1945. Блицкриг Красной Армии

Глава 10. ДИАЛОГ С МАРШАЛОМ В.И. ЧУЙКОВЫМ

Прошел год после окончания Висло-Одерской операции. В конце января 1946 года в здании штаба Группы советских войск в Германии состоялась военно-научная конференция, посвященная ее разбору. Выступили более двадцати человек. Один из участников конференции представитель генерального штаба генерал-майор С.М. Енюков высказал мысль о целесообразности продолжения Висло-Одерской операции без оперативной паузы с целью взять Берлин с ходу еще в феврале 1945 года. Однако тогда его никто не поддержал. Более того, выступив с развернутым сообщением, бывший командующий 8-й гвардейской армией дважды Герой Советского Союза генерал В.И. Чуйков, в январе 1946 года заместитель главнокомандующего Группой советских войск в Германии, посетовал на то, что из его армии на Одер (Одру) вышли лишь пять дивизий, а четыре дивизии до 23 февраля вели бои по ликвидации окруженного противника в Познани, что в значительной степени ослабляло боеспособность армии, действующей на направлении главного удара.

Прошло еще почти два десятка лет. В 1964 году в журнале «Октябрь», а затем в журнале «Новая и новейшая история» были опубликованы воспоминания в то время начальника Гражданской обороны СССР Маршала Советского Союза В.И. Чуйкова (это звание он получил в 1955 году будучи командующим войсками Киевского военного округа). В них весьма неожиданно для военной общественности Василий Иванович вернулся к вопросу, поднятому на военно-научной конференции в январе 1946 года. Он заявил, что «Берлином можно было овладеть еще в феврале 1945 года, что приблизило бы окончание войны, тем самым поставив под сомнение целесообразность принятого Ставкой ВГК и поддержанного командующими войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов решение о завершении 3 февраля 1945 года Висло-Одерской операции. Свое утверждение маршал В.И. Чуйков подкрепил рядом положений, в том числе близостью Берлина (до столицы Германии оставалось 60–80 км), возможностью, по его мнению, локализовать удар вражеской группировки в Померании силами одного 2-го Белорусского фронта, сильными в начале февраля 1945 года, по его оценке, составами 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, В итоге он связал возможность овладения Берлином в феврале 1945 года с улучшением деятельности Ставки ВГК и штабов фронтов по организации снабжения войск их выхода к Одеру (Одре).

В диалог с маршалом В,И. Чуйковым во второй половине 60 х — начале 70-х годов прошлого столетия вступил ряд военачальников. В их числе были бывший командующий войсками 1-го Белорусского фронта маршал Г.К. Жуков, бывший командующий войсками 1-го Украинского фронта маршал И.С. Конев, бывший начальник Оперативного управления Генерального штаба Красной Армии генерал-лейтенант (с 1968 года генерал армии) С.М. Штеменко, бывший член Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант К.Ф. Телегин, бывший начальник тыла 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант Н.А. Антипенко, бывший командующий 1-й гвардейской танковой армией генерал-полков-ник танковых войск (с 1959 года маршал бронетанковых войск) М.Е. Катуков. Не вступая в полемику с маршалом В.И. Чуйковым, ряд пояснений по оценке возможностей советских войск и противника на Берлинском направлении в начале февраля 1945 года сделал бывший командующий войсками 2-го Белорусского фронта маршал К.К. Рокоссовский.

Представляется целесообразным ознакомиться с мнением названных военачальников, чтобы читатель, спустя 65 лет после окончания Висло-Одерской операции, смог бы сделать определенные выводы по затронутому вопросу.

Вспоминает маршал Г.К. Жуков:

«…В своих воспоминаниях В.И. Чуйков утверждает, что «Берлином можно было овладеть уже в феврале»… Должен сказать, что в наступательной операции на Берлин не все обстояло так просто, как это кажется В.И. Чуйкову.

26 января, когда стало ясно, что противник не сможет сдержать наше наступление на укреплениях на подступах к Одеру, мы внесли в Ставку предварительное предложение, суть которого состояла в следующем.

К 30 января войска фронта должны выйти на рубеж Берлинхен (Барлинек) — Ландсберг (Гожув-Великопольски) — Грец (Грудзиск), подтянуть тылы, пополнить запасы и с утра 1–2 февраля продолжить наступление, с тем чтобы с ходу форсировать Одер, В дальнейшем предполагалось развивать стремительное наступление на Берлинском направлении, сосредоточивая главные усилия в обход Берлина с северо-востока, севера и северо-запада. 27 января Ставка Верховного Главнокомандования утвердила это предложение.

28 января аналогичное предложение в Ставку направил и командующий 1-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза И.С. Конев. Оно сводилось к тому, чтобы разгромить бреславльскуто группировку противника и к 25–28 февраля выйти на Эльбу, а правым крылом фронта во взаимодействии с 1-м Белорусским овладеть Берлином, Это предложение Ставка утвердила 29 января.

Действительно, как это утверждает В.И. Чуйков, в то время противник на подступах к Берлину располагал ограниченными силами, и оборона его была довольно слабой. Это было нам ясно. В связи с этим командование фронта дало войскам фронта ниже следующую ориентировку:

«Военным советам всех армий, командующим родами войск и начальнику тыла фронта. Сообщаю ориентировочные расчеты на ближайший период и краткую оценку обстановки:

1. Противник пород 1-м Белорусским фронтом каких-либо крупных контрударных группировок пока но имеет. Противник не имеет и сплошного фронта обороны. Он сейчас прикрывает отдельные направления и на ряде участков пытается решить задачу обороны активными действиями.

Мы имеем предварительные данные о том, что противник снял с Западного фронта четыре танковые дивизии и до 5–6 пехотных дивизий и эти части перебрасывает на Восточный фронт. Одновременно противник продолжает переброску частей из Прибалтики и Восточной Пруссии.

Видимо, противник в ближайшие 6–7 дней подвозимые войска из Прибалтики и Восточной Пруссии будет сосредоточивать на линии Шведт — Штаргард — Нойштеттин, с тем чтобы прикрыть Померанию, не допустить нас к Штеттину и не допустить нашего выхода к бухте Померанской. Группу войск, перебрасываемую с запада, противник, видимо, сосредоточивает в районе Берлина с задачей обороны подступов к Берлину.

