 февраля 1940 г. было подписано экономическое соглашение между Берлином и Москвой, позволившее Советскому Союзу, в частности, вновь развернуть свою экспозицию на имперской Лейпцигской ярмарке. С позиций Германского рейха теперь можно было открыто говорить о том, что «германо-советские экономические отношения никогда полностью не прекращались, хотя и подвергались сильным ограничениям. И в конечном счете не было случайностью то, что в августе 1939 г. они при полном согласии обеих сторон были поставлены на новую, более широкую основу, которая, собственно говоря, является старой»[42].
С точки зрения безопасности страны Сталин также мог считать себя счастливцем: «Несомненно, Сталин утвердился в своей позиции благодаря тому, что в 1940 г., после десятилетних пограничных стычек на Дальнем Востоке, ему, наконец, удалось прийти к соглашению с японцами»[43]. 9 июня 1940 г. Япония подписала соглашение о прохождении линии границы в районе реки Халхин-Гол. Там 6-я японская армия потерпела поражение от 1-й армейской группы Красной армии под командованием Георгия Константиновича Жукова.
После этого Япония проявила интерес к продолжению переговоров с Советским правительством. В ноябре 1940 г. СССР поставил продолжение диалога в зависимость от возвращения Южного Сахалина и Курил. В том же году германский рейхсминистр иностранных дел Йоахим фон Риббентроп предпринял попытку посредничества, с тем чтобы побудить советскую сторону к подписанию советско- японского пакта о ненападении, отказавшись от идеи договора о нейтралитете[44]. Однако пакт о нейтралитете был-таки подписан 13 апреля 1941 г. в Москве. «Во время отъезда Мацуоки (министр й но стран н ы х дел Японии) в Москве произошла странная сцена. Сталин, которому нечего было там делать, появился абсолютно пьяный и заплетающимся языком сказал Шуленбургу: "Поезжайте в Берлин и скажите: "Мы хотим оставаться друзьями". Заместителя германского военного атташе Кребса он тяжелой рукой хлопнул по плечу и прерывисто выдохнул: "Гляди-ка, немецкий генерал!"»''8.
Пакт о ненападении[45] с Гитлером — особенно державшиеся в секрете до 1988 г. дополнительные протоколы к нему — создал такую геополитическую динамику, благодаря которой Сталин в 1940 г. сумел обеспечить Советскому Союзу наибольшее территориальное расширение за всю его историю. После восстановления в составе Советского Союза к концу 1939 г. утраченных в 1920 г. в результате советско-польской войны территорий Западной Украины и Западной Белоруссии имели место также совершенно новые территориальные приобретения. Антикоминтерн объяснил нападение на Советский Союз в опубликованной в 1942 г. «Красной книге — Зачем нужна война со Сталиным?» этим продвижением Советов на Запад. В «исторической прокламации фюрера», зачитанной рейхсмини- стром народного просвещения и пропаганды д-ром Геббельсом и переданной по всем радиоканалам 22 июня 1941 г. в пять тридцать утра после пронзительных звуков фанфар, нападение на Советский Союз преподносилось как освободительный удар. Но прежде чем «мучимый тяжкими заботами» и «осужденный на месяцы вынужденного молчания» Гитлер увидел, что настал его час, когда он «наконец снова может говорить открыто», Советскому Союзу удалось расширить свою территорию.
ФЕВРАЛЬ - ВАСИЛИЙ УЛЬРИХ ОБВИНЯЕТ
Мильонноголосое звонкое слово Летит от народов к батыру Ежову: — Спасибо, Ежов, что тревогу будя, Стоишь ты на страже страны и вождя!
Джамбул (<<Баллада о наркоме Ежове», 1937 г.)
Суровой чести верный рыцарь, Народом Берия любим, Отчизна славная гордится Бесстрашным маршалом своим.
Александр Лугин («Песня о Берия», 1948 г.)
В 1940 г. Сталину удалось не только значительно расширить территорию страны. 1940 г. был также годом хладнокровного сведения старых счетов — и это всегда приносило ему огромное личное удовлетворение. Хотя с «ежовщиной» было покончено, мстительное чувство Кобыв0 жаждало новых деяний; Лаврентий Павлович Берия, «вальяжный... мужчина, он сиял круглыми, без оправы, стеклами очков, плавной выпуклостью со лба, зачесанными на косой пробор светлыми волосами, маскировавшими раннюю, еще небольшую лысину»"1, приводил замыслы в исполнение.
«Смерть побежденных необходима для спокойствия победителей» — это высказывание Чингисхана являлось лейтмотивом деяний Сталина, эту цитату он подчеркнул в книге «Курс русской истории» из своей личной библиотеки. «Не безнадежны ли наши дела? — спрашивал в 1929 г. Бухарин. — Во-первых, если страна гибнет — мы гибнем. Во-вторых, если страна выкручивается, Сталин вовремя поворачивает, и мы тоже гибнем. Что делать? Что делать, когда имеешь дело
с таким противником: Чингисханом, низкая культура ЦК?»,Й •ц
f* в" Коба — «неустрашимый» (тюрк.) — партийный псевдоним Сталина в подполье (1901-1913 гг.), конечно, известный в партийных кругах.
fi1 Бек А. А. Новое назначение. М.: Книжная палата, 1987. С. 33.
62 Бухарин о методах борьбы Сталина // Gegen den Strom (Berlin). 27 April 1929. № 17. S. 8.
августа 1938 г. был расстрелян бы шшй народный комиссар просвещения Андрей Бубнов. Он являлся последним остававшимся в живых членом (помимо Сталина) вяло, (ействовавшей военной комиссиибольшевистской партии (в составе пяти человек), которая в 1917 г. была призвана изучить «историко-философские» условия и возможные формы революции. Но ее деятельность была посрамлена в октябре 1917 г. практическими результатами решительно проводившейся тактики государственного переворота Петроградского Военно-революционного комитета, т. е. прежде всего усилиями Троцкого, Дыбенко, Урицкого, Иоффе, Раскольникова, Крыленко, Антонова-Овсеенко (все они также не дожили до 1940 г.), увенчавшимися успешным осуществлением Октябрьского переворота.
22 января 1940 г. в подвале Лубянки оборвалась жизнь Семена Жуковского, управленца, который разделил судьбу Николая Бухарина и главы Советского правительства Алексея Рыкова, казненных еще в 1938 г. В свой последний час все они были представлены как «бестии, посаженные в клетку под надежную охрану ради счастья народного»'1'1.
26 января и 1 февраля 1940 г. в невзрачном московском здании на улице 25 Октября — угол Театрального проезда перед судом предстали еще четверо известных основателей, или представителей, новой России еврейского происхождения: много лет руководивший советской разведывательной сетью за границей Марк Трилиссер (до 1937 г. известный в Коминтерне под псевдонимом Москвин), приобретший своими репортажами о гражданской войне в Испании европейскую известность журналист Михаил Кольцов, выдающийся актер и реформатор театра Всеволод Мейерхольд и писатель Исаак Бабель.
февраля 1940 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила к смертной казни Льва Полячека, заведующего 3-м отделом Главного управления государственной безопасности НКВД, осуществлявшего до своего ареста в октябре 1938 г. функции связного с отделом кадров Коминтерна, за участие в антисоветском заговоре в органах НКВД и как «польского шпиона» (его имя ассоциируется с уменьшительным русским словом «полячок»).
ы Членами военной комиссии были: Свердлов, Дзержинский, Бубнов, Урицкий и Сталин. Военно-революционный центр был образовар( в октябре 1917 г. Политическим бюро, в которое входили Сталин, Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сокольников и Бубнов. См.: Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б). Август 1917 — февраль 1918. С. 86,104.
м N. Krushkow. Aus dem Gerichtssaal. In: Deutsche Zentralzeitung (Moskau), Jg. 14 (1938). Nr. 53. S. 4.
