95-16

— Не хотите ли посмотреть свежие газеты? Вот «Дас мекленбургер тагеблат» и «Гроссвизенер анцайгер».

Шель сел за столик и развернул местную газету. Он про­смотрел заголовки политических материалов, скользнул взглядом по рекламам, но ему никак не удавалось сосредоточиться. Он машинально переворачивал страницы, пока, на­конец, не дошел до последней. Там печатались сообщения о помолвках, бракосочетаниях, рождениях и смертях, а так­же хроника происшествий. Шель улыбнулся, вспомнив, как много лет назад ему пришлось составлять подобную «хрони­ку» для «Вроцлавской трибуны».

Но внезапно улыбка исчезла с его лица.

«Прошлой ночью, в 22 часа, — прочитал он, — попал под машину житель Гроссвизена Герберт Лютце. Машина не ос­тановилась, и номер ее до сих пор не установлен. Герберта Лютце доставили в городскую больницу в тяжелом со­стоянии».

В это время дверь из коридора открылась, и в приемную вошел крупный, широкоплечий мужчина. У него были квад­ратный, выдвинутый вперед подбородок, толстые губы и вы­сокий лоб. Светлые волосы были откинуты назад.

— Здравствуйте! Где прокурор Джонсон?

— Прокурор занят, — ответила секретарша, вставая. — А вы…

— Привет, Грубер — раздался голос Джонсона. — Вы пришли как раз вовремя, — он проводил посетителя и пред­ставил своего польского приятеля.

Инспектор посмотрел на Шеля с нескрываемым любопыт­ством и протянул ему руку:

— Очень приятно.

— Пол! — Шель повернулся к Джонсону. — Лютце в больнице.

— Что такое?

— Вчера вечером попал под машину.

— Кто сказал?

— Вот, прочти.

— Действительно, — покачал Джонсон головой, пробе­жав глазами заметку. — Бедный пьянчуга!

— Объясните, ради бога, о чем идет речь, — вмешался Грубер.

— Ян приехал в Гроссвизен навестить Леона Траубе…

— Того, что повесился пять дней назад?

— Того самого. Хозяйка рассказала Яну, что дверь в комнату самоубийцы была приоткрыта. Это вызвало у не­го подозрения. Оттолкнувшись от этой детали, он стал стро­ить дальнейшие догадки. В частности, отыскал друга Леона Траубе, Лютце. Пытался поговорить с ним о покойном, но Лютце был, как всегда, пьян. Спьяну он говорил о каком-то чемодане. Ян оставил ему записку, предупреждая, что зай­дет к нему сегодня утром. Но утром на имя Яна пришел конверт с квитанцией камеры хранения на чемодан. Есть предположение, что это тот самый чемодан, который Леон почему-то передал Лютце. Мы решили просить полицию по­мочь нам в дальнейшем расследовании. Если тревога ока­жется ложной, мы принесем вам свои извинения и пойдем все вместе обедать.

— А происшествие с Лютце? — спросил Шель. — Вам что-нибудь известно об этом, инспектор?

— Да, я видел рапорт, но не вникал в подробности. Раз­ве этот случай связан с вашим делом?

— Это зависит от того, что находится в чемодане, а так­же от многого другого.

— Тогда не будем терять времени. Поехали на вокзал! Шель вышел вслед за инспектором. Он был растерян.

Дело принимало более сложный оборот, чем он предполагал. Лютце, несомненно, попал под машину тогда, когда возвра­щался в блиндаж, опустив письмо в почтовый ящик. Он что-то знал или предчувствовал… По-видимому, есть люди, заин­тересованные в том, чтобы его обезвредить. И если они при­бегли к столь крайним мерам, значит, тайна, раскрытая Леоном, была для кого-то очень важной и опасной. Но пока что все было чрезвычайно туманно и противоречиво.

— Как ты думаешь, Пол, неужели происшествие с Лют­це было простой случайностью? — обратился Шель к шагав­шему рядом с ним Джонсону.

— Конечно, это довольно странное стечение обстоя­тельств. В первый момент я подумал, что его сшибли умыш­ленно. Но не забывай, что за человек Лютце. Кому мог ме­шать этот пьянчуга?

Спускаясь по лестнице, Джонсон спросил у инспектора:

— Он тяжело ранен?

— Кто, Лютце?

— Да.

— Кажется, его здорово помяло. Сломано несколько ре­бер. Насколько это серьезно, покажут дальнейшие обследо­вания. — Инспектор открыл дверцу большой черной маши­ны, жестом пригласил их сесть и добавил: — Ничего, вы­живет. А если и отправится на тот свет, никто плакать не будет.

Джонсон и Шель расположились на заднем сиденье.

— Вокзал, Гейнц! — приказал Грубер сидевшему за рулем полицейскому.

— Почему ты так расстроен, Ян? — спросил америка­нец, когда машина тронулась с места.

— Ты, конечно, скажешь, что у меня слишком буйное во­ображение, но подумай сам: Леон, который хотел повидать­ся со мной, лежит на кладбище; Лютце, которому Леон что-то передал, лежит в больнице! Если мы вернемся в прошлое и начнем свои рассуждения с того, что одно из отправленных им писем до меня не дошло…

— Стоит ли к этому возвращаться? Я же тебе объ­яснил…

— Разумеется. Объяснить можно все. Остальную дорогу они молчали.

Шофер-полицейский вел машину ловко и быстро. На вок­зальной площади он описал полукруг и остановился у глав­ного подъезда.

— Подожди здесь, Гейнц, — приказал инспектор. — Мы ненадолго.

В холле они подошли к широкому окну с надписью «Aufbewahrung» [21] , где дежурил маленький сгорбленный старик в форме железнодорожника.

— Выдайте, пожалуйста, чемодан! — попросил Джонсон, вручая ему квитанцию.

Старик наклонился над бумажкой, поднес ее к глазам и ушел искать. Несколько минут спустя он вернулся расстроенный.

— Вы сами сдавали этот багаж? — спросил он у Джон­сона.

— Нет. Вероятно, его принес некто Лютце.

— Чемодана здесь уже нет.

— Что значит «уже нет»? — крикнул Грубер. Старик смущенно мял в руках квитанцию.

— Сюда приходил недавно какой-то мужчина и забрал его.

Шель не верил собственным ушам. «Это похоже на кош­мар!» — мелькнуло у него в голове.

— Как он мог забрать, если квитанция у нас?! — гремел Грубер. Он показал стоявшему в растерянности железнодо­рожнику свое служебное удостоверение. — Я полицейский инспектор. Расскажите подробно, кто и при каких обстоя­тельствах унес чемодан.

— Я уже сказал, герр инспектор, — ответил железнодо­рожник, нервно теребя воротник рубашки. — Минут десять или двадцать назад пришел мужчина и попросил выдать ему чемодан, сданный на хранение четыре дня назад. «Квитан­ция, — сказал он, — потерялась, но я могу сказать, что на­ходится в чемодане». Он говорил так уверенно…

— Черт возьми! — крикнул Грубер, краснея от ярости.— С каких это пор выдают багаж каждому, кто приходит без квитанции, но зато «говорит уверенно»? Вы давно здесь ра­ботаете?

— Двадцать шесть лет, герр инспектор.

— Вот и хватит. Пора на пенсию. А как выглядел этот «уверенно говорящий» тип?

Старик сделал судорожный глоток и ответил:

— Невысокий, очень любезный…

— Послушайте! — вмешался Джонсон. — Что значит «невысокий»? Метр шестьдесят? Шестьдесят пять? Семь­десят?

— Пожалуй, такой же, как вы — показал он дрожащей рукой на Шеля.

— Метр семьдесят три, — определил инспектор. — Цвет волос?

— Блондин.

— Глаза?

— Не помню… Кажется, голубые… Нет, карие.

— Лицо? Круглое, продолговатое?

— Как будто продолговатое.

— А сколько примерно он весит?

— Килограммов восемьдесят или девяносто.

— Как одет?

— В синем костюме и, кажется, в белой сорочке с гал­стуком. Точно не помню, здесь столько бывает народу…

— Этому чрезвычайно точному описанию соответствует по меньшей мере четвертая часть всех жителей Гроссвизена, — язвительно сказал инспектор, обращаясь к Джонсону и Шелю. — Вы не запомнили никаких особых примет? — продолжал он спрашивать напуганного железнодорожника.— Какого-нибудь перстня, часов, шрама?

— Нет, герр инспектор. Я ведь не подозревал, что тут не все в порядке.

Они говорили громко, и на них начали оглядываться. Шель, молчавший до сих пор, придвинулся к окну.

— Значит, тот мужчина описал содержимое чемодана? — спросил он спокойно.

— Таковы правила. В случае потери квитанции вы може­те получить багаж, если расскажете, что в нем находится.

— Ну и что было в чемодане?

— Бумаги.

— Какие бумаги? Разве чемодан был не заперт? Как он выглядел?

— Нет, он был не заперт, а только перетянут ремнем. Небольшой, очень старый, фибровый, коричневого цвета. Бу­маги лежали в одинаковых серых папках.

— Вы их открывали?

— Нет. Тот мужчина сказал: «В чемодане двадцать че­тыре серые папки с порядковыми номерами на обложках». Мне казалось, что этого достаточно.

— Значит, — вмешался Грубер, — увидев папки, вы закрыли чемодан и отдали его?

— Да. Я действительно думал…

— Ладно, ладно! Ваши мысли нас не интересуют. Он рас­писался в получении?

— Да, конечно, — старик достал из ящика потрепанную книгу и раскрыл ее.

Шель заглянул через плечо инспектора. Подпись, разу­меется, нельзя было разобрать.

— Не везет нам, Пол, мы пытаемся вырваться, как мухи из паутины, но какие-то невидимые нити мешают всем нашим движениям.

— Гм, — буркнул Джонсон, отодвигая книгу. — Как те­перь быть, инспектор?

— Постараемся найти того негодяя, который забрал че­модан. И если он его украл…

— А вы допускаете другую возможность?

— Вряд ли этот чемодан принадлежал Лютце.

— Мы ведь вам объяснили, как он попал к нему! — крик­нул Шель нетерпеливо.

— Это все предположения без конкретных доказа­тельств, — сказал инспектор пренебрежительным тоном. Он взглянул на прислушивающихся к их разговору зевак и на стоявшего с несчастным видом железнодорожника. — И вообще давайте вернемся в машину, — добавил он, — и все обсудим без свидетелей. Здесь нам больше делать нечего.

Они вышли из здания вокзала и сели в машину. Грубер повернулся к Шелю.

— Историю происхождения чемодана вы слышали от Лютце, не так ли?

— Да.

— Он был в нетрезвом состоянии?

— Да.

— Вам не кажется, что нельзя строить гипотезы, опира­ясь на пьяный бред алкоголика?

— А вы хотите мне внушить, что все дело высосано из пальца?

— Я ничего не хочу вам внушать, но когда поработаешь в полиции с мое, не так-то легко даешь волю фантазии.

— Я не могу возражать представителю местной власти. К тому же, если вы убеждены, что все эти события — ре­зультат простого стечения обстоятельств, то все равно спо­рить бесполезно,— ответил Шель, разозленный пассивно­стью инспектора.

— Насколько мне известно, — сказал Грубер, — вы жур­налист. У людей вашей профессии есть тенденция повсюду искать сенсацию.

— На что вы намекаете?..

Джонсон тронул его за плечо:

— Не горячись, Ян. Инспектор Грубер не знает всех об­стоятельств дела. Мне тоже вначале не верилось, что за этим что-то кроется. Но последние события убедили меня, что не­обходимо начать энергичное следствие. Мы должны выяс­нить, кто сшиб Лютце и кто взял чемодан из камеры хране­ния. Очень важно найти эти бумаги.

— Раз вы так считаете, герр прокурор, мы сделаем все, что в наших силах, — сухо заявил инспектор.

— Да, займитесь этим делом, — сказал Джонсон. — Мо­жет быть, стоит допросить Лютце, хотя это вряд ли даст что-нибудь новое.

— Я пошлю сотрудника следственного отдела в больни­цу. — Грубер повернулся к шоферу: — Поехали, Гейнц! Вам куда? — спросил он, когда машина тронулась.

— Я зайду на службу. Мне необходимо заняться часок-другой текущими делами, — сказал Джонсон. — А ты, Ян? Надеюсь, ты останешься в нашем прекрасном городе до вы­яснения дела?

— Да. Хотелось бы узнать, что все это значит.

— Заходи к нам, если будет настроение. Я вернусь домой часа в три, — пригласил Джонсон, когда машина останови­лась у здания суда.

— Спасибо, вечером зайду.

— А что ты собираешься делать сейчас?

— Еще не решил. Позавтракаю, а потом, пожалуй, вер­нусь к себе в комнату и отдохну немного.

— Я подвезу вас, — предложил Грубер. — Где вы жи­вете?

— На Эйхенштрассе, но, право же, не стоит…

— Пустяки! — Грубер обратился к Джонсону: — Как только мне станет что-нибудь известно, герр прокурор, я вам сообщу. До свидания.

— Всего хорошего.

По дороге на Эйхенштрассе инспектор расспрашивал Ше­ля о впечатлениях от ФРГ и о дальнейших планах. Он по­любопытствовал также, что его связывает с Джонсоном. Под­везя Шеля к дому и прощаясь, он предложил:

— Вы знаете, во время войны я провел два года в Бреслау [22] , хотелось бы узнать, как там сейчас. Может быть, мы встретимся и потолкуем за кружкой пива?

У Шеля еще не было времени обдумать все как следует, но тем не менее он уже начинал догадываться, что кое-кто из тех, с кем он здесь столкнулся, знает намного больше, чем говорит. Кто же? Лютце?.. Менке?.. Грубер? Кто из них носит маску? Он взглянул на улыбавшегося инспектора и ответил:

— Охотно, весьма охотно. Я плохо знаю город, но пом­ню, где находится ресторан «Красная шапочка». Если вы со­гласны, я приду туда вечером, часов в девять. Это не слиш­ком поздно?

— Прекрасное время! Итак, до скорой встречи. — Он протянул Шелю потную руку. — Не забудьте, в девять. По­говорим о Бреслау…

* * *

Шель, не выспавшийся ночью и утомленный утренними похождениями, лег на кровать и немедленно уснул. Он спал до часу, а, проснувшись, попытался обдумать все происшед­шее. Он был уверен, что оказался против своей воли втяну­тым в опасное дело. И прекрасно сознавал, что, как поляк, не может рассчитывать на поддержку окружающих и на бес­пристрастную помощь со стороны властей в случае необходимости. Поэтому он решил отныне действовать осмотри­тельнее и хитрее. Противники оставались пока неизвестными, а это означало, что нужно постоянно быть начеку и вни­мательно наблюдать за всеми, с кем приходилось иметь де­ло. У него мелькнула мысль о том, единственной ли целью неизвестного было любой ценой завладеть чемоданом и не исчезнет ли он теперь.