2. Задачи войск фронта — в ближайшие 6 дней активными действиями закрепить достигнутый успех, подтянуть все отставшее, пополнить запасы до 2 заправок горючего, до 2 боекомплектов боеприпасов и стремительным броском 15–16 февраля взять Берлин.

При закреплении достигнутого успеха, то есть с 4 по 8 февраля, необходимо:

а) 5, 8, 69, 33-й армиям захватить плацдармы на западном берегу р. Одер. При этом желательно 8-й гвардейской и 69-й армиям иметь один общий плацдарм между Кюстрином и Франкфуртом. Если удастся, хорошо бы соединить плацдармы 5-й и 8-й армий;

б) 1-й армии Войска Польского, 47, 61, 2-й танковой армиям и 2-му кавкорпусу необходимо отбросить противника за линию Ратцебур — Фалькенбург — Штаргард — Альтдам — р. Одер, после чего, оставив заслон до подхода армий 2-го Белорусского фронта, перегруппироваться на р. Одер для прорыва;

в) 7–8 февраля необходимо закончить ликвидацию познань-шнайдемюльской группы противника;

г) средства усиления для прорыва в основном останутся те же, что имеют сейчас армии;

д) танковым войскам и самоходной артиллерий к 10 февраля закончить текущий и средний ремонт и поставить материальную часть в строй;

е) авиации закончить развертывание, имея не менее б заправок на аэродромах;

ж) тылу фронта, армейскому и войсковому тылу к 9–10 февраля иметь полную готовность к решающему этапу операции.

Однако в первых числах февраля стала назревать серьезная опасность контрудара со стороны Восточной Померании во фланг и тыл выдвигавшейся к Одеру главной группировки фронта. Вот что показал по этому поводу немецкий фельдмаршал Кейтель:

— В феврале-марте 1945 года предполагалось провести контрнаступление против войск, наступавших на Берлин, использовав для этого Померанский плацдарм. Планировалось, что, прикрывшись в районе Грудзендз, войска группы армий «Висла» прорвут русский фронт и выйдут через долины рек Варта и Нетце с тыла на Кюстрин,

Этот замысел подтверждает также и генерал-полковник Гудериан. В своей книге «Воспоминания солдата» он писал: «Немецкое командование намеревалось нанести мощный контрудар силами группы армий «Висла» с молниеносной быстротой, пока русские не подтянули к фронту крупные силы или пока они не разгадали наших намерений».

Приведенные свидетельства военных руководителей фашистской Германии не оставляют сомнений в том, что опасность со стороны Восточной Померании была реальной… В начале февраля в междуречье Одера и Вислы действовали 2-я и 11-я немецкие армии, имевшие 16 пехотных, 2–4 танковые, 3 моторизованные дивизии, 4 бригады, 8 боевых групп. По сведениям нашей разведки, приток сил туда продолжался. Кроме того, в районе Штеттина (Щецин) располагалась 3-я танковая армия, которую немецко-фашистское командование могло использовать как на берлинском направлении, так и для усиления восточно-померанской группировки (что фактически и произошло).

Могло ли советское командование пойти на риск продолжать наступление главными силами фронта на Берлин в условиях, когда с севера нависла такая серьезная опасность?

В.И. Чуйков пишет: «…что касается риска, то на войне нередко приходится идти на него. Но в данном случае риск был вполне обоснован. В Висло-Одерскую операцию наши войска прошли уже свыше 500 км, и от Одера до Берлина оставалось всего 60–80 км».

Конечно, можно было бы пренебречь этой опасностью, пустить обе танковые армии и 3–4 общевойсковые армии напрямик на Берлин и подойти к нему. Но противник ударом с севера легко прорвал бы наше прикрытие, вышел к переправам на Одере и поставил бы войска фронта в районе Берлина в крайне тяжелое положение. Опыт войны показывает, что рисковать следует, но нельзя зарываться. В этом отношении очень показателен урок с наступлением Красной Армии на Варшаву в 1920 году, когда необеспеченное и неосмотрительное продвижение войск Красной Армии вперед привело вместо успеха к тяжелому поражению нашего Западного фронта.

«Если мы объективно оценим силу группировки войск гитлеровцев в Померании, — пишет В.И. Чуйков, — то убедимся, что с их стороны любая угроза нашей ударной группировке на берлинском направлении вполне могла быть локализована войсками 2-го Белорусского фронта».

Действительность опрокидывает это утверждение. Вначале задачу по разгрому противника в Восточной Померании намечалось решить именно силами 2-го Бело русского фронта, но их оказалось далеко не достаточно. Начавшееся 10 февраля наступление 2-го Белорусского фронта протекало очень медленно. За 10 дней его войска смогли продвинуться лишь на 50–70 километров, В это же время враг предпринял в районе южнее Штаргарда контрудар, и ему даже удалось потеснить наши войска и продвинуться в южном направлении до 12 километров.

Оценивая сложившееся положение, Ставка Верховного Главнокомандования решила в целях ликвидации гитлеровцев в Восточной Померании, силы которых к этому времени возросли до сорока дивизий, привлечь четыре общевойсковые и две танковые армии 1-го Белорусского фронта. Как известно, боевые действия двух фронтов по разгрому восточно-померанской группировки завершились лишь к концу марта. Вот какой это был крепкий орешек!

В.И. Чуйков считает, что для наступления на Берлин в феврале 1945 года 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты могли выделить 8–10 армий, в том числе 3–4 танковые армии.

С этим также нельзя согласиться. В начале февраля из восьми общевойсковых и двух танковых армий 1-го Белорусского фронта на берлинском направлении оставалось лишь четыре неполные армии (5-я ударная, половина 8-й гвардейской, 69-я и 33-я). Остальные силы фронта нам пришлось повернуть в сторону Восточной Померании для разгрома померанской группировки.