Рис. 7 В. В Ульрих — военный судья Красной Армии со времен Гражданской войны
Все они прошли через руки одного и того же судьи — приземисто го бритоголового человека с воспаленными глазами и квадрат ными усиками под о1ромным мясистым носом. Это был генерал-полковник Василий Ульрих, с 1926 г Председатель Военной коллегии Верховного суда СССР
Причины этого, если можно так выразиться, «террористического патернализма» Сталина и сведения счетов с уже утратившими влияние, но все еще лояльно настроенными к нему изгоями вс зластч, теперь, после давно минувшей «Большой чистки», кроются 3ifi звучит почти цинично — в глубинах человеческого, слишком человеческого. Дело в том, что они каждый в отдельности, когда- го обращали внимание Сталина на его досадные просчеты и теперь служили живым напоминанием о совершенных им глупостях в политике.
Так, он не забыл, что Трилиссер задолго до 1930 г. указывал ему на профессиональную и интеллектуальную непрш одность Генриха Ягоды для службы в органах безопасности, невольно затронув тем самым больное место Сталина, принимавшего кадровые решения как раз в этой деликатной сфере
В лице Исаака Бабеля, этого бойца «Железной гвардии» Феликса Дзержинского, Сталин, по-видимому, хотел устранить свидетеля его порочащей близости с Николаем Ежовым во время крутого восхож дения последнего по ступеням бюрократической лестницы. Кроме того, Бабель, как литератор, мог убедительно развенчать некоторьн мифы об «огце народов». Рукопись о чекистах, над которой работал Бабель, конфискованная во время его ареста, по указанию Сталина была распечатана в 30 экземплярах для служебного пользования и представлена на суд членов Политбюро. Этот груд основывался на записях бесед с некоторыми из уже арестованных или казненных к тому времени знакомых писателя в том числе сотрудниками возглавлявшегося Яковом Аграновым (последний в 1921 г. подписал смертный приговор Николаю Гумилеву) Секретного отдела ОГПУ, и представлял собой улику особого рода'15.
Блестящий журналист Михаил Кольцов казался Сталину просто выскочкой и пройдохой. Кольцов исчез, как и многие известные личности до него, после аудиенции у Хозяина или после очередного шумного выступления перед общественностью. После выступления перед большой писательской аудиторией о «Кратком курсе истории ВКП(б)» вечером 12 декабря 1938 г. Кольцов поехал в редакцию «Правды» и был арестован в приемной главного редактора. «Мы все читали "Испанский дневник" Кольцова. Читали с гораздо большим интересом, чем что бы то ни было, кем бы то ни было написано об Испании, в том числе даже чем корреспонденции Эренбурга. Об "Испанском дневнике" написали Фадеев и Алексей Толстой. Вторая книга готовилась к публикации в "Новом мире", была уже чуть ли не верстка ее, ее с нетерпением ждали»[46].
На Кузнецком мосту находился магазин, в котором никогда ничего не продавалось. Само по себе — не такая уж редкость, поскольку в целом снабжение осуществлялось неравномерно и с большими перерывами. Но в этом магазине, расположенном в одном из самых оживленных районов столицы, никто еще никогда не видел никаких товаров. В один прекрасный день в него что-то завез армейский грузовик и две женщины приступили к продаже. Карта Испании — вот все, что продавалось. Отсюда каждый житель Москвы мог сделать вывод, что гражданская война в Испании была нашей войной. Может, она в какой-то степени послужит нам заменой несостоявшейся мировой революции[47]?
Слух об аресте Кольцова распространился мгновенно. Вместе с Кольцовым исчез также его ставший бестселлером «Испанский дневник», он привлекал к себе в те дни больше внимания, чем «Краткий курс истории ВКП(б)».
«Признания» Кольцова, полученные под пытками, Сталин направил в правление Союза писателей. Фадеев выразил сомнения в оправданности ареста Кольцова. «Через некоторое время Сталин принял Фадеева.
— Значит, Вы не верите, что Кольцов виноват? — спросил его Сталин.
Фадеев сказал, что ему не верится в это, не хочется в это верить.
Рш 8 Be ишк>.,иое совещание судебно-исиолнительпых работников в Москве 23 апреля 1934 г Снимок сделан во дворе Лубянки (фрагмент) В первом ряду: 2-й слева — В В Ульрих; 7-й слева — А Я. Вышинский
А я, думаете, верил, мне, думаете, хотелось верить? Не хотелось, но пришлось поверить.
После этих слов Сталин вызвал Поскребышева и приказал дать Фадееву почитать то, что для него отложено
Пойдите, почитайте, потом зайдете ко мне, скажете о своем впечатлении, — так сказал ему Ста чин, так это у меня осталось в памяти из разговора с Фадеевым Фадеев пошел вместе с Поскребышевым в другую комнату, сел за стол, перед ним положили две папки показаний Кольцова... "Чего там только не было написано, — горько махнул рукой Фадеев, видимо, как я понял, не желая касаться каких-то персональных подробностей. — Когда посмотрел все это. меня еще раз вызвали к Сталину, и он сприсил меня:
Ну как, теперь приходится верить?
Приходится. — сказал Фадеев.
Если будут спрашивать люди, которым нужно дать ответ, можете сказать им о том, что вы знаете сами, — заключил Сталин и с этим отпустил Фадеева"»[48]
Его начальник, Константин Федин, уже за несколько недель до ареста М. Кольцова знал, кто будет следующим: Всеволод Мейерхольд.
Популярный театральный деятель Мейерхольд — этот Темный ге- huvF — был, вероятно, одной из поздних жертв борьбы против формализма в изобразительном искусстве. Его театр оказался единственным из 700 театральных сцен Советского Союза, который в 1937 г. не имел в своем репертуаре ни одной пьесы по случаю 20-й годовщины Октябрьской революции.
Мейерхольд пользовался репутацией вольнодумца, обладавшего гражданским мужеством и противостоявшего своим искусством «академической халтуре»[49]. После протестной речи (против закрытия своего театра) на совещании театральных режиссеров ВТО в июне 1939 г. его взяли под арест чуть ли не прямо на трибуне. Свидетель того публичного прощания вспоминает: «Мейерхольд как будто вдруг проснулся; его уже больше ничто не сдерживало, ему уже нечего было терять, он кричал и неистовствовал, полный гнева и боли: "Устроив охоту на формализм, вы уничтожили искусство"»[50].
Теперь и он оказался лицом к лицу с главой военного суда Василием Ульрихом, который — вероятно, это был не лучший его день — обвинил Мейерхольда в троцкизме и назвал его японским шпионом. Для обоих обвинений, естественно, нашлись весомые улики: «страстный искатель Мейерхольд, неистовый Виссарион сцены»72, как называл его в своей книге Троцкий, поставил как-никак в 1926 г. поэму С. Третьякова «Рычи, Китай!». Кроме того, одну из своих театральных постановок 1923 г. г. «Земля дыбом» он посвятил военному комиссару Льву Троцкому. Сергей Михайлович Третьяков, «большой, дружелюбный», как говорил о своем учителе Брехт, был уже мертв — расстрелян[51].
Кстати, почти все без исключения тексты судебных заседаний Ульриха можно отнести к до сих пор не освоенной сокровищнице черного юмора.
%
Заседания проходили, в отличие от волокиты в других советских учреждениях, в быстром двадцатиминутном ритме. Обвиняемым больше не давали слова: за дверью своего вызова ожидала следующая жертва. Как правило, выносилась высшая мера наказания; казни совершались на другой день в подвале Лубянки — девять граммов в «круп».
«Послушные исполнители» на Лубянке, естественно, немедленно реагировали на отмашку кремлевского горца14, как его именовал Осип Мандельштам в роковом для себя стихотворении 1933 г., т. к. только он один имел право отдавать приказы. Некоторые — например Ежов — сохраняли в своих письменных столах на память расплющенные пули из затылков своих жертв.
«2 февраля 1940 г. Мейерхольд и Кольцов были расстреляны. Пока их казнили, Ульрих оглашал приговор против Роберта Эйхе, вчера еще кандидата в члены Политбюро, Первого секретаря Западно-Сибирского крайкома партии и наркома земледелия СССР: конвейер работал безостановочно. Вечером усталый от трудов праведных военюрист позволил себе немного расслабиться: в Кремле проходил прием в честь "седовцев", а среди почетных гостей, пришедших поздравить экипаж корабля, во главе с Вышинским находился и Василий Ульрих. После ужина давали концерт — пели Барсова, Лемешев, Рейзен, Кисловский, танцевала Лепешинская, демонстрировали свое искусство ансамбли Александрова, Моисеева и хор имени Пятницкого...
