2020-й. Тревожный август

Акт первый

Квартира Ковалей. Павел сидит за столом за раскрытым ноутбуком, сосредоточенно следя за происходящим на экране. Входит Клавдия Петровна.

Клавдия Петровна. Паша! Воскресенье, вечер, а ты за своим за ноутбуком. Нельзя же так работать. Хоть сегодня отдохни.

Павел. Я новости смотрю.

Клавдия Петровна. Ну, и что там?

Павел. Беспорядки в Минске, столкновения с милицией. И не только в Минске.

Клавдия Петровна. Ну, так это в каждый раз, когда мы выбираем президента. Змагары бунтуют. Злятся, что народ проголосовал не за них, таких красивых. (Улыбается.)

Павел. В прошлый раз такого не было, обошлось без выступлений. А тут в день голосования… И чего бузят? Голоса еще никто подсчитал.

Клавдия Петровна. (Хмыкает.) Результат им хорошо известен, потому и гоношатся. Не переживай! Побузят и успокоятся.

Павел. Дай-то бог. Варя не звонила? Что-то ее нет.

Клавдия Петровна. Время детское, сынок. Вечер летний, теплый. Погуляет и придет.

Павел. Еще сдуру ввяжется в какой-нибудь блудняк. Там на улицах заруба. Попадет под молотки.

Клавдия Петровна. Не волнуйся. Она девушка с понятием.

Павел. В 18 лет? Сколько там мозгов?

Клавдия Петровна. Не ворчи! (Обнимает сына.) Ты совсем как твой отец. Тот вот также беспокоился за вас и ворчал, когда ты возвращался поздно. А я знала, что мой сын не пропадет. Ты рос мальчиком серьезным. Секция, факультативы… После армии выучился на программиста и пошел работать в фирму. Мне подруги в бухгалтерии знаешь, как завидуют! У меня одной в заводоуправлении сын стал программистом.

Павел. Папа, жаль, не дожил.

Клавдия Петровна. Он тобой гордился бы, сынок. И не только тем, что ты такой разумный. Зарабатывать ты стал еще на первом курсе — в год, когда не стало Станислава. Содержал семью, и сейчас ее содержишь. Без тебя бы было очень трудно.

Павел. Ну, а как иначе? Что мне бросить вас и съехать за границу?

Клавдия Петровна. Другие уезжают.

Павел. Я ж не сволочь…

(Слышен звук открывшейся двери, голоса.)

Клавдия Петровна. Вот и Варя возвратилась, а ты тревожился.

(Входят Варвара и Регина.)

Варвара. Всем привет! Познакомьтесь. Это моя мама, Клавдия Петровна. Это Павел, старший брат. Жуткая зануда. Это Регина. Мы с ней в Инстаграме познакомились, переписывались, а сегодня — и увиделись. Мама, можно чаю? Мы попьем, а потом еще немного погуляем.

Клавдия Петровна. Добрый вечер. Прошу к столу. Сейчас все приготовлю. (Уходит. Варвара и ее подруга устраиваются за столом.)

Павел — Варваре. Где ты была? Тут на улицах черт знает, что творится!

Варвара. Мы голосовали. Исполнили гражданский долг.

Павел. Почему так поздно? Дня вам не хватило?

Варвара. Специально к закрытию пришли, там даже очередь стояла.

Павел. И зачем так мучиться? Можно ведь досрочно.

Регина. Так им наши голоса украсть труднее.

Павел. А что есть желающие украсть?

Варвара. Конечно. Это наши власти.

Павел. Им зачем?

Варвара. Чтобы протащить президента на новый срок. Они на все пойдут, но мы им не позволим!

Павел. М-да… Тяжелый случай. Ты за опросами следила? Какой процент за президента, знаешь?

Варвара. (Фыркает.) У наших социологов? Какой процент им скажут, такой и нарисуют.

Павел. А я про иностранных, про тех, кому мы не друзья. Так вот, по их опросам, у президента 60 процентов. Как минимум.

Варвара. Это где такая цифра?

Павел. Сейчас… (Пробегает пальцами по клавиатуре и разворачивает к ней ноутбук.) Смотри!

Варвара. Фейк! Ябатьки постарались.

Павел. А что не фейк?

Регина. У Саши три процента.

Павел. Где это написали?

Регина. В Телеграме.

Павел. Ах, в Телеграме… Тогда понятно. На заборе тоже что-то пишут. Мне верить?

Регина. (С придыханием.) Это ж Телеграм!

Павел. А чем он от забора отличается? И там, и там, кто хочет, тот того и пишет. Но за забор по шее можно сразу получить, а в Телеграме будет чуть попозже.

