50 великих мифов популярной психологии

Большинство психически больных людей ведут себя буйно

МИФ

43

Давайте начнем с быстрой викторины для любителей кино. Что общего имеют следующие голливудские фильмы: «Психо», «Хэллоуин», «Пятница, 13», «Мизе-ри», «Лето Сэма», «Техасская резня бензопилой», «Кошмар на улице Вязов», «Первобытный страх», «Мыс страха», «Темный рыцарь»?

Если вы предположили, что во всех этих фильмах

главный герои — душевнобольной, психопат, поставьте себе плюс.

Эти фильмы — правило, а не исключение. Приблизительно 75% фильмов, изображающих персонаж с

серьезным психическим заболеванием, изображают его как физически агрессивного, даже смертоносного индивида (Levin, 2001; Signorielli, 1989; Wahl, 1997). Кинофильмов и телешоу, изображающих «психопатических убийц» и «смертоносных маньяков», пруд пру-

ди. В телепередачах, показываемых в прайм-тайм, психически больные персонажи прибегают к насилию приблизительно в 10 раз чаще, чем другие персонажи, и в 10—20 раз чаще, чем обычный человек (Die-fenbach, 1997; Stout, Villegas & Jennings, 2004; рис. 12).

В новостях психические болезни освещают не лучше. В одном исследовании 85% новостей, которые

Рис. 12. Многие фильмы поддерживают заблуждение общественности по поводу психически больных людей, создавая впечатление, будто они часто или даже всегда ведут себя буйно. Как ни странно, но большинство психопатов даже не жестоки (см. «Исследуем другие

мифы»).

Источник: Photofest.

рассказывали о бывших психиатрических пациентах, сосредотачивались на совершенных ими жестоких преступлениях (Shain & Phillips, 1991). Конечно, эти результаты не станут сюрпризом для тех, кто знаком с негласным девизом служб новостей: «Если есть кровь, это заводит; если есть боль, есть прибыль». Средства массовой информации питаются сенсационностью, истории о психически больных людях-насильниках гарантируют внимание огромной аудитории.

Из-за эвристической пригодности нашей склонно-

сти судить о частоте событии с той легкостью, с которой они приходят на ум, это освещение в печати фактически гарантирует, что многие люди будут думать о «насилии» всякий раз, когда они слышат сочетание «психическая болезнь» (Ruscio, 2000).

Эта эвристика может способствовать иллюзорным корреляциям (см. Введение) между двумя явлениями, в данном случае между насилием и психической болезнью. Широко освещенное в печати трагическое

о

утопление Адреей Йетс ее пяти детей в 2001 году и ужасающий расстрел Сенг-Уи Чо 32 студентов и преподавателей Вирджинского технологического университета в 2007 году почти наверняка усилили эту связь

в умах людей, поскольку и Йетс, и Чо страдали от

о

серьезных расстройств психики (у Иетс была психотическая депрессия, а у Чо, очевидно, были серьезные симптомы шизофрении). Действительно, в одном исследовании было выявлено, что чтение газетной статьи об убийстве 9-летнего ребенка психически больным пациентом существенно увеличило шансы на то, что психически больных стали воспринимать как опасных людей по сравнению с обычными людьми (Thornton &

Wahl, 1996).

Средства массовой информации питаются сенсационностью, истории о психически больных людях-насильниках гарантируют внимание огромной аудитории.

Неудивительно, что опросы показывают: тесная связь между психической болезнью и насилием в популярных СМИ существует параллельно и в сознании широкой публики. Один опрос продемонстрировал, что приблизительно 80% американцев полагают, что психически больные люди склонны к насилию (Ganguli, 2000). Так воспринимают людей, имеющих самые разные заболевания, в том числе алкоголиков, наркоманов, шизофреников и даже тех, кто испытывает депрессию (Angermeyer & Dietrich, 2006; Link, Phelan, Bresnahan, Stueve & Pescosolido, 1999). C 1950 пo 1996 год число взрослых американцев, которые считают психически больных людей буйными, значительно увеличилось (Phelan,

Link, Stueve & Pescosolido, 2000). Это увеличение нелепо, потому что исследования показывают: процент убийств, совершенных психически больными за последние четыре десятилетия, уменьшился (Cutcliffe & Hannigan, 2001). Безотносительно происхождения этого убеждения, можно сказать, что оно появляется в раннем возрасте. Исследования показывают, что многие дети уже в возрасте 11—13 лет считают, что большинство психически больных людей опасны (Уотсон и др., 2004).

Однако обычные представления общественности о психических болезнях и насилии не согласуются с большой частью научных доказательств (Applebaum, 2004; Teplin, 1985). По общему признанию, большинство исследований указывают на умеренно повышенный риск

насилия среди людей с серьезными психическими болезнями, такими как шизофрения и биполярное расстройство, ранее называвшееся маниакально-депрессивным психозом (Monahan, 1992).

Однако даже этот повышенный риск, похоже, ограничен только относительно небольшим количеством людей с этими болезнями. Например, согласно большинству исследований, риску совершить насильственные действия подвержены люди с параноидальными идеями (например, ложным убеждением в том, что их преследует ЦРУ) и имеющие проблемы с зависимостью от какого-либо вещества (Harris & Lurigio, 2007; Steadman et al., 1998; Swanson et al., 1996), но не те, у кого наблюдаются другие психические болезни. Действительно, в некоторых недавних исследованиях пациенты с серьезными психическими расстройствами, но без зависимости от вредных веществ, показывали не больше признаков склонности к насилию, чем другие люди (Elbogen & Johnson, 2009). Психиатрические пациенты, которые регулярно принимают свои медпрепараты, прибегают к насилию не чаще, чем обычные люди (Steadman et al., 1998). Есть также определенные доказательства того, что пациенты с «галлюцинациями приказов» (слышащие голоса, приказывающие им совершать такие действия, как убийство) подвержены большему риску совершить насилие (Junginger & McGuire, 2001; McNiel, Eisner & Переплет, 2000).

Однако, согласно самым оптимистичным оценкам, более 90% людей с серьезными психическими болезнями, включая шизофрению, никогда не совершали насилия (Hodgins et al., 1996). А люди с серьезными психическими болезнями совершают всего лишь 3—5% всех тяжких преступлений (Monahan, 1996: Walsh, Buchanan & Fahy, 2001).

На самом деле люди с шизофренией и другими серьезными расстройствами психики намного чаще становятся жертвами насилия, чем насильниками (Тер-lin, McClelland, Abram 8с Weiner, 2005), вероятно, потому что их ослабленные психические способности делают их уязвимыми для нападении со стороны других. И большинство серьезных расстройств психики, включая серьезные расстройства, связанные с депрессией и тревожностью (например, фобии и обсессив-но-компульсивное расстройство), не связаны с повышенным риском физической агрессии.

Люди с серьезными психическими болезнями совершают всего лишь 3—5% всех тяжких преступлений.

Тем не менее в этой бочке дегтя общественных заблуждений есть и своя ложка меда. Исследования показывают, что изображение психических болезней в новостях и развлекательных СМИ может постепенно изменяться. С 1989

по 1999 год процент новостей о психически больных, которые содержали описания насилия, уменьшился (Wahl, Wood 8с Richards, 2002). А такие фильмы, как, например, «Игры разума», которые изображают людей с серьезными психическими болезнями, такими как шизофрения, не использующими насилие и успешно противостоящими своим психиатрическим симптомам, могут помочь противостоять ошибочному восприятию общественностью твердой связи между психической болезнью и насилием. Интересно, что межкультурное исследование показывает: восприятие заметно повышенного риска насилия среди людей с

шизофренией может отсутствовать в некоторых областях, включая Сибирь и Монголию (Angermeyer, Buy-antugs & Kenzine, 2004), возможно, из-за ограниченного доступа проживающих там людей к новостям. Эти результаты дают нам дальнейшую надежду на то, что восприятие повышенного риска насилия среди психически больных не является неизбежным.

МИФ

В октябре 2002 года жители Вирджинии, Мэриленда и Вашингтона (округ Колумбия) фактически были заложниками в своих домах. В течение 23 дней, казавшихся бесконечными, были убиты 10 невинных людей и 4 других ранены во время кошмарной серии беспорядочной стрельбы. Одного человека застрелили, когда он косил газон, второго во время чтения на городской скамье, третьего, когда он выходил из магазина, четвертого, когда он стоял на парковке ресторана, и нескольких человек, когда они шли по улице или заправляли машины на бензозаправке. Стрельба велась беспорядочно: жертвами были и белые, и афроамериканцы, и дети, и взрослые, и мужчины, и женщины. Многие испуганные и изумленные жители Вашингтонского района Белтвуэи стали очень редко выходить на улицу, делая это только в самых крайних случаях, а в десятке школ установили правила строгой изоляции, введя запрет и на все выходы на улицу, и на проведение спортивных занятий на открытом воздухе.

Когда стрельба продолжалась без видимого конца, легионы судебных психологов устремились к телекамерам, чтобы высказать свои догадки по поводу личности снайпера. Судебные психологи (эксперты) — это обученные профессионалы, которые утверждают, что способны описать личность преступника, его поведенческие и физические особенности на основе определенных деталей об одном или более преступлениях (Davis 8с Follette, 2002; Hicks & Sales, 2006). Таким образом, они предположительно могут помочь следователям опознать человека, ответственного за преступление или преступления (Douglas, Ressler, Burgess & Hartman, 1986). Одно только американское Федеральное бюро расследований (ФБР) ежегодно нанимает судебных психологов для расследования приблизительно 1000 уголовных дел (Snook, Gendreau, Bennell 8с Taylor, 2008).

В случае снайпера района Белтуэй большинство судебных психологов, у которых журналисты взяли интервью, согласились в одном: убийца, вероятно, был белым мужчиной (Davis & Morello, 2002; Kleinfield & Goode, 2002). В конце концов эти две особенности соответствовали профилю большинства серийных убийц. Другие судебные психологи утверждали, что у убийцы не было детей, а третьи, что он не был солдатом, поскольку солдат будет использовать заводские пули, а не кустарные (какие были найдены после стрельбы). Четвертые предполагали, что убийце больше 25 лет,

поскольку средний возраст снайперов-убийц составляет 26 лет (Gettleman, 2002; Kleinfield 8с Goode, 2002).

Однако, когда «снайпер» был наконец захвачен 24 октября, большинство опытных судебных психологов, выступавших в СМИ, были удивлены. «Снайпер» не был одним человеком: убийства совершались двумя мужчинами, Джоном Алленом Мухаммадом и Ли Бойдом Малво. К тому же оба были афроамериканцами, а не белыми. Вопреки предсказаниям многих судебных психологов, Мухаммад имел четырех детей и был бывшим солдатом. И ни одному убийце не было 25 лет: Мухаммаду было 41, а Малво — 17.

Печально известное «дело снайпера района Белту-эй» выдвигает на первый план два момента.

1. Этот случай подчеркивает тот факт, что составление портрета преступника стало неотъемле-мой частью популярной культуры. Оскароносный фильм 1991 года «Молчание ягнят» с Джуди Фостер в

главной

Одно только ФБР ежегодно нанимает судебных психологов для расследования приблизительно 1000 уголовных дел.

роли молодого специалиста, проходящего стажировку в качестве судебного психолога ФБР, познакомил многих американцев с этой профессией. По крайней мере в девяти других фильмах, включая «Имитатор» (1995) и «Готика» (2003), главными персонажами являются судебные психологи. А несколько популярных телесериалов, особенно «Профиль убийцы», «Миллениум», «Преступный умысел» и «CSI: место преступления», предоставляют видное место людям этой профессии. Сегодня такие специалисты, как Пэт Браун и Клинт ванн Зандт, часто выступают по телевидению, в программах, посвященных уголовным расследованиям, типа «Под запись» на телеканале «Фокс ньюс» (ведущая Грета ванн Састерен) и передачи Нэнси Грэйс на Си-эн-эн. Эти фильмы или программы редко

предлагают даже намек скептицизма относительно способностей прогнозирования, которые имеются у судебных психологов (Muller, 2000). Популярность работы судебных психологов в СМИ отражена восприятием ее эффективности среди многих психиатров и сотрудников правоохранительных органов. В опросе 92 психологов и психиатров, сведущих в законе, 86% согласились с тем, что судебная психология — «полезный инструмент для проведения законов в жизнь», хотя только 27% полагали, что она достаточно научно обоснована, чтобы ее можно было использовать в судах (Torres, Boccaccini & Miller, 2006). В другом опросе 68 американских полицейских, 58% из них, сказали, что судебные психологи полезны в направлении уголовных расследований, а 38% — что они помогают выявлять подозреваемых (Trager & Brewster, 2001).

