300 лет российской морской пехоте, том I, книга 3

Строевая и береговая служба экипажей и команд Балтийского флота

Библиография.

Виноградский В. Исторический очерк русской морской пехоты, строевой береговой службы во флоте и выдающихся судовых десантов (1705–1895 гг.). // Морской сборник. 1898. № 2.

Боголюбов А.П. Записки моряка-художника. // «Волга». 1996. № 2–3.

Зайончковский А.М. Восточная война. 1853–1856 гг. T. I. СПб., 1907.

С переводом морских полков в сухопутное ведомство вся тяжесть береговой и абордажной службы легла на флотские экипажи. Образцом строевого совершенства на Балтике являлся Гвардейский экипаж. Но его прекрасный внешний вид, радовавший глаз императора и начальства, давался матросам очень большим трудом и, в буквальном смысле, потом и кровью. Обучение же строю остальных команд флота к началу царствования Николая I, несмотря на все усилия, по-прежнему оставляло желать лучшего. Известный морской историк генерал Ф.Ф. Веселаго (1817–1895) вспоминал: «Об исполнении моряками караульной службы передавались рассказы маловероятные для нынешнего времени, но видимо взятые из действительной жизни. По неимению у многих офицеров собственных мундиров, они в караул вступали в сюртуках и уже в караульном доме надевали общий для всех казенный мундир. Относительно такого порядка сохранилась следующая легенда: в ожидании посещения Кронштадта каким-то важным лицам комендант, осматривающий гауптвахты, на одной из них нашел офицера такого маленького роста, что длинные рукава мундира мешали ему салютовать саблей. Для устранения такого непорядка от коменданта к экипажному командиру этого офицера немедленно последовало официальное отношение о назначении на эту гауптвахту другого офицера „сообразно мундиру“»[30].

Николай l и императрица Александра Федоровна с сыном генерал-адмиралом великим князем Константином Николаевичем на морской прогулке. Литография с оригинала Г. Доу. 1830-е гг. (Частное собрание). Николай I с самого рождения предназначил своего второго сына к. морской службе. 22 августа 1831 г. четырехлетний Константин стал генерал-адмиралом и шефам Гвардейского экипажа. С 1850 г. он начинает активно участвовать в руководстве военно- морскими силами, 25 июля 1852 г. назначен товарищем начальника Главного Морского штаба, заменяя светлейшего князя А.С. Меншикова во время его отсутствия в Петербурге. С 23 февраля 1855 г. полностью возглавил флот и Морское министерство.

Одним из первых начинаний Николая I стало учреждение в Кронштадте 12 ноября 1826 г. Учебного морского экипажа. В нем молодых матросов учили чтению, письму, арифметике, Закону Божьему и навыкам корабельной службы. Особое внимание уделялось строевой подготовке. Матросы осваивали фронтовое учение — от одиночного до батальонного — проходили стрелковую подготовку и изучали гарнизонный устав. Летом старшие ученики ходили в практические плавания на кораблях Балтийской эскадры, а младшие — на учебном судне. По достижении 20-летнего возраста способных учеников выпускали унтер- офицерами на вакансии во флот.

В ноябре 1827 г. Николай I посетил Кронштадт и выразил недовольство слабой строевой подготовкой экипажей. Император приказал назначить от каждой флотской дивизии по 1 штаб- офицеру, от каждого экипажа по 1 обер-офицеру и 2 барабанщика и из каждой экипажной роты по 2 рядовых, которых прикомандировать к стоявшим в Кронштадте гвардейским батальонам для обучения фронтовой и караульной службе. Во исполнение высочайшей воли к батальону Лейб- Гвардии Егерского полка прикомандировали 8 офицеров, 34 унтер-офицеров, 14 барабанщиков и 68 матросов, а к батальону Лейб-Гвардии Финляндского полка — 8 офицеров, 33 унтер- офицеров, 16 барабанщиков и 66 матросов. По замыслу императора, обучившиеся за зиму при батальонах офицеры и нижние чины должны были затем вернуться в свои экипажи и во время навигации 1828 года проводить обучение команд на кораблях и на берегу. Но эти ожидания не оправдались. У гвардейцев кроме моряков хватало своих повседневных забот. Сами же моряки по-прежнему чурались пехотной службы. Не удивительно, что, посетив Кронштадт в декабре 1828 г., император опять остался недоволен медленным и слабым строевым образованием флотских команд.

На этот раз Николай I решил не привлекать гвардейских инструкторов, а использовать собственные кадры флота. Из каждого экипажа император приказал назначить по 1 штаб-офицеру и по 2 обер-офицера, а из каждой экипажной роты — по 1 унтер-офицеру и 4 рядовых, выбирая лучших людей. Всех их направили в Учебный морской экипаж, при котором объединили в Сводный учебный экипаж Кроме того, государь строго запретил назначать флотские экипажи на любые валовые работы. По его приказу из Кронштадта вывели сухопутные войска, а всю гарнизонную службу во время зимней стоянки судов возложили на морские команды.

Рядовой Гвардейского экипажа, канонир его Артиллерийской команды и унтер- офицер Гвардейской Ластовой роты. 1826–1828 гг. Акварель из альбома, поднесенного офицерами Гвардейского экипажа в день экипажного праздника 6 декабря 1892 г. императрице Марии Федоровне, принявшей шефство над Гвардейским экипажем 22 июля 1892 г. (ЦВММ). Акварель выполнена по иллюстрации из «Исторического описания одежды и вооружения Российских войск…». Часть XXVI. Лист № 835.

С окончанием навигации 1829 года снова был составлен Сводный учебный экипаж под надзором командира Учебного морского экипажа капитана 1 ранга В.П. Кохиуса. Весной 1830 г. Николай I сделал смотр Сводному экипажу и остался очень доволен. Для Кохиуса наступил звездный час. Император наградил его орденом Св. Анны 2-й степени и в дальнейшем чрезвычайно ценил. Со временем Кохиус приобрел генеральский чин и статус инспектора учебных экипажей, фактически отвечая за всю строевую подготовку команд Балтийского флота. Адъютант Кохиуса в 1850–1853 гг. лейтенант А.П. Боголюбов вспоминал: «В Кронштадте в то время помещался Учебный экипаж, командир его был из армейских, полковник Курлов. Такой палочной дисциплины и точности в военных артикулах и в гвардии не бывало. <…> Был и бригадный командир генерал-лейтенант Кохиус. Этот генерал был три Курлова по изучению шагистики и всякой солдатской выправки».

Николай I очень верно разглядел в Кохиусе неутомимого фрунтового специалиста. Не желая останавливаться на достигнутом, Кохиус в сентябре 1834 г. подал императору докладную записку. В ней говорилось, что ежегодно формируемый Сводный учебный морской экипаж все-таки не достигает главной цели — постоянно поддерживать в командах навык правильной строевой и гарнизонной службы. Во-первых, каждый год в Сводный экипаж назначались новые матросы и унтер-офицеры. Хотя за зиму они под надзором Кохиуса выучивались довольно хорошо, но, уходя весной в плавание, мало практиковались на судах в строевой подготовке. На берегу же, в экипажах их отвлекали от фрунта разнообразные валовые работы. В результате за лето матросы забывали уставы и строй и, естественно, становились очень плохими инструкторами для остальных команд. Во-вторых, за короткое время обучения в Сводном экипаже не все матросы успевали приобрести основательное знание артикулов.

В связи с указанными недостатками Кохиус предлагал по-новому организовать подготовку строевых инструкторов и поддержание на флоте правильной и единообразной пехотной службы. Вместо Сводного учебного экипажа планировалось сформировать сводную учебную команду, в которую выбрать лучших людей: от каждого флотского экипажа по 1 офицеру и 1 барабанщику, из каждой экипажной роты по 1 унтер- офицеру и 2 ефрейтора. Эта команда после ввода судов в гавань должна была за 1,5–2 месяца интенсивного обучения в совершенстве овладеть строевой подготовкой и вернуться в свои экипажи. В дальнейшем обученные кадры ставились на особый учет. После завершения ежегодной навигации и ввода судов в гавань, их тотчас же снова собирали в сводную команду. Пока экипажи разоружали корабли и устраивались на зимовку в казармах, сводная команда проходила повторный курс обучения с учетом вновь введенных за лето изменений в уставах. Затем инструкторы возвращались в свои экипажи, где зимой обучали матросов ружейным приемам, маршировке, караульным правилам и другим премудростям пехотной службы.

Николай I одобрил проект Кохиуса, и за зиму 1835 г. сводная учебная команда дала отличные результаты. Кроме того, чтобы нижние чины и в плавании не забывали пехотные навыки, государь в 1836 году утвердил «расположение батальона» на палубах судов по их рангам и правила проведения фронтовых учений на борту.

Матросы в сапожной мастерской. Картина художника А.Г. Денисова. 1832 г. (ГPM). Судя по номеру на кивере, на картине изображены, матросы 4-го флотского экипажа.

Кивер нижних чинов 14-го флотского экипажа. 1826–1837 гг. (ВИМАИВиВС).

Одновременно с вышеназванными мерами издавались различные инструкции для пехотной подготовки матросов. Николай I справедливо полагал, что «нижний чин, необученный владеть своим оружием, только обременен лишней тяжестью». По вновь заведенному порядку ежегодно из каждой экипажной роты 3 человека посылали в фехтовальную школу в Петербург для обучения приемам боя на штыках, тесаках и саблях. Обращалось внимание и на стрельбу из ружей. В 1832–1835 гг. по мере издания для сухопутных войск нового «Воинского устава о пехотной службе» его части — «Школа рекрут», «Ротное учение», «Батальонное учение» — сразу же вводились и на флоте. Все поправки и исправления незамедлительно через Инспекторский департамент Главного Морского штаба доводились до моряков. Правда, желая по возможности облегчить строевую береговую службу во флоте, император учредил особую комиссию, которая под председательством адмирала графа Л.П. Гейдена должна была упростить и адаптировать пехотный устав для матросов. В апреле 1846 г. комиссия издала свой вариант упрощенного устава. Но разница оказалась настолько существенной, что при совместных действиях морских команд с сухопутными войсками на берегу выходили неурядицы. В результате на флоте решили руководствоваться все-таки обычным пехотным уставом. При его переиздании в 1840-х гг. в сухопутной армии повсеместно ввели рассыпной егерский строй. Но на флоте император для облегчения велел ввести рассыпной строй не пехотный, а драгунский. При этом фрунтовому специалисту флигель-адъютанту полковнику В.Н. Назимову поручили показать морякам этот строй, а также вместо егерского «драгунское застрельщичье учение». Назимов не только показал драгунские строи, но даже написал краткое руководство к ним.

Внутренний вид 2-й западной казармы в Кронштадте. Акварель художника М.М. Семенова. 1851 г. (ЦВММ). На акварели изображены матросы 1-го флотского экипажа за повседневными занятиями — чисткой оружия, амуниции, обмундирования и т. п.

Кивер нижних чинов 12-го флотского экипажа. 1837–1856 гг. (Коллекция П. Тамма, Гамбург).

Поощряемое Николаем I увлечение фрунтом приобрело в конце концов на Балтике самые крайние формы. Так, для канонерских лодок почти целиком переделали устав батальонного учения, и матросов на воде, под веслами заставляли проделывать разные перестроения лодок в полувзводные и взводные колонны и захождения плечом под многочисленные сигналы барабана и горна. Лишь в 1854 году император, лично проведя смотр гребной флотилии, убедился в полной несообразности такой постановки дела и приказал изменить устав. «Строевые метаморфозы» Балтийского флота производили тяжелое впечатление на боевых моряков-черноморцев. Капитан-лейтенант К.И. Истомин, посетивший Петербург по дороге из Севастополя в Англию, писал 8 октября 1841 г. главному командиру Черноморского флота и портов вице-адмиралу М.П. Лазареву: «Не буду вашему превосходительству описывать дух морской службы на Балтике, вы его, конечно, и без того вполне постигаете. Но без преувеличения должен сказать, что здесь корабли и море совершенно побочная вещь; ружье все отстранило! И занимаются решительно только ружьем и маршировкой!»[31].

Обер-офицер Гвардейского экипажа, обер-офицер Корпуса флотских штурманов и рядовой Гвардейского экипажа. На иллюстрации допущены некоторые неточности: у гвардейского офицера не нарисовано шитье на нарукавном клапане, а у матроса помпон на кивере должен быть зеленого цвета.

Контр-адмирал в вицмундире, сопровождаемый адъютантом, штаб- и обер-офицерами 1-го Финского флотского экипажа в парадной форме. На иллюстрации допущены некоторые неточности: на воротнике адмиральских вицмундиров не было золотого борта, морские кортики имели позолоченный металлический прибор и рукоять из белой кости, у штаб-офицера не дорисовано шитье на одной стороне воротника. Раскрашенные литографии по рисункам Д. Монтена 1837–1838 гг. (РГБ).

Однако усиленная строевая подготовка, отрывавшая балтийских матросов от морской службы, на практике не превращала их и в хороших солдат. Не имея возможности довести экипажи до высшей степени пехотного совершенства, на флоте, тем не менее, научились угождать императору. Лейтенант А.П. Боголюбов, служивший на Балтике в 1840-х гг., писал: «А ловкий был человек наш Морской министр[32] <…> он надувал царя на морских смотрах. То же выделывал он и на суше, когда государь приезжал раз в зиму в Кронштадт, где ему представляли экипаж, идущий в караул по городу и крепости, а после обвозили по батареям и местам вылощенным и вычищенным, тогда как рядом везде была мерзость и запустение. Ко дню этому, конечно, готовились целые месяцы, и из матросов комендант генерал- лейтенант делал важных солдат просто на диво. Но вот раз как-то государь отложил свою поездку с среды на четверг. В рапорте значился 18-й экипаж, на четверг, конечно, нельзя было показать тот же, а следовало идти в караул экипажу 3-й дивизии. Долго не думали, доложили князю о затруднении и получили приказ перешить погоны на мундирах, обменять номера киверов, офицерам эполеты. В ночь все обделали. И все сошло как по маслу, царь благодарил. Дали полугодовое жалованье офицерам за муку 4-х месячную, а матросам по рублю».

Обер-офицер Корпуса корабельных инженеров, штаб-офицер и рядовые Корпуса морской артиллерии. Раскрашенная литография no рисунку Д. Монтена 1837–1838 гг. (РГБ).

Барабанщик, унтер-офицер и рядовой 9-го флотского экипажа. Интересная деталь — при отсутствии ранцев матросы приторачивали скатанную шинель в клеенчатом чехле прямо к патронной суме. Раскрашенная литография по рисунку Д. Монтена 1837–1838 гг. (РГБ).

В конце концов, оценивая боевую подготовку Балтийского флота накануне Восточной войны, Морское министерство печально признавало, что «матросы были большею частью люди слабосильные, здоровья весьма ненадежного, без опытности в морском деле, но с большими познаниями по фронтовой части. Нельзя, впрочем, не отдать справедливости усердию этих людей, которые, по соединению в них тройной службы, как матросов, артиллеристов и солдат, несли труды чрезвычайно тягостные и изнурительные»[33].

Десантные операции Черноморского флота во время русско-турецкой войны 1828–1829 гг.

Библиография.

Мелихов В.И. Описание действий Черноморского флота в продолжении войны с Турцией в 1828 и 1829 годах. СПб., 1850.

Весной 1827 г. Россия, Великобритания и присоединившаяся вскоре к ним Франция решили поддержать борьбу Греции за независимость от Османской империи. Дня влияния на непримиримую политику Турции союзники отправили к ее берегам военные эскадры. 2 июня 1827 г. в Кронштадте Николай I напутствовал российскую эскадру словами: «Надеюсь, что в случае каких-либо военных действий поступлено будет с неприятелем по-русски». Моряки полностью оправдали доверие императора. 8 (20) октября 1827 г. три союзные эскадры вступили при Наварине в бой с турецко-египетским флотом и совершенно уничтожили его. Уже в ночной темноте 84-пушечный корабль «Гангут» взял на абордаж турецкий брандер. Участник этой схватки лейтенант А.П. Рыкачев в своих воспоминаниях хорошо описал специфику абордажного боя той эпохи: «…ударили тревогу и тотчас же закричали в люки: „Абордажных наверх“. Командуя второй партией, я моментально выскочил на шканцы. Неприятельский двухдечный фрегат шел прямо на нас <…>, бушпритом сильно ударил в нашу грот-мачту и увяз в наших грот-вантах. Рассчитывая на абордаж, нам приказано было с первой и второй абордажными партиями предупредить неприятеля, и наши бравые матросики в одну секунду, по бушприту и такелажу, вбежали на палубу неприятельского фрегата. Как партионный начальник, в числе других офицеров, я хотел быть первым на неприятельском судне, но некоторые из наших матросов опередили нас и, нашед на палубе трех голых турок, которые старались раздуть огонь, разведенный в кострах, в исступлении изрубили их. <…> Огонь был везде потушен. Наши абордажные рубили такелаж, чтобы освободить реи нашего корабля. В это время капитан А.П. Авинов, заметив, что у неприятельского фрегата брошен якорь, приказал мне отрубить канат и буксировать (брандер) к берегу, где пустить его ко дну. Поручив старшему после меня офицеру смотреть, дабы не открылось где-нибудь вновь огня, и прорубать борта неприятельского фрегата, я спустился в шлюпку и вскоре успел, с подошедшими ко мне на помощь гребными судами нашей эскадры и с французского корабля „Бреславль“, отвести его в сторону. Здесь, прорубив в нескольких местах борт навалившегося на нас фрегата, мы пустили его ко дну и, сняв наших людей, возвратились на корабль»[34].

Интрепель (абордажный топор). 1-я половина XIX в. (ЦВММ). Такие топоры входили в обязательный комплект абордажного оружия каждого военного корабля. В случае ближнего боя ими вооружались абордажные партии. Однако отсутствие абордажей постепенно привело к тому, что интрепели на судах хранили плохо, нередко в поломанном виде. Например, летом 1850 г. начальник штаба Черноморского флота В. А. Корнилов, осмотрев фрегат «Месемврия», обнаружил, что интрепели 40-го флотского экипажа оказались «большею частью переломаны с концов и даже сломаны и согнуты в крюках».

После Наваринского разгрома султан Махмуд II объявил все договоры с Россией расторгнутыми, запретил проход русским судам через Босфор и Дарданеллы и разослал фирман о священной войне с неверными. В свою очередь Николай I 14 апреля 1828 г. объявил Османам войну. По стратегическому плану Черноморский флот под командованием вице-адмирала А.С. Грейга должен был сначала занять Анапу, а затем турецкие крепости и порты на румелийском (болгарском) побережье — Варну, Инаду, Бургас, Сизополь и др. Дунайской гребной флотилии капитана 1 ранга И.И. Завадовского ставились задачи по пресечению водных сообщений между турецкими крепостями, содействию сухопутной армии при переходе реки и снабжению войск. Остававшаяся после Наваринской победы в Средиземном море балтийская эскадра вице-адмирала Л.П. Гейдена предназначалась для блокады Дарданелл.

Уже 21 апреля эскадра Черноморского флота, имея на борту десант из 13-го и 14-го егерских полков с 8 орудиями батарейной № 1 роты 7-й артиллерийской бригады, вышла из Севастополя. Одновременно со стороны Тамани к Анапе двинулся отряд пехоты и черноморских казаков полковника В.А. Перовского.

Матрос и барабанщик Гвардейского экипажа. Раскрашенная акварелью и тушью литография Федорова. 1830 г. (Из собрания антикварной галереи «Кабинет», г. Москва). На груди матроса видна серебряная медаль в память Отечественной войны 1812 г. Такую форму моряки Гвардейского экипажа носили почти без изменений с 1828 по 1843 г. Только 16 января 1830 г. вместо гладких пуговиц на мундирах были установлены пуговицы с выпуклым изображением двуглавого орла со скрещенными якорями, 2 ноября 1830 г. увеличен размер орлов на киверах и несколько изменен их рисунок, а 26 сентября 1834 г. ранцы велено носить на крестообразно лежащих на груди ремнях. После этих изменений обмундирование гвардейских моряков приобрело внешний вид, показанный на стр. 315.

2 мая эскадра подошла к Анапе, и А.С. Грейг потребовал сдачи крепости, но получил отказ. Тогда, переждав шторм, Грейг 6 мая под прикрытием огня корабельной артиллерии высадил десант, который соединился с войсками Перовского. На берег также отправили два 36-фунтовых корабельных орудия и крупную мортиру вместе с флотскими артиллеристами. После этого эскадра приступила к систематическим бомбардировкам крепости и ее морской блокаде. Осажденная по всем правилам Анапа 12 июня 1828 г. капитулировала. Победителям достались около 4000 пленных, 83 орудия, 29 знамен, множество боевых запасов и снаряжения. После этого эскадра А.С. Грейга, приняв 1 июля на борт полки десанта и артиллерию, вернулась в Севастополь.

Между тем к 25 мая 1828 г. Дунайская гребная военная флотилия (25 канонерских лодок и 17 иолов) сосредоточилась у Рени и Исакчи с материалами для наведения понтонных мостов. В помощь 44-му флотскому экипажу из Николаева перебросили часть 42-го экипажа, а 3-й пехотный корпус выделил один батальон. 27 мая 3-е отделение флотилии под командованием капитана 2 ранга Н.Ю. Патаниоти (8 канонерских лодок и 4 иола) выстроилось цепью вдоль Дуная напротив селения Сатуново ниже Рени. Размещенные на лодках 24-фунтовые морские орудия стали сносить огнем турецкие укрепления на левом берегу. В это время укрывшиеся за линией канонерок чайки запорожских казаков приняли на борт егерскую бригаду 9-й пехотной дивизии. Практически незаметные в клубах порохового дыма, 40 лодок стремительно пересекли Дунай и высадили 17-й егерский полк на фланге турецкой позиции. Бросок через реку, проходивший под наблюдением Николая I, оказался настолько дерзким и быстрым, что турки бежали, бросив береговые батареи, два лагеря и 20 орудий.

Генерал-адъютант светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков. Портрет кисти Дж. Доу. 1827 г. Фрагмент. (ГЭ). В мае-июне 1828 г. А.С. Меншиков командовал сухопутными и десантными войсками при осаде Анапы, за покорение которой был награжден орденом Св. Георгия 3-го класса и произведен в вице-адмиралы с утверждением в звании Начальника Морского штаба Его Императорского Величества. В июле — августе 1828 г. руководил сухопутными войсками при осаде Варны. При отражении вылазки 9 августа тяжело ранен ядром в обе ноги. Впоследствии адмирал, начальник Главного Морского штаба, единолично управлявший в 1836–1855 гг. Морским министерством. Во время Восточной войны до февраля 1855 г. главнокомандующий сухопутными и морскими силами в Крыму.

Главный командир Черноморского флота и портов адмирал Алексей Самуилович Грейг. Акварельный портрет кисти неизвестного художника. 1830-е гг. (ГИМ). В 1828–1829 гг. А.С. Грейг командовал эскадрой Черноморского флота. За взятие Анапы произведен в адмиралы. За покорение Варны награжден орденом Св. Георгия 2-го класса, став достойным преемником славы своего отца адмирала С.К. Грейга, получившего этот орден за Чесменскую победу (см. стр. 59).

Весь следующий день 3-е отделение флотилии переправляло войска через Дунай. В то же время 16 канонерских лодок под командованием капитана 1 ранга И.И. Завадовского напали на стоявшую в Мачинском рукаве турецкую гребную флотилию. В результате трехчасового боя 12 из 23 судов, в том числе бот начальника турецкой флотилии, были захвачены, 1 судно потоплено и 1 сожжено. Одновременно другая часть отряда Завадовского (1 канонерская лодка и 7 иолов) блокировала крепость Браилов. К 30 мая через Дунай навели мост, опорой которому служили канонерские лодки, выстроившиеся цепочкой. После этого Дунайская флотилия с 27 июля по 13 ноября 1828 г. и с 3 по 20 июня 1829 г. блокировала крепость Силистрию, а также принимала участие в июле — сентябре 1828 г. в осаде и бомбардировке Варны[35]. За смелые действия по переправе войск через Дунай Николай I 19 марта 1829 г. наградил 42-й флотский экипаж знаками на кивера в виде металлической ленты с надписью «За отличие» — первой подобной наградой для морских частей. Такие же ленты получил и 44-й экипаж за истребление турецкой флотилии под Браиловом и содействие осадам Силистрии и Варны.

Следующую совместную операцию Черноморский флот и сухопутные силы предприняли в отношении стратегически важной крепости Варна. Этот мощный прибрежный пункт защищал 27-тысячный турецкий гарнизон под командованием адмирала Иззет-Мохаммеда. Против Варны сухопутные войска могли выделить лишь сводный 10-тысячный отряд. В связи с этим возрастала роль Черноморского флота, которому предстояло оказать активную поддержку русским войскам на берегу. В начале июля 1828 г. эскадра А.С. Грейга покинула Севастополь и к 22 июля пришла на рейд Варны[36]. В то же время к крепости подошли сухопутные войска под командованием начальника Морского штаба Его Императорского Величества вице-адмирала князя А.С. Меншикова. Поскольку Иззет-Мохаммед отверг предложение о капитуляции, 25 июля Меншиков и Грейг решили начать правильную осаду, поддерживая действия пехоты систематическими бомбардировками с моря. На берег высадились 350 матросов, которые построили редут для охраны новой базы снабжения. Его комендантом назначили капитан-лейтенанта 28-го флотского экипажа К.А. Центиловича[37]. Под защитой редута разместились перенесенные из Коварны грузовые пристани, а также телеграф для связи берега с эскадрой. Кроме того, 500 матросов с офицерами высадились для ведения осадных работ. Начальником осадной артиллерии назначили капитана 2 ранга Залесского, под руководством которого комендоры стали свозить с кораблей орудия и заряды.

Поскольку Николай I обратил особое внимание на необходимость ликвидации турецкой флотилии, располагавшейся под защитой укреплений Варны, вечером 26 июля с каждого корабля и фрегата эскадры спустили по 2 гребных баркаса с вооруженными командами. Собравшись под руководством капитана 2 ранга В.И. Мелихова, эти 18 шлюпов в ночной темноте тихо подошли к турецкой флотилии, насчитывавшей 14 судов, и с громким «Ура!» бросились в атаку. Полчаса продолжался абордажный бой, в ходе которого русские моряки захватили все вражеские суда и отвели их к эскадре. Упорнее всего защищалось брандвахтенное судно начальника турецкой флотилии и присоединившиеся к нему два баркаса, на каждом из которых находились по 25 вооруженных турок с одним 12-фунтовым орудием. В ходе жестокого рукопашного боя турки были перебиты или выбросились в море, а начальник вражеской флотилии и его свита попали в плен.

Знак на кивер «За отличие». Акварель из альбома иллюстраций к «Описанию обмундирования и вооружения офицеров войск Императорской Российской армии». СПб, 1853. (Музей-панорама «Бородинская битва»). Такими знаками Николай I наградил 19 марта 1829 г. 42-й флотский экипаж за переправу войск через Дунай и 44-й флотский экипаж за истребление турецкой флотилии под Браиловом и содействие осадам Силистрии и Варны. Это был первый случай подобной награды для морских частей.

Всего в плен захватили 46 турок. Число убитых врагов подсчитать не удалось, поскольку трупы в ночном бою выбрасывались за борт. Среди нападавших 4 матроса были убиты, мичман И.И. Кутузов и 1 матрос смертельно ранены, лейтенанты А.Л. Зигури и М.П. Манганари, гардемарин Н.П. Потулов и 32 матроса ранены. Лейтенантов И.А. Ольшевского, М.П. Манганари и Н.Ф. Юрковского, взявших на абордаж брандвахтенное судно и баркасы, император наградил орденом Св. Георгия 4-го класса. Еще 18 офицеров получили боевые ордена, а 7 — повышение в чинах.

С 26 июля корабли и бомбардирские суда эскадры приступили к систематическому обстрелу Варны, а сухопутные войска активно вели осадные работы. Вечером 13 августа турки предприняли сильную вылазку, в связи с чем на берег для охраны лагеря и составления резерва с каждого корабля эскадры свезли по четверти команды под общим руководством капитан-лейтенанта 41-го флотского экипажа М. В. Свирского. Утром 14 августа десант вернулся на суда. С 16 августа вместо тяжело раненого князя А.С. Меншикова командование войсками под Варной принял генерал-адъютант граф М.С. Воронцов.

Пока шли осадные работы, русские фрегаты крейсировали вдоль турецких берегов, захватывая вражеские транспорты. Так, 28 июля два катера лейтенанта Д.Е. Делаграматика с фрегата «Поспешный» взяли на абордаж под стенами города Мидии два судна (одно пришлось затопить). Вечером того же дня у крепости Инада катер и баркас с «Поспешного» лейтенантов Д.Е. Делаграматика и М.И. Бардаки, несмотря на огонь 6 береговых батарей, взяли на абордаж одно военное судно с двумя орудиями. Самой же удачной операцией этого времени стал морской десант против крепости Инада. На рассвете 17 августа отряд капитана 1 ранга Н.Д. Критского (фрегаты «Рафаил» и «Поспешный», бригантина «Елисавета» и катер «Соловей») подошел к Инаде и встал на дистанции картечного выстрела. К 10 часам русские суда подавили огнем турецкие батареи, после чего высадили десант — 370 матросов с офицерами. Построив своих людей на берегу, Н.Д. Критский повел их к главному редуту, окруженному глубоким и широким рвом. На полпути десант встретила многочисленная толпа турок. Моряки дали залп, после чего ударили в штыки и обратили неприятеля в бегство. На плечах врага матросы ворвались в редут, где захватили 9 крупных орудий. В панике турки бросили и две близлежащие береговые батареи еще с 12 пушками. Но, одержав успех, храброму десанту следовало спешить — для защиты Инады уже шли войска 30-тысячного корпуса паши Омер-Врионе. По распоряжению Критского моряки перевезли на суда 12 медных орудий и заклепали остальные, сломав все станки и лафеты. Вечером десант вернулся на борт, потеряв 1 матроса убитым и 3 ранеными. Ночью последние десантники, покидая турецкий берег, взорвали заминированные укрепления Инады. За смелое взятие Инады император наградил капитана 2 ранга Л.И. Черникова и лейтенанта Д.Е. Делаграматика орденом Св. Георгия 4-го класса. Еще 11 морских офицеров получили другие боевые награды.

Пока под Варной шли осадные работы, на Дунай прибыл Гвардейский корпус. Вместе с ним к армии присоединился Гвардейский экипаж во главе со своим командиром — знаменитым мореплавателем, первооткрывателем Антарктиды контр-адмиралом Ф.Ф. Беллинсгаузеном. Экипаж выступил из Петербурга еще 1 апреля 1828 г. и, пройдя всю Россию, перешел 25 июля Дунай у Сатуново. Оставив в Коварне обоз и все тяжести, гвардейские моряки 17 августа подошли к Варне, где 18 августа их расписали по судам эскадры А.С. Грейга: 1-я и 2-я роты Гвардейского экипажа поступили на корабль «Париж», 3-я рота — на корабль «Пимен», штаб экипажа и 4-я рота — на корабль «Пармен», 5-я рота — на фрегат «Флора», 6-я — на фрегат «Штандарт», 7-я — на фрегат «Поспешный», 8-я — на фрегат «Рафаил».

Вид осады Варны в сентябре 1828 г. Картина художника М.Н. Воробьева. 1829 г. (ГРМ). Художник М.Н. Воробьев в 1828 г. сопровождал Николая I на театре военных действий, выполняя этюды по указанию императора. На их основе он выполнил несколько картин, посвященных русско-турецкой войне. На данном полотне показан общий вид Варны, бомбардируемой одним из кораблей Черноморской эскадры. С помощью морского телеграфа моряки корректируют огонь его орудии.

22 августа капитан-лейтенант А.И. Казарский с сотней черноморских матросов совершил набег на южный берег Варнского рейда и отбил у турок около 100 голов рогатого скота, которые пришлись очень кстати для провианта нижних чинов, особенно больных.

27 августа 1828 г. к крепости прибыл Николай I и разместился на корабле «Париж». Почти ежедневно император съезжал на берег и фактически лично руководил осадой. По его решению 30 августа эскадра высадила десант моряков около мыса Галата для пресечения подходов к Варне с юга по Константинопольской дороге. Около 18 часов на берег под общим командованием капитан-лейтенанта Н. П. Римского-Корсакова (см. стр. 197) свезли 4 роты Гвардейского экипажа и 170 черноморских матросов. Гвардейские роты быстро заняли развалины старинного укрепления на мысу и, передав их черноморцам, двинулись на Константинопольскую дорогу. Появление десанта оказалось столь неожиданным, что турки бежали в крепость, бросив множество припасов и имущества; несколько человек попали в плен. На Галате матросы построили редут, вооруженный корабельной артиллерией, а также устроили возле мыса пристани и телеграф. Этим маневром русские войска замкнули кольцо осады вокруг Варны. Осматривая ее южные окрестности, Николай I заметил 5 сентября выгодный пункт для обстрела города. В этом месте матросы построили батарею на четыре 24-фунтовых пушки и пудовый единорог.

Вице-адмирал Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен. Портрет кисти неизвестного художника. 1830-е гг. (ЦВММ). Прославленный мореплаватель и первооткрыватель Антарктиды Ф.Ф. Беллинсгаузен в 1827–1830 гг. командовал Гвардейским экипажем. Во главе экипажа он 18 августа 1828 г. прибыл под Варну и поднял флаг на корабле «Пармен», на котором до 22 сентября участвовал в осаде крепости, кампанию 1829 г. совершил на корабле «Париж». За военные отличия награжден орденом Св. Анны 1-й степени. Впоследствии адмирал, в 1839–1852 гг. военный губернатор Кронштадта и главный командир Кронштадтского порта. Именем Беллинсгаузена названы несколько островов и географических объектов. Изображен в вицмундире Гвардейского экипажа.

