2008_25 (573)

ПРАВДА ИЗ МОГИЛ

Российские и немецкие историки оспорили цифры военных потерь гитлеровской коалиции. До сих пор все исследователи опирались на пропагандистскую статистику ведомства Геббельса. При этом количество известных немецких могил только на территории бывшего СССР вдвое превышает официальные данные.

Данные новых исследований по истории Второй мировой войны приводит РБК daily. Несмотря на значительный срок, прошедший после окончания Второй мировой войны, есть страны, которые до сих пор не смогли подсчитать свои демографические потери. И, как это ни странно, в их число входит Германия. В отличие от России, чьи историки, казалось бы, вдоль и поперек испахали тему потерь в Великой Отечественной войне, немцы считают своих погибших только по геббельсовской статистике военной поры. Причем эти данные настолько занижены, что количество известных немецких могил на территории Советского Союза превышает их почти в полтора раза.

Столь невероятная ситуация сложилась по нескольким причинам, главная из которых — проигрыш Германии в войне и разделение страны на две независимые друг от друга части. Огромное количество архивов было разделено между ФРГ и ГДР, и исследователи долгое время не имели возможности объединить поиски. Кроме того, в рядах вермахта кроме немцев служили представители других стран, на тот момент присоединенных к Третьему рейху и не учитывающихся современными авторами.

Информация о потерях в Германии поступала сразу из трех источников. Действующие на Восточном фронте войска не всегда принадлежали только сухопутным силам. Вместе с ними воевали дивизии ВВС и ВМФ, и личный состав инспектировался в них уже другими ведомствами. Затем через генеральные штабы данные складывались и озвучивались официальной пропагандой.

«Не секрет, что они нередко занижались властями, — сообщил РБК daily директор Института российской истории РАН, член-корреспондент РАН Андрей Сахаров. — Ими оперировала геббельсовская пропаганда, и вся беда состоит в том, что даже сейчас, после войны, историкам приходится обращаться к этим цифрам, потому что многие архивы были просто уничтожены».

Погибшими гитлеровцы считали чуть больше 2,5 млн. своих соотечественников. Хотя только количество известных могил на территории СССР составляет более 3,2 млн. И в последние годы благодаря деятельности поисковых групп их число значительно выросло и по косвенным оценкам приближается к 4 млн. Кроме того, в число официальных погибших не входят немцы, убитые в 1945 году. А именно за последние четыре месяца войны прошли самые кровавые для сухопутных сил Германии бои, и информация о потерях в них исчисляется лишь косвенно. Так, в трудах историка Буркхарта Мюллера-Гиллебранда, бывшего генерал-майора вермахта, в январе-мае 1945 года на Восточном фронте было потеряно пропавшими без вести или взятыми в плен 1,5 млн. человек. По данным советского Генерального штаба, изложенным в работах комиссии Минобороны и Российской академии наук под руководством Григория Кривошеева, за период с 1 января по 9 мая 1945 года было взято в плен 1,94 млн. человек. После 9 мая на Восточном фронте капитулировали еще 1,284 млн. военнослужащих. Количество убитых немцев описывается в этот период лишь гипотетически.

«Основываясь на этих данных, военные историки сделали вывод, что количество немецких погибших на Восточном фронте переваливает за 4 млн.», — сообщает Татьяна Бушуева. «Но результаты эти отнюдь не достоверны, потому как не учитывают очень многие моменты, такие как невозможность доверия официальной пропаганде как советской, так и германской. Многим известны рассказы жителей, что после боев огромное количество немцев хоронили в общих ямах. О каком учете могил можно вести речь, когда местное население, уставшее от зверств нацистов, выказывало свое презрение трупам оккупантов», — отметила эксперт.