Регина. (Фыркает.) Не будет. Там анонимность полная.

Павел. (Саркастически.) Неужели? Не заблуждайтесь, Регина, вас там прекрасно видят.

Регина. Кто?

Павел. (Напевает.) Наша служба и опасна, и трудна и, на первый взгляд, как будто не видна… Они и видят. Поверьте старому айтишнику.

Регина. (Заинтересованно.) Вы программист?

Павел. (Разводит руками.) Вроде. Даже старший разработчик. Сеньор девелопер, если по-английски.

Регина. Ни фига себе! Вам сколько лет?

Павел. 27 исполнилось.

Регина. И уже сеньор?

Павел. (Улыбается.) Старался.

Варвара. Регина, это правда. Мой братик классный разработчик, хотя зануда. Все учит меня жить. Да еще ябатька.

Регина. Для программиста необычно. Ваши, вроде, все за нас.

Павел. Не заблуждайтесь. Программисты разные бывают.

Регина. Почему вы за президента?

Павел. Хотя б за то, что благодаря ему появился Парк высоких технологий. В семнадцатом году он подписал Декрет о развитии цифровой экономики в стране. Документ революционный, такого не было нигде в Европе. Нам предоставили большие льготы. Айти сектор после этого стал расти как дрожжах.

Регина. Подумаешь!

Павел. (Саркастически.) Конечно. В стране возникла передовая отрасль, которой раньше не было. И, к слову, не одна. За годы независимости мы не потеряли ни одного промышленного производства в отличие от других республик СССР. Возникли новые, высокотехнологичные. В стране с десятимиллионным населением производят автобусы, комбайны, электрички… Перечислять не буду. Сами знать должны.

Регина. Комбайны можно купить, как и автобусы.

Павел. А денег где возьмем?

Регина. Продадим Белкалий.

Павел. (Всплескивает руками.) Ну, конечно! Как я не догадался? Читал на ваших пабликах. Все продадим, заводы закрываем, потому что нефиг. На Западе свои имеются. Рабочих выгоним на улицу, пусть ищут пропитание на мусорках?

Регина. Запад нам поможет. Мы будем жить как в Польше.

Павел. А почему не как в Болгарии или Румынии с их нищетой и безработицей? Или Литве, за годы независимости потерявшей треть населения? Бегут литовцы из страны, не понимают своего счастья. И в той же Польше хватает депрессивных регионов.

Варвара. Паша, помолчи! Достал своими лекциями.

Павел. Вам, вижу, бесполезно их читать. Как с зомби разговариваю.

Варвара. Сам ты зомби!

Входит Клавдия Петровна с подносом. Расставляет чашки и тарелки.

Клавдия Петровна. Павел, девочки, не ссорьтесь. Не нужно про политику. Попейте чаю. Поговорим о чем-нибудь другом.

Все молча подчиняются.

Регина. Павел, вы любите читать?

Павел. Конечно. Труды историков, экономистов. Очень интересно.

Регина. А фэнтези читаете?

Павел. Гм…

Регина. Я обожаю про драконов.

Павел. Про драконов?

Регина. Они такие мудрые, красивые.

Павел. Драконы?

Регина. Да! У них пещеры, полные сокровищ.

Павел. Ну, если так…

Регина. Драконы эти без ума от наших девушек. Как их увидят, так сразу млеют. Как вы считаете, им какие больше нравятся? Полные, худые?

Павел. Бодипозитивные.

Регина. Почему?

Павел. Они вкуснее.

Все, кроме Регины, улыбаются.

Регина. (Обижено.) Почему вы так считаете?

Павел. Возьмем, к примеру, Варю. Чего в ней есть? Кожа, кости… (Варя шутливо замахивается на брата.) А тут приходит пышка. Дракон в восторге — это ж тортик с кремом!

Все смеются. Регина хмурится, но затем хохочет. Чаепитие закончено, Клавдия Петровна собирает чашки и уносит.

Варвара. (Встает.) Пойдем гулять. Но сначала забегу припудрить носик.

Уходят.

Регина. Жаль, Павел, что вы не с народом.

Павел. Я? По-моему, наоборот.

Регина. Нам помогают тысячи людей, в том числе и программисты. Жертвуют нам деньги. Не желаете присоединиться?

Павел. Обойдетесь.

Регина. Жаль.

Возвращается Варвара. Девушки уходят. В комнату заходит Клавдия Петровна.

Клавдия Петровна. Ушли?

Павел. Спасибо даже не сказали.

Клавдия Петровна. Молодежь… Не обращай внимания. Перебесятся.