Штаб-офицер Гвардейского экипажа в парадной форме и обер-офицер в вицмундире. Раскрашенная акварелью и тушью литография Л.А. Белоусова. 1830 г. (РГБИ).

Батарею поручили Артиллерийской команде Гвардейского экипажа капитан-лейтенанта И.П. Кисилева, которая в полдень 8 сентября начала бомбардировку Варны и успешно продолжала обстрел крепости до конца осады. За умелые действия унтер-офицер Артиллерийской команды Николай Ширяев и бомбардиры Евсей Храмов, Макар Горский, Кирилл Хохлов и Илья Галкин получили Знаки отличия Военного Ордена Св. Георгия.

В ходе осадных работ северо-восточный бастион Варны (№ I), защищавший подступы со стороны побережья, был взорван миной 21 сентября и сильно обвалился. В результате появилась возможность ворваться в него через брешь и тем самым взломать оборону крепости. Но турки тоже видели опасность своего положения и приготовились к упорной защите разрушенного бастиона, наспех отгородив его от города дополнительным валом. Для смертельно опасного штурма колонну составили из охотников (добровольцев) 13-го и 14-го егерских полков, подкрепленных 1-й карабинерной ротой 13-го егерского полка.

Фрагмент плана осадных работ против укреплений крепости Варны. Гравюра. 1852 г. Фрагмент. (Музей-панорама «Бородинская битва»). На плане красной стрелкой обозначена точка и направление, с которого показан штурм укреплений Варны на картине А.И. Зауервейда.

В авангарде же этой «колонны смелых» шла сотня отчаянных матросов, выбранная из моряков, находившихся при строительстве траншей. Командовали храбрецами лейтенант 41-го флотского экипажа Е.П. Зайцевский и мичман 29-го флотского экипажа К.А. Поленгек.

Около 5 часов утра 25 сентября по сигнальной ракете колонна быстро устремилась в атаку. Без выстрела охотники вбежали по бреши на верх бастиона и с громким «Ура!» обрушились на турок. Застав неприятеля врасплох, они почти беспрепятственно овладели укреплением. Лейтенант Зайцевский рассыпал матросов в цепь на развалинах зданий и поджег ближайшие дома. Вслед за охотниками через брешь вошла 1-я карабинерная рота и, двинувшись налево, захватила каменную приморскую башню. За карабинерами в бастион проникла сборная рабочая команда из 150 гвардейских саперов, минеров и пионеров с турами и фашинами. Под прикрытием цепи моряков они соединили фланги бастиона глубокой траншеей и начали строить ложемент. Но вместо того, чтобы согласно плану ограничиться этим успехом, охотники увлеклись преследованием. Не слушая командиров, солдаты и матросы перепрыгнули через вал и захватили 11 пушек. После этого они запальчиво бросились внутрь крепости и проникли почти до середины Варны, уничтожив много турок и захватив два знамени. Но оправившись от первого испуга, турки перешли в контрнаступление. Имея подавляющее превосходство, гарнизон ударил на малочисленных охотников и заставил сначала карабинеров оставить каменную башню, а затем оттеснил матросов и егерей в бастион. Но тут охотников подкрепили 2-я гренадерская и 1-я фузелерная роты Лейб-Гвардии Измайловского полка. Еще два часа они упорно обороняли бастион. Постепенно все офицеры и многие нижние чины оказались убиты или ранены. В ожесточенной схватке тяжелые раны получили лейтенант Зайцевский и мичман Гюленгек[38]. Из сотни матросов 5 человек были убиты, 42 ранены, 6 пропали без вести. Ввиду больших потерь русские войска оставили бастион и через брешь отступили в ров. Захватив 4 турецкие мортиры и 12 пушек, они вернулись на исходные позиции. Турки попытались преследовать охотников. Но корабли и береговые батареи открыли сильный огонь по бреши и загнали показавшихся из бастиона турок обратно. Вечером того же дня на глазах всей армии два матроса вышли из сапы и бросились к трупам русских солдат, оставшимся на бреши после штурма.

Атака бастиона № II крепости Варны Лейб-Гвардии Саперным батальоном 23 сентября 1828 г. Фрагмент картины А.И. Зауервейда. 1836 г. (BИMАИBuBC). На детально точной картине изображено коронование гвардейскими саперами воронки после взрыва бастиона № II. Но на вторам плане показан бастион № I, который штурмуют русские войска, хотя 23 сентября такой атаки не было. Вероятно, художник объединил два близких события и на втором плане изобразил штурм 25 сентября, во время которого отличилась сотня моряков лейтенанта Е.П. Зайцевского и мичмана К.А. Поленгека. На рейде видны русские суда, поддерживающие атаку огнем.

Несмотря на ожесточенную стрельбу турок, они подняли и перенесли два трупа в ложемент, затем вернулись и таким же образом перенесли остававшиеся тела. К сожалению, имена этих героев, спасших тела христианских воинов от надругательств, остались неизвестны.

Напуганные атакой бастиона турки начали переговоры о сдаче. 29 сентября русские войска вступили в Варну, ключи и флаг которой поднесли Николаю I. В плен сдались около 9000 человек. Победителям досталось 291 орудие. За покорение Варны адмирал А.С. Грейг был награжден орденом Св. Георгия 2-го класса, став достойным преемником славы своего отца адмирала С.К. Грейга, получившего этот орден за Чесменскую победу (см. стр. 59). Столь высокой полководческой наградой император оценил вклад Черноморского флота, который наравне с сухопутными войсками нес под Варной все тяготы и потери. Кроме уже названных офицеров при осадных работах на берегу были убиты лейтенант 33-го флотского экипажа Обернибесов и 11 нижних чинов, смертельно ранены лейтенант М.Т. Алексеев и мичман Исупов, ранены исполнявшие должность траншей-майоров капитан-лейтенанты С.Н. Сухонин (в ногу) и В.П. Романов (пулей в голову), а также лейтенанты П.П. Туркул и мичман Ф.И. Шмит, мичман С.Е. Манюк был контужен осколком бомбы в грудь. 79 нижних чинов получили ранения и контузии. Среди морских артиллеристов на батареях погибли констапель Петров и 10 нижних чинов, был смертельно ранен констапель Белов, ранены констапели Саблин, Снетов, Савин, Вышеславцев, Фондерфлис и 93 унтер-офицера и матроса. За отличия на берегу Николай I наградил 50 морских офицеров боевыми орденами, 15 повысил в чинах, еще 16 получили иные высочайшие награды. Многим нижним чинам вручили Знаки отличия Военного ордена Св. Георгия, причем нескольким наиболее храбрым матросам и унтер-офицерам Георгиевские кресты надел лично император.

После капитуляции Варны корабли Черноморской эскадры стали постепенно отправляться в Крым на зимовку. Две роты Гвардейского экипажа поступили на корабль «Императрица Мария», на котором Николай I отправился 2 октября в Одессу. К 6 декабря 1828 г. весь Гвардейский экипаж собрался в Севастополе, где разместился в казармах на берегу. В середине декабря гвардейцам для предстоящей кампании передали 110-пушечный корабль «Париж».

Штурм бастиона № I крепости Варны 25 сентября 1828 г. сотней моряков лейтенанта Е.П. Зайцевского и мичмана К.А. Гюленгека. Рисунок художника О.К. Пархаева. 1996 г.

11 ноября для зимней блокады Босфора из Севастополя к Варне отправился отряд судов контр-адмирала М.Н. Кумани — корабли «Пимен», «Иоанн Златоуст», фрегаты «Рафаил» и «Ганимед». 17 января 1829 г. морские силы в Варне пополнились кораблями «Императрица Мария» и «Пантелеймон», фрегатом «Евстафий» и бригом «Пегас». 24 января отряд Кумани получил задачу установить контроль над Фаросским заливом и овладеть его береговыми укреплениями, прежде всего — самой удобной бухтой при крепости Сизополь. Для десанта выделили Камчатский и Селенгинский пехотные полки, 4-й пионерный батальон, 3-ю роту 16-й артиллерийской бригады и команду пеших казаков — всего 3 штаб- и 36 обер-офицеров, 1083 нижних чина и 40 нестроевых. 7 февраля войска начали грузить на суда, и 11 февраля отряд вышел из Варны[39].

В 8 часов утра 15 февраля 1829 г. отряд под вражеским огнем вошел на рейд Сизополя и выстроился по диспозиции. На предложение о капитуляции двухбунчужный Халиль-паша ответил, что его войска не сдадут город, пока не умрут. Тогда корабли обрушили огонь на каменные городские стены и три береговые батареи, а фрегаты и канонерки стали обстреливать доминирующую гору и расположенный возле нее редут. Около 15 часов, когда все батареи оказались сбиты и укрепления разрушены, явился турецкий парламентер. Халиль-паша предлагал сдать Сизополь при условии, что гарнизону позволят выйти с оружием. Но Кумани потребовал безоговорочной капитуляции. Турки стали затягивать переговоры. Тогда на рассвете 16 февраля Кумани под прикрытием тумана высадил на берег пехоту и в подкрепление ей 500 моряков. В то же время лейтенанта Джотти послали к паше, чтобы уведомить о высадке десанта и пригрозить штурмом. Около 6 часов утра Джотти вернулся и сообщил, что турецкие войска ночью оставили крепость. Храбрый лейтенант занял с 14 матросами главную батарею, над которой поднял российский флаг, а также пленил Халиль-пашу со всей его свитой, насчитывавшей 50 человек Пока Джотти совершал все эти подвиги в самом Сизополе, часть десанта направилась к укрепленной высоте, где собралось 1600 человек турецкого гарнизона, в основном арнаутов. Но увидев приближающиеся русские войска, арнауты бежали по Константинопольской дороге, бросив находившийся при них единорог. Таким образом, почти одновременно без потерь моряки заняли укрепления и город. Трофеями дня стали также 2 знамени, 9 крепостных и 2 полевые пушки, значительный запас пороха, снарядов и оружия. За лихое взятие Сизополя 13 морских офицеров получили ордена и награды.

Для защиты Сизополя со стороны суши солдаты и около 400 матросов сразу приступили к строительству внешних укреплений. Поскольку Сизополь расположен на полуострове, отделенном от материка перешейком шириной около 200 метров, каменную стену вдоль перешейка починили и усилили двумя батареями. На доминирующей горе за перешейком вместо турецкого редута построили сомкнутый бастион, а укрепление вокруг колодца на перешейке приспособили для стрелковой обороны. На угрожаемых участках также возвели дополнительные укрепления. Для их вооружения помимо трофейных орудий морские артиллеристы свезли на берег 1 единорог, 14 пушек и 2 мортиры. На каждом корабле контр-адмирал М.Н. Кумани приказал иметь по 100 нижних чинов при 3 офицерах в полной готовности к высадке для помощи пехоте в случае нападения турок.

В конце февраля 1829 г. в Сизополь на судах доставили около 1,5 тысяч солдат 6-го пехотного корпуса. Они заняли восстановленные моряками городские укрепления и 28 марта отбили атаку турецкого корпуса Гуссейн-паши, насчитывавшего 4000 пехотинцев и 1800 кавалеристов. 19 апреля в Сизополь с основными силами Черноморской эскадры пришел адмирал А.С. Грейг. 4 мая для защиты полуострова Св. Троицы на западной стороне Сизопольского рейда с корабля «Париж» высадили роту Гвардейского экипажа и часть его Артиллерийской команды. Меняясь на полуострове через три дня, роты гвардейских моряков заготавливали фашины и туры. Базируясь на Сизополь, эскадра А.С. Грейга готовилась к новым десантным экспедициям для содействия продвигавшимся по берегу сухопутным войскам.

Фрагмент карты балканского театра военных действий 1828–1829 гг. Гравюра 1905 г. (Музей-панорама «Бородинская битва»).

9 июля 1829 г. эскадра под командованием А.С. Грейга[40] подошла к осажденной русскими войсками крепости Миссемврия и бомбардировала ее. Ночью во время шлюпочного промера матрос Гвардейского экипажа Степан Юдин вплавь подобрался к самым береговым причалам. Незамеченный турецким караулом, он привязал лот-линь к двум баркасам, после чего вернулся на ожидавшую его невдалеке шлюпку. За лот шлюпка утащила баркасы к эскадре, несмотря на выстрелы встревоженных турок. За смелость Юдина наградили Знаком отличия Военного Ордена Св. Георгия. Утром 11 июля блокированная с суши русской пехотой и с моря Черноморской эскадрой турецкая крепость Миссемврия капитулировала. На главном бастионе подняли императорский флаг, караул при котором заняла рота Гвардейского экипажа.

В тот же день бриг «Орфей» под командованием капитан-лейтенанта Е.И. Колтовского взял расположенную южнее Миссемврии крепость Ахиолло. Накануне ночью на бриг приплыли греки и сообщили, что большая часть турок уже покинула город. Греки просили занять крепость, обещая полную поддержку со стороны местных жителей. В 7 часов утра 11 июля «Орфей» подошел к Ахиолло и встал на якорь. Е.И. Колтовский с 2 офицерами и 75 матросами 38-го флотского экипажа на баркасе и греческих лодках высадился на берег. Здесь десантников встретил митрополит и греческие старшины города. Колтовский взял в плен еще остававшихся в Ахиолло турок, приставил матросов к захваченным 12 медным пушкам большого калибра и 1 мортире и поднял на городских воротах российский флаг. Узнав об этом успехе, из Миссемврии через три часа подоспели эскадроны казаков и улан, которым моряки сдали свои трофеи.

Между тем греческие жители города Василико, опасаясь мести турок, подозревавших их в сочувствии русским, тоже стали просить о скорейшем занятии их города. 20 июля 1829 г. на помощь грекам отправились фрегат «Поспешный» и бриг «Орфей» с десантом из двух рот Камчатского пехотного полка и роты Гвардейского экипажа — всего 236 человек. 21 июля суда подошли к Василико. Узнав, что со стороны Ага- тополя к городу спешат турецкие войска, руководивший операцией подполковник К.И. Бюрно тут же приступил к высадке десанта. Выйдя на берег под прикрытием артиллерийского огня парохода «Метеор», роты стали обходить город, чтобы пресечь гарнизону пути отступления. Увидев это, около 300 турок быстро покинули укрепления. Преследуя их, Бюрно занял ключевые высоты, доминирующие над городом и окрестностями.

Поскольку турки, находившиеся в Агатополе, угрожали безопасности Сизополя, адмирал А.С. Грейг решил овладеть этим пунктом, выделив в распоряжение подполковника К.И. Бюрно батальон Курского пехотного полка, а также фрегаты «Флора» и «Поспешный», бриг «Орфей», пароход «Метеор» и 8 иолов под общим командованием капитан-лейтенанта К.Н. Баскакова.

22-23 июля фрегат «Флора» перевез батальон Курского полка из Сизополя в Василико. В 9 часов утра 24 июля фрегаты «Флора» и «Поспешный» атаковали Агатополь с моря. В то же время Бюрно с пехотой подступил к крепости с суши. Гарнизон, насчитывавший около 1200 человек, вышел ему навстречу. Но как только Курский батальон двинулся в атаку, турки бросились бежать, оставив город, лагерь, 7 пушек, множество снарядов и около 4 тысяч пудов муки. За овладение Василико и Агатополем император наградил начальника десантов подполковника К.И. Бюрно орденом Св. Георгия 4-го класса, а 4 морских офицеров другими боевыми орденами. Квартирмейстер Афанасий Шубин и 6 рядовых Гвардейского экипажа получили Знаки отличия Военного Ордена Св. Георгия.

Вице-адмирал Николай Глебович Козин. Литография B.A. Прохорова no рисунку П.Ф. Бореля 1860-х гг. с портрета 1848–1851 гг. В 1806–1808 гг. Н.Г. Козин участвовал во второй Архипелагской экспедиции, в том числе во взятии 8-10 марта 1807 г. Тенедоса и 19 июня 1807 г. в Афонском сражении, за которое был награжден орденом Св. Анны 3-й степени. В 1814 г. переведен в Гвардейский экипаж и в его рядах совершил сухопутный поход 1815 г. 1 апреля 1828 г. вместе с Гвардейским экипажем выступил из Петербурга, 18 августа прибыл к Варне и поступил на корабль «Париж». За отличие при осаде крепости произведен в капитаны 2 ранга. В кампанию 1829 г. командовал кораблем «Париж», на котором находился командир Гвардейского экипажа контр-адмирал Ф.Ф. Беллинсгаузен. Участвовал во взятии 11 июля Миссемврии, 7 августа Инады и 17 августа Мидии. Произведен за отличие в капитаны 1 ранга. Впоследствии адмирал, в 1835–1847 гг. командовал Гвардейским экипажем, в 1848–1851 гг. директор Морского кадетского корпуса.

Следующую совместную операцию адмирал А.С. Грейг решил провести против сильной крепости Инада. 6 августа фрегат «Флора» обстрелял ее укрепления и по ответному огню выяснил расположение редутов и батарей. На следующий день в полдень Грейг направил к Инаде отряд судов под командованием капитан-лейтенанта К.Н. Баскакова: 74-пушечный корабль «Норд Адлер», фрегаты «Флора» и «Поспешный», бриги «Орфей» и «Ганимед», бомбардирские суда «Опыт», «Подобный» и «Соперник». Подойдя в 14 часов к Инаде и встав на якорь, отряд открыл огонь и вскоре заставил замолчать береговые батареи. С корабля «Норд Адлер» и фрегата «Поспешный» высадился десант из моряков 36-го флотского экипажа и трех рот Камчатского и 23-го егерского полков — всего около 500 человек. К 16 часам десант выбил двухтысячный турецкий гарнизон из двух редутов, а затем из четырех береговых батарей. Расстреливаемые с судов и теснимые десантом турки бежали к Мидии, бросив 2 мортиры, 9 единорогов, 21 пушку, 1 фальконет и большое количество боевых запасов. Через полчаса к крепости пришли основные силы Грейга — корабли «Париж», «Императрица Мария», «Иоанн Златоуст», «Пармен», «Пантелеймон» и бриг «Мингрелия». Заметив, что часть турок закрепилась около берегового редута, расположенного в трех верстах от Инады, Грейг послал туда бриг «Мингрелия», посадив на него роту Гвардейского экипажа с корабля «Париж». Рота высадилась на берег и не только захватила и уничтожила редут, но и срыла шанцы позади него. 2 пушки редута гвардейцы переправили на «Мингрелию».

За взятие Инады командир фрегата «Поспешный» капитан 2 ранга Е. И. Колтовский, отличившийся еще при взятии Ахиолло, получил орден Св. Георгия 4-го класса. 18 морских офицеров стали кавалерами различных наград. 2 боцмана, 2 юнкера, 1 экипажный барабанщик, 1 горнист, 1 квартирмейстер и 22 рядовых Гвардейского экипажа были награждены Знаками отличия Военного Ордена Св. Георгия. 8 августа к Инаде пришли сухопутные войска, занявшие вместо моряков крепостные бастионы и укрепления.

В тот же день 7 августа отряд гребной флотилии из 5 иолов под командованием лейтенанта 40-го флотского экипажа М.П. Панютина, посланный для содействия двигавшимся из Агатополя сухопутным войскам подполковника К.И. Бюрно, подошел к деревне Сан-Стефано в Фаросском заливе. Выгнав турок огнем из укреплений и высадив десант, Панютин овладел редутами и деревней, которые удержал до прихода русской пехоты. За эту смелую операцию бравого лейтенанта наградили орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом.

13 августа отряд судов контр-адмирала О.И. Стожевского подошел к крепости Мидия[41]. В 10 часов утра корабли заняли позицию и открыли навесной огонь. Однако из-за расположения крепости на высокой утесистой горе бомбардировка не смогла разрушить укрепления. В то же время бриги и люггер встали на якорь севернее города и около 15 часов высадили десант под общим командованием капитан-лейтенанта Гвардейского экипажа Т.К. Лялина — три роты 23-го егерского полка, а также по 75 матросов с каждого корабля. Но, двинувшись к Мидии, десант вскоре уперся в реку шириной более 200 метров. Противоположный берег охраняла турецкая кавалерия с двумя орудиями. Мичман Гвардейского экипажа граф А.Л. Гейден с двумя матросами промерил реку и донес, что, уже не доходя ее середины, уровень воды превышает высоту груди человека. Опасаясь, что во время переправы матросы и егеря намочат патроны и останутся против турок только со штыками, Лялин собрал совет. Егерские офицеры также сомневались в успехе форсирования реки под обстрелом врага и в виду кавалерии.

Обер-офицеры и рядовой Гвардейского экипажа. Раскрашенная литография по рисунку Д. Монтена 1837 г. (РГБ).

В итоге десант вернулся к месту высадки, где благополучно эвакуировался на суда.

Атаку Мидии решили повторить через день 15 августа. Но сильный прибой и зыбь не позволили высадить десант. Тем не менее, устрашенный действиями 13 августа и явной подготовкой к новому штурму, турецкий гарнизон, насчитывавший 700 человек пехоты и 300 человек конницы, утром 17 августа стал покидать город. Видя это, стоявший вблизи берега с 8 иолами лейтенант М.П. Панютин поспешил к причалам и открыл огонь. Взяв с собой 1 обер-офицера и 50 матросов, он высадился в порту. Здесь его торжественно встретил митрополит со всем православным духовенством, а греческие старшины поднесли ключи от города. Турки, увидев моряков, бросились из города. С кораблей подоспели роты 23-го егерского полка, занявшие вместе с моряками укрепления Мидии. В крепости десант захватил 9 орудий, а также большие запасы снарядов, пороха, пшеницы и угля.

Покорение Мидии стало последней десантной операцией Черноморского флота во время этой войны. Успехи русского оружия на всех направлениях заставили султана Махмуда II начать мирные переговоры. 2 сентября 1829 г. в Адрианополе был заключен мирный договор. В соответствии с его условиями Россия получила устье Дуная с прилегающими островами, практически все кавказское побережье Черного моря — от устья Кубани до поста Св. Николая, а также Ахалцихский пашалык с крепостями Ахалцих и Ахалкалаки. Босфор и Дарданеллы были открыты для прохода русских судов с правом свободной торговли по всей Османской империи. Греции, Молдавии и Валахии предоставлялась широкая внутренняя автономия, а Сербии возвращались 6 ранее отобранных турками округов. Кроме того, Турция обязывалась возместить понесенные русскими подданными с 1806 года убытки в размере 1,5 млн. голландских червонцев, а также уплатить России 10 млн. голландских червонцев в качестве военной контрибуции. С учетом достигнутых результатов Николай I считал, что Адрианопольский мир «самый славный из когда-либо заключенных».

Серебряная медаль «За Турецкую войну. 1828–1829». (Из собрания фирмы «Монеты и медали», г. Москва). Такую медаль на георгиевской ленте получили все моряки, участвовавшие в войне 1828–1829 гг.

Гвардейский экипаж в Польской войне 1831 года

Библиография.

Щепотьев С.А. Памятка Гвардейского экипажа. СПб., 1910.

После завершения русско-турецкой войны эскадра Черноморского флота вернулась 17 октября 1829 г. в Севастополь. Гвардейский экипаж сдал корабль «Париж» 28-му флотскому экипажу и разместился в казармах, ожидая приказа о возвращении в столицу. Выдержав чумной карантин, гвардейцы 20 марта 1830 г. перешли из Севастополя в Бахчисарай, откуда двинулись домой. 18 июля Гвардейский экипаж вступил в Гатчину. Здесь его встретил Николай I, который остался очень доволен блестящим видом матросов, несмотря на все трудности двух боевых кампаний. В Петербурге гвардейские моряки приступили к повседневной службе — участвовали в караулах, парадах, сухопутных маневрах, ходили на яхтах «Дружба» и «Торнео». В этом же году Гвардейский экипаж получил построенный на Адмиралтейских заводах первый российский пароход «Ижора». Отныне утомительные для моряков перевозки императора на гребном катере из Кронштадта в Ораниенбаум заменили поездками на пароходе.

Серебряный знак отличия польского ордена «Virtuti militari» 5-й степени. (Из частной коллекции). Такими крестами наградили всех нижних чинов 6-й роты Гвардейского экипажа, участвовавших в Польской войне 1831 г. Кресты считались наравне с российскими медалями, и их носили на груди на синей ленте с черными каймами.

В связи с польским восстанием 17 ноября 1830 г. и началом боевых действий, по требованию генерал-фельдмаршала графа И.И. Дибича-Забалканского в армию отправили всех лейтенантов Гвардейского экипажа, кроме ротных командиров. Эти 7 офицеров состояли при штабе армии в ведении генерал-майора Д.А. Герштенцвейга и помогали строить переправы. Капитан 1 ранга Гвардейского экипажа Н.П. Римский-Корсаков возглавил отряд из дивизиона Новоархангельского уланского полка и трех сотен казаков, с которыми он успешно действовал против небольших групп повстанцев. Вслед за офицерами 17 марта 1831 г. из Петербурга выступила 6-я рота Гвардейского экипажа под командованием лейтенанта князя Н.А. Кулунчакова (138 нижних чинов). Но из-за недостатка обывательских лошадей в Гродненской губернии рота опоздала к устройству переправы через Вислу. Из Янова ее направили вслед за Гвардейским корпусом в Ломжу. Во время июньского наступления по северным областям Польши гвардейские моряки шли в авангарде русских войск, исправляя дороги и мосты.

Офицеры и нижние чины Артиллерийской и Ластовой рот Гвардейского экипажа. Раскрашенная акварелью и тушью литография Л.А. Белоусова. Около 1835 г. (Из собрания антикварной галереи «Кабинет», г. Москва). На переднем плане (слева направо) изображены чины Артиллерийской роты, имеющие красные выпушки на воротниках и обшлагах мундиров: обер-офицер в вицмундире, обер-офицер и унтер-офицер в парадной форме. На втором плане чины Гвардейской Ластовой роты (с серебряным металлическим прибором): обер-офицеры в парадной форме и в вицмундире, матрос в парадной форме. На груди у изображенных моряков видны награды за русско-турецкую войну 1828–1829 гг. и польскую кампанию 1831 г. Важная деталь — 8 июня 1832 г. Николай I разрешил офицерам Гвардейского экипажа носить усы.

По прибытии в Осек 4 июля 1831 г. рота переправила на лодках гвардейских саперов и казаков и начала строить мост на специально заготовленных офицерами Гвардейского экипажа судах. Общее руководство работами осуществлял капитан 1 ранга Н. П. Римский-Корсаков. 5 июля понтонный мост был открыт, и под надзором моряков вся армия в течение трех дней перешла Вислу. Двинувшись к Варшаве, граф И.Ф. Паскевич-Эриванский оставил роту моряков для защиты и обеспечения этой стратегической переправы, по которой шло снабжение армии. 20 августа на левом берегу Вислы показался большой отряд польского генерала Л. Паца, планировавший выйти в тыл русской армии и разгромить ее провиантские магазины. Моряки тут же развели понтонный мост, но поляки стали строить свою переправу. Чтобы ликвидировать угрозу вражеского прорыва, ночью решили отправить роту гвардейцев через Вислу для уничтожения строительства. На рассвете 21 августа гвардейские моряки незаметно пересекли на лодках реку и ружейным огнем отогнали польских стрелков. Затем они высадились на берег и истребили все приготовленные повстанцами материалы. В то же время находившиеся на лодках матросы обрубили швартовы у судов, собранных поляками для опор моста, и спустили их по течению к прусской границе. В результате попытка отряда Паца прорваться через Вислу в тыл русской армии оказалась сорвана. За этот речной десант юнкер Александр Вейс, унтер-офицеры Прокофий Тимохин и Кирилл Елфимов, рядовые Абрам Прокопенко, Андрей Гладилов, Осип Юстюнцов и Сергей Дьяконов получили Знаки отличия Военного Ордена Св. Георгия.

25 и 26 августа 1831 г. несколько офицеров Гвардейского экипажа участвовали в штурме Варшавы и получили боевые награды. С победным завершением кампании светлейший князь Варшавский граф И.Ф. Паскевич-Эриванский особенно отметил помощь, оказанную армии Гвардейским экипажем. Хотя война закончилась, главнокомандующий с разрешения императора оставил 6-ю роту гвардейских моряков в своем распоряжении для обеспечения переправ. Проведя зиму в Влоцлавске, рота 21 апреля 1832 г. отправилась домой и 19 июля вступила в Петербург. За время Польского похода 6-я рота Гвардейского экипажа потеряла 36 человек, главным образом из-за болезней и тяжелой работы. После ее возвращения для гвардейских моряков начался 20-летний период мирной службы.

Оркестр Гвардейского экипажа. 1844–1855 гг. Гравюра неизвестного художника. (РГБИ). 9 сентября 1844 г. морякам Гвардейского экипажа присвоили новые кивера по образцу, установленному для флотских экипажей еще 18 марта 1857 г. При парадной форме к киверам полагались черные волосяные султаны (у музыкантов — красные).

Пока 6-я рота находилась в Польше, в жизни Гвардейского экипажа произошли изменения. 9 августа 1831 г. его Артиллерийскую команду преобразовали в роту. 22 августа 1831 г. шефом Гвардейского экипажа Николай I назначил своего двухлетнего сына великого князя Константина Николаевича, с детства предназначенного для морской службы. Маленького генерал-адмирала зачислили в списки 1-й роты экипажа. В начале 1836 г. появилась 9-я резервная рота, в которой обучались рекруты, а также проходили дополнительную строевую подготовку переводимые в гвардию за отличие нижние флотские чины. 17 марта 1846 г. Гвардейский экипаж переформировали в 4 роты с Артиллерийской командой и Ластовой полуротой.

Штаб-офицер Артиллерийской команды и рядовой Ластовой полуроты Гвардейского экипажа. 1846–1855 гг. Акварель из альбома, поднесенного офицерами Гвардейского экипажа в день экипажного праздника 6 декабря 1892 г. императрице Марии Федоровне. (ЦВММ). Акварель выполнена по иллюстрации из «Исторического описания одежды и вооружения Российских войск…». Часть XXVI. Лист № 849.

В связи с решением Николая I оказать помощь Габсбургам в усмирении венгерского восстания русские войска 20 января 1849 г. вступили в Трансильванию. По примеру предыдущих походов планировалось, что Отдельный Гвардейский корпус также отправится в Венгрию. 30 апреля Николай I провел смотр Гвардейского экипажа и напутствовал моряков словами: «Вы выступаете в поход, прощайте, молодцы. Я убежден, что избранные мои войска докажут и теперь, что они достойны старой своей славы». Громким «Ура!» моряки встретили слова императора. 20 мая 1849 г. Гвардейский экипаж выступил из Петербурга и 29 июля дошел до Белостока. Здесь пришло известие о капитуляции венгерской армии у Вилагоша и окончании войны. 4 сентября Гвардейский экипаж двинулся из Белостока домой и 10 ноября вернулся в Петербург. Этот военный поход гвардии, пожалуй, впервые обошедшийся без сражений, вызвал разные кривотолки. Когда в январе 1850 г. для офицеров и солдат действующей армии учредили памятную медаль «За усмирение Венгрии и Трансильвании», управлявший Морским министерством начальник Главного Морского штаба светлейший князь А.С. Меншиков саркастически сказал, что «и гвардейцы получат медаль — с надписью „Туда и обратно“».

В результате после завершения Польской войны 1831 года Гвардейскому экипажу довелось при Николае I демонстрировать свою строевую выправку и навыки пехотной службы лишь на парадах и смотрах.

Офицеры и нижние чины Гвардейского экипажа на набережной Невы у Зимнего дворца. Картина художника A.И. Гебенса. 1853 г. (ВИМАИВиВС). В сюртуке (рядом с барабанщикам) изображен контр-адмирал С.И. Мофет, командовавший Гвардейским экипажем 10 лет — с 1847 по 1857 г.

Босфорская экспедиция 1833 года

Библиография и источники.

М.П. Лазарев. Документы. T. II. М., 1953.

Муравьев Н.Н. Русские на Босфоре в 1833 г. М., 1869.

Гребенщикова Г.А. «Султан… решился… предаться покровительству России». // Военно-исторический журнал. 2005. № 7. С. 59–65.

Выгодные для России условия Адрианопольского мирного договора вызвали раскол в Османской империи. Египетский паша Мохаммед-Али объявил султана Махмуда II гяуром — врагом правоверных мусульман, продавшимся русским, и в октябре 1831 г. начал против него боевые действия. Как сообщали русские агенты, Мухаммед-Али «явно разглашает, что главная цель его — восстановить славу мусульман и отомстить за постыдный мир, заключенный султаном с Россией». Эти амбиции умело подогревались французской дипломатией, не желавшей усиления русских позиций на Востоке и покровительствовавшей Египту.

В 1832 году египетские войска нанесли ряд поражений турецкой армии в Сирии, перешли Таврские горы, заняли Конию и двинулись к Стамбулу.

Генерал-адъютант адмирал Михаил Петрович Лазарев. Портрет кисти неизвестного художника. 1840-е гг. (ГЭ). С 22 ноября 1832 г. начальник штаба Черноморского флота. В феврале — июне 1833 г. руководил Черноморской эскадрой во время Босфорской экспедиции, за образцовое выполнение которой произведен в вице-адмиралы и пожалован генерал-адъютантом. С 8 октября 1833 г. и до самой смерти 11 апреля 1851 г. главный командир Черноморского флота и портов. В 1838–1839 гг. руководил десантными операциями на черноморском побережье Кавказа.

Для России нерушимость условий Адрианопольского договора являлась ключевой задачей. Не допустить пересмотра выгодных итогов недавней войны и избежать новой можно было, лишь сохранив власть Махмуда II. В связи с этим Николай I решил оказать султану не только политическую поддержку, но и предоставить военную помощь. В Севастополе началась срочная подготовка боевой эскадры, которую 22 ноября 1832 г. возглавил начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал М.П.