Что касается 1-го Украинского фронта, то он в пери од с 8 по 24 февраля проводил наступательную операцию северо-западнее Бреслау (Вроцлав), В ней участвовали главные силы фронта (четыре общевойсковые, две танковые армии и 2-я воздушная армия). Противник, подтянув значительные силы, оказывал там упорное сопротивление. За 17 дней наступления соединения 1-го Украинского фронта продвинулись на 100 километров, выйдя на реку Нейсе. Попытки форсировать ее и развить наступление на запад успехом не увенчались, и войска фронта перешли к обороне по восточному берегу реки,

Нужно также учитывать, что в ходе Висло-Одерской операции наши части понесли серьезные потери. К 1 февраля численность стрелковых дивизий составляла в среднем около 5500 человек, а в 8-й гвардейской — от 3800 до 4800 человек. В двух танковых армиях имелось 740 танков (в танковых бригадах в среднем около 40, а во многих из них по 15–20 танков). Такое же положение было и на 1-м Украинском фронте.

Кроме того, крепость и город Познань, находившиеся далеко в тылу фронта, все еще были в руках противника и до 23 февраля не были взяты войсками, которыми лично руководил В.И. Чуйков.

Не следует, наконец, забывать и о материальном обеспечении войск, которые за 20 дней наступления продвинулись более чем на 500 километров. Естественно, что при столь высоком темпе продвижения тылы отстали, и войска ощущали потребность в материальных средствах, особенно в горючем. Авиация также не могла перебазироваться, так как в это время все полевые аэродромы раскисли от дождей.

В.И. Чуйков, не проанализировав всей сложности тыловой обстановки в тех условиях, пишет:

«И если бы Ставка и штабы фронтов как следует организовали снабжение и сумели вовремя доставить к Одеру нужное количество боеприпасов, горючего и продовольствия, если бы авиация успела перебазироваться на приодерские аэродромы, а понтон но-мостостроительные части обеспечили переправу войск через Одер, то наши четыре армии — 5-я ударная, 8-я гвардейская, 1-я и 2-я танковые — могли бы в начале февраля развить дальнейшее наступление на Берлин, пройти еще восемьдесят — сто километров и закончить эту гигантскую операцию взятием германской столицы с ходу».

Рассуждения о таком важном предмете со столь многими ссылками на «если бы» нельзя считать серьезными даже для мемуариста. Но уже само признание В,И. Чуйковым, что снабжение разладилось, авиация и понтонно-мостостроительные части отстали, говорит о том, что в подобных условиях предпринимать решительное наступление на Берлин было бы чистейшей авантюрой,

Таким образом, в феврале 1945 года ни 1-й Украинский, ни 1-й Белорусский фронты проводить Берлинскую операцию не могли.

В.И. Чуйков пишет: «4 февраля командующий 1-м Белорусским фронтом собрал на совещание в штаб 69-й армии, куда он прибыл сам, командармов Берзарина, Колпакчи, Катукова, Богданова и меня. Мы, уже сидя за столами, обсуждали план наступления на Берлин, когда раздался телефонный звонок по аппарату ВЧ. Я сидел почти рядом и хорошо слышал разговор по телефону. Звонил Сталин. Он спросил Жукова, где тот находится и что делает. Маршал ответил, что собрал командармов в штабе армии Колпакчи и занимается вместе с ними планированием наступления на Берлин.

Выслушав доклад, Сталин вдруг совершенно неожиданно, как я понял, для командующего фронтом потребовал прекратить это планирование и заняться разработкой операции по разгрому гитлеровских войск группы армий «Висла», находившихся в Померании».

Но такого совещания 4 февраля в штабе 69-й армии не было. Поэтому и разговора по ВЧ с И.В. Сталиным, о котором пишет В.И. Чуйков, также не было,

4–5 февраля я был в штабе 61-й армии, которая развертывалась на правом крыле фронта в Померании для действий против померанской группировки противника. Не мог быть на этом мифическом совещании командующий 1-й гвардейской танковой армией М.Е. Катуков, так как согласно директиве фронта от 2 февраля 1945 года он производил с утра 3 февраля перегруппировку войск армии с Одера в район Фридеберг — Берлинхен — Ландсберг. Командующий 2-й гвардейской танковой армией также не мог быть на совещании по причине болезни (в это время исполнял обязанности командарма генерал А.И. Радзиевский). Да и сам В.И. Чуйков 3 февраля находился в городе Познани, откуда он доносил мне о ходе борьбы за крепость и город.

Видимо, память подвела В.И. Чуйкова.

Следует заметить, что на Одер 8-я гвардейская армия В.И. Чуйкова вышла лишь в 50-процентном составе своих соединений. Остальные силы до 23 февраля сражались за Познань.

После перегруппировки войск фронта в Померанию на Одере оставалось три с половиной армии, а обстановка на берлинском направлении с первых же дней февраля начала осложняться, 2 и 3 февраля немецкая авиация непрерывно бомбила боевые порядки 5-й ударной армии Н.Э. Берзарина на захваченном плацдарме у реки Одер. За эти дни авиация противника сделала 5008 самолето-вылетов, причинив серьезные потери войскам 5-й ударной армии. Противник во что бы то ни стало стремился ликвидировать плацдарм в районе Кюстрина. Здесь против плацдарма начали появляться его новые части» переброшенные с других фронтов, Командующий 5-й ударной армией Н.Э. Берзарин просил усилить действия нашей авиации. Но она из-за непогоды наносить активные удары не могла.

Вот одна из моих телеграмм Военному совету 5-й ударной армии, из которой легко составить впечатление о сложившейся обстановке:

«Военному совету 5-й ударной армии, командирам корпусов и командирам дивизий 5-й ударной армии.

На 5-ю ударную армию возложена особо ответственная задача удержать захваченный плацдарм на западном берегу р. Одер и расширить его хотя бы до 20 км по фронту и 10–12 км в глубину.

Я всех вас прошу понять историческую ответственность за выполнение порученной вам задачи и, рассказав своим людям об этом, потребовать от войск исключительной стойкости и доблести.

К сожалению, мы вам не можем пока помочь авиацией, так как все аэродромы раскисли и взлететь самолеты в воздух не могут. Противник летает с берлинских аэродромов, имеющих бетонные полосы. Рекомендую:

1) зарываться глубоко в землю;

2) организовать массовый зенитный огонь;

3) перейти к ночным действиям, каждый раз атакуя с ограниченной целью;

4) днем отбивать атаки врага.