Шель встал, умылся, достал из чемодана все свои доку­менты и спрятал их в бумажник. Затем он выдвинул ящик стола, еще раз просмотрел лежавшие там проспекты и после минутного раздумья засунул их в карман вместе с рецепта­ми. Инстинкт подсказывал ему, что лучше не оставлять в комнате никаких бумаг.

Спускаясь по лестнице, он увидел высунувшуюся из кух­ни взлохмаченную голову фрау Гекль. Старуха попыталась остановить его, спросив, не нужно ли ему чего-нибудь и как ему нравится Гроссвизен.

— Удалось вам уладить свои дела? — поинтересовалась она.

Буркнув что-то в ответ, Шель выбежал из затхлого ко­ридора на улицу и быстро зашагал к городской больнице. Там он объяснил швейцару цель своего посещения и прошел в палату, где лежал Лютце.

Бледный, с забинтованной головой, больной лежал на спине, уставившись в потолок широко раскрытыми глазами.

— Ваша фамилия Шель? — спросила аккуратная медсе­стра, пододвигая стул к кровати.

— Да, это я.

— Больной спрашивал о вас. Но постарайтесь не утом­лять его долгими разговорами. Утром у него был уже кто-то из полиции, — добавила она шепотом. — Лютце очень слаб. Он пережил сильный шок.

— Что нашли у него врачи?

— Трещины двух ребер и ушиб головы. Пролежит не больше недели. Таким всегда везет… — Она не договорила, с испугом взглянула на посетителя и отошла к одному из больных, который давно уже нетерпеливо звал ее.

Шель наклонился над кроватью.

— Вы узнаете меня?

Лютце ответил не сразу. Он испытующе смотрел на посе­тителя и, казалось, колебался, не мог принять решения.

— Шель? — спросил он наконец.

— Да. Вчера мы с вами беседовали. Не знаю, помните ли вы?

— Вчера было давно, очень давно, — пробормотал Лютце.

— Если вас это не утомит, я бы хотел задать несколько вопросов.

— В чем дело?

— Леон передал вам чемодан?

— Чемодан?

— Тот, что вы сдали несколько дней назад в камеру хранения на вокзале. Квитанцию вы прислали мне.

— Откуда вы знаете?

— Я не знаю, мы просто догадываемся.

— Кто мы?

— Прокурор Джонсон, полицейский инспектор Грубер и я.

Лютце закрыл глаза и сжал губы. Больной на соседней койке громко застонал. На паркетном полу зашуршали тихие шаги медсестры.

— Не знаю, что было в чемодане, — сказал Лютце впол­голоса. — Леон хотел передать его вам. Что там было, не знаю.

— Почему вы послали квитанцию по почте?

Лютце молчал.

— Что вы еще можете рассказать мне о Леоне?

— Он повесился.

— Вчера вы были другого мнения.

— Разве? А что я говорил вчера?

— Вы сказали, что Леона убили.

— Кто его убил?

— Черт возьми! Это я хочу узнать от вас!

— От меня? Я ничего не знаю.

— Герр Лютце! Леон Траубе был моим другом, вы мо­жете мне доверять. Несколько секунд они молча глядели друг другу в глаза.

— Вы видите, куда я попал? — тихо спросил Лютце.

— В больницу.

— Вот именно! В больницу.

— Герр Лютце! Ведь теперь этим делом занялась поли­ция, вам больше ничто не угрожает…

— Вы получили чемодан?

— Нет, он пропал странным образом. Какой-то человек пришел в камеру хранения, описал содержимое чемодана и забрал его перед самым нашим приходом.

— Вот именно! — повторил Лютце.

Шель был разочарован. Он рассчитывал на помощь Лют­це, но тот обманул его надежды, был напуган случившимся и боялся говорить откровенно. Шелю стало вдруг не по себе. Он был совершенно один и беспомощно топтался на месте под неусыпным наблюдением чужих, враждебных глаз. Все, за что он пробовал ухватиться, лопалось, как мыльный пу­зырь.

Глядя на болезненное бледное лицо Лютце, он лихорадоч­но искал способ сломить его упорное молчание. Доктор Менке не внес в дело никакой ясности, Лютце попадает под автомобиль, багажная квитанция приходит по почте, чемодан исчезает, старый служащий на вокзале ничего толком не знает. А теперь вот и Лютце отказывается помочь. Шель в бессильной ярости сжал кулаки.

— Герр Лютце! — сказал он. — Поверьте, все, что вы мне скажете, я сохраню в строжайшей тайне. Вы единствен­ный человек, который может помочь мне разобраться в этих запутанных делах. Доверьтесь мне. Что Леону было от меня нужно? Почему он покончил с собой?

— У вас нет других забот? — спросил Лютце.

— Это все, что вы можете мне сказать?

— Нет, не все. Я вам дам хороший совет: никому не до­веряйте и уезжайте из Гроссвизена как можно скорее.

Шель все еще не сдавался.

— Кто вас сшиб?

— Автомобиль.

— Но кто?

— Не знаю.

— Почему вы послали квитанцию по почте, не дождав­шись утра?

Больной испытующе взглянул на Шеля.

— Ночь длинна… — ответил он и отвернул голову.

Шель, поняв, что больше ему ничего не добиться, встал.

— Может быть, вам чего-нибудь хочется?

— Покоя и… пол-литра водки, — шепнул Лютце.

* * *

Барьер, пересекавший просторное помещение, отделял по­сетителей от столов, за которыми дежурили полицейские. Было душно и накурено. Шель, как только вошел, заметил .полицейского, который вез их утром.

— Вот мы и встретились снова, — сказал он, подойдя к барьеру.

Полицейский окинул его недоверчивым взглядом.

— Вы были с нами на вокзале? — спросил он неуверенно.

— Да, а потом мы ехали вместе до Эйхенштрассе.

— Верно. Вы хотели поговорить с инспектором? Его нет, к сожалению. Уехал сразу по возвращении с вокзала и до сих пор не вернулся.

На столе дежурного позвонил телефон.

— Polizaimat,[23]— сказал дежурный, снимая трубку. — Ин­спектор? Нет, я вам повторяю в третий раз: не знаю, куда уехал, и не знаю, когда вернется! Вот пристал! — буркнул он, отложив трубку. — С самого утра надоедает…

— Мне инспектор, собственно говоря, не нужен, — вер­нулся Шель к прерванному разговору. — Я только хотел спросить кое о чем.

— Слушаю вас.

— Я приехал в Гроссвизен вчера и, вероятно, пробуду здесь еще пару дней. Нужно ли мне прописываться?

— На три-четыре дня? Нет, не нужно. Тем более что ин­спектор вас знает.

— Очень хорошо, спасибо. — Шель сделал движение, словно собирался уйти, но задержался и спросил: — Пять дней назад покончил с собой мой приятель Леон Траубе. Мне бы хотелось узнать, кто в полиции занимался его де­лом, и, если можно, поговорить с этим человеком. Не оставил ли покойный каких-нибудь вещей?

— То, что от него осталось, не представляет никакой цен­ности. Узел с его одеждой, книгами и личными вещами на­ходится у нас на складе. Делом занимался помощник ин­спектора Грубера, следователь Земмингер. Но его сейчас нет.

— Тогда извините. Большое спасибо.

Шель покинул участок и зашел в кафе. За чашкой кофе он еще раз тщательно продумал все детали этой странной и сложной истории.

Всю вторую половину дня Шель провел в лагере для пе­реселенцев из Польши на Веберштрассе. Лагерь произвел на него крайне тягостное впечатление.

В каждом из стоявших ровными рядами бараков, в кото­рых раньше помещалась воинская часть, ютилось около че­тырехсот человек. Они встретили Шеля с любопытством и не­доверием. Разговорились не сразу. Только потом беседа стала более непринужденной. Все рассказы походили друг на дру­га. Все жаловались на разочарование, испытанное по приез­де, на мучительную волокиту с оформлением документов, бюрократизм властей, недружелюбие со стороны местного населения и отсутствие перспектив на будущее.

Пребывание в лагере длилось в среднем месяцев девять-десять, но иногда затягивалось на годы. Пожилым было практически невозможно устроиться на работу, молодежь мечтала уехать за океан — в Канаду, Австралию…

Под плоскими крышами запущенных бараков царило уны­ние, подавленность и… тоска по родине.

На город спустились сумерки. Желтым блеском сияли прямоугольники окон. На фасадах домов сверкали неоновые рекламы: Trink coca-cola. Sunil wascht weiss. Nur bei Lцwe Т. V.! [24] Автомашины и мотороллеры наполняли улицу гулом моторов, из ресторанов и кафе доносились звуки му­зыки. Приближалась тихая, теплая ночь. Одни жители Гроссвизена развлекались, другие совершали вечернюю прогулку, третьи наблюдали за прохожими из окон своих домов.

Шель медленно шел по направлению к парку, где поме­щался ресторан «Красная шапочка». Ему было интересно, что принесет предстоящая встреча. Возможно, Грубер суме­ет внести немного ясности в это загадочное дело. Быть мо­жет, следствие принесло какие-нибудь результаты?.. Шагая по аллеям парка, Шель уже издали слышал голоса, смех, музыку. Над террасой ресторана и в саду висели гирлянды искусственных цветов, разноцветные лампочки и фонари. Яр­кие огоньки просвечивали сквозь листву. На тесной стоянке для автомобилей стояло несколько машин.

Шель замедлил шаг. Инспектор — если он не пришел до сих пор — должен вот-вот появиться. Встреча назначена на девять часов.

На просторной террасе танцевали калипсо. Звуки саксо­фона и барабана раздавались в темном парке гулким эхом. Оркестра не было видно — должно быть, музыканты сидели в зале.

Шель оглянулся. К стоянке подъезжали две машины: маленький «фольксваген» и большой черный «опель». На первой приехала молодая пара, из второй вышел инспектор.

Повинуясь какому-то неясному чувству, Шель остановил­ся. Он почему-то решил запоздать на несколько минут.

Грубер тщательно запер дверцу машины и прошел мимо расставленных на газоне столиков. Несколько мгновений он наблюдал за танцующими, затем обогнул террасу и исчез в дверях ресторана.

Шель поспешил за ним и, остановившись у двери, осто­рожно заглянул внутрь. Оркестр расположился в небольшой нише справа от входа. Зал был небольшой. Вдоль стен тя­нулись столики, отгороженные друг от друга ширмами из ткани, разрисованной забавными узорами. Благодаря часто расставленным туям и пальмам в кадках, а также скупому освещению столики за ширмами казались изолированными.

Оркестр перестал играть, танцующие, смеясь и разгова­ривая, возвращались на свои места. Инспектор сел на высо­кий табурет у полукруглой стойки и что-то сказал одной из официанток. Та улыбнулась в ответ, кокетливо погрозила пальцем и поставила перед ним полную рюмку. Грубер повернулся, пытаясь заглянуть в ближние ниши, и посмотрел на часы. Он опорожнил рюмку, положил деньги на стойку и намеревался встать, когда вдруг открылась низенькая дверь в самом конце зала и в ресторан вошла Кэрол.

Мужчины у стойки разом замолчали, кто-то тихонько свистнул; даже Шель не мог отвести от нее глаз.

Кэрол, заметив произведенное ею впечатление, останови­лась словно в нерешительности. Декольтированное платье из зеленой тафты плотно облегало ее стройную фигуру. Иг­рая сумочкой, она озиралась кругом.

Грубер с необычайной при его полноте ловкостью со­скользнул с табурета и, радостно улыбаясь, подошел к Кэ­рол. На ее лице промелькнуло разочарование. Грубер, встав в довольно нелепую позу, наклонился и поцеловал ей руку.

«Они знакомы! — подумал Шель. — Впрочем, ничего уди­вительного в этом нет». И он остался стоять незамеченным у входа, ожидая, что будет дальше.

Инспектор спросил о чем-то, и Кэрол отрицательно пока­чала головой. Грубер подозвал официанта, сказал ему пару слов, и тот проводил их за одну из ширм.

В дымном воздухе раздался низкий звук саксофона. Ак­кордеонист провел пальцами по клавиатуре, включился удар­ник, и пары закружились в медленном вальсе.

Шель подошел к официанту, заказал бутылку вермута и, заметив невзначай, что он ждет даму, занял столик, смеж­ный со столиком Грубера и Кэрол. Получив вино, он придви­нулся поближе к тонкой ширме и стал прислушиваться.

— Потанцуем? — услышал он голос инспектора.

— Не хочется. Я устала, а вообще здесь мне нравится,— ответила Кэрол.

— Если вам здесь нравится, то что говорить обо мне? — вздохнул Грубер.

— Не преувеличивайте, инспектор!

— Когда-то мы называли друг друга по имени… Кэрол?

— Да, Вальтер.

— Как чудесно это звучит в твоих устах: Вальтер! Про­шу тебя, не смотри на часы! Неужели тебе так не терпится увидеть этого поляка?

— Он очень милый парень.

— Странный тип. Приехал неизвестно зачем, болтается здесь, вынюхивает, лезет не в свои дела и, наконец, назна­чает свидание и имеет наглость не явиться.

— Ты разочарован?

— О Кэрол!

— Может, он ищет тебя в саду?

— Мы условились встретиться в девять, — сказал Грубер решительно. — Раз он опоздал, пусть ищет. Мне он не нужен. Надеюсь, что и тебе тоже?

— Вчера он казался таким элегантным и романтичным!

— Этот тип — и романтика! Он просто искал приключе­ния. Знаем таких.

— А ты чего ищешь, Вальтер?

— Кэрол! Мои чувства к тебе искренни и глубоки. Ты всегда была для меня идеалом женщины…

— Тру-ля-ля! У меня уже были доказательства этим чув­ствам.

— Для тебя я готов на все! Я знаю, что ты не слишком счастлива.

— Тебя это, кажется, давно уже перестало волновать, от­куда столь внезапная забота?

— В последнее время многое изменилось. У меня есть один план, который позволит положить конец моему жалко­му прозябанию здесь и начать такую жизнь, о которой я всегда мечтал.

— Ты хочешь ограбить банк?

— Пожалуйста, отнесись к этому всерьез.

— Слушаюсь, Вальтер. Какой же это план, я сгораю от любопытства?

— Вскоре я стану обладателем крупной суммы денег. И обрету независимость. Вероятно, я в ближайшее время по­кину Гроссвизен.

— Выпьем за удачу!

— Для полного счастья, — продолжал Грубер после па­узы, — мне не хватает тебя…

— Вальтер, опомнись! Ведь я замужем!