Лазарев. Он уже имел опыт крупных десантных операций. В 1813 году на бриге «Феникс» Лазарев участвовал в переброске русских войск из Риги к Данцигу. Однако новое назначение поставило его в трудную ситуацию. Черноморский флот, еще недавно успешно бивший турок, обезлюдел после эпидемии чумы. В письме своему другу А.А. Шестакову 26 ноября 1832 г. Лазарев с горечью сообщал: «В командах большая часть рекруты, из коих 6000 поступило в нынешнем году, большею частью чуваши, черемисы <…>, а кроме того еще 2000 поляков[42]. На многих кораблях более 30 человек нет старых людей. Придется учить тогда, когда надобно действовать — и кого учить? Народ самый дрянной и хилый». Тем не менее, Лазарев энергично взялся за дело. Ему активно помогал генерал-лейтенант H.Н. Муравьев, назначенный руководить десантными войсками. 5 декабря 1832 г. Муравьев отплыл в Константинополь для подготовки высадки.

Между тем ситуация резко обострилась. В январе 1833 г. египетские войска совершили стремительный бросок к Стамбулу и разгромили главную турецкую армию. Махмуд II официально обратился за помощью к России. Медлить было нельзя. 2 февраля 1833 г. 1-й отряд эскадры Черноморского флота под командованием Лазарева вышел из Севастополя и 8 февраля прибыл к Босфору. Одновременно 2-й и 3-й отряды эскадры стали готовить к отправке из Одессы 26-ю пехотную дивизию, назначенную в десант. 24 марта 2-й отряд эскадры под командованием контр-адмирала М.Н. Кумани пришел на Буюкдерский рейд. Он доставил 3-ю бригаду 26-й пехотной дивизии (51-й и 52-й егерские полки), легкую № 3 роту 26-й артиллерийской бригады, 2-ю роту 6-го саперного батальона, инвалидную № 81 роту, часть 41-го Донского полка — всего около 5500 человек. 27 марта войска высадились в Ункяр-Искелеси, где их встретил начальник десанта генерал-лейтенант H.Н. Муравьев. Он имел поручение «на случай какого-нибудь переворота в Константинополе или неприязненных против нас действий сообразить возможность удержать за собой Босфорские замки, лежащие в узком месте сего пролива между Буюкдером и Черным морем». В случае вторжения египтян десанту предписывалось оказать содействие турецким войскам на берегу, а также занять район Босфора и не допустить в пролив французскую эскадру, которая крейсировала в Леванте и готовилась поддержать египетский флот.

8 апреля 1833 г. чрезвычайным российским послом в Константинополе император назначил генерал-адъютанта графа А. Ф. Орлова, возглавившего все сухопутные и морские силы на Босфоре. 11 апреля к проливу пришел 3-й отряд эскадры под командованием контр-адмирала О.И. Стожевского, который доставил 2-ю бригаду 26-й пехотной дивизии (Люблинский и Замосцкий пехотные полки) с легкой № 2 ротой 26-й артиллерийской бригады — всего 4 777 человек. Теперь русский десант имел более 10 тысяч штыков и опирался на Черноморский флот, на борту которого находилось еще 10407 человек. Причем моряки готовились поддержать пехоту не только огнем артиллерии, но и составленными из абордажных партий морскими батальонами.

Столь мощный русский десант резко изменил политическую ситуацию. Между Турцией и Египтом начались переговоры. Внутренняя оппозиция, готовившая переворот в Стамбуле, оказалась нейтрализованной. И дипломаты, и военные восхищались действиями Черноморского флота. С трудом верилось, что еще недавно он находился в плачевном состоянии.

Генерал-адъютант граф Алексей Федорович Орлов. Акварельный портрет кисти неизвестного художника. 1830 г. (Частное собрание, Франция)/ Назначенный 8 апреля 1833 г. чрезвычайным послом в Константинополе, граф А.Ф. Орлов возглавил все российские сухопутные и морские силы, участвовавшие в Босфорской экспедиции. Впоследствии князь, в 1844–1856 гг. главный начальник III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и шеф жандармов. В феврале — апреле 1856 г. возглавлял российскую делегацию на Парижском конгрессе. В 1856–1861 гг. председатель Государственного Совета и Комитета министров.

Генерал-адъютант Николай Николаевич Муравьев-Карский. Литография В. Ф. Тимма. 1856 г. (РГБИ). В 1833 г. в чине генерал-лейтенанта Н.Н. Муравьев командовал сухопутными десантными войсками, участвовавшими в Босфорской экспедиции. Впоследствии генерал от инфантерии, в 1854–1856 гг. главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом. За покорение Карса 16 ноября 1855 г. награжден орденом Св. Георгия 2-й степени.

11 апреля граф А.Ф. Орлов сообщал в Петербург, что благодаря Лазареву «эскадра приведена в блестящее состояние. Во внутреннем расположении судов сделаны некоторые улучшения, по части вооружения и наружного устройства также введены значительные перемены к красоте и удобству. Все суда выкрашены вновь с особенным вкусом. Замечателен отзыв французского посла, который в разговоре со мной откровенно сознался, что хотя ему и было известно о существовании нашего флота в Черном море, однако он никак не ожидал увидеть его доведенным до такой степени совершенства». Император оценил заслуги Лазарева и 2 апреля 1833 г. произвел его в вице- адмиралы. Правда, сам Лазарев об этом узнал лишь после завершения экспедиции.

15 апреля 1833 г. Махмуд II провел смотр турецкой гвардии и русских десантных войск. По инициативе Лазарева на берег высадились два сводных батальона из матросов абордажных партий. В своем донесении он так описывал этот смотр: «15-го числа сего месяца султан в сопровождении сераскира и двух Ахмет-пашей по предварительному объявлению желания своего делал осмотр войскам нашим, расположенным на азиатском берегу, к коим присоединил я еще 1000 человек матросов с кораблей; можно бы было высадить до 3000 и более, но теснота местоположения того не позволила. По осмотре султаном всех войск, с коими он здоровался по- русски, выговаривая „здорово, ребята!“, все проходили мимо его церемониальным маршем два раза, повзводно и колоннами, и, невзирая на то, что уже три месяца, как нога матросов наших не была на берегу, они казались и лучше выправленными и маршировали лучше прочих, в особенности же преимущество сие было заметно против батальона лучшей турецкой гвардии, который шел впереди нас». 20 мая Махмуд II провел смотр кораблей Черноморского флота и в знак своего полного удовольствия прислал для нижних чинов 60 тысяч пиастров (15 тысяч рублей), несколько быков и баранов, а для офицеров ром и конфеты. Кроме того, узнав, что здоровье русского матроса «сберегается чаркой», султан немедленно пожаловал экипажам 500 ведер водки.

Наконец, 24 июня 1833 г. в Константинополь пришло долгожданное известие — после заключения мира египетская армия покинула Малую Азию и перешла за Таврские горы. 26 июня граф А. Ф. Орлов подписал с султаном Ункяр-Искелессийский договор, провозгласивший русско-турецкий оборонительный союз. Это стало крупным успехом российской дипломатии[43].

28 июня на аудиенции у султана граф Орлов официально заявил об окончании экспедиции. В тот же день по флоту и десантным войскам зачитали его приказ: «Достигнута благотворная цель, для которой угодно было государю императору прислать флот в Царьградский пролив. Настало время вашему и моему возврату в любезное Отечество. Оставляя Россию, вы были готовы пролить кровь за славу Российского оружия. При помощи Божией вы не имели случая испытать это мужество. Российский военный флаг развевался мирно в виду Константинополя. <…> Мусульманин, недавно почитавший вас грозными врагами, видит в вас искренних доброжелателей и защитников. Вы заслужили похвалу от друзей и недругов, вы доказали вновь, что русские воины в брани и мире равно умеют исполнять долг свой».

27 июня 1833 г. русский десант погрузился на корабли и на следующий день покинул берега Босфора. 2–3 июля отряды эскадры пришли на рейд Феодосии. Экспедиция завершилась. В память о ней Махмуд II наградил всех участников специальными медалями. 7 июля 1833 г. Лазарев сообщал из Феодосии, что «по заключении мира султана с египетским своим мятежником ему вздумалось всем нам выдать медали, офицерам золотые, а нижним чинам серебряные. Генералам же золотые, осыпанные бриллиантами, на красных лентах, <…> на одной стороне вензель султана и год по-турецки, а на другой Луна со звездою и год написан обыкновенными цифрами (1833)». Николай I одобрил это награждение, и приказом Лазарева по эскадре Черноморского флота от 19 августа 1833 г. № 477 было объявлено, что «султан турецкий, желая сохранить воспоминание о пребывании на берегу Константинопольского пролива вспомогательного российского отряда, коим отвращена угрожавшая Порте опасность, и в ознаменование сего происшествия учредил для находившихся в сем отряде чинов особые медали, для генералов и адмиралов — золотые с бриллиантовой осыпью, штаб и обер-офицеров и чиновников — золотые, а нижних чинов серебряные».

Серебряная турецкая медаль, пожалованная султаном Махмудом II всем нижним чинам российских войск и флота, участвовавшим в Босфорской экспедиции 1833 г. (Из собрания фирмы «Монеты и медали», г. Москва).

Эти медали следовало носить на груди на красной ленте после российских медалей.

Босфорскую экспедицию 1833 года можно назвать образцовой, как по замыслу и результатам, так по организации и исполнению. Экспедиции подобного рода, проводившиеся европейскими державами в XIX веке, обычно сопровождались массовыми болезнями, смертностью солдат, падением дисциплины и беспорядками. В данном случае благодаря умелым действиям командования Черноморского флота и лично М. П. Лазарева удалось полностью избежать этих проблем. Николай I по достоинству оценил заслуги вице-адмирала. Уже 8 октября 1833 г. Лазарев вступил в должность главного командира Черноморского флота и портов, а также севастопольского военного губернатора. Это блестящее назначение предопределило дальнейшее развитие практики морских десантов на Черном море.

Гравюра с видом эскадры Черноморского флота в Босфоре «Соотечественникам в воспоминание пребывания Российского флота в Босфорском проливе под командою вице-адмирала Лазарева». Гравюра 1830-х гг. (Музей-панорама «Бородинская битва»).

Морские десанты на черноморском побережье Кавказа против горцев в 1804-1840-х гг

Библиография и источники.

М.П. Лазарев. Документы. T. II. М., 1953.

Лорер Н.И. Записки декабриста. Иркутск, 1984.

Федоров М.Ф. Походные записки на Кавказе. С 1835 по 1842 год. // Кавказский сборник. Т. 3. Тифлис, 1879. С. 1–219.

Фелицин Д.Е. Действия русских крейсеров у Кавказских берегов Черного моря в 1830–1840 гг. // «Кубанские ведомости». 1890. № 1–2.

Филипсон Г.И. Воспоминания. М., 1885.

С началом активного проникновения России в Закавказье черноморское побережье стало рассматриваться как плацдарм для пресечения турецкого влияния в Абхазии, Мингрелии и Гурии. При отсутствии сухопутных коммуникаций единственным средством вооруженного воздействия на местных князей являлись десанты Черноморского флота. Первый опыт такой экспедиции предприняли после того, как владетель Мингрелии князь Григорий Дадиан перешел в 1803 году под покровительство России. 15 октября 1804 г. к берегам Мингрелии из Крыма на судах отплыл Белевский мушкетерский полк. Вместе с пехотой на фрегате «Иоанн Златоуст» отправилась также рота 4-го морского полка под командованием капитана Д.А. Конторино. Десант благополучно высадился в устье реки Хопи. Но 8 декабря 1804 г. ночью поднялась страшная буря, выбросившая на берег и разбившая корабль «Тольская Богородица» и бриг «Александр». Капитан Конторино и морские солдаты участвовали в спасении потерпевших. К сожалению, половина моряков — 171 человек — погибла. На месте высадки солдаты, несмотря на «сырость грунта вредного здоровью», построили редут с четырьмя фасами и казармы. Это укрепление получило название Редут- Кале и на долгие годы стало «единственным местом, к которому приставать могли приходящие из России суда с провиантом для войск, в провинциях по Черному морю расположенных»[44].

Карта черноморского побережья Кавказа. Фрагмент карты конца XIX в. (Музей-панорама «Бородинская битва»).

Пока шло строительство редута, внезапно умер князь Григорий Дадиан. В Мингрелии начались волнения, поскольку его законный наследник — 10-летний сын Леван находился заложником у абхазского князя Келешбека. Главнокомандующий в Грузии князь П.Д. Цицианов потребовал вернуть Левана. Но Келеш-бек, считавшийся турецким вассалом, всячески затягивал освобождение аманатов. Для переговоров с ним к крепости Анаклии отправился шеф Белевского полка генерал-майор И.И. Рикгоф. 27 марта 1805 г. он выступил из Редут-Кале в сопровождении своего полка, а также роты 4-го морского полка с одним единорогом. Когда русский отряд подошел к Анаклии, с ее стен внезапно прозвучали выстрелы. Возмущенные этим солдаты, не слушая генерала «по своим преклонным летам мало способного, как духам, так и телом, к военным действиям», бросились на штурм и в течение часа захватили крепость. В результате переговоры оказались сорваны, и кроме того получился международный скандал. Раздосадованный Рикгоф 31 марта возвратился в Редут-Кале. Выполнившая свою миссию рота 4-го морского полка в апреле 1805 г. вернулась в Севастополь. За труды капитана Д.А. Конторино наградили орденом Св. Анны 3-й степени, а нижние чины получили по серебряному рублю[45].

«Нечаянное и ненамеренное» взятие Анаклии имело большие последствия для российской политики на Кавказе. Устрашенный Келеш-бек освободил Левана Дадиани, которого 10 июня 1805 г. провозгласили владетелем Мингрелии. Кроме того, не надеясь больше на помощь османов, Келеш- бек стал искать покровительства России. Сведения об этом заставили Турцию принять жесткие меры. 2 мая 1808 г. подстрекаемый турками сын Келеш- бека Аслан-бей убил своего отца и обосновался в Сухум-Кале. Но теперь уже война с Турцией развязала России руки на Кавказе. После лихого взятия Сухум-Кале 4-м морским полком 10 июля 1810 г. (см. стр. 154–155) в Абхазии официально установилась власть пророссийски настроенного сына Келеш-бека — Сефер-бея, принявшего крещение под именем Георгия Шервашидзе.

Но присоединение Абхазии, а также Гурии вовсе не означало их замирения. Большинство горцев считали себя по-прежнему независимыми. Князья и их многочисленные родственники занимались междоусобной враждой. Смута усиливалась подстрекательством Турции, сохранившей за собой по Бухарестскому миру крепость Поти, а также не всегда гибкой политикой российских властей, плохо разбиравшихся в местных традициях и обычаях. Карательные экспедиции приводили лишь к временным локальным успехам, и фактически русские войска находились на положении осажденных в своих укреплениях.

Не лучше обстояли дела и в северном Причерноморье. Поскольку по Бухарестскому миру России пришлось вернуть Турции крепость Анапу, закубанские племена черкесов номинально продолжали считаться подданными Османской империи. Анапский паша снабжал их оружием и пушками, «попуская своевольства, паче же хищничества». Черкесы нападали на земли Черноморского казачьего войска и постоянно тревожили правый фланг Кавказской линии вдоль Кубани. На юге же, проникая через Гагры в Абхазию, они способствовали мятежам местных племен.

Карта черноморского побережья Кавказа от Гагр до поста Св. Николая. Фрагмент карты конца XIX в. (Музей-панорама «Бородинская битва»).

В апреле 1824 г. всю Абхазию охватило мощное восстание. Русский гарнизон Сухум-Кале, обескровленный коварным нападением горцев, заперся в крепости. Приверженный Турции Ас- лан-бей собрал 12-тысячное войско и осадил Соуксу (Лехе) — резиденцию ставленника России молодого князя Михаила Шервашидзе. Полтора месяца две роты 44-го егерского полка героически оборонялись в дворовых строениях, огороженных лишь плетнем, без рва и бруствера. Между тем командир Отдельного Кавказского корпуса генерал А. П. Ермолов приказал правившему в Имеретии генерал-майору князю П.Д. Горчакову вступить в Абхазию с отрядом пехоты (1400 чел., 2 орудия). Для его поддержки из Крыма вышли корабли Черноморского флота. Рассеяв отряды горцев на реке Ингур и у Келасури, князь Горчаков 10 июля деблокировал Сухум-Кале. Но для помощи гарнизону Соуксу требовалось пройти еще 30 верст по узкой дороге вдоль берега между утесистыми скалами, покрытыми густым лесом. Горцы приготовились к встрече русских, устроив завалы и засеки. Видя, что без больших потерь прорваться через них не удастся, князь Горчаков решил обойти препятствия морем. На бриг «Орфей» и фрегат «Светлана» в Сухум-Кале он посадил 800 егерей, которые под прикрытием огня корабельных орудий высадились в Бамборской бухте, в 5 верстах от Соуксу. Заняв близлежащий лес, князь Горчаков построил небольшое укрепление. Горцы, увидев в своем тылу десант, оставили дорогу и собрались к Соуксу. Пользуясь этим, из Сухум- Кале берегом подошли еще 250 человек пехоты. После этого князь Горчаков предпринял натиск на войска Аслан-бея, а гарнизон Соуксу сделал вылазку в тыл горцам. В результате мятежники были рассеяны. Но поскольку волнения в Абхазии продолжались, освобожденный князь Михаил Шервашидзе временно переехал в Мингрелию. В 1827 году в Бамборах, на месте высадки князя Горчакова, 44-й егерский полк построил укрепление для защиты резиденции вернувшегося из Мингрелии князя Михаила, а также для борьбы с воинственными абхазцами Цебельдинского округа и набегами черкесов[46].

После войны 1828–1829 гг. Турция по условиям Адрианопольского мирного договора лишилась крепостей Анапы и Поти и отказалась от притязаний на черноморское побережье Кавказа. Теперь России предстояло покорить закубанских черкесов и немирных абхазцев. Борьба с горцами требовала перекрыть им доступ к Черному морю, по которому они продолжали торговать с турками, получая оружие, порох и припасы. 13 февраля 1830 г. Николай I утвердил план создания сети постоянных укреплений на важных участках черноморского побережья, прежде всего в устьях горных рек. Сначала требовалось занять узкий горный проход возле Гагр, чтобы пресечь сообщение между черкесами и абхазцами. 6 июля 1830 г. на судах из Сухум-Кале отплыл батальон 44-го егерского полка с саперами и 2 орудиями. 8 июля он высадился в Гаграх и занял «Кавказские Фермопилы». В то же время по берегу двинулся отряд пехоты, который 21 июля занял Пицундский монастырь. Следующие годы русские гарнизоны в Гаграх и Пицунде подвергались постоянным нападениям горцев, неся также огромные потери от болезней и климата.

Унтер-офицер 3-го черноморского линейного батальона Александр Александрович Бестужев. Рисунок офицера П.И. Челищева. 1836 г. (Государственный литературный музей). Знаменитый писатель и блестящий гвардейский офицер А.А. Бестужев (Марлинский) после восстания декабристов был сослан в Сибирь, откуда в 1829 г. отправлен рядовым на Кавказ. Через 6 лет боевой службы произведен в унтер- офицеры и назначен в 3-й Черноморский линейный батальон, располагавшийся в Геленджике. 3 мая 1836 г. произведен в прапорщики в 10-й Черноморский линейный батальон. 7 июня 1837 г. во время десанта у мыса Адлер зарублен горцами в рукопашной схватке.

Одновременно с действиями в Абхазии начались операции против черкесов. 22 июля 1831 г. из Анапы вышел отряд судов капитана 2 ранга Г.И. Немтинова с 2-й бригадой 20-й пехотной дивизии на борту (2 892 чел. при 8 орудиях). Подойдя к Геленджикской бухте 27 июля, корабли отогнали черкесов артиллерийским огнем и двумя рейсами высадили пехоту. По приказанию командира бригады генерал-майора К.А. Берхмана из матросов абордажных партий сформировали сводный батальон — 500 человек при офицерах. Под руководством командира брига «Меркурий» капитан-лейтенанта М.П. Панютина, уже знакомого нам по взятию Мидии, батальон высадился третьим рейсом. После того, как пехота заняла бухту, моряки вернулись на корабли, но каждую ночь в резерв десанта высаживались по 100–150 матросов при офицерах. Кроме того, ежедневно с судов посылали по 50, 40, 30 вооруженных матросов с инструментом для вырубки леса и расчистки места для строительства укрепления. На работах морякам приходилось вступать в перестрелки с черкесами, во время которых 2 матроса были смертельно ранены. Как отмечалось в донесении, «сводный батальон матросов во все время бытности их в Геленджике находился на берегу, содействуя войскам нашим как в отражениях неприятеля, так и в успешном производстве работ для укрепления лагеря».

В следующие годы Геленджик стал базой для совместных прибрежных операций против черкесов, во время которых моряки помогали пехоте. Так, 15 апреля 1833 г. отряд капитан-лейтенанта А.Б.Броневского обнаружил три контрабандных судна в устье реки Чабсын (залив Вулано). Под прикрытием артиллерии корвета «Месемврия» и шхуны «Курьер» на берег высадились 54 солдата майора Середина и 22 матроса лейтенанта Берладина. Солдаты штыками выбили горцев из засеки на берегу реки, а матросы в это время захватили вражеские суда. Но тут горцы перешли в контратаку. Бой развернулся с новой силой, доходя до рукопашной, во время которой майор Середин и 4 матроса получили тяжелые ранения. В конце концов, противника оттеснили в горы. Десант уничтожил три захваченных судна, склады с контрабандой и засеки, после чего вернулся на корабли.

Между тем в Абхазии командир Отдельного Кавказского корпуса генерал Г.В. Розен решил двинуться за Гагры против черкесов и уничтожить пристанище контрабандистов на мысе Адлер. 7 июня 1837 г. под личным руководством Розена отряд судов Абхазской экспедиции под командованием контр-адмирала С.А. Эсмонта (11 военных и 6 купеческих судов) высадил у Адлера две партии войск, которые столкнулись с активным сопротивлением горцев. Тогда по приказу Розена Эсмонт составил сводный флотский батальон — 445 матросов и офицеров. Его действиями руководил капитан-лейтенант Е.В. Путятин, заведовавший гребными десантными судами. Вместе с пехотой батальон занял лагерь в устье реки Мезюмте, где с 8 июня приступил к рубке леса и расчистке места для строительства форта, получившего название укрепления Святого Духа. Общие потери десанта составили 60 раненых и убитых, в том числе 5 раненых офицеров. В рукопашной схватке с горцами погиб знаменитый писатель, декабрист прапорщик А. А. Бестужев (Марлинский).

Адмирал граф Евфимий Васильевич Путятин. Литография 1860-х гг. (ЦВММ). В 1833 г. Е.В. Путятин участвовал в Босфорской экспедиции. В чине капитан-лейтенанта он командовал батальоном моряков во время десантов 7 июня 1837 г. у Адлера, 12 мая 1838 г. в Туапсе, 10 июля 1838 г. у Шапсухо. За храбрость награжден орденом Св. Анны 2-й степени и произведен в капитаны 2 ранга. 3 мая 1839 г. при десанте в устье Субаши ранен легко в руку и в ляжку навылет. Произведен за отличие в капитаны 1 ранга. Впоследствии адмирал, генерал-адъютант, в 1856 г. за установление дипломатических отношений с Японией пожалован графским титулом. В 1861 г. Министр народного просвещения. В честь графа Е.В. Путятина назван остров в заливе Петра Великого.

Адмирал Николай Федорович Метлин. Гравюра с портрета 1860-х гг. 1902 г. (РГБ). Во время русско-турецкой войны Н. Ф. Метлин участвовал 13 и 17 августа 1829 г. в десанте и занятии крепости Мидии. В 1833 г. совершил Босфорскую экспедицию. В 1838 г. в чине капитан-лейтенанта командовал 2-м полубатальоном в морском батальоне Е.В. Путятина во время десантов 12 мая в Туапсе и 10 июля у Шапсухо. 12 сентября 1838 г. командовал морским батальоном при десанте в Цемесской бухте. За храбрость награжден орденами Св. Станислава 2-й степени, Св. Анны 2-й степени и произведен в капитаны 2 ранга. 3 мая 1839 г. при десанте в устье Субаши командовал полубатальоном, а после ранения Е.В. Путятина принял командование всем морским батальоном. Командовал батальоном моряков при десантах 7 июля 1839 г. в устье Псезуапе и 10 мая 1840 г. в Туапсе. Впоследствии адмирал, в 1857–1860 гг. управляющий Морским министерством.

Летом 1837 г. командующий войсками Кавказской линии генерал-лейтенант А.А. Вельяминов, осмотрев черноморское побережье, составил план создания новых укреплений. К первостепенным задачам он относил строительство в 1838 году укреплений в устьях рек Шапсухо и Туапсе. Николай I, лично осмотревший в сентябре 1837 г. Геленджик, утвердил этот план. На дилемму — идти к новым местам морем или сушей — император 8 октября 1837 г. написал: «Решительно морем». По случаю болезни А.А. Вельяминова руководство экспедицией поручили генерал-майору Н.Н. Раевскому. Уважая Лазарева, Раевский предложил быть под его общим начальством. Но вице-адмирал, поблагодарив, условился, что он будет отвечать за морское обеспечение, а Раевский — за войска десанта. 13 апреля 1838 г. Сухумская эскадра (4-я флотская дивизия) начала выполнять план, высадив десант в устье реки Сочи. Около 5000 черкесов встретили первый эшелон десанта ружейным огнем, после чего бросились на солдат с шашками. В рукопашную свалку попали и морские команды десантных баркасов. Лейтенант Ключников, юнкера Фролов и Мартин получили пулевые ранения, а у унтер- офицера Саблина правая нога была порублена шашкой. Лишь с высадкой второго отделения десанта черкесов удалось оттеснить в горы.

Этот опыт заставил более серьезно отнестись к десантным операциям. Высадку в устье реки Туапсе, имевшую ключевое значение, М.П. Лазарев решил возглавить лично. Своим приказом от 6 мая 1838 г. № 71 он определил тактику операции. После того, как десант садился на гребные суда, корабли огнем разгоняли горцев. Затем флагман, а за ним и остальные корабли прекращали огонь, после чего матросы взбегали на ванты и трижды кричали «Ура!». По этому сигналу гребные суда двигались к берегу. На носу крупных ботов стояли карронады и фальконеты, поддерживавшие высадку огнем. Фланговые корабли продолжали обстрел, пока гребные суда не заслоняли берег. В готовящейся операции предстояло участвовать и флотскому батальону. Приказом от 30 апреля 1838 г. № 54 Лазарев объявил: «В состав третьего отделения десантных войск по условию с генерал-майором Раевским назначается мной для занятия позиции полевую сторону реки Туапсе 750 человек матросов с приличным числом унтер-офицеров (75 — А..К.) под командой командира фрегата „Агатополь“ капитан-лейтенанта Путятина». Десант составлялся из стрелковых и абордажных партий, а также охотников (добровольцев) с 12 кораблей и фрегатов. Матросы должны были высаживаться в рубашках, летних брюках, фуражках, с ружьями, имея подсумки от абордажных пистолетов с 30 патронами, а также мешки с фуфайками и трехдневным запасом сухарей. Эти удобные мешки Путятин подсмотрел у солдат кавказских войск и решил внедрить их на флоте.

Фрагмент карты Кавказского края 1842 г. (РГВИА). На данном фрагменте обозначены основные десанты Черноморского флота вдоль побережья Кавказа в 1830-1840-х гг.

12 мая 1838 г. десант в Туапсе прошел в полном соответствии с планом. На берег высадились более 3000 человек. Морской батальон с 2 орудиями занял важную позицию, связывавшую авангард с правым флангом. Удачно расположив стрелков и резервы, Путятин прикрыл свой участок от горцев. Тем не менее, пехотные командиры восприняли новаторство Лазарева несколько иронично. Подполковник Е.И. Филипсон вспоминал: «Вместе с сухопутными войсками с флота был послан сводный морской батальон. Матросы были совершенно счастливы этой прогулкой. Они стреляли беспрестанно, конечно, не по неприятелю, которого не видели, и успокоились только тогда, когда выпустили все патроны. Раевский, конечно, с жаром благодарил их за храбрость и убедительно просил позволить ему войти с представлением об отличившихся по указанию флотского начальства. Отказа, конечно, не было. Вообще поведение Раевского с моряками было очень благоразумно. Моряки побратались с солдатами; офицеры убедились, что успех наших дел им столь же полезен, как и нам, особливо когда увидели, что по представлению Раевского все отличившиеся щедро награждены…»[47].

К 1 июля 1838 г. постройка форта (Вельяминовское укрепление) в устье Туапсе была завершена, и отряд Раевского приступил к следующей высадке у Шапсухо. В этой операции участвовал декабрист Н.И. Лорер, сосланный после Сибири на Кавказ рядовым. Его воспоминания позволяют взглянуть на десанты того времени глазами простого солдата: «После молебствия отряд приблизился к берегу, где ждала нас перевозочная флотилия с кораблей. На всяком судне был свой особенный флюгер или значок, и каждая рота без замешательства отыскивала свой катер. Жара была страшная, а я в толстой шинели, с ружьем, уместился в одной лодке с своим взводом. Морской офицер на руле скомандовал: „На воду! Навались, ребята!“ — и мы быстро отчалили и понеслись к кораблям. <…> Лодочка, нагруженная взводом, в коем я состоял рядовым, причалила к 120-пушечному кораблю. По веревочным лестницам взбирался я с солдатиками наверх, потом лез, согнувшись, в какую-то дыру у руля, где каждый занимал отведенное ему местечко. Я очутился между двух огромных пушек, которые грозно выглядывали в море. Я устал страшно. <…> Духота страшная, запах смолы, крики и шум над головою довершали мои мучения. Я снял ранец, положил его под голову, снял шинель и растянулся на голом полу, благословляя провидение, что наградило меня и этим местечком, потому что все остальное было буквально загромождено солдатиками. Настоящее ужасное положение мое заставило меня даже мысленно завидовать ссылке моей в Курган: ни ветерка, солдатики стонут, рубаху мою хоть выжми, и обильный пот покрывает мое лицо»[48].

Николай Николаевич Раевский. Портрет кисти В.А. Тропинина. 1842 г. (Всероссийский музей А.С. Пушкина). В 1838 г. генерал-майор Н.Н. Раевский командовал десантными войсками при Туапсе, Шапсухо, Цемесе и за отличие был произведен в генерал-лейтенанты. 3 мая 1839 г. руководил десантом в Субаши. Назначен начальником Черноморской береговой линии, объединившей все построенные на побережье укрепления. В 1841 г. вышел в отставку. Имя Раевского император разрешил присвоить одному из фортов — сегодня это станица Раевская Приморского района Новороссийска.

10 июля 1838 г. десантная операция у Шапсухо прошла по ранее опробованной схеме. Первым рейсом высадились 3000 пехотинцев. «С адмиральского корабля грянул первый выстрел, и ядро с визгом ударилось в берег, — вспоминал Н.И. Лорер. — Со всех кораблей мигам спустились перевозочные лодки, и войска стали садиться в них. Я с ружьем в руках прыгнул в лодку с 15 или 20 солдатами своего взвода. Лодки понеслись к берегу, как на какой-нибудь гонке, а оставшиеся за ними корабли стреляли целыми бортами через наши головы. Впереди, на берегу, леса валились от этой ужасной канонады, и скоро дым застлал всю окрестность. Раевский, с трубкою в зубах, в рубахе, с шашкою через плечо, стоял на носу лодки с Л.С. Пушкиным[49]и плыл недалеко от нас. Он первый выскочил на берег, и по всей линии загремел огонь наших стрелков. Горцы, в числе 6 тысяч, залегли за камнями, деревьями и выжидали нас, а подпустив на близкое расстояние, стали с упорством отстреливаться».

По соглашению с Раевским сводный морской батальон (902 чел.) под командованием Е.В. Путятина высадился на берег вторым рейсом и немедленно отправился в стрелки. При высадке 1 матрос был убит и 1 ранен. Для обеспечения десанта водой Раевский приказал взять поросшую лесом высокую гору с источником. Войска атаковали 4 колоннами, из которых две составили 1-й и 2-й морские полубатальоны. Пехота и моряки взяли гору штурмом и сбили отряд черкесов, ранивших при этом 4 матросов. «По всей линии горцы обратились в бегство. Занятие берега продолжалось недолго, и скоро мы стали властителями нового куска земли. <…> При десанте мы потеряли не много людей, а 160 тел и между ними два князя горских приволочены были и сложены у палатки Раевского». Войска разбили лагерь и приступили к строительству укрепления, названного Тенгинским[50].

Последний запланированный десант высадился 12 сентября 1838 г. в устье реки Цемес. Руководил операцией лично М.П. Лазарев, придававший большое значение Суджукской (Цемесской) бухте. Как и прежде, он приказал сформировать сводный морской батальон с 8 кораблей — 9 офицеров, 8 музыкантов, 53 унтер-офицера, 528 матросов. Командовал батальоном капитан-лейтенант Н.Ф. Метлин — ближайший помощник Путятина, руководивший при прежних высадках 2-м морским полубатальоном. На этот раз Лазарев велел матросам высаживаться в мундирах, имея кроме оружия и амуниции на каждые 10 человек по одному топору. При подходе ботов к берегу войскам десанта предписывалось кричать «Ура!». Половине моряков гребных судов разрешалось при этом выпрыгнуть на берег, чтобы дать пример солдатам, но от ботов не удаляться. Морской батальон высаживался третьим рейсом. Десантная операция прошла успешно, и 13 сентября 1838 г. Лазарев вместе с Раевским осмотрели занятую бухту. Оценив ее достоинства, они решили строить здесь порт, адмиралтейство и крепость. Это укрепление получило впоследствии название Новороссийск.