Павел. (Вздыхает.) Хорошо бы так.

Квартира Довнар. За столом сидит глава семьи. Александра ставит перед ним тарелки. Входит Ольга Николаевна.

Александра. Проголосовала?

Ольга Николаевна. Да. За женщину, как ты сказала.

Александра. За какую? Их в бюллетене две.

Ольга Николаевна. Фамилию не помню. За ту, которая красивее.

Александра. Сейчас. (Берет предвыборный плакат, показывает матери.) Которую?

Ольга Николаевна. (Указывает пальцем.) Вот эту.

Александра. Мама! Это ж Канопацкая!

Ольга Николаевна. Но женщина?

Александра. Не та.

Михаил Иванович. (Ухмыляясь.) Обмишулилась ты мать. Надо было за кухарку.

Александра. Светлана не кухарка!

Михаил Иванович. А кто? Где она до выборов работала и чем руководила? А? Котлеты мужу жарила? Хороший кандидат на должность президента. Прямо от плиты.

Александра. Папа, ты не прав. Пусть она ничем не руководила. Советники подскажут.

Михаил Иванович. Они ей насоветуют… Послушай. Придет ко мне, к примеру, какой-нибудь технолог и скажет: «Иванович, деталь вот эту нужно сделать так!» Я ему отвечу: «По-твоему не выйдет, запорем заготовку». А почему? Я тридцать лет станочник! Как и что мне делать знаю, как Отче наш. Такой и Батька наш, хрен его обдуришь. Всех выслушает, а сделает как надо.

Ольга Николаевна. Ну, ты себя сравнил! С президентом!

Михаил Иванович. А почему б и нет? Мы оба из деревни. Он с детства маме помогал, и я такой же. Он выучился, стал начальником, а я пошел в рабочие. Мы оба свое дело знаем. Если уж на то пошло, то президентом я был бы лучшим вашей Шветы.

Александра. (Смеется.) А что же не пошел на выборы?

Михаил Иванович. Так Батька есть. Мне и рабочим хорошо.

Ольга Николаевна. Президентом должна быть женщина! Хватит мужикам руководить!

Михаил Иванович. А что у нас нет руководителей из женщин?

Ольга Николаевна. Кто, например?

Михаил Иванович. Кочанова Наталья Николаевна. Она у Батьки правая рука. Все самое трудное ей поручает. И она справляется.

Ольга Николаевна. И женщина красивая…

Михаил Иванович. Разумная и деловая. Она такая не одна в начальниках. Батька подбирает лучших.

Александра. Вот взял бы и уступил какой-нибудь из них пост президента! А то все сам и сам.

Михаил Иванович. Жалеет их. Это ваша Швета считает, что президентом быть легко: на «мерседесе» ездить и всем приказывать. Руководить страной — это не котлеты жарить.

Александра. Дались тебе ее котлеты! Ябатька!

Михаил Иванович. Еще я дедка. Если доживу, то буду и прадедка. Ладно. Сегодня праздник, надо бы отметить. (Достает бутылку.)

Ольга Николаевна. Тебе бы только повод! Выпивоха.

Михаил Иванович. Мне завтра во вторую смену. Сегодня выходной, имею право.

Александра. (Ядовито.) А Батька твой не пьет.

Михаил Иванович. Ему нельзя, он на работе.

Александра. А в выходные?

Михаил Иванович. У него их нет. С кровати ноги опустил — и на работе. И так весь день в трудах, пока не ляжешь спать. Поэтому и не хочу быть президентом. Рабочим лучше.

Александра. (Саркастически.) И как ему не надоело! Пора бы отдохнуть.

Михаил Иванович. Наступит время — и уйдет. Но прежде у народа спросит: пора ему на отдых или нет.

Александра. И что ответят люди?

Михаил Иванович. Не дури, Рыгорович! Ты как лось здоровый. Работай.

Александра. А он как лось?

Михаил Иванович. Конечно. Я же его видел — на завод к нам приезжал. Вот такенный! (Показывает рукой.) Плечи — во! Ладони как лопаты. Со мною за руку поздоровался, так думал, что ладонь раздавит.

Александра. Сильный не означает, что здоровый.

Михаил Иванович. Что ты понимаешь! Он ковидом заболел, но продолжал работать. Так на ногах и перенес. А я в больнице две недели провалялся, хотя его моложе. А после дома две недели отходил.

Ольга Николаевна. Это потому, что пьешь.

Михаил Иванович. Да ну вас! (Берет бутылку и встает.) Пойду к соседу, с ним отмечу праздник.

Ольга Николаевна. Ты к Ковалям?