Кто еще, кроме Ульриха и еще пары человек, знали, что в этот вечер пуля палача оборвала жизнь гения? Театральная Москва жила своей обычной жизнью. Во МХАТе шли "Мертвые души", в Малом — "Лес"; в цирке поражал публику своими чудесами Кио»[52].
МАРТ-КАТЫНЬ
Я дал все необходимые указания их освободить. Говорят даже, что они на Земле Франца-Иосифа, но там никого нет. Я не знаю, где они.
Сталин (лето 1940 г.)
Сталин наверняка прятал в глубине души сознание своей вины за причастность к катастрофическим итогам советско-польской войны, случившейся двадцатилетием ранее; его паладины конечно же догадывались об этом и всячески остерегались даже намекать на эти события.
Как известно, летом 1920 г. революционные войска смогли оттеснить глубоко — до Киева — проникшие на территорию страны польские войска. Части Красной армии (РККА), действовавшие на Западном фронте под командованием Михаила Тухачевского, дошли затем до предместий Варшавы.
Как признал впоследствии его польский противник маршал Йозеф Пилсудский, им это удалось благодаря успешному решению молодым советским генералом «проблемы использования ударных сил»[53]. Новая стратегия мобильности требовала, однако, эффективной коммуникации и четкого взаимодействия многочисленных частей, дислоцированных в районе боевых действий, особенно это касалось кавалерии. То, что в конечном счете попытка с боем захватить столицу ДТолыни закончилась неудачей, по оценкам российской стороны, было связано в частности с тем, что не удалось организовать взаимодействие различных сил и подчинить их единому командованию. Сам Тухачевский в докладах об этой войне, с которыми он выступал 7-10 февраля 1923 г. в военной академии в Москве, конкретно указал на эту проблему: «Обстановка явилась для нас чрезвычайно грозной, особенно в связи с тем, что конная армия упорно продолжала свои действия в львовском направлении вместо люблинского»77.
■t
Но политкомиссаром (с 18 мая 1920 г. по 1 сентября 1920 г.) того самого Юго-Западного фронта, войска которого так срочно нужны были под Варшавой, был человек по имени Иосиф Джугашвили, т. е. товарищ Сталин. Вероятно, он хотел провести «параллельную» операцию, войти в Лемберг, в то время как Тухачевский прошел бы парадным маршем по центральной улице Варшавы Новый свят. В результате ни та ни другая победа не состоялась, потому что «расхождение, ко времени решительного столкновения, почти под прямым углом главных сил Западного и Юго-Западного фронтов предрешило провал операции»[54].
Исаак Бабель находился в рядах Конной армии[55] Юго-Западного фронта в качестве воина и корреспондента. Впоследствии он в очень горьких тонах описывал свои впечатления об «архаичном» облике воинства, действовавшего в Восточной Галиции. А в личном дневнике он сокрушенно сделал 18 августа 1920 г. запись о буднях революционной борьбы: «Ад. Как мы несем свободу, ужасно»[56].
С тех пор как «Конармия» Исаака Бабеля в 1923 г. стала с продолжениями печататься в журнале «Красная новь», он снискал себе стойкую ненависть Семена Михайловича Буденного, который называл его «эротоманствующим автором»[57].
Вначале легендарная Конная армия действительно участвовала в прорыве польского фронта под Киевом82. «Но потом она, как и весь Юго-Западный фронт, где политкомиссаром был Сталин, проявила свою оперативную несостоятельность. Все закончилось тяжелым поражением в августовском сражении под Варшавой»[58].
*
Наметившийся провал на Западе, естественно, привел в бешенство и Ленина, возмущенного бессмысленностью предпринятого Сталиным самовольного стратегического шага: «Ну, кто же на Варшаву ходит через Львов!» — якобы воскликнул он, узнав, что Сталин отка- , зался направить Буденного на помощь терпящему бедствие Тухачевскому. Немедленное смещение Сталина оказалось впоследствии тем, что он «никогда не забывал и за что он при удобном случае мстил»[59].
Вот так и произошло то самое «чудо на Висле», в результате которого продвижение Красной армии на Запад было остановлено, а Октябрьская революция окончательно схлынула назад в пределы России (как непригодная для экспорта). Долой мечты, что военные силы, действующие «как дополнение в борьбе европейских сил, сдвинут лавину революции с ее мертвой точки, где она находится сейчас. Этого не произошло. Нас отбросили назад»[60].
Советский писатель Анатолий Рыбаков обратил внимание на психолого-политический мотив Сталина — не позволить Тухачевскому одержать победу под Варшавой: «Из Варшавы явился бы новый Юлий Цезарь, новый Бонапарт. Такого шанса Тухачевскому нельзя было давать, щ Он такого шанса ему не дал»[61].
Некоторые воспоминания об этом сокрушительном стратегическом поражении содержались еще в примечаниях к третьему 30-томному изданию трудов Ленина, выходившему в 1925-1932 гг. вначале под редакцией Л. Каменева. Но скоро такие документы и комментарии — в частности их включили в немецкий перевод трудов, опубликованных «Издательством фюр литератур унд политик» (в Вене и Берлине) — уже не вписывались в адаптированную к потребностям современности историографию советской действительности. После ликвидации последних именитых летописцев Гражданской войны, которые видели ее собственными глазами, — к наиболее известным среди них относился расстрелянный 21 июня 1940 г. Николай Су-
Рис 9. Огонек. 30 июля 1939. № 20/21. Титульный лист И. В. Сталин и К. Е Ворошилов. Фото Г. Селъм
ханов автор широко известных «Записок с революции» - началась подгонка прошлого под сталинские шаблоны
Сначала взялись за издание нового, «очищенного» и выпрямленного под «Краткий курс» собрания сочинений Ленина. Издательские директивы по выпуску немецкоязычного издания ленинских трудов Изс>ателъскил' товариществом иностранных рабочих в СССР в Москве соответс] вовали решению ЦК ВКП(б) от 1940 г. В течение последующих десяти лет (до 1950 г.) вышло четвертое издание произведений Ленина. После смерти Сталина издание к тому времени расширилось еше на 10 гомов, ЦК КПСС принял решение об очередном еще более полном (пятом) издании собрания сочинений Ленина. Но, как и в предыдущих изданиях, в нем была опубликована лишь незначительная часть засекреченного историко-ревочюционного (а гакже философского) наследия Ленина.
После победы над гитлеровской I ерманией < тратегическое поражение мирового коммунизма в 1920 г под Варшавой в советских официальных публикациях было искажено до неузнаваемости. В праздничном тексте по случаю 30-летия Октябрьской революции, предназначенном для западных стран по этому поводу говорилось: «Весной 1У20 г. основным фронтом Гра кданской войны стал Запад ный фронт. Ситуация 5ыла чрезвычайно напряженной. В тот период Феликс Дзержинский получил значительные командные полномочия на К >го-Заадном фронте. Его деятельность в значительной степени спо< обствовала успехам Красной армии»[62].
Как бы то ни бьшо, благодаря своей сделке с Гитлером Сталин вернул себе территории восточнее линии Керзона, отошедшие в 1920 г. по его вине к Польше.
' Все, кто в то время сомневался в его германской политике или при- ходил в отчаяние от нее, были обречены. С 1936 по 1940 г. в Москве друг за другом были казнены пятеро начальников военной контрразведки. Все они передавали Сталину донесения своих информаторов об угрожающих военных приготовлениях Германии против СССР, в том числе сообщения Шандора Радо и Рихарда Зорге. Летом 1940 г. советский физик Георгий Флеров, просматривая западные журналы по своей специальности, обратил внимание на то, что там больше не публиковались материалы по недавно сделанному открытию расщепления атомного ядра.