15 января 1839 г. все построенные на побережье укрепления были объединены в Черноморскую береговую линию, начальником которой назначили генерал-лейтенанта H.Н. Раевского. По поручению Лазарева капитан 2 ранга Е.В. Путятин составил с учетом английских и французских сочинений, а также русских документов новые расписания людей для действия на военных судах, в том числе при абордажной и десантной службе. Лазарев одобрил этот труд и, отпечатав, ввел его для практического опыта на некоторых кораблях. В феврале 1839 г. император утвердил план проведения следующих десантных операций в устьях рек Псезуапе и Субаши.

К десанту в Субаши готовились особенно тщательно. 25 апреля 1839 г. Лазарев приказал сформировать из охотников морской десантный батальон — 12 офицеров, 69 унтер-офицеров и 700 матросов. Под командованием Е.В. Путятина батальону следовало высаживаться в составе второго отделения десанта. Руководство гребными судами поручили начальнику штаба на эскадре капитану 2 ранга В.А. Корнилову.

Десант генерала Н.Н. Раевского в долине реки Субаши З мая 1839 г. Картина художника И.К. Айвазовского. 1839 г. (Самарский областной художественный музей). В 1839 г. император по ходатайству генерала Н.Н. Раевского разрешил молодому академисту И.К. Гайвазовскому (изменившему в 1841 г. фамилию на Айвазовский) совершить кампанию на судах Черноморского флота. Художник участвовал в десанте при Субаши. Его картина написана по зарисовкам, сделанным непосредственно во время боевой высадки. До 1917 г. картина находилась в семье Раевских, передаваясь по наследству старшему представителю рода без права ее продать.

28 апреля корабли под командованием Лазарева вышли из Керченской бухты и 2 мая подошли к устью Субаши. Завидев флот, горцы начали стекаться толпами к берегу. Все пространство между устьями Субаши и Шахе они укрепили окопами. Десанту предстоял упорный бой.

Утром 3 мая 1839 г. корабли четверть часа обстреливали берег. Затем первое отделение десанта с громким «ура» высадилось на берег. «Но едва мы сделали несколько шагов, — вспоминал Н.И. Лорер, — как из леса показалась масса конных убыхов, тысяч до трех, и с страшным гиком кинулась на нас с поднятыми шашками. Мне кажется, что я никогда не забуду страшного впечатления, произведенного на нас этой неожиданной атакой. Два предводителя горцев, верхами на белых конях, отважно неслись впереди толпы; минута была критическая». Рубя шашками и стреляя из пистолетов, горцы оказались в сотне шагов от ботов. Матросы гребных судов вслед за Корниловым и морскими офицерами бросились на помощь пехоте. Завязалась рукопашная свалка. Один из горцев выстрелил в живот мичману Д.П. Фридериксу. К счастью, пуля прошла навылет, и юный барон остался жив. В бою особенно отличился матрос 41-го флотского экипажа Александр Селезнев, который «обратил на себя общее внимание отличною храбростью; он в глазах целого батальона Навагинского полка и впереди всех заколол штыком двух черкес, бросившихся на него с шашками». Тут подоспели с эскадры вооруженные артиллерией три ладьи, которые картечью в упор отбили горцев и заставили их оставить прибрежные окопы.

Вскоре на берег высадился морской батальон, который Е.В. Путятин повел двумя колоннами в атаку на господствовавшую высоту. «Моряки в полном порядке взлетели на гору и штыками выбили неприятеля с выгодной позиции в лесу, — говорилось в донесении. — Таким образом, передовое прикрытие соединено было с левым. Неприятель, отступя далее на гору, покрытую густым строевым лесом, вел сильную перестрелку. Число горцев беспрестанно здесь увеличивалось, потому что казалось невозможным употребить там артиллерию. Капитан 2 ранга Путятин занял позицию и держался, не отступая ни шагу. Храбрость его служила примером всему батальону. Хладнокровно распоряжаясь в цепи стрелков, он был осыпаем градом пуль и, раненый в руку легко, а в ляжку навылет, поневоле оставил битву; его место заступил капитан 2 ранга Метлин». На подкрепление морякам прислали 2-й батальон Навагинского пехотного полка и роту саперов. Они втащили на плечах два горных единорога. Метлин, возглавивший оборону всего участка, начал устраивать засеку. За два часа морской батальон под командованием капитан-лейтенанта Б.А. Глазенапа построил высокие завалы и надежно защищал позицию до отступления горцев.

При высадке в Субаши морской батальон потерял 2 матросов убитыми, 2 офицеров, 6 унтер-офицеров и 22 матросов ранеными. Николай I, прочитав рапорт, «с особенным удовольствием усмотреть изволил, что блистательному занятию при высадке десанта 3 мая сего года пункта при реке Субаши в особенности споспешествовали <…> те мужественные подвиги, какие совершил на берегу сводный морской батальон».

Десант в долине Субаши 3 мая 1839 г. Фототипия 1911 г. с картины художника И.К. Айвазовского 1839 г., приобретенной Николаем I для Морского кадетского корпуса. (Современное местонахождение не известно — предположительно частная коллекция в Германии). Высадившись вместе с войсками, И.К. Гайвазовский попал в самую гущу боя. Проводив на корабль тяжело раненного мичмана барона Д.П. Фридерикса, художник вернулся к десанту. «По удалении неприятеля, — вспоминал он позднее, — на берегу осталось до 50 человек. Все мое вооружение состояло из пистолета и портфеля с бумагою и рисовальными принадлежностями. Картина была чудная: берег, озаренный заходящим солнцем, лес, далекие горы, флот, стоящий на якоре, катера, снующие по морю, поддерживающие сообщение с берегом. Миновав лес, я вышел на поляну, здесь — картина отдыха после недавней боевой тревоги: группы солдат, сидящие на барабанах офицеры, кое-где трупы убитых и присланные за их уборкою черкесские подводы. Развернув портфель, я вооружился карандашам и принялся срисовывать одну группу. В это время какой-то черкес, без церемонии взяв у меня портфель из рук, понес показывать мой рисунок своим. Понравился ли он горцам — не знаю; помню только, что черкес возвратил мне рисунок выпачканным в крови… Этот „местный колорит“ так на нем и оставался, и я долгое время берег это осязательное воспоминание об экспедиции». По впечатлениям и наброскам Гайвазовский изобразил высадку десанта, показав в первых его рядах храброго генерала H.Н. Раевского (в сюртуке, с поднятой рукой). Это было первое батальное полотно знаменитого мариниста.

К 1 июля 1839 г. в устье Субаши завершилось строительство Головинского форта, и 7 июля эскадра высадила следующий десант в устье реки Псезуапе. В операции участвовал сводный батальон из 822 офицеров и матросов под руководством командира фрегата «Браилов» капитана 2 ранга Н.Ф. Метлина. Высадившийся вторым рейсом батальон сразу же отправился к авангарду и вместе с пехотой выбил горцев из зарослей в долине реки. В бою был контужен лейтенант П.Е. Бефани, ранены 1 унтер-офицер, 1 музыкант и 6 матросов. Построенный форт в знак высокой оценки действий Черноморского флота император велел назвать именем Лазарева.

Выполнив весь план строительства береговых укреплений, Черноморский флот готовился к спокойной службе. Но 16 февраля 1840 г. стало известно, что черкесы захватили форт Лазарев, а 10 марта пришла весть о взятии ими форта Вельяминовский. Требовалось принять безотлагательные меры, поскольку этот успех мог обнадежить горцев и вызвать новые нападения. Однако вместо проверенных кавказских полков для ответных десантов имелись лишь неопытные части 15-й пехотной дивизии. 1 мая 1840 г. на Феодосийском рейде им произвели десантное учение, во время которого «они оказались весьма неловкими, перемочили ружья и сумы и нескоро устраивались на берегу». В связи с этим командир Отдельного Кавказского корпуса Е.А. Головин 4 мая 1840 г. обратился к М.П. Лазареву: «При производстве десантов на восточном берегу Черного моря в 1838 и 1839 гг. принимали участие сформированные из экипажей военных судов сводные морские батальоны, которые во всех сих действиях оказывали прочим войскам весьма полезное содействие. Ныне, когда десанты будут произведены войсками, совершенно неопытными в сем деле, участие подобного сводного батальона из матросов было бы еще полезнее, почему согласно представлению о сем генерал-лейтенанта Раевского я обращаюсь к вашему превосходительству с покорнейшей просьбой не оставить и на сей раз вашим распоряжением о сформировании означенного батальона, который, хотя, и не будет употреблен для каких-либо тяжелых обязанностей на сухопутной службе, но уже одним присутствием своим в виде надежного резерва может ободрить войска и много содействовать успеху». В тот же день Лазарев приказал сформировать батальон под командованием капитана 2 ранга Н.Ф. Метлина — 63 унтер-офицера и 700 матросов. Кроме того, в первый рейс для помощи сухопутным артиллеристам адмирал назначил 160 матросов и 20 комендоров при унтер-офицерах под командой офицера морской артиллерии.

Уже 6 мая 1840 г. Лазарев сообщал в Петербург: «Назначение это, несмотря на ничтожное число матросов, сделало полезное влияние на солдат, которые ни разу еще неприятеля не видали. Везде начались радостные между ними толки, и солдаты приметно сделались веселее».

10 мая 1840 г. десант высадился в устье Туапсе и без сопротивления занял форт Вельяминовский. 22 мая 1840 г. в устье Псезуапе корабли артиллерийским огнем рассеяли толпы горцев, после чего десант также без сопротивления занял форт Лазарев. Положение на черноморском побережье Кавказа было восстановлено. В дальнейшем флот уже не вел столь масштабных десантных операций. Но на протяжении 1840-х гг. корабли поддерживали с моря сухопутные войска, высаживая при необходимости сводные команды и батальоны. Так, 19–24 сентября и 25 сентября — 6 октября 1843 г. с отряда судов Абхазской экспедиции высаживался десант (5 офицеров, 200 матросов) для защиты Сухум-Кале. Матросы охраняли крепость, пока сухопутные войска деблокировали гарнизон осажденного горцами Марамбинского укрепления.

16 июля 1844 г. черкесы напали на форт Головинский и ворвались в укрепление. С большим трудом и потерями гарнизону удалось выбить их из форта. 18 июля на помощь защитникам подоспел корабль «Силистрия» под командованием капитана 1 ранга П. С. Нахимова. Он приказал высадить десант (3 офицера, 150 матросов), «чем совершенно обеспечил укрепление от нападения». До 26 июля моряки оставались в осажденном форте, готовясь отразить штурм. Но горцы, видя усиление русских, не решились еще раз атаковать и рассеялись.

Капитан-лейтенант 40-го флотского экипажа Владимир Алексеевич Корнилов на борту брига «Фемистокол». Акварельный портрет кисти К.П. Брюллова. 1835 г. (ГРМ). В 1833 г. В.А. Корнилов участвовал в Босфорской экспедиции и за описание турецких укреплений был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени (орденская ленточка видна в петлице вицмундира). За отличие в десанте 12 мая 1838 г. при Туапсе произведен в капитаны 2 ранга. 3 мая 1839 г. у Субаши «один из первых выскочил на берег, и, когда на самой опушке леса неприятель встретил авангард, Корнилов с вооруженными гребцами бросился вместе с авангардом для его отражения, чем весьма способствовал первому и решительному успеху. После высадки второго рейса капитан Корнилов, составя сводную команду из гребцов, с примерной решимостью повел их на атаку горы на правом фланге морского батальона. Во все время сражения капитан Корнилов показывал замечательное соображение и неустрашимость». За храбрость и распорядительность награжден орденом Св. Анны 2-й степени.

В дальнейшем у кавказских берегов Черного моря крейсировал отряд военных судов под командованием П.С. Нахимова. Корабли поддерживали постоянную связь между фортами, обстреливали с моря абреков, пресекали поставки оружия и контрабанду. Нередко стычки носили ожесточенный характер. Так, 19 июня 1846 г. 4 гребных бота с корвета «Пилад» и брига «Палмед» преследовали два турецких торговых судна. При попытке взять их на абордаж турки встретили российских моряков сильным ружейным огнем. Были смертельно ранены лейтенант 2-го учебного экипажа Ф.Е. Сутковой и матрос 1-й статьи 37-го флотского экипажа Якуб Бартнюк, а также легко ранены 5 рядовых. После этого контрабандистов расстреляли из корабельных орудий.

Крейсерство позволило русским войскам прочно закрепиться на берегу. Нередко появление корабля с грозной для черкесов артиллерией позволяло предотвратить их нападение на форт. В связи с этим была отработана практика боевых дежурств в угрожаемых пунктах. Например, 18 июля — 4 августа 1846 г. у форта Головинский дежурил корвет «Пилад», отправивший на берег десант (50 человек) и пристреливавший территорию. В результате горцы так и не решились напасть и рассеялись.

Благодаря постоянной боевой работе, подготовка экипажей Черноморского флота к морским десантам и действиям на берегу, а также абордажам стояла на очень высоком уровне. Поощрялась инициатива и самостоятельность. Скоро эти навыки, заложенные М.П. Лазаревым и развитые под его руководством Е.В. Путятиным, В.А. Корниловым, Н.Ф. Метлиным, П.С. Нахимовым, пригодились черноморским морякам на Севастопольских бастионах.

Героическая оборона Севастополя в 1854–1855 гг.

Библиография и источники.

Дубровин Н.Ф. Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. Выл. 1–5. СПб., 1871–1874.

Жандр А.П. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии В.А. Корнилова. СПб., 1859.

Зайончковский А.М. Оборона Севастополя. Подвиги защитников. СПб., 1904.

Ляшук П.М. Герои «Севастопольской страды». Кавалеры орденов Св. Георгия за оборону Севастополя в 1854–1855 гг. Биографический справочник. Симферополь, 2001.

Ляшук П.М. Офицеры Черноморского флота, погибшие при защите Севастополя в 1854–1855 гг. Биографический справочник. Симферополь, 2005.

Описание обороны Севастополя. Т. 1–2. СПб., 1868–1872.

П.С. Нахимов. Документы и материалы. Т. 2. СПб., 2003.

Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. T. I–III. СПб., 1872–1873.

В середине XIX века очередное обострение отношений России и Турции, поддерживаемой европейскими державами, завершилось 20 октября 1853 г. объявлением войны. Но разгром турецкого флота черноморской эскадрой вице- адмирала П.С. Нахимова 18 ноября 1853 г. при Синопе поубавил воинственный пыл османов. Теперь Парижу и Лондону пришлось открыто выступить на стороне Порты. Союзные эскадры вошли в Черное море для защиты побережья Турции от российского флота. Ввиду столь неприязненных действий, Россия 9 февраля 1854 г. разорвала дипломатические отношения с Великобританией и Францией, которые в марте начали боевые операции. Манифестом 11 апреля 1854 г. Николай I официально объявил о войне. В тот же день англо-французский флот бомбардировал Одессу и попытался высадить десант на Пересыпи. Но 4 полевых орудия, установленных на берегу, отбили неприятеля картечью.

Между тем, еще в январе 1854 г. начальник штаба Черноморского флага вице-адмирал В.А. Корнилов принял по согласованию с главнокомандующим сухопутными и морскими силами в Крыму адмиралом светлейшим князем А.С. Меншиковым меры для организации сухопутной обороны Севастополя.

Начальник штаба Черноморского флота генерал-адъютант вице-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов. Литография. 1858 г. (РГБИ).

В это время в городе располагались 29-39-й, 42-й, 44-й и 45-й флотские экипажи, части 40-го, 41-го и 43-го флотских экипажей, 17-й, 18-й и 19-й рабочие экипажи, части 15-го и 16-го рабочих экипажей, 3-я и 4-я роты 4-го ластового экипажа, арсенальная № 7 рота, портовые роты № 28–32, арестантские роты № 19–26, доковые роты № 27, 28, 30, госпитальная рота, 2-я половина лабораторной № 2 роты, военно-рабочие № 8 и № 10 роты, Инженерная команда, а также строевые судовые чины Корпуса морской артиллерии, — всего 28 210 человек. Поскольку сухопутный гарнизон Севастополя был невелик, его решили усилить морскими командами. 22 января 1854 г. В.А. Корнилов предписал, чтобы в случае тревоги на Театральной площади собирались 36-й и 45-й флотские экипажи с оружием и десантными единорогами 34-го экипажа, а также отряд из вооруженных ружьями музыкантов и писарей морского ведомства. Кроме того, ежедневно с каждого из стоявших на рейде кораблей для строительства укреплений назначался 1-й взвод 2-й абордажной партии, что в общей сложности составляло около тысячи человек.

Поскольку с 1 марта 36-й и 45-й флотские экипажи поступили на корабли, В.А. Корнилов решил сформировать для береговой службы особые батальоны из матросов стрелковых и абордажных партий. Согласно наставлениям, составленным в 1830-1840-х гг. Е.В. Путятиным и В.А. Корниловым, при абордаже кораблей предусматривался последовательный вызов четырех партий: стрелковой, 1-й и 2-й абордажных и резервной. Каждая партия разбивалась на два взвода с тем, чтобы на шкафутах 1-й взвод строился по правой, а 2-й — по левой стороне. При командире корабля находился горнист, который играл соответствующие сигналы для управления партиями в бою. Сначала по тревоге вызывалась стрелковая партия, вооруженная ружьями со штыками. За отделением гребцов к баркасу и катерам, стрелковая партия 84-пушечного корабля насчитывала 5 унтер-офицеров и 71 рядового. При каждом ее взводе состоял горнист, принимавший сигналы от командира. Два взвода этой партии либо размещались по сеткам и вели беглый огонь, либо строились на палубе, держа ружья на руку. При сближении бортов за стрелковой партией вызывалась 1-я абордажная партия, вооруженная пиками, палашами, интрепелями, пистолетами и мушкетонами. Эта партия, также имевшая 1 горниста, размещалась за стрелками и по сигналу бросалась между ними на противника, а в случае неудачи отступала за них. Если бой приобретал затяжной характер, вызывалась 2-я абордажная партия. Ее 1-й взвод, вооруженный ружьями, составлял резерв стрелковой партии, подкрепляя ее при неудаче или занимая сетки в случае проникновения стрелков на вражеский корабль. 2-й взвод с холодным оружием подкреплял 1-ю абордажную партию. Все эти партии составлялись из матросов с таким расчетом, чтобы корабельные орудия могли продолжать огонь. «В крайнем только случае» вызывалась последняя резервная партия. При этом комендоры оставляли свои орудия, закрывали порты и строились с ружьями на палубе, чтобы прикрыть отступление стрелков и абордажных и отбросить преследователей.

Однако отсутствие реальных абордажей приводило к снижению уровня боевой подготовки партий. Когда в июне 1850 г. В.А. Корнилов осмотрел вернувшиеся из крейсерства корабли, то обнаружил большие упущения. На бриге «Тезей» все абордажное оружие оказалось «в самом жалком виде». На фрегате «Месемврия» интрепели 40-го флотского экипажа оказались «большею частью переломаны с концов и даже сломаны и согнуты в крюках; пистолет и сабель нет». Итоги осмотра были неутешительными: «Вообще абордажное оружие и даже ружья содержатся неудовлетворительно. Ружья ставят без пробок и с обржавленными замками. Интрепели переломаны. Все чистят редко и беспорядочно». Имевшиеся на некоторых кораблях древние мушкетоны и вовсе смотрелись как экзотика. Обнаружив их при осмотре корвета «Орест» в марте 1851 г., Корнилов отметил: «Есть мушкетоны, но в таком состоянии, что лучше не иметь». В отчете 1853 года по Черноморскому флоту говорилось: «Военные суда снабжены абордажным оружием: пиками, тесаками или палашами и интрепелями; некоторые суда снабжены мушкетонами и пистолетами разноманерными, номере наличия, заготовленными в 1806 году, которые, впрочем, от долговременного употребления и по значительным повреждениям к дальнейшему служению неблагонадежны»[51].

Вид Севастополя, рисованный с натуры И.К. Айвазовским 27 октября 1854 г. Литография В.Ф. Тимма. 1855 г. (РГБИ).

Тем не менее, энергичными действиями Корнилов заставил командиров судов обратить особое внимание на абордажное оружие и подготовку матросов. И вот теперь стрелковым партиям предстояло показать свою выучку, но уже не на кораблях, а на бастионах Севастополя.

7 марта 1854 г. на корабле «Великий Князь Константин» Корнилов поднял сигнал «Прислать стрелковые партии кораблей». Быстро собралось около тысячи матросов с ружьями и надлежащим числом офицеров и унтер-офицеров. При этом вызов не нарушил корабельных расписаний и не лишил эскадру возможности вести артиллерийский огонь. Князь А.С. Меншиков, осмотрев вместе с Корниловым стрелковые партии, решил сформировать из них два десантных батальона. Стрелковая партия каждого корабля составляла один 24-рядный взвод (по 3 человека в ряду), 2 взвода — роту, а 6 взводов — один трехротный батальон. Таким образом, удалось сформировать:

1-й десантный батальон (командир капитан-лейтенант Н.П. Макухин) — из стрелковых партий кораблей «Селафаил», «Ягудиил», «Храбрый», «Три Святителя», «Чесьма» и «Париж»;

2-й десантный батальон (командир капитан-лейтенант граф Э.В. Наленч-Рачинский) — из стрелковых партий кораблей «Ростислав», «Двенадцать Апостолов», «Святослав», «Императрица Мария», «Великий Князь Константин» и «Варна».

Поскольку батальоны составлялись из стрелковых партий, то их часто для отличия от других называли еще «стрелковыми». 22 июня 1854 г. по приказу Корнилова батальоны увеличили до 8 взводов. В 1-й батальон поступили стрелковая партия корабля «Уриил» и переведенная из 2-го батальона партия (взвод) корабля «Ростислав». Во 2-м батальоне взвод «Ростислава» заменили стрелковой партией корабля «Гавриил», и сформировали 7-й взвод из стрелковых партий фрегатов «Кулевча» и «Коварна», а 8-й — фрегатов «Месемврия» и «Флора». Новые взводы составили в батальонах четвертые роты. Организационно 1-й батальон был теперь приписан к 4-й, а 2-й — к 5-й флотским дивизиям. По вторникам, средам, пятницам и субботам батальоны свозили рано утром на берег, где учили пехотным боевым порядкам, егерскому строю и стрельбе в цель.

Капитан 1 ранга Павел Александрович Перелешин. Фотография 1856 г. (Из семейного архива А.Ю. Королева-Перелешина). Костромской дворянин П.А. Перелешин (1820–1901) вместе со старшим братом Михаилом (см. ниже) учился в Морском кадетском корпусе. 23.XII.1837 г. выпущен мичманом в Черноморский флот. Крейсировал на разных судах вдоль побережья Кавказа. 3.V.1839 г. участвовал в десанте при Субаши и был награжден Анненским оружием «За храбрость». За Синопское сражение 18.XI.1853 г. награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. 7.1.1854 г. произведен в капитаны 2 ранга, назначен командиром корабля «Париж» и 35-го флотского экипажа. С 11.IX. 1854 г. командовал 3-м морским батальоном, а затем возглавлял левый фланг 4-й дистанции (1-й и 2-й бастионы). За отличие при первой бомбардировке Севастополя награжден орденом Св. Анны 2-й степени. За ночную вылазку 10/11.III.1855 г. произведен 11.V.1855 г. в капитаны 1 ранга. 28.III. 1855 г. контужен осколком бомбы в левый висок. 26.V.1855 г. ранен в голову и руку. 30.V.1855 г. назначен начальником новой 5-й дистанции (1-й и 2-й бастионы). «За примерную храбрость и отменную распорядительность, оказанные при отражении штурма 6 июня 1855 г.», во время которого отбил три а таки французов, награжден орденом Св. Владимира 3-й степени и золотой саблей с надписью «За храбрость». В середине августа покинул Севастополь. 26.XI.1855 г. за беспорочную выслугу 25 лет в офицерских чинах (месяц в осажденном Севастополе считался за год) награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. 29.II.1856 г. награжден орденом Св. Георгия 3-й степени «в воздаяние подвигов, оказанных во время обороны Севастополя, где, начальствуя 5-м отделением оборонительной линии, постоянно отличался мужеством и храбростью и при отражении неприятельского штурма 6 июня 1855 года находился беспрерывно в брешах, сделанных неприятелем, также на всех важных пунктах вверенного отделения, и, наконец, отбил неприятеля, который в больших силах атаковал неоднократно эти важные пункты». После войны служил на Балтике. 15.V.1861 г. переведен на Каспий и назначен капитаном над Бакинским портом. 30.VIII.1863 г. контр-адмирал. С 21.XII. 1864 г. градоначальник Таганрога. 16.IV.1866-8.IV.1873 гг. командир Гвардейского экипажа. 1.I.1872 г. генерал-адъютант. 8.IV.1873 г. вице-адмирал. 13.VIII.1873 — 1-III.1876 гг. первый Севастопольский градоначальник с правами губернатора. Восстановил разрушенное хозяйство Севастополя и превратил его в современный город. Один из главных создателей Музея Черноморского флота, председателем Комитета которого оставался до самой смерти. Первый почетный гражданин Севастополя. С 23.III.1881 г. директор Инспекторского департамента Морского министерства. 24.V.1883 г. член Адмиралтейств-совета. 21.IV.1891 г. адмирал. 18.XI.1898 г. в день 45-летия Синопского сражения награжден высшим российским орденом Св. Андрея Первозванного.

1 июля в дополнение к двум десантным батальонам Корнилов приказал сформировать еще два батальона из первых взводов вторых абордажных партий. Указанные взводы составлялись из трех номеров от каждого орудия нижней батареи, двух от орудий средней (120-пушечного корабля) или верхней (84-пушечного корабля) батареи и по одному от орудий верхней батареи 120-пушечного корабля. Эти номера не имели серьезных обязанностей по боевым расписаниям и фактически являлись запасными, а также предназначались для береговых работ и службы на призовых судах. Новые батальоны должны были приучаться к сухопутным действиям и считались резервными для 1-го и 2-го батальонов. 3-й десантный батальон (8 взводов) капитан-лейтенанта Н.Ф. Гусакова формировался из партий кораблей 4-й флотской дивизии, а 4-й десантный батальон (6 взводов) капитан-лейтенанта Е.И. Лесли — из партий 5-й флотской дивизии. Для отличия от первых двух эти батальоны называли еще «абордажными». Общее руководство всеми 4 десантными батальонами осуществлял капитан 1 ранга А.Д. Варницкий.

Получив 1 сентября 1854 г. известие о приближении вражеского флота с крупным десантом, Корнилов 2 сентября распорядился сформировать еще 4 батальона из матросов кораблей и фрегатов, позиции которых в случае морской атаки рейда являлись незначительными. Новые батальоны получили номера по номерам флотских экипажей, на основе личного состава которых они создавались. Из команд корабля «Уриил» и фрегата «Флора» составили 34-й батальон, корабля «Ростислав» и фрегата «Сизополь» — 36-й батальон, корабля «Гавриил» и фрегата «Кагул» — 37-й батальон, из команды корвета «Калипсо» и прибывшей из Николаева партии рекрут — 1-й рекрутский батальон. Общее командование этими батальонами поручили капитану 2 ранга А.Н. Скоробогатову. Со 2 сентября один батальон, чередуясь, нес городские караулы, а три батальона оставались в городе в виде мобильного резерва.

Между тем с 1 сентября 1854 г. английские, французские и турецкие войска начали высаживаться около Евпатории. Главнокомандующий сухопутными и морскими силами в Крыму светлейший князь А.С. Меншиков двинулся навстречу врагу и занял позицию вдоль реки Альма. Сюда князь стал стягивать все расположенные в Крыму русские части. Ночью с 3 на 4 сентября 2-й десантный (стрелковый) батальон, усиленный командами бригов «Эней» и «Язон» и 4 десантными орудиями, двинулся под общим командованием капитан-лейтенанта Д.В. Ильинского на позицию при реке Кача, откуда утром отправился к действующей армии. Причем, если сам батальон был вооружен ружьями, то команды бригов имели лишь свое абордажное оружие, и взвод моряков под командованием юнкера флота Л.И. Гавришева шел в бой с пиками и интрепелями![52]Прийдя на Альму, батальон расположился в центре русской позиции, рассыпав стрелковую цепь за рекой в виноградниках и садах около деревни Бурлюк. Всего князю Меншикову удалось собрать на Альме около 33 тысяч штыков и 84 орудия. Союзники, завершив высадку, подошли к русской позиции вечером 7 сентября, имея около 58 тысяч человек при 96 орудиях.

Капитан 1 ранга Михаил Александрович Перелешин. Фотография 1856 г. (Из семейного архива А.Ю. Коралева-Перелешина). Костромской дворянин М.А. Перелешин (1818–1857) 23.XII.1836 г. был выпущен из Морского кадетского корпуса мичманом в Черноморский флот. Крейсировал на разных судах вдоль побережья Кавказа. За Синопское сражение 18.XI.1853 г. награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. 7.I.1854 г. произведен в капитаны 2 ранга, назначен командиром фрегата «Мидия» и 45-го флотского экипажа. В начале обороны Севастополя командовал 45-м флотским батальоном. 22.IX. 1854 г. назначен начальником артиллерии 4-й дистанции. За отличие при первой бомбардировке Севастополя награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. За ночную вылазку 10/11.III. 1855 г. произведен 11.V.1855 г. в капитаны 1 ранга. «За примерную храбрость и распорядительность» при отражении штурма 6.VI.1855 г. награжден орденом Св. Владимира 3-й степени. 29.VI.1855 г. назначен начальником 3-й дистанции. 27.VIII.1855 г. лично, с пистолетом в руке возглавил отражение штурма и, «когда неприятель ворвался на 3-й бастион, одушевив людей примерам собственного мужества, бросился в штыки и, хотя при этом был тяжело ранен(в руку), не оставил своего места, доколе неприятель не был прогнан с огромным уроном». Участник боя майор Н.А. Горбунов вспоминал: «Нападение было произведено так неожиданно, с такой дерзостью, что наши войска растерялись, не знали что делать, и солдаты отступали за траверзы.<…>Перелешин, увидев отступающих солдат, закричал, чтобы они шли вперед, но солдаты были поражены до того, что, не обращая внимания на приказание, продолжали отступление. Тогда Перелешин, обратившись к другой кучке солдат, уговорил вместе с ним броситься на англичан — и мгновенно все изменилось: наши потеснили неприятеля, к нам подоспела помощь, и 3-й бастион был отбит». За этот подвиг М.А. Перелешин был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени, став единственным участником обороны Севастополя, получившим сразу две степени высшего военного ордена России. После войны служил на Балтике.

В полдень 8 сентября 1854 г. началось кровопролитное сражение. Около 14 часов 2-я дивизия англичан атаковала деревню Бурлюк. Британские стрелки завязали бой в садах. Сдерживая их наступление, рассыпанные группы штуцерных, моряков и саперов отошли за Альму и подожгли Бурлюк. Постройки быстро вспыхнули, загорелся мост через реку, черный дым затянул долину реки. Не имея места, чтобы развернуться, англичане залегли под русскими выстрелами, ведя перестрелку через реку и неся большие потери от артиллерийского огня. В конце концов, сбросив ранцы, британская пехота двинулась в атаку, обходя горящую деревню с двух сторон. Но пока 2-я дивизия вышла к Альме, она потеряла четверть личного состава. Форсировав реку, ее батальоны не смогли продвинуться вперед и опять завязли в перестрелке. Упорный бой в дыму и горящих развалинах шел с переменным успехом. В конце концов, охват французами левого фланга русской позиции вынудил князя Меншикова в 16 часов начать отступление. Русские войска потеряли убитыми и ранеными 15 % личного состава. Имелись потери и у моряков. Так, получил ранение в правую руку мичман 37-го флотского экипажа В.Н. Алтуфьев, а мичман 41-го флотского экипажа И.Г. Сахновский был контужен штуцерной пулей в голову. За проявленную храбрость нескольких моряков, в частности, гардемарина А.В. Новосильцева, наградили Знаками отличия Военного Ордена Св. Георгия.

План укреплений Севастополя 17 сентября 1854 г. Гравюра 1859 г. (РГБ). На плане цветом выделены батальоны моряков, расположенные на севастопольских бастионах.

Союзники также понесли чувствительный урон и два дня оставались на поле битвы. В это время войска князя Меншикова 9 сентября подошли к Севастополю. Естественно было предположить, что враг с ходу атакует Северную сторону и, овладев ей, фактически покорит город. Наспех построенные моряками укрепления не смогли бы удержать превосходящего противника. В связи с этим князь Меншиков решил вывести сухопутные войска из Севастополя на Бахчисарайскую дорогу, чтобы не оказаться заблокированным на Южной стороне и сохранить операционную линию, связывавшую его с империей. Оборону города князь поручил морякам и резервным батальонам 13-й пехотной дивизии. По его замыслу, союзники не отважились бы атаковать Северное укрепление, имея русскую армию на фланге и в тылу. Для пресечения возможности атаки Севастополя союзным флотом, ночью с 10 на 11 сентября при входе на рейд пришлось затопить старые корабли «Три Святителя», «Уриил», «Варна», «Силистрия», «Селафаил», а также фрегаты «Флора» и «Сизополь». Остальные корабли тоже приготовили к затоплению и разместили в бухтах так, чтобы своим огнем они могли поддерживать сухопутную оборону.

Покидая город, князь Меншиков поручил 11 сентября вице-адмиралу В.А. Корнилову оборону Северной стороны, а вице-адмиралу П.С. Нахимову — Южной стороны. Северное укрепление заняли 4 десантных морских батальона капитана 1 ранга А.Д. Варницкого.