— Джонсон? Он так увлечен своей секретаршей, что не будет особенно огорчен, если ты его покинешь. Это не пу­стые слова, Кэрол. Твой муж слишком часто бывает у Эльзы.

— У Эльзы? Этой тощей крашеной блондинки? Это же… отвратительно! — Ее голос, обычно такой мягкий, звучал резко и неприятно.

— Вот видишь! — не унимался Грубер. — Как полицей­скому инспектору, мне многое известно. Я уже давно хотел поговорить с ним об этом, но поскольку я в некотором смыс­ле его подчиненный, то не мог себе этого позволить. Изме­нять такой женщине, как ты! — добавил он с пафосом.— Но не горюй! Мы постараемся этому помочь. Выпьем за луч­шее будущее!

Шель закурил. «Инспектор избрал наивную и пошлую тактику», — решил он и задумался над тем, насколько обос­нованны обвинения Грубера. Он не мог представить себе флегматичного Джонсона ухаживающим за собственной се­кретаршей. Но все это не имело значения. Инспектор знал, на какую удочку лучше всего поймать Кэрол. Шель навост­рил уши. Разговор становился интересным.

— Кэрол! Мы оба с тобой пропадаем в этом гнусном го­родке. Ты — живя с человеком, который к тебе равнодушен, я — трудясь на ничтожной государственной должностенке. Но скоро Вальтер Грубер покажет, на что он способен!

— Пол и Эльза, — гневно сказала Кэрол. — Ну-ка, рас­скажи поподробнее о своих планах.

— Это дело чрезвычайно щекотливое и… глубоко секрет­ное, — произнес инспектор, понизив голос.

— И разумеется, противозаконное.

— Нет, нет. Закон здесь совершенно ни при чем. Это своего рода торговая сделка, в которой я диктую условия.

— Когда же произойдут эти великие перемены в. твоей жизни?

— Сегодня я получил все материалы, нужные для осу­ществления моего плана, но еще не решил, как действовать. Теперь, после нашей сегодняшней встречи, все будет зависеть от тебя, Кэрол!

— Чем я могу тебе помочь, Вальтер?

— Уедем отсюда немедленно, начнем вместе новую жизнь!

— А Пол? Он тебя уже предупредил однажды, помнишь? На этот раз он может совершить какое-нибудь безумие.

— Черт с ним, с Полом! Он утешится в объятиях своей Эльзы.

— Перестань говорить об этой потаскухе!

— Ты права, слушать такое не слишком приятно… Едем со мной, Кэрол! Я…

— А ты уверен, что сумеешь осуществить свой таинствен­ный замысел?

— Вне всякого сомнения. Я готовился к этому давно. Се­годня благодаря счастливому стечению обстоятельств все козыри очутились у меня в руках. Отчасти я обязан этим твоему поляку.

— Неужели ему?

— Да, он приехал и стал совать нос не в свои дела. На­чалась небольшая суматоха, и Вальтер Грубер извлек из нее максимальную пользу.

— Ничего не понимаю.

Инспектор расхохотался.

— Все это очень сложно, дорогая,— сказал он тоном превосходства. — Когда-нибудь я расскажу тебе все, и ты убедишься, как ловко я это обстряпал. Сегодня мне удалось добыть одну вещь, которой буквально нет цены. Я неплохо позабавился, глядя, как все ее ищут… Но ты все еще не отве­тила на мое предложение.

— Шель не дурак, — вдруг сказала Кэрол.

«Благодарю», — подумал тот, подслушивая за ширмой.

— Какое он имеет к нам отношение?

— Почему он договорился и не пришел? Здесь что-то не так.

— Может быть, его сшибла машина,— неискренне засме­ялся Грубер, — и я б не удивился. Ведь там, на востоке, на дорогах одни телеги.

Они помолчали. Шель взглянул на часы. Скоро десять. Джонсон, наверное, волнуется, что нет Кэрол и что он, Шель, не пришел, несмотря на обещание…

— Не думай о нем. С ним-то мы легко управимся. Земмингеру приказано следить за каждым его шагом. Если он что-нибудь натворит, я узнаю сразу.

— Зачем ты назначил ему свидание?

— Хотелось потянуть его немного за язык. Кроме того, я думал, что он сможет мне пригодиться для осуществления моего плана. Но теперь, Кэрол, когда я встретил тебя, все это уже не имеет значения. Скажи мне одно только слово, скажи, что ты уедешь со мной.

— Это надо обдумать.

— Кэрол, неужели ты можешь жить с мужчиной, который тебе изменяет каждый вечер? Ты, красавица, достойная без­раздельной любви и преклонения…

— Не увлекайся фразами, дорогой мой. И не пей так много.

— Как мне найти слова, чтобы тебя убедить?

— Послушай, Вальтер, мне кажется, здесь не место для того, чтобы объясняться в любви и поверять друг другу тайны.

— Пойдем еще куда-нибудь. Скажи куда. У меня мало времени. Мне бы следовало покинуть Гроссвизен еще сегодня, но я без тебя не уеду. Ты должна поверить в искренность моих…

Шель не стал слушать дальнейшие излияния подвыпившего инспектора. Он все равно узнал больше, чем мог ожидать. Чемодан находится у Грубера! Нужно действовать, не теряя времени. Он потушил сигарету, допил остатки вина и кивнул официанту.

— Сколько с меня?

Официант набросал на маленьком листочке несколько цифр.

— Четыре пятьдесят.

Шель дал ему пять марок и быстрым шагом покинул ресторан. На стоянке стояло два такси. Садясь в одно из них, он сказал шоферу:

— Через несколько минут отсюда тронется черный «опель». Мне бы хотелось поехать за ним следом.

— Что такое? Вы случайно не из полиции? — шофер сде­лал недовольную гримасу.— Я не люблю ввязываться в такие истории, возьмите другое такси.

— Я не из полиции, уверяю вас. Дело сугубо личное, чест­ное слово!

— А кто вы такой? — шофер критически осмотрел своего пассажира.

— Это же не имеет значения! Ручаюсь вам… — Шель не договорил, заметив идущих по аллее Грубера и Кэрол. Мо­лодая женщина смеялась, инспектор, отчаянно жестикули­руя, что-то ей доказывал. Подойдя к «опелю», он достал из кармана ключи и открыл дверцу.

Шофер заметил их тоже.

— Поеду, если уплатите по двойному тарифу.

— Ладно,— согласился Шель.— Давайте скорее, они уже трогаются.

Шофер включил счетчик и запустил мотор. Десять секунд спустя черная машина проползла мимо них, медленно выехала на шоссе и стала резко набирать скорость.

Такси следовало за «опелем» на некотором расстоянии. Шофер молчал, раз только буркнул: да, им явно невтерпеж! Шель думал о том, как странно он использует время своего пребывания в ФРГ. Вместо того чтобы ходить по театрам, кино, собирать материал для очерка, он свел дружбу с запой­ным пьяницей, подслушивает разговоры посторонних людей… Да, Грубер отчасти прав: он лезет не в свои дела. А ведь ему явно не к чему впутываться в серьезную аферу. Надо сооб­щить обо всем Джонсону, пусть он возьмет инициативу в свои руки.

Ехали недолго. На одной из слабо освещенных окраинных улиц «опель» внезапно остановился у темного, спрятанного за палисадником дома. Шель спросил у водителя название улицы, затем попросил развернуться и назвал адрес Джон­сона.

— Поезжайте как можно скорее. Двойной тариф не отме­няется.

Через десять минут они прибыли на место. Шель рассчи­тался с шофером, но попросил его подождать. Он быстро пересек сад и нажал кнопку звонка. Дверь открыл Джонсон.

— Наконец-то! — воскликнул он.— Я жду тебя с самого обеда…

— Прости, я не мог прийти раньше.

— Случилось что-нибудь? — спросил американец, заметив взволнованное лицо Шеля.

— Слушай меня внимательно, Пол. Я был в «Красной шапочке».

— Вот как! Надеюсь, ты неплохо повеселился. И Кэрол была там?

— Перестань! Сейчас не время устраивать сцены ревности. Я знаю, где чемодан, похищенный из камеры хранения, и хочу, чтобы ты сейчас же поехал со мной. Боюсь, что завла­деть им снова будет нелегко.

— Где же он?

— У Грубера. Оснабрюкерштрассе. Ты знаешь точный адрес?

— Да, но…

— Не будем терять времени. Такси ждет. Джонсон захлопнул дверь и побежал за Шелем.

— Оснабрюкерштрассе, 34,— кинул он шоферу.— А теперь расскажи толком, что случилось. Откуда эти сенсационные сведения?

— Мы с Грубером договорились встретиться вечером в «Красной шапочке». Придя туда, я увидел, что он беседует с Кэрол.

Джонсон нервно заерзал на сиденье.

— Мне удалось случайно подслушать их разговор. Они меня не видели. Грубер уговаривал Кэрол уехать вместе с ним из Гроссвизена. Они, мол, созданы для лучшей жизни и все такое.

— А что Кэрол?

— Не думаю, чтобы она отнеслась всерьез к его предложе­ниям. По-моему, она над ним подсмеивалась.

— Когда они ушли из ресторана?

— Минут двадцать назад.

— Рассказывай дальше.

— Грубер хвастался, будто раздобыл нечто такое, что позволит ему совершить переворот в жизни и коренным образом улучшит его финансовое положение. Говорил он туманно. Утверждал, например, что это я косвенно помог ему найти зо­лотое дно.

— Из этого еще не следует, что у него в руках те… бумаги.

— Нет? Ты помнишь сцену на вокзале?

— Разумеется!

— Грубер расспрашивал старика из камеры хранения крайне осторожно и поверхностно. Я уже тогда удивился — ведь, как полицейский инспектор, он должен уметь допраши­вать. А сегодня вечером он сказал: «Мне удалось добыть одну вещь, которой буквально нет цены. Я неплохо позабавился, глядя, как все ее ищут…» Ты же помнишь, что мы искали? Грубер имеет в своем распоряжении сыщиков, полицейских…

— Да, да, вроде бы все так, но зачем ему это? Откуда он знал, что лежит в чемодане? Человек, получивший чемодан, описал его содержимое.

— Вот это нам и предстоит выяснить.

— Нелепое положение. Мне нелегко будет объяснить, на­чальству, как все это получилось.

Несколько мгновений они сидели молча, глядя на сколь­зившие впереди машины лучи фар.

— Грубер был знаком с твоей женой? — спросил Шель.

— Да. Он когда-то пытался за ней ухаживать. Я сказал ему пару теплых слов, он извинился, на том и покончили.

— Гм… Скажи, Пол, а не кажется ли тебе странным, что инспектора заинтересовало такое пустячное дело, как исчезновение чемодана из камеры хранения? Я полагал, что он пришлет кого-нибудь из сыщиков.

— Странным? Ты не знаешь Грубера. Он необычайно честолюбив и старается усердием компенсировать некоторые недостатки в… — Джонсон покосился в сторону водителя.— Надеюсь, ты понимаешь? И наконец, об этом попросил его я… В чиновничьей иерархии положение, которое я занимаю в про­куратуре, выше, чем его. Однако после того, что ты рассказал, меня тоже начинают интересовать его истинные побуждения.

— Номер тридцать четыре? — переспросил шофер, притор­маживая.— Тот же самый дом, где мы только что были.

— Да, сколько с нас? — ответил Джонсон, доставая бумажник.

Шель вышел из машины. Черный «опель» стоял еще на обочине. Когда такси отъехало, друзья отворили калитку, ведущую в сад, и оказались перед низким строением из не­обожженного кирпича. Через газон вела дорожка, выложен­ная светлым плоским камнем. Во всех окнах, кроме одного с левой стороны, было темно.

— Попытаемся войти через заднюю дверь,— шепнул Джонсон.— Я бы предпочел, чтобы ему не хватило времени приготовиться к встрече с нами.

Они бесшумно обогнули дом и остановились на маленьком дворике. Джонсон потянул дверную ручку.

— Открыто, заходи.

Перед ними был темный коридор. В доме царила тишина. Из какой-то щели выбивалась узкая полоска света. Тихонько, на цыпочках, они подкрались к двери, и Джонсон рывком распахнул ее.

Кэрол широко раскрыла глаза при виде незваных гостей; она вскочила с тахты, силясь закричать, но не смогла произ­нести ни звука. Грубер побледнел, появившееся в первый мо­мент выражение гнева и удивления у него на лице быстро сменилось замешательством и страхом. Он пригладил растре­панные волосы и сделал движение, будто хотел подняться, но так и не встал.

Напряженную тишину нарушил крик Джонсона:

— Ах ты, развратный негодяй!

Грубер не отвечал. Он сидел, низко опустив голову, и был очень похож на нашкодившего школьника, застигнутого на месте преступления. Кэрол нервно кусала губы. Шель почувствовал тоже нечто вроде жалости. «Бедняга Кэрол! — подумал он.— В веселенькую же историю ты впуталась».

Джонсон не двигался с места. Тягостное молчание станови­лось просто невыносимым. Наконец Грубер превозмог испуг и хрипло спросил:

— Что вам надо?

Кэрол взглянула на Шеля так, словно только что его заметила. Журналисту стало не по себе, но он не отвел глаз.

— Двуличная тварь! — громко произнес Джонсон и сде­лал шаг вперед.

Грубер выпрямился. Он чувствовал, что должен каким-то образом защищать свое достоинство.

— Не стоит волноваться,— неуверенно моргая, начал он.— Давайте лучше поговорим спокойно.

— Заткнись! — рявкнул американец, подходя еще ближе. Ноздри инспектора раздулись, мускулы на широком лице задрожали, глаза сузились.

— Как вы смеете…

Джонсон замахнулся. Резкий удар прервал дальнейшие объяснения. Немец покачнулся, его лицо залила густая краска. Он сжал кулаки, пытаясь сдержать волнение, и бро­сил быстрый взгляд на неподвижного Шеля.

— Джонсон! — сдавленным от ярости голосом произнес он. — Ты ведешь себя, как скотина. Скажи, что тебе нужно, и убирайся отсюда.

— А ее я могу забрать или она уже стала твоей собствен­ностью? — Джонсон большим пальцем указал на Кэрол.

— Кэрол сама распорядится своей судьбой.

— Неужели? А сколько ты ей заплатил за ночь? Видно, немало, если судить по твоей гнусной физиономии!

— Пол! — резко поднялась со своего места Кэрол.— Разве я спрашиваю, сколько ты платишь за визит к своей секре­тарше? У тебя не может быть ко мне никаких претензий…

— Эту чепуху, конечно, он тебе нагородил? От такого негодяя ничего другого и не следовало ожидать!