Помимо этого вместе с немцами воевали и дивизии из других стран, и наиболее многочисленные — из Венгрии и Румынии. Вместе с ними, исходя из официальных данных, гитлеровская коалиция на Восточном фронте потеряла более 5 млн. человек убитыми. Однако, к примеру, генерал армии доктор исторических наук Махмут Гареев приводит цифру 7 млн. Исчисление проводится достаточно простым, но эффективным способом. Через ряды вооруженных сил Германии за годы войны прошли 21,2 млн. человек. Если взять известное количество погибших на Восточном фронте (более 4 млн.), прибавить к ним павших на других фронтах (1,4 млн.), переданных в промышленность (2 млн.), уволенных по ранению, болезни, осужденных, дезертиров и т. д. (2,5 млн.) и плененных (около 3 млн.), а также оставшихся в вермахте на момент капитуляции (4,8 млн.), получим цифру участвовавших в войне немцев 18 млн. человек. Неучтенными как раз остаются еще 3 млн. человек, и скорее всего эти люди пали в боях с Красной Армией на территориях СССР, Польши и др. государств. Тем самым более-менее правдоподобные демографические потери германской армии составляют более 7 млн. человек и около 8 млн. вместе с союзниками. Но это лишь косвенные цифры.

«Для сравнения: Красная Армия понесла убитыми и умершими в госпиталях 6,1 млн., плюс 2,5 млн. пленных были затравлены гитлеровцами в концлагерях. Всего 8,6 млн. военнослужащих», — рассказл РБК daily ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН Владимир Невежин. Остальные потери СССР, составляющие 18 млн. человек, приходятся на мирное население оккупированных территорий, пострадавшее в результате массового фашистского геноцида. То есть всего мы потеряли в войне около 27 млн. человек.

http://novchronic.ru/

КТО ЖЕ ВИНОВЕН В ТРАГЕДИИ?

22 июня 1941 года нацистская Германия всей мощью своих и союзных ей войск обрушилась на Советский Союз. За первые пять месяцев войны вермахту удалось оккупировать громадные территории СССР, на которых проживало около 40 % населения и производилось до половины промышленной продукции страны. Безвозвратные потери Красной Армии к началу декабря 1941 года составили 2,8 миллиона человек, а санитарные потери 1,1 миллиона человек. Это была катастрофа общенационального масштаба, и поэтому вполне закономерен вопрос: кто виноват и что можно было бы сделать, чтобы, если уж не предотвратить, то, по крайней мере, уменьшить размеры постигшей нашу страну трагедии.

Начиная со времени хрущевского разоблачения культа личности Сталина, в общественное сознание нашего народа был внедрен миф о том, что виной чуть ли не всех бед, свалившихся на СССР в 1941 году, была позиция Сталина, который якобы уверовав в свою гениальность, просто не позволил военным вовремя провести мобилизацию и во всеоружии встретить нацистских агрессоров на наших западных границах. Достаточно ясно эту позицию советского генералитета выразил в своих воспоминаниях маршал Жуков:

«В этих сложных условиях стремление избежать войны превратилось у И. В. Сталина в убежденность, что ему удастся ликвидировать опасность войны мирным путем. Надеясь на свою “мудрость”, он перемудрил себя и не разобрался в коварной тактике и планах гитлеровского правительства».

Аналогичную оценку можно найти в сотнях статей и книг, посвященных первым дням ВОВ. Так, например, в своих мемуарах Микоян пишет:

«Сталину не хотелось войны, и это свое нежелание, эту свою концепцию он возводил в факт, в который верил и которого неуклонно придерживался несмотря на то, что этот факт шел вразрез с реальной обстановкой. Мы пытались переубедить его, но это было невозможно…

Он, конечно, принимал те меры, которые он считал необходимыми. Но он исходил из того, что ранее 1943 г. Гитлер не начнет войну».

В результате эта явно предвзятая оценка деятельности Сталина перекочевала практически во все советские учебники по истории, и со временем легенда о неверии Сталина, что Гитлер может напасть на СССР, усилиями многочисленных пропагандистов КПСС стала уже восприниматься как непреложная истина.

Так считал ли Сталин, что Гитлер может напасть на СССР в 1941 году?