Желаю вам и руководимым вами войскам исторически важного успеха, который вы не только можете, но обязаны обеспечить.

В. И. Чуйков утверждает, что вопрос о возможности взятия Берлина еще в феврале 1945 года поднимался им впервые на военно-научной конференции в Берлине в 1946 году, но тогда он не получил широкого освещения. Действительно, этот вопрос ставился на конференции, но не В.И. Чуйковым, а представителем Генерального штаба генерал-майором С.М. Енгоковым. Автор же вое поминаний, как мне помнится и как это видно из стенограммы его выступления, по данному вопросу ни словом не обмолвился».

Вспоминает маршал И.С. Конев:

«Нижне-Силезская операция как развитие Висло-Одерской операции была спланирована нами в самом конце января 1945 года на гребне успеха Висло-Одерской операции как ее непосредственное продолжение. Первоначальный план мы направили в Ставку еще 28 января, и его одобрили там без всяких изменений. Надо, однако, сразу сказать, что нашим замыслам, положенным в основу этого плана, не суждено было осуществиться…

Главный удар намечалось нанести с двух крупных плацдармов на Одере — севернее и южнее Бреслау. В результате должно было последовать окружение это го сильно укрепленного города, а затем, взяв или оставив его в тылу, мы предполагали развивать наступление основной группировкой прямо на Берлин. В то же время войскам левого крыла 1-го Украинского фронта предстояло разгромить противника на дрезденском направлении. При этом мы рассчитывали на содействие своего соседа слева, 4-го Украинского фронта.

Фактически же за шестнадцать суток боев, к 24 февраля, мы выполнили только часть поставленной перед собой задачи. Окружив гарнизоны Бреслау и Глогау, наши войска продвинулись на главном направлении почти на полтораста километров, вышли правым крылом на реку Нейссе, на уровень левого крыла 1-го Белорусского фронта, и здесь закрепились.

Для дальнейшего наступления требовалась пауза. Ведь и без того на нашем фронте одна наступательная операция, по существу, без всякой передышки переросла в другую. Мы наступали непрерывно сорок четыре дня и прошли с боями от пятисот до семисот километров. В среднем за каждые сутки войска продвигались на шестнадцать километров. За такие итоги краснеть не приходится. Но они не освобождают меня от необходимости объяснить, почему все же операция планировалась нами на одну глубину, а на практике осуществлена на другую, значительно меньшую,

Отбрасывая в сторону ряд менее существенных обстоятельств, я должен назвать здесь три основные причины.

Во-первых, в конце января, планируя эту операцию, мы считали, что наше дальнейшее наступление на запад будет проходить одновременно с продолжающимся наступлением войск 1-го Белорусского и 4-го Украинского фронтов. Однако в действительности получилось иначе. Как раз в период между утверждением плана нашего наступления и его началом перед 1-м Белорусским фронтом возникла неотложная задача — ликвидировать угрожавшую ему восточно-померанскую группировку немецко-фашистских войск, В связи с этим по указанию Ставки он был вынужден отказаться от дальнейшего наступления на берлинском направлении и после выхода на Одер закрепиться на достигнутых рубежах, одновременно подготавливая удар в Померании. Осложнилось положение и у нашего левого соседа, 4-го Украинского фронта, нацеленного на Чехословакию, Он столкнулся с упорнейшим сопротивлением противника и почти не продвигался.

Во-вторых, уже в ходе операции нам пришлось убедиться, что в конце января мы недооценили возможностей противника по восстановлению боеспособности своих частей и соединений, разгромленных нами на Висле и Одере. Он делал это гораздо быстрее и решительнее, чем мы могли предполагать.

И наконец, в-третьих, наступление в задуманных первоначально масштабах очень затруднялось громадной растяжкой наших коммуникаций…

…Неблагоприятные метеорологические условия сильно ограничивали боевую работу нашей авиации. Почти все полевые аэродромы раскисли, вышли из строя; бетонированные взлетные полосы остались глубоко в тылу, а находившиеся тогда на вооружении самолеты работали только на предельном радиусе действия, да и то далеко не все. Входившая в состав фронта 2-я воздушная армия насчитывала в ту пору две тысячи триста восемьдесят боевых машин, а в течение суток производилось в среднем лишь по пятьсот сорок шесть самолето-вылетов. При ширине фронта пятьсот двадцать километров она выполняла, в сущности, только задачи разведки.

Левее нас 4-й Украинский фронт по-прежнему не имел успеха, 1-й Белорусский фронт вел ожесточенные бои в Померании, а на стыке с нами, по Одеру, временно перешел к обороне. В этих условиях неприятель получил возможность подбросить в полосу нашего наступления довольно значительные подкрепления. Соотношение сил с каждым днем менялось в пользу противника.

Все это, вместе взятое, привело командование фронта к заключению, что в ближайшее время мы не сможем достигнуть целей, намеченных первоначальным нашим планом, и что наступление на Берлин пока невозможно.

В Ставку были доложены соображения о дальнейших действиях с учетом изменившейся обстановки. Хочу привести некоторые пункты нового плана, переданного 16 февраля в Ставку…

Несмотря на весь свой наступательный порыв, войска находились на пределе усталости, и планировать что-нибудь сверх предусмотренного документом от 16 февраля было бы совершенно нереально. Как ни горько было нам временно отказаться от целей, которые ставились в первоначальном плане, утвержденном Ставкой в конце января, мы считали своим долгом смотреть правде в глаза и в изменившейся обстановке сосредоточить внимание на тех задачах, которые на данном этапе действительно можно было решить.

Существует мнение (я знаю об этом): может быть, вообще не следовало проводить Нижне-Силезскую операцию, может, целесообразнее было остановиться на Одере, накопить силы и, прорвав оборону немцев, одним махом преодолеть все расстояние, отделявшее 1-й Украинский фронт от Берлина. Думая об этом, я, в свою очередь, задаю вопрос: а как бы выглядела тогда последняя, завершающая операция войны, Берлинская, если бы мы заранее, ценой огромного напряжения и нечеловеческих усилий, не выдвинулись бы вперед от Одера к Нейссе? Она далась бы нам с большим трудом, и намного в конечном счете отодвинулись бы впоследствии сроки падения Берлина и освобождения Праги.