Русские матросы. Рисунок французского офицера Вансона. 1856 г. (музей армии, Париж). Этот рисунок интересен тем, что показывает повседневный внешний вид моряков. В расстегнутом мундире изображен квартирмейстер.

В тот же день из команд затопленных судов, а также фрегатов «Кулевча» и «Коварна» по указанию князя Меншикова началось спешное формирование б морских батальонов, сохранивших номера своих флотских экипажей — 29-й, 32-й, 34-й, 42-й, 44-й и 45-й флотские батальоны[53].Экипажные командиры становились при этом командирами батальонов. Но знаменные флаги экипажей батальонам решили не передавать, и свезли их для хранения на пароход «Владимир»[54]. Из команд затопленных фрегатов «Флора» и «Сизополь» составили еще один Сизопольско-Флорский батальон, которому придали подвижную морскую батарею. Общее командование новыми батальонами поручили вице-адмиралу Ф.М. Новосильскому. 44-й батальон отправили для усиления гарнизона береговой батареи № 10. Остальным батальонам следовало по тревоге собираться на Театральной площади в резерве оборонительной линии Южной стороны.

Дополнительно из команд кораблей, остававшихся в строю, сформировали еще 5 морских батальонов под общим командованием капитана 1 ранга Ф.Д Бартенева. Каждый батальон составлялся от двух кораблей под командованием одного из командиров и должен был насчитывать не менее 500 человек 1-й морской батальон с кораблей «Ягудиил» и «Храбрый» (капитан 1 ранга Ф.Д. Бартенев); 2-й морской батальон с кораблей «Чесьма» и «Ростислав» (капитан 1 ранга В.М. Микрюков); 3-й морской батальон с кораблей «Париж» и «Гавриил» (капитан 2 ранга П.А. Перелешин); 4-й морской батальон с кораблей «Двенадцать Апостолов» и «Святослав» (капитан 1 ранга Н. Ф. Юрковский); 5-й морской батальон с кораблей «Императрица Мария» и «Великий Князь Константин» (капитан 2 ранга Л.И. Будищев). Эти 5 батальонов на рассвете 12 сентября свезли с кораблей на Северную сторону. Вместе с уже находившимися там 4 десантными и 1-м рекрутским батальонами им предстояло защищать Северное укрепление и его внешние ретраншементы. В тот же день 12 сентября в дополнение к ним с Южной стороны перевезли Сизопольско-Флорский и все номерные батальоны, кроме 44-го, оставленного в батарее № 10. Таким образом, для защиты Северной стороны Черноморский флот выставил 16 батальонов. «У меня 10.000 наших моряков, взятых с кораблей, — писал В. А. Корнилов. — Укрепления в надежном виде, и я, если армия сделает свое, надеюсь отдуться. Берег этот, кроме войска, защищается кораблями и пароходами; с моря же мы недосягаемы». Одновременно для усиления Южной стороны по приказу вице-адмирала П.С. Нахимова из арсенальных, портовых, рабочих, ластовых и лабораторных рот сформировали отряды артиллерийской прислуги.

Капитан 1 ранга Виктор Матвеевич Микрюков. Литография 1859 г. Дворянин Таврической губернии В.М. Микрюков (1808–1875) с 1822 г. служил на Черноморском флоте. За участие в русско-турецкой войне 1828–1829 гг. награжден Анненским оружием «За храбрость» и орденом Св. Анны 3-й степени с бантом. 27.VII.1831 г. участвовал в занятии Геленджика. 18.XI.1853 г. в Синопском сражении, командуя кораблем «Чесьма», подавил две турецкие береговые батареи и был произведен в капитаны 1 ранга. С 11.IX.1854 г. возглавил 2-й морской батальон, затем командовал 33-м флотским экипажем. За отличие при первой бомбардировке Севастополя награжден орденом Св. Владимира 3-й степени. В феврале 1855 г. назначен командиром левого фланга 1-й дистанции. С 21.IV. 1855 г. начальник артиллерии 2-й дистанции. 23.III.1855 г. на 4-м бастионе тяжело контужен осколком бомбы в голову и руку и отправлен на лечение в Николаев. С 6.VIII.1855 г. вернулся в строй и попеременно командовал 4-й дистанцией, а в последние дни обороны возглавлял 5-ю дистанцию. 16.XI.1855 г. награжден орденом Св. Георгия 3-й степени «в воздаяние подвигов отличной храбрости, необыкновенного хладнокровия и деятельной распорядительности, оказанных 27 августа во время последнего штурма Севастопольских укреплений, где при отступлении, оставляя последним вверенное отделение обороны, взорвал под личным надзором пороховые погреба». После войны служил на Каспии. 23.IV.1861 г. контр-адмирал. В 1867 г. вернулся на Черное море и 1.I.1868 г. был произведен в вице-адмиралы.

Капитан-лейтенант Николай Яковлевич Астапов. Литография 1862 г. Херсонский дворянин Н.Я. Астапов (1826–1862) с 1842 г. служил на Черноморском флоте и крейсировал на разных судах вдоль побережья Кавказа. 7.IV.1846 г. произведен в лейтенанты. С 5.Х.1854 г. состоял на 3-й оборонительной дистанции Севастополя «начальником штуцерных команд от всех полков, потом траншей-майором». 6.XII.1854 г. награжден орденом Св. Георгия 4-й степени по представлению начальника дистанции контр-адмирала А.И. Панфилова, в котором говорилось: «Ежедневно ходит со штуцерными охотниками отгонять английских стрелков, приблизившихся к. бастиону № 3, днем и ночью мешает им проводить траншеи, делая внезапные нападения самыми малыми партиями и отгоняя их; до сего времени заведует дневными и ночными аванпостами и под собственным своим наблюдением ведет контр-траншеи, которыми довольно приблизился к неприятелю и тем оттеснил его стрелков. Этому офицеру, можно сказать, обязана 3-я дистанция тем, что неприятельские стрелки не беспокоят прислугу орудий». За ночную вылазку 8/9.ХII.1854 г. награжден золотой саблей с надписью «За храбрость», за вылазку 31.XII. 1854 г. произведен в капитан-лейтенанты, а за вылазку 10/11.III.1855 г. награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. Во время ночных боев ранен штыком в бок, контужен прикладом в грудь и потерял указательный палец на левой руке. После войны служил на Балтике, а в 1857 г. вернулся на Черное море.

Лейтенант Федор Федорович Титов. Литография 1862 г. Новгородский дворянин Ф.Ф.Титов (1830–1880) 1.VI. 1849 г. был выпущен из Морского кадетского корпуса мичманом в Черноморский флот. Крейсировал на разных судах вдоль западного побережья Кавказа. 17.XI.1853 г. на фрегате «Флора» участвовал в сражении с тремя турецкими пароходами у Пицунды. С 11 по 13. IX. 1854 г. со стрелковой партией фрегата «Коварна» (2-й полувзвод 7-го взвода 4-й роты 2-го десантного батальона) находился на укреплениях Северной стороны. С 13 по 30.IX. 1854 г. командовал 4-й ротой 2-го десантного (стрелкового) батальона на Малаховом кургане, руководил аванпостами. С 30.IX.1854 г. командир 10-пушечной батареи № 25 между 4-м и 5-м бастионами (батарея Титова). 22.ХI.1854 г. назначен траншей-майором по 1-й дистанции. Со своими орудиями участвовал в ночных вылазках с редута Шварца и 5-го бастиона. Как отмечалось в наградном представлении, «в ноябре 1854 г. лейтенант Титов каждую ночь в течение более недели выходил за линию наших укреплений с 4-мя горными орудиями и, приблизившись к месту работ неприятеля, соединявшего траншеи против 5-го и 4-го бастионов, много бил и разгонял рабочих». За отличие произведен 6.XII.1854 г. в лейтенанты. Руководил ночной вылазкой 7/8.1.1855 г. и при взятии второй траншеи был тяжело ранен штуцерной пулей в грудь навылет. Награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. Из-за ранения покинул Севастополь. За многочисленные подвиги 21.XII.1856 г. награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. После войны прикомандирован 8.Х.1856 г. к Морскому кадетскому корпусу, затем 14.II.1857 г. к Гвардейскому экипажу. 2.II.1859 г. зачислен в Гвардейский экипаж с назначением командиром императорских катеров. С 15.III.1860 г. начальник Петергофского порта. 1.I.1877 г. произведен в капитаны 1 ранга.

Утром 13 сентября морские батальоны приготовились к жестокой битве за Севастополь.

Но неожиданно союзники вместо быстрой фронтальной атаки двинулись на восток. Военачальники союзных армий, увидев земляные укрепления Северной стороны, наспех построенные моряками, переоценили их мощь и решили обойти Севастополь, чтобы штурмовать его с юга. Увидев это, Корнилов утром 14 сентября приказал перевезти на пароходах через рейд и расположить по линии обороны Южной стороны 11 морских батальонов: 4 десантных, 4-й и 5-й морские, 29-й, 32-й, 34-й, 45-й и Сизопольско-Флорский. Дополнительно П.С. Нахимов приказал свезти на берег по 300 матросов с трех 120-пушечных кораблей и по 100 с шести 84-пушечных. Из них сформировали еще два батальона-1-й сводный морской батальон капитана 2 ранга А.П. Спицына (матросы из команд кораблей «Париж», «Гавриил», «Чесьма», «Храбрый», «Ростислав») и 2-й сводный морской батальон капитана 2 ранга А.Х. Винка («Двенадцать Апостолов», «Великий Князь Константин», «Императрица Мария», «Святослав»). Общее командование этими батальонами поручили капитану 1 ранга Л.А. Ергомышеву.

14 сентября союзники заняли Балаклаву (см. стр. 106).

Днем 15 сентября неприятельские разъезды показались в окрестностях Севастополя. В тот же день на Южную сторону дополнительно перевезли 2-й и 3-й морские батальоны. Вокруг оборонительной линии был совершен крестный ход, по окончании которого В. А. Корнилов объехал войска, воодушевляя их словами: «Царь надеется, что мы отстоим Севастополь; да нам и некуда отступать: позади море, впереди неприятель. <…> Помни же — не верь отступлению. Пусть музыканты забудут играть ретираду — тот изменник, кто протрубит ретираду! И если я сам прикажу отступить — коли меня!». Моряки единодушно отвечали: «Умрем за родное место!». Но осмотрев свои батальоны, Корнилов с горечью признавал: «4 приобучены порядочно[55], а остальные и плохо вооружены, и плохо приобучены; но что будет, то будет — других нет. Чтобы усилиться, формируем еще команду из обоза».

Вид на Севастополь во время бомбардировки 5 (17) октября 1854 г. Картина К. Юбера и А. Виктора. 1860-е гг. (Музей героической обороны и освобождения Севастополя).

После флангового марша союзников возобновилось сообщение гарнизона с армией князя Меншикова и Симферополем, благодаря чему из Севастополя удалось эвакуировать многих мирных жителей. 19 сентября начались перестрелки и стычки с неприятелем. Первым отличился боцман 32-го флотского экипажа Халюта. Ночью он заметил двух англичан, пытавшихся пробраться сквозь цепь русских дозоров. Одного он заколол штыком, а второй бежал. В тот же день союзные войска расположились в 3-х верстах от русских укреплений: французы заняли большую часть осадной линии справа и слева, а по центру, против 3-го бастиона встали англичане. Ночью унтер-офицер 45-го флотского экипажа Прокофий Петренко находился с 12 матросами дозором в лощине впереди 3-го бастиона. Услышав тихий говор и топот копыт, матросы дали залп и бросились на врага. Неприятель ускакал, но Петренко доставил на бастион 6 ружей, 12 французских пальто и много других вещей. Вице-адмирал П.С. Нахимов, объезжая утром войска, вызвал Петренко, поцеловал его в лоб и надел ему на грудь Георгиевский крест.

После полудня 23 сентября на правом фланге русской линии моряки совершили первую вылазку. 29-й флотский экипаж с двумя орудиями и несколькими казаками отправился по Балаклавской дороге к Рудольфовой горе, чтобы разорить хутор между 4-м и 5-м бастионами. Этот хутор имел длинную стену, тянувшуюся параллельно линии русских укреплений. Из дома и из-за стены французские стрелки вели огонь по бастионам. Моряки отогнали вражеских стрелков и эскадрон кавалерии, срыли стену и сожгли дом. Эта вылазка подбодрила гарнизон.

Русская батарея на Малаховом кургане. Сентябрь 1855 г. Фотография английского художника Джеймса Робертсона. (Фототипия 1893 г. из коллекции П.В. Хорошилова).

Уже через день, ночью с 25 на 26 сентября, моряки сделали еще одну вылазку, но на этот раз неудачно. Около 23 часов из 5-го бастиона отправились 80 матросов 3-го десантного (абордажного) батальона, 20 штуцерных Московского пехотного полка и 35 саперов под общим руководством лейтенанта 44-го флотского экипажа П.Ф. Гусакова. Отряд планировал выбить французских стрелков, засевших за разрушенной оградой хутора, прилегавшего к сожженному накануне 29-м флотским экипажем. Но на высоте охотники неожиданно встретили батальон 39-го линейного полка и две роты 19-го стрелкового батальона. В завязавшейся сильной перестрелке был убит мичман 30-го флотского экипажа Ф.И. Иванов и ранен 1 рядовой. В это время казаки обнаружили за холмом еще 9 французских батальонов, встревоженных выстрелами и собиравшихся вступить в дело. Охотники стали спешно отступать к 5-му бастиону, но тут попали под картечные выстрелы, которыми бастион пытался прикрыть их в ночной темноте. В результате еще 1 матрос оказался убит, 5 ранены, а лейтенанту Гусакову картечью оторвало пятку левой ноги. Сигналом горна удалось обозначить ошибку и обеспечить возвращение охотников.

Ограничиваясь рекогносцировками и перестрелками на аванпостах, союзники не предпринимали активных действий, ожидая доставку осадных орудий. Ночью с 28 на 29 сентября французы заложили первую параллель. Вскоре к ним присоединились англичане. Но земляные работы выполнялись их солдатами неохотно и крайне медленно. Отсрочка штурма позволила В.А. Корнилову произвести реорганизацию морских батальонов. Их существенным недостатком являлся наспех сколоченный и смешанный состав. Корнилов решил упразднить батальоны, вернуть матросов по флотским экипажам, которые и использовать в качестве боевых единиц. В соответствии с этим 30 сентября 1854 г. он приказал расформировать все десантные, морские и флотские батальоны, а укомплектованные 16 флотских экипажей распределил по укреплениям следующим образом:

Северное укрепление: 31 — й и 42-й экипажи;

1-я дистанция (5-й, 6-й и 7-й бастионы): 33-й флотский экипаж и команда фрегата «Флора» (43-го экипажа) — в резерве дистанции;

2-я дистанция (4-й бастион): 29-й, 32-й, 34-й и 37-й флотские экипажи;

3-я дистанция (3-й бастион): 38-й, 40-й, 41-й и 45-й флотские экипажи;

4-я дистанция (Малахов курган, 1-й и 2-й бастионы)[56]: 35-й, 36-й, 39-й и 44-й экипажи;

Охрана гавани: 30-й флотский экипаж на 84-пушечном корабле «Ягудиил».

Моряки размещались на оборонительной линии так, чтобы каждый адмирал, командующий дистанцией (2-й — вице-адмирал Ф.М. Новосильский, 3-й — контр-адмирал А.И. Панфилов, 4-й — контр-адмирал В.И. Истомин)[57], имел в своем подчинении те же экипажи, которыми он командовал раньше во флотской бригаде или дивизии. Командиры кораблей и экипажей назначались начальниками тех бастионов, где служили их офицеры и матросы. Интересно отметить, что в обиходе экипажи продолжали называться батальонами. От каждого экипажа (батальона) назначалась артиллерийская прислуга на то или иное укрепление дистанции. Сам же экипаж (батальон) оставался в городе и служил как бы резервной базой для своих людей на бастионах. Батальоны пополняли потери защитников, готовили пищу и разносили ее по редутам, а также выполняли различные земляные и строительные работы. Для большего соответствия береговой службе экипажам с корабля «Владимир» выдали их знаменные флаги.

Внутренний вид батареи № 28 (батареи Станиславского) на правом фланге Малахова кургана. Литография по рисунку, выполненному В.Ф. Тиммом с натуры в Севастополе в 1855 г. (РГБИ). По приказу вице-адмирала П.С. Нахимова на месте смертельного ранения В.А. Корнилова 14-летний юнга Д.А. Бобырь со своими товарищами выложил крест из ядер.

Наконец, утром 5 октября 1854 г. союзники начали первую массированную бомбардировку Севастополя. 120 орудий обрушили тысячи снарядов на укрепления, построенные в основном из земли и щебня. Но, несмотря на убийственный огонь, защитники спешно исправляли разрушения, откапывали засыпанные орудия и активно отвечали на вражескую канонаду. Около 10 часов русским комендорам на правом фланге удалось взорвать два пороховых погреба французов, что нанесло им огромный урон и заставило прекратить бомбардировку. В свою очередь англичане около 15 часов взорвали пороховой погреб 3-го бастиона и совершенно разрушили его укрепления. Во время бомбардировки начальники обороны и дистанций лично объезжали войска, воодушевляя их своим примером. Около полудня посещавший Малахов курган вице-адмирал В.А. Корнилов был смертельно ранен ядром, раздробившим ему левое бедро. «Отстаивайте же Севастополь!», — произнес он и потерял сознание. Через несколько часов храбрый организатор и вдохновитель севастопольской обороны умер. Последними его словами были: «Благослови, Господи, Россию и государя, спаси Севастополь и флот». На следующий день адмирала похоронили в склепе Владимирского собора рядом с могилой М.П. Лазарева. По распоряжению императора укрепления Малахова кургана получили в память о герое название Корниловского бастиона.

Несмотря на полное разрушение 3-го бастиона, союзники так и не решились его атаковать. В отличие от англичан, французам не удалось сломить русскую оборону. Деморализованные взрывами пороховых погребов, они не смогли навести порядок в своей артиллерии. За ночь русские моряки и солдаты восстановили 3-й бастион, и утром 6 октября англичане опять принялись бомбардировать его укрепления. Но французы весь день не открывали стрельбы, что позволило защитникам упрочить свое положение. На рассвете 7 октября союзные орудия снова открыли бомбардировку, перенеся основной удар на 4-й бастион. «Были дни, в которые повреждения, делаемые неприятелем, были так велики, что казалось бастиону не предстояло возможности поправиться, — вспоминал один из участников героической обороны, — однако необыкновенное мужество его гарнизона и меры, взятые начальником инженерных работ полковником Тотлебеном, снова возрождали бастион этот из кучи песку и камней в твердыню, сокрушать которую неприятель принимался с новой, ожесточенной силой».

Поединок — схватка русского матроса с шотландским солдатом под Севастополем. Картина художника А.Н. Попова. 1899 г. (Государственный мемориальный музей А.В. Суворова).

Защитники города не только храбро переносили бомбардировку, но и активно действовали против вражеских позиций. Ночью с 8 на 9 октября две команды охотников под руководством лейтенанта П.П. Троицкого и мичмана князя Д.А. Путятина совершили удачную вылазку. 212 человек, в том числе 27 матросов 33-го флотского экипажа, ворвались во французские траншеи и, переколов находившихся в них солдат, заклепали 8 мортир и 11 пушек. Вылазка произвела крупную тревогу по всей французской линии и в лагере. Потери охотников-моряков оказались невелики — 1 матрос убит и 12 ранены. Но, к сожалению, в бою погибли оба храбрых офицера — начальники команд.

В конце концов, так и не сломив русскую оборону, союзники не решились на штурм и после 13 октября снизили интенсивность обстрела. Стало ясно, что враг переходит к долговременной осаде. Получив донесения о храбрости офицеров и матросов во время бомбардировки, Николай I направил 19 октября князю Меншикову рескрипт: «Меня счастливит геройская стойкость наших несравненных моряков, неустрашимых защитников Севастополя. Господь воздаст им за все их доблестные подвиги, которым и примеру еще не бывало. Я счастлив, что зная моих моряков-черноморцев с 1828 года, быв тогда очевидцем, что им никогда ничего нет невозможного, был уверен, что эти несравненные молодцы вновь себя покажут какими всегда были и на море и на суше. Вели им сказать всем, что их старый знакомый, всегда их уважавший, ими гордится и всех отцовски благодарит, как своих дорогих и любезных детей». По приказу Николая I флигель-адъютант князь М.П. Голицын объехал все экипажи с императорским «поклоном и благодарностью». Слова государя воодушевили защитников. Лейтенант П.И. Лесли писал 1 ноября из Севастополя родным: «Согласитесь, что подобного еще не было и не будет. Это видно, что Государь писал Сам и от чистого сердца. Зато и мы черноморцы понимаем его, и все готовы лечь за Царя. По крайней мере приятно то, что все армейцы отдают справедливость флоту и говорят, что лучше флотских нет войска во всей России; а действительно, что духу нас такой, лучше которого и желать нечего. Если только нам придется идти в штыки, то можно наверное сказать, что отсталых не будет, и что ни один не отступит»[58].

Готовность моряков идти в штыки не являлась простой аллегорией. Как только союзники приступили к осадным работам, защитники города тут же начали совершать смелые вылазки. Практически каждую ночь отдельные храбрецы дерзко нападали на часовых, а время от времени проводились крупные вылазки для разрушения земляных работ союзников. Эти набеги держали французов и англичан в постоянном напряжении. Один из британских офицеров раздраженно писал, что «по крайней мере один раз в день или ночь прибегает галопом некто, кто панически заявляет об очередном наступлении несметных полчищ русских. Какому-нибудь болвану на посту может показаться, что он видел или слышал что-то, и тотчас ему начинают потакать офицеры, а потом и генералы»[59].

Имена руководивших удачными вылазками морских офицеров Н.А. Бирилева, Н.Я. Астапова, Ф.Ф. Титова, П.А. Завалишина, Н.И. Макшеева стали известны всей России. Дерзкие ночные набеги и пример черноморских пластунов выработали у матросов особые навыки малой войны. «Охотники сначала подползают как можно тише к неприятельской траншее, — вспоминал один из офицеров, — шагов за тридцать они останавливаются, дают залп, закричат „ура“ и сейчас падают. Как только неприятель ответит на их залп, они с новым крикам „ура“ быстро кидаются в траншеи и начинают штыковую работу».

Нижние чины, отличившиеся в вылазках с 3-го отделения оборонительной линии г. Севастополя под начальством лейтенанта Н.А. Бирилева. Литография no рисунку, выполненному В.Ф. Тиммом с натуры в Севастополе в 1855 г. (РГБИ).

Особую известность среди охотников заслужил матрос 30-го флотского экипажа Петр Маркович Кошка, участвовавший в 18 вылазках, а также храбро действовавший в одиночку. О его подвигах сохранилось немало рассказов. Один из них известен со слов начальника Кошки, героя-севастопольца боцмана 30-го экипажа Арсения Рыбакова: «После одной из вылазок, бывших в январе 1855 года, в неприятельских траншеях остался убитым один из флотских унтер-офицеров. Неприятель замерзший труп выставил наружу, прислонив к насыпи. Обидно показалось нашим матросам такое глумление над трупом, и унтер-офицера этого знали за хорошего человека; жалко им стало, что за храбрость его вместо награды досталось ему позорище. Вот Кошка и вызывается сходить и принести этого унтер- офицера. Перед рассветом Кошка, надевши грязный серый мешок, чтобы его не так легко было отличить от земли, стал ползти, часто залегая и останавливаясь, чтобы неприятель не так скоро его заметил; это продлило его переход, так что стало уже светло, когда Кошка достиг развалившейся стенки хутора, откуда до трута оставалось еще шагов 100, но самых опасных. Кошка не решился идти далее на явную опасность, а засел за стенкой в ожидании вечера. Полагая утром же возвратиться, Кошка не взял хлеба с собой и должен был целый день голодный лежать под стенкой, не смея шевельнуться, чтобы не обнаружить себя. Наконец, после слишком длинного для Кошки дня, наступил вечер. Кошка улучил минуту, когда англичане стали сменяться в траншеях, пополз дальше; добравшись до трупа, он быстро вскинул его спиной себе но спину и бросился с ним бежать на свою батарею. Англичане сразу не разобрали, что такое это двигается, и Кошка благополучно пробежал уже полдороги, но потом стали стрелять, и пять пуль попало в труп. Кошка же благополучно добежал до своей батареи»[60]. За этот подвиг Кошку произвели в квартирмейстеры.

Рассказать о всех подвигах моряков и их вылазках в рамках данного очерка невозможно. Приведем лишь несколько наиболее заметных эпизодов славной Севастопольской обороны.

29 ноября 1854 г. около 500 пластунов совершили ночную вылазку с редута Шварца (№ 1) для уничтожения земляных работ французов, соединявших траншеи между 4-м и 5-м бастионами. В помощь пластунам лейтенант Ф.Ф. Титов с двумя горными орудиями и прикрытием из 20 вооруженных мушкетонами моряков внезапно напал с 5-го бастиона на неприятельские траншеи. Открыв огонь по рабочим, он отвлек внимание противника на себя, после чего отступил без потерь.

Вид на Малахов курган из французских траншей возле Камчатского люнета. Сентябрь 1855 г. Фотография английского художника Джеймса Робертсона. (Фототипия 1893 г. из коллекции П.В. Хорошилова). Вдали виден французский оптический телеграф, установленный на развалинах Малаховой башни.

Между тем, пользуясь замешательством французов, обратившихся в сторону Титова, пластуны незаметно подошли к французским траншеям и, ворвавшись в них, уничтожили около 150 человек, разрушили укрепления, заклепали 4 мортиры, захватили 3 небольшие мортирки и много оружия.

Следующей ночью 30 ноября 80 матросов-охотников под командой лейтенанта Л.И. Батьянова и мичмана В.Д. Батурина совершили вылазку из 4-го бастиона в расположение французских траншей. Удачно выполнив задание, отряд захватил 3 мортиры, много оружия и пленных. К сожалению, не обошлось без потерь и с русской стороны. Мичман Батурин был контужен осколком бомбы в левое плечо, а командир отряда лейтенант Батьянов ранен штуцерной пулей в живот. Пуля остановилась в позвоночнике, и через несколько дней храбрый лейтенант умер в сильных мучениях.

Каждая удачная вылазка становилась ярким событием, поднимавшим дух гарнизона и отвлекавшим его от тяжелой повседневной работы, постоянно уносившей жизни моряков. С начала первой бомбардировки 5 октября и по 28 ноября 1854 г. 25 офицеров, 797 унтер-офицеров и матросов погибли, 68 офицеров и 2526 нижних чинов были ранены, 32 офицера и 456 нижних чинов контужены. При этом 475 раненых и контуженых нижних чинов умерли в госпиталях, а 1838 вернулись в строй. То есть уже в первые два месяца обороны каждый седьмой матрос, если не погиб, то побывал на перевязке. Не удивительно, что б декабря 1854 г. Николай I «в ознаменование признательности своей за беспримерное мужество, усердие и труды» приказал морякам севастопольского гарнизона «каждый месяц пребывания их в составе означенного гарнизона зачесть за год службы по всем правам и преимуществам».

Несмотря на тяжелые условия и ежедневные потери, черноморцы не теряли присутствия духа. «Моряки, эта душа обороны, с переходом на бастионы перенесли и (свои) обычаи, — вспоминал егерский офицер Зарубаев. — Например, после отката орудия командовали: „орудие к борту“; матросов из землянок вызывали командою: „на палубу“; были вахтенные, и как на корабле били склянки»[61]. «Вглядитесь в лица, в осанки, в движения этих людей, — писал о матросах в апреле 1855 г. из Севастополя подпоручик граф Л.Н. Толстой, — в каждой морщине этого загорелого скуластого лица, в каждой мышце, в ширине этих плеч, в толщине этих ног, обутых в громадные сапоги, в каждом движении, спокойном, твердом, неторопливом, видны эти главные черты, составляющие силу русского, — простоты и упрямства; но здесь на каждом лице, кажется вам, что опасность, злоба и страдания войны кроме этих главных признаков проложили еще следы сознания своего достоинства и высокой мысли и чувства».

Лейтенант Николай Алексеевич Бирилев. Литография по рисунку с натуры В.Ф. Тимма. 1855 г. (РГБИ). Тверской дворянин Н.А. Бирилев (Бирюлев) (1829–1882) 5.VIII.1845 г. был произведен в гардемарины Черноморского флота. 14.VIII.1847 г. мичман. Крейсировал на разных судах вдоль побережья Кавказа. В 1852 г. находился в береговом отряде, посланном для усмирения горцев, и неоднократно участвовал в перестрелках. 19.IV.1853 г. произведен в лейтенанты. За Синопское сражение 18.XI.1853 г. награжден орденом Св. Анны 3-й степени с бантом. 9.IX.1854 г., являясь адъютантом 1-й бригады 4-й флотской дивизии, назначен командовать аванпостами перед 3-м бастионом. За отличие при первой бомбардировке Севастополя награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. Руководил многочисленными ночными вылазками. За вылазку 8/9.XII.1854 г. награжден золотой саблей с надписью «За храбрость». 2.III.1855 г. «за отличное мужество и храбрость» при вылазках 19/20.XII.1854 г. и 19/20.1.1855 г. удостоен ордена Св. Георгия 4-й степени. За вылазку 10/11.III.1855 г. награжден орденом Св. Анны 2-й степени, произведен в капитан-лейтенанты с зачислением в Гвардейский экипаж и пожалован флигель-адъютантом. Своими удачными набегами прославился не только среди защитников города, но и среди врагов. Один из французских офицеров писал: «Ночные стычки происходят под руководством Бирилева, он действительно выказывает храбрость и неустрашимость выше всякой похвалы; вот почему, несмотря на весь вред, который он нам наносит, он пользуется большим уважением между всеми французскими офицерами и даже солдатами. Если бы мне случилось встретиться с Бирилевым в траншее, я бы желал вступить с ним в смертельный бой, но если я его встречу вне поля брани, то буду счастлив пожать ему руку». 6.V.1855 г. во время разведки перед 5-м бастионом Бирилев был контужен картечной пулей в голову и покинул Севастополь. После войны служил на Балтике. В 1859–1863 гг. совершил кругосветное плавание, а в 1863–1865 гг. поход в Средиземное море. 1.I.1872 г. произведен в контр-адмиралы с зачислением в Императорскую Свиту и оставлением по Гвардейскому экипажу.

Моряки с одинаковым мужеством обороняли севастопольские бастионы и атаковали врага в дерзких ночных вылазках.

Ночью с 8 на 9 декабря две партии охотников, преимущественно матросов, под командованием лейтенантов Н.А. Бирилева и Н.Я. Астапова совершили удачную вылазку в расположение английских траншей на Зеленой горе. Ее очевидец лейтенант П.И. Лесли писал родным: «Вчера, ночью, против № 3 бастиона делали вылазку; ходили на охоту за зайцами — как выражаются матросы; и охота была как нельзя более счастливая. Благодаря темной ночи, наши охотники с № 3-го в 2 часа подползли к неприятельской траншее, и подползли так тихо, что часовой их увидел только тогда, когда они были у самого вала; он, по правилам, сперва их окликнул, но они конечно не отвечали; тогда он сделал выстрел и закричал; рядом с ним стоявшие другие два часовых тоже сделали по выстрелу, но наши не зевали и после этих трех выстрелов уже вскочили в неприятельскую траншею и пошли там косить направо и налево. Англичане струсили сильно и пустились бежать, оставя и ружья, и одеяла; одним словом, налегке хотели дать тягу, но наши тоже мастера бегать, и очень мало кто из Джон-Буллей успел удрать. Всем им попало на орехи! Кто чуть сопротивлялся, сейчас же усмиряли штыкам, а кто не сопротивлялся, брали в плен. С правого фланга этого же самого бастиона предполагалось сделать только фальшивую атаку, чтоб отвлечь внимание; но и там наши почти в одно время вскочили в траншеи и тоже начали там хозяйничать; похлопотавши там порядком, одна половина поворотила вдоль траншей и пошла шнырять по всем углам, ища, не запряталась ли где-нибудь каналья; очень многие из англичан, забившись в угол, притворялись мертвыми, но не надули наших: почти всякого лежавшего щупали или штыком, или прикладом. Когда начало приходить из лагеря к ним подкрепление, тогда дали знать на батарею, и она открыла такой сильный огонь бомбами, что заставила эти колонны остановиться. Вся эта катавасия продолжалась не более получаса, и наши воротились назад, приведя с собою в плен 4 офицеров и 26 рядовых; у нас вся потеря небольшая, всего 4 убитых и 20 раненых. Все участвовавшие в вылазке вооружились одеялами, ружьями, шапками; одним словом забрали все, что только было в траншее»[62].

Орудия русской батареи, расположенной позади 3-го бастиона возле Морского госпиталя. Фотография английского художника Джеймса Робертсона. (Фототипия 1893 г. из коллекции П.В. Хорошилова).

19 декабря лейтенант Н.А. Бирилев с отрядом матросов-охотников снова совершил ночную вылазку в район горы Резня, выбил штыковой атакой противника из новой траншеи против 4-го бастиона и взял 6 пленных. Через неделю, 26 декабря отряд моряков лейтенанта 36-го флотского экипажа П.А. Завалишина сделал ночную вылазку из 5-го бастиона. Ворвавшись во французскую траншею и переколов штыками несколько солдат, отряд вынужден был при подходе сильного вражеского подкрепления отойти. Потери охотников составили 15 матросов убитых и 10 раненых.