Однозначный ответ на этот вопрос весьма не прост. Дело в том, что любая версия, объясняющая мотивацию действий Сталина в последние мирные месяцы, должна была бы базироваться на документальной основе. Однако в открытом обращении в настоящий момент еще нет документов, которые однозначно могли бы ответить на поставленный вопрос. Поэтому для объяснения соответствующих действий Иосифа Виссарионовича при любом варианте их интерпретации неизбежно приходится опираться на косвенные доказательства и свидетельства очевидцев, учитывая при этом, что показания свидетелей порой могут быть далеки от истины как в силу их пристрастности или ангажированности, так и простой забывчивости авторов. Ведь мемуары, как правило, писались спустя много лет после описываемых в них событий

Тем не менее, бесспорным является тот факт, что практически сразу же после окончания польской кампании 1939 года в СССР началась очень напряженная деятельность, направленная на повышение обороноспособности страны.

За счет присоединения к СССР ряда территорий и республик западная граница страны была существенно отодвинута на запад. Численность РККА с конца 1939 года и до начала войны практически удвоилась. За этот период дополнительно открылось 77 военных училищ. Военная промышленность освоила и запустила в серию целый ряд новейших образцов танков, самолетов, артиллерийских систем. На территориях, вошедших в состав СССР, было развернуто строительство оборонительной линии «Молотова». Генеральный штаб РККА разработал новый мобилизационный план, а также план развертывания вооруженных сил СССР на случай начала войны, в котором Германия прямо была указана как наш главный вероятный противник.

Все это говорит о том, что Сталин не верил в миролюбие Гитлера и упорно готовился к неизбежной схватке с нацизмом. Тем не менее, он вполне резонно считал, что в 1940 году немцы не могли напасть на СССР, поскольку в это время они еще не закончили войну на Западе. Конечно, после поражения Франции сухопутного фронта в Западной Европе фактически уже не существовало. И, тем не менее, воздушная война, морская блокада, а также сражения, происходившие в Северной Африке, требовали от Германии и ее экономики большого напряжения сил. Кроме того, управление оккупированными странами и возможность высадки английского десанта на северном побережье Франции приводили к необходимости содержать в Западной Европе более полусотни дивизий вермахта.

Тот факт, что в 1940 году нацисты так и не посмели напасть на СССР, давал Сталину определенную надежду на то, что до тех пор, пока Гитлер не разделается с Великобританией, он не отважится развязать большую войну на Востоке. Однако саму возможность немецкой агрессии в текущем году Иосиф Виссарионович в начале 1941 года, в принципе, не отрицал, тем не менее считая, что, скорее всего, она начнется только в следующем, 1942 году. Об этом, в частности, свидетельствует в своих мемуарах маршал Мерецков, описывая разговор со Сталиным, состоявшийся у него в начале февраля 1941 года:

«И.В. Сталин заметил, что пребывать вне войны до 1943 года мы, конечно, не сумеем. Нас втянут поневоле. Но не исключено, что до 1942 года мы останемся вне войны».

Резкое изменение позиции Сталина по вопросу о возможных сроках начала войны произошло только 6 апреля, после нападения немцев на Югославию. Об этом говорит как беспрецедентная реакция Сталина на само известие о нацистской агрессии против Белграда и последовавшая после этого отчетливая смена характера отношений СССР с Германией, так и срочно предпринятые в мае-июне крупномасштабные оборонительные мероприятия по подготовке к отражению немецкого вторжения.

Для того чтобы убедиться в изменении позиции Сталина в этом вопросе, достаточно сравнить агрессивную напористость советской внешней политики по отношению к Германии, которую СССР демонстрировал до 6 апреля, с политикой непровоцирования Гитлера, характерной для Кремля в последующие до начала войны месяцы.

Впрочем, судите сами. В июне 40-го Сталин потребовал у Румынии не оговоренную ранее в секретном протоколе советско-германского пакта Северную Буковину и вопреки возражениям Берлина оккупировал ее. В ноябре Молотов добивался от немцев безусловного соблюдения советских интересов в Финляндии, выразил недовольство немецкими гарантиями Румынии, сказав, что СССР продолжает претендовать и на Южную Буковину. Выразил претензии на сферу советских интересов в Болгарии, а наш генеральный штаб даже принял директиву о подготовке войны с Финляндией. Правда, она так и не была реализована, тем не менее такая возможность в принципе допускалась.