2. На редкость неточные предположения многих судебных психологов в случае снайпера района

Белтуэй поднимают важный вопрос: «Действенна ли судебная психология?» Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны объяснить, что именно подразумеваем под словом «действенна». Если мы подразумеваем, «предсказывает ли судебная психология характеристики преступника лучше, чем случайное угадывание?», то ответ, вероятно, будет утвердительным. Исследования показывают, что профессиональные судебные психологи могут точно предсказать некоторые из особенностей преступников (например, их пол и возраст), когда им дают подробную информацию относительно определенных преступлении, таких как изнасилования и убийства, и они угадывают лучше, чем это сделали бы мы, подбрасывая монетку (Kocsis,

2006). Но эти результаты не особенно впечатляют. Это происходит из-за того, что судебные психологи могут полагаться на «базовую информацию», то есть на информацию о характеристиках преступников, совершивших определенные преступления, которую можно спокойно найти, если только поискать ее. Например, приблизительно 90% серийных убийц — это мужчины, и приблизительно 75% из них — белые (Fox & Levin, 2001). Таким образом, необязательно быть обученным судебным психологом, чтобы предпо-

ложить, что человек, ответственный за серию убийств, вероятно, белый мужчина; в двух случаях из трех можно угадать все правильно, полагаясь на одну только базовую информацию. Мы можем получить определенную базовую информацию, даже не консультируясь с формальным исследованием. Например, не нужно быть профессиональным судебным психологом, чтобы выяснить, что человек, который убил свою жену и троих детей, нанеся им множественные удары ножом, вероятно, «имел серьезные проблемы с контролированием своих импульсов».

Лучшая проверка работоспособности судебной психологии состоит в том, чтобы сравнить профессиональных судебных психологов и необученных людей. В конце концов, судебная психология предположительно представляет собой технику, которой специально обучают. Когда судебную психологию подвергают этому более серьезному тесту, результаты явно не выглядят впечатляющими. В большинстве исследовании при выяснении черт личности настоящих убийц, исходя из подробностей об их преступлениях, профессиональные судебные психологи проявляют себя не лучше, чем нетренированные люди (Homant & Kennedy, 1998).

По крайней мере в одном исследовании детективы по расследованию убийств с обширным опытом в уголовном расследовании и полицейские составили менее точные профили убийцы, чем дипломированный химик (Kocsis, Hayes, & Irwin, 2002).

При выяснении черт личности настоящих убийц профессиональные судебные психологи проявляют себя не лучше, чем нетренированные люди.

Метаанализ четырех хорошо контролируемых исследовании показал, что при оценке особенностей преступников на основе информации об их преступлениях профессиональные судебные психологи показали не намного лучшие результаты, чем не судебные психологи (студенты колледжа и обычные психологи) (Snook, Eastwood, Gendreau, Goggin 8c Cullen, 2007). Они не лучше или даже немного хуже, чем не судебные психологи, определили (а) физические особенности преступников, включая пол, возраст и расу, (b) мыслительные процессы, включая мотивы и чувство вины по поводу преступления, и (с) личные характеристики преступника, включая семейное положение и образование. Даже тот факт, что судебные психологи немного лучше, чем не судебные психологи,

определили общие особенности преступника, трудно интерпретировать, поскольку судебные психологи могли быть более знакомыми с базовой информацией относительно особенностей преступников (Snook et al., 2008). Не судебные психологи, зная лишь немного о базовой информации или мотивации, могут показывать такие же результаты, как и судебные психо-

логи, хотя исследователи еще не изучали такую возможность.

Если научная поддержка для судебной психологии настолько слаба, чем же объясняется ее огромная популярность? Есть масса потенциальных причин (Snook et al., 2008; в прессе), но здесь мы сосредоточимся на трех.

Во-первых, сообщения СМИ относительно попаданий судебных психологов — то есть их успешных предсказаний — значительно превосходят сообщения об их промахах (Snook et al., 2007). Эта тенденция особенно проблематична, потому что судебные психологи, как и полицейские экстрасенсы, обычно выдвигают множество предположений об особенностях преступника в надежде, что по крайней мере несколько из них окажутся правильными. Как гласит старая поговорка: «Забросайте стену грязью, и на ней обязательно что-то останется». Например, несколько судебных пси-

хологов правильно предположили, что убийства в районе Белтуэй совершил не один человек, а два (Gettle-man, 2002). Но не ясно, были ли эти предположения чем-то большим, чем случайными попаданиями.

Во-вторых, то, что психологи назвали «эвристической экспертизой» (Reimer, Mata & Stoecklin, 2004; Snook et al., 2007), вероятно, также играет свою роль. Согласно этой эвристике (вспомните из Введения, что «эвристика» — это мысленное сокращение), мы особенно доверяем людям, которые называют себя «экспертами». Поскольку большинство судебных психологов утверждают, что обладают специальными знаниями, мы можем найти их утверждения особенно убедительными. Исследования показывают: полицейские считают, что профили преступников составлены более точно, когда они полагают, что они составлены профессиональными судебными психологами, а не какими-то непрофессионалами (Kocsis & Hayes, 2004).

Если научная поддержка для судебной психологии настолько слаба, чем же объясняется ее огромная популярность?

В-третьих, эффект П. Т. Барнума — тенденция считать правдоподобными неопределенные и общие описания личности (Мееhl, 1956; см. мифы № 36, 40), вероятно, ключевой фактор в популярности судебной психологии (Glad-well, 2007). Большинство судебных психологов разбавляют свои предсказания утверждениями, которые столь туманны, что их практически нельзя проверить («убийца имеет нерешенные проблемы с самооценкой»), настолько общие, что они относятся почти ко всем («у убийцы конфликты с его семьей»), или полагаются на базовую информацию о большинстве преступлений («убийца, вероятно, оставил тело в воде или возле воды»). Поскольку многие из их предсказаний трудно доказать независимо от того, кто оказывается преступником, судебные психологи могут оказаться на удивление точными Alison, Smith, Eastman 8с Rainbow, 2003; Snook et al., 2008).

Согласуясь с такой возможностью, результаты одного исследования показали: полицейские посчитали, что «профиль Барнума», содержащий неоднозначные утверждения (такие как «преступник явно незрелый человек для своего возраста» и «преступление... представляло собой побег от рутины»), соответствует профилю настоящего преступника так же, как настоя-

щии профиль, составленный на основе настоящих деталей из жизни преступника (Alison, Smith & Morgan, 2003).

Так же, как П.Т. Барнум язвительно замечал, что ему нравится давать «всем по чуть-чуть» в своих цирковых представлениях, так и многие успешные судебные психологи могут поместить всего по чуть-чуть в каждый из составленных ими профилей преступников, чтобы удовлетворить правоохранителей. Но добиваются ли судебные психологи большего успеха, чем средний человек, в раскрытии преступлений? По крайней мере в настоящее время вердикт такой — «нет, если не существует разумных сомнений».

МИФ

45

Большое количество преступников успешно используют защиту с помощью невменяемости (прошения о невменяемости)

Произнеся речь утром 30 марта 1981 года, американский президент Рональд Рейган вышел из вашингтонской гостиницы «Хилтон». Окруженный охранниками, улыбающийся Рейган направился к своему президентскому лимузину, дружески махая рукой толпе, собравшейся рядом с гостиницей. Через несколько секунд прозвучали шесть выстрелов. Один из них попал в агента секретной службы, второй — в полицейского, третий — в президентского пресс-секретаря Джеймса Брэйди, а четвертый — в самого президента. Пройдя всего лишь в нескольких дюймах от сердца, пуля чуть

не убила президента Америки. После операции Рейган полностью восстановился, но вот у Брэйди был навсегда поражен головной мозг.

Убийца был ранее никому не известным 26-летним человеком по имени Джон Хинкли. Он, как оказалось, влюбился в актрису Джуди Фостер, которая в то

время была студенткой Йельского университета. Хинкли недавно посмотрел фильм «Таксист», в котором Фостер сыграла малолетнюю проститутку. Хинкли неоднократно оставлял любовные записки для Фостер и даже несколько раз звонил ей в студенче-

и

ское общежитие в Йельском университете, но его отчаянные усилия добиться ее расположения были напрасными. Любовь Хинкли к Фостер оставалась без ответа. Пребывая в бреду, Хинкли полагал, что, убив президента, он сможет заставить Фостер оценить глубину его страсти к ней.

В 1982 году после агрессивного судебного процесса с дуэлью двух экспертов-психиатров жюри присяжных признало Хинкли невиновным на основании его невменяемости. Удивительное решение жюри вызвало массовый протест общественности; опрос телекомпании «Эй-би-си ньюс» показал, что 76% американцев возражали против такого приговора. Эта негативная реакция была понятна. Многие американцы посчитали идею оправдать человека, который стрелял в президента средь бела дня, морально отвратительной. Так как попытка убийства была записана на видео, большинство американцев видели это собственными глазами. Многие из них, вероятно, подумали: «Я видел, что он сделал это. Как его вообще могут оправдать?»

Однако защита с помощью невменяемости имеет дело не с вопросом о том, совершил ли на самом деле ответчик преступное действие (то, что юристы-эксперты называют actus reas, или преступный акт), а скорее с вопросом о том, был ли ответчик в психологическом отношении ответственен за этот акт (то, что юристы-эксперты называют mens rеа, или преступным намерением).

Начиная с процесса над Хинкли, американцы были свидетелями других многочисленных резонансных дел, в которых присутствовала защита по невменяемости, в том числе дела Джеффри Дамера (жителя Милуоки, который убил и расчленил многих своих

и

Хинкли полагал, что, убив президента, он сможет заставить Джоди Фостер оценить глубину его страсти к ней.

жертв) и Андреи Йетс (жительницы Техаса, утопившей своих детей). Во всех этих случаях жюри боролись с трудным вопросом о том, был ли человек, который совершил убийств во, юридически ответственен за этот акт.

Первая уловка в понимании защиты с помощью невменяемости состоит в признании того, что вменяемость и невменяемость являются юридическими, а не психиатрическими терминами. Несмотря на их неофициальное использование в повседневной речи («Человек на улице, говорящий сам с собой, должно быть, невменяем»), эти термины не говорят о том, является ли человек психически ненормальным, то есть не сознающим происходящее вокруг. Они говорят о том, является ли человек юридически ответственным за преступление во время его совершения. Однако определение преступной ответственности дело совсем

не простое. Есть несколько версий приговора по не-

вменяемости, каждая из которых представляет ответственность за преступление по-разному.

Понимал ли ответчик значение своих преступных действий? Или он полагал, что убивает дьявола в образе сотрудника бензоколонки?

Большинство американских штатов использует определенный вариант правила М'Нотена, которое требует: для того чтобы человека признали невменяемым, он должен либо не осознавать то, что он делал во время преступления, либо не знать, что делаемое им противозаконно. Это правило сосредотачивается на вопросе осознавания (мышления): понимает ли ответчик значение своих преступных действий? Например, понимал ли человек, который убил сотрудника бензоколонки, что он нарушил закон? Верил ли он, что убивает невинного человека, или полагал, что убивает дьявола в образе сотрудника бензоколонки?

Какое-то время суды нескольких штатов и большинство федеральных судов принимали критерии, определенные Американским институтом права (АИП), который настаивал, что для признания ответчика невменяемым он либо должен не понимать, что делает, либо не уметь удерживать свои импульсы в рамках закона. Руководящие принципы АИП расширяли правило М'Нотена и включали в него как осознание действий, так и желание их выполнять: способность управлять своими импульсами.

Поскольку Хинкли был оправдан согласно руководящим принципам АИП, многие штаты ответили на этот вердикт ужесточением этих руководящих принципов. Действительно, большинство штатов, которые используют приговор по невменяемости, теперь воз-

вратились к более строгим стандартам, подобным стандарту М'Нотена. После приговора Хинкли больше половины штатов решили рассмотреть возможность полной отмены вердикта с использованием невменяемости (Keilitz & Фултон, 1984), а четыре штата — Монтана, Айдахо, Юта и Канзас — отменили такие вердикты (Rosen, 1999). Тем не менее остальные штаты ввели вариант приговора с использованием невменяемости,

известного как «виновный, но психически больной» (ВНПБ). Согласно такому варианту, судьи и жюри могут рассмотреть психическую болезнь преступника во время фазы вынесения приговора, но не во время самого судебного процесса.