21 июня 1941 г., т. е. буквально за день (!) до начала Великой войны с Германией, Лаврентий Берия, отвечавший перед Политбюро за вопросы безопасности, передал Сталину докладную записку: «Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозо- ва, который по-прежнему бомбардирует меня "дезой" о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщил, что это нападение начинается "завтра". То же радировал и генерал-майор В. И. Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на свою агентуру... Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 году I Гитлер на нас не нападет!..»[63]
j В свете этого постулата Берия и оценивал 21 июня 1941 г. угрожающе множившиеся донесения по линии секретной службы. Последняя документальная сводка разрозненных сообщений о предстоявшем нападении сохранила краткую пометку Берии от 21.06.1941: «В последнее время многие работники поддаются на наглые провокации и сеют панику. Секретных сотрудников "Ястреб", "Кармен", "Алмаз", "Вернер" за систематическую дезинформацию стереть в лагерную пыль как пособников международных провокаторов, желающих поссорить нас с Германией»[64]. Через несколько часов началось то, что стоило Советскому Союзу более 20 миллионов погибших за четыре года.
В 1940 г., двадцать лет спустя после стратегического поражения под Варшавой, Сталин, очевидно, держал под контролем большую
часть участников тех событий в Польше, которые были причиной его позора.
«Свои», т. е. ставший впоследствии заместителем наркома обороны маршал Михаил Тухачевский и член Революционного военного совета Ивар Смилга, командовавшие Западным фронтом, а также Александр Егоров, ныне начальник Генерального штаба, а в то время командующий Юго-Западным фронтом, были уже давно уничтожены Сталиным — в 1937 и 1938 гг. За истекшие с тех пор два года 38 679 «репрессированных» лиц, не считая жертв на флоте, являлись военными.
В служебных записках, относящихся к 1940 г., начальник Политуправления Красной армии Лев Мехлис рисует картину плачевного состояния тогдашнего состава вооруженных сил[65]. Мехлис представил в ЦК ВКП(б) 23 мая 1940 г. доклад о проводившейся с 1938 г. борьбе в армии против пособников «заговорщиков в руководстве армии». За три года пришлось заменить 45 459 неблагонадежных политработников верными кадрами. Но их все же не хватало, на 1 мая 1940 г. оставались вакантными более тысячи должностей полит- комиссаров. После начала войны с Гитлером в 1941 г. недоставало 66 900 командиров. Доклад Мехлиса не оставляет никаких сомнений в том, кто был в этом виноват — «преступная шайка разоблаченных предателей»[66].
С 1934 г. по 1936 г. 22 тыс. военнослужащих были уволены из вооруженных сил как непригодные к военной службе или политически неблагонадежные — докладывал в 1938 г. Климент Ефремович Ворошилов. В июне 1937 г. был арестован каждый четвертый член Военного совета. Но этого Сталину было, видимо, недостаточно. Ворошилов знал: «Дружба со Сталиным и запатентованный большевизм не являлись достаточными гарантиями сохранения власти»[67]. Поэтому Ворошилов предпочел действовать на опережение и потребовал представления ему регулярных и добросовестных докладов о «еще не разоблаченных контрреволюционерах» в армии. Согласно сообщениям Ворошилова на заседании Военного совета при народном комиссаре обороны СССР в 1938 г., в период с 1936 г. по 1938 г. были казне- *
ны до 600 военачальников. 91 % офицерского корпуса был затронут чистками. Состав «обновленного» Военного совета, заседавшего с 21 до 29 ноября 1938 г. в Москве, говорит сам за себя. Из 108 членов «старого» Совета в совещаниях принимали участие только 10 человек[68].
Авиаконструктор Яковлев, назначенный в январе 1940 г. Сталиным заместителем наркома авиационной промышленности, вспоминал:
«И в кабинете Сталин опять сказал:
Может быть, так и надо... Кто его знает?.. А потом несколько раз повторил:
Людей нет, кому поручишь... Людей не хватает...
Когда Сталин заговорил о людях, Дементьев шепнул мне:
Давай попросим за Баландина.
Я кивнул ему, и мы воспользовались паузой в разговоре.
Товарищ Сталин, вот уже больше месяца как арестован наш замнаркома по двигателям Баландин. Мы не знаем, за что он сидит, но не представляем себе, чтобы он был врагом. Он нужен в наркомате, — руководство двигателестроением очень ослаблено. Просим Вас рассмотреть это дело.
Да, сидит уже дней сорок, а никаких показаний не дает. Может быть, за ним и нет ничего... Очень возможно... И так бывает... — ответил Сталин.
На другой день Василий Петрович Баландин, осунувшийся, остриженный наголо, уже занял свой кабинет в наркомате и продолжал работу, как будто с ним ничего и не случилось.
А через несколько дней Сталин спросил:
Ну, как Баландин?
Работает, товарищ Сталин, как ни в чем не бывало.
Да, зря посадили.
По-видимому, Сталин прочел в моем взгляде недоумение — как же можно сажать в тюрьму невинных людей?! — и без всяких расспросов с моей стороны сказал:
Да, вот так и бывает. Толковый человек, хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, — вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями... Ежов мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат — говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК — говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом — оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли»[69].
Каким же образом польские военнослужащие попали в 1940 г. в советские лагеря для военнопленных? Осенью 1939 г. большая часть вооруженных сил Польской Республики отошла под натиском гитлеровских войск на восток, но продвигавшиеся на запад части Красной армии взяли их в плен, хотя 25 июля 1932 г. с Польшей был заключен Договор о ненападении, продленный 5 мая 1934 г.
Из числа взятых в плен поляков была отфильтрована офицерская и чиновничья элита, и уже 5 марта 1940 г. Лаврентий Берия подал Сталину письменное предложение о том, чтобы арестованные — а это были 21 857 (!) человек — «без заслушивания пленных и без вынесения обвинительного приговора... были приговорены к высшей мере наказания: расстрелу»[70]. В тот же день принимается соответствующее решение Политбюро: на документе, увидевшем свет только в середине 1990-х гг., стоят подписи Иосифа Сталина, Климента Ворошилова, Вячеслава Молотова и Анастаса Микояна; Михаил Калинин и Лазарь Каганович выразали свое согласие с этим решением задним числом[71].
В Катынском лесу (в верховье Днепра) в апреле и мае 1940 г. произошло непостижимое: по приказу специальной тройки НКВД СССР были расстреляны десятки тысяч пленных государства, с которым даже не велась война.
До начала главной акции палачи 1-го специального отдела НКВД орудовали в других тюрьмах, где содержались польские офицеры. Среди командированных на работу в город Калинин (ныне — Тверь) трех офицеров находился, в частности, начальник комендатуры НКВД капитан В. Блохин. Этот капитан еще в начале 1940 г. расстрелял Кольцова, Мейерхольда и Бабеля.
В багаже этих «специалистов» находился чемодан с немецкими пистолетами «вальтер», потому что советские ТТ-33 при длительной эксплуатации теряли надежность. Приступая к работе, этот убийца и его подельники надевали коричневые кожаные фартуки, кожаные кепки и высокие, выше локтя, кожаные перчатки.
ны до 600 военачальников. 91 % офицерского корпуса был затронут чистками. Состав «обновленного» Военного совета, заседавшего с 21 до 29 ноября 1938 г. в Москве, говорит сам за себя. Из 108 членов «старого» Совета в совещаниях принимали участие только 10 человек[72].
Авиаконструктор Яковлев, назначенный в январе 1940 г. Сталиным заместителем наркома авиационной промышленности, вспоминал:
«Ив кабинете Сталин опять сказал:
Может быть, так и надо... Кто его знает?.. А потом несколько раз повторил:
Людей нет, кому поручишь... Людей не хватает...
Когда Сталин заговорил о людях, Дементьев шепнул мне:
Давай попросим за Баландина.
Я кивнул ему, и мы воспользовались паузой в разговоре.
Товарищ Сталин, вот уже больше месяца как арестован наш замнаркома по двигателям Баландин. Мы не знаем, за что он сидит, но не представляем себе, чтобы он был врагом. Он нужен в наркомате, — руководство двигателестроением очень ослаблено. Просим Вас рассмотреть это дело.
Да, сидит уже дней сорок, а никаких показаний не дает. Может быть, за ним и нет ничего... Очень возможно... И так бывает... — ответил Сталин.
На другой день Василий Петрович Баландин, осунувшийся, остриженный наголо, уже занял свой кабинет в наркомате и продолжал работу, как будто с ним ничего и не случилось.
А через несколько дней Сталин спросил:
Ну, как Баландин?
Работает, товарищ Сталин, как ни в чем не бывало.