Высказывалось и такое суждение: уже тогда, в феврале, начать прямое наступление на Берлин. Но итоги и уроки Нижне-Силезской операции начисто опровергают это поверхностное мнение».

Вспоминает маршал К.К. Рокоссовский: «…В Восточной Померании, куда вошли войска, мы наткнулись на отчаянное сопротивление. Противник сосредоточил здесь крупные силы. Они превосходили наши, и если нам в таких обстоятельствах еще удавалось теснить его, то это было доказательством высокого искусства командиров и массового героизма солдат. Наши части уже месяц вели непрерывные наступательные бои. И раньше был некомплект в личном составе, теперь же людей и вовсе убавилось. Как мы ни мудрили, нам не удалось создать хоть на короткое время на отдельных участках перевес в силах и средствах, без которого нельзя было прорвать оборону противника. Бои были упорными, но мы только теснили вражеские войска. А по мере этого ширина фронта растягивалась. Войска вытянулись в ниточку, и все равно заполнить образовавшийся разрыв между нашим левым крылом и правым крылом 1-го Белорусского фронта мы не могли…

По-прежнему положение оставалось очень сложным: половина войск фронта была повернута на восток — против восточно-прусской группировки, вторая половина наступала на запад. Изо всех сил мы старались не отстать от своего левого соседа. Но он уже подходил к реке Одер на кюстринском направлении. Нам было никак не поспеть за ним. Перегруппировав в процессе боев часть сил с правого крыла на левое, удалось еще немного продвинуться на запад, и здесь мы выдохлись окончательно.

Тем временем основная группировка 1-го Белорусского фронта, уже ввязавшаяся в бои за плацдармы на Одере, оставалась слабо прикрытой с севера, со стороны Восточной Померании.

Немецкие офицеры, взятые в плен в районе Хойнице, показали, что фашистское командование готовит удар крупными силами во фланг советским войскам, выдвинувшимся к Одеру. Учитывая эту угрозу, мы в первых числах февраля произвели значительное усиление своего левого фланга, с тем чтобы можно было своевременно оказать помощь 1-му Белорусскому фронту. Сюда была переброшена 49-я армия, выведенная из боя на правом крыле. Сюда же подтянули 330-ю и 369-ю стрелковые дивизии, ранее находившиеся во фронтовом резерве. 3-й гвардейский кавалерийский корпус с правого крыла был переброшен на левый фланг, оставаясь в резерве фронта. Произведена была и перегруппировка артиллерий: на левое крыло мы перевели две артиллерийские дивизии прорыва, одну дивизию и три отдельные бригады тяжелой реактивной артиллерий, две истребительно-противотанковые бригады, две корпусные артиллерийские бригады, две зенитные артиллерийские дивизии и другие части…

Выяснился к тому времени и состав вражеской группировки, противостоящей нашему фронту. Здесь были соединения 2-й немецкой полевой армии — две танковые, четырнадцать пехотных дивизий, четыре пехотные бригады, две боевые группы, четыре отдельных полка пехоты, пятнадцать отдельных пехотных батальонов. В общей сложности они насчитывали около 230 тысяч солдат и офицеров, 700 танков и самоходных орудий, 300 бронетранспортеров, 20 бронепоездов, 3360 орудий и минометов (без орудий береговой обороны и фортов) и более 300 боевых самолетов различного назначения. К тому же можно было ожидать, что гитлеровцы смогут перебросить сюда еще до пяти пехотных дивизий из Курляндии. По имевшимся у нас разведывательным данным, части 126, 290, 225 и 93-й пехотных дивизий из группы армий «Курляндия» уже были в пути. Штаб 1-го Белорусского фронта сообщил нам, что перед его правым крылом, обращенным на север, действуют войска 11-й армии противника в составе восьми пехотных, трех моторизованных, четырех танковых и одной авиаполевой дивизий, двух танковых бригад и четырех отдельных танковых батальонов со средствами усиления — около 200 тысяч солдат и офицеров, 700 танков и самоходных орудий, 2500 орудий и минометов и до 300 самолетов.

Эти сведения о противнике, подтверждавшиеся различными видами разведки и показаниями многочисленных пленных, позволяли сделать вывод, что у врага в Восточной Померании значительные силы, которые с каждым днем могут увеличиваться…

Бои становились все тяжелее. К 19 февраля 65, 49 и 70-я армии смогли оттеснить противника на север и северо-запад всего от 15 до 40 километров, достигнув рубежа Мене, Черек, Хойнице. Здесь наши войска вынуждены были остановиться. 1-й Белорусский фронт тоже не смог продвинуться дальше, Его соседний с нами 2-й гвардейский кавалерийский корпус был остановлен на рубеже Ландск, Редериц. 1-я армия Войска Польского сражалась на рубеже Дойч, Фульбек, Каллке. В тылу этих войск шла борьба с вражескими частями, окруженными в Шнайдемюле и Познани. Положение на севере оставалось прежним: противник прочно удерживал Померанию.

Меня вызвал к ВЧ начальник Генерального штаба A.M. Василевский, проинформировал о намерении командующего 1-м Белорусским фронтом Г.К. Жукова перейти в наступление против восточно-померанской неприятельской группировки, с тем чтобы ликвидировать нависшую над его флангом угрозу, и спросил меня, как намерен действовать 2-й Белорусский в данном случае, Я высказал соображение, что нам было бы весьма желательно наносить главный удар на нашем левом фланге, совместив его с главным ударом войск соседа...

Александр Михайлович сказал, что именно так и он представляет себе ход будущей операции, а позвонил, чтобы узнать мое мнение. Со своей стороны я высказал пожелание, чтобы удар наносился войсками обоих фронтов одновременно. Василевский обещал это предусмотреть. Вариант совместного удара войск двух фронтов по центру восточно-померанской группировки был кардинальным решением задачи ликвидации нависшей на севере угрозы и ускорял начало Берлинской операции».