Как показала интенсивная общественная реакция на приговор Хинкли, многие люди придерживаются консервативных взглядов по поводу защиты с использованием невменяемости. Опросы показывают: большинство американцев полагают, что преступники часто используют защиту с использованием невменяемости как лазейку, чтобы избежать наказания. Одно исследование выявило: средний обыватель полагает, что защита с использованием невменяемости используется в 37% уголовных дел и что эта защита успешна в 44% случаев. Этот опрос также продемонстрировал, что средний обыватель полагает: 26% оправданных по этому вердикту отпускаются на свободу, и эти оправданные проводят лишь приблизительно 22 месяца в психиатрической больнице после суда (Silver; Cirincione & Steadman, 1994). Другой опрос показал: 90% обывателей согласились с тем, что «просьба о признании невменяемым используется слишком часто. Слишком много людей избегают ответственности за преступления, прикидываясь невменяемыми» (Ра-sewark & Seidenzahl, 1979).

Многие политики разделяют эти взгляды. Например, исследователи Ричард Пейсуарк и Марк Пантл попросили членов законодательного собрания штата Вайоминг оценить частоту использования защиты с использованием невменяемости в их штате. Так вот эти политические деятели сказали, что 21% обвиняемых уголовников использовали защиту и что это удавалось им в 40% случаев. Немало политиков усиленно выступают против защиты с использованием невменяемости. В 1973 году тогдашний американский президент Ричард Никсон сделал отмену защиты с использованием невменяемости центральной частью общенациональной программы по борьбе с преступностью (поскольку всего год спустя Никсон ушел в отставку из-за Уотергейтского скандала, эта инициатива так и не была поддержана). С тех пор многие политические деятели призывали к запрету таких вердиктов (Rosen,

1999).

Однако восприятие обывателей и политических деятелей защиты с использованием невменяемости очень неточно. Хотя большинство американцев полагают, что использование такой защиты широко распространено, данные указывают на то, что к такой защите прибегают менее чем в 1% уголовных дел и что успешной такая защита бывает только примерно в 25% случаев (Phillips, Wolf & Coons, 1988; Silver et al., 1994). Например, в штате Вайоминг с 1970 по 1972 год общее количество преступников, успешно воспользовавшихся такой защитой, составило всего 1 (!) человек (Pasewark & Pantle, 1979). В целом общественность полагает, что эта защита используется приблизительно в 40 раз чаще, чем это есть на самом деле (Silver et al., 1994).

Неправильное восприятие на этом не заканчивается. Обыватели также переоценивают количество оправданных, которых выпустили на свободу; истинная пропорция составляет всего лишь около 15%. Например, Хинкли до сих пор остается в Больнице Святой Елизаветы, знаменитом психиатрическом заведении в Вашингтоне. Кроме того, оправданные по вердикту

«невменяемый» проводят в психиатрической больнице в среднем 32—33 месяца, значительно дольше, чем считает общественность (Silver et al., 1994). На самом же деле результаты нескольких исследований показывают, что преступники, оправданные на основе приговора о невменяемости, обычно проводят столько же времени (если не дольше) в закрытых учреждениях (таких как психиатрическая больница), сколько и преступники, которые признаны виновными, находятся в заключении (Rodriguez, 1983).

Как появилось это неправильное восприятие защиты с использованием невменяемости? Мы, американцы, живем все в большей степени в «среде судебных разбирательств». Помимо специализированных телепрограмм о судах и освещения в печати судебных процессов знаменитостей (таких как О. Дж. Симпсон, Роберт Блейк и Майкл Джексон), нас еще и ежедневно забрасывают информацией о юридической системе и ее внутреннем функционировании. Однако эта информация может быть обманчивой, потому что мы слышим гораздо больше о сенсационных, чем об обычных делах. Действительно, СМИ посвящают значительно больше времени судебным делам, в которых защита с использованием невменяемости успешна, как, например, делу Хинкли, чем к тем, в которых такая защита неудачна (Wahl, 1997). Из-за эвристической пригодности мы с большей вероятностью будем слышать и помнить успешное использование защиты с использованием невменяемости, чем неудачное использование такой защиты.

Оправданные из-за невменяемости обычно проводят в психиатрических больницах столько же времени, сколько и признанные виновными находятся в заключении.

Как это часто бывает, лучшее противоядие для неправильного общественного восприятия — точное знание. Линн и Лорен Маккатчен обнаружили, что краткое, основанное на фактах, сообщение относительно защиты с использованием невменяемости в сравнении с программой криминальных новостей, показывающей эту защиту, привело к существенному уменьшению у студентов неправильных представлений по поводу такой защиты (например, таких, как представление о том, что использование такой защиты широко распространено в системе правосудия и что в большинстве случаев оно успешно). Эти результаты дают нам повод для надежды, поскольку они предполагают, что может потребоваться лишь небольшое количество информации, чтобы справиться с дезинформацией.

Поэтому в следующий раз, когда вы услышите, как друзья или сослуживцы называют человека, действующего странно, «невменяемым», можете вмешаться и вежливо их поправить. Это может иметь больше значения, чем вы думаете.

Практически все люди, которые сознаются в совершении преступлений, виновны в них

миф

46

Мы все видели бесчисленные примеры в СМИ полицейской игры в «хорошего и плохого полицейского», призванной выудить признания у подозреваемых в преступлении.

Как правило, «плохой полицейский» идет на столкновение с подозреваемым, представляя ему решающие доказательства его вины (обычно это «он»), указывает на несоответствия в его показаниях, подвергает сомнению его алиби и запугивает перспективой длинного тюремного срока, если он не признается. Напротив, «хороший полицейский» выказывает симпатию и поддержку, предлагает возможное оправдание за преступление и подчеркивает преимущества доноса на сообщников. По мере развития этого сценария подозреваемый признается в совершении преступления, и в его вине уже не остается сомнений.

Вера в то, что фактически все люди, которые признаются в преступлениях, виновны в них, утешительна. Возможно, одна из причин, по которой эта идея столь привлекательна, состоит в том, что в этом случае плохих парней убирают с улиц, и восстанавливается общественный порядок. Дело закрывается.

Борцы с преступностью утверждают, что они точно выявляют виновную сторону. В ходе одного опроса американских полицейских следователей и канадских таможенных чиновников 77% участников сказали,

что они были точны при обнаружении виновности или невиновности подозреваемого (Kassin et al., 2007).

Большая часть новостей и развлекательных СМИ предполагает, что признания преступников неизменно верны. Расследуя нераскрытое дело об отравлении сибирской язвой, которое испугало большую часть Америки в конце 2001 года, два репортера «New York Times» предположили, что признание доктора Брюса Айвинса (человека, преследуемого ФБР и в итоге покончившего с собой) бесспорно доказывает, что он «отправлял по почте письма», содержащие сибирскую язву (Shane & Lichtblau, 2008).

Документальный фильм «Признания в преступлении» (1991) «порадовал» зрителей записанными на видеокамеру признаниями признанных виновными убийц. Записи были снабжены надписями «правда, а не вымысел». Изображаемое насилие может быть неприятным, но мы можем спать спокойнее, зная, что злодеев посадили в тюрьму. В другом документальном фильме — «Убийца — признания киллера мафии» (2002) — Ричард Куклински описал в деталях многочисленные убийства, которые он совершал в то время, как выдавал себя за бизнесмена и образцового семьянина. Да, где-то еще есть опасность, но мы можем быть уверены в том, что Куклински теперь за решеткой.

Телевидение и кинофильмы вдалбливают зрителям: люди, которые признаются в своих мерзких делах, являются почти всегда настоящими преступниками. Однако реальное положение дел гораздо тревожнее и не настолько удовлетворительное: люди иногда признаются в преступлениях, которых не совершали. Показательный пример — Джон Марк Карр. В августе 2006 года Карр признался в убийстве 6-летней королевы красоты Джон Бенет Рамси, которое произошло в 1996 году. Случай Рамси привлекал внимание СМИ в течение десятилетия, поэтому надежды возлагались на то, что это убийство будет наконец раскрыто. Но после ажиотажа с историями, изобличающими Карра как убийцу, СМИ вскоре сообщили, что он, возможно, не был преступником, потому что его ДНК не соответствовала тому, что следователи нашли на месте преступления. Сразу появилось множество теорий о том, почему Карр признался в преступлении. Был ли он педофилом, которого очаровала и заворожила Джон-Бенет, или он просто любитель саморекламы? И вообще, почему люди признаются в преступлениях, которых они не совершали?

Мы скоро вернемся к этому вопросу, но пока мы должны указать, что ложные признания вполне привычны в резонансных уголовных делах. После того как сын всемирно известного летчика Чарльза Линдберга был похищен в 1932 году, в этом преступлении признались более 200 человек (Macdonald & Michaud, 1987). Ясно, что все они не могли быть виновными. В конце 1940-х печально известное дело Черной Орхидеи, названное так, потому что Элизабет Шорт, начинающая актриса, которая была убита и искалечена, всегда одевалась в черное, вдохновило более 30 человек на признания в этом в преступлении. По крайней мере 29, а возможно, и все 30 этих признаний были ложными. И по сей день убийство Шорт остается нераскрытым (Macdonald & Michaud, 1987).

Поскольку очень много людей ложно признаются в резонансных преступлениях, следователи держат детали с места преступления в секрете от СМИ, чтобы исключить возможность «ложных признаний». Действительно, виновная сторона должна суметь предоставить точную информацию о месте и подробностях преступления, скрываемых полицией, и таким образом доказать свою вину.

Реальное положение дел гораздо тревожнее: люди иногда признаются в преступлениях, которых не совершали.

Генри Ли Лукас, который «признался» более чем в 600 серийных убийствах, был, возможно, самым плодовитым из всех любителей «взять на себя вину». Он был единственным человеком, чей смертный приговор американский президент Джордж У. Буш отсрочивал 153 раза, когда он был губернатором Техаса. Хотя Лукас, возможно, убил одного или бо

лее людей, большинство представителей властей оправданно сомневается в его диких признаниях.

Гисли Гудонссон провел всестороннюю оценку Лукаса и заключил, что он говорил и делал вещи ради непосредственной

выгоды и внимания, стараясь понравиться людям и произвести на них впечатление. Ясно, что

такая мотивация может играть свою роль в признаниях по поводу многих резонансных убийств типа убийства Рамси Джон Бенет и Черной Орхидеи.

Люди могут добровольно признаваться в преступлениях, которых они не совершали, по самым разным причинам, в том числе из-за потребности в самонаказании, чтобы «заплатить» за свои реальные или воображаемые прошлые проступки; из-за желания защитить

реального преступника, такого как супруг или ребенок; или потому что им трудно отличить фантазию от действительности (Gudjonsson, 2003; Kassin & Gud-jonsson, 2004). К сожалению, когда люди появляются из ниоткуда, чтобы признаться в преступлениях, которых они не совершали, или преувеличивают свою причастность к фактическим уголовным расследованиям, это может препятствовать попыткам полицейских опознать реального преступника.

Но еще более серьезное беспокойство в случае с ложными признаниями вызывает тот факт, что судьи

Генри Ли Лукас, который «признался» более чем в 600 серийных убийствах, был, возможно, самым плодовитым из всех любителей «взять на себя вину».

и присяжные заседатели, вероятно, рассматривают их как убедительные доказательства вины (Conti, 1999; Kassin, 1998; Wrightsman, Nietzel Fortune, 1994). Согласно статистике, собранной организацией «Проект невиновность», более чем в 25% случаев, в которых данные ДНК позже реабилитировали осужденных людей, они сделали ложные признания или признали себя виновными в преступлениях, которых не совершали. Эти результаты достаточно тревожны, но масштаб проблемы может быть намного больше, потому что множество ложных признаний, вероятно, отклоняются как необоснованные прежде, чем люди доходят до суда, на основе подозреваемой психической болезни. А лабораторные исследования показывают, что ни студенты колледжа, ни полицейские не способны обнаруживать, когда люди ложно признаются в каких-то запрещенных или преступных действиях (Kassin, Meissner 8с Norwick, 2005; Lassiter, Clark, Daniels 8c Soinski, 2004).

В одном исследовании (Kassin et al., 2005) полицейские были более уверенными в своей способности обнаружить ложные признания, чем студенты колледжа, хотя полицейские не были более точными.

В случае когда участники слушали записанные на пленку признания, полицейские с большей вероятностью полагали, что ложные признания на самом деле были правдивы. Таким образом, полиция может быть пристрастной, воспринимая невиновных людей виновными.