Да, зря посадили.
По-видимому, Сталин прочел в моем взгляде недоумение — как же можно сажать в тюрьму невинных людей?! — и без всяких расспросов с моей стороны сказал:
Да, вот так и бывает. Толковый человек, хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, — вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями... Ежов мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат — говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК — говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом — оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли»[73].
Каким же образом польские военнослужащие попали в 1940 г. в советские лагеря для военнопленных? Осенью 1939 г. большая часть вооруженных сил Польской Республики отошла под натиском гитлеровских войск на восток, но продвигавшиеся на запад части Красной армии взяли их в плен, хотя 25 июля 1932 г. с Польшей был заключен Договор о ненападении, продленный 5 мая 1934 г.
Из числа взятых в плен поляков была отфильтрована офицерская и чиновничья элита, и уже 5 марта 1940 г. Лаврентий Берия подал Сталину письменное предложение о том, чтобы арестованные — а это были 21 857 (!) человек — «без заслушивания пленных и без вынесения обвинительного приговора... были приговорены к высшей мере наказания: расстрелу»^. В тот же день принимается соответствующее решение Политбюро: на документе, увидевшем свет только в середине 1990-х гг., стоят подписи Иосифа Сталина, Климента Ворошилова, Вячеслава Молотова и Анастаса Микояна; Михаил Калинин и Лазарь Каганович выразали свое согласие с этим решением задним числом[74].
В Катынском лесу (в верховье Днепра) в апреле и мае 1940 г. произошло непостижимое: по приказу специальной тройки НКВД СССР были расстреляны десятки тысяч пленных государства, с которым даже не велась война.
До начала главной акции палачи 1-го специального отдела НКВД орудовали в других тюрьмах, где содержались польские офицеры. Среди командированных на работу в город Калинин (ныне — Тверь) трех офицеров находился, в частности, начальник комендатуры НКВД капитан В. Блохин. Этот капитан еще в начале 1940 г. расстрелял Кольцова, Мейерхольда и Бабеля.
В багаже этих «специалистов» находился чемодан с немецкими пистолетами «вальтер», потому что советские ТТ-33 при длительной эксплуатации теряли надежность. Приступая к работе, этот убийца и его подельники надевали коричневые кожаные фартуки, кожаные кепки и высокие, выше локтя, кожаные перчатки.
Рис 10 Кроколил Октябрь 1939. № 28. Титульный лист Хуг) К Елисеев
Осенью 1939 г Красная армия, продвигавшаяся на запал к согласованной в пакте Гитлера-Сталина герм шо-советской демаркационной линии на реке Буг, достигла также небольшого волынского городка Владимир-Волынский. С ее приходом некоторые молодые польские евреи из левого лагеря связывали большие надежды. верил, — вспоминает один из них, Януш Бардах происходивший из польско-еврейской семьи потомственных врачей, — что Советский Союз — ато рай для угнетенных, что там правят рабочие и крестьяне и Красная армия является гарантом социальной справедливости. Я не мог себе представи ть ее в образе врага; даже с винтовкой за моей спиной я чувствовал себя с солдатами Красной армии более уверенно. чем в присутствии многих моих польских соотечественников»97. С выражением таких же настроений столкнулся и Исаак Бабель, когда осенью 1920 г вместе с буденновской конной армией он проходил через родной город Бардаха — Владимир- Волынский. «Городнищ, грязен, голоден», — писал Бабель в своем дневнике, — и люди «говорят — лучше голодать при большевиках, чем есть булку при поляках»98.
В июле 1940 г. Бардах, которому только что исполнилось шестнадцать лет, несмотря на свой юный возраст, был призван в Красную армию. Будучи русскоговорящим польским евреем и западенцем99, как его скоро стали называть, он с самого начала попал под подозрение. Дорожное происшествие с бронированной машиной, совершенное этим подростком в военной форме, раздули до диверсионного акта, и только по чистой случайности он избежал смертного приговора. После этого случая начались многолетние мучения юного Бардаха в советских лагерях для заключенных, о существовании которых он не имел ни малейшего понятия. Он был этапирован до Колымы и отбывал наказание до конца войны. В пережитых им повседневных кошмарах аллегорически повторяется судьба поляков 1940 г.: «По мере того как яма вокруг меня приобретала все более четкие очертания, мне все чаще представлялось, что я лежу вниз лицом, связанный и окровавленный, с пулей в затылке. Я чувствовал тяжесть раскисшей земли, придавившей мое тело, а также муравьев и червей, пожиравших мое тело. Я не хотел умирать. Я не заслужил того, чтобы меня расстреляли в сумраке ночи»[75].
«Мясорубка» НКВД являлась для Сталина неизменным залогом его счастья в той незавидной роли вселенского благодетеля, которую ему выпало играть. Эти «волшебные органы» могли стереть в порошок любого. Осознание этого заставило Бухарина с горькой иронией сказать: «Если бы Сталин усомнился в самом себе, подтверждение последовало бы мгновенно»[76].
АПРЕЛЬ - ДЕМОНИЗМ
Оглянешься — а вокруг враги;
Руки протянешь — и нет друзей;
Но если он скажет: «Солги!» — солги.
Но если он скажет: «Убей!» — убей.
Эдуард Багрицкий (1929 г.)
Весной Сталин часто посещал могилу своей жены Надежды Аллилуевой на Новодевичьем кладбище в Москве. Они познакомились в октябре 1917 г. «После безрадостного существования со времени смерти его первой жены в 1907 г., после четырех лет Сибири он, естественно, был счастлив и временами даже смягчался под влиянием боготворившей его семнадцатилетней жены»[77].
Надя Аллилуева покончила с собой осенью 1932 г., 9 ноября, не выдержав разочарования в некогда любимом ею человеке, демоническая натура которого стала вызывать в ней отвращение. Ее похоронили рядом с великим русским анархистом князем Кропоткиным. Во время одиноких посещений могилы Сталиным «смотрители кладбища обычно заранее выдворяли всех с его территории. Через довольно продолжительный отрезок времени, в течение которого служба безопасности тщательно прочесывали всю местность, удостоверившись, что никто не прячется за надгробьями, появлялась длинная, черная, тяжелая машина, она медленно двигалась по дорожке между рядами могил. Сталин, окруженный вооруженными охранниками, некоторое время молча стоял, неотрывно глядя на мраморное изваяние, пока кто- нибудь не приносил ему стул. Казадось^он черпал силу, вглядываясь в скульптурный портрет своей жены. Иногда он приезжал и ночью. Рядом с могилой была установлена сложная осветительная система, эти полуночные визиты продолжались вплоть до конца его жизни»[78].
Сталин, этот великий и, вероятно, также склонный к сентиметаль- ности молчальник, всегда действовал, имея на своей стороне преимущество скрытности, которое дается властью. Тех, кто шел за ним как щит и меч партии, обычно не допускавший богохульных высказываний Сталин однажды во время банкета в Кремле сравнил с сыном Божьим. «По легенде, — сказал Генеральный секретарь, — самым справедливым и безгрешным человеком на земле был Иисус Христос. И представьте — даже на этого самого справедливого человека многие жаловались. Поэтому нет ничего удивительного в том, что поступает много жалоб на присутствующего здесь товарища Островского». Человек, в честь которого тогда произносился этот тост, скоро разделил судьбу оклеветанного Назаретянина. В 1937 г. Иосиф Маркович Островский, начальник Административно-хозяйственного управления НКВД СССР, был расстрелян[79].
В число работавшх в составе НКВД палачей входили также «сотрудники по особым поручениям», в частности братья Василий и Иван Шигалевы. Иван, который помимо своего основного занятия был еще и партгруппоргом, за особые заслуги удостоился награждения медалью «За оборону Москвы»[80].