— Скажешь, неправда? — вызывающе спросила Кэрол.

— Это не имеет значения.

— Джонсон! — вмешался инспектор. — Повторяю тебе последний раз: выкладывай, зачем пришел, а потом уби­райся.

Американец взглянул на него.

— Я тебя предупреждал, Грубер: руки прочь от Кэрол! — процедил он сквозь зубы.— В тот раз ты признал свою ошибку… А сейчас у меня только одно желание: плюнуть тебе в лицо!

— Вон отсюда! Немедленно! — взорвался Грубер.— Уби­райтесь!

Шель заметил, что Джонсон отвел назад руку. «Сейчас он его ударит…» — подумал он. Кэрол неуверенно отступила назад.

Удар был нанесен молниеносно. Грубер охнул и скорчился, но тут же овладел собой и, обхватив американца обеими ру­ками, попытался перегнуть его назад. Не сумев вырваться из тесных объятий, Джонсон ударил инспектора ногой. Про­тивники в остервенении сцепились друг с другом и с грохотом повалились на пол. Грубер ослабил хватку, но лишь для того, чтобы схватить американца за горло, а тот запустил пятерню в волосы немца и яростно принялся колотить его головой об пол.

— Сделайте что-нибудь! — умоляла Шеля перепуганная Кэрол.— Они же убьют друг друга!

— Нет уж! — ответил Шель.— Это их личное дело…

Грубер протяжно взвыл. Шель и Кэрол повернулись к катающимся по полу мужчинам. Джонсон надавливал боль­шими пальцами немцу на глаза и, тяжело дыша, пытался стать коленом ему на грудь. Грубер вслепую молотил кула­ками куда попало. В какой-то момент ему удалось согнуть ноги в коленях и изо всех сил оттолкнуть противника назад. Джонсон покатился по полу, с шумом переворачивая стол и стоявший за ним стул, но сразу же вскочил на ноги. Из глу­бокой раны на подбородке текла кровь, воротник рубашки был разорван, лицо искажено. Когда Грубер, сопя, встал, он одним прыжком подскочил к нему и кулаком нанес силь­ный удар в одутловатое лицо. Немец взвыл от боли и, прижав ладонь ко рту, тяжело упал на спину.

Кэрол вонзила ногти в ладонь Шеля. Джонсон склонился над Грубером и, не сводя с него глаз, следил за каждым дви­жением. Немец приподнялся на локтях, блуждающим взором огляделся вокруг и без чувств повалился на пол.

Американец отвернулся и исподлобья поглядел на всхли­пывающую жену.

— Перестань,— спокойно сказал он.

Подняв одной рукой перевернутый стол, он уселся за него, с трудом переводя дыхание.

— Мерзавец! — уже беззлобно проворчал он.— Думал, что так ему все и сойдет с рук.

Шель подошел к Груберу, взял его под мышки и поволок на тахту. Потом обратился к Кэрол:

— Займитесь, пожалуйста, инспектором, нужно привести его в чувство.

Молодая женщина послушно поднялась и, держась неесте­ственно прямо, вышла из комнаты. Вскоре она вернулась с та­зом и полотенцем. Шель зажег две сигареты и сунул одну в рот американцу. Джонсон жадно затянулся.

— Открой окно, Ян,— сказал он.— Надо проветрить эту конюшню.

Шель отодвинул занавеску и приоткрыл ставню. С улицы повеяло приятной прохладой.

Кэрол намочила полотенце и положила компресс на голову Груберу. На столике возле тахты стояли бутылка и две рюмки. Шель налил вино.

— Выпей.

— Брр! — передернул плечами Джонсон, отодвигая пустую рюмку.— Ну, что будем делать дальше, Ян?

— Ерунда! Обойдемся без него. Пойдем осмотрим квар­тиру. Если этот чемодан или бумаги действительно у него, мы их отыщем.— Шель с трудом поднялся, подошел к откры­тому окну и глубоко вздохнул.

— Давай! — сказал он, осматриваясь.— Начнем с этой комнаты.

— В доме нет ничего,— заявил Джонсон после двадцати минут бесплодных поисков.

— Он мог спрятать бумаги где-нибудь снаружи, хотя вряд ли… Он собирался покинуть Гроссвизен… — Шель поглядел в сторону тахты.

Грубер дышал спокойней, глаза у него были закрыты. Кэрол меняла компресс.

— Надо еще заглянуть в машину,— без особой уверен­ности сказал Шель.— Если мы и там ничего не найдем, при­дется подождать, пока он придет в себя. Ключи, наверное, у него при себе. Он подошел к немцу и, бегло осмотрев его карманы, потряс связкой ключей.— Есть!

Друзья вышли в сад, а оттуда на шоссе. В машине лежали только плед и несколько журналов. Шель открыл багажник. Было слишком темно, чтобы что-нибудь разглядеть, поэтому он засунул туда руку и сразу же наткнулся на неровную фиб­ровую поверхность, а потом нащупал ручку.

— Есть там что-нибудь? — спросил Джонсон. В ответ Шель вынул чемодан.

— Есть! — радостно шепнул он.— На сей раз ключик к ре­шению загадки у нас в руках.

Захватив небольшой потрепанный чемодан с собой, они вернулись в комнату. Кэрол, усевшись в кресло, следила за ними с нескрываемым любопытством. Она чувствовала, что приближается переломный момент в ее жизни, хотя и не зна­ла, насколько благоприятным окажется для нее исход.

Шель открыл чемодан. Он был набит самыми обычными серыми картонными папками, уложенными в две ровные стоп­ки. Шель вынул верхнюю и с нетерпением развязал тесемки.

«Experimente und Forschungen zur Feststellung des Wesens und der Ursache der Angst»[25],— с удивлением прочитал он заголовок на первом листе.

«Drohung als Stimulus der Angst und die Konsequenzen»[26].

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил он сидящего ря­дом Джонсона.

— Пока не очень.

В течение следующих двадцати минут Шелем овладело та­кое ощущение, будто он погружается в нереальный мир, засе­ленный чудовищными порождениями больного воображения. Об ужасных, невероятных преступлениях рассказывалось человеческими словами, тщательно составленными и акку­ратно записанными фразами. С растущим ужасом он пробегал глазами текст бумаг. Порой торопливо прочитанные формулировки были ему непонятны, он не вдумывался в смысл слож­ных диаграмм и многочисленных статистических данных, то и дело терялся в массе непонятных определений, выводов и сложных диагностических описаний.

«Органические состояния страха, вызванные адренали­ном,— читал он.— Подопытный объект: женщина славянской расы, 26 лет, физическое состояние удовлетворительное».

Затем следовало перечисление периодически увеличивае­мых доз и наблюдаемых эффектов.

«Учащенный пульс, понижение температуры рук и ног, дро­жание конечностей… Объект взволнован и возбужден».

Еще целый ряд экспериментов, сдержанные комментарии.

«Попытки вызывать испуг неправдоподобной угрозой… Ре­зультаты отрицательные… Отсутствие реакции. Опыты, осно­ванные на реальной угрозе, например страх перед смертель­ной инфекцией… Результаты положительные. Исследования в ходе проводимых процедур показывают: сердечные спазмы, высокое кровяное давление, учащенное, спазматическое дыхание…»

Далее:

«Детальное описание реакции индивида после зачтения смертного приговора. Давление, пульс, дыхание… Исполнение приговора переносят на следующий день — изменение физи­ческих реакций. Выводы… Смертный приговор подтвержден… Реакция… Угроза… испуг… страдание — реакция.

Опыты по определению градаций испуга, вызванного усло­виями, которые объект привык связывать с физической болью… Выводы. Для появления признаков ужаса достаточно создать обстоятельства, сопутствующие ситуации, вызываю­щей особенно страшные последствия… Непосредственная уг­роза нанесения увечий. Импульсивное желание убежать… Ис­следование реакции объекта, лишенного свободы движения в то время, когда ему причиняют боль, в отличие от реакции человека, который в аналогичной ситуации имеет возмож­ность защищаться».

«Постепенное усиление испуга может вызвать своего рода помешательство. Провести более подробные исследования в этой области»,— гласила одна из многочиспенных заметок на полях.

«Эксперимент «Соленая вода», проведенный совместно с доктором Р. Группа лиц лишена пищи и получает только соленую воду… Описание физического состояния, анализы мо­чи и крови проделаны доктором Р. Заметки об изменениях эмоционального состояния…»

У Шеля на лбу выступили крупные капли пота, день за днем: боль, страх, боль… Слова и цифры начали путаться, утрачивать смысл. Импульсы… Возбуждающие средства… Реф­лексы… Вскрытие… Объекты… Реакции… От исписанных лист­ков веяло страданием, увечьями, смертью. На последней странице каждого «эксперимента» стояла печать концлагеря Вольфсбрук и подпись врача: д-р Бруно Шурике. Шель ото­двинул папку и вытер лицо платком. Потом взглянул на по­груженного в чтение Джонсона.

— Какой кошмар! Я вернулся в прошлое, — медленно проговорил он. — Я забыл, где нахожусь, я снова стоял на перекличках, слышал крики капо, дрожал от слабости и от голода… Это, — он указал на чемодан, — чудовищно!

— А ведь убирая барак доктора Шурике, я не раз видел кресла с зажимами для головы, рук и ног, — вспоминал Джонсон. — Мне попадались на глаза разные предметы и инструменты, о назначении которых я понятия не имел. Впрочем, тогда я и не задумывался, для чего они служат. У меня хватало других забот.

Шель молча кивнул.

— Теперь все стало совершенно понятно, — продолжал американец. — Перед нами плоды опытов господина докто­ра, опытов, в ходе которых — что заверено собственноруч­ной его подписью — Шурике лишил жизни по крайней мере несколько десятков людей. — Он начал приводить в порядок папки и складывать их обратно в чемодан.

— Ты прав, Пол! Я начинаю понимать, что произошло. Этот чемодан находился среди багажа, который мы привез­ли из лагеря в особняк крейслейтера. Доктор Шурике не хо­тел уничтожать материал, представляющий для него большую ценность. Трудно сказать, каким образом все это попало в руки Леона, быть может, он вытащнл чемодан из-под развалин, однако ясно одно: став обладателем этих бумаг, он почувствовал себя в опасности.

— Новая теория! — воскликнул Джонсон. — Он ведь мог обратиться ко мне.

— Очевидно, он был напуган и не знал, что делать. Без сомнения, бедняга страдал манией преследования и всюду видел врагов. Впрочем, я не могу отказать ему в определен­ной трезвости суждений. Грубер, представитель власти, знал о существовании чемодана и при первом же удобном случае, вместо того чтобы заняться дальнейшим расследованием, присвоил его себе. Однако существует кто-то, кому этот че­модан гораздо нужнее, чем инспектору. Я еще не понял при­чин смерти Леона. Предчувствуя приближение опасности, он доверил свою тайну Лютце, человеку, которого считал своим другом. Кто из них придумал спрятать чемодан в камере хранения, мы, видимо, узнаем потом. Я не думаю, чтобы не­счастье с Лютце произошло случайно. Возможно, его только хотели напугать, что, впрочем, превосходно удалось. Меня интересует роль Грубера…

Джонсон посмотрел в сторону.

— Можешь спросить его самого, — сказал он.

Немец наблюдал за ними, прищурив подпухшие веки. Увидев стоящий на столе чемодан и услышав слова Шеля, он догадался, что произошло.

Шель поглядел на Кэрол. Она стояла у открытого окна к ним спиной. Непохоже было, чтобы она прислушивалась к разговору.

Джонсон придвинул стул к тахте.

— Выкладывай, Грубер, все, что ты знаешь об этом че­модане, — приказал он.

Немец облизнул распухшие губы.

— Чемодан у вас в руках, — хрипло буркнул он. — Нет смысла создавать новые проблемы.

— Дело слишком сложно, чтобы бросить его на произвол судьбы, — вмешался Шель. — У нас с Джонсоном есть мас­са вопросов, на которые мы должны получить ответы.

Грубер скривился.

— Я пока продолжаю оставаться инспектором полиции и следствие буду вести так, как найду нужным, — сказал он, пытаясь придать словам надлежащую весомость.

— Чепуха! — Джонсон поднялся со стула. — Наглое по­ведение с Кэрол и со мной — дело частное, но попытка при­своить чемодан — это преступление, совершенное инспекто­ром полиции. Расследованием займется прокуратура. Ваши часы в роли инспектора полиции сочтены, за это уж я ру­чаюсь!

Грубер беспокойно зашевелился.

— Давайте попробуем договориться. Ведь каждый человек может совершить ошибку. Ничего же непоправимого не произошло.

Шель заметил, что Кэрол медленно оборачивается. Он по­чувствовал отвращение к немцу.

Джонсон на минуту задумался.

— Грубер, что вам известно о Леоне Траубе? — спросил он. Тот потер заплывший глаз.

— Пять дней назад он перекинул через оконную раму ве­ревку, сунул голову в петлю и спрыгнул с подоконника. Док­тор подтвердил, что смерть наступила в результате удушения.

— Это нам известно и без вас. Однако мой друг Шель утверждает, что самоубийству Траубе сопутствовали весьма подозрительные обстоятельства.

— Но ведь факты настолько… настолько очевидны! — Удивление Грубера казалось искренним. — Земмингер до­прашивал хозяйку, фрау Гекль, я читал отчеты по этому делу. Самоубийца был неизлечимо болен. Я не вижу…

— Хорошо, оставим Траубе. Что случилось с Лютце?

— Он попал под машину и лежит в больнице. Земмингер разговаривал с ним утром. Нет никаких сомнений в том, что это было обыкновенное уличное происшествие.

— Он сам попал под машину? — недоверчиво переспро­сил Шель.

— Нам больше ничего не известно.

— Видишь, Ян? — сказал Джонсон. — Я предлагаю отло­жить беседу до завтра. Так мы ничего от него не добьемся. Мой начальник, прокурор, умеет вести допросы получше нас. Впрочем, — добавил он, указав подбородком на лежащего, — не исключено, что он говорит правду.

— Каким образом чемодан попал к вам? — спросил Шель, не обращая внимания на слова друга.

Грубер возмутился.

— С какой стати этот полячишка задает мне вопросы? — с яростью спросил он.

Джонсон сделал шаг вперед и сжал кулаки.

— Говори!

Презрительная гримаса искривила губы немца.

— Я приказал забрать его с вокзала, — нехотя признал­ся он.

— Кому приказали? — настаивал Шель.

— Одному из моих людей.

— Откуда он знал, что находится в чемодане?

— Я ему сказал.

— А вы откуда знали? — Шель тоже встал и склонился над Грубером.

— Мне сказали.

— Кто? Кто же, черт возьми?