Следующие случаи подчеркивают проблемы с ложными признаниями и иллюстрируют различные типы ложных признаний. Помимо добровольных признаний, Саул Кассин и его коллеги (Kassin, 1998; Kassin & Wrightsman, 1985; Wrightsman 8с Kassin, 1993) подразделили ложные признания на вынужденные или самовнушенные.

Вынужденные признания вины даются людьми во время допроса, чтобы получить обещанную или подразумеваемую награду, избежать неприятной ситуации или какой-то угрозы (Kassin 8с Gudjonsson, 2004). Случай «Пятерки из Центрального парка», в котором пять подростков признались в зверском избиении и

изнасиловании бегуна в Центральном парке Нью-Йорка в 1989 году, — хороший пример вынужденного признания. Подростки позже отреклись от своего признания, говоря, что они подумали, что могут пойти домой, если признают свою вину. Проведя в тюрьме от 5 до 13 лет, они были освобождены после того, как тест ДНК реабилитировал их. В 2002 году, спустя 13 лет после того, как преступление было совершено, в нем признался серийный насильник.

Теперь рассмотрите случай Эдди Джо Ллойда. У Ллойда были проблемы с психикой, он имел обыкновение звонить в полицию и предлагать свои советы по раскрытию преступлений. В 1984 году один детектив убедил его признаться в изнасиловании и убийстве 16-летней Мишель Джэксон, чтобы вывести на чистую воду настоящего насильника. На основании его признания Ллойд был признан виновным и был выпущен из тюрьмы лишь 18 лет спустя, когда выяснилось, что его ДНК не соответствовала ДНК настоящего насильника (Wilgoren, 2002).

Самовнушенные признания даются уязвимыми людьми, верящими в то, что они действительно совершили преступление, из-за давления, оказываемого на них во время допроса. Полицейские имеют огром-

ную свободу действии во время допросов и по крайней мере в США могут законно лгать и искажать информацию, чтобы извлечь признание. Например, они могут легально играть роль «плохого полицейского» и сообщать подозреваемым ложную информацию об их предполагаемой вине, ставить под сомнение их алиби, подрывать уверенность подозреваемых в опровержении ими преступной деятельности и даже ложно сообщать подозреваемым о том, что они не прошли проверку на детекторе лжи (Leo, 1996).

Хорхе Эрнандез стал жертвой таких методов давления в ходе следствия по поводу изнасилования 94летней женщины. Эрнандез неоднократно заявлял, что он не мог вспомнить, что он делал той ночью, когда было совершено преступление. Полицейские утверждали не только то, что они нашли его отпечатки пальцев на месте преступления, но и что у них была видеозапись, запечатлевшая его на месте преступления. Столкнувшись с этим ложным свидетельством и услышав, что полиция поможет ему, если он признается, Эрнандез начал сомневаться в своей памяти и заключил, что он, должно быть, был пьян и не помнил, как совершил изнасилование. К счастью для Эрнандеза, после того как он провел 3 недели в тюрьме, он был освобожден, когда власти выяснили, что его ДНК не соответствовала образцам, взятым на месте преступления.

Эдди Джо Ллойд был признан виновным на основании его признания. И был оправдан и выпущен из тюрьмы лишь 18 лет спустя.

Исследования показывают, что многие люди уязвимы для ложных признаний (Kassin & Kiechel, 1996). В эксперименте, предположительно оценивающем время реакции, исследователи вынудили субъектов поверить в то, будто они поломали компьютер, когда нажали на кнопку, нажимать на которую им запретили. На самом деле исследователи настроили компьютер на отключение; ни один из испытуемых не дотрагивался до «запрещенной» кнопки. В присутствии мнимого свидетеля и при ускорении допроса все испытуемые подписали признание своей «вины». 65% этих субъектов усваивали вину, поскольку они рассказали о ней человеку, находящемуся в комнате (на самом деле соучастнику эксперимента). Когда они возвращались в лабораторию, чтобы восстановить то, что случилось, 35% из них рассказывали о подробностях, согласую-

щихся с их признанием (например: «Я нажал на кнопку правой рукой, когда вы назвали букву «А»).

Исследователи идентифицировали личные и ситуативные особенности, которые увеличивают вероятность ложных признаний. Люди, которые признаются в преступлениях, которых они не совершали, скорее всего: (а) относительно молоды (Medford, Gudjonnson, & Pearse, 2003), поддаются внушению (Gudjonsson,

1992), изолированы от других (Kassin 8с Gudjonnson, 2004); (b) столкнулись с убедительными доказательствами их вины (Moston, Stephenson, Williamson, 1992); (с) ранее имели проблемы с законом, используют запрещенные наркотики, не имеют адвокатов (Pearse, Gudjonsson, Claire 8с Rutter, 1998) и (d) подвергаются допросу запугивающими и манипулирующими следователями (Gudjonsson, 2003).

Интересно, что СМИ могут оказаться полезными в уменьшении риска ложных признаний. Оглашение случаев, в которых невинные люди неправильно заключены в тюрьму на основании ложных признаний, может поощрить усилия по введению необходимых реформ в методы полицейского допроса, например, видеосъемки допроса от начала до конца, чтобы оценить использование и эффекты принудительных процедур. На самом деле во многих полицейских отделах уже делают видеосъемку допросов подозреваемых. Мы должны «признаться» в том, что будем рады, если эта практика станет повсеместной. И мы придерживаемся своего признания.

ИССЛЕДУЕМ ДРУГИЕ МИФЫ

Вымысел

Программы реабилитации никак не влияют на уровень рецидива преступников.

У большинства педофилов (растлителей малолетних) наблюдается чрезвычайно высокий уровень рецидива.

Все педофилы неисправимы.

С преступниками лучше всего обращаться «жестко».

Подавляющее большинство актов насилия в семье совершается мужчинами.

Уровень домашнего насилия над женщинами значительно увеличивается в воскресенье, когда транслируется финал кубка по американскому футболу.

Правда

Обзоры показывают, что программы реабилитации уменьшают уровень рецидива среди преступников.

Большинство педофилов не совершают повторных преступлений в течение 15 лет после их первоначального преступления, или по крайней мере их не ловят на этом.

Обзоры исследований лечения педофилов показывают незначительное позитивное влияние на уровень рецидива среди таких людей.

Контролируемые исследования показывают, что учебный лагерь и «прямое запугивание» преступников неэффективны и даже потенциально вредны.

Мужчины и женщины физически оскорбляют друг друга приблизительно с одинаковой частотой, хотя в результате таких оскорблений больше страдают женщины.

Данных, подверждающих это широкораспространенное мнение, не существует.

Профессия почтальона безопасна; шансы на то, что вас убьют на этой работе, равны всего лишь 1 из 370 000 по сравнению с 1 из 15 000 для фермеров и 1 из 7300 для рабочих-строителей.

Профессия почтальона — самая опасная из всех.

Большинство психопатов ведут себя буйно.

Большинство психопатов невменяемы.

Психопаты неисправимы.

Серийные убийства особенно распространены среди белых.

Среди полицейских особенно высок уровень самоубийств.

Существуют «зависимые личности».

Большинство психопатов не ведут себя буйно.

Большинство психопатов ведут себя абсолютно рационально и сознают, что их действия являются неправильными, но им на это наплевать.

Исследование практически не подтверждает это; более свежие данные показывают, что заключенные в тюрьму психопаты выигрывают от лечения так же, как и другие психиатрические пациенты.

Количество серийных убийц среди белых не выше, чем среди других расовых групп.

Метаанализ показывает, что полицейские не более склонны к самоубийству, чем другие люди.

Нет ни одного «типа» личности, который рискует быть «зависимым», хотя такие черты характера, как импульсивность и предрасположенность к беспокойству, предсказывают риск.

Правда

Вымысел

Алкоголизм ассоциируется исключительно с «отрицанием проблем».

Большинство изнасилований совершают незнакомцы.

Полицейские экстрасен сы помогают раскрывать преступления.

Убийства происходят чаще, чем самоубийства.

«Невменяемость» — это формальный психологический и психиатрический термин.

Юридическое определение невменяемости основано на текущем психическом состоянии человека.

Большинство людей, которые ссылаются на невменяемость, симулируют душевную болезнь.

Есть мало доказательств тому, что алкоголики более склонны отрицать свои проблемы, чем люди с большинством других психологических расстройств.

Изнасилования, совершаемые незнакомцами, составляют всего 4% всех изнасилований.

Полицейским экстрасенсам удается раскрывать преступления не лучше, чем всем остальным.

Самоубийства приблизительно на одну треть более распространены, чем убийства.

Невменяемость и вменяемость — это просто юридические термины, обычно обозначающие неспособность (или способность) отличить добро от зла или сознавать свои действия во время совершения преступления.

Юридическое определение вменяемости основано на психическом состоянии человека во время совершения преступления.

Только у меньшинства людей, которые ссылаются на невменяемость, наблюдаются клинически высокие показатели при измерении симуляции болезни.

447

Мифы о психологии и суде

Правда

Вымысел

Вердикт о невменяемости — это защита «богатых».

Случаи, когда чрезвычайно богатые люди ссылаются на невменяемость с помощью дорогостоящих адвокатов, широко освещаются, но редки.

Источники и рекомендуемые книги

Чтобы исследовать эти и другие мифы о психологии и суде, см.: Aamodt (2008); Arkowitz and Lilienfeld (2008); Bor-gida and Fiske (2008); Edens (2006); Nickell (1994); Phillips, Wolf, and Coons (1988); Silver, Circincione and Steadman (1994); Ropeik and Gray (2002); Skeem, Douglas and Lilienfeld (2009).

НАВЫКИ И ПИЛЮЛИ

НАСТЬ

МИФ

47

Название одной из статей в сатирической газете «Onion» (Лук) (Kuhtz, 2004) выглядело так: «Я хочу управлять вертолетом, а не смотреть на кучу сумасшедших дисков». Автор описал вызовы, с которыми он столкнулся: «Все вокруг вращается и движется на вас», как «телеграфные столбы, которые продолжают выскакивать прямо перед вами». Он хотел полагаться на свое суждение и интуицию, а не учиться использовать механические пособия, которые он отмел как «кучу дисков, кнопок, огней и рычагов».

449

Мифы о психологическом лечении

Полет на вертолете — это почти экстремальная ситуация, когда пилот в короткое время должен обработать сложный комплекс информации. Сродни этому работа психотерапевтов и других профессионалов в этой области. Они должны принимать одинаково трудные суждения и решения фактически каждый день. Страдает ли этот клиент от большой депрессии? Должен ли я лечить эту клиентку или отослать ее к другому врачу? Склонна ли она к самоубийству? Поможет ли ей комбинация медпрепаратов и психотерапии?

Не важно, диагностика ли это психических расстройств или выработка планов лечения, психиатры должны принимать во внимание огромное количество информации. Эта информация может включать данные, собранные через интервью и анкетные опросы, часть ее может быть получена от родителей, суп-

ругов, учителей, работодателей, а также из целого ря-

да других источников. Задача соединения всей этой информации для принятия решения не из легких. Насколько заслуживает доверия каждый аспект этой информации? Насколько каждый весом? Что мы должны делать, когда информация непоследовательна?

В своей суперпопулярной книге «Мерцание: сила

мышления без мышления» журналист Малколм Глэд-

велл утверждал, что эксперты приходят к решени

ям, сосредотачиваясь на самой нужной информации и вынося быстрые и точные оценки. Они могут распознать решающие детали, не отвлекаясь ни на что другое, и объединить эту информацию, используя профессиональную интуицию, отточенную годами обучения и опыта. Эта модель экспертизы является тем, что боль

шинство людей ожидает от психиатров. Но есть ли другой способ принятия клинических решений?

Более полувека назад, в 1954 году, блестящий клинический психолог Пол Михл сделал проницатель-

Пилот вертолета в короткое время должен обработать сложный комплекс информации. Сродни этому работа психотерапевтов.

ныи анализ клинического принятия решении, обрисовав в общих чертах два подхода к этой задаче. Он назвал традиционный подход, который полагается на суждение и интуицию, клиническим методом. Михл противопоставил этот подход механическому методу, при использовании которого создается формальный алгоритм (набор правил решения), такой как статистическое уравнение или «страховая таблица», которые облегчают принятие решений в новых ситуациях. Страховые компании использовали страховые таблицы в течение многих десятилетий, чтобы оценить риск и установить размеры страховых взносов. Например, они могут использовать знание о чьем-то возрасте, поле, связанном со здоровьем поведении, истории болезни и т.п. для предсказания продолжительности жизни этого человека. Хотя страховые предсказания смертности не идеально точны для всех, они являются приличным основанием для установки размера

взносов при страховании жизни. Михл предположил, что механический подход окажется полезным и при принятии клинических решений. Был ли он прав?

