2012. Дерево Жизни

Гонконг Начало пути

Когда ты вдруг срываешься с места и исчезаешь, даже не оставив записки, даже не поговорив с родителями, даже не написав заявление на увольнение с работы, не стоит ждать понимания от коллег, друзей, родственников. Нужно уехать за двенадцать тысяч километров от дома, чтобы понять, что на самом деле ты всегда был один. Точнее… У тебя был один-единственный друг и, когда он на время покинул тебя… на какое-то неопределенное, но очень долгое время… ты остался совсем один. Чтобы осознать всю глубину своего реального одиночества, нужно исчезнуть и посмотреть, будет ли тебя искать кто-то кроме служб безопасности банков, где ты по глупости набрал больших и маленьких кредитов, думая, что жизнь всегда будет течь как течет. Будто не может случиться ничего такого, отчего ты просто не захочешь продолжать делать то, что делал. Ходить на работу, получать зарплату и покорно заносить в кассу Сити-банка одинаковую сумму седьмого числа каждого месяца. Когда ты покупаешь гигантскую плазму на стенку и жадничаешь платить сразу всю сумму и берешь кредит, ты и представить себе не можешь, что однажды тебе будет так глубоко плевать на эту плазму, что ты забудешь, что это вообще такое и какой логотип стоит на ее передней панели. Что ты просто выкинешь московскую сим-карту после третьего звонка из клиентского отдела с дурацким вопросом «Вы не собираетесь в ближайшее время менять телефон или адрес?». Да я, блин, уже в Гонконге! Бегу за собственной тенью! Знаете, девочка с ледяным голосом, чей звонок каждый раз, безусловно, записывается только для улучшения качества обслуживания, так вот запишите это – МЕНЯ УЖЕ НЕТ! Я УЖЕ ПОМЕНЯЛ МЕСТО ЖИТЕЛЬСТВА! Только я не знаю, где я буду завтра. Знаете, куда бежит бешеная собака? У нее полная пасть слюней и хвост поджат к яйцам, и она вся в мыле, потому что бежит уже третий день подряд, без остановки! За ней никто не гонится. Она просто бежит. Бежит, потому что, если она остановится, ей придется признать страшный факт – ОНА БОЛЬНА! И ОНА НЕМИНУЕМО СДОХНЕТ! Эта бешеная собака и есть я. Вся в мыле. С билетами в один конец и тремя открытыми наспех срочными азиатскими визами. Вы звоните мне на мой московский номер, который не отключат, пока не стукнет минус двадцать одна тысяча на счету. И только поэтому вы все еще можете звонить мне. А потом… Потом появится еще один желающий получить по счетам. Но вот незадача, как со мной связаться, если они сами же выключат телефон за неуплату?! «Укажите, пожалуйста, по какой причине вы не занесли платеж своевременно? Скажите, пожалуйста, четко, это записывается». По какой причине?! Да мне вдруг стало просто плевать на все!

С вами не случалось такого?! А?! Так и запишите! Мне насрать на ваш банк, насрать на все мои покупки, которые я сделал за всю свою жизнь. Мне ничего теперь из этого не надо. За тридцать лет жизни я не приобрел ничего такого, чтобы могло служить противоядием от моего бешенства! Ничего! Девушка, вы мне не подскажете, на хрена я вообще жил?! «Скажите, пожалуйста, когда вы планируете внести очередной взнос?» Холодный спокойный голос. Полная противоположность моей истерике. Лучше бы она наорала на меня в ответ. Лучше бы она занервничала и повесила трубку. Чем вот так. Спокойно вбивает гвозди в крышку моего гроба. Ей, наверное, лет двадцать. И это ее первая паршивая работа. И, возможно, у нее впервые такая ситуация с психом клиентом, который несет под запись эту ахинею. Ничего. Будет что рассказать своему парню вечером, когда они вместе пойдут в кино в «Атриум».

– С тобой что-то не так, – скажет ей он.

– Тяжелый день.

– Что случилось?

– Один клиент. Очень странно себя вел. Мне кажется, он сошел с ума. Он кричал мне в трубку про то, что он бешеная собака, что во всем виноват Сад Сирен и что он должен найти Дерево Судьбы. А потому он не собирается отдавать банку кредит.

– Псих.

– Да. Жалко его… Купи мне попкорн.