Новогодней ночью 31 декабря сразу два отряда матросов и солдат под командой лейтенантов Н.А. Бирилева и Н.Я. Астапова совершили вылазку из 3-го бастиона в расположение английских и французских траншей. Отряд лейтенанта Астапова захватил в плен британский сторожевой пикет из 13 человек, после чего стремительным броском занял и разрушил английские траншеи. Отряд лейтенанта Бирилева встретил более упорное сопротивление французов, но после штыковой схватки занял траншеи и мортирную батарею № 21, где заклепал мортиры и взял 3 пленных. Потери охотников составили 2 убитых и 16 раненых. Лейтенант П.И. Лесли в своем письме из Севастополя 5 января 1855 г. живо передает подробности этой вылазки: «На днях, в одной из наших вылазок взято в плен 17 человек французов[63]. Говорят, что на них от холода и нашего „ура“ напал какой-то панический страх, и когда наши ворвались к ним в траншею, то они не пробовали даже защищаться, а взявши в руки ружье, ожидали своей участи и сидели столбняком, а когда им предлагали идти в плен, то кивали отрицательно головой. Конечно, здесь, кто не хотел идти, того прямо штыком! А остальных забрали как баранов. Интересно было узнать из рассказов пленных, что их было всего 150 человек, в траншее и при них 5 офицеров. Когда они услышали приближение наших охотников, то их офицеры, обратясь к ним, сказали: защищайтесь, ребята храбрее! А сами дали тягу. Хороши офицеры, и как достойны они звания офицера! Таких бы сейчас на виселицу или расстрелять!»[64].

Ночью с 7 на 8 января 1855 г. отряд из сотни охотников-моряков и 5 рот Тобольского пехотного полка под общим руководством лейтенантов Ф.Ф. Титова и П. А. Завалишина сделал вылазку с 5-го бастиона для разрушения французских траншей. Выбив штыками противника из двух траншей, отряд успел до прихода французского подкрепления разрушить их, после чего с боем отошел. К сожалению, при взятии второй траншеи лейтенант Титов получил тяжелую рану пулей в грудь навылет и после двух месяцев лечения вынужден был в марте покинуть Севастополь.

Внутренний вид 3-го бастиона 29 августа (10 сентября) 1855 г. Фотография английского художника Джеймса Робертсона. (Фототипия 1893 г. из коллекции П.В. Хорошилова).

Ночью с 19 на 20 января отряд лейтенанта Н.А. Бирилева предпринял очередную вылазку. По свежим впечатлениям великий князь Михаил Николаевич, находившийся на Северной стороне Севастополя, подробно описал ее в письме августейшим родителям: «Сегодня ночью молодец лейтенант Бирилев сделал прекрасную вылазку. Цель ее была следующая. В прошлую ночь французы выбили наших 12 человек штуцерных, занимавших завалы на мысу, образуемом двумя балками[65]против левого фаса 4-го бастиона. Подкрепления близко держать было невозможно, ибо этот резерв был бы подвержен сильному неприятельскому огню. Поэтому штуцерные наши принуждены были отступить, а французы успели до утра ложироваться в этих завалах и в течение вчерашнего дня довольно вредили батареям левее 4-го бастиона и грибка[66]; поэтому необходимо было их выбить оттуда, что Бирилев прекрасно и исполнил, хотя с чувствительною потерею, ибо бой был весьма упорный и длился час с четвертью. Его отряд состоял из охотников следующих частей: 75 человек Охотского полка, 75 человек Волынского, 75 Волынского резервного батальона, 45 матросов и 80 человек рабочих; от каждой части было по одному офицеру. Молодцы наши спустились с правой части 3-го бастиона, вмиг выбили французов из завалов, и рабочие тотчас же приступили к переделке завалов для себя, пользуясь неприятельскими турами, но французы открыли сильный ружейный огонь из своих траншей. Тогда Бирилев, чтобы дать возможность продолжать работу, бросился со своим отрядом в траншею, где пошла страшная рукопашная схватка, и наши дошли до второго зигзага, но, опасаясь быть обойденным, Бирилев приказал отступить из траншей — до наших рабочих. Тут было несколько минут спокойствия, покуда французы не возвратились в свою передовую траншею и опять открыли батальный огонь. Тогда Бирилев снова бросился в траншею, и снова гнал неприятеля до третьего зигзага, после чего возвратился к рабочим. Этот необходимый маневр продолжался до тех пор, покуда завалы не были окончены; всего наши 6 раз бросались в траншею и потом вернулись на бастион, оставив в завалах 12 человек штуцерных, которые просидели в них до рассвета. В это время, пользуясь мелким снежком, человек 50 французов стали к ним подкрадываться; разумеется, нашим нельзя было далее оставаться, — они дали залп и потом быстро отступили. Вслед за тем с наших батарей открыли сильный картечный огонь, которым тотчас же заставили французов отступить: таким образом, эти спорные завалы оставались в течение всего сегодняшнего дня незанятыми, а с сумерками штуцерные наши должны были в них вернуться, — резерв будет готов для подкрепления в случае надобности. Весь этот подробный рассказ — со слов самого лихого Бирилева. Он не может довольно нахвалиться примерною храбростью своего отряда, как моряков, так и сухопутных; они все лезли вперед, и он принужден был беспрестанно их останавливать. Он крайне сожалеет об убитом прапорщике Волынского полка; кроме него у нас убито 5 и ранено 34, большая часть легко, в том числе известный удалец — матрос, про которого мы тебе рассказывали, — Кошка, — штыком в желудок. Мы его видели уже сидячим на кровати, и вечером хочет назад идти на бастион[67]. Товарищ его — храбрец, подобный ему, пал сегодня превосходною смертью. Бирилев мне говорил, как это было. Он видел, как один француз в него уже прицелился, и сам хотел выстрелить из пистолета; в этот самый момент кто-то его толкнул по руке, и он увидал между собою и французом этого матроса; в ту же минуту раздался выстрел, и несчастный матрос упал к его ногам, успел только перекреститься и испустил дух. Героическая смерть! Вечная ему память! Пуля пронизала ему грудь насквозь и ударилась о шинель Бирилева. В плен взяли двух тяжело раненных офицеров и 4 солдат и 2 солдат целыми»[68].

Контр-адмирал Владимир Иванович Истомин. Литография В.Ф. Тимма. 1856 г. (РГБИ). С начала осады Севастополя командовал 4-й дистанцией оборонительной линии (Малахов курган, 1-й и 2-й бастионы). Во время первой бомбардировки 6 октября 1854 г. контужен в грудь и ранен в руку, 7 октября ранен камнями в голову, но не покинул позицию. «В воздаяние примерной храбрости и самоотвержения» награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. 7 месяцев бесстрашно руководил обороной Корабельной стороны. 7 марта 1855 г. убит около Камчатского люнета прямым попаданием французского ядра в голову. Похоронен в склепе Владимирского собора в Севастополе. Именем Истомина названа бухта в Японском море на полуострове Корея.

Героем, спасшим Бирилева ценою собственной жизни, был матрос 30-го флотского экипажа Игнатий Владимирович Шевченко. Его подвиг стал широко известен. 20 августа 1874 г. в Николаеве по проекту художника М.О. Микешина установили памятник И.В. Шевченко — первый российский памятник нижнему чину. В 1902 году памятник перевезли в Севастополь и поставили напротив экипажных казарм на Корабельной стороне.

Ночью 28 февраля 1855 г. 80 матросов-охот- ников под командой лейтенанта Н.Я. Астапова и мичмана Н.И. Макшеева совершили вылазку из 3-го бастиона. Разогнав англичан и разрушив траншеи, они принесли на бастион 100 туров. Утром Макшеев с охотниками снова ходил под прикрытием лейтенанта Н.А. Бирилева в ту же траншею и принес еще 30 туров, которые вместе с прежними пошли на укрепление бастиона. Вылазка обошлась без потерь.

7 марта 1855 г. возле Камчатского люнета ядром оторвало голову начальнику 4-й дистанции контр-адмиралу Владимиру Ивановичу Истомину. «Оборона Севастополя потеряла в нем одного из своих главных деятелей, воодушевленного постоянно благородною энергией и геройской решительностью, — писал вице-адмирал П. С. Нахимов. — Твердость характера в самых тяжелых обстоятельствах, святое исполнение долга и неусыпная заботливость о подчиненных снискали ему общее уважение и непритворную скорбь о его смерти». Истомина похоронили в склепе Владимирского собора рядом с В.А. Корниловым и М.П. Лазаревым.

Как бы в отместку за смерть Истомина, возглавлявший оборону Корабельной стороны генерал-лейтенант С.А. Хрулев решил провести ночью с 10 на 11 марта крупную вылазку. Вместе с сухопутными войсками в ней планировалось участие трех партий охотников под общим командованием капитана 2 ранга Л.И. Будищева. Они должны были наступать с правого фланга пехоты через Доков овраг, вклиниваясь в интервал между французами и англичанами. Основной удар против середины 3-й параллели наносила партия мичмана Н.И. Макшеева — 30 матросов 40-го флотского экипажа и 4 роты волонтеров Греческого легиона. Слева от этой партии, обеспечивая связь с пехотой Хрулева, шли 64 матроса-штуцерника мичмана П.А. Завалишина, а справа двигалась партия лейтенанта Н.Я. Астапова — 60 матросов и 200 охотников 6-го резервного батальона Минского пехотного полка.

В темноте 9 пехотных батальонов Хрулева двумя колоннами неожиданно атаковали французов со стороны Камчатского люнета, расположенного впереди Малахова кургана. Опрокинув вражеские колонны, приготовившиеся к ночному штурму люнета, и заняв две траншеи, батальоны ворвались на французские батареи. Сопровождавшие пехоту 35-й и 44-й флотские батальоны тут же стали разрывать первую траншею. Но, «когда войска наши двинулись вперед, матросики моментально срыли все работы, и, не довольствуясь этим, любя искусство, пошли тоже в штыки, Будищев, ходивший одновременно в вылазку с 3 — го бастиона, подался влево и ударил в левый фланг французов — это нападение озадачило их и решило успех в нашу пользу»[69]. Партия мичмана Завалишина, зайдя по Докову оврагу в левый фланг и тыл французских траншей, открыла огонь и вынудила французов их очистить, чем помогла общему успеху вылазки. В то же время отряд мичмана Макшеева ворвался на английскую батарею № 8, а правофланговая партия лейтенанта Астапова выбила из траншей прикрытие противника.

Оборона Малахова кургана. Картина художника Г.Ф. Шукаева. 1856 г. (ВИМАИВиВС).

Одновременно с Будищевым, наступавшим от Камчатского люнета, с 3-го бастиона по Лабораторной балке двинулся лейтенант Н.А. Бирилев во главе 475 добровольцев из флотских экипажей, Охотского егерского полка и 6-го резервного батальона Волынского пехотного полка. В полной тишине они подошли к англичанам, обратившим все свое внимание на бой, завязанный Хрулевым и Будищевым. Появление Бирилева оказалось настолько неожиданным, что часовые приняли охотников за французов. Ударив в штыки, моряки и солдаты опрокинули прикрытие и рабочих, которые бросились к своим батареям, распространяя панику. Сметая роты разных британских полков, храбрецы Бирилева ворвались на батарею № 7, перебили прислугу, заклепали все орудия и мортиры, разрыли укрепления, захватили в плен инженерного капитана Монтага и 6 рядовых и взяли 70 кирок и 50 лопат. Затем, повернув влево, Бирилев ворвался на батарею № 8, соединившись с греками и моряками Макшеева и Астапова. В бою охотники уничтожили 8 вражеских офицеров и 78 солдат. Уже знакомый нам боцман Рыбаков взял в плен английского полковника Келли, за что получил бант к имевшемуся у него Знаку отличия Военного Ордена Св. Георгия. Потери охотников составили 2 офицера и 10 рядовых убитыми[70], 4 офицера и 60 матросов и солдат ранеными.

Во время этой вылазки отличился священник 45-го флотского экипажа иеромонах Иоанникий Савинов. Генерал-лейтенант С.А. Хрулев, представляя его к награде, свидетельствовал: «Когда отряд войск наших, состоящих из батальонов Камчатского егерского, Днепровского и Волынского пехотных полков, выбив неприятеля из ложементов впереди Камчатского люнета, бросился на ближайшие неприятельские подступы, но готов был уже уступить сильному натиску неприятеля, получавшего беспрестанно подкрепления, в то же время в самом тылу сражения иеромонах Иоанникий Савинов, в епитрахили, с вознесенным крестом появился в рядах сражавшихся и торжественным и звонким пением тропаря: „Спаси, Господи, люди Твое… победы Благословенному Императору нашему на сопротивные даруя…“, одушевил войска, которые бросились на врага и овладели первою, второю и третьею линиями его траншей; затем иеромонах Иоанникий Савинов, движимый чувством христианского милосердия, обратил все свое внимание на французских раненых и подавал им помощь; наконец, по приглашению командовавшего отрядом, несмотря на сильный неприятельский огонь, обошел траншеи, занятые левым нашим флангом и передал войскам приказание покинуть неприятельские траншеи и возвращаться; во время же этих действий на иеромонахе Иоанникии Савинове ударом штыка разорваны рукав рясы и епитрахиль, а ударам пули отбита нижняя часть креста, бывшего в руке иеромонаха, который при этом был контужен»[71]. По представлению Хрулева император 15 мая 1855 г. наградил иеромонаха Савинова орденом Св. Георгия 4-й степени. Он стал единственным военным священником, удостоенным этой награды за оборону Севастополя. Но, к сожалению, православный герой так и не успел получить свой боевой орден. Во время ночного боя 26/27 мая за Камчатский люнет Иоанникий Савинов с крестом в руке возглавил батальон, пытавшийся выбить французов из укрепления. Храбрый иеромонах 45-го флотского экипажа был тяжело ранен пулей в правую голень. Через 3 дня ему ампутировали ногу, а 9 июня он умер, до конца выполнив свой военный и пастырский долг.

Знак отличия Военного Ордена Св. Георгия 4-й степени, врученный боцманмату 39-го флотского экипажа Антону Харину «в награду отличий, оказанных при отражении 6 июня 1855 года неприятельского штурма во время бывшей обороны Севастополя». (Из частной коллекции).

Георгиевские кавалеры Черноморского флота — герои обороны Севастополя. Литографии 1856 г. (РГБИ).

26 марта 1855 г. П.С. Нахимов, назначенный с 2 марта военным губернатором Севастополя и командиром порта, был произведен в адмиралы. В связи с этим он 12 апреля обратился к защитникам города с благодарностью за героическую службу. В своем приказе Нахимов писал: «Матросы! Мне ли говорить вам о ваших подвигах на защиту родного нам Севастополя и флота; я с юных лет был постоянным свидетелем ваших трудов и готовности умереть по первому приказанию; на бастионах Севастополя мы не забыли морского дела, а только укрепили одушевление и дисциплину, всегда украшавшие черноморских моряков». Вскоре морякам на деле пришлось оправдывать доверие своего командира. С 28 марта по 6 апреля 1855 г. союзники предприняли вторую бомбардировку Севастополя, обрушивая ежедневно на защитников города тысячи снарядов. В первые же два дня убитыми и ранеными моряки потеряли 19 офицеров и 362 матроса. Но каждый раз они мужественно выдерживали огонь, восстанавливали укрепления, обстреливали врага. «Жаль только, что немного осталось этих молодцов — матросов; скоро всех разберут на батареи, — писал 6 апреля родным лейтенант П.И. Лесли, служивший в 35-м флотском батальоне. — В нашем батальоне осталось по сегодняшний день 128 человек[72]; и эти-то мученики не имеют ни минуты покоя: днем они разносят обеды и ужины по всем батареям, где только находятся наши люди, т. е. нашего экипажа, а вечером идут на работу на батарею, потому что наши матросы необходимы в подобных работах»[73]. В конце концов, выпустив за 10 дней по городу 166 тысяч снарядов, но так и не добившись успеха, союзники и на этот раз не решились на штурм. Вплоть до мая они ограничивались земляными осадными работами.

Адмирал Павел Степанович Нахимов на севастопольском бастионе. Литография no рисунку с натуры В.Ф. Тимма. 1855 г. (РГБИ).

Эполеты вице-адмирала, принадлежавшие Н.С. Нахимову. (Центральный музей Черноморского флота). Эти эполеты П.С. Нахимов носил с октября 1852 г. по апрель 1855 г. В них он одержал победу при Синопе и провел большую часть обороны Севастополя. 26 марта 1855 г. П.С. Нахимов был произведен в адмиралы.

В свою очередь защитники города, мужественно выдержав вторую бомбардировку, снова перешли к вылазкам. Уже 7 апреля они предприняли вылазку из 3-го бастиона, в которой участвовали моряки-охотники капитан-лейтенанта Н.Я. Астапова. Внезапным штыковым ударом отряд выбил англичан из ложемента № 12. Во время вылазки 2 флотских офицера получили ранения. 24 апреля с 3-го бастиона ночную вылазку совершила сотня моряков и солдат под командой мичмана Н.И. Макшеева. «Наши ворвались в неприятельские траншеи и начали там хозяйничать, — сообщал в письме домой лейтенант П.И. Лесли, — взяли в плен 1 английского капитана и 5 человек рядовых; с нашей стороны потеря самая незначительная, кажется 2 человека убитых и раненых около 10. Англичанам досталось порядком на орехи, потому что с отступлением наших батареи открыли страшный батальный огонь бомбами, а вероятно вследствие шуму к ним шло из лагеря подкрепление, а туда-то и был направлен артиллерийский огонь»[74].

Наконец, собравшись с силами, союзники 25 мая в третий раз начали бомбардировку Севастополя. 541 орудие обрушило тысячи снарядов на русские укрепления. В первый же день бомбардировки погибли 3 морских офицера и 32 матроса, 12 офицеров получили раны и контузии, 161 нижний чин был ранен и 304 контужены.

Вечером 26 мая, разгромив бастионы, французы двинулись на штурм Корабельной стороны. Несколько раз укрепления переходили из рук в руки. В конце концов, после упорного боя французам удалось занять выдвинутый впереди Малахова кургана Камчатский люнет, а также расположенные над Килен-балкой передовые Селенгинский и Волынский редуты. Находившийся во время штурма на Камчатском люнете П.С. Нахимов собрал вокруг себя солдат и матросов и штыками пробился сквозь уже окружавших его французов к Малахову кургану. Покидая укрепления, морские комендоры заклепали все орудия. При отражении штурма 12 морских офицеров и 85 матросов погибли, 38 офицеров получили раны и контузии, 286 нижних чинов были ранены и 237 контужены.

Союзники сразу же стали закрепляться в отвоеванных укреплениях, продолжая до 30 мая усиленно бомбардировать Севастополь. За 6 дней по городу они выпустили 90 тысяч снарядов. Всего за время третьей бомбардировки с 25 по 30 мая 1855 г. погибли 18 морских офицеров и 184 матроса, 78 офицеров получили раны и контузии, 793 нижних чина были ранены и 918 контужены. Из последних почти половина осталась в строю.

После приступа 26 мая и третьей бомбардировки французы смогли занять рубежи, необходимые для штурма бастионов Корабельной стороны. Но триумф их нового главнокомандующего генерала Пелисье омрачался потерей около 6 тысяч человек. «Я восхищен мужеством своих войск, — писал император Наполеон III генералу, — но считаю, что даже решающее сражение за Крым не должно стоить нам стольких жизней». Однако энергичный Пелисье, мечтавший о маршальском жезле, был совершенно уверен в предстоящем успехе, ради которого не собирался считаться с жертвами. Он запланировал взять Севастополь 6(18) июня — в 40-ю годовщину сражения при Ватерлоо.

Оборонительная башня на Малаховом кургане. Сентябрь 1855 г. Фотография английского художника Джеймса Робертсона. (Фототипия 1893 г. из коллекции П.В. Хорошилова). Верхний ярус башни был снесен артиллерией союзников еще при первой бомбардировке Севастополя. Нижний же служил укрытием для защитников бастиона. Здесь располагался пороховой погреб, перевязочный пункт, походная церковь, а также штаб командующего 4-й дистанцией контр-адмирала В.И. Истомина. После взятия Малахова кургана французы установили на башне оптический телеграф с домиком для телеграфистов.

На рассвете 5 июня 1855 г. началась четвертая бомбардировка Севастополя. В этот длинный день 4 офицера, 72 унтер-офицера и матроса погибли, 12 офицеров получили раны и контузии, 257 нижних чинов были ранены и 214 контужены. После того, как осадная артиллерия обрушила на город более 50 тысяч снарядов, в 3 часа утра 6 июня три французские дивизии бросились на штурм 1-го и 2-го бастионов и Малахова кургана. Но защитники, успевшие за ночь восстановить разрушенные укрепления, встретили противника ураганным огнем. Трижды французы бросались на приступ, но каждый раз, неся колоссальные потери, откатывались в балки и овраги. Вслед за французами, уже видя их первую неудачу, двинулись на штурм 3-го бастиона две британские дивизии. В этой атаке участвовали и английские моряки. Впереди пехоты шли 60 матросов с 10 штурмовыми лестницами. Практически все они погибли. Командовавший моряками 17-летний гардемарин Эвелин Вуд чудом уцелел, получив при штурме три раны[75]. Так и не пробившись сквозь «бурю картечи», англичане, совершив, по их выражению, «долгий, кровавый путь», с огромным уроном отступили на исходные рубежи. К 7 часам утра штурм везде потерпел неудачу[76]. Все пространство перед бастионами было завалено трупами врагов. С русской стороны в этот день погибли 2 морских офицера и 37 матросов, 8 офицеров получили раны и контузии, 187 нижних чинов были ранены и 149 контужены. Почти половина раненых и контуженых моряков после перевязки вернулась в строй, ожидая нового приступа.

Неудачный и кровопролитный штурм произвел тяжелое впечатление на союзников. Вместо долгожданного триумфа они потеряли более 5 тысяч человек, утратив надежду на скорое завершение кампании. Снова начались активные земляные работы для постепенного сближения с русскими редутами, в том числе подведение минных галерей. Используя свое превосходство в снарядах, союзники постоянно осыпали бастионы не только артиллерийским, но и штуцерным огнем. 28 июня 1855 г. на Малаховом кургане во время осмотра Корниловского бастиона был ранен штуцерной пулей в висок адмирал П.С. Нахимов. Храбрый руководитель обороны Севастополя скончался через два дня. Тело адмирала похоронили в склепе Владимирского собора рядом с М.П. Лазаревым, В.А. Корниловым и В.И. Истоминым. Эта смерть произвела сильное впечатление на гарнизон. Погиб любимый моряками флотоводец, являвшийся все эти месяцы душой обороны. «Со смертью его, — писал Э.И. Тотлебен, — все от генерала до солдата почувствовали, что не стало человека, при котором падение Севастополя было невозможно».

Переход русских войск с Южной на Северную сторону Севастополя ночью 27/28 августа 1855 г. Французская литография no картине E. Жерара. (Музей героической обороны и освобождения Севастополя).

На рассвете 5 августа 1855 г. союзники начали пятую бомбардировку Севастополя. Главный удар обрушился на Корабельную сторону и 4-й бастион. За 4 дня осадные батареи выпустили свыше 56 тысяч снарядов. В дальнейшем интенсивность обстрела снизилась. Тем не менее, с 9 по 24 августа союзники выпустили еще свыше 130 тысяч снарядов. Под прикрытием массированного огня противник быстро соединял свои траншеи и параллели и вплотную приблизился к бастионам Корабельной стороны. Для руководителей обороны стало ясным, что при очередном штурме город может не устоять. Поэтому к 15 августа через рейд построили плавучий мост, по которому на Северную сторону стали вывозить запасы имущества, штабы, канцелярии, архивы. При необходимости по мосту предполагалось эвакуировать войска с Южной стороны.

К 22 августа французы находились уже в 60 шагах от Малахова кургана, 2-го, 4-го и 5-го бастионов. Тем не менее, Пелисье, наученный горьким опытом предыдущего штурма, предпочел собрать военный совет. На нем генералы единогласно высказались за новый приступ. В 5 часов утра 24 августа 698 орудий союзников начали шестую бомбардировку Севастополя, выпустив за три дня по городу и бастионам более 140 тысяч снарядов. Под прикрытием этого убийственного огня французы сапами подошли на 40 шагов к русским укреплениям, превращенным в груды обгорелых развалин.

В 8 часов утра 27 августа французы взорвали на расстоянии 20 метров от контр-эскарпа Малахова кургана подземные мины, в результате чего часть бруствера обвалилась в ров. В полдень солдаты 1-го полка зуавов и 7-го линейного полка неожиданно выскочили из передовых траншей, с громким криком «Vive l’empereur!» пересекли открытое пространство и почти без выстрелов вбежали на разрушенный бруствер. После жестокого рукопашного боя французам удалось закрепиться внутри Корниловского бастиона, а также обойти его с левого фаса. Отрезанные 40 солдат Модлинского пехотного полка и горсть моряков-комендоров, возглавляемых флотскими кондукторами Венецким и Дубининым, заперлись в каменной оборонительной башне, продолжая отстреливаться через амбразуры.

Одновременно со штурмом Малахова кургана французы атаковали 2-й бастион. В течение трех часов защитники мужественно отбили пять приступов, чему способствовали пароходо-фрегаты «Владимир», «Херсонес» и «Одесса», занявшие позицию в Килен-бухте и осыпавшие французов с фланга бомбами и картечью. К 14 часам также удалось отбить три приступа англичан на 3-й бастион. После этого французы начали штурм укреплений Городской стороны. Но предпринятые в течение часа две атаки на 5-й бастион и редут Шварца также потерпели неудачу.

Фуражка офицера 29-го флотского экипажа с высочайше пожалованным 22 сентября 1855 г. знакам отличия «За Севастополь с 13 сентября 1854 г. по 27 августа 1855 г.». 1856–1857 гг. (ЦВММ).

Таким образом, к 15 часам штурм был отражен по всей линии обороны с большими потерями для союзников. Лишь на Малаховой кургане продолжался упорный бой за Корниловский бастион. Противников разделяла узкая горжа, заваленная грудой трупов. Ни русским, ни французам не удавалось прорваться через нее. Так и не добившись успеха, руководивший обороной Севастополя князь М.Д. Горчаков к 17 часам прекратил контратаки. Лишь в каменной башне все еще продолжали отстреливаться солдаты и моряки. Французы попытались выкурить их, запалив кучу фашин. Но потом, испугавшись взрыва порохового погреба, они погасили пламя и стали бросать в башню гранаты. В конце концов, израсходовав все патроны, защитники башни вынуждены были сдаться.

Итак, потеряв около 10 тысяч человек, союзники овладели Малаховым курганом, доминировавшим над всеми укреплениями Севастополя. В связи с этим князь М.Д. Горчаков решил оставить Южную сторону. В 19 часов под надзором саперов и моряков началась эвакуация гарнизона через рейд по мосту, а также на судах. После перехода основной части войск на Северную сторону остававшиеся еще на бастионах партии моряков, саперов и артиллеристов приступили к подрыву батарей и пороховых погребов. На рейде в это время затопили 6 кораблей, 1 фрегат, 1 корвет и 7 бригов. Союзники не преследовали отступающий гарнизон. «Враги видели, что что-то необычное творилось в грозном Севастополе, — писал граф Л. Н. Толстой. — Взрывы эти и мертвое молчание на бастионах заставляли их содрогаться; но они не смели верить еще под влиянием сильного, спокойного отпора дня, чтоб исчез их непоколебимый враг, и молча, не шевелясь, с трепетом ожидали конца мрачной ночи». На рассвете 28 августа был разведен мост через Южную бухту, а в 8 часов утра вслед за последними защитниками развели мост через рейд. Героическая оборона Севастополя завершилась.

В течение 349 дней защитники Севастополя отражали штурмы, строили и чинили укрепления, совершали контратаки, вели минную войну. Моряки везде действовали умело и отважно. Но из 28 тысяч человек, встретивших врага на бастионах в октябре 1854 г., к концу осады уцелело меньше трети. По официальным данным погибли и умерли от ран 3 адмирала, 19 штаб- и 87 обер-офицеров, 3 776 нижних чинов. Раны и контузии получили 3 адмирала, 94 штаб- и 636 обер-офицеров, 13 094 нижних чина. Но и эти трагические цифры не являются окончательными. Так, к настоящему времени севастопольским исследователем П.М. Ляшуком установлены имена 155 погибших морских офицеров.

«К концу обороны Севастополя не много моряков уцелело на батареях, — вспоминал полковник П.К. Меньков, — но зато весело было смотреть на эти дивные обломки Черноморского флота. Уцелевшие на батареях моряки по преимуществу были комендоры при орудиях… Белая рубашка… Георгиевский крест на груди… Отвага, доблесть и удаль, соединенные с гордым сознанием собственного дела и совершенным презрением смерти, бесспорно давали им первое место в ряду славных защитников Севастополя»[77].

Серебряная медаль «За защиту Севастополя». (Из частной коллекции). Такими медалями на георгиевской ленте наградили всех моряков, участвовавших в обороне Севастополя.

Юнги черноморских флотских экипажей — участники обороны Севастополя. Литография В. Ф. Тимма. 1856 г. (РГБИ). На груди юных героев видны серебряные медали «За защиту Севастополя».

После оставления Севастополя моряки собрались в 5 верстах от города в Бельбекской долине, где расположились на биваках. Вскоре половину флотских экипажей отправили пешим порядком в Николаев. 3 сентября они тронулись в путь и 19 сентября пришли в город без дневок. По дороге экипажи догнал Александр II. «Мы остановились, — вспоминал лейтенант П.И. Лесли, — государь, поздоровавшись с матросами, благодарил их за службу, сказал очень много любезного и приказал вести нас на квартиры. После него приехал к нам генерал-адмирал (Великий князь Константин Николаевич), который тоже, обходя фронт, разговаривал с матросами, расспрашивал кто где полуxил Георгия. Какой странный вид имели матросы, это просто хохот! Кто с французским ружьем, кто с английским, у кого бутылка вместо манерки; одним словом, это была толпа кочующих цыган. Сзади на телегах следовали матросские жены с детьми: решительно какое-нибудь селение кочующей орды. Но оно иначе и быть не могло, потому что матросы с бастиона ушли, в чем они там были».

Непритязательный внешний вид моряков не смутил Александра II. Их массовый героизм император отметил не только многими орденами и знаками, но и коллективными боевыми наградами. 26 ноября 1856 г. всем 17 черноморским флотским экипажам (№ 29-45-го) государь пожаловал Георгиевские знаменные флаги с надписью «За оборону Севастополя с 13-го сентября1854года по 27-е августа 1855 года». Одновременно изображение Св. Георгия он велел поместить на стеньговых флагах, брейд-вымпелах и вымпелах тех судов, команды которых будут укомплектованы чинами этих экипажей. Кроме того, 22 сентября 1855 г. на головных уборах моряков тех же экипажей установили знаки отличия в виде латунной ленточки с надписью «За Севастополь с 13 сентября 1854 г. по 27 августа1855 г.». Сначала такие ленточки предполагалось носить на киверах. Но в связи с их отменой 2 декабря 1855 г. ленты поместили на тульи заменивших кивера фуражек с козырьком. Однако 19 июня 1857 г. вместо фуражек для матросов ввели круглые шляпы. В результате на два десятилетия о боевых знаках отличия фактически забыли. Лишь 20 мая 1887 г., «чтобы восстановить память о заслуженных прежними черноморскими экипажами отличиях надписями на киверах», матросам экипажей Черноморского флота Александр III пожаловал на бескозырки георгиевские ленточки[78]. Кроме того, поскольку осенью 1855 г. в Астрахань с Черного моря были переведены 33-й (переименованный 20 апреля 1856 г. в 44-й) и 45-й флотские экипажи, то в тех же целях георгиевские ленточки 16 ноября 1887 г. пожаловали и их преемнику — Каспийскому экипажу[79].

Георгиевский знаменный флаг, пожалованный одному из черноморских флотских экипажей 26 ноября 1855 г. за оборону Севастополя. (Центральный музей Черноморского флота).

Серебряная медаль в память 50-летия защиты Севастополя. (Музейная копия из частной коллекции). Такими медалями на георгиевской ленте наградили всех ветеранов 349-дневной обороны Севастополя. В 1903–1904 гг. на Санкт-Петербургском монетном дворе отчеканили 9 тысяч медалей — примерно столько ветеранов еще оставалось в живых. Для сравнения в 1855–1856 гг. отчеканили более 253 тысяч медалей «За защиту Севастополя».

Не остались без высочайшего внимания и сами ветераны Севастопольской обороны. 16 октября 1879 г. в честь 25-й годовщины первой бомбардировки Александр II велел всем адмиралам и морским офицерам, «бывшим в Севастополе во время первого бомбардирования 5-го октября 1854 года и находящимся ныне в военной службе, производить, пока они будут продолжать таковую, добавочное содержание в размере годового оклада жалованья по тем чинам, в коих они состояли в день бомбардирования»[80]. Через 5 лет, 26 февраля 1885 г. Александр III сделал эти выплаты пожизненными[81].

Героическая оборона Петропавловска 18–24 августа 1854 г.

Библиография и источники.

Защитники Отечества. Героическая оборона Петропавловска-Камчатского в 1854 году. Сборник официальных документов, воспоминаний, статей и писем. Петропавловск-Камчатский, 1989. Морской сборник. 1855. № 1. С. 87–107.

Степанов А.А. Петропавловская оборона. Хабаровск, 1954.

РГА ВМФ. Ф. 283. Оп. 2. Д. 3003; Оп. 3. Д. 4592, 5510.

В ходе Восточной войны русским морякам довелось встретиться на поле боя не только с сухопутными частями союзников, но и с французской и британской морской пехотой. Враг надолго запомнил «печальный день 4-го сентября 1854 года»[82], который общественное мнение Франции «назвало поражением, постыдным для чести флага», а в Англии и вовсе «пятном, неизгладимым в истории»[83]. Этот первый бой русских моряков с союзниками, удививший Европу и Америку, произошел не в Крыму под Севастополем, а на противоположной окраине Российской империи — на далекой Камчатке, считавшейся в то время настоящей terra incognita.