Пол Михл рассмотрел 20 исследований, доступных

в то время, чтобы сравнить точность клинических и механических предсказаний, когда исследователи снабжали одной и той же информацией врача и формулу.

К удивлению многих читателей, он обнаружил, что механические предсказания были, по меньшей мере, столь же точны, как и клинические предсказания. Другие рецензенты с тех пор обновили и дополнили эту литературу (Dawes, Faust, & Meehl, 1989; Роща и др., 2000), которая теперь включает более 130 исследований, отвечающих строгим критериям справедливого сравнения между двумя методами предсказаний.

Они обнаружили, что главный вывод Михла остается неизменным и бесспорным: механические предсказания или более точны, или так же точны, как клинические. Этот вердикт верен не только для экс-пертов-психиатров, ставящих психиатрические диагнозы, предсказывающие результат психотерапии или попытки самоубийства, но также и для экспертов, предсказывающих работоспособность в колледже, аспирантуре, во время военной подготовки, на рабочем месте, при тестировании на детекторе лжи, криминальное поведение, а также ставящих медицинские диагнозы или предсказывающих продолжительность госпитализации или смерть.

В настоящее время нет никакого ясного исключения из правила о том, что механические методы по-

зволяют экспертам предсказывать, по крайней мере, так же точно, как и клинические.

Как это может быть? Давайте посмотрим на предшествующее знание, доступное для принятия решений в новых ситуациях. Для клинического метода это знание состоит из случаев, о которых эксперт узнал или с которыми работал лично. Для механического метода это знание состоит из случаев, взятых из науч-

ной литературы, которые часто являются более круп-

Вывод бесспорен: механические предсказания не менее точны, чем клинические.

нои и представительной выборкой, чем та, что доступна для любого клинициста. Даже эксперты склонны к пристрастности, когда они наблюдают, интерпретируют, анализируют, хранят и восстанавливают события и информацию (Мееhl, 1992). Психиатры, как и остальная часть нас, простых смертных, склонны придавать неподобающе большой вес своему личному опыту, а не опыту других профессионалов или результатам исследования (Ruscio, 2006). Как следствие, механические предсказания обычно придают больше веса новым данным, чем клиническим предсказаниям.

Михл говорит об этом прямо: «Конечно, все мы знаем, что человеческий мозг слаб при оценке и вычислении. Когда вы подсчитываете стоимость покупок в супермаркете, вы не окидываете взором кучу покупок и не говорите кассиру: «Ну, похоже, что здесь товаров примерно на $17,00; а вы как думаете?» Кассир считает это за вас».

Льюис Голдберг описал несколько других преимуществ механического предсказания перед клиническим. Если механические предсказания совершенно последовательны, то есть надежны, то клинические — нет. По многим причинам эксперты не всегда соглашаются друг с другом или даже сами с собой, когда они рассматривают один и тот же случай второй раз подряд. Даже когда клиницисты приобретают опыт, принимая во внимание недостатки человеческого суждения, можно объяснить, почему точность их предсказаний не сильно улучшается, если вообще улучшается (Dawes, 1994; Garb, 1999).

Однако, несмотря на вердикт Михла, многие психологи стоят на своем. А другие недостаточно информированы. Результаты опроса членов отдела клинической психологии (Подразделение 12) Американской психологической ассоциации показали: 22% из них считают, что механические методы предсказания уступают клиническим. Еще 13% сказали, что они только слышали о механических методах, но не были хорошо с ними знакомы. Но самое удивительное, что 3% вообще никогда не слышали о механических методах принятия решения (Grove & Lloyd, в подготовке)!

В дополнение к недостаточному образованию есть несколько причин, почему многие психологи отказываются использовать механические методы принятия решения в собственной клинической практике (Dawes et al., 1989). Уильям Гроув и Пол Михл рассмотрели возражения, выдвигаемые противниками этих методов, некоторые из которых помогают объяснить продолжительную популярность мифа об экспертной оценке.

Есть один момент, вызывающий беспокойство, — это то, что предпочтение механического предсказания может привести к замене клиницистов компьютерами. Однако этот страх необоснован, потому что психиатры заняты не только тем, что обрабатывают информацию, чтобы принять определенные решения. Они разрабатывают надежные и действенные меры лечения, собирают нужную информацию и предоставляют услуги после того, как приходят к какому-то решению. Клиницисты не должны волноваться о том, что их отправят на пенсию, потому что при выполнении этих

важных задач никакое статистическое уравнение или страховая таблица никогда их не заменят.

Кого-то беспокоит то, что предпочтение механического предсказания может привести к замене врачей компьютерами.

Некоторые авторы утверждают, что мы не должны сравнивать клинические и механические методы предсказания, потому что врачи должны использовать эти методы одновременно. Хотя этот аргумент может поначалу казаться привлекательным, при ближайшем рассмотрении он не выдерживает критики. Возьмите, к примеру, клинического психолога, который в течение нескольких лет проводил интенсивную терапию для жестокого сексуального преступника, и теперь комиссия по условно-досрочному освобождению спрашивает его о том, стоит ли досрочно освобождать этого человека. Если механические и клинические предсказания одинаковы, отлично! И неважно, какой метод мы используем. Но если один метод предполагает, что этот заключенный не представляет угрозы в будущем, а

другой метод — что заключенный представляет серьезную угрозу? Ясно, что психолог не может рекомендовать и условное освобождение, и отказ в освобождении.

Логический недостаток в возражении «используйте оба метода» состоит в том, что эти методы иногда находятся в противоречии. И когда это случается, вы не можете использовать их одновременно.

Некоторые оппоненты возражают против использования механического предсказания, потому что «ве

роятность неприменима к уникальному индивиду». В частности, они утверждают, что при принятии решения по новому пациенту знание показателей других

людей бесполезно, потому что «каждый человек индивидуален». Например, исследование показывает, что вероятность успешного лечения фобии индивида увеличивается благодаря лечению, основанному на систематическом воздействии на страхи этого индивида (Barlow, 2002). Однако некоторые эксперты по психическому здоровью занимаются «противоиндуктивным обобщением» (Dawesi & Gambrill, 2003): они игнорируют это открытие и рекомендуют другое лечение на том основании, что групповое исследование не относится к этому уникальному человеку. Есть два варианта этого возражения, но оба они ошибочны.

Во-первых, клиницист мог бы думать, что у этого пациента есть нечто столь необычное, из-за чего он или она является исключением из правила. Без сомнения, это иногда верно, но исследования показывают, что эксперты обычно идентифицируют слишком много контрпримеров (Grove et al., 2000). Они слишком много сосредотачиваются на уникальных аспектах каждого случая и слишком мало на том, чем он похож на другие случаи. В результате страдает точность.

Во-вторых, клиницист может подумать, что любое утверждение вероятности не соответствует пониманию или предсказанию поведения человека. Простой мысленный эксперимент, придуманный Михлом, показывает фатальный — в буквальном смысле — недостаток этого рассуждения. Предположим, что вы должны сыграть один раз в русскую рулетку, то есть приставить к голове револьвер и нажать на курок. Что вы предпочтете: чтобы в револьвере была одна пуля и пять пустых патронников или пять пуль и один пустой патронник? Мы серьезно сомневаемся в том, что вы скажете: «Хорошо, умру ли я или нет, это всего лишь вероятности, поэтому это не важно». Вместо этого мы вполне безопасно предположим, что если вы не самоубийца, то предпочтете оружие, которое убьет вас в одном случае из шести, тому, которое убьет вас в пяти случаях из шести. Ясно, что большинство из нас признает, что вероятность имеет значение, когда дело доходит до нашего собственного выживания.

И последнее, что беспокоит, — это предположительно «дегуманизационная» природа механических методов предсказания, в частности, аргумент о том, что мы не должны «рассматривать людей как простые числа». Это возражение одновременно ошибочно и неподходяще. Для начала стоит сказать, что нет никакой логической связи между тем, как мы взаимодействуем с клиентами и как мы комбинируем информацию, чтобы достичь каких-то клинических решений. Когда мы осторожно принимаем решения во время или между сеансами, клиент обычно даже не знает о том, какой метод мы использовали. Даже если клиенты чувствуют, что мы рассматриваем их как числа, ощущение комфортности в отношении процедуры принятия решения намного менее важно, чем правильный диагноз и получение наилучшего лечения. Как отмечал Михл: «Если я пытаюсь предсказать кое-что важное о студенте колледжа, или преступнике, или депрессивном пациенте неэффективными, а не эффективными средствами, при этом беря с этого человека в 10 раз больше денег, чем мне нужно для того, чтобы достичь большей точности прогноза, это не будет

здравым этическим поступком. То, что это заставляет меня чувствовать себя лучше, теплее и приятнее как предсказателя, является действительно слабым оправданием».

Большинство из нас признает, что вероятность имеет значение, когда дело доходит до нашего собственного выживания.

Существуют достаточные доказательства в поддержку использования пособий по принятию механических решений, тем не менее психиатры редко их используют, когда они доступны. Это позор. Так же, как одного только суждения и интуиции недостаточно, чтобы кружить, пикировать и облетать высокие здания на вертолете, так и клиницистам недостаточно полагаться только на свои суждения и интуицию, если они хотят выносить лучшие решения. И так же, как пилоты вертолетов должны учиться использовать анемотахометр, искусственный горизонт и кучу «сумасшедших дисков», так и психиатры помогли бы своим пациентам лучше, если бы они развивали и использовали статистические уравнения и страховые таблицы для более эффективной обработки информации.

МИФ

48

Если бы у вашей тети были серьезные проблемы с алкоголем, стали бы вы запрещать ей выпить всего одну рюмку на вечеринке? Представление о том, что людям, которые злоупотребляют спиртным, нужно полностью воздерживаться от него, глубоко укоренено в

общественном сознании. Результаты одного опроса показали: только 29% населения полагают, что бывшим алкоголикам, которые успешно вылечились, можно позже умеренно выпивать (Cunningham, Blomqvist, & Сог-dingley, 2007).

Книга «Анонимные алкоголики», вышедшая еще в 1976 году, также представила прямое и все же широко принятое описание возможности для алкоголика когда-либо спокойно выпить снова:

«...Вот человек, который в 55 лет обнаружил, что он только что начал там, где он закончил в 30 (человек, сделал свой первый глоток через 25 лет). Мы видели правду, продемонстрированную снова и снова: «Однажды алкоголик, алкоголик навсегда». Если мы начнем пить после периода умеренности, нам через короткое время станет так плохо, как и всегда. Если мы планируем прекратить пить, не должно быть никаких оговорок, никаких тайных представлений о том, что когда-нибудь мы будем неуязвимы для алкоголя».

Представление «Анонимных алкоголиков» (АА) о том, что «один раз выпил — уже пьяница» базируется на популярном представлении о том, что алкоголь — это болезнь. Согласно этому представлению, алкоголизм — это смертельно прогрессирующая болезнь, вызванная «аллергией» или другой генетической уязвимостью, которая вызывает потерю контроля над употреблением спиртного. Если придерживаться такого взгляда, надо будет признать, что даже единственного глотка ликера часто достаточно, чтобы спровоцировать неконтролируемый запой (Fingarette, 1988). Поэтому, продолжают они, пожизненное воздержание — это единственная приемлемая цель лечения для алкоголиков. Эта идея родилась в XIX веке из представлений того времени об алкоголизме, когда сам этот термин был синонимичен «дипсомании» — болезненной и непреодолимой тяги к алкоголю (Miller, 1983).

К началу XX века очарование и разрушительная сила алкоголя вышли на первый план общественного внимания. На заре кинематографа кинофильмы уже эксплуатировали широко распространенное представление о том, что алкоголь может подавить силу воли людей и разрушить их жизни. В 1909 году Д. В. Гриффит снял два фильма, «Что сделал алкоголь» и «Преобразование алкоголика», в которых предостерег зрителей о пагубности ведения хмельной жизни. Фильм Чарли Чаплина «Ночь напролет» (1915) был одним из первых, где пьянство изображается с юмором, но его комичная напряженность подпитывалась потенциалом для трагедии. Явно мрачный фильм «Пропавший уикенд» (1945), снятый Билли Уайлдером и основанный на книге Чарльза Джэксона с одноименным названием, дал, возможно, самое отвратительное изображение деградации алкоголика, проследив мучительный путь хронического алкоголика-писателя во время пятидневного запоя. Такие фильмы, как оскароносные «Дни вина и роз» (1962) и «Покидая Лас-Вегас» (1995), выявили более темную сторону алкоголизма, показав разрушительное влияние алкоголя на человеческие отношения и душевное здоровье. И даже на перспективу самоубийства.