Вспоминает генерал армии С.М. Штеменко: «Последнюю кампанию войны с гитлеровской Германией с самого начала предполагалось осуществить в два этапа. На первом этапе активные действия должны были продолжаться прежде всего на старом, если можно так выразиться, направлении — южном фланге советско-германского фронта в районе Будапешта. Перелом здесь рассчитывали создать выводом в междуречье Тиссы и Дуван в район южнее Кечкемета основных сил 3-го Украинского фронта. Они могли содействовать оттуда 2-му Украинскому фронту ударами на северо-запад и запад. Мы надеялись, что войска этих двух фронтов при тесном взаимодействии получат возможность наступать в высоких темпах и через 20–25 дней достигнут рубежа Банска-Бистрица, Комарно, Надьканижа, а еще через месяц, в конце декабря, выйдут на подступы к Вене, У нас не было сомнений в том, что неотвратимая угроза разгрома южного фланга заставит немецкое командование перебрасывать сюда дополнительные силы с берлинского направления, а это, в свою очередь, создаст благоприятные условия для продвижения наших главных сил — тех фронтов, которые располагались к северу от Карпат. Генштаб верил, что к началу 1945 года Красная Армия в нижнем течении Вислы достигнет Бромберга, возьмет Познань, овладеет рубежом Бреславль, Пардубице, Йиглава и Вена, то есть продвинется от линии своего октябрьского расположения на 120–350 километров. После этого начинался второй этап кампании, в итоге которого Германия должна была капитулировать.

… 1 февраля 1945 года войска 5-й ударной, а вслед за ней и 8-й гвардейской армий 1-го Белорусского фронта совершили бросок на западный берег Одера и частью сил захватили небольшие плацдармы в районе крепости Кюстрин. Сама крепость осталась, однако, в руках противника. Южнее на Одер вышла 69-я армия, в полосе которой, близ Франкфурта, немцы, в свою очередь, удерживали плацдарм. Достигла Одера и 33-я армия. Далее следовал небольшой разрыв, а затем уступом к югу позиции по Одеру занял соседний 1-й Украинский фронт. На этом рубеже советские войска были остановлены. Оперативное положение складывалось для нас неблагоприятно. Вперед выдвинулся 1-й Белорусский фронт, рвавшийся на Берлин, но не способный в данный момент овладеть им. На берлинском направлении он имел фактически только четыре общевойсковые и две танковые армии в ослабленном составе. Помимо больших боевых потерь две из них (8-я гвардейская и 69-я) вынуждены были оставить часть сил для борьбы с окруженным гарнизоном Познани, а одна (5-я ударная) наряду с наступлением на Берлин продолжала осаду Кюстрина.

Остальные свои общевойсковые армии маршалу Г.К. Жукову пришлось повертывать на север в направлении Восточной Померании, где противник накапливал значительные силы и оказывал ожесточенное сопротивление нашим войскам по мере их продвижения через Польшу, Постепенно у 1-го Белорусского фронта образовался растянутый на сотни километров фланг. Обеспечивали его 3-я ударная, 1-я польская, 47-я и 61-я армии. Притом и у них часть сил была отвлечена на борьбу с окруженными немецкими войсками в Шнайдемюле и других населенных пунктах. Растянутость фланга не давала возможности создать достаточно мощную ударную группировку на главном направлении, а нарастающее сопротивление противника таило угрозу прорыва его к нам в тыл. Угроза эта становилась еще более реальной потому, что между 1-м и 2-м Белорусскими фронтами существовал громадный и почти ничем не обеспеченный разрыв,.,

В сложившейся обстановке немцы могли перехватить у нас инициативу и сорвать задуманную операцию. Они внимательно следили за нашими действиями и еще в конце января, когда мы принимали решение о безостановочном наступлении на Берлин, уже приступили к осуществлению некоторых важных контрмер. На Одер, где оборонялись главные силы 9-й армии, были двинуты несколько офицерских школ и резервные соединения. Оборона берлинского направления в целом поручалась ведомству СС, а сам Гиммлер назначался командующим вновь созданной группой армий «Висла». Первоначально в состав этой группы вошли 9-я и 2-я армии…

Возможности противника по наращиванию сил на важнейших стратегических направлениях, в том числе на берлинском, этим, однако, не исчерпывались. На Крымской конференции руководителей трех великих держав 4 февраля 1945 г. такие данные:

«а) На нашем фронте уже появились: из центральных районов Германии — 9 дивизий, с западноевропейского фронта — 6 дивизий, из Италии — 1 дивизия. Всего — 16 дивизий.

б) Находятся в переброске: 4 танковые дивизии, 1 моторизованная дивизия. Всего — 5 дивизий.

в) Вероятно, будут еще переброшены до 30–35 дивизий (за счет западноевропейского фронта, Норвегии, Италии и резервов, находящихся в Германии).

Таким образом, на нашем фронте может дополнительно появиться 35–40 дивизий».

Если учесть, что многие из этих дивизий противник пополнил личным составом до нормы, а наши дивизии в среднем насчитывали тогда по 4000 человек, если учесть все те трудности, какие испытывали мы с подвозом боеприпасов, горючего и других материальных средств, а также временное господство в воздухе немецкой авиации, становится совершенно очевидным, почему для нас стало невозможным продолжение безостановочного наступления на Берлин. Это было бы преступлением, на которое, естественно, не могли пойти ни советское Верховное Главнокомандование, ни Генеральный штаб, ни командующие фронтами.