В отличие от литературного героя Федора Михайловича Достоевского из романа «Бесы» с той же фамилией Василий и Иван Шигалевы из НКВД ничего не имели против «черной работы». «В жизнь мою я не видал в лице человека такой мрачности, нахмуренности и пасмурности. Он смотрел так, как будто ждал разрушения мира, и не то чтобы когда-нибудь, по пророчествам, которые могли бы и не состояться, а совершенно определенно, так-этак послезавтра утром, ровно в двадцать пять минут одиннадцатого»[81]. Длинноухий Шигалев Достоевского, имевший внешнее сходство с Иваном из НКВД, в виде конечного разрешения вопроса предлагает разделение человечества на две неравные части. «Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми»[82]. Эта методика а 1а Шигалев вылилась в перевоспитание целых поколений и стала при Сталине кровавой реальностью. «Мы пустим пожары... Мы пустим легенды... Тут каждая шелудивая "кучка" пригодится. Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут, да еще за честь благодарны останутся»[83].
Когда верный прислужник вождя Николай Ежов, только что бывший наркомом внутренних дел СССР, 1 февраля 1940 г. получил на руки текст обвинительного заключения, он знал, что его ожидало. В «последнем слове» перед Военной коллегией, произнесенном 3 февраля 1940 г., он просил расстрелять его «спокойно, без мучений». Он просил далее передать Сталину, что умирать будет с его именем на устах109.
Перед вступлением в 1937 г. в должность начальника колонии НКВД известный советский писатель и педагог Антон Семенович Макаренко говорил: «Многому в воспитательной работе учился у чекистов, имеющих доброе сердце и сильно любящих детей. Они ежеминутно чувствуют ответственность за свою работу... Прекрасна работа по созданию нового человека! В ней много наслаждения! Я приветствую партию, давшую нам это счастье и радость!»[84]
Среди детей, которым выпали «это счастье и радость», были в 1940 г., в частности, одиннадцатилетний сын Генриха Ягоды Генрих и приемная дочь Ежова Наталья. Для родственников ликвидированных врагов народа существовали специальные лагеря. Наталья, носившая фамилию своего родного отца Лазаря Хаютина, была определена в детский дом г. Пензы. Более десятка родственников наркома внутренних дел Ягоды, в том числе его жена Ида Леонидовна, племянница Якова Михайловича Свердлова, не выжили в лагерях. Круглые сироты и малолетние дети в случае невозможности разместить их у родственников репрессированных родителей направлялись в детские дома НКВД. После развода со своей первой женой Антониной Алексеевной Титовой Ежов жил с Евгенией Соломоновной Файгенберг. Его приемная дочь Наталья после ареста Ежова некоторое время находилась у сестры его жены Евгении. Первая жена Ежова Антонина Алексеевна выпустила в 1940 г. книгу «Организация работы звеньев в свеклосеющих совхозах». Евгения Файгенберг сразу же после ареста своего мужа покончила с собой. Брат Ежова Илья Иванович был арестован в апреле 1939 г. и расстрелян в январе 1940 г. Коллективной ответственности за своих родственников избежать не удавалось никому. Арестовывались все, вплоть до четвертого колена.
В самом эпицентре террора, в том числе для его бывших непосредственных вершителей (и членов их семей), не существовало никаких лазеек для того, чтобы избежать расправы, и тем более привилегий, обеспечивавших возможность выживания. Да они и сами не допускали мысли о шансах на исправление, об альтернативах или возврате к «старому». Их мышление неизменно замыкалось на крайностях, например: «Социализм или варварство». То, что крайности порой
г
могли сходиться, они замечали, только оказавшись в подземных коридорах Лубянки. Верность единственно мыслимому в социально- философском измерении — коммунизму — и его персонификация в других «своих» обезоруживала их духовно. «Весь ужас, внушаемый Самым Главным, заключался именно в том, что, возможно, он был прав — что все, кого он уничтожал, даже с пулей в голове, должно быть, считали, что он прав»[85].
Ужас, молчание и горькая ирония стали нормой, питавшейся реальной тяжестью действительности. «В сравнении с тем, что пережили многие подруги нашей... московской бабушки, ее судьба казалась нам сравнительно счастливой», — так начинается рассказ Ирины Щербаковой об истории ее семьи. Ее бабушке повезло: «Повезло в детстве в Елисаветграде не погибнуть от погрома, который бушевал на их улице. Повезло выжить в революцию и гражданскую войну (по семейной легенде ей едва удалось спастись от пьяных буден- новцев, которым вдруг показалось, что она жена самого Махно). Повезло, что в конце двадцатых годов от разгоревшейся в то время скарлатины из троих ее детей умер только один. К началу войны в 1941 оба ее сына —мой дядя и мой семнадцатилетний отец —оказались уже в армии, вернее на флоте. Отец за неделю до 22 июня поступил в Ленинграде в Высшее военно-морское училище, а старший брат уже служил на Дальнем Востоке. Повезло невероятно, потому что они оба, — один 1918 другой 1924-го года рождения, живыми вернулись с войны. Ей просто фантастически повезло — в последний момент удалось эвакуироваться из Днепропетровска вместе с заводом, где работал мой дед. Невероятное везение, потому что вся оставшаяся там еврейская родня, включая и мою прабабку, через несколько дней была расстреляна вошедшими немцами. И по сравнению с теми, чьи близкие погибли в Освенциме или в каком- нибудь гетто, у нас есть преимущество. Дата гибели евреев города Днепропетровска известна— 13октября41-гогода»112.
Но даже в обстановке постоянной неуверенности, которой была пронизана повседневная жизнь, всегда давали о себе знать отдельные голоса протестующих. «Мне 21 год и очень хочется на волю... Дело мое до сих пор еще не рассмотрено, хотя с момента отмены приговора прошло уже 26 месяцев. Прошу Вас вмешаться, так как я никогда не был членом контрреволюционной группы и никогда не занимался антисоветской агитацией, а мои показания об этом в 1937 г. были вынужденными», — писал из тюрьмы Сталину ученик профтехучилища
Рис. 11 Огонек 20 апреля 1940 № 11 Рис 12. Крокодил. Июль 1940 № 14 Фото Л.Смирнов Свиньи в советском огороде
Худ Л Генч
Иван Чистов. Иван, арестованный в возрасте 17 лет, ожида i в застенке начала процесса. 27 сентября 194U г он, наконец, начался. Хотя «вина» Чистова не была доказана, обвиняемого продолжат держать в предварительном заключении и выпустили на свободу только 15 апреля 1941 г. Следствие по его делу длилось пять лет[86].
Андрей Свердлов, сын умершего в 1919 г. первого номинального Президента Советской России, по указанию Ст алина с 1938 i. работал в НКВД в должности начальника отдела, с .940 г. -- доцент в высшей школе Наркомата государственной безопасности Ему повезло, т к он уцелел, несмотря на все аресты в 1935- 1938 и 19531 г
Между тем революция продолжала пожирать как раз тех, для кого она являлась единственной надеждой. Очередность, с которой черепа убитых наполнялись нектаром, была безразлична для усача воплощавшего собой прогресс. По логике подозрений, если существовали контрреволюционные организации отцов, то должны были существо- вать и контрреволюционные молодежные организации
Сын Якова Свердлова, которого Сталин в 1935 г. подозревал в симпатии к троцкистским идеям и вольнодумстве являчся одним из молодых выдвиженцев «вождя народов» Сталин и Свердлов знали друг друга со времен ссылки в Туруханске. В 1940 г. это легло в основу художественного фильма. Режиссер Сергей Иосифович Юткевич, который уже написал сценарий для культового фильма 1937 г. «Чело- ' век с ружьем», теперь выпустил в свет фильм «Яков Свердлов». Для Сталина Свердлов был наряду с Лениным и умершим в Туруханске Иосифом Федоровичем Дубровинским одним из самых выдающихся организаторов и строителей Коммунистической партии. В то же время сын героя фильма — Свердлова — томился в ГУЛАГе. Пусть еще немного посидит — заявил Сталин в 1935 г. Николаю Бухарину, который хлопотал за Андрея Свердлова. Кремлевский глава еще не решил тогда, куда ему направить сына своего боевого соратника.
В случае с сыном Андрея Платонова ситуация, напротив, была ясна. 16-летний юнец обвинялся в том, что являлся «руководителем фашистской молодежной организации». Дело в том, что процессы против «разоблаченных» в Советском Союзе организаций а 1а гатлер- югенд до августа 1939 г. набирали ход.