Вопреки предупреждениям Шуленбурга, Кремлем был подписан договор с Югославией, буквально взбесивший Гитлера. По воспоминаниям советского дипломата Новикова, у Сталина во время переговоров с югославами состоялся следующий диалог с Гавриловичем:

«Да, вы правы, — после короткой паузы ответил ему Сталин, — Гитлер сам не остановится. У него далеко идущие планы. Могу вам сказать, что нас немцы тоже запугивают, только мы их не боимся.

— А известно ли вам, господин Сталин, — спросил Гаврилович, — о слухах, будто Германия собирается напасть в мае на Советский Союз?

— Пусть попробует, — ответил Сталин. — Нервы у нас крепкие. Мы не хотим войны. Поэтому мы и заключили с Гитлером пакт о ненападении. Но как он его выполняет? Знаете ли вы, какие силы немцы придвинули к нашим границам?»

Таким образом, до 6 апреля Сталин действительно воспринимал действия Гитлера только лишь как запугивание Кремля, поскольку по-прежнему считал, что до окончания войны с Англией фюрер вряд ли решится напасть на СССР. Поэтому и договор с Белградом он предполагал использовать лишь в качестве меры, направленной на ответное запугивание нацистов. Все кардинально изменилось после того, как выяснилось, что Гитлер глубоко плюет на наши предупреждения и, следовательно, его действия по сосредоточению немецких дивизий на советских границах уже в 1941 году надо воспринимать, как вполне реальную угрозу существованию СССР. Нацистская агрессия против Югославии для Сталина явилась буквально шоком, в результате он совершает беспрецедентный поступок, отменяет уже намеченный дипломатический прием в честь подписания договора.

Сразу после этого Сталин существенно корректирует внешнюю политику СССР, а это явно противоречит мифу о том, что Иосиф Виссарионович якобы уверовал в собственную непогрешимость и на него не действуют никакие доводы. Больше никаких вызовов Москва Гитлеру не бросает, а демонстрирует подчеркнуто лояльную позицию по отношению к Берлину. При этом Кремль официально даже не выражает протеста против новой немецкой агрессии. Никакой помощи Белграду Москва так и не оказала, 8 мая разорвала дипломатические отношения с Югославией, 3 июня с Грецией, а 13 мая заявила об установлении дипломатических отношений с пронацистским режимом Ирака. В ходе проходивших в мае в Анкаре советско-германских консультаций по Ближнему Востоку советская сторона подчеркнула готовность учитывать германские интересы в этом регионе.

В конце мая Москва довела до сведения румынского правительства, что «готова решить все территориальные вопросы с Румынией и принять во внимание определенные пожелания относительно ревизии [границ], если Румыния присоединится к советской политике мира». Больше о Южной Буковине Сталин даже и не заикался. Но со стороны Бухареста никакого ответа так и не последовало.

Таким образом, экстраординарность поступка Сталина 6 апреля и последующее резкое изменение характера отношений с Германией свидетельствует о том, что после нацистской агрессии в Югославии советский лидер всерьез стал рассматривать возможность нападения немцев на СССР уже в 41-м году. Однако возможность реализации такого варианта событий он связывает с предположением о наличии секретной договоренности относительно заключения мира между Лондоном и Берлином, поскольку по-прежнему не верит, что Гитлер решится начать войну на два фронта.

А надо сказать, что формированию такой позиции у Сталина в немалой степени способствовал английский посол в Москве Криппс, который намеренно распространял сведения о возможности заключения мирного договора между Англией и Германией. Так, например, в своем меморандуме советскому правительству от 18 апреля Криппс писал:

«Не исключена возможность, если война затянется надолго, что у Великобритании (особенно у некоторых кругов в Великобритании) возникнет соблазн закончить войну путем некоего урегулирования на основе вроде той, какую недавно вновь предлагал кое-кто в Германии, а именно: Западная Европа вернется в прежнее состояние, тогда как Германии не будут мешать расширять ее жизненное пространство на восток. Такое предложение может найти отклик и в Соединенных Штатах Америки.