— Не знаю. — Немец беспомощно пожал плечами, но, поглядев на мрачные, недоверчивые лица, торопливо доба­вил: — В самом деле не знаю. Сегодня утром у меня прои­зошел странный разговор по телефону. Кто-то спросил, не хочу ли я заработать тысячу марок. Я подумал, что меня разыгрывают, и хотел уже повесить трубку, как этот чело­век сказал: «Спросите, пожалуйста, у дежурного, не получе­но ли на ваше имя письмо. Если да, откройте конверт, и вы найдете внутри двести пятьдесят марок». Это меня заинтриговало, и я решил проверить. Действительно, в проходной бы­ло оставлено письмо, а в нем — двести пятьдесят марок. Я взял трубку и подтвердил, что деньги у меня. В ответ не­знакомец сказал: «Я заинтересован в том, чтобы уладить од­но дело, чрезвычайно важное для меня лично. Не смогли бы вы мне помочь?» Я ответил, что это зависит от предложе­ния. «Отлично, — сказал он. — У некоего Лютце есть чемо­дан со старой научной документацией. Чемодан ему не при­надлежит; он завладел им хитростью. Мне бы хотелось, что­бы вы каким-нибудь образом отняли у него чемодан и спрятали, пока я за ним не пришлю». Немного поразмыслив, я согласился, и тогда незнакомец бегло описал чемодан и его содержимое. «В двадцати четырех серых папках, — сказал он, — лежат документы, отражающие ход научных исследо­ваний в области психофизиологии. Как только они окажутся у меня в руках, вы получите остальные семьсот пятьдесят марок», — Грубер вытер рукой рот.

— И что же было дальше? — спросил Шель.

— Через несколько минут после этого разговора один из моих людей сообщил мне, что разыскиваемый чемодан на­ходится в камере хранения на вокзале. Я приказал забрать его оттуда. В это время мне позвонили из прокуратуры. Я по­нял, что должен изловчиться и оставить чемодан у себя, а затем получить обещанные деньги, и разыграл небольшую комедию… Вот и все.

Шель молча смотрел на инспектора. Насколько можно ве­рить этим признаниям? Неожиданная красноречивость нем­ца настораживала. Вначале из него приходилось вытаскивать каждое слово, а тут он без запинки выложил целую историю, причем без всякого нажима с их стороны. Рассказ мог бы показаться логичным, не будь в нем стольких неточностей. Тем не менее трудно было найти какую-нибудь зацепку и до­казать противоречивость его слов — для этого им слишком мало было известно. Но все же они узнали чрезвычайно важ­ную вещь: подтвердилось предположение о существовании лица, очень заинтересованного в получении лежащих перед ними бумаг.

Журналист внимательно изучал Грубера. Почему он не отдал документы? Почему хотел уехать из Гроссвизена? Шель восстановил в памяти разговор, подслушанный в «Крас­ной шапочке».

— Что ты обо всем этом думаешь, Пол?

— Вы осмотрели содержимое чемодана? — спросил Гру­бера американец.

— Я только проверил, лежат ли внутри папки, о кото­рых шла речь, но не заглядывал в них. Да я и не разбираюсь в этих делах…

— Спроси его, Пол, почему он собирался уехать, — вме­шался Шель.

Грубер сел на тахте.

— Это еще что за выдумка? — спросил он.

— Кэрол придется подтвердить мои слова…

Джонсон повернулся к жене. Кэрол смотрела на Шеля.

— Я не понимаю, о чем вы говорите и откуда у вас та­кие сведения, — медленно произнесла она.

— Понятно, — буркнул Шель. Он видел, что Кэрол пы­тается избежать дальнейших осложнений. За это ее трудно было осуждать. Чувствуя на себе вопросительный взгляд Джонсона, он сказал: — Не стоит над этим задумываться, нам предстоит решить более важные проблемы. Каким спо­собом и когда это таинственное лицо собиралось с вами свя­заться? — обратился он к Груберу.

— Я ведь уже говорил: он хотел, чтобы я оставил чемо­дан у себя, пока он кого-нибудь не пришлет.

— Да, но он никого не прислал?

— Не знаю, меня не было в участке.

— Почему?

— У меня были другие планы.

— Какие? — допытывался Шель.

Грубер сжал губы. Журналист вопросительно посмотрел на Джонсона. Тот поднялся:

— Оставь его, Ян. Поехали ко мне домой, там поговорим спокойно.

— Боюсь, нам не удастся поймать такси в этом районе.

— О, я уверен, что господин инспектор предложит нам воспользоваться его автомобилем. Ключи, кажется, у тебя? — И, не дожидаясь ответа, он поднял чемодан. — Пошли! А ты, Кэрол?

Проходя мимо тахты, молодая женщина старалась избе­жать взгляда Грубера. Выходивший последним Шель не су­мел удержать вертевшейся на языке злорадной фразы:

— Спокойной ночи, господин инспектор, приятных сно­видений!

Закрывая за собой дверь, он услышал грубое ругательст­во и усмехнулся. Таинственный противник постепенно теряет контроль над своими марионетками. Ниточки, за которые он до сих пор так ловко дергал, все больше и больше запутыва­ются.

Беспокойная

ночь

Джонсон приготовил бутерброды и сварил кофе. Кэрол ушла, сославшись на головную боль.

— Не знаю, стоит ли продолжать чтение этих чудовищ­ных отчетов, — сказал Джонсон, наливая кофе. — Посколь­ку мы уже знаем, что это результаты зверских опытов докто­ра Шурике, следует обсудить дальнейшие шаги.

— Шурике! Вот единственный человек, который может быть по-настоящему заинтересован в этих бумагах. Но ведь он, кажется, в Барселоне? — спросил Шель.

— Да, сразу же после капитуляции он удрал из Германии в Испанию и до сих пор живет там. — Джонсон пододвинул Шелю тарелку, приглашая его приступить к ужину.

Внезапно у Шеля мелькнула какая-то неопределенная мысль. Где-то в подсознании вертелась незначительная де­таль, к сожалению слишком ничтожная, чтобы за нее можно было ухватиться. Он напряг всю свою волю в надежде, что сможет с помощью этого неуловимого звена связать уже уста­новленные факты, однако на ум приходили только сменяю­щиеся с молниеносной быстротой и без всякой логической свя­зи обрывки мыслей.

Джонсон отставил чашку.

— Я завтра захвачу чемодан с собой и обо всем рас­скажу прокурору. Тогда мы и решим, как поступить с Гру­бером.

— Леон писал в своем письме: «Если о моем открытии узнают, меня не оставят в живых…» — сказал Шель. — И кто-то действительно узнал о его открытии.

— Стоит ли к этому возвращаться? Завтра нашим делом займутся специалисты.

— Леон также писал: «Я никому не могу доверять», — продолжал журналист. — Теории относительно его невменя­емости в свете последних событий утратили многое из своей первоначальной значимости. Доктор Менке… — прервал он себя на полуслове. Тревожная мысль снова мелькнула у него в голове.

— Не думаю, чтобы Менке принимал во всем этом участие.

— Нет… Если сделать из последних событий логические выводы, нетрудно заметить, что многочисленные предпосылки приводят к одному заключению.

— А именно?

Шель не ответил. Он пока еще в страшном напряжении пытался связать между собой оборванные концы нитей.

— Есть! — вдруг с воодушевлением воскликнул он, вы­прямляясь. — Давай-ка откроем еще разок чемодан. Мне хо­чется кое-что проверить, удостовериться…

— Это еще что за новости?

— Заметки на полях! Тот же самый почерк… Я хочу срав­нить характерные особенности…

— С чем сравнить? — спросил Джонсон, раскрывая чемодан.

Шель вынул из бумажника рецепты, которые он забрал из комнаты Леона, потом развязал тесемки верхней папки. Перелистав несколько страниц и обнаружив на одной из них сделанные от руки пометки, он положил рядом рецепты и стал сравнивать форму, наклон и характер соединения букв. Ре­цепты, правда, были написаны по-латыни, но отличались од­ной особенностью, характерной для готического шрифта, некоторые буквы заканчивались острыми углами. Сходство было несомненным. Окончания «ке» в подписях, хоть фами­лии и были разными, ничем друг от друга не отличались.

— Ну погляди же, сравни! Это рецепты доктора Менке, которые я нашел у Леона в комнате. Тот же самый почерк! — Шель вскочил, новое открытие страшно его взволновало. — Менке и Шурике — одно и то же лицо!

Джонсон покачал головой.

— Что-то не верится! Менке живет здесь уже много лет. Однако почерк действительно похож.

— Но ты же видел его в лагере, Пол! Ты должен помнить, как он выглядел, как держался.

— Я как раз пытаюсь восстановить в памяти облик докто­ра Шурике. К сожалению, я мало знал его, да и видел-то все­го несколько раз. Это был среднего возраста широкоплечий брюнет, усов и бороды у него, конечно, не было. Все-таки с полной уверенностью я не могу сказать, что речь идет об од­ном и том же человеке. — Внезапно он повернул голову, к че­му-то прислушиваясь.

— Что случилось? — шепнул Шель.

— Какой-то шорох за окном, — тоже шепотом ответил Джонсон.

Оба напрягли слух. Из открытого окна одного из сосед­них домов доносились приглушенные звуки музыки, отдален­ный смех и голоса; время от времени проезжала машина, но поблизости царила тишина.

— Э-э, тебе, наверно, послышалось, — нетерпеливо сказал журналист, однако его беспокойство не улеглось.

— Пожалуй, ты прав.

— Ну, так что же дальше?

— Необходимо сообщить в полицию.

— Давай сначала установим, какое отношение имел Менке к смерти Леона, — сказал Шель, положив руку на картон­ную папку.

— Насколько я помню, он в то время был в Гамбурге на съезде психиатров. Моя секретарша что-то говорила об этом. Я могу проверить.

— Гм. Знаешь, я думал, что после того, как чемодан ока­жется у нас в руках, мы получим ответы на все загадки… — Шель начал пальцем чертить на столе восьмерки. — Да, ты прав, полиция должна немедленно заняться доктором. В про­тивном случае…

— Пст! — прервал его американец, прислушиваясь. — В саду кто-то есть. Я слышал шелест за окном. Оставайся здесь и делай вид, будто продолжаешь со мной разговари­вать, а я тихонько выйду наружу.

Он на цыпочках подошел к двери и беззвучно отворил ее.

— Грубер сказал нам неправду, — начал Шель, обраща­ясь к пустой комнате и стараясь придать словам обыденное звучание. — Однако я не думаю, чтобы он был вдохновителем либо главным действующим лицом… Ведь он хотел уехать из Гроссвизена, бросить работу… По всей вероятности, инспек­тор рассчитывал на щедрое вознаграждение. Он, видимо, со­бирался шантажировать доктора, для которого возможность получить эти документы была вопросом жизни или…

В этот момент до него донесся шум драки и приглушен­ный крик:

— Ян! Ян!

Не медля ни секунды, Шель выскочил в коридор, а оттуда в сад. Было темно. С обеих сторон чернели кусты. Справа за­маячила неясная тень. Шель напряг зрение, но вдруг все вок­руг него закружилось. От внезапного тупого удара но макуш­ке внутри черепной коробки словно взорвалась брызжущая во все стороны искрами петарда. Беспомощно взмахнув рука­ми, он упал на землю.

Влажная прохлада компресса немного уменьшила разди­рающую голову боль. Шель постепенно приходил в себя. Он приоткрыл глаза, едва различая неясные очертания предме­тов. Область, доступная его мышлению, то сужалась, то рас­ширялась синхронно с ритмично пульсирующими толчками в голове. Рояль, книжный шкаф, склонившееся над ним лицо Кэрол… Шелю казалось, что теплые волны подымают его в эту комнату из иного мира, находящегося где-то глубоко внизу.

— Кэрол!

— О, наконец-то! — Женщина присела на краешек тах­ты и погладила его по щеке. — А я уже начала беспокоить­ся. Может быть, стоило вызвать врача, но я не могла решиться…

— Пол! Где Пол?

— Лежит в спальне. Нет-нет, ничего опасного, — предуп­редила она вопрос Шеля. — Зато мне начинает надоедать перевязывать ваши шишки. Вы не могли бы для разнообразия напиться до бесчувствия или сделать еще что-нибудь в этом роде?

Шель попытался улыбнуться, но движение мускулов на лице вызвало новую волну боли.

— Черт побери! — прошипел он.

Кэрол без лишних слов сменила компресс у него на лбу.

— Что случилось? — спросил он.

— Откуда я могу знать? Я оставила вас здесь, приняла полтаблетки люминала и вскоре крепко заснула. Разбудил меня какой-то шум — мне показалось, что хлопнула дверь. Я проснулась и стала прислушиваться, беседуете вы еще или нет. Но в доме было тихо, слишком тихо. Тогда я окончатель­но пришла в себя и вышла посмотреть, что вы делаете. Ком­ната оказалась пустой; вас обоих я нашла в садике. Вы ут­кнулись лицом в землю, вытянув перед собой руки, а Пол упал навзничь, и голова его очутилась на клумбе с астрами. Я приволокла вас домой. Еще не успев прийти в себя, я заме­тила, что во дворе что-то дымится. Я помчалась туда и… — угадайте, что горело?

Догадаться было нетрудно. Шель посмотрел на стол: че­модан исчез!

Кэрол проследила за его взглядом.

— Да, кто-то развел костер из этих ваших документов. Спасти ничего не удалось. Когда я прибежала, догорали последние бумаги, остался один пепел.

Шеля охватила безрассудная ярость. Он поднялся и, не обращая внимания на то, что темная волна порой затуманива­ла сознание, выбежал из комнаты. Порывы ветра развеяли об­горелые клочки бумаги по всему двору. На закопченных камнях чернел обуглившийся чемодан. Журналист в сердцах пнул его ногой.

— Опять невезение! Опять! — хрипел он, испытывая ребя­ческое желание затопать ногами.

На пороге дома появилась Кэрол.

— Стоит ли так волноваться? — спросила она. .

— Стоит ли! Вы же ничего не понимаете! Это были необы­чайно важные бумаги!

— Они уже доставили вам немало хлопот. Быть может, к лучшему, что со всем этим покончено.

— Вы ничего не понимаете! — упрямо повторил Шель, пытаясь сдержать раздражение.

— Согласна. Я многого не понимаю. Например: откуда вы узнали, что я поехала с Грубером?

Не найдя, что ответить, Шель пожал плечами, бросил последний взгляд на почерневшие, искореженные остатки че­модана и вернулся в дом.

— Можно зайти к Полу?

— Конечно, только я не знаю, пришел ли он уже в себя.

Они вошли в спальню. Джонсон, как был в костюме, ле­жал на одной из кроватей. Дышал он тяжело, но ровно и был похож на человека, погруженного в глубокий сон.