«Шло время. Наконец к исходу сентября 1939 года, то есть через десять месяцев моего пребывания в московской тюрьме, — вспоминала Анна Ларина-Бухарина, — меня вызвали на допрос». После скитаний по различным лагерям ее перевели из Астрахани в Москву. Молодая жена Бухарина была нужна в качестве потенциальной свидетельницы в столице. На Лубянке ее допрашивал лично Берия[87]. Нарком задавал ей вопросы по пункту обвинения, выдвинутому на третьем Московском показательном процессе против «право-троцкистского блока». Тогда ее муж Николай Бухарин был приговорен к высшей мере наказания. В сценарии, составленном Ежовым и одобренном Сталиным, фигурировала молодежная организация, расправиться с которой предстояло на следующем процессе.
Расследование против первой жены Бухарина — Надежды Михайловны Лукиной — было закончено 25 сентября 1939 г. и представлено на подпись Лаврентию Берии. «Работа» над обвинительным заключением и с обвиняемой продолжалась с 9 декабря 1939 г. до 20 февраля 1940 г., т. к. Лукина отказывалась давать признательные показания. 26 февраля обвинительный приговор был готов. Суд в составе В. В. Ульриха, Л. Д. Дмитриева и А. Г. Суслина приговорил ее 8 марта 1940 г., в Международный женский день, к смертной казни. Приговор был приведен в исполнение ранним утром 9 марта 1940 г. Поскольку Надежда Лукина практически не могла ходить, на расстрел ее доставили на носилках.
Но после смещения Ежова Берия не мог продолжать запланированную серию показательных процессов. Три публично проведенных процесса потеряли свое устрашающее пропагандистское воздействие, прежде всего внутри страны. Постоянно витавший в воздухе ужас когда-то должен был перейти в парализующую все сферы общественной жизни апатию.
Все подготовленные над узниками печально знаменитых московских тюрем «Лефортово», «Бутырка» и «Лубянка» показательные процессы были сняты с повестки дня в 1939-1940 гг. Процессы против «заговорщиков в руководстве Коминтерна» и против «контрреволюционной молодежной организации» относились к той же серии.
Можно ли было назвать это счастливым поворотом? Для верности Анна Ларина-Бухарина была еще раз допрошена Берией об Андрее Свердлове. Вдова Бухарина, естественно, «заявила о невиновности» своего друга молодости. Очень скоро им, правда, пришлось увидеться. «В этот момент открылась дверь и вошел Андрей Свердлов. "Зачем это?" — мелькнуло у меня в голове. Я сразу же догадалась: он арестован, и его привели на очную ставку. Потому что по поступившей из Новосибирска информации Андрей Свердлов фигурировал в моем "деле" и якобы с моих слов считался членом контрреволюционной молодежной организации. И хотя я опровергла это перед Берией, я боялась, что в случае повторного ареста Андрей мог подтвердить существование молодежной организации... Но когда я взглянула на Андрея, то убедилась, что он мало похож на заключенного... "Разрешите представить, это ваш следователь — сказал Матусов. — ...С ним вы будете иметь дело"». Столь резкие повороты относились к числу демонически обусловленных непостижимо счастливых обстоятельств в такого рода революционно сформированных обществах.
Члены семей и их родственники, домработницы и понятые во время проведения обысков на дому — никто не чувствовал себя недосягаемым для «органов»; приходилось либо сотрудничать с ними, либо давать компромат на подозреваемых. Тот, кто, как Эрнст Фишер, автор только что вышедшей книги «What is Socialism?» (N. Y., 1940, немецкое изд.: M., 1940), находился там по службе, «не был свободным писателем, а представлял собой некий исполнительный орган; он писал не для неискушенных читателей, а для коммунистических функционеров. Я смотрел на мир не своими глазами, а глазами Коминтерна — не совершая над собой насилия, потому что я разделял его мировоззрение. Я не хотел быть не своим в этом невероятном сооружении со всеми его вахтерами, пропусками, коридорами, запасными лестницами»"5.
Сталин требовал применения так называемых «ленинских» методов в разоблачении шпионов, считая негодными «социально- биологические подходы», сторонники которых — как показывает ранняя советская правоприменительная практика — при установлении виновности или невиновности ориентировались на социальное происхождение. Эта относительная безопасность, обусловленная своего рода социальной привилегированностью, дарованной «правильным» происхождением, как справедливо опасался Сталин, лишь создавала бы лишние трудности в работе «органов».
Так подозрение было лишено социальной мотивированности и проникало во все поры жизни, охватывая все профессии, все сферы духовной деятельности, все поколения и этносы. Граждане страны и иностранцы, с заслугами перед революцией или с клеймом контрреволюционера — сталинский аппарат не щадил никого, и чтобы уцелеть, надо было родиться в рубашке... Потому-то так и случалось, что из бывших арестантов выдвигались наркомы и, наоборот, вызванный для вручения награды в Москву функционер превращался в лагерную пыль. Там, где было возможно все, существовала только одна невозможность — иметь права: право на справедливый суд и основные гражданские права
Позднее Сталин положил этот практический метод универсального подозрения в основу своего теоретического «анализа фашизма». Во время проходившего 29 января 1941 г. в ЦК ВКП(б) обсуждения учебника «Политической экономии», он заявил, что... пора раскритиковать фашистскую философию. Но этого нельзя сделать, если мы будем рассматривать, к примеру, Муссолини или Гитлера только с точки зрения их социально-биологического происхождения как «маленьких людей», как, в сущности, союзников против западных плутократий, потому что эти правые диктаторы по своему происхождению скорее являлись «пролетариями»[88]. Столь застывшие принципы следовало заменить более гибкими, актуальными, исторически конкретными конструкциями типа друг — враг.
До лета 1940 г. в Советском Союзе действовал 7-часовой рабочий день. 19 июня 1940 г. в кабинете Сталина в Кремле было принято решение о введении 8-часового рабочего дня при сохранении прежнего уровня зарплаты. Кроме того, Сталин предложил вернуться к трехсменному режиму работы и семидневной рабочей неделе. Соответствующие решения Президиума Верховного Совета СССР не заставили себя ждать и были оформлены 26 июня 1940 г.
В речи на Пленуме ЦК от 28-31 июля 1940 г. Сталин критиковал директоров за недостаточное внимание к вопросам борьбы за трудовую дисциплину. «Наши директора трепачи, — записывал принимавший участие в работе пленума В. Малышев, — болтают, и хулиганы их не уважают... У нас нет страха потерять работу. Лодыри, летуны расшатывают дисциплину»117.
«Более двадцати миллионов крестьян в тридцатые годы были переселены в города. Их перевоспитание и приспособление к новым условиям жизни протекали болезненно, так как перемены носили слишком резкий характер. Долгое время эти горожане, ставшие таковыми поневоле, вели существование лишившихся своих исконных корней деревенских жителей. Ими владели отчаяние, беспомощность и анархические настроения. Их натаскивали на фабричную работу, подвергая жестокой муштре и строгой дисциплине»[89].
13 % крупных строительных объектов, возникших на пустом месте в районах вечной мерзлоты, были возведены двумя миллионами заключенных архипелага ГУЛАГ под руководством НКВД. В 1938- 1939 гг. система принудительного труда концентрировалась в одних руках.
Наряду с традиционными исправительно-трудовыми лагерями (ИТЛ), и исправительно-трудовыми колониями (ИТК) возникли так называемые шарашки, т. е. спецлаборатории, мастерские и предприятия, в которых крупные (находившиеся в заключении) ученые и конструкторы под началом НКВД проводили научно-исследовательские и проектные работы. Эти основанные в сентябре 1938 г. спецзаведения подчинялись Отделу особых конструкторских бюро НКВД СССР и являлись любимым детищем Берии. В 1939 г. отдел был преобразован в Особое техническое бюро НКВД СССР. С июля 1941 г. Отдел действовал под наименованием 4-й Спецотдел НКВД СССР. Спектр проводимых разработок простирался от голосового декодера до боевых самолетов и атомной бомбы. Григорий Мейрановский, к примеру, с 1938 по 1944 г. работал над созданием боевого газа[90].
Летом 1944 г. Берия приказал начальнику Секретариата НКВД СССР С. Мамулову подготовить доклад о деятельности НКВД в течение трех военных лет. Замысел Берии по написанию на основе этого доклада книги о работе НКВД в период 1941-1944 гг. не осуществился. В числе материалов к задуманному проекту Берии находился также отчет 4-го Спецотдела НКВД за время с 1939 по 1944 г., который в достаточной степени разоблачает существовавшую тогда систему принудительного труда.