Еще относительно недавно идея о том, что воздержание есть единственная цель лечения для алкого-

ликов — людей с физической и психологической зависимостью от алкоголя и проблемами в жизни,

происходящими от злоупотребления спиртным, — принималась не только широкой публикой, но и сообществом врачей, лечащих алкоголиков, как демонстрирует популярная программа АА. С тех пор как биржевой маклер Билл Уилсон и хирург Боб Смит (больше известные как «Билл и Боб») основали АА в Акроне (Огайо) в 1935 году, АА стала крупнейшей организацией, лечащей алкоголиков, которая насчитывает почти 2 миллиона участников во всем мире (Humphreys, 2003). Известная программа АА «12 шагов» побуждает участников признать, что они бессильны в борьбе с алкоголем. Согласно АА, чтобы победить всепоглощающую навязчивую тягу к выпивке, участники должны поверить в то, что Сила, более могущественная, чем они (которую часто, хотя и не обязательно, называют Богом), может восстановить их «здравомыслие» (Шаг 2), а затем вверить их желание и их жизнь заботе Высшей Силы, как они Ее понимают (Шаг 3).

Только 29% населения полагают, что бывшим алкоголикам, которые успешно вылечились, можно позже умеренно выпивать.

Программы лечения в больницах, клиниках и сообществе, основанные на «12 шагах», показывают уровень излечения в 85% (Madsen, 1989). Исследования демонстрируют, что пьющие, которые присоединяются к АА, с большей вероятностью возвращаются к нормальной жизни, чем те, кто не получает лечения (Kownacki & Shadish, 1999; Timko, Moos, Finney, & Lesar, 2000). Однако целых две трети пьющих выбывают из АА в течение трех месяцев после присоединения к ней (Emrick, 1987), и АА помогает полностью воздержаться от алкоголя лишь приблизительно 20%

людей (Levy, 2007). Неудивительно, что люди, которые получают наибольшую пользу от АА, являются самыми активными в организации и наиболее привлеченными к ее духовному акценту. Какой бы полезной ни была организация АА для некоторых людей, она, как и другие программы, основанные на традиционном представлении об алкоголизме как о болезни, не может излечить широкие массы алкоголиков.

Действительно, многие исследователи ставят под сомнение идею о том, что алкоголизм — прогрессирующая и неизлечимая болезнь и что воздержание есть необходимая цель лечения для всех алкоголиков. Опрос 43 093 взрослых, проведенный Национальным

Известная программа «Анонимных алкоголиков» «12 шагов» побуждает участников признать, что они бессильны в борьбе с алкоголем.

институтом изучения злоупотребления алкогольными напитками и алкоголизма (ИИЗАПА) (NIAAA, 2001-2002), показал, что почти 36% респондентов, которые были алкоголиками, «уже полностью излечились», по крайней мере, за год до опроса. Интересно, что 17,7% бывших алкоголиков могли пить умеренно, не злоупотребляя алкоголем, бросая вызов широко распространенному мнению о том, что «однажды алкоголик, алкоголик навсегда».

Какими бы драматичными ни были эти результаты, не они первые предположили, что целью лечения может быть не только полное воздержание от алкоголя. Исследование Д. Л. Дэйви, показавшее, что 7% серьезных алкоголиков могут контролировать свое потребление спиртного в течение целых 11 лет, было одним из первых, которое пробило ощутимую брешь в броне традиционного представления об алкоголизме. Позже

Отчет Рэнда (Armor, Polich & Stambul, 1976) о результатах лечения в 45 центрах ИИЗАПА показал, что через 4 года после лечения 18% пациентов пили умеренно без проблем или зависимости от алкоголя.

Как и следовало ожидать, эти исследования вызвали шум среди многочисленных исследователей и психиатров, которые предположили, что постановка любой цели лечения, кроме воздержания, сродни медицинскому богохульству. Но споры на эту тему были еще цветочками по сравнению с лавиной критики, спровоцированной отчетами Марка и Линды Собелл об их успехах в обучении госпитализированных алкоголиков контролируемому употреблению спиртного. Они обнаружили, что через три года после лечения пациенты, обученные пить умеренно, потребляли меньше алкоголя и имели меньше проблем с адаптацией, чем те, кто полностью отказался от спиртного. Исследование Собеллов было основано на поведенческой точке зрения о том, что злоупотребление спиртным — это приобретенная привычка, поддержанная множеством социальных и физических закрепителей. Как и другое поведение, употребление алкоголя может быть изменено и в некоторых случаях поставлено под самоконтроль, не предусматривающий полного воздержания.

Некоторые академики набросились на результаты Собеллов с критикой этических, моральных и научных принципов исследования (Pendry, Maltzman & West, 1982), а один ученый даже дошел до того, что обвинил их в фабриковании результатов (Maltzman, 1992). Споры на эту тему были такими ожесточенными, что

в них включились и СМИ. В 1983 году один из эпизодов программы новостей Си-би-эс «60 минут» начинался с того, что репортер Гарри Ризонер подходил к надгробному камню могилы одного из пациентов Со-белла, которого научили контролировать употребление спиртного, но который умер от алкоголизма. Ризонер опросил пациентов, перенесших рецидив, когда они употребляли спиртное под контролем, но не опросил пациентов, которые воздерживались от употребления спиртного. И передача «60 минут» не рассказала о том, что за этот же период пациентов, придерживающихся воздержания, умерло больше, чем тех, кто пил под контролем (Sobell & Sobell, 1984). После показа программы у зрителей осталось впечатление, что контролируемое употребление спиртного может оказаться смертельным. Наряду с обвинением в мошенничестве эта программа вдохновила и ряд исследований научного поведения Собелла, которые и реабилитировали его.

Употребление алкоголя может быть поставлено под самоконтроль, не предусматривающий полного воздержания.

С годами научные споры вокруг контролируемого употребления спиртного поутихли, однако не прекратились. Тем временем исследователи накопили значительное количество доказательств эффективности программ поведенческого обучения самообладанию (ПОСО), которые устанавливают целью лечения умеренное употребление алкоголя (Miller, Wilbourne & Hettema, 2003). В программах ПОСО (Miller 8с Hester, 1980) врачи учат людей, злоупотребляющих спиртным, контролировать свое пьянство, устанавливать соответствующие пределы для потребления алкоголя,

контролировать количество выпиваемого и закреплять свой прогресс. Некоторые программы по контролю над собой делают упор на обучении навыкам совлада-ния с ситуациями, с которыми раньше человек справлялся, употребляя спиртное (Monti, Абрамс, Kadden & Rohsenow, 1989), и предотвращении рецидивов, обучая пьющих терпеть негативные эмоции (Marlatt & Gordon, 1985). Эти программы по крайней мере столь же эффективны, как и программа «12 шагов» (Project MATCH Research Group, 1998).

Программы предотвращения рецидивов (ПР) идут вразрез с представлением о том, что «один раз выпил — уже пьяница» (Larimer, Palmer & Marlatt, 1999; Marlatt & Gordon, 1985). Кредо этих программ в том, что «ошибка» (случай употребления спиртного после лечения) не должна стать «рецидивом». Чтобы предотвратить рецидив, пациентам нужно научиться избегать ситуаций, в которых они могли бы испытать желание выпить. Пациенты учатся понимать: если они выпьют один бокал спиртного, это не будет означать, что они обречены на то, чтобы снова начать злоупотреблять спиртным (уйти в запой) (Marlatt & Gordon, 1985; Polivy & Herman, 2002). Программы ПР учат людей думать об ошибке как о возможности научиться справляться с желаниями более эффективно, а не как о фатальной закономерности. Огромное количество научных данных показывает, что программы ПР уменьшают количество алкогольных рецидивов (Irvin, Bowers, Dunn & Wang, 1999).

Перчатки и ботинки одного размера, или в данном случае один вид лечения, не подходят всем. К счастью, алкоголикам доступен широкий спектр видов лечения, включая медикаментозное, психотерапию, группы поддержки. Но рекомендовать воздержание или контролируемое потребление спиртного нужно, исходя из индивидуальных особенностей пациентов. Если ваша тетя, которую мы описали, сильно зависит от алкоголя, имеет длинную историю злоупотребления алкогольными напитками или имеет физические и психологические проблемы от употребления алкоголя, у вас есть все основания беспокоиться по этому поводу на вечеринке. Исследования показывают, что ей,

Пациенты учатся понимать: если они выпьют один бокал спиртного, это не будет означать, что они обречены уйти в запой.

возможно, будет лучше, если она пройдет программу лечения, цель которой — воздержание от спиртного (Rosenberg, 1993).

И все же, даже если контролируемое употребление спиртного и не подходит для всех алкоголиков, оно все-таки, наверное, подходит для некоторых из них. Институт медицины и Девятый специальный отчет Конгрессу по алкоголю и здоровью (Министерство здравоохранения и социального обеспечения США, 1977) одобрили умеренное употребление спиртного в качестве цели лечения для некоторых людей, злоупотребляющих алкоголем (МасKillop, Lisman, Weinstein & Rosenbaum, 2003).

Доступность методов лечения, цель которых контролируемое употребление алкоголя, может помочь алкоголикам обратиться за помощью раньше, чем в случае, если бы единственной альтернативой было воздержание от алкоголя. Контролируемое употребление спиртного стоит попробовать пациентам, которым многократно не удалось добиться воздержания в

рамках программ, нацеленных на это. В конце концов, людям, которые пытаются сидеть на диете, тренироваться или использовать другие новые способы жить, часто нужно попробовать несколько различных подходов прежде, чем они найдут тот, который подходит им лучше всего. В последующее десятилетие ученые, наверное, разработают более конкретные критерии выбора для алкоголиков разнообразных видов лечения с одинаково разнообразными целями лечения. А пока же вывод один: воздержание — не единственная реалистичная цель лечения для алкоголиков.

Все эффективные виды психотерапии заставляют людей искать «корень»

МИФ

49

своих проблем в детстве

Когда люди думают о психотерапии, они обычно вызывают в воображении такой образ: клиент, удобно возлежащий на кушетке, предается воспоминаниям и анализирует неприятные события далекого прошлого. Билли Кристал в фильме «Анализируй это», Робин Уильямс в фильме «Умница Уилл Хантинг» или Лоррейн Бракко в сериале «Клан Сопрано»... Во всех этих кино- и телепостановках психотерапевты обычно побуждают своих клиентов оглянуться назад, часто на десятилетия назад. Действительно, один из самых популярных стереотипов по поводу психотерапии состоит в том, что она якобы заставляет пациентов воскрешать и переживать события из детства, которые вызывают проблемы во взрослой жизни. Многочисленные фильмы показывают формулу «внезапного излечения», обыч-

467

Мифы о психологическом лечении

но вызванного эмоционально заряженным воспоминанием какого-то неприятного случая из детства, такого как сексуальное или физическое насилие (Wedding & Niemiec, 2003). Это неудивительно, поскольку внезапное излечение может стать сюжетом для эмоционально захватывающей истории.

Мы можем благодарить — или обвинять — Зигмунда Фрейда и его последователей в большинстве, если не во всех этих широко распространенных представлениях. Одно из наиболее устойчивых убеждений Фрейда — это представление о том, что наши нынешние трудности восходят корнями к событиям нашего детства, особенно к тем, которые нанесли нам душевную травму. Согласно этому представлению, воспоминания о ранних событиях являются особенно разоблачающими и предоставляют окно в текущие проблемы, отправную точку для того, чтобы решить их. Леон Саул, Тобурн Снайдер и Эдит Шеппард также утверждали, что ранние воспоминания «показывают, вероятно, более ясно, чем какая-то другая психологическая характеристика, центральное ядро психодинамики каждого человека, его основную мотивацию». Гарри Олсон подтвердил убеждение, разделяемое многими врачами и широкой публикой: «При правильной интерпретации ранние воспоминания часто очень быстро показывают основное ядро личности...»

Смежное широко распространенное представление — это представление о том, что понимание факторов, определяющих проблемы детства, не просто полезно, но необходимо для того, чтобы стали заметны результаты психотерапии.