Михаил Иванович. Да.

Ольга Николаевна. Не спаивай мне зятя!

Михаил Иванович. Чего? (Смотрит на Александру.) Признавайся дочка!

Александра. (Смущаясь.) У с ним ничего такого не было.

Михаил Иванович. А пусть бы было! С Пашкой можно.

Александра. Мы с ним поссорились.

Михаил Иванович. Дура!

Александра. Папа!

Михаил Иванович. Что «папа»? Пашка — хлопец добрый, а не какой-то там подлюка. Разумный, образованный, порядочный. Как батька его умер, семью взвалил на плечи. На программиста выучился, зарабатывает хорошо. Сестре учебу в вузе оплатил. Такого хлопца поискать, а ты с ним ссоришься. От мамки, что ль, набралась? Нашла с кого пример брать!

Ольга Николаевна. Миша!

Михаил Иванович. Пятьдесят лет как Миша. Пойду от вас. Достали!

Берет бутылку и уходит.

Квартира Ковалей. Павел сидит за ноутбуком. Звонок в дверь, Клавдия Петровна идет открывать и возвращается с Михаилом Ивановичем.

Михаил Иванович. Вечер добрый вам, соседи! Отметим выборы? (Ставит на стол бутылку.)

Павел. Дядя Миша! Я не пью.

Михаил Иванович. Да что тут пить? Пять грамм на килограмм.

Клавдия Петровна. В самом деле, Паша! Оторвись ты от своего компьютера. Сколько можно? Гость к нам пришел.

Павел. Ладно.

Закрывает крышку ноутбука и сдвигает его в сторону.

Клавдия Петровна. Я сейчас!

Уходит. Михаил Петрович присаживается напротив Павла.

Михаил Петрович. Скажи мне, Паша. Ты человек разумный, программист. Чего им не хватает? Я про жену и дочку. Все ведь есть, не так, как в 90-х, когда зарплату не платили, да и зарплата та, как слезки была… В магазинах продукты по талонам. Последние трусы донашивал, а в голове одно: как дочек прокормить? Тут появился Лукашенко, пообещал: все поменяет. И ведь сделал! Заводы заработали, платить зарплату стали. Мало этого. Жизнь поменялась — жить стали сыто и заможно. Минск не узнать, такой красивый стал. Да что там Минск, заедь в любой райцентр… Везде красиво, чисто, аккуратно — глаз радуется. В моей деревне для работников коттеджи строят. Коттеджи, Паша! Для механизаторов, а не начальства. Когда такое было? Нет, Батька им не годный, и Швету нужно выбрать. Кухарку эту… Ругаемся который день.

Павел. Не знаю, дядя Миша. Я за предвыборной кампанией давно слежу, и вот что странно. Против президента бунтуют не бедные, тех я бы понял. Наоборот. Предприниматели, часть айтишников, спортсменов, творческой интеллигенции. Еще студенты. Ну, этим лишь бы пошуметь. Но остальные… Айфоны, «мерседесы», дома за городом по полгектара… Вот и пойми, чего им не хватает?

Михаил Иванович. С жиру бесятся!

Павел. Наверное.

Умолкает. Входит Клавдия Петровна с подносом. Расставляет тарелки, рюмки, столовые приборы. Присаживается. Михаил Иванович наполняет рюмки.

Михаил Иванович. За Батьку! Дай Бог ему здоровья!

Выпивает. Павел и Клавдия Петровна пригубили из своих.

Михаил Иванович. (Закусывая.) За что тебя люблю, Петровна, что уважительная ты женщина. Сосед пришел — и сразу стол накрыла, не в пример моим. Накинулись, как те собаки: убери бутылку! А что трудящемуся человеку дома выпить нельга? Что Батька против? Нет такого. Сам он не пьет, но нам не запрещает. Разумно поступает. Голова!

Разливает по второй.

Клавдия Петровна. Зря ты так, Иванович. Супруга у тебя хорошая хозяйка, а дочки вон какие! Старшая так дедом сделала.

Михаил Иванович. (Улыбаясь.) Полгода внуку. Были у него. (Достает смартфон и показывает хозяйке фотографию.) Гляди какой!

Клавдия Петровна. Красавец!

Михаил Иванович. Могучий хлопец. Щеки во! Глазки голубые. А какой спокойный! Поел — и спать, поспал — поел. Короче, весь в меня.

Клавдия Петровна. (Поднимая рюмку.) Ну, за него! Пускай растет здоровенький!

Михаил Петрович. Пускай!