…Одновременно с данными о крупных перегруппировках неприятельских войск Генеральный штаб получил сведения о намерении немецко-фашистского командования воспользоваться невыгодным при обороне положением выдвинувшихся вперед армий 1-го Белорусского фронта и отсечь их встречными ударами на юг — из района Арнсвальде в Померании и на север — с рубежа Глогау — Губен в Силезии. Теперь известно, что этот план отстаивался начальником Генерального штаба сухопутных сил Германии Г. Гудерианом и должен был проводиться с молниеносной быстротой, пока мы не подтянули сюда достаточно крупных сил. Уже в последних числах января противник вел практическую работу по согласованию действий войск, привлекавшихся для осуществления такого замысла…

В первую очередь следовало сорвать вражеские планы встречных ударов из Восточной Померании и Силезии, быстрее нанести поражение немецко-фашистским войскам, сосредоточенным на флангах. Частными операциями 1-го Белорусского фронта решить такую задачу было немыслимо. Тут требовалось сочетание усилий трех фронтов: 2-го Белорусского, 1-го Белорусского и 1-го Украинского. Практически предусматривалось уже 8 февраля начать операцию 1-го Украинского фронта, в ходе ее разгромить очень сильную группировку противника в Нижней Силезии и тем самым снять угрозу флангового удара с этого направления. Так же незамедлительно 2-й Белорусский фронт должен был повернуть в Восточную Померанию, разгромить там 2-ю немецкую армию и выйти к портам Балтийского моря. Наконец, главным силам 1-го Белорусского фронта, в том числе его танковым армиям, надлежало обрушиться против нависшей над его флангом штаргардской группировки.

Такой план вполне соответствовал задачам момента и был принят Ставкой.

Вспоминает генерал-лейтенант К.Ф. Телегин:

«В.И, Чуйков утверждает о возможности наступления на столицу Германии в феврале 1945 года.

На мой взгляд, продолжение наступления на Берлин без оперативной паузы означало бы полное игнорирование опасности сильного удара противника по обнаженному правому флангу 1-го Белорусского фронта из Восточной Померании. Группа армий «Висла» представляла собой серьезную и опасную силу, с которой никак нельзя было не считаться. Без ликвидации этой угрозы на слабо прикрытом фланге, имевшем к тому же большой разрыв со 2-м Белорусским фронтом, нечего было и думать о наступлении на Берлин. Как мне припоминается, Ставка согласилась с предложением командования фронта форсировать подготовку удара на Берлин силами центра и левого крыла. Но после того как выяснилось, что сил 2-го Белорусского фронта явно недостаточно, а группа «Висла» начала теснить наши правофланговые армии, нам пришлось повернуть на север две танковые армии, кавалерийские корпуса, переключить туда полностью 3-ю ударную армию и 1-ю армию Войска Польского. Объединенными силами двух фронтов опасность была устранена, Померания очищена. По существу, это означало ликвидацию целого вражеского фронта на участке от Одера до Данцига. Только после этого были созданы благоприятные условия для Берлинской операции.

Стоит только вдумчиво взвесить все эти факты, чтобы убедиться, что безостановочное наступление 1-го Белорусского фронта в феврале 1945 года означало бы, по существу, опрометчивое движение в расставленную противником ловушку. Нельзя забывать и о политических аспектах обстановки. Не секрет, что любая наша неудача на фронте неизбежно облегчала бы возможность сговора гитлеровцев с реакционными кругами наших западных союзников против Советской страны.

… Помню один из нечастых в те горячие дни наших обстоятельных разговоров с Г.К. Жуковым. Разговор этот произошел в самом начале февраля, когда фронт стабилизировался, все попытки противника ликвидировать захваченные нашими войсками плацдармы были отбиты и назрела необходимость решения вопроса о дальнейших действиях.

Г.К. Жукова я застал в его рабочем кабинете. Георгий Константинович сидел за столом, склонившись над картой Европы непривычно мелкого масштаба. На эту карту были аккуратно нанесены все линии советско-германского фронта и положение союзных войск. Уловив мой несколько удивленный взгляд, Жуков расправил лист карты ладонями своих крепких рук и, чуть заметно усмехнувшись, произнес:

— Иногда обзор с большой высоты открывает многое из того, чего не увидишь, разглядывая то же самое в упор.

Пригласив занять место рядом, Г.К. Жуков придвинул карту ближе, в мою сторону, провел тупым концом карандаша по линии правого фланга нашего фронта — фланга, полностью повернутого на север и, как мне было известно, ощутимо растянутого.

— О чем свидетельствует вот эта вмятина от Штаргардта до Дойч-Кроне? О чем предупреждает?

— Ну... — несколько озадаченный и необычностью масштаба карты, и вопросом, в котором таился какой-то вывод, хотя и угадываемый, но не до конца понятный мне. — По первому впечатлению — о намерении противника использовать растянутость нашего ослабленного фланга… — начал я.

— Вот именно! — подтвердил Георгий Константинович и, переводя мысль на язык графики, синим карандашом решительно прочертил на карте жирную линию, отсекающую выступ, образованный вклинением наших войск, вышедших к Одеру. — Вот что практически повисло над всеми нашими намерениями! Мы считаем количество войск противника в Берлине, куда готовы ломиться без оглядки по сторонам, а главные силы противника вот здесь зависают над нашим правым флангом и только ждут, когда мы приведем в действие свой план штурма Берлина. Тогда они нам и врежут по горбу!

Меня, признаюсь, удивил не несколько возбужденный тон и не выбор выражений…

Удивила та самокритичная откровенность, с которой он, в сущности, признавался в том, что ориентировка войск на намеченный захват Берлина была по меньшей мере не лучшим образом продумана.

— И ты знаешь, — доверительно раскрываясь (что бывало, прямо скажем, нечасто), Жуков как-то легко и незаметно переходил на «ты», — меня поначалу даже удивило некоторое несоответствие в расстановке сил у противника. Мы ведь не скрываем того, что намерены в ближайшее время войти в Берлин. Почему же там, как свидетельствуют данные разведки, не в пример меньше сил по сравнению с теми, что нависли над нашим правым флангом?..

Решил я без всяких поддавков сыграть за противника! Что должен он по логике сделать, если мы сейчас развернем наступление на Берлин? Очевидно, подготовить на каждом километре пути наступающих войск сильные оборонительные укрепления. А когда наступающие войска втянутся, израсходуют на промежуточных рубежах значительную часть своих сил и средств — ударить с севера в их, то есть в наш, тыл, отрезать наступающую группировку от баз снабжения и раздавить ее одновременным ударом с фронта и тыла, может быть, даже попытаться окружить на самом пороге своего разгрома, затянуть окончание войны, добиться переговоров с нашими союзниками, искать пути к выходу из войны с наименьшими потерями. Вот что затеял противник, по моим соображениям!