Несомненно, понимание истории проблемы может иногда помочь нам оценить происхождение нашего нынешнего неадекватного поведения. Помимо прочего, такое понимание может помочь врачам точно определить проблематичные образцы поведения, которые пустили свои корни из детства. Однако ранние воспоминания иногда приводят к искаженной картине прошлых событий (Loftus, 1993). И нет никаких убедительных данных о том, что все или даже большинство психологических проблем взрослых берут начало в тяжелом детстве (Paris, 2000). И как мы скоро узнаем, есть серьезные доказательства того, что понимание этих проблем не всегда нужно для достижения устойчивых личных изменений.

По этим и другим причинам увеличение числа клиницистов, использующих более 500 подходов к психотерапии (Eisner, 2000), придает небольшое или вообще никакого значения перефразированию прошлого или воспоминаниям детства. Как заметил психолог Джон Норкросс: «Средние потребители, которые приходят на сеанс психотерапии, ожидают, что они будут обсуждать свое детство и обвинять своих родителей в своих нынешних проблемах. Только сейчас это уже не так» (Spiegel, 2006). Среди многочисленных современных школ психотерапии, которые сосредотачиваются исключительно на настоящем, а не на прошлом, мы рассмотрим такие группы самосовершенствования, как «Анонимные алкоголики», групповая терапия, семейная терапия и основные школы терапии.

Врачи-психодинамики, известные как «неофрейдисты», стояли на интеллектуальных «плечах» Фрейда, но все же существенно расходились с ним по некоторым вопросам. В частности, многие неофрейдисты придавали меньше значения неосознанному функционированию, чем это делали их наставники Карл Юнг и Альфред Адлер (будучи оба учениками Фрейда, они были среди первых врачей, которые выразили озабоченность сознательными аспектами функционирования пациентов в течение всей жизни и попытались

помочь им

Нет никаких убедительных данных о том, что все или даже большинство психологических проблем взрослых берут начало в детстве.

понять, как эмоционально заряженные события, включая те, которые произошли недавно, способствуют возникновению нынешних психологических конфликтов).

Врачи, использующие гуманистическо-экзистенциальный подход, включая Карла Роджерса, Виктора Франкла и Ирвина Ялома, подчеркивали важность стремления реализовать весь наш потенциал в настоя

щем, а не упорно сканировать наши воспоминания, выискивая в них негативное. Например, Фредерик («Фритц») Перлc, основатель гештальттерапии, также настаивал на том, что самое главное в личном росте — это обнаружение и принятие наших чувств в настоящем (Peris, Hefferline & Goodman,

1994/1951).

Гештальттерапия была первой из многих, основанных на опыте методов лечения, которые признают важность текущего понимания, принятия и выражения чувств. Для Перлса чрезмерная концентрация на прошлом может быть нездоровой, потому что это часто отражает нежелание противостоять нашим нынешним трудностям.

Врачи-бихевиористы сосредотачиваются на опреде-

ленных текущих характеристиках поведения, которые создают проблемы в жизни пациентов, и на переменных, которые поддерживают эти характеристики (Antony 8с Roemer, 2003). Методы лечения поведения основаны на принципах классического и оператного обучения, обучения через наблюдение, а также на твердых научных доказательствах, касающихся того, что работает, а что нет. Врачи-бихевиористы видят ключ к успеху лечения в том, что клиент должен научиться адаптивному поведению и стратегиям, которые он может перенести в реальный мир. В большинстве случаев они считают понимание первоначальных причин проблемы в значительной степени ненужным.

Чрезмерная концентрация на прошлом может быть нездоровой, потому что это часто отражает нежелание противостоять нашим нынешним трудностям.

Врачи-когнитивисты, включая Альберта Эллиса (Ellis, 1962) и Арона Бека (Beck,

Rush, Shaw 8с Emery, 1979), делают ставку на идентификацию и изменение иррациональных представлений (убеждений), таких, например, как «Я никчемен». Когда люди освобождаются от тирании само-ограничивающих убеждений, считают эти врачи, они могут гораздо легче перейти к новому и более здоровому поведению. Например, поручение застенчивому пациенту завязать беседу с 10 незнакомцами в течение недели может стать сильным вызовом его иррациональной вере в то, что «если кто-то отвергнет меня, это будет катастрофа».

Как мы упоминали ранее, исследования показывают, что достижение понимания событий детства и копание в них не являются необходимыми для достижения результата в психотерапии. В одном исследова-

нии психоаналитического (фрейдистского) лечения (Bachrach, Galatzer-Levy, Skolnikoff & Waldron, 1991) половина из 42 пациентов улучшила свое состояние, но не стала лучше понимать свои «основные конфликты». И что характерно, эмоциональная поддержка врача была более тесно связана с улучшением, чем способность пациента понять свое прошлое.

Широкомасштабные исследования демонстрируют, что одного понимания нашей эмоциональной истории, каким бы глубоким и приятным оно ни было, не нужно или недостаточно для избавления от психологического расстройства (Bloom, 1994; Weisz, Donenberg, Han & Weiss, 1995). На самом деле типы лечения, которые делают минимальный упор на восстановлении или рассмотрении нерешенных проблем, идущих из детства, обычно одинаково эффективны или более эффективны чем подходы, ориентированные на прошлое. Верно и то, что психоаналитические и другие ориентируемые на понимание методы могут помочь многим людям и что относительно краткие варианты психодинамического лечения более полезны, чем отсутствие лечения (Prochaska 8с Norcross, 2007). Однако обзоры контролируемых исследований показывают, что поведенческие и познавательно-поведенческие виды лечения: (а) эффективны для широкого диапазона психологических проблем, (б) более эффективны, чем психоаналитический и большинство других видов лечения, для лечения тревожных расстройств (Chamb-less 8с Ollendick, 2001; Hunsley 8с Di Giulio, 2002) и (в) более эффективны, чем другие виды лечения, для детей и подростков с проблемами поведения, такими

как ложь, воровство, открытое неповиновение и физическая агрессия (Garske & Anderson, 2003; Weisz, Weiss, Han, Granger 8c Morton, 1995). Однако эти виды лечения обычно концентрируются на настоящем моменте.

Эмоциональная поддержка врача более тесно связана с улучшением состояния пациента, чем способность пациента понять свое прошлое.

Сегодня в психотерапии модно, чтобы врачи разрабатывали методы, подходящие для потребностей клиентов и основанные на эклектичном соединении подходов, заимствованных из самых разных традиций, включая подходы, ориентируемые на понимание, а также поведенческие и познавательно-поведенческие подходы (Strieker 8с Gold, 2003). Хорошие новости в том, что многие методы лечения, независимо от того, сосредоточены ли они на прошлом или настоящем, могут принести пользу многим людям, независимо от их социально-экономического статуса, пола, этнической принадлежности и возраста (Beutler, Machado, 8с Neufeldt, 1994; Petty, Tennen 8c Affleck, 2000; Rabino-witz 8c Renertf 1997; Schmidt 8c Hancey, 1979). Чтобы излечиться, нам не нужно смотреть назад; взгляд вперед — вот что скорее всего поможет нам.

Электрошоковая («шоковая») терапия - физически опасный и жестокий метод лечения

Если вы когда-либо слышали об электрошоковой терапии (ЭШТ), чаще называемой просто «шоковой терапией», то на мгновение закройте глаза и попытайтесь вообразить обычный сеанс лечения. Каким

вы его себе представляете? И что вы видите сразу же после сеанса?

Если вы похожи на большинство американцев, то вы, вероятно, вообразите, как упрямого пациента тащат в палату, привязывают к узкой кровати или каталке, а затем бьют его электрошоком, от которого он корчится в конвульсиях, в то время как команда врачей и медсестер пытается удержать его. Когда пациент наконец «доходит», он ошарашен и рассеян и, возможно, теряет большую часть своих воспоминаний. Как мы вскоре увидим, все эти стереотипы ошибочны, по крайней мере, в Соединенных Штатах и в других странах Запада.

На самом деле есть немного видов психиатрического лечения, которые бы являлись предметом столь многих недоразумений, как электрошок (Kradecki & Таг-kinow, 1992). Для большинства людей электрошок — это жестокий и даже варварский способ лечения. Во многих странах, включая Соединенные Штаты, Австралию и европейские государства, значительная часть населения считает ЭШТ физически опасным и психологически вредным способом лечения (Dowman, Patel & Rajput, 2005; Kerr, McGrath, O'Kearney 8c Price, 1982; Teh, Helmes 8c Drake, 2007).

В одном исследовании двухсот американцев 59% заявили, что электрошок является болезненным, 53% — что он приводит к тошноте и рвоте, 42% — что он используется регулярно для наказания плохо ведущих себя пациентов, и 42% — что он разрушает большое количеств мозговых клеток.

16% опрошенных посчитали, что после электрошо-

ка пациенты навсегда остаются в зомбиподобном состоянии (Santa Maria, Baumeister 8с Gouvier, 1998). Однако все эти представления неверны. Результаты еще одного исследования показали, что 57% из 1737 жителей Швейцарии считают электрошок вредным для психического здоровья пациента; и только 1% считает его полезным (Lauber, Nordt, Falcato 8с Ross-ler, 2005). Эти негативные представления имеют последствия в реальном мире. В 1972 году тогдашний американский сенатор Томас Иглтон под давлением общественности ушел с поста кандидата на пост вицепрезидента после того, как появились новости о том, что он подвергся лечению электрошоком и другим психиатрическим видам лечения для исцеления от серьезной депрессии. Десятилетие спустя в Беркли (Калифорния) были введены запрет электрошока и наказание в виде штрафа, тюремного заключения (или того и другого) за его применение, правда, позже суд отменил этот запрет.

Люди, которые знают об электрошоке меньше всего, склонны относиться к нему наиболее неблагоприятно (Janicak, Mask, Trimakas 8с Gibbons, 1985), и это говорит о том, что информация об электрошоке может уменьшить стереотипы о нем. Даже многие медицинские работники имеют негативные представления об электрошоке (Gazdag, Kocsis-Ficzere 8с Tolna, 2005). Исследование второкурсников медицинского факультета университета Арканзаса показало, что 53% считают электрошок болезненным, 32% — опасным и потенциально смертельным и 20% — «варварским». 31% полагает, что больничный персонал часто использует

475

Мифы о психологическом лечении

электрошок, чтобы наказать агрессивных или непослушных пациентов (Clothier, Freeman, & Snow, 2001). Едва ли удивительно, что электрошок долгое время несет на себе негативное клеймо в Соединенных Штатах и в других странах. Если в сознании укоренены такие представления, то хочется спросить, а что же электрошок представляет собой на самом деле?

Сенатор Томас Иглтон был вынужден уйти в отставку после того, как стало известно, что он подвергся лечению электрошоком.

Действительно, ранние формы электрошока часто приводили к сильным конвульсиям, а иногда и к сломанным костям, разрушенным зубам и даже смерти (Challiner & Griffiths, 2000). Но в последние пять десятилетий такого уже не происходит ни в Соединенных Штатах, ни в большинстве других стран Запада, где лечение электрошоком стало намного более безопасным и более гуманным. Также неверно, что сегодня врачи используют электрошок, чтобы смирить «непокорных» пациентов.

В настоящее время пациенты, которые получают электрошок и которые обычно страдают от серьезной депрессии или, реже, мании или шизофрении, вначале получают общее анестезирующее средство (такое как метогекситал), миорелаксант (такой как сукцинилхо-лин) и иногда какое-нибудь вещество (тип атропина), чтобы заблокировать слюноотделение (Sackeim, 1989). Затем врач помещает электроды на голову пациента либо с одной стороны (односторонний электрошок), либо с обеих сторон (двусторонний электрошок) и включает ток.

Этот шок вызывает судорогу, длящуюся 45—60 секунд, хотя анестезирующее средство, которое вводит пациента

в бессознательное состояние, и миорелаксанты ограничивают движения пациента во время судороги.

Однако в некоторых развивающихся странах (Andrade, Shah & Tharyan, 2003; Weiner, 1984), в некоторых областях России (Nelson, 2005) и в современном Ираке (Goode, 2008) врачи иногда делают электрошок без миорелаксантов или анестезии. В этих странах плохая репутация электрошока может быть частично заслужена, поскольку электрошок, который вводят без этих процедурных элементов, потенциально опасен.