Выпивает. Из открытого окна доносится песня «Муры», выводимая нетрезвыми голосами: «Мур хутка рухне, рухне, рухне — I пахавае свет стары!» Павел встает, выглядывает и сердито закрывает окно. Садится за стол.

Павел. Задолбали! Ты, дядя Миша, спрашивал: чего бунтуют? Из Польши гадость нам везут, как и эту песню. Свою придумать — нет мозгов. Знаешь, мама, кто там поет?

Клавдия Петровна. Нет.

Павел. Алкоголики. Ну, те, которые на лавочке весь день сидят. Пьют, ругаются и всем мешают.

Клавдия Петровна. Они пошли в протесты?

Павел. Какое там! Оппозиционер у нас завелся, на третьем этаже живет. Предприниматель, на Жданах торгует. Флаг БЧБ в окошко вывесил и этих алкоголиков подзуживает. А они за водку и споют что хочешь. Хоть «Мурку», хоть «Муры». Сегодня мимо шел и слышу: обсуждают, как будут бить учителей. Ну, тех, которые голоса считают. Тут я не выдержал и говорю им: только пальцем троньте! Поотрываю головы!

Михаил Иванович. Поосторожней, Паша! Побьют.

Павел. (Презрительно.) Эти?!

Клавдия Петровна. Они боятся Паши, он их не раз гонял. А то орут под окнами… Паша как-то раз спустился, пару слов сказал — и сразу разбежались. Теперь достаточно в окно им крикнуть.

Михаил Иванович. Но все же будь с ними осторожнее.

Павел. Дядя Миша, я во внутренних войсках служил. Краповый берет храню в шкафу. Таких, как эти, с полдесятка раскидаю, не вспотев. Они же пьют и курят, работать не хотят. Все как один задохлики. Вон, оппозиция кричит, что президент у нас диктатор. Будь он таким, отправил б этих рыть канавы или чистить туалеты. Хоть какая польза от тунеядцев! Ты их рожи видел? Асфальтная болезнь у каждого второго.

Михаил Иванович. А это что?

Павел. Когда напьешься и рога воткнешь в асфальт. У кого-то гипс. По пьяни ломают руки, ноги, а мы их лечим. Бесплатно, между прочим!

Клавдия Петровна. Паша, успокойся! Не нужно про политику.

Михаил Петрович. Послушай мати, Павел. Я хочу спросить. Что у тебя с моею Сашкой?

Павел. (Смущаясь.) Ничего, дядь Миша. Дружили, но недавно поругались.

Михаил Иванович. Из-за чего?

Павел. Она как наша Варя вляпалась в протесты. Уж я ей объяснял, что это глупо. Как горох об стенку. Сказала, что с ябатькою дружить не будет.

Михаил Иванович. Вот дура! Да ее ремнем!

Клавдия Петровна. Иванович, не надо! К тому же не поможет.

Михаил Иванович. (Выпивает.) Маешь рацию, Петровна. Бить нужно было раньше, как нас когда-то лупцевали. Но за дело! А мы им в жопы дули: как же, детки! Пусть им живется лучше, а не так как нам. Вот и получили.

Клавдия Петровна. Не согласна я с тобой, Иванович. Я Пашу никогда не била, и Станислав покойный тоже. А вырос то каким!

Михаил Иванович. Пашка — исключение. Ладно, по последней.

Наполняет рюмки. Входит Варвара.

Варвара. Выпиваете? Что празднуем? Здравствуй, дядя Миша!

Михаил Иванович. Здравствуй, баловница. Нагулялась? Моя давно пришла.

Варвара. Возле школы постояли, где избирательный участок. Там народу собралось! Проголосовать не успевали. Ожидали, что участок как положено закроют, поскольку время вышло, и люди станут возмущаться.

Павел. И?

Варвара. Продлили время. Объявили: голосуйте хоть до утра — так президент им приказал. Все разошлись — неинтересно.

Михаил Иванович. Ай, Батька! Ай, молодца! Кого хотели обдурить? Это вам не Швета. Да он вас — как детей.

Варвара. Дядя Миша! Светлана за свободу!

Михаил Иванович. А тебе свободы мало?

Варвара. Наш президент — диктатор!

Михаил Иванович. И что он вам диктует? Как вам учиться, жить, работать? На ком жениться или замуж выходить? Нет такого. Сам выбираешь. Не нравится в стране — едь за границу, никто не запрещает.

Варвара. Может, и уеду. В Европу.

Клавдия Петровна. Варя!

Варвара. А что? Там демократия, свобода и гражданские права. Здесь их нету.

Павел. Зомби…

Варвара. Сам такой! Я спать пойду.

Павел. Разумное решение.

Варвара фыркает и уходит.