Вид Петропавловского порта на Камчатке с Сигнального мыса. Тонолитография. 1856 г. (РГБ).

Боевые действия на Тихом океане в 1854–1855 гг. имели свою региональную специфику. Амурский край и Приморье были едва обжиты, да и то в основном благодаря Российско-Американской компании, поддерживавшей через Сибирь торговые контакты со своими колониями на Аляске, Алеутских и Курильских островах. Географическая удаленность и богатые природные ресурсы позволяли компании успешно вести дела, не вступая в конфликт с американскими и английскими коммерсантами. Но назначенный в 1847 году генерал-губернатором Восточной Сибири H.Н. Муравьев считал, что в дальнейшем для надежной защиты торговых интересов необходимо обеспечить военное присутствие России на Тихом океане. В этом деле он нашел верного союзника в лице правителя фактории Российско-Американской компании и Аянского порта капитана 2 ранга В.С. Завойко. Для военного обеспечения плавания русских судов по Охотскому и Беринговому морям, а также для борьбы с иностранными браконьерами особое значение приобретал Петропавловск с его удобной гаванью в Авачинской губе. Еще в 1827 году английский командор Ф. Бичи писал: «Если северная часть Тихого океана станет ареной активных боевых действий, Петропавловск несомненно приобретет огромную значимость. В настоящее время он практически незащищен, но малое количество пушек, расставленных с умом, могут эффективно оборонять гавань»[84]. Схожих взглядов придерживались Муравьев и Завойко. Посетив Камчатку, Муравьев писал: «Я много видел портов в России и в Европе, но ничего подобного Авачинской губе не встречал». Генерал-губернатор сразу оценил стратегическое значение Петропавловска. «Если бы стала в устье Амура русская крепость, равно как и в Петропавловском порте на Камчатке, — докладывал Муравьев императору 15 февраля 1849 г., - и между ними ходила флотилия, а для вящей предосторожности, чтоб в крепостях этих и на флотилии гарнизоны, экипаж и начальство доставляемы были из внутри России, то этими небольшими средствами на вечные времена было бы обеспечено для России владение Сибирью и всеми неисчерпаемыми ее богатствами».

2 декабря 1849 г. по предложению Муравьева император учредил особую Камчатскую область под управлением военного губернатора. На эту должность 15 февраля 1850 г. назначили капитана 1 ранга В.С. Завойко, который принял активные меры для развития края. Накануне войны Петропавловск, по свидетельству состоявшего при Завойко геолога фон Дитмара, представлял следующую картину: «Между бухтой и озером расположены, окаймляя улицы и площади, почти исключительно казенные дома, стоящие очень просторно; число этих домов, по сведениям канцелярии губернатора, простиралось до 40. <…> К этой, лучше выстроенной казенной части города непосредственно примыкает неофициальная, расположенная вдоль всего восточного берега маленькой губы и образующая пять параллельных с ним вытянутых рядов. <…> Домов здесь всего 116. Весь Петропавловск построен исключительно из дерева, причем все частные дома крыты тростником и длинной травой, казенные же — железом. В самом конце бухты, непосредственно на берегу, стоят строения морского ведомства: гауптвахта, несколько магазинов, пекарня и несколько небольших мастерских. <…> По переписи 1852 года весь описываемый городок имел всего 1593 жителя (1177 мужского и 416 женского пола»[85].

Значительную часть жителей Камчатки составляли военные моряки. Еще 9 ноября 1803 г. в Камчатском гарнизонном батальоне кроме пяти сухопутных рот учредили одну морскую роту.

Адмирал Василий Степанович Завойко. Портрет кисти Н.Н. Блинова. (ЦВММ). В 1850–1856 гг. военный губернатор Камчатской области. За героическую оборону Петропавловска в августе 1854 г. В.С. Завойко был переименован в контр- адмиралы, а также награжден орденам Св. Георгия 3-й степени и орденом Св. Станислава 1-й степени.

Генерал-адъютант граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский. Портрет кисти К.Е. Маковского. 1863 г. Фрагмент. (Иркутский областной художественный музей имени В.П. Сукачева). Будучи в 1847–1861 гг. генерал-губернатором Восточной Сибири, Н.Н. Муравъев много сделал для ее освоения и окончательного присоединения к Российской империи. 16 мая 1858 г, подписав Айгунский договор, установил границу России с Китаем по Амуру, за что получил от Александра II титул графа Амурского.

Вскоре, 9 апреля 1812 г., Камчатский батальон расформировали, а всю военную службу возложили на морскую роту, причисленную к Охотскому флотскому экипажу[86]. Такое сокращение гарнизона основывалось на мнении Петербурга, «что ни одна европейская держава не вздумает, конечно, обойти полсвета для завоевания страны, в которой с трудом содержится небольшое число собственных своих жителей и которая кроме собольих мехов ничего не производит». Флотскую роту перевели из Нижнекамчатска в Петропавловскую гавань, где ее матросы занимались сооружением порта, строительством флотилии, а также боролись с иностранными браконьерами, охотившимися в российских владениях на котиков и китов[87].

В связи с реформами H. Н. Муравьева и упразднением Охотского порта, 22 февраля 1850 г. Охотский флотский экипаж, Охотскую мастеровую роту и Петропавловскую флотскую роту объединили в 46-й флотский экипаж Но возглавлявший его в 1850–1853 гг. капитан 2 ранга К.В. Фрейганг совершенно запустил дела. При нем в Петропавловске господствовала «старинная, крайне суровая система управления, благодаря которой совершенно испортились славные дальновояжные матросы, составляющие 46-й флотский экипаж, и обратились в людей, промышляющих беспорядками и воровством» декабря 1853 г. в связи с формированием в Гельсингфорсе нового 28-го флотского экипажа прежний 28-й черноморский экипаж был переименован в 45-й. Соответственно 45-й экипаж в Астрахани стал 46-м, а 46-й на Камчатке — 47-м.

16 декабря 1853 г. новым командиром 47-го экипажа и помощником губернатора Камчатки император назначил капитана 1 ранга А.П. Арбузова. В апреле 1854 г., проехав всю Россию, он добрался до слияния рек Кары и Шилки, где в деревне Лончаково принял назначенных H.Н. Муравьевым для пополнения 47-го экипажа 400 солдат, выбранных из Сибирских линейных батальонов. Эти «здоровые, сильные и веселые» рекруты- сибиряки не были новичками, как принято считать, а служили уже около 4 лет, хорошо знали пехотный строй и прекрасно стреляли, поскольку более половины из них в прошлом являлись охотниками. Пережидая весенний разлив рек, Арбузов стал обучать своих рекрутов действию рассыпным строем, а также фехтованию на штыках. Сам он научился штыковому бою еще в 1837–1839 гг. на Черноморском флоте от служивших матросами пленных солдат польской армии. По их примеру Арбузов для отработки ударов использовал шары, свитые из сена и соломы. Наконец, 14 мая отряд Арбузова двинулся в путь на плотах, буксируемых пароходом «Аргунь». Пройдя за месяц Шилку и почти весь Амур, отряд пересек озеро Кизи, вышел на берег Татарского залива и 17 июня достиг русского поста в заливе Де-Кастри. Здесь 333 рекрута сели на 10-пушечный транспорт «Двина» и через 35 дней тяжелого плавания по Охотскому морю и Тихому океану достигли 24 июля Петропавловска.

Отряд Арбузова прибыл очень кстати. Накануне, 14 июля 1854 г. в Петропавловск с Гавайских островов пришел американский купеческий бриг «Нобл» («Nobl»), который доставил Завойко известие, «что между Россией, Англией и Францией объявлена война, что находящиеся в Тихом океане российские порты объявлены в блокаде». В Петропавловске же к этому времени после отплытия всех судов Камчатской флотилии оставался лишь 231 матрос 47-го флотского экипажа, включая команду транспорта «Двина», а также портовых мастеровых и престарелых инвалидов. По счастью в гавани стоял 44-пушечный фрегат «Аврора» 19-го флотского экипажа. Этот фрегат под командованием капитан-лейтенанта И.Н. Изыльметьева еще 14 августа 1853 г. отправился из Кронштадта вокруг света для усиления борьбы с браконьерами на Дальнем Востоке. Совершив изнурительный переход, «Аврора» 19 июня пришла в Петропавловск, где Изыльметьев дал команде отдых. На борту фрегата в это время находились 14 офицеров, 4 гардемарина, 2 юнкера, 13 унтер-офицеров, 4 кондуктора морской артиллерии, 5 музыкантов, 241 рядовой, 7 нестроевых, 7 мастеровых[88], 1 младший врач, 1 фельдшер, 1 иеромонах. Вынужденная стоянка оказалась не по сердцу кронштадтцам. «Говоря откровенно, — вспоминал мичман Н.А. Фесун, — никто и никогда из служивших на „Авроре“ не ждал, чтобы дрянной камчатский городок мог быть атакован значительными силами; все желали поскорее вырваться из Камчатки. <…> „Команда теперь уже поправилась, — говорила молодежь на „Авроре“, — и что нам делать здесь, в этом захолустье? Какой сумасшедший адмирал решится искать фрегат за тридевять земель, в дальних и бурных морях и уже почти в осеннее время?“».

Квартирмейстер 3-й роты 47-го флотского экипажа. 1854–1856 гг. Иллюстрация по рисунку художника В.Н. Куликова 2002 г. (РГБИ).

Самоуверенная флотская молодежь не догадывалась, что над Петропавловском уже нависла грозная опасность. Еще 25 апреля 1854 г. в порту Кальяо в Перу английский контр-адмирал Дэвид Прайс получил известие о начале боевых действий против России и назначении его начальником союзной эскадры. Однако компания Гудзонова залива («Hudson’s Вау Company»), фактически управлявшая канадскими владениями Британии, была заинтересована в продолжении торговых контактов с Российско-Американской компанией. Поэтому русские колонии на Аляске, Алеутских и Курильских островах объявили нейтральными. Корабли Прайса не имели права нападать на них, и им оставалось лишь охотиться за русскими судами в море.

После трехмесячных безрезультатных поисков союзники решились, наконец, предпринять экспедицию против Петропавловска, надеясь застать там всю русскую флотилию. 13 июля к берегам Камчатки из Гонолулу вышли 6 боевых кораблей: английские 50-пушечный фрегат «Президент» («President»), 36-пушечный фрегат «Пик» («Pique») и 6-пушечный пароход «Вираго» («Virago»); французские 60-пушечный фрегат «Форт» («La Forte»), 22-пушечный корвет «Эвридика» («L'Eurydice») и 12-пушечный бриг «Облигадо» («Obligado»).

Между тем в Петропавловске Завойко, реально оценив опасность, силами 47-го экипажа, моряков «Авроры» и жителей города приступил к строительству береговых укреплений. Не имея возможности перекрыть вход в Авачинскую губу, губернатор все внимание сосредоточил на обороне Петропавловской гавани. Для ее защиты на наиболее важных участках он построил 7 батарей, к орудиям которых назначил матросов и рекрутов 47-го экипажа.

План Авачинской губы и Петропавловского порта на Камчатке. Гравюра 1870 г. (Музей-панорама «Бородинская битва»).

От акватории Авачинской губы Петропавловскую гавань отделяет узкий мыс длиной около 1200 метров и шириной 150 метров. Этот мыс образуют две горы — более высокая Никольская (70 м) и расположенная южнее Сигнальная (56 м) — обе с крутыми, почти отвесными обрывами со стороны губы и более пологими склонами к городу, имеющими несколько троп. Склоны гор густо покрывали заросли мелкого кедровника. На Сигнальном мысу[89], которым с юга заканчивается Сигнальная гора, построили батарею № 1. Фактически ее пришлось выдолбить в камне, в связи с чем не удалось добиться нужной глубины укрытия. На батарее установили три 36-фунтовые пушки и два двухпудовых бомбических орудия. Возглавил батарею лейтенант П.Ф. Гаврилов. У него под командой находились 63 нижних чина. На перешейке между Сигнальной и Никольской горами установили батарею № 3.Для ее вооружения 3 августа с правого борта фрегата «Аврора» свезли пять длинных 24-фунтовых пушек. Командиром батареи Завойко назначил лейтенанта князя А.П. Максутова. При своих орудиях он имел 51 нижнего чина 47-го флотского экипажа.

С противоположной, северной стороны Никольская гора спускалась к болотистому Култушному озеру. Между озером и горой со стороны берега шла широкая дорога, которая, огибая подошву горы, вела прямо в город. Для защиты этих подступов на берегу построили земляную батарею № 7. Для ее вооружения с «Авроры» свезли пять коротких 24-фунтовых пушек. Батарею и 49 нижних чинов возглавил капитан-лейтенант «Двины» В.К. Коралов. Чтобы предотвратить прорыв неприятеля с тыла по дороге в город, возле озера также установили батарею № 6 с четырьмя 18-фунтовыми и шестью 6-фунтовыми пушками. Батарея эта строилась на случай падения батареи № 7 и считалась тыловой. Поэтому ее командир поручик Корпуса корабельных инженеров К.Я. Гезехус имел всего 31 человека, да и то набранных к пушкам по недостатку людей из писарей морского ведомства, которых «обучили действовать оными, равно как и ружьем».

По фронту гавань отделялась от губы узкой песчаной трехсотметровой косой шириной 30–35 метров, едва подымавшейся из воды. К этой косе, прозванной Кошкой, левым бортом встали «Аврора» и «Двина». Коса защищала их ватерлинию, не препятствуя при этом вести огонь. Таким образом, вход на рейд защищали 22 орудия «Авроры», заряженные ядрами, и еще пять 18-фунтовых коротких пушек «Двины». Узкий, шириной около 80 метров вход в гавань между Кошкой и Сигнальной горой перегородили деревянным боном на цепях. Кроме того, у основания Кошки построили мощную батарею № 2 из 10 орудий З6-фунтового «калибра» и одной длинной 24-фунтовой пушки с «Авроры». Командир батареи лейтенант князь Д.П. Максутов и его помощник гардемарин В.Д. Давыдов возглавляли 127 нижних чинов.

Для дополнительной обороны подступов к Кошке южнее Петропавловска на возвышенности, называемой Красный Яр, была построена батарея № 4. Эта батарея, расположенная недалеко от городского кладбища, могла бить по вражеским кораблям при их маневрировании напротив Сигнального мыса, а также расстреливать союзников с фланга в случае попытки прорваться в гавань. Для вооружения батареи с «Авроры» отправили три длинные 24-фунтовые пушки с мичманом В.И.Поповым и гардемарином Г.Н. Токаревым. На Красном Яру Попов принял под командование 28 нижних чинов[90].

Матрос 19-го флотского экипажа. 1854–1856 гг. Иллюстрация no рисунку художника В.Н. Куликова 2002 г. (РГБИ).

Для отражения вражеского десанта Завойко составил из рекрутов и матросов 47-го экипажа три отряда: 1-й портовый стрелковый отряд мичмана Д.В. Михайлова (49 чел.), 2-й портовый стрелковый отряд полицмейстера подпоручика ластовых экипажей М.Д. Губарева (50 чел.) и 3-й портовый отряд поручика Корпуса флотских штурманов Кошелева для тушения пожаров (69 чел.). Кроме того, был сформирован отряд волонтеров из чиновников и купцов, вооруженных ружьями со штыками (18 чел.). На «Авроре» приготовились к бою одна стрелковая и три абордажных партии. Для защиты города также собрались 20 местных охотников-камчадалов, среди которых выделялся старик Дурынин, убивший за свою жизнь более 40 медведей. Всего в распоряжении Завойко находились 4 штаб-офицера, 37 обер-офицеров, 879 нижних чинов и волонтеров.

Губернатор вовремя завершил приготовления. 17 августа 1854 г. к Авачинской губе подошла эскадра союзников[91]. Контр-адмирал Прайс решил лично провести разведку, прибегнув к не слишком честной хитрости. На пароходе «Вираго» подняли американский флаг, и в 16.30 он вошел в Авачинскую губу. Но защитники Петропавловска еще утром заметили союзную эскадру и подготовились к визиту непрошенных гостей. В городе ударили тревогу, а навстречу пароходу выслали дозорный вельбот. В 17 часов «Вираго», не доходя три мили до Сигнального мыса, остановился и, увернувшись от шлюпки, ушел в море.

Следующий день 18 августа стоял полный штиль. Лишь около 16 часов союзная эскадра с развевающимися флагами смогла войти в Авачинскую губу и потянулась кильватерной колонной мимо Сигнальной горы. Шедший впереди пароход «Вираго», приблизившись к Сигнальному мысу, выстрелил из носового орудия. Тогда открыли огонь батареи № 3 и № 1. Затем вступили в бой батареи № 2 и № 4, но их ядра не долетали до врага. Несколько минут продолжалась перестрелка. Союзники сделали около 15 выстрелов ядрами и бомбами, причем три бомбы перелетели через Сигнальный мыс и лопнули в воздухе. Осколки двух бомб упали недалеко от «Авроры». В свою очередь защитники города метким выстрелом с батареи № 1 попали бомбой в корму парохода «Вираго». После этого противник отвернул на запад, вышел из зоны огня и стал на якорь.

Вечером контр-адмирал Прайс собрал на военный совет французского контр-адмирала Февре де Пуанта и командиров кораблей. Чтобы открыть вход в гавань со стороны Кошки, совет решил на следующий день разгромить огнем фрегатов «Президент» и «Форт» батарею № 1, в то время как фрегат «Пик» должен был подавить своими орудиями батарею № 4, а пароход — высадить десант для ее ликвидации.

Утром 19 августа эскадра союзников приготовилась к штурму Петропавловска. Пароход «Вираго» взял на буксир «Пик» и собирался пришвартовать «Форт». Но тут произошло совершенно неожиданное событие. На «Президенте» контр-адмирал Прайс, «пройдясь по палубе с капитанам Бьюрриджем, своим флаг-капитанам, и поговорив с ним о принятых диспозициях, спустился в свою каюту, которая по случаю предстоящего сражения не отделялась переборкой от батареи, открыл шкаф, вынул оттуда пистолет, зарядил и, прицелив к сердцу, выстрелил. Несмотря на поданную помощь, через несколько часов он умер». До сих пор остается загадкой, почему всеми уважаемый адмирал внезапно покончил с собой на глазах изумленного экипажа. Большинство свидетелей объясняет этот странный поступок нервным срывом, вызванным общими неудачами кампании и грузом колоссальной ответственности. Впрочем, самоубийство Прайса и по сей день остается одной из самых темных страниц в летописи английского флота[92]. Своим поступком адмирал, по верному замечанию офицера фрегата «Пик» Клерка, «поставил эскадру в ситуацию, не имевшую аналогов в британской морской истории». При общем замешательстве начальство союзниками принял «храбрый, честный, но не пользовавшийся популярностью» французский контр-адмирал де Пуант. Британские корабли возглавил по старшинству капитан «Пика» Ф. Николсон. Но атаку, естественно, пришлось отложить до следующего дня.

Английский пароход «Вираго». (Фотография из архива журнала «Флото-Мастер»).

На рассвете 20 августа защитники Петропавловска заметили приготовления союзников к бою. Около 6 часов утра «Вираго» развел пары. С фрегата «Президент» на пароход перевезли морских солдат под командованием капитана Ч.А. Паркера, к которым присоединился отряд французских матросов. Всего для десанта собралось 150 человек Около 8 часов утра «Вираго» пришвартовал к левому борту фрегат «Пик», к правому «Форт», а «Президент» взял на буксир.

Между тем Завойко скрытно разместил в кустах на высоте между батареями № 2 и № 4 отряд волонтеров и 1-й портовый стрелковый отряд. 2-й портовый стрелковый отряд занял позицию у Сигнальной горы. 3-й портовый отряд с пожарными инструментами расположился в городе около гауптвахты. В случае десанта «по отрядам приказано не тратить времени на стрельбу, а прогонять неприятеля штыками и драться до последней капли крови». На батарею № 1 Завойко пригласил священника Георгия Логинова, который отслужил молебен о даровании победы. Погода стояла тихая, и церковное пение доносилось даже до дальних батарей. Защитники, сняв фуражки, молились возле орудий. Утреннюю тишину нарушал лишь шум «Вираго», с трудом тянувшего три фрегата к Сигнальному мысу. После молебна Завойко обратился к команде батареи № 1 с речью, которую завершил словами: «Многие из нас умрут славною смертью, последняя молитва наша должна быть за царя». Воодушевленные моряки хором спели «Боже, царя храни». Гимн, разнесшийся над бухтой, был встречен дружными криками «Ура!» по всем батареям, отрядам и на судах.

Союзники тоже слышали пение и крики русских и приняли их за сигнал к сражению. Около 9 часов утра, поборов отлив, «Вираго» расставил фрегаты на позиции в кильватерном строю. Первым на шпринг встал «Пик», через 1,5 кабельтовых «Президент», а за ним «Форт». Их позиция оказалась очень удачной. Фрегаты могли бить по батарее № 1 и дальним огнем по № 2 и № 4. При этом Сигнальный мыс скрывал их от орудий «Авроры» и «Двины», а гора препятствовала стрелять батарее № 3- Сначала фрегаты сосредоточили огонь на батарее № 1. Положение защитников осложнялось тем, что вражеские ядра, ударяясь в скалу, ранили моряков осколками камня и щебнем. В 9-45 Завойко сообщили, что командир батареи лейтенант П.Ф. Гаврилов ранен камнем в голову и ногу, но не оставил позицию. В помощь ему губернатор послал подпоручика М.Д. Губарева. Вскоре офицеры донесли, «что из команды, кроме убитых, много раненых каменьями, у орудий повреждены брюки и станки и что на платформу навалило ядрами каменья и землю так, что действовать орудиями невозможно».

С командного пункта на Сигнальной горе Завойко отправился на батарею № 1, где застал полный разгром. Но в этот момент его внимание привлек новый маневр союзников. С Сигнального мыса губернатор увидел, как 3 гребных бота с десантом направляются от «Вираго» к батарее № 4. Эта батарея также подвергалась усиленному обстрелу. Находившийся на ней гардемарин Г.Н. Токарев записал в своем дневнике: «Тут уж ничего не было видно. Все застлано было дымом; помню только, что свист ядер не переставал над нашими головами, бомбы трескались в воздухе, в кустах, в валу батареи. Кланялись сперва ядрам, потом сделалось все равно. Всеми овладела неимоверная злоба». 1,5 часа мичман В.И. Попов мужественно выдерживал вражеский огонь и лишь «по необыкновенному счастью, несмотря на град ядер, сыпавшихся на батарею, не потерял ни одного человека из своей команды».

Увидев с Сигнального мыса вражеский десант, Завойко приказал оставить батарею № 1, заклепав разбитые орудия. Ее личный состав под руководством М.Д. Губарева перенес оставшиеся заряды на батарею № 2, после чего присоединился к 2-му портовому стрелковому отряду. Вместе они поспешили вслед за 1-м портовым стрелковым отрядом и волонтерами мичмана Д.В. Михайлова к батарее № 4. Одновременно всем офицерам и морякам не участвовавших в сражении батарей № 3, № 6 и № 7 Завойко приказал, оставив у пушек по два человека, собраться к батарее № 2 для отражения десанта. Сюда же по приказу губернатора с «Авроры» высадилась стрелковая партия мичмана Н.А. Фесуна (1 унтер-офицер и 30 матросов). К 11 часам отряды собрались вместе, но, не имея общего начальника, нерешительно толпились на берегу. Завойко же в это время отправился в город, чтобы привести еще 3-й портовый отряд.

На палубе британского военного корабля перед сражением. Картина художника Ф.О. Биара. 1855 г. (ЦВММ).

Между тем английские морские солдаты и французские матросы капитана Паркера благополучно высадились, построились и двинулись через густой кустарник к батарее № 4. Прикрывая десант, «Вираго» осыпал берег бомбами и картечью. Ввиду неприятеля защитники батареи спрятали порох, заклепали орудия и в 10.45 отступили через кусты к кладбищу, навстречу 1-му портовому стрелковому отряду и отряду волонтеров. С кораблей союзников тоже заметили русские отряды и для подкрепления Паркера послали команду матросов с «Пика» и десантную роту с «Форта». Всего, таким образом, на берегу собралось несколько сотен союзников. В 11 часов десантники Паркера захватили батарею. Но их ликование оказалось недолгим. «Французы, вскочив первыми на Красный Яр, битком наполнили батарею и при восторженных кликах подняли французский флаг; — вспоминал мичман Фесун, — только что он развился, как бомба с английского парохода, ударясь в самую середину массы, произвела в ней страшное замешательство. Прежде, чем бедные французы успели опомниться от счастливой для нас ошибки своих милых союзников, транспорт („Двина“) и фрегат („Аврора“) открыли по ним меткий батальный огонь». Два удачных ядра с «Авроры» и одно с «Двины» довершили общую неразбериху.

В это время десантники увидели идущие через кладбище отряды Михайлова и Губарева. Кроме того, от Кошки, наконец, двинулась плотная масса стрелков, собранных Завойко. Изрубив у орудийных станков оси, брюки и тали, сломав у пушек прицелы и ударные молотки, союзники стали отступать к своим ботам. Моряки 1-го и 2-го портовых отрядов, волонтеры и канониры В.И. Попова преследовали их с громким «Ура!». Но «неприятель начал отступление бегом и с такою быстротою, что, прежде чем мы подоспели к занятой им батарее, он уже был в шлюпках и вне выстрела, так что, несмотря на самое пламенное желание, в этот раз не удалось его попотчевать даже (ружейными выстрелами.

Крики „ура“ всего гарнизона были наградой за наше стремительное наступление». В 11.45 «Вираго» отконвоировал 13 десантных шлюпок к фрегатам, которые снова открыли огонь по Красному Яру. В связи с этим Завойко приказал стрелкам вернуться в город и занять свои места на батареях.

Карта сражений при Петропавловском порте с 18 по 27 августа 1854 г. Фрагмент. (РГАДА). Подлинник первого плана Петропавловской обороны, составленного сразу же после событий и приложенного к рапорту В.С. Завойко, пока не обнаружен. Однако сохранилась точная копия с него, снятая по распоряжению Н.Н. Муравьева в Иркутске картографом И. Федоровым. Этот чертеж находится сегодня в РГАДА. С оригинала же, доставленного князем А.П. Максутовым в Петербург, в хромолитографии Р. Гундризера был сделан цветной печатный план. Этот «облагороженный» вариант стал впоследствии классическим. Первый же вариант, имеющий ряд существенных деталей, так никогда и не публиковался. (см. стр. 369).

В это время не участвовавшие в битве корвет «Эвридика» и бриг «Облигадо» двинулись к батарее № 3, команда которой, отправившаяся с князем А.П. Максутовым к батарее № 4, еще не вернулась. В связи с этим в 12.45 с «Авроры» на батарею послали лейтенанта Е.Е. Анкудинова, прапорщика морской артиллерии Николая Можайского, 1 кондуктора и 57 матросов. Выстрелами из орудий они заставили французов, уже приготовивших десантные боты, отойти. Причем одну вражескую шлюпку разбило метким попаданием. В 13.30 на батарею вернулся князь Максутов со своими людьми, а команда Анкудинова вернулась на «Аврору».

Между тем фрегаты «Форт» и «Президент», пользуясь молчанием батарей № 1 и № 4, подошли ближе к Сигнальному мысу и, по-прежнему укрываясь за ним от пушек «Авроры» и «Двины», стали дальними выстрелами бомбардировать батарею № 2[93]. Ее орудия не могли достать противника, в связи с чем князь Д.П. Максутов не отвечал на вражеский огонь и приказал команде лечь. «Сберегая людей за бруствером в то время, когда батарею осыпало ядрами, бомбами и гранатами, — доносил Завойко, — князь Максутов сам подавал пример неустрашимости, ходил по батарее и ободрял команду, выжидая времени, когда фрегат „Форт“, бывший к батарее ближе других фрегатов, травил кормовой кабельтов и приближался к батарее. Князь Максутов посылал меткие выстрелы, распоряжаясь как на ученье; батарея стреляла с расстановками, но метко, не тратя даром пороха, которого было очень мало; все усилия трех фрегатов и парохода заставить замолчать батарею остались тщетными». «Прекрасную картину представляла батарея № 2, - вспоминал мичман Фесун, — 3 огромных фрегата, построившись в линию с левым бортом, обращенные к Кошке, <…> производят неумолкаемый огонь. Ядра бороздят бруствер во всех направлениях, бомбы разрываются над батареей, но защитники ее холодны и молчаливы; куря спокойно трубки, весело балагуря, они не обращают внимания на сотни смертей, носящихся над их головами, они выжидают своего времени. Но вот раздается звонкий голос командира: „Вторая! Третья!“. Взвился дымок, и можно быть уверенным, что ядра не пролетели мимо. Не обходилось и без потерь; от времени до времени появлялись окровавленные носилки, все творили знамение креста, несли храброго воина, верно исполнившего свой долг». За мужество, проявленное 20 августа 1854 г., князь Д.П. Максутов был впоследствии награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.

От огня русских батарей все участвовавшие в сражении корабли союзников имели повреждения в корпусе и рангоуте. Больше всех пострадал фрегат «Форт». Одно из ядер влетело на его квартер-дек, убив 1 матроса и ранив 7 человек Дважды из-за Сигнального мыса выходил пароход «Вираго» и пытался бомбардировать город. Но каждый раз «Аврора» быстро прогоняла его меткими выстрелами[94]. В 18 часов союзники прекратили обстрел и вышли за линию огня.

Бомбардировка Петропавловска союзной эскадрой 20 августа (1 сентября) 1854 г. Хромолитография 1856 г. из флорентийского альбома «Восточная война». (РГБИ).

В 18.15 сражение завершилось, и на батареях ударили отбой. Потери защитников составили 6 нижних чинов убитыми (2 — на батарее № 1, 4 — на батарее № 2), ранеными — лейтенант П.Ф. Гаврилов и 12 нижних чинов (6 — на батарее № 2). В 19 часов Завойко приехал на «Аврору», поблагодарил команду и, собрав офицеров, объявил намерение защищаться до последней крайности. Экипаж единодушно ответил: «Умрем, но не сдадимся!».

Не столь дружным оказалось вечернее совещание союзников. В целом им удалось решить задачи дня: батареи № 1 и № 4 были разгромлены, а батарея № 2 сильно повреждена. Но французские офицеры стали обвинять англичан в нерешительности. Де Пуант припомнил Николсону странное поведение «Пика» во время боя «Форта» и «Президента» с батареей № 2. Тот в свою очередь обвинил французского адмирала в отсутствии должных инструкций и руководства. В общем, выдвигались те же взаимные претензии, что позднее зазвучат под Севастополем. В конце концов, раздосадованный де Пуант склонился к мысли о прекращении операции и возвращении в Сан-Франциско. Весь следующий день 21 августа корабли исправляли полученные в бою повреждения. Вечером пароход «Вираго» отправился в Тарьинскую губу, где с салютом похоронили тело контр-адмирала Прайса. Во время этого траурного вояжа произошло событие, в корне изменившее планы союзников. В прибрежном лесу англичане схватили двух американских матросов, посланных за дровами со стоявшего в Петропавловске торгового судна. Пленников доставили на «Пик», где они подробно рассказали капитану Николсону о городе, а также об удобной дороге, ведущей к нему с тыла от господствующей над гаванью Никольской горы.

Уязвленный обвинениями французов Николсон решил взять реванш. Он предложил де Пуанту захватить Петропавловск десантом, высадив его в тылу русских батарей. Французский контр-адмирал поначалу возражал, справедливо считая такую операцию слишком рискованной. Но, в конце концов, не желая прослыть трусом, тем более в глазах англичан, он согласился. После полудня 23 августа командиры кораблей собрались на военный совет и выработали план атаки. В соответствии с ним предполагалось разгромить огнем артиллерии батарею № 7, после чего высадить 700 человек из равного числа англичан и французов. 350 англичан возглавил капитан «Президента» Р. Бьюрридж, а 350 французов капитан «Эвридики» М. де ля Грандьер. Авангард десанта из 120 морских солдат и взвода французских стрелков под командованием капитана Ч.А. Паркера должен был занять Никольскую гору. На ее вершине Паркер надеялся соединиться с колонной из 120 матросов «Облигадо» и «Вира- го», которым поручалось обойти гору вдоль по берегу и подняться на нее с южной стороны. Одновременно Бьюрридж во главе сильной колонны английских моряков с «Пика» и «Президента» планировал двинуться по дороге и взять городские батареи. Общий резерв десанта составляли 200 матросов с «Форта» и «Эвридики» под командованием ля Грандьера.

Матросы 19-го флотского экипажа. 1854–1856 гг. Иллюстрация по рисунку художника В.Я. Куликова 2002 г. (РГБИ).

Для десанта требовалось много людей. В связи с этим «Пик» решили оставить у Тарьинской губы, поскольку его тяжелые орудия нуждались в большом числе прислуги. Капитан Николсон с командой переправился на «Президент». Приказ о десанте экипажи встретили с большим энтузиазмом. Всю ночь они готовились к высадке, не сомневаясь в предстоящем успехе. Впоследствии защитники города убедились, что союзниками «все до мелочей взято было на шлюпки: гвозди для заклепки орудий, различные инструменты для разрушения батарей, завтрак на весь десантный отряд и, сверх того, отдельный запас провизии, предназначенный, вероятно, для временно остающихся гарнизонов в городе; потом, кроме патронов в суме у каждого матроса и солдата, ящики с патронами запасными, несколько тюфяков, одеял; были взяты превосходно снабженные походные аптеки». Командир морских солдат капитан Паркер позаботился обо всем и даже сделал запись на память: «Не забыть взять десять пар ручных кандалов».