Даже сегодня нет никакого научного согласия по поводу того, как работает электрошок. Однако большинство контролируемых исследований показывают, что электрошок полезен как вид лечения серьезной депрессии (Pagnin, de Queiroz, Pini 8c Cassano, 2004), хотя обычно его рекомендуют как крайнее средство после того, как другие виды лечения, в том числе психотерапия и медикаменты, не дали нужных результатов. Это не значит, тем не менее, что электрошок не несет никаких рисков. Показатель смертности среди пациентов, которые получают электрошок, составляет приблизительно 2—10 на 100 000 сеансов лечения, хотя этот риск не выше, чем риск от одной только анестезии (Shiwach, Reid 8с Carmody, 2001). В целом риск смерти от электрошока приблизительно в 10 раз ниже, чем риск смерти матери при рождении ребенка (Abrams, 1997). Электрошок также ассоциируется с усиленным риском неприятных побочных эффектов типа головных или мышечных болей, тошноты и особенно потери памяти главным образом о событиях, которые происходят непосредственно перед каждым сеансом лечения (Sackeim, 1988). Однако есть также

доказательства того, что у некоторых пациентов, подвергнутых электрошоку, после лечения наблюдается потеря памяти, продолжающаяся по крайней мере 6 месяцев (Sackeim et al., 2007). Электрошок, конечно, не безопасен, но он далеко не так психологически и физически опасен, как полагают многие люди.

Интересно, что есть люди, которые, похоже, придерживаются заметно менее негативных взглядов на электрошок. Это пациенты, которые подверглись ему. Фактически большинство пациентов, которые получили электрошок, сообщают, что этот вид лечения пугает их меньше, чем поход к дантисту (Abrams, 1997; Pettinati, Tamburello, Ruetsch Sc Kaplan, 1994). В одном исследовании 98% пациентов, которые получили электрошок, сказали, что они подверглись бы этому снова, если бы их депрессия возвратилась (Pettinati et al., 1994); в другом исследовании 91% пациентов, которые получили электрошок, сказали, что они отнеслись к нему положительно (Goodman, Krahn, Smith, Rummans Sc Pileggi, 1999).

Показательный пример — Кити Дукакис, жена бывшего американского кандидата в президенты Майкла Дукакиса. В книге «Шок: исцеляющая сила электрошоковой терапии» (Dukakis Sc Туе, 2006) она красноречиво рассказывает о своем опыте лечения электрошоком (ее серьезную депрессию не смогли излечить другие виды терапии). Дукакис пишет: «Не будет преувеличением сказать, что электрошоковая терапия открыла для меня новую реальность... Теперь я знаю, что есть нечто, что будет работать и работать быстро. Это убирает ожидание и страх... Это дало мне ощущение контроля, надежды» (Dukakis & Туе, 2006).

Так каковы же источники основных заблуждений по поводу электрошока? Конечно, некоторые из этих заблуждений понятны, принимая во внимание неоднозначное прошлое этого метода и относительно жестокие методы его применения в прошлом. Некоторые обыватели, вероятно, обеспокоены перспективой прохождения электричества через мозг человека и предполагают, что эта процедура должна быть опасной (Kimball, 2007).

Электрошок, конечно, не безопасен, но он далеко не так психологически и физически вреден, как полагают многие люди.

В этом случае они могут рассуждать, задействуя репрезентативность (см. Введение) и считая, что, поскольку электричество часто опасно, все, что содержит электричество, должно повредить мозг.

Однако большая часть негативной репутации электрошока, конечно, происходит из неточного его описания в СМИ. С 1948 по 2001 год по крайней мере 22 американских фильма, включая два получивших Оскар в номинации «Лучший фильм» — «Полет над гнездом кукушки» (1975) и «Обычные люди» (1980), — содержали прямые ссылки на электрошок, большинство из которых были явно негативными (McDonald & Walter, 2001). В оскароносном фильме 2001 года «Игры разума» был показан математик Джон Нэш, страдаваший сильными конвульсиями после лечения, напоминающего электрошок (инсулинотерапии — ранней и устаревшей формы конвульсивной терапии), которое некоторые кинокритики (например, Singleton, 2001; Stickland, 2002; http://plus.maths.org/ issuel9/reviews/book4/index.html) спутали с электрошоком.

479

Мифы о психологическом лечении

Во многих из этих 22 фильмов, показывающих электрошок, больничный персонал применял этот вид лечения не к депрессивным пациентам, а к пациентам, демонстрирующим серьезную антиобщественную или преступную деятельность, особенно к тем, кто был непослушен. В некоторых из этих фильмов пациенты изображались в полном сознании и даже реагирующими в ужасе на шок (Walter & McDonald, 2004). Самый частый побочный эффект от электрошока, изображаемый в этих фильмах, — это зомбивидное поведение человека или потеря им памяти или речи. В шести фильмах пациентам, которые получили электрошок, стало хуже или они даже умерли. Пожалуй, ни один фильм не трансформировал восприятие у американской общественности электрошока больше, чем фильм 1977 года «Полет над гнездом кукушки». В одной из незабываемых сцен этого фильма было показано, как главный герой Рэндалл Мерфи (блестяще сыгранный Джеком Николсоном) после неудачной попытки возглавить бунт пациентов в психиатрическом отделении получает электрошоковую терапию, которая заставляет его испытывать жестокие конвульсии и стонать (рис. 13).

Данные говорят о том, что просмотр фильмов об электрошоке может изменить наши взгляды на него. В ходе одного исследования студенты-медики смотрели отрывки из фильмов «Полет над гнездом кукушки», «Обычные люди», «Деревенщина из Беверли-Хиллз», а также некоторых других, в которых была показана электрошоковая терапия или ссылки на нее. После просмотра они стали относиться к этому методу лечения менее благосклонно (Walter, McDonald, Rey 8с Ro-

Рис. 13. Мощная сцена из фильма «Полет над гнездом кукушки» почти наверняка способствовала негативному восприятию электрошоковой терапии обществом.Источник: Photofest.

sen, 2002). Однако поскольку исследователи не включали в контрольную группу студентов, которые смотрели фильмы без подобных сцен, это исследование не позволяет нам делать определенные причинно-следственные выводы. Позитивный момент состоит в том, что есть данные, говорящие, что просвещение на тему ЭШТ может уменьшить мифы о ней. Одна команда исследователей обнаружила, что у студентов, которые либо посмотрели видеофильм о ЭШТ, либо прочитали брошюру, содержащую точную информацию о ней, было меньше неправильных представлений об этом виде терапии (таких как убеждение в ее болезненности и в том, что она вызывает долгосрочные изменения личности и используется для управления агрессивными пациентами), чем у контрольной группы студен-

тов, которые не получили коррективной информации (Andrews & Hasking, 2004).

Неправильные представления общественности относительно электрошока напоминают нам о центральной теме этой книги: индустрия популярной психологии мощным образом формирует стереотипы убеждений среднего человека. В то же время исследование относительно влияния просвещения людей об электрошоке дает нам вполне достаточную причину для надежды. Оно напоминает нам о том, что лучший способ противостоять дезинформации о психологии — это предоставить людям точную информацию о ней.

ИССЛЕДУЕМ ДРУГИЕ МИФЫ

Вымысел

Психически вызванное расстройство требует психотерапии; биологически вызванное расстройство требует медикаментозного лечения.

Более опытные врачи обычно лечат намного успешнее менее опытных врачей.

Правда

Причина расстройства не имеет отношения к его лечению, и наоборот; например, головные боли не вызваны дефицитом аспирина в мозге.

Большинство исследований показывает слабые ассоциации или даже их отсутствие между продолжительностью врачебной практики и терапевтической эффективностью.

Психиатры и психологи, по сути, похожи.

Психиатры имеют степень доктора медицинских наук, тогда как у большинства психологов есть степень доктора наук или доктора психологических наук.

В случае большинства болезней характеристики врачей являются лучшим предсказателем их эффективности, чем их теоретическая ориентация.

«Школа терапии» — лучший предсказатель эффективности лечения.

У всех людей, которые называют себя «психотерапевтами», есть ученые степени по психиатрии.

Большинство видов психотерапии подразумевает использование кушетки и исследование раннего прошлого.

Большинство методов лечения базируется на учении Зигмунда Фрейда.

Психотерапия не существовала до Фрейда.

В большинстве американских штатов термин «психотерапевт» юридически не защищен, поэтому фактически любой человек может начать клиническую практику.

Большинство современных врачей больше не используют кушетку, и большинство не сосредотачиваются чрезмерно на событиях детства.

В недавних опросах было выяснено, что лишь приблизительно 15% психологов и 35% психиатров и социальных работников являются исключительно психоаналитиками или психодинамиками по своей врачебной ориентации.

Психотерапия существовала в США уже к середине — концу XIX века.

Психотерапия может только помочь, но не навредить.

По крайней мере, некоторые методы лечения, такие как кризисный расспрос людей, ранее подвергшихся психологической травме, иногда дают негативные результаты.

483

Мифы о психологическом лечении

Опросы показывают, что лишь

Большинство психотерапевтов используют эмпирически обоснованные методы лечения.

Программы «Устойчивость к наркотикам и образование» (ПНО) эффективны.

Люди, которые перенесли травму, должны полностью «обработать» ее, чтобы восстановиться.

Психотерапия, которая не обращается к «более глубоким причинам», приводит к замене симптомов.

Немного людей могут бросить курить самостоятельно.

явное меньшинство врачей используют эмпирически обоснованные методы лечения тревожных расстройств, расстройств настроения, расстройств пищевого поведения и других состояний.

Контролируемые исследования показывают, что ПНО программы неэффективны в предотвращении злоупотребления наркотиками и, возможно, даже в какой-то степени вредны.

Многие или большинство пациентов, которые перенесли травму, выздоравливают самостоятельно; некоторые методы лечения, которые требуют такой обработки, как кризисный расспрос, неэффективны или, возможно, вредны.

Нет никаких доказательств того, что методы лечения поведения и другие «сосредоточенные на симптомах» виды лечения приводят к тому, что симптомы начинают проявляться в других заболеваниях.

Исследования населения показывают, что многие люди бросают курить без формального психологического вмешательства.

По оценкам многих исследователей, никотин вызывает большую зависимость, чем героин, кокаин или алкоголь.

Никотин вызывает гораздо меньшую зависимость, чем другие наркотики.

Недостаток внимания /гиперактивность вызваны лишним сахаром в питании.

Антидепрессанты сильно увеличивают риск самоубийства.

Антидепрессанты часто превращают людей в «зомби».

Антидепрессанты намного более эффективны, чем психотерапия, при лечении депрессии.

Большинство более новых антидепрессантов типа Prozac и Zoloft более эффективны, чем старые антидепрессанты.

Нет никаких доказательств того, что сахар оказывает явное воздействие на детскую гиперактивность или похожее поведение.

Антидепрессанты могут чуть увеличить риск самоубийства у некоторых уязвимых людей; однако они, вероятно, уменьшают риск самоубийства в целом.

Антидепрессанты не делают лю-

деи чрезвычайно безразличными или не сознающими свое окружение.

Обе формы лечения одинаково эффективны, и когнитивно-поведенческая терапия зачастую лучше предотвращает рецидив, чем медикаменты.

Большинство более новых антидепрессантов не более эффективны, чем предыдущие антидепрессанты, хотя более новые, как правило, производят меньше побочных эффектов и имеют меньший риск передозировки.

485

Мифы о психологическом лечении

Плацебо оказывают воздействие на функционирование мозга, в том числе усиливают активность допамина и других медиаторов, связанных с вознаграждением.

Плацебо влияют только на наше воображение, а не на наш мозг.

Растительные лекарственные средства улучшают настроение лучше, чем антидепрессанты.

Тот факт, что вещество является «натуральным», означает, что оно безопасно.

Иглоукалывание работает, только если вставлять иглы в нужные точки тела.

Электрошоковая терапия сегодня применяется редко.

Нет никаких доказательств того, что растительные лекарственные средства, такие как зверобой, более эффективны, чем обычные антидепрессанты, хотя некоторые растительные лекарственные средства могут быть полезными при умеренной депрессии.

Многие вещества, существующие в природе, такие как мышьяк, ртуть и яд змеи, чрезвычайно опасны.

Исследователи обнаружили, что иглоукалывание одинаково эффективно, когда иглы вставляются и в «неправильные» точки.

Более 50 000 американцев ежегодно лечат электрошоком серьезную депрессию, которую они не смогли вылечить другими методами лечения.

Источники и рекомендуемые книги

Чтобы исследовать эти и другие мифы о психологическом лечении, см.: Bickman (1999); Cautin (in press); Dawes (1994); Dowman, Patel and Rajput (2005); Gaudiano and Eps-tein-Lubow (2007); Lacasse and Leo (2005); Lilienfeld (2007); Lilienfeld, Lynn, and Lohr (2003); McNally, Bryant and Ehlers (2003); Perry and Heidrich (1981); Tryon (2008).