— Ничего не поделаешь, — вполголоса произнес Шель.— Вам придется еще некоторое время побыть в роли сестры ми­лосердия.

— А вы куда же?

— Мне нужно уладить одно важное дело. Герой этой исто­рии, вероятно, собирается улизнуть.

— Будете продолжать борьбу с ветряными мельницами? Вы неисправимы! А не лучше ли отдохнуть на удобной тахте и поговорить с Кэрол о делах, которых она не понимает? — усмехнулась она.

Шель взглянул на Джонсона.

— В других условиях я бы это сделал с удовольствием.

— Это отказ?

Кэрол начинала раздражать Шеля. После неприглядной сцены у Грубера она казалась ему значительно менее при­влекательной.

— Прошу вас правильно понять мою решимость, которая, видимо, вас удивляет, — холодно произнес он. — Я охотно составлю вам компанию, как только приведу в порядок кое-какие дела, которые не терпят проволочек.

— Уф! А не могли бы вы записать эту великолепную фра­зу на листке бумаги? Я поразмыслю над ее содержанием и, быть может, даже выучу наизусть.

Шель остался непоколебим.

— Передайте привет Полу и скажите, что я постараюсь выследить дичь. Благодарю вас за гостеприимство и за ком­прессы.

Кэрол проводила его до калитки, выходящей на улицу.

— Спокойной ночи!

— Очень жаль, — ответила она.

Долгая прогулка по спящему городу взбодрила Шеля. Головной боли и мучительной тяжести в теле как не бывало. Он спокойно шел, глубоко вдыхая холодный воздух. Отзвуки шагов будили негромкое эхо, отражавшееся от стен молчали­вых зданий. Шель прикоснулся к больному месту: склеив­шиеся от запекшейся крови волосы прикрывали здоровенную шишку.

Проходя мимо освещенного неоновыми лампами рестора­на, он заглянул внутрь. Разноцветные, на современный лад раскрашенные стены, стойка, ряды бутылок, сверкающая кофеварка. Стеклянные двери не приглушали гула голосов и джазовых синкоп. На высоких табуретах сидело несколько молодых людей в кожаных куртках. «Halbstarke», — вспом­нил он прозвище немецких хулиганов. Большие часы на стене показывали без четверти двенадцать.

На ближайшем перекрестке Шель спросил у полицейского дорогу и вскоре оказался на улице, где жил доктор Менке. Яркие фонари бросали бледный отсвет на серые плиты троту­ара; высоко в синем небе мерцали многочисленные звезды. Кругом царил ничем не нарушаемый покой. Поравнявшись с воротами из кованого железа, Шель окинул взглядом мрач­ный сад и тихий дом с темными окнами.

— Странно! — пробормотал он себе под нос. — Неужели я опоздал?

Шель пересек мостовую и остановился в подворотне одно­го из соседних домов. Повернувшись спиной к ветру, он заку­рил сигарету, прикрывая ладонью огонек, и огляделся. На улице не было ни души. Журналист еще раз восстановил в памяти события минувшего вечера — причудливое сплетение обстоятельств и неожиданных приключений.

Откуда Грубер знал, что чемодан находится на вокзале? Почему инспектор полиции действовал столь неосмотрительно?

Размышления Шеля были прерваны громким звоном ко­локола. Полночь. Над городом в сопровождении многократно­го эха разнесся мерный бой часов. Шель бросил окурок на землю и затоптал его. Обдумывая сложное положение, в котором он оказался, он пришел к выводу, что должен со­общить о столь необычных происшествиях представителю Польского Агентства Печати в Бонне и решил сделать это на следующее же утро.

«Менке-Шурике. Если я не ошибся в своих рассуждениях, — думал он, — эта история станет сенсацией мирового масштаба. Иной раз стоит и рискнуть».

Внезапно Шель заметил, что рядом с ним стоит Гюнтер. На лице немца отражалось злорадное удовлетворение.

— Никак я шпика спугнул, а?

Шель взял себя в руки.

— Что вам надо? — спокойно спросил он.

— А чего ты здесь вынюхиваешь? — Гюнтер вплотную приблизился к журналисту.

— Я хотел… поговорить с доктором, — невольно вырва­лось у Шеля.

Гюнтер скривился, словно надкусил лимон.

— В такой час? Не очень-то подходящее время для визитов.

— Я порезался, необходимо срочно сделать перевязку… — попытался найти мало-мальски вразумительную причину Шель.

Гюнтер расхохотался.

— Так чего ты прячешься по подворотням? А может, ты хотел к нам вломиться? Шпик поганый! Будь на то моя воля, уж я б тебе начистил морду, а потом позвал бы полицейского и отправил в кутузку. Пошли!

Шель, сообразив, что драка и ее последствия сыграют на руку его противникам, пропустил оскорбление мимо ушей.

— Куда?

— Ты же хотел поговорить с доктором?

Они перешли улицу. Гюнтер открыл калитку справа от ворот.

— Вперед шагом марш! — приказал он.

Когда они вошли в холл, Гюнтер проворно обыскал кар­маны журналиста.

— Ну, пушки у тебя нет! — сказал он и подтолкнул его к одной из дверей. — Сюда!

Шель дернул ручку. В комнате, видимо служившей библи­отекой, никого не было. Вдоль высоких стен стояли застеклен­ные, набитые книгами шкафы. Рассеянный свет не давал тени, равномерно освещая всю комнату. Посередине стоял низкий круглый стол, окруженный удобными креслами. Приблизив­шись к полкам, Шель пробежал взглядом по названиям книг: «Психология страха и жестокости», «Физиология нервной си­стемы», «Реакция организма на боль, голод, испуг и гнев», «О природе страха» и тому подобные.

— Вы хотели меня видеть? — спросил, входя, Менке.

Шель обернулся. На докторе был длинный синий домаш­ний халат, в котором он походил на волшебника из детской сказки.

— Хотел ли я — это вопрос особый. Но уж поскольку я сюда попал, мы можем поговорить, если только вас не сму­щает поздний час…

— Мне кажется, для вас это не имеет значения.

— Мне очень неприятно, если я разбудил вас. — Шель незаметно поглядел на ноги доктора: из-под халата выгляды­вали носы войлочных туфель. «Вот хитрюга! Ни о чем не забыл».

— Присаживайтесь, пожалуйста, — указал на одно из кресел Менке и, когда оба уселись, спросил: — Вы, очевидно, опять увлеклись какой-нибудь таинственной историей, от ко­торой кровь стынет в жилах, не так ли? Чем я могу быть полезен?

Шеля поразило самообладание старика. Доктор безусловно принимал активное участие в событиях сегодняшнего ве­чера, в нападении и сожжении опасных документов, а те­перь беседует с ним с таким пренебрежительным видом и напускным спокойствием, будто ни о чем и представления не имеет.

— Когда я был у вас в первый раз, я спрашивал, не упо­минал ли Траубе о каких-то бумагах.

— Да. И я ответил тогда, что Траубе страдал галлюци­нациями.

— Я помню ваш ответ. Однако бумаги, о которых шла речь, не были плодом больного воображения.

— Да что вы! Но какое это отношение имеет ко мне?

— Сегодня я случайно обнаружил чемодан с документа­ми. При этом присутствовал Джонсон.

Менке прищурил глаза. Закинув ногу на ногу и не сводя глаз с журналиста, он сказал:

— Я слушаю вас с возрастающим интересом.

— Вы психиатр?

— Я доктор медицины, психиатрия в некотором роде мое увлечение.

— Найденные нами бумаги должны вас заинтересовать. В них содержатся описание и результаты необычных опытов.

— Вы хотите предложить мне купить этот… материал?

— А вы бы согласились?

— Возможно. Но прежде я должен увидеть товар.

— Вы не спрашиваете имени автора.

— Разве это так важно?

— Для вас — чрезвычайно! Брови доктора поползли вверх, — Для меня? Да объясните же, наконец, все толком — нетерпеливо воскликнул он.

— С удовольствием. Автором попавшего к нам в руки ма­териала является доктор Бруно Шурике.

— Я где-то слышал эту фамилию,— немного подумав, произнес Менке.

— Концлагерь в Вольфсбруке, — подсказал Шель.

Доктор махнул рукой.

— Насколько я понимаю, вы ищете покупателя на ма­териалы, описывающие эксперименты в области психологии, проведенные неким доктором Шурике. Однако я не могу по­нять, почему вы пришли с этим ко мне, да еще к тому же в двенадцать часов ночи.

Шель всем телом подался вперед.

— В комнате покойного Траубе я нашел два рецепта, на­писанных вашей рукой…

— Боже мой! Вы что, пьяны? При чем тут мои рецепты?

— Спокойно, доктор. Мы с Джонсоном убедились, что по­черк на бумагах из концлагеря и на упомянутых рецептах один и тот же, и пришли к выводу, что доктор Менке и воен­ный преступник Шурике — одно лицо.

Собеседники впились друг в друга взглядом, как фехто­вальщики перед схваткой. В комнате воцарилась тревожная тишина. Наконец Менке ленивым движением погладил бе­лую бороду и спокойно произнес:

— Все это вздор! Вы, может быть, скажете еще, что я наклеил фальшивые усы и нос и ношу парик? — повысил он голос.

— Это все, что вы можете сказать?

— О нет. Я не знаю, кто вы на самом деле и зачем сю­да приехали, но, тем не менее, могу дать вам добрый совет: у нас в Германии каждый человек, как правило, занимается своими делами и не сует носа в чужие, которые его не ка­саются.

— Превосходная речь, доктор Менке. А может быть, мне следует называть вас Шурике? Палач Шурике? Убийца Шу­рике?

— Вы пытаетесь вывести меня из равновесия? — злобно рассмеялся доктор. — Не стоит трудиться. Зачем вы вообще ко мне пришли? Почему не обратились в полицию?

— Леон Траубе погиб при загадочных обстоятельствах. Перед смертью он обратился ко мне за помощью. Я приехал слишком поздно, чтобы предотвратить несчастье, но мне хва­тит времени отомстить за него, то есть принять участие в ро­зысках его убийцы. Я уверен, что мой друг не совершал са­моубийства. Полиция, разумеется, будет поставлена в извест­ность.

— У вас нет никаких доказательств в подтверждение ваших басен.

— Я думаю, достаточно будет доказать, что Менке — тот самый пресловутый Людоед из Вольфсбрука.

— Доказать? Но чем? Каким образом?

«Он знает, что бумаги сожжены», — подумал Шель.

— Делом займутся компетентные лица. А уж в свидете­лях недостатка не будет, — уклончиво ответил он.

— Впрочем, у вас же есть эти бумаги, не так ли? — с нескрываемой насмешкой продолжал Менке. — Нельзя ли мне на них взглянуть?

— А зачем? Разве вы забыли свои чудовищные опыты? Например, эксперимент под названием «Соленая вода»?

Шель встал.

— Хватит играть в жмурки. Я испытываю глубокое удов­летворение при мысли о том, что смогу отомстить за страда­ния многих несчастных. И получу огромное удовольствие, когда услышу, что бывший палач Вольфсбрука вздернут на виселицу. В промежутке между вынесением приговора и при­ведением его в исполнение вы сможете заняться изучением всех симптомов страха на собственной персоне. Ха-ха-ха! Ав­тоэксперимент безумного доктора!

— Это вы безумец, — прошептал Менке, впиваясь в Шеля своими бесцветными глазами. — Да! Вы сошли с ума! Вы явились ко мне за советом… в двенадцать часов ночи. Во время беседы вы начали нести околесицу, а потом перешли к оскорблениям и рукоприкладству. Я вынужден вас успо­коить…

Шель попятился.

— Все понятно, — продолжал Менке. — Вы слишком мно­го пережили при коммунистическом режиме… По прибытии в Германию чувство обретенной свободы оказалось настоль­ко сильным, что многолетняя депрессия и подавляемый страх в результате слишком резкой перемены обстановки привели к умственному расстройству. Необходимо вас успокоить. При­дется провести курс лечения…

Шель пытался унять дрожь пальцев. Гипнотизирующий взгляд доктора словно заставлял его подчиниться чужой во­ле; светлые, неестественно огромные зрачки застыли в непод­вижности. Шелю стало ясно, что здесь он больше ничего не добьется. Положение становилось опасным. Он попятился к двери.

— Я не понимаю, в чем вы хотите меня убедить. Прово­лочка ни к чему не приведет. Прокурор Джонсон в курсе дела…

Менке не обращал на его слова ни малейшего внимания.

— Мы должны вас вылечить. Успокойтесь… — повторил он, следуя за отступающим к двери Шелем.

Шель резко повернулся и рванул дверь, ведущую в холл. Но в тот же миг неведомо откуда перед ним появился язви­тельно усмехающийся Гюнтер.

— Куда ты так спешишь? — спросил он, вталкивая жур­налиста обратно в комнату. Сам он вошел вслед за ним и захлопнул дверь.

— Постереги его, Гюнтер, — мягко произнес Менке.

— Я говорил, что у него не все дома, доктор…

— О, легкий приступ, ничего серьезного… Больной полу­чит успокаивающий укол, а потом я решу, что делать дальше.

— Доктор Менке, — громко сказал Шель, с трудом владея собой, — предупреждаю вас, что как польский гражданин…

— Не шуми, гражданин! Посмотри лучше, что у меня в руке, и будь паинькой.

Журналист повернул голову. Помощник доктора помахи­вал толстой резиновой дубинкой. По выражению его лица бы­ло ясно, что он только и ждет удобного случая, чтобы пу­стить ее в ход.

— Постереги его, — повторил Менке и торопливо вышел в дверь, расположенную между шкафами.

— Господин Гюнтер, — попытался использовать силу убеждения Шель, — доктор — военный преступник. Он был врачом в концлагере. Убивал людей. У меня есть доказатель­ства…

— А ну-ка, прекрати болтовню, гражданин! — Дубинка стремительно завертелась в воздухе. — У меня есть опыт в обращении с буйнопомешанными, доказать тебе?

Прошло несколько секунд. Шель неподвижно стоял на месте, кусая губы. Вскоре возвратился Менке с маленькой металлической коробочкой в руке, которую он поставил на стол.

— Заверни ему рукав, Гюнтер.

— Вы этого не сделаете! По какому праву?..

Двое мужчин приблизились к нему с обеих сторон. Два быстрых сильных удара дубинкой по бицепсам парализовали руки. Прежде чем журналист успел понять, что происходит, ему привычным движением засучили рукава пиджака и ру­башки, обнажив руку немного выше локтя. Гюнтер, зайдя сзади, крепко обхватил его, совершенно лишив возможности двигаться. Доктор Менке отломил кончик ампулы. Пополз назад поршень шприца.