В этой связи стоит напомнить, что В СОХРАНЕНИИ ЦЕЛОСТНОСТИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА БРИТАНСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО НЕ ЗАИНТЕРЕСОВАНО (выделено мной. — Ю.Ж.) непосредственно, как в сохранении целостности Франции и некоторых других западноевропейских стран».

Этот явно провокационный шаг английского посла имел своей целью заставить Москву отказаться от торговли с Германией:

«Английское правительство при современных отношениях между Германией и СССР имеет достаточные основания рассматривать СССР как канал и источник снабжения Германии, что это определяет характер отношений к СССР со стороны Англии».

Однако, выдвигая требования к СССР о прекращении снабжения Германии стратегическим сырьем и угрожая в противном случае заключением мира с нацистами, Лондон не только ничего не предлагал Москве взамен, но даже отказывался выполнять ее вполне справедливые требования по урегулированию ранее возникших противоречий между нашими странами. Поэтому меморандум Криппса был воспринят Кремлем как доказательство наличия сговора между Лондоном и Берлином, обеспечивающего Гитлеру свободу рук в войне против СССР.

6 мая Сталин был назначен Председателем Совета Народных Комиссаров СССР. Назначение нового главы советского правительства в критический период времени мог означать только одно — ужесточение проводившейся до этого политики, направленное на интенсификацию подготовки к отражению нацистской агрессии и противодействие созданию антисоветского англо-германского блока.

Вскоре после этого произошло совершенно фантастическое событие, подтвердившее худшие предчувствия Сталина. 10 мая заместитель Гитлера по партии Гесс совершил свой знаменитый перелет в Англию, что было воспринято в Кремле как новое доказательство готовности Запада заключить мир с Гитлером. Вот как в своих мемуарах Микоян описывает реакцию советского руководства на этот детективный вояж Гесса:

«Перелет первого заместителя Гитлера по руководству нацистской партией Гесса в Англию 10 мая 1941 г. вызвал большую тревогу у Сталина и у всех нас. Мы опасались, что Гесс договорится с англичанами и тогда немцы повернут против нас. Информация о том, с чем прилетел Гесс в Англию, была очень скудная, противоречивая. Вызывало беспокойство и то, что в Англии тогда были силы, которые могли пойти на сговор с Гитлером. А как будет вести себя правительство Черчилля, мы не знали».

В довершение ко всему прочему, 12 мая Шуленбург при встрече с Деканозовым тоже заявил о возможности скорого заключения англо-германского мирного договора:

«По его убеждению, никакая американская помощь Англии не в состоянии изменить чего-либо в тех более выгодных стратегических позициях, которые занимает Германия против Англии. Кроме того, по его мнению, недалеко то время, когда они (воюющие стороны) должны прийти к соглашению и тогда прекратятся бедствия и разрушения, причиняемые городам обеих стран».

Разумеется, в этой сложнейшей ситуации Сталин не мог игнорировать угрозу создания англо-германского союза.

Таким образом, по крайней мере, к середине мая Сталин был уже твердо убежден в том, что немецкой агрессии можно ожидать буквально в ближайшие месяцы. Эта его новая позиция видна, скажем, из директивы ГЛАВПУРА «О состоянии военно-политической пропаганды», в которой прямо говорилось, что война может начаться в любой момент:

«Международная обстановка крайне обострилась, военная опасность для нашей страны приблизилась, как никогда. В этих условиях ленинский лозунг «на чужой земле защищать свою землю» может в любой момент обратиться в практические действия…

В современной международной обстановке, чреватой всякими неожиданностями, переход от мирной обстановки к военной — это только один шаг. «Война может вспыхнуть неожиданно. Ныне войны не объявляются. Они просто начинаются» (Сталин)».