Сука! Купи ей попкорн! Я не могу слушать ее бред. Не могу повторять отдельные фразы только из-за того, что были помехи и «наверное, плохо записалось». Я не могу истерить в два дубля. Я просто вешаю трубку и выкидываю сим-карту из окна отеля. С тринадцатого этажа старого, тонкого как игла высотного здания отеля «Централ-парк» на Голливуд-роуд. Четырнадцать квадратных метров клетки, обставленной дизайнерской мебелью. Бешеная собака бегает по ней кругами. Потому что не знает, куда бежать дальше, но остановиться тоже не может. Я вывешиваюсь из окна и смотрю, как в пятнадцати метрах от меня, в другом таком же узком и высоком здании, пожилая китаянка развешивает белье на веревки, высунувшись из окна. Я улыбаюсь ей и машу рукой так сильно, что начинает болеть плечевой сустав. А она даже не смотрит на меня. Я кричу ей: «Эй!» А она даже не оборачивается. Потому что я призрак. Потому что на самом деле меня нет ни для кого, кроме сотрудников этих долбаных банков. А если так, то, может, это и есть любовь? А? Чтобы о тебе хоть кто-то начал беспокоиться, может, нужно просто взять большой кредит? А?

Я плюхаюсь на маленькую квадратную кровать в стиле минимализма. Беру с минималистической тумбочки стакан, до краев наполненный чистым виски, и делаю несколько больших глотков.

Срабатывает рвотный рефлекс, но я сдерживаюсь, морщусь и продолжаю пить. Мне очень хочется напиться. Очень. В дрова, в хлам, в дым. Чтобы из бешеной собаки превратиться в отвратительную пьяную русскую свинью. Я буду вызывать у всех отвращение, но я смогу хоть на мгновение перестать бежать. Я выпиваю еще один полный стакан. Чувствую, как в голове все мутнеет. Одеваюсь и выхожу из номера. Спускаюсь на лифте в маленький холл отеля. Вычурно улыбаюсь портье и иду в ближайший бар. Бреду по Голливуд-роуд минут двадцать пешком в сторону центра. Потом наугад сворачиваю в какой-то переулок, потом еще раз и еще. Потом шагаю куда-то дальше. Дорога тянет в горку под таким углом, что у меня начинается сначала легкая, а потом и сильная одышка. Я потею как свинья, с непривычки, от бешеной влажности и от того, что пьян, и моя пешая прогулка не самое простое испытание для человека, принявшего на грудь триста грамм. А я все иду и иду. Это мой первый день побега. И мне совсем не хочется спать. Потому что я выспался в самолете, потому что бешеная разница во времени. И в Москве сейчас еще рабочий день, а здесь уже давно стемнело и по улицам шастают лишь любители ночных приключений. И вот я вижу какую-то вывеску на китайском, без дубляжа на английском. Я спускаюсь в полуподвальное, совершенно пустое, помещение с большой черной барной стойкой. Сажусь напротив появившегося будто из-под земли маленького пожилого бармена-китайца, заказываю еще выпить, но прежде, чем мне принесут стакан, я вижу свое первое дежавю. Я вижу, как дверь бара открывается и входит шумная компания. Три европейца и две шлюхи-китаянки. Они плюхаются справа от меня и заказывают дайкири. Это все выглядит как какой-то долбаный глюк. Будто я напился до чертей, и мерещится всякое. И я говорю китайцу-бармену: «Не спешите закрываться, сейчас к вам завалят еще пятеро любителей дайкири». Китаец хлопает глазами и подает мне мой виски. Дверь открывается, и входят эти пятеро. Садятся на стулья справа и просят те самые пидерско-сутенерские коктейли. Не знаю, кто больше удивляется, я или китаец. Наверное, все же я. Я понимаю, что начинается что-то, что указывает: я бегу в верном направлении. И я должен продолжать бежать, во что бы то ни стало… Мне становится грустно и страшно. Я иду в туалет, умываюсь холодной водой. Фыркая, брызгаю в лицо воду. Так размашисто, что заливаю джинсы и рубашку. Выхожу из туалета пошатываясь. Ловлю брезгливые взгляды этой компашки. Отвечаю им взглядом «Щасубьюсуки», заставляющим их на минуту замолчать и уткнуться в свои стаканы. Кладу на барную стойку несколько расписных гонконгских баксов и выхожу в ночь. Иду куда-то вверх, пока не упираюсь в маленький садик с прудом и храмом. Сажусь на лавочке у воды и плачу. Да. Я рыдаю как девчонка. Размазываю слезы по щекам и чувствую, как соль больно колет кожу. А потом я просто ложусь на лавочку и засыпаю. Просто вдруг все становится совершенно темным, и сознание выключается на какое-то время. Я проваливаюсь в темноту без малейшего намека хоть на какое-нибудь сновидение. Я сплю и вижу лишь громадное черное одиночество. И я вижу его каждый раз, когда укладываюсь спать. Это и есть мой ночной кошмар.