Шель отчаянным усилием напряг мускулы. Но игла вонзилась ему в руку. Он оцепенел, понимая, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Большой палец нажимал на пор­шень, вводя прозрачную жидкость под кожу…

Тишину нарушило приглушенное дребезжание звонка. Доктор, нахмурив брови, вытащил иглу.

Снова настойчиво прозвенел звонок.

— Посмотри, кто там, Гюнтер.

Шель почувствовал, как все тело охватывает страшная слабость. Ноги одеревенели, сознание помутилось. Он попы­тался сосредоточить взгляд на каком-нибудь одном предме­те и уставился на картину в темной раме, где над вершинами гор нависли облака. Но перед глазами все поплыло, колени задрожали, он пошатнулся. Менке подхватил его и дотащил до ближайшего кресла. Собрав всю свою волю, Шель ста­рался не потерять сознание. «Может, Людоед не успел?..» Мысль оборвалась, новая волна бессилия затуманила созна­ние. Он услышал топот нескольких пар ног, громкие, взвол­нованные голоса, однако не сумел поднять головы, ставшей такой тяжелой, словно в ней было несколько тонн весу.

— Потребовали… немедленно… впустить…

— Ничего не поделаешь…

Остальные слова слились в непонятное жужжание. По­том раздался другой голос.

— Он пришел…

Прикосновение ладони. «Кэрол», — выплыло из каких-то закоулков мозга.

— …сделали?

Шель слышал обрывки фраз, но не понимал их смысла. Спокойный, убеждающий голос доктора. Долгие минуты пол­нейшей пустоты. Снова торопливые шаги. Громкий разговор. В висках шумел бурный водопад. Хлопанье двери прозвучало, как взрыв. На мгновенье к Шелю вернулось сознание.

— Что это значит, Менке? Ему был знаком этот голос!

— …приступ… укол…

— Кэрол… сию минуту!

Потом назойливый туман опять окутал его и лишил спо­собности понимать смысл происходящего. Отчаянно напря­гая всю свою волю, Шель пытался справиться с ужасным бессилием, охватившим его.

— Ян! Ты слышишь меня, Ян?

Он силился поднять голову. Сквозь щелки между веками, как через грязные стекла, он увидел несколько фигур, но не смог их различить. Разговор велся в повышенных тонах. До него доносились обрывки рассуждений Менке и громкие сердитые ответы Джонсона. Кэрол стояла рядом с ним. Шель чувствовал на своем плече мягкое прикосновение ее руки. Она о чем-то спрашивала. Он слегка кивнул головой, хотя и не понял, что ей нужно. Вскоре шум голосов отдалился и замер. Несколько секунд царила полная тишина.

Внезапно где-то неподалеку приглушенно прозвучал выст­рел. Потом второй, третий. Пытаясь встать, Шель оперся рукой о стол, встряхнул головой, стараясь сбросить оцепе­нение, сделал несколько неуверенных шагов. Но у него сразу же подкосились ноги, и он бессильно опустился на пол. Тя­жело дыша, он так и остался лежать под дверью.

Сколько времени длился обморок, Шель не знал. Когда его подняли и влили в рот какую-то едкую жидкость, густой туман, окутывающий мозг, немного поредел. Он открыл гла­за. Джонсон поддерживал его сбоку, а прямо перед ним на коленях стояла Кэрол с бутылкой в одной руке и рюмкой в другой.

— Еще одну! — воскликнула она, наполняя рюмку.

Крепкий напиток подействовал отрезвляюще. С помощью Джонсона Шель встал.

— Дай сигарету, Пол, — прошептал он. Усевшись в крес­ло и затянувшись, он попытался собрать разбегающиеся мыс­ли. Действие наркотика постепенно ослабевало. — Уф, при­ключение было не из приятных!

— Как ты себя чувствуешь?

— Трудно сказать — вместо головы у меня на плечах какая-то молотилка. Что случилось?

— Уже все в порядке.

— Менке?

Джонсон поморщился.

— О нем можешь не беспокоиться.

— В самом деле, перестань о нем думать. Как ты себя чувствуешь? — спросила Кэрол, усаживаясь напротив.

— Так, словно меня несколько раз пропустили через мясо­рубку. Но худшее позади, вы пришли вовремя.

— Когда Кэрол привела меня в чувство и передала твои слова, я понял, что ты отправился к старику Менке, и помчал­ся следом. Кэрол попросилась со мной. Она любит сенсации. Остальное ты, наверное, слышал?

— Да нет, я мало что слышал. Я же был почти без соз­нания. Мне показалось, что кто-то стрелял, но это могла быть толькo галлюцинация.

— Нет, ты не ослышался.

С улицы донесся шум мотора. Кэрол встала и отошла в сторону.

— Ну, расскажи же, наконец, что произошло? Где Менке? Удрал?

— Менке нет в живых.

— Что?!

— Мы вышли в сад. Там на меня неожиданно набросился Гюнтер; защищаясь, я выстрелил…

В холле раздался звонок.

— Это полиция. Я им позвонил, — сказал Джонсон, направляясь к двери.

— Что вы обо всем этом думаете? — спросила Кэрол, когда они остались одни в комнате.

Шель с удивлением поднял голову.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Вы считаете, что дело закончено?

— Не знаю. Мне трудно собраться с мыслями. За послед­ние часы произошли важные события. Пока многое еще весь­ма неясно.

— Доктор Менке и был пресловутый Шурике?

— Без сомнения.

— Вы собираетесь еще что-нибудь предпринимать? Или дело уже кончено?

— Пока я в этом не совсем уверен.

Кэрол как-то странно поглядела на него, но ничего не сказала.

В комнату вошел Джонсон в сопровождении высокого че­ловека в сером костюме. У вновь прибывшего были рыжие волосы, пухлый подвижный рот, иронический взгляд; голова на могучих плечах казалась совсем маленькой.

— Комиссар полиции Визнер, — представил его Джон­сон. — А это мой друг Шель.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Я уже слышал о вас, — сказал Визнер. — Вы устрои­ли неплохую сенсацию в нашем захолустном городишке, вер­но, Джонсон? Давненько уж меня не вытаскивали из посте­ли в такое время. О, прелестная фрау Джонсон тоже здесь? Вы интересуетесь криминалистикой?

— Нет. Я приехала сюда исключительно ради того, чтобы увеличить вашу аудиторию и полюбоваться вами в действии.

— Благодарю вас! — произнес комиссар и повернулся к Шелю. — Придется вам теперь исповедаться во всем, что вы натворили с момента появления в нашем милом, тихом Гроссвизене.

Борясь с усталостью, Шель, ничего не скрывая, описал события последних дней. Комиссар задумчиво смотрел прямо перед собой. Слушал он внимательно, не перебивая.

— Кое-что еще продолжает оставаться для меня неяс­ным, — закончил Шель.

— Например?

— Например: почему Менке, вместо того чтобы забрать бумаги с собой, уничтожил их? Ведь на это у него ушло го­раздо больше времени, да и риск был велик — его могли за­метить.

— Вы правы. Видимо, он совсем потерял голову и поста­рался как можно скорее избавиться от компрометирующих доказательств. Что еще?

— Мне трудно сразу сообразить… Как вы собираетесь поступить с инспектором Грубером?

— Как только Джонсон позвонил мне, я отдал приказ об аресте инспектора. К нему домой отправились два полицей­ских. Я никогда не предсказывал этому человеку великого будущего, и последняя его выходка нисколько меня не уди­вила. А вдохновителем всей этой затеи был, безусловно, Мен­ке, то бишь Шурике. Я полагаю, что, получив бумаги, Грубер понял, какую ценность они собой представляют. Тогда он ре­шил упорхнуть из Гроссвизена и шантажировать состоятель­ного доктора. Впрочем, услышим, что он скажет в ходе след­ствия. Дело весьма неприятное, однако… должно быть, огласки избежать не удастся? — последние слова были обра­щены к Шелю. Журналист сделал вид, будто не понял их значения.

— Интересно, откуда Грубер знал, что Менке — это Шу­рике?.. — пробормотал он себе под нос, а вслух произнес: — Не забывайте, что у меня, собственно говоря, нет против него никаких вещественных доказательств. Обвинение основано исключительно на словах.

— Это мне известно. Однако, во-первых, Грубер не знает, что бумаги уничтожены, а во-вторых, мы получим показания сыщика Земмингера, которого инспектор посылал на вокзал за чемоданом. Кстати, по поводу Лютце. Вы утверждаете, что несчастье произошло не случайно. Кто же, по вашему мнению, сшиб этого человека?

— Думаю, что Гюнтер, помощник доктора. Меня только удивляет, откуда он мог знать, что Лютце должен был со мной встретиться.

— Почему вы связываете несчастный случай с вашим сви­данием?

— Лютце попал под машину в очень удобный для докто­ра момент.

— А при встрече с доктором вы не говорили, что соби­раетесь навестить Лютце?

— Я спросил только, знает ли он его…

— Ага, вот видите! Одного упоминания оказалось доста­точным, чтобы возбудить подозрение.

Шель кивнул.

— Это дело, — сказал он, — напоминает картину, на кото­рой изображены фон и тени, а контуры основных фигур толь­ко намечены.

— Я вас понимаю, — сказал Визнер, внимательно погля­дев на Шеля. — Порой, изучая какое-то явление, мы заме­чаем, что кое-чего нам еще не хватает, хотя иной раз бывает трудно точно определить, чего именно.

В комнату вошел невысокий человек в белом халате.

— Доктор Штраль, — коротко представил его Визнер, вставая.

Они о чем-то поговорили вполголоса, а когда врач вышел, комиссар обратился к Джонсону:

— Вы можете описать все, что произошло после вашего прихода?

— Охотно. Дверь открыл Гюнтер, который меня знает. Чувствуя, что в доме творится что-то неладное, я не стал от­вечать на его вопросы и выслушивать протесты — он пытал­ся заявить, что время позднее и доктор спит. Мы с женой бросились вперед и сразу побежали в библиотеку. Ян Шель, опустив голову, сидел за столом, Менке прятал в коробочку шприц. Я спросил, в чем дело. Доктор объяснил, что Шель явился к нему с фантастическим обвинением в том, будто бы он, Менке, был опасным преступником. В конце концов поляк стал вести себя очень агрессивно и Менке пришлось сделать ему успокаивающий укол. Когда я подтвердил обвинения мое­го друга, старик вышел из себя, повысил голос, назвал нас безумцами и объявил, что мы выдумали всю эту историю для того, чтобы выудить у него деньги. Поскольку он не позволил мне позвонить по телефону, я предложил ему пой­ти на ближайший полицейский пост и там все выяснить. Он согласился с удивительной легкостью. Мы вышли в сад. Там нас поджидал его помощник. Менке обратился к нему со сло­вами: «Я иду в участок, следи за домом». Не знаю, был ли это какой-нибудь пароль, но Гюнтер тут же преградил нам дорогу, и внезапно они вдвоем набросились на меня. К сча­стью, я успел вытащить пистолет. Один из них, подкравшись сзади, схватил меня за горло. Я несколько раз выстрелил. Менке упал, а Гюнтер удрал в дом. — Помолчав, Джонсон добавил: — Вот, собственно, и все.

Комиссар кивнул.

— Вы метко стреляете: Штраль установил, что все три пули попали в область сердца.

— Случайно, — буркнул американец. — Наверно, он сто­ял в таком положении.

— Жаль, что вы не сообщили нам сразу же, как только нашли бумаги. Многих неприятностей удалось бы избе­жать… — Визнер поглядел на часы. — Уже поздно. Подроб­ный рапорт мы составим завтра утром и тогда же побесе­дуем обо всем более детально. Нам понадобятся также ваши показания, — покосился он на Кэрол. — Допрашивать Гюнтера, инспектора Грубера и сыщика Земмингера буду я сам. На ночь я оставлю здесь, в доме, двух полицейских. Утром мы тщательно обыщем все помещение. Вот и все, господа. У вас есть машина?

— Да.

— Прекрасно. Спокойной ночи. — Он поклонился Кэрол, помахал рукой Шелю и вышел из комнаты.

— Я подвезу тебя домой, Ян, — сказал американец. — Пожалуй, на сегодняшний вечер приключений достаточно?

— Вроде бы достаточно, — ответил Шель. — Вы удиви­тельно спокойны, — обратился он к Кэрол, молча прислуши­вавшейся к разговору.

— Я просто устала и страшно хочу спать. Все это время я только об одном и думала: удобно ли будет немного вздрем­нуть в кресле?

Они вышли в сад. К дому, громко переговариваясь, при­ближались двое полицейских. Вдалеке в последний раз мельк­нули огни машины Визнера. Темный «опель» Грубера стоял у ворот. Кэрол и Шель сели сзади. Джонсон завел мотор.

По дороге друзья продолжали обсуждать события минув­шего вечера.

— Менке вернулся из Испании в Германию, — сказал Джонсон, замедляя на повороте ход. — Он, видимо, прожил там несколько лет. Теперь уж никому не удастся узнать, по­чему он так поступил. Он, конечно, рассчитывал на то, что никто его не узнает. И в общем не ошибся. Только сходство почерков могло бросить на него тень подозрения. Случай и твоя наблюдательность, Ян, привели его к гибели.

— Леон, очевидно, тоже о чем-то догадался.

— Что ты, ведь Менке его лечил! Если б Леон знал, кем является доктор на самом деле, он сообщил бы в полицию.

— Да, к сожалению, Леон унес свою тайну в могилу.

— Однако многое еще остается непонятным. Менке знал обо всем — о чемодане и о бумагах, ему было известно даже, где…

Шель почувствовал у себя на плече руку Кэрол. Она ле­гонько притянула его к себе и шепнула:

— Самый удобный поезд отправляется из Гроссвизена за­втра в час дня.

Журналист с удивлением посмотрел на нее. Тем временем машина остановилась перед подъездом до­ма фрау Гекль.

— Увидимся завтра в участке, — бросил на прощание Джонсон. — К вечеру, очевидно, все будет кончено. Спи спо­койно.

Шель вышел из машины и, прежде чем нажать кнопку звонка, долго еще ломал голову над тем, что сказала ему Кэрол.

95-16

Утро было ясное, на небе ни облачка. Капельки росы сверкали в буйной, но уже желтеющей листве деревьев и кустов. Солнечные лучи пронизывали сады; на газоны падали длинные мягкие тени деревьев и изгородей.