В соответствии с этой директивой в последние мирные дни о возросшей угрозе войны стали уже открыто говорить с партийных трибун. Об этом, например, пишет начальник штаба 4-й армии ЗапОВО полковник Сандалов в своей книге «Боевые действия войск 4-й армии в начальный период Великой Отечественной войны»:

«19 июня, состоялся расширенный пленум областного комитета партии, в котором участвовало большое число армейских политических работников. На пленуме первый секретарь обкома тов. Тупицын обратил внимание на напряженность международной обстановки и ВОЗРОСШУЮ УГРОЗУ ВОЙНЫ (выделено мной. — Ю.Ж.). Он призывал к повышению бдительности, но одновременно указал, что по этому вопросу не нужно вести открытых разговоров и проводить какие-либо крупные мероприятия, которые могут быть замечены населением».

Кроме того, степень озабоченности Сталина возможностью скорого конфликта с нацистской Германией хорошо просматривается из того факта, сколько времени он уделял в том или ином месяце обсуждению чисто военных вопросов с руководством НКО. С января по май на совещания с наркомом обороны и его заместителями, включая начальника Генштаба и его первого заместителя, Сталин тратил от 10 до 13 часов в месяц. А только за 21 день июня на совещания с военным руководством страны у Сталина ушло более 22 часов.

Какие же ответные меры были приняты военным и политическим руководством страны в связи с возрастанием опасности нацистской агрессии?

Все это прекрасно видно из майских планов прикрытия, где в явном виде было прописано, что мобилизация, сосредоточение и развертывание войск приграничных округов будут проходить на фоне приграничных боев с еще только сосредоточивающейся у наших границ группировкой противника:

«Задачи обороны:

1. Не допустить вторжения как наземного, так и воздушного противника на территорию округа.

2. Упорной обороной укреплений по линии госграницы прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа.

3. Противовоздушной обороной и действиями авиации обеспечить нормальную работу железных дорог и сосредоточение войск.

4. Всеми видами разведки округа своевременно определить характер сосредоточения и группировку войск противника.

5. Активными действиями авиации завоевать господство в воздухе и мощными ударами по основным железнодорожным узлам, мостам, переправам и группировкам войск нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника».

При этом за первые 15 дней мобилизации предполагалось израсходовать всего только три боекомплекта боеприпасов. А ведь мобилизационные планы не исключали того, что война может начаться практически одновременно с объявлением мобилизации. Таким образом, начальный период войны представлялся советскому Генштабу как период сравнительно локальных малоинтенсивных приграничных сражений, в течение которого СССР и мог завершить мобилизацию своих вооруженных сил. В этой связи маршал Жуков писал в своих мемуарах:

«Нарком обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы, и условия были далеко не равными».

Естественно, что и в основе принимаемых Сталиным политических решений лежали все те же положения советской военной доктрины, согласно которым мобилизация могла проходить на фоне сравнительно малоинтенсивных приграничных сражений. При этом советский лидер исходил из того, что после ПМВ факт мобилизации считался равносильным объявлению войны, поэтому за счет заблаговременного объявления мобилизации мы только приблизили бы ее начало, не использовав всех преимуществ мирного периода подготовки к войне.

В этих сложнейших военно-политических условиях, вскоре после осознания руководством страны намерений Гитлера уже в ближайшие месяцы развязать агрессию против СССР, Генштаб срочно скорректировал план подготовки к войне, предусмотрев скрытное выполнение значительной части предмобилизационных мероприятий, что с началом военных действий позволило бы заметно сократить срок мобилизации РККА. Скорректированный план предусматривал формирование армий резерва главного командования, передислокацию к границе второго эшелона приграничных дивизий, ускоренный ввод в строй первой очереди строящихся укрепрайонов, а также приведение приграничных округов в состояние повышенной боевой готовности. Все эти крупномасштабные подготовительные мероприятия планировалось завершить в первой половине июля.

В соответствии с этим планом в середине мая было принято решение о начале переброски из глубинных районов СССР четырех армий резерва главного командования, сосредоточение которых должно было быть завершено к 10 июля.