Я слушал Жукова и невольно вспоминал, как два года назад генерал В.В. Крюков со своей конно-механизированной группой в наступлении под Курском зимой 1943 года устремился в глубину обороны противника и как потом войска целой армии выручали нерасчетливо увлекшегося командира корпуса, как генерал П.И. Батов почти год спустя ухитрился повторить подобный маневр под Паричами в Белоруссии. Его тоже выручили, хотя и ценой потери Паричей, но фронт восстановили,

Теперь нечто подобное вполне могло повториться в масштабе фронта буквально у стен столицы практически поверженного фашистского рейха!»

Вспоминает генерал-лейтенант И.Л. Антипенко:

«Нельзя не возразить тов. В.И. Чуйкову, который в своих воспоминаниях писал, что у нас было достаточно сил для продолжения Висло-Одерской операции вплоть до Берлина и взятия столицы фашистской Германии еще в феврале 1945 года. В то время наступать на Берлин при крайне ограниченных материальных ресурсах и отчаянном сопротивлении противника было бы крайне опрометчиво. Мы уже не говорим о других факторах внешнеполитического значения, с которыми нельзя было не считаться на этом завершающем этапе войны…

… Обеспеченность войск боеприпасами и горючим ко времени выхода их на Одер составляла 0,3–0,5 боекомплекта и 0,5 заправки. Этого хватило лишь для ведения боев за захват и удержание плацдармов на Одере. А в это время усилились контратаки противника на Кюстринском плацдарме, отбивая которые мы несли большие потери. Говорить, что в этой ситуации надо было идти безостановочно на Берлин, чтобы взять его 10–12 февраля, — по меньшой мере легкомыслие. Между тем теперь, спустя 20 с лишним лет, пытаются утверждать (журнал «Октябрь», № 4 за 1964 год, воспоминания В.И. Чуйкова «Конец Третьего рейха»), что командующий фронтом допустил ошибку, не двинув свои войска с ходу прямо на Берлин. Но разве можно было не считаться с угрозой с севера и состоянием тыла?

«Надо было рискнуть». Но военное искусство в том и заключается, чтобы уметь отличать умный риск от авантюры…

Тыловая обстановка далеко не благоприятствовала немедленному движению наших войск на Берлин, Еще менее отвечала этому оперативно-стратегическая обстановка в связи с задержкой выхода войск 2-го Белорусского фронта на Одер и медленным продвижением на запад войск 1-го Украинского фронта. Движение войск 1-го Белорусского фронта за Одер с необеспеченными флангами могло привести лишь к компрометации грандиозного наступления советских войск в январе 1945 года.

По словам того же мемуариста, берлинцы к февралю 1945 года морально вполне якобы созрели для свержения Гитлера — лишь был бы дан толчок извне. Но вряд ли подобные рассуждения имеют под собой почву. Упорство, с которым сражались гитлеровцы до последнего часа войны, хорошо известно. В боях за Берлин наши две армии — 8-я гвардейская и 5-я ударная — потеряли 25 процентов личного состава. О таком же упорстве свидетельствует многодневная борьба окруженных гарнизонов в Познани и Шнайдемюле.

От огульного и преждевременного наступления войск 1-го Белорусского фронта на Берлин нас удержала дальновидность и предусмотрительность Ставки Верховного Главнокомандующего, с одной стороны, и реальное понимание обстановки командованием фронта — с другой..»,

Вспоминает маршал бронетанковых войск М.Е. Катуков:

«Итак, Висло-Одерская операция завершилась. В результате стремительного наступления советских войск в стратегическом фронте фашистской Германии на востоке образовалась брешь. На западном берегу Одера наши войска захватили несколько важных плацдармов. Казалось, путь на Берлин открыт. Еще один удар, и можно завершить разгром фашизма, и страны Европы обретут наконец долгожданный мир.

Насколько мне известно, сначала Ставка и командование фронта, используя успех, намеревались овладеть Берлином после кратковременной подготовки. Но все же дальнейшее наступление на Берлин пришлось временно отложить. И вот по каким соображениям. Во-первых, тылы нашего фронта отстали; во-вторых, за спиной у нас еще не сложили оружия гарнизоны осажденных городов Шнайдемюль, Познань, Кюстрин, Бреслау. И самое главное — в начале 1945 года гитлеровское командование начало сколачивать в Восточной Померании сильную группировку, во главе которой фюрер поставил своего наиболее фанатичного последователя рейхсфюрера СС Гиммлера. Нетрудно было разгадать замысел руководителей вермахта. Они намеревались ударить по правому флангу вырвавшегося вперед 1-го Белорусского фронта, перерезать его тыловые коммуникации и тем самым сорвать наступление на Берлин».

Итак, читатель получил возможность ознакомиться с различными точками зрения в оценке решения Ставки ВГК завершить Висло-Одерскую операцию в первых числах февраля 1945 года.

Мнение маршала В.И. Чуйкова: 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты могли и должны были без какой-либо оперативной паузы развернуть наступление на Берлин. Отказавшись от этого, Ставка ВГК, генеральный штаб, командующие войсками фронтов допустили просчет в оценке обстановки, возможностей советских войск, действовавших на берлинском направлении.

Представляется, что оппоненты маршала В.И. Чуйкова довольно убедительно обосновали правомерность и целесообразность принятого Ставкой БГК решения. Рассуждения о возможности наступления на Берлин в феврале 1945 года остаются предположениями, пожеланиями, не проверенными практикой. Известно, что история не терпит сослагательного наклонения, а основывается на фактах. Факты же свидетельствуют, что только после завершения Восточно-Померанской, Нижне- и Верхне-Силезской операций советские войска сумели успешно провести Берлинскую операцию.

Завершая рассмотрение поднятого вопроса, хотелось бы отметить, что поставлен он не случайно. Дело в том, что в наши дни точку зрения В.И. Чуйкова поддерживают отдельные историки, особенно зарубежные, делая на этой основе различные военно-политические выводы, противоречащие исторической правде, по сути дела, фальсифицируют историю.