Михаил Иванович. И у вас война, как вижу. Моя гоношится, и ваша — тоже. Вот дурные девки!

Павел. Им мозги промыли. Есть телеграм-канал, вещает из Варшавы. Не только он один, но этот очень популярный. На молодежь рассчитан. Вот он и учит, что им делать, при этом врет напропалую. Сплошные фейки, а эти рты раззявили… Знаешь, дядя Миша, я как-то прочитал, раньше на скотобойнях козлов держали.

Михаил Иванович. Для чего?

Павел. Скот на смерть водить. Представляешь: пригоняют стадо. Коровы чуют кровь, ревут и в помещенья для забоя не хотят иди. Тут выпускают к ним козла. Он перед ними встанет и спокойно идет туда, где забивают. Коровы — следом, ведь этот не боится. Козел заводит стадо в помещение, где и порск в калитку, которую ему тишком открыли. Рогатый провокатор. Понятно?

Михаил Иванович. Так эти, из Варшавы… Козлы?

Павел. Козлины, да еще какие! Сознательно ведь разгоняют. Самих в Варшаве не достанешь, а наши девочки пойдут под молотки. Я сегодня в интернете видел, как толпа напала на милицию. ОМОН стоял и никого не трогал, а эти подлетели — и в драку. Палки, камни… ОМОН не мать Тереза, терпеть не будет, дубинки в руки — и пошла потеха. В таких замесах кто будет разбираться: это ты на них напал или случайно рядом оказался? Боюсь за наших девочек, ведь влезут сдуру.

Михаил Иванович. С Сашкой я поговорю.

Клавдия Петровна. А я — с Варварой.

Павел. Даст Бог, послушают, но надежды мало. Предчувствие дурное: добром все это не закончится.

Михаил Иванович. Не журись, зятек! Все буде добра. На посошок? (Выпивает.) Бывай, Петровна, до свиданья, Пашка. Увидимся. (Уходит.)

Клавдия Петровна. Паша, с Александрой у тебя серьезно?

Павел. (Вздыхает.) Не знаю, мама. Как-то все само случилось. Жила за стенкой девочка — тощая, смешная. Всерьез ее не принимал — пацанка, как наша Варя. А потом гляжу: превратилась в девушку, красивую. Раз поболтал с ней на площадке, другой, в кино сходили, в ресторан зашли… Что-то между нами появилось, а тут протесты эти…

Клавдия Петровна. Александра — девушка хорошая, воспитанная, вежливая, в университете учится, как наша Варя, только курсом старше. Она мне нравится.

Павел. Мне тоже, но ты же слышала… Пропало понимание. Наверно для нее я слишком старый.

Клавдия Петровна. Всего на восемь лет. Твой папа меня был старше на двенадцать, но это нам ничуть не помешало пожениться и завести детей. Душа в душу жили.

Павел. Помню. Сам бы так хотел, но пока не получается.

Клавдия Петровна. Меньше за компьютером сиди. Хватай соседку — и в ЗАГС.

Павел. (Улыбается.) Брыкаться будет.

Клавдия Петровна. А ты ее свяжи!

Смеются.

Павел. Доброй ночи, мама! Я — спать. (Уходит.)

Клавдия Петровна. (Смотрит вслед.) Эх, дети, дети… И не заметила, как выросли…

Через неделю. Квартира Ковалей. Вбегает Варвара с Александрой, с ними Ржавый. Он в шортах, без футболки, которую несет в руке. Торс в татуировках. На плечах у Варвары БЧБ флаг. На шум выходит Клавдия Петровна, за нею — Павел.

Варвара. Мама! Никому не открывай!

Клавдия Петровна. А что случилось?

Варвара. Там милиция!

Клавдия Петровна. И что?

Варвара. За нами гонится. Мы на демонстрацию ходили, ОМОН стал разгонять, мы побежали, а они за нами следом.

Павел. Все же влезли… (Глядит на Ржавого.) А это кто? Борец за демократию?

Варвара. Он с нами.

Павел. Да, нашла компанию.

Ржавый. (Нетрезвым голосом.) Да все путем, мужик.

Павел. Мужик на зоне. Ты где торчал? Давно откинулся? Сколько ходок?

Ржавый. Ходок восемь. Ты, чё, наш будешь? Из братанов?

Павел. Сержант запаса, внутренние войска.

Ржавый. А-а… Вертухай.

Павел. Пришел в мой дом и оскорбляешь? Вон отсюда!

Варвара. Паш, не надо!

Ржавый. Я не пойду. Там мусора.

Павел. Сам ты мусор… Давай, шагай! (Подталкивает к двери.)