Все эти армии перебрасывались в неразвернутом состоянии, при этом предполагалось, что их развертывание будет происходить уже после объявления мобилизации и, возможно, уже после начала военных действий. Поэтому еще до завершения сосредоточения армий стратегического резерва Жуковым было принято решение о срочном пересмотре планов прикрытия, еще в середине мая предусматривавших, что выдвижение дивизий второго эшелона приграничных округов будет происходить в развернутом виде только на 4–15 день с начала мобилизации. В соответствии же с новыми директивами ГШ, выдвижение к границе нескольких десятков дивизий второго эшелона должно было быть проведено скрытно в последние две недели июня, а их развертывание начаться уже после объявления мобилизации. Приведем в качестве примера одну из таких директив Генштаба командованию КОВО от 13 июня:

«Для повышения боевой готовности войск округа к 1 июля 1941 г. все глубинные дивизии и управления корпусов с корпусными частями перевести ближе к госгранице в новые лагеря, согласно прилагаемой карте…

С войсками вывести полностью возимые запасы огнеприпасов и горюче-смазочных материалов».

Одновременно для усиления армий прикрытия были привлечены военнообязанные запаса, призванные на большие учебные сборы. Штатная численность стрелковых дивизии мирного времени в среднем составляла около 8-ми тысяч человек, а военного времени — 14 483 человека. В результате пополнения численность 21 дивизии была доведена до 14 тысяч человек, 72 дивизий — до 12 тысяч человек и 6 дивизий — до 11 тысяч человек. Хотя пополнение это было далеко не полноценным. В основном оно велось за счет необученного рядового состава при большом дефиците средних и младших командиров. Кроме того, привлеченные из народного хозяйства на время сборов лошади и автомобили частично позволили несколько уменьшить громадный дефицит в транспортных средствах РККА, а в результате досрочного выпуска военных училищ в приграничные округа началось поступление значительного количества младших офицеров.

4 июня Сталин подписывает постановление Совнаркома «Об укрепленных районах», в котором утверждаются сроки формирования частей для вновь строящихся укрепленных районов. Первая очередь формирования гарнизонов укрепрайонов в количестве 45-ти тысяч человек назначается на 1 июля. А 16 июня за подписью Сталина выходит постановление «Об ускорении приведения в боевую готовность укрепленных районов», в котором для вооружения укрепрайонов срочно санкционируется передача 2 700 пулеметов из «НЗ» тыловых частей и 5 000 пулеметов из мобзапаса Дальневосточного фронта.

11 июня военный совет КОВО с целью сокращения сроков приведения частей прикрытия и отрядов, выделяемых для поддержки погранвойск в состоянии боеготовности, выпускает директиву:

«Носимый запас винтовочных патронов иметь в опечатанных ящиках. На каждый станковый пулемет иметь набитыми и уложенными в коробки 50 % боекомплекта и на ручной пулемет 50 % снаряженных магазинов…

1/2 боекомплекта артснарядов и мин неприкосновенного запаса для всех частей прикрытия иметь в окончательно снаряженном виде…

На каждую боевую машину в складах части иметь 1/2 боекомплекта артснарядов непзапаса в окончательно снаряженном виде и 50 % боекомплекта патронов, набитыми в ленты и диски…

Запас горючего для всех типов машин иметь по две заправки — одна залитая в баки машин (тракторов) и одна в цистернах (бочках)».

Таким образом, еще за 11 дней до начала войны в дивизиях прикрытия была расконсервирована и подготовлена для немедленной выдачи войскам при объявлении боевой тревоги половина боекомплекта патронов, гранат, снарядов и бомб. Естественно, что такой приказ не мог быть издан, если бы советское военное руководство не видело непосредственной угрозы войны со стороны нацистской Германии. Правда, здесь может возникнуть вопрос, почему же была подготовлена всего лишь половина боекомплекта боеприпасов. А дело было в том, что Генштаб по-прежнему ожидал в течение начального периода войны лишь сравнительно малоинтенсивные приграничные сражения и, в соответствии с планами прикрытия на 15 дней таких боев, планировалось израсходовать всего три боекомплекта боеприпасов. Поэтому половина боекомплекта должна была бы обеспечить дивизии прикрытия боеприпасами более чем на два дня сражений.

Юрий ЖИТОРЧУК,

кандидат физ. — мат. наук