Когда-то давно, в другой жизни, в Москве, мы ходили на психологический тренинг, смысл которого был в осознании того, что каждый из нас абсолютно целостное существо и совершенно самодостаточная по сути система. Что все, что нам нужно, давным-давно лежит внутри нас самих и главное, чему мы должны научиться в процессе жизни, – это извлекать изнутри все, что только нам необходимо. Это может звучать странно, но «Мерседес», который ты хочешь давным-давно, лежит внутри тебя, и там же рядом – поездка на Мальдивы. А еще там квартира на Басманной и клубная карта «Сохо-Румс». Все внутри тебя. Там же в придачу хранятся все твои хорошие эмоции, которые и есть ключ и сила, заставляющие появляться на свет все эти вожделенные предметы. Такой вот тренинг. Есть люди, которые с ума сходят по всем этим тренингам. А есть люди, которые неплохо зарабатывают на организации этих самых тренингов. Но я никогда еще не видел человека, который сосредоточился бы и извлек из себя «Мерседес» S-класса. Никогда. Я видел только странных, заморенных жизнью людей в поисках хоть какого-то оправдания, почему же их жизнь не похожа на то, о чем они мечтали, а больше напоминает какую-то идиотскую дрочку. И вот они идут на такой тренинг, чтобы потом говорить за ужином друг другу – это все потому, что ты не настроен на нужные волны. Это все потому, что ты никак не научишься извлекать из себя необходимые энергетические потоки. Да! Вы не научились, и именно поэтому ваша жизнь больше похожа на НТВ-шный сериал, чем на фильм с участием Скарлетт Йохансен. А что там делал я? Тоже, наверное, искал объяснение своей неудовлетворенности. И тоже, наверное, хотел научиться извлекать из себя хоть что-то отличное от обычных, природой выданных на старте естественных испражнений. Столько горечи и желчи внутри. Ее надо было как-то нейтрализовать или материализовать в нечто страшное. Способное изменить и даже погубить мой собственный мир. Мы – саморазрушители по природе своей. Бог дал нам инстинкт самосохранения, чтобы мы не могли убить себя. Мы придумали тысячи способов обойти его инстинкты и убиваем себя исподтишка. Медленно и осторожно. Дабы не сработал этот самый инстинкт, дабы не нарушил он наши коварные далеко идущие в своей разрушительности планы. Кто-то говорит: «Научитесь извлекать все изнутри». А я говорю: «Забей покрепче все свои долбаные щели, потому что внутри тебя может оказаться одно дерьмо! И тебе это может очень не понравиться. Но будет слишком, слишком поздно. Ящик Пандоры должен быть ВСЕГДА НАДЕЖНО ЗАКРЫТ. Иначе будет поздно». Это мой антитренинг. Это то, во что я теперь верю. Это то, что пишу в своем дневнике, сидя на тринадцатом этаже в номере отеля «Централ-парк» в Гонконге. Это то, что могу прочитать всякий раз, когда вдруг почему-то забуду про ключевые выводы своего антитренинга под названием «Моя жизнь».

Новый английский GQ, купленный в супермаркете «Бали-Дели», говорит мне, что я безнадежно отстал от жизни. Он говорит, что в моде короткие узкие брюки и пиджаки на одной пуговице. Он говорит мне, что скоро выйдет новый альбом Depeсhe Mode и Том Круз снялся в новом эпическом фильме про войну. Он говорит, что мир меняется стремительно как никогда, что мы на пороге новой культурной революции. Он говорит мне, что впервые за тысячи лет из моды выходят часы и кольца. Что наступает эпоха настоящей свободы от времени и бремени символов. Он говорит мне, что новые герои формируют сознание масс. Он печатает портрет одного из них на обложке, и мне становится плохо. Потому что однажды я уже видел этого человека в своих снах. Он говорит мне, что этот человек Вильям Херст и он новая икона стиля мышления бла-бла-бла. Журнал печатает репродукции его нескольких работ и публикует карту, по которой видно, как его работы перемещаются по миру, срывая бесконечные овации зрителей. Он говорит мне, что я самый большой идиот на планете Земля, потому что, возможно, лишь я один не дрочу на его картины. Он говорит мне, что я наверняка окончательно попал. Он говорит мне, что надо торопиться, что времени не осталось совсем и что надо сделать то, что я задумал, что, возможно, у меня в запасе лишь несколько дней. Я смотрю в глянцевый журнал и читаю между строк. Возможно, лишь я один понимаю, что это не просто картины. Херст задумал нарисовать цикл из пяти работ. Три уже гуляют по свету. А это значит, что ему надо написать еще две. Не знаю, как, но все это как-то связано со мной. GQ говорит мне, что я должен успеть найти это долбаное дерево до того, как мир увидит его пятую работу. Он орет мне в лицо это имя – Вильям Херст. Имя из сна. Он показывает мне вновь и вновь лицо человека, приснившегося мне когда-то и перевернувшего все в моей жизни. Оно смотрит на меня с обложки GQ, улыбается и говорит: «Лузер! Ты проиграешь при любом раскладе!» Я в бешенстве бросаю журнал в мусорное ведро. Туплю в совершенно пустую папку в компьютере, где еще недавно были тысячи снимков деревьев баниан, одеваюсь и с решимостью сержанта Гаврилова, последнего защитника легендарной Брестской крепости, иду начинать все сначала.