Ржавый. Сказал же не пойду. (Отталкивает Павла.)

Павел. Ах, так! (Заворачивает руку Ржавому за спину. Тот вскрикивает.)

Варвара. Паша, перестань. Ему же больно!

Павел. Пьяным не болит.

Клавдия Петровна. Паша! Может быть не надо?

Павел. Надо, мама! Я эту мразь в своей квартире не потерплю. Мне только тут рецидивистов не хватало.

Слышится дверной звонок.

Павел. Мам, открой!

Варвара. Не надо, мама!

Клавдия Петровна. Да ну вас! Это может быть сосед… (Уходит.)

Павел. (Варваре.) Флаг сняла, быстро! Спрячь!

Варвара сдергивает флаг и прячет. Входит Клавдия Петровна, с ней два милиционера.

1-й милиционер. Здравствуйте, товарищи! Я ваш участковый. К вам посторонние не заходили?

Клавдия Петровна. Вот этот, расписной под Хохлому. (Указывает на Ржавого.) Ворвался, стал ругаться с сыном, полез с ним в драку.

1-й милиционер. Понятно. (Павлу.) Отпустите!

Павел отпускает руку Ржавого. Тот выпрямляется.

1-й милиционер. Кого я вижу! Гражданин Кохно, по погонялу Ржавый! Давно откинулся?

Ржавый. Десятого июля.

1-й милиционер. И вновь за старое?

Ржавый. Ты, чё, начальник? Никого трогал. Шел к другу и ошибся дверью. (Павлу.) Прости, мужик, бывает.

2-й милиционер. Этот бросил в нас бутылку. Едва щитом отбили.

Ржавый. Гонишь, мент! Не было такого!

2-й милиционер. Я хорошо запомнил, да и ребята подтвердят: бросал.

1-й милиционер. Ну, что ж, Кохно, недолго ты гулял на воле. Теперь присядешь лет на пять.

Ржавый. За что, начальник?

2-й милиционер. За насилие в отношении сотрудника милиции. Да еще бутылку бросил на незаконном массовом мероприятии.

Ржавый. Гражданин начальник, я не был там! Чтоб я да против Батьки?! Он нам отец родной!

2-й милиционер. Кому вам?

Ржавый. Братанам.

2-й милиционер. А почему родной?

Ржавый. Он нам амнистии подписывает.

2-й милиционер. Тебе она не светит: на рецидивистов амнистии не распространяются.

1-й милиционер. На демонстрацию зачем пошел? Не ври мне!

Ржавый. (Понуро.) Заплатили. Дали двадцать баксов и бутылку водки. Это же работа.

2-й милиционер. И, главное, веселая. Выпил, бутылку бросил — и в тюрьму. Руки за спину!

Ржавый складывает руки за спиной. 2-й милиционер защелкивает на них наручники. Смотрит на Варвару и Александру.

2-й милиционер. А эти две гражданки?

Клавдия Петровна. Это моя дочь Варвара и соседка по площадке Александра. Мы были дома.

2-й милиционер. (С сомнением.) Правда?

1-й милиционер. Я их знаю. Нормальные девчонки, в вузе учатся. Семьи работящие.

2-й милиционер. Ладно. (Ржавому.) Пошел!

Ржавый. Эх, гражданин начальник! (Истерически поет.)

Милиционеры и Ржавый уходят. 1-й, уходя, делает знак Клавдии Петровне и Павлу — все будет хорошо.

Варвара. Мама, Паша! Как вы могли?!

Клавдия Петровна. А ты хотела, чтобы задержали тебя и Александру? Арестовали на 15 суток?

Павел. Она желает пострадать за р-р-рэволюцию. Такая вот змагарка.

Варвара. Помолчи! Вы человека предали! Его посадят!

Павел. Не предали, а передали в руки правосудия, как и положено законопослушным гражданам. Кого жалеешь? Эту мразь? Во-первых, ему тюрьма как дом родной. Во-вторых, ты знаешь, что такое попасть бутылкой в человека? Нет? В кино, наверно, видела, как артиста бьют бутылкой по голове, та рассыпается на мелкие осколки, а человеку хоть бы хны. Но так в кино, у них посуда специальная. В реальности бутылка пробивает череп, ломает руки, ноги, попав в лицо, может вбить кости носа в мозг, и человек умрет.

Александра. Ты откуда знаешь?

Павел. На службе объясняли. Нас учили бороться с массовыми беспорядками. Бутылка, камень, обломок тротуарной плитки — холодное оружие, нередко пострашней ножа. Зэка пожалела, а милиционеров тебе не жаль?