Для руководства этим Отделом опять-таки надо было родиться счастливчиком. С 1939 по 1941 г. начальником Особого технического бюро являлся Михаил Аркадьевич Давыдов. В то время он имел звание майора госбезопасности и, очевидно, отличался многогранными способностями. С 1937 по 1938 г. Давыдов был директором Ленинградского завода им. Кирова, в 1938 г. назначен заместителем наркома машиностроения. С 4 сентября 1939 г. короткое время возглавлял специальное конструкторское бюро. Но уже через месяц, 8 октября 1939 г., был арестован, 7 июля 1941 г. осужден и 27 августа 1941 г. расстрелян[91]. Его сменил товарищ М. П. Филомонов.
Под руководством Давыдова семь из двадцати названных в отчете научно-исследовательских проектов были доведены от проектной стадии до нулевой серии или серийного производства. Речь вдет, в частности, о пикирующем бомбардировщике, бомбардировщике дальней авиации, танковых башнях, артиллерийских системах и подводных лодках. В бюро трудились около 500 оперативно-технических сотрудников и 500 специалистов.
В начале марта 1940 г. в главной картотеке ГУЛАГа числилось 8 млн карточек, в том числе 4000 с данными о заключенных- иностранцах. На начало марта 1940 г. империя ГУЛАГ включала 53 лагеря, 425 исправительно-трудовых колоний (в том числе 170 промышленных предприятий) и 50 колоний для несовершеннолетних. «Население» архипелага (на январь 1940 г.) насчитывало 1 659 992 заключенных. В колониях работали 352 тыс. заключенных, 28,7 % колонистов считались «контрреволюционным элементом», 38,4 % узников имели сроки от 5 до 10 лет, две трети из них были в возрасте от 22 до 40 лет.
Перечень первоочередных объектов возглавляли стройки железных дорог (в годы войны там работали 448 тыс. заключенных)121, лесозаготовки (320 тыс.), добыча полезных ископаемых (171 тыс.), строительство аэродромов и дорог (268 тыс.) и топливная промышленность; всего были представлено 17 отраслей промышленности[92]. ГУЛАГ и принудительный труд обеспечивали выполнение намеченных партией плановых заданий, которые были не по силам так называемой свободной экономике. Вознесенский в своем выступлении
Pug. 13 Праздник на воде Канала Москва-Волга, построенного в 1У32-1У37 гг заключенными ГУЛАГа. Фото 1930 хгг
на 18-й Конференции ВКП(б) возложил на соответствующий отраслевые наркоматы ответственность за «неполное выполнение» поставленные задач12-3. Лагеря, поставлявшие сельскохозяйственную продукцию, грибы и дикорастущие плоды для снабжения армии, утроили свои поставки. Жизнь в исправительно-трудовых чаге рях и колониях организовывалась в строгом соответствии с ежедневно поступавшими из Москвы приказами циркулярами и указаниями. Случайности исключались, местная инициатива не принималась. В сомнительных случая^ начальники рассыпанных по всей стране лагерей слали в московское Главное управление запросы, на которые немедленно приходили ответы. В начале 1940 г. преобладали вопросы, касавшиеся обращения с отбывшими срок наказания и изменений режима заключения В январе 1940 г. из цетра последовало указание о переводе содержавшихся в личных делах заключенных обвинительных приговоров с языков народов СССР на русский язык. Вышли также новые положения, регулировавшие порядок переписки и получения посылок. Режим заключения для «родственников предателей Родины», т. е. осужденных жен и детей, остался неизменным. В исправительно трудовых лагерях пропагандирова лись достижения в соревновании каждый год победителям вручались шесть переходящих знамен, в некоторых случаях наградой служило досрочное освобождение из заключения
Быстрая загрузка и разгрузка вагонов постоянно фигурировала в числе требований к лагерному начальству на местах. Потоки заключенных возрастали, поэтому выходили приказы о режиме содержания в этапных тюрьмах и о дактилоскопической регистрации всех трудовых рабов. В апреле 1940 г. при попустительстве со стороны лагерного начальства участились случаи проведения командами охранников акций, направленных против колхозных угодий. Выгоны, поля и леса, находившиеся в собственности колхозов, объявлялись лагерной территорией. Выполнение заданий в добывающей промышленности, дорожном строительстве и в нефтедобыче было невозможно без соответствующей квалификации работников. Поэтому в рамках ГУЛАГа в массовом порядке началось техническое обучение. С мая согласно правительственному решению начался усиленный приток заключенных в районы Печоры и Воркуты. Вначале руководству лагерей была спущена директива пресекать «нарушения революционной законности» и последовательно добиваться реализации лагерного режима. Начальники и управление лагерей, не справлявшиеся с этим требованием, как например, в Красноярске или Туле, подвергались демонстративным наказаниям. Московское Главное управление лагерей НКВД СССР издало новую инструкцию об учете произведенных работ. Летом начались перебои с сырьем, и от лагерей потребовали собирать цветной металлолом. В целях экономии горючего «специалисты» среди заключенных стали переводить лагерные транспортные средства на газогенераторы. Необходимого для этого бурого угля, который мог заменить бензин, имелось в достатке. Низкокачественная работа или выпуск бракованной продукции подвергались в государственном и подчиненном ГУЛАГу секторе суровым санкциям. Поскольку на кадры возлагалась вся ответственность, с конца лета и осенью 1940 г. работа отделов кадров оказалась под особо пристальным вниманием московского центра, который стал «поощрять» право заключенных на подачу жалоб, чтобы иметь в руках средство давления на лагерное начальство. Были также приняты решения о введении льгот для заключенных, занятых'на наиболее важных строительных работах. Все увеличивавшийся на основе договоров «товарный поток» между отдельными лагерями требовал систематической координации действий лагерной бюрократии.
Среди распространявшихся в 1940 г. по служебным каналам приказов, циркуляров и директив была небольшая желтая книжечка объемом в 24 страницы. Она содержит приказ № 0370 Главного управления лагерей НКВД СССР от 20 августа 1940 г. об употреблении кодов в телеграфной переписке по вопросам, касающимся заключенных. Большинство из 176 включенных туда понятий обозначают кодовые названия мест заключения.
Ниже мы приводим выборочно ряд этих необычных условных обозначений, которые ярко характеризуют содержание и стиль ГУЛАГовской служебной корреспонденции.
Для поименования больных, «бандитов» и бежавших заключенных использовались цифровые коды. Для них существовала «форма три». Бежал (из лагеря, колонии) значило сдан; боеприпасы переводились словом приборы. Заключенные старше 18 лет назывались копиями; в возрасте до 50 лет — папками. Предназначенные для перевозки людей железнодорожные вагоны — жесткие вагоны, вагоны с тормозной площадкой — плацкартные вагоны, тюремные вагоны назывались багажными, вагоны-изоляторы — изотермическими вагонами, санитарные вагоны — мягкими вагонами, хозяйственные вагоны — платформами. Беременные женщины фигурировали как книги. Для выбывших, раненых заключенных существовало словечко выгружен, раненые конвоиры отдыхали. Вместо оружие писали чернильницы. Ссыльные именовались макулатурой, подследственные заключенные — конвертами; слабосильные заключенные относились к серии восемь; специалисты — журналы. Умершие значились как списанные, убитые — утерянные. Погибшие в результате пожаров или железнодорожных происшествий считались отцепленными, а бежавшие из эшелона в пути следования в лагерь испорченными. Кодовое название продуктов питания — карандаши.
Сыпной тиф, брюшной тиф, паратиф, холера, цинга и чума также имели свои цифровые коды. Задержанный — принятый, запрос о местонахождении заключенного — сообщите образование. Для инвалидов и иностранцев тоже применялись цифровые коды. Вместо лагеря следовало писать трест, вместо лагерного пункта — фабрика. Мужчины были счетами, несовершеннолетние — бумагой', упоминание о времени освобождения из заключения — расторжение договора. Для отказчиков — существовала форма шесть. Подготовленные к отправке назывались упакованными.