Опершись о подоконник, Шель задумчиво глядел перед собой, стараясь докопаться до истинного смысла происходив­шего. В памяти вертелись обрывки воспоминаний, эпизоды лагерной жизни, он видел колючую проволоку, слышал пере­даваемые шепотом вести о зверствах Людоеда; перед глаза­ми вставали сцены, которые невозможно забыть: погреб, бо­лезненный Леон, ворчливый Пол… Пятнадцать лет пролетели со страшной быстротой. Все это было совсем недавно… Потом загадочная смерть Леона. Логический ход событий прерыва­ется, и начинается путаница. На странной картине мелькают тени без фигур… Тени без фигур…

Шель чувствовал себя, как человек, который после долгих поисков нашел очень ценную для него шкатулку, но из-за отсутствия ключа не может заглянуть внутрь. На любой вопрос находился ответ, у каждой проблемы было свое реше­ние, и все же логичные на первый взгляд объяснения не удовлетворяли его и не могли развеять возвращающихся подозрений. «Самый удобный поезд отправляется из Гросс­визена завтра в час дня». Как следовало понимать эти стран­ные слова?

Шель облизнул пересохшие губы и закурил сигарету. Терп­кий вкус дыма вернул его к действительности. Он посмотрел на часы: было начало десятого.

«Пора отправляться к Визнеру, — вспомнил он. — Однако прежде стоит позвонить в Бонн, Михалинскому.

В окошечке на почте он попросил срочно соединить его с отделением ПАП [27] . Телефонистка передала заказ на цент­ральную станцию. В ожидании разговора журналист остано­вился перед большим щитом, на котором висели многочислен­ные объявления об обмене квартир, продаже домов, поме­щений для магазинов и автомобилей, а также предложения рабочей силы.

В это время в Гроссвизене происходил краткий телефонный разговор такого содержания:

— Выйдя из дома, он отправился на главный почтамт.

— Зачем?

— Заказал срочный разговор с Бонном.

— С Бонном?

— Я записал номер, который он назвал: 342—29.

— Гм… Хорошо, спасибо.

Десять минут спустя телефонистка подозвала Шеля к окошку:

— Центральная станция сообщила, что номер 342—29 в Бонне не отвечает.

— Не может быть! Там всегда кто-нибудь есть.

— Подождите, я попробую позвонить еще раз…

— Нет, — решил журналист. — Не думаю, чтобы это имело смысл. Спасибо.

Выходя с почты, он несколько раз оглянулся, однако не заметил никого, кто бы мог за ним следить.

В приемной полицейского участка Шель с удивлением уви­дел Гюнтера, сидевшего на скамейке с конвоиром. Помощник доктора утратил значительную долю своей спеси. Низко опустив голову, он уставился в землю. Костюм его был измят, волосы всклокочены. При виде журналиста он смутился, а потом сделал рукой такое движение, словно хотел закрыть лицо.

— Ого, вот так встреча! — произнес Шель, замедляя шаги. К его изумлению, Гюнтер ответил по-польски:

— Так получилось, моей вины тут нет. Я только испол­нял его приказания.

— Откуда вы знаете польский язык?

— А я родился в Горчицах. Служил шарфюрером СС в Галиции.

— С заключенными нельзя разговаривать! — вмешался полицейский. — И тем более на иностранном языке.

— Я хочу кое о чем попросить этого господина, — сказал Гюнтер.

— Мне придется сообщить комиссару, — уперся полицей­ский.

— Прошу вас, всего несколько слов!

— Ну ладно, только говорите по-немецки.

— Чего вы хотите? — спросил Шель.

— Извиниться за свое поведение.

— Еще что?

Гюнтер опустил голову.

— Я лишь исполнял приказания, — повторил он. — Он говорил, что я попаду в тюрьму, как бывший эсэсовец. Те­перь меня все равно засадят. Не говорите там обо мне очень уж плохо, — указал он на дверь кабинета.

— Не думаю, чтобы мои высказывания могли повлиять на вашу судьбу.

Немец снова уткнулся взглядом в пол.

— Я только прошу, — покорно произнес он.

Шель постучал в дверь и вошел.

— Привет! А мы как раз вас поджидаем! — воскликнул комиссар Визнер, поднимаясь из-за стола. — Прокурор Джон­сон уже закончил свой рассказ. Мы сейчас обсуждаем воз­можность раскопать подвал разрушенного дома крейслейтера Шурике.

Американец устало протянул другу руку. Глаза у него были обведены синими кругами, а на лбу еще отчетливей прорезались морщины.

— Садись, Ян, — сказал он, — придется тебе во всем признаться.

— Прошу вас начать с того момента, когда вы попали в концлагерь в Вольфсбруке, — ободряюще произнес Виз­нер. — Нас особенно интересует, что вам было известно о докторе Шурике-Менке во время пребывания в лагере.

— На этот вопрос гораздо подробнее может ответить Пол. Он ведь работал в «белом бараке» — так в лагере называли лабораторию доктора.

— Да, да. Это мне известно. Но вы, быть может, сумеете добавить какие-нибудь детали. Сегодня во второй половине дня я жду представителей из боннского министерства юсти­ции. Мне бы хотелось до их приезда получить полную ин­формацию обо всем. Прошу вас!

И Шель начал длинный рассказ. Он старался ничего не пропускать. Он подробно рассказал о том памятном утре, когда они покинули лагерь, об убежище в подвале и дне ос­вобождения. Когда он упомянул о полученном от Леона письме, комиссар спросил, не захватил ли он его с собой. Шель ответил утвердительно и вынул бумажник.

— Странно, — пробормотал он, обшаривая все отделения, — я никак не могу его найти. Не понимаю, куда оно могло деться…

— Может быть, вы оставили его дома?

— Нет, я абсолютно уверен, что нет! — сердито сказал Шель. — Все бумаги были со мной. Исчезновение письма — очередная необъяснимая загадка в целом ряду других.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Когда? — задумался журналист. — Как только приехал в Гроссвизен. А когда потом, уже не помню.

— Ничего не поделаешь. Продолжайте, пожалуйста. Через час, выкурив бесчисленное множество сигарет Шель немного охрипшим голосом закончил свой рассказ:

— Сознание я потерял не полностью, — вспоминал oн события последней ночи, — однако совершенно лишился сил и был в каком-то дурмане. До меня доходили только обрывки разговоров. Когда я пришел в себя, Пол сказал мне о смерти доктора. Вы приехали, если не ошибаюсь, минут через десять после этого.

— Вы несколько раз упоминали о каких-то подозрениях Не могли ли бы вы уточнить, о каких именно?

Шель задумался. Все таинственные события он перебирал в памяти еще по пути в участок и тогда же ясно понял, что облеченные в слова туманные домыслы покажутся ничтожными, если не наивными.

— Не стоит пока касаться этого вопроса, — сказал он. — Я должен еще кое в чем убедиться…

— Как хотите. Я только попрошу вас подписать протокол допроса, после чего дело будет передано в высшую инстанцию.

— Какой протокол? — Шель с удивлением огляделся по сторонам, но не заметил никого, кто бы мог записать его слова.

Визнер рассмеялся.

— Мы применяем современные методы. Сюда, — yказал он на абажур стоящей на письменном столе лампы, — вмонтирован микрофон. Ваш голос был записан в секретариате на пленку. Как раз сейчас машинистка переписывает с нее показания. Магнитофон — очень ценное нововведение в нашей работе. Мы сохраняем пленку до самого конца следствия, и если возникают какие-либо сомнения или в показаниях появляются противоречия, мы представляем неоспоримое доказательство: подлинный голос свидетеля или обвиняемого.

Шель с неудовольствием покачал головой — о таких вещах следует предупреждать заранее — и вопросительно посмотрел на Джонсона.

— Тебе еще нужно о чем-нибудь говорить с комиссаром, Пол?

— Пожалуй, нет. Сегодня ночью я описал все события в форме рапорта, а утром пришел пораньше. Мы уже успели все обсудить. Если ты кончил, давай выйдем вместе.

Шель обратился к комиссару:

— Протокол будет готов сейчас?

— Боюсь, что нет, — ответил Визнер. — Я был бы очень вам признателен, если б вы смогли зайти подписать показа­ния немного позже.

— Ну конечно! Я забегу после обеда.

Шель с нескрываемой симпатией попрощался с Визнером. Этот принципиальный человек ему нравился. Он чувствовал, что такому можно смело доверять. Он вспомнил, как когда-то случайно отозвалась о комиссаре Кэрол. Будучи человеком способным и образованным, он вполне мог стать прокурором, но был всего лишь комиссаром. Повышения по службе не про­исходило. Его не считали «своим». Кажется, он даже сидел когда-то в концлагере…

— Ну как, доволен ты ходом дела? — прервал Джонсон размышления журналиста, когда они очутились на улице. — Я считаю, что события минувшей ночи завершили эту непри­ятную историю.

— Честно говоря, я не знаю, что обо всем этом и думать. А впрочем, быть может, ты прав — пора заменить вопроси­тельный знак точкой.

Джонсон энергично поддержал его.

— В делах подобного рода почти всегда остается какая-то доля сомнений, — сказал он. — Мы знаем, что произошло, однако нам неизвестно, какие события этому предшествова­ли; в конце концов мы находим более или менее убедитель­ные доказательства, восстанавливаем обстоятельства, сопутствовавшие отдельным происшествиям, и объединяем все в единое целое. В данном случае собрать доказательства ока­залось особенно трудно. Главных героев драмы — Менке и Траубе — нет в живых. Впрочем, пожалуй, нам нет нужды продолжать этим заниматься, поскольку виновник понес за­служенное наказание. — Заметив, что Шель колеблется, он добавил: — Приходи сегодня к нам пораньше. Проведем, на­конец, по-настоящему спокойный и приятный вечер.

— Хорошо, Пол, спасибо. Я зайду во второй половине дня. Не позже чем завтра я должен выехать из Гроссвизена. Прежде чем возвращаться в Польшу, мне нужно провести несколько дней во Франкфурте, чтобы собрать и обработать ма­териал для очерка.

Расставшись с Джонсоном, Шель отправился в больницу, где лежал Лютце.

Посетителей пускали только во второй половине дня, но Шель проник в палату без особого труда, объяснив швейца­ру, что уезжает из города и хочет попрощаться с больным.

Лютце выглядел бодрее. Сероватая бледность сменилась легким румянцем. На вошедшего он поглядел с нескрывае­мым любопытством.

— А я думал, вы забыли, — сказал он.

— О чем? — Шель присел на табурет около кровати.

— О водке.

— Я не забыл, но не принес. Мне бы не хотелось нарушать больничные правила.

— Так чего же ради вы пришли?

— Неужели трудно догадаться?

— Трудно!

— Лютце! Перестаньте прикидываться. Я хочу выяснить известные вам факты. А чтобы рассеять ваши опасения, я вам сначала расскажу о последних событиях.

Лютце пожал плечами. Поправив подушку, он устроился поудобнее и с недоверчивой усмешкой смотрел на журналиста.

— Предположим, что чемодан, который вы отнесли на вок­зал, получен вами от Леона. Опасаясь, что кто-нибудь заста­вит вас признаться, где он находится, вы послали квитанцию по почте. Несмотря на некоторые трудности, мы чемодан по­лучили. Находившиеся там бумаги касались опытов, которые доктор Шурике проводил на заключенных лагеря Вольфсбрук. Сравнивая написанные от руки заметки на этих бумагах с почерком доктора Менке, мы убедились, что Менке и Шу­рике — одно и то же лицо. В результате непредвиденных обстоятельств бумаги были уничтожены. Несмотря на это, рука правосудия настигла доктора. К сожалению…

— Что — к сожалению?.. — крикнул Лютце, приподыма­ясь на локтях.

— Доктор Менке погиб при попытке к бегству.

— Он умер?

— Умер. Делом занялся комиссар Визнер. Сегодня в Гроссвизен приедут представители из Бонна. Этого хватит, чтобы развязать вам язык?

— А что вы, собственно, от меня хотите? Менке черти уне­сли, они и так его заждались. Чего ж тут еще объяснять?

— Смерть Леона.

— Ему уже ничего не поможет.

— Когда вы видели его последний раз?

Лютце уставился на свисающую с потолка лампу и не отвечал.

— Слушайте! — нетерпеливо воскликнул журналист. — Я, иностранец, пытаясь разобраться в этих странных со­бытиях, впутываюсь в бог знает какие передряги, а вы, его друг…

— Ладно, ладно! — перебил больной. — Хватит фило­софствовать. Лютце не такой дурак, как думают. Если я не хочу говорить, значит, так надо. Вы приехали и уедете, а я останусь.

— Герр Лютце, — возобновил свои попытки Шель, — давайте договоримся: вы ответите на мой вопрос или — еще лучше — расскажете все, что вам известно, а потом мы ре­шим, как будем поступать дальше, если вообще ваши новости можно использовать.

Глаза больного снова обратились к потолку, лицо утрати­ло насмешливое выражение. Видимо, он раздумывал над по­лученным предложением. Шелю хотелось закурить, но он сдержался, не зная, разрешается ли это здесь.

— Я видел Леона за несколько часов до смерти, — про­изнес Лютце, не поворачивая головы. — В тот вечер он при­нес мне чемодан и сказал: «Лютце, ты единственный человек в Гроссвизене, которому я могу доверять. Эти бумаги я недав­но вытащил из подвала разрушенного дама. Здесь доказа­тельства преступлений, совершенных в Вольфсбруке». Я не очень-то понимал, о чем идет речь. Леон часто на что-то на­мекал, но никогда ничего не объяснял толком.

— Что же было дальше?

— Именно в тот раз он сказал: «Эти бумаги — динамит, Лютце. Они обвиняют человека, который умертвил десятки здоровых людей, а сам, как я подозреваю, еще жив. Мне ка­жется, я даже знаю, где он находится». Тогда я спросил, по­чему он не обращается в полицию, ведь они должны зани­маться подобного рода делами. Леон ответил: «Помнишь, Лютце, гестапо в Гроссвизене? Их там было человек два­дцать, может немного меньше или больше. Это была тайная полиция, но их все знали, всем было известно, как их зовут и где они живут. Те времена прошли. Сегодня гестапо уже нет, зато есть нечто, о чем известно очень немногим, — су­ществует тайная организация, настолько засекреченная, что даже отдельные ее члены не знают остальных. Однако ничего больше я тебе не скажу, — говорил Леон. — Чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя. Через несколько дней из Польши сюда приедет Ян Шель. Запомни это имя. Ян Шель, журналист. Чемодан ты отдашь ему, только ему, или челове­ку, который докажет, что приехал от его имени». Я спросил, почему бы ему не сделать этого самому. Он сказал: «Я наде­лал много всяких глупостей, и мне придется за них распла­титься». Я подумал, что он запутался в какой-нибудь дурац­кой истории и его должны посадить, и ни о чем больше не спрашивал.— Лютце немного помолчал, потом тихо доба­вил: — В ту же ночь он умер.