Варвара. Они садисты! Бьют дубинками людей.

Павел. Кого-то, может, и побили. Тех, кто не выполнял законных требований милиции и лез к ней драться. Как этот Ржавый. На Западе полиция и вовсе не церемонится: чуть что и могут застрелить. А ты не нарушай порядок!

Александра. На Окрестина людей пытают.

Павел. Неужели?

Александра. Мы ролик видели на телеграм-канале. Там люди стонут и кричат.

Павел. Я тоже его видел. Фейк. Причем, топорная работа. Снято из жилого дома, ночью. Изолятор на Окрестина я знаю, возил туда задержанных во время службы. Там до ближайших жилых домов с полкилометра. На этом расстоянии не то что стон, крик не услышишь. Сняли видео и наложили на него дорожку звуковую. А лохи рады верить.

Александра. А как же синяки у тех, кто побывал в милиции? Руки, ноги?

Павел. Синьки в магазинах много. Без ограничений продается.

Варвара. Тебя послушать, так никого совсем не били.

Павел. Кому-то, может, и досталось. Тем, кто сдуру вздумал с ОМОНом пободаться. Тут виновата не милиция, а те, кто призывает выходить на улицы. Сидите дома, и вас никто не тронет.

Александра. А если нужно в магазин?

Павел. Я в него хожу и мама тоже. Никаких проблем. А вы из магазина шли, когда за вами погнались? (Девушки молчат. Павел достает спрятанный сестрой БЧБ-флаг.) Еще и тряпку эту нацепила.

Варвара. Это наш национальный флаг!

Павел. И кто признал его национальным? Фашисты, оккупировавшие Беларусь? Ты хоть знаешь, что полицейские, ходившие в войну под этим флагом, расстреляли прадеда Семена? А ты его на плечи нацепила.

Варвара. Не правда! Не было у них такого флага.

Павел. Мама, скажи ей.

Клавдия Петровна. Мне бабушка моя рассказывала. Над полицейским участком в их деревне висел такой же бело-красно-белый флаг. А в кабинете их начальника на стене красовался портрет Гитлера в обрамлении ленточек в таких цветах. Бабка ходила к полицейским просить за мужа, который был ни в чем не виноват. Только деда все равно убили, а с ним еще троих в деревне. Как деда расстреляли, полицейский пришел к ним во двор и свел корову, кормилицу семьи. Из-за нее он и написал донос на деда. Бабушка осталась с четырьмя детьми. Голодали. Чуть выжили.

Варвара. Флаг тут ни причем. Подумаешь, в войну использовали! Это древний символ.

Павел. Не такой уж древний. В 1918 году придумали для БНР. Знаешь, почему такой?

Александра. Это наши национальные цвета.

Павел. Не только наши. Фокус! (Отдирает от флага белую полоску.)

Варвара. Паша!

Павел. Смотрим! (Показывает им оставшееся полотнище.) Чей флаг мы видим? Узнали? Польский. Вот за это так любят вас в Варшаве.

Варвара. Пропаганда!

Павел. Конечно. Вот что я тебе скажу, сестра. Еще раз принесешь к нам в дом вот эту пакость… (Бросает флаг на пол.)

Варвара. И что тогда? Побьешь меня как твой ОМОН? Давай, лупи! Ябатька! Ненавижу! Ты мне не брат!

Павел меняется в лице и выходит из комнаты.

Александра. Пойду я, тетя Клава. (Убегает.)

Клавдия Петровна. Как ты посмела! Неблагодарная! Павел заменил тебе отца, когда наш папа умер. Работал день и ночь, чтоб у тебя все было. Когда у меня не получалось, ходил на родительские собрания в школу. Там поначалу удивлялись, а потом привыкли. Учителя мне говорили: какой у вас чудесный сын! У него из-за тебя и девушки-то не было. Говорил мне: «Мама, а вдруг она и Варя не поладят? И что тогда мне делать?» Любой каприз твой выполнял. Айфон ты захотела — на тебе айфон. Ноутбук американский, дорогущий — пожалуйста! Одежда, обувь — все из бутиков. Сам в джинсах ходит и футболке — обычных, из Китая. Машины нет, хотя для программистов, это редкость. Он с детства тебя любит! Помню, приехала я из роддома, он взял тебя на ручки, разглядел и говорит мне: «Мама! Никому не дам ее обидеть!» (Плачет.)

Варвара. Заберите ваш айфон! Обойдусь! (Бросает на стол смартфон, уходит.)

Клавдия Петровна. (Сжимает голову руками.) Господи! За что?..

Занавес. Конец первого акта.