Защитники города тоже не теряли времени. С 21 августа батареи № 1, № 3 и № 4 поступили в ведение командира «Авроры» капитан-лейтенанта И.Н. Изыльметьева. За три дня их пушки были расклепаны и снова установлены, а укрепления по возможности починены. Командование 4 орудиями батареи № 1 принял бывший командир батареи № 4 храбрый мичман В.И. Попов, а батарею № 4 с 2 пушками поручили опытному кондуктору морской артиллерии Дементьеву. Общее руководство портовыми отрядами принял 23 августа капитан 1 ранга А.П. Арбузов. «Вступив в командование своей частью, — вспоминал он, — я начал с того, что собрал людей и в краткой, одушевленной речи напомнил им их обязанности, причем поставил им на вид их нерешительность во время сбора для отражения неприятеля 20 августа. „Теперь, друзья, я с вами, — прибавил я, — клянусь крестом Св. Георгия, который честно ношу 14 лет, не осрамлю имени командира! Если же вы увидите во мне труса, то заколите штыками и на убитого плюйте! Но знайте, что и я потребую точного исполнения присяги — драться до последней капли крови!“. „Умрем — не попятимся!“, — был единогласный ответ их. „Песенники, вперед!“, — крикнул я, невольно одушевляясь, и солдатики бодро, весело гаркнули песню „За царя, за Русь святую грянем песню в добрый час!“. Распустив людей, я отдал приказ подточить штыки и осмотреть кремни и замки». На «Авроре» абордажные партии тоже чистили оружие и учились драться на штыках.

Около 4 часов утра 24 августа десантные отряды союзников стали на шлюпках и ботах собираться к «Вираго». В 6.30 к пароходу с правой стороны пришвартовался «Форт», закрыв его своим бортом от огня русских батарей, а с другой стороны разместились баркасы и шлюпки десанта.

На кормовой буксир «Вираго» взял «Президент». Для отвлечения русских сил фрегат «Эвридика» пошел в сторону гавани и затеял перестрелку с батареями № 1 и № 4. В это время пароход двинулся вдоль Сигнальной горы и в 7.30 вошел в зону действия батареи № 3. Тут же князь А.П. Максутов открыл меткий огонь, причинив продольными выстрелами серьезные повреждения мачтам и реям фрегата. Одно ядро достало и «Вираго», но, ударив в палубу, отскочило вверх, сильно напугав заполнявший палубу парохода десант. Поравнявшись с батареей № 3, «Форт» дал три залпа правым бортом. Затем, продолжая путь к батарее № 7, «Вираго» оставил против батареи № 3 фрегат «Президент». Бросив в 8 часов якорь, «Президент», имевший пятикратное превосходство в орудиях, обрушил десятки ядер и бомб на батарею. Ее необстрелянная команда из моряков и рекрутов 47-го экипажа начала колебаться. Но князь Максутов стал сам хладнокровно заряжать орудие, и его пример успокоил матросов. Князь лично наводил пушки, которые метко били по врагу. Вторым же выстрелом на «Президенте» снесло гафель, и английский флаг упал в воду, следующее ядро перебило фок-рею, затем русские ядра стали крушить стеньги, ванты, корпус фрегата. Осколком дерева ранило командовавшего артиллерией гон-дека лейтенанта Моргана.

Подготовка британского военного корабля к высадке десанта. Картина художника Ф.О. Биара. 1861 г. (ЦВММ).

Полчаса продолжался неравный бой. В конце концов, фрегат одержал верх. Батарея была разбита, половина прислуги переранена, а князю Максутову ядром оторвало левую руку. Храброго лейтенанта матросы отнесли в госпиталь. Вместо него И.Н. Изыльметьев послал с «Авроры» на батарею мичмана Н.А. Фесуна в сопровождении боцмана Суровцева. Пока он съезжал на берег, «Президент» продолжал громить замолчавшую после потери командира батарею. Прибыв на нее в 8.30, Фесун застал печальную картину: «Весь перешеек совершенно изрыт, изрыт до того, что не было аршина земли, куда не попало бы ядро. <…> Станки перебиты, платформы засыпаны землей, обломками, одно орудие с оторванным дулом, три других не могут действовать; более половины прислуги ранены и убиты. <…> Подхожу к оставшемуся орудию, прислуга его идет за мной, но и неприятель не зевал, он делает залп за залпом, в несколько секунд оно подбито, некоторые ранены обломками, и все мы в полном смысле слова осыпаны землей». Видя полную невозможность продолжать бой, Фесун приказал убрать порох, а людям укрыться.

Пока батарея № 3 боролась с фрегатами, Завойко и Арбузов организовывали сухопутную оборону города. Сначала, предполагая повторение атаки 20 августа, губернатор послал 1-й портовый стрелковый отряд мичмана Д.В. Михайлова на прежнюю позицию между батареями № 2 и № 4. Но когда определилось движение вражеских кораблей к батарее № 3, он приказал отряду вернуться и встать левее порохового погреба, находившегося недалеко от подошвы Никольской горы. В то же время 2-й портовый стрелковый отряд подпоручика М.Д. Губарева и 15 волонтеров заняли вершину северного спуска Никольской горы. 3-й портовый отряд расположился в резерве у порохового погреба, возле которого Завойко основал свой командный пункт. В 8.15 к погребу с «Авроры» прибыла 1-я абордажная партия лейтенанта Е.Г. Анкудинова — гардемарин Д.И. Кайсаров, боцманмат Абрам Серешкин, 1 горнист и 33 матроса. Партия построилась ротной колонной правее погреба, равняясь по стоявшему левее 1-му портовому отряду мичмана Д.В. Михайлова.

Между тем «Вираго» и «Форт» поравнялись с земляной батареей № 7. Встав на шпринг, фрегат открыл огонь и к 8.30 заставил батарею замолчать. У четырех орудий были повреждены станины, у одного оторвана часть дула, все пушки завалены землей и фашинником. Капитан-лейтенант В.К. Коралов получил контузию осколком дерева в голову, но остался на батарее. Вскоре по приказу Завойко он с командой отступил к пороховому погребу.

Бомбардировка Петропавловска союзной эскадрой 24 августа (5 сентября) 1854 г. Английская литография 1856 г. (Архив журнала «Флото-Мастер»).

Добившись успеха, союзники в 8.30 начали десантную операцию. 22 лодки отвалили от «Вираго» и на веслах устремились к берегу. Плывшие на передовых ботах морские солдаты высадились у подножия Никольской горы южнее батареи № 7. Капитан Паркер быстро собрал своих людей на берегу, после чего, дождавшись лодок с матросами, повел авангард бегом на крутой склон. Высадившийся следом ля Грандьер построил в колонну матросов с «Форта» и «Эвридики» и двинулся в гору за Паркером. Матросы «Облигадо» и «Вираго» пошли по берегу вправо в сторону батареи № 3, а Бьюрридж с моряками «Пика» и «Президента» отправился влево к батарее № 7. Вскоре он захватил оставленную батарею, после чего его главные силы занялись поджогом находившегося рядом рыбного сарая. Одновременно передовые дозоры Бьюрриджа стали по дороге обходить северный склон Никольской горы. Всего, таким образом, на берег высадились 676 человек, и пока диспозицию они выполняли успешно.

Увидев движение авангарда Паркера, 2-й портовый стрелковый отряд подпоручика М.Д. Губарева и 15 волонтеров спустились с вершины до средины северного склона и встретили морских солдат ружейным огнем из кустов. Но остановить быстрое продвижение англичан и французов им было явно не под силу. В то же время Губарев заметил, как моряки Бьюрриджа по дороге обходят гору и грозят отрезать его с тыла от основных сил Завойко. В этой ситуации полицмейстер утратил самообладание и вместо обратного отступления вверх по хребту для защиты вершины предпочел оставить гору. Его отряд по восточному склону отступил к пороховому погребу, а волонтеры рассыпались цепью у подножия горы. В 8.45 солдаты Паркера оседлали центр северного склона и увидели Петропавловск Затем авангард Паркера двинулся вверх по хребту к вершине, а его место на полугоре заняли моряки ля Грандьера. Они обеспечивали связь Паркера с колонной Бьюрриджа. При этом часть матросов начала спускаться с горы и, открыв ружейный огонь, засыпала пороховой погреб пулями. Одной из них ранило в ногу находившегося возле погреба инженер-поручика К.О. Мровинского. Увидев англичан и французов на горе, Завойко отозвал волонтеров в резерв и приказал своим отрядам выбить штыками противника с северного склона. Три колонны двинулись в атаку: справа 1-я абордажная партия лейтенанта Е.Г. Анкудинова, по центру 1-й портовый отряд мичмана Д.В. Михайлова и левее его 30 человек 3-го портового отряда поручика Кошелева. Продвигаясь вперед, они в начале 10-го часа вступили в перестрелку с врагом.

Одновременно с приказом об атаке горы Завойко получил сведения об обходном маневре англичан и послал капитана 1 ранга А.П. Арбузова на батарею № 6. Прибыв туда около 9 часов, он приказал поручику К.Я. Гезехусу зарядить пушки через одно ядрами и картечью и спрятать писарей за вал. Находившиеся тут же с трехфунтовой полевой пушкой казаки пятидесятника Карандашева нарезали шашками травы и замаскировали батарею. Вскоре на дороге показались 6 вражеских солдат. Арбузов встретил их выстрелом из пушки. Подхватив 1 раненого, англичане отступили к главным силам. Обнаружив батарею, Бьюрридж попытался ее атаковать. Но Гезехус осыпал англичан ядрами, картечью, а также гвоздями, которыми по недостатку картечи пришлось заряжать орудия. Казаки Карандашева тоже стреляли из своей пушки, и хотя пятидесятник был тяжело ранен в руку, он лично сделал меткий выстрел ядром в группу десантников. Храбрые действия писарей и казаков обескуражили Бьюрриджа, который не отважился идти напролом. Вместо этого он с частью отряда поднялся на склон горы и открыл по батарее штуцерный огонь. Впоследствии он доносил, что «проход был так сильно защищен не только стрелками, но пушками и полевыми орудиями, что с этой стороны невозможно было прорваться». Нерешительность Бьюрриджа фактически лишила десант всякого смысла. Без его атаки и взятия города дальнейшее пребывание союзников на берегу становилось не только бесполезным, но и опасным. При этом люди на вершине горы оказывались заложниками ситуации у ее подошвы.

Карта сражений при Петропавловском порте с 18 по 27 августа 1854 г. Фрагмент. (РГАДА). На карте цифрами обозначены суда союзников: 1 — английский пароход «Вираго», 2 — французский бриг «Облигадо», 3 — английский фрегат «Пик», 4 — французский фрегат «Форт», 5 — английский фрегат «Президент», 6 — французский фрегат «Эвридика». Передвижения судов по дням обозначены цветам (А — наступление, С — отступление): 18 августа — оранжевым, 19 августа — желтым, 20 августа — синим, 24 августа — желтым. Оранжевыми галочками обозначены десантные боты союзников. Пунктиром показано движение на берегу отрядов союзников (оранжевые линии) и защитников (черно-белые линии). На карте допущены некоторые неточности: есть неясность с расположением батареи № 5, — 24 августа напротив батареи № 7 вместо фрегата «Форт» (№ 4) показан фрегат «Пик» (№ 3) и др.

Пока главные силы союзников действовали на северном склоне Никольской горы, отряд моряков с «Облигадо» и «Вираго» шел вдоль берега на юг, «чтобы взобраться по возможности на гору, которая с этой стороны представляет почти вертикальную скалу, прорезанную широкими оврагами. Надобно было буквально карабкаться на нее, — вспоминал французский офицер дю Айи, — на что трудно было хладнокровно решиться». Наконец, не доходя до перешейка, союзники нашли крутой подъем из осыпавшегося щебня. «Не за что было придерживаться, а земля так и сыпалась из-под ног идущих людей на следующих за ними. В подобных обстоятельствах воодушевление удваивает энергию, и мы скоро взобрались на высоту, и в то же время с другой стороны русские проходили через перешеек».

Эти русские оказались новым подкреплением, вовремя вызванным Завойко. Еще в 8.30, только получив известие о десанте, губернатор потребовал с «Авроры» 1-ю стрелковую партию. Партия — унтер-офицер Василий Васильев, горнист Малофей Суриков и 30 матросов — высадилась возле перешейка, где ее встретил мичман Н.А. Фесун. Заметив на вершине горы английских солдат Паркера, он оставил боцмана Суровцева старшим на батарее № 3, а сам повел партию вверх по южному склону. Вскоре русские моряки увидели карабкающихся по западному склону матросов «Вира- го» и «Облигадо». Фесун рассыпал своих людей, которые несколько минут расстреливали врагов с удобной позиции. Пулей в сердце был убит мичман «Облигадо» М. Гикель де Туш. В нескольких шагах от него пал пораженный в голову его брат. С трудом добравшись в 10 часов до хребта, моряки «Вираго» и «Облигадо» сумели выровнять ситуацию и, отстреливаясь, стали отступать к вершине на соединение с Паркером.

Видя замешательство врага, Фесун быстро повел цепь вперед по горе, пользуясь складками местности и кустами. В это время на оставшуюся в тылу батарею № 3 с фрегата прибыл состоящий по Адмиралтейству прапорщик Д.О. Жилкин. Собрав 27 матросов прислуги, он повел их на гору левее гребня. Дополнительно с «Авроры» в помощь Фесуну капитан-лейтенант И.Н. Изыльметьев послал 2-ю абордажную партию — писарь Андрей Кувшинников, 1 унтер-офицер и 30 рядовых. Возглавил ее командир верхнего дека лейтенант К.П. Пилкин, которого Изыльметьев напутствовал словами: «Помните, что русские молодецки ходят в штыки». Переправившись на шлюпках через гавань, партия Пилкина начала подниматься в гору и сошлась с отрядом прапорщика Жилкина. Вместе они двинулись за партией Фесуна.

Оборона Петропавловского порта на Камчатке 24 августа 1854 г. Копия с картины художника А.П. Боголюбова 1865 г. (ЦВММ). Картина была написана А.П. Боголюбовым по заказу Александра II. Для максимальной достоверности ученик художника Ф.Ф. Боганц посетил Камчатку и сделал этюды местности.

В то время как Анкудинов, Михайлов и Кошелев атаковали северный склон Никольской горы, а Фесун, Пилкин и Жилкин — южный, в интервал между Кошелевым и Фесуном губернатор двинул 22 человека, подоспевших с гардемарином В.Д. Давыдовым от батареи № 2, а левее их еще 30 человек из резерва во главе с А.П. Арбузовым. Последний отряд при подъеме в гору разделился. Боцман Степан Спылихин, хорошо знавший местность, с 17 матросами 3-го портового отряда пошел вверх по распадку к вершине горы, а Арбузов с остальными людьми уклонился левее. Разойдясь с партией Фесуна, он присоединился к отрядам Пилкина и Жилкина. В результате весь восточный склон Никольской горы был охвачен русскими партиями и отрядами, которые по дуге с севера на юг атаковали врага в следующем порядке: Е.Г. Анкудинов (36 чел.), Д.В. Михайлов (49 чел.), Кошелев (30 чел.), В.Д. Давыдов (22 чел.), С.В. Спылихин (17 чел.), Н.А. Фесун (32 чел.), А.П. Арбузов (13 чел.), К.П. Пилкин (32 чел.), Д.О. Жилкин (27 чел.) — всего 267 человек[95].

Хорошо видя с высоты наступающие русские отряды, капитан ля Грандьер решил собрать свои силы на вершине. С моряками «Форта» и «Эвридики» он примкнул к авангарду Паркера.

Сюда же, наконец, подошли моряки «Вираго» и «Облигадо». На северном склоне расположилась часть отряда Бьюрриджа. Всего, таким образом, к 10.30 на горе собралось около 500 союзников. Приближалась драматическая развязка.

Пока русские отряды на южном склоне теснили к вершине моряков «Вираго» и «Облигадо», на северном лейтенант Анкудинов, подойдя к горе, рассыпал первый взвод своей партии налево, а второй направо. В 10.30 второй взвод вместе с примкнувшими к нему из отряда мичмана Михайлова боцманматом Региновым, квартирмейстером Яковом Тимофеевым и 5 матросами выбил неприятеля из ущелья на самом обрыве горы. «Найдя помянутое ущелье весьма полезным и выгодным по месту положения», Анкудинов оставил в нем часть людей, а остальных повел в гору с криком «Ура!». Левее «Ура!» подхватил отряд Михайлова, а за ним и остальные. В то же время боцман Спылихин дошел по распадку незамеченным почти до самой вершины и внезапно оказался в центре противника, чем вызвал большой переполох. Рекрут 47-го экипажа Сунцов, заметив английского офицера, метким выстрелом уложил его наповал. Пуля прошла под бородой в затылок, и капитан Чарльз Алан Паркер, «мужественный солдат королевы и Христа»[96], мгновенно умер со счастливой улыбкой на лице.

Оборона Петропавловского порта на Камчатке 24 августа 1854 г. Копия с картины художника А.П. Боголюбова 1865 г. Фрагмент. (ЦВММ). На картине изображен завершающий момент боя около 11 часов 30 минут утра: лодки с остатками десанта союзников отвалили от берега возле батареи № 7 и торопятся выйти из-под русского огня под прикрытием бортовых орудий французского фрегата «Форт» и английского парохода «Вираго». Чуть дальше видны лодки десантников, спасающихся с перешейка под прикрытием английского фрегата «Президент» и французского брига «Облигадо». Внутри Петропавловской гавани видны транспорт «Двина» и фрегат «Аврора», перестреливающийся с французским корветом «Эвридика». У подножия Никольской горы поднимается дым от подожженного союзниками рыбного сарая.

Потеряв начальника, английские солдаты пришли в замешательство, а матросы, обескураженные выстрелами и криками со всех сторон, растерялись совершенно. «Перенесенный с одной стихии на другую, матрос подвергается странному изменению, — вспоминал с горечью офицер дю Айи, — он, который на корабле раб дисциплины, с удивительным хладнокровием переносит все опасности, совершенно изменяется, лишь только оставит свою плавучую отчизну. Храбрость и добрая воля хотя остаются те же, но, в противность рассказу легенды, касаясь земли, он теряет качества, составлявшие его силу. Увлекаясь впечатлением минуты, не зная требований нового для него рода дисциплины, он не способен к службе, в сущности простой, но изучать которую препятствуют долгие и отдаленные походы. Так и здесь, в виду храброго неприятеля, знакомого с местом действия, с превосходной дисциплиной, это была колоссальная ошибка. Мы изведали это горьким опытом».

Не видя друг друга в густом кустарнике, русские, французские и британские моряки завязали упорный рукопашный бой. «Представьте себе прекрасный летний день, яркое небо и спокойное море, — писал мичман Фесун. — Огромная Никольская гора покрыта народом, сквозь зелень кустов мелькают красные мундиры англичан, синие и красные рубахи матросов французских и наших; частая дробь ружейного огня слышится со всех сторон, и повсюду изредка раздаются пушечные выстрелы; шум, беготня и смятенье удивительные, барабаны бьют наступление, рожки на разные голоса им вторят, крики „ура“ сменяются проклятием, и английское „God damn“ (распространенное английское ругательство) французскими „En avant“ („вперед“) с примесью различных ругательств! Нет тут порядку, наступлений и отступлений; нет ни колонн, ни взводов; для этого не было ни места, ни времени, ни возможности. Вот, например, показалось пять-шесть человек наших, на них бросается такое же число англичан; на мгновенье у этой кучи пальба прекращается, и наступает минутная путаница. Несколько диких криков, заглушенные стоны раненых, какое-то иступленное хрипение, и опять разлетелись все в разные стороны, и опять трещит ружейный огонь, и где-нибудь на другом конце горы новая и еще более кровавая свалка вручную!».

Минут 40 продолжался сумбурный и беспощадный бой в кустарнике. Сухие строки донесений сохранили имена некоторых отличившихся моряков. «Боцманмат Абрам Серешкин, действуя палевом фланге моей партии, своею храбростью и хладнокровием поддерживал связь с партией мичмана Михайлова, — рапортовал лейтенант Анкудинов, — по окончании боя доставил неприятельский тесак лично им в бою взятый. Марсовой Семен Подсамыльев действовал на правом фланге со вторым взводом при занятии ущелья, своим благоразумием и храбростью выгнал неприятеля из ущелья. Матросы Герасим Рябинин, Алексей Степанов, Андрей Яковлев, Леонтий Коптяев обратили на себя внимание необыкновенною храбростью. Из них первый при атаке сломал штык, последний заколол штыком английского офицера, а Алексей Степанов отбил от прикрытия помянутого офицера»[97]. При этом Степанов получил рану, но остался в строю. «Унтер-офицер Василий Васильев был постоянно впереди и с необыкновенным хладнокровием действовал штыком, — докладывал мичман Фесун, — матрос 1 степени Халит Саитов, отбиваясь от наскочившей на него толпы английских солдат, троих положил на месте. Матрос Бикней Диндубаев, будучи ранен пулею, продолжал сражаться. Матросы Ивойло Лавров, Гаврило Пузанов и Иван Кислое представили ружья, вырванные из рук пораженных ими французских матросов, и многие другие приносили патроны, амуницию и оружие, взятое с боя». «Унтер-офицер Абубакиров имел четыре раны, хотя и легких, но также из которых кровь лилась ручьями; — свидетельствовал Завойко, — я его сам перевязывал, а он отправился снова в дело!».

Во время ожесточенной схватки происходили случаи, которые в другой ситуации можно было бы назвать комичными. «Матрос обронил ружье, которое и скатилось под гору, что заставило его отстать от своих товарищей и за ружьем спускаться под гору, где он и наткнулся на двух неприятелей, которые, еще не видя его, поднимались из кустов. Без ружья — верная смерть или плен и задаром! Что делать! Думает: „Пропал! Ну, да хоть перед смертью покатаюсь на неприятелях!“. И из-за куста прыг на двух англичан. Молодцу посчастливилось так ловко схватить их обоих за шеи, что у них от неожиданного и смелого сжатия шейных жил в глазах потемнело. Они с ружьями оба ничего не могли сделать отчаянному смельчаку без ружья и повезли его под гору, далее от своих, к нашим разночинцам. Матрос наш кричит: „Спасите, спасите, помогите!“. А неприятели его, рослые толстяки, мчатся и кричат: „Годдэм!“. На этот крик прибежал камчадал, немой мальчишка лет 15, и заколол поодиночке обоих неприятелей в виду еще многих и освободил смельчака. До десяти человек подтвердили это происшествие. Смельчак матрос за потерю ружья получил от меня выговор, — вспоминал Завойко, — а за отважность подарены ему оба неприятельских ружья».

Лейтенант 19-го флотского экипажа князь Александр Петрович Максутов. Литография. 1855 г. (ЦВММ). Во время обороны Петропавловска князь А.П. Максутов командовал батареей № 3. 24 августа 1854 г. ядром с фрегата «Президент» ему оторвало левую руку. От этой тяжелой раны началась горячка, и 10 сентября 1854 г. князь А.П. Максутов умер.

Видя, что дело приобретает дурной оборот, теряя каждую минуту солдат и матросов, ля Грандьер приказал отступать к берегу. Но боевой порядок был уже утрачен, и отступление с горы превратилось в катастрофу. Не зная троп, разрозненные группы союзников не могли найти спусков. Преследовавшие их по пятам русские матросы прижимали десантников к отвесным высоким обрывам. Спасаясь от пуль и штыков, англичане и французы срывались вниз, разбивались и калечились. Те же, кто нашел спуск к воде по юго-западному склону, оказались вдалеке от места высадки.

С кораблей видели происходившую на берегу трагедию. Еще в 11 часов бриг «Облигадо» подошел к перешейку и занял позицию рядом с фрегатом «Президент», а южнее его вне выстрелов встала «Эвридика». Заметив десантников, прижатых к берегу недалеко от перешейка, с кораблей для их эвакуации отправили 5 ботов. В то же время Бьюрридж у батареи № 7 тоже стал эвакуировать десант. Часть его отряда построилась за батареей, прикрывая огнем выбегающих из кустов и оврагов людей ля Грандьера.

При эвакуации потери союзников резко возросли. Оказавшись на гребне горы, русские моряки увидели внизу врагов, толпящихся возле лодок. «При выгодах своего положения, — вспоминал мичман Фесун, — мы могли бить неприятеля на выбор, пока он садился, и даже когда он уже сидел в шлюпках. Страшное зрелище было перед глазами: по грудь, по подбородок в воде французы и англичане спешили к своим катерам и баркасам, таща на плечах раненых и убитых; пули свистали градом, означая свои следы новыми жертвами, так что мы видели английский баркас, сначала битком набитый народом, а отваливший с 8 гребцами; все остальное переранено, перебито и лежало грудами, издавая страшные, раздирающие душу стоны. Французский 14-весельный катер был еще несчастнее и погреб назад всего при 5 гребцах. Но при всем том и при всей беспорядочности отступления удивительно упрямство, с каким эти люди старались уносить убитых. Убьют одного — двое являются взять его; их убьют — являются еще четверо; просто непостижимо».

16 охотников-камчадалов, «обыкновенно убивающих бобра в головку, чтобы не испортить шкурки», подкрались за камнями почти к самому берегу и стали выбивать офицеров и сержантов. Наповал был застрелен командовавший десантными судами лейтенант Бурассе. Корабли пытались прикрыть эвакуацию десанта, стреляя из пушек по русским на гребне и утесах. Но их ядра перелетали гору или ударялись в ее основание, не причиняя вреда. К 11.30 все кончилось. Большинство баркасов вышли из зоны огня и были взяты пароходом на буксир. В 11.45 «Вираго» взял на буксир «Форт» и повел его к противоположной стороне бухты. Последние баркасы догоняли его на веслах. Упорное пятичасовое сражение завершилось полным поражением союзников.

В 13 часов в Петропавловске ударили отбой. Партии и отряды собрались у порохового погреба, где построились в каре и коленопреклоненно совершили благодарственный молебен. Затем моряки спели гимн «Боже, царя храни», после чего прошла панихида по павшим воинам. Победа досталась защитникам дорогой ценой. 31 нижний чин был убит, лейтенант князь А.П. Максутов, инженер-поручик К.О. Мровинский и 63 нижних чина ранены, капитан-лейтенант В.К. Коралов контужен. У подножия Никольской горы вырыли две больших могилы, в одной из которых похоронили павших защитников города, а в другой 38 убитых англичан и французов, найденных на горе и на берегу, в том числе 4 офицеров.

Конечно, общий урон союзников оказался гораздо больше, чем 38 человек. У англичан были убиты капитан Паркер, 14 матросов и 12 морских солдат; тяжело ранены лейтенанты Клеменс, Говарт, Пальмер, 28 матросов и 24 морских солдата; легко ранены лейтенанты Блонд, Куллем, Морган, мичман Чичестер, мэт Робинсон, 15 матросов и 6 морских солдат. Всего, таким образом, потери британцев составили 108 человек: 27 убитых и 81 раненый. Из последних некоторые умерли позднее, в результате чего безвозвратные потери выросли до 33 человек. Французы потеряли 26 убитых, в том числе лейтенантов Лефевра, Бурассе и мичмана Гикель де Туша, а также 76 раненых. Всего Петропавловская экспедиция обошлась союзникам в 210 человек — 59 убитых и умерших от ран и 151 раненого.

Но, надо полагать, что в число убитых союзники записали всех моряков, не вернувшихся из десанта. Между тем 4 матроса не погибли, а попали в плен. Одного французского матроса, простреленного пулями навылет у обоих плеч, матросы из партии лейтенанта Анкудинова нашли среди трупов в ущелье на северном склоне Никольской горы. Другой французский матрос — Пьер Ландорс с «Форта» — был захвачен на вершине горы у края обрыва совершенно обезумевшим от страха и забившимся в расщелину. Двух англичан взяли в плен тяжелоранеными, и один из них вскоре умер. Трое остальных после окончания войны вернулись домой при обмене пленными. Кроме пленных, победителям достались 7 офицерских сабель, 56 ружей и множество амуниции. Когда через неделю после боя в Петропавловск пришел корвет «Оливуца», его команду удивила экипировка встречавших их боцмана 47-го экипажа Шестакова и 5 гребцов. «Когда они вышли на палубу корвета, — вспоминал один из офицеров, — то костюмировка их поразила нас своим разнообразием: у одних были английские шапки, у других французские пояса с патронами и т. п.»[98]. Самый же дорогой трофей защитники обнаружили на побережье. При отступлении английские морские пехотинцы не смогли спасти свое знамя, которое досталось в руки победителей.

Знамя британской морской пехоты, захваченное защитниками Петропавловска при отражении десанта союзников 24 августа 1854 г. Компьютерная прорисовка полотнища (135x105 см), хранящегося в Государственном Эрмитаже. Знамя доставил в столицу 26 ноября 1854 г. брат погибшего лейтенанта князя А.П. Максутова лейтенант 47-го флотского экипажа князь Дмитрий Петрович Максутов, лично повергнувший трофей к ногам Николая I. До 1925 г. знамя хранилось вместе с другими реликвиями в Троицком соборе Лейб-Гвардии Измайловского полка, затем его передали в знаменный отдел Артиллерийского музея, откуда в 1948 г. оно поступило в Государственный Эрмитаж.

На другой день 25 августа союзники не предпринимали активных действий и хоронили своих убитых. После столь тяжелого поражения контр-адмирал де Пуант окончательно решил покинуть Камчатку. Два дня его корабли чинили полученные в бою повреждения. Утром 27 августа вражеская эскадра снялась с якоря и в 9 часов вышла из Авачинской губы, отправившись к берегам Америки.

В 11 часов в Петропавловске отслужили благодарственный молебен. Вечером губернатор дал офицерам большой праздник, во время которого они единодушно решили послать с донесением о победе командира батареи № 2 князя Д.П. Максутова. Но его отъезд пришлось отложить. У раненого князя Александра Петровича Максутова началась горячка, и 10 сентября он умер. Похоронив брата, Дмитрий Максутов отправился в путь. Через два месяца он, наконец, добрался до Иркутска, и вся Россия узнала о подвиге маленького гарнизона. К этому времени империю уже потрясли неудачи при Силистрии, Альме и Инкермане, затопление Черноморской эскадры, осада и первая бомбардировка Севастополя. На этом мрачном фоне камчатские известия поражали своим безусловным триумфом. 26 ноября князь Максутов прибыл в Петербург к генерал-адмиралу великому князю Константину Николаевичу. Глава морского ведомства сразу же повез офицера в Гатчину, где Максутов поверг английское знамя к ногам императора.

Николай I щедро наградил героев Петропавловской обороны. Генерал-майор В.С. Завойко был переименован в контр-адмиралы и награжден орденом Св. Георгия 3-й степени и орденом Св. Станислава 1-й степени. Князь Д.П. Максутов получил орден Св. Георгия 4-й степени. Всех офицеров произвели в следующий чин и, кроме того, большинство наградили орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом или Св. Анны 3-й степени с бантом. Все 4 гардемарина и 2 юнкера «Авроры» были награждены Знаками отличия Военного Ордена Св. Георгия и произведены в мичманы. Награды нижних чинов оказались скромнее. Им послали 18 Знаков отличия Военного Ордена Св. Георгия, из которых 6 вручили морякам «Авроры». Из остальных 12 кресты получили боцманы 47-го экипажа Спылихин и Шестаков, боцманмат Тимофеев, унтер-офицер Абубакиров, рекрут Сунцов и др. Коме того, 26 августа 1856 г. защитникам Петропавловска в виде особой награды разрешили носить бронзовые медали в память Восточной войны не на общей для всех голубой андреевской ленте, а на боевой георгиевской.

Бронзовая медаль в память Восточной войны 1853–1856 гг. (Из коллекции M.С. Селиванова). Такими медалями на георгиевской ленте наградили всех моряков, участвовавших в героической обороне Петропавловска.

Генерал-губернатор Восточной Сибири H.Н. Муравьев просил еще генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича наградить 47-й флотский экипаж Георгиевским знаменем, а фрегат «Аврора» Георгиевским флагом. К сожалению, эта просьба не была удовлетворена. Но память о славной победе навсегда осталась в российском флоте. Гордое название «Петропавловск» последовательно носили 6 боевых кораблей, сражавшихся в русско-японской, I мировой, Гражданской и Великой Отечественной войнах. В декабре 1994 г. экипаж большого противолодочного корабля «Петропавловск» выделил матросов для укомплектования 165-го полка 55-й дивизии морской пехоты Тихоокеанского флота. В январе 1995 г. полк перебросили в Чечню, где он участвовал в февральских боях за Грозный, а в марте — апреле успешно действовал в районе Ханкалы, Аргуна, Шали и Гудермеса. Таким образом, на протяжении полутора столетий сменяющиеся поколения российских и советских моряков своими подвигами поддерживали преемственность славы защитников Петропавловска.

Победа при Петропавловске является одним из героических событий в российской военной истории. Это достаточно редкий пример, когда и за рубежом всегда высоко оценивали действия русских сил, не придумывая лукавых оправданий и полностью признавая поражение союзников. В России же значение Петропавловской победы выходит далеко за рамки просто удачного боя. Вспоминая 1854 год, военный министр граф Д. А. Милютин писал: «Известие об успешном отражении неприятеля на самой отдаленной окраине империи, на пункте, считавшемся почти беззащитным, было как бы мгновенным слабым проблеском на тогдашнем мрачном горизонте»[99]. Именно такие проблески позволили русским морякам, несмотря на неудачи Крымской войны, сохранить высокий боевой дух и веру в собственные силы. Благодаря этому настрою, ветеранам Синопа, Севастополя, Петропавловска удалось при Александре II возродить, реформировать и модернизировать российский военный флот, сделав его снова одним из самых мощных в мире.